Повесть о глупости

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

— Гляди! Моби, больше человек, чем Чужой, ткнул пальцем в стекло кабины. Обращался он, судя по всему, ко мне, так что я лениво повернул голову. Обычно, Моби ничего действительно важного не замечал, а указывал на всякую ерунду. Через присыпанное пеплом поле тащилась полудохлая собака. За ней тянулась узкая полоска. Наверное, кровь. Собака больна, скоро она умрет, чума не жалеет никого. Чумой эту болезнь назвали только потому, что еще не существовало на Земле столь глобальных и жестоких эпидемий, как эпидемия чумы. Я так же лениво кивнул и откинулся на сидении. До начала оставалось всего несколько спокойных минут и я не собирался тратить их на созерцание подыхающего животного. Моби отрешенно пялился в стекло. Что он там увидел?.. Перед тупым носом вертолета вставали высотные здания города. Брохштайн, обычный европейский город без единой травинки-деревца. Меня всегда повергал в шок вид гигантских дворов, сплошь залитых отполированным гранитом и стеклом. Или здания со стеклянным потолком, наружными лифтами это что, здание или площадка перед домом? Жуть… Тем не менее, сейчас в городах уже невозможно найти ни парков, ни аллей, ни просто каштанов вдоль тротуара. Вокруг — поля, земля гуляет. Кармен — ее можно было бы назвать красавицей, если бы не бесцветные волосы и бирюзового цвета глаза — спрятала плэйер в нагрудный карман. Она обладала потрясающим ощущением пространства, времени и расстояния. Кто знает, что видела она своим внутренним зрением? — Что, Белая, руки чешутся? — оскалился Моби. Он обладал скверным чувством юмора, от его шуток обычно хотелось блевать — но никто не подавал виду. Ведь он не виноват, что уродился таким… — Я просила тебя не называть меня так! — Кармен легонько сжала пальцами кадык Моби и вперила свой взгляд в его лицо — на лбу полукровки обильно выступил пот. — Если мои кулаки вдруг начнут чесаться, я почешу их о твою рожу. В ней слишком много чужой крови. Слишком. Как и во мне, впрочем. Подсознательно мы оба ненавидим обе стороны, живем меж двух огней. Никто даже не пытается задуматься, насколько трудно бывает нам. Вертолет сел мягко — спасибо пилоту. Винт еще долго волнами гонял пепел по земле. Я первый спрыгнул на землю. Указатель «Брохштайн» стоял далеко от настоящей черты города. Белая надпись на зеленом фоне была перечеркнута двумя красными линиями — болезнь в городе! Как странно… Совсем недавно здесь пылали пожары. Люди жгли собственные дома, чтобы спасти себе жизнь. Отступила ли чума? Вряд ли. Я знал, как это делается: после официального объявления город берут в кольцо, перекрывают все пути. Потом присылают врачей. Это смертники. Ни один из них не выйдет уже наружу. Они лишь передают новости. Наконец, приходит ночь, когда город превращается в ад. Чума косит всех подряд, люди умирают тысячами. Тогда в небе появляются самолеты… Это конец. Все выжигается напалмом. А потом приходим мы и ищем живых, что спаслись с подвалах или канализационных трубах. Чаще всего это уже почти трупы, из которых жизнь уходить никак не желает. Не имея возможности двигаться, они разлагаются живьем… Я толкнул ногой наспех сгороженные ворота из металлолома и цепей. На этих воротах красовался черный череп на белом фоне, ограниченном красным кольцом. Цепи звякнули и рассыпались — напалм съедает все. Я проклял ветер, но зажимать нос не стал, хотя из глубин города невыносимо несло падалью. Наверное, это жестоко и ненормально — называть мертвых людей падалью. Мне сейчас не до морально-этических норм. Я натянул медицинские перчатки, противогаз, снял с плеча автомат. Хотя, этот зверь нельзя было назвать просто автоматом. Не очень высокие здания — жилые дома в шестнадцать этажей. Такие легко обходить, тем более, что требуется это единственно для процедуры. Я видел только черные, покрытые сажей стены. Откуда-то из-под завалов камней выползла овчарка. Шерсть на ней висела грязными клочьями, шкура была покрыта кровоточащими язвами. Черный язык свешивался из пасти, словно кусок старой материи. Она посмотрела на меня и упала, издав странный булькающий звук. Я оборвал ее страдания единственным выстрелом. Еще и сейчас воздух был разогрет градусов до сорока-сорока пяти. Под катился градом, а от противогаза удовольствие было, как говорится, выше среднего. Я содрогнулся от мысли, что придется прикасаться к перилам. Они ведь из металла — я имею все шансы заполучить на ладони вторую, резиновую кожу. Да еще и обугленную. Не-ет уж… Я заглянул в первый подъезд — черная дыра воняла гарью, сажей, газом, но более всего — мертвечиной. Хорошо, что эмоции так и не вернулись ко мне полностью. Я вошел, будто нырнул в газовую камеру. Уж и не знаю, что бы делал без противогаза. Видеть было совершенно невозможно, даже сквозь фильтры к ноздрям добирался тонкий аромат паленого бетона. На лестничных площадках — чисто. Двери большей частью представляют собой обгоревшие обломки. Квартиры, естественно, завалены обугленными трупами — потолки кое-где прогорели, пламя лилось прямо в квартиры. Только в подвале обнаружилась еще живая женщина. Она, конечно же, была больна и бредила. Я убил ее. То тут, то там слышался сухой треск автоматов — коллеги работали на совесть. Нам надлежало убивать все, что движется. Так получилось, что я шел следом и мне доставалось только то, чего не заметили остальные наши. В основном это были бродячие животные. К вечеру мы прочесали несколько улиц. Душу схватила тоска от мысли, сколько еще осталось… Мы собрались все вместе, разожгли костер. — Странно, — сказала Кармен, бросая в огонь маленькие палочки-остатки мебели. — Мы здесь совсем одни… — Не в первый раз, — пробурчал Стэн, неудавшийся Измененный. Он не восстановился, как я, его просто не доделали. — И, наверное, не в последний. — Ну и что? Мне кажется, человек не вынес бы такой работы. — Для этого и существуем мы, — согласился я. — Не чувствующие страха, раскаяния, угрызений совести. — Вот насчет совести не надо! Люди — черт с ними, а кошек мне убивать жалко. — Жерм, мы все знаем, что ты маньяк, — Кармен рассмеялась, закинула голову и ее волосы рассыпались по плечам. В свете костра они казались оранжевыми. Даже немного светились. Полукровка Жерм насупился и замолчал. Его очень легко было обидеть. — А я сегодня нашел сувенир, — неожиданно сказал Моби. Кто сидел поближе к нему тут же шарахнулись в стороны. — С ума сошел?! — завопил Стэн. — Жить надоело, ты, ублюдок?! Так всех же утянешь! — Заткнись! — я с удивлением для себя увидел, что у Моби на глазах блестят слезы. — Заткнись, я тебе говорю, иначе схлопочешь пулю в лоб! Он сунул руку в карман и достал оттуда фарфоровую фигурку зайца с чем-то напоминающим овощ в лапах. Он положил ее на ладонь, залюбовался. Слезы текли у него по щекам. Кармен обвела наши лица удивленным взглядом. — Заткнитесь вы все… — прохрипел Моби. Он сжал фигурку так крепко, как только смог, а потом швырнул ее огонь, после чего уронил лицо на ладони. Он уже больше не мог сдерживаться. — Пора ему на пенсию, — прошептала Кармен мне на ухо. — Сдает… — Не сдает он, — так же тихо ответил я, — у него никогда не было ни родителей, ни дома, ни детства. Пусть. — Но ведь он может заразиться и… а потом мы все! — Значит так тому и быть. Кармен поняла, что поддержки от меня не дождется и вернулась на свое место. Только теперь она старалась держаться подальше от Моби. «Бедный парень, — подумал я, — он надеялся найти в нас сочувствие, а встретил только эгоистичность…» Потом костер медленно гас до самого утра, а мы спали. Утром я поднялся первым. По земле стлался тяжелый влажный туман. Я мысленно чертыхнулся — надо было надеть хотя бы маску. Туман наверняка пропитан всякой дрянью. Все были на месте, никто ночью не исчез. Это радует… — Эй, вставайте, утро уже! Кармен, Моби, Стэн, Жерм — через пару минут все были готовы. Мы заглотили положенные таблетки. Я, правда, всегда сомневался в их надежности, но пренебрегать этим никогда не следует. Таблетки быстро растворились в желудке, отчего там запекло, а по животу растеклось онемение. Через минуту это пройдет, препарат впитается в кровь. Это, по идее, должно защитить нас от вирусов. Но почему тогда до сих пор не существует вакцины против чумы? Снова трещали автоматы, снова падали покрытые язвами тела, вокруг плясала смерть. Я почти физически ощущал ее присутствие, ее ледяное дыхание. Смерть ненасытна, ей сколько ни давай — всегда хочет еще больше. Казалось бы, пищи достаточно, но нет… На четвертый день Моби заболел. Однажды утром я увидел его вдалеке от всего отряда. Он сидел, уставившись в одну точку. Все сразу стало ясно, мне даже не понадобилось видеть его усеянные язвами руки. — Моби, — тихо позвал я. Он повернулся. Я вопросительно качнул стволом автомата. Он сперва непонимающе смотрел на меня, а потом вздохнул: — А-а, это… Да, пожалуй, только подожди, я сам скажу когда… Моби зажмурился, закрыл лицо руками и просипел: — Давай! Я стрелял в голову, чтобы он мог умереть сразу. Думаю, это у меня получилось. Кармен подошла, посмотрела на тело парня, покачала головой. — Не надо было ему брать ту штуку, — сказала она. И, помолчав, добавила: — Пойдем, у нас много работы. А на шестой день… Я вошел в одну из квартир. Обычная квартира десятиэтажного дома. Самой кожей я почувствовал движение и палец уже почти нажал на курок. Остановиться меня заставил крик: — Нет! Не стреляйте! Я увидел две поднятые руки. Кто-то сидел за баррикадой из книжного шкафа и журнального столика. Пули запросто прошили бы такую преграду. — Не стреляйте, — из-за груды ДСП показалось лицо. Мужское лицо. Я подошел поближе, держа автомат наготове — он просто мог сойти с ума. Первое, что меня поразило, был синюшный оттенок кожи. Я с отвращением разглядывал то, что осталось от человека, — блестящее от пота лицо, шея, руки. Да еще и голубого цвета. Но язвы! Язвы зарубцевались! — Я выздоравливаю, — сказал он, — только очень хочется есть. Я по пояс высунулся из окна и что было силы заорал: — Кармен! Стэн! Сюда! Буквально через несколько секунд на лестнице затопали ноги. Они вбежали в комнату и, не будь здесь меня, все бы разнесли. — Смотрите, — я указал им на свою находку. — Фу, гадость какая, — Кармен тронула его лицо носком сапога. «А она все-таки красива», — неожиданно подумал я. Неожиданно даже для себя. Я уже давно не испытывал никаких человеческих чувств, кроме чисто физического отвращения. «Она все-таки красива…» — Видишь, его язвы… — я все же побоялся трогать его руками. Возможно ли это? — Почему бы и нет? — задумчиво произнесла Кармен. — Бывали случаи, даже от СПИДа излечивались. Мы возвращаемся. Немедленно. — С ЭТИМ? Кармен кивнула. — Конечно. Выходи на улицу. Будешь идти в пяти шагах впереди нас. И никаких резких движений, автомат, случается, имеет свое мнение насчет происходящего. В небо взмыли три красные ракеты подряд. Сигнал срочного отступления. За чертой города нас ждал автомобиль и вертолет. — Этого — в машину, — сказала Кармен. — Да не подпускайте его близко к людям. Похоже, он выздоравливает.

Я наблюдал за процедурой сквозь прозрачную стену. Кармен стояла рядом, сложив руки на груди. В лаборатории врачи осматривали нашу находку. У него уже взяли все возможные анализы. — Его организм вырабатывает антитела, что позволяют ему противостоять болезни, — прогудело в динамиках. — Но как? — Видимо, здесь замешана мутация. Посмотрите, у него повсюду пробиваются волосы. Прямо шерсть какая-то! И цвет кожи неестественный. — Вирус вызвал мутацию? — Пока не знаю. Вероятно, в сумме с вирусом… индивидуальные особенности организма. Он человек? — Да, на сто процентов. Между прочим, Чужие тоже умирают от этой болезни, мы же проверяли. Хотя, это их рук дело. Мы стояли и слушали разговор медиков. Ни на кого нельзя полагаться. Пусть люди думают, что правительство может спасти их жизни, мы знаем, что это не так. И был бы я человеком, уже, наверное, повесился бы от безысходности. Какую еще напасть бросят на наши головы Тароссы? А ведь это я тогда открыл шар с контейнером. Хотя, никто не заставлял их вскрывать сами коконы. Те солдаты умерли в тот же день. Болезнь жадно набросилась на них, а потом пошла гулять по планете, наслаждаясь полнейшей безнаказанностью. За три месяца население планеты сократилось вдвое. Вымерло четыре миллиарда человек! Всего лишь за три месяца! Чужие прислали смерть в чистом виде. — Теперь подонки заплатят! — Да, теперь они заплатят сполна…

Я покинул здание НЦ уже вечером, когда на улицы опустилась темень. С тоской поглядел на утонувшие в темноте улицы — хоть бы один фонарь где горел! В «городе» сейчас, наверное, люди гуляют. В свете разноцветных витрин и прожекторов. Вечером, там красиво, на центральных площадях и улицах. А здесь, где примостился корпус НЦ, вечно темно, грязно. Конспирация, батенька. Я направился вглубь узеньких улочек, мимо куч мусора, обычных для трущобного района. И что-то заставило меня остановиться. Предчувствие какое-то. И оно же подогнуло колени, так что я повалился прямо на грязный асфальт. Алый луч прицела я заметил слишком поздно, спустя мгновение, и возблагодарил мой инстинкт потенциальной жертвы. Пуля с глухим звуком ушла в связку тряпья, следующая — пробила жестяную бочку рядом с моей головой. Стреляют слева, сверху. Я зашарил взглядом по черной громадине многоэтажки. Бесполезно. Чего же он ждет? Почему не стреляет? Страх заставил меня подумать, что стрелок уже покинул свое гнездо в многоэтажке и теперь обегает кругом… Откуда ждать следующего выстрела? А, может, он даже не один! Почти неслышный хлопок прозвучал над самым ухом. Конечно, это обман слуха, но тело мое среагировало моментально — сперва я отскочил в сторону, чуть не налетел на кучу ящиков, а потом рванулся вперед. Есть! Кулаки уперлись в чье-то тело. Ну, теперь он не уйдет. Меня охватил азарт. Как на охоте. Я цепко схватил стрелка за одежду, выбил из рук винтовку и тут же получил сокрушительный удар в челюсть. Сразу в сторону, о боли буду думать потом. А челюсть, скорее, всего сломана. Добавилось работы нашим медикам. Месяц буду кашку протертую жрать, сучий ты потрох! Ну, ничего, я тебя твоими же кишками накормлю… Больше всего я боялся напороться на пистолетный выстрел или нож. Но случилось нечто странное — у него не оказалось ни того, ни другого. Я размахнулся и ударил кулаком в лицо — затрещали хрящи носа, кулак с чавканьем приник к его сплющенной роже. Жаль, что не видно нихрена. В следующую секунду я понял, что зря обрадовался — он владел кулаками ничуть не хуже, чем мог бы владеть винтовкой. Словно молоты заходили по моим ребрам. Я лупил туда, где, по идее, должна быть его голова. И даже, вроде как, попадал, но что-то эффекта не было никакого. Боли я все равно не чувствовал, но, наконец, мне это надоело. Я отскочил назад, схватил с земли первое, что попалось под руку, и саданул по воздуху. Это оказался кусок автомобильного глушителя и попал я, кажется, по виску. Мой противник издал какой-то горловой звук и свалился на землю. Я думаю, после такого удара он долго не встанет. Задерживаться здесь мне почему-то не хотелось, к тому же я совершенно потерял ориентацию. Но любопытство взяло верх. Я втащил тело в ближайший подъезд — там хоть какое-то освещение. На нем была черная маска, покрывающая всю голову. Вот почему я не видел его лица. Светлую кожу еще можно различить в темноте, а такую ткань… Маска уже успела пропитаться кровью. Я стянул ее и отбросил в сторону — она ляпнула, падая на бетон, грязная кровь потекла к входным дверям. Тот, кто так настойчиво пытался убить меня, оказался гораздо моложе, чем я думал. Сила в его руках заключалась совершенно непропорциональная возрасту. Без Изменения не обошлось — силы и выносливости добавили, мозги же оставили как есть. Но, в принципе, он остался человеком и внешность у него была человеческая. Типическое лицо, никаких особых примет… Тысячи обладают таким лицом. Пластическая операция, не иначе. Или искусно сделанная маска. Хотя, нет, не маска. Или опять же травили химией. Бог знает, что скрыто в организме человека. Я бы ни за что не согласился расстаться со своей природной внешностью. Хотя… Я ощупал свою массивную челюсть и широкий лоб. Уже не такой, как раньше…

— Поздравляю, дружище, у тебя три ребра раздроблено. Хорошо, хоть стальной каркас не погнули. Тебя молотом что ли били? Врач Константин Фридрихович покосился на принесенное мною тело. — А это что? — Это молот, — ответил я. Врач пощупал его руки, ноги, покачал головой. — Круто… Ладно, ложись, сейчас править будем. Кстати, тебе еще повезло, что челюсть осталась целая. Даже трещинок нету. Я не знал, что и туда тоже вставляют железо. Я прошел в одну из операционных. Сколько раз это повторялось, но я всегда испытывал легкое волнение. Тень волнения. Наверное, что-то вроде генетической памяти. Раньше я больниц вообще боялся. Константин Фридрихович и еще несколько хирургов склонились надо мной. Я слышал звук разрезаемой кожи, возгласы врачей при виде раскрошенных костей. Надо сказать, не такие уж эти звуки отвратительные, как думают некоторые — они ж не тесаком режут. Его почти и не слышно… Пока хирурги собирали мои ребра, я думал. Кому понадобилось убивать меня? И почему они не послали более профессионального… работничка? Ведь знали же, насколько трудно убить Измененного. Он целился мне в корпус, а это практически бесполезно. Почему он подошел близко? Ведь знал, что в рукопашном бою шансов у него никаких. Должен был знать. Я вспомнил человека, которого мы нашли в зачумленном городе. Что это? Где он сейчас? — Константин… — тихо позвал я. — Чего? — Помнишь, мы, команда, нашли выжившего после чумы? — Ну. — Что вы с ним сделали? — А ты как думаешь? Разложили по косточкам… — Что??? — Успокойся, не дергайся, а то лишнего отрежу. Обследовали его. А тебе-то что? — На меня из-за него напали. Лицо хирурга появилось из-за барьера из простыни. — Ты уверен? — А кому нужен простой серомордый солдат? — Ты не простой солдат, вполне возможно, что этот факт кому-то не дает спать спокойно. И потом, драка в этом районе явление нормальное. — А убийцы с носками на голове и с винтовками — тоже? — Не исключено. Трущобы. Вставай, ребра собрали, обмазали специальным клеем. Примерно через месяц он растворится в организме, за это время кости должны срастись. — Воспаления не будет? — Будешь много дергаться — превратишься в ком гноя. Свободен.

Я намеревался остаток ночи провести в здании, а потому пошел в кабинет дежурного. Сегодня Танюшка должна быть. Узел огненно-рыжих волос я заметил раньше, чем его обладательницу. — Привет, — поздоровался я. Таня подняла голову. — Привет. С чем пожаловал? — С приветом, только по дороге злые дяди забрали его. Она кивнула. — Знаю, Константин Фридрихович говорил. Сильно побили? — В порядке нормы, — я сел на стул, чувствуя какое-то неудобство внутри. Наверное, слишком много клея намазали, мешает. — Я посижу до утра? — Сиди. Таня вернулась к книге. Я же, позабыв о скромности, разглядывал ее профиль. «С каких это пор Измененные стали чувствовать?» — подумалось мне. А потом она с укоризной посмотрела на меня и я уставился в окно. Впрочем, за окном глухой стеной стояла темнота…

Проснулся я от телефонного звонка. Оказывается, было уже позднее утро, в кабинете не было никого. Я встал, прошелся от стены к стене, разминая затекшие ноги. Кровь горячей и колючей волной хлынула в ступни. В коридоре было полно народу. Все куда-то бежали, причем каждый нес стопку всяких бумажек. Я спустился на второй этаж, где располагались лаборатории. Судьба найденного нами человека все еще беспокоила меня. Хирург Константин не смог переубедить меня. Я шел, заглядывал в кабинеты, смотрел сквозь прозрачные стены на всяких уродов — их находят в местах с повышенной радиацией или сильно загрязненной атмосферой. Некоторые их них оставались в здравом рассудке и смотрели на меня печальными глазами, большинство — утратили его. Я, в общем-то, относился к уродам безразлично, но мог представить, каково работающим с ними людям… И в очередной раз поймал себя на том, что думаю об окружающих как о «людях» — «людям не везет, они боятся боли…» Наконец, взгляд отыскал знакомую фигуру… нет, я видел его не таким. Этот человек превратился в чудовище. Кожа его стала густого бирюзово-синего цвета, везде топорщилась жесткая черная шерсть. Довольно длинная, но очень редкая. Тело урода блестело от пота — хоть его и привязали за руки-ноги к койке, он настойчиво пытался вырваться. Черты его лица стали ужасно грубыми, звериными, в них не осталось ничего человеческого. Даже маленькие глазки превратились в глаза гориллы. Он заметно уменьшился ростом, зато стал как-то шире. Мне было не совсем понятно, как возможно подобная метаморфоза за столь короткий промежуток времени. Причем, без всякого хирургического и активного химического вмешательства. Что же упало на наши головы?.. Не похоже, что это просто вирус. Ну не может инфекция вызвать такие изменения в организме! Я стоял, будто столб, смотрел на бьющегося урода. Мысли плавали в голове, потеряв ориентацию. Человек ли он? Или Чужой? Ведь я никогда не видел истинного облика инородцев. Или еще что похуже — какой-нибудь зверь с их планеты? Не хотел бы я встретиться с таким зверем, ох не хотел бы… — Макс?! Леонид, руководитель группы биохимиков, стоял у входа в павильон с койками. Я понял, что стопка бумаг вот-вот выпадет у него из рук. — Ты какого хрена тут делаешь? — вскричал он, отталкивая мои руки. — Ты понимаешь, что тебе за это будет? Я с растущим холодком в груди окинул взглядом коридор. Под самым потолком смотрели на меня красными бесстрастными глазами камеры. Все, попал в сказку. Действительно, за каким я сюда приперся?.. Я посмотрел еще раз в павильон и уже тогда спросил Леонида: — Тебя убьют из-за меня? И увидел, как его лицо покрылось восковой желтизной. А следом бледностью. — Не сразу, — выдавил он. — Это… секретно… в высшей степени. Даже… вам всем не положено, у вас нет доступа, а информация не должна выйти за пределы этого здания. Я подошел вплотную. — Терять нечего, Леня. Что с ним? Леонид сглотнул. — Мутация. Необратимый… процесс. А вирус — это не вирус, это форма жизни. Понимаешь, Макс, разумная форма жизни. Паразиты. Они используют тело человека для поддержания жизнедеятельности, а мозг… Еще точно не знаю, для чего они используют мозг. — Мыслящие микробы? — Нет. Не микробы. Это нечто слишком развитое для обычной, привычной нам физической классификации. Это форма жизни, Макс. Я рассказал, что знал, то это все равно без толку. Ты не выйдешь отсюда, как и я. Леонид провинился в глазах наших правителей. А их власть ничуть не меньше той, что держат в руках правители официальные. Нас видели, меня видели, есть запись. Интересно, пустят ли ему пулю в лоб или будут добиваться правды? Может быть, я шпион? Может быть, я купил у Леонида информацию? Но мы же не дураки, чтобы обмениваться такими сведениями у всех на глазах! — Прощай, — сказал я и ушел. Моя жизнь для меня ничего не значит, но Леонид… Мне жаль его, честно жаль. Прости, Леня, я не хотел тебя подставить…

Время идет чертовски медленно. Пот льется со лба ручьем. Я боюсь, что это выдаст меня. Я не единственный Измененный в НЦ, а лица у нас практически одинаковые. К тому же, я никогда не сменю мундир солдата на одежду гражданского — отличная маскировка. Только бы дойти до дверей, только бы дойти… Я понял, что страх приходит вместе с понимаем опасности. Сейчас моя жизнь действительно висит на волоске и волосок этот уже обрывается. Я иду и жду пули в спину. Никого из сотрудников не удивит умирающий солдат с разнесенной головой. Только сейчас я понял выгоду расположения здания НЦ — вблизи нет оживленных улиц, почти нет прохожих, убийства здесь настолько обычны, что еще одно никого не смутит. Черт, как же я боюсь… Военные изменили мою физическую сущность, но на самом деле не смогли вытравить человеческие черты. Просто спрятали их очень глубоко. И сейчас у меня просто колени подгибаются от страха. А коридоры такие длинные… Вид входных дверей сделал пытку невыносимой. Я покосился на охранников — люди, но в серых мундирах, не в людском камуфляже. Взгляд приклеился к автоматам на плечах. Только бы не узнали… И тут, наверное, сердце остановилось. Пот должен был замерзнуть у меня на лбу. Бирка, бирка с именем на груди! О, Господи, что же это! Сворачивать было поздно и я пошел прямо к дверям. Охранник слева от меня прищурился. Я уже успел взяться за дверную ручку, когда его рука без предупреждения метнулась к поясу, к кобуре. Я кинулся ему в ноги, схватил, закрылся им — в тело охранника одна за одной врезались шесть пуль. Револьвер! Да, у второго охранника револьвер! Я видел его раньше, просто не обращал внимания. Не медля ни секунды, я швырнул теперь уже мертвое тело прямо во второго стража. И прыгнул следом. Из коридоров уже доносился топот ног. Я свернул охраннику шею. Он оказался дураком — стрелял слишком быстро и бездумно. Его следовало бы уволить. А потом я побежал. Дома-многоэтажки, бетонные заборы, груды мусора по бокам — все слилось в одно пестрое месиво. Я петлял дворами, полз через подворотни, старательно уходя от здания НЦ. Научного Центра… И все. Просто Научного Центра. Хуже всего, если они послали в погоню Измененных. Тогда все теряет смысл. Они будут бежать неделю, месяц, год, пока не упадут и не умрут на месте от истощения и жажды. Или пока не убьют меня. И убегать… Почему-то мне кажется, что мое сердце остановится первым. И я остановился. Сел на ржавую бочку и стал ждать. Проверил свой «ТТ», старый, но надежный. Раньше плохих вещей не делали. Два выстрела в голову, желательно в висок, потому что в черепе тоже могут быть металлические пластины. Этого будет достаточно, чтобы убить Измененного. Если он прежде не сделает эти же выстрелы в мой висок. Между прочим, мой череп как раз-то надежно укреплен металлом, так что застрелить меня просто так им не удастся… По топоту ног я определил, что их трое. Измененные соображают чудовищно медленно, но только не в такой ситуации. Я отошел так, чтобы они не смогли увидеть меня сразу. И мне повезло, хвала небесам! Серый висок выскочил из-за поворота! Висок — потому что ничего больше я не видел. Обе пули вошли практически в одну точку — исколеченный мозг фонтаном разлетелся по стене. Боль обожгла плеча, следом — еще раз, еще, еще… У них автоматы! Но почему они стреляют в корпус? Один из солдат оказался совсем близко ко мне. Я протянул руку, приставил ствол к его лбу и выстрелил. Металлические пластины, если они и были, не спасли его. Боль! Боль, черт возьми! Я остановился на мгновение и понял, что мое тело терзает жестокая боль от ран. Тут же откуда-то взялась ярость. Я схватил автомат и разрядил почти полный магазин в голову оставшегося, третьего, солдата. Все… Но кровь течет так натурально и самое главное — боль… То, чего я не испытывал уже много лет. Довольно много. А потом я потерял сознание.

Очнулся я в каком-то бомжатнике. Я лежал на импровизированной постели из подобранных на мусорнике покрывал и одного драного ватного одеяла. Рядом с правым плечом догорала свеча. Тут же лежали остатки чьей-то трапезы и гора окурков. — Проснулся, — сообщил скрипучий голос. Я встал, чтобы оглядеться, но голова закружилась. Впрочем, ложиться снова я не стал. Подошло существо, которое уже сложно было назвать человеком, хотя оно принадлежало именно к этой расе. Оно было настолько грязным и морщинистым, что я даже не сразу понял мужчина это или женщина. Старик или старуха. Оказалось, старуха… Она поднесла мне кружку с чаем — по крайней мере, она называла ЭТО чаем — и позвала кого-то по имени. На зов явился здоровенный детина с явной примесью чужой крови. Он окинул меня критическим взлядом. — Нормально, — прохрипел он. — Жить будет, раз встал. Я оглядел себя — серую кожу исчертили белые полосы шрамов. И, что удивительно, боли не было вовсе. — Как вам это удалось? — выдавил я; голос показался мне чужим. Детина хмыкнул. — Не впервой! — он задрал грязную рубаху и я увидел, что на нем шрамов ничуть не меньше, а то и больше. — У тебя даже зажило быстрее. А теперь чеши отсюда, да по быстрому! Нам тут гости не нужны, на своих жратвы не достает. В лицо мне ударил резкий горячий ветер. Я так и не понял, для чего меня подобрали и вылечили. Чтобы выгнать? Но уходить надо и, действительно, побыстрее. Кто знает, не сообщили ли бездомные о своей находке. А я даже не успел спросить, как долго провалялся без сознания… Притон, как оказалось, находился на самом краю города. Хуже места для человека просто не придумаешь. Здесь собрался цвет общества аутсайдеров. Самые жуткие отбросы общества. Они жили по своим собственным законам и не терпели вмешательства посторонних. Прежде всего я придирчиво осмотрел себя. Вполне возможно, на мне оставили какую-нибудь метку. Но, вроде, ничего. Потом отыскал обрезок трубы — другого оружия, к сожалению, не нашлось. Таким можно неплохо приложить. Здесь почти не осталось жилых домов — одни развалины, руины индустриального района. Некогда здесь были шахты. Еще остались терриконы да заброшенные стволы, в которых неизвестно что живет. Я не обращал внимания на всякие такие мелочи, а старался как можно дальше пройти к черте города. Ведь скоро наступит ночь. Да, в таком месте ничего хорошего не встретишь, только неприятности. Иногда я краем глаза замечал шевеление в грудах металлолома и бетонных обломков и тогда до боли в пальцах сжимал трубу. Боль… Снова боль. Оказывается, жизнь полна боли, а ведь я встретился только с физической ее сущностью. Пока что. Все причиняет боль. Теперь я понимал, почему люди так нерешительны и мягкотелы. А ведь вместе с болью может прийти страх и тогда конец. В руинах обитали в основном одичавшие собаки. Эти твари превратились в настоящих убийц. Интересно, а могут ли животные сходить с ума? Если да, то эти псы точно сумасшедшие. Наверняка повышенная радиация сказалась на их организмах. Ведь не первое же это поколение. Они, я так понял, плохо видят при свете, но зато в темноте чувствуют себя совершенно свободно. Я бежал и все время опасливо косился на небо — Солнце уже скоро начнет опускаться, а конца захламленным пустырям и не видно. Я как ни дорожил временем, но все же старался обходить огромные груды обломков стороной: в них шевелилось что-то, судя по звуку, огромных размеров. Иногда оно подавало голос, который вызывал у меня тошноту. Остановился я только вечером, когда уже отгорал закат. Набрал тряпок, удалось найти немного дерева, развел костер. Я надеялся найти в нем защиту, но пока что видел только вред — свет заставлял глаза отвыкать от темноты. Звезды на небе еще можно было видеть, но вокруг стояла глухая темнота. К тому же, топлива до утра не хватит, костер погорит, может, пару часов. Я сел на землю, подобрав ноги. Тихое потрескивание успокаивало, навевало дрему. Спящего меня загрызть легче всего… Время от времени, когда становилось совсем уж невмоготу и веки закрывались сами собой, я совал руки в огонь. Спустя несколько мгновений сон отлетал прочь. Но в конце концов огонь подкармливать стало нечем. Я с унынием посмотрел на темнеющие угли и сжал трубу обеими руками. Впрочем, глаза быстро привыкли к темноте. Обострились все остальные чувства — я ощущал каждое, даже самое незначительное движение, всем телом. Вот, кто-то пробежал справо, сверкнул злыми глазами. Сейчас он стоит примерно в сотне шагов от меня, принюхивается. Интересно, они собираются в стаи? Если да, то дела плохи. Гораздо хуже, чем я мог думать. Против стаи один, даже если это Измененный, бессилен… Ощущение движения стало настолько сильным, что у меня все внутри буквально затряслось. Не от страха. И тогда я, не ожидая нападения, размашисто ударил трубой. Кусок металла в руках описал дугу и врезался в мягкое тело. Пес, а это был он, взвизгнул и повалился на землю. Вышла Луна. Оказывается, я саданул его прямо по черепу. Черная кровь устремилась к моим ногам. Отличный удар. Над пустырями понесся вой. Я встал спиной к бетонной плите, вросшей в землю. Луна в тот момент находилась у меня за спиной и стоящая стоймя плита отбрасывала тень. Я несколько раз глубоко вдохнул, а выдыхал медленно. После этого упражнения голова наполнилась холодом, мысли стали ясными и четкими. Их было около десятка. Псы. Оскаленные морды. Слюна, капающая с клыков. Горящие злобой глаза. Неужели это возможно? Неужели они действительно пришли отомстить за своего… товарища??? Псы обнюхали тело убитого мною зверя. Потом обменялись взглядами и мне стало по-настоящему страшно. Они выстроились полукругом, но нападать не спешили. Чего ждут? Пока я отойду от стены и можно будет зайти со спины? Не дождутся! Я взялся за самый конец обрезка и коротко махнул им. Псы заворчали, но с места не сдвинулись. Десять пар глаз неотрывно смотрели на меня. — Ну, сукины вы дети! — заорал я, не выдержав. — Давайте! Но случилось то, чего я ожидал меньше всего: они развернулись и ушли. В чем дело? Испугались? Не может такого быть. Однако все шевеления вокруг прекратились. Я лег на землю и заснул. Бессмысленно сидеть и ждать с железной дубиной наготове: эти собаки убьют меня тогда, когда захотят.

…Но утром я проснулся. Уже вовсю светило Солнце и заваленные хламом пустыри были безжизненны. Жара, какой не было вчера, окутала завалы ржавых железяк и бетонных обломков. Я поднялся и побрел туда, где в раскаленном мареве тонул горизонт. Где заканчивалась индустриальная пустыня.

Вот уж никогда не думал, что мне еще когда-нибудь придется спать в постели под нормальным одеялом, а не прикрывшись тряпками. За недели скитаний среди ржавчины и бетона я настолько привык ночевать на кучах металлической стружки, что сама мысль о мягкой кровати вначале показалась мне дикой… Этот город почти ничем не отличался от остальных мегаполисов: сплошные высотные здания, переплетения дорог в несколько этажей, облака чада и выхлопных газов. Сюда еще не добралась чума и город жил обычной размеренной жизнью разжиревшего и обленившегося зверя. Спящего до времени, но готового в любой момент выпустить когти и показать клыки. Надо сказать, с некоторых пор я опаской относился к таким вот грандиозным сооружениям, порождениям рук человеческих. Ну не может быть такого, чтобы человек, выстраивая что-то, не заставлял новый дом или город впитывать часть его эмоций. В конце концов, масса накопившейся эмоциональной энергии становится критической — и ЭТО просыпается. Входит в жизнь. Я видел, как на тех пустырях сами собой рушились нагромождения бетонных глыб — без всякого постороннего вмешательства. Ни с того, ни с сего перекатывались громадные железные баки, когда я проходил мимо. А иногда я буквально чувствовал дыхание этого организма, грубого, озлобленного старика. Город оценивающе смотрел на меня, будто гадал, чего можно ждать от пришельца. А я шел по улицам и думал, что люди сами строят себе могилы. Никакой компьютерный разум не сможет победить злейшего врага всех животных. Его уничтожит разум гораздо более отвратительный и противоестественный, но в то же время — мудрый, всепонимающий и всезнающий. Вселенский разум… Такие мысли вертелись у меня в голове, когда, лежа в постели, я наблюдал за танцем пылинок в луче света. Было утро, часов семь, самое время для легкого завтрака. Но я старался оттянуть тот момент, когда придется выползти из-под одеяла — бог знает, когда я снова смогу лечь под него и так же, как сегодня, безмятежно заснуть. Глотая кофе с бутербродами, я заметил, что еда доставляет мне удовольствие. «Прямо как человек…» Скоро действительно человеком стану. Я со странным чувством — наполовина надежда, наполовина опасение заглянул в ближайшее зеркало; оно висело на стене, заключенное в темную деревянную раму. И чашка в моей руке замерла на половине дороги. Лицо, о боги, лицо! Черты остались те же, но цвет… Из пепельно-серого он стал обычным цветом человеческой кожи. Теперь я походил на простого дебила — широченные лоб и челюсть, слишком маленькие глаза… Прожевав ставший внезапно сухим бутерброд, я поднялся в свой номер, взял сумку с основательно потертым мундиром Измененного, положил в карман пистолет и коробку патронов. Вроде, все, осталось только заплатить за ночь. Уже потом, на автобусной станции, я вспомнил, что забыл на тумбочке фигурку, вырезанную из окаменевшей древесной смолы, — мой талисман. И выражение тяги к сентиментам. Но, во-первых, возвращаться плохая примета, а во-вторых это говорит о том, что я еще когда-нибудь вернусь в ту гостиницу. Город был мирным и спокойным — для индустриального города, но мне он не нравился. Не нравилась его железо-бетонная грязь. «Может, в зеленые записаться», — ненароком подумал я. И правда, чего это меня стала так заботить среда обитания? В автобусе мне досталось место сзади, у окна. Счастливое совпадение? Или судьба все же решила кинуть мне мелкую подачку? Или оказать услугу? Нет, для услуги это слишком уж мелко. Дорога пролегала в основном через пустыри, но не такие, на котором столь долгое время довелось обитать мне. Эти представляли собой участки выжженой то ли засухой, то ли пожаром земли, перемежаемые заброшенными постройками. «Карта белеет год от года», — подумал я. На топографические карты уже и наносить практически нечего — осталось лишь несколько сотен гигантских до безобразия городов. Остальное — пустыня. И она постоянно растет. Кое-где, правда, еще сохранились поля, но они уже не могут ничего дать и труд без отдачи уходит в землю. В камень. Остановка «Замошский пруд». Я усмехнулся, когда глянул на этот «пруд» — ветер гоняет пыль и все. Впрочем, может быть, когда-то здесь был и пруд, и мох и все дела. А название не поменяли. Среди рыжей земли я отыскал чуть заметную тропинку и двинулся по ней. Небо не нравилось мне с самого утра. Дождя, конечно же, не будет, а вот буря вполне. А пережидать пылевую бурю посреди гладкого, как тарелка, пустыря не очень хочется. Тем более, что у меня даже палатки нет. Я припустил бегом и бежал, пока не увидел группку низеньких домиков. На первый взгляд они ничем не отличаются от обычных прибежищ бездомных, но все впечатление портит большая белая спутниковая антенна-тарелка. Потом приглядишься и увидишь, что домики выстроены из добротных шлакоблоков и стены там, наверное, толщиной сантиметров шестьдесят-семьдесят. Это осевшая на стенах рыжая пыль виновата… Если подойти еще ближе, можно увидеть, что все четыре домика соединены связками кабелей, а чуть поодаль на мощных опорах вертятся несколько ветряков-генераторов. Домики расположены треугольником. Я постучался в тот, что образует середину основания треугольника. Его дверь, в отличие от всех остальных, коричневых, была выкрашена в синий цвет. Того, кто мне откроет, зовут Сеня Яковец. Интересно, помнит ли он меня?.. Да, это Сеня. Узнаю вечно небритую ряху, обвисший свитер — и как он может носить его по такой жаре! Но сколько я его помню, Сеня никогда не снимал его дома. — Привет. Он нахмурил лоб и запустил пятерню в недельную небритость. Да, узнать меня будет трудновато — с порога ему знакомо улыбался широколобый дегенерат. — Не помнишь? А помнишь ящик «Оригинального», выпитой тобой наспор. Со мной ведь спорил. А? Помнишь, как тянули кабель с девятого этажа на шестой и крыли матом все, что попадется под руку? Соседи в милицию хотели звонить… — Макс?! — выпучил глаза Сеня и цепко ухватился за патлатую бороду. Подобие бороды. Нечто похожее на подобие бороды. — Макс, — кивнул я и, уже не дожидаясь приглашения, вошел. Сеня машинально вытащил из холодильника две бутылки пива — от холода они чуть ли не инеем покрылись. Я позавидовал. — Что это с тобой такое? — спросил он, когда обрел дар речи. Я помотал головой — ледяное пиво зашло в зубы. — Не поверишь. Посмотри на мою рожу и представь, что она серая, как противогаз. Ну? — Измененный… — Точно! Им я и был. Я поднял глаза на Сеню, чтобы посмеяться над его реакцией, но напоролся на взгляд холоднее пива в моей руке и черный глаз ствола. Пистолетного ствола. — А ну встать! — прошипел Сеня. — И за дверь. Не сомневайся, попаду точно в голову. — Сень, да ты чего? Это же я, Макс! Макс Новодворский! — Суки вы, — сказал он. И выстрелил. Правда, не в голову, а в плечо. Я скрутился от боли — пуля попала прямиком в ключицу. — Мать твою так, ты какого хера делаешь?! — заорал я так, что, наверное, перекрыл ветер на улице. — Макс? — Сеня выронил пистолет и распахнул глаза еще шире, чем они у него были открыты раньше. Я перекинулся на спину и сцепил зубы. Меж сжатых на плече пальцев хлестала кровь. Ну, козел, если ты мне еще и артерию какую-нибудь перебил, я тебя урою на месте… Пришел, мля, к другу! Сеня подскочил ко мне с аптечкой. Оттянул мою руку в сторону, чем-то полил рану — все тело пронзила сильнейшая рвущая боль. Меня бросило в жар, разом хлынул пот. Я превратился в ничего не соображающий от боли кусок мяса. И слава Небесам — я не видел, как Сеня, вооружившись странным предметом вроде пинцета, только очень длинным, тонким и со странно изогнутыми кончиками, вытаскивал у меня из плеча пулю. И как ставил на место разбитую пулей кость — все прямо там, на полу. Он что, врач?.. Казалось, сознания я не терял, просто покров боли как-то внезапно сорвался с меня. Но когда это случилось, Сеня сказал, что я провалялся в отключке больше недели. Первое, что я почувствовал, был голод. Плечо немного ныло, но крови на бинтах уже не было. Левая моя рука была туго притянута ремнями к туловищу, а вокруг плеча Сеня соорудил нечто, не поддающееся описанию. — У тебя удивительно быстро срослись кости, — сказал он, сев напротив меня. — Но снимать это я пока боюсь. Даже не пытайся шевелить рукой. Долгое время тебе придется разрабатывать ее — мышцы вряд ли захотят действовать сразу. И еще — посмотри-ка на себя в зеркало… Он поднес мне маленькое карманное зеркальце. Оттуда на меня уставился расширенными глазами прежний я. От Измененного во мне не осталось и следа, исчезли широкие лоб и челюсть. В общем, лицо полностью вернулось к своему прежнему состоянию. — Что с тобой было? — спросил Сеня, положив зеркальце на место. Я вкратце пересказал ему свою историю. Он слушал молча, только иногда кивал или качал головой. Потом мы поели, я лежать отказался. Прошел в самую большую комнату, где на отдельном столике стоял массивный, в сером корпусе, сервер. Тут же, рядом, жался к стенке компьютер Сени. — Так мне удобно, — объяснил он. — Хочу показать тебе кое-что. Не менее удивительное. Вот, смотри. На экране монитора появилось изображение — я увидел Солнце, Землю со стороны. — Передача со спутника. Видишь эти точки? Приглядись. Что это по-твоему? Я видел, но совсем не точки, а скорее маленькие шарики. Стальные шарики. Вспомнил тот, что открывал, и похолодел. О, боги, одна такая штука принесла страшную беду, а что же принесут десятки?! — Это не удивительно, Сеня, это ужасно… Вспомнил синего человека, что, излечившись от чумы, превратился в зверя. Вспомнил слова ученого: «Это разумная форма жизни…» И все внутри меня окаменело, смерзлось: мне вдруг страшно захотелось жить. Нормальной человеческой жизнью. Просто жить. — Кто-нибудь видел это, кроме вас? — спросил я. Сеня отрицательно покачал головой: — Нет, кто ж еще додумается прибрести к нам, в пустыню? Только ты. — Надо, чтоб узнали все. — Да ты что! Нас же ищут все, кому не лень, мы у них будто заноза в одном месте! — Все равно. Киньте жребий, кто-то один займется этим, остальные уйдут в тень. Но это очень важно, пойми! Сеня прищурился. — Ты явно знаешь больше меня. И больше, чем должен знать простой студент. — Я давно уже не студент, очень давно. У тебя что-то с чувством времени. Или просто купи календарь. — Рассказывай. — Что? — Не прикидывайся дурачком. — Не могу. Меня убьют. Сразу же, как только узнают, где я. — Тогда тебе не надо было приходить сюда. Зачем пришел? Откуда ты знаешь, что я не капну на тебя? Я помедлил. — Я надеялся побыть у тебя некоторое время, пока… утихнет одно дело. И уж я никак не думал, что ты стал подрабатывать стукачом. А? Много платят? — Сука ты, Макс. Если бы я хотел настучать — ты бы не валялся на моей кровати, а блевал кровью где-нибудь в застенках у серомордых! — Тихо, не кипятись, я просто проверял. С некоторых пор я стал чувствовать настроение людей. Я уйду. Куда — не знаю. Но ты обязательно должен рассказать об этом, — я ткнул в экран, — это очень, запомни, очень важно. Слышал о чуме? — Ну… — Одна такая штука, шар, упала… Я видел ее. И я же ее открыл. Знаешь, что там было? Прозрачный контейнер с какими-то коконами. Нагрянули военные. И с того дня по Земле шествует чума. Сеня остервенело тер подбородок. — Бог знает, что может быть в этих попрыгунчиках, — продолжил я. Ну? Короче, решай и делай, как знаешь. Я тебя предупредил. Спасибо за помощь. Я зажмурился и одним махом перерезал все ремни. Значит, сила во мне все же осталась. И способность быстро регенерировать тоже. А вот рука действительно шалит, работать не хочет. Ну, ничего… Я забрал свои вещи и вышел из домика. До последней секунды где-то в глубинах души я надеялся, что Сеня хотя бы попытается остановить меня. Не попытался.

Я шел не к дороге, а от нее. Меньше всего мне сейчас хотелось видеть людей. Не знаю, сделает ли Яковец, как я сказал, или нет… Да это и не важно уже. Для меня. Что смогут сделать люди? Пустят ракеты? Ну и что? Собьют эти аппараты — Тароссы, а я уверен, что это их рук дело, пришлют еще. Ничего уже нельзя изменить… Пустыню окутала закатная пелена: индиго, перемешанное с красным и желтым. Это были еще не сумерки, а только их вестник. Я почувствовал легкую усталость в ногах и хотел остановиться, но увидел примерно в сотне шагах впереди странный камень. Полусфера, идеально ровная… Сердце защемило от мысли: «Опять!», но я не бросился бежать, как хотелось, а подошел поближе. Полусфера оказалась крышкой люка. Я потянул за круглую ручку — она откинулась. Вниз шел тоннель, ход, со скобами, вделанными в стену. Спуститься, что ли?..

> local list > all

По экрану монитора пополз список команд. Док внимательно смотрел, запоминал. Записывать времени нет, а синхронно в файл — не получится. Придется потренировать память. — Док, отлипни от экрана, посмотри лучше сюда! На стол, рядом, грянулась упаковка «Хейнекена», а в кресло упал напарник Дока на сегодня — Родж, американец. Док покосился на сомнительного цвета пиво. Он кроме своего «Шубина» не признавал ничего. «А этот гад сует мне поганое буржуйское пойло!» — с усмешкой подумал Док. Усмешка была ироничная. — Кто-то жрет пиво день и ночь, а кто-то работает, — проворчал Док. — А деньги получаем одинаково. Коммунизм, мать твою так! Родж нахмурил лоб. — Коммунизм? А я думал, вы от этого уже очухались. Док вздохнул, проклиная тупых иностранцев, и сосредоточился на списке. Прошло еще не меньше половины минуты, прежде чем он дошел до конца. — Так, — он потер руки; ночь дежурства только-только вступала в свои права. — Ну, начнем, пожалуй. Вроде, ничего не поменяли. Он тронул пальцами клавиатуру, Родж завороженно наблюдал за его работой, а где-то наверху сейчас открываются лепестки гигантской диафрагмы и из-под земли выходит их орган зрения-слуха-обоняния. Тарелка, выкрашенная в нейтральные цвета, способна уловить малейший радиосигнал. Док заметил взгляд Роджа и улыбнулся тем краешком губ, что был незаметен американцу. — За этим вас сюда и присылают! — заявил он, а Родж только похлопал глазами. — А я думал — в целях обмена опытом, — промямлил Родж, сам еще не понимая, о чем говорил Док. Впрочем, лучше бы ему и не понять. Иначе за неосторожную шутку можно и поплатиться. Но Док все же засмеялся: было бы чем обмениваться. Нет, нам-то есть чем, а им? Теперь уже на экране дрожал график, расположившийся по обе стороны оси «Х». Обычный шум. Иногда проскакивают какие-то сигналы — возможно, передатчики на самолетах. Военных самолетов-истребителей здесь летает немерено. Возможно, сигналы спутников, такое тоже может быть. Но ничего выдающегося. Док подошел к окну. Оно было устроено в потолке и защитная заслонка открывалась только ночью, днем на этом месте лежала рыжая пустыня. Он смотрел на звезды, умолял их подать голос. Отыскал тусклую звездочку Солнце Тароссов. Их голос они слышали неоднократно… — Док! — заорал Родж. График на экране вздыбился, будто морская волна. Док бухнулся в кресло, включил запись — туповатый америкашка даже до этого не додумался. — Уровень! Напряженность! Частота! — командовал он, параллельно записывая то, что сбивающимся голосом диктовал Родж. Может быть, это снова Тароссы, но разбираться нету времени. И сигнал опал. Внезапно как-то, взял да и ушел. Впрочем, времени, чтобы проследить направление, было предостаточно. — Откуда? — заорал Док. — Откуда сигнал? Родж пожал плечами. — Что-то… сбойнуло, — ответил он неуверенно. — Источника у сигнала нет. — Чего? — Док обрушил на стол папку бумаг, что держал в руке. Это был не фоновый шум. Это нормальный сигнал. Времени — достаточно. — Ну, посмотри сам. Док глянул на экран монитора Роджа и сам удивился: сигнал шел сразу со всех сторон. Будто облако-источник окутало тарелку. — А-а, — Док махнул рукой, — бросай все нахрен, пошли спать. Пусть автоматика поработает. А в темном коридоре они наткнулись на постороннего. Он сперва отпрянул, но уже в следующее мгновение в его руке материализовался пистолет. Док замер с поднятыми руками, Родж же напротив, уронил руки и разинул рот. Сверху дохнуло теплым ночным воздухом.

Молодой, лет сорока-сорока пяти, но уже седеющий ученый представился как Док. Ясно, это не настоящее его имя, но до него мне нет дела. Второй американец, Роджер Малкахи, как я понял постоянно здесь не работает. Несмотря на странное мое появление, мы быстро нашли общий язык, а после моих рассказов Док вообще признал меня своим. В конце концов, как-то же я пришел сюда! А то, что нашел вход случайно, им знать не обязательно. Док показал мне карты и снимки, похожие на тот, что я видел у Семена. Шары неумолимо приближались к планете. Я с невольным страхом взглянул через круглое окно в потолке на ночное небо — не видно ли там следов стальных метеоров? — Ты вряд ли сможешь различить их среди точек звезд, — сказал Док, но они уже совсем близко. Видишь, снимки идут через каждые пять минут. Вот на этих, последних, особенно на этом, хорошо видно. Они уже вошли в атмосферу. Смотри, горят. То есть, начинают гореть. Теперь можно довольно точно расчитать место падения. Так, их всего семь. Док присел к компьютеру, замелькали графики выполнения, столбиками ложились цифры и названия. — Бахария, Египет, — начал он, — Араван, Мали, Майли-Сай, Киргизия, Брад, Румыния, Шампобер, Франция, Мадрид, Испания, Галкайо, Сомали. Странно, траектории постоянно изменяются, будто кто-то управляет шарами. Но, думаю, они упадут примерно в районах названных мест. Каждые пять минут снимки сменяли друг друга на экране компьютера. Они уже довольно глубоко вошли в атмосферу, за каждым тянулся огненный шлейф. — Может, сгорят? — предположил Док. Я отрицательно покачал головой: — Нет, только сильно обуглятся, обгорят, но упадут целыми.

Минут пятнадцать прошло, и я увидел тонкие желтые полосы в небе. — Вот они, — я ткнул пальцем в окно; потолок был низким и я свободно дотягивался до него рукой. Док посмотрел, как они расходятся в стороны. — Теперь я уже не знаю, куда им вздумается грянуть, — сказал он. — Звони. — Куда? — Куда хочешь. Надо предупредить, что это не простые метеориты. — Думаешь, они не знают? Я усмехнулся: — Но ведь ты работаешь на правительство и узнают они от тебя. Док вздрогнул, схватил трубку телефона. Сбивающимся голосом принялся пересказывать увиденное. Когда Док замолчал, я увидел, как сильно он побледнел. — Вести облетят земной шар за считанные минуты. Всех на уши поставили. Огненные точки в небе двигались все быстрее. — Они уже получали данные об объектах. Еще быстрее, быстрее… Вот уже совсем близко. Но ОНО пролетит мимо, расстояние обманывает глаза. Земля легонько задрожала от дальних взрывов. Еще, еще… Один за другим все семь шаров зарылись в земную кору. А через двадцать минут темноту прорезали лучи прожекторов. Значит, один все же упал где-то рядом. То, наверное, военные машины. — Выйдем? — спросил Док. — Не з… Я не успел договорить: пол заплясал под ногами, все запрыгало, взвыли сирены. Холодея от страха, я различил в общем шуме звук осыпающейся земли. Док в долю секунды взлетел по лестнице их скоб. Я следом за ним. Пустыня раскрывалась гигантскими трещинами. Вдалеке слышались крики людей, тяжелые машины падали в разверзающиеся пропасти. Что-то где-то взрывалось, полыхал огонь, взмывали в небо ракеты. Плыл тяжелый угарный дым. Я стоял на коленях, вцепившись обоими руками в валун. На том месте, где была подземная лаборатория, разинула черную пасть яма. Мимо пробежал солдат. Следом за ним еще двое. А потом из-под земли поднялось нечто громадное. В стороны полетели комки почвы, повалил густой белый пар. Я замер, выпучив глаза. Это напоминало огромного жука. Такая же жирно поблескивающая черная спина, что-то вроде головы. Только лап нет. Вместо этого жук парит над землей на высоте около полутора метров. Солдаты разбегались в стороны. Бессильно стрекотали автоматы. Струя огня, неяркого, темно-красного, рванулась из пасти стального насекомого и враз смела все, что попалось на нее пути. Крики и взрывы затихли. В повисшей тишине чуть слышно сипела неведомая машина. Жук медленно развернулся, по пустыне зашарили тонкие красные лучики. И тут я вспомнил про Дока. Он же где-то здесь, где-то рядом… Вон, белеет его халат. Он стоит в полный рост. — Ложись! — заорал я. — Ложись, идиот! Оба луча как по команде сошлись на моей груди. Я успел только бросить взгляд вперед, чтобы увидеть свою смерть. А потом меня смела лавина огня…

На экране перед Советом цвели взрывы. Огромный экран, во всю стену. И взрывы, и воронки, и горы трупов выглядели на нем очень реалистично. Совет бесстрастно наблюдал за репортажем с Земли. И люди еще сопротивляются! Завидное упорство. Умри, но не сдавайся. Особенности человеческой психологии, непонятные инородцам: зачем беспокоиться о чужих судьбах, когда тебя сверху поливают огнем?…

В темноте внезпно вспыхнуло дикое желание вдохнуть. Легкие рвало от недостатка кислорода, там будто бы задыхался неудержной яростью огонь. Я судорожно заглотил воздух. Открыл глаза. В голове закружилось, но это быстро прошло. Я увидел, как склоненное надо мной лицо с овальными темными глазами, из сиреневого стало оранжевым. Чужой… Он довольно улыбнулся и выпрямился. Успех! Я приподнял голову и увидел, что привязан за руки-ноги к квадратному белому столу. Сверху — лампа наподобие ламп в операционных. Я абсолютно гол. Кожа моя неестественно бледна, так что видны бьющиеся под ней синеватые жилки. — Что со мной? — с трудом прохрипел я. Горло было забито какой-то гадостью, тягучей и липкой. Я сглотнул ее и меня чуть не стошнило. — Вы в порядке, — ответил Чужой. Голос у него был звучный, густой, а слова он произносил как-то нараспев. Будто вытягивал. К столу подошли еще другие Чужие, уставились на меня. Тихо говорили что-то друг другу на своем языке. Иногда тыкали в меня холодными пальцами. — Чего вы хотите, мать вашу?! — не выдержал я. Один из Чужих нажал что-то под столом, стена передо мной отъехала в сторону, осталась только прозрачная перегородка. А за перегородкой я увидел тела. Не человеческие. Может быть, когда-то они и были людьми, но сейчас это просто туши. Иногда без рук или ног, иногда со вскрытыми животами или грудными клетками, они висели на паутине из тонких прозрачных трубочек, по коротым текло что-то красное. Кровь, наверное. Тела слабо шевелились. Чужие увидели, как я покрываюсь потом, и заулыбались. Стена вернулась на место. — Они переходят из одного состояния в другое, — пропел тот, с оранжевым лицом. — Мы хотим, чтобы и вы перешли. — Чего? — я дернулся, но металлические скобы прочно держали меня на столе. — Мы хотим, — повторил Чужой, — чтобы вы стали Мэллойне. Тароссом, по-вашему. То есть, вернулись к своим корням. — Каким корням? Люди делали со мной, что хотели, но, как видите, человеческого начала во мне не уничтожить. Я снова стал самим собой. — Ошибаетесь, — мелодично протянул Чужой. Лицо его из оранжевого становилось каким-то ало-розовым. Мне даже показалось, что оно слабо светится. — Вот, посмотрите. Он указал мне на потолок. Там я увидел экран монитора. Большой, дюймов пятьдесят. Чернота сменилась слайдами, фотографиями и просто съемками. Я видел, как на таких же квадратных столах лежали Чужие. Их кожа была почти черной или же вообще бесцветной. Им вводили какие-то препараты, пересаживали органы, копошились в мозгу. От каждого тянулась сеть трубок, по ним постоянно что-то текло. Съемки операций сменились фотографиями. Они показывали, как Мэллойне превращается в иное существо. В человека. И — конечный результат. А потом пошли фотографии из космоса. Шарообразные корабли падали на Землю, которая в то время была заселена только животными. Людей выпускали на волю, а они бродили, не зная, что делать… Экран погас. — Ну? Теперь вы видите? Мне начала надоедать постоянная улыбочка Чужого. И его лицо, которое без конца меняло цвет в зависимости от его настроения. — Мы создали вас из себя в целях эксперимента. Но новая раса повела себя слишком своевольно. Придется лучших из вас вернуть к истокам, а остальных уничтожить. Я закрыл глаза и в моих ушах загремели взрывы. Те, кого я всю жизнь считал людьми, своими кровными братьями, если можно так сказать, оказались всего лишь продуктом эксперимента… «Нет!» — кричал во мне Человек. «Да! Сделай это!» — кричал невесть откуда объявившийся Чужой. — Если вы согласитесь добровольно, вся операция пройдет под наркозом. Если нет — то нет. Учтите, это очень болезненно. Боюсь, вы можете умереть от болевого шока. Ну? «А какая разница? — вздохнул Разум. — Так или иначе, но тебя все равно убьют. Хочешь умереть в войне с людьми? Или под ножом Чужих? Тебе решать…» — У вас уже нет выбора. То есть… Вы можете выбрать между жизнью и смертью. Астероид. Мы послали. Скоро. Упадет. И тогда конец всему. Еще один ледниковый период. Решайтесь! Чужой стал волноваться. Он глотал слова, а голос его утратил прежнюю мелодичность. — Не-ет! — заорал я. Мои кости трещали и лопались от натуги, а стальной каркас грозил согнуться. Но я вырвал зажимы с корнем. А потом расшвырял Чужих по всей лаборатории. Странно, но у них, похоже, совсем нет костей. И они не чувствуют боли — это их свойство позволило людям делать Измененных. Правда, они не так уж сильны, как я думал. Я остановился на секунду напротив стены, за которой мучились мои собратья. Простите, что не успел… У меня на руке вдруг запекло там, где раньше была вытатуирована свастика. Бежать. Спасать свою жизнь. Где я? На Земле? Я сорвал заслонку с иллюминатора и с облегчением увидел родные Крымские горы. Не забуду их никогда. Уже и не помню, как вырвался из странного сооружения среди гор, как бухнулся в шарообразный аппарат и как он перестроился в… самолет. Во всяком случае… Нет, это точно был самолет. Именно о нем я думал, когда садился в кабину. Правда, управлять я не умею… Приборная паннель на глазах преображалась так, как хотелось бы мне. Не может быть! Как это возможно? Значит, возможно… Округлые вершины неслись подо мной. Я ориентировался на столбы дыма на горизонте. Что я делал? Хотел умереть… Но в бою с врагом.

Это было страшно. Страшнее не бывает. Черная пустыня, усыпанная обугленными телами. Кое-кто еще жив и шевелится, но это уже идет мимо сознания умирающего. Это агония… Я мчался туда, куда еще не добрался бой. Надо предупредить. Не знаю, как, но надо. И погибнуть…

Я судорожно глотал чай. Полковник Литовцев смотрел на меня поседевшими усталыми глазами. Я видел, что он согласен махнуть на все рукой и покончить, наконец, с этой жизнью, наполненной смертью до отказа. Оказывается, сражения с Чужими идут на Земле уже давно, но никогда не приобретали таких масштабов. Известие о грядущей опасности он принял спокойно. — Мы строили корабли по их технологиям, — сказал Литовцев, — думали, сможем атаковать первыми. Но не вышло. Война есть война — гонка вооружений. Теперь попробуем на этих кораблях вывезти хоть какую-то часть людей. — Куда? — Куда угодно. Можно запастисть пропитанием, водой. Можно, наконец, синтезировать питательную массу посредством солнечного света. Можно переждать какое-то время на кораблях, а потом вернуться на Землю. И никогда уже не вспоминать о Чужих.

Но вышло все опять не так, как собирались. Чужие допустили ошибку, люди воспрянули духом — рванули на новопостроенных кораблях в атаку. Как оказалось, судна обладают гораздо большей мощью, чем предполагалось. Как ни странно, люди заставили инородцев отступить. Тут бы им и закончить, подписать мир и больше дела друг с другом не иметь. Но захватнический рефлекс сработал безукоризненно. Люди пошли дальше. И вот уже на планете Тароссов гремят взрывы. Кровь льется рекой, но никто не задумывается о потерях. Как же так! Как можно! Люди уже так близко к цели! Люди строили, строили, строили… Потом отправляли, рвались снаряды…

Я отряхнул пыльный мундир — скомандовали отбой, можно и отдохнуть. Впрочем, в последние дни бои происходят все реже. Мы постоянно находим селения Тароссов, но они покорно становятся под стенку. Приказ есть приказ. Но кто объяснит, почему мы режем и расстреливаем Чужих с таким удовольствием? А у меня не проходит ощущение, что кто-то наблюдает на за нами сверху. Нет, не бог. А тот, кого назвали чумой. Тот, кто истребил в свое время чуть ли не половину населения Земли. Тот, кто стоит на порядок выше на лестнице эволюции. И мы убиваем Чужих…

За скалами догорал остов таросского транспорта. Майк отбросил в сторону пустой «рожок». Толкнул ногой неподвижное тело у его ног — тело Чужого. Вытер рукавом пот со лба. К расстрелам он относился как к работе, которую нужно выполнять. «Я травлю тараканов, — говорил он, когда выпивал. — И вы занимаетесь тем же». Но сейчас в глазах Майка сквозила тоска. Он бросил автомат в пыль. — Что такое? — спросил я. Майк обернулся. Боже, он плачет… По пыльным щекам тянулись длинные разводы грязи. — Мы убийцы. Самые настоящие. Преступники. Сколько лет искали собратьев по разуму. Были у нас братья. Были да сплыли… Все, Максимка, пошли обедать, самое время.