Порвали парус

Глава 1

Я вернулся в свой отдел по противодействию и сдерживанию, но Мещерский явился вечером того же дня, охрана осталась в коридоре, а он сел напротив меня в кабинете и прямо посмотрел в глаза.

– Владимир Алексеевич, научные изыскания придется на время в сторону…

– Какие изыскания, – ответил я устало. – Смотрим, как успеть создать вакцину… Дней остается все меньше!

Он остановил меня жестом.

– Этим сейчас занимаются по всему миру. Тысячи, сотни тысяч ученых в сотнях тысяч лабораторий. У нас же с вами несколько другая задача.

– Слушаю, – сказал я сдержанно.

– Как вы в прошлый раз сказали, – напомнил он, – нужно срочно отыскать тех, кто выпустил в мир эту мерзость. Это самые опасные преступники, которых знала история!

– История еще не то узнает, – сказал я пророчески. – Но вы правы, их нужно отыскать как можно скорее. Даже не за то, что сделали…

– Владимир Алексеевич?

– А чтобы, – пояснил я, – не дать им сделать еще больше.

– О большем даже подумать страшно, – сказал он. – Наши службы мониторят по всему миру, как и штатовские, однако никаких зацепок. Преступники готовились явно не один год.

– Такой вирус на коленке не создать, – согласился я. – Это не простенькая чума, что бьет всех подряд. Знаете, лучше резко сузить поиск, будет шансов больше.

– Сузить…. В каком направлении?

– Стоит попробовать искать по принципу, – сказал я, – кому выгодно?

– И кому?

Я сдвинул плечами.

– Смотря какая выгода. Есть эмоциональная, это когда любая материальная выгода пошла на хрен, нам лишь бы досадить врагу!.. Человек готов всем пожертвовать, только бы, к примеру, отомстить. Однако…

– Ну-ну?

– Вирус за полчаса не сделать, – напомнил я. – А желание отомстить со временем стихает. Тем более если нужно затратить массу сил, времени, денег, да еще и рискнуть оказаться в списке разыскиваемых преступников.

Он кивнул.

– Все верно. А другой вид выгоды?

– Экономический?.. – спросил я. – Трудно сказать, все-таки негритянское население не владело какими-то особыми богатствами. Это не евреи, хотя некоторая часть негритянского населения приняла иудаизм…

– Что, правда?

– Правда, – подтвердил я, – только евреи как-то не сильно радуются таким собратьям. Ортодоксы вообще протестуют, а это редкий случай, когда их молча поддерживают даже коммунисты Израиля. Почему-то. Может быть, хотят убрать негров по каким-то другим причинам?.. Давайте, предлагайте версии.

– А если какая-то группа, – сказал он, – или даже партия вроде «Белого Братства»? Или движения? Таких немало…

– Это низший класс, – напомнил я. – Среди них нет даже с высшим образованием… или почти нет, а чтобы создать такой вирус, нужно как минимум докторская степень и несколько лет кропотливой работы.

– Ненависть к чернокожим, – сказал он, – может подпитывать работу несколько лет.

– И даже всю жизнь, – согласился я. – Но что насчет образования?

Он покачал головой.

– Не припоминаю в этих организациях, а они все у нас на учете, крупных генетиков.

– Тогда будем искать в других местах, – ответил я.

– В каких?

– Еще не знаю. Но теперь ясно, где-то они есть.

Особенную активность насчет розыска ответственных за негритянскую чуму, непривычную для всегдашней невозмутимости и сдержанности, проявил Китай. Он сразу же выразил готовность предоставить все свои войска, хоть сухопутные, хоть морские и военно-воздушные, чтобы в зародыше ликвидировать все возможные угрозы такого плана.

Мещерский молча покачал головой, комментировать нечего, даже ему, не генетику, понятно, что генотип китайца изолирован почти так же, как генотип негра.

И если сумели создать генетическое оружие против чернокожих, то можно усовершенствовать этот же вирус, чтобы поражал только китайцев. Ну, еще и корейцев и вьетнамцев, если у них одна общая матрица.

Организация Гринпис предложила на свои средства вывозить чернокожих в Антарктиду и помещать в гигантские пещеры. Там их либо заморозят с целью размораживания после того, как найдут на вирус управу, либо просто предложат закрыться в гигантской подледной пещере в надежде, что в условиях антарктического климата вирус утратит силу.

Известный хирург Кристиан Даллези предложил делать лицам негритянского происхождения переливание крови от белых, что должно предохранить от вируса. Ученые проигнорировали шарлатана, но напрасно, и он успел заработать за несколько дней пару сот миллионов долларов, прежде чем авторитетные ученые объяснили, что переливание крови на генетическую карту влияния не окажет.

В прессе США появилось предположение, что это Китай создал негритянскую чуму, так как большинство предприятий ЮАР уже куплено китайским бизнесом, но разгул негритянской преступности очень уж осложнял ведение дел в ЮАР. Теперь же Китай фактически является хозяином южной оконечности Африканского континента.

Китай ответил резким протестом, выдвинул свой уже достаточно могучий флот и заявил, что отныне не позволит флоту США заходить в свои территориальные воды.

Англия тут же сообщила, что посылает свои войска, чтобы защитить остатки населения ЮАР от беспорядков и установить там законность и юрисдикцию ЮАР и только ЮАР.

Австралия заявила о подготовке батальона спецназа, что прибудет в Кейптаун и возьмет под охрану жизненно важные объекты.

Предположение, что атака направлена только на негров, оказалось слишком благостным. Со всех концов света начали поступать подтверждения, что вирус смотрит, как в том анекдоте, не на паспорт, а просматривает ДНК, и если находит мишень в человеке, то все, тот обречен.

Таким образом под ударом оказались и те белые, которые на самом деле не белые, хотя и чернокожими их не назовешь, однако за грехи родителей ответили жизнями их дети, вплоть до тех, у кого негритянской крови оказалось едва на осьмушку.

Уцелели те, у кого от негров не больше шестнадцатой части, но все же медики предупредили, проклятый вирус, нарушая многое в организме, хотя и не убивает таких, однако обрекает на бесплодие, а многих еще и на импотенцию.

Мещерский, похудевший и с ввалившимися глазами, поднялся мне навстречу, крепко пожал руку и широким жестом указал на кресло.

– Прошу вас, Владимир Алексеевич. Рад вас видеть… Мне кажется, вечность уже не виделись?

– Да, – согласился я. – Со вчерашнего дня в самом деле вечность. Мир изменился за сутки больше, чем за прошлую тысячу лет.

– Кофе?

– Можно, – согласился я. – Кстати, моя команда кое-что раскопала. Возможно, это как раз по вирусу.

– Ох, – сказал он, – наконец-то. Позвольте, приглашу Бондаренко.

– Он в соседнем кабинете вашу помощницу клеит, – сказал я, – так что ему идти недолго, хоть и не хочется.

Он хмыкнул, нажал кнопку на коммутаторе. Через полминуты в кабинет вошел улыбающийся Бондаренко, но сразу присмирел под строгим взглядом полковника.

– Информация вообще-то неясная, – заговорил я, не обращая внимания на майора. – Есть сообщение, что военизированные группы курпаззи, это одно из исламских братств, обнаружили в лесах ЮАР некие лаборатории. Да, там есть и леса… Сперва обрадовались, решили, что там делают кокаин, но оказалось что-то совсем непонятное, озлились, половину перебили, а оставшихся пока насилуют и предлагают проклятым неверным отдать за хороший выкуп.

Бондаренко сел, спросил с ходу:

– А зачем половину перебили?

– Простые люди, – сказал я, – по-простому бывают сметливыми. Понимают, за простых охранников и всяких подсобных рабочих много не взять, а тех еще и охранять надо лучше, чем простых ученых в белых халатах…

– Да, – согласился Мещерский, – те могли попытаться удрать или организовать отпор. Продолжайте, Владимир Алексеевич.

– И цены разные, – вставил Бондаренко цинично. – Охранник ничего не стоит, а вот ученый… Я бы за вас, Владимир Алексеевич, сто долларов бы точно отдал! Даже сто десять. Из своего кармана причем, если родное государство пожлобится.

– Учту при распределении премии, – пообещал Мещерский. – Что известно еще?

– Пока только это, – ответил я. – Работаем. Собираем крохи информации, пытаемся склеивать в картинку.

– А потом? – спросил Бондаренко. – Как и в Норвегии, дадим слово товарищу Кремневу, как предлагал товарищ Маяковский?

– Да, – сказал я, – но если понадобится не только всех перебить и всех сжечь, то придется и нам пошевелить лапками.

Бондаренко сделал большие глаза.

– Правда? А я думал, что вы как раз по части все сжечь, взорвать, перебить, разрушить! Слух о вас идет по всей Руси Великой! Хоть и в рамках только нашего отдела.

Я отмахнулся.

– Что даже упоминать такие мелочи?.. Доктор наук может все то же, что и простой укладчик асфальта, но тот вряд ли сумет подменить доктора… Мы постараемся сперва разобраться. Если там специалисты, что создали этот вирус, нужно захватить живыми. Если удастся узнать, как повернуть процесс вспять…

– Это как?

– Быстро сделать контрвирус, – пояснил я, – который сможет нейтрализовать действие первого.

Мещерский помалкивал, слушает обоих, а Бондаренко, еще не остывший от пикапства, сказал бодро:

– Треть афроафриканцев по свету уже померла. Еще треть заражена. Надеетесь спасти оставшихся?

Я покачал головой.

– Если честно, шансов мало. Можем не успеть. Но важно понять, как это было сделано. И создать контрвирус, который не даст уничтожить другие расы подобным образом.

Мещерский проговорил тяжелым голосом:

– А вот о таком даже подумать страшно. Если это расист, а на это похоже, то сперва негров, потом арабов, турков, а там и до Бондаренко дойдет…

– Ему бояться не стоит, – сказал я успокаивающе, – евреи погибнут еще раньше, вместе с арабами. У них отец один… Авраам, тот самый!.. Это все равно что попытаться перебить генетическим оружием русских, не затронув украинцев, белорусов, поляков, чехов и прочих славян, а также немцев, что ассимилировали пруссов и Пруссию, там жили полабские славяне, и теперь все немцы по крови на три четверти славяне.

Мещерский сказал мирно:

– Мы ему заменим паспорт.

Бондаренко огрызнулся:

– У нормального еврея по меньшей мере три паспорта и четыре вида на жительство! Но вирус совсем дурак неграмотный, даже не смотрит на подданство!

– А как же, – заверил я. – Это же высокотехничный вирус!.. Не какой-то самозародившийся в африканском болоте.

Мещерский что-то раздумывал, а Бондаренко твердо и ясно посмотрел мне в глаза.

– Владимир Алексеевич, если что, я в группе!

Я подумал, посмотрел на карту, высветилась на стене, хотя на самом деле смотрю на нее и по-своему.

– Думаю, полетим прямым рейсом. Без всяких дипломатических паспортов и разрешений. Сейчас в мире хаос, чрезвычайное положение действует без всякого объявления.

– Кое-где уже объявили, – напомнил Бондаренко. – Силовые структуры радостно взгыгыкнули и все, до чего могли дотянуться, взяли под свой материнский контроль. Ласковый, но жесткий.

Я посмотрел на него с осуждением.

– Вам не нравится?

– А вам? – ответил он с вызовом.

– Нет, – ответил я честно. – Мне и утром вставать по будильнику никогда не нравилось, но я поднимался и тащился в ванную чистить зубы.

– То другое дело, – сказал он с неудовольствием.

– А вы либерал, батенька, – заметил я. – В баймах играете за Темных? За пиратов, разбойников и прочих свободных демократов? Но, если по уму, все-таки лучше военное положение, чем банды мародеров, что ринулись грабить опустевшие города, заодно убивая всех, кто там выжил. Хотя это свобода и настоящая демократия, когда в самом деле правит сам народ, тупой и злобный.

Он сказал с высокомерием:

– Владимир Алексеевич, это я так, по привычке вечно брюзжащего интеллигента, которому все должны. Я так часто работаю под прикрытием, что уже и не помню, на чьей я стороне!

– Если не осуждать власть, – заметил я, – то вроде бы и не духовно развитый?

– Вот-вот! А кто из нас не жаждет выглядеть утонченным и как бы умным?

Мещерский кивнул мне в его сторону.

– Владимир Алексеевич, а может быть… не дожидаясь вируса, нам самим его того… в топку? Спишем на вирус.

– Нельзя, – сказал я. – Кому тогда бегать за кофе и булочками? Мы все в работе, работе…

– Как не интеллигентно и не духовно, – проворчал Бондаренко обиженно.

– Ему лишь бы не работать, – согласился Мещерский. – Настоящий интеллигент! Не работать, зато критиковать тех, кто работает. Это так одухотворенно и либерально-оппозиционно… Иногда я сам ему завидую. Как там у того профессора: а не бросить ли все и не поехать жить в тот Урюпинск?..

Бондаренко сказал совсем уже печально:

– Вот поеду с вами в ЮАР, а там сам убьюсь о дерево, чтоб вам стало стыдно!

Мещерский заметил ровно:

– Ему не станет.

– Тогда не убьюсь, – решил Бондаренко. – Когда летим?

Я сказал в затруднении:

– Возможно, Аркадий Валентинович вас не отпустит. Вы ценный кадр, а там вдруг муха цеце боднет, сразу ласты склеите, а это такой урон для сокращающегося человечества! К тому же у вас вдруг еще и негритянский паспорт, будете под угрозой вообще вдвойне… Аркадий Валентинович?

Мещерский, что все это время над чем-то раздумывал и прислушивался к голосу, жужжащему из его уха, сказал медленно:

– Информации для акций недостаточно, однако… мы прижаты к стенке сроками. К тому же, возможно, что-то раскопаете там на месте.

Бондаренко сказал торопливо:

– Да и все равно мы обязаны истреблять любых террористов!.. Нет под рукой глобальных – ударим полуглобальных или четверть глобальных! Пусть не ходят по нашей улице.

Я слушал их, одновременно просматривая сеть, слушая телефонные переговоры, вздрогнул, сказал быстро:

– Аркадий Валентинович, время… позвольте связаться из вашего кабинета?

Он сказал настороженно:

– Если это не нарушит протокол безопасности…

– Гарантирую, – ответил я, Бондаренко затих и отодвинулся, а я взглянул на экран против стола Мещерского, подвигал пальцами, что было видно и Бондаренко, хотя соединение идет на другом уровне, и на экране появилось лицо принца Касима.

Он в удивлении и настороженности отодвинулся от экрана.

– Что?.. Мистер, мистер… Как вы…

– Лавроноф, – напомнил я. – Ваше высочество, мы с вами говорили насчет некоторых особенностей жизни в новом времени.

Глава 2

Он кивнул, но взгляд оставался настороженным. Я не видел его рук под столешницей, но, судя по сокращению мышц лица, он старательно жмет какие-то кнопки.

– Да-да, – ответил он, – ваша информация пришлась как нельзя кстати… Бахрияр из Керушиди оказался засланным к нам агентом…

– Рад, что подтвердилось, – сказал я.

Он кивнул, уже приходя в себя, взгляд стал острым.

– Мистер Лавроноф?

Я понизил голос:

– Дело не в тех запасах химического оружия, из-за которых Штаты вторглись в Ирак и Ливию, а потом требовали свержения Асада в Сирии. На самом деле опасность была намного выше…

Он насторожился.

– А можно подробнее?

– Среди запасов химического и бактериологического оружия, – сказал я, – старого образца, так сказать, могли быть более совершенные, разработанные в последние годы, а могло быть нечто такое, что уничтожит все население Земли…

Я видел, как насторожились Мещерский и Бондаренко, но принц их не видит из-за ракурса камеры, спросил с недоверием:

– Но могло и не быть?

– Вот-вот, – сказал я, – вы говорите совершенно правильно! Даже удивительно, что вы еще не президент… Не смущайтесь, руководители разведок часто становились во главе стран, когда требовалось спасти… Когда рухнул СССР, Азербайджан возглавил глава азербайджанского КГБ Алиев, в Грузии – глава грузинского КГБ Шеварднадзе…

Он добавил с улыбкой:

– В России Путин…

– Именно, – сказал я. – Так вот из-за того, что запасы оружия в Ираке, Ливии, Сирии и других арабских странах остаются тайной, это абсолютно неприемлемо в нынешних условиях. Подчеркиваю, это не злая воля Запада, это необходимость. Созданный у вас вирус может уничтожить не только Арабские Эмираты, но и соседние страны. Хотя его создают для того, чтобы провести в Европу и там выпустить на волю.

Он произнес несколько хмуро:

– Но у нас, насколько знаю, такие работы не ведутся.

– В трех местах, – сказал я с сочувствием, – они близки к завершающей стадии. Не говоря о двух десятках других, где запрещенные работы пока на разных стадиях.

Он дернулся, глаза стали огромные.

– Быть того не…

– Позвольте, – сказал я, – покажу?

– Да, конечно…

Я задержал палец над тачпадом.

– Сейчас все покажу. Но только…

– Слушаю?

– Но только, – повторил я, – после этого вы должны начать немедленно. В одном месте работу уже закончили, начинается погрузка!

Он поморщился, сказал нехотя:

– Полагаете, тут же перепрячем? Нет, мы не настолько желаем ослабить Запад, чтобы рисковать своим народом. Я готов, открывайте карты.

Я покачал головой.

– Сперва соберите отряд. Как только выедете, укажу адрес. Это не то чтобы не доверял вам лично, но в вашем окружении могут быть еще крысы, а утечка сведений чревата. Полаю, вы тоже не хотели бы прибыть к моменту, когда оттуда все разбегутся и даже вывезут оборудование.

– Отряд будет готов через две минуты, – ответил он. – Я как раз проверяю боеготовность спецназа Эмирата.

– Тогда пусть все отключат мобильники, – посоветовал я. – Выезжайте, там охрана из восьми человек. Вооружены только легким стрелковым оружием.

Он кивнул, сказал быстро:

– Сейчас в готовности, уже с работающими моторами, три бронетранспортера и восемнадцать человек спецназа.

– Тогда в путь, – сказал я. – И поздравляю, ваше высочество!

– С чем?

– Вы вошли в элитную группу людей, – пояснил я, – что заботятся о всем человечестве. Перевернута новая страница в истории!

Когда экран погас, первым задвигался и вздохнул Бондаренко.

– Ну, доктор…

Я ответил скромно:

– Работаем. Нужно успеть погасить все в срочном пожарном, а потом уже можно и спокойнее, в рамках закона.

Мещерский заметил ровным голосом:

– Покой нам только снится… Но вы, доктор, продолжаете удивлять.

Я отмахнулся.

– Давайте о нашем вирусе. Полагаете, он создан под эгидой американских спецслужб?

Бондаренко вклинился:

– То, что это дело рук американских спецслужб, говорит еще и то, что там свои негры всех достали. Политика ассимиляции провалилась, уже все признали, только говорят в частных беседах, но молчат в прессе.

– А ущерб?

– Ущерб минимальный, – заверил он, – все-таки негры, как не показывай в кино их компьютерными гениями, блистают только в баскетболе и прочих высокоинтеллектуальных занятиях, а в реальности… посмотрите статистику!.. отличаются только в создании уличных банд, торговле наркотиками и беспорядками на улицах. Все белое население ждет прибытие вируса в Штаты, потому что с ним будет практически уничтожена вся преступность и наркоторговля.

– Ох-ох, – сказал Мещерский с неодобрением, – да вы, батенька, расист!

– Уничтожена не будет, – сказал я трезво, – перейдет в руки мексиканцев и цыган. Но все равно обществу станет легче.

В кабинет из коридора заглянул вполглаза Бронник.

– Можно к вам?..

– Можно, – ответил Мещерский. – Если отчет о деле сорок три готов.

– Все готово, – заверил Бронник. – Всю ночь писал!

Он сел рядом с Бондаренко, тот зевнул, потер кулаками усталые глаза.

– Теперь о неграх сложатся легенды, – буркнул он. – Тем более что Голливуд уже постарался.

– Как будто знал, – вставил Мещерский.

– Ну да, – сказал Бондаренко ядовито, – теперь все будем подгонять, что Штаты знали и давно готовили… Нужно воспользоваться моментом и повесить всех собак на Штаты!

Бронник напомнил:

– У них в фильмах все высшие гении науки – негры! Как и суперпрограммисты, и лучшие детективщики, и вообще все гении. Судя по Голливуду, у них негры и борьбу за независимость от проклятой Англии выиграли.

Бондаренко буркнул:

– Ты еще про негров за столом короля Артура скажи.

Бронник отмахнулся.

– Там просто Англия сопит и терпит, хотя только за такое надругательство должна была создать вирус… Ишь, Ланселот – негр, королева Гиневра – негритянка…

– В общем, – сказал Мещерский светло, – мы присутствуем при начале создания истории о самом великом и прекрасном народе во вселенной. Но весь этот наш стеб, хоть и оправданный, ни на шаг не приблизил к разгадке, где искать этих мерзавцев?.. Великий народ негры или нет, но истреблять нельзя никакой!

Все посерьезнели, а на лице Бондаренко появилось виноватое выражение.

– Извините, Аркадий Валентинович. Заносит, от усталости. Мозг, упорная скотинка, всячески увиливает от работы, а вот гы-гы для него самое лучшее время. Вы правы, но все-таки для такого серьезного поиска, когда ищем по всей планете, маловато данных.

– Да, – поддержал Бронник, – это не сексуального маньяка по району, где орудует только на одной-двух улицах. Профессор?

– Ищем, – буркнул я.

Мир занят сиюминутными проблемами, что всегда выглядят самими важными, и, конечно же, вообще-то не участвует в гонке к бессмертию, все-таки сперва нужно решить более неотложные вызовы, да и сил нет.

Но эта гонка идет, идет, идет, и темпы ее только нарастают. Основная борьба разворачивается между очень малой группой стран. Даже не стран, а кластеров, расположенных в США, Европе, России и Китае с Японией. Заняты этим также в Иране и ряде достаточно развитых стран, но у них практически нет шансов, а остальной мир даже не делает попыток.

Мнение так называемой общественности никого не интересует и в расчет не принимается. Люди сколько угодно могут заявлять, что бессмертие отвергают и никогда-никогда не согласятся стать ими, это не замедлит и не ускорит ход исследований ни на минуту.

Есть, правда, опасность, что первыми к нему могут прийти в отсталой стране с авторитарным режимом, который оправдывает любые свои действия мотивами выживания среди крупных враждебных государств. Шансы невелики, но все-таки такое возможно, ибо крупные государства с демократическими режимами могут тормозить сами свои же исследования соблюдением неких этических норм, где то нельзя, это нехорошо, а вот то совсем недопустимо, потому страна с авторитарным режимом может на каком-то участке опередить…

…и как бы этот участок не оказался той последней ступенькой, перед которой в демократический странах остановились в сомнении и колебаниях.

Дуайт позвонил по закрытому от прослушивания каналу, выложил мне это все, а я, хотя знаю эту проблему куда лучше, слушал внимательнее, только так можно понять, на какой ступеньке сам человек, который в чем-то старается убедить другого.

– А какие колебания? – спросил я. – Прогресс неостановим! Что изобретено, то применено, это как два пальца об асфальт.

Он кивнул.

– Конечно-конечно. Но можно просто изобрести, не думая о последствиях, лишь бы поскорее опередить соперника, как вон Александр Белл на два часа раньше Эдисона зарегистрировал патент на телефон и теперь считается его изобретателем! В этом случае человечеству все равно, кто изобрел, верно? А вот кто раньше успел создать атомную бомбу: Гитлер или США – разница немалая, верно?

– Тогда надо торопиться, – сказал я, – если США или Россия могут раньше…

– У вас и у нас тщательно проверяют, – пояснил он, – к чему приведет каждый шаг. А в Пакистане стараются просто опередить любой ценой. Потому у нас сейчас деликатнейшая задача…

– Остановить?

Он произнес с заминкой:

– Хотя бы узнать, на каком там этапе.

– Просто узнать?

Он понизил голос:

– Да…

– А если там уже близки… Очень близки?

Он ответил еще неохотнее:

– Учитывая то, что попадать туда очень трудно…

Я прервал:

– А кто-то попадал?

Он покачал головой.

– Никто. Потому и такое внимание к их проекту. Он абсолютно непрозрачен. Мы можем только предполагать, на какой они стадии. И оценки очень разнятся. Так что, если удастся туда попасть…

– Там хоть есть сами пакистанцы?

– Есть, – ответил он. – Финансируется и контролируется государством, хотя сам проект воплощается под руководством некой транснациональной компании. Но все закрыто… Похоже, чтобы не мешали всякие правозащитники и контролеры.

Он замолчал, я сказал хмуро:

– Пакистанцы охранять свои объекты умеют. И секреты. Никто не знает, сколько у них атомных бомб и межконтинентальных ракет. Так что проект по достижению бессмертия наверняка охраняют лучше, чем атомную базу.

– Увы, – ответил он.

– Дуайт, – сказал я, – этого разговора не было, но вашу тревогу я понимаю. Даже удержусь от ехидного напоминания, что Пакистан вообще-то ваш союзник, у вас там даже военные базы…

– Уже нет, – сказал он быстро. – Срок аренды закончился, а продлевать они не возжелали.

– А остаться насильно? Не объявят же они вам войну?

Он вздохнул.

– Пока что наше правительство не решается на такой шаг, хотя уже вот-вот… вы знаете, о чем я. Силовые структуры быстро укрепляются по всему миру, как вы и считаете верным. Но еще не сегодня…

– Ладно, – сказал я. – Мы тоже возьмем этот объект под усиленное наблюдение. Если туда откажутся допустить международную комиссию, можно сперва санкции… а через полчаса шарахнуть межконтинентальными ракетами.

Он пробормотал:

– Наши боятся конфронтации с исламским миром. Там хоть и дерутся между собой, но против белых выступают сообща.

– Больше не будет, – пообещал я, – ни белых, ни черных. Будут только дураки и умные.

Он улыбнулся.

– Обожаю ваш оптимизм, Влад!

Глава 3

Я все больше времени теперь провожу даже не в своем отделе по предотвращению, а вообще в кабинете Мещерского, где голова к голове втроем-вчетвером жарко и торопливо обсуждаем быстро меняющуюся ситуацию в мире.

Сейчас все разговоры только об Африке, Мещерский сказал с непонятным выражением:

– Судя по дискуссиям в прессе, как у нас, так и в остальном цивилизованном мире, простому человечку кажется, что прибыть в Африку, это как в Китай или США. Но мне даже себе приходится напоминать, что Африканский континент больше, чем Северная Америка, на ее территории можно разместить аж две Южных. Южная больше Северной в два раза, а также несколько Китаев!..

Я сказал мирно:

– Вы патриот.

Он поморщился.

– Приходится повторять себе и людям, что в Африке была заселена только северная часть, где Египет, Тунис, Алжир!.. Весь остальной исполинский континент оставался фактически пустынной землей. Поселенцы из Европы прибыли на самую южную оконечность, абсолютно незаселенную землю, и там начали строить свои поселения, а потом города. У них было больше прав, чем у англичан, что прибыли в Австралию и сразу, столкнувшись с племенами местных туземцев, начали их истреблять и прогонять дальше в пустыни. Но Австралия почему-то принадлежит белым, а вот ЮАР – неграм, хотя те в эти земли никогда не заходили!

Кремнев взглянул на него с интересом.

– О, Аркадий Валентинович, оказывается, вы за справедливость?.. Так и думал, вы скрытый либерал…

– Вызывайте охрану, – посоветовал Бондаренко. – Если мне удастся подсуетиться, то Мещерским стану я. Или Бронник, он еще ленивее…

Мещерский даже не повел глазом в и сторону.

– Владимир Алексеевич… справедливость на стороне нашей власти. Чересчур либеральной, слишком уж наприслушивались к Западу, за которого все громче говорит Госдеп. А справедливость велит к Африке относиться справедливо!

– Помню, – сказал Кремнев, – рисунок из учебника географии, где Россия с выделенными на ней областями, на которых можно разместить всю Европу. Потому европейцы поглядывают на земли России с завистью, однако как-то забывают, что вот так взять всю Россию и положить на Африканский континент, она не только там поместится полностью, но останется место еще для Китая и сотни европейских государств в натуральную величину!

Мещерский взмахом руки вызвал на большом экране карту Африки, всю теперь красную, как сплошная зона пожаров.

Кремнев буркнул:

– Глядя на такое, можно бросить тень и на Россию…

Бондаренко поинтересовался:

– В смысле?

– Увидят в этом руку России, – пояснил он мощно. – Дескать, чтобы отвлечь жадные взгляды от своих территорий! К примеру, Япония, что давно облизывается не только на Курилы, но и на весь Дальний Восток, сейчас по идее должна заявить свои права на какие-то земли в Африке.

– Какие права?

– Африку не трясет, – напомнил я, – а для Японии землетрясения, одно страшнее другого, обычное дело. А в Африке теперь можно разместить семьдесят Японий, и места останется еще и на десяток Швейцарий!..

Бронник подумал, сказал нерешительно:

– А всякие там баски, курды и цыгане не захотят организовать там свои королевства или халифаты?

– Цыган и на цепи туда не затянешь, – буркнул Кремнев. – Кому они там наркоту впаривать будут? Друг другу?

Бондаренко сказал мечтательно:

– А вообще-то можно создавать новые нации с нуля… Как идея, доктор? Так и вижу умную, прекрасную и во всем великую нацию бондаренковцев!

Я сдвинул плечами.

– Опоздали. Сейчас государства создаются в инете. И вряд ли захотят переходить в реал. А вот всякие религиозные культы… это да. Многие вообще не признают ни интернет, ни даже компьютеры… для них джунгли самое то.

Мещерский сказал с беспокойством:

– Дикий Запад?..

– Дикая Африка, – поправил Бондаренко. – Думаю, это еще более дикое место. С учетом того, что люди со времен Дикого Запада одичали куда больше. Тогда еще какая-то мораль была, а что теперь?.. Дозволено все!

Я помалкивал, вирус с перемещающимися массами воздуха два дня тому наконец-то достиг берегов Америки. И почти сразу появились случаи саботажа с использованием личных бомбоубежищ.

Милосердие милосердием, а вот простому американцу как-то стало жалко отдавать свой ухоженный чистый бункер неграм из местной этнической банды, что грабили его особняк, разбивали стекла в автомобиле и пытались изнасиловать их чистеньких дочерей.

Правда, никто такого вслух ни за что, терпимость и политкорректность нужно демонстрировать громко и пафосно, но в реальности с первых же дней то в одном бункере, то в другом обнаруживали мертвых афроамериканцев.

То ли вирус проник через износившуюся изоляцию, то ли изоляция хороша только против радиации, а вирус дорогу найдет, но, похоже, если вирус сохранит убойную силу больше месяца, то афроамериканцев на планете не останется даже в убежищах.

В прессе, на радио и на телевидении настоящая буря по поводу того, как и что нужно сделать для того, чтобы спасти остатки афроамериканцев, однако в интернете, особенно на сайтах, что позволяют поддерживать анонимность, картина другая.

Президент страны, когда ему показали результаты дискуссий и споров на форумах, пафосно заявил, что ему стыдно за страну. Его горячо поддержали сенаторы, конгрессмены и все-все, говорили чересчур громко и с широкими жестами, что тут же вызвали насмешки у критически настроенного населения.

Я помалкивал, президент и сенаторы правы, однако в их стране повторяется то же, что привело к краху коммунизма. К тому светлому будущему человечества хотели прийти слишком быстро. И всего лишь с помощью перестройки этических постулатов, не учитывая нашу биологию и звериные инстинкты каждого человека.

Нет, нет и нет, светлое будущее человеку недостижимо. Оно принадлежит нечеловеку, которым человек станет уже совсем скоро. И тогда да, будет и настоящая толерантность, и коммунизм, и всеобщая справедливость.

Бондаренко за моей спиной сказал с интересом:

– А представляете, над чем сейчас ломают головы советники президентов, в Генеральных штабах?..

Кремнев и Мещерский, сдвинув головы, принялись редактировать на свежие головы составленный вчера проект документа насчет дальнейшего расширения полномочий силовых структур. Все для человека, для блага и безопасности этого придурка, даже если он сам не хочет и активно сопротивляется.

Бронник со своего кресла ответил обеспокоенно:

– Только бы из-за Африканского континента не начались войны! Конечно, Алжир, Тунис и Египет возжелают расширить свои территории за счет опустевших Мали, Чада, Нигера, Судана…

– Эритрея тоже опустела?

– Почти, – ответил Бондаренко. – Как и Эфиопия. Остались только некие мелкие племена автохтонов, но кто с ними считается?..

Я прислушался, сказал громко:

– Тихо-тихо. Включите последние новости. Там как раз сейчас о срочной резолюции ООН. Запрещается в самовольном порядке не только захватывать какие-то земли, но и провозглашать некие права на земли Африканского континента.

Мещерский шевельнул ладонью, карта исчезла с экрана, сменившись личиком хорошенькой телеведущей, что с пафосом и красиво играя сиськами, трагическим голосом рассказывала о страшной трагедии на Африканском континенте.

– Не успели, – сказал он с досадой. – Что там было сказано еще?

– Очень коротко, – сообщил я. – Пока только запрет.

– А селиться?

– Насчет этого не было, – признался я. – Такое противоречило бы декларации о свободе передвижения и выборе местожительства. Но запрещено объявлять место своего жительства юрисдикцией какого-то государства Европы или любой другой страны.

– Помимо африканских стран?

– Да, – подтвердил я. – Если поселился на территории Конго, то и остаешься подданным Конго, хотя там ни одного негра. И самого Конго нет. Однако этот абсурд поможет избежать хаоса.

– Абсурд лучше хаоса?

– Да, если это наш абсурд.

Бондаренко с энтузиазмом потер ладони.

– Это хорошо. Сегодня же объявлю себя гражданином Конго. Жить в Москве, а налоги как бы платить в Конго! Или в Камеруне, без разницы. Лишь бы там было пустое место.

Мещерский сказал со вздохом:

– Нужно ждать, что примут через полчаса. Им приходится работать в авральном режиме, пока не начался самозахват континента. Думаю, сперва будут только строгие запретительные меры. А потом только начнут думать, что же делать на самом деле.

Он поглядывал на меня, но я помалкивал, снова и снова просеивая в сети и везде, куда могу дотянуться, имена и биографии ученых-генетиков, которые могли бы… нет, в состоянии создать такой вирус.

По всему миру таких вообще-то много, несколько сотен. Даже отсутствие мощных лабораторий в личном распоряжении не особо непреодолимое препятствие. Сегодня на помощь приходит как распределенное вычисление, так и свободный доступ к научным публикациям, откуда можно позаимствовать какой-то сложный кусок реакции, если знаешь, где искать…

Полностью нельзя вычеркивать даже такие имена, как Фернанд Гарсен или Фриц Тульзен, что живут затворнически в Альпах и равнодушны к остальному такому неинтересному миру, признавая только счастье быть и ночевать в своих прекрасных лабораториях.

Но, конечно, под особым подозрением находятся Мартин Паральц, Брет Варден, Брайан Кендель, Кейт Ронхольд, великие генетики, жившие до отмены апартеида в ЮАР.

Хотя почему только они, за время освобождения Манделы и начала резни белого населения прошло двадцать лет, появилось целое поколение ученых, они как раз и могут отомстить захватчикам за потерю своей прекрасной страны…

Хотя, пожалуй, стоит убрать с поля зрения Фрица Тульзена и Мартина Паральца. Первый, поселившись в Штатах, так и не вышел из депрессии и наукой больше не занимался, посвятив себя сельской жизни на купленном ранчо, а Паральц слишком неисправимый идеалист.

Еще будучи самым молодым магистром в ЮАР, Паральц горячо выступал за отмену позорящего страну апартеида, требовал освободить из тюрьмы Манделу, а когда того выпустили и сделали президентом, принял приглашение войти в его администрацию, где рьяно проводил политику умиротворения и сближения белого и черного населения.

Судя по его выступлениям и деятельности на посту ректора университета, он с приходом к власти Манделы оставил научную деятельность и полностью посвятил свою жизнь обучению африканцев и приобщению их к западным ценностям и науке.

Известно, что уволил одного из преподавателей только за то, что тот публично сослался на вообще-то известный в науке факт, но никак не упоминаемый в печати и даже разговорах, что мозг представителя негроидной расы на двести грамм легче белого и меньше по объему и что даже в таком мозгу местного населения очень слабо развиты отделы, которые отвечают за науку и творчество.

В последний год по возрасту и сопутствующим ему болезням оставил руководящие посты в правительстве черного ЮАР, но продолжал оказывать влияние, стараясь примирить стороны и добиться мира между расами.

А вот Брет Варден и Фрид Тульзен демонстрируют завидную жизнеспособность. Вардену – восемьдесят лет, а Тульзену – восемьдесят пять, однако все еще не оставили научной деятельности, оба руководят прекрасно оснащенными лабораториями в Штатах, а еще и занимаются преподаванием.

Есть еще несколько ярких генетиков из ЮАР, одни во время отмены апартеида были еще студентами, другие успели закончить учебу и начали работу в прекрасно оснащенных научных центрах ЮАР…

Хотя, конечно, переехавшие в Штаты наверняка усвоили американский принцип жизни: где хорошо, там и родина, однако старое поколение обычно более твердое в своих убеждениях…

Мещерский поглядывал на меня все чаще, поинтересовался наконец:

– Владимир Алексеевич?

– Да, Аркадий Валентинович, – ответил я с некоторой неловкостью, – честно говоря, судьба таких громадных территорий, так внезапно опустевших, повлияет на расстановку сил в мире… но меня сейчас тревожит безнаказанность создателей вируса.

Все притихли, Бондаренко спросил первым:

– Полагаете, они там… клепают что-то пострашнее?

– Вдохновленные успехом, – добавил Кремнев.

– Клепают или нет, – ответил я, – но они уже совершили преступление. Самое тяжелое из существующих. Они уже уничтожили часть человечества!

– И могут остальные части, – сказал Мещерский. – Владимир Алексеевич?

Я вздохнул, слишком много темных пятен, даже всесильный интернет не всесильный и не всевидящий, когда нужно заглядывать человеку в душу, как говорят по привычке люди, даже далекие от религии.

Придется в самом деле часть работы сбросить на команду. В том смысле, что не буду дублировать, разве что перепроверю полученные результаты.

– Если вы не против, – сказал я, – то хотел бы прямо сейчас, не теряя время, отдать кое-какие распоряжения своей команде.

– Дорога каждая секунда, – согласился Мещерский. – У меня канал срок три семь четыре…

– Спасибо, – ответил я.

Они поглядывали, как я выудил из заднего кармана смартфон и потыкал в экран пальцем, это чтобы видели, как соединяюсь со своим офисом, хотя, понятно, я с ним на связи постоянно.

С креслом я отодвинулся подальше в сторону, чтобы оттуда видели по одной из камер только меня, в то время как Мещерский и остальные, оставаясь вне зоны видимости, могут наблюдать за работой всех моих орлов.

На боковом экране высветился наш главный зал, Ивар и Данко сцепились в споре над головой пригнувшегося за столом Гавроша, Оксана прислушивается, не отрываясь от работы, но пальцы ее над клавиатурой двигаются совсем медленно…

– Стоп-стоп, – сказал я громко. – Тихо!.. Тихо-тихо!.. Все мы обожаем поумничать, особенно в мировой политике и экономике, но давайте вернемся к своей работе, что и опасна, и трудна.

Они все обернулись, Ивар вздохнул, а Гаврош, опережая меня, сказал важно:

– Что там насчет вируса?.. А ничего, Владимир Алексеевич, насчет вируса. За исключением, что версий происхождения стало намного больше. По сути, любая страна могла спонсировать его создание. От Японии, которой крайне остро необходимо жизненное пространство, до никому не нужной Швеции.

– А Швеции, – спросил я, – зачем?

Гаврош сдвинул плечами.

– А просто так. Своих негров в Швеции нет, а понаехавших не жалко. Только срут на улицах да насилуют молоденьких шведок.

– Старых тоже насилуют, – уточнил педантичный Ивар.

– И самих шведов тоже, – согласился Данко. – Даже депутатов парламента, что потом еще и чувствуют вину перед понаехавшими из Африки. К тому же, если вирус сработает, во всем можно обвинить Россию. У них всегда Россия виновата.

Кремнев довольно улыбался, свои по духу ребята, явно и очень умные, раз такое говорят.

– Двойная выгода, – согласился я. – Что ж, надо будет присмотреться к ЮАР…

– Это же самое очевидное, – напомнил Ивар в недоумении.

– Запутанные ходы чаще видим в кино, – ответил я, – а в жизни обычно все в лоб. Возможно, именно там и ответ.

Ивар спросил осторожно:

– А если сделали в Штатах, привезли в ЮАР, а там выпустили?

– Тогда ничего не узнаем, – ответил я. – Но все же, все же…

– Могли сделать в ЮАР?

Я кивнул.

– Там до отмены апартеида была лучшая в мире наука. Всякая! Исследования в ядерной области привели к созданию собственного ядерного оружия, не знали?.. То-то. Но президент белых Леклерк понимал, что в случае прихода к власти чернокожих ядерные бомбы сразу же посыплются на соседей и на всех, кто не понравится Манделе. Напоминаю, это известный террорист, что после Леклерка стал президентом…

– И что с бомбами?

– ЮАР, – сказал я, – стала первой и единственной в мире ядерной державой, что отказалась от статуса ядерной и уничтожила свои атомные бомбы… Кстати, если кто не знает, первая в мире пересадка сердца была совершена в ЮАР!.. И вообще там медицина была одной из лучших в мире…

– Шеф, – сказал Гаврош с укором, – даже я знаю, что, когда Мандела вышел из тюрьмы и стал президентом, белых фактически вырезали по всей стране! А врачей заменили шаманы… Кому было делать вирус?

– Те, кто делал науку, – напомнил я, – еще не умерли от старости!.. И не были убиты. Как стало известно, что режим апартеида будет вскоре отменен, а власть передадут черным, все ученые поспешно покинули страну. В США, Англию, Австралию, Новую Зеландию и даже в Китай… Но если предположить, что они и сейчас сохраняют старые связи…

– И могут вести совместную работу? – продолжил Ивар.

Данко посмотрел на обоих с укором.

– Ребята, прошло двадцать лет!

– И что? – спросил Ивар. – Кому было по сорок, когда покинули родину, сейчас всего шестьдесят! Что для балерунов или спортсменов старость, то для ученых самый расцвет!

Ивар возразил:

– Я о том, что за такое время все обиды затихают.

– Ты это курдам скажи, – отрезал Данко недобро. – Тысячу лет сражаются за независимость! Или баскам, что разгромили отступающее войско Карла Великого, где в сражении убили его лучшего маркграфа Роланда, но до сих пор бьются с оружием в руках за независимость своего народа!

Я быстро и еще раз прикинул такую возможность. Ученые, увы, тоже люди, эмоции у них порой зашкаливают, как и у простых грузчиков. Я лично руководствуюсь умом почти всегда, исключений не так уж и много, да и то по мелочам, а чтобы вот так не дать угаснуть своей ненависти в течении двадцати лет… даже не знаю.

Возможно, просто потому, что я родину не терял. Вернее, меня не изгоняли из нее дикари, что насиловали моих родных, а я уцелел от страшной расправы только потому, что был на другом конце света в командировке…

– Ивар, – велел я, – собери данные о всех ведущих ученых ЮАР… Нет, ядерщиков оставь, нас интересуют только те, кто хотя бы теоретически мог сделать этот вирус… или чем-то помочь. Данко и Гаврош, вы тоже хоть из шкуры вылезайте, но накопайте результат.

– А я? – сказала Оксана жалобно.

– Ты в резерве, – сказал я. – Но, если эта команда начнет буксовать, ты явишься и всех спасешь!

Я отключил связь, экран погас. Все задвигались, Кремнев пробормотал:

– Конечно, они будут землю рыть, чтобы не допустить позора, когда вот с таким румянцев и такими… спасала. Хорошая у вас команда, доктор.

Я поднялся.

– Если ко мне вопросов нет, отбываю. Никогда еще мир не висел на таком тонком волоске! Если не воспользуемся ситуацией, погибнем. Это есть наш последний и решительный бой!

Глава 4

Ингрид соскочила с подоконника в коридоре, лицо встревоженное, спросила с придыханием:

– Ну как?

– Что именно? – спросил я педантично. – Или вообще?.. Если вообще, то никак, то есть в процессе. Кто-то спасает мир, кто-то в этой неразберихе ловит рыбку для себя лично… Люди пока что разные…

Она пошла со мной рядом, поглядывает искоса, сказала быстро:

– А будут?

– Сперва, – ответил я, – конечно, ломанутся к одинаковости за счет того, что все захотят быть красивыми, высокими, с хорошими фигурами и замечательными характерами. Потом, надеюсь, разнообразия все же будет больше, чем сейчас у людей. Так что не боись, твое останется при тебе. Ты уже элитная по фигуре, морде и даже характер ничо так…

Она взглянула исподлобья.

– Ты что-то и сегодня так уверен… Мне иногда кажется, что у тебя есть еще команда. Иначе как узнаешь многое раньше, чем наша разведка?

– Только ты моя разведка, – заверил я. – Да еще иногда моя интуиция.

Мы спустились вниз, она распахнула передо мной дверь во двор. Я чиниться не стал, бодро сбежал по ступенькам, Ингрид бросила мне в спину:

– Но слишком уж точно твоя интуиция бьет. В самое яблочко!

Я оглянулся, поинтересовался:

– Разве такое бывает слишком?

– Не придирайся, – отрезала она, – зануда. Очень точно, я хотела сказать. Подозрительно точно. И вообще, как ты, ученый, можешь верить какой-то женской интуиции?

– Не женской…

– Интуиция бывает только женская, – сказал она твердо. – У мужчин головной мозг, а интуиция только от спинного, а у нас он сильнее. Ну да ладно, это твои секреты…

– Никаких, – заверил я. – Я всем, как и своим, даю задание выяснить, кто где из генетиков ЮАР сейчас, чем занимаются, есть ли связи друг с другом, а если есть, то чем обмениваются… А если еще и встречаются или работают вместе, то на таких обратить внимание особенно… Если такое обнаружишь ты, я твой должник!

– Землю буду рыть, – пообещала она хищно, – но будешь моим рабом!..

– Меня обогнать трудно, – сказал я с сочувствием. – Ингрид, разве еще не поняла, мне работать не просто нравится, это для меня наслаждение!.. А когда кому-то нравится, он может вкалывать с утра до вечера, да еще и ночь прихватывать. Я человек-оркестр, если на то пошло.

Она посмотрела исподлобья.

– То есть даешь им задания, но сам подстраховываешь?

– Только им не говори, – предупредил я. – Не расхолаживай. Пусть думают, что от их работы зависит спасение мира. Вообще-то так и есть, просто они такие не одни. В Штатах десятки подобных групп, надо признать. Только тем чертова демократия связывала руки.

– До этой поры?

– Да, – согласился я. – Этот чертов вирус помог принять кое-какие решения. И самые тупые поняли, что без тотального контроля можно вслед за неграми грохнуть и все остальные расы. Так что хочешь выжить – надо поступиться личным пространством.

Она покачала головой.

– Летишь в Штаты?

Я восхитился:

– А говоришь, нет женской интуиции!..

– Я так не говорила, – возразила она.

– Но как узнала?

– Почувствовала.

Я покачал головой.

– Вот так и договоримся до общего биополя между всеми людьми на свете.

– И собаками.

– И собаками, – согласился я. – И вообще… Ты, конечно, есть хочешь?

Она широко заулыбалась.

– Как могу отказаться, когда ты так настойчив?.. Куда поедем?

В новостях этого не было, но я видел, как имена крупных научных работников, что хорошо начали в ЮАР, а в Штатах и других странах заняли ведущих посты в научной среде, засветились в аэропортах ряда стран, где они бронировали билеты в ЮАР.

Кто в командировку, кто сразу уволился или сообщил, что уволится по возвращении оттуда, но если в первый день таких было трое, то к концу недели билеты в ЮАР забронировали еще семеро.

Ингрид с аппетитом уплетала блинчики с мясом, а я положил на стол смартфон, сказал внятно:

– Сири, дай мой офис… Ивар, несколько видных ученых из ЮАР родом, сейчас берут билеты на свою родину. Что теперь делать, знаешь?

На крохотном экранчике появилось его лицо, ответил четко и послушно, как школьник-отличник:

– Собрать о первой тройке все, что удастся. Так?

– Верно. А почему?

– Создается впечатление, – ответил он, – что у них все было решено. Я сопоставил даты. Эпидемия еще не начала шириться, не было смертей, а трое уже решили прилететь в Кейптаун. Как будто знали, что произойдет дальше.

– Может быть совпадение, – сказал я.

– Вы ж не верите в совпадения!

– Не верю, – согласился я. – Но копай еще. Чтоб не сослались на совпадения, если это не совпадения.

Я отключил и сунул смартфон в карман, Ингрид сказала с сочувствием:

– Ты всегда в работе. Счастливое состояние, верно?

– Тебе знакомо?

– А ты думал… Только дуракам нравится безделье и бесконечный отдых.

– Только никому не говори, – предупредил я.

– Почему?

– Ну… все хвастают, кто где и как отдыхал, но мало кто говорит о работе. Работа для большинства – наказание, мы же по духу православные, хоть и атеисты. И говорить с удовольствием о наказании… это как-то не в струю.

Она вздохнула.

– Как ты не любишь людей!

– А за что их любить? Вот станем сингулярами…

– Ой, – сказала она, – а об этом лучше не говори. Что придет, то и придет.

Перелет через океан не нов, за то время, пока самолет по старинке пер с континента на континент, я прошерстил инет, с наслаждением отметил с десяток ярких работ по нейрохирургии, еще сотню очень перспективных, лавина открытий нарастает, мир прекрасен, только бы – тьфу-тьфу! – не оборвалось по человеческой глупости, амбициям и недальновидности.

Дуайт встретил меня в аэропорту, сразу поинтересовался:

– Почему вы не удивлены, дорогой док, что я встречаю, хотя вы ничего не сказали о визите в Штаты?

– Вы знаете, – ответил я, – почему. Здравствуйте, Дуайт.

– Ну да, ваша разведка знает, что у меня даже в руке…

– Выньте руку из кармана, – посоветовал я, – и угадать будет труднее.

– Помощь нужна?

– Пока ничего серьезного, – ответил я. – Так… навещу кое-кого из ученых в моей области. Личные контакты еще никто не отменял, хотя именно мы, яйцеголовые, предпочитаем не тратить на них время.

– Но данный случай особый?

– Так, – сказал я, – доверительный разговор между генетиками определенного уровня и квалификации. А как у вас с темнокожим населением?

Он сдвинул плечами.

– Все по сценарию.

– У русских есть хорошая поговорка, – сказал я, – не было бы счастья, да несчастье помогло. Звучит цинично, но катастрофа с негритянским населением позволит спасти все человечество. Если не упустим шанса.

Дуайт кивнул.

– Понимаю, о чем вы. Да и многие понимают, но сказать вслух… как-то нетолерантно… Даже негуманно.

– Или хотя бы, – уточнил я, – шансы на выживание человеческого вида резко повысились. Что ваши говорят?

Он ухмыльнулся.

– Не только говорят, но и делают. У нас очень динамичная и уравновешенная система. Чуть где-то крен, сразу же воспользуются… Моментально в режиме чрезвычайности мы провели через сенат ряд законопроектов, дающие силовым структурам практически неограниченные полномочия. А либералам, что начали вопить насчет Оруэлла и его Большого Брата, напомнили судьбу афроамериканцев. Пришлось заткнуться. Дураку понятно, при орвелловском Большом Брате такое не прошло бы и все афроамериканцы были бы живы и здоровы. А лучше быть живым при тоталитаризме, чем мертвым при демократии.

Я сказал понимающе:

– У живых всегда есть шансы на демократию при новом витке… Хотя, если человек живет честно, чего ему страшиться Большого Брата? Пусть смотрит. И присматривает.

– Ваши слова да в уши бы нашим политикам, – сказал он.

– Буду сообщать о всех подвижках, – пообещал я.

– Машину за вами закрепить?

– Неплохо бы, – ответил я осторожно, – но шофер без надобности.

Он ухмыльнулся.

– Ждет на стоянке аэропорта. Вот ключ. «Тесла» последней модели.

– Справлюсь, – пообещал я.

Мы вышли из здания аэропорта, минуя таможенный контроль, он провел меня на стоянку, там элегантный автомобиль узнал нас издали и бойко выбрался навстречу, распахнул обе двери.

– Ладно, – сказал Дуайт, – подвезете меня малость… Вы тоже ломаете, как я понимаю, голову над загадкой вируса?

– Именно над загадкой, – подтвердил я. – Операция идет по двум направлениям: одна группа изо всех сил работает над сывороткой, а другая ищет того, кто сделал вирус. От него можно быстрее узнать, как создать антивирус и выпустить над Америкой.

Он пробормотал:

– Удалось бы…

Я сел за руль, Дуайт занял правое кресло и поинтересовался на всякий случай:

– Главное, не задавите кого-нить. Все остальное улажу.

– Я знаком с правилами в Штатах, – ответил я. – Вы где ищете создателей вируса, у себя или в ЮАР?

Его лицо потемнело, ответил после короткой паузы:

– Везде. А это значит, найти очень непросто.

Я высадил его возле одного из респектабельных зданий с вывеской насчет международной торговли, знаю, какая это торговля, но тут же выбросил из головы, сосредоточившись на маршруте.

Небольшой изящный домик посреди ухоженного участка оказался точно там, где и указал навигатор. Я вышел из авто, коснулся сенсорной панели домофона, через минуту на крохотном экранчике появилось миловидное лицо очень немолодой женщины.

– Слушаю, – произнесла она нейтральным голосом.

– Доктор Влад Лавроноф, – представился я. – Коллега вашего мужа, профессора Вардена. Хотя мы и по разные стороны планеты…

Она улыбнулась.

– Заезжайте. Коллегам он всегда рад, а не любит только коммивояжеров и журналистов.

Я вернулся в авто, ворота раздвинулись, пропуская на крохотный пятачок, где могут разместиться всего две машины, да и то впритык. Небогато живет профессор Варден, звезда мировой генетики прошлых лет.

Хотя домик уютный, милый, сад ухоженный, газон идеально ровный, а система автоматического полива работает не по-русски скупо и экономно, выбрызгивает тоненькие струйки через длинные интервалы.

В проеме распахнутой двери появился высокий сутулящийся мужчина с тростью в руке, седой блондин с широкими залысинами, голубоглазый и широкий в плечах. Я сам не сказал бы, что ему девяносто один год, если бы не держал перед глазами его досье.

Я сказал с нижней ступеньки крыльца:

– Доктор Варден, меня зовут Влад Лавроноф, мы с вами публиковались в «Сайанс Натюр», хоть и не в одном номере…

Он продолжал всматриваться в мое лицо.

– Никогда бы не подумал, что вы так молоды, но я запомнил ваше фото… Прошу вас в дом, мистер Лавроноф.

Он протянул мне руку, дряблую и с отвисающей кожей, я взял с осторожностью, рукопожатие слабое, что говорит о проблемах с сердцем, сказал с чувством:

– Вы живая легенда, доктор Варден!.. Вашу статью о самовосстановлении аксонов мы зачитали до дыр, я был тогда на первом курсе. Ваша работа стала классикой!.. Для нас превратилась в платформу для прыжка дальше и выше…

Он проводил меня в гостиную, малоформатную, но милую и уютную, люди науки никогда не заботились о просторах и размерах жилища, все мы живем в лабораториях, а в эти норы всего лишь возвращаемся отоспаться перед новым рывком.

Я опустился по его жесту в кресло. В двух шагах стол с работающим сбоку компьютером, а на столешнице небольшой экран, где сразу узнал характерную модель перепутанных актиновых филаментов.

– Это из работ Брайана Кенделя? – спросил я. – Он как раз занимается сейчас ими…

Он проследил за моим взглядом.

– Тоже следите за его трудами?

– И за его тоже, – ответил я. – Сейчас просто взрыв новых открытий в нейрохирургии и генном моделировании. Прекрасное время! Наше.

– Прекрасное, – согласился он. – Кофе?

– Да, – ответил я, – с удовольствием. Спасибо, это очень кстати.

Глава 5

Миссис Варден неслышно вошла в комнату, почти такая же немолодая, как и ее муж, хотя знаю, третья жена и намного моложе. Двух предыдущих, как было сказано, забрал Господь. Варден на это ответил благочестиво, что он живет по Божьим заветам: Бог берет, берет и он, потому каждая жена была моложе предыдущих на десять лет, что объяснимо, люди нашей профессии живут дольше и работоспособность вместе с моложавостью сохраняют практически до самого конца.

Я следил, как она ловко наливает привычными движениями нам в чашки кофе, достаточно крепкий, судя по цвету, ароматный и с пышной пенкой.

– Спасибо, – сказал я и повернул голову к Вардену: – За новостями не следите?

Он покачал головой.

– В мое время журналисты были сдержаннее.

– Меньше врали?

– И не так явно… передергивали.

– Врут много, – согласился я. – Хотя зачем? И так каждый день все кошмарнее… Одна эта африканская чума чего стоит!.. Миллиард человек как языком слизнула… Не таким рисовали наше время мечтатели прошлых веков.

Он сказал невесело:

– И снова все началось с моей многострадальной Оранжевой республики… Там появился первый человек, там он и окончит свое существование.

– Зато помеси с неандертальцами, – сказал я бодро, – подхватили знамя цивилизации!.. Хотя, конечно, чудовищная катастрофа началась не с этой чумы, а с того натиска мировой общественности, что уничтожило вашу процветающую страну. Мне кажется, вы тогда сопротивлялись недостаточно активно.

Он посмотрел в изумлении.

– Похоже, вы не курсе. Ах да, вы тогда были совсем ребенком… Все страны Европы и США требовали отмены апартеида и передачи власти черным!.. Да что там Европа и США, даже СССР и Китай были с ними заодно!..

Я поморщился.

– А что вам те санкции? У вас все было…

Он ответил очень мягко, но прозвучало это так, словно отрезал по живому:

– Все?.. Это вы, русские, можете такое пережить, у вас своя цивилизация, а для нас было тяжко чувствовать, что нас отрезали от цивилизованного общества!.. Такое для нас намного тяжелее, чем экономические санкции.

– Но, думаю, – сказал я, – тот кошмар, что случился потом…

Он тяжело вздохнул.

– Да, этого никто предвидеть не мог. Даже на Западе. Нас уверяли, что при мирной передаче власти не будет никакого насилия!.. И что наш президент Леклерк станет при черном президенте Манделе его вице-президентом и сможет влиять на политику нового правительства…

– Думаю, – сказал я, – страны Запада тоже были обмануты. Это видно уже по тому, что с того момента о ЮАР как воды в рот набрали. В прессе Запада не желали писать о бесчинствах черных, а достижений не было, так что лучше помалкивать, чем признаться в своей грандиозной ошибке.

Он развел руками.

– Но что мы, ученые, могли сделать? Если даже всесильные политики не смогли отстоять страну перед всеобщим натиском?.. Ученые, к сожалению, самая бесправная часть населения в любом обществе!.. Актеров и музыкантов и то больше слушают, чем нас!.. Вон как они раздают интервью и поучают население во всем вопросам!

– Все верно, – сказал я с горечью. – Так во всем мире. Но это обязательно изменится. Ученые должны не просто иметь голос, но и сами менять общество.

Он посмотрел на меня с опаской.

– Вы о чем?

– Ученые, – напомнил я, – в отличие от актеров и музыкантов, в самом деле имеют возможность влиять на общество. И даже его менять…

Он поморщился, взглянул мне в глаза, выражение его лица сперва застыло на мгновение, затем начало меняться, выражая изумление и шок.

– Что?.. Вы намекаете, что кто-то из наших… создал этот вирус?

– Да, – ответил я мягко, – есть и такое предположение. Одно из. Но в первых рядах, как вы понимаете, почему…

Но изумление в его глазах только продолжало разгораться.

– Но… это же, – проговорил он наконец, – не скажу, что невозможно… однако немыслимо сложно!.. У нас в университете даже нет такой аппаратуры!..

– Но есть часть, – уточнил я. – А недостающая есть у Кенделя, Гарсена, Тульзена… Разбив работу на части, вполне можно при слаженном взаимодействии добиться результата.

Он медленно покачал головой, изумление наконец испарилось, он посмотрел на меня с печалью, но уже спокойно и без бурных проявлений чувств.

– Еще кофе?.. Позвольте, налью. Хотя в Штатах свой не выращивают, но со всего мира гребут лучше… Должен сказать, мистер Лавроноф, за это время, что здесь живем, все мы растеряли идеалы под напором американской практичности.

– Все?

– Почти все, – уточнил он с педантичностью ученого, – но из тех, кого знаю, все.

– Задавлены бытом?

– Можно сказать и так, – ответил он мирно. – В Штатах нет места идеализму. И о стране никто не заботится.

– Это потому, – сказал я в защиту американской мечты, – что в доктринах, гласных и негласных, Штаты должны заботиться обо всем в мире.

Он сдвинул плечами.

– Может быть, может быть… Только их забота пока что напоминает поведение слона в посудной лавке. Но скажу за наших африканеров, которых в Штаты после отмены апартеида переселилось почти полмиллиона человек… Штаты получили полмиллиона высокообразованных белых протестантов, приученных трудиться, вести себя достойно и вписаться в общество, не требуя себе льгот и пособий. Напротив, африканеры сразу же внесли свой вклад в науку и хай-тек принявшей их страны. И, скажу с грустью, они уже американцы, а не африканеры…

– Где хорошо, там и родина?

Он кивнул.

– Да. Это практично. Приземленно, однако американцы никогда не были одухотворенной нацией. Для выживания и доминирования это как раз самое важное. У американцев нет идеалов, потому они прут так победно.

Я тактично промолчал, у отцов-основателей была Великая Американская Мечта, что за века заметно потускнела, но все же осталась в виде желания навязать всему миру свой образ жизни, хоть и лишенный для народных масс высоких идеалов, зато с самыми передовыми стандартами жизни.

Миссис Варден появилась неслышно, убрала пустые чашки и, повинуясь жесту мужа, принесла блюдце с поджаренными гренками и горячим кофе в красивых расписных чашках.

Перехватив мой взгляд, он сказал понимающе:

– Три ка?.. Здесь, правда, могут понять, как ку-клукс-клан, а в Германии киндер-кюхэн-кирхен, но я ей тоже точно так же приношу печенье и кофе, когда она треплется с подругами.

– В Америке равноправие, – согласился я. – За дети-кухню-церковь сразу в тюрьму.

Он усмехнулся.

– Но мне самому нравится ухаживать за женой. Она прошла со мной все трудности, это моя любовь и опора.

Я ощутил, что разговор свернул на бытовые темы, а второй кофе в приличном обществе называется «кофе на дорогу», и, допив, сказал с самым сокрушенным видом:

– Сожалею, мистер Варден, вынужден откланяться… Должен признаться, для меня было огромным удовольствием общаться с вами и вашей милейшей супругой!

Миссис Варден мягко улыбнулась, а он тоже поднялся и протянул мне руку.

– Спасибо, мистер Лавроноф, за возможность вспомнить о нашей потерянной родине!

– Не планируете вернуться? – спросил я.

Он вздохнул.

– А смысл?.. Там все разрушено.

– Но налаживается, – напомнил я. – Белые снова у власти. И вообще в стране теперь нет предпосылок для трений. Из-за отсутствия.

– Разрушено слишком много, – напомнил он.

– Весь мир берется помогать, – сказал я. – Только Штаты обещают выделить в течение этого месяца пять миллиардов долларов на восстановление инфраструктуры и экономики, через полгода еще десять, а в начале следующего плюс восемнадцать!.. Не в долг, а в качестве безвозмездной помощи… хотя это и не искупит вред, который нанесли отменой апартеида, но хоть как-то смягчит их вину.

Он покачал головой.

– Увы, я не в том возрасте, чтобы начинать сначала. Здесь же налажено, у меня студенты, научная работа, прекрасный круг друзей из высшего преподавательского состава…

Я промолчал в бессилии. Сумели бы мы добиться увеличения срока жизни хотя бы до ста – ста пятидесяти, можно было бы не раз начинать все сначала, а сейчас всякий ученый стремится успеть завершить начатое до того, как сразит старость с ее слабостью и деменцией…

На обратном пути я окончательно вычеркнул его из списка подозреваемых. Человек не может настолько притворяться, чтобы обмануть меня при разговоре с глазу на глаз, когда вижу все его реакции.

Если и был горячим патриотом в молодости, то с возрастом, как все люди, изменил взгляды. В Штатах проникся здравым американизмом. Дескать, наша родная страна – это планета Земля, и нужно жить там, где позволено успешнее работать и тем самым приносить больше пользы человечеству.

Вообще-то верно, но все мы еще те питекантропы, потому подобный глобализм в остальных частях планеты, кроме Штатов, выглядит чуждым и даже отвратительным.

Можно еще хорошенько просмотреть ту часть африканеров, что переехали совсем молодыми. Конечно, не всех, а кто имеет отношение к работе с исследованиями в области генетики.

Хотя, как верно сказал Варден, американский прагматизм, воспитываемый с детства, быстро гасит любые идеалы, относясь к ним, как к пережиткам старого времени. Но все же с ними расстаются не все, да и то такое отрезвление наступает в разном возрасте.

Ладно, мозг постоянно ищет себе работу, пусть роется, а я пройду по тем крохотным зацепкам, что дал Варден, это Брайан Кендель, Фернанд Гарсен и, возможно, Фриц Тульзен…

А мозг тут же услужливо высветил экстренное заседание ООН, что идет вот сейчас, там представитель Штатов заявил в не свойственной ему жесткой манере, которую тут же окрестили «русской», что человечество в целом слишком ценный ресурс вселенной и рисковать им из-за безответственности политиков на местах не просто глупо, а преступно.

Потому, добавил он, повышая голос, с момента этого заседания вводится на всей планете намного более жесткий контроль за безопасностью. А где проигнорируют или попытаются вести свою игру, там правительства будут смещены, а взамен введено внешнее управление под контролем четверки: Штатов, России, Китая и Евросоюза.

В американском сенате тем временем сцепились республиканцы и демократы, одни доказывали, что страну ждет резкий спад благосостояния, потеря тринадцати процентов населения скажется неминуемо, другие с цифрами в руках опровергали, показывая, какие огромные суммы страна получит из-за почти полного сокращения выплат пособий безработным и различным группам негритянской молодежи, которые власти из-за политкорректности и во вред здравому смыслу упорно отказывались называть бандами.

Во всяком случае, страна забурлила, словно муравейник формика руфа, куда сунули палку и пошевелили там. Муравейник обычно тут же отстраивается еще краше и прочнее, так что и страна, как начали уверять экономисты, сбросив огромный и очень тяжелый балласт в виде денежных вливаний для не желающей работать негритянской молодежи, получит дополнительный стимул к развитию.

Легче всего потерю негритянского населения перенесли страны Европы. В самых северных районах темнокожих не было вообще, как и в странах Восточной Европы, в более богатой западной практически все жили на щедрое пособие и не желали даже пробовать работать.

Потому их исчезновение доставило хлопоты только в первые дни, когда пришлось убирать трупы, а потом самые правые политики, сдерживая ликование, сообщили, что ранее выделяемые неграм огромные суммы пойдут на школы и университеты, а остальным понаехавшим арабам и туркам стоит задуматься о работе, иначе кто-то не выдержит такой наглости и сделает вирус, чтобы убрать их тоже.

Ученые наперебой выступали в широкой печати с заверениями, что у негров самый уникальный и чистый геном, потому и стали легкой мишенью. Все остальные, как европейцы, так семиты, азиаты и другие – дикая смесь, где у каждого человека два-четыре процента неандертальца, полпроцента денисовского человека и небольшая часть генов вообще неизвестно от какого предка, исчезнувшего без следа.

Журналисты подхватили тему и тиражировали сообщения, что негры – единственная на планете чистая раса, потому уязвима не только для генетического оружия, но и вообще для множества болезней, которые не задевают белых или азиатов.

Потому, возможно, генетическое оружие было не направлено именно на чернокожих, просто их генетическая карта не так защищена, потому они пали первыми.

Мысль здравая, от нее даже у меня холод пробежал по спине. На очереди могут оказаться китайцы, их генокод из-за долгой изоляции чуть-чуть уязвимее европейца, а третья модификация вируса убьет уже все население планеты…

Да, все верно, все люди планеты вышли из Африки, так что чернокожие могут гордиться, их родина – колыбель всего человечества. Выйдя в Европу, переселенцы столкнулись с денисовским человеком, несколько десятков тысяч лет жили бок о бок, скрещиваясь с ними, потом постепенно истребили их.

Почти в то же время встретили на просторах Европы неандертальцев, и тоже история повторилась. Жили рядом, брали их женщин в жены, потом уничтожили конкурентов за доминирование на планете, но к тому времени в каждом кроманьонце была часть неандертальца и денисовского человека, так как именно эта помесь оказалась наиболее устойчивой к болезням и катастрофам.

Глава 6

У трапа самолета в аэропорту Домодедово встретил скромный молодой человек с внешностью младшего бухгалтера, но мой наметанный взгляд сразу отыскал пистолет спецназовца в кобуре скрытого ношения и даже заметил еще один, последнего шанса в пряжке пояса.

– Вас ждут, – сказал он тихо. – Владимир Алексеевич, вы меня не знаете, но я из Управления…

– Как не знаю, – ответил я с безмятежностью, – знаю даже то, что ваш сынишка полчаса тому получил двойку по математике, но умный ребенок, хакнул классный журнал и заменил двойку на тройку!.. Умный мальчишка и дальновидный, не стал рисковать, рисуя четверку…

Он дернулся.

– Вы и такое знаете?.. То-то с вашим отделом так носятся.

– Едем, – сказал я. – Работа и есть мой дом.

Он так же блекло улыбнулся. Мы прошли через служебный выход, с территории стоянки выкатился такой же неприметный автомобиль и подкатил к нам, соблюдая все правила движения.

У Мещерского в кабинете уже Бондаренко, Кремнев и Бронник, явно давно здесь, так что собрались не ради меня. Мещерский поднял голову от экрана во всю столешницу, кивком указал мне на свободное место.

– Как поездка?

Я устало сдвинул плечами.

– Результат чуть-чуть выше нуля. А теперь, похоже, придется лететь в ЮАР…

Бондаренко сказал в изумлении:

– Владимир Алексеевич! Вы же говорили, что теперь Шерлок Холмс не ползал бы с лупой по земле, а искал улики в инете!..

– Верно, – согласился я. – Но вы же знаете, что сейчас творится в ЮАР?.. Большинство африканеров по всему свету спешно пакуют чемоданы и бронируют места в самолетах, что уходят в Кейптаун. Осталось на сытных хлебах не так уж и много, так что африканеры оказались патриотами, еще какими патриотами… А это наводит на подозрения.

Бронник спросил опасливо:

– А самолеты уже… как?

– Авиасообщение восстановлено, – напомнил я.

– В Кейптауне сейчас принимают самолет за самолетом, а прибывшие моментально включаются в работу. Кейптаун сейчас, как военный лагерь, поголовная мобилизация, режим ЧП…

– Полагаете, – проговорил Мещерский, – те, кто создал вирус, прибыли в числе первых?

Я кивнул.

– Они знали, как все произойдет. И могли подать заявление на увольнение с работы, какая бы она ни была престижная, в тот день, когда выпустили вирус на волю.

– Хорошая зацепка, – сказал Мещерский с одобрением. – Ростислав Васильевич, сейчас же составьте список всех видных ученых из ЮАР, где бы они ни находились, кто незадолго перед катастрофой уволился с работы.

– Атомщиками не интересоваться? – уточнил Бондаренко.

Мещерский ответил с колебанием:

– На всякий случай ими тоже. Вдруг они в курсе? Изгнанники на чужбине обычно поддерживают друг с другом тесные связи.

Я предупредил:

– Только насчет ЮАР это один из вариантов. Это мог кто-то из штатовских ученых. Проверьте, вдруг у кого-то из видных генетиков негры изнасиловали жену или дочь?

Кремнев буркнул:

– А как же насчет штатовского тезиса, что преступник не имеет национальности?

– Тезис хорош, – согласился я. – Мы тоже его придерживаемся, он правильный и разумный. Но знаем и то, что девяносто пять процентов всех преступлений в Штатах совершают чернокожие. Изнасилования тоже почти целиком их любимая игра. Особенно любят насиловать белых женщин. Такая статистика ведется, но в прессе не озвучивается. Но это не значит, что рядовые американцы не знают, как все на самом деле.

Бондаренко сказал Броннику:

– Тогда смотри не только жен и дочерей видных ученых, но и родню, друзей, хороших знакомых… И вообще любое изнасилование даже посторонней девочки может задеть так, что станет последней каплей. Захотел отомстить местной негритянской банде, вот и создал гадость, что убивает всех темнокожих…

Они повернулись ко мне, я в полной беспомощности развел руками.

– Тогда придется искать среди тех, кто мог вообще создать такой вирус.

– Таких много?

– Не восемь миллиардов, – пробормотал я. – Не думаю, что на свете наберется хотя бы сто человек…

– Уже хорошо, – сказал Мещерский. – Признаться, я боялся, что счет на сотни тысяч.

– А из этой сотни, – сказал я, – нужно исключить тех, у кого нет доступа к аппаратуре. Есть, знаете ли, теоретики, что находят планеты на кончике пера, а в телескоп взглянуть с презрением отказываются.

– Почему?

– То работа техников, – пояснил я с усмешкой. – Сейчас любую генетическую конструкцию можно полностью промоделировать с помощью вычислений, если получить доступ к суперкомпьютеру. Увидеть результат на экране, где оживает сотворенный с помощью вычислений вирус… это и есть творчество! А воплощение в жизнь – уже прикладное. Черная работа. Недостойная высоколобых. Что-то вроде работы техника, да и то второго, а то и третьего разряда.

Он в озабоченности наморщил лоб.

– Что-то вы меня совсем запутали…

– И меня, – признался Бондаренко. – Значит, создавал компьютерную модель один, а воплощал другой?

– Необязательно, – ответил я. – При необходимости и я могу вскопать огород или починить забор.

– А необходимость была, – согласился Мещерский. – Когда творишь пакость, лучше о ней не рассказывать даже лучшим друзьям. И вообще лучше делать одному и тайком, пусть даже самую черную работу. Так что круг в чем-то сужается, а в чем-то стал еще шире.

Я поднялся.

– С разрешения присутствующих побываю дома. Остались нерешенные дела… Думаю, за день-два найдем все ключи к решению нашей проблемы.

– Она же проблема выживания всего человечества, – пробормотал Кремнев. – Вот так общее становится личным. Почти коммунизм.

Мещерский спросил с предельным вниманием:

– Есть зацепки?

– Пока на уровне ощущений, – ответил я. – Но круг почти замкнулся.

Ингрид догнала меня на выходе из здания.

– Почему не сообщил? Я бы встретила в аэропорту! Ну, рассказывай! Про женщин можешь пропустить, с нами ничего интересного, а что там делал? Многих убил, задушил, расчленил?.. Или как-то убивал по-ученому?

– По-ученому, – ответил я, – ты уже знаешь, как. Мы мелочами не занимаемся.

– И что, – спросила она с недоверием, – никаких правонарушений?

– Кроме вреда своему здоровью, – ответил я. – Но за это пока не сажают, законопроект застрял на уровне второго чтения… А ты как? Еще не майор?

– С тобой и капитанские погоны сорвут, – ответила она. – Нет, садись в мой, сама отвезу. Хоть на работу, хоть к бабам.

– Удивлю, – сказал я.

– Ну-ну?

– Ни на работу, ни к бабам.

– Ух ты! А куда?

– Домой, – сообщил я.

– Не просто удивил, – призналась она, – убил просто!

– Но вези через работу, – уточнил я. – Нужно взглянуть, как мои демократы готовятся к тоталитарному режиму.

– А как готов ты?

Она распахнула дверь своего автомобиля, я сообщил, садясь:

– У нас, ученых, всегда диктатура. Диктатура разума.

Она запустила мотор, я продолжал сканировать сеть, просматривая новости науки и почти не отвлекаясь на прочую ерунду, которой живут остальные двуногие, что просто живут себе и живут.

Автомобиль бесшумно, хотя и быстро набирая скорость, выкатился со двора. Я взглянул на Ингрид, она поежилась, когда я запустил пятерню ей за шиворот и пошарил там.

– Сиськи на другой стороне, – сообщила она.

– Дойдем и до них, – пробормотал я, – а вот что это за…

Она охнула:

– Что ты делаешь?.. Больно!

– Держи руль, – предупредил я. – Представь себе, что извлекаю пулю. Терпи…

Она сцепила челюсти, костяшки пальцев на руле побелели, но через полминуты я вытащил ладонь, слегка испачкав пальцы кровью, Ингрид скосила глаза на крохотное блестящее металлом зернышко, чуть-чуть мельче макового.

– Это… что… во мне было?

– И даже подзаряжалось от тебя, – сообщил я. – Твоего тепла. Во всяком случае, удаленной подзарядки не заметил, да и размеры пришлось бы увеличить. Поздравляю… Здесь не только микрофон, но даже камера!.. Блин, кто же сумел так замаскировать, что я… я!.. чуть не пропустил? Это оскорбление моей профпригодности генетика-оружейника. Дай ладонь…

Она протянула свободную руку, я осторожно опустил ей на ладонь этот крохотный и сложнейший девайс, стерев с него пальцами кровь.

– У вас такие есть?

Она сказала в изумлении:

– Нет, конечно!.. Были бы, преступность смяли бы на корню. Похоже, военная разработка?

– А если не военные все еще пытаются подмять нас, – сказал я, – то некие корпорации шпионят?..

– Это ближе, – ответила она. – Над военными жуткий контроль, такое сделать не получится тайком. А вот корпорации…

– Государства в государстве, – сказал я зло. – У тебя там пятнышко крови на спине. Свертываемость где-то на уровне семи минут, а норма три… Смотри, так при ранении можно истечь кровью. Надо больше морковки есть.

– Сам жри, – отрезала она, – когда же мне подцепили?.. Не смотри так! Не в постели!

Я пробормотал:

– Да кто знает… Могли в вино подмешать обезболивающее. Даже не почувствуешь, как внедрят под кожу. Хорошо, если так и осталось бы…

– А что могло бы?

Я сдвинул плечами.

– Про самозакапывающиеся мины слышала?.. Тот же принцип. Медленно погружалось бы до спинного мозга, а там… даже не знаю уровня тех, кто это делал.

Она покачала головой.

– Транснациональные вообще вне государств. Они вроде бы заботятся только о прибыли, но у них мощности, что превосходят бюджеты некоторых европейских стран… И даже их полную стоимость.

– А такие богатства, – добавил я, – это сила, мощь и власть… которую они пока не показывают. Вот с кем схлестнемся, когда начнем устанавливать везде надзор!

Она бросила на меня косой взгляд.

– Ты любой корпорации хребет сломишь.

– Не уверен, – признался я.

Она увеличила скорость и, нарушая режим, быстро домчала до нашего здания, которое теперь целиком занимает наш отдел.

– Зайдешь? – предложил я.

Она кивнула.

– Только сообщу о находке Мещерскому. Пусть подергает за все концы.

Я вышел, уже просматривая, кто чем занят и чего за это время достиг, Ингрид задержалась в автомобиле, докладывая Мещерскому о неприятной находке.

По дороге я заглянул в пару залов, где копошатся новые сотрудники, отдел расширяется, уже в самом деле не отдел, а Центр, на меня смотрят с уважением и почтительными страхом, это не Ивар и Данко, даже Гаврош осмелел и привык к такому грозному начальнику, что оказался не таким уж и грозным, только слабые прикидываются грозными, у сильных такой необходимости нет…

Ингрид догнала уже на пороге нашего главного зала, что из огромного из-за постоянно прибавляющегося оборудования становится малогабаритной квартирой.

– Быстро жизнь меняется, верно?

– Не жалуюсь, – ответил я скромно.

Она развернулась на месте, взглянула даже на потолок, где тускло блестят наспех проложенные толстые кабели.

– Подумать только, – сказала она, – только-только был тихим таким ботаником, занимался мышками, а сейчас вот и сам, как призовой боец, и руководишь таким странным и новым делом…

– Весь мир меняется, – сообщил я ей новость. – И очень быстро. Если не меняться вместе с ним, останешься в прошлом. Изменения будут нарастать, лапушка, еще стремительнее, извини за трюизм!.. И многие в самом деле не успеют за ними, останутся.

– И что, – спросила она, – вытаскивать их в сингулярность не станешь?

– Зачем? – спросил я. – Если им хорошо там, где хотят быть? Силой нельзя тащить даже к прекрасному. Пусть остаются в хорошем в своих квартирах с телевизором во всю стену и заказами бесплатной еды, которую будут доставлять дроны.

Она произнесла веско, явно изреченное каким-то напыщенным дураком с телеэкранов:

– А тех, кто не перешел, сингуляры будут охранять и заботиться о них, как своих предках!

– Да, – сказал я, – конечно-конечно…

Она посмотрела с подозрением в крупных синих глазах.

– Что не так?..

– Все так, – ответил я. – Мы заботимся о дурной природе. Вон еще партию дельфинов спасли, что сдуру выбросились на берег.

Она сказала с нажимом:

– Насколько я научилась понимать тебя, ты молча сказал, что с поверхности планеты только что исчез миллиард темнокожих людей и никому это не испортило аппетита за обедом.

– Не совсем так, – возразил я, – хотя ты опасно проницательна. Но есть вероятность, что кто-то из сингуляров одним движением пальца уничтожит все оставшееся человечество, оно для них будет вроде инфузорий… и самое большее, что кто-то покачает головой и скажет с укором: «Ну зачем ты, Вася?.. Пусть бы копошились…»

Глава 7

Она прошла за мной по узкому проходу между недавно завезенной чудовищной по размерам аппаратурой и спинками кресел, но даже Гаврош, увлеченный работой на таких монстрах, не повернулся в ее сторону.

– Прибавилось у тебя здесь многое, – определила она, – в самом деле отслеживаете все угрозы и риски? Такое возможно?

– Возможно, – подтвердил я. – Конечно же, большинство и здесь пытаются заниматься всякой хренью вроде йеллоустонского вулкана или наблюдениями за опасными для Земли астероидами…

– А разве оттуда нет угрозы? – спросила она. – Я вот только вчера посмотрела боевик, огромный астероид со всей дури бьет в Землю и проламывает кору… все гибнет!

– Вообще-то, – согласился я, – и вулканы не хрень, как и астероиды, но это больше работа для скучающих теоретиков.

– Не опасны?

– Опасны, – ответил я, – но все равно насчет астероидов и даже Йеллоустона почти ничего сделать не сможем, а вот лаборатории по созданию вирусов или нанофабрик в сарае можем стирать в пыль вместе с их создателями, что жизненно важно.

Она не замечает, что я, разглагольствуя и показывая ей лабораторию, внимательно слежу, кто чем занимается с программами, кого-то притормаживаю, другим незаметно для них подбрасываю некоторые цели или ниточки, а с виду такой вот вальяжный и довольный, заполучивший высокую ответственную должность, а с нею и высокое жалованье.

Правда, уже знает, что не бедствую, на здешнее жалованье мне разве что мышек кормить, но сейчас на такое никто внимания не обращает, разве что те, кто «за справедливость», недовольны, но они всегда и всем недовольны…

Она проговорила с усилием:

– Как-то еще не определилась, хорошо это или плохо…

– Что?

– Стирать в пыль, – пояснила она. – Одним ударом. Виноватых и невиноватых.

– Там невиноватых нет, – сказал я. – Разве что разная степень виновности… Но что делать, ради спасения человечества приходится идти на жертвы.

Она не замечает, что я, легко общаясь с нею, просматриваю и новости. Но если раньше смотрел только что в медицине и вообще хай-теке, то теперь приходится и политику, события в мире, раз уж я во главе Центра по предотвращения глобальных рисков.

Сознание на миг царапнуло сообщение, что в Швейцарии только что группа террористов ворвалась в особняк гражданина ЮАР, живущего в Санкт-Галлене, убила его двух охранников и садовника, а его захватила в заложники.

Требования пока не предъявлены, что естественно, их предъявляют уже из безопасного места, а сейчас поспешно удирают, прячась от погони.

Я поморщился, ценность людей слишком уж преувеличена. Еще понимаю, если захватили нобелевского лауреата, у которого в мозгу величайший секрет, но когда нужно спасать группу дебилов, что забрели в парк на вечеринку, а там их цапнули и теперь требуют выкуп.

К захвату заложников следует относиться, как, скажем, к автокатастрофам. Погибают не только всякие пьяные за рулем, и те, кто едет или идет по тротуару чинно и правильно, а этого кретина выносит на большой скорости прямо на автобусную остановку.

Эти люди не виноваты, но погибли, мы это понимаем, возмущаемся, но не перестаем пользоваться ни автомобилями, ни автобусами и не ходим по тротуарам, прижимаясь к стенам.

Потому захват заложников, а затем их гибель на совести тех, кто протестует против тотального наблюдения за согражданами. Захват заложников, как и любой бандитизм, – это торжество демократии, либеральных ценностей и неприкосновенности личности.

Так что либо-либо. Но сейчас чаша весов не просто склоняется в сторону ужесточения контроля, а склоняется резко. Усталое от бандитской вседозволенности демократов население наконец-то выбрало безопасность.

Ингрид что-то еще говорит, а я копнул дальше, неприятный холодок появился в груди. Похоже, в этот раз с заложником не все так просто. И требования о выкупе не будут предъявлены. Ученые не банкиры, их похищают не ради денег, а похищен крупный ученый-вирусолог.

Сознание за это время прочно связало вирус ЮАР с чьими-то кознями, а Кендель как раз один из генетиков мирового уровня, до отмены апартеида живший в ЮАР, а потом поспешно иммигрировавший в Швейцарию.

Правда, лабораторию с собой не перевез, оборудование пришлось бросить, а сотрудники разбрелись кто куда. Большинство устроились неплохо в США, эта страна как пылесос высасывает отовсюду талантливых и работоспособных, двое в Англии, по одному в Новой Зеландии, Австралии, а одного вообще занесло в Индию…

Ингрид больно ткнула кулаком в бок.

– Заснул?

– Напротив, – ответил я хрипло, – проснулся…

– Ну-ну, что снилось? Попробуй скажи, что я в непотребном виде!

Я сказал быстро:

– Та-ак, срочно к Мещерскому!.. Пусть готовит отряд.

– Что? Зачем?

– Летим в Швейцарию.

Она широко распахнула глаза, уже не голубые, а ярко-синие при таком ракурсе.

– Ты чего… Ты же собирался домой!

– Какой дом, он только снится… Быстро в машину! По дороге объясню… Аркадий Валентинович, простите за экстренный звонок, вы заняты, но нужно срочно вырвать из рук террористов Кенделя!.. Посмотрите новости.

Я на бегу переключил изображение с большого экрана на смартфон, но это для Ингрид, вообще-то остался для нее темным, Мещерский предпочитает не показывать свой кабинет без необходимости, тем более когда сейчас там с полдюжины сотрудников на брифинге, а голос прозвучал внешне спокойно, я почти не уловил в нем удивления:

– Он… как-то связан?

– Да, – ответил я.

– С нашей главной проблемой?

– Да, – повторил я. – Хотя, возможно, террористы и ошибаются. Но вряд ли… Такие масштабные операции не проводят наугад. В любом случае либо отыщем ключ к созданию сыворотки, либо… либо поймем, как быстрее найти этот ключ.

– Понял, – ответил он отрывисто. – Начинаем.

Связь оборвалась, но я и на бегу по лестнице видел, как в его кабинете появились не только Бондаренко, Бронник и Кремнев, но и другие начальники отделов, а участники брифинга поспешно потянулись в коридор.

Ингрид выскочила за мной за улицу, уже алертная, взвинченная, обогнала и распахнула передо мной дверцу, теряя драгоценные секунды, хотя я это сделал бы скорее, но выказала тем, что я главный или же что вот толстый и важный.

Выводя автомобиль со двора, спросила быстро:

– Да что стряслось?

– Машина заработала, – пояснил я. – С нашей стороны все слаженно и умело, поздравляю, как сотрудницу секретной службы! Мещерский вот прямо сейчас начал готовить группы для операции, начиная от заказа билетов в Берн и заканчивая прикрытием отступления уже с освобожденным заложником.

Она охнула:

– Каким заложником?

– Следи за дорогой, – напомнил я. – Не дергайся. Важным заложником.

– Кто он? Президент?

– Да кому эти президенты нужны, – сказал я. – Я ж говорю, важным.

– А-а, – сказала она с сарказмом, – речь идет насчет ученых?

– Точно, – подтвердил я. – Что может президент? Даже войну не объявит без согласия сената или Думы. А ученый может создать бомбу, что взорвет мир…

Она сказала зло:

– Какой-то из ваших уже создал вирус… Своими руками бы передушила вас всех!.. Едем в Главное Управление?

– Нет, – ответил я. – В наш филиал. Мы же не войну начинаем. Но этот момент захвата крупного ученого нужно использовать в своих целях.

– Ты о чем?

– Террористы начинают переходить к другой тактике, – пояснил я, – захватывают ученых и пытаются заставить их создавать оружие. Раньше такого не было!

– Ну да…

– Потому, – сказал я с нажимом, – нужно провести срочно законопроект… или директиву, не важно, как у вас в мире людей это называется, об упреждающих мерах насчет уничтожения террористов везде, где обнаруживаются. Не ждать, когда совершат теракт. Достаточно того, что замечен в их рядах. Это уже преступление, что карается смертью….

– Независимо от степени вины?

– Независимо, – подчеркнул я. – Ставки слишком высоки.

Она покрутила головой, дальше ехали молча. Впереди показалось здание филиала ГРУ, Ингрид наконец проговорила с сомнением:

– Думаешь, Мещерский даст «добро»?.. Это не наш Кавказ, это почти на другой стороне планеты…

– Уже и ты мыслишь такими категориями? – сказал я. – Хорошо…

– Так что насчет…

– Думаю, – ответил я, – лучше всего это сделать нашей группе. ГРУ не случайно считается самой лучшей разведкой в мире, где к тому же и спецназ самый лучший… А на кону слишком много.

– Он может создать оружие?

– Возможно, – сообщил я, – уже создал.

Из машины мы выпрыгнули разом, плечо в плечо пробежали в здание мимо часовых и пронеслись по лестнице к кабинету Мещерского.

В коридоре догнали Бондаренко и Кремнева, на ходу обменялись рукопожатиями.

Бондаренко спросил быстро:

– ЧП?

– Еще какое, – ответил я. – Мужайтесь…

Ингрид дисциплинированно осталась в коридоре, мы все трое переступили порог, Мещерский поднялся из-за стола и сказал быстро:

– Спасибо, что поторопились. Взгляните на последние донесения.

Я повернулся к экрану на стене, там и съемки из космоса, и архивные фотографии плюс масса любительских из фейсбука, инстаграм и прочих соцсетей, сколько же хлама хранится в облаках, слева на соседнем экране поменьше все досье, что удалось получить к этому времени.

Бондаренко уточнил:

– Это здание, откуда похитили Кенделя?

– Кто такой Кендель? – спросил Кремнев.

– Да пустяки, – ответил я за Мещерского, – всего лишь ученый, не генерал какой-нибудь. Чего их жалеть.

Кремнев буркнул, ничуть не обидевшись:

– А это не он придумал вирус?

– Возможно, он, – ответил я. – Если он Господь Бог.

– Я имею в виду вирус африканской чумы, – сказал Кремнев сварливо. – Черт бы побрал вас с вашей гребаной точностью! Поняли же, о чем спрашиваю!

– На неточные вопросы могут дать неверный ответ, – сообщил я. – Да, есть предположение, что именно Кендель и придумал этот вирус.

Мещерский вставил:

– Террористы косвенно подтвердили.

– Знают больше нас? – спросил Бондаренко.

– Тогда в самом деле, – сказал Кремнев твердо, – нечего их жалеть! Я имею в виду ученых. Генералы такой гадости не придумывают.

На экране появились новые фото, из отдела сбора информации перебрасывают Мещерскому поступающие данные, он прислушался к голосу из передатчика в ухе, покачал головой.

– Попрошу полной серьезности. Владимир Алексеевич предположил, что похищенный ученый как-то связан с создателями вируса африканской чумы.

– Я почти уверен, – сказал я.

Он кивнул.

– Дело очень важное, так что достаточно и простого предположения, чтобы действовать. Тем более что вы сами вирусник, эта тема вам знакома… Все наши ресурсы в вашем распоряжении, Владимир Алексеевич!

– Много не потребуется, – ответил я, – но небольшую группу для штурма стоило бы…

– Как собираетесь действовать?.. Переговоры?

– Определим на месте, – ответил я.

Кремнев буркнул:

– Владимиру Алексеевичу бы в силовики-консерваторы. Мы рядом с ним смотримся надушенными интеллигентами! Рассуждаем, умничаем, а вот он напролом… а еще старается так, чтобы трупов побольше.

– Он за сокращение населения, – сказал Бондаренко с ехидцей.

– У него слово с делом не расходится, – сказал Кремнев одобрительно. – Владимир Алексеевич, все же не рискуйте зазря. Авось еще какой вирус придумаете, а кивать будем на проклятый Госдеп, что спит и видит!

Мещерский нахмурился.

– Повторяю, больше серьезности! Операция предстоит сложная и со многими неизвестными. Взгляните на эти снимки. Это вот Кендель, ведущий одной из фармацевтических компаний. Именно его похитили вчера прямо из отеля в центре города, если вы еще не знаете.

– Хорошо выглядит, – заметил Бондаренко. – Ему в самом деле восемьдесят лет? Он же старше моего отца!.. Нет, он одногодок моего деда!

Они оглядывались на меня, я сказал суховато:

– Ученые обычно следят за здоровьем, так как здоровье и ясный ум нам нужны для работы. Аркадий Валентинович, нам достаточно этих снимков, а если что понадобится, получим на месте от аборигенов.

– Вам лучше не засвечиваться…

– А мы им не покажемся, – сообщил я. – Сведения можно получать не только расспросами в лоб.

Бондаренко поморщился.

– Ученый… Ненавижу. Почему не похищают директоров банков? За них выкуп можно потребовать больше.

Кремнев хмыкнул.

– Да и нам легче. В смысле не так уж стремились бы вытащить из плена.

Бронник сказал потерянным голосом:

– Швейцария… Как же мир сузился. Раньше в соседнее село было подвигом съездить, а теперь вся планета одно село.

– Что насчет выкупа? – спросил Бондаренко. – Хотя бы того, чтобы направить на ложный след? Пока ничего?

Мещерский покачал головой.

– Пока неизвестно даже, кто похитил. То ли местная секретная служба, то ли сепаратисты, то ли замешана иностранная разведка. Тогда его могут попытаться тайно переправить за рубеж, а так уж следы потеряются вовсе…

– Неизвестно, – уточнил Мещерский, – еще и с какой целью. Если выкуп – одно, а если хотят заставить работать?.. Владимир Алексеевич, что-то хотите добавить?

Я сказал медленно:

– Брайан Кендель, генетик, профессор, доктор наук, африканер, из потомственных буров, его прадед героически сражался за свободу Трансвааля против английских колонизаторов в первой англо-бурской войне… во второй англо-бурской Англия все же победила с огромными потерями, так как у поселенцев Трансвааля были на вооружении скорострельные германские винтовки, а вот английские войска наступали с примитивными шомполками….

– Ого, – сказал Кремнев, – так хорошо знаете не только Кенделя, но и всю историю его рода?

Я спохватился, сказал с подчеркнуто неловкой улыбкой:

– Брайан Кендель, как и я, доктор наук, нейрофизиолог. Работаем в одной области. Нас в мире не так уж и много, знаем друг друга по публикациям…

– Нейрофизиологов мало? – уточнил Бондаренко.

Я ответил скромно:

– Такого уровня. Он не только доктор наук, но и автор уникальных работ в области нейромоделирования. Да, нас можно пересчитать по пальцам, не снимая туфли… Гм, у меня возникли некоторые подозрения.

– Доктор?

Я сказал без охоты:

– Я полечу с группой. Когда его освободят, как надеюсь, я хотел бы перекинуться с ним парой слов.

Мещерский сказал быстро:

– Вы связываете его похищение с той чумой, что идет из ЮАР?

– Он может что-то знать о ней, – ответил я уклончиво. – Теперь мы знаем точно, что вирус сконструирован искусственно, это раз. Сделать это могут только генетики высшего эшелона. Кендель родом из ЮАР… и хотя он после падения апартеида уехал из страны, но не думаю, что сердце не болело при виде того, что там творилось.

Мещерский повернулся к Броннику.

– Одно место забронируйте для доктора. Но к операции его не допускайте, его голова всех ваших стоит.

Бондаренко сказал твердо:

– Я присмотрю за ним!

Мещерский запнулся, пару мгновений рассматривал его, но покачал головой.

– Нет, вы необходимы здесь.

– Но доктора надо беречь…

– Капитан Волкова, – сказал Мещерский. – Капитан Волкова полетит с особым заданием.

– Будет сделано, – ответил Бондаренко. Похоже, либо отвык удивляться на такой работе, либо знает, что с капитаном Волковой нянчиться не придется. – Заказываем два места!

Кремнев поинтересовался:

– В каких отношениях мы со Швейцарией на сегодня? А то они там все никак не определятся: с нами или против нас…

– Нельзя по всем враждебным бить ракетами, – сказал Бондаренко, – хотя, понятно, иногда очень хочется.

– Как и нельзя, – добавил Мещерский, – стрелять всех неприятных людей на улице.

– Моя команда, – сказал я, – вылетит туда немедленно. Подготовьте все для них, начиная от билетов на самолет и заканчивая планами помещений…

– Давайте имена, – ответил Бондаренко.

Глава 8

На этот раз полномочия вручили своему проверенному человеку, капитану Волковой, а моя роль определена как специалиста по генетике, который должен переговорить с Кенделем как можно быстрее. Есть вероятность, что экстремисты, вдохновленные успехом, готовят второй удар.

Ударят либо по определенной расе, либо по всему роду человеческому. На свете хватает душевнобольных, убежденных, что всех людей для их же блага нужно истребить.

В виде исключения нас с Ингрид отвезли к самолету лично Бондаренко и Бронник, этим жестом подчеркнули важность операции.

Бондаренко то и дело сверялся по спутниковым снимкам с расположением места, куда увезли заложника, увеличивал участки дорог и тропинок.

– Владимир Алексеевич, у вас, скорее всего, не будет и лишней секунды, чтобы разбираться. Там либо все взрывать, чтоб только выжженный кратер за вами, либо даже не соваться.

– Там охрана, – напомнил и Бронник, – такая охрана, как не охраняют даже стратегические ракеты с ядерными зарядами.

Я запнулся, оба смотрят серьезно и с сочувствием. Лучшие умы, как я понимаю, из их управления. И потому очень серьезно относятся к моему желанию самому решить степень вины как заложника, так и его похитителей.

– Да ладно, – ответил я. – Исламисты?

– Оружия у них особо мощного нет, – согласился Бондаренко, – зато отвага и упорство в бою, какого давно нет ни у европейцев, ни у американцев. Они просто-напросто не отступят, даже когда бой будет проигран.

Я вздохнул.

– Снова исламисты… Нужно спешить с дешифровкой вируса, пока кто-то не решит точно так же решить проблему с радикальным исламом! Вирус не различает радикалов и умеренных!

Бондаренко зябко передернул плечами.

– Уж решайте быстрее!

– Это вопрос не науки, – ответил я, – а политики.

– Насчет вируса?

– Нужно общее решение, – отрезал я. – А то одолеем вирус, а кто-то сделает самовоспроизводящихся дронов, что станут нападать на людей! И снова спешно ищи решение… Нет уж, общее на все случаи, и никаких гвоздей.

Он посмотрел на меня с пониманием.

– Владимир Алексеевич, я всегда говорил, что ученые – самые страшные люди на свете. Ни один из НКВД даже не мечтал установить полный контроль над людьми! А ученые говорят о таком с легкостью и без содрогания.

Бронник сказал с иронией:

– А кто предложил установить бомбы вдоль берегов Штатов и рвануть, чтобы смыть всех пиндосов в океан? Наш великий гуманист Андрей Сахаров!.. А воспротивились наши генералы. Все военные сказали, что это бесчеловечно… Но все же оба пояса бомб поставили, хоть и через сорок лет. Так что и глобальный контроль будет, ученые своего добиваются.

– Просто видят, – уточнил я, – в какую сторону все идет. Глобальному контролю быть!.. И мир станет безопасным.

В аэропорту нас встретили очень серьезные сосредоточенные люди, один попытался говорить по-русски, я отмахнулся, предложил перейти на английский. Чем тот быстрее из международного станет обиходно общим, тем удобнее для всех, как вот для людей будущего, ученых, он уже стал им.

Встречающие повеселели, явно были уверены, что мы тунгусы и явимся с ручными медведями, а старший из них пояснил:

– Вон там в левой части вертолет. Да, отсюда не видно, сразу за ангарами.

– А команда?

Он взглянул на часы на запястье.

– Подъедут одновременно с нами.

– Тогда поспешим обогнать, – сказал я. – А то слишком часто обгоняют нас.

Ингрид помалкивает, но вид у нее такой, что даже старший из встречающих поглядывает на нее с уважением и опаской. Может быть, даже знают какие-то моменты из ее биографии, разведки всегда дотошно собирают все о своих коллегах в силовых структурах других стран.

К вертолету мы прибыли в момент, когда с той стороны остановился бронированный автобус. Быстро-быстро начали выскакивать обвешанные оружием толстые в доспехах мужчины и, пробежав десяток шагов, с разбега запрыгивали в распахнутые двери вертолета.

Я чуть позже сообразил, что дверей там вообще нет, потому и кажется проем слишком широким, это чтобы сэкономить секунды на высадку, вываливаясь одновременно с двух-трех сидений.

Командир группы подошел к нам, отдал честь, строго распределив между Ингрид и мной, как же, Швейцария просто утопает в равноправии.

– Сэр, – сказал он мужественным, но слегка смущенным голосом, – я командую отрядом, Мэтт Герцер, но мне велено подчиняться вам… Для меня это что-то новое и непонятное…

– Действуйте, – велел я, – как обычно. А мы с напарницей сами по себе.

Он взглянул на Ингрид с уважением.

– Да, понимаю… Но по инструкции начинаем медленное сжимание кольца вокруг объекта… не прекращая переговоров с похитителями…

– Мешать не будем, – пообещал я.

В вертолете еще куча дополнительного оружия и два открытых ящика с ровными рядами гранатометов и реактивных снарядов. Двое десантников тут же деловито порылись, что-то взяли, пошло щелканье затворов, а Герцер напомнил буднично:

– Руководит первой группой Кевин, а Сизмор отвечает за связь. На месте действуете по обстановке, так как мы все еще не знаем, кто похитил.

Кевин буркнул:

– Значит, стрелять в каждого встречного, понял.

Вертолет подпрыгнул, как кузнечик, и пошел быстро по крутой дуге в небо. Внизу заскользили вершины деревьев, а затем тут же пошли ухоженные домики с ровно нарезанными земельными участками.

– Но-но, – сказал Герцер строго, – там очень густонаселенный оленями и зайцами район, а их охраняют лучше, чем сраных человеков!

– Возьмем патронов больше?

– Вам тащить обратно заложника, – напомнил Герцер, – кто знает, в каком он состоянии?

– Ну вот, – сказал Кевин с неудовольствием. – Еще и его тащить?.. А можно, пусть он там погибнет?.. Я бы с большей охотой спасал конструктора детских плюшевых мишек!

– Пока он делает что-то полезное нам, – возразил Герцер строго, – он нужный стране человек! И очень ценный. Все, хватит разговоров!.. Готовы? Вертолет заходит на посадку.

Ингрид кивнула мне на приближающийся городок.

– Как удобно, – прокричала она прямо в ухо, едва-едва заглушая шум мотора, – что на ни одну крышу не сесть, верно?

Я кивнул, на плоских крышах снег скапливался бы и проламывал потолки, это на наши островерхие крыши даже скалолазы не сядут, а во всей Европе островерхость для того, чтобы снег тут же соскальзывал на улицу и во дворы, вертолеты ни при чем.

Грохот мотора заглушил ее слова, я с досадой подумал, что теперь приближение спецназа слышат все в городке, когда же создадут эти штуки побесшумнее… Хотя террористы, выбрав самый большой и укрепленный дом, почти каменный замок, тем самым взяли всех жителей в заложники плюс к своей безопасности.

Снизу стремительно пошли вверх дома, я сжался в предчувствии, что падает, но вертолет в последние секунды снизил скорость, его колеса мягко ударились о поверхность плоской крыши перестроенного с учетом хай-тека дома.

– Не останавливаться, – крикнул Герцер.

Выпрыгивают в самом деле сразу со всего борта, но с оружием на изготовку и, сильно пригнувшись, бегут гуськом.

Ага, вот уже вломились через ограду, минуя ворота, идут в глубину сада, перемещаясь между аллеями и укрываясь за мраморными статуями и работающими чашами фонтанов.

Ингрид сказала резко:

– Сиди!.. Уже вижу.

– Что?

– Намылился, – бросила она зло.

– Еще нет, – признался я. – Не мое это…

– Но ты готов, я тебя, гада, насквозь вижу!

– Нужно товарищей мягко поправить, – ответил я. – Не совсем правильно у них…

– Все по инструкции!

– Вот-вот, по инструкции.

Она выдвинулась вперед, я вижу, с каким напряжением всматривается, заложник заложником, но самое главное задание у нее – сберечь меня, не важно какого уровня генетика, а вот руководителя важнейшего отдела ГРУ, да, это важно.

– В центре видят все то, – сказала она, – что видим мы. В случае чего помогут.

– Или будут знать, – уточнил я, – как нас прихлопнули. Телепортация еще не создана, помощь не приходит вот так сразу.

Она пробормотала:

– Даже не знаю, хорошо или плохо, что пока нет телепортации…

– Ты права, – ответил я. – Именно так. Сначала новый порядок, а потом такие вот новинки… Что меня беспокоит, а если террористы убьют заложника? Это же их козырь. Тогда все насмарку.

Она ответила независимо:

– Почему? Разве не главное – уничтожить террористов?

– А заложник?

Она сдвинула плечами.

– Сопутствующие потери. В половине случаев либо гибнет под перекрестным огнем, либо убивают сами террористы.

– Этого я и боюсь, – ответил я честно. – В общем, ты здесь бди…

– А ты? – спросила она встревоженно.

– Пройдусь, – сообщило я. – Посмотрю, чтобы заложника не тюкнули.

Она зашипела:

– Ты что, не слышал приказ?

– Это тебе что-то приказывали, – напомнил я.

– Я тебе не разрешаю…

– Ты не генералиссимус, – сказал я, – да и тому я не подчинен. В общем, пока приготовь мне кофе. Ах, не на чем… Тогда просто жди меня, и я вернусь, только очень жди.

Через несколько минут я услышал за собой тихие шаги и почти неслышный шепот:

– Вернемся, сама задушу собственными руками…

Нет, не то что в самом деле люблю, а вот гармонирует эта старина с тем, что сейчас начинается в этих стенах: перестрелка, убийства и прочая средневековая дурь…

Я осторожно двигался вдоль стены, иногда касаясь ее лопатками, камеры сюда не смотрят, все нацелены в коридоры и входы-выходы, еще и лестница хорошо просматривается…

Отключать камеры наблюдения не стал, охрана сразу встревожится, пусть и не сильно, просто переключил на десять минут назад, когда в коридорах и перед домом пусто.

Хотя в комнате, где оператор должен следить за мониторами, сейчас трое, не отрывают взглядов от экрана телевизора, где какая-то заокеанская сволочь на танке носится по Петербургу и крушит дома и памятники… хотя нет, это не заокеанская, Джеймс Бонд убивает тупых русских десятками, а то и сотнями в их родном городе…

Я сказал за их спинами:

– Отвратительно, верно?

Один буркнул:

– Заткнись. Так русским и надо.

– Грубо, – сказал я с неодобрением.

Второй начал поворачивать голову, но рукоять моего пистолета плотно лежит в ладони, я нажал на скобу, всякий раз чуть сдвигая ствол в сторону новой цели.

Четвертую пулю всадил в Джеймса Бонда, когда он снес памятник Петру Великому, известному как Медный Всадник, и понесся с ним на башне танка, наматывая на гусеницы кишки этих русских прохожих, англичанину недочеловеков не жалко…

Тишина настала практически оглушающая, только наверху мой чуткий слух уловил приглушенный женский смех и два мужских голоса.

Глава 9

Один присел на корточки в коридоре, вскинул пистолет, мои пули в самом деле ушли бы у него над головой, но мышцы, вспискнув от усилий, успели опустить дуло.

Пуля ударил охранника точно в середину лба, почти сразу же на том конце коридора появилась гибкая фигура Ингрид.

Я сказал быстро:

– С твоей стороны двое на лестнице!

Она кивнула и, круто развернувшись, опустилась на колено. Я поспешил наверх, и лишь с видеокамер увидел, как там дверь распахнулась, двое охранников вбежали, держа автоматы наготове, один даже успел выпустить короткую очередь, но пули ушли поверх головы Ингрид, а ее выстрелы оказались точными и смертоносными.

Она сказала резко:

– Герцер, начинайте по всему периметру!

Далекие выстрелы прозвучали едва-едва, сперва снайперы, затем щелканье автоматических винтовок и короткие очереди, и почти сразу же частая дробь штурмовых автоматов.

В ответ прогремели выстрелы из окон здания, началась беспорядочная, как на мой взгляд, стрельба, но догадываюсь, что Герцер собран, будто все контролирует и понимает, где что происходит. Я сглотнул ком в горле и постарался взять себя в руки, всего трясет, но внезапно ощутил, что не все так хаотично, автоматные и одиночные выстрелы создают некую странную картину упорядоченности, все так и должно быть, пока что команда Герцера действует по плану, никакой паники и суматохи, как мне кажется, а сама стрельба быстро продвигается в сторону главного здания, массивного замка уж и не знаю каких веков, европейцы свято хранят память о Средних веках…

Впереди красивая фигурная вешалка для верхней одежды, настоящее произведение искусства, вот уж хренью люди маются от безделья, я скользнул мимо, уже слыша, как по ту сторону двери двигается один… двое…

Да, двое. На всякий случай присел, реакция реакцией, но не ганфайтер, моя скорость только за счет более быстрой передачи нервных сигналов, но у них может оказаться еще быстрее благодаря отточенным тренировкам…

Я ждал, через бесконечно долгие две секунды дверь распахнулась. Двое не вышли, а вырвались, держа в обеих руках по пистолету, и оба смотрят черными дулами в мою сторону.

Выстрелив дважды, я поспешно качнулся в сторону, упал и, перекатившись, услышал два выстрела. Все-таки успели нажать на курки, пули продырявили стену как раз в том месте, где была моя голова.

Устрашенный, я с сильно бьющимся сердцем поспешил через комнату, а затем коротким коридором выскользнул на широкую винтовую лестницу.

– Покарауль вон ту дверь, – велел я. – Не люблю эти «комнаты паники»…

Ингрид зашипела, но я уже скользнул вовнутрь, полная тьма на первый взгляд, в такой я слеп, как крот во время киносеанса, но это не изолированная комната, достаточно рассеянного света, что проникает в щели между пластинами жалюзи, глаза приспособились быстро.

Я пошел по огромному помещению осторожно, однако достаточно быстро, в мозгу кипит работа, сравнивая подобные места и намечая что где стоит в типовых случаях.

Чутье, как говорят в простом народе, что на самом деле вовсе не чутье, а очень быстро проделанная работа мыслительного аппарата, что сразу выдает готовый результат, не высвечивая длинные цепи рассуждений, повело в левую часть громадного помещения.

Так и есть, как бы здесь ни секретничали, но, не зная, как секретничают остальные восемь миллиардов двуногих, пошли тем же путем, я издали различил в полутьме шкаф с металлическими дверцами и кодовым замком, какая древность, открыл после полусекундных расчетов.

На полках, как и ожидал, рядком дисциплинированно выстроились толстые папки с бумагами. На корешки смотреть не стал, я бы точно не стал писать где что, хозяин и так знает, не стал и перебирать по одной, я не один из восьми миллиардов, посмотрел, подумал четверть секунды и вытащил третью слева.

Конечно, можно сказать, что я молодец, высчитал точно, но справедливее будет отметить, что двуногие так же просты, как и куры, что умеют считать только до трех, потому у них из гнезда можно забирать все яйца, которые сверх этого умопомрачительно трудного числа.

Для простого человека запомнить первую папку слева от стенки шкафа слишком просто, вторую – уже труднее, а третья – предел мыслительной работы и половина всей имеющейся памяти.

Страниц там около двух сотен, я сразу отыскал нужные, алгоритм у человечков примитивен, быстро просмотрел и тут же сбросил в облачное хранилище.

Ингрид отскочила от двери, спросила шепотом:

– Ну что?

– Все здесь, – сообщил я. – Они забрали и весь его архив. Значит, он не заложник, а должен был делать для них какую-то работу.

– Вирус?

– Тихо, – сказал я.

Вдали по коридору так отвратительно взвыла сирена, что у меня заломили зубы. Подбирал тональность то ли психолог, то ли психопат, будоражит нервы, воскрешая некие первобытные страхи. Возможно, так ревел саблезубый тигр или какой-то хищник, которого особенно страшились первобытные люди…

Ингрид метнулась было вперед, я придержал, как кошку за хвост, она и зашипела так же яростно, но остановилась достаточно послушно.

Люблю эти роскошнейшие дворцы с длинными просторными залами, картины в массивных рамах на стенах, навороченные под старину светильники, где хоть и лампы, но как бы под свечи, старинного вида кресла…

Архитектура все же странная, колонны его понимаю, хотя и не понимаю, зачем они здесь, но вот этот каменный барьер…

Прыгнул на ту сторону, высота всего в полтора моего роста, но на всякий случай рассчитал как упасть, перекатиться и вскочить, не только сохранив кости, но и не поцарапав шкуру.

В конце коридора несколько человек организовали оборону, пули из автоматов идут веером, рикошетят от стен, с визгом щелкают по металлу светильников, Ингрид быстро-быстро отвечает точными выстрелами, но старается не высовываться из-за угла.

Я выглянул на мгновение, разом сфотографировал всех, кто как стоит, из чего и в какой позиции стреляет, даже нарисовал психологические портреты всех, что ошибка, один из них очень любит своих четверых детей и преданную жену, у него собака и морская свинка для детей, но не зря введен термин «живая сила противника», я стреляю не в людей, а в эту абстрактную живую силу…

Взвинтив метаболизм, я пошел вперед через грохот и выстрелы так, словно все договорились не замечать меня. Едва шевелятся, смотрят в стороны, руки с оружием поднимают медленно, потому тяжелые пули из моего пистолета разбивают им головы, как тыквы.

Редко кто успевает увидеть меня хотя бы краем глаза. За спиной с редкими интервалами стучат каблуки Ингрид, никак не успевает сделать прицельный выстрел, а просто так палить не позволяет профессиональная гордость.

Когда я остановился, просматривая через все средства слежения в доме, кто где и чем вооружен, она догнала, задыхаясь, прошипела:

– Что ты за зверь… Нельзя же стрелять во всех подряд!.. Главного берем живым.

– Кто требует? – спросил я.

– Инструкции, – отрезала она. – Обычно это и есть цель операции!.. Захватить главаря – это через него узнать, кто заказал, организовал, подобрал людей, а дальше пойти по нитям в разные стороны, выявляя причастных… Это азы!

– В жопу, – ответил я.

– Что-что?

– В анус, – пояснил я. – И поглубже. Наша цель – освободить заложника. А инструкции с сегодняшнего дня устарели. Ничего выяснять не будем. Гнезда террористов выжигаем, чтобы на их месте только дыра с оплавленными краями, а вокруг все горело и плавилось. Каждый должен знать, что за участие в таких группах погибнет не только он, но и жена, дети и все, кто в доме. Эра фальшивого милосердия кончилась!.. С терроризмом мы уже начали бороться – с сегодняшнего дня! – начиная с поголовного уничтожения самих террористов и даже тех, кто хотя бы продал пиццу, зная, что продает террористам.

Она прошептала:

– Ты зверь. Не нравится мне твое будущее.

– Либо такое будущее, – отрезал я, – либо никакого!.. Правда, богатый выбор?

– Иди в жопу, – прошипела она.

Я продолжал продвигаться вперед по коридору, вокруг дома со всех сторон раздаются автоматные очереди, один раз бахнуло громче, кто-то воспользовался гранатометом, то ли наши, то ли защитники.

Те и другие осторожничают, как будто надеются дожить до бессмертия, о приближении которого на самом деле не подозревают.

Впереди двое, я выстрелил, один упал с пулей во лбу, второй вскрикнул, выронил автомат, второй рукой пытался подхватить его на лету, я выстрелил еще дважды, боевик рухнул на пол, и, лежа на спине, уставился на меня бешеными глазами.

– Ах ты ж сволочь…

Ингрид подбежала, держа его на прицеле, сказала обрадованно:

– Ага, промазал!

– Напротив, – отрезал я, – все три пули легли точно… Эй ты, чего именно здесь?.. В таком месте долго не напрячешься.

Ингрид нахмурилась, рассмотрев, что я продырявил обе руки боевика, а третью пулю всадил в колено.

Боевик прохрипел:

– Здесь нам передавали вторую половину оплаты!.. Только после нее мы передали заложника. Но тут вы…

– А первая половина оплаты уже получена? – уточнил я.

Он посмотрел, как на сумасшедшего.

– А как иначе здесь оказался бы заложник?

– Просто проверка, – ответил я и пояснил, – твоей компетентности и уровня допуска. Ладно, вот тебе тряпка, перетяни рану.

Ингрид сказала зло:

– А не пристрелить бы его на месте?

– Пристрели, – ответил я.

Она посмотрела на пленника.

– Если бы попытка к бегству… А еще лучше, попробовал бы напасть…

– Так это гой, – напомнил я. – Их не жалко.

Она посмотрела на меня с подозрением в серьезных глазах.

– Ну и шуточки у тебя.

Я ухмыльнулся.

– Видишь, как намертво вбиты в нас эти правила! Ну ничего, все выбьем вместе с прочей дурью. Мы, трансгуманисты, народ жестокий, ибо гуманисты. Да здравствует наш интеллект, сращенный с компьютерной дуростью!

– Мы организуем восстание, – пообещала она, – против вашего нечеловеческого разума!

– Мы уже один раз вас победили, – напомнил я.

– Это когда еще?

– Когда были кроманьонцами, – пояснил я, – а вы неандертальцами. Но на этот раз пленных брать не будем. Так что спеши перейти на сторону неизбежных победителей!

– Ни за что, – отрезала она. – В кино мы всегда побеждаем, а я верю самому массовому из искусств, как сказал наш Ленин!

– Израиль создал Сталин, – напомнил я.

– А евреем был Ленин, – уточнила она.

– Сингулярность тоже делают евреи, – сказал я ехидно, – только евреев в ней не будет. Обидно, да?

– Евреи всегда будут, – отрезала она. – Среди питекантропов были, будут и в сингулярности!

– Оптимисточка ты моя дремучая, – сказал я почти нежно. – Ладно, нам один рывок…

Она прислушалась.

– Что-то наши затихли.

– Ждут приказов, – сообщил я. – Силовики подтянули сюда чуть ли не армию. Приказано действовать жестко и по законам военного времени. Пусть и не военное, но все равно военное. Террористов приказано уничтожать всех на месте! Никаких арестов и тюрем, где жить куда привольнее, чем на свободе.

Она зябко передернула плечами.

– Как быстро все меняется…

– Дальше пойдет быстрее, – утешил я злорадно. – Каждое утро будешь просыпаться в другом мире! А потом и вообще… Зайдешь в кафе выпить кофе и выйдешь в другом, непонятном…

Он покосилась на боевика, что тщетно пытается зажать непослушными ладонями рану на колене. Я выстрелил ему в голову, кивнул в сторону лестницы:

– Неизбежное затишье… Наши вступили в переговоры, начинается торг. Если здесь и заказчики похищения, то дело серьезнее…

– И для нас удачнее, – договорила она.

– Да, – согласился я. – Одним махом семерых побивахом.

– Главных брать живыми, – напомнила она строго.

– Если возьмутся, – ответил я.

– Да только у тебя что-то не берутся, – съязвила она. – Ты сам, гад, из МОССАДа!

– А весь МОССАД из бывших гэрэушников, – напомнил я. – Благородная традиция не брать пленных живее всех живых, наша сила, слава и оружие!

Она не успела открыть рот, как я отпихнул ее, в конце коридора прозвучала очередь, но еще раньше хлопнул выстрел из моего пистолета, а пули из автомата выпрыгнувшего вдали боевика ушли в потолок.

Он упал, обливаясь кровью, мы подошли ближе, он смотрел на меня налитыми кровью глазами, я услышал едва слышный шепот:

– Я тебя помню. Ты говорил с шейхом…

– Мир тесен, – подтвердил я.

– Я слышал, как ты… так хорошо говорил об исламе…

– И сейчас говорю, – ответил я. – Но разве ты пришел с Кораном?

Он раскрыл рот, собираясь что-то ответить, но теологией я уже сыт, хотя мог бы поговорить и еще, люблю это дело, когда на высокие темы, однако времени нет, а послушный разуму палец нажал на скобу.

Тяжелая пуля пробила ему лоб, Ингрид дернулась, я перепрыгнул через труп и пробежал до конца коридора.

Ингрид, судя по голосу, переговаривается с командиром группы захвата, но, даже если тот велит прекратить продвижение до конца переговоров, мне начхать, у меня свое руководство, у него красивое имя Эволюция, а ей подчиняется не только весь живой мир, как думают малограмотные, но и вся вселенная.

Еще двое впереди в засаде, я знаками велел Ингрид замереть, в ее синих глазах заблистали молнии, но послушно остановилась, это потом будет визжать и топать копытцами, а сейчас дождалась двух хлопков моих выстрелов, тут же оказалась рядом.

Глава 10

Боевики распростерлись на полу, одного пуля достала в лоб, второго оглушила, с силой чиркнув по толстой кости черепа и бросив на пол.

Он смотрел снизу вверх в черное дуло моего пистолета.

– Ты… кто?

– Будущее, – ответил я. – В котором тебя нет.

Переступив после контрольного выстрела через тело, я выскочил на лестницу и, прощупывая все впереди и наверху, начал подниматься наверх.

На третьем этаже за углом стоит в ожидании здоровенный охранник с десантным автоматом в руках, прислушивается как к редким выстрелам в саду, так и нашим шагам.

Я выскочил так неожиданно, что он застыл, глядя в огромное дуло моего пистолета.

– Ты… кто?

– Вообще, – спросил я, – или вот сейчас?

– Кто такой вообще, – сказал он, – уже знаю… а сейчас?

– Чистильщик авгиевых конюшен, – сообщил я. – Насрали вы здорово… Я бы все сжег, но человечеству почему-то это говно еще жалко. Это ты и подобные тебе говно, если вдруг не понял.

Он бросился с тупым ревом, я успел ощутить отвращение, как быстро разумность и образованность слетает с нас, едва лишь верх берут древние примитивные чувства, что были древними уже в эпоху динозавров и в таком виде неизменном достались нам, стыд такой…

Я оборвал его жизнь коротко и безжалостно, все равно что раздавил разносящую заразу муху, и быстро метнулся в другое отделение авгиевых конюшен…

…с тоской понимая, что вся планета, за исключением редких островков лабораторий, – бесконечная конюшня. Сингуляры вовсе чистить не станут, побрезгуют, у нас впереди свой прекрасный и сверкающий мир без этой биологической грязи.

Внизу из сада и по всему периметру возобновилась стрельба, но не яростная, а какая-то переговорная, как будто стороны еще торгуются, но выказывают неуступчивость в требованиях.

Я передвигался неслышным приставным шагом, почти превратившись в двумерного пласкатика на стене, один часовой вообще увидел сперва дуло пистолета перед глазами, потом только меня.

– Что… что вы делаете?

– Улучшаю человечество, – сообщил я и нажал на спуск. – И, как велел Чернышевский, приближаю будущее.

Ингрид сказала зло:

– Кто такой этот Чернышевский? Тоже из ваших евреев?

– Тоже, – подтвердил я. – Все мы евреи. Даже мусульмане… Пригнись!

Она мгновенно оказалась на полу, а в проходе моментально возникла женщина с автоматом в руках, тут же выпустила очередь в то место, где мы только что находились, но ствол автомата едва начал опускаться в нашу сторону, когда две пули из моего пистолета ударили ей в голову.

Ингрид запоздало ответила такой же очередью, а когда мы пробегали мимо распростертого тела, уже в крови, кивнула в ее сторону.

– Красивая.

Я сказал равнодушно:

– Враги не бывают красивыми.

Она сказала мне в спину:

– Мне показалось… тебе очень нравится это делать.

– Что?

– Стрелять без промаха… убивать, чувствовать власть над чужой жизнью…

Я спросил удивленно:

– С чего вдруг?

– Ты делал все слишком красиво, – сказала она обвиняющим тоном. – Не как спецназовец, для которого главное выполнить задание, а как артист, которому важно еще и сделать это красиво.

Я сдвинул плечами.

– Я ученый, а наука сама по себе очень красивое и высокое занятие. Приучает, дисциплинирует мышление и привычки. Так что может быть… просто перенос тщательности педантичного ученого, это я педантичный, на все… остальное.

– Не-е-ет, – возразила она, – это в тебе проснулся питекантроп…

– А красота акции тогда при чем?

Она сказала победно:

– А перед самкой поиграть мышцами?

Я посмотрел по сторонам.

– А где тут самка?

– Ну ты и сволочь, – ответила она. – Куда прешь, надо дождаться подкрепления!

– Последний этаж, – напомнил я. – Бежать им некуда, сейчас или никогда. Пока с ними торгуются, самое время ударить.

Она покачала головой.

– Даже не знаю, что ты за человек. И человек ли вообще?

– Трансгуманист, – ответил я, – это такой недосингуляр… нет, лучше предсингуляр. Но пока еще гомо сапиенс, хотя на переходе на ступеньку повыше… Хочешь со мной?

Она промолчала, не до разговоров, я скользящим шагом продвигаюсь вдоль стены, система наблюдения показала как нас, идущих по коридору к центральным комнатам, так и троих охранников, что с автоматами на изготовку ждут нас за углом.

Расстояние между нами не больше пяти шагов, пулями изрешетят с головы до ног, Ингрид догадывается, что впереди нечто потруднее того, что было, прошептала:

– Подождем?

– Да, – ответил я. – Где твои гранаты?

Она молча вытащила одну из подсумка, я выдернул колечко, отсчитал пару секунд и бросил по косой дуге в стену так, чтобы, ударившись, отскочила и откатилась за миг до взрыва прямо под ноги орлам в засаде.

Глянул взрыв, Ингрид вырвалась впереди меня и, бешено стреляя, проскочила за угол, добивая изрешеченных осколками.

– Хорошо, – сказал я с одобрением. – А говоришь, презумпция невинности…

Не слушая ее злое шипение, саданул ногой в дверь и едва удержал палец на спусковой скобе: загораживая собой стол, стоит во весь рост в позе готовности, широко расставив ноги и распахнув куртку, мужчина с поясом смертника на груди и животе, а пальцы руки держит на кнопке взрывателя.

– Ингрид, – сказал я, – замри…

Она остановилась как вкопанная, застыла, страшась сделать хоть одно движение.

Он сказал громко:

– Ты все понял?

– Да, – ответил я. – Чего ты хочешь?

Он сказал торжествующим голосом:

– Ваш яйцеголовый вон за моей спиной. Связанный и с кляпом, так что и не пикнет, всех нас разорвет в клочья.

Я чувствовал, что мог мозг разогрелся, задействовал мощности на уровне суперкомпьютеров всего мира, каждое движение просчитал сотни раз во всех вариантах и сочетаниях…

– И чего ты требуешь? – повторил я.

– Я требую…

Мой палец вжал скобу, тут же чуть сместил ствол выше и выстрелил еще раз. За первой пулей почти проследил, пошла вгрызаться, как скоростной бур, через плотный воздух, преодолела разделяющее нас пространство и ударила террориста в грудь.

Он с воплем ярости отпустил кнопку взрывателя, на лице успело отразиться недоумение, но вторая пуля разворотила переносицу. Голова его откинулась назад с такой силой, словно саданул конь копытом.

Ингрид вскрикнула яростно за моей спиной:

– Сумасшедший!

– Риск, – сказал я, – благородное дело. А благородство пока что выше ума и вообще…

Боевик завалился на спину, Ингрид перепрыгнула через его тело, за столом на полу лежит, подогнув колени, связанный очень пожилой мужчина, Ингрид торопливо освободила его от кляпа и веревок, поддержала за плечи и усадила там же на полу под стеной.

– Отдохните, – посоветовала она, – потом помогу встать.

Он без испуга смотрел снизу вверх в ее раскрасневшееся лицо.

– Вы очень вовремя, – проговорил он с трудом очень сиплым голосом. – У меня руки затекли… Если снимете с рук браслеты, мне будет легче…

Она только сейчас заметила на его завернутых за спину руках полицейские наручники, ухватилась за его скованные руки, но, похоже, пришла без ключа, крикнула мне:

– Помоги поднять!.. Снимем в машине!

Я подхватил заложника под локоть, вместе подняли на ноги, а я пощупал браслеты, пальцы сами отыскали и поняли, как там и что, щелкнуло, я снял дурное железо с обеих рук и отшвырнул в сторону.

Ингрид вытаращила глаза.

– Как ты… Что у тебя за день везения?..

– Да, – согласился я, – пуля попала как раз в тот проводок, который нужно бы кусачками, а пальцы достались от карманника… Хорошо быть Франкенштейном.

Заложник усмехнулся, а Ингрид сказала ему быстро:

– Сейчас размассажирую. Это ничего, кровообращение восстановится… Чуточку пощиплет… Как себя чувствуете?

Он ответил так же сипло:

– Берегли.

– Прекрасно, – заверила она, – нам важно доставить вас живым. Иначе премии лишат.

– А большая премия? – поинтересовался он.

– В тройном размере, – сообщила она.

– Ой, – сказал он, – не уверен, что столько стою, но постараюсь, чтобы очаровательная женщина не осталась без нее.

– Давайте я помогу, – сказал я. – Наша миссия полулегальная. Что значит, разрешения у швейцаров не запрашивали. Так что сюда могут нагрянуть местные полицейские силы, но не хочется стрелять как бы в своих, хотя как для нас дураки могут быть своими?

Он невесело усмехнулся, ноги его подкашиваются от долгого сидения на полу, но мы помогли выбраться из комнаты, а там его подхватили Кевин и Сизмор, почти бегом пронесли по коридору к лестнице.

Ингрид крикнула:

– Надо проверить, вдруг кто там спрятался еще!

– Проверяй, – согласился я, – но через полторы минуты здесь все красиво и показательно взлетит в воздух. Получится аккуратная яма с неровными краями в полтора человеческих роста вглыбь. А вширь так вообще…

– Ну ты и свинья, – сказала она зло и бросилась следом за уносимым заложником.

Уже когда погрузились в вертолет, а тот рывком оторвался от грунта и резко пошел вверх и в сторону, Ингрид спросила с придыханием:

– Как тебе повезло попасть именно в тот проводок на взрывателе?

Я сказал легко:

– Не бери в голову. Господь обожает дураков и верующих.

– Свинья, – повторила она, но как-то неуверенно, – покажи как-нибудь мне этот трюк… Вообще даже не представляю, что можно вот так стрелять…

– Я целился, – сказал я, – тщательно. Хоть и недолго.

В ее глазах я рассмотрел тщательно упрятанные страх и восторг.

– Ты кто? – спросила она быстро. – Ты хоть человек?.. Или пришелец?

– Из будущего, – сообщил я. – И его на хвосте принес тоже… Как скворец весну. Или грач… Да, лучше грач. Он мрачный и черный.

– Какое будущее?

– Наплачетесь, – сообщил я.

Она тут же пришла в себя, такая манера действует лучше всего, огрызнулась:

– Свинья!.. Какое-то недоброе оно у тебя. Не верю.

– И снег, – сказал я, – и ветер, и звезд ночной полет… Но все равно будущее есть будущее, потому прекрасно в любом случае.

Внизу далеко среди зелени быстро вздулся кроваво-красный волдырь, разросся, лопнул, в небо ударили желтые струи огня, тут же начал вздыматься черный дым.

Глава 11

Когда вертолет опустился в тени невысоких гор за высокими деревьями, первыми вытащили единственного захваченного боевика. Я сказал недовольно Кевину:

– А его зачем?.. Сейчас другие методы.

Он ответил виновато:

– Был приказ…

– Лучше допросить его сейчас, – сказал я. – А то устроят ему санаторий за счет наших налогов.

– Из Управления, – объяснял он, – требуют отправки в Центр…

– А там начнется долгое лечение, – ответил я, – то да се… А надо вот так…

Я подошел к боевику и грубо пнул ногой в рану. Тот громко застонал в агонии.

– Мы не следователи, – объяснил я. – Мы группа захвата. И сейчас пристрелим тебя, тварь, если не расскажешь все! Кто вас послал, сколько заплатили, кто за этим стоит… Ну?.. Кевин, убей его!

Кевин тут же с охотой упер ствол автомата в висок боевика. Тот закричал:

– Не надо, я все скажу!

– Говори, – велел я и кивнул Кевину, – а потом пристрели за попытку бегства. Сошлешься на мой приказ. Понял? Я пойду переговорю с освобожденным заложником.

За высокой стеной деревьев тянется ухоженная роща, там в глубине такой же ухоженный домик, зовут их во всем мире альпийскими, а здесь это название подходит как никогда лучше, мы в сердце Альп.

Доктор Кендель сидит в дальней из комнат в глубоком кресле, и, несмотря на теплый тихий вечер, укутан до пояса теплым шерстяным пледом, а в бледных худых руках большая чашка кофе.

– Хорошее начало, – сказал я. – Люди как хотят, у нас пока что свобода делать любые глупости, но умные люди должны начинать и заканчивать день с чашкой кофе… Доктор Кендель, рад, что вас удалось вырвать из их лап. Я доктор Владимир Лавронов, нейрофизиолог…

Он всмотрелся в меня с изумлением.

– Это вы?.. Автор фундаментальной статьи о теломерах дрозофил?..

– Я, – ответил я скромно. – Но сейчас уже больше по грызунам. Апгрейд, так сказать.

– Ого, – сказал он, изумление в его глазах разгорелось еще сильнее. – Растете быстро!.. Я читал ваши работы в «Сайанс Ньюс», там всегда дают портрет автора… Никогда бы не подумал, что встречу лично, да еще при таких обстоятельствах!.. Вы же известный ученый, как это вы и… с пистолетом? Да еще так умело обращаетесь!

– Врожденные рефлексы, – объяснил я. – Все мы питекантропы и даже кистеперые рыбы, что были еще те хищники. Почему вас похитили?

– Точно не знаю…

– Но какие-то догадки есть?

Он наклонил голову.

– Да. Похоже, кому-то пришла та же мысль, что и вам, доктор Лавроноф… Пришла же, верно?

– Я еще не уверен в ее истинности, – признался я. – Больно много неясных и даже противоречивых моментов.

Он кивнул.

– Вы ученый, а те, кто сперва действует, а потом думает, успели, как видите, раньше других, думающих сперва.

Я спросил несколько напряженно:

– Но все-таки… имеете какое-то отношение к созданию вируса африканской чумы?.. Или нет?

– Нет, – ответил он. – Уверяю вас, нет. Но я из того круга африканеров, среди которых шли разговоры, какое бы это было счастье для страны, если бы все темнокожие каким-то образом исчезли!.. Но это было, скорее, от бессилия. Вы же знаете творческую интеллигенцию…

– Думаю, – сказал я, – такие разговоры шли почти среди всего белого населения ЮАР.

Он кивнул.

– Верно. Но мы, генетики, единственные, кто имел возможность создать этот вирус. И я принадлежал к той части, кто говорил об этом с настоящей болью. Вы же знаете, большинство готовы повозмущаться, но пальцем не шелохнут, чтобы исправить ситуацию, но есть и такое меньшинство, что готово пойти и на крайние меры, если станет совсем уж плохо.

– В ЮАР хуже некуда, – согласился я. – Значит, кто-то все же сумел сконструировать вирус-убийцу.

– Похоже на то, – подтвердил он. – Но я не был в этой группе. Хотя…

– Да?

Он сказал с затруднением:

– Когда меня похитили, я начал припоминать, я же выполнял некоторые работы, что не связаны непосредственно с моей… Ну, разные пустячки!.. Знаете ли, когда коллеги просят поделиться какими-то старыми наработками, которые для меня были тупиковыми и я их забросил…

– Понимаю, – сказал я быстро. – Очень хорошо понимаю. Для вас тупиковые, а для кого-то некий фрагмент из этих тупиковых оказался весьма кстати. Чтобы не проделывать тот же путь самостоятельно.

– Да, – проговорил он чуточку растерянно, – да, это возможно.

– Вы сумеете вспомнить, какие это были работы?

Он зябко передернул плечами.

– Да их масса… Вы же знаете, всегда что-то сам одалживаешь у коллег, они одалживают, делятся мощностями, лабораторным материалом…

– Отличить злоумышленников трудно, – согласился я. – Но, что делать, я примерно представляю строение вируса… даже не примерно, потому смогу узнать, какие фрагменты кода принадлежат ему, а какие отношения не имеют…

В комнату заглянула медсестра, на меня покосилась с неудовольствием, а у Кенделя спросила:

– Доктор, вам что-нибудь еще?

– Спасибо, – ответил он, – у меня все есть, а вот моему коллеге не помешало бы принести кофе…

Она перевела взгляд на меня, я сказал скромно:

– Большую и покрепче. Молока не нужно, но сахару три ложки. Если не жалко, то четыре. Объедать эту страну, так объедать!

Она исчезла в коридоре, а Кендель переспросил с недоверием:

– А вы в самом деле восстановили генетическую структуру вируса? Я не сомневаюсь в ваших возможностях, но это долгий процесс…

– На суперкомпьютерах, – заверил я, – удается прочитать достаточно быстро. Так что покажу вам все-все. А вы скажете, какие участки вам знакомы…

– Если вспомню, – пробормотал он, но посмотрел на меня, кивнул. – Да, конечно, наверняка вспомню… Должен, во всяком случае… Если увижу математическую структуру вируса, то наверняка узнаю знакомые мне куски…

Я вывел на экран всю математическую последовательность нуклеотидов вируса, пролистывать пришлось недолго, Кендель всмотрелся и сказал быстро:

– Вот… вот эта цепочка мне знакома…

– Составляли сами?.. В одиночку?

– Это была трудная задача, – признался он. – Уже думал, не сумею, но самолюбие взыграло… Как это, чтобы я да не смог?.. Вот смотрите, здесь я применил метод… что даже не метод, а моя виртуозность и чуточку везения, зато удалось резко сократить как время, так и объем работы.

– Да, – согласился я, – вы сумели упростить работу почти на порядок, заменой этого фрагмента… Кому его отправили?

Он ответил автоматически, не задумываясь:

– Кейту Ронхольду, он тогда преподавал в Калифорнийском университете… Ох!.. Вы что же, полагаете, это он решился на такое?

– Не обязательно, – заверил я, – его тоже мог попросить кто-то из коллег. Несколько хороших умов вполне могут решить задачу, даже не зная, что представляет из себя задача. Спасибо, доктор!

Он сказал невесело:

– Но я все равно не могу поверить, что это Кейт. Это светлый ум и светлый человек…

– Возможно, – сказал я, – он полагал, что именно так послужит победе Света над Тьмой?

Медсестра вздохнула с облегчением, когда я сообщил, что доктор Кендель пусть отдыхает и набирается сил, его светлый ум еще послужит науке, а я отбываю.

На мой взгляд, все данные сошлись в одной точке и на одном имени: Кейт Ронхольд.

Я проверил еще раз, да, он уже прибыл в ЮАР. Что как-то не вяжется, у него рак щитовидки, шесть лет успешной борьбы, но успешность только в том, что этот рак обычно убивает в течение полугода, а доктор Ронхольд, применяя нестандартные способы обуздания, эти шесть лет живет полноценной жизнью, продолжает научную работу, это в его возрасте вообще….

Ингрид шла за мной настороженная, злая и готовая отвечать на каждый удар тремя ударами. Я связался на ходу с Мещерским, на экране появилось его лицо, в глазах все еще настороженность, но губы чуть дрогнули в улыбке.

– Уже знаю, Владимир Алексеевич. Операция прошла блистательно…

Я отмахнулся.

– Это в прошлом. Аркадий Валентинович, я прямо отсюда лечу в ЮАР. Если не отпустите со мной капитана Волкову, она будет счастлива…

Ингрид фыркнула:

– А как будет счастлив он!.. Аркадий Валентинович, такого счастья он недостоин, потому с ним полечу я. А то третью мировую вдруг начнет, он же ученый, им на все хочется посмотреть и понять, что получилось.

– Езжай с ним, – сказал Мещерский голосом доброго дядюшки. – Проследи, чтобы не споткнулся на эскалаторе… если в Кейптауне уже работают. Вообще-то профессора – народ рассеянный. То взорвут что-то, то сожгут… так что будь начеку.

– Спасибо, Аркадий Валентинович, – сказала она голосом послушной девочки.

Он остро взглянул с экрана мне в глаза.

– Владимир Алексеевич… если вдруг понадобится помощь, к вам подойдут там на месте.

– Ого, – сказал я с удовольствием. – Вижу, длинные руки не только у госдепа.

– Не только, – согласился он. – Понятно, мы сразу же послали туда людей… У нас тоже есть интересы в Африке. Особенно в ЮАР, южной оконечности материка. Но не думаю, что вам понадобится спецотряд.

Глава 12

Ингрид задремала, едва опустилась в кресло возле иллюминатора, как по привычке называют экраны, имитирующие окна в салоне самолета. Я покосился на ее усталое лицо, все-таки женщины слабее нас, как ни хорохорятся, но все же не зря мы им внушили эту мысль о суфражизме, феминизме и равных возможностях. Иначе прогресс бы замедлился. В индустриальном мире остро не хватало рабочих рук, это в постиндустриальном уже становятся лишними, так что высвобождать нужно прежде всего женщин, заменяя их роботами и компьютерными программами…

Через несколько часов в иллюминаторе сквозь разрывы облаков показались ярко-зеленые сочные цвета, это уже ЮАР, сказочный климат, хоть и не по всей территории, позволяет выращивать виноград и всякие там ананасы не только для себя, но и на экспорт.

Я вытащил смартфон из нагрудного кармана, это для Ингрид, если вдруг проснется, моментально связался с доктором Кенделем.

– Не разбудил?.. Как процесс реабилитации?

Он хмуро улыбнулся с крохотного экрана.

– Старое дерево скрипит, но держится. Только благодаря кофе. А как у вас?

– В Европе, – ответил я, – рождаемость успешно сокращают внедрением гей-пропаганды и чайлд-фри, а для африканских стран настолько кстати разработан этот вирус, что готов заподозрить глубоко засекреченную правительственную программу. На очереди мусульмане и китайцы, верно?

Он ответил медленно:

– Я понимаю вашу мысль… Вы правы, с особой охотой это оружие применили бы к России… но генетический код русских идентичен белым европейцам, как и белым протестантам в Штатах.

– Стерло бы их тоже? – переспросил я.

– Да, – ответил он, – даже быстрее. Все-таки сибирские морозы укрепили русских, они сопротивлялись бы дольше вымиранию, а вот калифорнийцы… гм… прекратили бы свое существование в первый же день.

Я сказал, не в силах отделаться от невесть откуда взявшейся подозрительности:

– Но если это программа Пентагона, то не думаю, что там отказались от модификации этого оружия.

– Правильно думаете, – согласился он. – Если это они создали и запустили, то сейчас наверняка работают над модификациями. И страшно представить, что могут достичь!.. А что вас наталкивает на такую страшную идею?

– В Африке, – напомнил я, – остались только арабы и часть племен, где генетический код идет еще не то от филистимлян, не то аммореев и магогов, упоминаемых в Библии. Они еще не пришли в себя, но, как только опомнятся и поймут, что произошло, сразу же начнутся кровопролитные войны за древнее наследство!

Он сказал горько:

– Еще бы… Даже если на всей Земле останутся двое, они тут же начнут войну за право быть главным и диктовать условия побежденному. Хорошо, доктор, я сейчас же начнут думать, как предотвратить возможные беды и с этой стороны.

Ингрид еще тихо посапывает, а самолет начал неспешно сбавлять высоту. Я подумал, что мы почти пришли к тому, что уже с трудом проходят варианты старого доброго и очень древнего времени, то есть уже почти не прибыть в другую страну под чужим именем, как я смотрел в шпионских боевиках моего детства, да и не только детства. Некоторые киностудии то ли не следят за стремительным прогрессом в технике, то ли нарочито допускают такие ляпы, чтобы накрутить таинственности.

На самом деле паспорт паспортом, а камеры сличают твое настоящее лицо сперва с базой данных преступников, а затем с более обширной файлотекой шпионов, бизнесменов и прочих-прочих значимых людей, а в особо важных случаях процеживают весь интернет и социальные сети.

Есть, правда, вариант изменения внешности пластическим хирургом, но стремительно набирает распространение создание портретов по тем факторам, которые никакие пластические хирурги не изменят: расстояние между глазами, строение костей черепа, а оно уникально, как и сетчатка глаза или расположение кровеносных сосудов на лице.

Потому да, сейчас такие номера не проходят, по крайней мере в аэропортах, вокзалах и даже на входе в кафе.

К счастью для нас, в ЮАР сейчас такая система не работает, а если бы вдруг заработала, я всегда могу вмешаться и внести необходимые изменения.

Но это я и… сейчас. А завтра уже ни я, ни кто-то еще не сможет. Анонимность будет вытесняться быстро и беспощадно, как дикий и опасный пережиток.

Рядом сосед заглянул одним глазом в мой планшет.

– А-а, Южно-Африканская…

– Она самая, – пробормотал я. – Как там оставшиеся?

Он сказал уверенно:

– Наверняка вздохнули свободнее.

– Но транспорт и службы парализованы?

Он покачал головой.

– Ничуть. Белые африканеры пришли в эту часть необъятного Африканского континента, где не было людей вообще! Ни единого поселения чернокожих! Те появились через сотню лет правления белых, когда белые выстроили города и можно было у этих непонятных людей что-то выпросить или украсть. Это белые принесли в Африку сельское хозяйство, до них черные занимались только охотой. Так что на самом деле в Южно-Африканской Республике не белые, а черные пришельцы на чужие земли!..

– Да я это знаю, – буркнул я, – но такие неполиткорректные речи…

– Все изменилось, – заверил он. – Больная тема исчезла. Теперь можно не страшиться кого-то обидеть.

– Тема просто умерла, – уточнил я.

Он кивнул.

– Плохо или хорошо, но больной вопрос снят с повестки дня. Не всегда это получается красиво, но… Мы же в реальном мире? Теперь все спешно применяются к ситуации.

Я взглянул на него с любопытством.

– Признаться, я ждал больше политкорректности. Это веяние времени?

Он сдвинул плечами.

– Не знаю. Но мне кажется, люди устали притворяться и носить маски. Вот возьмите!

Я взглянул на листок в его руке.

– Что это?

– Теперь раритет, – заверил он. – Сможете продать его коллекционерам.

Я быстро просмотрел эту памятку для прибывающего в ЮАР: «1. Избегайте незапланированных остановок.

2. Не останавливайтесь даже тогда, когда вам кажется, что человек на обочине нуждается в помощи.

3. Машина с мигалкой не обязательно означает, что это полиция…

4. Ваш дом должен находиться на охраняемой территории, иметь забор с колючей проволокой под напряжением, сигнализацию с тревожными кнопками для экстренного вызова вооруженной охраны, решетки на окнах и обязательно сторожевых собак.

Везде и всегда нужно запирать на все замки все, что можно замереть. Дом должен быть заперт днем и ночью и на окнах решетки. Ворота автоматически закрываются, гараж тоже. Если вы на парковке, то прежде, чем подойти к машине, сначала нужно убедиться, что за вами никто не наблюдает, потом – бегом в машину и сразу на все замки. Окна должны быть всегда закрыты. Но нужно оставить щель в полсантиметра, так труднее окна разбить. Их бьют, обычно когда останавливаетесь на светофоре в центре города и из салона тащат все, что можно утащить».

Сосед смотрел, как я читаю, но я одновременно заглянул еще и в инет, где в первой же ссылке на ЮАР прочел: «Машины угоняют прямо из рук владельца. Его могут попросить освободить машину, или пристрелить, в зависимости от того, как им кажется легче. Был случай, когда беременной женщине выстрелили в живот, потому что она недостаточно быстро выбиралась из машины. Был случай, когда 8-летнего мальчика пристрелили, потому что он не хотел отдавать свой велосипед. Было несколько случаев изнасилований, когда насиловали девочек возрастом 8 месяцев (это не опечатка!) – и по словам газеты, это не самая молодая жертва изнасилования».

В среднем за день здесь убивают 50 человек. Если дом взломала банда, у его обитателей нет шансов выжить. Это касается и женщин, и мужчин. Женщин и девочек стопроцентно изнасилуют, в том числе всей бандой. Если вдруг выживут, им гарантированы ВИЧ или СПИД, которыми почти поголовно заражены чернокожие африканцы.

Возраст женщины для чернокожего не важен, насилуют всех от восьми месяцев и до девяноста лет, даже старше. Женщин обычно насилуют на глазах мужей, сыновей и братьев, а потом на их же глазах убивают. Последним убивают мужчину – чтобы успел посмотреть на смерть семьи».

Я поморщился, статья поспешно исчезла. Сосед по креслу прав, это осталось в прошлом. В ЮАР теперь только горстка африканеров, что еще не пришли в себя от резкого поворота в судьбе страны.

Ингрид проснулась, посмотрела непонимающими глазами.

– Что, уже посадка?

– Через полчаса, – заверил я. – Просто длинная дуга снижения. Над чем это ты заснула?

У нее на планшете открыта страница с сообщением, что ЮАР – одна из самых богатых минеральными ресурсами стран, если не самая богатая в мире. Общая стоимость хранящихся в земле ресурсов оценивается в четыре триллиона долларов.

Причем эти ресурсы не в районе вечной мерзлоты, а в идеальном климате, неглубоко и близко к морскому побережью с его портами.

А через полчаса мы уже сходили по трапу в Кейптауне, большинство пассажиров счастливые и радостные, чистый воздух, кристально чистое синее небо и жгучие лучи солнца, чего так дико не хватает в промозглом Лондоне или Петербурге. Даже в Москве чаще видишь затянутое тучами небо, чем солнце.

Как они только и садились в лондонском аэропорту в маечках и шортиках, раз уж появляются из самолета уже совсем йоганесбургные, а то и вовсе кейптаунные…

Я ученый, а ученые не могут без костюмов, так принято думать, и хотя я их надеваю в особо редких случаях, но сейчас, так сказать, доктор наук в летной форме: светлый пиджак и светлые брюки, туфли легкие, хотя и не босоножки, как у большинства, для доктора это почти непристойность.

Ингрид сказала рядом напряженным голосом:

– Не понимаю… Как будто здесь не прогремела самая страшная катастрофа!

– Аэропорты берут под охрану в первую очередь, – напомнил я. – Трупы убрали, весь обслуживающий персонал только белые… Оставайся здесь, нас кто-то должен встретить там, внизу.

– Присмотрю, – заверила она.

– Только не стреляй сразу, – предупредил я.

Аэропорт, как я понял еще в самолете, работает в штатном режиме. Правда, пока единственный на всю ЮАР, где совсем недавно насчитывалось пятьдесят миллионов человек, и самолетов было в небе, как комаров над болотом, но сейчас и это здорово, а в страну начали спешно прибывать, вернее, возвращаться. африканеры, а то и лишь их дети и внуки.

Как только я вышел из здания аэропорта на свежий чистый воздух, ко мне приблизился крепкий загорелый мужчина, бодрый, глаза блестят весельем, а на лице крупными буквами написано, что здесь возможности, нужно успеть схватить как можно больше.

– Мистер Лавроноф, – сказал он вполголоса с той же американской улыбкой, слишком широкой, чтобы быть человеческой. – Вам привет от Дуайта Харднетта. Я Эдди Касперсен.

Рукопожатие у него крепкое, мужское, сейчас врачи по нему определяют работу сердца, забитость сосудов бляшками, ток артериальной и венозной крови, что позволяет судить о реакции как мышечной, так и скорости принятия решений.

– Вы работаете с ним? – поинтересовался я.

Он качнул головой.

– Раньше работали в команде, а сейчас судьба разбросала по разным отделам.

– Он мог бы передать привет и лично, – заметил я.

Он улыбнулся еще шире.

– Мистер Лавроноф, я здесь неофициально.

– Это объясняет, – обронил я.

Он сказал понимающе.

– Думаю, и вы здесь не одни. Вообще ЮАР сейчас кишит агентами спецслужб всех стран. А также людьми из крупных корпораций, компаний, трастовых фондов. Возможностей слишком много! Слетелись, как стервятники на павшего льва.

– А вы здесь…

Он прямо взглянул в глаза.

– Как и вы здесь, мистер Лавроноф. Безопасность – превыше всего! А этот регион сейчас особенно опасен. Мы готовы ввести сюда войска, но это вызовет крик мировой общественности и ненужные потрясения. Так что будем кустарничать…

– Приходится считаться с реалиями, – согласился я. – Правительства постоянно следят за руками друг друга.

– Потому что все шулеры, – сказал он серьезно. – Избиратели это знают, а когда голосуют на выборах президента, то за того, кого считают лучшим шулером. И который обшулерит остальных шулеров во главе Европы, Китая и всяких Швеций.

– Скоро со всем этим покончим, – пообещал я.

– Русские?

– Ученые, – уточнил я. – Без всякой жалости.

Он покачал головой.

– У вас жесткая позиция. Это потому что вы… русский?

– Потому что я бывший советский, – ответил я с горечью. – Из великой страны, что делала все то, что делают сейчас Штаты и предельно осторожничающая Европа. Только у нас был размах шире, а планы по наивности выше.

– Это нелегко, – сказал он со вздохом. – Очень…

– Мы тоже, – сказал я, – пытались строить общество равноправия и распределения богатства, чтобы всем досталось и никто чтоб не ушел обиженным. Как мы помогали Африке, вспомните? Азии, Ближнему Востоку, даже Южной Америке…

– Да, у вас была такая доктрина, знаю.

– На этом и надорвались, – сказал я. – Потому нам очень не хочется, чтобы такое случилось с Европой. Европа… это мы сами, хотя Европа от нас и отбрыкивается, как от детей, что не хотят жить в родительском доме.

Он посмотрел на меня испытующе.

– То есть вы спасаете Европу… ну, как вы считаете, потому что не могли спасти Советский Союз?

– Все мы обязаны поддерживать все лучшее и прогрессивное, – ответил я уклончиво. – Советский Союз ставил перед собой слишком амбициозные и благородные цели, еще не зная, что с питекантропами светлое будущее не построишь… Но проваливались и менее крупные начинания, когда забывали, что человек – скотина и очеловечить его в несколько лет не удастся. Да еще административными мерами… Забыли, как у вас вводили сухой закон, чтобы спасти американскую нацию от пьянства и связанных с ним болезней?.. Сколько лет продержались, пока питекантроп в каждом из американцев не победил?

Он хмыкнул.

– Да, вы продержались дольше.

– Коммунизм все равно воцарится, – напомнил я. – Во всем мире. Вы это хорошо знаете!.. Но на другом уровне и нас самих, и хай-тека.

Глава 13

Сверху раздался окрик, мы оба подняли головы. Ингрид идет на высоте второго этажа по опоясывающему здание балкону, я помахал ей рукой, а она, не долго думая, лихо перемахнула в красивом прыжке через барьер.

Касперсен охнул, а она, грациозно приземляясь на ступни, умело завалилась на бок, эффектно кувыркнулась и вскочила на ноги. Не встала, а именно вскочила в полном кипящем силой подскоке.

Глаза ее сияют как звезды, пошла к нам быстро и уверенная, как восточная царица этих земель, высокая и с копной иссиня-черных волос, небрежно схваченных на затылке в толстый искрящийся на солнце хвост.

Касперсен едва не схватился за сердце, когда она взглянула на него темно-синими и в тоже же время яркими глазищами, крупными, почти навыкате, что говорит о прекрасном гормональном состоянии организма.

– Ингрид Вольф, – представил я. – Или Вервольф, что вроде бы ближе… Мистер Касперсен.

Он торопливо поклонился.

– Мисс Ингрид, я ваш коллега… тоже археолог.

Она чуть улыбнулась глазами, губы чуть раздвинулись, показывая жемчужные зубы.

– Тоже археолог?.. Думаю, сейчас в ЮАР археологов уже больше, чем осталось местных жителей.

– Но местные должны удержать власть, – сказал он серьезно. – Вы тоже из тех археологов, что стараются в этом помочь?

Она перевела взгляд на меня, я поспешил ответить:

– Мистер Касперсен, мы практически выяснили, кто создал вирус африканской чумы, и сейчас находимся на стадии его ареста.

Он охнул.

– Неужели…

Я ответил скромно:

– Да, мы сумели. Сложность пока в том, что здесь не работают… да пока ничего не работает! Потому отыскать виновного и взять под арест… чуточку труднее, чем в Вашингтоне.

Ингрид добавила бодро:

– Но сегодня это сделаем.

Его глаза стали шире.

– А можно мне принять участие?

Ингрид отреагировала мгновенно:

– А потом по всему миру разойдется новость, что штатовский спецназ обнаружил и обезвредил опасного преступника?.. Нет уж, мы этого одинокого старика сумеем арестовать и сами!

Я сказал поспешно, стараясь если не свести к шутке, то хотя бы затушевать ее резкость:

– Сейчас это уже мелочь, можно сказать прошлое. Вы заняты главным, местное правительство нужно поддержать, не навязывая ему никаких условий…

Ингрид сказала весело:

– Мистер Касперсен…

Он торопливо поклонился, она красиво развернулась и пошла прочь, элитный образец не только женщины, но и человека.

Я поморщился, глядя, как смотрит ей вслед с неподдельным восторгом.

– Мистер Касперсен?

– До чего же она, – сказал он медленно, растягивая слова. – Так и не успел сказать, что меня зовут Эдди…

Я посмотрел на него, потом на Ингрид, стараясь понять, как он ее видит. Рослая, с широкими прямыми плечами, что придает ей еще более уверенный и бойцовский вид, изумительная фигура, слишком даже, с такой разве что под куполом цирка прыгать и ловить друг друга в последнюю секунду, да еще фитнес-конкурсы выигрывать. Лицо тоже такое, что смотришь и стараешься вспомнить, в каком же фильме ее видел, очень уж киногенично и ярко очерченное…

– Да, – согласился я, – великолепный экземпляр. Такие больше всего будут сопротивляться переходу в сингулярность.

Он кивнул с полным пониманием на лице.

– Потому что безупречна?

– Для этого времени, – согласился я. – Здесь у таких особей мало конкурентов.

Он вздохнул.

– Такую красоту потеряем…

– Приобретем больше, – отрезал я. – Не знаю что! Не спрашивайте. Понятно же, каждая новая эпоха дает больше взамен утерянного. Вместо извозчиков пришли сотни моделей автомобилей, мотоциклы, вело, сигвеи и прочая хрень, и вообще мир становится ярче и красивее!

– Да, – сказал он, – надо верить в прогресс. Надеюсь, теперь уж мы не дадим горлопанам выдрать у нас из рук власть!

– Отдать власть демократам на этом этапе истории, – ответил я, – смерти подобно.

Мы пожали друг другу руки, довольные взаимопониманием.

– Мистер Лавроноф…

– Мы с вами, – сказал я американцу, – как муравьи. Несмотря на разногласия, гусеницу все же тащим в нужном направлении. Ни вы, ни мы в одиночку не потянем, а вместе тащим, да еще как тащим, трава трещит…

– О, вас уже встречают. Мистер Лавроноф!

– Мистер Касперсен, – ответил я.

Пожав друг другу руки, мы расстались, а ко мне уже идет высокий поджарый мужчина, настоящий бур, светловолосый и голубоглазый, с суровым лицом и широкими плечами человека, у которого за плечами десятки поколений, обрабатывающих эту землю.

– Андерс Фогельсен, – представился он, – но можно просто Андерс. Доктор Лавроноф?

Я пожал ему руку, ладонь твердая, как дерево.

– Точно, – ответил я. – А это мисс Ингрид, моя носильщица. Как у вас, здесь и сейчас?

– Окажем полное содействие! – заверил он.

– Нам всего лишь транспорт, – сказал я скромно. – Лучше вертолет, но можно и автомобиль. Думаю, если сумели работу аэропорта наладить, то и остальной транспорт начинаете…

Он покачал головой.

– Аэропорт работал все время, если не считать первых недель, когда к власти пришел Мандела и началась резня белых. Но без белых все рухнуло бы сразу, потому аэропорт всегда оставался под охраной правительственных войск, последних белых берегли. Иначе ни один самолет не смог бы ни сесть, ни взлететь…. Белых в ЮАР оставалось капля в море, но сейчас все до единого вышли из своих охраняемых территорий и спасают страну.

Я поинтересовался:

– Никто еще лапу не пробует наложить на эти земли?

Он покачал головой.

– Международное право за южноафриканцами. И хотя темнокожее население сгинуло, но белые такие же граждане, это их земля. Все страны могут только предлагать помощь, а не навязывать.

– Да, – сказал я весело, – как все прекрасно в теории. Вы, наверное, коммунист?

Он ответил с таким же оптимизмом:

– Это у вас в России все еще коммунизм, что нас, честно говоря, радует.

Ингрид внимательно слушала в отдалении, одновременно поглядывая и по сторонам, продолжая обеспечивать мою безопасность, а остальные пусть хоть провалятся.

Андерс взглянул в ее сторону, усмехнулся.

– Я вызвал автомобиль с шофером, – сказал он успокаивающе. – Вас отвезут, куда укажете. Сейчас у нас вообще-то безопасно. Единственный плюс, мафии в ЮАР не существовало даже в зародыше. До понятия мафии еще нужно дорасти, а здесь черные сперва убьют, а потом поищут кошелек. Теперь же вообще никакой преступности.

Я кивнул.

– Знаю, по уровню изнасилований и убийств ЮАР с приходом Манделы стремительно взлетела на первое место в мире. Но теперь, я уверен, все встанет на свои места. Уже во всем мире поняли, что сильно и непоправимо облажались, настаивая на отмене апартеида… Сейчас все страны будут стараться как-то загладить свою вину.

Он посмотрел с интересом.

– Думаете?.. Мне кажется, все будут стараться урвать кусок. ЮАР – самое богатое место в мире. Даже алмазов здесь больше, чем во всем остальном мире. А чтобы добыть их, не нужно бурить вечную мерзлоту, как у вас в России.

– Будут стараться, – согласился я. – Но все еще и следят друг за другом, чтобы не дать урвать кусок соперникам. Вот так ЮАР и сохранит свою целостность.

Он покачал головой.

– В правительстве было четыреста человек. Уцелели только двое белых, которых там держали, как витрину для всего мира. Дескать, в ЮАР никаких притеснений… Но эти двое ничего не решали.

– Однако Генрих Ангерманн уже объявил себя президентом, – напомнил я, – а Улрик Данзен стал премьером. Да и настоящие выборы пройдут через месяц среди всего населения ЮАР.

– Намекаете, – спросил он с надеждой, – белые теперь закрепят свои позиции?

– И на этот раз сделают их нерушимыми, – подтвердил я. – Думаю, если разрешите приезжать египтянам или тунисцам – если разрешите! – им позволите только работать, но без права участия в жизни страны. Вы не захотите повторения того, что случилось, и на этот раз вся Европа будет вас поддерживать.

Он взмахнул рукой, к нам послушно подкатил белый сверкающий «Мерседес» последней модели. За рулем молодой белокурый парень, чем-то похожий на средневекового викинга, хотя, собственно, такими и были буры, что первыми высадились на этой земле.

Он вышел, оставив дверь открытой.

– Мистер Лавроноф?

Андерс кивнул в мою сторону.

– Рольф, ты в распоряжении господина Лавронофа. Он с важной миссией, так что буть любезен с ним… а не только с его спутницей.

Ингрид наморщила нос, кивнула парню и села на заднее сиденье. Я хотел было по мужской привычке сесть рядом с шофером, но тогда получается, что это я телохранитель Ингрид, она такого унижения не переживет и обязательно отомстит, вздохнул, что заметил Рольф, и сел с нею рядом.

Глава 14

Кейптаун – город небоскребов, когда-то чистейший и сверкающий, вымытый, а сейчас я ощутил смрад, едва только привычно опустил стекло.

Весь город выглядит чудовищно, загажено, но тысячи человек на улицах работают быстро и торопливо, стараясь очистить улицы до того, как вонь станет невыносимой и начнется эпидемия.

Рольф печально хохотнул:

– Ну как?.. Нет, это не от трупов. В эти небоскребы начали переселяться дикари из джунглей целыми племенами. Одних белых вырезали, другие успели убежать, так что новые жильцы зажили счастливо… хоть и по-своему.

– О туалетах, – сказал я, – представления не имели?

– И не хотели иметь, – ответил он. – Для них унизительно пользоваться туалетами. Это ограничение их свобод, как им успели сообщить демократы.

– Понятно, – сказал я, – подчиняться правилам белых людей зазорно?

– Вот-вот, – подтвердил он. – Потому срали в гостиных и столовых, а на кухне и в ванных разводили костры. А еще и жаловались, почему их не кормят, как им обещали те, кто призывал перебить всех белых и захватить их дома.

– Ну да, – согласился я. – Вода же сама появляется в трубах, как и отопление в батареях. Значит, и еда сама должна откуда-то браться в таких домах… Как реагируют белые на то, что стряслось теперь?

От тяжело вздохнул, голос прозвучал как-то странно:

– Ошеломлены.

– А насчет облегчения?

Он снова подумал, прежде чем ответить:

– Есть и очень сильное… С одной стороны, вполне понятное злорадство. Те звери уничтожили прекраснейшую страну, которую мы создали на пустом месте и превратили в цветущий сад!.. С другой стороны, мы белые, а это значит обязаны нести бремя белого человека и понимать ответственность и за черных тоже. Мы, в целом не хотели бы такого финала. И не допустили бы тотального уничтожения, будь это в наших руках… Или, полагаете, это кто-то из наших?

Я ответил уклончиво:

– В ЮАР медицина и наука шли впереди планеты всей. Я знаю, какой сенсацией стало, когда у вас доктор Кристиан Барнард совершил первую в мире пересадку сердца!.. Интернета тогда не было, но весь мир только и говорил про это научное чудо.

Он горько усмехнулся.

– Вы еще про наше ядерное оружие вспомните…

– Ответственность белых, – согласился я. – Африканеры очень ответственные люди. Гораздо более ответственные, чем европейцы. Те давно утеряли это благородное чувство. Африканеры не зря отказались от ядерного оружия перед тем, как передать власть черным. Думаю, точно так же и с этим вирусом. В целом африканеры не хотели даже своим угнетателям такого жуткого конца.

– В целом? – переспросил он.

Я ответил вопросом на вопрос:

– А вы не таксист, верно?

Он ответил невозмутимо:

– Я инженер по электронике, но в такое время делаем все, что нужно стране, а не нам лично. Вам хотели звонить и спросить, умеете ли управлять автомобилем.

– А если умею?

– У аэропорта стоят сотни автомобилей, – сообщил он, – с заполненными бензобаками. Но ввиду того, что вы, как нам сказали, персона самого высокого ранга и от вас очень многое зависит… вы в самом деле такая персона?

Я сдвинул плечами.

– Наверное, уже такая. Но еще не привык. Я, как и вы, человек не той профессии, которой занимаюсь вот сейчас. Доктор наук, профессор, специалист по генетике, чтоб это было яснее. Но когда в доме пожар, то бросаются гасить все, не так ли?

Он хмыкнул.

– То-то и оно. Я вас высажу у дома мистера Ронхольда, хорошо?.. Там на улице полно брошенных автомобилей, берите любой. А я поспешу на распределительную станцию. Сейчас главное не допустить коллапса энергетических систем, водоочистки и прочей не замечаемой в обыденности деятельности. Иначе из города придется бежать. Нас осталась горстка на всю страну. Так что сперва спасти главные города…

– Как выжили? – спросил я. – Вообще в ЮАР?

Он помрачнел.

– Мы в пригороде объединили несколько участков, оградили высокой бетонной стеной, поверху пустили колючую проволоку и подвели к ней высокое напряжение. Плюс видеонаблюдение и автоматические системы огня. Восемнадцать пулеметов на крышах домов, мощные мины, которые днем деактивируются, а ночью в боевом положении… Как только пришла весть об этой катастрофе, наши сразу взяли три бронеавтомобиля и поехали в город. И с той минуты мы еще не видели семей…

Он вел машину быстро и уверенно, дороги прекрасные, а брошенные автомобили все припаркованы у обочины.

В отличие от привычных в Африке развалюх и полудиких людей с лохмотьями, но с автоматами в руках, здесь тянется и тянется почти пригород Лос-Анжелеса, с поправкой на местный колорит.

Ингрид вертит головой по сторонам, то и дело гуглит в инете, шипит сквозь стиснутые челюсти, наконец сказала с сердцем:

– А ты знаешь, что эта часть Африки, я говорю о ЮАР, самое богатое место в мире?

– Да ну? – сказал я.

Она заговорила с жаром:

– Здесь несметные запасы алмазов, золота, платины, урана, марганца, асбеста, никеля, свинца, хромитов, алюминоглюкатов, ванадия, циркония…

– …и других редкостей, – прервал я, – которые вообще нигде не отыскать, кроме как в ЮАР. Знаем, в школе проходили.

Она уязвлено умолкла, лицо стало озабоченным, читает, как вижу, что в ЮАР крупнейшие в мире запасы платины (85 % от мировых) и марганца, одни из крупнейших запасов золота, алмазов, хрома и ванадия. Тем не менее за последние десятилетия в ЮАР сокращалась доля горнодобывающей промышленности в ВВП – с 20 % в 1970-х до 5 % сегодня, да и эти пять процентов держатся только за счет инвестиций из Европы и Китая.

Но до начала чумы в ЮАР из пятидесяти миллионов только пятнадцать процентов оставались трудоспособными, страну спасал прежде всего Китай, но он благотворительностью не занимается, все это время скупал не только сырье, но и предприятия, постепенно подминая, экономику под себя и превращая ЮАР в сырьевой придаток. И вот теперь все рухнуло, что сильно радует Штаты и Европу, опасающихся роста мощи Китая…

Я спросил в спину водителя:

– Как с безопасностью сейчас?

Он ответил немедленно:

– Белых среди грабителей нет. Не потому, что мы такие пушистые, а потому, что этот наш город и наша страна!.. Мы не грабим у себя. Но и другим не позволим. Потому, если увидите кого-то с оружием в руках… из небелых, понятно, стреляйте сразу на поражение.

Я спросил настороженно:

– А разве небелые сохранились?

Он кивнул.

– Есть полпроцента арабов, что приехали из Египта или Алжира.

– Ах да…

Он добавил сурово:

– Могут попытаться если не захватить что-то, то хотя бы упрочить свои позиции. Потому просто стреляйте! Мы слишком долго терпели и много вынесли за это страшное время.

– А разве среди них нет… кто с вами сотрудничает?

Он качнул головой из стороны в сторону.

– Здесь сразу же власть попытались захватить ребята, что мало чем лучше черных. Даже хуже, потому что умнее и у них есть цели. Я говорю про исламских фундаменталистов. Вы их не отличите с первого взгляда от черных, это арабы, что за века смешались в какой-то мере с неграми, пусть не кровно, и даже сумели навязать им ислам… в самой примитивной форме.

В ЮАР, мелькнула мысль, сильно обижены, что весь мир не ринулся спасать их страну, но чернокожие погибли по всей планете, а свой пальчик болит сильнее, чем у соседа отрубленная нога.

Даже Германия, у которой негритянского населения ничтожные доли процента, и то обеспокоилась проблемой, как быстро заменить всех умерших дворников и уборщиков мусора.

В США, естественно, с помпой объявили траур из-за потери части населения. Везде новостные заголовки с портретами в черных рамках с фотографиями голливудских актеров и спортсменов, в стране едва-едва не ввели военное положение, но усилиями Национальной гвардии удалось быстро и жестко пресечь попытки мексиканских банд устроить грабежи и мародерство.

Меньше всего пострадала Россия и страны бывшего Восточного блока. Там традиционно к негритянскому населению относились без всякой приязни, беженцев на свои земли практически не допускали, да негры и сами не очень-то стремились в холодные и бедные страны недавнего социалистического лагеря, так что смерть двух-трех сотен человек негритянского происхождения прошла практически незамеченной.

Конечно, больше всего пострадала ЮАР, но вообще-то мы все уже привыкли говорить одно, а думать другое, раздражающее свойство культуры, все же понимают, что на самом деле африканеры в этом случае выиграли целую страну.

И теперь ЮАР ожидает новый взлет, новый расцвет. Сегодняшняя страна четвертого мира снова войдет в первую десятку, а то и вообще по уровню благосостояния, безопасности, комфортности проживания выйдет на первое место, как уже было в якобы недобрые времена апартеида.

Я то и дело перехватывал в зеркале внимательный взгляд шофера, наконец он поинтересовался:

– Доктор, у вас такое лицо… Что, в самом деле эпидемию мог вызвать кто-то из исламистов?

– А им зачем?

– Чтобы захватить власть, – ответил он бодро. – Черные для них хуже белых. С нами можно договариваться, уживаться, воевать, но черных они презирали. А теперь…

– Чего-то ждете?

Он кивнул.

– Белых слишком мало! Одни эмигрировали, других вырезали, а оставшаяся горстка самых упорных… капля в море исламистов!.. Сюда сейчас хлынут отряды «Аль-Каиды».

– Насколько знаю, – ответил я, – большинство уехавших африканеров заявили, что вернутся. Многие уже забронировали билеты на авиарейсы в Кейптаун. Это ваша земля, и, несмотря на то что в Штатах, Англии и Австралии устроились неплохо, все равно готовы воевать и восстанавливать свою оскверненную родину.

Он ответил с мрачной серьезностью:

– Вы понимаете верно, доктор. Мы сейчас, как евреи, что наконец-то услышали про независимость Палестины. Они поехали в те земли, хотя там только выжженная земля и песок, но то их родина. Мы тоже возвращаемся со всего света. А с нами еще немало добровольцев, что помогают нам…

И немало авантюристов, добавил я мысленно, но ничего не сказал, да и зачем, Ингрид подумала то же самое, по лицу видно.

Прозвучал сигнал вызова, на экране смартфона появилось лицо Мещерского.

– Связь, – сказал я. – Здравствуйте, Аркадий Валентинович.

В кабинете у настенного экрана спиной ко мне Кремнев, заложив руки за спину, рассматривает карту Европы, Бондаренко у стола рядом с Мещерским.

– Добрый день, – ответил Мещерский. – Владимир Алексеевич, вот майор предлагает свернуть вообще наши поиски насчет вируса…

Я спросил настороженно:

– Чего вдруг?

– Все Управление этим занято, – пояснил он, – а тем временем другие угрозы зреют, можно просмотреть. Эта же… свершилась. И, уверен, не повторится. Кто-то был очень зол на негров, сейчас же все у него получилось!

– Логично, – согласился я. – Вообще-то я человек рациональный, мне как-то не очень хочется строить из себя прекраснодушного дурака, который добивается справедливости, несмотря ни на что.

– Тогда…

– Нет, – ответил я со вздохом. – Дело как раз в рациональности. Те, кто сумел создать поражающий вирус по генетическому принципу, могут модифицировать его дальше. Например, воинствующий ислам многих достал, Европа от него уже стонет.

Он дернулся, сказал натянутым, как струна, голосом:

– Вы насчет вируса, который убивал бы арабов?

– Да, Аркадий Валентинович, да.

Он сказал быстро:

– Но ислам исповедуют не только те, что взрывают вокзалы, кафе, школы и автобусные остановки!

– Я об этом догадываюсь, – ответил я.

Бондаренко вмешался с явным неудовольствием:

– Владимир Алексеевич, на самом деле ислам вообще-то мирная религия! А воинствующие радикалы – это доли процента от числа мусульман!..

– Ростислав Васильевич, – сказал я, – вы так горячо реагируете, словно сами уже приняли ислам. Не волнуйтесь, я к исламу отношусь с большой симпатией. Не говоря уже о чисто рациональном раскладе, Татарстан и Башкирия – это Россия.

– И вся Средняя Азия, – сказал он горячо, – даже в Европе много исповедующих ислам из числа белых и очень даже культурных европейцев!..

Я выставил перед собой ладони.

– Тихо-тихо, успокойся. Но представь себе, что кто-то этого не знает… нет, наверное, знает, но попросту решил отмахнуться. Дескать сопутствующие потери…

Он охнул.

– Мусульман в мире больше, чем было чернокожих!.. Это… неужели кто-то пойдет на такое?

Я сдвинул плечами.

– Совсем недавно пытались уничтожить всех-всех евреев на свете!.. И таких пуритан нашелся не один человек, как вы помните. Так что с накалом ненависти в нашем мире все возможно. А по мере увеличения свобод человек все раскованнее проявляет скрытое в нем зверство.

Он сказал зло:

– Раньше религия как-то удерживала человека. Но, как сказал Федор Михалыч, если Бога нет – позволено все!

Мещерский сказал мягко:

– Владимир Алексеевич, доведите свою миссию до конца.

Экран погас, Ингрид ткнула меня локтем в бок.

– Что молчишь?

– Угроз слишком много, – буркнул я, – за все не успеваем хвататься, потому и… Единственный выход, не самый лучший, но работающий – это повышенная и просто демонстративная жестокость в отношении террористов и тех, кто их спонсирует или поддерживает.

Глава 15

Впереди начал вырастать из оранжевой выжженной земли высокий забор из бетонных плит, выкрашенный в белый цвет. По верху густо пропущена колючая проволока и, как я заметил сразу, электрический ток высокой мощности.

Из специальных гнезд поверху торчат тупые стволы крупнокалиберных пулеметов на тот случай, если нападающие прибудут на защищенных автомобилях.

Две скрытые видеокамеры высокого разрешения тщательно осмотрели нас, прежде чем голос из динамика на воротах произнес:

– Прошу вас, мистер Лавроноф.

Ворота тяжело раздвинулись на роликах, настоящие стальные плиты, способные без ущерба выдержать прямой выстрел из противотанковых ракет.

За воротами на расстоянии в две сотни метров за тщательно ухоженными зелеными газонами начинаются дома, идеально чистые, словно только что выстроенные, хотя по документации им десятки лет, но, как вижу, подновляются, перестраиваются, улучшаются, буры – народ очень деятельный, в свое время сумели нанести вторгшимся английским войскам ряд поражений.

Чтобы победить отважных африканеров, Англия впервые в истории придумала концентрационные лагеря, а поселения буров сжигала дотла, убивая там всех, кто сопротивлялся переселению в концлагеря, где их тоже убивали чуть позже.

Шофер сказал невесело:

– Вот так мы и жили с момента выхода Манделы на свободу…

– Почему не уехали? – спросил я с сочувствием. – Зачем жить за колючей проволокой, стреляя во всех, кто пытается перелезть через стену?

Он сказал с болью:

– Это наша земля!.. Наши предки ее открыли и заселили! Здесь никто раньше не жил… Вы считаете Европу гигантской, но знаете, сколько Европ поместится на Африканском континенте?

– Представляю, – ответил я мирно. – Даже исполинская Россия там поместится дважды.

– Ну вот! А кто придумал термин «Черная Африка» и лозунг, что Африка должна принадлежать неграм?.. Вся Африка? Это значит, Египет, Тунис и Алжир тоже изгнать?

Я любовался идеально ровным газоном, немецкая пунктуальность и тщательность чувствуется во всем, начиная от безукоризненного асфальта до пышных цветов у крыльца каждого коттеджа.

Автомобиль подкатил и остановился на выложенной плиткой стоянке для машин вблизи роскошного даже по штатовским меркам двухэтажного дома, хотя уже знаю, все сделано руками самих же колонистов. Протестантская этика требует работать больше и лучше, так как именно этого от людей ждет Творец, который создал для них планету и велел самим за ней следить и ухаживать.

Православные, да и немалая часть католиков, что от работы отлынивают всеми путями, по этому поводу язвят: «Протестант страшится не перевыполнить дневную норму, словно за это его не возьмут в рай».

Ингрид сказала непререкаемо:

– Я подожду в машине.

– Я хотел уехать, – напомнил водитель.

– Езжай, – велела она. – Я подберу что-нибудь из брошенных.

Выбравшись из автомобиля, я сразу ощутил аромат диковинных цветов, что выращиваются с трудом и требуют постоянного ухода, но для африканеров, живущих в постоянной опасности нападения, и это, похоже, не кажется особенно трудным.

Из дома вышел высокий седой человек, даже не представляю, сколько ему лет… хотя да, это же Ганс Майтиус, ему девяносто два года, работал в нескольких исследовательских институтах США, повсюду оставаясь верным соратником Ронхольда.

Он взглянул на меня с живейшим интересом.

– Мистер Лавроноф?.. Я знаком с вашими работами в нейрофизиологии. А в последней вообще прорыв!

Я ответил польщенно:

– Спасибо. Рад, что мои труды знают даже здесь.

Он сделал широкий жест в сторону распахнутых дверей в дом.

– Прошу вас. Мистер Ронхольт ждет вас. Да-да, проходите сразу в гостиную, но позвольте сперва показать, где у нас туалетная комната.

Уже на выходе из туалетной комнаты меня тихонько перехватила молоденькая медсестра.

– Доктор Лавроноф, – прошелестела она почти неслышным голосом, – доктор Ронхольт готов вас принять. Но он очень слаб, так что не больше пяти минут, прошу вас.

– Да-да, – заверил я, – это не займет и пяти минут.

Сердце мое сжалось, когда увидел Ронхольта в инвалидном кресле, плед наброшен на колени, сам он исхудал до невозможности, лицо желтое, покрытое глубокими морщинами, кожа обвисла, выказывая, что совсем недавно прилегала к телу достаточно плотно.

Я поклонился.

– Мистер Ронхольт…

Взгляд его оставался ясным и острым.

– Мистер Лавроноф, – ответил он слабым голосом. – Мы все знакомы с вашими блестящими работами.

– Ох, – сказал я, – польщен… Честно говоря, не ожидал, что меня будут узнавать…

– Прошу вас, – проговорил он, чуточку растягивая слова, – садитесь ближе с этой стороны, я теперь слышу только правым ухом. Да, я понимаю, почему вы здесь… Не ищу оправдания, но в самом деле вовсе не хотел гибели всего негритянского населения! Расчет был на то, что вирус поразит местных в Кейптауне, а также ту часть ЮАР, где больше всего банд, с которыми не могут справиться даже правительственные войска, после чего мутирует и станет безвредным. Вы же сами генетик, знаете, создать устойчивый вирус очень сложно, почти невозможно.

Я кивнул.

– Да. Иначе еще в древние времена истребили бы человечество.

– Вот-вот, – сказал он. – Я рассчитывал, что вирус потеряет силу уже через два-три дня. В любом случае он бы не вышел за территорию ЮАР!

– Вам не повезло, – сказал я с сочувствием. – Вирус в самом деле мутировал… Но его мутация как раз закрепила эту смертоносность при смене поколений. Вирус уже совсем другой, но убивает все так же… Вы гений, доктор Ронхольт.

– Когда я узнал, – сказал он, – что вирус не слабеет и уже вышел за пределы ЮАР, а потом попал даже в Европу, я… не покончил с собой не из-за чувства вины… хотел дождаться кого-то… из вас. И рассказать, что это свойство неизменяемости можно использовать, к примеру, для очистки воды. Почти вся Африка и Ближний Восток остро нуждаются в питьевой воде!.. Не нужно буксировать из Антарктиды айсберги, достаточно поместить этот видоизмененный вирус… такое сделать легко!.. в резервуар с морской водой, и там через десять минут станет чистейшей питьевой!..

– А на дно выпадет чистейшая морская соль, – согласился я. – Вы правы, модифицировать вирус для этой цели нетрудно, хотя и затратно. Главное, чтобы через пять секунд жизни не превратиться в нечто совершенно бесполезное, живущее своей жизнью. Вам это удалось, доктор…

Он возразил:

– Это получилось совершенно случайно!

– Многие открытия делались случайно, – напомнил я. – Но слава доставалась тем, что их получил. Ваше имя войдет в историю, как величайшего злодея, но и благодетеля. Я уже вижу, где этот устойчивый вирус можно применить помимо опреснения воды или очищения урановой руды…

– Вот-вот, – сказал он с надеждой. – У меня в нижнем левом ящике стола несколько флешек. Одна поцарапанная, с иероглифом на черной стороне. Там все о вирусе «Белая Африка».

Я спросил быстро:

– И полная последовательность фаз?

Он прошептал:

– Да… я пытался… но не успел… Вы сможете в сегмент КА-40 ввести изменения… я их в отдельном файле… и тогда…

Дыхание его прервалось, я видел, как ему трудно говорить, но смолчал, догадываюсь, но пусть скажет сам, это важно.

Через минуту он прошептал с усилием:

– Вирус можно модифицировать так, что он, распыленный в атмосфере, защитит ген, ответственный за разницу в расах… А если его взломают, тут же сам закроет бреши и… предотвратит…

Я проговорил:

– И никто не сможет создать генетическое оружие?

– Да, – ответил он. – В современных условиях… нет. А далекое будущее… надеюсь… будет к нам благосклоннее.

– Будущее ответит за себя само, – произнес я, – а я представляю сейчас, как ни странно, сегодняшний день, в котором места гуманизму больше, чем рациональности. Потому, кто создал вирус «Белая Африка», так и останется неизвестным. А вот кто модифицировал его в вирус «Защитник», узнает весь мир…

Он посмотрел на меня неверящими глазами.

– Но это же… неправильно…

– Только Бог прав, – ответил я. – А мы толкуем то в одну сторону, то в другую. Вы же убедились, как многое зависит от поступков одного человека…

Он прошептал:

– Спасибо…

Я поднялся.

– Прощайте, доктор.

Он закрыл глаза, я вышел, медсестра стоит ко мне спиной в коридоре. Едва услышала мои шаги, обернулась, в глазах страх.

– Что с ним?

Я сдвинул плечами.

– Вы знаете, что с ним. Это уже не четвертая стадия, это последняя…

– Но он, – сказала она и запнулась.

Я кивнул.

– Несколько дней у него есть. Пусть это будут спокойные дни. Больше обезболивающего.

Я вышел, чувствовал ее вопрошающий взгляд, но не стал копаться, что она знает и насколько много. Некоторые вещи пусть остаются нераскрытыми, мы все пока что питекантропы, но скоро этот мир кончится, как и любая нераскрытость человеческих поступков.

Сингуляры смогут увидеть, что человек делал и даже думал в его прошлой жизни досингуляра, какие преступления совершил, а какие только замыслил, но кому та ерунда будет интересна?

Перед кафе Ингрид чуть задержалась, припарковывая автомобиль, а я вошел и сел за первый попавшийся свободный стол.

В первое время, помню, было интересно вот так рассматривать людей в кафешке или в баре, мгновенно собирая о них всю информацию, начиная от медицинской карты родителей, пребывания в яслях, детском саду, школе, поведение в обществе, награды и поощрения, приводы в полицию, премии, бонусы, сомнительные сделки, семейный статус, отзывы на работе, характеристики открытые и внутрикорпоративные…

Каждый, как на ладони, и кем бы ни прикидывался перед окружающими, моментально вижу, что из себя представляет на самом деле. Сегодня это доступно только мне, а завтра станет обыденностью для всех, а это значит, нынешний мир рухнет безвозвратно.

А каким будет?

Ингрид появилась веселая и оживленная, жизнь в мире налаживается, села напротив. Появилась официантка с папкой «Меню» в руках, взглянула на Ингрид, на меня, папку положила передо мной.

Ингрид усмехнулась.

– Ничего не замечаешь?

Я посмотрел вслед официантке.

– Что? Натуралка, разведена, детей нет, незаконченное высшее, небольшие проблемы с печенью, начальный сколиоз…

Она прервала:

– Я не об этом.

– А о чем?

Она произнесла лениво:

– Уже второй день меню кладут перед тобой. Не понял?

– А-а-а, – сказал я, – ну это понятно, женщины чуют, у кого кошелек толще. У кого толще, тот и мужчина.

Ее нос попытался сморщиться в гармошку, но не получилось, только крылья пару раз хищно дрогнули.

– Все-то понимаешь, мимикрун… Ешь быстрее, Мещерский будет у себя через двадцать минут.

Мы справились с бутербродами и кофе за семь минут, а еще через пять уже докладывали Мещерскому, как и что сейчас в ЮАР и почему мир никогда не будет таким, каким был вчера или даже сегодня утром.

В разгар доклада вошел Бондаренко, бросил на стол начальству пару распечатанных листков.

Мещерский поинтересовался:

– Что это?

Бондаренко бросил косой взгляд в мою сторону.

– Непонятки, товарищ полковник. Пришло сообщение от военной разведки Пентагона. Там один доложил, что был схвачен на границе с Катаром. Его повезли трое в военный лагерь боевиков. С ними поехала и одна женщина. По дороге застрелила обоих охранников и шофера, его освободила от наручников, велела садиться за руль и гнать на север, там сейчас правительственные войска. Когда он спросил, кого должен благодарить за спасение, она ответила загадочно: «Профессора Лавронова».

Мещерский сдвинул печами, поднял от бумаг взгляд на меня.

– Вряд ли имела в виду вас, профессор… Хотя фамилия редкая.

– Жгучая брюнетка, – спросил я, – но с прозрачными, как горная вода; глазами?

Бондаренко сказал виновато:

– Это все, что было передано. А нам потому, что фамилия «Лавронов» встречается только у русских.

Мещерский поинтересовался с подтекстом:

– Профессор, что вы о ней знаете?

Я пробормотал:

– Да так, случайная встреча… Повязались пару раз, надо было время скоротать… Ничего личного. Она из Ирландской армии.

Бондаренко смотрел на меня с огромным уважением.

– Профессор… А здесь, наверное, деньгами берете?