Посредники

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В 10.22 утра начали дребезжать кофейные чашки. Рафаэль Инман проснулся за минуту до того, совершенно сбитый с толку. Может, ему приснился плохой сон? В последнее время ему редко снились сны. Даже его воображение начало мельчать, словно резервуар, в котором появилась еле видная трещина. Когда начались толчки — достаточно сильные, чтобы на несколько дюймов сдвинуть будильник на прикроватном столике, — Рафаэль понял, что его дар предвидения, почти утерянный за последнее время, все еще с ним — словно язык, который ты учил в детстве, но подзабыл за прошедшие годы. Это открытие сделало его почти счастливым — он был рад обнаружить, что от его прежнего «я» осталось еще хоть что-то. Слишком многое он потерял.

Землетрясение длилось несколько секунд, и Рафаэль с тревогой подумал, подключена ли видеозапись. Прежде чем встать и послушать местные новости, он еще полежал в кровати, дожидаясь идущих за основным толчков, но их не последовало — стихия успокоилась. Он ждал знака и вот получил его.

Он встал и в пижаме — теперь, когда его тело стало стариться так быстро, она почти шла ему, — пошел в гостиную и включил канал «Портленд-1», по привычке нажав на кнопку «запись». Он всегда использовал информацию из новостей для работы.

Его работы! Какая ирония.

Репортаж вела Би-Джей Райнер, рыжеволосая звезда интернет-порно, сумевшая прорваться на телевидение. Когда зрители узнали в активной начинающей журналистке свою любимую культовую модель с популярного сайта, в Портленде случился небольшой скандал. Рафаэль включил телевизор в тот момент, когда она, в брюках карго и куртке стиля милитари, шла по улице от телевизионной студии в Перл-дистрикт, а позади нее бежала съемочная бригада. Груди Би-Джей подпрыгивали на ходу, и камера подпрыгивала с ними в такт.

— И отчего только несчастья случаются в солнечные дни?

Теперь она смотрела в камеру, ее глаза с желтым отливом были на удивление выразительны.

— Спасибо, Джил. Я, Бобби-Джин Райнер, стою на углу Первой и Эш-стрит. Землетрясение шести с половиной баллов по шкале Рихтера произошло сегодня в центре Портленда, причинив серьезный ущерб нескольким зданиям.

Камера показала всю Первую линию, вдоль реки Уилламетт. Рафаэль увидел на экране бар «У Денни» в довольно плачевном состоянии: надстройка над цокольным этажом обрушилась на булыжную мостовую, оконные рамы поломаны, стекла выбиты.

«Туннели, — отметил он про себя. — Должно быть, Мотылек нашел их».

Теперь Бобби-Джин шла обратно, и вслед за ее звездной мордашкой и золотисто-рыжими волосами, начесанными в стиле а-ля «только выбралась из постели», камера двигалась прямо к опустевшему Бернсайдскому мосту.

— Наибольшее беспокойство причиняет портлендская система подземных ходов. Как стало известно после весеннего землетрясения тысяча девятьсот девяносто третьего года, город Портленд построен на месте осушенного речного русла. То есть болота. У нас есть картинка, Джил?

На экране вспыхнула схема города, где извилистые стрелочки на бледном песке должны были обозначать направление сейсмических волн.

— Из этого следует, что во время землетрясения почва под исторической частью города разжижается и фактически превращается в зыбучие пески. Как вы видите, район у меня за спиной опустошен. Это неподтвержденные данные, но местные жители сообщают, что легендарных Шанхайских туннелей, сети подземных переходов, которые достались этому городу в наследство от бесшабашных деньков девятнадцатого столетия, времени вина, женщин и песен, больше не существует. Они разрушены, и сейчас мы ждем информацию о пропавших. У меня есть несколько имен…

Она развернула листок бумаги, который держала в руке, и начала зачитывать вслух:

— Тимоти Бликер из Юджина, двадцать два года; Дэвид Праути из Сиэтла, сорок четыре года; Николас Сент-Мишель, восемнадцати лет, недавно переехавший в Портленд с Аляски. Если кто-нибудь располагает информацией о местонахождении этих людей, просьба сообщить по телефону, который вы видите внизу на ваших экранах. Итак, у нас есть картинка?

Рафаэль сел, обхватив руками голову. Блик. Его сын погиб. Он не только приговорил того, в чьем теле сейчас обитал, но и косвенно стал причиной смерти другого человека — Никса. И бедняги Дэвида Праути, кем бы он ни был.

Не говоря уже об Ундине.

Би-Джей повернулась лицом к камере.

— Коротко о главном: в Портленде произошло землетрясение мощностью шесть с половиной баллов по шкале Рихтера. Последующих толчков не зафиксировано, и мы вернемся к вам с прямым включением из исторической части города у реки, где находился эпицентр землетрясения…

Рафаэль потянулся и выключил звук.

Шанхайских туннелей больше нет. Это означало, что уничтожена одна из жизненно важных магистралей резателей, по которой они переправляли похищенных людей и «пыльцу».

Но тут он нажал на кнопку «стоп». Перемотал. Снова «стоп».

Вот. Именно тут.

Нужный кадр Рафаэль уловил за секунду до того, как репортаж переключился на Джил Фарнсворт. Бар «У Денни», превратившийся в осколки стекла и бетона, вдалеке виден мост. И какая-то одинокая темная фигура, настолько маленькая, что ее невозможно разглядеть, уходит прочь.

Ему оставалось только надеяться, что это был его сын.

Рафаэль обладал способностью видеть, но не мог воплощать видения в реальность. Никогда раньше он не пытался трансформировать воображаемое в действительное. Теперь же он получил шанс сделать это, изменив ход вещей. Он слишком долго был трусом. То, что им удалось… Мощность совершенного ими была так огромна, а последствия так значительны, что это одновременно и пугало, и изумляло его.

Один за другим он начал скачивать файлы репортажа о землетрясении. Они не сразу загружались, впрочем, это было как раз хорошо. Ему нужно было прочувствовать их, окунуться в них.

«Работай. Давай. Погружайся», — дал себе установку Рафаэль и целиком сосредоточился на работе над своим последним шедевром.

Когда Вив выразила желание поговорить с Мотыльком, он предложил ей назначить встречу не в лесу, как обычно, а на берегу реки.

Они встретились в городке Астория, где множество песчаных пляжей, где река Колумбия впадает в Тихий океан, а устье ее покрыто густым лесом. Стоял один из дней конца лета, солнце уже клонилось к горизонту, и все вокруг выглядело так, словно было полито медом.

Какое-то время они шли порознь, Вив — со стороны моря.

— Я хочу задержаться еще немного. Я хочу побыть с Ундиной.

При этих словах темноволосая женщина остановилась и посмотрела на океан. Исполненный серьезности Мотылек наблюдал за ней своими зелеными глазами. Наверное, подумалось ему, не следует так рано обнаруживать свое желание, но он не мог больше ждать. Теперь он был не таким, как прежде.

— Я знаю, это… нехарактерно. Но если ей предстоит проходить обучение, чтобы занять ваше место, разве ей не понадобится защитник? Разве не должен будет кто-нибудь здесь помогать ей?

Он глубоко вдохнул, набираясь смелости, прежде чем продолжить, — свои доводы он обдумал заранее, но они были такими личными, что для этого требовалась решимость.

— И он поступил так же, — прошептал Мотылек. — Если бы вас тут не было, он не решился бы остаться в этом мире. Может, ему следовало бы вернуться.

Если напоминание о Рафаэле и причинило ей боль, Вив не подала вида, только моргнула разок. Мотылек замолчал — он сказал достаточно. Все равно ему нужно остаться. Он приговорил себя, да, но иначе, чем Вив. Ему хотелось продолжать свое совершенствование здесь, рядом с Ундиной. Теперь, когда он знал, на что способен, они могли всё… вместе. Особенно теперь. Теперь, когда Никс был…

Где именно находился сейчас Никс, Мотылек не знал.

— Никс исчез. Он или погиб, или…

Вив повернула голову и, сощурившись, смерила подменыша взглядом.

— Следи за собой, юноша. Никс более могуществен, чем ты когда-либо будешь, — более, чем ты вообще можешь себе представить. И если тело индуктора в самом деле погибло, мы скоро об этом узнаем. И…

Такого холода в ее глазах Мотылек никогда еще не видел и немедленно пожалел о сказанном.

— Если он находится в бреши, то ему придется искать путь обратно. Ты говоришь так, словно тебе совсем не жаль потерять величайший дар вашего поколения. Тупица. Неужели ты думаешь, что другой индуктор просто возьмет да появится тебе на радость? Или что ты сможешь в одиночку познать все тайны кольца? Это невозможно без индуктора, и потому он ценнее любого из нас.

— Кроме Ундины, — прошептал Мотылек, опустив взгляд на песок под ногами и на волны, которые были чуть дальше, то набегая, то отступая, снова и снова.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь…

Через некоторое время Вив оторвала взгляд от океана и устремила его на Мотылька. На ее чуть омраченном, непроницаемости лице не было и тени улыбки, но в нем угадывались мудрость и сочувствие.

— Рафаэль сделал свой выбор, как обязан любой из нас. Как и ты был обязан. — Она строго посмотрела на юношу. — Как ты уже сделал. Ты начал преображение, Мотылек. Это началось в запределье, и вскоре тебе предстоит вернуться в Новалу. Ты не сможешь слишком долго задерживаться в своем туловище. Дай я посмотрю твой знак. — Она требовательным жестом протянула ладонь.

Мотылек вспомнил, как впервые увидел когда-то знак необитаемого тела. Татуировки, полученные во время инициации, впоследствии изменялись, когда энергия эльфов покидала человеческие тела. Крошечные синие крестики, вытатуированные специальными чернилами, обводились кружком, перечеркивались крестом и закрашивались: это означало, что разделение произошло и тело перестало быть обитаемым. Он видел такой знак лишь однажды, давно, в Сиэтле, у мужчины лет пятидесяти с чем-то, и вглядывался в него, пытаясь уловить хоть какой-то проблеск узнавания. Но ничего не дождался. Мужчина выглядел по-деловому: костюм, жесткая глаженая рубашка, зализанные назад волосы. Долго смотреть на таких людей не разрешалось, не говоря уже о том, чтобы заговаривать с ними или показывать им свой знак. Для них это была лишь памятка, оставшаяся со времен давно забытой сумасбродной юности. Встреча с другим носителем знака могла пробудить воспоминания, объяснила тогда Вив. Так что Мотылек взглянул разок и пошел дальше.

Он закатал длинный рукав футболки, и Вив нахмурилась. Благодаря замкнувшемуся в туннелях кольцу его знак был наполовину активирован. Он знал это, но говорить ей об этом не хотел.

— Ты должен возвращаться, — сказала она.

Он кивнул, но глаз не поднял.

— «Кольца» до осени не будет. Если хочешь, у тебя есть время до конца лета.

Он снова кивнул.

Ему нужно было время.

Еще одна встреча произошла возле туннелей, которые нужно было запечатать. На этот раз пришли только Мотылек и Моргана. Ундину тоже звали, но она должна была вернуться не раньше сентября. Мотылек сказал, что будет ждать.

Работали они медленно, по ночам. Моргана подносила ведра с водой, в которых размешивался цемент, а Мотылек укладывал один кирпич за другим, проверяя уровень фонариком, — именно так, как учили его тем летом, когда он работал на стройке, на Лопез-Айленд. Через дверь под Бернсайдским мостом они не смогли пробраться далеко — мешали последствия землетрясения, но Мотылек хотел убедиться, что туннели канули в прошлое. Они не нашли ни тела Блика, ни каких-то еще останков, но Мотыльку хотелось закрыть подземелья навсегда. И Моргане тоже.

Они купили светящуюся в темноте оранжевую краску, чтобы отвадить любого, кто будет шастать вокруг. Окунув кисточку в краску, Моргана остановилась и взглянула на Мотылька, в его подсвеченное фонариком гладко выбритое лицо.

— Просто написать «вход воспрещен» или как?

Мотылек строго посмотрел на нее — он лишь недавно снова начал доверять девушке. Подойдя, он окунул в краску свою кисть.

— Нет, этого недостаточно. Нужно что-то, что будет понятно любому — даже тем, кто не говорит по-английски. Некий символ.

— Крест? — пожала плечами Моргана. Ей хотелось побыстрее свалить отсюда — она слишком много помнила.

— Что-то вроде этого, — прошептал он и шагнул к свежей кладке.

Он нарисовал большой икс, копию того, что был у Морганы на запястье, снова окунул кисть в краску и обвел крест кругом. Потом провел линию посередине, словно поделив пирог на шесть долек, добавил линию справа, слева, еще одну внизу, в итоге получив нечто вроде универсального символа «Не входить», «Не прикасаться», «Держись подальше».

Моргана подняла кисть, словно намереваясь продолжить, но остановилась, держа ее щетиной к стене. Оранжевая капля медленно сползла вниз, и она проследила за ней.

— Как думаешь, где он? — спросила она тихо.

— Он вернется, — ответил Мотылек, хотя уверенности в его голосе не было.

— Просто закрашивай, — велел он, на этот раз более дружелюбным тоном, и Моргана повиновалась, работая осторожно и тщательно, как всегда, стараясь не выходить за пределы линий.

Всюду, куда ни кинешь взгляд, была вода. Сине-серый океан, туманный по краям, то лоснящийся, словно масло, то накатывающий темные валы двадцати, тридцати футов высотой. Они обрушивались на борт его лодки — если только это была лодка. Трудно было сказать наверняка, хотя скрипящая и лязгающая черная скорлупка, соленый запах ветра, колыхание и покачивание поверхности моря наводили на мысль о лодке.

Никс был единственным членом команды и капитаном заодно. Он не знал, куда направляется, — знал лишь то, что находится в лодке и что лодка плывет.

Казалось, прошли дни… или месяцы? Или годы? Иногда появлялось солнце и превращало все вокруг в сверкающую, драгоценную синеву. Он ничего не ел, а пил только дождевую воду, которая собиралась в крошечных выбоинах на палубе, отражая небо.

По ночам он смотрел на звезды, а они, сдавалось ему, смотрели на него. Каждый день, просыпаясь, он первым делом оглядывал линию горизонта, окружавшую его со всех сторон, надеясь отыскать землю.

Как закончить историю, у которой нет конца? В доме на краю леса, на юго-востоке Портленда, одна девушка ест оладушки вместе со своим братом. Она больше не бродит по ночам, и они не разговаривают о том, что произошло в туннелях, хотя изредка в эти ночи позднего лета ей слышится чей-то шепот, зовущий: «Моргана».

Другая девушка играет в «Эрудит» в компании с отцом, матерью и братом на освещенном светлячками крыльце на самой окраине Чикаго. Ей нравятся светлячки, хотя огоньки их напоминают ей о тех людях. Она знает: как только придет осень, она вернется, но пока все это может подождать.

На портлендских холмах отец с дочерью сидят на террасе, на дворе день: она в бикини, он в старых шортах карго. Они слушают музыку и потягивают чай со льдом. Дочь читает журнал и не говорит о том, что шевелится у нее под сердцем. А отец не спрашивает.

Человек, привыкший отзываться на имя Джеймс, ждет.

И где-то в море, не похожем ни на одно из тех, что он видел, в лодке без капитана и команды, на самом краю мира, юноша плывет на север, домой.