Встреча седьмая. Отшельник.


Время встречи — 25 февраля 1912 года. Место действия — Приасский край.


"Так и будешь идти по краю

между адом земным и раем,

между теми, кто жил, кто снится,

путать лица!"[8]


Последние несколько дней меня не покидало ощущение, что везение моё осталось где-то за пределами родного края. Ничем иным объяснить своё нынешнее положение я не мог.

Едва только выписался из госпиталя, и — пожалуйста, опять нашёл приключение. Забрёл в болото, которое по непонятным причинам не спешило замерзать, несмотря на суровые морозы. Может, где-то били горячие ключи, может — здешние жители принципиально не желали засыпать, кто разберёт? Холод мне не страшен, сырость — тоже, да и увязнуть риск минимальный. Но удовольствие весьма сомнительное, а скорость передвижения — в час по чайной ложке, потому как двигаться приходится осторожно, расходуя много сил, часто отдыхать. В общем, за вчерашний день я преодолел, в лучшем случае, пару вёрст, сегодня предстояла вторая ночёвка на болоте, и конца-края этому безобразию не виделось.

Остановившись перекурить на небольшом островке, я присел на торчащую корягу, мрачно разглядывая поднимающийся вокруг желтоватый туман. Здесь было сыро, холодно и мрачно; болото вообще не слишком гостеприимное место, а уж в такую погоду…

— Здравствуй, чародей, — раздался сбоку тихий женский голос. Я вздрогнул от неожиданности и рывком обернулся. В полутора саженях от меня по колено в воде стояла типичная кикимора, она же болотная русалка: нечисть, имеющая облик молодой красивой девушки, недавно утонувшей — синие тени под глазами, спутанные волосы ниже пояса с клочьями тины, простая полотняная рубаха ниже колен. Кикиморы — нечисть не слишком дружелюбная, но и совсем уж агрессивными их назвать нельзя, хотя экземпляры попадаются разные. Притопить случайного путника, конечно, могут, особенно если тот пьяный, но не злоупотребляют. Опять же, это ещё доказать надо, кикимора ему помогла, или сам оступился. Болото — штука коварная.

Одно объединяет всех без исключения представительниц этого вида: они очень редко идут на контакт с людьми, тем более — вот так, в открытую.

— И тебе не хворать, — машинально откликнулся я, с любопытством разглядывая нечисть — раньше мне с ними встречаться не доводилось. — Какими судьбами? — миролюбиво поинтересовался я. Запутать меня она не сможет, — чай, не леший, а существо куда более слабое, — силой навредить — тоже, так почему бы и не поговорить? Тем более, она здесь явно совсем не для вредительства.

— Я присяду? — проигнорировав вопрос, она медленно подошла к островку и, не дожидаясь ответа, присела на сырую стылую землю не так, чтобы рядом, но и недалеко. — Послушай, чародей, — медленно и как бы нерешительно начала она, не глядя на меня. — Ты здесь зачем?

— Честно говоря, просто проходил мимо и немного заблудился. Я тебе мешаю? — кикимора чем дальше, тем сильнее меня удивляла. Поведение её можно было назвать, мягко говоря, странным, а причин его я и предположить не мог.

— Домой идёшь? — и вновь она будто не услышала моего вопроса. Я уже хотел возмутиться, но вдруг понял, почему она вот так игнорирует мои слова, хотя вроде бы сама начала разговор. Кикимора стеснялась. Совершенно по-женски, по-человечески, мялась и не знала, как приступить к интересующей её теме.

— Домой. Что случилось? Беда какая-нибудь? — не выдержал я. Она только потупилась и кивнула. — Какая?

А дальше случилось совсем уж невероятное. Кикимора шмыгнула носом и подняла на меня полные слёз глаза.

— Помоги нам, пожалуйста! Сил никаких больше нет! — она снова всхлипнула. — Житья никакого не стало, с тех пор как он тут!

— Кто — он? — машинально уточнил я. Где такое видано, чтобы нечисть у людей вот так, по своему почину, помощи просила? Да ещё в слезах?!

— Мертвец окаянный, — вздохнула она. — Уснуть не даёт, сестёр моих перевёл, бочажников, водяников, — всех. Нас, кикимор, три дюжины на этом болоте было, теперь только пятеро осталось. Как поселился тут, так и житья нам не стало! А мы против него что? Тьфу!

— Покажешь, где он? — не задавая лишних вопросов, я поднялся на ноги, отряхивая шинель.

В общем, проблема явно по моему профилю; мертвец, не дающий покоя болотной нечисти — наверняка доманский офицер, больше просто некому. А вот что за офицер… С моим везением вообще и последнее время в частности, это должен быть лич. Причём старый, опытный и сильный. В возне с нечистью резон у него может быть только один, исследовательское любопытство. То ли они ему тут мешают в чём-то, то ли именно они и заинтересовали; насколько я знаю, наша нечисть всегда представляла огромный интерес для этой братии. Даже, пожалуй, больший, чем стихийная магия. Свою-то нечисть крестопоклонники извели под корень, если кто и остался — в самой глуши, старательно прячущийся от людей. А наши лешие, болотники, водяники и прочие в своих вотчинах хозяева, и их присутствие стало для доманцев большим и неприятным сюрпризом: природные духи крайне негативно восприняли появление ходячих мертвецов, и оказали нешуточное сопротивление.

— Пойдём, — кивнула она. — Здесь не очень далеко. Только вот… — она явно замялась и окончательно смутилась.

— Договаривай, не бойся. Я уже согласился помочь, и лучше, если я буду знать все подробности. Меньше сюрпризов — больше вероятность, что я справлюсь с вашей проблемой.

— Я не смогу тебя до конца проводить. Моё место в болоте, а он на суше.

— То есть? На окраине?

— Нет. Мы сейчас почти в сердце болота; неподалёку есть большой остров, там людская деревня. Вот в ней он и прячется. Нам туда ходу нет, а лешего там своего не имеется, и вообще больше никого из наших. А он ещё и круг какой-то чародейский сделал, или что-то вроде того. Я не знаю, что это, но идти страшно — так одна из моих сестёр погибла, давно ещё, в самом начале. Она переступила черту, и обратилась в пыль, — она снова всхлипнула.

— Постой, постой, — опомнился я. — Какая ещё деревня? Не должно здесь ничего быть, — я не слишком хорошо помнил карту местности — помнил бы, не забрёл в болото. Но вот тот факт, что Желтушкина топь простирается на многие вёрсты без каких-либо поселений, я знал совершенно точно. Потому и окончательно загрустил, сообразив, куда попал. В обход болот пешком было бы дольше, даже с учётом неторопливости моего продвижения. Но то пешком! А после давешней метели, в которой я, собственно, и заблудился, дороги небось уже расчистили, и был шанс найти какую-нибудь попутку.

— Да она тут давно уже, — пожала плечами утопленница. — Желтушки называется.

Чернушина какая-то. Место, конечно, глухое, гиблое; но не до такой же степени, чтобы потерять целую деревню!

Могло случиться так, что эту деревню кикимора выдумала, чтобы заманить меня… куда-то. Но это только теоретически могло, на практике — зачем ей такие сложности? Чтобы со мной справиться, нужно существенно больше её сородичей, да и то я в это время должен спать — болотные русалки существа слабые, и сжечь их ничего не стоит. Любые серьёзные боевые чары, и без разницы, десяток их был, или сотня.

Нет, кикиморе я сейчас верил. Проще поверить в то, что она решилась попросить о помощи, нежели в то, что оная просьба — хитрый и коварный план. Духи существа простые и прямолинейные, это же не люди.

Стало быть, в глухой, забытой людьми и богами деревушке на болотах поселился опытный доманский офицер и ставит эксперименты над местными жителями. И это всё почти через год после победы. Звучит жутковато, но правдоподобно.

— А что с людьми? — подал я голос. — Их он тоже убивает?

— Не могу сказать, — замешкавшись с ответом, кикимора покачала головой. — Самим нам знать неоткуда, а они нас очень боятся, и разговаривать не станут. Мы уж и так попрятались кто куда, чтобы только людям на глаза не попадаться, — она вновь шмыгнула носом.

— А можно ли сказать, что этот ходячий мертвец людей от вас защищает?

— Да ну, с чего бы? — удивлённо отмахнулась моя спутница.

— А всё-таки, подумай. Не было такого, чтобы кто-то из ваших погибал, как только кто-нибудь попадался на глаза людям?

На этот раз она задумалась надолго; я не прерывал. Кикимора сосредоточенно хмурилась, водила перед лицом руками, что-то бормотала.

— Знаешь, а ведь и верно! — наконец, проговорила утопленница, поднимая на меня удивлённый взгляд. — По всему выходит, что так. А я как-то и внимания не обращала! Стоило только кому-то перед людьми мелькнуть, так обязательно потом кто-то пропадал. Не всегда тот, кого видели.

— Так. А до появления этого мертвеца как люди в деревне к вам относились? — картина происходящего складывалась настолько странная, что я всё никак не мог начать воспринимать происходящее всерьёз. Да и вообще, волей-неволей хочется помянуть незлым тихим словом Озерского, обозначившего во мне особый талант влипать в самые серьёзные неприятности. За полгода — уже третья загадочная деревня, скажешь кому — решат, байки травлю. Не бывает такого, чтобы всё и сразу, да на одного человека. Одного Кривого Озера хватило бы на пятерых! Может, это мне Веха выдаёт скопом всё, что недодала в войну?

— Да они странные какие-то, — пожала плечами кикимора. — На окраинах болота тоже деревеньки есть, доводилось бывать неподалёку; так тамошние жители к нам, конечно, без тепла относятся, побаиваются, но не более того. А эти в болота выходили — как к злейшим врагам. Мы их уж и не трогали почти, и старались на глаза поменьше попадаться. А то они как нас завидят, так дёру, и солью за спину кидают. Говорят, люди думают, что это нас отпугивает. Правда, али брешут?

— Кто говорит? — уточнил я.

— Наши, — туманно откликнулась кикимора.

— Ну, есть такое суеверие, — я хмыкнул. — Старое и дремучее. Но обычно люди прекрасно понимают, что с вами можно и договориться более-менее мирно. А давно они так? Ну, не как все себя ведут.

— Сколько я себя помню, кажется.

— А сколько ты себя помнишь?

— Мне много зим, — несколько смутилась она. — Только я так далеко считать не умею, да и не помню.

— А то время, когда боги на земле жили, застала? — вспомнил я единственный ориентир, который даже природному духу забыть тяжело.

— Нет, что ты. Про то время только бочажники помнят, они давно живут, не родятся и не умирают. Но я помню, когда таких, как ты, богатырями называли, и сила у них не такая страшная была, как твоя. Да и краше они были; а ты что-то тоненький уж больно, — ностальгически вздохнула на диво разговорчивая кикимора. — Вся стать, верно, в силу и ушла.

Я неопределённо хмыкнул. Богатырей она застала! Лет триста кикиморе, а то и побольше.

Получается, вот уже три сотни лет, а то и дольше, в этом болоте есть деревня, оторванная от окружающего мира, о которой он и думать забыл? Интересно.

До деревни от места нашей с кикиморой встречи было сравнительно недалеко. Утопленница остановилась на какой-то крупной кочке, из которой торчало две корявых ёлочки, отчаянно цепляющихся за жизнь, и махнула рукой вперёд.

— Вот там деревня. Видишь, плетень покосившийся? Тут уже болото заканчивается, земля почти сухая. А перед плетнём в сажени или двух граница и проходит. Разберёшься с нежитью, чародей?

— Сделаю всё, что в моих силах, — привычно ответил я. Кикимора кивнула и — ап! — провалилась на том месте, на котором стояла, сквозь землю, и след простыл.

Притаившись за ёлочками, я вглядывался в смутно угадывающиеся за желтым туманом силуэты. Плетень я разглядел, даже будто бы различил человеческую фигуру, вдоль него бредущую. Правда, с какой стороны подступиться к вставшей передо мной задаче, я не знал. Что идти в лоб нельзя, это очевидно. Даже если бы не было доманца, местные вряд ли были бы рады явлению странного постороннего человека, принимая во внимание их оторванность от мира. Кто знает, за кого они меня примут? За нечисть какую-то, минимум.

Впрочем, если бы не было нежити, мне бы тут и делать-то нечего было. Пришёл бы в ближайший нормальный город за болотом, написал бы соответствующую докладную записку в ту же Службу, или в местную милицию, или в комендатуру зашёл, ещё проще, и забыл об этой деревне. А нежить существенно осложняет жизнь.

— Эй, огневик! — вдруг раздался зычный голос с характерным акцентом со стороны плетня. — Иди сюда, не обижу!

— Уж лучше вы к нам, — не растерялся я и принялся прогреваться. Сигнальная сеть у него какая-то тут была, что ли? Которую я не заметил. Или возмущения магического поля засёк; я ж так и шёл, закрытый заклинанием, чтобы не намокнуть. — А уж я тебя встречу, — пробормотал я себе под нос.

Несколько секунд стояла тишина, потом тот же голос ответил:

— Не доверяешь, стало быть? Да, я бы тоже не доверял. В общем, так. Клянусь, что ни я, ни кто-то из обитателей этой деревни, ни по моей, ни по своей инициативе не причинит тебе никакого вреда, не будет чинить препятствий к твоему свободному перемещению по деревне, по болотам и в выходе за их пределы. Силой своей клянусь. И бессмертием.

Я, было, собрался ответить ему в издевательском тоне, но не успел; со стороны деревни сверкнула яркая вспышка, а по небу прокатился раскат грома. Вот это номер. Клятву доманского офицера приняли наши боги?!

— Ну, что ты мнёшься, как девица красная? А, да ладно, стой где стоишь, сейчас сам подойду, — крикнул мой невидимый собеседник, пока я раздумывал. Я окончательно растерялся: события развивались по крайне неожиданному сценарию. Лучше всё-таки не торопить их, и подождать.

Постепенно я разглядел открыто приближающегося человека; вернее, не-мёртвого, характерной силой от него тянуло издалека. Он ворчал что-то себе под нос, ругался, прыгая с кочки на кочку и придирчиво выбирая тропу. Не ошибся с кочкой, к сожалению, ни разу.

Пока незнакомец добрался до островка, на котором я стоял, я успел разглядеть его сквозь туман, который здесь, возле деревни, был ощутимо реже.

Щеголеватые офицерские сапоги из состава формы СС, весьма поношенные, за которыми явно тщательно ухаживали, настолько дико сочетались с портками и косовороткой из домотканого полотна, что у меня руки опустились при виде этой картины. Над тканевой повязкой, закрывающей глаза, торчал белобрысый лохматый чуб. Уже почти добравшись до меня, он вдруг остановился, ругнулся на родном языке и принялся снимать повязку. Разобравшись с ней, сделал оставшиеся несколько шагов и с удовольствием ступил на сухую землю.

— Мешается, — пожаловался он, кивнув на повязку. — А без неё от меня люди шарахаются. Правда, они и с ней шарахаются, но без фанатизма. Ну, да их можно понять. Вот ты, кадровый офицер, и то спокойно смотреть не можешь, что с них-то взять? — лич пожал плечами. На вид ему было лет двадцать, вряд ли больше, и при жизни это был весьма обаятельный паренёк с живой улыбкой, но характерный зелёный светящийся дымок в пустых глазницах существенно портил картину. — Генрих Карл Фельдштейн, заочно приговорённый к развоплощению за дезертирство, — с улыбкой отрапортовал он, протягивая правую ладонь. Я растерянно ответил на рукопожатие. Такого сюжета я точно не подозревал.

— Илан Стахов, гвардии обермастер.

Он присвистнул.

— Вот это птицу ко мне занесло! Ты не подумай чего, Илан, — вдруг виновато пожал плечами он. — Я давно дезертировал, ещё когда наступали во всю. Я ж не военный, я по научной части; это мне для порядка чин дали. Пойдём, посидим, поговорим нормально, что мы как эти две ёлки посреди болота? — не выдержал он. — Да что ты, боишься что ли? Я вроде старался клятву так давать, чтобы не докопался.

— Не боюсь, неожиданно просто, — честно признался я, пристально разглядывая лича. — А вот тебе не страшно? Я же клятву не давал.

— А ты и не сможешь мне тут ничего сделать, — фыркнул он. — Я тут охранную систему полгода строил.

— И где она? — полюбопытствовал я. Интересно, он блефует, или действительно я что-то не вижу? С другой стороны, зачем ему врать, в случае чего я ведь всё равно попробую.

— Везде, — беспечно пожал плечами лич. — В воздухе, в болоте. Дело, конечно, трудное, но надёжное.

— Что-то не очень его ваши применяли.

— А это потому что я дезертировал, — рассмеялся он. Общаясь с этим не-мёртвым, приходилось постоянно себе напоминать о его природе. Он настолько не походил на абсолютно всю нежить, виденную мной ранее, что от этого становилось неуютно. — Моя личная разработка, я её тогда только начинал.

— А почему ты дезертировал? — полюбопытствовал я.

— Не люблю я всю эту военщину, — поморщился лич. — Когда войны нет ещё ничего, форма красивая, порядок опять же. А тут… Я когда посмотрел, что эти твари немёртвые делают, не поверишь — запил! На неделю в запой ушёл, хотя вроде до этого не употреблял. А как протрезвел, понял, что находиться среди них больше не могу, и сбежал. Поначалу, конечно, трудно было; а потом повезло, сюда занесло. Я тут спокойно свои разработки все и закончил.

Мы добрались до плетня, над которым гроздью нависали жители деревни, шушукаясь и подозрительно глядя на меня.

— Это свой, — махнул рукой Генрих. — Мой личный друг, так что прошу любить и жаловать!

Его словам поверили безоговорочно, как гласу богов. Это было видно; не разошлись, послушавшись старшего, а действительно тут же успокоились и принялись разбредаться, практически потеряв ко мне интерес. Некоторые только с любопытством оглядывались.

— Как они тебя слушаются…

— Они решили, что я их новый барин, — вздохнул лич. — Я поначалу растерялся и согласился — напуган был, думал, сгину в этом болоте. А потом как-то поздно было переубеждать. Странные они; уверены, что болото — это весь мир, и только одна их деревня и существует. А меня боги послали. Вообще, у них барин — посланник богов, по определению. Я пытался хотя бы объяснить, что мир куда больше, но они только кивают и улыбаются сочувственно. В общем, думаю, как бы их вернуть безболезненно в нормальный мир, но пока толку нет — психолог из меня плохой, психиатр — тем более. Подучился бы, да какие тут книги? Вот так и сижу. Если основные новости ещё получается через не-мёртвых разведчиков узнавать, то книжки найти им поручать глупо. А серьёзную нежить мигом засекут. Был прецедент, спалили на месте; причём сами деревенские. Сеть, серебряные пули, и солярки полведра. Решил больше не пытаться: не думаю, что там, за болотом, мне обрадуются.

— Ты очень странный лич, — хмыкнул я, всё больше теряясь в происходящем.

— А, ты всё-таки заметил! — искренне обрадовался он. — Я над этой разработкой долго бился, полжизни посвятил. Но привязку души всё-таки сумел сделать. Конечно, ощущения совсем нечеловеческие, да и прочих неприятностей полно. Но, главное, личность моя, почти как была, и ощущения эти — есть! Сорок лет думал над схемой. Только три года как решился — думаю, уж если не получится, тогда не получится, а то глупо помирать от старости, имея шанс на бессмертие и не попытавшись им воспользоваться. Ох, ты даже не представляешь, как я рад, что ты сюда забрёл, — он с довольной улыбкой плюхнулся на скамью у печи в просторной чистой избе, даже, скорее, тереме. — Люди тут, конечно, хорошие, добрые, но им я даже этого рассказать не могу — не поймут. И вдвойне повезло, что ты человек вменяемый, не бросаешься на меня сразу с кулаками.

— Просто встреча больно неожиданная, — я не удержался от улыбки. — Я-то готовился к драке.

— А ты, кстати, не голодный? — всполошился он. — Давно гостей не принимал, уже и забыл, как это делается, — лич виновато пожал плечами.

— Не особо. Поговорить пока интереснее, — честно признался я. И, опомнившись, поднялся со скамьи и принялся расстёгивать шинель. — И что же, до тебя никто за всю войну не добрался? Даже случайно? — всё, что говорил этот странный лич, было настолько неправдоподобно, что легко могло оказаться правдой. Но привычка не верить нежити на слово въелась в меня прочно, и отказываться от неё я не собирался, насколько необычной ни была ситуация.

— Ну, почему же, — поморщившись, нехотя отозвался доманец. — Было дело. Один офицер приходил, молодой, с небольшой группой. Только разговаривать он не стал, пришлось обороняться; я тогда более нервный был, потому что ещё до перерождения дело было, так что убил всех. Как-то до нас раненый добрёл, но помочь ему уже не получилось. Пара бойцов, как меня увидели, так и ломанулись в болота; видимо, сгинули по дороге. В общем, добредать-то добредали, но за всё время было человек десять, и никто из них не выжил, — виновато вздохнул лич. — Я же говорю, ты первый, кто пошёл на контакт. Так что живу я тут скучно, если не считать местной нечисти. Заразы, совсем распоясались. Заняться бы ими плотно, только как их искать, непонятно.

— Кстати, я же сюда именно по этому вопросу шёл, — вспомнил я.

— Да? — он обрадовался. — То есть, ты мне поможешь? И ты наверняка знаешь, как с ними бороться!

— Знать-то я знаю, — задумчиво протянул я, пытаясь сформулировать, как бы подоходчивее объяснить доманцу истинную причину моего появления и положение вещей в окружающем мире. — Только я не тебе помогать шёл.

— В смысле? — искренне удивился не-мёртвый.

— Жалуются на тебя, — я хмыкнул. — Говорят, совсем жизни не даёшь, со свету сживаешь.

— Погоди, кто жалуется? Нечисть?! — он растерянно затряс головой.

— Именно, — я не удержался от улыбки — уж очень потешно выглядела растерянность на лице нежити. — Понимаешь, у нас нечисть — это такие же полноправные жители. Конечно, это не отражено в законодательстве, но это очень точно знает любой жрец, и, соответственно, вообще любой росич. Они все — духи природы, играющие в её жизни очень важную роль. Никто в здравом уме не будет бороться с лешим или водяным; не потому, что не справится, а потому, что не пожелает вызвать на себя гнев богов. Это притом, что появление мысли о подобной борьбе само по себе уже отклонение. Обычные люди, особенно деревенские, испытывают к духам настороженное уважение, опасаются прогневать, но не боятся; куда сильнее боятся людей без тени вроде меня. А к неразумной нечисти, вроде вурдалаков, относятся точно так же, как к обычным животным. Зачем ты их вообще так активно травить-то начал?

— Да как-то… — растерянно пробормотал он. — Я и подумать не мог, что всё так обстоит. У нас нечисть — зло по определению. Неужели с ними можно вот так сосуществовать?

— Можно. Только у вас это не принято, — я пожал плечами.

— Но местные совсем не возражали, — лич выглядел подавленным. Кажется, он всерьёз расстроился.

— Они же свято уверены, что болото бесконечно, и за его пределами нет ничего. Логично, что они и болотных духов воспринимают как врагов.

В конце концов мне всё-таки удалось убедить доманца, что он неправ. Да он не очень-то и спорил, просто в его голове никак не хотела укладываться мысль о возможности взаимовыгодного сосуществования с духами. В итоге, не выдержав, я всё-таки познакомил его с домовым (живущим, между прочим, в этом же доме), который удивительно легко терпел тот факт, что единственным обитателем избы является не-мёртвый. И даже сводил на болото, где сумел дозваться взывавшей ко мне о помощи кикиморы и познакомить их. Существование болотной русалки окончательно ввергло Генриха в уныние: безусловно живое существо, в которое превратилась совершенно точно мёртвая утонувшая девушка, в картину мира опытного некроманта совсем не укладывалось. Вот если бы кикимора была нежитью, тогда для него всё бы встало на свои места, а тут…

В общем, когда я после ужина (который, к слову, хозяин с видимым удовольствием разделил со мной) уходил спать в предоставленную мне комнату, местный барин остался сидеть у окна в глубокой задумчивости.


— Товарищ гвардии обермастер, вызывали?

— А, Стахов, заходи, только тебя и ждём, присаживайся.

В штабной палатке было трое. Гвардии полковник Сармат Олеевич Беклей, командир нашего полка, старший офицер и мой прямой начальник — Правель Лихеевич Глыбня, — и незнакомый мне чернявый гладко выбритый тип лет тридцати в командирской форме без знаков различия, глядящий с недобрым прищуром, будто в прицел. Все трое сидели за столом с жестяными кружками, исходящими паром; видимо, вопрос первостепенной важности, ради которого меня вызвали, решался за чаем.

— Знакомься вот, Илан Иланович, товарищ командир из дружественных частей. А это — гвардии подмастерье Стахов, про которого я говорил, — представил нас Глыбня. Я чуть было не присел мимо стула. Это ж кто и из каких таких частей нас почтил своим присутствием, если даже его звание не называют? Да и имя, надо понимать, не настоящее. Но протянутую руку я пожал и никаких вопросов предусмотрительно не задал. Многое знание — многое горе. Пословица как раз для подобной ситуации.

— Значит, так, Илан, — как только я сел, обратился ко мне Сармат Олеевич, пристально глядя сквозь свои узкие очки. Старый лис был подчёркнуто серьёзен и собран; и уже одно это настраивало на проявление максимального внимания. — Не люблю ходить вокруг да около, поэтому — сразу к делу. Ты прекрасно знаешь, что наш полк сейчас в довольно неприятной ситуации. Точнее говоря, в окружении. Окружение будет прорвано, но не сиюминутно; нужно, по меньшей мере, несколько дней. Ты — самый опытный огневик в полку, Глыбня не даст соврать. Возможности вызвать подкрепление телепортом у нас нет, так что здесь и сейчас ты — самая эффективная боевая единица. Не коси недоверчиво, что я тебе, девица влюблённая, комплименты расточать? Это объективный факт, — на последней фразе он посмотрел уже на командира без знаков различия. Судя по всему, всё сказанное касалось и его.

Тот, кого назвали Иланом Илановичем, посмотрел вопросительно на обоих командующих полка по очереди. Дождался кивков от обоих и перевёл взгляд на меня. Некоторое время пристально разглядывал, мне даже стало неуютно. Потом прикрыл глаза и кивнул каким-то своим мыслям. Немного отодвинулся от стола, на который опирался обоими локтями, и достал из кармана небольшую карту, набросанную на обычном листе бумаги. Набросок, впрочем, был весьма точный и подробный, получше иных печатных образцов.

Развернув лист, он аккуратно расстелил его на столе, разглаживая сгибы.

— Это карта местности, в которой мы находимся, — голос у чернявого был тихий и твёрдый; чувствовалась привычка отдавать приказы, причём привычка глубоко въевшаяся. — Вот здесь, — он ткнул пальцем почти в самый правый верхний угол карты, — сейчас базируется ваш полк. Нас интересует вот эта местность, — заскорузлый, покрытый намертво въевшейся в грубую мозолистую кожу грязью палец с коротко обрезанным ногтем переместился в левую часть карты, ближе к центру. — Вот здесь, где река делает петлю. Расстояние по прямой что-то около десятка вёрст, плюс-минус. Здесь, — он обвёл пальцем солидных размеров круг вокруг ровной петли речного русла. — Местность начинает заболачиваться, кое-где попадаются мелкие озерца и болотца. Живых доманцев тут нет, это заградполя из мин, ловушек и кадавров. Где-то в районе этой петли находится ваше задание.

— Что за задание? — прагматично уточнил я, потому что чернявый замолчал, выжидательно глядя на меня. Тот снова с сомнением покосился на Беклея, и тот ещё раз кивнул, а Глыбня выразительно и недовольно хмыкнул.

— Добраться сюда, найти и доставить живым одного человека. Доставить живым любой ценой. По дороге ни в какие разговоры ни с кем не вступать, ни со своими, ни, тем более, с чужими. Лучше, чтобы вас вообще никто не видел. А чтобы ни у кого мысли не возникло искать… На, надень, — я машинально поймал брошенный неизвестным предмет. Осмотрел, и мрачно уставился на чернявого. — Надевай. Не думаешь же ты, что я так шучу?

Я внимательно оглядел говорящего и вынужден был признать, что он точно не шутит. Он вообще, кажется, на такое не способен. Но всё равно…

Я сжимал в руке обыкновенный жёлудь, нанизанный на тонкий шнурок из жилы. Сухой, прошлогодний, с, надо полагать, приклеенной "крышечкой". Ни в нём, ни в шнурке не было ни капли силы.

Осложнялось всё тем, что и полковник, и обермастер смотрели на чернявого с тем же недоумением, что и я. Однако тот продолжал буравить меня взглядом. Пожав плечами, я натянул шнурок на шею, придерживая пилотку рукой. В конце концов, самое страшное, что мне грозит, это быть осмеянным. Мягко говоря, не трагедия.

— Под одежду, чтобы он кожи касался, — удовлетворённо кивнув, сообщил незнакомец. Я выполнил и это распоряжение. После чего в полном шоке уставился на расходящиеся от меня тени — в палатке было несколько источников света: настольная лампа, окошко, висящая на поперечине тусклая лампочка над входом. — Его хватит примерно на двое суток, а больше у вас и не будет. Будешь ли ты звать стихию, или нет, не играет никакой роли — срок действия и качество работы амулета от этого не зависит. Когда он выдохнется, просто исчезнет вместе со шнурком. Если не будет касаться кожи — работать будет с перебоями. Вопросы есть?

— Как я узнаю человека, которого должен доставить?

— Она тебя сама узнает.

— Она?

— Она. Ещё вопросы?

— Когда отправляться?

— Прямо сейчас. Или ты желаешь собрать с собой походный рюкзак? — желчно осведомился он.

— Никак нет.

— Куда идти, помнишь?

— Так точно. Разрешите приступать? — я растерянно посмотрел по очереди на Правеля Лихеевича и на незнакомца. С одной стороны, конечно, задание мне давал странно ведущий себя чернявый, но начальник-то мой не он.

— Иди, Илан. Да хранят тебя боги, — вздохнул Глыбня, грузный и неповоротливый земляк, полностью оправдывающий свою фамилию.

— Вы точно за него ручаетесь? — уже на пороге услышал я голос незнакомца. Узнать ответ на этот вопрос мне было уже не суждено.

— С ума сойти, какая хорошая иллюзия, — восторженно пробормотал мой неизменный двумерный спутник, когда я отошёл от штабной палатки и углубился в лес. — Даже ауру не видно! Интересно, как он это сделал?

— Мне больше интересно, кто — он. И какие ещё возможности у него и тех, кто за ним стоит, имеются. Впрочем, есть вопросы, ответ на которые лучше не знать…

— Скучный ты всё-таки, — хмыкнул Тень. — Если есть вопрос, то ответ на него должен быть найден! Другое дело, бывают неинтересные вопросы. Очень хочется посмотреть, что ж это за человека такого тебе надо сопроводить.

— Мне тоже. Поэтому лучше поспешить, ты согласен?

— Намёк понял, не отвлекаю, — ехидно отозвался он. — Беги.

Не имеющий, кажется, конца бег выматывает. Не столько физически, — накачанное стихией тело почти не знает усталости, — сколько морально. Особенно если необходимо всё время быть настороже, быть готовым к любому повороту событий: отслеживать ловушки магические, ловушки минные и быструю опасную нежить.

Я бежал примерно на запад-юго-запад вот уже часов шесть. Ориентироваться на местности умею, поэтому заблудиться не боялся. Но проблем и без этого хватало. Хорошо ещё, Тень помалкивал всю дорогу — то ли ушёл куда-то, то ли наслаждался моей пробежкой. А, может, действительно проявлял терпение в предчувствии грядущих развлечений.

Но в конце концов случилось неизбежное: одну из ловушек я не заметил. Удивительно, скорее, что случилось это только теперь; в состоянии постоянного напряжения внимание рано или поздно притупляется. Точнее, ловушку эту я заметил, но было уже поздно, заклинание сработало. По натянутым нервам ударило ощущение опасности и страха. Рефлекторно прыгнул в сторону, падая лицом в прошлогоднюю листву и накрывая голову руками. За спиной что-то ухнуло и засвистело, удаляясь вверх, подобно фейерверку. Я, было, уже облегчённо выдохнул, решив, что это была обычная сигнальная ракета, когда в некотором отдалении что-то бабахнуло, заставив втянуть голову в плечи. Потом прокатилась волна жара, и хлопки зазвучали чаще. В висках тут же заныло от количества срабатывающих одновременно заклинаний.

"Вот я попал!" — мелькнула обречённая мысль, а после этого какая-то сила дёрнула меня за гимнастёрку в сторону. Я покатился кубарем по отвесу — очевидно, в овраг, — и уже в полёте сообразил, что падаю не один, а вцепившись в своего спасителя. Даже успел отметить тщедушность этого существа, и, плюхнувшись спиной в раскисшую землю, подмытую ручьём, поспешно перекатился, прикрывая костлявого незнакомца от возможной опасности.

Канонада закончилась быстро, где-то через десяток секунд. Я хотел для верности выждать ещё, но получил чувствительный и весьма красноречивый тычок в рёбра и поспешил подняться: надо полагать, сил я не рассчитал, и слегка придавил своего спасителя.

Точнее, спасительницу, поправил я себя, протягивая незнакомке руку помощи. Совсем девчонка ещё, подросток; лет тринадцать на вид. Может, пятнадцать, если сделать скидку на худобу и хрупкость. Девочка от помощи отказалась, окатив меня недобрым взглядом, и проворно поднялась сама, пытаясь отчистить от грязи и листвы промокшие штаны неопределённого цвета и такую же рубашку. Вещи были явно мужские и, мягко говоря, не по размеру; они бы мне-то велики были. Босые ноги и короткий ёжик волос, сбритых не больше месяца назад, наталкивали на нехорошие мысли, но я их поспешно отогнал. Большие карие глаза на тонком лице с ввалившимися щеками казались ещё больше. Да в ней вообще всего-то и было — хрупкие косточки да эти глазищи в пол лица. Они смотрели с недоверием и недружелюбно, как у какого-то зверька.

— Спасибо, — кивнул я. Надо было хоть как-то начать разговор, а благодарность за, вероятно, спасённую жизнь — на мой взгляд, хорошее начало.

— Это тебя что ли за мной послали? — тихо и серьёзно проговорила девочка, внимательно меня рассматривая. Я почувствовал себя неуютно, как под взглядом менталиста, хотя готов был поклясться, что подобным талантом моя находка не обладает. — Как только дошёл, — угрюмо вздохнула она, качнув головой.

— Ну, как-то дошёл, — растерянно ответил я. В голове роилось пара десятков вопросов, и с каждой секундой количество их множилось. Что это за девчонка? Откуда она знает, что я пришёл за ней? Почему именно за ней? Зачем она так необходима этому странному человеку из неизвестной мне и наверняка глубоко секретной службы?

— Не спрашивай, — она зыркнула на меня предостерегающе.

— Кое-что спросить мне всё-таки придётся, — я строго свёл брови. Губы девочки сложились в совсем недетскую гримасу, которую можно было бы назвать брезгливой ухмылкой, а взгляд исподлобья стал совсем уж недобрым. — Как мне называть-то тебя, чудо в перьях? — я безмятежно улыбнулся, не поддаваясь волнению.

— А ты умный, Илан, — с какой-то странной интонацией протянула она; то ли растерянно, то ли задумчиво. Будто мокрым пером провели по позвоночнику. Имя-то своё я ей не называл… И я понял, что вот теперь я эту девочку начинаю всерьёз опасаться. — Называй меня Лесей.

— А что ж ты сама до наших не добралась? — иронично поинтересовался я.

— Не пытайся бравировать, — она поморщилась. — Бойся, я привыкла. Пойдём, у нас мало времени, — и она, уцепив тонкими пальцами за запястье, потянула меня вдоль оврага.

— Погоди! Может, тебе хоть поесть немного? Идти далеко, — с сомнением проговорил я.

— Я две недели почти не ем. Нельзя мне сухари, — поморщилась странная девочка. Впрочем, какая она девочка! Ощущение такое, что разговариваю с человеком много старше и опытнее себя. Старше она вряд ли, а вот опыт… Не хочу знать, что она успела увидеть за свою недолгую жизнь. — Как-нибудь дойдём.

— Погоди, — через пару минут привлёк её внимание я, всё так же покорно тащившийся за ней на буксире. Не останавливаясь, девочка недовольно зыркнула в мою сторону. — Ты точно знаешь, что идти нужно сюда? — отметив растерянность на худом лице, вздохнул, остановился и, настойчиво высвободив запястье из цепких костлявых пальцев, сам уже взял её за руку. — Пойдём. Ты точно можешь идти?

— Я гораздо крепче, чем кажусь, — твёрдо проговорила она. Прочитав иронию в моём взгляде, нахмурилась и на пару секунд прикрыла глаза, будто о чём-то крепко раздумывая. — Знаешь, почему ты сейчас рискуешь своей головой, спасая какую-то непонятную девчонку? Не знаешь, тебе не сказали. Я дочь бога, Илан. Мать померла родами, а больше никто мне рассказать всей правды не мог. Жрецы поняли, кто я, но вот установить личность отца у них не получилось, — она хмыкнула. — Мне безумно повезло, что эти доманские выродки не поняли, кто я на самом деле. А когда заподозрили, я уже нашла путь к бегству. Теперь ты веришь, что я дойду?

Я только и смог, что кивнуть. И молча потянул её за собой скорым шагом, не решаясь, впрочем, перейти на бег.

Вот, значит, как оно бывает.

Резко пропало желание разбираться в происходящем, окончательно расхотелось знать, кто был тот офицер в лагере, отдавший мне приказ, как эта девочка сбежала… Ничего не хотелось знать. Хотелось поскорее добраться до штаба и забыть всё это как страшный сон.

Хорошо ещё, Тень помалкивал; видимо, даже он со своим неуёмным любопытством опасался этой девочки.

Мы молча шли уже часа два, когда случилось то, чего я ожидал всю дорогу. Леся потеряла сознание. Шла, шла, а потом на полшаге нога у неё подвернулась, и девочка рухнула в негустую лесную траву.

— Ох, ничего себе, какое у вас тут бывает! — восхищённо присвистнул Тень, будто именно этого и дожидался. — Полубогиня — это ж так интересно! Интересно, кто из ваших богов так удачно сходил налево? — он пакостно захихикал.

— Что-то ты при ней не больно разговорчивый был, — хмыкнул я, за время его тирады уже убедившись, что девочка жива, и это банальный обморок от истощения. Переоценила она свои силы. Гордая.

— А мало ли? С богами шутки плохи.

— Ты же вроде бы никогда к ним серьёзно не относился? — удивился я, примериваясь и пристраивая Лесю себе на плечи.

— Зато я неплохо изучил тебя. И если ты настолько уверен в их силе и ни на минуту не сомневаешься в их существовании, значит, они действительно в той или иной мере существуют. Потому как ничего просто на веру ты не принимаешь, тем более — столь принципиального. Так что я лучше не буду рисковать попусту.

— Как-то не похоже это на тебя, — с сомнением протянул я.

— От тебя нахватался, — фыркнул он. — А ты, кстати, если продолжишь стоять и рассуждать, имеешь шансы завязнуть. Нас окружают.

Непечатно выругавшись, я побежал, на ходу озираясь по сторонам. Со всех сторон, действительно беря нас в кольцо, быстро приближались кадавры общим числом не меньше полусотни. Откуда их столько набралось?!

На мгновение сознание будто отключилось, а потом я обнаружил себя лежащим на земле. Вокруг бесновалась чудовищная смесь из сработавших одновременно чар, выворачивая пространство наизнанку, а я отчаянно прижимал к себе и к земле хрупкую девичью фигурку, пытаясь укрыть её от всего этого. Отчётливо понимая, что шансов выжить у меня нет. По спине рассыпалась угольками боль, а ног я уже не чувствовал.

А потом я проснулся.


Темнота в комнате была рассеянная, сумрачная. Видимо, там, снаружи, либо уже рассвело, либо как раз собиралось: сложно судить об этом, когда солнца в принципе не видно. За ночь изба выстудилась, и вылезать из-под тёплого лоскутного одеяла не хотелось совершенно. Впрочем, никакого желания вернуться ко сну после таких видений тоже не было.

Я помнил эту девочку. Всё это действительно было, только было… по-другому. Я точно не умирал, как это было во сне: сейчас-то я живой. Меня даже за тот случай наградили; правда, по-тихому, "за заслуги перед Отечеством и боевую доблесть", без уточнения. А вот тот факт, что вспомнить, как было на самом деле, я не могу, очень настораживал, как и давящее навязчивое желание поверить в правдивость сна. Слишком навязчивое, чтобы быть естественным.

— Илан! Илан, как хорошо что ты проснулся! — раздался практически над ухом возглас.

— Тень? — ошарашенно уточнил я, не веря своим ушам. — Ты откуда взялся и где пропадал?

— Я застрял здесь! И ты теперь тоже, и они все, и другие, и мы все обречены! Между мирами, без всякой… — в голосе моего пропащего двумерного друга явственно зазвучали истеричные нотки.

— Стой, стой! — раздражённо оборвал я его причитания. — Давай вот только без паники, ладно? Коротко и по существу. Что не так?

— В эту деревню можно войти, но выйти из неё нельзя. Живым, во всяком случае. Нежить вроде бы спокойно ходит туда-сюда, Фельдштейн и его творения тому доказательство. А для всех остальных, включая меня, это действительно деревня, окружённая бескрайним пустым болотом, тут местные правы. И всё-это как-то связано со снами. Все, кто сюда забредал, просто засыпали и не просыпались. Знал бы ты, как я испугался, когда ты заявился! Я тебя предупредить пытался, из кожи вон лез, но ты меня будто не видел и не слышал. А уж когда ты спать пошёл… Я тут всю ночь вокруг тебя прыгал. Так и думал, что ты тоже умрёшь.

— Так и знал, что будет какой-то подвох. Ну, тварь доманская…

— Зря ты так, — перебил меня уже взявший себя в руки Тень. Кажется, он действительно очень обрадовался, что я выжил. — Генрих действительно не в курсе. Сюда немного людей забредают, и он не догадался ещё, что их смерть во сне с чем-то таким связана. У него-то проблемы с выходом из болота нет, откуда он может знать? Удивляется, конечно, что деревню умудрились потерять, а толку?

— Везёт мне что-то в последнее время. Как утопленнику, — я вздохнул и принялся одеваться.

Поддаваться панике и оплакивать свою загубленную жизнь бессмысленно. Это Тень может себе позволить, он-то ни на какие активные действия не способен, да и вообще, существо бесплотное, бестелесное, с весьма ограниченным спектром возможностей. Опыт и элементарный здравый смысл подсказывают, что если есть вход, то должен быть и выход: как минимум, один — там же, где и вход. А если на входе стоит клапан, то его можно сломать. По части разрушительной деятельности моя основная специализация идеальна.

У меня даже была идея, с чего стоит начать поиски источника всех бед. Наученный горьким опытом, я решил прямой наводкой отправиться к капищу: если боги тут и не причём, то есть шанс узнать хоть что-нибудь полезное.


— А, Илан, доброе утро! Ты что-то рано, — поприветствовал меня сидящий с какими-то книгами и записями хозяин дома. На столе слабо трепетала свеча; мрак разогнать она не могла, да и, видимо, не для того использовалась. Не-мёртвый прекрасно видел в темноте, а свеча горела только для уюта, за это я готов был поручиться. — Мен гост! — почти испуганно воскликнул он, вздрогнув, когда поднял на меня глаза. — Что с тобой?

— А что не так? — удивился я. Кроме плохого настроения и неприятного осадка от сна лично я никаких изменений в собственном организме не наблюдал.

— Ну, во-первых, ты поседел. Не целиком, но вчера этого точно не было. А, во-вторых… Не знаю, показалось, наверное. Взгляд у тебя жуткий был.

— Поседел? — озадаченно переспросил я. — Это номер. Но, впрочем, оно и к лучшему, что ты заметил. Сколько человек пришло сюда за то время, пока ты здесь? Точнее, нет. Сколько из них легло спать и не проснулось?

— Трое; честно говоря, все, кто приходил. А что такое? — он встревоженно поднялся на ноги. — Что-то случилось?

— Погоди, давай по порядку. Как они умерли?

— Один был сильно изранен и, кажется, от этого и умер. Один от сердечного приступа; в общем-то, он был достаточно пожилой человек, и ничего в этом удивительного не было. Ну, а третий, видимо, покончил с собой, потому что умер от яда. Но — да, все вроде бы ночью.

Кивнув, я присел возле стола. Генрих вернулся на своё место, нахмуренный и настороженный. А я решил, что полчаса погоды не сделают, и принялся рассказывать.

Рассказ получился короткий.

— Вот это история, — покачал головой Фельдштейн. — А я, дурак, и не подумал, что с этими смертями не всё так просто! Надеюсь, ты не против моей помощи? Уж больно интересный случай, да и… наконец-то какая-то разумная деятельность! — оживившийся лич принялся судорожно собирать свои книжки и записи в несколько стопок. — Всё, я в твоём распоряжении. Начнём с капища? Оно тут недалеко, но я, признаться, ни разу там не был; мне показалось бестактным входить в святое для местных место, не веря в этих богов. Священников вот только нет. Точнее, жрецов, кажется, это правильно называть так. Но вроде бы их отсутствие местных совершенно не расстраивает, так что я теперь сомневаюсь не только в названии, но и в правильности понимания мной их функций. Зачем в вашей религии нужны жрецы? — полюбопытствовал доманец.

— В общем-то, жрецы у нас, насколько я в этом понимаю, выполняют те же функции, что и ваши… клирики? — в конце предложения я поставил вопрос, потому что, не хуже Генриха, не был уверен в точности названия. Он кивнул, а я, закончив одеваться и застегнув ремень поверх шинели, двинулся к выходу, не сомневаясь, что не-мёртвый проследует за мной. — Только у нас почти все их функции могут выполнять простые люди. Наши боги — это наши предки, зачем им посредники в общении со своими правнуками? Прощаются с мёртвыми обычно всем селением, и таких проводов душе вполне достаточно. Требы благодарные и просительные вовсе можно приносить в одиночестве, на капище, а то и у себя дома. К жрецам раньше шли, когда какая-то беда случалась; больному помочь, совета спросить. Они тогда волхвами назывались. А сейчас есть целители, милиция, так что сфера деятельности жрецов несколько ограничилась. Они в основном теперь с нечистью и духами общаются, с богами, если дело сложное. Впрочем, в войну у них тоже работы прибавилось; неупокоенным страдающим душам людей, погибших насильственной смертью, часто бывает необходима их помощь. Да и с проклятьями они достаточно эффективно справляются. Но я не слишком достоверный источник информации; со жрецами доводилось пересекаться исключительно на фронте, по вопросу упокоения.

— Магу и учёному сложно быть верующим, — понимающе хмыкнул топающий рядом со мной лич. — Во многом знании многие печали.

— Мне всегда нравилась эта фраза.

— В Книге Книг есть мудрые высказывания, этого у неё не отнять, — он беспечно пожал плечами.

— Сложно быть верующим, говоришь? — я усмехнулся.

— А? А, да это к вере мало отношения имеет. Я же старый хрыч, когда я в школе учился, они только при церквях и были, — Генрих рассмеялся. — Соответственно, богословие нам там преподавали в первую очередь, вот и отложилось много не слишком полезной информации. Но, однако, это странно, — после небольшой паузы он вздохнул и покачал головой. — Нет, я уже не про религию. Я имею в виду вот эти смерти и твой сон. Я-то здесь не так давно, в отличие от всех местных. Тоже пришёл извне, и, когда пришёл, был вполне себе живой. Ну, уставший, конечно, если бы не та пара зомби, что я поднял по дороге, сгинул бы в этом болоте к абаде. Но нежитью я в тот момент не был, и спал совершенно спокойно. Правда, за пределы острова этого выбраться не пытался, тут уж ничего не могу утверждать. Однако же, во сне за время жизни тут не умер, вполне себе спокойно переродился отнюдь не сразу по прибытии.

— И правда. Я об этом не подумал, — вынужден был согласиться я. — Это что же получается? Что бы здесь ни было, оно действует исключительно на граждан нашей страны? Паспорта проверяет, что ли? — я поморщился. — Так у здешних их наверняка нет. Чернушина какая-то. На первый взгляд мне показалось, что всё проще.

— Ну, может, оно и правда не слишком сложно, — ободряюще улыбнулся Фельдштейн. — Может, тут действительно всё с верой связано. Или с кровью.

— Тоже верно. Только всё равно, сложнее получается. Проклятое место — это проще, чем проклятье, завязанное на крови.

— Да ладно, разберёмся. Так, вот мы и пришли. Может, мне тут подождать?

— Лучше пойдём вместе. Я могу что-то не заметить, а вдвоём надёжнее, — я махнул рукой и ступил под сень небольшой священной рощи.

На капище было тихо и уютно. Залитая тёплым солнечным светом поляна заставила моего спутника растерянно заозираться; ему было непонятно, отчего снег так весело искрится, когда небо затянуто низкими зимними тучами.

— Похоже, здесь мы ничего не найдём, — вздохнул я, оглядываясь.

— А… то, что здесь такой странный свет, это нормально? — уточнил Генрих.

— Не просто "нормально", а очень хороший знак. Значит, боги в хорошем настроении и, более того, любят это место. То есть, они, видимо, не в курсе происходящих тут неприятностей.

— А сказать им об этом никак не получится? — хмыкнул доманец.

— Ну, попробовать-то, конечно, можно, — с сомнением протянул я. — Но давай сначала попробуем разобраться самостоятельно. Хотя я, честно говоря, даже не представляю, с чего теперь начинать.

Мы некоторое время постояли, слушая царящую вокруг мирную тишину. Неподвижное безмолвие идолов нарушали только несколько нахохлившихся ворон, традиционно жмущихся к Чернуху. Трое пернатых сидели даже на самом идоле.

— Знаешь, Илан, кажется, я идиот, — вздохнул вдруг мой спутник. — Я знаю, с чего нам нужно начать.

— Это ведь хорошо. Почему тогда идиот? — я хмыкнул.

— Потому что сразу надо было об этом подумать, а я вот только что вспомнил. Тут недалеко от деревни курган есть старый, местные его стороной обходят.

— Курган? — заинтересовался я. — И что в нём?

— Слушай, я, конечно, некромант, и в вопросах трупов не щепетилен. Но, чтобы тревожить древние могилы, нужно быть полным отморозком. Туда обычно всякие недалёкие личности за наживой лезут, а умные люди за милю обходят. Во-первых, ничего интересного некроманту там уже нет — одни лишь истлевшие кости, не представляющие практической ценности. А, во-вторых, эти самые кости обычно такими проклятиями защищены, что потом своих не соберёшь. Ну и, в-третьих, иногда предыдущий хозяин этих костей не может их покинуть, а встреча с очень злым и голодным неупокоенным духом — тоже, прямо скажем, развлечение на любителя.

— И ты к нему даже не подходил? — опешил я.

— Ну, почему же. Я всё-таки учёный, я любопытный. Облазил вдоль и поперёк, внутрь только не полез. Снаружи всё тихо и пристойно, но — сам знаешь, даже очень гнилой плод может выглядеть привлекательно. Но захоронение явно очень старое, навскидку — свыше двух тысяч лет.

Я удивлённо присвистнул.

— Вот это да. Интересно, интересно… Ну, веди, что мы стоим? — я вздохнул, предчувствуя серьёзные неприятности. Ничего хорошего от древнего кургана в свете происходящего ожидать не приходилось.

— Пойдём, тут недалеко. Хотя, конечно, опять в болото, — он поморщился.

— Ничего, переживём. А что местные про курган говорят?

— Да ничего они не говорят, — Генрих пожал плечами. — Оно и понятно; никаких конкретных легенд, связанных с этой могилой, за давностью лет не осталось. Только привычка, что место нехорошее, и надо его стороной обходить. Мне вот что ещё непонятно с этой деревней; столько лет они живут настолько замкнуто, народу всего ничего, и до сих пор никаких признаков вырождения — нормальные здоровые люди, несмотря на то, что все друг другу близкая родня.

— У меня только одно объяснение.

— Помощь богов? — догадался Фельдштейн. — В общем-то, да, я других вариантов тоже не вижу.

Курган действительно оказался неподалёку. Небольшой пологий холм, эдакий прыщ на теле болотистой топи, заросший густым корявым березняком. На первый взгляд в окрестностях всё было спокойно; никаких тревожных или неприятных ощущений это место у меня не вызывало. Обычное земляное возвышение, не слишком примечательное.

— Вот так он и выглядит, — широко развёл руками мой спутник. — С тех пор, как я тут обитаю, ничего не изменилось. Да и, подозреваю, задолго до того тоже мало что менялось. В общем-то, не будь я некромантом, и не предположил бы даже, что это могила.

— А ты не можешь определить, кто именно там похоронен? Или, хотя бы, сколько их?

— Точно не массовое захоронение, — тряхнул головой он и зашагал к подошве холма. — Может быть, один. Может, двое или трое человек, но вряд ли больше.

— В общем, похоже на обычный курган. Может, правда не в нём дело? — я вздохнул. Мы принялись подниматься.

— Но посмотреть стоит, — завершил мою мысль Генрих. — Ну, вот, собственно, макушка. Я тут от нечего делать замерял, так аккурат возле того булыжника центр холма. Он небольшой.

— Вот этого булыжника? — я опустился на корточки возле здоровенного валуна, крепко вросшего в мох. Снега на кургане, как и на всём болоте, было немного.

— Ну да, он тут один. И не лень его только на курган было затаскивать… У вас не было принято такие вот могильные камни класть?

— Я, вообще, не историк, — я пожал плечами, стряхивая рукавицей снег и из любопытства отдирая внушительный клок спрятанного под ним мха. Форма камня показалась чересчур правильной — боги знают, может, там какие-нибудь следы обработки найдутся. — Ни о чём таком не слышал, но это ничего не значит. Слушай, а тут, похоже, надпись какая-то! — я присвистнул. — Ну-ка, помогай!

В четыре руки мы освободили истёртую временем, но явно когда-то выровненную грань камня. Надпись явно была, но сейчас от неё мало что осталось. Опять же, написано было на древнеросском, а я на нём при нормальном-то состоянии записи понимаю через слово.

— М-да, толку мало, — вздохнул я, разглядывая полустёртые символы.

— Ты не можешь прочитать? — грустно уточнил Генрих.

— Отдельные буквы только понимаю, — я виновато пожал плечами. — Во! Вот это слово знаю. "Здесь".

— Ну, по крайней мере, это явно эпитафия, — хмыкнул лич. — Непонятно только, кто тут лежит-то?

Я пожал плечами, вглядываясь в искрошившиеся выдолбленные в камне чёрточки. Взгляд то тут, то там выхватывал отдельные буквы, но собрать их в слова не представлялось возможным. А потом я понял ещё одно слово в середине текста, и решил, что у меня галлюцинации.

— Знаешь, Генрих, — медленно проговорил я, стягивая рукавицу и проводя пальцами по шершавым канавкам. Больше чтобы удостовериться в их реальности, нежели понять смысл. — Кажется, у меня есть предположение, кто здесь похоронен. И мне страшно, — я снизу вверх посмотрел на стоящего рядом доманца. Он растерянно нахмурился.

— То есть? Если обермастер-огневик говорит, что ему страшно, я склонен побыстрее дать дёру. Но ты не выглядишь напуганным.

— Я просто поверить не могу, — я пожал плечами, отряхнул руки и поднялся. — Среди сказаний о богах можно найти упоминания о Каюше. Это бог, младший брат Роса, старшего бога. Давным-давно, когда на земле жили боги, а люди только-только появились, Каюш, дерзкий и самолюбивый, пошёл против брата, сам желая быть главным над богами. Не хватило ума и силы, Каюш был повержен.

— Здесь лежит… бог? — вытаращился на меня Фельдштейн.

— Я очень надеюсь, что нет. Но тут упоминается его имя. Учитывая, что проклятого бога не поминают даже в самых злых ругательствах, затрудняюсь предположить, кем был этот покойник, если на его кургане оставили эти надписи. Если это и не бог, как я сгоряча предположил, его явно очень не любили те, кто насыпал курган.

— Ну, я бы тоже не был доволен, если бы меня заставили такую махину насыпать, — рассмеялся Генрих. — Тем более, в болоте! Хотя, может, и не было тут тогда никакого болота?

— Ты немного не понял масштабов нелюбви к похороненному здесь, — я вздохнул. — Каюш это… Всё равно что ваш Абада для вас, крестопоклонников. Даже хуже. Потому что, насколько я помню, ваше зло искушает, но не имеет власти над сильными добрыми душами, способными противостоять искушениям. То есть, Абада — это такое своеобразное пугало для грешников. Мол, будете вести себя плохо, попадёте к нему и будете страдать. Каюш же — зло в чистом виде. Праведник ты, оголтелый убийца — нет разницы. Он — не испытание воли и веры, а злой рок, спасти от которого может только случай. Заметит Рос, вмешается — повезло. Не вмешается — увы.

— Вот так история, — присвистнул доманец. — Может, потому надо мной это место и власти не имело, что я другой веры?

— Скорее всего. Ладно, пойдём пока отсюда, нечего нам тут делать. И так-то не было желания в эту могилу лезть, а теперь хочется оказаться от неё как можно дальше.

— А у тебя есть какие-нибудь предложения, что делать дальше?

— Увы, лишь одно. Обратиться за помощью к богам, — я развёл руками.

— А если боги не ответят?

— Не знаю. Может быть, поискать бреши в кургане. Ведь деревня явно значительно моложе этой могилы, здесь уже застали царя. Значит, что бы ни случилось тут, оно случилось не так давно. Но это завтра. Сегодня попробую поговорить с богами.

— Это долго? — полюбопытствовал лич.

— Я не жрец, и не умею посещать Небесные Чертоги. А наши боги никогда не являются наяву, это непреложный закон мироздания. Поэтому единственный доступный мне способ — принести требу, попросив совета, и ждать. Надеюсь, кто-нибудь из богов соизволит откликнуться.


Готовясь к традиционному ритуалу, я чувствовал себя очень… странно. Никогда в жизни я ещё не попадал в такую ситуацию, чтобы сознательно просить помощи богов, да ещё вот так, в качестве единственно возможного варианта решения представшей передо мной проблемы. Я понимал, что такой способ поиска выхода по меньшей мере, глупый. Но в голову больше не приходило ни одной сколько-нибудь вменяемой идеи, а даже одна мысль о том, чтобы залезть в курган, вызывала почти панический ужас.

Нет, я мог бы переступить через это чувство, понимая его иррациональность. Но внутри занозой засела уверенность, что, во-первых, это не просто впитанный с детства страх перед проклинаемым именем, но проявление интуиции, и, во-вторых, что мне непременно надо поговорить с богами перед тем, как изыскивать другие пути решения. Это было какое-то слишком настойчивое наитие, и бороться с ним я не спешил.

Генрих поглядывал на меня очень странно, но вопросов не задавал. И Тень, к слову, за весь день не высунул носа, хотя, — я чувствовал, — ошивался неподалёку. Кажется, они были уверены, что я несколько повредился рассудком. Да что там, я и сам был близок к подобному заключению!

Я ожидал, что буду долго ворочаться, пытаясь заснуть под грузом тяжёлых неопределённых мыслей, но сон сморил меня, едва голова коснулась подушки.

Над капищем занималась заря. Сырая и ясная, со стелющимся по земле туманом, обещающая солнечный жаркий день. Умытые росой идолы, прихотливо окрашенные отсветами встающего солнца в красные и жёлтые тона, казались яркими детскими игрушками. На алтарном камне вольготно развалился, привалившись спиной к идолу Роса, уже знакомый мне воин с вышитым на рубахе золотым солнцем. Воин сосредоточенно жевал травинку, внушительных размеров ножом выстругивая что-то из обломка ветки.

— Ну, наконец-то ты. Я уж заждался, — Ставр усмехнулся, глянув на меня исподлобья. — Да подходи смелее, поговорить надо.

— Вам со мной? Или мне с Вами? — уточнил я, подходя и оглядываясь. Садиться на камень рядом с богом было как-то неприлично, поэтому я, наплевав на сырость (в конце концов, это же ведь сон?), плюхнулся прямо в траву.

— Нам обоим на одну и ту же тему, — рассмеялся он, продолжая работать ножом. — В общем, не буду я долго ходить вокруг да около. В кургане тут всё дело, это ты правильно понял. И личность, там запрятанную, тоже опознал правильно. Каюш там лежит. Только он деду не брат. Не нашего он роду, да и, к тому же… Ладно, давай сначала, — оборвал он свои рассуждения, глянув на моё вытянувшееся от удивления лицо. — Тебя никогда не смущало, что существует много верований, и в каждой вере создание мира приписывается исключительно своему богу? И при этом все эти боги реально существуют, весьма отчётливо порой себя проявляя. На самом деле, решение у этой загадки простое: на заре времён верховных богов этих было несколько. Они общими усилиями создали мир; каждый свой кусочек делал согласно своим силам и предпочтениям, отсюда такое разнообразие пейзажей и живых существ. Ну, и, закончив созидательную деятельность, остались жить по своим вотчинам. Потом, конечно, всё перемешалось немного, разбрелось, кое-кто вообще исчез, но к делу это не относится. Каждый из богов обживал свой "надел" по собственным идеям. Дед вот, как видишь, предпочёл начать с семьи: вместе всё веселее делается, любое дело спорится. Да и люди, которых отец потом решил создать, тоже кровь от крови. По такому пути пошли не все; вспомни тех же крестопоклонников. Ну, вот. А кое-кто сглупил. И появился Каюш. Весьма предприимчивый человек, сумевший отобрать часть силы у своего бога, и бог этого не пережил. На своё, к слову, счастье; а то бы несладко ему пришлось, уже от своих коллег. В общем, дед этого Каюша прихлопнул; да вот только до конца это сделать не получилось. Там всё сложно, я так и не понял, почему. То ли боги друг друга убивать не могут, то ли это из-за того, что Каюш человеком был. В общем, закопали его поглубже, и на том успокоились. А тут недавно один не шибко умный парень в этот курган влез. Вряд ли он Коюша разбудил; дед того хоть и не до конца прихлопнул, но изолировал качественно. Но что-то этот орёл в тех подземельях напортачил. И что-то с ним нехорошее случилось. Что конкретно — я, увы, и сам не знаю. Дед строго-настрого запретил всем нам туда соваться. Сказал, что человеком сломано, только человек поправит. Так что всё-таки придётся тебе туда лезть, уж не взыщи — судьба такая. Посоветовать ничего не могу, но кое-чем помогу. Оберег тебе дам. Ты его действия и не заметишь, не переживай, — он поднялся, держа в руке добела обструганную ветку с каким-то резным узором; я не мог разглядеть подробости. Нож испарился в неизвестном направлении. Бог поманил меня свободной рукой. Недоумевая, поднялся. — И, это… извини, если что. Но по-другому никак, — Ставр вздохнул, разводя руками. А потом коротко, без замаха ударил меня в грудь своим колышком.

Боль плеснула от сердца во все стороны. Бог отвёл руку, и я в полной растерянности уставился на торчащий из моего тела кусок колышка, по резному узору которого сбегала моя кровь.

— Знаю, больно, — бог подхватил меня под плечо, осторожно опуская на траву. Я бы, может, и попытался возражать или ругаться, но тело налилось свинцовой неподъёмной тяжестью. — Только без него ещё хуже будет, потерпи уж.

Боль превратилась в пульсирующее пламя. Воздух отказывался протискиваться в пылающие лёгкие. По рубашке расползалось кровавое пятно.

— Никак по-другому, прости, братец. Потерпи, потерпи, надо, — голос бога гулко стучал в ушах, и боль пульсировала в том же такте. Тёмные пятна перед глазами множились, сливаясь в сплошные кляксы, медленно удаляясь куда-то вверх вместе с голосом и нестихающей болью.


Я подскочил на кровати, жадно глотая воздух и держась за грудь, в которой, кажется, всё ещё торчал деревянный кол; уже не причиняя боли, но доставляя определённые неудобства. Хотя, может быть, это просто тело никак не могло поверить, что инородного предмета в нём нет.

Ощупал место удара. Крови не было. Струганной деревяшки, впрочем, тоже.

За окном серели сумерки. Кажется, дымка здорово уплотнилась по сравнению со вчерашним днём. Тяжёлый туман лип к окну, давая понять, что обосновался он тут надолго, и рассвет не сможет его прогнать. Впрочем, кажется, солнце уже встало; но поручиться за это я не мог. Выстывшая и отсыревшая за ночь комната напоминала пещеру.

— Ну, Ставр, — пробормотал я, разглядывая серые клубы, в которых чудились некие неясные тени. — Хотел бы я тебе это припомнить, да только не верится, что это развлечения у тебя такие.

— Ты с кем разговариваешь? — раздался любопытный голос из-под кровати. — Помолиться решил? Или, никак, богов видишь? — хихикнул он.

— Я вообще много чего вижу, — я вздохнул и принялся одеваться. День предстоял насыщенный и тяжёлый.

Генрих сидел на любимом месте с тетрадкой, в которой что-то черкал.

— А, привет, — улыбнулся он мне, жутко сияя в темноте зелёным пламенем глаз. — Ну, как?

— Сегодня будем искать вход, — я пожал плечами и присел на лавку напротив лича.

— Не получилось, — вздохнул он. — В общем, это было предсказуемо.

— Да нет, наоборот, получилось, — я хмыкнул. — Ставр сказал, что туда влез какой-то человек, а поломанное смертным только смертный может исправить. Боги вмешиваться не имеют права.

— Ставр? — переспросил доманец.

— Наш бог огня. То есть, мой покровитель, — пояснил я. — Он всё-таки явился в мой сон. Рассказал много интересного. В кургане точно похоронен Каюш, только он не был богом. Был человеком чужой веры, который сумел у кого-то из своих богов украсть силы. Впрочем, не всё так плохо. Ставр уверен, что разбудить это существо у человека бы не получилось.

— Ну, уже что-то. Надеюсь, ты возьмёшь меня с собой под землю? Страсть как интересно, — бесхитростно улыбнулся некромант.

— Хочешь — пойдём. Только ты же не боец, а учёный.

— Ну, учёный-то учёный, только, сам понимаешь, опыт никуда не денешь, — он ухмыльнулся донельзя злорадно. — Я убивать не люблю, возражаю против убийства женщин и детей, против издевательств над пленными, но это не значит, что я не умею сражаться.

— Ладно, ладно, верю, — я поднял руки. — Пойдём вместе. Всё лучше, когда кто-то прикрывает спину. Да и веселее; не люблю я подземелья.

— Тут я с тобой соглашусь, — вздохнул он. — Ну, давай позавтракаем, и пойдём.


Нам очень не хотелось ломиться напрямик. Кто бы там ни лежал в этом кургане, ему вряд ли понравится, если гости посыплются на голову. Поэтому для начала было решено поискать обходные пути; ведь как-то же попал тот неудачник несколько сотен лет назад в чрево холма!

В общем-то, поисками занимался Генрих; от меня в этом вопросе пользы было немного. И, несмотря на все наши сомнения, поиски увенчались успехом. Почти у самого подножия холма, под корнями чахлых берёз, обнаружилась искомая близкая полость.

— Только как мы внутрь попадём? Надо было лопаты взять, — вздохнул Фельдштейн.

— Ничего, без них как-нибудь. Копать у меня сейчас, честно говоря, настроения нет. Ткни пальцем, где эта дырка? Конечно, будь я земляком, было бы куда проще. Но справиться должен.

Я опустился на колени возле предполагаемой дыры, упёрся в землю ладонями и навалился на них всем весом. Доманец наблюдал с искренним любопытством, но вопросов под руку не задавал; видимо, и сам не любил, когда его отвлекают от работы, и понимал, что окружающим это может быть не менее неприятно.

Земля была сырая, поэтому поначалу дело шло тяжело. Но я поднажал, и почва под моими ладонями начала стремительно обугливаться. Чёрное пятно расползлось до полусажени в диаметре, и я решил, что этого довольно. Теперь оставалось только дорыться до полости.

Я прикрыл глаза, сосредоточившись на контроле пламени. Земля высыхала, обугливалась, превращалась в золу, потом — в лёгкий серый пепел. Да уж, куда проще было бы, будь я земляком. А так… Почва активно сопротивлялась столь жестокому вторжению, и провозился я больше часа. Впрочем, "провозился" — образное выражение. За это время я, считай, ни разу не шевельнулся, так и стоял на четвереньках, упёршись ладонями в землю. Ужасно затекли и руки, и ноги, и спина. Но, главное, цель была достигнута: с тихим шорохом облачко пепла, остатков золы и земли осело на дно. Внушительных размеров дыра вела в низкий земляной коридор.

— Ну что, не-мёртвый? Поползли потихоньку, — вздохнул я, спрыгивая вниз и зажигая огни Ставра. В подземелье сразу стало как-то уютнее, хотя идти тут всё равно предстояло в полусогнутом состоянии.

Стараясь не поднимать резкими движениями пепел с земли, следом за мной спустился лич.

— Надо же, как тут здорово всё сохранилось, — присвистнул он. — За столько лет давно уже должно было обрушиться.

— Боги делали, — я хмыкнул. — Не люди. Так что вряд ли эти стены когда-нибудь обрушатся без вмешательства извне. Ты лучше скажи, откуда смертью сильнее тянет?

— Оттуда, — он уверенно махнул вперёд, в сторону середины кургана. — Там тупик сзади, достаточно недалеко. Пойдём?

— Пойдём потихоньку, — я согласно кивнул, и мы, согнувшись в три погибели, побрели по подземному коридору. Он был низкий, но довольно широкий, что позволяло двигаться рядом. — Тут далеко, ты не чувствуешь?

— Вообще, насколько я могу судить, подземелье достаточно небольшое. Пара поворотов, и мы выберемся в центральную камеру.

Оставшийся путь проделали в напряжённой тишине, вслушиваясь в шорохи. Их, впрочем, было немного. Позади, по краям проделанной мной норы, осыпались тонкие струйки земли. Где-то скреблось неизвестное мелкое животное. В общем-то, всё.

Воздух был затхлый, сырой, застоявшийся. Впрочем, чего ещё можно ждать от подземелья, запечатанного столько времени? Однако стены и пол сухие, несмотря на близость болота; их хранила сила создателей подземелья.

Через пару обещанных поворотов мы действительно вышли в центральную камеру. Тут можно было стоять в полный рост, не цепляясь макушкой за потолок. Я машинально отряхнул шинель, оглядываясь по сторонам. Огни Ставра затапливали тесную комнатушку жизнерадостным тёплым светом.

Внушительная каменная плита точно посередине, на которой — нечто, накрытое белой тканью, ничуть не тронутой временем. Под тканью рельефно выделялись очертания тела в доспехах. Проход располагался в центре одной из стен, в углах торчали этажерки, заставленные всевозможной утварью и древними предметами обихода, выглядящими почти как новые. Здесь даже пыли почти не было; как будто не тысячи лет прошли с момента захоронения, а всего пара месяцев. Впрочем, это, наверное, объяснялось сыростью воздуха — откуда тут пыли-то взяться? Вот гниль да, она бы чувствовала себя тут вольготно. Правда, до этих мест она тоже не добралась.

— Я вижу ещё три коридора, — обернулся я к точно так же озирающемуся и отряхивающемуся доманцу. — Пойдём проверять?

— Насколько я могу судить, два из них затоплены, а третий тоже оканчивается тупиком. Так что, что бы мы ни искали, оно всё-таки здесь. Правда, я не чувствую тут ничего не-мёртвого.

— Так, а я, кажется, нашёл воришку, — хмыкнул я, когда начал обходить каменное возвышение в центре. С противоположной стороны плиты, сжавшись в комочек, лежал совсем высохший скелет в ошмётках истлевшей одежды, вид которой уже невозможно было определить.

— Называется, не лезь, куда не просят, — прокомментировал Генрих, обходя возвышение с другой стороны и тоже останавливаясь возле останков. — Обрати внимание; всё, что было тут похоронено, выглядит совершенно новым. Готов спорить, что, если заглянуть под простыню, мы обнаружим вполне себе целое, и даже свежее тело без малейших следов разложения.

— Спорить не придётся, я того же мнения, — я опустился рядом со скелетом на корточки, разглядывая его, но не дотрагиваясь. — Мне другое интересно. Если он сюда сумел попасть, отчего он не вышел там же, где вошёл? Ты не видишь никаких следов насильственной смерти?

— Сложно определить. Особенно если рана была на животе, — пожал плечами Фельдштейн. — А так, на чутье, я не могу определить, отчего он умер. Ошмётки страха есть, но это понятно. Одно могу сказать: если его и убили, умер он быстро, и ничего понять не успел. Похоже, кстати, он что-то к себе прижимает. Будем вытаскивать?

— Погоди. Давай сначала подумаем. Он влез сюда, что-то нарушил. Вроде бы никаких повреждений нет, покойник выглядит нетронутым. Тогда почему начались эти безобразия со снами? Ты чувствуешь дух этого вторженца?

— Одно могу сказать точно, с миром он не упокоился, — невесело хмыкнул лич. — А вот понять, где он сейчас, я не могу.

— Это очень плохо?

— Это нормально. Духов далеко не всегда можно обнаружить, даже если они поблизости. Уйдёт он в землю, и привет.

— Ладно. Всё равно других вариантов, кроме потрошения скелета, у нас нет, — решил я. — Как бы только сделать это поосторожнее?

— Осторожничать, полагаю, не стоит; хуже ему точно не будет, — доманец насмешливо фыркнул. — А вот хвататься за то, что он так трепетно сжимает, я бы не спешил. Не просто же так он умер и усох? У тебя, случайно, пинцета нет?

— Увы, — я развёл руками. — Давай так, — я аккуратно потянул за малую берцовую кость, и остался с ней в руках. Некромант снова хмыкнул, забрал у меня кость и осторожно попробовал на прочность. От лёгкого нажатия она, вроде бы, ломаться не спешила, а сильнее Генрих давить не стал.

— Ну, он напортачил, он нам и поможет, — Фельдштейн потянул большую берцовую кость, и она тоже осталась у него в руке. — Вот и пинцет.

Я вздохнул, мысленно попросив у бедолаги, а заодно — у богов, прощения, и вооружился таким же "пинцетом" из другой голени. Мы честно старались разбирать скелет аккуратно, чтобы не повредить хрупкие косточки.

Тускло поблёскивающий между косточек предмет был зажат в ладонях покойного, прижатых к животу. Здесь пришлось немало повозиться, но, наконец, старые кости выпустили из плена тяжёлую серебряную печатку. Генрих взял косточку потоньше и аккуратно подцепил печатку, поднимая над полом и разглядывая. Массивное кольцо было испещрено тонкой вязью, явно несущей не только декоративную нагрузку.

— Похоже на письмена одного из южных народов. Ну, во всяком случае, на вид, — подтвердил мои мысли доманец. — Правда, толку с этого знания никакого. Однако, желания прикоснуться и, паче того, примерить, эта штучка не вызывает. А у тебя как?

— Знаешь, даже если бы не специфические декорации, я бы десять раз подумал, стоит или не стоит цеплять на себя кольцо с непонятными надписями, да ещё и серебряное.

— Пожалуй, соглашусь. К тому же, мне кажется, исходит что-то такое… нехорошее от этой цацки. Впрочем, вот за это уже не поручусь; может, как ты выразился, декорации на нервы действуют. Я почти уверен, что печатка принадлежала этому парню, — он кивнул на тело. — Вернём?

— Тебе так не терпится на него взглянуть? — я хмыкнул. Делать этого не хотелось, но я понимал правоту Генриха — кольцо нужно вернуть на причитающееся ему место.

Положив печатку обратно на пол, Фельдштейн вооружился "пинцетом". Так же в четыре руки, избегая прикосновений даже к ткани, мы осторожно приподняли её за углы и бережно стянули к коленям.

Жутко выглядел этот покойник. Так, будто и не покойник он вовсе. И броня на нём была странная.

— Какая кольчужка странная, — иронично хмыкнул доманец. Эк у нас с ним мысли сходятся.

— Да уж. Слабо сказано!

Кольчужкой это одеяние назвать было трудно. Нечто вроде комбинезона из металлически поблёскивающей ткани, змеиной чешуёй обтягивающего крепкое тело. На ткани — ну, или же, на незаметных с первого взгляда ремнях, — крепились сегментные щитки из тускло-сизого материала, чем-то напоминающего по виду алюминий, только отдающим в синеву. На груди, плечах, сложенных руках, животе, бёдрах, коленях, пластины срастались, образовывая полный панцирь. На голове воина был надет шлем из того же тусклого металла, а лицо закрывал щиток из прозрачного материала, напоминающего стекло.

— Не тянет он на покойника двухтысячелетней давности, — нервно пробормотал я.

— М-да, и перстенёчек некуда совать, — мрачно поддержал меня Генрих. — Смотри, у него руки в перчатках, под стать одежде. Конечно, печатка не маленькая, но на палец не налезет.

— Слушай, Генрих, — медленно проговорил я, разглядывая сложенные на груди руки мертвеца. — Ты ничего необычного в этом мертвеце не видишь?

— В нём всё необычное, так что давай не играть в загадки.

— У него по четыре пальца на руках. Только это ещё не всё. В его пальцах явно на один сустав больше, чем у нас с тобой. Да и физиономия, прямо скажем…

— И-и? — протянул лич. — Что из этого следует? Вообще, уродцы всякие бывают, — с сомнением протянул он, скорее, пытаясь убедить себя, чем поспорить со мной.

— Уродцы-то бывают. Да только он на уродца не похож. Ладно, может, бог, у которого он силу отобрал, выглядел отлично от людей, и эта сила его вот так изменила? — поморщился я, пристально разглядывая наряд покойного. Откуда-то же это кольцо воришка снял? Отчаянный был малый. Или непроходимо тупой. Я бы точно не полез что-то с такого трупа снимать.

— Предположим. Да только наряда его это не объясняет. И чёрт с ней, с цветовой гаммой и материалами. Фасон уж больно необычный. Сколько помню историю, ничего подобного там не было. Парень был большой оригинал! Может, у него кольцо на ноге было? — весело фыркнул не-мёртвый, приподнимая покрывало и разглядывая нижние конечности. — Нет, увы. Ноги у него, насколько я могу судить, обыкновенные. По крайней мере, голые пальцы из обуви не торчат.

— Посмотри-ка, а вот сюда этот перстень не подойдёт? — на груди мертвеца, примерно над сердцем, почти на стыке двух накладок, имелось едва заметное прямоугольное углубление с плавными краями. Такое, что обнаружить его проще всего было на ощупь; я заметил его совершенно случайно.

— Куда? — тут же оживился Генрих, оставляя ноги покойника в покое и возвращаясь к изголовью. Я молча указал пальцем на углубление. Доманец склонился над ним, чуть ли не обнюхивая, несколько секунд внимательно разглядывал, после чего выпрямился и пожал плечами. — Вообще, по размеру подходит. Зачем оно тут только, непонятно… Ну, нам же никто не мешает попробовать?

Лич аккуратно подобрал с пола колечко и медленно опустил его печатью в углубление. Кольцо встало весьма аккуратно, но ничего не изменилось. Мой напарник по археологическим изысканиям убрал косточку, которой придерживал кольцо.

— Хм. Конечно, по размеру оно подходит, но не совсем понятно, за каким лешим оно тут нужно? — вздохнул я. — Знаешь, такое неприятное ощущение…

— Что? Какое-то предчувствие? — заинтересовался некромант.

— Нет, — я снова вздохнул, оглядываясь. — Хуже. Я чувствую себя сейчас полным идиотом, — я поморщился. — Два опытных чародея, пытающиеся решить трудную серьёзную проблему, связанную с гибелью людей — это я могу понять. Но вот делать это в каком-то забытом богами кургане посредством тыканья непонятному покойнику во все места кольцом неизвестного происхождения… Бред какой-то, извини уж.

— Кхм, — доманец заметно смутился. — Да, действительно. Но других-то идей всё равно нет!

— Есть. Пойдём отсюда, — я хмыкнул, бросил до сих пор зажатые в руке кости к остальному скелету и, отряхнув руки, двинулся к выходу.

— И ты думаешь, это поможет?

— Есть один весьма действенный и универсальный способ борьбы с подобными наваждениями. И он меня пока ещё ни разу не подводил, — мы быстро добрались до дыры, через которую попали внутрь. Я подсадил Фельдштейна, он подал мне руку сверху, помогая выбраться.

— Ну, рассказывай свой способ, — подбодрил меня спутник, с видимым удовольствием оглядываясь. После подземелья даже болотистая равнина вокруг не казалась столь уж унылой.

— Я лучше покажу, — присев на корточки возле дыры, я не мудрствуя лукаво запустил в пролом волну белого огня — площадное заклинание, предназначенное для полной зачистки участков местности. От здания, по которому прошлось это пламя, остаётся лишь груда спёкшегося шлака; оно плавит даже камень. Чары, на которые способны единицы; почти на пределе моих сил.

Из пролома дохнуло жаром и серым дымом, пахнущим горячим железом. Доманец от неожиданности шарахнулся от дыры, отскочив эдак на сажень.

Я поднялся на ноги, глядя на пляшущие внизу отсветы пламени. Бросил взгляд на холм, неторопливо доставая из кармана пачку папирос. С удовольствием закурил. Гореть кургану предстояло ещё минут десять, поэтому спешить с уходом не стоило.

— Будешь? — я обернулся к ошарашенному Генриху, предлагая ему пачку.

— Нет, спасибо, — он тряхнул белобрысой головой. — Слушай, а ты уверен? Ну, что сработает? — он кивнул на дышащий жаром провал.

— Как сказать, — задумчиво протянул я. — Давай чуть в сторону отойдём, а то скоро из дырки содержимое кургана может попереть, когда он оседать будет, — я за рукав оттянул некроманта ещё на полторы сажени от провала, вбок. — Не то чтобы полностью уверен, но до сих пор этот способ меня ещё ни разу не подводил.

— Но… там же… божественные силы, и всё такое…

— Генрих, вот ты вроде взрослый человек, а в сказки веришь, — вздохнул я.

— Какие сказки? Но… Ведь… Ты же сам говорил, что тебе бог привиделся… и всё такое…

— А причём тут это? Ну, привиделся. Драться с богом я бы, пожалуй, и не стал — бессмысленно. А наложенные богами чары отличаются от человеческих только силой и долговременностью. Но и те, и другие великолепно горят. Вот ты знаешь, почему с вашим братом — имею в виду высшую нежить — лучше всего боремся именно мы, огневики?

— Работаете быстро, — хмыкнул уже взявший себя в руки Фельдштейн.

— И это тоже. Но самое главное — тело, насыщенное хоть сколько угодно мощными чарами, прекрасно горит. А воскресить горсть пепла неспособен ни один хоть тысячу раз могущественный некромант; тут не воскрешать надо, а из подручных средств создавать новое. Сам понимаешь, в наши дни способных на это нет. Я сомневаюсь, что этот парень, — я кивнул на курган, — был настолько огнеупорный. А даже если и настолько… вероятность того, что он сумеет выбраться, будучи вплавленным в кусок шлака, стремится к нулю. Нет тела — нет дела, как любил говорить один мой знакомый мастер-огневик. А все эти кольца, головоломки, игла в яйце… Это только в сказках работает.

— Кхм, — смущённо кашлянул он. — Логично, что я могу сказать. А я как-то и не подумал, что так можно.

— Можно как угодно, если результат получается нужный. Ну, разумеется, "как угодно" — в пределах того, что позволяет твоя честь и совесть. Тому бедолаге, который случайно влез в курган, хуже от огня не будет. Наоборот, он обретёт свободу — у нас же принято сжигать мертвецов.

Гулкий звук, похожий на чей-то тяжёлый громкий стон, прокатился над болотом, вырвавшись из дыры. Генрих дёрнулся, заозирался; но, увидев, что я лишь вздрогнул от неожиданности, но с места не трогаюсь, заметно успокоился.

— А это что было? Умирает этот… Каюш?

— Нет. Просто курган оседает, — хмыкнул я. Будто в ответ на мои слова земля под ногами едва ощутимо вздрогнула, из дыры вырвалась мощная струя раскалённого воздуха. Тяжёлые брызги расплавленного камня, вынесенные ей, с шипением осели на землю, некоторые долетели и до воды. Очертания холма стали менее аккуратными, ощутимо перекосились некоторые деревья. Но, в общем-то, больше о произошедшем ничто не напоминало.

— Вот и всё. Теперь можно идти, — я испепелил уже второй окурок.

— И как у вас так получается! С одной стороны, вроде с нечистью дружите, с богами запанибрата. А с другой — такой насквозь практично-материалистичный подход… Ну, я про сказки и всё такое.

— Ничего сложного, — не удержался от смеха я. — У нас просто сказки разные, и всё.

— Наверное, ты прав. Жалко всё-таки, — вздохнул некромант. Поймав мой недоумённый взгляд, пояснил. — Там же столько интересного было! Броня эта странная, да и вообще — потеря для археологии. Такая находка была бы!

— Некоторым находкам лучше не быть найденными, — я пожал плечами. — И вот тебе ещё один плюс моего варианта решения проблемы: эта история здесь уже точно не повторится, и больше никакой невезучий идиот в курган не влезет. Ты лучше придумай, что ты Службе будешь рассказывать.

— Ты настолько уверен, что они сюда нагрянут?

— Не заметить применения магии такого уровня, какую применил сейчас я, достаточно сложно. Тем более, посреди болота. Так что готовься, к вечеру они точно будут здесь.


Слова мои оказались пророческими. Стреколёт со службистами опустился в деревне действительно к вечеру. Перепуганные таким странным явлением жители заперлись в домах, однако, когда из страшной машины вышли вполне живые люди, рискнули даже проявить любопытство.

Проторчали в деревне мы вместе с ними ещё почти три дня. К Фельдштейну по понятным причинам сначала отнеслись очень неприязненно, но его явная готовность к сотрудничеству и так удивившая меня непохожесть на всех остальных не-мёртвых коллег смягчили отношение командовавшего прибывшими службистами подмастерья-менталиста.

А уж когда на второй день прибыл телепортом мой старый знакомый, Озерский, стало понятно, что ничего совсем уж страшного некроманту не грозит. Более того, личность его была подтверждена, да и специалистом он оказался весьма известным и ценным, так что можно было за него не беспокоиться.

Гораздо большую тревогу вызывали жители Желтушек, причём и у службистов тоже. Но прогноз по их адаптации к реальному миру был вполне оптимистичный.

С Озерским прибыл какой-то достаточно молодой оракул, и мы втроём прогулялись до кургана. Ни менталист, ни его подчинённый не нашли причин для беспокойства. Так что я был похвален за хорошее (пусть и радикальное) решение проблемы. Хотя Кривое Озеро Мирослав мне не припомнить не смог, и полдня ещё подшучивал надо мной на эту тему; но, отдать ему должное, делал это беззлобно и искренне.

Тень, обрадовавшийся вновь обретённой свободе перемещения, тут же куда-то слинял. Вернулся где-то через сутки, радостный и взбудораженный — прощаться. Из его сумбурных объяснений я понял, что он нашёл способ вернуться домой.

На третий же день, где-то после полудня, после заполнения всех бланков и дачи всех показаний, по приказу всё того же Озерского (судя по всему, застрявшего на болотах ещё на неделю минимум) меня стреколётом подбросили до окраины болота. Мне, по примеру тени, тоже пора было домой.

До Приасска я добирался от Желтушкиной топи совсем уж долго. Дороги тут, по-хорошему, было пара дней, но то и дело приходилось останавливаться. То в одной мелкой деревушке мы две недели выслеживали вместе с местными мужиками не в меру хитрое и осторожное умёртвие, то подвозивший меня водитель попросил помочь, услышав о специальности, и мне вновь пришлось поработать сварщиком.


Загрузка...