Предел

Снеер слушал объяснения со все возрастающим отвращением. Если до сих пор он занимался своим делом с некоторым старательно скрываемым от самого себя неприятным чувством, то теперь начинал убеждаться, что рейзерство по сравнению с махинациями, осуществляемыми в нижнем слое преступного мира Арголанда, – прямо-таки благородная игра.

Даунер забрал Ключ Снеера и скрылся в дверях Станции Тестов. Снеер присел на скамейке неподалеку от входа и наблюдал за кружащими поблизости людьми, забавляясь угадыванием их профессий.

Филеров распознать было проще всего. Они двигались довольно нервозно, внимательно посматривая по сторонам и избегая неосвещенных фонарями мест. Торговцы пунктами двигались медленно, как бы равнодушно приближались к прохожим и голосами чревовещателей бросали несколько коротких фраз, вроде: «Может, желтые на зеленые?» или «Могу кое-что уступить». Чекеры, или, как презрительно называли низкоквалифицированных представителей этой профессии, «рейзяки», искушали потенциальных клиентов цветастыми обещаниями сделать им пятый разряд вместо шестого.

Даунера не было уже добрых сорок минут, когда вдруг – словно их сдули – из сквера при Станции Тестов исчезли все лениво прогуливавшиеся комбинаторы, оставив растерявшихся тайных шпиков, мгновенно ставших явными. Вскоре Снеер обнаружил причину паники: из боковой улицы, направляясь к Станции, выехал небольшой серый фургон с сеткой в окнах и остановился перед входом. Двое гражданских и один полицейский в форме вошли в Станцию. Спустя буквально две минуты они вышли. Между ними мелькнула бирюзовая ветровка даунера.

– Чтоб ты провалился! – выругался Снеер, с бешенством плюнув на тротуар. – Ну и денек выдался!

Он машинально потянулся к карману, где обычно носил Ключ.

«Надо немедленно заявить о пропаже! – Подумал он, поднимаясь со скамейки. – Надеюсь, этот болван знает, что говорить в таких случаях!» Он двинулся к телефонной будке, чтобы позвонить в полицейский участок. Это было единственное, что он мог теперь сделать… даром.

Звонок не предвещал ничего хорошего. Банн недовольно поднял трубку:

– Наблюдение. Слушаю.

– Это я слушаю! – Говорил сам шеф.

– Видите ли, шеф…

– Вы наконец взяли кого-нибудь?

– Взяли… то есть… он, понимаете… исчез… – Заикаясь и нервно крутя шнур телефонного аппарата свободной рукой, сказал Банн.

– Что значит «исчез»?

– Пока не знаю. В шестнадцать еще был, и с этого времени ни следа.

– Ко мне, рысью!

Банн тяжело вздохнул и положил трубку. Кивнул технику, который прислушивался к разговору:

– Давай записи. Все со вчерашнего дня.

Техник сгреб со стола четыре кипы широкой бумажной ленты, уложив их гармошкой в картонную коробку, Банн взял ее под мышку и побрел к шефу.

– Я совершенно не понимаю… – Начал он с порога.

– Хорошо, хорошо. Покажи его!

– Кого?

– Ну, того, который исчез.

Банн вынул соответствующую ленту из коробки и развернул перед шефом на столе.

– Здесь, в десять ноль шесть, он брал четыре бутерброда с ветчиной и два кофе в баре отеля «Космос». Потом перевел восемь желтых на чей-то Ключ. Какая-то бабешка. Студентка. Впервые имел с ней дело. Мы проверили, на ее счету не было других переводов в этого Ключа.

– Неважно. Дальше! – Торопил шеф, передвигая ленту с записью.

– В десять пятьдесят покупал сигареты в автомате на углу аллеи Тибиган и Сороковой улицы, – бормотал Банн, – потом… да, зашел в бар… два пива… другой бар… опять два пива… Но он был один, пиво брал с перерывами в несколько минут… Сидел довольно долго, потому что следующая запись уже из турникета метро на станции рядом с баром… Потом… Несколько мелких покупок, все время в центре, опять пиво, но уже с кем-то, потому что брал по две кружки сразу… Не знаем, кто это был. Во всяком случае не из тех, за которыми мы следим… Они в то время находились совершенно в другом месте. Ну и наконец перевод… Не подтвержденный на его счету, потому что он не воспользовался Ключом ни разу после того, как… этот парень переписал ему сотню…

– Вероятно, задаток?

– Пожалуй. Потому что потом, около семи вечера, Ключ того парня был переделан на двойку.

– Где?

– На седьмой Станции. Но, повторяю, первый перевод не был подтвержден. Наш объект не пользовался Ключом с шестнадцати часов.

– Невероятно! Сейчас девять вечера! А что в отеле?

– Не вернулся. За комнату заплачено вперед, но там никого нет. Или его прикончили, или он потерял Ключ, или же…

– Блокада! – Шеф обрадовался собственной прозорливости. – Ты проверял, не заблокирован ли его Ключ?

– В записи нет такой информации.

– Я не о блокаде счета, а о блокаде Ключа! В таком случае блокирующий сигнал идет во все автоматы по силовой линии. Надо бы об этом знать! Банк тут совершенно ни при чем. Блокаду Ключей осуществляет служба Контроля Разрядов, а блокаду счетов – Банковская служба. Два разных отдела. Проверь немедленно!

Банн вернулся через несколько минут.

– Ну, видишь! – Возликовал шеф. – Обо всем приходится думать! У баранов из Контроля Разрядов было к нему что-то! Они устроили ему блокаду Ключа и испоганили нам дело. Теперь ищи ветра в поле.

– Может, он обратится в Контроль, чтобы разблокировали?

– Тогда чего ж ты ждешь? Уведоми все Станции Тестов!

Банн опять выбежал и вернулся через четверть часа.

– Ну, все! Теперь он наш! – Радостно завопил он, так что шеф подпрыгнул в кресле. – Он обратился за проверкой. Я велел продержать его как можно дольше, хотя контроль он уже прошел. Они обещали тянуть с выдачей Ключа до прибытия полицейского патруля. Они просто иногда проверяют, нет ли у кого заниженного разряда. На него наткнулись совершенно случайно.

– Нам наука на будущее, – заметил шеф. – Надо предвидеть и такие случаи. Как его зовут?

– Эд Черрисон. Известный также как Снеер. Четверяк, неопределенные занятия, большие доходы от частных лиц. Теперь ясно, что это рейзер высокого разряда. Получал большие переводы от нескольких человек, у которых сейчас нулевой разряд и высокие посты.

– Это уже не наш отдел! – Напомнил шеф. – Просто мне нужен хороший нулевик. Чтобы у него был настоящий нуль, а не какое-то многогранное колечко!

– Такого легче всего найти среди рейзеров. Дьявольски хитромудрые ребята. Наверняка будет то, что надо, шеф.

На столе забренчал телефон. Шеф поднял трубку. Банн видел, как его лицо постепенно наливается кровью, что у шефа было признаком бешенства. Спустя минуту трубка со звоном упала на вилку, а кулак шефа опустился на крышку стола.

– Идиоты! – прорычал он. – Его установили. Никакой это не нулевик и вообще не этот… Снеер. У него только Ключ Снеера. Он делал тому четвертый разряд. Обычный четверяк, даунер.

– Даунер? – Удивился Банн.

– Что? Не знаешь, что это такое? Что же ты вообще знаешь? Переведу в городскую полицию, ей-богу!

Банн плелся в свой кабинет, полон черных мыслей.

«Опять все сначала, – подумал он с горечью. – И кто напортачил? Друзья из другого отдела. Но ничего. Шеф почему-то торопится добыть нулевика, наверно, получил приказ сверху. Достанем другого, и снова будет тишь и гладь…»

Метод ловли «на живца» был разработан детально и обычно действовал безотказно. Не мог не действовать, ибо опирался на статистику. Желая обнаружить и сцапать хорошего рейзера с утаенным нулевым разрядом, достаточно было выявить несколько сотен молодых, честолюбивых людей с запросами по меньшей мере на двойку. Потом выделить несколько сотен мелких комбинаторов, действующих в том же районе. Затем передать соответствующие инструкции в Сиском и банковский контроль автоматов с пивом во всех барах района, имеющих игровые автоматы; если в том же самом баре с коротким промежутком времени заказал пиво один из юных честолюбцев и один из комбинаторов и если к тому же честолюбец стал играть на автомате – Сиском давал ему выиграть. Комбинатор не упускал случая заработать, а юный рассудительный молодой человек не пропивает несколько сотен желтых, а старается использовать их с выгодой для своего будущего. В девяноста случаях из ста встреч с организованным выигрышем юноша находит подход к хорошему рейзеру через случайного мошенника. Достаточно следить за движениями счастливчика, и – рано или поздно – его желтые пункты перекочуют на счет того, кто нужен Отделу.

Общество автоматизированной эпохи само становится единым огромным автоматом, действующим почти безошибочно. Бросаешь триста желтых – выскакивает рейзер с нулевым разрядом. Не нужны тщательный розыск, ведение картотек, слежка за каждым в отдельности. Каждый шаг гражданина обозначается цветными пунктами, остающимися на его пути: в магазине, автомате бара, кино, турникете метро… Достаточно посмотреть банковскую запись расходов искомого гражданина: ежели тратит, значит – живет. Ежели живет – должен тратить, оставляя пунктовые следы, словно раненый зверь, пока из него не вытечет вся кровь. Важно одно: у него всегда должно быть хоть немного, пусть даже красных, иначе его теряешь из вида.

Именно здесь скрывался ответ на сомнения Снеера, посеянные Маттом в его высокоинтеллектуальном, но ленивом мозгу: существование рейзеров и даунеров, четверяковых нулевиков и нулевых четверяков, разумнейших девок и интеллектуалов, продающих, как проститутки, свою порядочность и честь, – все было нормальными составляющими здешней действительности и даже – можно сказать – составляющими, необходимыми для ее функционирования, для существования этого полностью контролируемого Порядка. Ибо в мире Арголанда реальным был именно Порядок. Видимостью же была Свобода.

Выходя из отеля «Космос», Прон ощущал нечто вроде восхищения своим благородным характером. Он чувствовал себя добродеем, самаритянином, ангелом-хранителем и вообще святой фигурой в вонючем болоте всеобщей похотливости и беспощадности, которым считал сейчас Арголанд с его окраинами.

«Если б не чистые глубины озера Тибиган, ты не нашел бы во всем Арголанде ни одного квадратного метра, на котором не расцветала бы какая-нибудь погань», – припомнил он отрывок из речи какого-то проповедника, которого иногда слушал утром по воскресеньям.

Отношение Карла Прона к религии было – можно сказать – осторожным. Он был из числа тех, которых тот же проповедник назвал «верующими на всякий случай». Кроме таких, как Карл, священник еще различал искренне верующих, неверующих или атеистов, а также «антитеистов». Характерной чертой последних было – по мнению пастыря – то, что они почитают своей святой обязанностью по пятницам непременно съедать свиную котлету (даже если врач прописал им диету), дабы своим поведением противиться тому, в существование которого не верят.

При своем перестраховочном мировоззрении Карл не упускал случая совершить добрый поступок, тем более ежели это не стоило ему ни пунктов, ни особых трудов. Он не без основания считал, что всегда не вредно иметь рядом людей, которые ему чем-то обязаны. Правда, у него хватало ума не очень уж доверять человеческой благодарности, тем не менее – будучи экономистом по образованию – он нерушимо верил в статистику. Совершая мелкие услуги по возможности более широкому кругу лиц, он рассчитывал на то, что среди них найдутся – статистически рассеянные, как изюминки в тесте, – такие, которые, приняв услугу, чувствуют себя морально обязанными ответить взаимностью. Остальных он заранее списал в издержки производства, не жалея о совершенном им добре и не обижаясь на них. Определенный процент тех, к кому он отнесся доброжелательно, время от времени оправдывал себя, и этих он зачислял в близкие знакомые.

Метод не был изобретением Карла. Изучая историю торговли, он почитывал старые учебники по психологии клиента времен, когда еще существовали магазины с живыми продавцами. Железное правило, гласившее, что каждый входящий в магазин – даже если он просто хотел укрыться от дождя – есть потенциальный покупатель и с ним следует обращаться так же, как с совершающим крупные покупки, сейчас приносило плоды в бизнесе Карла. Вот почему он недурно существовал, принимаясь за разные занятия.

Правда, последние семь лет рейзерства подорвали его некогда значительные финансовые резервы, но это проистекало из объективных обстоятельств и специфики профессии: рейзинг требовал театральных декораций – дорогих отелей, первоклассных ресторанов, элегантной внешности. Когда у тебя – как у Карла Прона – низкий истинный разряд, расходы поглощают львиную долю не очень-то высоких гонораров. Но эта профессия дает в обществе позицию, какой не может дать никакая другая: рейзера не спрашивают, почему у него только четвертый разряд. Считается, что фактически его разряд гораздо выше, но из профессиональных соображений он это скрывает. Для честолюбивого трояка весьма ценное свойство.

Карл не верил в ад. По его мнению, существо, столь добродетельное, как Творец, не может оказаться скрупулезным, мелочным бухгалтером, регистрирующим каждую человеческую оплошность, уподобляясь в этом Сискому, регистрирующему каждый пункт, истраченный гражданином. По правилам существования, которые Карл для себя разработал, важен только конечный баланс плохих и добрых дел, которые – ежели они пребывают в равновесии – создают вовсе недурное «общее впечатление» в глазах Творца.

Уже давно (так, по крайней мере, ему казалось сейчас) он чувствовал в себе необычайную склонность к добрым свершениям. Беда в том, что до сих пор у него не было никогда для этого нужных средств. Все пункты – и получаемые законно и зарабатываемые на стороне – уплывали сразу, просачивались сквозь пальцы, прежде чем он успевал встретить нужного дружка. В результате он, Карл, частенько сам требовал поддержки в виде нескольких пунктов в долг.

Но сегодня утром все как-то изменилось, обернулось по-иному. Совершенно бескорыстное (если не считать полученной при этом информации) угощение для девушки, «организация» Филипу – практически даром – лучшего в городе рейзера и наконец бутерброды для голодного Снеера – вся сегодняшняя деятельность Карла складывалась в единую весьма похвальную полосу добрых дел.

Он старался забыть, что не мог бы – даже если б хотел – ни переписать себе остаток гонорара от Филипа, ни получить со Снеера за бутерброды, ибо того не позволял его новый Ключ. В свете данного факта филантропия Карла оказывалась в определенной степени вынужденной, однако же… разве не делал он всего этого исключительно по доброте сердечной?

Он решил еще раз утвердиться в чувстве собственной доброты, которое вполне однозначно смягчало, да что там – затушевывало в его совести факт участия в мошенничестве, какого еще не ведали уголовные хроники Арголанда. Оказия подвернулась сразу же за углом Седьмой улицы: двое малышей – темнокожий мальчуган и маленькая светловолосая девочка – с вожделением поглядывали на автомат с конфетами и жевательной резинкой.

Карл сунул в автомат Ключ и сыпанул пригоршню цветных пакетиков под ноги ошалевшим от восторга ребятишкам.

Преступная махинация с Ключом, направленная против анонимной серой массы, таинственно именуемой «толпой», не имела в виду конкретную личность. Эта разница в объекте позволяла Карлу вывести положительное сальдо своих действий.

Он прекрасно понимал, что где-то там, на верхних этажах управления хозяйством, словно шило из мешка вылезет эта мелкая в общехозяйственном масштабе нехватка товара по сравнению с наличием пунктов. Но прежде чем это случится, он, Карл Прон, будет уже нормальным порядочным гражданином с четвертым разрядом интеллекта и массой желтых пунктов на своем легальном Ключе.

Полный столь оптимистических мыслей, гордый своей искренней любовью к ближним, готовый и дальше оказывать услуги исключительно из чистого к ним расположения, Карл задержался перед банковским павильоном на аллее Тибиган, сразу за пересечением с Девятой улицей, для совершения операции, которую арголандец в здравом уме проводит, только когда уже нет иного выхода: замены определенного количества желтых пунктов на зеленые.

Такая замена легально была возможна лишь по номинальной стоимости: пункт за пункт. Можно было получить зеленые и красные за желтые, а также красные за зеленые. В обратном направлении банковские автоматы не действовали.

Учитывая весьма значительную разницу в стоимости пунктов различного цвета на черном рынке, банковский обмен был, разумеется, полнейшей бессмыслицей, и никто им никогда не пользовался. Однако же официальный курс, равный для пунктов всех цветов, имел определенное общественно-идеологическое обоснование, доходы нулевика, выраженные в количестве пунктов (без уточнения цвета), были в среднем лишь вчетверо выше, нежели доходы шестиряка. Это отлично маскировало истинный разброс доходов различных интеллектуальных разрядов, поддерживая – во всяком случае в статистике – миф об относительном материальном равенстве граждан.

В действительности же, с учетом рыночной стоимости желтых и зеленых, нулевик имел в несколько раз больше шестиряка. Правда, последний получал достаточно много, чтобы спокойно существовать на довольно приличном уровне, не будучи вынужденным искать источники дополнительных заработков – однако же сознание, что другие живут еще гораздо лучше, лишало покоя многих.

Замена желтых на зеленые либо красные – если уж кто-то вынужден был это делать, например, из-за отсутствия красных для оплаты квартиры в дешевом жилом блоке – обычно осуществлялась не в Банке, а рядом с Банком у одного из постоянно толкущихся там колорчейнджеров, или попросту хамелеонов.

В связи с ограничениями, действующими в отношении его нового Ключа, Карл не мог проделать операцию с профессиональным хамелеоном. Не мог он произвести и обычную – один за один – замену желтых на зеленые в банковском автомате, поскольку – как он сообразил – такая операция вызвала бы «рождение» определенного количества зеленых на его счету без уменьшения количества желтых. Такие пункты неведомого происхождения изобличали бы «левый» Ключ.

Карл придумал другой способ. У Банка – кроме торгашей – бывали люди, желающие получить немного желтых на конкретную покупку. Уже через несколько минут он нашел молодую женщину, пытающуюся приобрести две сотни желтых. Карл недолго побеседовал с ней, и они вместе пошли в ближайший магазин, похваляющийся ярко-желтыми драпри в витринах.

Вышли оттуда взаимно довольные: Карл с восьмьюстами зелеными на Ключе, а женщина с прекрасной шубкой из натуральной норки. Восьми сотен было недостаточно, поэтому Карлу пришлось еще дважды повторить подобную операцию, под злыми взглядами колорчейнджеров, у которых он отбивал клиентуру, предлагая более выгодные условия обмена.

Насобирав полторы тысячи зеленых, он потихоньку скрылся с глаз уже явно разъяренных хамелеонов.

Пункты ему требовались для урегулирования некоего частного долга. В принципе дело было довольно паскудное, и Карл, как говорится, плевал себе в бороду, сожалея, что дал себя уломать.

При одном воспоминании о сомнительном бизнесе, который он провернул, оказавшись в тот момент «на мели», он теперь краснел и покрывался гусиной кожей.

Он, Карл Прон, приличный рейзер – правда, невысокого полета, – две недели назад вошел в компанию – стыдно признаться! – с вампиром. Такое случилось с ним в первый и, как он себе клятвенно пообещал, последний раз…

Жалкий шестиряк подцепил его за пивом и совершенно выбил из колеи, пообещав пятьсот зеленых за мелкую услугу. Прон знал этого типа в лицо, но, упаси боже, понятия не имел, чем подлец занимается! Будучи по натуре человеком добрым, Карл пообещал свою помощь, кроме того… когда у тебя нет пунктов, любое предложение хорошо. Карл поверил, что дело легкое, а его роль – безопасна. В условленный день он отправился в больницу, получил от вампира сворованный Ключ, затем перевел у менялы две тысячи зеленых на свой счет, вернул вампиру ключ.

Шестиряку положено было подождать еще с недельку, чтобы присмотреть за дельцем. Потом они должны были встретиться и рассчитаться. Однако вампир не подавал признаков жизни еще десять дней, и пункты у Карла как-то разошлись.

«А если тот тип не помер?» – целую неделю занимался самоедством Карл.

И вот сегодня вампир позвонил. Требовал встречи, говорил намеками и был чем-то взвинчен. Карл предпочитал не думать, что бы случилось, если б ограбленный пациент неожиданно выздоровел и разобрался в состоянии своего Ключа.

Первое, что полиция делает в таких случаях, это устанавливает, кто выиграл от переписи пунктов…

«Надеюсь, этот идиот выбрал соответствующего пациента!» – утешал себя Карл, направляясь к станции метро, чтобы встретиться с вампиром.

Два штатских агента стояли перед комиссаром в позе полного отчаяния. Шеф был разъярен, и трудно ему было отказать в правоте.

– Не наша вина, комиссар… – мямлил один из шпиков. – Отдел Следственной Техники всучил нам этот чертов аппарат для опробования.

– Не надо было спускать с него глаз! – проворчал комиссар.

– Они уверяли, что задержанный не может сбежать. Арестомат излучает контрольный сигнал.

– Чтоб он сквозь землю провалился! – Комиссар бросил злой взгляд на валявшиеся на полу останки арестомата. – Не предвидеть такого простого трюка!

– Попытка отделаться от арестомата – нарушение, грозящее высоким штрафом или арестом, – сказал второй агент. – Но в данном случае нет даже доказательств. Произошла ошибка. Арестомат не идентифицировал того типа. Вероятнее всего, это был не Карл Прон.

– То есть? – нахмурился комиссар. – А кто же?

– Кто-то с недействительным Ключом. Арестомат не был запрограммирован на такие обстоятельства и не записал номера.

– Ну вот, извольте! Еще одна ошибка конструкторов. Упомяните об этом в рапорте. А Прон, насколько я понимаю, скрылся?

– Увы. Но, повторяю, мы тут ни при чем. Мы послали арестомат в отель, а сами отправились в больницу. Нам нельзя было лично задерживать подозреваемого, не имея доказательств. Арестомат же представляет собой юридический фортель, позволяющий держать человека в руках, не ограничивая его свободы.

– Но вампира вы не схватили.

– У нас есть несколько подозреваемых.

– Без всяких доказательств? Известно только, что кто-то отравил пациента, предварительно вытянув пункты с его Ключа. Единственным конкретным следом был ваш Прон. Необходимо его сейчас же найти и посадить! – злился комиссар.

– Все еще нет оснований, шеф! Владелец Ключа мертв. Перевод был сделан за десять дней до его смерти. В больнице стоит доступный всем расчетный автомат. Любой адвокат без труда докажет, что Прон мог совершить операцию легально с участием Бриски. Часто бывает, что пациент переводит свои пункты на счет знакомого или члена семьи с просьбой произвести какие-то операции. В данном случае у пациента не было близких родственников, значит…

– Ну да… – Комиссар почесал затылок. – Что известно о Проне?

– Тут у нас выборки из его банковского счета за последние две недели, – один из агентов разложил на столе бумажные ленты. – Семь дней назад он получил две сотни желтых от какого-то трояка, истратил их почти до последнего пункта. Жил в «Космосе», не скрывался, а даже, можно сказать, афишировал свои желтые. Сегодня утром, например, заказывал бутерброды с икрой и дорогой коньяк. Около полудня… вот здесь, отдал остатки пунктов тому, от кого получил те двести. А потом переписал десять тысяч с Ключа преуспевающей девицы…

– Можно предполагать, что это своего рода сберкасса. Они часто так делают, – добавил второй агент.

– А потом, около семнадцати, получил еще несколько сотен зеленых от одной женщины.

– Словом, никакой зацепки! – съехидничал комиссар.

– Ну… разве что то, что после получения большой суммы он не истратил ни пункта за весь день. Это, видимо, действительно сбережения той девицы. Отель оплачен вперед, но и оттуда он исчез.

– Еще один вампир выскальзывает из рук. Что делать, ребята? Организуйте постоянное наблюдение за счетом Прона. В конце концов он должен дать о себе знать, истратить несколько пунктов, вернуться в отель.

– А если… – начал было один из агентов.

– Ты думаешь, вампир, с которым он снюхался, постарался замести следы? – догадался комиссар.

– Вполне возможно. Только Прон, если он действительно соучастник, мог бы выдать вампира. А дело серьезное, так что…

– Ты, пожалуй, прав. Если не будет никаких операций со счетом Прона в ближайшую неделю, придется поставить на нем крест и начать поиски трупа, – согласился комиссар.

– Думаю, не будет. У него зафиксировано десять тысяч на Ключе! Чтобы убийца не попытался их присвоить?!

– Каким образом?

– Об их методах мы еще и понятия не имеем. Сумма стоит того, чтобы пошевелить мозгами. Например, можно снять кожу с пальцев покойника либо сделать папиллярную перчатку. А потом переписать пункты на десяток Ключей, принадлежащих разным людям с железным алиби. А еще лучше – на Ключи проституток или законопослушных на первый взгляд граждан. След размоется, разветвится и… ищи ветра в поле.

– Как бы там ни было, – решил комиссар, – не теряйте времени даром. Надо схватить еще нескольких стервецов, промышляющих в городских больницах. А с Проном подождем. Если не вынырнет за неделю, передадим дело в Секцию Исчезновений.

Зазвонил телефон. Комиссар долго слушал, потом беспомощно сказал:

– А что я могу сделать? Если он даже врет, этого не докажешь. Разве что отыщется вампир, и мы выбьем из него признания, но это еще сложнее. Отравить мог любой: больной, медсестра, какой-нибудь посетитель. Да, вот еще что: кого в таком случае пытался задержать этот идиотский арестомат? Да, понимаю… С Проном? Да пусть катится он к дьяволу.

Комиссар положил трубку и взглянул на агентов:

– Получайте своего «покойничка». Объявился. Старая лиса! Если он даже и был замешан в больничной афере, то теперь его ни в чем не обвинишь. Разумеется, он знал Бриски и, разумеется, взял его сбережения на сохранность. Покойник боялся, что его обкрадут.

– Звучит вполне правдоподобно. Последнее время в городских больницах творится черт знает что.

– А парня, который за несколько дней тратит две сотни желтых и держит десять тысяч на счету, трудно обвинить в намерении стащить у старичка несколько зеленых, – добавил второй агент. – Другое дело, что следовало бы проверить, откуда у четверяка такие доходы.

– Это уж забота Отдела Контроля Доходов. Незачем их подменять, у нас своих дел невпроворот, – обрезал комиссар. – Кстати, теперь мы знаем, кто обработал арестомат. Его зовут Снеер. Если Прон не путает. Но не думаю, чтобы он врал, зная, что его подозревают. Проверьте-ка Снеера.

Тени высотных домов, стоящих вдоль аллеи Тибиган, уже касались берега озера. От воды веял слабый, но прохладный ветерок, покачивавший разноцветные паруса на мелкой волне залива. Карл смотрел на озеро, опершись руками о парапет, отделяющий прогулочный бульвар от пляжа.

Он стоял так уже полчаса, боясь повернуться лицом к городу. Ему казалось, что именно с той стороны грозит опасность, что его узнают, раскроют, поймают… Озеро было чем-то нейтральным, не впутанным в темные махинации. Оно было чистым, спокойным, радостным.

Правда, порой в его водах обнаруживали жертвы расчетов преступного подполья. Но в большинстве случаев озеро само выбрасывало трупы на сушу либо на отмели неподалеку от пляжа, словно стремилось откреститься от грязных делишек, разыгрывающихся на берегу.

Карл впервые в жизни по-настоящему боялся города. Направляясь к озеру, где в эту пору уже не толпились отдыхающие, он крался вдоль стен, пряча лицо от случайных прохожих. Никогда раньше он не чувствовал такого страха. Толпа была для него безымянной, текущей массой. Он не различал в ней отдельных людей – за исключением хорошо знакомых, да и то лишь тогда, когда хотел их заметить.

Он не мог простить себе собственной глупости – входить в дело с таким типом! Что за кретин! Не мог выдержать еще нескольких дней на больничной жратве? Уж очень спешил получить свои зеленые! Сразу видно – портач и новичок. Старый спец переждал бы терпеливо, в крайнем случае тонко помогая предначертанию. А этот – сыпанул какой-то дряни, дающей характерные признаки.

Нет, такого Карл не ожидал! Дело было ясное и чистое, как слеза невинной девицы: пациент был человеком одиноким и неизлечимо больным. Его пункты все равно пошли бы в общественную кассу.

Но чтобы сразу убивать? Карл вздрогнул при одной мысли о следствии, в котором он будет первым подозреваемым, хотя даже пальцем не тронул покойного!

Располагая неисчерпаемым источником пунктов, Карл мог в любой момент попасть в крупные неприятности из-за глупых пятисот зеленых, на которые позарился в минуту слабости. Перспектива попасться именно теперь, когда перед ним раскрывались врата рая, повергала Карла на дно мрачного отчаяния.

«Семь лет рейзерства – и никаких серьезных неприятностей с властями. Чистая картотека в полиции, а тут – извольте присесть! – с отчаянием думал он, вбирая голову в плечи всякий раз, когда за спиной звучали шаги прохожего, гуляющего по бульвару. – Интересно, что грозит за соучастие? Да… но чтобы они считали меня всего лишь помощником, сначала надо найти действительного виновника!» Карл боялся допроса. Он знал, что грозит в Арголанде тому, кто завалил соучастника. Выдача вампира могла обернуться тем, что рано или поздно труп Карла отыщется в каком-нибудь канале или на пляже.

С другой стороны, он отчетливо представлял себе, что сделают изготовители фальшивых Ключей, когда поймут, что чудотворная машинка может вместе с Карлом попасть в руки властей. Тогда и он мог вполне рассчитывать на тихие похороны в озере Тибиган.

«Что ни говори, а мое положение все же получше, чем у Снеера. Мой Ключ действует, да к тому же не оставляет следов на банковском счете. У полиции нет в руках никаких фактов. Перевод на мой Ключ с Ключа покойника – не более чем косвенная улика. Минуточку… Но ведь я знаю имя того больного, я его видел, знаю о нем кое-что… Почему бы не сблефовать? Или… Лучше это, чем ожидать, прятаться и трястись несколько дней. Потому что, даже если я спрячусь, меня найдут, а тогда разговор будет совсем другой».

Он почувствовал себя совершенно свободным от обязательств перед той свиньей, которая не задумываясь сунула его в кабалу. «Если кому-то из нас и полагаются неприятности, то уж никак не мне!» – решил Карл и повернулся лицом к городу.

Обходя прохожих, двинулся вдоль бульвара, потом свернул в Шестую улицу и вышел на аллею Тибиган точно в девятнадцать ноль ноль, когда большие часы на здании Управления Автоматики стали наигрывать певучую мелодию. В это время уличное движение было уже слабее, люди заполняли увеселительные заведения, бары, видеозалы. Здесь, в центре, скапливалось по вечерам все лучшее общество Арголанда: «желтые разряды» – от нулевиков до трояков, а также граждане других разрядов, позволявшие себе истратить немного желтых.

Карл на минутку задержался перед входом в здание, известное как «Башня Арголанда». Это здание – одно из самых высоких строений мира – вмещало в себя, кроме многочисленных баров, сверхуниверсальный торговый центр, а также – почти на самом верху – изысканный ресторан. Проходя мимо «Башни», Карл припомнил, что сегодня еще не обедал.

«Всегда собирался устроить себе дорогой обед в „Башне“, как только насобираю тысячу желтых, – вспомнил он и вздохнул. – Никогда не думал, что можно еще о чем-то беспокоиться, когда у тебя неограниченный кредит!» Он миновал «Башню» с твердым намерением вернуться сразу же, как только исполнится его отчаянный план.

Когда он входил в приемную Комендатуры, там сидели несколько человек. Карл пробежал взглядом по лицам. К счастью, никого знакомого. Он подошел к дежурному полицейскому и сказал, что хочет дать показания. Спустя минуту его пригласили в небольшую кабину в глубине бюро.

– Присаживайтесь, – улыбнулся сидевший за перегородкой полный полицейский в небрежно расстегнутом мундире.

– Я Карл Прон. Четвертый разряд, – сказал Карл, положив на пульт свой Ключ.

Инспектор машинально сунул Ключ в идентификатор и взглянул на экран компьютерной системы, скрытый от глаз посетителя. Потом перевел взгляд на лицо Прона.

– Коллеги из Следственной Бригады ищут вас, – сказал он, не переставая вежливо улыбаться.

– Догадываюсь, в чем дело, – Карл старался говорить спокойно, но внутренне немного заволновался. – Как раз сегодня я узнал, что в больнице умер пожилой человек по имени Бриски.

Правая рука инспектора что-то отстучала на клавиатуре компьютерной системы.

– Да, да, говорите, я слушаю, – сказал он поощрительно, посматривая на экран. – Бен Бриски, правильно.

– Я немного знал его. То есть мы несколько раз встречались на северном пирсе, за полуостровом. Там прекрасное место для рыбалки, а я порой люблю посидеть у воды. Этакое шапочное знакомство, понимаете.

Инспектор кивнул и одобрительно улыбнулся. Возможно, сам был рыбаком.

– Так вот, недели две назад, когда я был на рыбалке, кто-то сказал, что Бриски лежит в Третьей больнице. Я подумал, что надо бы его навестить. Кто знает, есть ли у него родные. Человек был, понимаете, весьма симпатичный. Но я как-то все не мог выбраться. Наконец забежал в больницу спустя два дня. Бриски был в скверном состоянии. Вдобавок убедил себя, будто кто-то из больных охотится за его сбережениями. Он просил, чтобы я взял у него все зеленые. Я согласился, чтобы его успокоить. Ну а теперь я хотел бы вернуть эти пункты. Только не знаю кому.

– Хм… – Инспектор некоторое время задумчиво глядел на экран. – Можно внести на счет полиции. Дежурный покажет вам соответствующий приходный автомат. Кроме того, прошу сообщить место жительства. Вы можете понадобиться как свидетель.

– Свидетель? – Карл довольно естественно разыграл удивление.

– Да. Сегодня вас искал Отдел Убийств. Ваш приход частично снимает сомнения, но…

– Что случилось?

– Бриски отравили.

– В больнице? Невероятно! Это ж надо! – возмутился Карл. – Переборщили с лекарствами!

– Эээ… нет… – усмехнулся полицейский. – Впрочем, следствие идет, скоро мы выясним, в чем дело. Итак, где вы живете?

– Сейчас в отеле «Космос». Если сменю адрес – сообщу.

– Прекрасно. Благодарю за содействие.

«Можете поцеловать меня в зад, – подумал Карл, вставая. – Я сообщил все, больше ничего не знаю. Пункты отдал, и никто ни в чем меня не обвинит. Могу спать спокойно!» – Да, еще одно, – задержал его инспектор. – Когда пытались… хм… найти вас в отеле, кто-то чужой был в вашем номере. Кто такой?

– В моей комнате? – Карл сделал вид, будто задумался, и это дало ему минуту времени на молниеносный анализ ситуации. Если полиция застала там кого-то, значит, известно кого. – У меня сегодня было несколько человек. Может, та девушка, которую я оставил, выходя утром в город?

– Это было после обеда, – подсказал полицейский.

– Ага. Это мог быть только…

«Вместо меня сцапали Снеера. Вот невезуха! Надеюсь, он не подумал, что я его заложил?» – забеспокоился Карл.

– …один знакомый. Он был утомлен и вздремнул у меня.

– Имя.

– Господи. Откуда мне знать. Его называют Снеер.

– Ну, хорошо. – Полицейский снова пробежал пальцами по клавиатуре и взглянул на экран. – Да. Это все. Благодарю вас.

– Можно попросить мой Ключ?

– О, конечно. Простите. – Полицейский подал Карлу Ключ, выключил магнитофон и приветливо улыбнулся на прощанье.

Только на улице Карл вдохнул полной грудью.

«Если тот кретин не засыплет, можно спать спокойно, – подумал он. – Будь у них хотя бы признаки доказательств, меня б не выпустили так легко».

Он нащупал в кармане Ключ и двинулся к «Башне».

Уже давно пробило одиннадцать, когда Снеер встал со скамейки и направился к центру города. Холод проникал сквозь модную блузу и наимоднейшую белую сорочку, несколько уже помрачневшую после многочасового мотания в жару по улицам запыленного города.

Турникет подземки был неумолим, хоть Снеер использовал все трюки, испробованные еще в студенчестве. Видимо, с тех пор усовершенствовали контрольные механизмы так, чтобы никто не мог воспользоваться городскими коммуникациями бесплатно. Пришлось пешком добираться до тех районов, где он имел шансы встретить кого-нибудь из знакомых.

– Дорогуша! – пытался убедить его беспомощный полицейский, дежуривший у телефона в Комендатуре, которому Снеер заявил о пропаже. – Ничем не могу помочь! У меня уже десяток подобных заявлений. Завтра получу список всех Ключей, найденных за ночь. Позвоните утром.

«Ну, до утра я как-нибудь дотяну, а что будет, если они не пожелают отдать? – размышлял Снеер, проходя мимо открытых круглые сутки магазинов с продовольственными автоматами и автоматических столовых. – Черт знает, что показал тот юный идиот?»

Он утешал себя тем, что даунер попался всего лишь на использовании чужого Ключа. Такой вариант был бы наиболее удачным. Профессиональная этика требовала – во всяком случае у рейзеров, – чтобы незадачливый спец защищал клиента, принимая всю вину на себя. Даунер обязан был заявить, что нашел Ключ и пытался пустить его в ход для собственных нужд. В таком случае трудно что-либо вменить в вину клиенту, тем более если он не замедлил заявить о потере. А если даунера случайно задержали вместо него, Снеера, так же как Снеера – вместо Прона?

«Что за паршивое стечение обстоятельств! – зло думал Снеер, касаясь ладонью металлического браслета, который все еще охватывал его запястье. – Однако чего-то ведь они от меня хотели. Станция Тестов получила приказ задержать меня, когда я обращусь в Контроль. Хуже всего, что им совершенно безразлична история с арестоматом. Он, кажется, даже не зарегистрировал мой номер. Видимо, заблокированный Ключ не позволяет обычному автомату прочесть данные. Лишь идентификатор на Станции Тестов может добраться до данных на таком Ключе. Вот он и добрался, сравнил с реестром запретов, и получилось, что надо уведомить полицию. Парень влип из-за меня, а не наоборот. Что делать – профессиональный риск. За это он берет свои четыре сотни. Плохо, что так и неизвестно, что им от меня надо. Как бы там ни было, они „предъявят к оплате“ также и мою попытку воспользоваться услугами даунера, и еще неизвестно, не свяжут ли с моими занятиями. Надо быть дураками, чтобы не знать, кому даунеры потребны в первую очередь. А если я не освобожусь от этого идиотского браслета, то получу еще и за того полицейского дьявола».

Снеер прекрасно понимал, чем пахнет потеря Ключа. Однако, не попадая до сих пор в такое положение, он не предполагал, сколь это может быть неприятно в реальной жизни.

«Что за поганая система принуждения! – повторял он, пробираясь боковыми улицами к центру города. – Как легко призвать к порядку каждого, кто хоть на дюйм высунется за пределы предписанных ему рамок. Пока ты одобряешь все глупые и мудрые распоряжения администрации, не бунтуешь, не протестуешь, пока остаешься послушным бараном в ее овчарне, ты получаешь по крайней мере минимум того, что необходимо для существования. Но только попытайся выставить рога! Без Ключа ты сдохнешь, одинокий в миллионной толпе людей, гоняющихся за собственными выгодами».

Мир Арголанда теперь являл ему свое второе обличье, точнее, свое «дно», о существовании которого он знал, но которого никогда не видел, всегда оставаясь в верхних слоях здешнего общества.

Все более голодный и усталый, он затосковал о давних, известных из истории, добрых временах, когда можно было вытащить у кого-нибудь из кармана кошелек, набитый банкнотами, либо срезать болтающийся на поясе мешочек, полный дукатов. Или хотя бы стащить несколько яблок с прилавка!

Сегодня все стережет неошибающаяся чуткая электроника и автоматика. Можно украсть у ближнего Ключ, но пользы от того будет немного. При первой же попытке воспользоваться им любой автомат обзовет тебя грабителем.

За пределами центра улицы в это время суток были почти пусты. Снеер слабо знал район, поэтому наугад брел между жилыми блоками-близнецами, нацеливаясь – как на морской маяк – на ярко освещенную вершину «Башни Арголанда», мелькающую в просвете улиц, ведущих к центру.

Там, на сто двадцать пятом этаже, рассиживают разные субъекты, жрут сочные бифштексы… – он вздохнул, вспоминая прекрасную ресторанную кухню на вершине небоскреба.

На перекрестке улиц, перед входом в небольшой пустой бар он почти столкнулся с какой-то тощей растрепанной девчонкой. Она быстро отскочила к стене дома, скрывшись в тени между двумя освещенными окнами бистро. Снеер вошел внутрь.

За толстыми стеклами витрины буфета красовались аппетитные холодные и горячие закуски. Автоматы с напитками приглашали яркими зазывными рекламами. Он сглотнул и машинально потянулся к карману, хотя прекрасно знал, что сделать ничего не сможет. Гастрономические автоматы были не по его части…

Он провел кончиками пальцев вдоль края дверцы одного из подающих устройств. Щель была слишком узкой, чтобы удалось чем-нибудь подцепить дверцу, отгораживающую изголодавшегося человека от аппетитных блюд. Самым слабым местом было стекло, но Снееру не улыбалось выбирать из тарелки стеклянные осколки. Он со злостью ударил кулаком по стеклу.

– Осторожней! – Послышался у него за спиной хрипловатый голос.

Он оглянулся. В дверях стояла девушка. В ярком свете он видел ее худое, бледное лицо и лихорадочно блестевшие глаза.

– Даже не пытайся, – сказала она, указывая на автоматы. – Они установили предохранители. Смотри!

Она протянула Снееру узкую костлявую руку, покрытую множеством шрамов. Он вопросительно взглянул на нее.

– Они вмонтировали баллоны с аэрозолем. Как только разобьешь стекло, автомат опрыскивает тебя разъедающей кожу дрянью, и потом часа три чешешься. Аж до крови. Это проникает даже сквозь перчатки и одежду. Мне повезло, что только ладони…

Они стояли друг против друга. Потом девушка сказала:

– Я думала, у тебя есть пункты. Такой моднющий парень – здесь. В этой забегаловке дают на зеленые и красные. Желтяки сюда не заходят. Но ты… у тебя тоже нет?

– Потерял Ключ.

– Жаль. Я думала, подзаработаю. Не могу попасть в свою кабину. Не заплатила за предыдущий месяц, и мне заблокировали двери. Теперь плачу каждый день, понемногу, сколько удастся добыть. Когда долг небольшой, иногда удается открыть дверь и переспать дома. Но когда-то ведь надо выходить, иначе с голоду умрешь. А при возвращении опять платить, чтобы дверь открылась. И так изо дня в день. А на Ключе у меня нуль.

– До конца месяца еще далеко, – заметил Снеер.

Он никак не думал, чтобы кто-то в этом городе мог оказаться в столь плачевном положении. Месячная выдача худо-бедно обеспечивала существование даже шестирякам.

– В начале каждого месяца приходит один мерзавец и отбирает все до последнего красного, – вздохнула девушка.

– Муж?

– Не совсем. Но все равно бьет, если я не хочу переводить пункты на его Ключ.

– Ты пыталась подать жалобу в полицию?

– А какой толк? Он на них работает. Они пользуются его услугами, он им нужен, и они никогда не поступят с ним плохо. Его целыми ночами не бывает дома, он почти не живет со мной, ему наплевать, что квартирные не уплачены.

– Ничем не могу тебе помочь, – развел руками Снеер. – Сам не знаю, где буду спать сегодня.

– Ничего, обойдется, – улыбнулась девушка. – Не сегодня, так завтра вынырнет кто-нибудь с несколькими пунктами. Как говорится, пока Ключ в руке – в сердце надежда. Хуже, когда даже Ключа нет. Вот тогда-то и разверзается геенна огненная. Я знаю, у меня однажды украли. Последнее время, кажется, все чаще воруют. Пока человек получит новый, сдохнуть можно из-за ихней бюрократии.

Еще более удрученный жалобами девушки, Снеер ускорил шаги, чтобы поскорее попасть в знакомые, дружественные районы центральной части города. Сокращая путь, он свернул с главной магистрали, проходящей широкой эстакадой над низкими домами древней застройки. Забрался в узенькие улочки старого района и уже спустя минуту пожалел, что не держался хорошо освещенной артерии.

– Эй, мистер! – услышал он за спиной тонкий детский голосок.

Он обернулся. Паренек лет десяти, не больше, шел следом на расстоянии нескольких шагов.

– Чего тебе? – Снеер украдкой огляделся по сторонам.

– Купи шоколадку. За углом есть автомат.

– Понимаешь, – Снеер дружелюбно улыбнулся мальцу, – так получилось, что у меня стащили Ключ.

Обескураженный мальчонка молча стоял перед ним. Видимо, на такой случай его не проинструктировали.

– Ну почему ты не хочешь купить ребенку шоколадку? – произнес чей-то голос из мрачного подъезда дома. – Научить тебя вежливости?

Из темного проема вышел высокий, широкоплечий парень. За ним еще двое, пониже ростом и не такие видные. Зато в руках у них были металлические прутья.

– Я же сказал, что у меня нет Ключа, – буркнул Снеер, делая шаг им навстречу. – Не веришь? На, ищи!

Дылда нерешительно приблизился.

– Только без фокусов! – неуверенно предупредил он.

Чувствовалось, что у него нет навыка. Он ощупал спокойно стоявшего Снеера, проверил все карманы и кинул дружкам:

– Нету!

– Брось, – посоветовал один из них. – Может, фараон.

– Я знаю тут всех стукачей, – проворчал высокий. – Ты кто такой?

– Пожалуй, лучше тебе не знать, сынок, – процедил Снеер, – а то еще помрешь со страха.

Парень мгновение колебался, потом отступил шага на два.

– Ну, лады, лады, – примирительно сказал он. – Дела не было.

Снеер развернулся на пятках и, не оглядываясь, не очень быстро пошел в сторону ближайшей поперечной улицы. Лишь за углом, приметив вдалеке стоящую у тротуара полицейскую машину, облегченно вздохнул.

Номер прошел. Начинающий «выжимала» прекрасно знал, кто – кроме некоторых тайных функционеров полиции – может ходить ночами по улицам Арголанда без Ключа. Будь у Снеера при себе Ключ, приключение неизбежно закончилось бы принудительными покупками.

«Выжималы» обычно не наносили телесных повреждений прохожему, оплачивающему в автоматах заказанные ими товары. Как правило, они ограничивались несколькими бутылками спиртного, двумя-тремя банками пива, какой-нибудь небольшой закуской. Учитывали состояние счета жертвы и не опустошали его до конца. На умеренности требований они строили свою безопасность и ненаказуемость. Клиент, «ощипанный» в меру мягко, как правило, не обращался в полицию, понимая бесполезность жалобы. Разумеется, выжимала никогда не требовал никаких переписей на свой Ключ, и его след обрывался за углом улицы.

Только если жертва отказывалась удовлетворить требование выжималы, дело обычно заканчивалось белее или менее сильными побоями в целях предупреждения потенциальных клиентов. Но и в этом случае установить личность нападавших было чрезвычайно сложно, так как они действовали вдали от мест своего постоянного жительства, где обычно пользовались неплохой репутацией у соседей и тамошних полицейских.

«Уж лучше бы потерять несколько пунктов, только б иметь Ключ! – подумал Снеер. – Хорошо, что они отцепились. Могли бы меня порядком отделать!» Он сыграл рискованно, но эффективно. Внушение подействовало, в их шестиряковых мозгах взыграл страх. Элегантно одетый субъект, прогуливающийся без Ключа по боковым улицам, мог быть обдиралой. Снеер почувствовал озноб, подумав о встрече с настоящим бандитом. Он не знал никого, кто вышел бы невредимым после такой встречи. Об обдиралах иногда говорилось в полицейских сообщениях, поэтому их действия были известны многим.

Обдиральство – процедура, которую не одобряли даже самые дегенерировавшие преступники Арголанда. Обдирала – это вконец выродившийся бандюга, который одним ударом кулака ухитряется убить человека, а потом, пользуясь специальной, только ему известной техникой, тонко содрать кожу с руки покойного – как снимают перчатку.

Обдирала не носит собственного Ключа. На дело идет, принарядившись в приличный вечерний костюм. Обычно в его распоряжении всего одна ночь на то, чтобы опорожнить Ключ жертвы, прежде чем полиция узнает об убийстве и заблокирует счет. Поэтому он не успевает подготовить папиллярную перчатку. Впрочем, ни один уважающий себя «перчаточник» не изготовляет перчаток с мертвой руки, а обдирала никого не берет в компанию. Используя кожу жертвы в качестве перчатки, он до утра ведет активную ночную жизнь в лучших ресторанах, ни у кого не вызывая подозрений.

Возможность использовать чужой Ключ обычно заканчивается на следующее утро, но тогда обдирала уже спит в своей самой надежной малине, набираясь сил для очередной ночной вылазки. Преступник до такой степени анонимен, что в Арголанде не удалось еще ни разу схватить ни одного обдиралы.

Снеер слышал, что порой жертвами обдирал оказывались люди с мизерным содержанием счета. Ведь преступник не проверяет Ключа перед нападением, а жертву выбирает скорее всего по внешнему виду. Поэтому отсутствие Ключа не является защитой от такого негодяя.

Приближаясь к южной части центра города, где полицейские патрули тщательно очищали улицы от подозрительных личностей, Снеер почувствовал себя безопаснее. Сейчас полицейские были его сообщниками и опекунами. Он, как положено, заявил о пропаже Ключа, это можно было в любой момент проверить в Комендатуре. А доказательство его идентичности – папиллярные линии руки – были, как и у каждого гражданина, зарегистрированы в центральной картотеке Сискома. Он облегченно вздохнул, оказавшись в знакомом районе, где с ним не могло приключиться ничего плохого ни днем, ни ночью. Здесь он прожил почти всю сознательную жизнь, здесь чувствовал себя уверенно и безопасно.

Он плелся на гудящих от усталости ногах, проклиная размеры агломерации. Арголанд, раскинувшись вдоль западного и юго-западного берегов озера Тибиган, постепенно поглотил бывшие пригороды и несколько старых, обнищавших городков в радиусе десятков километров. Теперь это было огромное скопище старых городских районов, пригородов с низкой застройкой и кольцом окружающих центр многочисленных микрорайонов с мрачными однотипными жилыми блоками.

Дальше, за границей агломерации, уже не было ничего… То есть ничего – с точки зрения прямых интересов обитателей города. Там на сотни километров вширь раскинулись сельскохозяйственные угодья и скотоводческие фермы, в которых хозяйничали устройства, требующие лишь надзора немногочисленных специалистов. Кое-где среди культурных полей можно было встретить странные строения – полностью автоматизированные перерабатывающие центры, фабрики, почтя целиком упрятанные в глубь земли, чтобы они не занимали ценной поверхности полей и пашен. Для среднего арголандца внегородские территории как бы и не существовали. Мало кто задумывался над тем, откуда берется все то, чем он пользуется ежедневно, хотя каждый в свое время все это изучал. Однако знания эти, для большинства бесполезные в жизни, быстро выветривались из памяти, и многие люди, опрошенные о происхождении предметов питания или повседневного употребления, не смогли бы сказать ничего сверх того, что происходят они из соответствующего автомата или склада.

В ситуации, когда почти каждый арголандец всю свою жизнь не вылезал за пределы агломерации, поглощенный легальным либо нелегальным приумножением пунктов, трудно было удивляться такому положению. Проблемы созидания благ могли интересовать самое большее каких-нибудь наимудрейших нулевиков – тех, что напридумывали все эти смешные машины, отлучающие человека от земли и фабрики. Важнее было то, что за свои пункты каждый мог получить все, что ему необходимо, да еще и оставалось на экспорт в другие агломерации, откуда взамен поступали разные импортные деликатесы и предметы роскоши, доступные за желтые тем, кто умел их добывать.

Шоссе и железные дороги служили исключительно подвозу товаров в город и вывозу скапливающихся в нем отходов для переработки или уничтожения на предприятиях, производящих энергию. Агломерация была огромным живым организмом, полипом, развалившимся среди гигантского простора и высасывающим из него все, что удавалось. Где-то далеко, разбросанные по большому континенту, существовали подобные. Столь подобные, что ни у кого, собственно, не было достаточно серьезных поводов наведываться туда. Тем более что это обошлось бы в головокружительную сумму пунктов.

Давние исторические причины миграции населения – желание обрести более легкую жизнь, высокие заработки – перестали действовать с момента повсеместной унификации принципов хозяйствования и введения единой интеллектуальной разрядизации. Теоретически можно было зарегистрироваться в любой агломерации, но связанные с этим формальности и расходы оказывались эффективной преградой против перемещения людей. Мировая хозяйственная система выровняла уровень жизни обитателей планеты столь тщательно и результативно, что граждане одного и того же разряда чувствовали себя одинаково в любой точке земного шара.

С того момента, когда промышленность и сельское хозяйство подверглись полной механизации, исчезли мелкие центры – города, села, поселки вокруг больших промышленных предприятий. За пределами агломерации люди оказались совершенно излишними, площади были необходимы под поля. Бывшие жители небольших населенных пунктов были поглощены огромными агломерациями, увеличив тем самым массу «резервных», которым не находилось занятий в городах. Но здесь можно было жить, даже не работая. Здесь же находились автоматы, склады, культурно-увеселительные заведения, жилища.

Для некоторых неработающих – таких, например, как Снеер, – агломерация была благодатным полем для развития в нелегальной, но прибыльной деятельности по оказанию услуг, умножающих сравнительно скромные доходы из фонда общественных дотаций. Но чтобы получить такие дополнительные доходы, надо было иметь соответствующий разряд. Не на Ключе, а в голове, как говаривал Снеер. Большинство неработающих с разрядом от четвертого до шестого, а также некоторые трояки, обладающие не слишком потребными профессиями, без протеста принимали материальный статус, следующий из их положения на интеллектуальной лестнице. Одинаковое для всех разрядов количество красных пунктов гарантировало удовлетворение ежедневных потребностей, а определенное количество давало возможность пользоваться дополнительными утехами, представляемыми городом.

Таким образом, каждый был не только материально обеспечен, но и имел возможность улучшить свое положение путем совершенствования собственного интеллекта. Это давало каждому столь потребную в жизни надежду на «нечто лучшее».

Надежда эта была – откровенно говоря – достаточно иллюзорной, однако понимали это только те, кто взобрался немного выше других, получив средний разряд. Уровень требований, которые ставились перед кандидатами на работу, убегал от людей быстрее, чем они были в состоянии поднимать свой интеллектуальный разряд. Большинство всю жизнь буксовало на месте, столкнувшись с непреодолимым пределом собственных возможностей. Иные – для которых даже стена официальной этики не была преградой – преодолевали барьер возможностей с помощью спецов, подобных Снееру.

Было трудно разобраться, то ли степень сложности технических комплексов и общественных проблем возрастала так резко, что все меньше людей удовлетворяли требованиям, предъявляемым к управлению и контролю, то ли слишком быстро понижался интеллектуальный уровень всего общества, и власти ради поддержания хорошего тонуса вынуждены были втихую занижать разрядификационный барьер, вследствие чего теперешний трояк или двояк был уже не столь интеллектуален, как прежний.

В принципе все в этой системе действовало в согласии с первоначальными замыслами: автоматизация производственных процессов и торговых операций для того и была осуществлена, чтобы освободить людей от физических и умственных усилий и тем самым обеспечить им нормальный быт и блага. Стало быть, пределом такого процесса было бы состояние, при котором никто не работает, но все получают продукты автоматизированных процессов по потребностям. Первоначально считалось, что сей предел будет достигнут в некоем невообразимо далеком будущем. Урбанизацию восприняли как неотъемлемый побочный продукт проводимой программы. Проблему занятости предполагали разрешить путем постепенного сокращения времени ежедневной работы и повышения сменности.

Однако очень скоро выяснилось, что это не более чем утопия. В теоретических выкладках перепутали реальность с благими пожеланиями: слишком прямолинейно трактовали аксиому о равенстве всех людей. Ибо что означает фраза: один человек равен другому? Человек – можно сказать – существо многомерное, так которое же из его свойств следует признать наиболее представительным для целей сравнения? В конце концов ни возможности, ни потребности людей не унифицированы и унификации не поддаются.

Введение всеобщего высшего образования, имеющего целью сравнять возможности, обнажило лишь неоспоримую разницу умственных уровней и способностей. Система разрядизации стала необходимой для определения, кто и в какой степени способен выполнять требования, предъявляемые сложной системой. Заполнение должностей людьми с низкими способностями было бы абсурдом. Гораздо проще и дешевле обеспечить им жизнь без работы, нежели создавать фиктивные рабочие места!

В ходе введения повой экономической системы пали многие неточные либо вообще ошибочные понятия, издавна бытовавшие в человеческом каноне социальных воззрений. Оказалось, например, что вопреки убеждению, имевшему хождение со времен раннего капитализма, люди вовсе не жаждут работы ради нее самой. «Работа» всегда была неким лозунгом, условным символом, означавшим по существу то же, что и другой условный символ – «деньги». Оба эти понятия обозначали одно и то же: объем благ, которые работник ожидает получить в свое распоряжение. Требуя работы, работник намерен получить – что вполне понятно – оплату. В те времена, когда подавляющие массы в основном честных и осознающих свои общественные обязанности людей не имели иных путей для получения денег, то есть в конечном счете благ, оторванные от жизни теоретики создали доктрину, согласно которой работающий люд нуждается только в работе, ибо жить без нее не может.

Но по сути дела, каждый человек в определенной степени – более или менее – ленив, так же как каждый бывает лучше или хуже, глупее или умнее других; это его естественное человеческое состояние, свидетельствующее о его принадлежности к роду людскому. Можно даже – как хотят некоторые – приписать лени творческую роль в формировании человеческой цивилизации. Ибо, говорят они, если б не лень наших предков, стремившихся достичь того же результата меньшими усилиями, сегодня у нас не было б даже простых машин.

В долгой истории человечества можно отыскать упоминания об экспериментах различных реформаторов, направленных на то, чтобы обеспечить людям работу, минуя оплату. Однако такие опыты в принципе оканчивались плачевно, причем обычно становилось ясно, что работающий человек не считает достаточным вознаграждением то, что использует для простого воспроизводства собственных физических сил, расходует на жилище, одежду и другие потребности своего «единоличного предприятия».

Зато обратный эксперимент не ведет к катастрофе: обеспечив человеку только лишь оплату, мы видим, что работу он находит себе сам в соответствующей области и соответственно степени собственной лености. При этом активность, как правило, оказывается пропорциональна умственному уровню индивидуума. В крайнем проявлении – человекообразная обезьяна, которую кормят досыта, не проявит никаких склонностей к организации себе какого-либо занятия, давая выход своей энергии в делах, ничего общего с трудом не имеющих.

Следует заметить, что история продемонстрировала также легковесность другой точки зрения, имеющей корни в древности и гласящей, что народ требует якобы только хлеба и зрелищ. Самые различные правители и владыки более поздних времен имели возможность не раз убедиться, что, получив хлеб, народ неизбежно тут же начинает требовать масла и колбасы, бойкотируя самые увлекательные зрелища.

Система, царившая в обществе Арголанда, не противоречила естественным законам: работой занимались самые разумные – по необходимости либо по выбору действуя в легальных и нелегальных отраслях общественной и хозяйственной жизни – и в принципе не чувствовали себя обойденными; люди с более низким уровнем интеллекта, живущие на дотации, также отнюдь не домогались возможности отрабатывать получаемые блага. Одним словом, система выглядела вполне стабильной и в меру справедливой.

Так, по крайней мере, оценивал ситуацию Снеер, стоявший несколько в стороне от основного течения жизни подавляющего большинства арголандцев. До сегодняшнего несчастливого дня, обычно располагая крупной суммой пунктов на Ключе, он нечасто вдавался в рассуждения, касающиеся оценки действительности, позволяющей ему вполне сносно существовать в среде хорошо знакомых явлений и процессов.

Подумав, Снеер счел случайным свое теперешнее положение и решил, что из него надо с большими или меньшими потерями, но выбираться. Это еще не катастрофа. В конце концов и у других тоже время от времени пропадают Ключи.

Хуже было с ближайшим будущим. Снеер сразу вычеркнул Прона из перечня людей, у которых можно было бы поискать крыши на сегодняшнюю ночь. Если даже полиция его до сих пор не задержала, что вполне вероятно, он, несомненно, постарался бесследно исчезнуть, во всяком случае на какое-то время.

Однако оказавшись перед отелем «Космос», Снеер все же вошел в вестибюль и на всякий случай проверил список гостей. Да. Кабина Прона все еще была зарезервирована и оплачена, но в данный момент пустовала. По крайней мере так сообщал информационный монитор гостиничного компьютера.

Комната Снеера тоже была оплачена на очередные трое суток, что в теперешней ситуации выглядело как насмешка. Вдобавок ко всему из гостиничного ресторана долетали звуки музыки и запахи горячих блюд.

Снеер присел на диванчике в вестибюле и лакомо поглядывал на стеклянные двери, за которыми веселящиеся мужчины ели и пили под аккомпанемент радостного щебетанья женщин, основную часть которых составляли здешние «дамочки». Снеер видывал их тут каждую ночь. У некоторых, тех, что преуспевали лучше других, в отеле были постоянные кабины, другие приходили из города.

«Еще одна профессия, при которой высокий разряд только мешает, – подумал он, рассматривая танцующих на паркете. – Ведь трудно работать и день и ночь; к тому же избыток интеллекта тоже, вероятно, не к месту в данной профессии. Мужчины предпочитают брать умом даже в постели».

Мысль о постели вызвала у него вполне определенные ассоциации, тепло гостиничного вестибюля мягко охватило его. Откинув голову на спинку диванчика, он прикрыл глаза.

– Одинокий? – вдруг услышал он глуховатый голос за спиной, одновременно чувствуя на плече чью-то легкую руку.

Осторожно обернулся. За спинкой диванчика стояла девушка. Немного наклонившись, в легком платьице, застегнутом почти до шеи, она не походила на ночную «приживалку» гостиничного кабака. Однако ему показалось, что он ее уже где-то видел: эти большие голубые глаза, светлое лицо, обрамленное золотистыми, довольно коротко подстриженными вьющимися волосами.

– Осечка, – улыбнулся он. – Сегодня фирма не работает.

– Знаю. У тебя неприятности, – ответила она, прищурившись.

– Откуда знаешь?

– Видела сегодня после обеда. Тебя отпустил этот… механический легавый?

– Стало быть, видела, – буркнул Снеер. – Ну, так уже знаешь и понимаешь, что…

– Сегодня утром, – прервала она шепотом, – один тип, этакий небольшого роста и лысоватый, спрашивал о тебе. Вернее, не о тебе конкретно, а о спеце по твоей профессии. Я сказала, что был здесь такой, и спросила, знает ли он тебя. Он обрадовался и пошел искать. Не знаю, правильно ли я поступила?

– Откуда ты знаешь, чем я занимаюсь? – Снеер уже совсем пришел в себя. Изучающе смотрел на девушку, еще раз пытаясь припомнить, при каких обстоятельствах мог ее видеть.

– Не нервничай. Если в твоих неприятностях виновата я – скажи. Я действительно ничего о тебе не сказала. Он тебя знал.

– Порядок. Мы встретились. Может, лучше б нам с ним не встречаться, но все это в общем ерунда. Не истязай себя.

Снеер слабо улыбнулся и прикрыл глаза. На него снова накатилась сонливость, которая была сильнее чувства голода и жажды.

– Ты скверно выглядишь. Тебе надо выспаться, – сказала девушка.

– Надо. Поужинать, выспаться… Но ничего не получится, – буркнул он. – У меня нет Ключа.

Она некоторое время молчала, словно не понимая.

– То есть? Вообще нет? Впрочем, это не имеет значения. Пошли, у меня здесь кабина. Правда, утром придет один тип… который…

Снеер спал. Она тряхнула его за плечо, потом на минуту отошла к бару. Вернулась с пластиковой коробкой.

– Пошли. Я взяла малость перекусить. У меня не очень много желтых, но я не могу видеть, как ты мучаешься.

Он встал и безвольно дал затащить себя в кабину лифта, а потом в спальную кабину. Только здесь он проснулся совершенно. Цыпленок был что надо, а бокал вина полностью привел его в чувство.

Кажется, девушку по-настоящему мучила совесть. Она считала, что по ее вине Снеер попал в переделку, и хотела это как-то загладить. Его умилила заботливость совершенно чужой девушки, которую он не знал даже по имени.

– Я случайно проведала, как тебя зовут и чем ты занимаешься, – объясняла она быстро и беспорядочно. – Этот тип искал хорошего рейзера. Понимаешь, здешние девочки кое-что знают о всех, кто проживет несколько дней. Сплетничают в баре. А этот лысый угостил меня закуской, так что… я хотела как-то отплатить… Это был кто-нибудь из полиции?

– Нет. У него и у самого какие-то неприятности, – сказал Снеер, не переставая жевать, – а я случайно впутался в его дела. Но ты тут ни при чем, да и он тоже.

Он заметил, что девушка смотрит на его правое запястье.

– О, видишь, – усмехнулся он. – С этим покончено. Осталось кое-что похуже. Но это уж совсем особое дело.

Он положил ей руку на ладонь:

– Во всяком случае благодарю тебя. Как тебя зовут?

– Алиса.

– Я мешаю тебе работать, Алиса. Сейчас уйду.

– Не мешаешь. Утром должен прийти один парень, который хранит мои пункты. Знаешь, я не держу их на собственном Ключе. Сегодня я не хотела бы работать… за пункты, и вообще охотно занялась бы чем-нибудь другим. Если б можно было честно зарабатывать хотя бы две сотни желтых в месяц, я не стала бы терять здоровье в этом кабаке.

– Две сотни? – Снеер удивленно взглянул на нее. – Столько не получает даже нулевик на руководящем посту.

Она загадочно улыбнулась:

– Разные есть нулевики. Ты даже не подозреваешь, до какой степени они отличаются друг от друга. Я знаю многих из них. Они разговаривают со мной. Некоторым я не дала бы даже двойки; не нулевики, а истинные нули!

– Знаю. Сам сделал несколько таких.

– У тебя ноль?

– Что-то вроде этого.

– Почему не работаешь?

– За сто желтых в месяц? – поморщился Снеер. – От рейзинга я имею в четыре-пять раз больше. А если попадается кандидат на ноль, то даже больше.

Он вытер губы салфеткой и вытянулся на диване. Алиса присела рядом. Темное окно очерчивало ее профиль с маленьким носом и аппетитными губами. Снеер посматривал на нее с удовольствием.

«Нажрался, – подумал он с неприязнью, – и уже начинаешь лакомо разглядывать девочек».

– Подвинься, – сказала она. – Занял весь диван.

– Напоминаю, у меня нет Ключа, – буркнул он, когда она укладывалась рядом.

– Люблю поболтать с настоящим нулевиком. Но сначала ты должен выспаться, – сказала она и прижалась к нему.

Снеер не был бы собой, если б сумел уснуть при таких обстоятельствах, близость Алисы расслабила его окончательно.

– Ты говорила о нулевиках. Что среди них много подрейзерованных. Откуда ты знаешь? – спросил он, глядя ей в глаза. – Когда ты открывала дверь кабины, я заметил четверку на твоем Ключе.

Она немного смутилась, но тут же виновато улыбнулась:

– Я солгала. То, что я делаю здесь, среди девушек из бара, не единственное мое занятие. Это… что-то вроде ширмы для крупных сумм, поступающих на мой Ключ. Мной начали интересоваться инспекторы из Контроля Доходов, пришлось прикинуться девицей легкого поведения. Но вскоре я убедилась, что это занятие оплачивается лучше, чем предыдущее, и… сменила профессию.

– А чем ты занималась до того?

– У меня тоже ноль. Я делала то же, что и ты…

– Ты – рейзерка? – Снеер аж приподнялся на локтях, чтобы получше присмотреться. – Не может быть!

Первый раз в жизни он видел девушку-рейзерку на нулевом уровне.

– Надеюсь, на этот раз ты не выдумываешь?

– Поэтому-то я и знаю тебя и еще нескольких других. Кто же из рейзеров Арголанда не знает Снеера, мастера своего дела? – сказала она, прикрывая огромные глаза с радужницами цвета неба над Тибиганом в ясный июльский день.

Снеер не мог оторвать взгляда от ее глаз, казалось, таких наивных, но удивительно притягательных и обессиливающих. Ему вдруг показалось, что девушка могла бы сделать с ним все, что захочет. Такого с ним еще не случалось. Ее взгляд мгновенно растопил прочный ледяной панцирь, которым он, словно щитом, отгородил свою душу от проникновения посторонних раздражителей. Душу – как он считал – слишком впечатлительную, чтобы существовать в этом беспощадном механизированном мире без достаточной защиты.

Оболочка цинизма, натянутая на душу и совесть, защищала Снеера от избытка сочувствия к другим людям, от искусов со стороны предприимчивых девиц, которые – после успешного наступления на органы чувств – ожидали столь же легких побед над телом и кошельком. Кроме того – и это уже было побочным эффектом, – такая оболочка заслоняла от Снеера его собственное Я, позволяла не задумываться слишком глубоко над собственными поступками, не анализировать собственных эмоций и истинного отношения к окружающему.

Сейчас, один на один с Алисой, Снеер чувствовал себя все более обнаженным, беззащитным, мягким, словно устрица, извлеченная из раковины.

– Скажи мне сразу, чем ты еще занимаешься, – выдавил он хриплым полушепотом, пытаясь поцеловать ее в щеку. – Гипнотизируешь? Обольщаешь? Околдовываешь?

– Нет! – рассмеялась она, отстраняясь от поцелуя. – Но могу ворожить. Дай левую руку!

Она некоторое время смотрела на его ладонь.

– Вижу большие перемены! – сказала наконец утробным голосом хиромантки. – Вижу ноль на твоем Ключе!

– Ты имеешь в виду состояние моего счета? – рассмеялся он. – Так со мной уже бывало не раз. Нет ничего проще, как истратить все до пункта.

– Я говорю о твоем разряде. Ты станешь нулевиком, очень весомым нулевиком… На твои плечи ляжет огромный груз. Ты узнаешь правду. А когда увидишь, что для мира нет спасения, когда не будешь знать, что делать, когда поймешь, что во всей вселенной нет существа, способного помочь тебе, подумай об Алисе. Никогда не забывай об Алисе! – Она сжала ему руку и добавила уже своим обычным шутливым тоном: – За ворожбу не благодарят, но разрешается поцеловать гадалку.

Снеер незамедлительно воспользовался разрешением.

– Знаешь ли ты песенку, которую когда-то исполняла Дони Белл? – спросила она, когда они лежали рядом в темноте кабины, то и дело освещаемой цветными розблесками неоновой рекламы за окном. – Балладу о звездах над Тибиганом?

– Не припоминаю… Дони Белл? Это которой запретили выступать по телевидению?

– Да. Обязательно когда-нибудь послушай. Обязательно. Запомни!

– Угу! – сонно буркнул он. – Запиши мне название.

– Я помню номер записи. Запишу тебе. Помни, ты должен это послушать!

За окном было уже совсем светло, когда Снеер открыл глаза, разбуженный легким прикосновением к волосам.

– Вставай. Тебе надо идти, – сказала Алиса мягко. – Будет лучше, если тебя никто здесь не увидит.

– Почему? – пробормотал он спросонья.

– Встань, пожалуйста! – Алиса подтолкнула его к ванной.

Он ополоснул лицо, взглянул в зеркало на свои небритые щеки и покрасневшие глаза. Быстро оделся. Алиса открыла ему дверь и на прощанье провела рукой по его лицу.

– Я вернусь, – сказал он, глядя ей в глаза.

Она едва заметно кивнула, закрывая дверь кабины.

Он осторожно спускался по лестнице. Спал он слишком мало и чувствовал себя отвратительно. В вестибюле взглянул на часы. Было семь тридцать четыре.

«Варварская пора, чтобы выкидывать человека из постели», – подумал он и упал на мягкий диван у стены напротив замкнутых дверей ночного ресторана.

Очнулся он без четверти девять.

«Какая девушка! – была первая мысль, пришедшая ему в голову. – Нулевичка, рейзерка, к тому же еще и…»

Он не мог отыскать нужного определения. Алиса понравилась ему, как никто раньше. Покорила холодным безразличием, и уже одного этого было достаточно, чтобы он решил, что она исключительная девушка.

«Мы были бы неплохой парой! Конечно, ей пришлось бы отказаться от своего ночного… камуфляжа», – думал он, выходя из гостиницы. И неожиданно остановился.

«Черт побери! Да я ведь ревную ее! – отметил он с беспокойством. – Что с тобой, старик?»

Из ближайшей телефонной кабины позвонил в полицию и узнал, что его Ключ нашелся и его можно получить в Комендатуре Города.

Он помчался к ближайшему полицейскому участку, по по дороге опомнился и начал размышлять над ситуацией.

«Может, лучше сначала отыскать даунера и узнать, как он разыграл дело?» – подумал он, но почти тут же отбросил эту мысль. Даунера могли задержать в участке. К тому же без помощи Прона его не отыскать. А Прон тоже, наверно, сидит или скрывается.

Снеер чувствовал себя неуютно: утром, в несвежей сорочке и небритый, в том районе города, где в любой момент мог встретиться коллега по профессии… Суток жизни без Ключа, без собственной кабины, без возможности позавтракать и выпить утренний кофе – было предостаточно.

«Все едино, – решился он. – Если это ловушка, то меня так и так сцапают, не сегодня, так завтра».

Часы на Управлении Автоматики пробили девять. Арголанд только еще начинал жить нормальной дневной жизнью. Снеер редко бывал на улицах в эту пору.

Между восемью и девятью движение было небольшое. Граждане желтых разрядов уже по меньшей мере час торчали на своих рабочих местах либо отсыпались после ночных увеселений, если сегодня у них была вторая смена. Резервники и такие симулянты, как Снеер, только-только выбирались из постелей и еще не успели заполнить бары и пивные.

Снеер вообразил себя в толпе людей, направляющихся на работу перед восемью часами, поспешно глотающих бутерброды в автоматических буфетах, покрывающихся потом при одной мысли об опоздании. Сейчас, прожив неполные сутки без Ключа, он им не удивлялся, по тем более жуткой казалась ему возможность оказаться в подобной ситуации.

«Что за кретинский парадокс! – размышлял он. – Если ты родился слишком умным или тебе захотелось совершенствовать свой ум, ты вынужден вкалывать как осел, иначе тебе заблокируют Ключ, и ты фигу с маслом что получишь. Но достаточно быть глупым или прикидываться дураком, и общество тут же берет тебя на содержание. А ежели к тому же ты еще проделываешь что-то нелегально, то живешь себе припеваючи, даже если ты шестиряк. Алиса права: этот мир катится вниз, что-то здесь не в порядке. И однако это его падение настолько затянулось, что уже обладает свойствами устоявшегося. Стабильного.

Если мы здесь, изнутри, замечаем, что не все у нас в порядке, то не может быть, чтобы еще лучше этого не видели нулевики из высших уровней иерархии, бдящие над всей этой трухой. Пожалуй, они только прикидываются, будто в соответствии с разработанным планом все здесь идет напрямик к намеченной цели!

Но почему они так поступают, терпят такое положение? Может, забрели слишком далеко и уже не могут вернуться? Ведь немало доказательств тому, что идеальный план общественного устройства и тотального осчастливливания человечества приводит к возникновению побочных эффектов, которых никто не предвидел. Так почему же авторы и исполнители этого плана стараются любой ценой удержать видимость, будто все здесь реализуется при их одобрении и точно в соответствии с первоначальными предпосылками?»

Снеер был убежден, что хорошо знает законы функционирования арголандского общества. И он действительно знал их, правда, лишь в такой степени, которая позволяла ему безошибочно использовать их в своей деятельности. Сейчас – он и сам не знал почему – он чувствовал, что перед ним разверзается пропасть неведения, возникают вопросы, которых он никогда раньше себе не задавал и – естественно – не искал на них ответа. До сих пор в его сознании размещалось нечто вроде модели этого общества, феноменологическая теория, позволяющая уяснить взаимозависимость вещей и явлений, не вникая в их сущность, причины и цели. Он принимал этот мир таким, каким он был, изучал его и черпал лишь «позитивное знание», которое было необходимо – непосредственно либо косвенно – для «выколачивания» пунктов.

Почему вдруг разум Снеера начинал требовать более глубоких решений, откуда взялись сомнения и проблемы? Неужели несколько минут беседы со случайно встретившейся девушкой, – беседы, которую утомленный ум не был даже в состоянии полностью зафиксировать, – вызвали это странное интеллектуальное беспокойство? А может, попросту суточное выключение из жизни общества («выключение – какой удачный каламбур!» – подумал Снеер) вынудило его пересмотреть укоренившиеся взгляды? Этого он решить не мог. Засунув руки в карманы, он брел по тротуару в сторону Комендатуры, непроизвольно разглядывая улицу, словно надеясь встретить одного из тех, кто был ему сейчас нужен: даунера или Прона.

«Ерунда! – обругал он сам себя. – Мы не верим в чудеса. Оба сидят, это уж точно». Перед тем как войти в полицию, он вовремя вспомнил о браслете и натянул рукав. Вошел решительно, направляясь прямо к дежурному, зевающему за перегородкой. Через минуту он уже держал в руках свой Ключ. Внимательно посмотрел на него. Все совпадало: номер, состояние счета… ну, и это было самое главное – четвертый разряд!

Полицейский даже словом не обмолвился, только кивнул в ответ на вежливую благодарность Снеера.

«Прямо-таки невероятно, – подумал тот уже на улице, вводя Ключ в автомат с сигаретами. – Действует! Провались я на этом месте, если я что-нибудь понимаю…» После стольких перипетий, комбинаций, нервотрепки, неуверенности ему отдают, словно ничего не произошло, действующий Ключ! Из большой тучи малый дождь. Много шума из ничего. Гора родила мышь. Невольно напрашивались истрепанные поговорки.

«Либо этот мир компьютерного порядка в действительности один неописуемо огромный бордель, либо… это еще не конец неприятностям», – подумал он, пряча Ключ и распечатывая полученную пачку сигарет. Когда закуривал, украдкой осмотрелся. Никого подозрительного в пределах видимости не заметил, но на всякий случай обошел несколько боковых улиц, останавливаясь перед автоматами, заходя в магазины и подъезды. Нет. Пожалуй, за ним никто не следил.

Он повернул к отелю. Минуя один из небольших павильонов на боковой улице, увидел группку развеселившихся мужчин, выходивших из магазина. Он задержался перед витриной, забитой цветными рекламами, приглашающими войти.

«Какой-то новый секс-шоп»[7], – подумал он и хотел пройти дальше, но его заинтересовали взрывы смеха, долетающие изнутри.

Внутри стоял полумрак, играла тихая музыка. Группка лодырей, привыкших в это время шляться по ближним пивным, окружала расположенное посредине возвышение, покрытое красным плюшем. Люди потягивали пиво из банок и вполголоса обменивались замечаниями и шутками. Снеер подошел поближе и заглянул между головами зрителей.

На возвышении в лежачем положении двигались две человеческие фигуры. Красный свет придавал неестественный оттенок коже нагих тел. Снеер некоторое время смотрел на два тела, выделывающие какие-то немыслимые выкрутасы, больше напоминающие акробатические приемы, нежели нормальные человеческие сексуальные действия.

«Неужто отменили даже этот параграф Кодекса поведения? Раньше нельзя было показывать такое в общедоступных торговых местах», – подумал он и отступил на шаг к выходу.

Музыка резко оборвалась, потоки ослепительного белого света залили возвышение. Фигуры замерли в неподвижности, сплетенные в странной, неестественной позе. Снеер увидел, что опадающие длинные волосы женщины, наклонившейся над лежащим мужчиной, прикрывают только гладкую розовую выпуклость, перерезанную внизу красной щелью рта.

– Просим осмотреть наше последнее изделие, – произнес динамик над возвышением. – Представляем вам новую модель универсального идеального сексомата в двух версиях – мужской и женской, в зависимости от потребностей. Наша безотказная человекообразная машина удовлетворяет любые требования клиента. Она более совершенна, нежели самый идеальный живой партнер. Она неисчерпаема в идеях, что гарантируется богатым набором программ, бесплатно прилагаемых к каждому экземпляру. За дополнительную плату можно получить по абонементу сменные подобия лиц популярных в настоящее время и широко известных по фильмам и телевидению особ. Наши автоматы питаются от собственных микроаккумуляторов большой емкости и низкого напряжения, гарантирующих непрерывное действие в течение восьми часов, а также полную электробезопасность. Зарядка аккумуляторов от городской сети с помощью выпрямителя, включенного в стоимость комплекта. Затраты на эксплуатацию минимальные, безотказность гарантирована, цена удивительно низкая. Удовлетворение – полное!

– А теперь, – после недолгой паузы продолжал динамик, – просим лично убедиться в достоинствах наших изделий. Просим оценить несравненную качественность действия, а также точность программирования наших сексоматов. Обращаем внимание на беспрецедентный факт, что оба экземпляра – мужской и женский – абсолютно синхронно выполняют общие действия, для которых они сконструированы, совершенно без участия живых партнеров!

Из динамика вновь полилась музыка, а две розовые пластичные куклы начали свои механические выкрутасы, издавая при этом серию соответствующих звуков и посапываний.

Снеер постоял еще немного, чувствуя, как в нем поднимается истерический хохот, которого он не в силах сдержать, язвительный хохот какого-то отчаянного радостного удовлетворения. Он выбежал, давясь этим внутренним пароксизмом смеха. Несколько минут стоял согнувшись, оперев лоб о холодную стену здания и держась руками за живот. Тело сотрясали конвульсии дикого хохота, по щекам текли слезы.

– Вот оно! – прохрипел он, с трудом сдерживая спазм диафрагмы. – Это и есть полный синтез, вершина всего, первый признак окончательного конца. Вот куда мы мчимся в нашем безнадежном, слепом, бараньем беге. Автоматы для всего! Все автоматизировано! И неожиданно мы оказываемся перед дилеммой: если один автомат может совокупляться с другим столь совершенно и столькими способами, то что еще, черт побери, делают люди на этой планете?

Фред Банфи, сотрудник Отдела Контроля Доходов, сидел в буфете над второй чашечкой кофе и с приятностью рассматривал округлости Салли, склонившейся к автомату с газированными напитками.

Девушка была новым программистом пищевых автоматов в столовой Правления агломерацией. Она работала здесь едва две недели, и все шептали, что это девушка одного из Высоких Шефов, по неведомо которого. Мнения на сей счет разделились, но сам факт не вызывал сомнения. У девушки был третий разряд, однако же количество неисправных автоматов в столовой свидетельствовало о ее истинной квалификации наилучшим образом. Предполагалось, что она вовсе не электроник и не точный механик. Зато у нее была идеальная фигурка и сама она была чрезвычайно привлекательна.

«Если б ее друг был Высоким Шефом из Управления Массовых Развлечений, он наверняка без труда устроил бы ее на штатную должность диктора телевидения, – подумал Банфи саркастически. – Она гораздо больше подходила бы для такой работы, а получала бы максимально возможное количество желтых. Собственно, можно бы установить, чья она подружка. Достаточно проверить, кто из зарегистрированных рейзеров последнее время получил сто желтых от кого-нибудь из шефов».

Это дело Банфи мог без труда провернуть в собственном отделе, так как имел доступ к счетам всех жителей Арголанда, имеющих частные доходы за некие услуги, предоставляемые другим гражданам. Однако сделать это он мог бы лишь ради удовлетворения собственного любопытства, потому что было бы самоубийством вступать в контры с кем бы то ни было из Высоких Шефов, то есть важным нулевиком из высшего эшелона администрации.

Да и что мог сделать такой персоне он, обычный двояк? Ведь не пойти же и не спросить попросту, почему эта сопливка сразу после института получает почти столько же желтых, как и он, старый работник на ответственной должности, вдобавок стоящий на разряд выше нее?

– Чем-то обеспокоен? – услышал он за спиной и узнал голос Бастона, инспектора из Отдела Контроля Разрядов.

– Совсем наоборот. Ублажаю очи свои, – ответил Фред, не поворачивая головы, и указал подбородком на выдающийся зад девушки.

– Ну-ну! – усмехнулся Бастон. – Не нагоняй себе аппетит. Не для тебя кусочек.

– Знаю, и именно это вызывает у меня скрежет зубовный. У человека просто руки опускаются при виде некоторых… действий в нашей фирме, – сказал Банфи, понизив голос.

– Дорогой мой! Не думай об этом, наживешь гастрит, – посоветовал коллега, присаживаясь со своим кофе рядом с Банфи, чтобы тоже держать в поле зрения округлости Салли. – Знаешь, что ничего здесь не изменишь, не исправишь. У меня на душе тоже кошки скребут. Человек бессилен против нулевиков сверху. Делаешь что тебе положено, набегаешься как последний идиот, чтобы выполнить свои обязанности, все законы на твоей стороне, а тут вдруг в последний момент звонят тебе из Централи и говорят: «Прекратить все действия, оставить человека в покое, никаких выяснений». Вот хотя бы только что. У меня в руках был Ключ одного типа. Зарегистрированного. Из тех, что рейзерят или того хуже. Похоже, у него занижен разряд, он проводил какие-то махинации с даунером. Я хотел его допросить, а тут вдруг телефон: никаких допросов, отдать Ключ так, словно он действительно был потерян.

– Что за тип?

– Есть тут один из центрального района. Снеер или как-то так.

У Банфи еле заметно дрогнули веки.

– Что-то не припоминаю, – сказал он с притворным безразличием.

– У него значительные поступления с разных Ключей.

– Будете его раскалывать?

– Зачем? Верх его защищает. Может, у него есть кто-то свой среди начальства?

– Думаешь, некоторые из них предпочитают парней вместо девчат? – рассмеялся Банфи, уже совершенно успокоившийся.

Было бы скверно, если б начали обрабатывать этого Снеера. Запросто нашли бы на его счету в Банке запись о передаче ста пятидесяти желтых с Ключа жены Банфи. Теперь он жалел, что не попросил об услуге кого-нибудь из дальних родственников. Трюк с оплатой через Ключ жены был очень примитивным и, собственно, ничего не скрывал. Однако тогда, два года назад, он предпочитал, чтобы дело осталось в семье.

– Наша правовая система совершенно связывает нам руки, – Бастону не терпелось порассуждать на профессиональные темы. – Даже когда у тебя в руках тип, чуть ли не схваченный за руки на рейзерстве, мало что можешь ему предъявить. Вчера разведчик привел мне одного. Номинально четверяк, но по разговору сразу видно, что хитрая бестия. Прикидывается примитивным дурачком, но законы знает наизусть. Ни в чем не хотел признаваться. Тогда я воспроизвел ему запись его разговора с нашим человеком. У Станции Тестов он предлагал тому «четыре на три» с гарантией. А он мне в ответ: «Не понял? Разве нельзя давать частные уроки? Ведь власти одобряют повышение интеллектуального уровня граждан». Тогда я спрашиваю, знает ли он, что для частной практики требуется разрешение городской администрации. Разумеется – знает. «Но, – говорит, – правила не запрещают общественную деятельность и действия в порядке любезности». Я расхохотался ему в лицо и говорю: «Не станешь же ты, братец, убеждать меня, что хочешь кого-то задаром поднять на тройку?» А он, понимаешь, с этакой ухмылочкой: «Что это ты, братец названый, собираешься мне пришить? Я имел в виду репетиторство, а не рейзинг. Кроме того, нет закона, запрещающего кому бы то ни было выражать и принимать благодарность в любой форме. Или, по-вашему, если б девушка предложила мне несколько приятных минут взамен подъема ее интеллектуального уровня, то это тоже была бы нелегальная деятельность по предоставлению услуг?» Ну, вижу, типчик тот еще, тогда начинаю с другого конца: «У вас лишь четверка, – говорю. – Как же вы собираетесь помогать получить тройку?» А он: «Я считаю себя трояком. Кажется, не преступление иметь о себе хорошее мнение? А то, что ваши тесты годятся на помойку, так это не моя вина. Можете мне повысить разряд, не имею ничего против. Никогда не мешает иметь парочку зеленых. Но предупреждаю – найти для меня работу нелегко, и Отдел Трудоустройства вряд ли поблагодарит вас! По образованию я археолог. А вообще-то, убедительно прошу отцепиться». Буквально так он мне и сказал – и пошел, а я даже не мог его задержать.

– Что значит « пришить»? – заинтересовался Банфи.

– Понятия не имею, – проворчал Бастон, и оба принялись обозревать стройную фигурку девушки, беспомощно копавшейся в испорченном автомате.

Ни посещение кабинета биорегенерации, где он принял ванну, массаж, побрился и переоделся в чистое белье, ни даже обильный обед в «желтом» баре на аллее Тибиган не стерли из памяти Снеера неприятные воспоминания о прошедших сутках. Он усиленно старался привести все в норму, даже – как ежедневно полчаса прогуливался по центральным улицам, но оказалось, что не так-то легко забыть о том нагромождении событий, которые так неожиданно сгустились вокруг него. Вроде бы все закончилось благополучно, теперешнее положение ничем не отличалось от того, которое было сутки назад, перед тем, когда какой-то странный шпик, а может, контролер посеял беспокойство в его душе, потребовав показать Ключ и записав его личный номер. И однако…

Остановившись на том же месте, перед той же витриной большого магазина с электронным оборудованием, Снеер пытался воспроизвести вчерашнюю ситуацию. Сегодня в витрине стояли уже другие новинки – дорогие игрушки для взрослых: какие-то приспособления для регистрации и воспроизведения цветного и подвижного топографического изображения. Вчера здесь предлагали компьютерную микросистему, в которой Снеер разбирался гораздо лучше, чем следовало нормальному четверяку, презирающему извращенные фортели нулевиков.

«Прямо-таки не верится, что они так легко отпустили меня», – подумал Снеер, осматриваясь, словно ожидая опять увидеть того молодого человека, который вчера спросил его о каких-то нюансах в области структуры компьютерных систем.

Инстинкт подсказывал ему, что тут что-то не так, что недостает какого-то звена в цепи событий, в которые его впутал… случай или целенаправленные действия каких-то неведомых сил.

История с Ключом, арестоматом и полицией требовала иного, более логичного финала. Этот же был каким-то искусственным хэппи-эндом, как в хорошем фильме ужасов или детективе, когда героя – уже уверенного, что окончились леденящие кровь в жилах переживания, – подстерегают еще несколько неожиданностей, разрушающих кажущийся покой и порядок.

К тому же еще девушка. Снееру не требовалось даже закрывать глаза, чтобы увидеть лицо Алисы; ее голос звучал у него в ушах на фоне уличного шума, проникая сквозь визг надземки – археологической древности прошлого века, курсирующей по эстакаде над улицами центра Арголанда.

Кто такая Алиса? Только ли случай вплел ее в ход событий, в которые был замешан Снеер? А может, она появилась именно для того, чтобы впутать его в эти события? Нет, ерунда! Ведь началось все со шпика. Тем не менее Прон отыскал Снеера благодаря указаниям Алисы. Если б не это, события потекли бы иначе. Впрочем, кто знает?

«В нашем автоматизированном мире человек тоже становится этаким маленьким автоматиком, не замечающим даже, до какой степени он подчиняется управлению со стороны вышестоящей системы контроля», – вздохнул Снеер, все смелее вышагивая по главной улице Арголанда.

Он пытался думать о своих обычных ежедневных занятиях, разрабатывать какие-то планы, обдумывать новые, более тонкие рейзерские приемы, которые можно будет использовать при ближайшей оказии, но непослушное воображение все время подсовывало ему образ девушки, явившейся в тот момент, когда у него было по горло забот, и – словно этого было недостаточно – совершенно отуманившей его своими голубыми глазами, которые невозможно забыть.

Он почувствовал крайнюю необходимость немедленно увидеться с Алисой. Ускорил шаги, но вскоре остановился и свернул в поперечную улицу. Вошел в магазин с товарами для женщин и набил полную сумку разными мелочами, которые – как ему казалось – могли бы обрадовать любую девушку. Ему неоднократно доводилось удовлетворять капризы своих мимолетных партнерш, так что он неплохо разбирался в таких делах.

Кассовый датчик на выходе из магазина, обнюхав сумку, переписал с Ключа Снеера сорок с небольшим желтых, что показалось тому совершенно мизерной суммой, потраченной на подарки такой изумительной девушке, поэтому он еще раз зашел в магазин с импортной косметикой и бижутерией и округлил потраченную сумму до сотни. Теперь все выглядело вполне достойно. Две сумки с покупками за сто желтых не могли не убедить даже самую требовательную арголандку в искренности чувств и намерений дарителя.

«Совсем поглупел, – обругал он себя. – В жизни не тратил ни на одну девку больше десятки за раз…»

Но сегодня был особенный день, а Алиса ему представлялась чем-то из ряда вон выходящим. Кроме того, Снеер все еще не был уверен, не потеряет ли неожиданно полученный Ключ свои нормальные свойства. Может, его вернули только по недосмотру не выспавшегося после ночного дежурства полицейского? При каждой покупке он убеждался, что Ключ действует.

«Алиса! Только б застать ее в отеле!» – Снеер почувствовал неожиданное беспокойство. Сердце начало биться сильнее, когда он вбегал в вестибюль гостиницы.

«Что со мной происходит?» – повторял он, напрасно стараясь отогнать сам собой напрашивающийся ответ. Он не хотел признавать ту простую истину, тот очевидный факт, что Алиса взломала его до сих пор железное правило: не придавать значения такого рода связям.

Он положил на пульт администрации сумки с покупками и тут же сообразил, что не знает номера кабины, в которой провел ночь. Не знал он и фамилии Алисы, даже не помнил, на котором этаже она живет.

На каждом из шестидесяти этажей отеля располагалось по меньшей мере сто жилых кабин.

Дрожащей рукой он набрал на клавиатуре информатора «Алиса». На экране загорелось несколько строчек. В отеле жили полтора десятка Алис.

«Четвертый разряд», – дописал Снеер.

Надписи словно сдуло с экрана. На их месте появилась строчка, информирующая, что среди обитательниц отеля нет – и не было в течение недели – ни одной четверячки с таким именем.

«Это просто невозможно, – лихорадочно думал Снеер. – Ведь она открывала дверь собственным Ключом, комната явно была снята на ее имя». Он не сразу сообразил, что девушка могла воспользоваться псевдонимом либо вообще выдуманной фамилией.

Вопрос о молодой женщине с четвертым разрядом, живущей в отеле, породил на экране свыше сотни фамилий и номеров. Компьютер был терпелив, но Снеер сдался, оказавшись перед перспективой проверки всех кабин.

«Если она живет здесь… – подумал он, забирая сумки и направляясь к лифту, – я ее в конце концов встречу, хотя бы в баре на завтраке. Разве что…»

Он резко остановился у входа в лифт, блокируя механизм двери.

– Вы входите или нет? – шикнул на него какой-то нетерпеливый пассажир, поэтому Снеер вошел в кабину и нажал кнопку восемнадцатого этажа, где была его кабина, в которой он не был со вчерашнего полудня.

«Неужели всего этого вообще не было? – раздумывал он, в то время как кабина давно уже миновала его восемнадцатый этаж и задержалась на шестидесятом. – Приснилось или как? Там, в холле, на диване?»

Немного подумав, он не обнаружил никакого противоречия в своей гипотезе. Ни один материальный довод не подтверждал реальности встречи с Алисой. Это его обеспокоило. Неужто его мозг, утомленный столькими событиями, в сновидениях создал образ чувственной ласковой девушки – единственного в городе человека, которого искренне интересовала судьба Снеера в ту фатальную ночь? Он нуждался в таком человеке и… увидел его во сне?

«Если это был сон, значит, я начинаю постепенно сходить с ума! – подумал Снеер и со злостью вновь нажал кнопку лифта, чтобы попасть на свой этаж. – Истратить целую сотню из-за сонных галлюцинаций!» Однако поверить, что Алиса в действительности не существовала, он не мог. Слишком хорошо он помнил ее слова, слишком реально представлял себе ее лицо. Почему она назвала себя вымышленным именем, замела следы? Ведь она же сама вбивала ему в голову это имя, настойчиво убеждая помнить о ней.

Все было слишком реально даже для самого что ни на есть реалистичного сна.

«Я ее найду! Если она существует, я должен ее найти!» – решил он, бросая сумки с покупками на диван.

Очередного напоминания о вчерашней истории долго ждать не пришлось: в коктейль-баре, куда он зашел в поисках Алисы, его ждала новая неожиданность.

У автомата с пивом как ни в чем не бывало сидели те, кого Снеер предполагал увидеть в полицейском изоляторе. Карл Прон и даунер в бирюзовой ветровке весело болтали и казались вполне довольными жизнью. Когда Снеер остановился в дверях, Прон поднял руку, словно именно здесь и сейчас они договорились встретиться.

– Сдается, я тебе кое-что должен за вчерашнее, – начал Снеер, доставая Ключ, но Прон замахал руками:

– Упаси боже! Дружеская услуга. Никаких расплат. Ставлю пиво за вчерашние неприятности в моей кабине.

Он подал Снееру полную кружку, пододвинул стул и добавил беззаботно:

– Надо обмыть нашу милую встречу! Еще немного, и мы встретились бы в таком же составе, но там, где пива не подают.

– Да-а, – протянул даунер. – Все хорошо, что хорошо кончается. Мне полагается двести.

– То есть? – Снеер искоса взглянул на него.

– А вот так. Ключ при тебе?

– Да.

– Действует?

– Действует.

– Я свое сделал. Гони пункты.

Снеер даже растерялся, настолько неожиданной была наглость парня. Однако рассуждал он вполне логично, хоть и прямолинейно.

– Лады. От фактов не уйдешь, – наконец сказал Снеер. – Дело ты сделал, хотя, провалиться мне на этом месте, если я что-нибудь понимаю… Каким чудом тебя отпустили?

– Очень просто! – рассмеялся даунер. – Никого нельзя арестовывать без оснований. Я был чист как хрусталь.

– Выплачу тебе двести желтых и добавлю еще пятьдесят, если ты объяснишь, как это сделал.

– Профессиональные секреты не продаю. Могу сказать задаром, все равно ты не воспользуешься таким трюком в своей практике, а для даунера у тебя слишком хороший разряд. Только не проболтайся.

– Договорились! – сказал Снеер. – Но сначала рассчитаемся.

Очередные двести пунктов уплыли с Ключа Снеера.

«Триста за один день, – мысленно подытожил он. – Не считая мелких расходов. Сейчас десять тридцать. Если и дальше так пойдет, к вечеру я стану бедняком».

– Значит, тебя все-таки не взяли? – спросил он Прона, когда они снова уселись рядом.

– Я сам заявил. Это производит хорошее впечатление.

– И конечно, тоже оказался чист как стеклышко? – усмехнулся Снеер.

– Само собой. Как хрусталь.

– А если серьезно?

– Когда-нибудь расскажу, – Прон прищурился. – Если все хорошо закончится.

– Да, вот еще что! – вспомнил Снеер. – Вчера утром ты разговаривал обо мне с девушкой из бара.

– Точно. Блондинка, большие голубые глаза.

– Сегодня не встречал?

Прон ненадолго задумался:

– Нет. Сегодня ее не было. Во всяком случае после девяти. Ищешь?

– Да. Если встретишь…

– То что?

– Скажи, что я просил ее телефон. Я живу здесь, в «Космосе».

Прон вертелся на стуле, словно хотел еще что-то сказать, и не решался.

– Слушай, Снеер… – выдавил он наконец. – Должен тебя честно предупредить, что полиция знает, кто разделался с арестоматом. Они меня прижали, я не мог отвертеться. Понимаешь, я думал, в кабине тебя застали полицейские… Только Абер сказал мне… о приключении с арестоматом.

– Мда… – приуныл Снеер. – Знал, что это может скверно кончиться. Надо поскорее отделаться от браслета.

– Он все еще у тебя?

– Не могу открыть. Придется идти в «Рай мастерового» на Четвертую улицу и попытаться распилить ножовкой.

– Покажи, как он выглядит? – заинтересовался Прон.

– Здесь показывать не стану, – Снеер оглянулся по сторонам. В баре по углам сидело несколько человек. – Мою фамилию сообщил?

– Да ты что! – обиделся Прон. – Я тебя знаю только как Снеера.

– Ну, тогда еще полбеды. Ничего они мне не сделают. Псевдоним на Ключе не закодирован. А их глупое устройство даже не могло установить, кто я такой. Ну, так как же там было на Станции Тестов?

Даунер, которого Прон назвал Абером, отставил пустую кружку.

– Вы, рейзеры, – начал он, ухмыльнувшись, – в работе используете свой интеллект и чужую тупость. Мы же стараемся использовать свою тупость и чужую лень. Ну, может, я немного переборщил с тупостью, но четверяк официально не считается орлом интеллекта, и именно это помогает нам объегорить гордых своим разрядом двояков и трояков, обслуживающих Станции. Есть разные методы даунинга. Не стану объяснять, ты и сам применяешь индивидуальный подход к каждому делу. Расскажу, как я сделал твою четверку. Довольно просто. Компьютер, который выпытывает просителя под электрогипнозом, не обманешь. Поэтому надо обмануть операторов. Первым делом надо выбрать нужный момент. Я выбрал тот час, когда по ТВ передавали интересный матч: команда «Медведи Арголанда» против «Зеленых Касок». Как я и думал, в тот момент, когда я вошел в Станцию, оба дежурных техника сидели с «гляделками» на глазах и в наушниках, следя за очередной комбинацией нашей прославленной команды. Один из техников глянул из-под «гляделки» и чуть слышно спросил, чего мне надо. Я подал ему твой Ключ, он сунул его в контрольную щель, взглянул на экран и буркнул: «Проверка разряда в срочном порядке. В кабину!» Теперь я уже знал, в чем дело. Попросту на твоем Ключе было закодировано распоряжение Отдела Контроля Разрядов проверить, действительно ли у тебя четверка. Техник отдал мне твой Ключ и перестал мной интересоваться, уставившись на экран. Я пошел в кабину, надел каску и сунул в тестер мой собственный Ключ, правда незаблокированный, но это не имеет значения для испытательного автомата, в задачу которого входит, во-первых, проверить соответствие папиллярных линий их изображению на Ключе, а во-вторых, испытать просителя и оценить его интеллектуальный уровень.

Поскольку техник нажал на своем пульте клавишу «срочный контроль», тестер дал мне электрогипноз и задал тест, который показал мою истинную четверку. Когда я вышел из кабины, на пульте оператора светилась цифра «4», означающая положительный результат.

Я снова подал оператору твой Ключ, он проверил, есть ли на нем «четверка», сунул в щель трансмиттера и передал в главный реестр сообщение, что определение разряда окончено и Ключ можно разблокировать.

– Чертовски просто! – проворчал Снеер.

– Конечно. Только это надо придумать… самому имея четверку! – Даунер гордо стукнул себя в грудь. – Кто бы ожидал такого от четверяка!

– А почему оператор прохлопал?

– Потому что смотрел игру, – засмеялся даунер. – Кроме того, дело в лени и рутине. Заметь, как это выглядит со стороны: приходит человек и показывает Ключ с четверкой; оператор связывается с Сискомом и узнает, что Ключ заблокирован. Теперь он должен удостовериться, что Ключ принадлежит тому, кто его принес. Но зачем, думает оператор, которому не терпится смотреть матч, коли все равно через минуту испытательный автомат проверит тождественность клиента и не станет проверять не того человека? После теста, когда субъект отдает Ключ, на нем стоит «четверка», как и на контрольном пульте. Значит, все в порядке: тест окончен, проверяемый подтвердил четверку. Ключ можно разблокировать. Техник разблокирует Ключ, который только что проверяли в тестере, хотя должен был бы вначале уточнить, тот ли это Ключ. Но, во-первых, коль он уже однажды решил пропустить контроль на тождественность, то у него нет причин ни с того ни с сего начинать подозревать клиента. А во-вторых, он все время одним глазом смотрит телевизор. Сидит удобно в кресле, на расстоянии вытянутой руки у него только пульт Сискома, а чтобы дотянуться до контрольного щитка, надобно оторвать зад и проделать три шага. Ставлю сто против одного, что он этого не сделает! Отблокирует Ключ и отдаст клиенту, втихую кляня типа, которого черт принес как раз во время передачи матча!

– Ну, а если он все-таки проверит?

– Бывает и такое. Тогда я запускаю спасательный вариант: «Ах, простите великодушно! Конечно, это же не тот Ключ! Знаете, так нервничаешь, так нервничаешь, когда идешь на этот тест. Совсем забыл, что этот Ключ я только что нашел здесь, перед домом. Видимо, какая-то растеряха посеяла, а теперь волнуется. Я хотел отдать и, чтобы не забыть, все время держу его в руке. А мой-то Ключ, простите, у меня в другой руке. Конечно, он же только что был в аппарате!» И подаю свой настоящий Ключ, а техник, уже вконец обозленный, потому что прозевал несколько интересных стычек у ворот, теперь, однако, проверяет все как следует. Ну и, конечно, клиент не лжет. Он проверял свой Ключ, а второй, видимо, действительно нашел. Техник разблокирует мой Ключ, хотя он вовсе не заблокирован (но простым глазом этого не видно). Излишнее «разблокирование» попросту ничего не изменяет на действующем Ключе. Но чтобы проверить, действительно ли мой Ключ был заблокирован, оператору пришлось бы снова пересаживаться к другому пульту, который в нормальных условиях должен был бы обслуживать третий техник, в данный момент отсутствующий, потому что пошел за пивом. А вообще-то, зачем бы клиенту приходить разблокировать незаблокированный Ключ? Кроме того, вначале, когда оператор проверял Ключ, до теста, он был заблокирован (о том, якобы найденном, оператор забыл тотчас, как только отложил его в сторону, к тому же «Медведи» как раз забили гол).

Да и вообще, какой смысл забивать себе голову проблемой найденного Ключа? Если ты явишься через час и спросишь о потере, тебе выдадут твой Ключ, не проверяя ничего, кроме тождественности папиллярных линий.

– Только в таком случае не я тебе, а ты мне должен был бы двести, – вздохнул Снеер. – Ну, ладно. А теперь скажи, за что тебя сцапали?

– Странное дело. Когда у меня в руках уже снова был твой Ключ и все прошло без сучка без задоринки, влетели полицейские и, не сказав ни слова, отвезли меня в Комендатуру. В кармане у меня были оба Ключа, но это никакая не трагедия. Я сказал, что второй нашел, а проверял собственный. Они посмотрели в тестере, все совпадало. Немного попридержали меня, порасспрашивали, но, в конце концов, что они могли сделать? Выпустили, не сочтя виновным!

– А мой Ключ? Не удивились, что он разблокирован?

– Может, и удивились, но это уж не мое дело! Думаешь, техник признался бы, что отблокировал твой Ключ, не проверив тождественность хозяина? Будь спок! Он отрицал бы даже, что вообще держал его в руках!

Снеер удивленно качал головой. Четверяку трудно было отказать в смышлености. Но с другой стороны, все вместе взятое еще не объясняло, почему полиция так легко оставила Снеера в покое. Блокада, арестомат, афера с даунером – и ничего, никаких последствий! Слишком хорошо, чтобы быть окончанием серии неприятностей.

«Как получается, что в столь идеально заорганизованном мире могут свободно и безнаказанно действовать такие паразиты, как Прон или этот, как его, Абер?» – размышлял Снеер по дороге в «Рай мастерового».

Большой склад инструментов и материалов кроме торговых отделов предоставлял в распоряжение клиентов многочисленные мастерские и лаборатории, где любители помастерить могли за несколько пунктов предаваться любимому занятию. Здесь были механические, электротехнические, химические мастерские, студии записей, фотолаборатории. Посетители были преимущественно молодыми, но встречалось довольно много людей и в возрасте. Было секретом Полишинеля, что именно здесь создается большинство инструментов, которыми пользуются люди, занимающиеся нелегальным промыслом. Здесь конструировались хитроумные отмычки для автоматов, самые разнообразные устройства и аппараты для махинаций с пунктами, химические композиции – симуляторы, которыми пользовались подозрительные личности для того, чтобы попасть в городскую больницу или психиатрическую клинику.

Снеер также довольно часто пользовался кабинами «Рая». Укрывшись от нежелательных взглядов в снятой на время кабине, он реализовал здесь свои задумки: микроскопические трансмиссионные приспособления, уникальные микросхемы из суперминиатюрных кристаллических элементов. Идеи и схемы ложились на бумажные салфетки в кафе во время его многодневных шаганий по кабакам Арголанда. Здесь же они превращались в готовый продукт одноразового пользования.

Снеер был специалистом по микроэлектронным системам. Эту дисциплину он изучал с истинной любовью, не ограничиваясь узкой специализацией, требовавшейся в училищах. Благодаря этому он мог свободно соперничать с профессионалами из нескольких смежных областей, присматривающими за различными сторонами работы Всеобщей Компьютерной Системы, сокращенно именуемой Сиском.

Благородная идея развития технических способностей молодежи, оправдывающая существование «Рая мастеровых», как и множество других не менее благородных идей, порождала побочные общественные эффекты, ускользающие из-под контроля властей агломерации.

«Действительно ли? – задумался Снеер, входя в „Рай“. – Действительно ли власти не ведают, что здесь творится? А может, сознательно оправдывают такое положение? Ведь каждый пользующийся инструментами мастерских платит за это со своего Ключа. Банк регистрирует его расходы на материалы, аренду мастерской. При необходимости нетрудно воспроизвести по банковским записям, чем занимается хозяин Ключа».