Последний выбор

Белый фрагмент

— Папа, папа, они приедут? Они точно приедут? Сегодня приедут?

Рыжая, белая и чёрная головы, одна над другой в щели приоткрытой двери.

— Ой, ты работаешь, да? Прости, — запоздало оправдывается хитрая Герда.

На что угодно спорю, она всех и подбила, хотя обычно правило «Папа работает, в кабинет не лезем» соблюдается более-менее честно. Но не сегодня.

— Ничего, я уже дописал, заходите.

За неразлучной троицей зашёл и младший — Ванюшка. Или, как зовут его Мелантины мелкие сорванцы — Юш. Мы это не обсуждали, но я знаю, что Ольга назвала сына в честь своего первого мужа. Я не спорил, имя хорошее, но, когда она услышала от юных кайлитов это «Юш», аж подпрыгнула. И до сих пор вздрагивает.

— А мама плилитит? — солидно спросил он.

— Прилетит, Юш! Надо говорить «прилетит». Р-р-р! Попробуй: «при», — поправила его заботливая Вилора.

— Пли! — упрямо сказал малец.

— Обязательно, Вань. Она вместе со всеми на дирижабле, — заверил его я.

— Дилижабль!

— Ну, скажи «р-р-р», — всплеснула расстроенно руками Вилора, — как тигр рычит! Тебе скоро пять, а ты «р» не выговариваешь!

Ванька только рыжей башкой помотал упрямо и губы поджал.

— Оставь его, Вилка, — сказал серьёзный Конграт, — вырастет — научится. А моя мама? Она будет?

— Я очень надеюсь, сынок. Она обычно не пропускает День Основателя. Но ты же знаешь, Дорога есть Дорога. Всякие бывают накладки.

— У моей мамы — не бывают! — уверенно заявил он. — Они с тётей Мариной и дядей Маком — самая крутая команда в Мультиверсуме!

— Факт, — согласился я.

Таира, быстро заскучав в нашем тихом семейном быту, присоединилась к Македонцу с Мариной, и теперь они наводят шороху на работорговцев, гоняют рейдеров, иногда охраняют караваны для Ингвара — в общем, при деле. Я сначала за неё сильно волновался, но потом привык. Ко всему привыкаешь. Моя жена является домой нерегулярно, пахнущая пылью иных миров, порохом и приключениями, иногда с новыми шрамами, но всегда — довольная собой. Притаскивает свою долю — награды за головы бандитов, плату за охрану караванов и так далее. Честно вносит вклад в семейный бюджет, проводит несколько дней с детьми и несколько ночей в моей постели и исчезает снова.

Ей нравится такая жизнь, кто ж ей запретит? Горянке с горящими глазами и крупнокалиберной винтовкой? Пусть пытается сделать мир лучше, а не дома на стенку лезет. Надеюсь, не опоздает на праздник, Конграт расстроится, да и я соскучился. Она хорошая, хотя горы Закава из неё до сих пор так и торчат.

— Всё, дети, бегите, помогите маме и Насте на кухне. Мне нужно ещё подготовить бумаги для дяди Зелёного.

— Сокровища? Сокровища, да? — запрыгала азартная Герда. — Па-а-ап, ну скажи!

И заглянула этак проникновенно снизу в глаза своими зеленущими гляделками. Ох уж эти мне кайлитские приёмчики, нахваталась у Меланты. Хорошо, что эмпатических способностей в дочке самый минимум, да и привычный я. Но сестрой и братьями она ловко манипулирует. Отказать ей трудно.

— Не знаю, милая. Вряд ли прям сокровища, но пара интересных мест есть.

— А мы полетим туда? Ну, па-а-ап! Хочу-хочу-хочу! Мы давно никуда не летали…

— На кухню, бегом марш! Всему свое время.

Затопотали вниз по лестнице. Там Алистелия и Настя готовят вдвоём праздничный ужин. Помощь им не помешает, а мне надо закончить. Систематизировать выписки. Алька переводит для Олега книги и рукописи с мелефитского. Библиотека получает перевод, мы — исторические сведения, от которых порой бывает польза. Столько всего забыто и заброшено в Мультиверсуме, что даже сейчас, на пятый год Возрождения, когда народ хлынул толпами на открывшуюся Дорогу, многое так и ждёт, чтобы его нашли. Я составляю сводки, Зелёный анализирует и делает предварительные выводы, волантер «Доброволец» летит в экспедицию. Иногда я с ними, но чаще всё же нет. Боец из меня по-прежнему никакой, а если им нужен навигатор, то они лучше Настю позовут. Она после гибели Даньки ушла из Корректоров, но способности-то никуда не делись. Почему ушла, что в ней сломалось — так и не рассказала. «Всё нормально, пап, просто не хочу». Думаю, дело в том, что после Возрождения коллапсы прекратились, и от Корректоров больше не требуется подвига. А быть просто синеглазой глойти ей скучно. Ищет себя. Я не лезу, пусть живёт с нами, сколько хочет. Ей в жизни досталось. Очень хочется ей чем-то помочь, но я не знаю чем и трусливо надеюсь на то, что время лечит. Я не самый лучший отец, увы. Хорошо, что есть Алистелия, которая её обожает и с которой у неё прекрасные отношения. Впрочем, у Альки со всеми прекрасные отношения, она такая.

Через пару лет брака я добился любви собственной жены. Не секса, не услужливой супружеской покорности, не комфортного семейного быта — а того, что она больше не опускает глаза при встрече. И в этих глазах я вижу искреннюю радость от того, что мы вместе. Смешно, но я этим счастлив. Мы пишем книги в соавторстве, и, хотя Алька бережёт моё самолюбие, вынужден признать — она гораздо талантливее меня. Популярность нашей беллетристике придают не мои сюжетные фантазии, а её фантастическое чувство языка. Любого. Она даже на альтери нашу писанину перевела, и теперь мы — самые издаваемые в Мультиверсуме авторы. Наша приключенческая сага «Хроники Основателей» занимает почётное место на книжных развалах любого цыганского рынка, что почти не приносит нам денег (Цыгане — те ещё жулики!), но мотивирует писать дальше. Хотя я, в отличие от наивной Альки, понимаю, что большая часть нашей известности в том, что «это написал один из Основателей!». Дурацкая и не очень-то заслуженная слава, которую, по большому счету заработала нам удачно севшая на рычаг Ольгина задница. Впрочем, мне за эти книги, в отличие от когдатошних «пиздецом», не стыдно. Они и правда неплохо написаны.

— Мама, мама приехала! Уииии!

Герда вопит. Всё, значит, работа на сегодня закончилась. Меланта с Эли — это не просто забавная парочка, а ещё и толпа разновозрастных детишек. Времени они не теряют. Сколько мы не виделись? Месяца три? Тогда было пятеро Мелантиных кайлитов, три мальчика и две девчонки, от года до пяти, и трое Элиных малышек, все девочки. Эти такие крошечные и очаровательные, что мои жёны, побывав в гостях у Мел, бились в пароксизме умиления. Даже Таира не удержалась от сюсюканья, страшно поразив окружающих и себя саму. Кажется, задумалась о том, не завести ли нам с ней второго полугорца.

Меланта покинула наш дом почти сразу после рождения первого кайлитёнка. Вернулась на родину, в Эрзал, забрав с собой Эли и, к огромному сожалению детей, Еньку. Врождённая способность кайлитов к контролю позволила ей присвоить в Эрзале множество ничейной служебной фауны — искусственных созданий, брошенных погибшими хозяевами и переживших коллапс. Предназначенные для служения, с генетически прошитой управляемостью, они приняли Меланту как нового владельца — за неимением альтернативы. Теперь она живёт там как натуральная царица из сказки — в окружении множества причудливых, но крайне верных и предупредительных слуг. Дети обожают ездить к ней в гости, но посторонним туда хода нет — среди искусственных сервов, выведенных генетиками Эрзала, оказалось немало настоящих боевых юнитов. Мародёров они отвадили быстро и навсегда. С Мелантой уехала и сестра Алистелии — Лемисина. Несчастная женщина так до конца и не отошла от психотравмы, и с кайлитами ей было легче. Они поддерживали её своей эмпатией, не давая скатываться в депрессию, а она охотно возилась с детьми. Сегодня не приехала, она вообще не любит покидать дом.

— Мел, Эли! — я поприветствовал жену и её симбионтку, спускаясь с лестницы в гостиную, в которой немедленно стало тесно, шумно и суетно. — Рад вас видеть! Привет, дети! Здорово, Енька!

— Здрась, паптём! — завопили двое старших кайлитов, остальные засмущались. Диковатые они там растут, в Эрзале. Зато там безопасно. Меланта очень опасается за потомство и, надо признать, имеет к тому некоторые основания. Кайлиты очаровательны, но и опасны, многие предпочли бы, чтобы их вообще не было.

Я им, конечно, никакой не папа, но Меланта продолжает считать себя моей женой, и детей настраивает соответственно. Не без задней мысли, как всё у кайлитов — если с ней что-то случится, то забота о её потомстве ляжет на меня. Но пусть лучше ничего не случается, уж больно оно многочисленное.

— Тёма, дорогой! — раскинула объятья Меланта, и я аккуратно прижал её к себе, оберегая круглый большой живот. — Мы так соскучились, ты не представляешь!

Эли, тоже с пузом, обняла меня, куда достала — за ногу. Обе снова беременны на приличном сроке. Впрочем, от ночной экспансии в мою кровать это их не остановит — они чертовски изобретательны. Искусственное осеменение имеет и свои недостатки.

Меланта от постоянной беременности располнела, став уютным таким круглым колобочком, но ей это парадоксально идёт. А вот Эли — всё такая же стройная и очаровательная куколка. Только пузо мячиком торчит.

— Радо вас видеть, хозяин, — вежливо сказало Енька, — я отнесу вещи хозяйки в её комнаты, если вы не возражаете.

— Тащи, Ень, девочки уже там помыли и подготовили свежее бельё.

— Не стоило беспокойства, я бы и само… — но я уже не слушал.

Вокруг меня закручивался водоворот из кричащих на множество звонких голосов детей — старшие мальчики-кайлиты весело обнимались с Конгратом, Вилора самозабвенно тискала Элиных кукольных девчонок, Герда с радостным визгом висла на матери, две юные кайлитки-погодки с криками «Юш! Юш!» восторженно тормошили смущённого Ванюшку. Из-за его рыжей шевелюры они считали, что он им роднее остальных сводных. В общем, я позорно сбежал от всего этого в свой тихий и уютный кабинет. Подожду, пока рассосётся.

— Можно? — в дверь деликатно стукнули, и она приоткрылась.

— Олег! — обрадовался я.

— Ну, ты меня приглашал, и я решил…

— Конечно, конечно! Хорошо, что ты выбрался!

— По суете внизу я догадался, что ты прячешься здесь.

— Всех люблю, — пожаловался я, — но они очень шумные.

— Понимаю, — покивал бывший священник, — коньячку? Я привёз того самого…

— Ты мой спаситель! Сейчас, бокалы достану.

После Возрождения Кафедра, сделавшая ошибочную ставку на Комспас, впала в ничтожество и фактически самораспустилась. А Церковь Искупителя, как ни странно, тот факт, что никакого Искупителя в ближайшее время не будет, пережила спокойно. Людям нужно во что-то верить, и Искупитель из персонализированной фигуры ближнего прицела стал кем-то вроде абстрактного Мессии, который, конечно, грядёт, но пусть пока не сильно торопится, мы подождём, спасибо.

В результате я перестал волноваться о судьбе своих детей. Зелёный продолжил слегка параноить насчёт своего сына. Олег возглавил Библиотеку. Просто в какой-то момент оказалось, что других желающих нет. Возрождение сильно перетряхнуло Мультиверсум, люди заметались в поисках своего места в новой жизни, а Олег своё уже нашёл. Помимо огромного количества документов и книг, а также богатейшего, но, в целом, бесполезного артефактного музея, ему достался во владение и неплохой погреб. Коньяк там отменный. Редкостный просто коньяк.

— Только по чуть-чуть, — предупредил я, — вечер впереди. Иван свои напитки выкатит. Не хотелось бы набраться.

— Ну да, ну да, — засмеялся проницательный Олег, — у тебя же большие планы на ночь.

— Это на меня большие планы на ночь, — уточнил я, — так что не завидуй.

— Вот ещё. Я теперь тоже человек женатый.

— Серьёзно? — обрадовался я. — Решились-таки?

Олег важно кивнул.

— Месяц как обвенчались. И ещё — Лиза беременна. Поэтому я один сегодня.

— Ничего себе! Поздравляю!

Неожиданный союз — после распада Коммуны, Лизавета, её главный врач и биохимик, в поисках новых смыслов и знаний попала в Библиотеку. По протекции Ольги заняла там одну из старых лабораторий, изучала материалы древних исследований, работала, много общалась с Олегом. Да, она из Первых, изобретатель Вещества, которого больше нет и никогда не будет, ей очень много лет, но… Впрочем, кто бы удивлялся, но точно не я, с моей запутанной семейной историей. Вот, нашли своё счастье, надо же.

— Совет да любовь, — сказал я искренне, — выпьем за это!

И мы выпили.

Коммуна, когда реперы перестали работать, а воевать с Комспасом стало не нужно, как-то быстро растеряла моральные ориентиры. Открывшаяся Большая Дорога превратила её из закрытой локали в ещё один придорожный срез. Сначала это привело к массовому паломничеству — всем хотелось посмотреть на загадочную и таинственную Коммуну, про которую ходит столько страшных слухов, а потом, внезапно — к массовой эмиграции. Когда Мультиверсум стал доступен чуть ли ни любому — чтобы выйти на Дорогу, теперь не нужны никакие резонаторы, достаточно самых слабеньких способностей глойти, — многим коммунарам захотелось прогуляться куда-то помимо двух своих городов. И мало кому пришло в голову вернуться к слегка сбрендившему от всего этого Палычу и его новому бесноватому Совету.

Ольга несколько раз навещала бывших соратников, и, наверное, могла бы перехватить управление, но, посмотрев на всё это, махнула рукой и не стала. Уходя, уничтожила мотивационную машину: «Чтобы этот старый одноглазый мудак хотя бы детишкам в мозги не срал».

Коммуна не прекратила существование полностью, но ужалась до исходного ИТИ — Института Терминальных Исследований, где эти самые исследования так и ведутся. Уникальное оборудование и научный коллектив просто так со счетов не сбросишь. Директор из Палыча куда лучше, чем диктатор, а Воронцов и прочие старые научные кадры к нему привыкли.

Марина с Македонцем свалили, забрав в качестве выходного пособия «Тачанку», а после того, как на Ольгу надежды не стало, за ними потянулись и многие другие.

Борух с женой и детьми вернулся на родину, снова тащит службу, так что сможет ли сегодня прибыть — неизвестно. Контора теперь — один из сильнейших центров влияния в Мультиверсуме, он вечно в командировках. О службе говорить не любит, так что подробностей я не знаю. Вроде бы, в отсутствие Вещества, их жуткий Куратор перестал быть главной фигурой, но это не точно. Что-то с ним случилось такое мрачное, что даже Ольга не хочет рассказывать. Не очень-то и хотелось.

— Смотри, вон они! — толкнул меня в плечо Олег. — Прилетели!

За окном кабинета, заслоняя закатный свет, величаво разворачивается, заходя на посадочную глиссаду, наш дирижабль. «Наш» — потому что Иван с Зелёным по-прежнему считают меня полноправным совладельцем. По праву первородства, так сказать. Втроём запустили, втроём владеем. Правда, я всё больше дома сижу, но формально — Первый Навигатор. Другое дело, что после Возрождения навигатор вообще не особо нужен. По большей части «Доброволец» идёт над Дорогой, не включая резонаторы, что позволило увеличить его автономность. Жрут-то они куда больше ходовых моторов.

— Пойдём встречать! — весело сказал я Олегу. — А коньяк прибери, а то Иван расстроится. У него, конечно, тоже напитки отличные, но твой коньяк ему не переплюнуть.

И мы отправились вниз, в сад, навстречу гостям.

Традиция отмечать «День Основателя» появилась как-то сама собой. Когда колокол накрыл белую часть репера, я даже обрадоваться не успел — явился какой-то странный парнишка, сказал: «Еет — пака!» — и мы оказались здесь, у себя в гостиной. Потом выяснилось, что прошло полгода, и в наше возвращение верила только упорная жена Зелёного: «Он всегда за мной приходил, придёт и сейчас». И ещё Настя. Она была уверена, что почувствовала бы, если бы мы погибли. Не знаю, правда ли это, или она просто успокаивала женщин. Так вот, тогда было много радостной суеты, но первый раз отметили мы только годовщину события. С датой долго прикидывали и высчитывали, а потом решили, что время относительно, так что какая, нафиг, разница. Выбрали удобный день приблизительно через год по субъективному календарю нашего дома, который вела всё это время короткими ежедневными заметками Алистелия.

Мораториумы после нашего возвращения остановили. Прятаться стало не от кого, временные лаги затрудняют доступ к Дороге, ну и неудобно, когда ты отправился куда-то, вернулся, а выросшие дети тебя не узнают. Так что все собрались на годовщину точно в назначенный день, его мы и стали потом называть День Основателя.

«Основателями» нас поименовал один из Хранителей, не потрудившись объяснить, что именно мы «основали», когда и как. Но в какой-то момент оказалось, что нас так называет весь Мультиверсум, хотя никто не может сказать, почему. Даже Олег с его энциклопедической начитанностью не сумел найти концов. «Основатели» — это, мол, трое каких-то перцев, типа Демиургов, что-то такое натворивших во тьме веков. Надо полагать, что-то основавших, раз их так называли. Но причем тут мы, и откуда пошла манера нас так называть — до сих пор непонятно. Никаких особых преференций это нам не принесло, даже торговаться на рынке не помогает. Разве что наши с Алькой книжки неплохо расходятся. Многие думают, что приключения там взаправду — но нет, я всё выдумал. Единственная честная книга у меня — история Коммуны, которую я всё-таки дописал. Но именно она никому и не интересна — Коммуны больше нет, плевать все хотели на её историю. Единственный читатель — Ольга — сказала: «Тут многого нет, но это и к лучшему». То ли одобрила, то ли обругала.

Дирижабль завис, остановил моторы, выпустил трап. Ну вот, гости прибывают, скоро пора будет на стол накрывать. Первыми выскочили юнги — Маша и Лёша, дочь Зелёного и сын Ивана. Парочка шустрых, как электровеники, подростков, за которыми глаз да глаз.

— Здрасьте, дядя Артём! С праздничком! А тётя Меланта приехала? А Еньку привезла?

— Привет, молодёжь. В доме они. Не терзайте Еньку, оно от вас отвыкло, поди.

Когда-то они катались на нашем домашнем йети верхом, теперь крупноваты стали, но всё равно каждый раз ловят и тискают любимого лохматика. Умчались внутрь.

А вот и Иван с Зелёным — тащат ящик с бутылками. Обязательный номер праздничной программы — дегустация напитков, произведённых Иваном из разнообразных ингредиентов. Напитки неизменно дивно хороши.

— Здаров, Навигатор, — поставили ящик на дорожку, пожали руки.

— Не засиделся ты тут? — спросил Зелёный. — Не тянет посмотреть сверху на срез-другой?

— Всё может быть, — не стал отпираться я, — глянешь там, что я накопал, есть интересные варианты. Может, и слетаю с вами.

— Сергей! — Настя подбежала, радостно обняла его.

Я иногда даже ревную — она очень тепло к Зелёному относится, и уж всяко более откровенна, чем со мной. Ольга говорит, это нормально, отец, мол, не для того нужен, чтобы девичьи проблемы ему вываливать. А Зелёный ей друг, хоть и старший.

— Привет, красотка, — подхватил он её с земли так, что она весело заболтала ногами в воздухе. — Все хорошеешь? Нельзя же так!

Настя выросла поразительной красавицей. Белые-белые, с оттенком в платину волосы, узкий прямой нос, высокий лоб, правильные и какие-то очень благородные черты лица, идеальная лёгкая фигура с тонкой талией. Ну и, конечно, дивной нездешней синевы глазищи. Откуда такое чудо попало некогда к работорговцам, а затем в Коммуну — неизвестно. Сколько ни болтались мы по Мультиверсуму, нигде не видели народа, к которому она могла бы подойти по фенотипу. Может, не пережил её срез коллапса, кто знает.

— И кто же сохнет по твоим синим глазам? — спрашивал Зелёный. — Есть ли счастливец, которому позволено томно воздыхать тебе вслед?

— Ну, так… Не очень всерьёз, правда, — слегка покраснела тонкой белой кожей Настя.

А мне она ни слова не сказала, кстати. Я знаю, конечно, что таскается к нашей калитке паренёк из местных, несложно догадаться, к кому, но сама — нет, ни за что. «Неважно, пап».

— Помнишь, что я тебе говорил про красоту? — серьёзно говорит ей бортмех. — Как она действует на людей?

Нет, я не подслушиваю. Просто стою неподалеку, а они не шепчутся.

— Да ладно, Сергей, — звонко смеется она, — по меркам аборигенов я уродина. Волосы белые, слишком худая и рост великоват. На меня здесь с жалостью смотрят, представляешь? Спрашивают, чем я болею, что такая худая и бледная!

Ну да, местные красотки — все черноволосые, смуглые, коротконогие и чем шире жопа — тем краше считаются.

Лена и Света вынесли термосумки с едой. Тоже наготовили всякого на праздник. А за ними спустилась и она — Ольга.

Прошло пять лет с тех пор, как мы стояли у мандалы в Первомире, и она была готова рубануть меня УИном, отстаивая свой выбор. Всерьёз или нет — не знаю до сих пор. Не спрашивал. На ней эти годы почти не сказались, несмотря на то, что Вещества больше нет. Ну, может быть, она перестала казаться юной и стала выглядеть просто молодой. Всё так же прекрасна, а я всё так же не знаю, кто она мне, и кто я ей.

— Мама, мам! — бежит Ванюшка.

Не добежав, останавливается, осторожно и медленно подходит. Несмело обнимает. Соскучился и одновременно чуть дичится. Редко видятся, успевает отвыкнуть.

— Здравствуй, сынок, — прижимает его к себе рыжая.

Между нами не было разговора: «Выходи за меня! — Я согласна!». «Не согласна» тоже не было. Мы не расписывались, не венчались, не носим колец. Но у меня со всеми жёнами та же ситуация. Ольгу все считают одной из них. Что считает сама Ольга? Без понятия.

Она прожила тут год, пока кормила Ваньку, а потом просто оставила его мне и Алистелии. Теперь появляется раз или два в месяц, на пару дней.

Алька, золотая женщина, молча уступает ей нашу спальню, но то же самое она делает для Меланты и Таиры. Мы с ними привыкли быть семьёй, пусть даже такой нелепой, и как-то по-разному, но, наверное, любим друг друга. Ольга держится подчёркнуто отдельно.

— Привет, дорогой, — целует в щеку, — как Ванька?

— Как видишь, — потрепал я рыжую голову сына, — растёт. Умнеет. Научился читать. Неплохо рисует. Скучает по тебе.

— Уже читает? Какой молодец!

— По слогам и не очень уверенно, но быстро учится.

«Скучает» она проигнорировала. Ну что же, я так себе отец, Ольга вообще никакая мать, но родителей не выбирают. Зато у него есть брат и сёстры, есть Алистелия, которая любит всех детей одинаково. Надеюсь, вырастет не более травмированным, чем среднестатистический пацан. Люди ко всему приспосабливаются.

— Покажешь мне свои рисунки?

Ванька робко кивает, и они уходят в дом.

А вот и молодожёны, Василиса и Матти. Поженились месяц назад, свадьбу праздновали на дирижабле, я был. Неплохой паренек, урождённый глойти из странноватой бродячей общины, мы спасли его несколько лет назад во время одной экспедиции19. При знакомстве он Василису чуть не застрелил — вот что значит «любовь с первого взгляда». Нашли потом друг друга, и всё завертелось.

После свадьбы они умотали на медовый месяц куда-то по Дороге, Иван переживал страшно. Вернулись, значит.

— Привет, молодые! — поприветствовал я их. — Ещё не готовы увеличить население Мультиверсума?

Матти покраснел и смутился, а Василиса рассмеялась.

— Успеется! У нас пока слишком много планов.

— Ой, подумаешь! Одно другому не помеха. Рожайте, подкидывайте нам, все так делают! Одним больше, мы и не заметим… Меланта, когда ей надо куда-нибудь уехать, оставляет нам своих пачками, не считая. Даже не проверяет потом, всех ли вернули. Мне иногда кажется, что парочка потерялась, одичала и живёт где-то в саду, воруя еду из кошачьей миски. Там ночами кто-то всё время шуршит в кустах.

— Мы подумаем над этим! — сказала Василиса, а Матти покраснел ещё больше.

Они тоже собрались уйти в дом, но я остановил.

— Погоди, Вась, там твои поклонники идут.

С тех пор, как Василиса наладила первые контакты с аборигенами, они её уважают безмерно. Считают кем-то вроде посла доброй воли, или чёрт его знает кем ещё. Их бывает сложно понять. Туземцы продолжают во исполнение древних обетов убирать город, охотно поставляют нам продукты, но обычно стараются держаться в отдалении. Робеют. Понятия не имею, кто их надоумил приносить нам подарки на День Основателя, но вот уже четвёртый год таскают. И сейчас несут — солидные пузатые мужички, забавно смотрящиеся с плетёными цветными корзинами. Внутри — символические дары, знак уважения. Домашний сыр, домашний хлеб, копчёное мясо, местное вино (довольно среднее), местное пиво (кислая дрянь).

Мы всегда отдариваемся в ответ, вот Алька с Настей уже несут такие же корзины на возврат. Внутри табак, специи, чай, кофе, пара бутылок бренди «Иван мэйд» — его очень уважает здешний старейшина. И главное, ради чего всё это затеяно — заряженный акк. Он обеспечит их скромные потребности в электроэнергии на следующий год. Потому что традиции традициями, а лояльность аборигенов на пустом месте долго не держится.

Гости искренне обрадовались Василисе, она у них символ добрососедских отношений. Мужички степенно поклонились, и я увидел, что за их спинами скромно топчется некий юноша. Ага, знакомая физиономия.

— Это он, — громко прошептал за моей спиной Зелёный Насте, — твой местный воздыхатель?

— Да, — тихо ответила она, — Тирен зовут.

— Пригласишь?

— Нет, не пойдёт, стеснительный.

— Ничего, симпатичный, глазки умненькие…

— Сергей, ты прям как про щенка какого-нибудь! — возмутилась Настя.

— Ой, не бери в голову, Настюх. Лишь бы тебе нравился. Но, если он тебя обидит, я ему обижалку мигом откручу…

— Сергей, я могу за себя постоять, ты знаешь.

— Знаю, знаю. Но если что — только свистни.

— Спасибо, я ценю.

Ему, значит, свистнет, а отцу, хоть и приёмному, нет. Ну-ну. А я, между прочим, за неё тоже… Сделаю что-нибудь. Ну, или Таиру попрошу.

Таира явилась последней, когда все уже садились за большой сборный стол. Его пришлось накрывать в саду, в гостиной места не хватило. Там организовали отдельный, детский, от которого уже доносились визги, крики и хохот.

Пыльная, грязная, на чумазом лице белый след от защитных очков, чёрные волосы туго затянуты в узел, на плече винтовка. Обняла, прижала крепко — рада. Пахнет потом, гарью, порохом и альтерионской ранозаживляющей мазью.

— Ранена?

— Ерунда. Сейчас душ приму и спущусь к вам.

— Мама, тхе крэвэтц порат! — увидел её Конграт.

— Су купоре, сын. Осторожно, я вся пыльная…

Он, не слушая, обнял её так, что пыль с дорожной куртки поднялась облаком.

— Беги пока к детям и не переживай — я на этот раз надолго.

Ушла к себе. Надолго? Интересно, почему. У нас планы?

Македонец и Марина, неразлучная пара лучших киллеров Мультиверсума, поприветствовали собравшихся и отправились за ней — им тоже душ не помешает.

Ну, вроде все в сборе. Можно начинать.

Когда все наелись и сказали первые тосты, пошли разговоры — кто, да что, да как. Ольга, оказывается, была в Альтерионе, решала какие-то глобальные вопросы. Передала Зелёному «горячий привет от его подружки», отчего тот смутился, а его жена нахмурилась. А мне передала деньги — от Андрея. Он, восстановив гражданство Альтериона, занимался там, помимо всего прочего, изданием моих книг. Высылал роялти с вот такими оказиями. Сына они с Эвелиной вылечили, а претензии местных властей к ним сняты, потому что и властей тех больше нет, да и вообще у Альтериона тоже рыльце в пушку. Их изуверские портальные технологии перестали работать, но это живодёрство, став общеизвестным, сильно подмочило им репутацию. Открывшийся Дороге мир заметно изменился. «Дело молодых» заглохло, как только оказалось, что общедоступный Мультиверсум даёт мзее возможность легко свалить в более лояльные срезы. А без них, внезапно, ничего не работает, сколько юного энтузиазма ни приложи. Подружка Зелёного, Криспи, рулит там Советом, но это и всё, что я про неё знаю. Сам он не любит говорить на эту тему. Что-то непросто там у них сложилось.

Зато про Родину Зелёный рассказывал много и интересно.

Самый большой и населённый мир Мультиверсума стал донором для пустующих срезов. Когда проводники поняли, что для них теперь открыты не только узкие щели из гаража в гараж, а всё изобилие многомерного фрактала Дороги, то почти сразу сообразили, что лучший бизнес — это не мелкая контрабанда, а караваны переселенцев. Кроме того, для выхода на Дорогу оказалось достаточно самых слабеньких способностей, которые внезапно обнаружили в себе очень многие. Поначалу было много недоразумений и даже жертв, но потом всё как-то наладилось. Пока правительства спохватились, население уже здорово убыло, а имеющая большую фору Контора сумела первой оседлать потоки и наладить контроль. Теперь они — структура, сохраняющая Единство Человечества в Мультиверсуме. Да, вот так пафосно. Как это реализовано практически, я не понял, потому что мы оба были немного выпимши. Но имея финансы, транспорт, оружие, людей и организацию, можно много чего добиться.

Сам Зелёный с семьёй живут теперь в башне, которая, как ни странно, так и осталась за ним. Кросс-локусы, будучи частью дороги, работают, как работали, так что гаражный переход в их распоряжении, и старшая дочка даже учится в школе. Правда, заочно, на домашнем обучении. Младший, Тимоха, которого чаще зовут «Инженер», чем по имени, отказался категорически. Сказал, что ему скучно. Он будет лучше возиться со своими конструкторами, которые, вбирая в себя части разных наборов, становятся всё сложнее и сложнее.

— Я иной раз уже и сам не понимаю, что он такое делает, — жаловался слегка нетрезвый бортмех. — Соберёт какую-то мандулу, она стоит потом и что-то в себе крутит. День крутит, два, три… И батарейки в ней нет, что характерно! И ощущение от неё такое, знаешь, как от мораториума было. Не взорвётся, спрашиваю, эта хрень к чертям? Нет, отвечает, не должна. И что с этим делать?

Мы с ним, два любителя тишины, ушли ко мне в кабинет, где втайне от ревнующего к своим напиткам Ивана, потягивали Олегов коньячок. Сергей просматривал подготовленные мной выписки, что-то откладывал в сторону. Что-то, поморщившись, кидал в холодный камин.

— Вот это интересно, это можно проверить, — бормотал он иногда. — И вот здесь вполне могло остаться что-то ценное. Место глухое, никто ещё не добрался… Стоп, а вот это что такое?

Я глянул на сшитые степлером распечатки, которые он держит в руке.

— Это Алька переводила. Скорее всего, иносказание, как все мелефитские тексты, но мне показалось любопытным. Выкинь, если считаешь, что чушь.

— Чушь, — сказал он, — кроме вот этого. Тут упоминается энергокристалл.

— Это Алистелия так решила, по контексту. Вольность перевода. В оригинале там какой-то возвышенный образ большой литературной ценности.

— И его там достают из мораториума.

— Это художественное произведение, — напомнил я. — У мелефитов всё сложно, и ни одного слова в простоте.

— Нет, понимаешь, тут странное совпадение. На днях мы с Иваном сидели, обсуждали, где ещё поискать кристаллы для маяка. Для Дороги маяки уже не нужны, но акки-то заряжать надо. Мы прилично кристаллов нашли по заброшкам, но дохнут один за другим, ну, ты в курсе.

Я кивнул, я в курсе. Зарядка акков приносит Зелёному как владельцу башни очень приличный доход, а главное — даёт халявную заправку нашего дирижабля. Контора имеет с акков свой процент, но всё равно на жизнь хватает. Не будет кристаллов — вообще непонятно, что с дирижаблем делать.

— Так вот, я такой спрашиваю: «Знать бы, что это такое, кристаллы эти! Сообразили бы, где их искать…» А рядом Тимоха сидит, крутит свои планочки с осями, мастерит что-то, как всегда. Он вдруг и говорит: «Это сжатое время». Сказал и замолк. И не добьёшься от него больше ничего. Ну, у него бывает, ты знаешь.

Я знаю. Странный он, сын Зелёного. Так вроде пацан как пацан, но иногда выдаст что-то, хоть стой, хоть падай.

— И что? — спросил я.

— А то, что если это действительно сжатое время, что же его сжимает, как не мораториумы? Не зря от их работы такой временной лаг возникает. Мы думали, это основная их функция, но если это просто побочка? А на самом деле, они растят в себе кристаллы?

— Ну, вообще-то в этом есть некая странная логика… — признал я.

— Так, — воодушевился Зелёный, — а пошли посмотрим? Я в нём как-то раз ковырялся, но искать кристаллы мне в голову не приходило, конечно. Впрочем, если они там, то я знаю, куда смотреть. У тебя есть фонарь и стремянка?

— Что, вот так, прямо сейчас, ночью?

— Ещё и одиннадцати нет, какая ночь? Пошли, что тут идти-то? Я не усну, пока не убежусь. Убедюсь… Убе… Не посмотрю, в общем.

Если Зелёному чего встряло, то фиг его остановишь. Спустились в гостиную, где из последних сил добешивались уставшие дети.

— Юш, Конг, Инженер! — повелевала рыжая Герда. — Сейчас мы пойдём ловить Еньку! Чур, я первая на нём катаюсь!

Бедное Енька.

Я нашёл в кладовке фонарь и стремянку, мы вышли в сад, и там Зелёный осчастливил своей идей остальных.

С нами увязались Иван и Василиса — не могли наши технари пропустить такой аттракцион. И Настя — кажется, её кто-то терпеливо ждал в кустах на другой стороне улицы. Кто-то, кого она очень убедительно не замечает, но даёт шанс подойти. Лучше бы, правда, пригласила за стол, не съедим же мы его. Не такие уж мы и страшные, Основатели…

— Я бы вот тут попробовала, — сказала залезшая на стремянку вместе с Зелёным Василиса, — смотрите.

Мы все были выпимши, нам было весело и интересно.

— Если считать, что куб внутри такого же размера, как мы привыкли, то он вот здесь.

— Похоже на то, — признал Иван, глядя на дочку с отцовской гордостью.

Зелёный не раз говорил, что Василиса умница и механик отличнейший, хоть и самоучка. Природный талант и наследственность.

— Если его извлекать, то только вверх, вот здесь. Эта часть откидывается… — она потянула на себя ажурную опору. — Вот, видите, здесь шарнир?

— Вась, не спеши… — сказал Иван, но было поздно.

Зелёный ругнулся, дёрнулся что-то остановить рукой — но тоже не успел. Механизм стремительно начал раскручиваться, как часы со слетевшим стопором. Колёсики крутятся всё быстрее, тяги летают, как сумасшедшие, от нарастающего гула начинает вибрировать земля.

— Ой… — сказала сдавленно Василиса.

— Вот тебе и ой… — мрачно ответил Иван. — Ручонки шаловливые…

— Извините, я не…

— Бонг! — гулко сказал механизм и начал останавливаться.

— Всё, блин, поломали, рукожопы, — сказал Зелёный.

— И что теперь? — спросила Василиса.

— А я знаю? Надо хоть глянуть, не зря ли.

Он откинул верхнюю часть механизма и заглянул внутрь кубической ёмкости.

— Ну что там, что? — волновалась девушка.

— Как тебе сказать… С одной стороны, теория была верной. Тут был кристалл.

— Был? — испуганно спросила она.

— Ага, — кивнул бортмех, рассматривая механизм изнутри, — но вынимался он не так. Надо было, во-первых, опустить вот этот стопор, во-вторых, выдвигать вместе с ёмкостью сюда, влево-вниз, видишь?

— Вижу… — упавшим голосом сказал Василиса.

— А теперь там только пыль. Сжатое в нём время выдавило обратно. Я даже представить себе не могу, какая бездна энергии освободилась разом. Это, я не знаю… Как взрыв сверхновой, наверное.

— И куда она ушла? — заинтересовался Иван.

— А я знаю? — повторил тот. — Но кристалла там больше нет. Если собрать эту штуку обратно, запустить и подождать лет тыщу, наверное, вырастет новый. Но это не точно.

— Обидно, — констатировал капитан.

— Простите меня, простите, — расстроилась девушка.

— Плюнь, Васильиванна, с каждым могло случиться, — великодушно сказал Зелёный, но видно было, что ему тоже досадно.

— Что случилось? — из темноты к нам бежит отставшая, не иначе как для приватной беседы с поклонником, Настя.

Лицо её в свете фонаря совершенно потерянное, бледное и изумленное, а ещё — с ним что-то не так, и я не могу понять, что именно.

— Ну, мы тут, в общем… — сбивчиво начал пояснять Иван.

— …Плюшками балуемся, — закончил его мысль Зелёный. — А что такое?

— Я больше не чувствую Мультиверсум! — дрожащим голосом сказала она. — Как будто его нет. Хуже — как будто его никогда и не было! Ни его, ни Дороги… Ничего!

— Настя, — тихо сказала Василиса, — твои глаза!

— Что «мои глаза»?

— Они голубые. Или всё же зелёные?

Дочь повернулась, и я понял — из её глаз ушла пронзительная кобальтовая синева. Теперь они снова цвета холодного морского льда, перелив голубого в зелёный. Как были до всей этой истории.

— Это куда же нас закинуло? — почесал седеющую голову Иван.

— Спроси лучше «когда», — ехидно сказал бортмех. — Мы только что пульнули куда-то несколько тысяч лет. Или пульнули на несколько тысяч лет себя? Знаешь, Настя, а ты, может быть, права. Может, и не было никогда никакого Мультиверсума. Может, он только будет. Вот с этого места и начнётся.

— А как же мы? — спросила Василиса.

— А что «мы»? Мы уже свою роль сыграли, господа «Основатели».

— Юш, Конг, Инженер! — послышалось издали. — Держите его! Енька, ну, пожалуйста, только вокруг сада!

Дети явно вырвались из дома на оперативный простор. Спать бы им пора, но как загонишь?

— Вот, — махнул рукой в темноту Зелёный, — они вырастут, это будет их история.

Серый фрагмент

— Похоже, этот пустой, — сказал Иван, задумчиво рассматривая башню маяка в бинокль. — Дверь открыта, всё мхом заросло каким-то.

— Плевать, — ответил я, — зато местных нет.

— Я, кажется, уже и аборигенам был бы рад, — вздохнул Артём, — а то мы совсем одичали. Посмотрели бы на живых людей.

— А они бы посмотрели на нас, — ответил я. — Как всегда — в прицел. Нет уж, не надо нам такого счастья. Замучился дырки в обшивке латать. А еды раздобудем, вон, Таира уже на низком старте.

— Я видела оленей, — кивнула горянка, — будет мясо.

— Мясо, — продолжал жаловаться на жизнь навигатор, — а я бы не отказался от сыра. И кофе. И…

— …И официанта, наливающего в бокал красное сухое, обернув бутылку чистым полотенцем, — буркнула Ольга. — Фантазёр.

— Малый ход, экипаж, заходим на глиссаду. Всем внимательно.

— Есть малый, — ответил я, — Василиса, готовься опускать грузовой трап. Будем выгружать УАЗ, пусть Таира с Матти метнутся на охоту. Пешком гулять — времени нет.

Девушка кивнула и пошла в трюмное отделение. Называть «Васькой» барышню старше двадцати лет язык уже не поворачивается. Совсем взрослая, вот и молодого человека её с собой возим. Скоро, поди, сделают капитана дедом. Иван иногда ворчит, но мне Матти нравится — распиздяй, конечно, но кто в двадцать лет не распиздяй? Зато влюблён в нашу мотористку настолько, что без колебаний последовал за ней на борт. Это дорогого стоит, с учётом, что мы, чем дальше, тем больше, напоминаем себе экипаж «Летучего Голландца». Бессмысленностью нашего бесконечного путешествия и ощущением, что мы все прокляты за свое упрямство.

— Машине стоп, — командует капитан, — вперёд, на подвиги. И лучше бегом, а то будет как в прошлый раз.

В прошлый раз протелились — и преследователи нашли нас раньше, чем мы успели набрать полный заряд. Пока вырубили, пока демонтировали кристаллы… Бросать их нельзя, без них нам конец. В общем, уходили уже под огнём, чудом все живы. Повезло, что первыми пришли рейдеры, у них был всего один пулемёт, и тот лёгкий. От Коммуны бы так легко не сдёрнули… А дырки что? Дырки я заварил. Дело привычное.

Мы с Артёмом ломанулись вниз по трапу бодрой трусцой. Одновременно зарычал мотор, и по грузовой аппарели съехал в густую траву УАЗик. За рулём Матти, рядом с ним — Таира с винтовкой в руках. Наши охотники. Замороженное мясо в холодильниках ещё есть, но мы уже научены горьким опытом — пополнять припасы надо всегда, когда предоставляется возможность. Бывало, что нас гнали, не давая передышки, неделями. Кладовые опасно пустели, бак с технической водой показывал дно, приходилось питаться одной кашей и ограничивать гигиенические процедуры для пассажиров.

Маяк действительно «пустой» — двери не заперты, проходы вниз и вверх открыты, всё вынесено подчистую до голых стен. Верный признак того, что — ну, разумеется! — кристаллов нет. Их почти нигде уже нет, а так, чтобы оба — и вовсе один шанс на… Сколько мы там осмотрели? На много, в общем. Один раз сорвали куш — полностью исправный комплектный маяк. Срез там, правда, был — до сих пор иной раз в кошмарах снится. Аборигены самоубились так изобретательно и страшно, что даже ко всему привычная Ольга молчала потом двое суток. Зато — два целеньких кристалла, как с куста. Тогда нас ещё не научились находить так быстро, и мы, тщательно избегая приглядываться к окрестностям, залили под пробку энерготанк дирижабля и зарядили все акки. Уходя — сняли кристаллы. Впервые. Подумать только, когда всё начиналось, мы восстанавливали маяки, а теперь — грабим. Про то, чтобы включать сигнал, давно уже речи нет — ещё не хватало вопить на весь Мультивесум: «Мы тут!». Нас и без этого находят с каждым разом всё быстрее.

Мы вынули из сумок кристаллы, я разомкнул ферму привода, Артём их вставил. Привычная операция. Вскоре энергосъёмник затрещал сеткой разрядов, а мы, включив зарядный терминал, поспешили наружу. Дирижабль, аккуратно подрабатывая пропеллерами мотогондол, наползает хвостовым отсеком на башню — стыкует приёмный интерфейс. Иван смотрит с прогулочной палубы, командуя в переносную рацию — значит, на рычагах Машка с Лёшкой. Юнги тренируются, пока обстановка спокойная. Теперь они — младшие курсанты в экипаже, Настя и Василиса уже в полных правах. Второй навигатор и второй механик. Настю, если честно, можно смело считать первым — она, как беглый Корректор-расстрига, куда лучше чувствует Дорогу, чем её папаша — довольно посредственный, между нами говоря, м-оператор. Ей бы по основному профилю мир спасать — но куда там. Культу Искупителя глубоко плевать, что она приёмная. Дочь Основателя — значит, обязана Искупить. Приходится ей с нами болтаться, хотя скоро двадцать барышне. Красива она стала настолько, что даже у меня иной раз сердце ёкает, а толку? Чёрта с два это сделало её счастливой.

Пассажиры, пользуясь случаем, гуляют. Гондола, когда-то казавшаяся нам такой просторной, комфортной и роскошной, теперь напоминает коммуналку. Места пока всем хватает, но пробежаться ногами по настоящей земле — дорогого стоит. Тем более — искупаться в море. Ленка, любовь моя рыжая, машет мне полотенцем, пробегая мимо в купальнике. За ней — Светлана, жена Ивана и Ольга — э… кто-то там Артёма. «Мать его детей», точнее всего. Если сплетничать о запутанных семейных отношениях нашего навигатора, то самая «прям жена-жена» ему, пожалуй, Алистелия. Вон она, пасёт выводок детей, не разделяя, где чьи. Старший в их компании — мой сын, ему в этом году будет семь, если мы сможем как-то определиться с календарём, временной линией и последствиями жизни под сенью работающего мораториума. Теперь у всех возраст плюс-минус лапоть, так вышло. Вон он, сидит на берегу, строит приливную станцию из камешков и веточек. Его даже Ленка чаще зовет Инженером, чем по имени. Младшая — двухлетка Марина Артёмовна, второй ребенок Ольги. И всё же, хоть и не моё это дело — любовь у писателя, пожалуй, всё-таки с Алистелией. Это даже слепому видно. Уникальная тётка, повезло Артёму с ней. И умница редкая, и характер покладистый до изумления. Не ревнует к Ольге вообще. А вот та нет-нет, да и цыкнет на неё ядовитым зубом, хотя это хуже, чем котика пинать. Котик хоть в тапки нассыт потом, а Алька даже не обидится.

Ольга всё ещё хороша, и даже сейчас, после двух родов, не могу не проводить взглядом нижнюю часть её купальника. Но простить того, что больше не выглядит на двадцать, она нам с Артёмом не может посейчас, хотя пять лет прошло. Можно подумать, не её красивой задницей тот рычаг включило…

Дирижабль пристыковался, пошла зарядка. Надеюсь, на этот раз успеем набрать полный. Когда удастся в следующий раз — не угадаешь. Этот маяк — один из последних, обозначенных в лоции Первой Коммуны. Теперь он тоже засвечен. К некоторым мы возвращались, и даже не один раз — особенно в тех местах, где нет местных и трудно долго держать засаду. Но с каждым разом это всё опаснее. Культ Искупителя втягивает в себя новые силы, и жаждущих крови наших детей становится всё больше.

Вот они, носятся, глаза выпуча, Искупители наши. Тимоха Сергеич по кличке «Инженер» бросил свою приливную конструкцию, догоняет натрясшего туда песка Ваньку Артёмыча. Этот весь в Ольгу, рыжий и вредный, но отчаянно храбрый. Даже на Конграта, боевитого сына Таиры, черноглазого и черноволосого, наскакивать не боится. Хотя у того насчёт в лоб закатать — вообще не задержится. Весь в маму. Сильный пацан, легко поднимает на плечи любую из двух сестёр — хоть белобрысую Вилору, хоть рыжую Герду. Они его за это, насмотревшись старого фильма, дразнят «Кинг-Конгом». Но любя. Его сложно не любить: весёлый и добрый, вспыльчивый, но отходчивый.

— Инженер, отпусти Ванюшу! — волнуется Алистелия.

— Юш, Юш! — смешно переживает его младшая сестра за сохранность брата. В воду не лезет, боится.

— Макай его, Конг! — подзадоривают две шестилетки. Эта троица вообще очень дружная, Тимоха и Ванька с Маринкой чуть сбоку всё же.

Наконец все кучей с хохотом валятся в прибой. И вот этот детский сад хотят под нож? Не дождётесь.

Чёрт его знает, как так произошло, но Культ Искупителя окончательно превратился в кровавый пиздец самого инфернального толка. Дзен-сатанизм какой-то. Мы неспешно летали по Мультиверсуму, восстанавливали маяки, торговали тем-сем попутно, брали поисковые и спасательные заказы, подбирали в заброшках, что плохо лежит, и чувствовали себя прекрасно — а оно где-то зрело. Зрело-зрело, и прорвалось таким мутным фонтаном, что нам осталось только бежать, прихватив семьи. Вот, бежим с тех пор. Летающий ковчег, точнее, «Летучий голландец». А как иначе, если все уверены, что Мультиверсум спасёт кровь наших детей? Уже не какого-то конкретного — а всех и каждого. Включая Ольгиных, Ивановых и даже приёмную Настю.

Сначала речь шла о том, чтобы найти среди них Искупителя и отправить «Искуплять». Как именно — не уточнялось. К нам с этим почти вежливо подъехала Кафедра, а Конгрегация, к которой мы обратились за разъяснением, внезапно её поддержала. Давайте, мол, дорогие Основатели, подайте нам Искупителя, кровь от крови и плоть от плоти вашей. Раз уж выбрали вы этот путь. Мы не стали объяснять, что путь этот жопой накрылся в буквальном смысле. Мы сказали: «Спасибо, что-то не хочется». Но не сильно напряглись, решили, что недоразумение. Однако не тут-то было. Пока мы мотались по маякам, оказалось, что искупать надо уже непременно кровью.

«Принесите-ка мне, звери,

ваших детушек,

Я сегодня их за ужином

скушаю!»…

Чёртов Сандер, который выдернул нас оттуда, не дал мне закончить и стать Искупителем самому. «Еет — пака!» — и мы уже сидим такие в гостиной, почти высохшие, слегка безумные, но не при делах. И оказывается, что нас тут полгода не видели и уже почти списали в безвозвратные. То ли мораториум так раскочегарился, то ли не стоит играть с мироформирующими силами.

Теперь ситуация достигла апогея, и считается, что надо просто убить их всех, без условностей. И как только последний погибнет, будет всем счастье. Мы, разумеется, против, но Мультиверсум куда меньше, чем казалось. В какой бы глухой угол мы ни забивались в надежде пересидеть, нас находили раз за разом. Теперь стараемся нигде не останавливаться, живём на дирижабле, вечно в движении. Сейчас Иван и два юнги на вахте: глазастая молодёжь с оптикой на верхней палубе, а капитан — у экрана локатора. Если что — рявкнет сирена, побежим, сломя голову, на боевые посты. Не драться — убегать. Хотя изящный абрис гондолы изуродован противопулевыми бронещитами, а прогулочная галерея превратилась в орудийную палубу с двумя «Утёсами» с каждого борта, мы всё равно чертовски большая, медленная и уязвимая мишень.

И у нас дети.

Коротко крякнул ревун оповещения, подавая сигнал «Все на борт».

— Подозрительная активность в эфире, — сказал Иван в моей рации.

— На что похоже? — спросил я, жестами подгоняя кинувшегося отключать башню Артёма.

— На захват системой наведения ПВО, — мрачно ответил капитан. — Но у нас нет противорадарных систем, и я не уверен. Так, шумнуло что-то. Я подводник, а не лётчик, вообще-то. ПВО у нас не в приоритете… Если бы не мёртвый эфир, я бы ничего не заметил.

— Лучше перебдеть, — поддержал его я, — если ложная тревога — вернёмся.

Мимо меня деловито, не бегом, но быстро прошли женщины, вытираясь на ходу и подгоняя недовольных детей.

— Как заряд? — спросил я.

— Плохо, — после паузы сказал Иван. — Сорок семь процентов. Лёша, Маша — отстыковка, — скомандовал он в сторону, — спускаемся на высоту трапа.

Зашелестели на самом малом ходу пропеллеры, дирижабль отплыл от башни и медленно опустился, одновременно выдвигая трап и грузовую аппарель. Молодцы детишки, неплохо натаскались. Если что, не страшно и на вахту поставить.

Быстро взрослеют наши дети.

Выбежал из башни с сумками Артём, поднялись по трапу женщины с детьми, последней зашла, Алистелия — неся на руках протестующую громким рёвом против нештатного окончания прогулки Маринку. Я остался на прогулочной палубе гондолы — ждал УАЗик с охотниками. Подошли Ольга и Василиса — встали за пулемётами левого борта. Это их места по боевому расписанию. Два других места — Таиры и Матти, но мы их как раз и ждём.

— Василиса, перейди пока на правый, — сказал я девушке.

Она кивнула и перешла, заняв стрелковый пост рядом со мной. Лицо строгое, губа закушена — волнуется за Матти. Мы его пять лет назад спасли, подобрав застрявшего в пустом срезе без энергии20, вернули домой, и они с Васькой виделись потом несколько раз, случайно пересекаясь на ярмарках. А в девятнадцать он сбежал из дома с цыганами, чтобы найти свою зазнобу. И, что самое смешное, нашёл. Впрочем, мы тогда были известной компанией. Нас уже все знали, но ещё никто не хотел убить. Золотое было времечко.

— Иван, что слышно? — спросил я специально для неё.

— Охотники задерживаются. Грузят добычу.

— Скажи, пусть бросают к чертям и валят. Что-то у меня дурное предчувствие.

— Уже едут. Погрузились. Расчётное время — пять минут.

Это Таира, точно. Упрямая, добычу не бросит. А Матти её робеет. Правильно, кстати, делает.

— Зелёный, тут… — голос у Ивана озадаченный, — вызывают тебя. По открытому каналу, голосом. Подойди в рубку.

Я оглянулся — сверху было видно, как вдали облачком пыли мчится по целине, не жалея подвески, УАЗик. Пара минут плюс погрузка — и можем отчаливать. Есть ли у нас эта пара минут?

— Здравствуйте, Сергей, — сказала рация таким знакомым, полным вкрадчивой укоризны, голосом.

— Анатолий Евгеньевич! — с насквозь фальшивым энтузиазмом поприветствовал я своего бывшего (Или нет?) куратора.

Нас догнала Контора. Это даже хуже Коммуны. Коммуна, хотя и превратилась, в полном соответствии с диалектическим законом единства и борьбы противоположностей, в этакий Комспас 2.0, хотя бы не располагает дальнобойным ПВО. А Контора, обзаведясь штатными военно-полевыми глойти, легко перебрасывает по Дороге штурмовые отряды с прекрасной современной техникой. Например, ЗРПК «Панцирь-СМ» на автомобильном шасси, который, если верить открытым ТТХ, пуляет ракетами аж на 40 км. В такую большую и красивую мишень, как наш «Доброволец», точно не промахнётся.

— Сергей, во избежание печальных недоразумений хочу сразу предупредить, что ваш летательный аппарат захвачен системой наведения и, если вы попытаетесь скрыться, мы будем вынуждены вас сбить. Ракета прилетит раньше, чем вы сможете уйти на Дорогу.

Я покосился на Ивана, тот только развёл руками. Ах, ну да, он подводник, а не зенитчик.

— Зачем вот это всё, Анатолий Евгеньевич? — спросил я с печалью в голосе, лихорадочно пытаясь придумать какой-то выход. — Неужели вы тоже верите в это мракобесное Искупление Кровью? Мальчики кровавые в глазах стоять не будут?

Пол под ногами едва заметно вздрогнул — УАЗик на борту, аппарель закрывается. Мы готовы драпать — но страшно. Не знаю, сколько летит ракета, но нам нужно хотя бы пара минут на то, чтобы набрать скорость и высоту для ухода.

— Ну что вы, Сергей! Разумеется, мы не сторонники деструктивного сектантства, охватившего Мультиверсум. Более того, мы даже знаем, кто его кормит, зачем и на чьи средства. Если бы вы не упрямились и приняли наше предложение работы, то сами бы давно просчитали центры влияния, вы же умеете.

— А потом ваши начальники продали бы моего сына Кафедре за интересную технологию или Коммуне за остатки Вещества.

— Сергей-Сергей, ну почему вы такой параноик?

— Умный потому что, — отрезал я. — Так чего вы хотите, если не крови младенцев?

— Ваши прыжки от маяка к маяку навели наших аналитиков на интересную мысль. Они уверены, что, раз вы до сих пор не рухнули где-то без энергии, то у вас есть комплект кристаллов. Вы их ставите, заряжаетесь и забираете с собой, отнюдь не заботясь о сохранности Мультиверсума и поддержке Дороги. Это очень эгоистично, Сергей.

— Мультиверсум дружно желает нам мучительной смерти, а по Дороге за нами гоняются все, кто умеет ей пользоваться. Мы больше не мотивированы к сотрудничеству, Анатолий Евгеньевич, извините.

— Понимаю и даже отчасти сочувствую. Но вынужден настаивать. Верните кристаллы. В противном случае будут совершенно ненужные ни нам, ни вам жертвы. Сейчас я подъеду, не стреляйте, пожалуйста.

— Движение северо-северо-восток, — сказала по рации Василиса. — Цель одиночная, наземная, быстрая.

— Не стрелять, — быстро ответил капитан.

Мой куратор прибыл лично, на шустром разведбагги с водителем. Снял шлем и защитные очки, разулыбался так, как будто я его любимый племянник. Радуется. А что бы ему не радоваться? Нас весь Мультиверсум ловит, а поймал — он. Снял перчатку, протянул руку. Я пожал, не стал делать глупых жестов. Смешно выпендриваться, когда на твоих детей ракеты навели.

— Забирайте, — я подал ему квадратные сумки-чехлы с кристаллами.

Он с интересом заглянул, зачем-то постучал по ним пальцем, покивал довольно.

— Вы случайно не научились определять, на сколько их ещё хватит?

— Нет, — честно сказал я.

Увы, мы сами потеряли уже два кристалла, рассыпавшихся в пыль при попытке использования, и они на вид ничем не отличались от других.

— Жаль, жаль. Впрочем, неважно. Рад был увидеться. Не смею задерживать, вам наверняка хочется покинуть это место как можно быстрее. Да и нам стоит занять оборону — мы прибыли первыми, но наверняка не последними.

— И вы не скажете, как нас нашли?

— Право, Сергей, — засмеялся он, — вас только слепой не найдёт!

— И вы дадите нам уйти? Не станете сбивать, задерживать, шантажировать детьми?

— Ну что вы, — обиделся он, — разве я когда-нибудь давал повод обвинять меня в несоблюдении договоренностей?

— Нет, извините. Был неправ.

И правда, не давал. В вольной и расширительной их трактовке — сколько угодно, но не в прямом нарушении.

— Я вам больше скажу — все мои предложения до сих пор в силе, и ваша башня до сих пор ждёт своего владельца. Но, понимая ваше недоверие…

Я покачал головой. Чёрта с два я сам загоню нас в эту ловушку, как бы привлекательно она ни выглядела.

— В общем, я даже не буду спрашивать, есть ли у вас ещё кристаллы. Но, если вдруг есть, то у следующего маяка, к которому вы собираетесь сейчас вернуться, вас ждёт засада Коммуны. Моё начальство вполне устраивает ситуация, когда все гоняются за вами, забыв про остальное, и оно не обрадуется, если вас всё-таки сцапают. И детей, согласитесь, будет жалко.

— А откуда вы знаете, к какому… Ах, ну да! — я чуть не треснул себя по башке за тупость.

— Догадались? — засмеялся куратор.

— Конечно. Спасибо. Прощайте.

— До свидания, Сергей, до свидания!

Ну, разумеется, нас просчитали. Если достаточно долго мониторить наше движение от маяка к маяку, то вполне можно строить вероятностные экстраполяции, постоянно уточняя их новыми данными. Модель построится достаточно быстро даже на относительно скромных компьютерных мощностях Коммуны, не говоря уже о распределённых сетевых вычислителях Конторы. Велик Мультиверсум, а сбежать некуда.

— Можно кидать кубик, — пытался объяснить я на пальцах теорию вероятностного прогнозирования, — или использовать таблицы случайных чисел. Это усложнит им задачу, но, при достаточном объёме данных и вычислительных ресурсов, вероятность снизится не радикально.

— Не понимаю, — сказал Артём, — как это вообще возможно? Мы сами не знаем, куда полетим, а они знают?

— Просто поверь мне, — вздохнул я, — мир псевдослучаен. Пытаясь осмыслить, сломаешь голову, но это работает. Если мы принимаем решение на основании логики — нас просчитывают точно. Если кидая кубик — то с некоторой вполне приемлемой вероятностью. То есть не «они придут к этому маяку», а «они придут к одному из этих шести». Цифры взяты с потолка, простите, некогда считать точнее. Взять под контроль шесть маяков не так уж сложно, учитывая цену вопроса.

— И что же нам делать? — спросила Ольга.

Мы собрались в большой кают-компании, тут помещаются все, включая детей и двух котов. Дирижабль висит над Дорогой, не выходя в срез. Так нас не найти и не достать, но это требует постоянной работы резонаторов, а значит, жрёт энергию.

— У нас есть ещё один маяк, про который никто не знает, — напомнил капитан. — Его они не просчитают, верно?

— Это так, — подтвердил я, — но это сработает один раз. Мы его засветим, и всё. Хорошо, если успеем зарядиться полностью, но и это без гарантий. А дальше что?

— Сколько у нас кристаллов? — поинтересовалась Василиса.

— Последний комплект, — ответил Иван.

— Может, всё-таки воспользоваться предложением Меланты? — робко высказался Артём.

— Мы это уже обсуждали, дорогой, — резковато ответила Ольга.

Меланта не пожелала скитаться с нами. Оставив Артёму дочь, она отправилась в срез Эрзал, где договорилась с хозяином лабораторного комплекса о взаимовыгодном сотрудничестве. Артём её регулярно навещал, пока это не стало опасно — и даже пару раз после. Кайлитка стала круглая, как колобок, но всё равно очень мила. По последней информации у неё шесть детей, от пяти лет и младше, и она вовсе не собирается останавливаться, находясь в состоянии перманентной беременности. Успехи Эли скромнее — трое миниатюрных и невыносимо очаровательных крошек, все девочки. В последний общий визит, когда нас ещё не начали гонять сраным веником по Мультиверсуму, наши женщины только что не описались от умиления. Даже суровая Таира что-то просюсюкала, страшно поразив окружающих и, кажется, себя. А сестра Алистелии, Лемисина, и вовсе решила там остаться. Она, несмотря на все усилия кайлитки, так и не отошла от психотравм полностью, но в окружении благожелательных эмпатов чувствовала себя более-менее благополучно.

Меланта, пользуясь своими способностями, взяла под контроль условно разумную часть местной странной фауны. Теперь у неё там вполне приличный дом-детсад, где Енька величаво командует десятками причудливых созданий-слуг, включая вполне боевых юнитов. Они наладили Меланте комфортный и безопасный быт, отбив у мародёров желание лезть в Эрзал. Кайлитка была рада периодическим визитам мужа, думаю, они с Эли не давали ему заскучать ночами, но главное — она обещала убежище нам и нашим детям. В её честности и добрых намерениях никаких сомнений не было, но я уверен, что она переоценивает свои возможности. Если нас захотят достать в Эрзале — то достанут. Никакие даже самые жуткие зверюшки Меланты не остановят танки Конторы или броневики Коммуны. Да и рейдеры, если упрутся, числом возьмут. Очень уж мы всем нужны, чтоб им хером подавиться.

— Чёрт его поймёшь… — Иван рассматривает в бинокль очередной маяк.

Впрочем, уже не очередной — последний. Не последний вообще, а последний в доставшейся нам с навигационным модулем исторической лоции. Все остальные мы уже посетили, и теперь туда соваться опасно.

— Закрыт, — констатирует Артём. — Но поплавок цел, море не замерзло и не пересохло. Шансы приличные.

— Никакой охоты, никакого купания! — командует капитан, пока мы снижаемся.

— Но, милый… — расстраивается его жена Светлана, — хотя бы детям ноги размять, подышать воздухом…

— Ладно, — смягчается он, — но только возле трапа. Не дальше десяти метров. И оденьте их потеплее, там прохладно.

С моря дует сильный ветер, и дирижабль выпускает трап, не останавливая моторов. Компенсирует снос. Задача непростая, поэтому на этот раз капитан на штурвале сам, юнги на подхвате. Целую Машку в золотистую макушку — она, недовольно фыркнув, отстраняется. Тринадцать лет, возраст отделения от родителей. Ничего, и это пройдёт, были бы живы все. Всё, бегом-бегом. Чем быстрее зарядимся, тем лучше. Я не сомневаюсь, что за нами сюда кто-то да притащится, вопрос только, как скоро.

Ключ подошёл, башня открылась. Внутри чуть душновато и очень пыльно, но совсем не затхло. Плесень и мыши в маяках, к счастью, не заводятся. Внизу — только белёсый порошок рассыпавшихся кристаллов вокруг консоли. Ну да никто и не ожидал, что маяк будет рабочий. Такого везения нам не полагается. Нам никакого не полагается, давно уже. Всё сами.

Освобождаю стопор, распрягаю ферму, Артём быстро вставляет кристаллы, фиксирую. Есть, мы готовы. Рычаг — и на улицу. Машу рукой в сторону рубки — дирижабль начинает осторожно маневрировать, прижимаясь к башне зарядным терминалом. Дети радостно бегут за плывущим над землёй трапом, пытаясь запрыгнуть на ходу, но это высоковато, так что только ловкий Конграт ухитряется зацепиться, но рыжий Ванюшка дёргает его за ноги, и они катятся кубарем в траве, пачкаясь зелёным соком. Мелкий зябкий дождик им ничуть не мешает, засиделись в помещениях.

— Зелёный, — вызывает меня капитан.

— На связи.

— Что-то медленно заряд идёт. Обычно быстрее.

— Может, прилив слабый… — отвечаю я неуверенно. — На нашей стороне всё штатно.

— Может… — отвечает капитан и отключается.

Юнги выбрались на верхнюю палубу с биноклями, готовые в любой момент объявить тревогу. Вон, Машкина золотистая шевелюра на ветру развевается. Она теперь хочет её остричь накоротко, но мы с матерью пока побеждаем. Увы, чувствую, ненадолго. Самый протестный возраст начинается.

Сзади из глубины башни доносится глухой удар, аж земля вздрогнула.

— Зелёный, — тревожно говорит в рацию капитан, — зарядка пропала!

Я дёргаюсь к башне, но оттуда уже бежит Артём, и я всё понимаю по его лицу. Остается только вопрос:

— Один или оба?

— Один, — он показывает сумку со вторым.

Чёрт, на самом деле это ничего не меняет. Нужно два, и никто не уступит нам свой.

— Кристаллы всё, кэп, — докладываю я на мостик, дирижабль, отсоединившись от башни, снижается до касания трапа.

— На борт, все на борт, — командую я женщинам, — нечего тут больше делать.

Они начинают торопливо собирать и загонять расшалившихся детей. Я выдёргиваю ключ, запирая зачем-то башню, и иду за ними. Здесь всё.

А где теперь не всё?

— Воздушные цели, юго-юго-запад, — говорит капитан, — всё равно не успели бы.

Воздушные — это Коммуна. Они беззастенчиво присвоили себе наследство Комспаса, включая флаеры, броневики и летающие боевые платформы. Мы уничтожили не всё, позже нашлись оперативные склады в других срезах, а Коммуна прибрала себе всех выживших специалистов. Может, и производство уже наладили. Во всяком случае, технологию перемещения с помощью стационарных операторов восстановить сумели. Это нам Маринка с Македонцем рассказали — они, к счастью, не участвуют в охоте. Дезертировали, не приняв изменений. Теперь работают на Ингвара, охраняют караваны контрабандистов. Двое детей уже у них.

Транспортный узел в Коммуне создали не без помощи Альтериона, где издавна делали из глойти «биопрепараты порталов». Альтерион от коллапса оклемался, но уже не тот. Никакого «Дела Молодых», в Совете рулит Криспи, но нам от этого не легче. С Коммуной они спелись, как так и надо. Порталы давали слишком мало вариантов, а с технологиями Комспаса вышло недурно.

Правда, если не врут, то в Коммуне это не так изуверски — ручки-ножки не режут, глазки не выковыривают. Заменили полученным от Альтериона препаратом йири. Всё равно не полезно, но помягче. Вроде бы даже «только добровольцы» — но я не очень в это верю. Знаем мы эту «добровольность»…

Зато теперь резво перекидывают людей с техникой, куда надо. Например — туда, где мы. Но точность переброса у них пока так себе, мы всегда успевали удрать, заметив их раньше. Вот и сейчас удрали.

Снова висим над Дорогой. Иван тревожно поглядывает на индикатор заряда — чуть больше сорока процентов. Мало. Не совсем «на донышке», но мало. Число вариантов уменьшается с каждым сгоревшим процентом.

Общее собрание уже час, но никакими свежими идеями никто не блеснул. Так и гоняем по кругу всё те же давно обсосанные варианты. Без кристаллов нам жопа. Мы в безопасности только пока движемся, идём бесконечным зигзагом всё равно куда. Кто бы за нами ни гнался, он всегда будет отставать, такова природа Мультиверсума. Мы уже больше года так — летим и летим. Иногда зависаем, чтобы накачать воды, поохотиться или размародёрить продукты в недавно сколлапсировавшем срезе. И снова в путь. Название «Доброволец» звучит сущим издевательством, потому что выбора у нас нет. Но теперь нет и кристаллов, а значит — скоро конец пути. Они есть в нескольких рабочих маяках, но те охраняются так, что нам ничего не светит. Мы не можем драться и скоро не сможем бежать.

— Хоть бы знать, что такое эти кристаллы, и откуда они брались… — с досадой сказал Иван.

— Это сжатое время, — неожиданно ответил ему мой сын, — их производят мораториумы.

Он сидит в углу кают-компании и скручивает из конструктора что-то крайне замысловатое. Конструктор из металлических планочек с дырочками, колёсиков, шестерёночек и винтиков с гаечками. Я подобрал их целую пачку в заброшенном универмаге вымершего от чумы среза, и Тимоха готов копаться в детальках часами. Наш Инженер. Он остался задумчивым и неразговорчивым, но с возрастом стал совершенно нормальным. Ребёнок как ребёнок, склонный к тихим играм более чем к беготне и крикам. Мало ли таких. Но иногда что-то прорывается, вот такое. Не всё с ним просто. Нам с Ленкой плевать, это наш сын, и мы его очень любим. А что заговаривается иной раз — ну, не самое плохое, что может случиться с ребёнком, поверьте.

— Уверен? — тут же спросил я, но Тимоха уже весь в своих винтиках и шестерёнках. Сказал и забыл. У него всегда так.

— В этом что-то есть, — признала Ольга. — Какая-то дурная логика. Вы же с Иваном их чинили?

— Было дело, — сказал я. — Кристаллов не видел, ну так я их и не искал. Однако, если припомнить конструкцию…

— Точно, — заволновался Иван, — есть там место, где как раз такого размера штуковина может зреть. Наверное, её и достать можно, нам как-то не до того было, чтобы всё подряд вскрывать из любопытства. У нас и инструменты остались!

— Это похоже на идею, — признал я. — Безумную, конечно, но у нас все такие. Но это путь в один конец, вы понимаете?

Все переглянулись, но возражений не было.

Единственный условно доступный нам исправный мораториум — в том срезе, что изнанкой подвязан к Центру. Там, где пустой город, странные, но старательные аборигены и бывший дом одного из Хранителей. Наш дом. Мы оставили его, бросив как есть, когда поняли, что за нами туда непременно придут. Еньку и часть барахла отдали Меланте на обзаведение, кое-что загрузили на дирижабль. Алистелия хотела вывезти всю библиотеку, изошлась в рыданиях, выбирая, что влезет в выделенный ей объём, но почти всё пришлось бросить. Гондола, в отличие от созвучного изделия, не резиновая. Нам было не до спасения культурных ценностей, себя бы спасти.

Теперь возвращаемся.

— А с виду всё цело! — сказал Иван, разглядывая проплывающий под нами дом. — Даже окна не разбиты.

— Сад зарос весь, — недовольно сказала моя жена. — Как джунгли теперь.

— Да чёрт с ним с садом, — отмахнулся я. — Здесь же из-за мораториума уйма времени прошло. Ещё бы не джунгли.

— Тебе чёрт, а мы со Светкой знаешь сколько сил вложили? — надулась она.

— Действительно, насколько можно разглядеть, дом не разграблен, — Артём пытается разглядеть что-то сквозь пыльные окна.

— Может, и не было тут никого, — сказал я, — дверь в Центр мы, уходя, заблокировали, а по Дороге сюда добираться сложно. Мораториум мешает, и вообще путь неочевидный. Были бы мы тут — нашли бы, а заради дом разгромить и в вазы насрать — хлопот слишком много.

— Вот он, тикает, зараза такая, — мы с Иваном пристально рассматриваем вращающийся сложный механизм. Соорудили наскоро примитивные леса, варварски раскурочив ближайший забор, и теперь смотрим на него не снизу, а вблизи.

— Я бы вот тут попробовала, — сказала Василиса, — смотрите.

Мы посмотрели.

— Если считать, что куб внутри такого же размера, как мы привыкли, то он вот здесь.

— Похоже на то, — признал Иван, глядя на дочку с отцовской гордостью.

Василиса умница и механик отличнейший, хоть и самоучка. Книг мы ей натащили, что смогли — подсказали, дальше сама. Природный талант и наследственность хорошая.

— Если его извлекать, то только вверх, вот здесь. Эта часть откидывается… — она потянула на себя ажурную опору, — вот, видите — здесь шарнир?

— Вась, не спеши… — сказал Иван, но было поздно.

Я дёрнулся придержать стопор — но тоже не успел. Механизм стремительно начал раскручиваться, как часы со слетевшим коромыслом. Колёсики крутятся всё быстрее, тяги летают, как сумасшедшие, от нарастающего гула начинает вибрировать земля. Леса закачались, и мы поспешили спрыгнуть.

— Ой… — сказала сдавленно Василиса.

— Вот тебе и ой… — мрачно ответил Иван. — Ручонки шаловливые…

— Извините, я не…

— Бонг! — гулко сказал механизм и начал останавливаться.

— Всё, блин, поломали, рукожопы, — самокритично сказал я, давая понять, что не исключаю себя из круга несущих ответственность.

— И что теперь? — спросила Василиса.

— А я знаю? Надо хоть глянуть, не зря ли.

Я залез обратно, откинул верхнюю часть механизма и заглянул внутрь кубической ёмкости.

— Ну что там, что? — волновалась девушка.

— Как тебе сказать… С одной стороны, теория была верной. Тут был кристалл.

— Был? — испуганно спросила она.

— Ага, — кивнул я, рассматривая механизм изнутри, — но вынимался он не так. Надо было, во-первых, опустить вот этот стопор, во-вторых, выдвигать вместе с ёмкостью сюда, влево-вниз, видишь?

— Вижу… — упавшим голосом сказала Василиса.

— А теперь там только пыль. Сжатое в нём время выдавило обратно. Я даже представить себе не могу, какая бездна энергии освободилась разом. Это, я не знаю… Как взрыв сверхновой, наверное.

— И куда она ушла? — заинтересовался Иван.

— А я знаю? — повторил я. — Но кристалла у нас больше нет. Если собрать эту штуку обратно, запустить и подождать лет тыщу, наверное, вырастет новый. Но это не точно.

— Мы попали, — констатировал капитан.

— Простите меня, простите, — плакала девушка.

— Плюнь, Васильиванна, с каждым могло случиться, — великодушно сказал я.

На самом деле не факт, что я сам бы не дёрнул за эту штуку секундой позднее. Она, правда, напрашивалась быть дёрнутой.

— Что случилось? — к нам бежит от дирижабля Настя.

Лицо её совершенно потерянное, бледное и изумлённое, а ещё — с ним что-то не так, и я не могу понять, что именно.

— Ну, мы тут, в общем… — сбивчиво начал пояснять Иван.

— …Плюшками балуемся, — закончил его мысль я. — А что такое?

— Я больше не чувствую Мультиверсум! — дрожащим голосом сказала она. — Как будто его нет. Хуже — как будто его никогда и не было! Ни его, ни Первомира, ни Дороги, ни маяков, ни реперов… Ничего!

— Настя, — тихо сказала Василиса, — твои глаза!

— Что «мои глаза»?

— Они голубые. Или всё же зелёные?

Девушка повернулась, и я понял — из её глаз ушла пронзительная кобальтовая синева. Теперь они цвета холодного морского льда, перелив голубого в зелёный.

— Это куда же нас закинуло? — почесал седеющую голову Иван.

— Спроси лучше «когда», — начал догадываться я. — Мы только что пульнули куда-то несколько тысяч лет. Или пульнули на несколько тысяч лет себя? Знаешь, Настя, а ты, может быть, права. Может, и не было никогда никакого Мультиверсума. Может, он только будет. Вот с этого места и начнётся…

— А как же мы? — спросила Василиса.

— А что «мы»? Мы уже свою роль сыграли, господа «Основатели».

— Юш, Конг, Инженер! — закричала звонким весёлым голоском рыжая Герда. — Айда наш старый дом смотреть! Погнали! Наперегонки, ну! — И сорвалась сразу, пока остальные тупят. Ох, хитра, полукайлитка, так и крутит пацанами!

— Вон, дети вырастут, и это будет их история, — сказал я, задумчиво глядя им вслед.

Черный фрагмент

Снилось, что я стою за пулемётом на стене Рыжего Замка, и идут мантисы, и Борух орёт на меня: «Стреляй, стреляй, Артём!», и Ольга рядом, оскалившись, зло щурится в прицел… Всё как было, только во сне пулемёт никак не хочет стрелять, а когда начинает, то пули не летят, а вываливаются из ствола, падая рядом. И мантисы накатывают, накатывают волной, и я оборачиваюсь — а во дворе тоже они, и бежать с этой стены некуда, и пулемёт ни на что не годен…

Мне в последнее время часто снится что-то такое. Когда кругом враги и бежать некуда. Наверное, потому что и правда — некуда.

Разбудил меня зуммер телефонного вибросигнала — с тех пор, как в Коммуне моими стараниями подняли сотовую связь, от неё нет спасения. «Борух» — обозначилось на экранчике кнопочного защищённого аппарата. Три часа ночи, хороших новостей не будет.

— Поднимай свой детский сад, — не тратя время на условности, типа «привет» или «извини, что разбудил», сказал усталый голос в трубке, — отведи детей в Убежище и бегом в штаб.

— Опять? — только и спросил я.

— Да. Прорыв, и серьёзный. Сирену дадим минут через десять, у тебя фора, поспеши. Сам понимаешь…

Я всё понимаю. Но как же мне это не нравится!

Ольги нет, она опять не пришла ночевать, осталась в штабе. Мне бы тоже ночевать там, но дети… Вышел в коридор, тихо стукнул в соседнюю дверь. Алистелия открыла сразу, в фиалковых глазах печаль и тревога.

— Я услышала, муж мой. Уже поднимаю детей.

— Давай, скоро дадут сирену, будет очередь на вход, а мне потом надо в штаб.

— Я могу сама, муж мой…

— Нет, я помогу. Вместе быстрее.

— Да, муж мой…

Как меня вымораживает это её «мужмойканье». Глаза в пол и даже по имени не назовёт никогда. А ведь хорошая тётка, умница, красавица, характер золотой, но… Как будто забором отгораживается этим «мужмоем». Мне бы больше времени, больше сил, больше внимания ей… Ей и детям. Херовый я муж и отец бесполезный.

Герда капризничает и отказывается вставать, вцепившись в одеяло. Вилора печально, совсем по-матерински вздыхая, уже натягивает гольфы, с сонных глаз перекрутив пятку на носок. Конграт, отличник начальной военной подготовки, оделся по полной форме за сорок пять секунд, забыв проснуться, и теперь стоит по стойке смирно, но без единой мысли на лице. А рыжий Ванюшка, по малолетству ещё не ходящий в школу, только лупает голубыми глазами, сидя в постели.

— Пап? А где мама? — спросил он.

— В штабе. Подъём, детишки, всем подъём, тревога.

— Прорыв? — моментально проснулся от слова «тревога» Конграт.

— Прорыв, — подтвердил я. — Детям в Убежище.

— Есть в Убежище! — ответил он и решительно потащил из-под одеяла младшего брата.

— Но Конг… — запротестовал тот вяло.

— Бегом, Юш! Тревога! Ротаапаадъём! — и уже подаёт ему штаны и майку.

«Юшем» Ваньку, нашего с Ольгой рыжего сына, прозвали младшие дети в детском саду. «Ванюша — Юш». Так и прилипло. Ольга, как первый раз услышала, аж с лица сбледнула, и до сих пор иногда дёргается. Что-то у неё с этим связано, но я не спрашиваю. Она назвала сына Ванькой в память о первом муже, погибшем в начале Катастрофы, и мне лучше в эти давние травмы не лезть. Юш и Юш, я привык, уже и сам его так зову.

Алистелия нежно и ловко извлекла из-под одеяла брыкающуюся рыжую Герду, я помог Вилоре поправить гольфы и натянуть платье, и, когда взвыла тревожным зудящим стоном сирена, мы уже спускались по лестнице. У гермодвери Убежища были первыми. Осунувшиеся от бессонной ночи дежурные записали детей в журнал.

Сразу вслед за нами спустилась жена Зелёного — Лена, ведущая за руку сына, Тимоху.

— Инженер! — обрадовался ему Конграт. — Привет!

Тот только кивнул молча. Неразговорчивый пацан, вечно возится со своими конструкторами, сооружая из них не пойми что. Его даже родители чаще зовут «Инженером», чем по имени. Однако, несмотря на несходство характеров и год разницы в возрасте, с Конгратом они большие друзья, да и Вилора с Гердой его любят. Серьёзный, но харизматичный пацан. Юш вообще в нём души не чает — Инженер периодически дарит ему самодельные игрушки. Однажды принёс удивительной конструкции самострел, из которого Ванька расстрелял всех Вилкиных кукол, после чего оружие пришлось конфисковать.

Лена поздоровалась, сдала Тимоху Алистелии и сразу убежала. Она по боевому расписанию в госпитале. Я передал Альке сумки, которые нёс сам, поцеловал на прощание в щеку и тоже побежал наверх. Навстречу мне уже спускались первые партии женщин и детей — сонные, с несчастными лицами и вещами в «тревожных чемоданчиках». Вовремя мы, спасибо Боруху за фору.

В штабе царит тревожная деловая суета, но пока без паники, хотя видно, что ситуация нешуточная. Ольга как всегда спокойна, бессонная ночь на ней никак не сказывается, всё так же хороша. Военная форма без знаков различия, никакой косметики, волосы снова стрижены рыжим коротким ежиком, в голубых глазах боевой задор и холодный расчёт разом. Вот такой я её и увидел когда-то в пустом городе, и в такую влюбился.

Мы поженились после рождения Ваньки. Формально, без особого пафоса, как в Коммуне принято. Пригласили только своих — Зелёного и Ивана с семьями, Боруха с Анной, Марину с Македонцем, Настю. Меланта к тому времени уже сбежала, поселившись на бывшей родине — в срезе Эрзал, где, взяв под контроль местных сервов, вела странную жизнь «королевы зверей». Забрала с собой Эли и Еньку, неплохо обустроилась, располнела колобком и рожала по паре кайлитов в год. Эли немного отставала, заведя всего трёх миниатюрных и невозможно хорошеньких дочек. С ними уехала и сестра Алистелии — Лемисина. Бедная женщина так и не оправилась до конца, и без кайлитов ей тяжело. Их эмпатия ей вместо антидепрессантов. Меланта прямо заявила, что мне она всегда рада, Альке и Таире тоже, а остальных видеть не желает, пусть даже они мне жена. В общем, понятно, кого имела в виду. Ольга слишком настороженно отнеслась к возрождению непредсказуемого и опасного народа кайлитов, и Мел ей не доверяет. А поскольку среди некогда бесхозных, а теперь признавших её за хозяйку искусственных существ хватает боевых юнитов, то у неё есть чем отвадить нежелательных гостей.

Таира на нашу свадьбу тоже не явилась. Ей плевать, сколько у меня жён, если я могу их прокормить, но Ольга ей с самого начала не нравилась, а наш брак она сочла даже несколько оскорбительным. Ольга в нём главная, а для горянки это дико. Боюсь, её уважение ко мне после этого здорово просело, как бы не до отрицательных величин. Таира отказалась переезжать в Коммуну, вместо этого, оставив мне сына, вернулась в горы Закава, где возглавила что-то типа партизанского фем-отряда. Желающих купить там женщину за козу с тех пор ждал большой сюрприз. Ольга на неё ничуть не обиделась, наоборот, внезапно поддержала ресурсами Коммуны, и в горах стало не то чтобы хорошо, но гораздо менее голодно и опасно. Таира там национальная героиня, но сейчас она здесь, с нами. Когда началась настоящая жопа, она внезапно явилась и напомнила: «Я убью за тебя и умру за тебя. Так было сказано, и так осталось».

Ольге плевать, что у меня ещё три жены. Она сгрузила сына на безответную Алистелию и занялась любимым делом — властью, управлением, разведкой, войной и интригами. Если она находила для меня свободную ночь — то мы были вместе. Если нет — я мог идти спать к Алистелии, Ольга выше таких мелочей. Альку она не обижает, но… Та её довольно заметно побаивается. И вообще, мне перед ней немного стыдно — не похоже, что она тут счастлива. Впрочем, тут сейчас никто не счастлив.

— Что у нас? — спросил я Боруха.

— Рейдеры, десяток единиц на лёгкой броне, прорыв на точке пять.

— Ну, рейдеры, это ещё…

— Да, — перебил меня Борух, — Карасов их держит и скоро дожмёт, но это не просто беспокоящий заброс. Они конкретно пытаются удержать плацдарм у портала. Их кинули на убой под что-то другое. Мы подтягиваем силы, но что от них ждать?

— А что наш аналитик говорит?

— Ваш аналитик на дирижабле занимается эвакуацией опорных пунктов. Поэтому я его вижу только во время выгрузки. И он ничего не говорит, только ругается матерно.

Впрочем, и без аналитики понятно, что дела наши плохи. Мы потеряли почти всё — опорные пункты, логистические хабы, транспортные узлы да и сам транспорт, по большей части, тоже. Вывозим людей и самые ценные грузы дирижаблем, выпотрошив каюты, чтобы больше влезало. Экипаж — Иван с Василисой и Зелёный, жена Ивана — Света, за кока, медсестру и суперкарго, и подросшие дети — Маша и Лёша, юнги на правах курсантов. Мотаются туда-сюда без перерыва, спят по очереди. Мы на глазах теряем Мультиверсум, который ещё совсем недавно, казалось, принадлежал нам безраздельно.

Когда тройная мандала «инь-янь-хрень», как назвал её Зелёный, остановилась, встав к куполу чёрным фрагментом, и странный парнишка, обозвав нас «Основателями», сказал свое «Еет — пака!», нас выкинуло в гостиной нашего дома. Однако Ольга, чья прекрасная задница выбрала для нас это будущее, успела выкрутить и забрать детали рекурсора. Оказалось, что прошло полгода, и нас уже практически списали в расход, но мы отделались одним синяком на левой Ольгиной ягодице. Я предлагал ей сделать снимок на память, пока не сошёл, но она не согласилась. Жаль, не всякий может похвастаться тем, что ушиб своей жопой всё Мироздание.

Ольга немедля свалила в Коммуну, а вскоре Мультиверсум обрушился. Не помню, на третий или четвёртый день после нашего возвращения, Настя спустилась к завтраку растерянная и — с голубыми глазами вместо синих.

— Не чувствую Дорогу, — испуганно сказала она, — что-то случилось!

Вскоре выяснилось, что и дверь в Центр не открывается, и дирижабль, как ни тужится, не может покинуть срез.

Зелёный с Иваном остановили мораториум, подумав, что дело в нём — не помогло. Локаль закрылась, как будто никакой Дороги и не было. Мы поняли, что вот оно, началось. Последствия докатились.

К счастью, оказалось, что реперная сеть работает, неподалёку есть рабочий репер, а у меня сохранился операторский планшет, так что мы не совсем заперты. А вскоре объявилась Ольга и предложила нам всем перебираться в Коммуну, где она отныне рулит.

Мы и перебрались.

— Всем привет, — сказал, входя в зал совещаний, Зелёный. — Если вам интересно — мы чудом вырвались. Половину груза пришлось бросить, на борту трое раненых.

— Среди пассажиров, — быстро успокоил он вскинувшуюся Ольгу, — экипаж цел. По задней части гондолы из крупняка вслед зацепили, опять дырки латать.

— Ещё один опорный пункт потерян, — констатировал Борух.

— Да ну, блядь? — зло сказал ему Зелёный. — Вот прям сюрприз, да? Я когда говорил вам, что так будет? На кой хер вам аналитик, если его никто не слушает?

— Сергей, прекрати, — приказала Ольга.

— Ты их попроси прекратить, рыжая, — огрызнулся Зелёный, — тех, кто порталами кидает банды рейдеров в гуманитарные миссии. Ты видела, что там делают с женщинами и детьми?

— Хватит истерик!

— Истерик? Истерик, блядь? А посаженных на кол школьников ты давно видела? Рядами, как в классе — мальчик-девочка, мальчик-девочка. В форме, которую вы им выдали! И только мухи в раскрытых глазах… Осчастливила Коммуна аборигенов образованием! Это у меня истерика? Это ты не видела, какая у моей дочери была истерика. Ей тринадцать, между прочим! Да что с вами говорить… — махнул он рукой. — Я окружён безнадёжными долбоёбами. Мы выгружаемся, через полчаса будем готовы лететь.

— Никто никуда уже не летит! — ответила Ольга.

— Вот сейчас не понял, — угрожающе сказал Зелёный, — у нас очередь на эвакуацию. Люди ждут, и многие рискуют не дождаться. Атаки идут массово, в случайном порядке, надо вывозить всех.

— Операторы не справляются. Им нужен отдых.

— Нам тоже нужен, — упрямо ответил он, — но мы работаем.

— Мы потеряли сегодня троих, — призналась Ольга.

Борух присвистнул поражённо.

— Да, я не сообщаю об этом направо и налево, — сердито сказала она, — но операторы не выдерживают ритма эвакуации, у нас никогда не было такого трафика. Им, кроме вас, приходится перекидывать с точки на точку ГБР. Да и дирижабль им тяжёл, это вам не автобус…

— Вашу мать… — безнадёжно сказал Зелёный, — что ж вы творите, люди…

— Выгружайтесь и отдохните. Поспите уже нормально, в кроватях, примите душ, а то пахнешь уже…

— А ты меня не нюхай! Мы воду слили и мебель выкинули, чтобы вес снизить. Помыться нечем, спим в спальниках на палубе…

— Вот я и говорю — отдохните. Всем на землю на восемь часов. Как раз подберём смену операторов, и продолжите…

Нынешние операторы — это не то, что были мы, рисковые ребята с планшетами, игравшие в русскую рулетку с Мирозданием. Когда Дороги не стало и кросс-локусы пропали, Мультиверсум потерял транспортную и торговую связность. Контрабандисты, проводники, цыгане — все они остались там, где застало их это событие. Резонаторы машин впустую жрали энергию акков, глойти напрасно удалбывались веществами — отныне в Мультиверсуме работали только реперы. А реперы — это Коммуна и только Коммуна. Транспортная, мать её, монополия!

Однако много ли может м-опер с планшетом? Шесть человек с грузом. Дохлая логистика, Дороге с её цыганскими караванами проигрывает начисто. Кроме того, м-оперов мало, да и планшетов не вагон. Доставка грузов и перемещение людей выходят в таких условиях не то, что золотыми — платиново-иридиевыми они становятся. И поневоле вспомнили о нехорошем — о технологии Комспаса. Они-то свободно перекидывали технику в больших объемах, и планшеты для этого не нужны, и операторы не рискуют… Правда, сами операторы у них, как бы это помягче сказать, не очень счастливы были. Технология Комспаса оказалась не очень сложной в воспроизведении, благо их научные и инженерные кадры достались Коммуне в качестве трофея. Правда, решиться на такое же зверство с операторами Коммуна не смогла, люди бы не поняли. Но оказалось, что, если глушить их препаратом йири, то эффект почти такой же, без всяких ампутаций. А если регулярно менять состав операторов, то и вред для психики… Условно приемлемый, скажем так. Тем более, что недостатка в способных глойти теперь не было — по всему Мультиверсуму без работы остались.

Так и стала Коммуна глобальным транспортным предприятием. Буквально — рейсовые автобусы пустила между крупными населёнными срезами, плюс перевозка грузов фурами. Операторы перемещают караваны от репера к реперу, лёжа на койках в полукоме, только глазные яблоки под веками дёргаются. Коммуна получает плату за проезд — довольно значительную, кстати, — и влияние на Мультиверсум. Там, где логистические хабы, там и опорные миссии. Школы для местных детей, больницы для аборигенов, торговые фактории, и, конечно, заводы по переработке местных ресурсов. Сырьё для Коммуны, работа для туземцев. Нормальная такая колониальная политика. А где местные царьки решали, что Коммуна себе много позволяет — так от Комспаса не только транспортные технологии остались, а и производство летающих боевых платформ, например. И их не надо много, потому что в любой момент можно в любую точку перекинуть. Войну выигрывает тот, у кого лучше логистика, а если она только у тебя — то только дурак станет с тобой связываться.

«Хрена с два Комспасу это помогло», — скептически говорил тогда Зелёный, но его не очень слушали. Ведь всё было так хорошо…

Коммуна переживала свой ренессанс. Став метрополией для всего Мультиверсума, она не испытывала недостатка ни в ресурсах, ни в кадрах. Покупать детей было больше не нужно, всех, у кого были способности, считали за счастье пристроить к нам. А куда их ещё девать, если Дороги нет? Полный, трёхчастный рекурсор потряс учёных Коммуны возможностями по манипуляции срезами, и размер локали значительно вырос. У неё даже появились море и Луна, что позволило прихватить один из рабочих маяков. Теперь было чем заряжать акки, а мантисов на Вещество вообще держали в загоне, как коров.

Я тоже принял этот «эликсир молодости» — отчасти, потому что здесь это норма, отчасти, чтобы не выглядеть Ольгиным папой. Принял — и понял, почему она была готова за него на всё. Это такое непередаваемое чувство разом вернувшейся юности…

Тогда же присоединили к Коммуне фрагмент с городом, где стоял наш дом. Не ради него, а ради оставшегося там дирижабля — его резонаторы стали бесполезны, но операторы перемещали его от репера к реперу так же, как любой транспорт. Отличное средство воздушной разведки.

При Ольге, ставшей главой Совета и сместившей Палыча в руководители научной части, я обретался в должности кого-то вроде министра образования. Первым делом я собирался отключить мотивационную машину, но Ольга уперлась до скандала. В результате пришли к компромиссу — программа была урезана до минимума, не задевающего базовых установок личности. Никакой военной и идеологической накачки, только немного трудолюбия, усидчивости и стремления к знаниям. Ну и коррекции психологических травм, которые не редкость у попадавших в Коммуну извне детей. Поскольку я снова читал лекции для сборного потока, то результаты наблюдал лично. Дети стали другими, более свободными и эмоциональными, с ними стало труднее. Но, как по мне, дело того стоило.

Я же настоял на школах для аборигенов в деградировавших постколлапсных срезах. Это целиком моя идея, и я ей очень гордился, несмотря на скепсис Зелёного.

— Научите на свою голову, — говорил он, — первые же, кого вы там образуете, станут революционной интеллигенцией, которая возглавит освободительную борьбу туземцев против проклятых колонизаторов. То есть, вас.

— Это ещё с чего? — удивлялся я. Мне казалось, что аборигены будут нам благодарны.

— Потому, что вы мешаете туземным элитам свободно грабить соплеменников. Историю деколонизации в родном мире почитай.

Ну что же, надо признать, что он был прав. Потому что сажать школьников рядами на колья — это не рейдеры. Рейдерам недосуг — они пограбят, пожгут, изнасилуют кого-нибудь и свалят. Это местные после их ухода. Символическое отрицание навязанного колонизаторами порядка. Стоило нашей силе перестать быть абсолютной, полыхнуло и там, куда рейдеры не добирались. А теперь рейдеры добрались до нас…

— Ещё один прорыв, — сказал слушавший рацию Борух, — восьмой сектор.

— Рейдеры? — спросила Ольга, наклоняясь над картой Коммуны.

Я невольно сполз взглядом на плотно обтянутую штанами задницу. Самую могущественную задницу Мультиверсума. Она по-прежнему божественно хороша.

— Рейдеры, — кивнул майор, — и снова какие-то странные. Не ломятся, выпучив глаза, в прорыв, а грамотно окапываются под прикрытием брони. Карасов докладывает, что они неожиданно хорошо вооружены и у них полно боеприпасов. Готовятся держать плацдарм.

— Раздёргивают наши силы, — сказала Ольга.

— Как специально в самых неудобных точках…

— У них тоже есть разведка, Борь.

— Хорошо, что Зелёный спать ушёл, — вздохнул он, — а то сейчас бы жрали ложками его фирменный «яжеговорин».

— Он действительно говорил, — сказал я.

— Да знаю…

Зелёный давно утверждал, что мы не удержим монополию. И, как только это случится, нас немедля сожрут. И он же был первым вестником грядущей беды.

Начинался пятый год нашей жизни в Коммуне, и всё шло если не идеально — то хорошо. Мы были строгими, но добрыми колонизаторами, несли «бремя белого человека», потихоньку подтягивая уровень жизни в Мультиверсуме. Конечно, были недовольные, кому-то казалось, что ему недодали, но это были придирки. Да, Коммуна брала ресурсы и людей, но давала она больше. Хватало и чистой благотворительности — Закава отличный пример. Взять с тех гор нечего, но Коммуна держала там большую гуманитарную миссию, со школами, больницами, продуктовыми складами, с которых еду продавали так дёшево, что практически дарили. Их тоже разграбили, кстати, убив всех сотрудников. Таира, к счастью, была уже здесь. С тех пор ходит мрачнее тучи и не расстаётся с винтовкой. Если она когда-нибудь вернётся в горы Закава, я не позавидую тем, кто это сделал.

Но тогда всё ещё было хорошо, и казалось, что будет только лучше. Но пришёл Зелёный и сказал: «Нам пиздец».

— Слушай, — ответил снисходительно Борух, — ты, конечно, изрядный пессимист, но это даже для тебя перебор.

— Дай ему сказать, Борь, — сказала Ольга. Она не склонна недооценивать Зелёного.

— Я виделся с Криспи.

— И что, об этом узнала твоя жена? — засмеялся майор. — Тогда действительно, пиздец!

— Ты закончил изображать жопой юмор? Я могу продолжать?

— Не слушай его, Зелёный, — отмахнулась Ольга, — говори.

— Альтери спелись с Конторой. Конторские учёные получили альтерионские технологии свободного наведения порталов и подготовки операторов для них.

— Подготовки, в том самом смысле?.. — осторожно спросил я.

— Да, именно в этом. Биопрепараты порталов. Криспи бы не стала подставлять своих, но это даже для неё чересчур. Андрея, Эвелину и Артура взяли в числе первых.

— Ох, чёрт… — сказал Борух.

— Они тоже меня не слушали, когда я говорил им, что не надо возвращаться в Альтерион. Так же, как вы не слушаете меня сейчас.

— Мы слушаем, — вздохнула Ольга, — мы же первым делом запретили альтерионские разработки. Но, в любом случае, их порталы — очень ограниченного действия.

— Ты меня вообще услышала? — разозлился Зелёный. — Запретила она… Они отдали всё Конторе! Там учёные не хуже наших, и ресурсов у них хватает. Ты уверена, что они не смогут их доработать по дальности и точности? Воронцов говорит, что это не так уж и сложно, просто у альтери было «Дело молодых», и утрачена научная школа. Но у Конторы с этим всё в порядке, не сомневаюсь…

И он, разумеется, оказался прав.

Мы не сразу поняли, что происходит. Разграблен и уничтожен дальний пост? Пропал караван? Как? Кто? Зачем? Свидетелей они не оставляли. Только Зелёный сказал: «Ну вот, началось». Боевую группу держали в круглосуточной готовности, но она всё время опаздывала, прибывая на дымящиеся руины.

Противник наводил портал на один из реперов, вокруг которых строились наши базы, и перебрасывал банду рейдеров. Даже относительно защищённые опорные пункты в опасных срезах не были готовы к атаке изнутри периметра. При этом вражеские операторы держали портал, блокируя репер, и мы не могли перекинуть подкрепление. Мы выборочно усиливали охрану привлекательных, с нашей точки зрения, точек, надеясь поймать противника в засаду — но ни разу не поймали. Ольга права — у них работала разведка. А наши резиденты на Родине и в Альтерионе исчезли разом, как только всё началось. Контора переиграла расслабившуюся Коммуну вчистую.

Мы сократили число опорников, усилив их, насколько могли, несколько раз рейдеры получили отпор, но вооружённых подонков в Мультиверсуме много, а наши силы, увы, таяли. Там, куда рейдеры пока не добрались, мутили воду какие-то странные провокаторы, одно за другим поднимались одинаковые, как по одной методичке построенные «освободительные движения». «Хватит кормить Коммуну» — и всё такое.

— Нам пиздец, — повторил Зелёный через полгода. — Они обкатали технологию, и теперь перейдут от отжима колоний к атаке на метрополию. И мы ничего не можем сделать, потому что вся концепция обороны строилась вокруг монополии на логистику. Когда-то ровно так же огребли от Комспаса. Ничему вас, блядь, жизнь не учит.

Ольга злилась на него люто, но возразить было нечего.

Надо отдать должное Конторе — перед первой атакой они вышли на связь и провели переговоры, больше похожие на предъявление ультиматума.

— Конечно, это вы, Анатолий Евгеньевич, — сказал мрачно Зелёный, — почему я не удивлён?

Переговорщик просто появился из открытого портала возле одного из центральных реперов, как бы продемонстрировав нашу уязвимость. Стойко перенёс испуганные вопли «Руки вверх!» и тыканье стволами паникующей охраны. Только улыбался снисходительно, глядя на наш бардак.

— Здравствуйте, Сергей, — ответил он, — а кому же ещё? Я, как сейчас говорят, «глубоко в теме».

— А что же сам Куратор? — спросила зло Ольга. — Не снизошёл?

— Вы, уж простите за откровенность, не самая большая проблема в Мультиверсуме. У него есть дела поважнее. Впрочем, он просил передать вам, Ольга, персональный привет, что я с удовольствием и делаю.

Он привстал и слегка поклонился в её сторону. Ольга молча кивнула в ответ.

Требования Конторы были просты — отдать рекурсор. Взамен гарантировалось прекращение военных действий. Коммуне обещали оставить то, что она ещё сохранила, при условии прекращения дальнейшей экспансии, а также льготные расценки на пользование новой портальной сетью, принадлежащей угадайте кому.

— Ничего личного, — солнечно улыбнулся Анатолий Евгеньевич, — просто борьба за рынки сбыта. И не расстраивайтесь так, это нормальный процесс. Никто не может доминировать вечно, испанские колонизаторы и Британская Империя тому пример.

— А я бы отдал, — сказал потом Зелёный. — Ну что вы все смотрите на меня, как на врага народа? Отдал бы. Нет, так-то хорошая штука, полезная, не спорю, но…

— Хрен им, — сказал Борух. — Не мне решать, я человек военный, но, если отдадим — потеряем постепенно всё.

— А так, типа, нет? — хмыкнул Зелёный. — Скажи, военный, ты готов воевать с Конторой? Ты её хорошо знаешь, не так ли? Справишься, майор?

— Если мы хорошо защитим реперы, то…

— Чушь. Мы так солидно приросли территорией за эти годы, что реперов у нас слишком много.

— Закроем, сил хватит!

— На один раз — да. На два. На три. Но они будут долбить и долбить. Рейдеров им не жалко. Вы, вояки, будете побеждать раз за разом, но будут потери, которые нечем восстановить. Будут расходоваться боеприпасы, выбиваться техника… Война — дорогое удовольствие!

— Мы готовы защищаться, Сергей, — решительно сказала Настя.

Совсем взрослая и очень, очень красивая девушка. Она руководит Молодой Гвардией — юношеской организацией Коммуны. Ещё совсем недавно Гвардия занималась, в основном, гуманитарным волонтёрством, но теперь всё больше превращается в ополчение. Всё возвращается, всё. Снова я вижу то, от чего бежал когда-то — тень войны на лицах детей. Но теперь бежать некуда.

— Я знаю, Настюх, — вздохнул Зелёный, — но я не хочу видеть твоих ребят в окопах. Они, конечно, готовы, но это не поможет.

— Ты предлагаешь капитуляцию, — сказала Ольга.

— Прости, рыжая, я не герой по натуре. Не вижу подвига в том, чтобы сдохнуть из чистого упрямства. Но, если у тебя есть какой-то рычаг, на который ты можешь сесть жопой, я охотно посмотрю на это.

— Может, и есть, — задумчиво сказала Ольга. — Но это не точно.

То, последнее предвоенное совещание закончилось неожиданно.

— Здравствуйте, — прозвучал от двери тихий женский голос.

— Ирка? — изумлённо вскрикнула Настя.

— Ирина? — удивился Македонец.

Я тоже узнал эту девушку, хотя видел её один раз и давно. Корректор Ирина, так мечтавшая стать Хранителем. Но я удивился куда меньше — ведь, в отличие от большинства собравшихся, я знал, что у неё получилось.

Когда я вернулся строить вместе с Ольгой новую Коммуну, то далеко не сразу спросил, как так получилось, что она моментально взяла власть в Совете. Сначала было не до того, потом она ловко уклонялась от моих вопросов, что у неё всегда получается в совершенстве. Но потом дожал всё-таки.

Разумеется, Палыч, сколотивший себе за время её отсутствия карманный Совет и ставший фактическим военным диктатором с чрезвычайными полномочиями, не был настроен с этими полномочиями расстаться. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не Хранитель.

Он давно не появлялся, все уже и забыли, как он может давить на окружающих.

— Сделайте, как она сказала, — сказал он Совету и побледневшему Палычу. — И уходите, мне надо с ней поговорить.

Палыч со своими подпевалами аж пробку в дверях устроили.

А ещё Хранитель пришёл не один.

— Это Ирина, — представил он худую, черноволосую и синеглазую девушку. — Она… Она со мной.

Ольге на секунду показалось, что он смущён и как будто спрашивает её одобрения.

— Это её ты велел тогда вытащить с Родины? — спросила она.

— Да, — он как будто ещё больше смутился, хотя, не видя лица под капюшоном, Ольга не была в этом уверена. — Так было надо. Это Судьба.

— Как скажешь.

— Ирина будет моим голосом здесь. Я не смогу больше появляться в Коммуне, это чревато парадоксами причинности, вместо меня будет приходить она.

— А почему ты…

— Ответ на этот вопрос сам по себе стал бы парадоксом причинности, — тихо засмеялся Хранитель, — так что в этой линии событий мы с тобой больше не увидимся. Прощай.

И они исчезли. И вот теперь пришла Ирина.

— У тебя все ещё синие глаза? — спросила Настя. — Как?

— Ты теперь Хранитель? — прямо спросил Македонец.

— Скорее, я с Хранителем, — мягко ответила Ирина.

— Значит, бортанула-таки Сеню? Эх…

— Это Судьба.

— Все вы так говорите… — махнул рукой расстроенный Македонец. — Бабы…

— Не отдавайте рекурсор, — сказала Ирина.

— С чего бы вдруг? — спросил Зелёный. — Нас за него раскатают в блин.

— Любая цена не будет чрезмерной. Если полный рекурсор попадёт в руки Куратора, будет гораздо хуже.

— Я одного не понимаю, — разозлился Зелёный, — почему, когда речь заходит о средствах, оправдывающих цели, всегда оказывается, что средства наши, а цели хер пойми чьи? Почему эту «любую цену» должны заплатить моя семья и мои друзья?

— Это Судьба, — повторила Ирина.

Зелёный громко, отчётливо и очень образно рассказал, где он видел такую Судьбу, в каких видах и какими способами. Покраснел даже ко всему привычный Борух. Но рекурсор так и не отдали, и война пришла в Коммуну.

Воюем теперь.

Утром, когда мы уже смотрели друг на друга глазами похмельных сов, вернулся зевающий Зелёный.

— Ну что, товарищи Основатели и примкнувшие к ним, что вы ещё просрали, пока я спал?

— Ещё два прорыва, — сказал Борух. — Но удачно попали на управляемые МВЗ21, мы разнесли их к чёрту.

— Теперь там нет МВЗ, — сказал Зелёный, — и ничто не мешает забросить туда новую группу. Так?

— Так, — признал майор, — мы оперативно минируем все реперы, но банально не успеваем. Очень мало опытных сапёров, не хватает взрывчатки. Так что я вас покидаю, моё место — там.

— Удачи, Борь, держитесь, — сказала ему вслед Ольга. — Мы что-нибудь придумаем.

— Ага, вы такие придумщики… — прокомментировал Зелёный. — Гении креатива, блядь. Я звонил Ивану, дирижабль готов возобновить эвакуацию. Но я уже не уверен, что это правильное решение.

— В смысле? — удивился я.

— Вывозить людей сюда — зачем? Чтобы их убили вместе с нами? Это ничуть не веселее, чем сдохнуть отдельно от нас. Более того, я бы сказал, что их шансы выжить там намного выше. Фактории и опорные пункты выносили для того, чтобы надавить на Коммуну, подтолкнуть к капитуляции. Теперь на нас напали открыто, а значит, практика террора себя исчерпала. Контора рациональна, они не станут громить и жечь просто так, без цели и смысла. Так что наши колонии, скорее всего, нас переживут. Через некоторое время к ним придут и сделают предложение, от которого они не смогут отказаться, вот и всё. И они, если не дураки, его примут. В отличие от нас, которых приговорила за всё хорошее синеглазая девчуля.

— Это слово Хранителя, — сказала Ольга веско.

— Хренителя, — отмахнулся Зелёный. — Я бы дал вам всем по башке и отдал рекурсор, правда. Но теперь уже поздно. Они его теперь сами заберут. Кофе тут хотя бы есть? Ненавижу помирать невыспавшимся.

Вскоре нам принесли кофе и новости о ещё трёх прорывах. Двух неудачных и одном удавшемся. Как Зелёный и предсказывал, на месте отработавшего минного заграждения. Теперь там спешно окапывалась новая группа рейдеров.

— Сейчас они закрепятся, раздёргают оборону на части, и тогда начнётся настоящая атака, — с каким-то даже удовольствием предсказал он.

— Оль, может, пора объявлять план «Исход»? — спросил я.

— О, так у вас есть план? — скептически спросил Зелёный. — Судя по тому, что я о нём не слышал, это какая-то совсем уже убогая хрень? Иначе вы бы давно поделились со своим аналитиком, не опасаясь, что он будет над вами обидно ржать?

— Это план отчаяния, — ответила Ольга. — Ты прав. Мы не говорили о нём, потому что даже в страшном сне не представляли, что до этого дойдёт.

— Да, да, я давно понял, что прогностика — не ваша сильная сторона. Так что вы удумали?

— Дети, женщины, большая часть технарей и научного персонала в Убежище. Установка в рабочем состоянии, готова и запитана. У нас подготовлена локаль, о которой никто не знает — некий город со своим Институтом и даже Установкой, как будто неточная копия нашего. Он пуст и давно заброшен, мы проводили там несколько экспериментов. На самый крайний случай, там созданы запасы продовольствия, техники и материалов. Там есть энергия, вода и всё необходимое. Если не будет другого выхода, мы отправим гражданских туда вместе с рекурсором. Пусть начнут всё с начала.

— Я правильно понял: локаль, о которой «никто не знает»? Но вы её «подготовили на крайний случай»? И у вас не вызывают никакого, даже лёгкого, логического диссонанса две эти посылки в одном утверждении? Ничто не наморщило при этом ваш девственный гладкий мозг? Ладно, наш писатель — дурак и романтик, но ты, Ольга? Когда ты успела так стремительно поглупеть?

— Что ты имеешь в виду? — обиделся я.

— Он хочет сказать, — ответила сердито Ольга, — что, раз локаль готовили, то про неё знают по крайней мере те, кто это делал.

— Какая умница! Можешь же, когда захочешь! На что спорим, там уже сидят и, благодарно чавкая вашими запасами, ждут, когда вы принесёте им детей, женщин, уникальных научных специалистов и, конечно, рекурсор?

— Ты серьёзно? — спросил я.

— А вы? Вы серьёзно? Вы вообще об этом не подумали?

— Подумали, — призналась Ольга, — но я не вижу другого выхода. Отправим сперва разведку. Вот прямо сейчас и отправим.

Она сняла трубку древнего чёрного телефона и трижды крутанула диск.

— Убежище? Громова. Дайте мне дежурного.

— Дежурный, тут Громова, — продолжила она после паузы, — кто у вас там сейчас командует резервной группой? Таира? Отлично. Пусть берёт человек пять и сделает разведку по «Исходу». Да, ты всё верно расслышал. Да, я даю добро, запускайте Установку. Да, всё настолько плохо, ты правильно понял. Как только вернутся разведчики, начинайте.

— Повезло, — сказала она мне, положив трубку, — там твоя Таира. Как бы она ко мне ни относилась, я ей доверяю. Разведчик она идеальный.

Телефон немедленно зазвонил. Ольга сняла трубку, долго молча слушала, положила.

— У тебя оружие есть? — спросила она меня, помолчав.

— Пистолет только.

— Возьми.

Она раскрыла высокий сейф в задней стене кабинета, достала свою электронную винтовку и автомат. К автомату прилагалась старая брезентовая разгрузка с пятью рожками. Я присоединил один, дослал патрон, поставил на предохранитель.

— Даже прям боязно спрашивать, — прокомментировал Зелёный, — кстати, у меня «Кольт», но я бы предпочёл не доводить до него дело.

— Еще два прорыва. Удачных. Мы теряем Коммуну. Боюсь, всё, что нам останется — прикрывать эвакуацию гражданских.

— Если есть куда… — начал Зелёный, но телефон зазвонил снова.

— Что? — заорала Ольга в трубку так, что я немедленно схватился за автомат. — Так гасите немедленно! Вырубайте портал! Что значит «не вырубается»? В каком смысле «с той стороны держат»? Так взорвите заряд! Хоть всю Установку! Да, даю санкцию, дебил! Бегом!

— Прорыв к Установке, — сказала она, бросив трубку, — ворвались на плечах разведчиков, бой в аппаратной.

— Мы ближе всех, — ответил Зелёный, и мы побежали.

Мы бежим по лестнице вниз, потом два коридора, потом ещё одна лестница. Гермодверь открыта, внутри женские крики и детский плач, но стрельбы не слышно. Пахнет пороховой гарью, по потолку тянутся в вентиляцию струйки дыма.

— Где они? — орёт дежурному на бегу Ольга.

Тот бледен, руки дрожат, карабин повис на ремне стволом вниз. Растерянно разводит руками:

— Уже всё, отбились, но…

Она, не слушая его, бросается вперёд по коридору, который ведёт к Установке. Мы с Зелёным бежим за ней, люди прижимаются к стенам, пропуская нас.

В аппаратную не зайти, она полна едкого ядовитого дыма, двое в противогазах льют туда пену из больших огнетушителей.

— Папа, папа! — слышу я сзади.

Оборачиваюсь — Алистелия с детьми. Лицо её настолько потерянное и несчастное, что я понимаю — случилась большая беда.

— Папа! — кидается ко мне Конграт. — Они убили маму!

«Я убью за тебя и умру за тебя», — сказала она когда-то и сдержала слово. Удерживала прорыв, а потом, поняв, что не справится, подорвала себя вместе с аркой портала, на дав ворвавшимся пройти дальше аппаратной. Теперь я на одну четвёртую вдовец, но горько так, как будто на все четыре. Рыдает на моей груди Конграт, плачут рядом с ним Вилора и Герда, шмыгает носом, прижавшись к матери Ванька, текут слёзы из фиалковых глаз Алистелии.

— Папа, — это юный Инженер Зелёному. — Надо уходить. Нас всех убьют.

— Некуда идти, сынок, — честно отвечает тот.

— Не в куда. В когда. Я знаю, как надо.

— Ты уверен?

— Да. Мораториум.

— Чёрт, мальчик прав, — моментально соображает Ольга. — Он может создать помехи порталам. Мы в своё время не могли из-за него попасть в Центр. Это ненадолго, потом подберут частоту, но у нас будет передышка.

Я вручаю плачущего Конграта Алистелии, и мы бежим наверх. Инженер увязывается за нами, но скорости семилетнему мальчику не хватает, и Зелёный подхватывает его на руки.

Тут недалеко — механизм мораториума захватили вместе с нашим домом и дирижаблем, и часть того города стала частью этого. Полный рекурсор позволяет творить чудеса с пространством. Наверху разражается сигналом вызова оперативная рация Ольги.

— Контора, контора пошла! — орёт откуда-то сквозь треск выстрелов и грохот взрывов Борух, — у них «Шилки», они прорываются к дирижаблю! Мы отходим! Уводи всех, мы…

Связь прервалась.

Зелёный одной рукой достал из кармана телефон, прижал к уху и на бегу, не опуская на землю сына, начал кричать:

— Иван, бегом с дирижабля! Да, прямо сейчас, да все, да, всё бросьте! Блядь, послушает меня кто-то хоть раз в жизни сразу? Бегом!

Мы уже пробежали квартал, когда за спиной страшно грохнуло. Я обернулся — на том месте, где висел дирижабль, расплывалось в воздухе облако мощного взрыва. Волосы и одежду дёрнуло взрывной волной. Надеюсь, они успели.

— Вот здесь, пап, — сказал Инженер, которого отец поднял на руках к механизму мораториума.

— Ты уверен, Тимох? Запускали мы его не так.

— Я знаю. Вот, здесь надо вверх.

— Эй, Зелёный, ему всего семь лет, — скептически сказала Ольга.

— Подтащите лучше ту лавку, — ответил он, — а то высоко.

Мы с Ольгой придвинули скамейку, они влезли на неё и уставились вглубь механизма. На мой взгляд, он оставался таким же абсурдным и невозможным, каким показался мне при первом знакомстве. Но, с другой стороны, Зелёный такой уже один раз починил.

— Он же сойдет со стопора, Тимох.

— Да, так и надо. Там внутри кристалл, в нём сжатое время. Его надо выпустить, понимаешь?

— Эй, ты собираешься доверить это семилетнему ребенку? — повторила Ольга.

— Ему я верю куда больше, чем тебе, рыжая, — сказал Зелёный и решительно потянул за верхнюю часть устройства.

Механизм стремительно начал раскручиваться. Колёсики крутятся всё быстрее, тяги летают, как сумасшедшие, от нарастающего гула начинает вибрировать земля.

— Ого, — сказал Зелёный, спрыгивая с лавки и осторожно снимая сына. — Хренассе моща попёрла.

— Бонг! — гулко сказал механизм и начал останавливаться.

У меня что-то неприятно ёкнуло внутри, и вдруг стало непривычно пусто, как будто мне удалили какой-то орган. Я достал из сумки планшет, который мне как м-оператору в оперативном резерве полагалось носить с собой, и сразу понял, что держу в руках просто кусок камня. Никакие структуры больше не отзывались, и пропало то чувство реперов, которое всегда было тонким фоном в плотно набитой ими Коммуне.

— Порталы закрылись! — закричал в рацию Борух. — Прорвавшиеся сдаются, оставшись без поддержки! Мы отбились, Оль, мы отбились! Сам себе не верю!

— И где мы теперь? — спросил у сына Зелёный.

— Мы не где. Мы когда, — непонятно ответил тот. — Отсюда начнётся Мультиверсум.

И он замолчал, потеряв интерес к разговору.

Я развернулся и пошёл обратно к зданию Института. Там, в глубине Убежища, лежит моя жена, которая умерла за нас. Её надо похоронить. Многих завтра придётся похоронить, но эта история закончилась.

Вот вырастут дети — и начнётся, может быть, новая.