Последний подвиг капитана Рождественского

5. В семь часов вечера после войны

Я очухался в воде, на языке была кисловатая влага — всё пространство надо мной было затянуто дымной пеленой, которая пахла паленым пластиком и какой-то гнилью. Кое-где по воде расходились радужные топливные пятна, но оставлены ли они утонувшим судном, пойди пойми.

В спасательный жилет встроено несколько гаджетов, но ничего не работало, включая систему глобального позиционирования. Работал лишь простой компас и это внушало оптимизм, значит магнитные полюса на месте, а не приватизированы и не вывезены в офшор. Вода Финского залива, конечно, не для купания, но почему-то мне становилось все теплее, или, скажем, терпимее.

Ладно, поплыл по компасу на восток. Минут через десять сквозь туман стало пробиваться шлепанье, потом завиднелось что-то вопиюще желтое. И вот я обозрел плывущую конструкцию, напоминающую кита в том виде, в котором он изображался в сказках, с огромной пастью — принадлежала она судну-сборщику мусора. Никто не бросал спасательных кругов и концов. Забирался на борт сам. Мусорщик оказался полностью роботизированным, с нулевой командой. На роль матросов претендовали разве что спрутоподобные сортировщики, катающиеся на монорельсах вдоль бортов.

Через неопределенный кусок времени — я в это время сидел, прижимаясь к теплой двери, ведущей в машинное отделение — свет и ветер разогнали туман. Открылся вид на море — мусорщик, сделав свое дело, подходил к плавучему мусороперерабатывающему заводу. На палубах этой махины я тоже не увидел ни одного человека, хотя на таких «предприятиях» обычно кучами копошатся шоколадные братишки от мала до велика: роются в мусоре, что-то прямо варят и жарят, нагружают свои лодчонки барахлом, которое еще можно употребить в глобальной сети «секонд-хэнд».

Сейчас никто не рылся, не копошился. Я минут десять гулял по безлюдному заводу, затем подплыл катер веселой окраски и компания подростков предложила подбросить до города. Я знал, чем грозят поездки с хищными юнцами — но тут все оказалось до невероятия благопристойно.

Никаких попыток воткнуть мне «перо» под лопатку и вырезать мою печень, никто даже не предложил купить пакетики с дурью. Кажется, только у одного из молодцов был разъем для нейроинтерфейса, но другой сказал мне, что Колян творит на ходу виртуальные картины — он художник-маринист, под Айвазовского косит…

Город становится все ближе, но я никак не мог узнать хорошо знакомую набережную Васильевского острова. Пассажирский порт скоропостижно превратился в стоянку яхт, исчезли стоявшие к югу от него наноплантовые офисные вышки, сменившись гроздьями золотистых геодезиков. А к северу от него возник длинный пляж с белым песком, за ним, если в бинокль глянуть… смешные лавчонки в виде мультяшных персонажей. Далее к востоку — ступенчатые жилые дома, с зеленью, каждый второй этаж тянет на висячий сад Семирамиды… Слушайте, еще совсем недавно тут было несколько огороженных клубных участков с барами и ресторанам, вокруг них площадки по продаже подержанных автомобилей и автосвалки, а над этим хозяйством нависали облупленные коробкообразные махины, забитые гастерами. Так? И ничего не спишешь на дефекты зрения и коньюктивит, не получится — разница слишком внушительная.

Кажется, я недооценил тех ребятишек, что доставили меня к берегу. Похоже, они по дороге сделали мне инъекцию наркоинтерфейса — мономолекулярной иглой в мозг, хрен заметишь. Эй, Айвазовский, не намекнешь ли ты на что-нибудь? Нет, Айвазовский только лепечет что-то про «белеет парус одинокий».

Через несколько минут во всем подозреваемые парни высадили меня на берег. Я прошел мимо старичков, угнездившихся в «раковинках», защищающих их от ветра, мимо закаленной детворы, играющей с крылатым мячом, явным обладателем искина — солнце зашло за тучку и стало по-питерски зябко. Под ногами хрустел чистый песочек. Мусор собирали не пьяные бабки и не выходцы из более солнечных краев, а небольшие аппараты — на вид паучки. Как я заметил, столкнуться с ним невозможно, если даже попытаешься, он сразу прильнет к песку, и уже тарелка тарелкой.

Другие аппараты — напоминающие фламинго — разносили прохладительные и горячие напитки: жидкость лилась из «клюва», а стаканчики появлялись из-под «крыла».

Я прошел линию, где располагались будочки для продажи всякой снеди — роботизированные и легко трансформируемые — то это избушка яги, потчующая пирогами, то здоровенная печка, выдающая горшки со старорежимной кашей. И я, между прочим, не заметил, чтобы получатели пирогов и каши платили за еду.

Дальше была широкая улица, где катались машинки — было видно, что они относятся к одному проекту. Все круглые, с полупрозрачным корпусом, который одновременно является и единственным колесом. Диаметра и раскраски — разной, порой и откровенно безумной.

Водилы у них внутри не было. Соответственно, никто не ограбит задремавшего пассажира и не выбросит его голого на помойку. Мест для пассажиров — от одного до пяти. Сидения на гироскопической гондоле. Явно эти машинки-мячики и без двигателя внутреннего сгорания, энергия передается из-под дорожного покрытия.

Машины сновали по индивидуальным машрутам, однако на больших трассах катились цепочками.

Более всего меня удивило то, как они поднимались по подсвеченным дорожкам на стенах домах — по вертикали!

Я так понял, что это общественный транспорт. Блин, ничего такого вчера еще не было. Да и какой может быть общественный транспорт в городе, где правят желтобаксы? Но сейчас ВСЁ иначе. Я — в состоянии наркотического одурения… Или я был в состоянии наркотического одурения, а теперь вернулся к реальности?

Ко мне подъехала одноместная машинка с рожицей, нарисованной голографической краской, раскрылась как яичко, приглашая. Я сел, она закрылась и поинтересовалась: «Изменить раскраску?» Я буркнул что-то неразборчивое в ответ и мячик-машинка спросила: «Куда желаете, сударь?» «Пока никуда». «Все поняла, сударь мой, просто покатаемся по городу, я музычку включу, если не возражаете».

На борта-экраны сразу пошла информация о красотах города на Неве — это уже никакая не Ландскрона с долбанной Ингерманландией, а российская жемчужина Питер — в режиме «дополненной реальности». Вон за тем окном (стрелочка показывает, машинка рассказывает) живет старик-ученый, придумавший эффективную и безопасную беспроводную передачу энергии, благодаря которой мы так весело катаемся. Вот за той дверью — капитан с Северного морского пути, который освоил подводную транспортировку грузов в графеновых контейнерах. Вон там отважный полярник, который в одних трусах дошел до северного полюса, испытав клеточный антифриз — теперь готовится выйти без скафандра на поверхность русского Марса. А за этой скромной занавесочкой на десятом этаже пьет чай чиновник, действительный государственный советник. Он создал систему абсолютной честности для всего госаппарата, заменив 90 % персонала на компьютеры под управлением вечно строгого искина. Оставшимся бюрократам был имплантирован рефлекс чести и даже мысль о коррупционном акте немедленно вызывает у них рвоту и понос. Благодаря нашему герою, зарплату чиновники получают особыми деньгами, имеющими «цвет» и «запах», только такими и могут пользоваться — значит, уже не выйдет получить взятку и спрятать ее в офшоре.

— Что-то я не въезжаю, а почему такие люди не боятся указывать свое место проживания любому залетному уголовнику?

— Чем больше упоминаний о человеке в общественной сети, тем более к нему приковано внимание общественных систем безопасности, — стала охотно разъяснять машинка. — Вон посмотрите — на стене дома, где живет наш скромный герой, снуют туда-сюда такие роботы-гекконы, это бодигарды, так сказать. А над крышей словно мошкара вьется — это дроны-телохранители.

Гекконы, значит. Если это всё — не действие наркода на моего мозговые центры, то тогда я отсутствовал в городе гораздо дольше, чем мне кажется.

Я проехал через висячий сад на десятом этаже и оказался на широкой многоярусной улице — здесь тоже было зелено. Растения, пешеходы, машины, даже лошадки-пони — всё имелось в большом количестве — но не пересекалось, потому что располагалось на разных уровнях. Около памятника, напоминающего творения советских конструктивистов и представляющего что-то вроде торпеды в фуражке, я заметил название улицы. Имени и фамилии такого-то, голографический портрет его же — улыбается во весь рот, в парадной форме.

Это, по идее, я… Капитан III ранга Александр Антонович Рождественский. Год рождения указан и год отбытия в лучший мир. А судя по той справке, что нарисовала «дополненная реальность», Рождественский погиб три года назад при освобождении города от иностранных захватчиков и их агентов. Точее, пожертвовал собой во время атаки на вражеский БДК, на борту которого находилось до тысячи элитных бойцов атлантического блока. Подробности освобождения Петербурга — милости просим узнать, щелкните пальцем на ссылку, ведущую в Ноонет. Тут можно посмотреть про перепрограммирование дронов Flying Genius самой успешной хакерской атакой нашего столетия, а также о том, как включались в борьбу многочисленные «спящие» группы сопротивления — к членам одной из них, собственно, и относился наш герой… Имеется и видеозапись атаки капитана Рождественского. «Сирин» врезается в левый борт натовского БДК, в районе мидель-шпангоута, корпус лопается, плещет огнем, летят агрегаты, механизмы, обломки шпангоутов и обшивки; вражеский корабль резко кренится, с палубы сыпятся матросы… И про переброску в город российского спецназа, который сломал врагу хребет, Ноонет вам тоже расскажет. И про финальную зачистку города от бандитов, мародеров, коррупционеров и кривозащитников, с чем блестяще справилась пятая казачья дивизия атамана Перельмана, применившего к обнаружению антинародных элементов самые передовые математические методы… Математика математикой, но виноватых пороли нагайками — рецидивов антиобщественного поведения больше не было.

— Слушай, машинка, отвези-ка меня срочно к психиатру — и не к любому, а к доброму доктору Ваджрасаттве.

— Сделаем, — бойко отозвалась круглая машинка, — только почему-то его нет в базе данных.

— Не волнуйся, я тебе и так его адрес скажу.

По указанному адресу она меня, конечно, доставила. И, что интересно, в кармане у меня еще нашлась десятка желтодолларов — а машинка не взяла. От чип-валюты тоже отказалась. У нее даже ящичка для денег не было и прорези для дебитных-кредитных карточек. «Городская община оплачивает транспорт и другие общественные сети из фонда «Труд в пользу города»», — объяснила машинка напоследок и бойко срулила. Это, что ли, коммунизм вдруг нагрянул?

Дом с практикой Ваджрасаттвы остался на месте, разве что стал повеселее за счет новой облицовки фасада, представлявшей сюжеты из разных сказок с рельефными фигурками маш и медведей, серых волков и иванушек; гладкие стены нынче были явно не в моде. Только вот исчезли прежние соседи вместе с зазывными вывесками. Испарились и специалисты «Элизиума» по утилизации тех, кто не вписался в рынок, и поставщики искусственных сексуальных услуг из фирмы «Надуй себе сам». Сейчас слева был гимнастический зал «для тех, кому за шестьдесят», а справа клуб знакомств «для тех, кому за тридцать, но они стесняются».

Посредине не было ничего. Возможно, когда-то был вход, но потом его заделали. А возле несуществующего входа стоял робозаяц с корзинкой, совсем как настоящий, только из биополимеров, большой и толстый — и угощал морковкой.

— Спасибо, не надо. Я еще не привык к здоровому образу жизни.

Я был без наушников, но в мои уши вливалась узким звуковым пучком песня, которую не слышал более никто — мне под настроение. «Есть море, в котором я плыл и тонул и на берег был выброшен к счастью. Есть воздух, который я в детстве вздохнул и вдоволь не мог надышаться…» Похоже, почти со всем происшедшим мне придется разбираться самому…

На противоположной стороне улицы стояла женщина, чем-то похожая на… То ли я ее уже встречал, то ли встречу еще. Похожая на таинственную Елену Дмитриевну…

У женщины были такие же суровые серые глаза и светло-рыжие жесткие волосы, как у пропавшей Лены. Аж слезы навернулись.

Я сделал несколько шагов навстречу.

— Вы бы не могли подсказать, где я живу?

Она неожиданно легко улыбнулась, видимо люди стали меньше опасаться друг друга.

— А не хотите ли вы сообщать, что прилетели со звезд? Насчет «где я живу» номер не пройдет, молодой человек. Но, похоже, вы прилично расстроены, даже глаза мокрые. «Ведь ты моряк, Мишка, а моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда.» Идите и слушайте правильные песни.

— А как насчет… кино? Вместе сходим.

— Это уже лучше, пошли. Чего тут такого? Можно вас под руку взять?

— Нужно.

— Да вы и в самом деле моряк.

Она своми тонкими, но крепкими пальцами покрутила мою ладонь. С тыльной стороны около большого пальца имелась татуировка — якорь и четыре буквы «ДКБФ».

— А у вас зеркальце есть?

— Да, любуйтесь. Только не думайте, что я в таком же восторге от вашей наружности.

Она провела по воздуху косметическим спреем и гель моментально превратился в зеркальный пузырь.

Я знал это лицо. Я его когда-то знал. Это было мое лицо. Значит, я… Павел Спицын. Татуировка с изображением якоря осталась после срочной службы на флоте.

Я поднял глаза к небу, которое теперь не портила реклама прокладок для мужчин от Д.М. Бессен. Там выкатывались первые крупные звезды…