Последний конвой. Часть 2

Глава 6 Лидия

24 февраля 32 года (вроде бы утро, но пока совсем темно)

Увы, из-за бури двигались мы очень медленно, а затем и вовсе остановились. Насколько я поняла из невыносимо хрипящей и завывающей, как Кентервильское привидение, рации, произошло что-то неординарное. Прямо ну вот совсем из ряда вон…

Однако говорить об этом открыто в эфире не стали, как всегда темнят наши руководятелы, наводят тень на плетень в не такой уж и ясный день. На мой взгляд, это самый настоящий идиотизм. Все равно ведь шила в мешке не утаишь. На кой черт разводить секретность в нашем маленьком сообществе? Все равно новости и слухи разлетаются по лагерю со скоростью звука. Боятся паники? Да от безызвестности, особенно когда ты плетешься со скоростью улитки где-то почти в самом хвосте колонны, фантазия иногда так разыгрывается, что мама не горюй. По себе знаю. Реальности нипочем не поспеть за моим воображением. Какие только кошмары и ужасы в голову не лезут.

Быков немедленно скомандовал «стоп конвой» и всем категорически запретил покидать машины в связи с непогодой.

— Ждем окончания бури, — провозгласил он в тишине салона, отключив рацию, — как только стихнет ветер, будем строить лагерь для дневки.

Значит, ночной переход окончен. По идее, уже давным-давно утро, но за окном непроглядная темень, а точнее, серая мгла пыльной бури. Где мы? Ничего не понять. Буквально в двух шагах от машины видимость падает практически до нуля. Даже не по себе становится.

Короче говоря, заглушили машины, сидим, ждем посыльного, слушаем свист ветра и шорох песка о железные бока суровой военной машины. Минут через пять прискакал Чекист на УАЗике, забрался в и без того переполненный до отказа салон броневика, содрал с лысины самодельную чалму и какие-то стремные очки, откашлялся и хрипло сообщил:

— ЧП (прим. Чрезвычайное происшествие), Родион Сергеевич, три автомобиля отстали от колонны. Пытался искать, чуть сам не заблудился. Не видно ни черта! Пришлось возвращаться.

Эмиссар с грустью поглядел на песочную круговерть за окном и велел:

— Ждать! Закончится буря, организуем поисковую. А пока ничего не предпринимать.

— Есть! — бодро откликнулся политрук и покинул броневик, опять напустив полный салон пыли.

Теперь ворчали и отплевывались все. Намертво зажатая в угол спинкой сиденья и мощным торсом сержанта, я понимала, что долго не выдержу пытки теснотой. К тому же очень сильно разболелась голова. Наверное, от недостатка кислорода и сугубо мужских запахов военной формы, сгоревшего пороха, сапожного крема и паршивой солярки. У нас в скорой пахнет совсем по-другому; не сказать, что благоухает фиалками, но вполне сносно.

Смыться бы отсюда. Вот только как покинуть машину, не побеспокоив остальных? Да и как я найду «скорую» в этой песочной кутерьме?

Никаких мало-мальски стоящих идей в моей пустой голове не возникло, так что рассудила философски — дергаться смысла нет, буду терпеть. Ну и Быков очень уж строг, нахмурил брови и сидит, как сыч на току. Кто-то из ребят попытался закурить, Эмиссар так гаркнул на него во всю мощь своих богатырских легких, что насмерть перепуганный сержантик смял едва тлеющую сигарету прямо в кулаке. Наверное, он бы ее и съел с перепугу, если бы приказали. Но дополнительных распоряжений от начальства не поступило, так что он просто высыпал махорку в собственный карман и равнодушным взглядом уставился в окно. Делает вид, что не при делах.

Я невольно зауважала Быкова за непререкаемый авторитет среди подчиненных. Мне до такого уровня еще расти и расти. Что ни говори, а мужик видный и симпатичный. А что строгий, так с подчиненными по другому нельзя. Враз распустятся и слушаться перестанут.

Не успела я до конца погрузиться в свои фривольные мысли, как была самым бесцеремонным образом оттуда извлечена.

— Вот что, друзья мои, — заявил Эмиссар, немного поразмыслив, — сколько ждать окончания бури — неизвестно, поэтому постарайтесь поспать, пока есть такая возможность. Днем нам всем будет не до сна, так что не упускайте момент отдохнуть.

Легко сказать, а ты попробуй усни в переполненном салоне, когда снаружи свистит ветер и шуршит песок. Стоит закрыть глаза, фантазия тут же рисует живописные картины погребения заживо под огромным барханом, исполинских монстров, царапающих когтями по железу, и другие картины неминуемой гибели всей экспедиции.

Я вертелась и крутилась на жестком сидении минут двадцать, прежде чем нашла более-менее терпимую позу и хоть немного прикорнула. Нет, я не уснула по-настоящему, просто впала в какое-то странное оцепенение и забылась на полчасика тревожным сном, полным хаотических и совершенно бессмысленных грез.

— … ни при чем, — сказал Аркадий Валерьевич чуть громче, и я моментально проснулась.

Судя по всему, уснуть удалось далеко не всем, и от нечего делать пассажиры броневика принялись потихоньку перешептываться. Диспут плавно перешел в спор, начало которого я бессовестно проспала. Впрочем, не думаю, что пропустила слишком много, чтобы не понять по контексту о чем идет речь.

Я моментально навострила уши, даже не пытаясь сделать вид, что дрыхну.

— Состав атмосферы за всю историю существования Земли менялся неоднократно, — продолжал доказывать Аркадий Валерьевич, — сначала она вообще была бескислородной, и лишь к концу протерозоя объем резко подскочил до 17%. Впоследствии он колебался в промежутке от 12% до 35%.

Количество кислорода в атмосфере жестко взаимосвязано с биосферой. Увеличение количества углекислого газа вызывает бурный рост растительности. Чем обильнее становится растительность, тем больше выделяется кислорода в результате фотосинтеза. Таким образом, биосфера самостоятельно регулирует пропорции состава газов.

Гибель лесов, зеленых легких наших планеты, нарушила баланс саморегуляции. Процентное соотношение кислорода в атмосфере Земли стремительно уменьшается. Бить тревогу пока еще слишком рано, за тридцать лет потеряно всего-навсего половина процента. К тому же, как было сказано раньше, подобные колебания происходили неоднократно, одни живые организмы приспособились, другие вымерли, уступив место под солнцем альтернативным видам. Жизнь не исчезла, а лишь слегка видоизменилась. Так что и в нынешней ситуации ничего фатального нет.

Минимально допустимой концентрацией кислорода в воздухе, при которой человек может дышать, не испытывая дискомфорта, — 19,5%. Снижение этого показателя до 16% приводит к головокружению и учащению дыхания, до 12–13% — к потере сознания, а до 7% — к коме и смерти.

Если темпы снижения уровня кислорода не изменятся, то через сто лет, всего через четыре поколения, мы подойдем к пределу, за которым без специальных приспособлений людям станет трудно дышать. А еще через триста лет — невозможно.

Может быть, человек сумеет адаптироваться, отрицательная обратная связь и угнетение дыхания на протяжении всей жизни организма, а особенно во время развития плода в утробе, стимулирует генный гомеостаз. Может быть, за это время вырастут новые деревья… Кто знает? Триста — лет это очень большой срок. Но уже сейчас нужно задуматься о том, чем будут дышать наши следующие поколения, придумать и реализовать метод восстановления баланса газового состава атмосферы.

Но это еще не все…

Массовая гибель растительности привела к повышенной концентрации в атмосфере СО2, а повышение среднегодовой температуры — к обильным испарениям и повсеместному увеличению влажности. Эти два фактора сложились воедино и дали небывалый парниковый эффект: температура поверхности продолжает стремительно подниматься. Идет процесс глобального потепления. Планета разогревает сама себя.

К чему это приведет? Нетрудно предсказать, что обитаемые зоны продолжат уменьшаться с катастрофической быстротой. Уже сейчас центры материков практически необитаемы, реки постепенно мельчают и пересыхают, живность гибнет. Нехватка пресной воды становится новым вызовом человечеству. Учитывая текущее состояние промышленности, стоит признать невозможность постройки сотен крупных опреснителей.

Черт, да мы даже не в состоянии решить проблему доставки уже опресненной воды в неблагополучные районы планеты. Цивилизация съеживается, как проколотый воздушный шарик. Зона жизни сокращается, и этот процесс ускоряется с каждым годом.

Мы не можем сейчас сделать точный прогноз, для этого собрано слишком мало данных. Нужно делать расчеты, учитывающие уйму факторов, анализ которых займет десятки лет. Но я вполне авторитетно заявляю, что триста — четыреста лет у человечества нет. Еще до того, как состав атмосферы станет непригодным для дыхания людей, среднегодовая температура вырастет многократно, и все живое на Земле погибнет. Чтобы это понять, не нужно быть академиком, достаточно открыть глаза пошире и посмотреть вокруг — пустыня наступает просто немыслимыми темпами.

24 февраля 32 года (полдень)

Потом мне надоело слушать эти глупые страшилки в стиле «мы все умрем через триста лет» и я опять уснула. На этот раз глубоко и со сновидениями. И никаких кошмаров мне не приснилось. Я даже почти что выспалась, вот только шея сильно затекла.

Когда я проснулась, причем не самой первой, солнце уже светило вовсю. Буря ушла. Колонну песком не засыпало, хотя, наверное, могло. Люди потихоньку выбирались из автомобилей и бесцельно слонялись вдоль стоянки. Начали потихоньку просыпаться и обитатели командирской машины.

Быков, заметив шевеления личного состава, немедленно скомандовал «всем подъем» и первым покинул броневик, — ушел отдавать распоряжения по оборудованию лагеря для дневки и организации поисковой.

Рассудив логически, что мне в компании «ученого люда» больше делать совершенно нечего, я тоже выбралась из броневика и потопала искать свою «скорую». Нужно осмотреть и перевязать раненных до наступления жары. О том, что она непременно вернется, нетрудно догадаться по сверкающему диску солнца и ясному чистому небу.

Пока я брела вдоль колонны автомобилей, как чертик из табакерки откуда-то выскочил Василий, поздоровался, как будто мы не виделись несколько дней, и пристроился рядом.

— Как спалось? — ехидно уточнила я.

— Глаз не сомкнул, — расстроенно поведал он, забирая у меня «тревожный чемоданчик», — полную будку народа набилось, стали в карты играть. Шум, крики, вопли. Не уснешь. Пытались и меня приобщить, но у них ставки. На патроны для Калаша играют. Предложили сыграть в долг, но я наотрез отказался. Карточный долг — это святое. Где я патроны потом добывать буду? У штурмовиков воровать? Да ну их… Так и просидел на полу весь остаток ночи и все утро. Смылся бы и раньше, но ведь буря.

— Такая же фигня, — буркнула я и рассмеялась, — твои коллеги устроили научный диспут, нормально выспаться не давали. Рассказывали о том, что через триста лет воздух станет непригодным для дыхания, а пустыня окончательно поглотит планету, и тогда мы все умрем.

— Ну это вряд ли, — отмахнулся Василий, — фитопланктон и водоросли тоже выделяют кислород, поглощая углекислый газ. А учитывая объемы мирового океана, легкие планеты, скорее всего, не зеленые, а голубые. В том смысле, что леса вырабатывают кислорода гораздо меньше, чем водоросли, поэтому потеря не фатальная. А может быть, и вообще ничтожная.

— А чего же тогда Аркадий Валерьевич панику поднимает?

— А, — отмахнулся Василий, — старый маразматик просто любит всеобщее внимание. Напустит туману, задурит голову цифрами и вещает… Короче говоря, профессор очень сильно сгущает краски, преувеличивает.

— Ну а «глобальное потепление»?

Василий замялся:

— Да, есть такое дело. Но скорее всего, лет через двадцать — тридцать все стабилизируется, и температурный баланс придет в равновесие. Атмосфера Земли обладает устойчивой стратификацией. Чем теплее внизу, тем выше поднимаются молекулы горячего воздуха, и тем сильнее они остывают, прежде чем опустятся обратно. Короче, атмосфера все время перемешивается. А лет через сто — двести повышенная геомагнитная активность Солнца спадет, и тогда вообще все придет в норму. У нас очень стабильная звезда, поэтому жизнь на Земле существует почти четыре миллиарда лет, и никакие катаклизмы ее пока не уничтожили.

— А если не придет?

— Значит вымрем, — философски хмыкнул Василий, — Лидия Андреевна, поймите, от нас все-равно ничего не зависит. Ну вот совсем ничего. С позиции влияния на атмосферу и температурный баланс планеты деятельность человека просто ничтожна. Один вулкан всего лишь за сутки может выбросить в атмосферу больше углекислого газа, чем вся промышленность за историю человечества. Так что с технической точки зрения, если уровень кислорода в атмосфере Земли упадет до смертельного уровня, человечество просто вымрет, но не сможет ничего изменить, как бы не пыталось. Не тот уровень. Муравьи мы на теле планеты. Или даже нет, некорректное сравнение, — микробы. Пыхтим, кряхтим, надуваем щеки, шевелим усами, а толку — ноль.

Вот под такую беседу мы и дотопали с Василием до своего родного дома, в смысле до «скорой». Я немедленно занялась раненными, Василий принялся помогать Аркадию и механикам ремонтировать автомобиль. Ну как помогать? Крутился поблизости, создавал ненужную суету и отвлекал неуемными вопросами. А если попросят подать ключ, стремглав бежал выполнять и при этом радовался, как ребенок. Но в конечном счете приносил совсем не тот, что был нужен.

Машину общими усилиями все-таки починили. Хотя, честно говоря, у меня возникли подозрения, что Арсений в одиночку справился бы гораздо быстрее.

Тем временем штурмовики и водители на скорую руку разбили лагерь. Местность оказалась каменистой; маленький экскаватор, наткнувшись на неприступную скалу, гремел и тарахтел, но справиться с ней не смог. Блиндажи получились совсем маленькими, выглядели криво и уродливо, но до красоты и гармонии никому не было никакого дела. Накрыли листами металла, засыпали грунтом, занялись благоустройством внутренних помещений.

Для меня тоже выделили небольшой уголок, отгородив куском брезента от общего помещения. Умостили пару лежаков, установили маленький раскладной столик и пару детских стульчиков. Все! Медпункт готов.

Я от себя еще добавила мебели в комнату — поставила «тревожный чемоданчик» наготове. А сама с превеликим удовольствием прилегла на школьный мат и вытянула гудящие ноги.

Минут через десять призывно звякнул рельс. Пришлось вставать и топать на обед. Запахи с кухни доносились просто умопомрачительные, но меню разнообразием не отличалось. Рыба на жаре высохла, стала твердая, как камень. Но лепешки — объедение.

Поиски потерявшихся уже шли полным ходом, пока безрезультатно. Быков, озабоченный до невозможности, распределял обязанности подчиненным. Подойти и спросить как идут дела, я не решилась. Машины разъезжали по лагерю взад-вперед, поднимая тучи пыли, которая потом еще долго скрипела на зубах.

Тем временем жара стала давить все сильнее и сильнее. Спать не хотелось, тем более никаким «тихим часом» в лагере еще даже и не пахло. Но жара усиливалась, поэтому я приняла решение самостоятельно, спустилась в блиндаж и плотно закупорила вход стеганным одеялом. Дышать сразу стало немного легче. Помаявшись в тесной комнатушке несколько минут, я завалилась на лежак и задремала.

А чего ждать? Приказа к отбою?

По этой адской жарюке мы все одно никуда не поедем. А если я кому-то понадоблюсь — найдут.

Разбудили, не дав проспать и полчаса, притащили потерявшего сознание водителя. Кое-как привела в чувство нашатырем, отпоила водой, уложила на мат оклематься в холодке. Тут же притащили следующего и пока заносили, напустили жары в землянку, дышать сразу стало нечем. Не успела я привести в чувство второго, как приволокли третьего в тяжелом состоянии. Потерял сознание в машине. Пока довезли, пострадавшему совсем поплохело. Серый весь. Гипертермия.

В начале третьего прибежал посыльный весь взмыленный, глаза как у верблюда, задыхается.

— Лидия Андреевна, Эмиссар вызывает. Срочно!

— Что случилось? Говори!

— Да там это… водителя в будке заперли… и забыли…

— В смысле — забыли? — не поняла я, хватая «тревожный чемоданчик».

— Арестовали, — пожал плечами молодой штурмовик, — он вчера чуть людей не угробил. Заперли в будке на время расследования. А потом буря…Короче, забыли про него…

Пред глазами мгновенно встала картинка: полузанесенный песком капот КрАЗа, торчащий из расселины, растрескавшийся асфальт, и машины конвоя, с опаской объезжающие место катастрофы по обочине. А еще вспомнились чьи-то слова, сказанные в толпе полушепотом — «Чекист водилу арестовал. Шьет саботаж и диверсию. Расстреляют, наверное…»

Не выдержала, выругалась. Посыльный слегка побледнел, но ничего не сказал.

— Разыщи моего помощника Василия. Из «научников».

— Знаю, — кивнул головой посыльный, — сейчас позову.

Забыли они. Выродки! Сколько же бедолага в будке просидел? Без воды и еды. Жара за сорок…

Пока добежали с Василием, запыхались. Бегать по жарюке то еще удовольствие. Водителя уже вынесли на свежий воздух, расстегнули рубашку, облили водой.

Швырнула чемоданчик на песок, склонилась над телом, пощупала пульс — нитевидный. Лицо серо-землистого цвета. Оттянула веко, зрачок на свет не реагирует. На всякий случай сунула под нос ватку с нашатырем. Никакой реакции. Глубокая кома. Шансов вытащить никаких.

Обернулась к скопившейся толпе, рявкнула со всей мочи:

— Носилки тащите, быстрее!

Отыскала глазами Василия, кивнула:

— Готовь капельницу.

Пострадавшего уложили на носилки, понесли в импровизированный «лазарет».

Его бы сейчас в ванну с холодной водой, да льдом обложить…

Спустилась вслед процессии по ступенькам. Жарища, что наверху, что в моем «склепе»,- практически одинаковая. Не стала даже закупоривать вход, пусть приток воздуха остается.

Симонян умер в 15:30, не приходя в сознание. Записала дату и время смерти в журнал.

Санитар из «фашистов» угрюмо озвучил температуру «за бортом» — «полтинник перевалило».

Боже мой, пятьдесят градусов по Цельсию! Еще пару дней такой температуры, и можно списывать с довольствия всех, кто старше сорока.

Труп завернули в старое грязное покрывало, унесли закапывать. Молча, деловито, без эмоций. Сколько мы еще вот так похороним? Как бессловесные твари будем терпеть этого выродка? И что, никто слова против не скажет? Пойти мне, что ли, глаза выцарапать, раз мужики ссут? Забыл он, видите ли…

Я, конечно, никуда не пошла, очередного пострадавшего от жары притащили. В общей сложности за время дневки в медпункт обратились за помощью восемь человек, не считая умершего Симоняна. Это почти втрое больше чем вчера. Что же будет завтра? С каждым днем все жарче и жарче, а проклятая пустыня все не заканчивается и не заканчивается. Одним словом — мертвый континент. И мы все тут скоро окочуримся…

Отставшие от конвоя машины так и не нашли. Из-за невыносимой жары Быков велел прекратить поиски. Машины глохнут, радиаторы закипают, люди теряют сознание.

Живы ли еще потерявшиеся водители? Долго ли продержатся? Даже думать об этом не хочется.

После подъема по лагерю прошел слушок, что Чекист уехал на поиски в одиночку. Вот придурок! Наверняка обосрался, что задушат спящим, и трусливо сбежал. Надеюсь, сдохнет в пустыне и назад не вернется…

Быков опять организовывает поисковую, только на этот раз по душу политрука. А разве ребят, потерявшихся во время бури, разыскивать больше не будут? Получается, чекист важнее водителей?

Тут как гром среди ясного неба — колонна готовится выдвигаться в Асуан. Питьевая вода на исходе. Доберемся до города, разобьем временный лагерь, найдем воду, затем вернемся и продолжим поиски пропавших товарищей.

Я в шоке!

Ребята, да вы совсем охренели? Пока до Асуана доедем — стемнеет. Поиски в темноте — нонсенс! Найти воду ночью в незнакомом городе — уйма времени. Потом заправка и обратный путь. Значит, поиски собираются отложить до рассвета? А будет ли кого спасать к тому времени?

У меня просто нет слов!