Последний рубеж

Глава пятая

Забавный низкорослый конь, выделенный от щедрот, мистером Дахамо, настолько походил на осла-переростка, что у Влада, который ехал, чуть ли не касаясь ботинками грунта, возникло подозрение, а не осел ли это на самом деле. Но, впрочем, привередничать не приходилось. Дареному коню рост, как известно, не измеряют. А потом, пойди, разберись в местных аборигенных породах. Сказали — конь, значит, конь. Местным виднее.

Цвет шерсти у мерина был в основном гнедой. На голове темнее, на боках и спине — чуть светлее, а на животе так и вообще чисто-белый. По голове, шее и груди этой коренастой животины с грустной мордой списанного на берег матроса-пьяницы тянулись сероватые, с рыжим оттенком, полосы. А вдоль спины шла черно-бурая — одна, но зато широкая.

Удивительным (под стать тигриному окрасу) оказалось и имя коня. Звали его оригинально — Пыхмом. Оригинальность заключалась в том, что «пыхм» на муллватском означает «конь». Просто конь. Во всяком случае, именно так перевела Тыяхша. Влад поверил. Какой ей смысл врать?

Так что по-любому — все без обмана: обещали коня, выдали коня.

По характеру Пыхм оказался зверем спокойным, даже флегматичным. Тут Владу, который навыками верховой езды не обладал, повезло несказанно. Другой бы скакун его резких и неумелых движений, быть может, и не потерпел бы, а этот ничего. Признаков недовольства не выказывал, не пытался выбросить седока-неумеху из широкого, отделанного раймондием седла. Лишь мотал изумленно головой в ответ на неуместные понукания и потешно шевелил ушами.

Правда, не все было так безоблачно.

Специально скинуть седока конь не пытался — что да, то да, но только вскоре выяснилось, что ко всем своим экстерьерным «достоинствам» Пыхм еще и подслеповат. Старческий дефицит зрения он компенсировал повышенной пугливостью: натыкаясь на световые пятна, тени, камни, конь старался перепрыгнуть их или шарахался в сторону. Поэтому скучать Владу не приходилось — то и дело подскакивал в седле.

Когда землянин в очередной раз охнул и мертвой хваткой ухватился за переднюю луку, Тыяхша не выдержала:

— Ты раньше верхом когда-нибудь ездил?

— Ага, ездил, — ответил Влад. — Точней сказать, катался. На карусельных лошадках. Мама в парк водила. Сто жизней назад.

— Тогда все ясно.

Приняв более пристойную позу, Влад сказал:

— Знаешь, один мудрец утверждал, что земной рай можно найти на страницах книги, на спине лошади и в сердце женщины. Про книгу и женщину — понимаю, про лошадь — нет. Чувствую, мозоль на заду натру. Какой тут, к черту, рай?

— Может, поменяемся? — предложила Тыяхша. — На Тукше тебе гораздо легче будет.

— Нет, не надо.

— Гордый?

— Да нет. Тут дело принципа. Ведь я из рода вскормленных конской кровью.

— Этот как?

— Буквально. Мои далекие предки, а лучше сказать — очень далекие…

— Скажи для верности: «очень-очень далекие», — съязвила Тыяхша.

— Хорошо, — спокойно согласился Влад. — Так вот. Мои очень-очень-очень далекие предки, когда заканчивалась в походах вода и пища, утоляли голод и жажду лошадиной кровью. — Увидев, с какой невозмутимостью восприняла девушка эту информацию, он добавил: — А когда в пути случались лютые морозы, они вспарывали лошадям животы, вываливали ливер и прятались внутри. Тем и спасались.

Тыяхша поинтересовалась:

— Что за раса?

— Скифы мы, — отрекомендовался Влад.

— Не слышала.

— Еще бы! Говорю же, давно жили. Очень-очень давно. Давным-давно…

— Видно, что давным-давно. Навыки-то утеряны. Не скачешь — мучаешься.

— Ничего, — бодрился Влад. — Приноровимся. А как только, так сразу. Рванем аллюром три креста.

Такого словесного оборота девушка не знала:

— Как это — «аллюром три креста»?

— Это… — начал объяснять Влад, но тут Пыхм, высмотрев небольшую промоину, отпрыгнул в сторону. Солдат вновь судорожно ухватился одной рукой за луку, а другой — за гриву. Чудом удержавшись в седле, принял прежнее положение и продолжил, делая вид, что ничего не произошло: — Это образное выражение. Означает «очень быстро». Несколько веков тому назад крестами на пакетах с военными донесениями обозначали на Земле скорость, с которой их нужно доставить по назначению. Один крест — срочно. Два — очень срочно. Три — экстренно. Ясно?

Девушка кивнула:

— Ясно. Военные дела.

— Военные, — подтвердил Влад.

Тыяхша помолчала, а потом вдруг спросила:

— Ты долго солдатом был?

Влад тоже помолчал, прежде чем ответить.

— Долго. Десять лет.

— Зачем?

— Что — «зачем»?

— Зачем в армию пошел?

— Как зачем? Хорошо там. Думать не надо. За тебя там другие думают. Мозги отключил и гуляй. Единственное, что нужно помнить — это свое имя, чтобы выйти из строя, когда вызовут. Впрочем, если даже и забудешь, прочитаешь бирку на трусах и вспомнишь. Разве плохо?

— Я серьезно спрашиваю.

— А-а, ты серьезно. Ну если серьезно, то…

Влад задумался.

— Наверное, как все мальчишки, мечтал стать солдатом. Хотел возмужать? — предположила Тыяхша.

— Разве армия может сделать из сосунка солдата? — удивился Влад.

— А разве нет?

— Скажу тебе, подруга, по большому секрету: армия не может этого сделать. Армия лишь позволяет солдату понять, что он не сосунок. Дело в том, что солдатами не становятся, солдатами рождаются. Чтобы там ни говорили глупцы, солдаты — это особая порода.

— Наверное, так и есть, — согласилась Тыяхша. — Солдаты — они, как и Охотники.

— Вроде того, — кивнул Влад. — А в армию я пошел… Стремился попасть на войну, вот и пошел.

— А зачем хотел на войну? — не унималась девушка.

Влад возмутился:

— Чего как пиявка пристала? Зачем-зачем… Ни за чем! Смерти искал.

— Хотел умереть?

— Жить не хотел.

Какое-то время Тыяхша размышляла над его ответом, после чего растерянно спросила:

— А какая разница?

Влад вместо того чтобы объяснить, посоветовал с иезуитской ухмылкой:

— Сама догадайся.

Девушка всерьез взялась за расшифровку предъявленного парадокса и замолчала надолго. Подъем на очередной холм путники совершили без разговоров.

Тем временем долина пробуждалась. Она потягивалась и вздрагивала спросонья. Рригель зацепился размытой кромкой за изломанную линию горизонта, и грязно-оранжевые лучи сначала робко, а потом все настойчивее заелозили по вершинам холмов. Купол неба выгнулся. Облака ожили и заскользили по нему бестолково — сразу в разные стороны. Обе луны, еще недавно выглядевшие глянцевыми, стали вдруг матовыми и начали бледнеть. Наступал день. Очередной день планеты Тиберрия. Влад де Арнарди по прозвищу Кугуар надеялся прожить этот день достойно, мужественно перенеся все невзгоды и лишения. А что таковые на его долю выпадут, даже не сомневался.

Пока же, спасая глаза от лучей коварной звезды, он вытащил маску и натянул на лицо. Поправил шляпу, пристально глянул на Тыяхшу и мысленно попросил: «Оглянись!» Девушка оглянулась. Посмотрела, ничего не сказала и отвернулась. Ее светлые волосы, собранные нынче в хвост, описали в воздухе дугу.

Влад усмехнулся.

Трудная девушка. Серьезная девушка. И неприступная. Ни грамма кокетства. Еще бы! Ей не до романтики — у нее великая миссия. Другие в ее возрасте на мужей охотятся, а она — на каких-то загадочных чудовищ. То, что землянин к ней неравнодушен, в упор не видит. Не интересует ее землянин. Ни капельки. Смотрит на него в этом смысле, как на пустое место.

Влад в отместку тоже старался глядеть на нее отстраненно. Как на картину за музейным стеклом. Или как на дом, в котором ему никогда не жить. Глядеть так на того, к кому тянет, трудно конечно. Даже очень трудно. Практически невозможно. Но Влад старался.

Чтобы отвлечься, пересчитывал стрелы в колчане Охотницы. Раз, два, три… Раз… Чертов Пыхм! И раз и два… Нет, заново… Раз, два, три, четыре… Восемь стрел. Восемь стрел у нее в колчане. А у него — шесть. Мистер Дахамо, помимо коня, ему еще и арбалет подарил. Нашел со стременем, подходящим под сорок четвертый растоптанный, и торжественно вручил. И еще в придачу колчан с шестью стрелами дал, не пожалел. Добрый человек. Хотя и колдун.

Тыяхша вдруг резко осадила Тукшу, и несуразная коняга Влада опять дернулась в сторону.

— Что случилось?! — воскликнул Влад, натянув поводья.

— Я так и не поняла, — сказала Тыяхша.

— Чего ты не поняла?

Вновь пустив коня, девушка разъяснила:

— Не понимаю, чем отличается нежелание жить от желания умереть.

— Фу ты, блин! — выругался Влад. — Перепугала насмерть.

Он дал коню шенкеля, чтобы поехать с девушкой вровень. Тропа метров двести назад расширилась, поэтому двух конных приняла свободно. Когда Влад поравнялся, Тыяхша скосилась на него и посетовала:

— Никак в толк не возьму, что ты имел в виду. Это выше моего понимания.

— Подумаешь, — хмыкнул Влад и признался: — Я и сам этого не понимаю. У меня ведь как получилось. Жить не хотел, вот и подался на фронт. А на фронте оказалось, что и умирать не хочу. Вот так и пошло: смерти искал и избегал ее. В пекло сломя голову лез — и всю дорогу цеплялся за жизнь. До последнего. — Он замолчал, что-то припоминая, потом тряхнул головой: — Ладно, что толку сейчас об этом. Ты вот лучше скажи, чем вы эти штуки намазываете?

— Какие? — не поняла Тыяхша.

— Вот эту вот сыромять, — потряс Влад поводьями.

— Смесью дегтя и жира рыб. А что?

— Да ничего. Духан такой, что голова кружится.

— Не нравится — пешком иди.

— Потерплю.

Какое-то время они ехали молча, потом Тыяхша спросила:

— А тебе воевать нравилось?

— Когда как, — ответил Влад. — Сначала в таком состоянии был, что просто не задумывался. Тупо на автомате работал — зуб за зуб, око за око. Была причина. Личная. А потом… Потом был период, когда во вкус вошел. И на кураже много чего понатворил. Ой, много! Но однажды…

Влад осекся.

— Что «однажды»? — ухватилась за слово Тыяхша.

— Неважно.

— Не хочешь вспоминать?

— Совершенно.

— Ну и не вспоминай.

Тогда Влад попробовал объяснить, ничего не объясняя.

— Знаешь, — сказал он, — война дает возможность человеку кое-что понять про себя. И приходит мгновение, когда ему это удается. Но потом он с ужасом обнаруживает, что истину, за которой пошел на войну, там найти невозможно. Ее попросту нет. Там вместо истины много-много всяких правд. Своя правда у «гаринчей», своя — у «цивилов», своя — у нас, у «кирпичей», и у наших бравых генералов тоже есть своя правда. И все эти правды раздирают друг друга. И друг друга, и человека, попавшего на войну. На куски раздирают… Они даже убить его могут. Без всяких снарядов и пуль — наповал. Сердце хлоп — и все.

— Это, наверное, смотря какой человек, — заметила Тыяхша.

— Ты о чем?

— Если у человека толстая кожа, то ему все нипочем. Даже на войне. Ведь так?

Влад не ответил. За других говорить не хотел. Мало ли, как и что у других. Пусть за себя сами отвечают — толстокожие они там, не толстокожие. О себе-то трудно сказать что-то определенное. Спросит кто: а ты какой? — черта два ответишь. Можно сказать, какой из себя в данную секунду. И то с огромной долей условности. Соврав процентов на девяносто девять. А вообще, в целом по жизни — так и вовсе сказать ничего нельзя. Любой человек по натуре, что древнегреческий бог Протей. Все время меняет свой лик. Любая ипостась у него истинная, а единой — нету. И не было никогда. И не будет.

Поэтому ничего Влад на этот счет Тыяхше не ответил. Зато сам начал расспрашивать о том, что его мучило со страшной силой уже без малого сутки.

— Слушай, подруга, можно у тебя про одну вещь спросить?

— Спрашивай, — разрешила Тыяхша.

— Только пообещай говорить правду.

— Не буду обещать.

— Почему?

Девушка многозначительно повела плечом:

— Мало ли. Кто знает, что у тебя на уме? Обещание — не та вещь, которой можно разбрасываться.

— Ладно, — отступил Влад. — Пусть так. Все равно пойму, врешь или нет.

— Не пыхти, землянин. Говори, чем озаботился?

— Вот ты вчера утверждала, что всю силу Мира в районе пупка можно собрать. Что Зверя взглядом можно удушить. Что все такое. Признайся, врала?

— Не веришь?

— Нет.

— Почему?

— Что-то здесь не так.

— Но ведь сам же вчера чувствовал в себе переливы энергии, — напомнила Тыяхша. — И ведро в колодец взглядом сбросил. Ведь было?

Влад пожал плечами:

— Ну и что? Не верю я во все эти чудеса расчудесные. Не ребенок. — Он усмехнулся. — Переливы, говоришь? Так после кошмарного марш-броска, который у меня вчера случился, немудрено в измененное состояние ума впасть. А после восьми рюмок самогона — вразнос пойти.

— Но ведро же сбросил?

— Подумаешь. Стечение обстоятельств. Случайное дуновение ветра. Мышка хвостиком махнула. Еще что-нибудь. Мало ли…

Тыяхша глубоко вздохнула:

— Значит, не веришь?

— Нет, — мотнул головой Влад. Так мотнул, что чуть шляпа не слетела.

— И правильно, что не веришь.

— Ага! Значит, все-таки тут какой-то фокус!

— В каком смысле — «фокус»?

— Ну тайный секрет. Скрытая технология. Устройство какое-нибудь за пазухой.

Тыяхша остановила коня, вытянула левую руку в сторону и показала браслет на запястье.

— Это вот тянет на устройство?

Влад, который не ожидал такого резкого маневра и проскакал вперед, оглянулся. Посмотрел на браслет. Ничего не сказал, протер ладонью стекло маски и вновь посмотрел. После чего выдал:

— Ну украшение какое-то.

Тыяхша опустила руку и тронула коня. Нагнав Влада, спросила:

— Украшение, говоришь?

— Ага.

— Но если именно браслет преобразует силу мысли в реальную силу, тогда это устройство?

— Ты хочешь сказать, что этот браслет материализует мысль? — не поверил Влад.

— И этот, — кивнула Тыяхша. — И тот, что у тебя на руке.

Влад мигом одернул рукав комбинезона и с опаской уставился на подарок мистера Дахамо. Прокрутил несколько раз браслет вокруг запястья и, не обнаружив ничего сверхъестественного, спросил:

— Ну и как в таком случае эта штука действует?

Девушка задумалась. Зная, с кем имеет дело, попыталась найти подходящие для объяснения слова. Не нашла — случай был запущенным. Сказала так:

— Очень просто действует. Ты подумал — он сделал.

— Любую мысль реализует? Не может быть.

— Может.

— Даже случайную?

— Нет, конечно. Только мысль-приказ.

Теперь задумался Влад:

— Осознанную, значит. Ладно… А если задумаю женщиной стать, сделает?

— Еще чего! — воскликнула Тыяхша. — Остынь. Никакого волшебства. Зверя Бездны успокоить можно, предмет передвинуть, огонь зажечь, волну погасить, еще кое-что по мелочи — это запросто. Но не более того.

— Ничего себе мелочи, — покачал головой Влад.

— Мелочи, конечно. Механика и электричество. Простейшие воздействия и только. А вот сделать тебя умнее браслет не в состоянии. И от смертельной болезни не излечит. И счастьем не наделит.

— Не наделит?

— А хотелось бы?

— Чуть-чуть. Совсем немного. Для разнообразия.

— Это уж ты сам как-нибудь для себя устрой.

Влад еще раз прокрутил браслет и даже постучал по нему.

— Ты на зуб попробуй, — посоветовала Тыяхша.

Влад пропустил колкость мимо ушей и после некоторого раздумья спросил:

— А как он устроен?

— Не знаю. Не разбирала.

— Наверное, это усилитель каких-нибудь тонких полей?

— Говорю, не знаю. И не хочу знать.

— А где вы их взяли?

— Всегда были.

— Разве так бывает? — не поверил Влад.

— Бывает, — уверила Тыяхша. — Сколько существуют Охотники, столько и владеют они чуэжвами.

— Чем?

— Этими вот боевыми браслетами. Всего их тринадцать. Тринадцать браслетов. По числу Охотников. Правда, можно сказать, что это Охотников тринадцать по числу браслетов. Так даже правильнее.

— У вас в арсенале всего тринадцать браслетов?

— Всего.

— Негусто.

— Сколько есть.

— Постараюсь свой не потерять, — торжественно пообещал Влад.

Тыяхша посмотрела на него так, будто он сказал какую-то великую глупость, после чего заметила:

— Не бойся, не потеряешь. Он тебя сам не потеряет.

— Ну и хорошо, коль так. А скажи, за что мне выпала такая честь?

— Никакая не честь. Видимо, ты всегда был и потенциальным Охотником и Человеком Со Шрамом. От рождения.

— Опять сказки пошли, — усмехнулся Влад.

— Никаких сказок, — возразила Тыяхша. — Это правда. Ведь никто шкатулку со Старой Вещью открыть не мог, а ты смог.

— Ты хочешь сказать, я теперь Охотник?

— Номинально — да. А там поглядим.

— В деле?

— В деле.

— А можно браслет опробовать?

— Давай.

Влад остановил Пыхма и вытянул руку в направлении валуна, лежащего в стороне от тропы. Проблем не возникло. Браслет послушно запульсировал, и через долю секунды огромный камень дернулся, сорвался с места и покатился.

— Вот дела! — восхитился Влад.

— Руку вытягивать необязательно, — оценив со стороны результат его пробы, посоветовала Тыяхша. Как тренер молодому спортсмену.

Влад кивнул и в следующую секунду поджег катящийся мимо шар перекати-поля. Дождался, когда сгорит, и поджег еще один. И сразу еще один. И пошел жонглировать огненными шарами.

— Здорово! — Влад радовался, словно ребенок новой игрушке. — Вещь что надо. А как подзаряжается?

— Да никак.

— Совсем?! — удивился Влад.

— Совсем, — подтвердила Тыяхша.

— Незаменимая вещь в домашнем хозяйстве. Слушай, один браслет у меня, еще один — у тебя. И еще, значит, есть одиннадцать Охотников?

— Да, еще одиннадцать.

— Одиннадцать, — задумчиво произнес Влад. — Один-на-дцать…

Тыяхша прислушалась к его бормотанию:

— Что-то не так?

— Да ничего. Только спросить хочу. А не зовут ли одного из Охотников…

Влад не успел договорить. Он услышал звук. Знакомый звук. Стрекот лопастей, шинкующих воздух.

Вертолет «Комус» — сработанное из композитных материалов и алюминия многофункциональное корыто о четырех винтах — нарисовался на небе дрожащей кляксой. Он шел курсом на юго-запад. И на предельно малой высоте.

Влад недовольно крякнул и заорал:

— Внимание! Вижу воздушную цель! Направление — сорок пять. Дальность — тысяча триста. Высота — восемьдесят. К машинам!

Спрыгнув с коня, сорвал с плеча винтовку и прицелился. Но тут же опустил ствол. С ума еще не спятил, чтобы своих сбивать. Тем более гражданских. Плюнул от огорчения под ноги и заметался в поисках укрытия.

— Что с тобой? — удивилась Тыяхша.

— Видишь тарахтелку?

— Вижу. Вертолет вашей Экспедиции. Иногда летают. Ничего страшного…

— Это они меня ищут.

— Тебя?

— Меня-меня. Сто процентов!

— А ты, как вижу, найтись не хочешь? — догадалась девушка.

— Не горю желанием, — признался Влад. — Есть причина. Спрятаться мне нужно, подруга. Схорониться.

Тыяхша привстала в стременах, осмотрелась и посоветовала, махнув рукой вправо от тропы:

— Вон там густые заросли.

Влад поблагодарил кивком и сорвался с места. Но через три шага стал притормаживать, а еще через три вовсе остановился.

— Ну что же ты? — крикнула Тыяхша. — Подлетают. Беги!

Влад обреченно махнул рукой:

— БИТ-804, модернизированный.

— Не поняла.

— У них на борту бесконтактный измеритель температуры. Тепловизор. Смысла прятаться нет — все одно по теплу обнаружат. Как пить дать обнаружат. Это только мертвые не потеют.

— Мертвые?

— Мертвые.

— Ну так умри, — непринужденно посоветовала Тыяхша.

Влад опешил:

— Чего-чего?

— Умри, говорю. А как пролетят — воскресни.

— Это как?

— Это вот так.

Тыяхша спрыгнув с коня, уселась на плоский валун и поджала ноги. После чего указала Владу на браслет и, не проронив больше ни слова, застыла. Перестала мигать. Дышать. Превратилась в соляной столб. Точнее — в статую каменную.

Влад подбежал и коснулся ее щеки — камень камнем. Холодный, гладкий и бесчувственный. Как лед. Он зажмурился на миг и встряхнул по-собачьи головой, сбрасывая наваждение. Открыл глаза — каменная. Потрогал — холодная.

Уже на ходу домысливая, что произошло, метнулся к зарослям. Нырнул с разбега в переплетение упругих прутьев, и, царапая о колючки лицо и руки, пополз к небольшой выемке между двумя кустами. Добрался и затаился. А потом (была не была!) представил себя Каменным Командором. Чуткий браслет мгновенно уловил мысленный приказ, и в ту же секунду свет вокруг Влада стал меркнуть. А еще через секунду засосала его огромная черная воронка, и понесся он к ее центру с тем ощущением восторга, с которым пилот, ни разу не оглянувшись на тихие огни космодрома, бросает лайнер в непроглядность бездонного космоса.

Как кружил над двумя брошенными животными поисковый борт, Влад не видел и не слышал. И как скрылся вертолет за холмами — тоже. И вообще пришел в себя не скоро. Но пришел.

— Понравилось? — спросила его Тыяхша, помогая подняться.

— Не очень, — разминая закоченевшие ноги, ответил Влад. — Чего хорошего — полное бесчувствие и тьма кромешная.

— Зря погрузился так глубоко.

— Откуда мне знать, как это дело регулируется? Ты бы объяснила, что ли, на будущее.

— Это не объяснишь. Тут все тонко, на интуиции. Самому дойти нужно. Но ты не переживай, со временем научишься силу рассчитывать. Дело времени.

— Думаешь?

— Уверена.

Влад погладил браслет и восхищенно заметил:

— Да, мощная штуковина. Мгновенно температуру тела к нулю свести — это, знаешь ли! Говорила, механика-электричество. А тут… Вон оно как тут. А не опасно? Наверное, так и убить себя можно? С перепугу-то?

— Нет, так себя не убьешь, — возразила Тыяхша. — Чуэжвам, он умный. Даже если захочешь покончить с собой, не сможешь.

Тема Влада заинтересовала, и, не откладывая на потом, он стал выпытывать все прочие тактико-технические возможности устройства:

— Себя нельзя убить, а кого-нибудь другого можно?

— Человека — нет.

— А лошадь, к примеру?

— И лошадь нельзя. И птицу. Чуэжвам живому не враг. Остановить может, покалечить слегка. Убить — нет. Так задуман.

— Кем? — спросил Влад.

Ответ Тыяхши был убийственно точен:

— Теми, кто его сделал.

Они выбрались из кустов и направились по тропе к ожидающим их животным. Кони стояли на том же месте, где их всадники и оставили. Ни метром дальше, ни метром ближе. Не вспугнул их вертолет.

Берясь за поводья, Влад вдруг вспомнил:

— Послушай, подруга моя хитрая, ты говоришь, что браслет для живого безопасен. Но того зверюгу, что на меня напал ты же с помощью браслета изничтожила.

— Я же говорила тебе, Зверь из Бездны не живой.

— Мертвый?

— Нет, не мертвый.

— Так не бывает.

Тыяхша пожала плечами:

— Думай, как хочешь.

— Ну и ладно. — Влад помолчал, потом спросил: — Значит, как я понял, браслет живое делает мертвым только на время. Так?

— Ну да. Испытал же на себе.

— А мертвое — живым? Может?

— Может, но тоже не надолго.

— Ровно настолько, чтобы, например, мертвый после напутственной молитвы мог на автопилоте дотащиться до Ущелья Покинутых? — вспомнил Влад про выжранного Зверем курьера.

— Именно так, — сказала Тыяхша и оседлала своего скакуна.

А Влад закричал во все горло:

— Ущипните меня, чтоб я проснулся!

Пыхм от этого крика дернулся в сторону и собрал глаза в кучу.

— Ты чего надрываешься? — удивилась Тыяхша.

— Я, подруга, столько за последние сутки всякого запредельного увидел, что тут одно из двух — либо сплю, либо приключился со мной «твин пикс».

— Что такое «твин пике»?

— Термин из психиатрии. Обозначает состояние, при котором реальность вытесняется подсознанием. Если попросту — умопомешательство.

— Ну и как, к чему склоняешься? К тому, что тронулся умом, или что спишь?

— Наверное, сплю, — почесав затылок, решил Влад.

— А может, все же сбрендил? — подначила Тыяхша.

— Это вряд ли.

— Уверен?

— На все сто. Психика у меня уж больно устойчивая. — Влад постучал себя по лбу кулаком. — Железобетонная просто. Продукт специальных тренировок. Нервное истощение и психушка мне не грозят.

— Точно не грозят?

— Не-а, подруга, не грозят. Я очень здоровый на голову паренек. Просто, сдается, сплю. Сплю и вижу сон. Вот так вот: сплю и вижу.

— Нет, не спишь, — возразила Тыяхша бесстрастным тоном эксперта.

— С чего ты так уверена? — удивился Влад.

Девушка промолчала, и тогда солдат пустился в рассуждения:

— Ну хорошо, допустим, не сплю. И не сошел с ума. Но ведь всего этого на самом деле быть не может. Так? Так. Значит, нет. Как тогда все это понять?

— На свете есть много такого, чего нет.

Влад оторопел:

— Ты сама поняла, что сказала?

— Сама — да, — спокойно сказала Тыяхша. — А ты не понял? Может, на всеобщем языке путано звучит. Сказать на аррагейском?

— Не надо, — взмолился Влад и запрыгнул на Пыхма как на гимнастического «коня». На этот раз вышло ловчее. Устроившись в седле, спросил: — Скажи, зачем мне вчера мозги пудрила?

— Как это пудрила?

— Ну, лапшу на уши… Черт! Короче — голову дурила. Зачем?

— Мой профессиональный долг — распространять основы авологии.

Влад обиженно хмыкнул:

— Нашла школяра.

Тыяхша ничего не сказала, лишь плечами пожала: мол, почему бы и нет.

Пустив коней, они целый час ехали молча. Каждый думал о своем. Но как это ни странно — об одном и том же.

День разгорался и обещал быть не менее жарким, чем вчерашний. Может, даже и жарче, поскольку облаков по блеклому небу ползало на порядок меньше, и подбирающаяся к зениту звезда Рригель жарила напрямую. Все живое, явив наследственную благоразумность, давно попряталось от жестоких лучей в норы и трещины. Или просто зарылось в песок. И только два всадника — мужчина и женщина — скакали по выцветшей долине, не обращая никакого внимания на пекло.

Влад все время отставал и с завистью поглядывал на коня Тыяхши. Ее Тукша скакал легко, в охотку. И ход его смотрелся грациозно, и сам выглядел красавцем. Не конь, а птица с четырьмя ногами. И как ни старался Влад ехать вровень, не получалось. Едва нагонял, Тукша, лидер по натуре, мгновенно надбавлял и вырывался на корпус. Потом на два. На три. И совсем уходил. Чтобы поправить дело, Влад пошел на военную хитрость — решил заговорить.

— Послушай, подруга! — крикнул он девушке. — Я хочу одну вещь для себя прояснить. Можно?

— Ну давай, — придержав коня, разрешила Тыяхша.

Влад, сравнявшись, ткнул пальцем в браслет и спросил:

— Если это механизм, то кто бы его ни сделал, он его делал по техническому заданию. Сначала придумал свойства, а потом реализовал. Так ведь?

— Наверное. Ты это к чему?

— Понять хочу, зачем в техническом задании предусмотрели возможность браслета обращать владельца в камень? Авторы спрогнозировали появление тепловизоров? Или тепловизоры уже существовали, когда браслет создавали? Что на это скажешь?

— Насчет тепловизоров ничего не скажу. Может, существовали, а может, нет. Это не так важно. Важно, что Зверь существовал. Вот это на самом деле важно.

— Стоп. Так что — эта функция браслета тоже предназначена для охоты?

— Конечно. Ведь это браслет Охотника. Использовать его для других целей, это, честно говоря, все равно как…

Тыяхша задумалась над примером, Влад подсказал:

— Как слушать с помощью радиотелескопа станцию поп-музыки?

— Вот именно.

— Я правильно тебя понял: от Зверя можно спастись, став камнем?

— Правильно. Если фенгхе при себе нет, не теряйся — стань камнем. Зверь понюхает и уйдет. Ждать не станет.

— Ну и отлично.

— Да, неплохо. Только злоупотреблять этим свойством браслета не стоит.

— А в чем проблема?

— Камнем можно становиться ограниченное число раз.

— Сколько?

— Это очень индивидуально. Кто шесть раз становился, кто семь. Был один Охотник, который сумел девять раз обратиться в камень. Правда, после девятого уже не вернулся.

— Как это? — не понял Влад.

— Так это, — ответила Тыяхша. — Не вернулся и все. Чуэжвам ни при чем, в организме человека что-то ломается.

— Ничего себе новость!

— Никто не знает, когда и на какой фазе для него прекратится эта возможность. Можно однажды обнаружить, что тебе больше не дано становиться камнем. А можно стать камнем и…

— Обнаружить, что не можешь вернуться в нормальное состояние?

— Ничего уже тогда не обнаружишь.

— Весело. Ты сколько раз уже этим пользовалась?

— Считая сегодняшний, пять.

— И зачем рисковала?

— Ты нужен нам. Ты прирожденный Охотник. К тому же — Человек Со Шрамом.

— Да с таким браслетом любой чудак Охотником может стать, — заметил Влад.

— Это ты зря, — возразила Тыяхша. — Вовсе не любой.

— Почему?

— Ты всерьез полагаешь, что всякий может носить такой браслет?

— Разве нет?

— Нет, конечно. Один из тысячи.

— Незаменимых не бывает.

— Но некоторых очень трудно заменить.

— А в чем проблема?

— Не знаю. А только многим кандидатам в Охотники браслет руку отрезал.

— Как это?

— Да просто. Сжимается и режет. Этот браслет не украшение, а оружие. Причем умное. Оно само себе хозяина подбирает. Никто ему не указ. Знаешь, как Айверройок с аррагейского переводится?

— Не задумывался. Подожди…

— Ай-верр-ойок, — помогла Тыяхша.

— Нет-рука-город? — дословно перевел Влад и попробовал истолковать: — Без руки город?

Тыяхша поправила:

— Город Безруких.

— Во как!

— Так аррагейцы его называют. А мы, муллваты, называем его Городом Сердца.

— Послушай, это и мне вчера руку могло отпилить?

— Запросто.

Влад сначала опешил, а потом возмутился:

— Ну вы, ребята, и даете!

— Никто тебя надевать его не заставлял, — напомнила Тыяхша.

— Но предупредить можно было?

Девушка не ответила. Не стала оправдываться. Может, и хотела, да не до того стало. Впереди, в заросшем чахлыми деревцами овражке, мелькнуло что-то серое, и она резко натянула поводья. Пока Влад соображал, что к чему, муллватка уже вскинула арбалет и крикнула:

— Зверь!

— Где? — не понял Влад. А потом увидел.

Впереди, всего в десяти шагах от них, на тропу вышел мальчишка лет семи-восьми. Выглядел он сущим оборванцем: чумазый, лохматый, одетый в несусветные лохмотья. Уши лопухами, руки-ноги худющие. Во взгляде — голодная надежда разжиться коркой или медяком.

— И это Зверь?! — не поверил Влад, но на всякий случай отстегнул арбалет от седла.

Тыяхша не ответила, она уже вступила в схватку. Крикнула, глядя в сторону:

— Убирайся в Бездну!

И, целясь через пришитое к плечу зеркало, выпустила стрелу в ребенка.

Тот увернулся — отпрыгнул в сторону и каким-то чудом оказался на другой стороне тропы. Устояв на ногах, стал приближаться. Шаги его выглядели неестественными. Казалось, мальчишка движется медленнее, чем переставляет ноги. Он будто наплывал, а не шел.

Влад почувствовал страх, а за ним — резкую головную боль. И стал задыхаться.

— Стреляй! — приказала ему Тыяхша и потянулась за новой стрелой.

Влад поднял арбалет, навел улыбчивому мальцу на грудь и прицелился. Мотнул головой и опустил арбалет.

Тыяхша ладила стрелу и при этом заклинала:

— Ну чего медлишь?! Стреляй! Он сейчас петь начнет!

Влад, сердце которого билось на пределе, мотнул головой:

— Не могу. Ребенок.

— Зверь это! Зверь! — отчаянно кричала Тыяхша. И натягивала тугую тетиву, быстро вращая рукоять рейки.

Влад верил Охотнице, но верил и своим глазам. И не мог выстрелить. Рука не поднималась.

А тем временем расстояние между ними и мальчишкой сокращалась. Влад уже видел родимое пятно на щеке мальца. Оставалось метров пять. Не больше. Виски сжало так, что тошнота подступала к горлу. Во рту стало солоно от крови. Веки налились свинцом. Солдат почувствовал, что еще секунда, и вывалится из седла.

Но обошлось.

Ближе мальчишка приблизиться не смог — Тыяхша не позволила. Успела выстрелить, и на этот раз попала. Трудно не попасть с такого расстояния.

Стрела прошила бродяге грудь. Он покрылся рубиновым свечением, отлетел на десяток метров и повалился на спину. Но в ту же секунду раздалось выворачивающее наизнанку шипение, и Зверь вскочил. Правда, вскочил уже не в образе мальчишки. Мальчишки больше не было. На том месте, где только что находился ребенок, появился слепой старик в рваном рубище. И этот бродяга тоже выглядел неприглядно: всклоченные грязные волосы, впалые щеки, растрепанная борода и покрытые коростой руки-клешни.

То ли само это превращение сыграло свою роль, то ли несоответствие дряхлости старика с резкостью его движений, но Влад поверил, что перед ним почуявший свежатину зверюга. А поверив, увидел его таким, каков он есть на самом деле. Увидел «другим» взглядом. О чем и сообщил Тыяхше со смесью Радости и азарта:

— Я вижу его!

— Ну так стреляй, — попросила Тыяхша.

И Влад вновь вскинул арбалет.

К ним приближался истекающий сероватым свечением энергетический кокон. Мутная прозрачность этого непостижимого образования позволяла разглядеть, как внутри шевелятся, скручиваются и переплетаются между собой разноцветные спирали — молочная, бежевая, рубиновая и лиловая. Они возились в коконе, как черви в тухлом яйце. Потом вдруг кокон пропал, и Влад вновь увидел старика. А через миг — вновь кокон. И опять старика.

Кокон.

Старик.

Кокон.

Такая вот пошла перед глазами солдата чехарда.

Наконец Влад решился. Когда в очередной раз Зверь обернулся стариком, откинул сомнения и надавил на рукоятку спуска.

Немудреный механизм сработал четко: отпущенная тетива радостно взвизгнула, стегнула болт, тот шаркнул по желобу паза, вырвался на волю, просвистел и воткнулся старикану точно в лоб.

А кокону — в верхнюю часть.

И вновь перед глазами Влада замельтешили разные пласты одной реальности.

Старик всплеснул худыми руками с тяжелыми бугристыми ладонями и повалился наземь.

Кокон лопнул.

Старик пропал — там, где он только что лежал, теперь валялась пробитая стрелой дворняга.

Разодранный кокон чах на глазах, скукоживался, рассыпался и опадал безобразными струпьями.

Собака исчезла, как до нее исчезли слепец и мальчик-поводырь. Появилась дохлая змея. Но лишь на несколько секунд. Вскоре и она как сквозь землю провалилась. Только стрела никуда не пропала — сделав свое дело, покойно лежала в пыли. Блестела золотым наконечником. Была настоящей.

Спирали, оставшиеся без оболочки, замедлили свое верчение, затем вовсе замерли, потускнели и растворились без остатка. Все, кроме одной — лиловой. Эта, похоже, не думала увядать: энергично раскручиваясь и играя яркими бликами, сжалась, как тугая пружина, а потом резко распрямилась и стала вытягиваться — спешно рванула от наконечника стрелы к небу. И походила на трассер баллистической ракеты, у которой сбилась программа, отвечающая за тангаж и вращение.

— Пробуй! — крикнула Тыяхша.

Влад показал кивком, что понял, вытянул руку с браслетом в сторону Зверя, потом, вспомнив, что это совсем не обязательно, опустил руку, закрыл глаза и выдал мысленно: «Получи, гнида, за пацаненка!»

В ту же секунду мелькнула молния и запахло озоном. Всполох оказался настолько ярким, что солдат почувствовал его и с закрытыми глазами. А открыв, увидел, как запушенный им разряд перерубил спираль надвое. Словно меч-трость анаконду-людоеда, что водится в гнилых болотах Луао-Плишки.

Части разрубленной спирали подергались в агонии, вспыхнули прощальными огнями и распались на куски. Куски пошли взрываться, и вниз посыпались темно-фиолетовые искры. Искры гасли, не долетая до земли. Но их не было жалко.

— С почином, — поздравила Тыяхша, когда все кончилось.

— Спасибо, — устало поблагодарил Влад. — Будем считать, что боевое слаживание прошло успешно.

— Да, будем. Записывай его на себя.

Влад помолчал, потом спросил:

— Где вы обычно оставляете насечки?

— Какие насечки? — не поняла Тыяхша.

Влад не стал ничего объяснять, выхватил тесак, рубанул по прикладу арбалета и сказал:

— Первый.

После встречи со Зверем они еще с полчаса скакали по тропе, в пыли которой глох топот копыт. Ни конного, ни пешего, ни живого, ни мертвого больше не встретили.

Ну а затем, обогнув пологий склон очередного холма, попали, наконец, в пределы долины, на том берегу которой угадывались сквозь пелену раскаленного воздуха очертания жилых построек.

Сама долина, поросшая жухлой травой, не пустовала — посреди нее, левее от тропы, в загоне, сплетенном из длинных гибких прутьев, паслось стадо скучных коров. Небольшое. Голов пятьдесят. Тощие скоты бродили меж каменистых груд, отмахивались грязными хвостами от назойливых слепней и, не имея выбора, покорно щипали грубую неаппетитную поросль. При этом их жующие морды выражали тупую покорность судьбе. То есть ничего не выражали.

В левом дальнем углу загона на ржавой бочке из-под солярки концерна «ЭкоОйл» страдал от безделья дюжий пастух. Надвинув шляпу на глаза, болтал ногами в разбитых сапогах, дымил невероятного размера сигарой и, казалось, ничего вокруг не замечал. Когда путники подъехали к калитке, парень и тогда никак не отреагировал. Впрочем, как и его коровы.

Нарочитая пастораль картинки Владу не понравилась. Нутром почуял — что-то здесь не так. Ощущалась во всей этой благости какая-то скрытая угроза. Поэтому осторожно вытащил пистолет и сдвинул язык предохранителя. Как ни старался сделать это тихо и неприметно, Тыяхша засекла и осуждающе покачала головой.

— Думаешь, этот аркадский пастушок не Зверь? — спросил солдат.

— Ты разве что-нибудь чувствуешь? — вопросом на вопрос ответила девушка.

— Честно?

— Честно.

— Не-а, не чувствую, — признался Влад. Затем тревожно огляделся по сторонам и добавил: — Но ощущаю. Что-то, подруга, здесь не так. Поверь бывалому солдату.

Тыяхша посмотрела на него с интересом:

— А в чем проблема?

— Ты пела, окрестности Айверройока врагом кишат.

— Конечно. Кишат.

— А почему пастух вальяжен, как бегемот в солярии? Страх потерял? Или Охотник?

— Нет, не Охотник. Пастух. Обыкновенный пастух. Я его с детства знаю. Зовут Джэхзо. Он сын тетушки Алахмо, вдовы дядюшки Росхата.

— Не Охотник, значит. А чего тогда один в поле? Смелый?

— Смелый. Но не один.

Тыяхша вставила пальцы в рот и лихо свистнула. Свистнула протяжно, с переливами. По-мальчишески.

Чертовка!

Эхо условного сигнала еще не затихло, а по периметру загона уже стояло с десяток орлов с арбалетами наперевес. Повыскакивали парни из заячьих нор и застыли на отведенных огневых позициях. И даже пастух Джэхзо теперь не сидел, а стоял на бочке и как все остальные шарил арбалетом в поисках цели. Откуда оружие вытащил — не понять.

Влад прикинул расклад: двенадцать против одного. Были бы «гаринчи», только троих успел бы завалить. Ну, может быть, четверых. Четвертого — уже будучи раненым. Причем тяжело. А потом все — стал бы подушечкой для иголок. Восхищенно покачав головой, спросил:

— Так это стадо — приманка?

— Приманка, — подтвердила его догадку Тыяхша. Потом привстала в стременах и помахала рукой. Поприветствовала всех принявших участие в демонстрации боевой выучки.

Парни ответили девушке без затей — вытерли пальцы о полы шляп. Только двое что-то крикнули. А один, видимо, старший, дав личному составу отбой тревоги, стал приближаться.

— И все эти парни, значит, Охотники? — спросил Влад.

— Один. Вот он, Ждолохо. — Тыяхша кивнула в сторону подходившего к ним человека. — Остальные — стрелки.

— На одного Охотника такая толпа стрелков? — удивился Влад.

— Зверей много, Охотников мало — как тут без стрелков обойтись? Сам подумай. Хорошо когда зверь на ловца бежит, а когда на ловца бежит стая? Пока перезаряжать будешь, тебя…

Тыяхша не договорила, Охотник по имени Ждолохо уже подошел. Интересно выглядел дядя. Весь такой из себя важный, а лицо простецкое. Лицо ладно, в ухе огромная золотая серьга — вот это дело. Не серьга — баскетбольное кольцо. Вещица с претензией. И все же крестьянин дядя, а не вольный стрелок — руки уж больно огромные. В таких руках плуг держать, а не арбалет.

Сняв шляпу, Ждолохо показал загорелую лысину и что-то сказал. Землянин, разумеется, ничего не понял. Впрочем, Ждолохо обращался не к нему, а к Тыяхше. С ней и перекинулся несколькими фразами на муллватском. Влад уловил только два знакомых слова. Одно из них — «пыхм». Теперь был в курсе, что это означает «конь». Другое — «шонкуц». Это «небо» в переводе с аррагейского (и, как очевидно, с родственного ему муллватского).

Получив от девушки какие-то объяснения, Охотник удивленно покачал головой и с интересом посмотрел на землянина. Влад в этот миг почувствовал себя запертым в клетке утконосом, которого рассматривает посетитель зоопарка. И от внезапного смущения вдруг пожелал Охотнику на аррагейском:

— Горизонта тебе!

Ничего лысый в ответ не сказал, лишь шумно высморкался. А затем вытер пальцы о штаны, закинул арбалет на плечо и, не попрощавшись, похромал в свою нору. И все качал по дороге головой. Никак поверить не мог, что новый Охотник из чужаков.

— У вас все такие? — спросил Влад у Тыяхши.

— Какие «такие»? — уточнила та.

— Такие вот вежливые.

— Ты бы еще на всеобщем языке с ним заговорил.

— А что, он не понимает аррагейского?

— Отчего же, понимает. Просто…

— Брезгует?

— …считает, что на земле муллватов нужно говорить на муллватском. Всем. Даже Носителям Базо…

— Подруга, я тебя умоляю, давай не будем! — остановил Влад Тыяхшу.

— Ладно, давай не будем, — согласилась девушка. — Тогда сам не подначивай.

— А чего я такого сказал?

Тыяхша тронула коня и пробурчала:

— «Вежливые, не вежливые». Какие есть. Разные. Не все из нас ваш Открытый заканчивали.

Влад, подзадорив шлепком Пыхма, нагнал ее и попытался объясниться:

— Не ворчи, подруга. Просто я-то думал, что Охотники — особая каста. Элита. Отборные люди.

— Отборные и есть. Только не в том смысле, какой ты в это слово вкладываешь.

— А в каком тогда?

— В том, что не Охотники браслеты себе выбирают, а браслеты Охотников. Понимаешь? Не мы браслеты, а браслеты нас. И они не смотрят на ум, пол, образование, благородность рода и размер кошелька.

— А на что они смотрят?

— Не знаю. И никто не знает. Знали бы, не ходила бы у нас треть города однорукими. С каждым разом браслеты все привередливее становятся. Видишь, некоторые даже без владельцев остаются. И в итоге выбирают странноватых чужестранцев.

— Это ты про меня?

— Про кого же еще.

— Будете, дамочка, выделываться, уйду, — предупредил Влад. — Больно надо с вами нянчиться.

Девушка даже глазом не моргнула:

— Не уйдешь.

— Почему?

— Ты солдат.

Влад только хмыкнул на это. Что здесь скажешь? Права. Помолчав, поднял руку, показал браслет и спросил:

— Скажи, а до меня кто его носил?

— Тебе зачем? — покосилась Тыяхша.

— Для расширения кругозора.

— До тебя Кугро им владел, сын Шломка и Арвыны.

— Погиб?

— Умер. Така-шалак цапнул.

— Темный паук?

— Черный. Чернее не бывает. От его яда Кугро и скончался, как это ни странно…

— Чего странного-то? Несчастный случай. Бывает.

— Кугро всю прошлую Охоту от первого заката да последнего рассвета прошел, сорок пять Зверей успокоил, а от укуса какого-то дурацкого паука не уберегся. Вот это и странно. И жаль.

— Жаль, — посочувствовал Влад. — А ты сама много Зверей успокоила?

Тыяхша посчитала в уме, потом сказала:

— В эту Охоту уже девять.

— А в прошлую?

— Двоих.

— А чего так мало?

— Эта Охота только началась. Еще не успела. А в прошлую… В прошлую я ребенком была. Берегли меня.

— Сколько же тебе тогда было?

— Пять.

— Пять?! А сейчас?

— Старуха. Скоро двадцать девять. А тебе?

— Мне тридцать четыре.

— По вашим земным меркам — мальчишка.

— Так точно, мальчишка. Только уже седой.

На этом месте (и пространства и времени) разговор внезапно прервался: Пыхм в очередной раз дернулся в сторону, испугавшись выползшей на тропу тени, и на этот раз Влад все же вылетел из седла. Впрочем, приземление прошло благополучно — повалился на тот самый куст, который и отбрасывал треклятую тень. Обошлось без травм. Лишь слегка оцарапал терниями подбородок и нижнюю губу.

После этого происшествия Пыхм стал прихрамывать. Оказалось, что во время козлиного прыжка содрал о случайный булыжник подкову с передней правой. Вот из-за этой незадачи первым делом и направились к кузнецу, которого Тыяхша назвала папашей Шагоном.

Ну это уже когда наконец-то добрались до Айверройока.

Пыльный, безлюдный, будто затаившийся перед бурей городишко несколько удивил Влада своей архитектурой. Не походил Город Безруких ни на один из населенных пунктов Схомии, о которых рассказывали на курсах.

Нет, окраины оказались именно такими, какие мелькали на многочисленных слайдах с видами местных поселений: жмущиеся друг к другу одноэтажные халупы из саманных блоков, соломенные крыши, покосившиеся заборы и жалкая утварь во дворах. А вот дальше, через десяток кварталов, пошли добротные дома, сложенные из красного кирпича, с двускатными (покрытыми черепицей) крышами, с окнами, застекленными хоть и мутным, но все-таки стеклом. И тут уже попадались двух — и трехэтажные постройки. Дворики стали попросторней, постройки в них — многочисленнее, каменные заборы — повыше, золотые полосы на косяках и наличниках — пошире. Правда, резала глаза одна странность: чем дальше, тем дома казались древнее. Добротнее, но древнее.

Видно было, что стены домов в последние годы ремонтировались из рук вон плохо — не выжженным кирпичом, а все той же навозно-глиняной жижей. И дыры в крышах латались не керамикой, а всякой подручной дрянью. А разбитые окна — пучками сухой травы.

Складывалось впечатление, что лучшие свои времена город уже пережил век-другой назад, ныне же просто тихо ветшает. А если что и строилось в его пределах, то на окраинах и донельзя убогое.

— А где народ? — спросил Влад через некоторое время у спутницы. С тех пор как въехали в город, им не попалось ни единой живой души. — Час сиесты?

— Не знаю, что такое «сиеста», но здесь не принято торчать на улице, — пояснила девушка. — Особенно во время тллонг.

— Понятно, — кивнул Влад. — Комендантский час.

Тыяхша промолчала.

Они скакали по широкой, продуваемой горячим ветром главной улице, от которой убегали влево-вправо узкие проулки. Иные настолько узкие, что конному не проехать. Только пешему пройти. И то боком.

В какой-то миг копыта вдруг звонко зацокали, словно по мостовой. И это Влада сильно удивило:

— Плиты, что ли?

— Ну да, от дома учителя Лоджаха и дальше, — Тыяхша махнула сначала влево, а потом вперед, — дорога каменными плитами выложена.

— Кудряво живете, — оценил Влад. — Еще бы всю эту хрень смести.

— Что-что смести?

— Пыль да песок. Стало бы еще кудрявей.

— А может, и деревья вдоль улицы посадить? — прищурилась девушка.

Влад ее сарказма не воспринял и пожал плечами:

— Почему бы и нет?

— Как-нибудь потом. В следующей жизни. Не сейчас.

— Ну да, ясен пень, не до того сейчас, — вынужден был согласиться Влад. И, повертев головой, спросил: — А куда ведет дорога? Такая к дворцу должна идти. К древнему.

— Эта дорога к храму, — ответила Тыяхша и уточнила: — К Храму Сердца.

— Это где?

— Во Внутреннем Городе. Там, на Хитрой Горе.

— Хочу взглянуть, — загорелся Влад.

— Позже, — пообещала Тыяхша и повернула направо в один из проулков, напоминающий двенадцатиперстную кишку. Столь был узок и извилист. По нему и добрались под эстафетный лай собак до квартала мастеров.

В кузнице, что находилась на самой окраине города, буквально на отшибе, работа кипела вовсю: дым стоял столбом, ветер разносил запах гари, а грохот слышался за три улицы.

Когда путники спешились и вошли внутрь, то обнаружили всю мужскую часть семейства кузнеца Шагона в сборе.

Младший сын, шустрый парнишка лет десяти, налегал всем весом на мехи, прогоняя воздух через фурму. Весил он чуть больше кролика, но справлялся — уголь в гнезде горел задорно, благодаря чему металл в горне уже подходил и томно булькал. Сам кузнец, медведь с головой бородатого суслика, орудовал у рогатой наковальни — удерживал здоровенными щипцами раскаленную заготовку колесного штыря и монотонно лупцевал по ней кувалдой. А старший сын, однорукий крепыш с бельмом на правом глазу и косым левым, стоял на подхвате — тюкал ручником, пока отец замахивался.

Влад остался стоять в дверях, а Тыяхша на правах хорошей знакомой переступила через порог, но мешать процессу не стала. Дождалась, когда кузнец сунет заготовку в чан, и только потом, перекрикивая шипение воды, объяснила, зачем пришли. Кузнец вынырнул из облака пара и показал кивком: мол, заводи, коли так.

Тыяхша привела Пыхма и затолкала горемыку в манеж для ковки.

Пока бригада возилась с безучастным ко всему на свете мерином, Влад принялся бродить с невинным видом по мастерской, как экскурсант по этнографическому музею. Это он хотел так выглядеть. На самом же деле чувствовал себя разведчиком в неприятельском логове.

И неспроста.

Появилась у него вдруг мыслишка, а не прячут ли украденный раймондий в одной из таких вот кузниц. Например, в этой.

Подозрение возникло не на пустом месте — на верстаке с огромными тисками горой лежали заготовки наконечников для стрел. Штук сто, наверное. Не меньше. И все, между прочим, из чистого раймондия. Тут поневоле задумаешься.

В помещении самой кузницы слитков, конечно, не наблюдалось. Лома всякого металлического — собранных черт знает где бочек, рессор, пружин, ступиц, прочих ненужных изделий из дешевого чугуна, ржавого железа и отличной легированной стали — этого полным-полно. А золота в слитках не видать. Только лежащие на верстаке заготовки. Впрочем, все это не удивительно: кто же на виду краденое держать станет? Дураков нет.

Помимо входной, имелись в кузнице еще три двери. Очевидно было, что ведут они в какие-то подсобные помещения — кладовки, чуланы и прочие каптерки. «Вот туда бы проникнуть, — размечтался Влад. — Может, как раз там и лежат драгоценные чушки аккуратными стопками». Да только как проникнуть? На виду у всех и без спроса — глупо. А спросить… Ну как тут спросишь?

А еще заприметил солдат в том углу, где располагались стеллажи с инструментом, окованную жестью крышку, скрывающую ход в подпол. Пнул ногой — чуть сдвинулась. Возникло желание дернуть за чугунное кольцо и заглянуть внутрь. Вдруг блеснет из темноты украденный раймондий? Но не сумасшедший вот так вот соваться. Чего доброго по кумполу кувалдой огребешь. За эдакое самоуправство — запросто. Тем более что, как Влад ни осторожничал, предпринятый им обыск привлек внимание сына кузнеца. Того, который старший. Косой, косой, а, поди ж ты, остроглазым оказался. И видать, не понравилось ему, что незнакомец бродит туда-сюда, будто у себя дома. Подозрительным показалось. И то. Чего доброго утащит чего-нибудь, пока хозяева в заботах. Ведь есть чем поживиться. Одних наконечников из фенгхе вон сколько. В общем, обеспокоился парнишка. Подошел, скосился в угол и, огладив здоровой рукой молодую бороденку, что-то спросил. Влад, конечно, не понял ни бельмеса. Улыбнулся в ответ. Мол, расслабься, чудак-человек. Я же просто так и без задних мыслей. Потом вспомнил, что улыбок тут не понимают, стер ее с лица и пожал плечами.

Тут Тыяхша что-то сказала парню на родном, и тот сразу перешел на всеобщий:

— Чего, не свой, хотел?

Влад дотянулся, снял со стеллажа дверной колокольчик и, позвенев изящной вещицей, спросил:

— Вы сделали?

Парень кивнул:

— Так.

Тогда Влад скинул винтовку с плеча, отстегнул магазин и вытащил один патрон. Показал на пулю:

— Сможете сделать такое же из фенгхе?

Парень взял патрон, с интересом повертел его в руке, потыкал в культяпку, проверив насколько остер конец, и вернул. Молча. Но в глазах его явно промелькнул интерес профессионала.

Влад, показывая на пулю, пояснил, чего конкретно хочет:

— Вот эту дуру надо вытащить, а из фенгхе вставить. Сможете?

Парень с кондачка отвечать не стал, закатил глаз в потолок представив технологию процесса, только потом ответил:

— Так. — И тут же добавил принципиальное: — Захотим когда.

Влад все сразу понял и тотчас вышел во двор. Вернулся через две минуты с цинком патронов и слитком раймондия. Стал договариваться предметно. И чтобы возник у мастеров интерес, скупиться не стал. Рубанул ребром ладони по середке кирпича и двинул влево:

— Это в работу. — Еще раз рубанул и двинул вправо. — А это — за работу. Понимаешь меня, дружище?

— Так.

— По рукам?

— Не так.

— Что не так?

— Не нужен фенгхе.

Влад удивился:

— А что возьмете? Федеральные талеры есть. Удэсхомы ваши.

Все это парня не заинтересовало. Абсолютно. Но тут в их торговлю вклинилась Тыяхша:

— Влад, у тебя соль есть?

— Есть немного, — ответил солдат. — Пакетиков пять. Грамм по десять.

— Одного хватит, — прикинула девушка.

Влад метнулся к мешку, расковырял одну упаковку с сухим пайком. Вытащил и показал пакетик с солью парню. Тот ничего не сказал, направился пошептаться с отцом.

Кузнец между тем уже зачистил невезучее копыто Пыхма, приложил на счастье новенькую подкову и ладил первый зацепной гвоздь. Не прекращая вколачивать, выслушал сына. И бровью не повел. Но, видимо, все же какой-то знак подал. Во всяком случае, косой повернулся к Владу и кивнул:

— Так.

Влад уточнил, правильно ли понял:

— Сделаете?

— Так, — подтвердил парень.

— Из всего слитка?

Парень задумался.

— Я прибавлю еще один пакет, — поторопился сказать Влад.

И парень кивнул:

— Так.

— Когда зайти?

— Сегодня — нет. Завтра — нет. Послезавтра — нет. Потом — да.

— Через двое суток, что ли? — попытался что-нибудь понять в этой тарабарщине Влад. — Ты толком скажи.

Но косой опять за свое:

— Сегодня — нет. Завтра — нет. Послезавтра…

Влад растерянно повернулся к Тыяхше. Выручай, подруга. Та сперва подала очередной гвоздь кузнецу, только потом что-то спросила у парня. И перевела его ответ:

— Через двое суток будет готово.

— Ну, через двое, так через двое, — согласился Влад и протянул парню руку. Сначала правую. Потом сообразил, что у парня правой нет, и протянул левую. Парень пожал. Крепко. Как кузнец, сын кузнеца. И сделка состоялась.

Когда дело с подковой сладилось и монеты за работу были отсчитаны, оседлали коней и пустились в обратный путь.

— Ты чего надумал? — спросила Тыяхша у Влада, едва они отъехали от кузницы.

Влад не понял:

— О чем ты?

— Я про оружие.

— А-а. Так я это… Как-то непривычно мне с арбалетом. Дартс — это не мое. Пойду на Зверя с привычной штукой.

— Неэкономно будет.

— Зато эффективно. Если, конечно, мастера не подведут.

Тыяхша была уверена:

— Не подведут.

— Посмотрим, — сказал Влад. Потом посмотрел на девушку и прыснул.

— Ты чего это? — не поняла Тыяхша.

— У тебя усы выросли.

Она тут же провела пальцами над губой.

— Какие еще усы?

— Ты в саже перемазалась, — объяснил Влад.

Выхватив нож, Тыяхша осмотрела себя в зеркальной поверхности лезвия и недовольно покачала головой. Потом некоторое время приводила себя в порядок платком, смоченным водой из фляги. И вскоре вновь стала прежней красавицей.

А через пятнадцать минут они выехали на главную улицу.

— Куда теперь? — спросил Влад. — Давай в храм. А?

Но девушка с ходу отвергла его предложение:

— Потом. Чуть позже.

— А сейчас куда?

— Здесь неподалеку постоялый двор. Определим тебя.

— А тебя?

— Мне брата нужно разыскать.

— Которого из двух?

— Любого. Найду одного, другой будет рядом. — И до самого постоялого двора не произнесла больше ни одного слова.

Заведение, название которого можно было бы перевести на всеобщий язык и как «Лунная ночь», и как «Вой зверя», состояло из группы ветхих построек. Настолько ветхих, что, на взгляд Влада, делать им ремонт не имело никакого смысла. Проще облить керосином, сжечь, а на пепелище построить новые. Стояли они так: слева трехэтажная домина с меблированными номерами, напротив — таверна, между ними, от дальнего крыла к дальнему крылу — конюшня и амбар. Внутри этой своеобразной буквы «П» за перекошенным забором располагался хозяйственный двор: в пыли копошились уморенные жарищей куры, над лужей помоев барражировали жирные мухи, за рассохшейся бочкой дрыхла кудлатая черная псина. Когда эта псина, честно отрабатывая кормежку, вскинулась и налетела на путников, обнаружилось, что, во-первых — кобель, а во-вторых — инвалид. Вместо передней правой лапы болталась бесполезная культя.

Влад залез в карман, нашарил приготовленный для Пыхма кусок сахара и кинул трехногому. Тот, душераздирающе взвизгнув, отскочил в сторону. Решил, видимо, что чужак-зараза хочет камнем зашибить. Причем насмерть. Но потом учуял лакомство, подкрался и, убедившись, что никакой не камень, а совсем наоборот, занялся делом.

Угрюмый хозяин выделил землянину комнату на втором этаже. Как раз напротив лестницы. Обстановку составляли изрядно продавленная кровать да колченогий табурет. И только. Зато из окна виднелась похожая на усеченную пирамиду Хитрая Гора. Роскошный вид на гору радовал. А изодранный матрас — нет. Выглядел прибежищем клопов.

Тыяхша сговорилась с хозяином на тысячу федеральных талеров за сутки и тут же стрясла с новоявленного постояльца задаток. Влад отсчитал без разговоров за три дня вперед. Хозяин взял только за два. Явно знал, чертяка, кое-что о ближайшем будущем. Землянин недоуменно пожал плечами и — ну не надо так не надо — спрятал лишние монеты с башнями в мешок.

— Что делать будешь? — спросила Тыяхша, когда хозяин вышел.

Влад ответил неопределенно:

— Я же говорил тебе, что есть у меня в этом городе дела.

— Дела делами, но не забывай — ты теперь Охотник. А еще — Человек Со Шрамом. Помнишь?

— А как же, помню, склерозом пока не страдаю, — ответил Влад и тут же попытался расставить все точки над «ё»: — Но это не значит, что собираюсь отказаться от своих собственных дел.

Тыяхша нахмурилась:

— У тебя сейчас одно дело — бить Зверя и быть в готовности пойти туда, куда однажды позовет тебя шорглло-ахм.

— Буду бить. И готов пойти. Но и свои дела намерен провернуть. Одно другому не мешает.

— Мешает. Я думала, ты уже это осознал.

Влад начал злиться:

— Слушай, чего ты тут командуешь?

— Я не командую, — задрожавшим от негодования голосом сказала девушка. — Просто… Просто ты многого не понимаешь.

— Чего я не понимаю?

Влад сорвал шляпу с головы и с силой насадил ее на пик стоящей под углом подушки.

— Например, — начала Тыяхша, — то, что ты не сможешь больше жить так, как жил раньше. Ты теперь… — Она вдруг осеклась. — Давай я не буду тебе ничего объяснять, а то мы окончательно поссоримся. Утром приведу сюда брата, он все и объяснит. Мужчинам между собой легче столковаться.

— Ну ладно, утром так утром, — примирительно сказал Влад. — Буду ждать. Но если не придете…

— Придем. Не мы, так другие.

Тыяхша закинула арбалет на плечо, порывисто развернулась и вышла из комнаты, не оглядываясь.

— И я тебя тоже люблю, — сказал Влад, когда дверь за девушкой закрылась.

Оставшись в одиночестве, он повалился на кровать, закинул ноги в ботинках на спинку и вытащил из кармана обломок шорглло-ахма. Вертел его в руках и размышлял. Сначала о том. Потом о сем. Затем наоборот. И в результате пришел к мысли, что всякое звание, наподобие «Человек Со Шрамом» или «Охотник», — это такая хитрая штука, на которую ты сначала смотришь свысока в надежде, не принимая близко к сердцу, употребить в сугубо личных целях, а потом оказывается что она уже полностью тебя захватила. И изменила. Причем очень сильно изменила. Настолько, что ты уже сам понять не можешь, кто ты, где ты и зачем ты делаешь то, что делаешь.

«Правильно предки говорили: не хочешь, чтоб свинья сожрала, не называй себя трюфелем», — подумал с грустью Влад. И постарался выбросить из головы все лишние мысли, дабы сосредоточиться на главном. А главное по-прежнему заключалось в том, чтобы вернуть украденное и отмазать тиберрийцев от удара Бригады Возмездия.

Поиски раймондия Влад собрался начать с кузницы папаши Шагона. Все-таки с нее. Решил проникнуть туда под покровом ночи. Часика эдак в три. А лучше — в четыре. В тот волчий час, когда всех караульных и сторожей сон клонит, как дубы ураган.

Ну а пока решил отведать местной стряпни. Дело шло к ужину, желудок работал на подсосе и требовал горячего.

Винтовку солдат брать не стал, закинул под кровать вместе с мешком. Оставил при себе пистолет, нож, ну и, конечно, арбалет. Куда же теперь без него? Подумал немного и вытащил из мешка фонарь. Сунул под клапан на плече. На тот случай, если вдруг трапеза затянется до темноты.

Спустившись во двор, заглянул в конюшню, проверил, задали ли Пыхму корма. Все-таки подотчетная скотина. Взял здоровой и вернуть должен здоровой. Не интервент, чтобы беспредел учинять.

С Пыхмом все оказалось в полном порядке. Напоили, накормили и даже накрыли какой-то рваной попоной. Влад ободряюще шлепнул конягу по холке, пообещал еще как-нибудь заглянуть и со спокойной душой направился в трактир.

Не успела дверь за ним захлопнуться, трактир уже ощерился. Арбалетами. И не двумя-тремя. В зале косточке от вишни некуда было упасть. Не то чтоб яблоку.

«На улице хрен кого, а тут — пожалуйста, — подумал Влад. — Со страху, что ли, кучкуются?»

Муллваты с тревогой смотрели на него, а он с не меньшей тревогой обводил взглядом золотые наконечники болтов.

Повисла тишина.

«Вычисляют, Зверь или нет, — догадался Влад. — Похоже, среди них нет ни одного Охотника». И понимал: сделает шаг — никаких шансов выжить.

Секунды тянулись, табачный дым все большими клубами поднимался к потолку, а напряжение все никак не спадало. Напротив, нарастало. Но игра нервов — не та игра, что может длиться вечно. Землянин решил не доводить дело до крайностей. Жалея, что местных на улыбку не купишь, осторожно приподнял шляпу и поприветствовал страдальцев на аррагейском:

— Горизонта вам, люди божьи. Я не Зверь. Успокойтесь.

Соображал, конечно, что лучше бы на муллватском, но при артобстреле, заставшем в чистом поле, и каска — бетонный дот.

Едва он произнес первое слово, муллваты арбалеты тут же опустили и возмущенно загалдели. То, что перед ними не Зверь, это они теперь поняли. Всем известно — Зверь по-людски говорить не может. Вопрос снялся сам собой. Но то, что какой-то залетный аррагеец сунулся в трактир, им явно не понравилось. Некоторым — активно. От ближайшего стола тут же подскочил вертлявый хлюпик и стал задираться. Ткнул Владу пальцем в грудь, состроил рожу и спросил язвительно:

— Что ты тут делаешь, безмозглый арраг?

Спросил и обернулся за поддержкой к почтенной публике: мол, как я этого урода на его же помойном языке? Зрители его выходку одобрили — дружно заколотили кто кулаком, кто кружкой по доскам столов. Влад почувствовал себя болельщиком «Буйволов Ритмы», по трагическому стечению обстоятельств попавшим в бар «Девятые врата» — штаб-квартиру отмороженных фанатов «Ганзайских Дьяволов».

— Заблудился, арраг? — не унимался хлюпик.

И вновь застучали кулаки и кружки, закивали бороды.

— Я не тот, за кого вы меня приняли, — громко, чтобы услышали все, крикнул Влад. И опустил маску.

Муллваты стихли — увидели, что перед ними никакой не аррагеец. Слишком уж черты лица у незнакомца были утонченными. Нездешними.

Через секунду-другую из того угла, где камин, раздался удивленный голос:

— Эй, кто ты?

Влад устало вздохнул:

— Кто-кто… — И сообщил: — Землянин.

Хлюпик, которому понравилось быть в центре внимания не удивился. Ему что аррагеец, что землянин — без разницы. Продолжая юродствовать, сбил с головы Влада шляпу, хлопнул ладонью по его подбородку и заявил:

— Земляне — безбородые козлы.

И тут же ответил за «козла». Влад сначала ткнул его кулаком в живот, а когда остряк согнулся, разогнул его коленом в челюсть.

Гарсон, носилки!

Быстро опустив арбалет на земляной пол, Влад еще успел свалить двоих набегающих — одного с левой, другого с правой, а потом уже его самого сбили с ног. Ударом табурета по голове. И навалились всей бандой. Равнодушным к его судьбе никто не остался, каждый пожелал отметиться в избиении Носителя Базовых Ценностей. И подавальщики подоспели. И повар с кухни прибежал с поварятами. Человек шесть зашли с улицы, быстро разобрались, что к чему, и тоже подключились. И то что у многих кисти рук отсутствовали, ничего не значило. Пинали в основном ногами.

Как оказалось, правила «лежачего не бьют» здесь не знали. Или знали, но забыли. Или распространялось оно не на всех.

Влад, пребывая в легком нокауте, прикрыл голову и терпел. Секунд сорок. Но едва очухался, перешел в контрнаступление. Дико заорал, крутанулся на спине и подсек ногами двоих. Тем падать было некуда, кроме как на него. Одного Влад прихватил за горло мертвой хваткой и стал прикрываться им как щитом. Бедняга сначала хрипел и трепыхался, затем посинел и затих. Муллваты дружно кинулись на его спасение. При этом здорово друг другу мешали. Влад воспользовался суматохой и умудрился ударом в голень сбить еще кого-то. Тот, падая, зацепил соседа. В результате образовалась знатная куча-мала, где ничего разобрать было уже невозможно. И, как водится, свои начали лупцевать своих. Чтоб чужие боялись.

Очнувшийся хлюпик нырнул в этот ком, пролез змеей между телами, потянулся к «Ворону» и даже сумел ухватиться за рукоять.

Умник драный!

Ровно через полторы секунды сработала защита. Истошный крик пораженного импульсным разрядом перекрыл все остальные звуки — стоны, ругань, удары и треск порушенной мебели. Но этот визг покусанного скунса только подзадорил остальных. Стали молотить с утроенной силой. Получив очередной удар ногой в грудину, Влад наконец-то разозлился. И тут же вспомнил о браслете. Задыхаясь и хватая воздух ртом, подумал: «Какого черта стесняться, забьют ведь насмерть». Ни секунды больше не медля, приказал браслету покончить со всем этим бесчинством.

В следующий миг муллватов разметало ударной волной по всей таверне.

Разметало, но не размазало.

Поднимались, охая и ахая. Ошарашено смотрели на Влада и пытались понять, что это такое сейчас произошло. Зачинщик драки оказался самым догадливым. Раньше остальных сообразил, кого только что так дружно и в охотку колошматили. Выбрался из-под опрокинутого стола и, потирая ушибленный локоть, спросил со смесью испуга и надежды в голосе:

— Это-то… Ты что — Охотник?

И затеребил от волнения жиденькую бороденку.

Влад сначала застегнул кобуру, оправил ремень, вытащил из нагрудного кармана шорглло-ахм, проверил, не разбился ли, засунул обратно, только потом сказал:

— Я смотрю, ты на всеобщем языке заговорил.

Хлюпик закивал:

— Знаю не мало. Не все знают. Я знаю.

— Ну а раз знаешь, тогда, дружок, подними-ка для начала мою шляпу. Будь так любезен.

Незадачливый мужичонка посмотрел сначала на лежащую в пыли шляпу, потом стал озираться на своих дружков. На этот раз никто его поддержать не захотел. Повар улизнул на кухню. Поварята ускакали за ним следом. Оба подавальщика, похожие один на другого как близнецы, стали поднимать разбросанные столы и табуреты. Остальные отводили взгляды и делали вид, что все происходящее их не касается. Агрессивное единство толпы, прущей на одного, сменилось — как это зачастую и происходит при разборе полетов — на робкую уединенность.

Хлюпику ничего не оставалось, как поднять шляпу, отряхнуть и протянуть землянину. Влад нахлобучил и поблагодарил:

— Спасибо.

Пристыженный малый ничего не сказал, лишь сглотнул.

— Как звать? — спросил Влад.

— Это-то… Болдахо звать меня.

— Так вот, Болдахо-братец, угадал ты. — Влад вытянул руку и показал браслет. — Я — Охотник.

Про себя же подумал: «А также мамин сын, землянин с Ритмы, филолог, солдат, борт-оператор корпоративного конвоя, Человек Со Шрамом и просто — человек. И все это здесь и сразу. Настолько здесь и сразу, что вот-вот взорвусь».

— Это-то… Где не свой чуэжвам брал? — заворожено глядя на браслет, спросил Болдахо.

— Дахамо дал.

— Аллачин?

— Он самый. Тот, что отец Тыяхши.

— Это-то… Не свой Тыяхшу знает?

— Еще как знает. С ней на пару в город и прискакал.

Народ вокруг обрадованно загудел. Когда же Болдахо перевел новость для незнающих язык, радостный гул утроился. А вскоре и вовсе перешел в откровенное ликование. Еще бы. Осознали, что на два Охотника в гарнизоне стало больше. Причем один из них сейчас с ними. Вот он. Стоит, смущенно озирается.

И тут же народ решил, что теперь не грех и расслабиться. Что нужно немедленно отметить появление нового Охотника. Всем вместе и по полной. Тем более очередь идти в дозор наступит только завтра. Времени — вагон.

И пошло веселье без берегов.

Оказалось, что муллватам ничто человеческое не чуждо. Как и все прочие представители рода людского, легко и непринужденно сменили они недавнюю свою ненависть на безоглядное поклонение и соответственно готовность забить насмерть на готовность искупать в любви. От желающих чокнуться с новым Охотником отбоя не было. В очередь встали. Подносили, угощали, чокались. Влад никому не отказывал: чарка на чарку — это не палка на палку. Болдахо-проныра и тут в стороне не остался — возглавил процесс. Деловито покрикивал на пытающихся пролезть без очереди, а для тех, кто во всеобщем языке не силен, был за переводчика. Он же чуть позже, когда пьянка-гулянка в разлив пошла, приволок откуда-то из загашников и музыкальный инструмент — высушенную не то тыкву, не то другую какую брюкву, с пятью струнами-жилами. Где вино, там и праздник: быстро окосевшие муллваты на радостях спели могучим, но нестройным хором заунывную походную песнь, и потом еще одну — столь же длинную и столь же нудную.

Влад вытерпел все, а потом отомстил — выступил с ответным словом. Попросив Болдахо подыграть, пропел кусок из заветной даппайской:

А потом снова пили. И Влад, ясен пень, всех перепил. Слабы на это дело оказались муллваты, попадали кто где — кто на стол, кто под стол. Совсем страх потеряли. И бдительность.

Оно и понятно — чего бояться, когда рядом Охотник. Теперь Зверя бояться не надо. Тьфу на него теперь. На Зверя. Час тому назад они могли его в лучшем случае только отпугнуть, расколов оболочку. А теперь есть кому и успокоить.

В одиночку Влад пить не любил. Что за радость пить в одиночку? Неправильно это — хлестать без задушевных разговоров. Не по-людски. А потом ведь нужно было и про украденный раймондий народ попытать. Наверняка кто-то что-то о нападении на конвой слышал. Не может быть, чтобы слухи по городу не ходили. Ну а нет, так на худой конец нужно разузнать, где найти человека по имени Гэндж. Хотя бы.

Но опоздал с расспросами.

Прошелся по таверне в поисках способного держать кружку в руках и не обнаружил таковых. Ни одного вменяемого. Даже подавальщики вповалку легли. И повар с поварятами лыка не вязали. Дрова дровами.

Когда Влад совсем отчаялся найти собутыльника, скрипнула входная дверь, и вслед за узкой лунной полосой в таверну вошел человек.

Или Зверь.

Влад вскинул арбалет, но нет, Зверя во вновь пришедшем не почуял. И успокоился. А как успокоился, сообразил по ярко-оранжевому цвету и характерному крою балахона, что перед ним монах-миссионер Церковной унии. Влад обрадовался, взмахнул рукой и поприветствовал брата во Христе:

— Доброй ночи тебе, брат! Не стой на пороге. Заваливай.

Вошедший удивился:

— Землянин?

— Землянин, — подтвердил Влад не без пьяного бахвальства.

Оглядев лежащие повсюду тела, монах спросил:

— Что здесь такое было?

— Братание, брат, — ответил солдат и прыснул. А потом не выдержал и заржал в полный голос. Утирая хмельные слезы и хлопая себя по ляжкам.

Монах сошел по ступеням, осторожно переступая через сопящие, похрапывающие и похрюкивающие тела, подошел к столу и сел напротив. Положил котомку из выцветшей мешковины на скамью и, откинув капюшон, какое-то время в упор разглядывал смеющегося Влада.

Влад тоже не стеснялся.

Монах оказался не старым еще ганзайцем. Красотой не блистал, скорее уродством отпугивал. Портретик тот еще: серое припухшее лицо, бритый череп, крючковатый нос, мутные рыбьи глаза, под глазами — неподъемные мешки. Не дай бог такого в темноте встретить. При свечах-то возникает желание поежиться.

Пододвинув к себе тарелку с жареным мясом, монах спросил:

— Веруешь, брат?

Влад, у которого от внешнего вида монаха смех куда-то сам собой пропал, пьяно кивнул:

— А как же, брат! Солдат я.

— Солдат?!

— Ну да, служил в Дивизии, был на войне.

— И что с того?

— Так это, брат… Там, брат, атеистов-то не бывает.

— Это похвально, брат, что веруешь. — Монах стал перебирать ломти, откапывая попостнее. — А сюда что привело?

— Пути Господни, которые, как известно, неисповедимы, — доложил Влад. — А тебя, брат?

— Дух Господень во мне, послан Им проповедовать пленным освобождение, а незрячим прозрение, — заученно протараторил монах и тут же впился мелкими, острыми зубами в отобранный кусок.

Влад подождал, когда монах прожует, и спросил:

— Вижу, Зверя не боишься, раз один ходишь?

Монах пожал плечами:

— Ты вон тоже один.

Влад, показав рукой на арбалет, сказал:

— Я с оружием в руках хожу.

— А я с Богом в душе, — пояснил миссионер. Он с трудом прожевывал волокна. Мясо действительно было жестковатым. Видимо, корова, с которой его срезали, издохла от старости.

— И как оно, — Влад потрепал нечесаные волосы лежащего лицом в тарелке с сухарями Болдахо, — удается всучить незрячим прозрение?

Монах проглотил пережеванное и признался:

— Пока противятся. — Вытер рукавом залоснившиеся губы и добавил назидательно: — Но никуда не денутся. Как бы ни разнузданно было стадо, а все одно пребудет у ног пастуха.

— А как насчет того, чтобы выпить за успех этого праведного дела? — предложил Влад.

— Нет, уволь, — решительно отказался монах. Слишком решительно. Не столько Владу ответил, сколько в себе сомнения в зародыше истребил.

— Сан пить не позволяет?

— Нет. Здоровье. Говорил апостол Павел коринфянам: «Все мне позволительно, но не все полезно». И со мной так же. Печень, прости Господи, ни к черту. Пора на регенерацию, да все недосуг.

И монах, помянув нечистого к ночи, а Чистого — всуе, широко перекрестился.

— Жаль, — расстроился Влад. — А не то бы мы сейчас…

— А тебе самому, брат, не будет ли? — осуждающе покачав головой, спросил монах. — Смотрю, уже хорош.

— Считаешь, брат?

— Считаю, брат. Ты где остановился? Здесь?

— Так точно. Снял номер. — Влад неуверенно махнул рукой. — Там где-то. Через двор и по ступеням.

— Ну вот и шел бы в люльку, — заботливо посоветовал монах. — На боковую. Спать. Бай-бай.

Влад вздохнул и — пьяный язык, что помело — пожаловался:

— Это хорошо бы, брат, когда бы бай-бай. Да только уже год как не сплю.

— Совсем?

— Не то чтобы совсем, а так… — Влад постучал себя по голове. — Вот здесь что-то сломалось у меня, брат. Или вот здесь. — Он постучал себя по груди. — Кошмар изводит. Не поверишь, брат, каждую ночь душу наизнанку выворачивает. Отчаялся уже покой обрести.

На что монах сказал:

— Чем сквернее человек, тем лучше он спит. А чем порядочней — тем хуже.

Влад горько усмехнулся:

— Звучит как рекламный лозунг пилюль от сна для часовых и ночных сторожей.

— Эта пилюля называется «совесть», — сказал монах.

Влад ничего не ответил, только вздохнул. А монах взялся выпытывать:

— Видимо, грех большой на душе? Да, брат?

— Так точно, брат. Попал в десятку. Прямо в тютельку.

— А ты покайся.

— Покаяться… — Влад задумался. — Полагаешь, отпустит?

Глаза миссионера прояснились, и он изрек:

— Вот ты говоришь — «отчаялся». А покаяние, брат, есть отрицание отчаяния. — Он отложил в сторону кость, потянул из тарелки другой ломоть и продолжил: — Отчаяние говорит: «Ты не можешь быть другим». Оно говорит: «У тебя нет ничего впереди». Оно говорит: «Сдайся». Отчаяние учит видеть в Боге только справедливость. Только голую схему — грех и воздаяние.

— А это что, не так, брат? — спросил Влад.

— Нет, брат, не так. — Монах вертел кусок, выискивая место, куда вонзиться. — Так думать о Боге нельзя. Мысль о Нем тогда становится источником ужаса. Не страх Божий поселяется тогда в человеке, а страх вспоминать о Боге. Но Бог-то, брат, это не только Справедливость. Бог это еще, брат, и Любовь.

— Хорошо, брат, сказал. От души. Дай поцелую тебя, брат. — Влад действительно полез через стол лобызаться, но, глянув на изумленное, а оттого сделавшееся еще более страшным, лицо монаха, передумал, плюхнулся на место и спросил: — А как мне покаяться? Научи, брат.

Монах сперва откусил кусок, прожевал, проглотил, только потом сказал:

— Научу, брат. Тут так. — Монах указал костью на потолок. — Скажи Ему: «Да, Господи, что было, то было». Признайся: «Не отрекаюсь». А потом так скажи: «Но это — не весь я. Не в том смысл, Господи, что было и что-то светлое в других моих поступках. Смысл в том, что я прошу Тебя отбросить в небытие все то, что было моим. Но, отделив мои поступки от меня, сохрани мою душу. И пусть не буду я в глазах Твоих неразделим с моими грехами». Уловил суть, брат?

— Уловил, брат.

— Скажи вот так, и все случится, — подытожил монах и опять занялся делом — впился зубами в мясо.

А солдат вдруг погрузился в сомнения. Забормотал, словно в бреду:

— А услышит ли Он? Снизойдет ли? Кто я Ему? Ветошка…

Монах недовольно покачал лысой головой, отчего на темной стене заметались блики.

— Послушай, брат, что скажу. Внимательно послушай. Спрошен был старец одним воином: «Принимает ли Бог мое раскаяние?» И старец ответил: «Скажи мне, возлюбленный, если у тебя заклинит винтовку, то выбросишь ли ее вон?» Воин говорит ему: «Нет, но я почищу ее и опять пойду с нею в бой». Тогда старец говорит ему. «Если ты так щадишь свое оружие, разве Бог не пощадит Свое творение?» Так что не переживай, брат. Услышит.

— Спасибо, брат, за совет. Нет, действительно, спасибо.

— Не за что.

— Как это не за что? Надежду ты мне дал, брат!

— Пользуйся, брат.

— Обязательно… — Влад помолчал, уставившись в угол. Потом посмотрел на монаха и спросил: — И что, вот так вот один разок покаюсь и отпустит?

— Дело не в количестве, а в качестве, — ответил монах. — Один странник спрашивал у старца: «Я совершил великий грех и хочу каяться три года. Не мало ли?» «Много», — отвечал ему старец. «Тогда буду каяться один год», — решил тогда странник. «И этого много», — сказал старец. — Монах прервался, нашарил где-то щепу, поковырял ею в зубах и продолжил: — Тогда странник спросил у старца: «Не довольно ли будет сорока дней?» «И этого много, — сказал старец. — Если человек покается от всего сердца и более уже не будет грешить, то и в один день примет его Бог». И странник поверил ему. Уразумел, брат?

Влад кивнул:

— Уразумел, брат. И завидую тебе.

— Чему завидуешь, брат?

— Тому, брат, что есть у тебя пример на любой случай жизни. Не потеряешься при таком раскладе. Не заблудишься. — Влад крякнул и долбанул по столу так, что зазвенела нехитрая посуда. — И все же выпью я, брат. Душа горит и просит. Ты — как знаешь, а я употреблю. Не в той кондиции я сегодня, брат, чтобы каяться. А так глаза залью, глядишь, поборю кошмар бесчувствием.

Монах не стал возражать. И препятствовать не стал. Вытер лоснящиеся пальцы о голову Болдахо и сказал со смирением:

— Твоя воля, брат.

— Так точно, моя, — согласился Влад. Подтянул кувшин и наполнил вонючим пойлом кружку. Поднял ее и, отлично зная свою норму, попрощался: — Твое здоровье, брат, и до свидания. Остаешься за старшего. Как отключусь, дверь подопри. А Зверь объявится, буди. Насадим на кукан.

В следующую секунду перебродивший сок губчатой настырницы ожег горло солдата, скоро разбодяжил кровь, а на выхлопе, как и мечталось, опрокинул разум.

Когда Влад пришел в себя, то обнаружил, что упирается лбом в обложку толстенного фолианта. Чертыхнулся, с трудом поднял чугунную голову и увидел, что монах уже ушел. Болдахо, тот вот он, на месте, спит по правую руку, навалившись грудью на стол. Остальные тоже здесь. Никуда не делись. Дрыхнут как дети малые. А монаха нет.

«А был ли он вообще? — подумал Влад. — Быть может, пригрезился?»

Нет, ничего подобного, не пригрезился. Кто-то ведь сунул книгу под голову. Кто мог сунуть, кроме монаха? Никто.

«Наверное, Священное Писание», — предположил Влад, разглядывая старинный том в кожаном переплете. Пододвинул свечу, откинул серебряную пряжку и раскрыл книгу там, где была заложена шелковой лентой.

И ахнул, с первого взгляда узнав даппайскую клинопись.

С головой дружил не очень, поэтому удивляться не стал, а просто начал в свое удовольствие перебирать значки, похожие на разбросанные по пляжу крылья дохлых чаек. Выходили слова. Слова пошли складываться в предложения. И получался текст:

«Нет, не Священное Писание, — смахнув слезу, подумал солдат. — Скорее, жизнеописание грешника». И закрыл том.

Потер ноющие виски, вытащил нож, вскрыл пенал в рукоятке и нашарил коробок с пилюлями. Проглотил одну. Головная боль должна была исчезнуть. Подождал — не исчезла. Переползла со лба на затылок.

И пришла жажда.

Влад встал, поплелся на кухню, погремел там котлами в поисках воды. Воды не нашел, но наткнулся на чан с каким-то морсом. И тут же припал. Морс оказался даже лучше воды. Был кисловатым. Самое оно.

Напившись, солдат вернулся в зал и проорал в ухо Болдахо:

— Рота, подъем!

— А?.. Что?.. — вскинулся разбуженный малый и первым делом потянулся к арбалету.

— Спокойно, свои, — перехватив его руку, успокоил Влад. Парень похлопал выгоревшими ресницами и все вспомнил:

— Охотник.

— Охотник, Охотник, — подтвердил Влад. — Ты вот что. Ты давай, поднимайся сам и народ поднимай. Остаетесь без мамы. Я ухожу.

— Куда?

— Куда-куда. Охотиться, блин!

Подхватив арбалет, Влад направился к выходу.

— Горизонта! — крикнул ему Болдахо.

Влад, не оборачиваясь, махнул рукой:

— И тебе не кашлять.

Едва вышел во двор, к нему тут же подбежал пес-калека. Влад присел, нашарил в кармане кусок сахара и угостил. Псина схрумкала лакомство и благодарно потыкалась мокрым носом в ладонь.

— Что, морда кудлатая, тяжко в карауле? — спросил Влад, почесав псу за ухом.

Пес ничего не ответил, лишь радостно повилял хвостом.

До кузницы Влад решил добираться пешком. Не стал Пыхма будить. Не потому, что пожалел старого мерина, а потому, что с трудом представлял, как без посторонней помощи сумеет его снарядить в дорогу. Легче машину бойцов атаки развинтить до последнего болтика и вновь собрать, чем хоть что-то понять во всех этих нагрудниках, подпругах и прочей сыромяти, составляющей конское снаряжение. А потом, что там идти-то было? Несколько кварталов. Не расстояние.

За мешком и винтовкой заходить не стал. Мешок в разведке только мешать будет, от винтовки пока толку мало. Не берет она Зверя. А со злым человеком и «Ворон» справится.

Перекрестился Влад, поцеловал большой палец в то место, где когда-то рос ноготь, и двинул легкой трусцой по главной улице.

Рроя в эту ночь совсем осмелела и еще дальше убежала от старшей сестры. Будто за что-то обиделась на Эррху. И светили они сверху вниз как два мощных прожектора. То одна, то другая, а иногда лохматые тучи разбегались так, что долбили обе одновременно. И тогда света было много. Слишком много. Особенно для того, кто не хочет, чтобы его заметили. А Влад не хотел. Поэтому жался к заборам.

Минут через пять он заметил, что псы не лают. Подумал: «Попрятали их, что ли, хозяева по домам?» И в следующую секунду застыл на месте от внезапного осознания простой и страшной вещи. Понял вдруг, какая это жуть — жить в городе, где всякая встречная тварь, пусть с виду и самая безобидная, пичуга какая-нибудь или та же мышь, может оказаться Зверем. И сосед может им оказаться. И собственный ребенок. Кто угодно.

Несладко приходится горожанам. Ой, несладко! Жизнь в постоянном страхе — это не жизнь. И даже не смерть. Это в сто раз хуже смерти. Это какой-то бесконечный ночной кошмар, от которого нельзя спастись, проснувшись от собственного немого крика.

Подумав об этом, солдат невольно огляделся по сторонам.

Никого вокруг не было.

Только ветер гнал вдоль по улице шары сухих трав и где-то неподалеку поскрипывал плохо закрепленный ставень.

Убедившись, что явной угрозы нет, Влад перекрестился и вновь побежал.

Бег давался тяжело — жара хотя и пошла на убыль, но еще давала о себе знать. Ощущение было таким, будто бежишь по тренажерной дорожке, установленной в сауне. Пот, перемешанный с алкоголем, стекал липкими ручьями. К тому же в голове после пьянки гудел колокол.

Но для настоящего солдата чем хуже, тем лучше. Суть работы солдата — преодоление. В этом весь смак. А организм? Ну что организм? Выдюжит.

И тут Влад вспомнил к месту ту историю, которая произошла по возвращении их курса в Центр Брамса после первых каникул.

Вышло тогда так.

Полагалось прибыть к восемнадцати ноль-ноль, народ же начал собираться у контрольно-пропускного пункта часа за полтора. Но никто, естественно, и не думал появляться в казарме раньше времени. Еще чего не хватало! Последние минуты свободы — самые сладкие. Поэтому тянули до упора. Захватили все лавки в ближайшем скверике и, обмениваясь новостями из дома и завиральными рассказами о подвигах на амурном фронте, дожидались означенного срока.

Само собой разумеется, все были в подпитии. И у всех с собой «было». По паре «бомб», не менее. Каждого вновь прибывшего встречали радостными возгласами и очередным поднятием одноразовых стаканов. К семнадцати тридцати твердо стоящих на ногах осталось мало. К семнадцати пятидесяти пяти — вообще не осталось. В таком состоянии и выстроились на плацу в полном составе на положенную поверку.

Главный сержант Моррис слова плохого не сказал. Прошелся вдоль строя с каменным лицом, а потом как рявкнет: «За мной! Бегом! Марш!» И погнал в охотку на червонец. А девяносто четыре пьяных обормота, матерясь и охая, потянулись за ним. Как были — в парадных мундирах с золотыми аксельбантами и еще совсем новых, хрустящих, натирающих мозоли, лакированных туфлях.

Влад смутно помнил этот смертельный марш-бросок. Помнил только, как блевал на кусты сирени теткиными пирожками. И помнил еще, что когда они на пару с Джеком Хэули тащили отключившегося Фила Тоя, хотелось сдохнуть. Упасть на траву и сдохнуть. Но не упал. И не сдох. Выжил.

И стал сильнее.

Потому что, как сказал однажды древний поэт Фридрих Ницше, что нас дрючит, но не убивает, то делает нас круче и потом спасает.

Или что-то вроде этого сказал поэт.

Или кто он там был…

Свернув с главной улицы, Влад пошел кружить по переулкам-закоулкам. Заблудиться не боялся, ориентирование на местности ему всегда давалось легко. Хоть в городе, хоть в лесу, хоть в чистом поле.

К кузнице подходил не со стороны ближайших домов, а, сделав большой крюк, со стороны пустыря. Когда вышел на позицию, упал за огромный валун. Высунул голову и обнаружил, что пришел зря. Оказалось, что и в самой кузнице кипит работа, и возле нее как-то слишком людно.

У входа гарцевали вооруженные всадники. Под их охраной какие-то люди выносили из кузницы деревянные ящики и грузили в фургоны. И погрузкой, между прочим, руководил старший сын кузнеца. Держал в руках фонарь и покрикивал.

«Вот зараза глазастая! — выругался Влад. — Догадался, что раймондий ищу, сообщил кому нужно. Надумали перепрятать».

Понаблюдав за происходящим еще какое-то время, решил сменить позицию. Вскочил и, придерживая шляпу, стремительно перебежал к зарослям, что кустились метрах в двадцати от кузницы. Сам маневр никто не заметил, но на месте вышла измена — кусты оказались такими плотными, что пришлось продираться, придерживая руками тугие ветки с острыми, будто вырезанными из жести, листьями. Шума избежать не удалось. Было б дело днем, никто бы, пожалуй, и не расслышал треска-хруста. Но стояла ночь, а ночью со звуками все по-другому. Ночью звуки ярче. Вот оттого так и вышло, что едва солдат залег, в ту же секунду раздался характерный свист и, оцарапав щеку, в песок воткнулась стрела.

«Твою дивизию!» — выдохнул солдат, резко повернулся на бок и затаился.

Взгляд его упал на кромку золотого наконечника, и тут же в голове мелькнула мысль, что, видимо, в городе на самом деле установлен комендантский час. А как иначе, раз стреляют вот так — на шорох и без предупреждения. «И это правильно, — похвалил защитников города Влад. — На войне как на войне».

Вопреки ожиданиям, ни одного болта больше не прилетело Мало того, между всадниками началась перепалка. Фраз, обрывки которых доносил ветер, землянин понять, конечно, не мог (говорили на муллватском), но догадался — кто-то кому-то за что-то вставляет. Когда шуметь перестали, один из всадников сорвался с места и поскакал к кустам. Подъехав, торопливо спешился, просунул руку между веток и стал, недовольно ворча, шарить перед носом Влада. Тот даже дышать перестал.

Впрочем, обошлось. Муллват быстро нащупал родное, выдернул стрелу из песка и поторопился к лошади.

Влад догадался, что отрядом командует Охотник. Это он объяснил несдержанному стрелку, что если даже и прячется в кустах зверь, то никакой это не Зверь из Бездны. Объяснил, выругал за пальбу без команды и послал за стрелой. Это ведь не те стрелы, которыми можно разбрасываться налево-направо. Это совсем другие стрелы.

Рассудил Влад так и вернул тесак в ножны. При этом не забыл поблагодарить судьбу за то, что не допустила ненужного кровопролития.

Лежать в кустах после этого волнительного происшествия пришлось недолго. Минут через пять погрузка закончилась, и фургоны под надежной охраной стрелков тронулись в путь: застучали по булыжникам деревянные колеса, заскрипели нагруженные оси.

При таких раскладах Владу ничего не оставалось, как на ходу поменять первоначальный план. Соваться в кузницу не имело больше никого смысла. Надеяться на то, что архаровцы оставили там хоть один слиток из ворованного раймондия, было глупо — пяти фургонов вполне достаточно, чтобы вывезти весь металл за раз. Это, во-первых. А во-вторых, кузница не пустовала: из трубы вовсю валил дым, гремел молот, а в щели неплотно прикрытой двери мелькали темные силуэты. Все говорило о том, что дядюшка Шагон организовал работу в ночную смену. Видать, заказов невпроворот. И все срочные.

Оставалось одно: увязаться за кавалькадой и проследить, куда хитрые муллваты будут перепрятывать металл.

Подхватив арбалет, Влад выскочил из кустов и пустился в погоню.

Нагнать обоз оказалось делом несложным. Пока возницы кружили по улочкам, выбирая такие, где фургоны могли пройти свободно, скорость была небольшой. Но вот когда выбрались из лабиринта на главную улицу, тут уже Влад стал отставать. Впрочем, сильно не расстраивался, поскольку считал, что самое важное — не упустить обоз из виду. А для этого вовсе не обязательно торчать рядом. Для этого достаточно держать один и тот же темп.

И, пожалуй, все бы у него получилось, если бы не произошло то, что произошло.

Когда Влад пробегал мимо постоялого двора, в трактире которого так славно давеча повеселился, на улицу выскочил знакомый трехногий пес. Пролез под воротами и поковылял наперерез.

Влад, сбавив темп, сунулся в карман за очередным куском сахара. Нашарил, вытащил и собрался швырнуть. Но не швырнул. Почуял неладное. Уж больно пес бежал странно: вроде и не бежал, а, неуклюже перебирая лапами, плыл по воздуху. И как только солдат обнаружил в движении пса некоторую несуразность, сразу увидел, что вовсе это никакой не пес. Псом там и не пахло. Сгинул трехногий. Отдал душу Зверю.

И теперь этот заморивший собаку Зверь решил прикончить человека.

Энергетический кокон надвигался как тормозящий у перрона поезд — уверенно, бесповоротно и никуда не торопясь. Влад уже уяснил, что кидаться с ходу не в обыкновениях этого загадочного существа. У него другие повадки. Притянув испуганный взгляд жертвы, он убаюкивает ее, околдовывает, лишает воли и только потом спокойно берет все, что ему нужно. Вот и этот экземпляр спокойно и ритмично пульсировал, насылая волнами парализующие флюиды, чтоб потом присосаться и высосать.

«Во хренатень-то!» — засунув кусок рафинада в рот, выругался Влад. Натянул на лицо висящую на шее маску. Вскинул арбалет. И прицелился в сероватый сгусток непонятно чего.

Мозг на этот раз легко справился с удержанием верного образа. Влад видел только кокон. Погибший пес перед глазами не маячил. Никакого давешнего мельтешения не было. «Вот это вот другое дело, — обрадованно подумал солдат. — Так-то можно воевать». И следом пронеслась у него в голове мысль, что мозг человеческий такая штука, что ко всему привыкает, под любую невидальщину со временем подстраивается и начинает работать с ней, как с чем-то очевидным. Задача человека — не дать своему мозгу расслабиться. Перетерпеть. С ума не сойти. А дальше — войдет в привычку. Как говаривал главный сержант Джон Моррис: «Если выдержишь и весел не бросишь, наступит миг, когда покажется, что идешь под парусом».

Высматривая, куда засадить, Влад увидел, что этот кокон несколько отличается от того, который расколошматили на пару с Тыяхшей. Этот поменьше, не такой мутный, и внешняя оболочка у него тоньше. Гораздо тоньше. Едва угадывается.

«Человечиной еще не закусывал, вот скорлупы, сука, и не нарастил», — сообразил Влад. И опустил арбалет. Вспомнил, что в данном случае можно обойтись и без стрельбы.

Тем временем Зверь замер метрах в пяти. Ближе приблизиться не посмел — почуял раймондий, что тяжелил колчан новоявленного Охотника. Но в то же время и отступать не думал. Не мог проигнорировать заложенный в него алгоритм действий. Замер на месте, слегка покачиваясь, как выстиранная простыня на ветру.

Влад злорадно — что, слабо подойти! — показал впавшему в ступор Зверю средний палец, после чего сосчитал количество цветных спиралей внутри кокона. Три их там крутилось. Лиловая, желтая и молочно-белая. По какой из них бить, Влад уже прекрасно знал: конечно, по лиловой. Вон она — кривляется, как пойманная на воровстве прислуга. Ну и срезал ее молнией недолго думая. А чего тут думать? Того и гляди, не сумев пробраться через глаза, начнет зверюга заливать в уши свою сладкую хрень. Поэтому поторопился. Проорал в сердцах:

— Никогда вам, твари, не прошу трехногого!

И долбанул.

Не без помощи, конечно, табельного браслета.

Посреди пустынной ночной улицы тут же вырос яркий лиловый куст. Осветил на несколько секунд окружающую невзрачность, пошипел и осыпался. Все — успокоился Зверь. Проще говоря, сдох.

Влад подбежал и с большим удовольствием потоптался на месте взрыва, гася ботами фиолетовые искры. Потом плюнул на это место тягучей сладкой слюной, рубанул тесаком по прикладу арбалета и прохрипел: «Второй».

Провозившись со Зверем, Влад безнадежно отстал от обоза. Фургоны скрылись из вида за поворотом. И даже поднятая ими пыль давно улеглась. Впрочем, что-то солдату подсказывало, что никуда обоз с выложенной плитами дороги не свернет. И кинулся догонять.

Уже через минуту дорога вывела его на центральную площадь города, по кругу которой стояли унылые административные постройки. Промелькнули исполненные на аррагейском языке вывески городской управы, почты и филиала Первого Федерального Банка Схомии. Во всех этих коробках из серого камня ощущалась некая несуразность: сами здания были древними, а вывески на них современными. Новой была только одна-единственная постройка — офис торгового представительства «Замзам Корпорации». Эта болотного цвета конструкция из стандартных модулей располагалась как раз напротив управы.

«Замзам-кола — всегда и всюду», — прочитал Влад известный рекламный слоган и сглотнул. Рефлекторно захотелось опрокинуть стаканчик-другой любимого с детства напитка. Но, похоже, бывает так, что «не всегда и не всюду», и это был как раз тот случай: на всех дверях (в том числе и на двери в помпезный офис производителя легендарного продукта) висели амбарные замки, а окна наглухо закрывали ставни. Похоже, что эвакуировался народ без паники, в соответствии с давно и толково разработанным планом.

Посреди площади стояла статуя метров в шесть высотой. Она представляла собой обнаженную женщину с обвислыми грудями кормилицы, которая держит над головой здоровенный шар. Что она собой символизировала, с ходу понять было нелегко. Возможно, мать-природу с солнцем Рригелем в руках. Возможно, что-то иное. Но только здорово смахивала эта сосредоточенная тетка на престарелую баскетболистку, выполняющую решающий штрафной бросок.

Глядя на каменное изваяние, Влад вспомнил другое.

На плацу Центра боевой подготовки имени командора Брамса стоит точно такая же женщина неопределенного возраста и неопределенного рода занятий. Только та в поднятых над головой руках держит не шар, а три соединенные между собой звезды и символизирует земную нацию, несущую всем прочим народам свободу на условиях равенства во имя братства. Во всяком случае, именно так утверждал в часы повышения уровня патриотизма главный пропагандист Центра майор… майор… Блин! Хрен вспомнишь за бесплатно фамилию этой штабной крысы. Впрочем, неважно, как его фамилия. Важно, что говорил. А говорил: мол, земная нация, новые рубежи, гражданский долг, воссоединение — ля-ля-ля, бла-бла-бла, шема-шема-шема… И все пафоса нагонял. Чтобы прониклись.

Ага, прониклись.

Сейчас!

«Вдова Полковника» — вот как на самом деле называли все ту каменную тетку. «Вдова Полковника» и не иначе.

Правда, когда какие-то балбесы отломили от равенства и братства свободу (а может, от братства и свободы — равенство или — кто там знает — братство от равенства и свободы), то все тут же принялись называть каменную бабу «Вдовой Подполковника». А как иначе? Все верно, название должно соответствовать содержанию. У простых и трезвых людей принято так. Потом тыловики заказали в ближайшей мастерской дешевую гипсовую копию свободы (братства или равенства) и вернули звезду тетке. Вновь стала она «Вдовой Полковника»…

Миновав площадь, Влад срезал путь через пустые прилавки городского базара, перебежал по мосту над оврагом, из которого воняло так, будто под завязку забит дохлыми крысам, затем вновь выбрался на главную дорогу, и через два квартала ему открылся вид на Хитрую Гору.

Что такого хитрого в этой горе, Влад не совсем понимал. Точнее, совсем не понимал. Холм как холм. Намного выше всех остальных холмов, расположенных в границах Айверройока, — и что? Назвали бы «Высокой» Горой. Было бы понятно, о чем речь. А так — что к чему?

Дорога стала огибать Хитрую Гору по дуге. Домов здесь было совсем мало. И чем дальше, тем этих темных строений со слепыми окнами становилось все меньше и меньше. Казалось, что город тут и заканчивается, что это его окраина, что дальше уже пойдут сплошные пески, камни и прочая требуха, привычная для здешних мест. Но дорога из плит вопреки ожиданиям не выродилась в грунтовку. Она по спирали повела на вершину горы.

Совершая подъем по серпантину, Влад к своему большому удивлению вскоре обнаружил, что Хитрая Гора расположена в самом центре города, а жилые кварталы разбегаются от нее волнами. Причем чем дальше от горы, тем кварталы плотнее, чем ближе, тем домов меньше и расстояние между ними больше. У подножия вообще никаких жилых построек не наблюдалось.

Вот так странно выглядел с высоты взлетающей птицы план города Айверройок.

Совершив за сорок минут несколько полных витков, Влад вполне благополучно добрался туда, где дорога подошла к вырубленной в скале арке. Не задумываясь ни на секунду, он прошел дальше и попал в узкое ущелье, наполненное клубами то ли густого тумана, то ли низовой хмари. Пришлось какое-то время идти на ощупь. Но очень скоро, шагов через пятьдесят, ущелье закончилось. Вынырнув из мутного киселя, солдат увидел нечто, отчего у него дух перехватило.

Оказалось, что дорога не заканчивается, а убегает вниз. А там, внизу, расположена впадина — вырезанное природой в горе блюдце размером в несколько десятков бейсбольных полей. В центре впадины за высоченной стеной — сложенной из белого камня короны с золотыми зубьями-башнями — угадывались очертания множества белокаменных зданий.

«Целый город, — подумал восхищенный Влад. — Город-крепость!»

Вглядываясь в завораживающие отблески ночных костров, в колыхание причудливых теней на стенах древних построек, солдат догадался, что это и есть то, что называла Тыяхша Внутренним Городом.

Пробежав вниз по дороге без малого три сотни метров, Влад остановился, сошел на обочину и принялся разрабатывать план дальнейших действий.

Щербатые плиты вели прямиком к обитым золотыми листами воротам. Иди и дойдешь. Только проникнуть в крепость таким путем представлялось делом нереальным — наверняка ворота под замком. А если даже на замок и не заперты, то стража выставлена. И выставлена не для того, чтобы всякого встречного и поперечного внутрь пускать. Можно, конечно, с боем прорваться. А смысл? Честолюбие потешить, порезвиться, но при этом весь гарнизон переполошить? Глупо. «А что, если представиться чин чинарем, наврать, что заблудился, ночлега попросить? — прикинул Влад. — Может, пожалеют глупого землянина?» Но тут же сообразил, что, если даже и пропустят, обязательно шпионов приставят. Тогда точно до раймондия не доберешься.

Мудрил-мудрил и, в конце концов, пришел к выводу, что, кроме как вскарабкаться на стену и втихаря перемахнуть через нее, никакого другого реального способа тайком пробраться во Внутренний Город нет. Ну а почему, собственно, и не вскарабкаться? Не стеклянная же она, эта крепостная стена. Из каменюк выложена, а значит, зазоры между ними имеются, трещины всякие, щели и выступы. Что мешает попробовать? Не торопясь, потихоньку-полегоньку, сантиметр за сантиметром. Должно выйти. Обязано. Получилось же на Суфанре, когда дикого снайпера из гнезда доставал. А там, между прочим, стена была из литого бетона. Правда, тогда Влад находился в лучшей физической форме и опять же кое-что из снаряжения под рукой имелось: веревки, «кошки», якоря, «гекконы» те же — перчатки с присосками из штурмового альпинистского комплекта. А сейчас… «Но Кугуар я, е-мое, или не Кугуар?» — подзадорил себя Влад и тут же выбрал в стене точку на девять часов, считая ворота точкой на шесть. После чего — среда не суббота, спецназ не пехота! — помчался к намеченной цели зигзагами.

Грамотнее было бы по-пластунски доползти. Тихой змейкой между камешками. Но дело уже к рассвету шло, и на чрезмерную осторожность времени не оставалось. Старался, правда, прижиматься как можно ниже к земле и использовать складки местности. Но местность складками не баловала. И вообще, ее тут будто вылизали. Ни валуна приличного, чтоб схорониться, ни кустика. И трава вся выжжена. Что с точки зрения охраны и обороны очень грамотно. Наверняка сверху вся округа днем просматривается как на ладони. Да и в лунную ночь — тоже.

Одолев половину пути, Влад напоролся на засаду. Случилась такая справа по курсу: вылез из дыры в земле заспанный бородач, наставил арбалет, что-то спросил и замер в ожидании ответа.

Дурачок.

Ему бы коров пасти, а не в засадах сидеть. Кто ж так делает? Если война, то на войне как на войне — сначала завали, а потом проверь по документам, кого завалил.

Но, видимо, тут еще не совсем война, раз так дядьке задачу поставили — в боевом охранении человеколюбие проявлять. То есть, прежде чем выстрелить, обязательное дознание проводить. Влад даже представил себе, как этого бедолагу инструктировали.

Скорее всего, так.

Если пролопочет подозрительный тип чего-нибудь в ответ на вопрос «стой, кто идет», считай его человеком и разбирайся по полной программе: кто таков? размер желудка? куда и зачем прешь среди ночи? А не ответит — Зверь. Тогда лупи по нему и зазывай страшным ором ближайшего Охотника.

«Гуманисты, твою дивизию! — выругался про себя Влад. — А если, допустим, был бы я немым от рождения или вследствие контузии? Что тогда?» Крикнул на аррагейском:

— Свои!

И всем своим видом показывая, что атаковать не намерен, опустил на землю арбалет. Но уже через секунду выхватил нож и с разворота метнул в потерявшего бдительность дозорного. Рукоятка угодила мужику точно в лоб.

Не успел незадачливый стрелок упасть, а Влад уже совершил кувырок вперед, еще один, и, подхватив с земли увесистый булыжник, — подъем разгибом. Булыжник пригодился, когда на шум из ямы выскочил второй дозорный. Этот даже арбалет не успел поднять. Мигом словил макушкой незамысловатый метательный снаряд и свалился туда, откуда вылез. Сделав дело, Влад упал на живот, замер, подождал несколько секунд, но больше никто не объявился. Дозор оказался парным.

В три кошачьих прыжка Влад очутился на месте. Сначала тесак родной разыскал, сунул в ножны. Только потом скинул оглушенного дядьку в незамысловатое фортификационное сооружение, состоящее из ямы и замаскированной дерном крышки. Когда дядька, проскользив по вырубленным в грунте ступеням, с глухим звуком шлепнулся на пивное пузо напарника, Влад наклонился послушать, как они там.

Подавали робкие признаки жизни — тихо постанывали. «Все верно, — подумал Влад. — От сотрясения мозга еще никто и никогда не умирал. К утру очухаются. Походят дня четыре с фингалами, и снова женихи».

Закрыл яму крышкой и с полминуты вслушивался в ночную тишину.

Дозорные из других секторов себя никак не обозначили. Подумал, либо посты прилично разнесены, либо, потеряв всякий страх, дрыхнут без задних ног. Чертяки непуганые.

Продолжив путь, Влад наткнулся на ров, от которого разило нефтехимией. Разбираться, что и зачем, не стал. Разбежался и перемахнул. Благо ширина была смехотворной.

Оставшиеся метры солдат преодолел без проблем. А по ходу все пытался понять, почему, собственно, работая против дозорных, не воспользовался силой браслета. Решил, что пока еще не привык к волшебным аттракционам. Да и толком не разобрался, что и когда от этого сурового устройства можно и нужно требовать. Так и подумал: «Вот время пройдет — освоимся».

А потом в голову пришла и задержалась на какое-то время правильная мысль, что злоупотреблять услугами браслета нельзя. Чего доброго собственные боевые навыки растеряешь. Запросто.

Добравшись до стены, Влад вынул из паза арбалета стрелу, сунул в колчан и, ослабив гайку на крестовине, сложил плечи оружия. После чего закинул его за спину, затянул ремень и подпрыгнул. Арбалет держался нормально, двигаться не мешал.

Закончив подготовку, Влад посмотрел наверх, чтобы оценить высоту, и почувствовал, как начали подрагивать мышцы. И как зашевелилась в груди холодная жаба, тоже ощутил. Не любил он работу на высоте, а эта крепостная стена, призванная защитить обитателей Внутреннего Города от всех бед Мира, выглядела вовсе не стандартным препятствием огневой полосы. Никак нет. Возводили ее древние строители на совесть. Каждый блок, из которых сложена, не меньше метра, и таких блоков тут — раз, два, три… Хрен знает, сколько тут этих чертовых блоков. Придется изображать воздушного акробата под куполом цирка. Да еще и без всякой страховки. Жуть!

Заключив с самим собой пари на восемьсот миллионов федеральных талеров, Влад перекрестился и пополз, стараясь не глядеть вниз и покрякивая от страха. А страх присутствовал. Куда же без него. Это только бойцы тморпов из полумифического отряда «Бессмертие», парни с ампутированной личностной матрицей, ничего не боятся. Ну и идиоты еще. Те тоже бесстрашны. Влад ни многопалым камикадзе, ни идиотом не был — брал высоту, преодолевая себя. А чтобы заглушить страх, принялся напевать маршевую песню. Ту самую, где: «Одна граната на всех, сэр. Одна сигара на всех, сэр. Нас ожидает успех, сэр? А как же, парни! И рай».

Выходило неплохо, совсем неплохо — карабкался технично, как заправский скалолаз: правой рукой зацепился, левую ногу подтянул, уперся в выступ, вытянулся, выкинул правую руку, пошел щель нащупывать, левую ногу приготовил… Даже азарт появился. И, пожалуй, так бы и добрался до самого верха. Но…

Увы.

Сумел подняться лишь метров на девять. На этой высоте под левой ногой предательски раскрошился выступ, и полетел Влад вниз, сначала царапая стену ногтями, а потом просто — переживая всю прелесть свободного падения.

Если бы сорвался на высоте пяти-шести метров, было бы не так ужасно. А тут все шло к тому, что если и не войдут ноги в пузо, то сломаются в десяти местах каждая. Скорее от отчаяния, чем осознанно, солдат призвал на помощь браслет. И — слава яйцам! — сработало: метрах в двух от земли падение резко прекратилось. В этот миг Влад испытал перегрузку, какую испытывают бойцы атаки, когда штурмовой катер закладывает настолько крутой разворот, что жалобно стонут силовые шпангоуты.

Чуть перепонки в ушах не лопнули.

Не успел очухаться, придавило к стене и поволокло в обратном направлении — наверх. Тут уже почувствовал себя куском мыла, которым водят по рашпилю. Хорошо еще умудрился запрокинуть голову, а то бы точно остался без лица. Стесало бы все на хрен.

А дальше — летел себя не помня. Дыхание перехватило. В ушах свистело. Сердце хлопало, колотилось и то и дело куда-то проваливалось. Приятного было мало.

Но все же лучше так, чем с высоты да о камни. Доставила его сила браслета наверх быстро, но тихо перебраться через стену, как задумывал, не получилось. Куда там. Попал скоростным лифтом из огня да в полымя — вынесло прямо на шагающего от башни к башне дозорного. Коротышка в нахлобученной по самые уши шляпе замер от неожиданности и выкатил огромные глазищи на зависшую в воздухе фигуру. Потом, испуганно крякнув, дернулся поднять арбалет. Но Влад уже ступил на стену и, ухватившись за цевье, не позволил ему это сделать. А потом, выдернув тесак, предложил на аррагейском:

— Купи игрушку.

Коротышка непроизвольно отшатнулся. Влад, поймав его на этом движении, провел заднюю подсечку и собрался рвануть к смотровой башне. Догадывался, что именно внутри нее устроена лестница, ведущая вниз.

Но шагу ступить не успел — в затылок уперлось что-то острое.

Оказалось, подоспел дозорный, что шел по маршруту обхода коротышке навстречу. Ткнул острием стрелы и что-то произнес на муллватском. Влад, сообразив, что раз не выстрелил сразу, значит, в плен берет, стал медленно поднимать руки. Но потом резко ушел вниз и подсел под противника. Тот такого дерзкого маневра не ожидал и машинально дернул скобу.

Коротышка к тому времени уже поднялся на ноги и тоже выстрелил по обидчику.

Арбалетные тетивы хлопнули одновременно, и все пошло к тому, когда в результате «дружеского огня» образуются два свежих трупа.

Но обошлось.

Стрелы встретились, столкнулись наконечниками и обе ушли на «мертвую петлю».

«На свете бывает даже то, чего на свете не бывает», — вспомнил Влад слова Тыяхши и присвистнул от удивления.

Только много часов спустя, когда прокручивал в памяти произошедшее чудо, сообразил, что все случилось не без помощи браслета. Мгновенно отреагировав, мозг отдал срочный приказ, и удивительная машинка сработала как надо.

Поверить в это было легче, чем в тупую случайность.

Да так оно, как потом выяснилось, все и было.

Дозорные, проводив болты взглядом, пришли в себя быстро. Тот, что за спиной стоял, бросил бесполезный арбалет и обхватил Влада руками. А коротышка тут же подскочил и, судя по изуверскому выражению лица, собрался отвесить обнаглевшему аррагу пару-тройку отменных оплеух.

Не желая допустить такого грустного развития событий, Влад подпрыгнул и врезал в грудь набегающему двумя ногами. Коротышка охнул и улетел вспоминать, как люди дышат. А стоявшего сзади Влад, освободившись рывком от захвата, просто кинул через бедро. Получилось эффектно, с большой амплитудой, но не очень удачно — бородач повалился спиной на внутренний парапет и заскользил вниз. И все из-за того, что, во-первых, стена была слишком узкой, метра три, не больше — на такой не поборешься. А во-вторых, на внутреннем ограждении древние строители явно сэкономили: в отличие от высокого бруствера, мерлоны которого были с человеческий рост, высота парапета не превышала метра.

Только каким-то чудом Влад успел схватить за руку вопящего от страха мужика. Уперся в борт ногами и стал вытягивать. Веса в мужике было килограммов под сто. А по виду не скажешь.

— Камни, что ли, жрал, твою дивизию! — крикнул Влад и грязно выругался.

И еще раз выругался.

Хотел еще, но не до того стало — зарычал от усердия. Все мышцы напряглись, жилы на руках и шее вздулись, верхние зубы вжались в нижние, глаза повылазили из орбит. И аж выгнулся весь. Чуть ли не на «мостик» встал. И в таком вот положении — с запрокинутой головой — увидел ночное небо.

Там, между прочим, было на что поглядеть.

Туч — ни одной, а вот звезды высыпали щедро. Яркие такие все, лоснящиеся. Эррха с Рроей младшим подругам не уступали — сочились пурпурным жирным светом и походили на налитые кровью глаза исполинского зверя, чей дикий нрав не предвещает ничего хорошего.

С большим трудом, но вытянул Влад не перестававшего голосить бородача. Выдюжил. Взял вес.

А тем временем к ним уже набежало человек по шесть с каждой стороны.

Хотя сердце Влада и было наполнено отвагой, но голова тоже не пустовала — подсказала, что сражаться нет никакого смысла. Было б дело на войне, живым бы не дался и с собой десяток прихватил. Но не на войне. Убивать никого не собирался. Не за тем пришел. Можно было, конечно, воспользоваться услугами боевого браслета. Но такие игры на высоте ни к чему хорошему привести не могли. А могли привести к тому, что уйма народу полетит с высоты и разобьется всмятку. Нет, нельзя браслет беспокоить. Спички детям не игрушки.

Ну а когда сообразил, что можно самому прокатиться вниз на невидимом лифте, было уже поздно. Подбежали, скрутили, стали мять бока и править ребра.

Закончилось тем, что, надавав тумаков, все оружие у него отобрали, руки связали, после чего дотащили до башни и на пинках спустили по узкой винтовой лестнице. Внизу вытолкали наружу и повели к одному из костров. Почему-то не к ближайшему, а к тому, что горел неподалеку от центральных ворот.

«К начальнику караула ведут, — предположил Влад. — Решили меня на бойскаутские значки выменять».

Он ошибся.

И понял это, когда среди стоящих у костра муллватов увидел Гэнджа.

Узнал его сразу.

И Гэндж его узнал.

— Ты зачем здесь, не свой? — спросил главарь налетчиков, вынув сигару изо рта. И даже вида не подал, что удивлен.

— Шляпу принес, — нашел что сказать Влад. — Ты обронил. Там, на Колее.

Гэндж кивнул и после небольшой паузы, которую потребовала очередная затяжка, что-то произнес на муллватском. Произнес негромко, но стоящий за спиной Влада стрелок поторопился вынуть нож и перерезать веревки.

Влад размял руки, снял шляпу и протянул Гэнджу:

— Держи.

— Оставь себе, не свой, — сказал Гэндж и пояснил: — Дар.

Влад вернул шляпу на место и, прижав руку к груди, изобразил полупоклон:

— Спасибо.

— Носи.

— Так я тогда пошел? — после небольшой паузы поинтересовался Влад.

Гэндж кивнул:

— Иди.

— А вещички?

Гэндж распорядился, и землянину вернули все — нож, арбалет и пистолетный комплекс «Ворон».

Сунув тесак в ножны, а пистолет в кобуру, Влад еще раз поклонился и развернулся, чтобы уйти куда подальше.

И столкнулся с Тыяхшей — нос к носу.

— Ты чего здесь делаешь? — удивленно спросила девушка.

— Не смог дождаться утра, — ответил Влад. — Соскучился.

— Правда?

— Правда.

— А как догадался, где найти?

Влад пожал плечами:

— Чего тут догадываться. Город будто вымер, а здесь, на горе, жизнь кипит, костры горят, служба несется. И фургоны туда-сюда снуют. — Ему надоело врать. — Фургоны с раймондием. С тем самым раймондием, который у меня украли. Вот он украл. — Он развернулся и показал рукой на Гэнджа. — Он и его банда.

Не все люди у костра поняли, что именно сказал Влад, но вызывающую интонацию уловили.

Вокруг стало очень тихо.

Разрядила обстановку Тыяхша — произнесла несколько фраз на родном языке.

Гэндж бросил сигару в костер и подошел. Схватил землянина за руку, прощупал сквозь ткань браслет. И будто все еще сомневаясь, спросил:

— Так ты, не свой, и есть новый Охотник? — Гэндж кивнул в сторону Тыяхши: — Сестра говорила.

— Не врала, — подтвердил Влад. И не стал объяснять, что стал Охотником случайно, по пьяной лавочке.

Гэндж хлопнул его по плечу:

— Чего, не свой, сразу не сказал?

— А ты спрашивал? — вопросом на вопрос ответил Влад.

— Зачем шум? Зачем на стена лез?

— А ты не догадываешься?

— Сам скажи.

— Фенгхе ищу.

— Прямой?

— Что? А-а… Ну да. Упрямый.

— Нашел бы фенгхе, взял, а дальше?

— Чего-нибудь придумал. К примеру, погрузил бы на подводу, взял бы заложников и под их прикрытием — к своим. Вот так. Или как-то по-другому. Мало ли. Не впервой.

Гэндж покачал головой:

— Нет. Так — нет.

— Почему?

— Ты Охотник.

— И что теперь?

— Ты теперь не можешь покинуть Долину Молчания, — вмешалась в их разговор Тыяхша.

— Это почему еще? — повернулся к ней Влад.

Она пояснила одним словом:

— Браслет.

— И что — браслет?

— Браслет не отпустит.

— Это как?

— Да просто. Попытаешься ступить за границу Долины, умрешь.

Влад так яростно замотал головой, что с нее слетела шляпа:

— Не понимаю.

— А чего тут понимать? Охотник — это раз и навсегда.

— Ага, сейчас! — вспылил Влад и рубанул левой рукой по сгибу правой. — Ерунду-то не городите. Что мне мешает снять браслет? Возьму и сниму. Прямо здесь! Прямо сейчас!

Гэндж поднял шляпу, стряхнул с нее пыль и, протянув разгорячившемуся не на шутку землянину, сказал:

— Не снимешь.

Влад, нервно жестикулируя, обратился к Тыяхше:

— Что он такое говорит?

— Брат всегда правду говорит, — ответила девушка. — Не ты выбрал чуэжвам, чуэжвам выбрал тебя.

— Да ну вас всех к черту! — рявкнул Влад и схватился за браслет. Попробовал сорвать, но не тут-то было. Браслет, который до того вертелся на запястье, свободно, впился в кожу. И чем сильнее дергал его Влад, тем сильнее сжимался браслет. Будто не из мертвого металла его сделали, а был он живым.

— Прекрати! — умоляюще воскликнула Тыяхша.

Но Влад, мыча от нестерпимой боли, все пытался и пытался. И до тех пор мучался, пока рука не посинела. Только тогда остыл.

— И что теперь? — спросил он, когда боль отпустила.

— Быть Охотником, — ответила Тыяхша. — Или не быть. В смысле, не быть живым.

Солдат негодующе замотал головой и простонал от обиды:

— Вот же попал ты в капкан, Кугуар!

А потом надолго замолчал. Осмысливал свалившееся на него «счастье». Через минуту-другую, кое-что вспомнив, обрадованно закричал:

— Врете вы все! Врете! На голубом глазу врете!

— Нет, — возразил ему Гэндж. — Мы не врем. — Вытащил новую сигару, прикурил от ветки из костра и еще раз сказал: — Никогда не врем.

Тогда Влад показал на Тыяхшу:

— Вот она — Охотница. Но она ведь работает в Киарройоке. Сама говорила. Это же бог знает где. Далеко от Долины Молчания. Как это понять?

— Она — Охотница, — подтвердил Гэндж. — Но не такая, как ты. Не такой, как я. Ей чуэжвам не нужен. Как и отцу.

— О чем он говорит? — спросил Влад, вновь повернувшись к Тыяхше.

Вместо ответа девушка сняла браслет и сунула его Владу.

А потом вскинула руку, призывая посмотреть на небо. И когда ничего не понимающий землянин задрал голову, то увидел там всполохи разноцветного сияния.

— Все-таки ведьма! — только и смог выдохнуть припертый к стенке солдат.

Тыяхша, погасив свечение, возразила:

— Никакая я не ведьма. Просто мне чуэжвам действительно не нужен. Я и без него умею распоряжаться данной мне силой.

— Тыяхша у нас лучшая, — подтвердил Гэндж не без гордости за сестру.

— Мама, роди меня обратно, — вздохнул Влад, возвращая девушке браслет. После небольшой паузы поймал ее взгляд и спросил: — И что дальше?

— Дадим тебе стрелков. Примешь участие в Охоте. Если Пророчество не врет, то она благодаря тебе будет Последней, — обрисовала перспективу Тыяхша.

— А дальше?

— А до «дальше» еще дожить нужно.

Влад никак не мог сообразить, к добру или к худу все, что сейчас происходит. Только одно понял: сопротивляться неизбежному бесполезно. Решил действовать так, как учил главный сержант Джон Моррис. А он учил: «Если остался без весел, убеди себя, что тебе по пути с течением».

— Значит, так, — обратился Влад к Гэнджу. — Деваться мне некуда. Остаюсь. Но три условия.

— Давай, — вытащив сигару изо рта, сказал Гэндж.

— Первое — никаких начальников.

Гэндж пожал плечами и кивнул.

— Второе, — продолжал Влад, — никакого личного состава. Рубеж обороны выделите, а как его удержу — мое дело.

Тут Гэндж кое-каких слов не понял, но Тыяхша перевела. Главный Охотник, немного подумав, возражать не стал.

— И последнее условие, — сказал Влад. — Оно же — главное. Верните украденный фенгхе.

Гэндж сразу отреагировал, мотнул головой — нет.

— Вы что, не понимаете, что так надо? — удивился Влад. — Если не вернете его мне, то за ним придут другие.

— Пусть, — упрямился Гэндж.

Влад попытался объяснить:

— Они всех вас уничтожат. Понимаете?.. Не понимаете. Читайте по губам. У-ни-что-жат.

И тут же представил себе, как оно все будет.

«Вертушки», обеспечивая огневую поддержку, закружат над этой древней крепостью, роботы-фортификаторы — пойдут крушить ее стены, саперы — сносить запоры и ломать замки. Отряд спецназа ворвется сразу со всех сторон. Бойцы, возбужденно перекликаясь на энергичном и простом армейском языке, пойдут долбить по всему, что движется и не движется. И уже через час их опьяненный атакой командир, радуясь смирению навзничь лежащего, побежденного, залитого кровью города, бабахнет из «Ворона» сначала в одну луну, потом в другую и даст отбой.

Представив все это, Влад повторил:

— Уничтожат вас. В пыль сотрут. Придут за краденым фенгхе, узнают про того парня, что навсегда остался на Колее, и всех покромсают. И вас. И других. Тех, кто вовсе не при делах. Всех, всех, всех. Подчистую… Поэтому фенгхе нужно вернуть. И как можно скорее.

— Много слов, — сказал Гэндж и посмотрел на сестру. Та чуть повела головой, подожди: мол, дай сама попробую объяснить. И обратилась к землянину:

— Влад, мы все понимаем и благодарны за твою заботу, но нам нужен этот фенгхе. На этот раз Зверей будет много. Очень много. Так говорит Пророчество.

— К черту Пророчество! — воскликнул Влад. — Вы как дети, ей-богу! Землян не знаете? — Обведя взглядом непроницаемые лица муллватов, он покачал головой. — Похоже, действительно, вы нас не знаете. Мы — звери.

Гэндж сбил пепел с сигары и поинтересовался:

— Из Бездны?

Влад не нашел, что на это ответить. Только вздохнул:

— Фиг достучишься…

Эти слова произнес без гнева, очень спокойно, даже рассеянно, будто уже думал о чем-то другом.

— Ваш фенгхе уже переплавлен, Влад, — тронув его за рукав, сказала Тыяхша. — В наконечники. Двенадцать кузниц день и ночь работали. Шесть там, во Внешнем Городе. И шесть тут, во Внутреннем.

До Влада не сразу дошли ее слова, а когда дошли, он воскликнул:

— Как переплавлен?! — И показал на фургон: — А там тогда что?

Гэндж выпустил кольца дыма и сказал:

— Там фенгхе нет.

— А что там? Я своими глазами видел, как его грузили.

— Ты видел, как грузили фенгхе? — удивилась Тыяхша.

Влад, уже догадываясь, что ошибся, уточнил:

— Я видел… ящики. Я думал, в ящиках фенгхе.

— Плохо думал, — усмехнулся Гэндж. — Пойдем.

И они все вместе направились к фургону. Гэндж что-то крикнул двоим стрелкам и, когда те сбили с одного ящика крышку, пригласил землянина:

— Смотри.

Влад заглянул внутрь. Никакого раймондия он там не увидел. А увидел пересыпанные стружкой металлическую станину, плечи лука, рукоятки тяг и крепежные детали стационарного многозарядного арбалета.

— Поутру собирать будем, — объяснила стоящая за спиной Тыяхша.

Влад не мог не поверить своим глазам.

— Все ясно, — сказал он, пнув со всей дури ногой по ящику. И, помолчав некоторое время, спросил: — Послушайте, а когда будет Последний День Охоты?

— Через два дня на третий, — ответила Тыяхша.

— А если он действительно станет последним днем Последней Охоты, вам еще будет нужен рай… фенгхе?

Муллваты переглянулись.

— Нет, — ответил Гэндж. — Зачем тогда?

Влад обрадованно воскликнул:

— Отлично! — И принялся объяснять: — Я вот что придумал. Давайте когда все это дело кончится, вы отдадите мне все наконечники? Ну, в смысле не все, чужого нам не надо, а те, что из нашего рай… Тьфу ты, блин! Те, которые из нашего фенгхе сработаны. Вернете?

— Да, — ни на секунду не задумавшись, пообещал Гэндж.

— Все до грамма вернем, — заверила и Тыяхша.

Влад, облегченно выдохнув, будто скинул с плеч штангу предупредил:

— Ловлю на слове. Не обманите.

На что брат и сестра сказали хором:

— Не сомневайся.

А через десять минут они все вместе уже поднимались в сопровождении отряда стрелков по одной из улиц-лучей Внутреннего Города к Храму Сердца.

Дорога, покрытая брусчаткой, тянулась вдоль соединенных крытыми галереями гранитных зданий. Эти сложенные из массивных блоков постройки со всеми их террасами, балконами, замысловатыми башнями на плоских крышах вовсе не походили на человеческое жилье, но за их древними стенами кипела и настойчиво давала о себе знать жизнь. На потрескавшихся витражах сверкали огни разведенных внутри костров, а из приоткрытых окон вырывался густой запах кипящего в котлах бараньего жира. Гулкое ночное эхо разносило по всей округе какофонию ковчега: крики женщин, плач детей, лай псов и многоголосый ор домашней скотины. По улице, освещенной факелами, сновали люди с баулами, проносились вооруженные всадники, тарахтели куда-то фургоны и груженные всякой всячиной повозки. Всей этой суетой Внутренний Город разительно отличался от осиротевшего внешнего.

— Вы что, всех сюда эвакуировали? — спросил Влад, прижимаясь к стене — два крикливых мальчугана, энергично орудуя хворостинами, гнали навстречу отару овец.

— Пока еще нет, — ответила Тыяхша.

Влад, пнув ногой налетевшего на него барана, спросил:

— Куда это они их?

— Туда, наверное. — Тыяхша махнула в сторону небольшого сквера, посреди которого возвышалось нечто культовое, похожее на ступу.

— Поместятся? — прикинул Влад.

— И эти, и еще столько же.

— Народа во Внешнем Городе много осталось?

— Немного. Те, кто в кузницах работает.

— Охраняете? — спросил Влад.

— Три дозора, а поутру еще два отправим, — ответила Тыяхша и пояснила: — Завтра Звери в городе должны объявиться.

— Уже.

— Что — «уже»?

— Уже объявились.

— Видел?

— Видел. Одного.

— Успокоил?

Влад рисоваться не стал, скромно кивнул:

— Как видишь, жив.

— Что-то рано они на этот раз, — огорченно покачав головой, сказала девушка. — Обычно за день до окончания Охоты переходят черту города. На этот раз спешат.

— И в эту Охоту больше их, — добавил Гэндж, который шел рядом и слышал весь разговор. — Много больше. Пророчество сбывается.

— Раз такое дело, надо тех, кто там остался, предупредить, — посоветовал Влад. — И усилить дозоры уже сейчас, а не утром.

Гэндж согласился, что медлить нельзя, и что-то приказал рядом идущему стрелку. Тот развернулся волчком и со всех ног припустил назад, вниз по улице.

— А почему вы не живете здесь постоянно? — спросил Влад. — Чего туда-сюда мотаетесь? Тут все так капитально. Жить можно.

— На первый взгляд, — возразила Тыяхша.

— А на второй?

— Воды нет. Но это еще ладно. А вот… — Она осеклась.

— Что? — заинтересовался Влад.

— Здесь больше трех дней не проживешь.

— Почему?

— С ума сойдешь.

— Вот как?! — удивился Влад. — Гиблое место?

Девушка не успела ответить.

— Здесь Храм Сердца, — вмешался в разговор Гэндж. — Тут людям жить не подобает.

Влад понимающе кивнул:

— Ясно. — И через два шага спросил: — Долго нам еще подниматься?

— Уже скоро, — ответила Тыяхша.

И не соврала.

Всего через несколько минут они добрались до самого центра Внутреннего Города — площади, посреди которой возвышался громадный куб, накрытый каменной полусферой. Это незамысловатое по своей архитектуре сооружение и оказалось Храмом Сердца.

Наверх подниматься не стали, остановились у первой ступени долгой лестницы. Землянин, задрав голову, с интересом рассмотрел сначала блестящий металлический штырь, что торчал из полусферы, а потом двух каменных единорогов, охраняющих ворота храмовой ограды. Единороги позабавили — они больше походили на дряхлых коров, чем на мистических животных. Крыша Храма тоже, кстати, развлекла. Не могла не развлечь: обычно полусфера накрывает здание куполом, а тут опрокинута. «Наверное, эта чаша рифмуется с впадиной на вершине Хитрой Горы», — подумал Влад и, обернувшись к Тыяхше, спросил:

— Похоже, Храм давным-давно построен.

— Во всяком случае, муллватов тогда еще не было, — ответила Тыяхша.

— А кто был?

— Наши прародители — Истинные Сыны Агана.

Влад хотел еще кое-что спросить, но тут к ним подлетел верховой на мощном гнедом скакуне. Одернутый конь, храпя и разбрасывая пену, пошел боком, чуть не налетев на Влада. Тот собрался возмутиться, но пока собирался, всадник, высокий молодой красавец с тщательно ухоженной бородкой, уже развернул гнедого на месте и спрыгнул.

— Это Энган, — пояснила Тыяхша. — Второй мой брат.

И тут же указала Энгану на землянина:

— А это Влад. Тот самый.

Энган подмигнул солдату воспаленным от недосыпания глазом и коснулся края шляпы.

Влад поздоровался по-военному — с отмашкой.

— Три Охотника на месте, можно начинать посвящение, — объявила Тыяхша всем присутствующим.

Десять стрелков молча обступили неофита и встали кругом. Гэндж, расположившись чуть сзади и слева, положил руку на правое плечо Влада, а Энган, заняв такую же позицию, но справа, положил руку на его левое плечо. Тыяхша встала перед ним лицом к лицу и спросила:

— Готов?

— Так точно, готов, — кивнул Влад и тут же признался: — Правда, не знаю к чему.

Тыяхша не стала ничего объяснять, просто потребовала посуровевшим голосом:

— Повторяй за мной.

И стала произносить слова древней клятвы, ловко переводя их на всеобщий язык. А проникшейся действом Влад глядел на то, как мало-помалу окрашивается оранжевым светом восточная кромка вершины, и послушно повторял вслед за девушкой: