Позывной «Хоттабыч» 2

Глава 5

Оснаб с Виноградовым подозрительно долго отмалчивались и переглядывались, не решаясь о чем-то сообщить.

— Значит, натворил… — глухо произнес я, хрустнув костяшками пальцев, сжатых в кулак. — Погибших много?

— Нет, — с печатью скорби на лице, ответил Виноградов, — погибших немного, но они есть… Это бессмысленно скрывать: рано или поздно вы отсюда выйдете и сами все узнаете. Очень много раненных и покалеченных… — глухо продолжил он. — Ваше однократное и спонтанное Силовое воздействие оказалось намного разрушительнее даже многочисленных авиабомбежек вражеской авиации…

— Черт! — Я скрипнул зубными протезами, а вокруг меня распространилось какое-то «марево» и опять все вновь мелко завибрировало.

— Прекратить истерику! — Рявкнул, едва ли мне не в ухо, оснаб. — Ты офицер, или плаксивый задрот, мать твою! Отпусти Силу! Сейчас же!

Легко сказать, «отпусти Силу», если ты и знать, не знаешь, как её «взял». Я закрыл глаза и постарался расслабиться, прогнать из головы копошащиеся там панические мысли и проклятия самого же себя в свой собственный адрес, отрешиться от всего. Если я сейчас в очередной раз «психану», это может обойтись окружающим в стократ дороже! Я, действительно, кто? Офицер, или плаксивый задрот? Да и еще старый плаксивый задрот…

«А ну-ка взял себя в руки и сжал булки до французского хруста! — приказал я сам себе. — Рефлексировать и голову пеплом посыпать позже будешь — после победы! Фух! Отпустило… вроде…»

Я открыл глаза, в поле моего зрения продолжали маячить напряженные физиономии оснаба и профессора Виноградова.

— Я же говорил — он сам справится! — наклонившись к сидевшему Медику, удовлетворенно произнес оснаб. — Я этого старого мальчонку как облупленного знаю!

А он ведь правду говорит, что знает меня, как облупленного. Так ведь и я его не хуже! Всему виной слияние наших сознаний, когда он в первый раз приехал меня допросить. Уникальный случай — даже матерые Мозголомы — майор Мордовцев и полковник Капитонов подтвердили, что это действительно так — не было раньше в их практике таких вот «прецедентов». Вот и выходит, что мы с командиром теперь знаем друг о дружке столько, словно прожили друг вместо друга свои, не очень-то простые и не особо счастливые жизни. Всякое в них бывало: и воевали, и горевали, и в местах, не столь отдаленных, посиживать обоим доводилось… Однако, была у нас с ним одна общая черта, что сковывала крепче булатных цепей: ни он, ни я ни разу в жизни и не помыслили родину предать, как бы трудно и горестно нам с ним не приходилось. Конечно, все очень сложно и непросто в этом вопросе… Вон, товарищу оснабу и с нынешней властью в Гражданскую порубиться насмерть пришлось… Однако, все взвесив, в конце концов, он к одному простому выводу пришел, хотя дался ему он ой, как не просто: что присягал командир на верность вовсе и не царю батюшке, а только лишь своему Отечеству… И Отечество то, в тяжелый и черный час, в его верной службе ох, как нуждалось…

— Ох, и пугаете вы меня, Гасан Хоттабович! — не таясь, признался профессор.

— А я слышал, что мощного Медика-Силовика совсем не так просто на тот свет спровадить. Или наврали, демоны? — ненавязчиво спросил я.

— Ох, святая простота! — Эмоционально всплеснул руками Владимир Никитич. — Нет, не врали: при всех прочих равных условиях, упокоить Силовика-Медика даже средней категории, конечно возможно, но очень проблематично! Это еще как постараться нужно, чтобы прибить. Очень постараться.

— Ну, а вы-то, явно не к средней категории относитесь, Владимир Никитич? И чего тогда переживаете?

— Так я же не за себя переживаю, — отмахнулся от меня, словно от неразумного младенца Виноградов. — Медиков у нас раз-два и обчелся, даже Силовиков других специализаций, если взять в отношении к общему уровню населения — мизер! Хоть в столице их концентрация повыше будет, чем в целом по Союзу. А сейчас и вообще — основная масса на фронте. Вот и прикиньте, кто от вашего воздействия, скорее всего, пострадает?

— Да тут и думать нечего… — Я опять скрипнул искусственными зубами. Конечно те, кто ни в чем не виноват… — Я постараюсь, товарищи… Не допустить повторения…

— Послушайте меня, Гасан Хоттабович, — профессор положил свою руку поверх моих, сложенных на груди, словно у покойника, — если бы с «пробужденными» было все так просто… Хочу — не хочу… Вы очень мало знаете об окружающем вас мире. У вас очень огромный Резерв и мощнейший Источник. Вы слишком быстро инициировались… По-моему, история еще не знала инициации всего лишь за тридцать восемь часов? — и он вопросительно взглянул на Петрова.

— Я тоже ничего о таких случаях не слышал, — подтвердил слова Медика оснаб.

— Все осложняется тем, что вы абсолютно не обучены, — продолжил Владимир Никитич. — Вы не умеете контролировать спонтанные всплески Силы… Вы опасны для общества, Гасан Хоттабович, и ничего не сможете с этим поделать. Пока не научитесь владеть Силой настоящим образом!

— Я понял, что мне нужно учиться, учиться и учиться, как завещал товарищ Ленин, — согласился я с доводами профессора Виноградова. — Я пока — та самая пресловутая обезьяна с гранатой.

— Очень очно подметили, Гасан Хоттабович! — произнес, улыбнувшись, Медик.

— Так, может, меня куда подальше закинуть, пока научусь? Например, в район вечной мерзлоты? Или в пустыню, какую, где людей поменьше? Чтобы, значит, если вдруг опять прорвет…

— А где гарантия, что радиус воздействия будет таким же? — возразил оснаб. — Что он не будет расти? Если он уже не вырос до невообразимых пределов? Никто ведь не знает точной величины вашего Резерва. С Высшими Силовиками, увы, это все-равно, что гадать на кофейной гуще!

— А я Высший Силовик? — «Закинул я удочку».

— Ну, — развел руками оснаб, — выходит, что так.

— И, типа, Землетряс?

— В числе прочего, — подтвердил мою догадку оснаб.

— А еще что могу?

— Из того минимального набора, что мы смогли определить — есть зачатки Ментального Дара, Медицинского, чуть Огненной стихи, чуть Воздушной… Одним словом всего по чуть-чуть, ну очень солидный букет выходит.

— Так это, чего я — от пальца смогу папироску без спичек прикуривать? — Мне отчего-то стало смешно: вот же какой гребаный фокусник из меня получился — прям Гарри Гудини, ёж, твою, так!

Оснаб в очередной раз закатил глаза под лоб и удрученно покачал головой:

— Верно ж говорят, что старый, что малый! Хоттабыч, серьезнее надо быть!

— Слышь, начальник, — я растопырил пальцы, и, добавил в голос хрипоты опытного сидельца, — мазу не ломай! Только-только котелок в порядок приходить стал! А ты опять нагнетаешь!

— А! — догадливо воскликнул Владимир Никитич. — Это у вас психотерапия такая?

— Ну, типа того! — согласно кивнул я. — Чтобы уж совсем в депрессняк не провалиться?

— Опасаетесь депрессии? — С интересом взглянул на меня медик.

— Нет, — мотнул я головой, — какая к чертям депрессия? Это я утрирую так. Война…

— Ладно, сворачиваем балаган! — остановил нашу «продуктивную» беседу оснаб. — Некогда лясы точить — дел «за гланды»!

— Я бы оставил товарища Хоттабыча отлежаться еще на денек… — задумчиво покрутив кончики усов, произнес Виноградов.

— Это действительно необходимо, Владимир Никитич? — Пристально посмотрел на него оснаб. — Или очередная перестраховка?

— Нет, — покачал головой профессор, — особой необходимости нет. А вы зачем спрашиваете, Петр Петрович? Ведь для вас же мои мысли и желания, как на блюдечке…

— Зря вы так, Владимир Никитич, — несколько порывисто и резковато ответил оснаб, — я просто так, в чужих головах и мыслях, как по своим вещичкам, не шарю! А особенно у тех людей, кого глубоко и искренне уважаю! Не ожидал я от вас такого упрека, товарищ Виноградов! У меня, если и бывает спонтанное считывание, то лишь по чистому недоразумению, как сегодня… Мощность Дара — она накладывает…

— Петр Петрович! Дорогой, вы мой человек! — Профессор Виноградов подскочил со стула. — Извините великодушно и не обижайтесь! И даже в мыслях не думал о вас плохо! Можете проверить, прямо сию минуту!

— Поверю на слово, Владимир Никитич, — улыбнулся оснаб. — Не думайте о нас, Мозголомах, плохого. Бывает, конечно, что попадается всякий сброд, но хороших-то людей все равно больше!

— Так вы не обиделись, Петр Петрович? — Виноградов положил руку оснабу на плечо и заглянул в его глаза.

— На обиженных воду возят! — Озвучил старую и всем известную истину Петров. — Не мальчишки, чай. Только вот сложившихся между нами теплых отношений мне было бы несомненно жаль…

— Петр Петрович? — Виноградов протянул командиру свою раскрытую ладонь. — Умеете вы так… исподволь… Мир?

— Конечно мир! — Тепло улыбнулся оснаб, пожимая руку профессору. — Если Хоттабыча вовсе и не обязательно держать под вашим наблюдением, тогда я его забираю?

— Да, мое наблюдение Гассану Хоттабовичу не требуется, — ответил Владимир Никитич. — Все, что в моих силах, я для него уже сделал.

— Хоттабыч, — окликнул меня командир, — ты пока тут готовься: мойся, бройся, одним словом. А я за одеждой смотаюсь. От твоей курсантской гимнастерки только обгоревшие дыры и да клочки остались.

— Так дотянулся-таки до меня тот комиссар? — спросил я. — А то я в запале и не почувствовал ничего.

— Если бы он, как ты говоришь, дотянулся бы — от тебя тоже бы одни обгоревшие дыры, да клочки… Да и тех бы, наверное, не осталось — горстка пепла и все дела! Абы кому комиссарские звания направо и налево не раздают!

— Вот, знаешь, что, Петр Петрович? — произнес я в сомнении.

— Что? — оснаб подошел поближе к моей кровати, чтобы я горло особо не напрягал. А то, после долгой беседы, голос мой слегка подсел.

— Смотрю я на ваш мир и одного не понимаю, почему некоторые руководящие посты лишь сильные занимают?

— И чего здесь непонятного? — удивился оснаб. — Это же Сила!

— А того — что должны бы не сильные руководить, а умные… Вот и в нашем мире, зачастую, так же было… — печально закончил я. — А еще чаще — прослоечка, что без мыла везде влезет и которая обычно между умными и красивыми… вернее сильными…

— Ну, так-то ты тоже прав, старина, — согласился со мной оснаб. — И у нас этих, которые без мыла, хватает! Но и Сила тоже нужна! Кто будет слушать умного, но слабого? Вот такая дилемма на самом деле: необходим равновесный баланс между умом и силой. Только, где ж его взять? Наши миры на самом деле очень схожи, Хоттабыч. И даже больше, чем ты это можешь предположить.

— Так я убил его? — Мой голос совсем осип. — Ну, того комиссара? А остальные? Выжили? Надюшка, Зоя, Шапкин… — Я замолчал: ведь если они погибли, пережить смерть знакомых тебе людей… Да что там говорить, кое-кто из них, за эти неполные два дня стал мне очень близок!

— А ты совсем ничего не помнишь? — поинтересовался Петров.

Профессор Виноградов тоже с интересом прислушивался. Ему, похоже, мои воспоминания интересны сугубо с практической точки зрения, с медицинской, то есть.

— После того, как комиссар, меня поджарить решил — вообще ничего! — признался я. — Сплошная «белая» пелена!

— Расслабься, Хоттабыч! Живы твои недоросли! — Обрадовал меня Петр Петрович. — Все, до единого! Никто даже царапины не получил! А Надюшка твоя, так все пороги у начальника училища генерал-майора Младенцева оббила! Требует немедленной встречи с тобой — поблагодарить за спасение жаждет.

— Фух! — В который раз за день я облегченно выдохнул. — Слава Богу, живы! А чего со мной-то приключилось?

— Гасан Хоттабович, запамятовали? — спросил Виноградов, продолжая внимательно наблюдать за моими реакциями. — Инсульт с вами случился, дорогуша моя. Кровоизлияние в мозг. За счет этого некоторые отделы, отвечающие за хранение информации, пострадали. Отсюда и провалы в памяти. Структуру мозга я вам восстановил, а вот память, любезный вы мой, восстановить не в состоянии. — И он виновато развел руками. — Да и никто, думаю, из нашего брата-Медика, не в состоянии.

— А с чего меня, вообще, инсультом-то накрыло? — Я продолжил выяснять обстоятельства своей инициации, о которой ничегошеньки не помнил.

— Странный вопрос, — усмехнулся Владимир Никитич, — такого напряжения всех сил, как физических, так и психических, как при инициации, наверное, не испытывает никто. Древние мудрецы и философы, судя по редким, дошедшим до нас из седой древности, документам, прекрасно это понимали. Поэтому к самому процессу инициации они выходили через длительный, но безопасный для будущего Силовика курс медитаций. Иногда подготовка к инициации растягивалась на долгие годы, а то и десятилетия. Мудрецы уходили в леса, в горы и пустыни, в монастыри. Они отшельничали, многие истязали себя веригами и голоданием… Много путей вело к инициации… И самый безопасный, качественный, но очень продолжительный по времени — это «путь Просветления», который практикуют тибетские монахи, да и вообще почитатели Будды.

— А я, значит, по самому опасному пути сиганул? — подытожил я монолог Владимира Никитича.

— По очень быстрому, опасному и совершенно непредсказуемому! — согласно кивнул профессор.

— Пойми, Хоттабыч, — подключился оснаб, — такова особенность момента — у тебя нет в запасе времени для длительных медитаций и последующего «просветления».

— Ну, да, — не мог я не согласиться с этим убийственным по своей логике доводом, — сколько там мне осталось? Год? Два?

— Я буду только рад, если ты продержишься дольше, старый друг! — Петр Петрович порывисто наклонился и обнял меня за худосочные плечи. — Держись, старина! Не дай этой костлявой Старухе «закопать» тебя раньше времени!

— За этим дело не станет, командир! — Я подмигнул оснабу. — Один раз уже выкрутился… Так, и что дальше-то было? Когда он в меня из своего «огнемета» хренанул?

— А дальше странностей — хоть отбавляй! Ты тряхнул землю, как следует, и мгновенно переместился к комиссару… — Продолжил удивительное повествование о моих «похождениях» оснаб.

— Это как, переместился? По воздуху, что ль, пролетел? — не понял я.

— Если бы по воздуху — все было бы намного проще! — ответил Петров. — Тогда бы ты точно классифицировался как «Колебатель», либо «Потрясатель тверди» — Силовик, управляющий гравитационными процессами…

— А они и летать могут? — А что, мне бы такая возможность пригодилась.

— В настоящее время о специалистах такого уровня ничего не известно. Однако былые свидетельства говорят о том, что это вполне возможно.

— Ух, ты! Жалко, что я так не умею…

— А уж нам-то, как жалко! — горько усмехнулся оснаб.

Понимаю: ведь наличие в Военно-воздушных силах РККА подобного Силовика, могло заменить собой настоящий стратегический атомный бомбардировщик! И еще неясно, чей удар по позициям врага был бы разрушительнее?

— И как же я переместился?

— Легко, — улыбка вновь заиграла на лице командира (вот гад! Весело ему!) исчез в одном месте, а появился в другом.

— И как, по-твоему, я это проделал?

— А вот здесь, товарищ Хоттабыч, у всех наших аналитиков — большой пробел в знаниях! Никаких современных доказательств подобному перемещению нет! Мы можем опираться лишь на древние эпосы и легенды, где Великие Маги или, даже, Боги — могли подобным образом перемещаться в пространстве, бесследно исчезая в одном месте и появляясь в другом. Но, повторюсь, в новейшей истории обретения Силы, подобных прецедентов не было.

— Ох-ох-ох! — Закряхтел я по-стариковски. — Вот и выходит, что я не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка[20]…

— Выходит, что так, Хоттабыч, — подтвердил мои выводы Петр Петрович, — определить твою конкретную специализацию, нам так и не удалось. Но, не расслабляйся, старичок — мы будем с этим очень плотно работать! — «обрадовал» он меня. — Очень и очень плотно!

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! — Ехидно ухмыльнувшись, «послушно» склонил я голову перед командиром.