Порвали парус

Глава 1

Внутренние часы отслеживают время, а мозг без команды и даже без спросу отследил ситуацию на дорогах и предупредил, что лучше выехать на семнадцать минут раньше, чтобы не зависнуть в пробках.

В кабинет Мещерского я вошел минуту в минуту, часть мозга в самом деле способна работать как компьютер, получая записи со всех видеокамер на дорогах и точно рассчитывая время для каждого участка.

Кроме Мещерского, Бондаренко и Кремнева присутствуют несколько не знакомых мне лично человек, хотя знаю как облупленных по их работе, вообще-то не слишком впечатляющей, что и понятно: ГРУ обложен такими красными флажками и запретами, что вообще непонятно, как еще дышит.

С другой стороны, в остальных странах с этим еще хуже, демократы до свиного писка страшатся своих же силовых структур и всячески ограничивают их работу.

Я сел в заднем ряду и молча слушал. Мещерский обрисовал продолжающую нарастать нестабильность в мире, где угроз все больше, террор все опаснее, глобальнее, некоторые группы нелегалов обладают бюджетами, сравнимыми с валютными запасами ряда стран.

Все знакомо, все это знают, я терпеливо ждал, скажет ли Мещерский что-то новое или же поосторожничает по обыкновению. Чем человек выше по должности, тем он осторожнее, этим я только и могу объяснить полное отсутствие Бога в нашем мире, потому что только одно присутствие все изменит кардинально и, конечно, не в лучшую сторону.

– Но сейчас главное, – проговорил он наконец, и нотка злого торжества проскользнула в размеренном голосе, – в Штатах наконец-то заработала, подталкиваемая силовыми структурами, тяжелая и неповоротливая машина власти! Вы все это заметили… А если уж заработала в Штатах, задвигались и в остальном цивилизованном мире…

Собравшиеся в его кабинете тоже задвигались, оживились. Все знают, еще вчера было созвано по инициативе Штатов внеочередное заседании ООН, и хотя результатов официально пока нет, обсуждение обещает быть долгим и бурным, потому что на повестке дня во весь рост встал острый вопрос насчет усиления всеобщего контроля ввиду рисков глобальных катастроф.

– Мощная волна протестов, – сказал Мещерский, – была ожидаемой. Пока о результатах говорить рано, но Россия, Штаты и вся Европа выступили на редкость единым фронтом!

– За контроль? – спросил кто-то с едва заметной ноткой недоверия в голосе.

– За строжайший контроль, – заверил Мещерский. – Даже Европе припекло так, что проголосовала за право инспекции в любой момент в любом месте!

– Несмотря на?

– Несмотря, – подтвердил Мещерский. – Сперва выживаемость цивилизации, потом политесы.

Он начал рассказывать подробно и обстоятельно, но я за пару секунд просмотрел все материалы совещания в ООН и все записи с видеокамер, установленных в зале и за его пределами, вплоть до тех, что в туалете, увидел, как совсем иное в кулуарах говорят те, кто красиво и пафосно выступал с трибуны, однако и такая характерная для дипломатов двуличность не особенно портит победную поступь прогресса в единении человечества.

Правда, часть стран вообще отвергли возможность объединения силовых структур, часть благоразумно согласились, но тут же начали настаивать, что у них все под наблюдением, потому справятся своими силами.

Однако, к счастью, представитель Штатов при откровенной поддержке и заметном подталкивании Россией заявил в непривычно жесткой форме, что со странами, которые могут угрожать неконтролируемой деятельностью всему человечеству, будут поступать жестко и согласно закону, который вот сегодня примут на совместном заседании.

Глава делегации России уточнил, что для ускорения работы закон будет принят на совещании Штатов, России, Евросоюза и Китая. Остальным, чтобы не было лишних проволочек в дебатах и пространных обсуждениях, будет предложено присоединиться.

Страны, возжелавшие остаться вне рамок нового закона, добавил он, могут столкнуться с вторжением объединенных сил, сменой правительств, внешним управлением, а на местах в таких случаях будет установлена военная администрация.

Его слушали в настороженном мрачном молчании, даже представители Штатов и Евросоюза, а он подчеркнул в заключительном слове:

– Феодализм остается в милом прошлом!.. Мир становится единым. Это не газетное клише, а наша реальность. Примите ее… или мы примем ее за вас.

Поочередно выступили члены стран Евросоюза, хотя ничего нового не сказали, Европа давно уже не та, а в конце штатовец напомнил:

– Мы все понимаем и то, что часть стран согласятся с нашим давлением, но втайне попытаются отстаивать свое право делать запретное. Должен предупредить очень откровенно: туда будут забрасываются группы наблюдения, тайные или явные, а любое противодействие им грозит жестокими карами на всех уровнях. Вплоть до смены правительств.

– И режимов, – добавил глаза российской делегации.

Дальше пошли повторы, прения, в которых одни и те же доводы повторялись в разных вариантах, я мысленным усилием перекрыл тот канал и вернулся в кабинет Мещерского.

От макушки до пят охватило странное облегчение, словно миновала гроза и не затронула мой сад, мои цветы, мой так тщательно возделываемый мир.

Наконец-то заработало… Теперь штатовцы не остановятся, это же одновременно и легализация их власти. И хотя не самая лучшая идея вот так взять и пустить на мировой трон американского бюргера, но этот вариант лучше, чем гибель человечества.

Да и не на самом троне штатовцы, у России достаточно сил, чтобы пустить всю Америку в распыл, так что решения принимаем вместе. Это просто консенсус. Но консенсус лидеров, озабоченных судьбой всего мира, так что нет предмета для разногласий.

Почти нет.

Мещерский сказал ясным голосом:

– Теперь поговорим о частностях. То есть вернемся к нашей повседневной работе. Наши аналитические группы обнаружили в Индии целую сеть подпольных лабораторий…

Бондаренко уточнил:

– Речь не о старом добром кокаине или героине, как многие подумали. Никого не хочу обидеть, но этой ерундой теперь занимаются службы попроще. А здесь речь о более могущественных корпорациях…

– Если это не дело рук государства, – добавил Бронник.

– Нет-нет, – сказал Мещерский. – Похоже, там какое-то оружие создает все же не государство. Государство сумело бы упрятать получше. В какие-нибудь специально вырытые туннели, а не довольствовалось непроходимость джунглей.

– И выставило бы армию для защиты, – сказал кто-то из зала.

Бондаренко сказал с сомнением:

– Государство в таких случаях старательно делает вид, что ни о нем даже не догадывается. А у корпораций сейчас такие возможности, не всякое государство в состоянии тягаться.

Кремнев тяжело задвигался, кресло протестующе пискнуло, он сказал веско:

– А еще корпорации не слишком стесняются нарушать законы. Робингуды, в общем. Бригантины поднимают паруса.

Он перевел взгляд на меня, я ответил с нажимом:

– Паруса порвать, пиратов на рею!.. На месте, без суда и следствия.

Совещание длилось еще около часа, но я слушал не то чтобы в полуха, но еще внимал и миллионам голосов в телефонных переговорах, просматривал записи видеокамер по Москве, Вашингтону и в крупнейших городах Европы, Китая и арабского мира.

Мозг бдительно отцеживает всю массу через фильтры, оставляя вне зоны интереса разговоры о футболе, пиве и сексе, что занимает девяносто пять процентов человеческих стремлений, так что в сухом остатке кроме новостей науки она в приоритете, теперь еще и эта вот тревога из-за растущих вызовов.

В кабинетах Москвы, Вашингтона, Пекина, Берлина и других столиц эта тема муссируется все чаще и напряженнее. Сама тема насчет спасения человечества от людей кажется слишком новой и дикой даже для государственных деятелей, а кому, как не им, казалось бы, ухватиться за глобальные вопросы?

Все еще мало кто соображает, что появилась угроза нового типа: человечеству в целом начали угрожать отдельные люди, что раньше было невозможным даже теоретически. Аттиле или Чингисхану нужны были армии, да и то вред был крохотным, а сейчас один человечек в подвале на коленке в состоянии модифицировать обычный вирус гриппа так, что он станет смертоносным для всех, пусть и ненадолго.

И не вдолбить слишком уж либеральным, что интересы человечества важнее интересов и прав любого человека на земле. Нет, им лучше пусть погибнет весь мир, чем простой человечек допустит установку видеокамер в своей квартире! Что ж, с простыми и поступать нужно просто.

Когда Мещерский объявил совещание оконченным, все начали подниматься, а он кивком пригласил меня подойти ближе.

– Владимир Алексеевич, как у вас?

– Спасибо, Аркадий Валентинович, – ответил я. – Отдел работает, не разгибая спин. Угрозы растут, только успевайте гасить… А тут еще и сами даем им оружие…

Он вскинул брови.

– Вы о чем?

Я сказал ровно:

– Через шесть часов в джунгли Замбии упадет спутник. С ядерным компонентом на борту.

Он дернулся, глаза расширились.

– Это… это уже нечто из ряда вон!.. Ядерный взрыв возможен?

– Исключен, – заверил я.

– Но все равно…

– Да, – согласился я. – Нужно успеть отыскать до того момента, как подберут пастухи готтентотов…

– Пастухи о нем не сразу узнают, – сказал он мрачно. – А вот те, кто поосведомленнее…

– Надо поторопиться, – согласился я.

– Собрать достаточно мощную атомную бомбу, – сказал он, – сейчас отвратительно просто. Инструкции есть в интернете. Главное, успеть к спутнику, а там просто быстро вытащить именно нужное…

– Успеете, – сказал я, – в посольстве есть пара ваших людей.

Он дернулся.

– А вы откуда… Ах да, от вас ничто не укрывается. Да, конечно, они успеют. Лишь бы обошлось без стычки с местными бандами… Но почему не сгорел при входе в атмосферу?.. Э-э, в более плотных слоях атмосферы?

Я просмотрел за секунду все о таких спутниках, об особенностях термостойкой обшивки, уже все понял и начал было объяснять, но он прервал:

– Простите за неуместный вопрос. Это к делу не относится. Не сгорел, это данность, с которой надо считаться. Все, отправлю сигнал по красной линии… Кстати, Владимир Алексеевич…

Он остановился, чем-то смущенный, я спросил вежливо:

– Я весь внимание, Аркадий Валентинович.

Он сказал со вздохом:

– Военный министр, заинтересовавшись этими новыми вызовами, попросил меня что-нить такое, чтобы почитать перед сном…

– Пострашнее?

– Да, – ответил он, – но в простом изложении. И без графиков, это его пугает.

Я подумал для приличия, хотя что тут думать, выбирать не из чего, сказал очень серьезно:

– Пусть почитает Турчина или Никонова. А лучше того и другого. Турчин написал свои фундаментальные труды для полупростого народа, нормальный простой такое даже читать не станет, а наш народ сверху донизу весь предельно простой…

– А этот… Никонов?

– Никонов, – пояснил я, – и совсем загнул фундаментально настолько, что и полупростой мозги вывихнет, но зато проглотит упрощенное изложение журналиста, где все преувеличено в разы, обещаны как суперпрорывы и достижения, так и глобальные катастрофы каждый день без перерыва на обед.

– Нет, – сказал он серьезно, – журналистов он не любит и не верит.

– Тогда Турчин и Никонов, – ответил я. – Оба стараются писать очень просто, хотя не всегда удается.

– Спасибо, Владимир Алексеевич. Понесу науку в военные массы.

– Военные тоже люди, – сказал я, хоть и сам уловил сомнение в своих словах. – Хотя, конечно…

– Да-да, – подтвердил он. – Это присутствует.

Данко первый увидел, как распахнулась дверь, а на пороге вырос я, их грозный и всевидящий, как и положено, шеф. Заорал довольно, все обернулись.

Ингрид, как мне показалось, чуточку воззавидовала такому ликованию. Видно же, что рады искренне, прибежал и Мануйленко, Оксана застенчиво улыбается, на щеках яркий румянец, а пышная грудь вздымается, как волны Днепра, когда тот рэвэ та стогнэ.

Гаврош, опережая Ивара, спросил живо:

– Шеф, все закончилось?

– Для нас только начинается, – заверил я. – Мы покажем, что по безопасности впереди планеты всей!.. И вообще самые лучшие… Давайте по чашке кофе, отпразднуем победу над силами Зла, раздам цеу, а потом вернусь под конвоем капитана Вервольфовой в цитадель генерального руководства. Есть нерешенные вопросы.

Ингрид сказала язвительно:

– Не пугай детей. Они же все такие доверчивые.

– Возвращайтесь живым, – сказала Оксана застенчиво.

– А то она не любит зомби, – пояснил Гаврош. – Хотя кто женщин знает…

Она замахнулась на него, он с преувеличенным страхом спрятался за Ивара.

– Я скоро, – пообещал я. – Вопросы, которые нерешенные, требуют вдумчивого подхода.

Ингрид, выказывая, что хорошо ориентируется в нашем офисе, так как работает здесь, хотя на месте и не бывает, собственноручно дала кофейному аппарату строгий приказ приготовить всем двойной экспрессо, а сама быстро и умело сделала бутерброды.

Ивар сказал вдруг:

– Шеф, а эпидемия в Кейптауне распространяется!.. Есть сообщения, что даже уличные банды, заполонившие города ЮАР, уходят группами в уютные места и там укладываются спать, чтобы потом с новыми силами убивать и грабить.

Данко буркнул:

– Лучше бы и не просыпались. У меня тетя полгода тому побывала по работе в Кейптауне… До сих пор просыпается с криком. Представьте себе: Кейптаун – солнечный город прекрасных небоскребов и богатых вилл в пригородах. И вот после отмены апартеида в небоскреб самовольно вселяется дикое племя из джунглей, что из принципа не желает пользоваться туалетом, а в ванной разводит костры. Они срут в шахту лифта, а когда там говна набирается до уровня четвертого этажа, на это уходит два-три года, перебираются в соседний небоскреб!

– Да, – согласился Ивар, – я как-то читал в инете памятку для приезжающих. Там типа того, что все стекла в автомобиле должны быть постоянно закрыты, не останавливайтесь даже на красный свет, а то ограбят, не останавливайтесь, если вас догоняет полицейская машина, там далеко не всегда полицейские, и вообще приезжаете в страну на свой страх и риск, полиция ситуацию не контролирует, вся власть в руках уличных банд…

Я сказал без охоты:

– Ивар, собери больше данных, что там творится. Нет, пусть этим займется лучше Гаврош, а ты занимайся делом.

– Какая-нибудь лихорадка Денгэ, – предположила Оксана, – что не Дэнге и не лихорадка, но все равно гадость…

– Вирус Эбола, – сказал Гаврош авторитетно. – Только мутировавший. Или постаревший и потому хочет отдыхать и спать.

Ингрид напомнила:

– Ребята, пейте кофе да возвращайтесь к работе. Вашему шефу предстоит важная встреча с руководящими товарищами из Генштаба.

Ивар сказал с апломбом:

– Шеф, задайте этим руководящим товарищам!.. Пусть знают, что тут им не там. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, а что руководящие в сказках понимают?

– Сказки бывают страшными, – сказала Ингрид, – и очень страшными. Так что не увлекайтесь своим сингуляризмом.

– Сингулярностью, – поправил Данко с подчеркнутым презрением научного работника к меднолобым, что даже такие обиходные слова запомнить не в состоянии. – Это мир, где погон не останется. Вот счастье-то… я хотел сказать, трагедия, правда?

Глава 2

За генералом Гонтой я присматривал с момента, как Мещерский сообщил о новом кураторе со стороны Генштаба. Долго ждать не пришлось, полчаса назад он вышел из здания военного министерства и, велев включить водителю мигалку, назвал адрес Центра стратегических рисков.

Это я все еще скромно называю отделом, но генералу приятнее командовать чем-то крупным и даже величественным, потому да, для него это центр, даже Центр, так будет говорить и писать в отчетах…

Я рассчитал время на дорогу достаточно точно, включая и два небольших затора на перекрестках, и, когда его автомобиль остановился у подъезда, вышел навстречу.

– Генерал, – сказал я благожелательно, – я доктор Лавронов, вы обо мне уже знаете. Спешу быть для вас полезным, потому сообщаю, что вы как бы весьма зря не ответили на тот звонок….

Он насторожился, взглянул исподлобья.

– Какой?

– Когда ваш автомобиль подъезжал к этому подъезду, – пояснил я чуточку многословно, – вам звонили на личный номер. Личный, но тайный. Ваша знакомая Антонина Евлашкина настойчиво просит вас прислать денег для отправки вашей внучки в детский лагерь на лето. Думаю, лучше вам это сделать сразу, пока жена не узнала.

Он вздрогнул, напрягся, с лица медленно отхлынула кровь.

– Откуда… откуда вы знаете?

– Не важно, – ответил я скромно. – Возможности нашей группы невелики, но все-таки… работать, как вы видите, мы уже начали.

Он уже пришел в себя, сказал резко:

– Это было когда я был курсантом. Одна медсестра забеременела, жениться я не стал, но помогал ей деньгами. А когда женился на другой женщине, с которой в браке вот уже тридцать лет, то… иногда помогал тоже. Вот и все. Никакого криминала!

– Понимаю, – согласился я. – Просто не желаете огорчать жену. Но отказаться от ребенка не можете, теперь есть такие вещи, каких раньше не было, вроде теста ДНК…

Он поморщился.

– Да, это огорчит жену. Но не настолько, чтобы поставило под удар наш брак или мою карьеру!

– Согласен…

– Ну вот, – сказал он, успокаиваясь. – На этот крючок меня не поймать.

– И не пытаюсь, – заверил я. – И даже на тот, где курсантка военной академии Зара Айдаридзе три года назад забеременела от вас, родила и теперь вы ей тоже помогаете.

Он дернулся, лицо снова стало бледным.

– А это откуда…

– Не важно, – ответил я снова. – Главное, знаем. Ваша жена точно огорчилась бы, скажем мягко, узнав про эту несчастную сиротку.

– Не впутывайте мою жену! – велел он резко.

– Генерал, – сказал я, – не нужно повышать голос. Ну, вы меня поняли. В свою очередь, не буду повышать я, хотя я не всегда такой вот интеллигентный и просто удивительно вежливый… Что-то в леу сдохло, видать.

Он почти прошипел:

– Что вы задумали?

– Берегу вашу карьеру, – пояснил я. – На службе сразу сделают выводы, если станет известно…

Он застыл, а после напряженного молчания голос прорезался совсем безжизненный:

– Это подло.

– В природе нет понятия подлости, – пояснил я. – Зато есть целесообразность.

Он чуть наклонил голову, рассматривая меня исподлобья, взгляд и выражение лица стали, как у быка, готового безрассудно атаковать противника.

– Чем новее отдел, – произнес он сдавленным голосом, – тем люди в нем подлее и бесчестнее. Что вы хотите этим шантажом?

Я чуть-чуть развел руками, но ответил так же сухо и без интонаций:

– Ничего. Думаю, и вам лучше от нас ничего не хотеть.

Он несколько мгновений сверлил меня ненавидящим взглядом.

– Вижу, вы уже в самом деле начали работу… Или это кто-то снабжает вас из наших?

– Ваши не знают, – заверил я.

– Уверены?

– Проверено лично, – сообщил я. – Более того, скажу вам в частном порядке и в виде жеста доброй воли, который вы просто обязаны оценить, как человек с принципами…

Он молчал, я произнес пониженным тоном:

– Та сиротка вовсе не сиротка, а умелая охотница за богатыми мужьями. Или, как говорят на Западе, золотоискательница. Рассчитывала, что вы западете на ее молодость и модельную внешность, бросите старую жену и женитесь на ней… Но вы устояли, что вам в плюс. Вижу, вы человек в самом деле с принципами. Старую жену бросать не намерены. Не так ли?

Он произнес высокомерно:

– Такие вопросы даже не обсуждаются.

– Прекрасно, – ответил я. – Но, конечно, этот случай можно подать и так, что извращенный старый развратник трахает всех курсанток направо и налево, даже отчисляет тех, кто сразу же не раздвинул перед ним ноги… У вас, как у всех людей, есть противники, что не преминут воспользоваться случаем.

Набычившись, он смотрел на меня зло и непримиримо.

– И что вы хотите?.. Чтобы я не лез в ваши дела?

– Сразу хватаете на лету, – сказал я. – Да, у нас секретный отдел, и потому нам не нужны проверки ни народных избранников, ни чинов из Генштаба, у которых болтливых любовниц больше, чем у вас, генерал.

Он продолжал сверлить меня злым взглядом.

– Мне понятно желание сохранить секретность, – сказал он наконец, – но бесконтрольность секретных служб может привести к злоупотреблениям.

– Может, – согласился я. – Но сейчас секретные службы, генерал, как это ни звучит патетически, выполняют задачи более важные, чем за всю историю!.. В общем, буду снабжать вас всеми данными, что не повредят нашей работе!.. А в знак прекращения нашей конфронтации могу сказать, что ваша Зара Айдаридзе, уверяя вас в вечной любви и угрожая самоубийством, ведет весьма активную жизнь сразу с тремя мужчинами, умело распределяя между ними время и получая от них небольшие вливания. Я имею в виду денежные.

Он дернулся.

– Вы говорите о…

– О ней, – подтвердил я, – о Заре, что живет по адресу Кокчетавская, семьсот восемь, квартира двести четыре, но чаще ночует у Абдульрашида Ульясова, это ее полупостоянный партнер. Вот имена и фамилии ее трех основных спонсоров. Там же суммы, сколько они ей платят. Наличные на одном листе, банковские переводы на другом.

Набычившись, он смотрел, как я медленно вытащил из кармана два листа бумаги. Поколебавшись, принял чисто механически и, не глядя на меня, сунул в карман.

– Если нужно, – добавил я, – мы в состоянии снабдить вас пикантными роликами. В одном из них она с одним из своих наиболее близких любовников говорит о вас. В целом лестно, хотя как посмотреть…

Он повернулся и двинулся обратно к автомобилю.

– Генерал, – сказал я вдогонку, – мы все всажены в тела животных, в которых придется жить до начала эры сингулярности, потому я прекрасно понимаю позывы наших инстинктов. Обещаю, не буду следить, если заведете еще любовниц… лишь бы наши позывы не вредили общему делу.

Он молча захлопнул за собой дверцу, автомобиль резко сорвался с места и понесся к выезду со двора.

Пока я был вроде бы отстранен или, точнее, сам отстранился от работы в ГРУ, все равно продолжал мониторить ситуацию с глобальными рисками по всему миру, снабжая ЦРУ и Пентагон сведениями насчет сборища террористов, будь это в Америке или где-то по планете. Международный жандарм должен успевать везде, и не важно, любят его так или нет, прежде всего работа по сохранению жизни на земле.

Конечно, общался и со своей командой, натаскивая всех искать следы террористов по всему миру. А сейчас, когда снова легализовался, в Центре приходится проводить больше времени, чем нужно, что малость раздражает человека такого продвинутого и современного, как вот я, что весь из себя на все мгновенно реагирующий и нарядный.

На самом деле мне абсолютно все равно, откуда мониторить ситуации, но для руководства как-то спокойнее, когда работник протирает штаны в офисе, а не пропадает в баре со шлюхами.

Потому на следующий день поехал с отчетом к Мещерскому, хотя мог бы послать по защищенным каналам. Однако он не слишком доверяет электронике, всюду гремят скандалы по поводу взломов, утери кодов доступа и особо хитрых троянов, перехватывающих любую засекреченную информацию.

Появился даже Кремнев, за ночь как-то погрузневший, красномордый и носорожистый, молча стиснул мне пальцы и сел в сторонке.

Бондаренко поглядывает с интересом, что-то знает или чует, но помалкивает, Мещерский тоже держится несколько сдержанно, выслушал отчет, задал пару незначащих вопросов, а потом вдруг поинтересовался:

– Владимир Алексеевич, к вам собирался генерал Гонта, ваш непосредственный куратор…

– Точно, – подтвердил я.

– Он… как?

– Приезжал, – подтвердил я. – Очень милый человек. Такой человечный, я бы сказал… Не совсем, как Владимир Ильич, но человечный, что теперь все реже, будто все готовятся к Великому Переходу, где у игольного ушка Сингулярности придется работать локтями.

Они переглянулись, Мещерский спросил напряженным голосом:

– Вы с ним в самом деле… общались?

– Еще как, – подтвердил я. – Но, к сожалению, недолго.

Кремнев ухмыльнулся.

– Но вы живы, даже без кровоподтеков. Застрелили сразу? Куда спрятали труп?

– Он человек очень занятой, – пояснил я, – мы утрясли некоторые моменты в рабочем порядке, после чего он тут же отбыл.

– Куда? – брякнул Кремнев.

– Взад, – ответил я.

Мещерский умолк, очень озадаченный, Бондаренко молчит с момента прихода, только более непосредственный Кремнев поинтересовался:

– А что так быстро?.. Даже не зашел?

– Работы у него много, – объяснил я.

Мещерский всматривается молча, Бондаренко вскрикнул:

– А покуражиться?.. Работа потерпит.

– Он неглупый человек, – сообщил я. – И достаточно честный. В меру, конечно. Поговорили, он сказал, что работы, знаете ли, много, у нас отметился, пойдет взад.

Бронник сказал осторожно:

– Да ее сейчас у всех…

Я пояснил:

– Мои доводы, к счастью, принял. А разве не это главное?

Мещерский продолжал рассматривать меня очень внимательно, наконец поинтересовался:

– Что это за доводы, даже спрашивать боюсь. Значит, точки соприкосновения все же отыскали?

– Да какие точки, – возразил я, – у нас полное взаимопонимание.

– Так уж и… полное? С генералом?

– Кремнев тоже генерал, – возразил я. – Но с ним как-то станцевалось. Хоть ламбаду пляши! А с Гонтой мы сразу договорились о сотрудничестве! Но так как он человек очень занятой в своем министерстве, то буду сам снабжать информацией, что представит его работу с нами в самом лучшем виде. И ему хорошо, и нам… терпимо.

Мещерский, как и Бондаренко, несколько мгновений продолжали рассматривать меня все так же очень внимательно, наконец Мещерский сказал с сомнением:

– Вот даже как?.. А я слышал, этот Гонта куда более крут и несгибаем, чем сам Дубарский. Его и назначили, чтобы показать вам, насколько опасно брыкаться.

– Он крут, – согласился я, – но и прагматичен. Ему навязали контроль над нами, а у него своих дел в министерстве полно. Там в разгаре реорганизация в связи с переходом на новое оборудование. Придется сократить сотрудников на треть, а не все в восторге насчет выхода в отставку…

Он покачал головой, в глазах удивление медленно переходит в изумление.

– Похоже, Владимир Алексеевич… вы перестраиваетесь на ходу.

– Учусь находить общий язык и с военными, – сообщил я. – С террористами, честно говоря, почему-то легче.

Он усмехнулся.

– Там проще. А здесь вроде бы свои, но чужие.

– Но это уже частности, – заверил я. – Как продвигаются дела с Норвегией?

Он помрачнел, я затронул больной нерв, сказал глухим голосом:

– В Норвегии уже бурят, санкции накладывать поздно. Штаты предложили нам хренакнуть крылатыми ракетами, как впервые мы опробовали по боевикам в Сирии, ударив из акватории Каспийского моря, но наши воспротивились. Дескать, ваши союзники, вот вы и… хренакайте.

Глава 3

Бондаренко кивнул Мещерскому на темный экран, над которым мигает сигнал срочного вызова. Мне показалось, Мещерскому не хочется включать при нас, но, похоже, там ничего срочного, кивнул, на экране появилось взволнованное лицо мужчины, что начал быстро и сбивчиво рассказывать, как из их секретного института некий инженер вынес флешку с секретными данными.

Мещерский спросил резко:

– А куда понес?

Сотрудник развел руками.

– Все службы подняты на ноги. Перекрыты все выходы из города, как автомагистрали, воздух и катера на реке.

– А под землей? – спросил Мещерский.

Человек на экране сказал убитым голосом:

– Все перекрыто. Значит, прячется где-то в городе. А это муравейник в пятнадцать миллионов человек! Муравьям такая теснота и не снилась.

– Значит, – предположил я, – он и не собирался бежать из города.

Он с экрана посмотрел в мою сторону.

– Мы предположили, что передаст ее кому-то здесь.

– Можно по инету? – предположил я.

Он покачал головой.

– Нет, информация слишком ценна. Дойдет до адресата, но дойдет и до тех, кто не сводит глаз с их работ. Эта информация ценна, если в одних руках. Если ее заполучат и другие, начнется такое…

Мещерский повернулся к Броннику:

– Лаврентий Петрович, займитесь лично!

Экран погас, Бронник поднялся и быстро вышел в коридор.

Бондаренко напомнил значительным голосом:

– Аркадий Валентинович, Дуайт Харднетт просил почаще связываться с ним по горячей линии.

Мещерский поморщился, но кивнул.

– Да, вы правы. Сейчас как раз подходящий момент.

Мы смотрели, как он сделал несколько переключений на коммутаторе, выглядит допотопно, но это за счет многократно усиленной защиты от подслушивания, к тому же оборудование отечественное, созданное специально для оборонки, где важна надежность, а не лоск для потребителя.

– Подойдет через пару минут, – сообщил он вскоре. – А пока каковы наши варианты?

Бондаренко сказал несколько тише:

– С террористами понятно, тех нужно сразу расхреначивать так, чтобы только выжженное пятно, как урок другим. Но эти в Норвегии… Вроде бы серьезные ученые…

– К тому же, – поддержал Кремнев громыхающим голосом, – то ли будет катастрофа, то ли нет… Владимир Алексеевич, какова степень риска?

– Сами оценивайте, – отрезал я. – Но соотношение неблагоприятного исхода примерно то же самое, что и в Японии, где сверлят морское дно, несмотря ни на какие протесты экологов. Шестьдесят процентов за то, что будет доступ к предельно дешевому источнику энергии и тепла, почти бесплатному, а сорок за то, что произойдет страшное извержение, которое погубит весь регион.

Бондаренко пробормотал:

– А почему о Японии вообще нет речи?

– Я поднимал вопрос в Пентагоне, – напомнил я. – Это больше их проблема, чем наша. Во-первых, японцы бурят дно с той стороны страны, а она своим гигантским хребтом закрывает Дальний Восток от ударной волны в километр высотой. Та сразу обрушится на Японию, смоет побережье, а в другую сторону пойдет через океан на Штаты. А потом ее догонит и та, что сперва ударится о высокий берег Японии…

Кремнев сказал настороженно:

– А горячий пепел?

– Засыплет Японию, – сказал я холодно, – и та прекратит существование…

– К черту этих джапов, – сказал генерал твердо. – У нас там Приморье, если вы еще не слыхали!

– Горячий пепел выпадет в Приморье, – сообщил я. – Если ветры будут благоприятными, то понесет немного дальше, почти на всю Восточную Сибирь. Жаль, выпадет очень тонким слоем, хорошее удобрение… Население почти не заметит, разве что будет некоторое потепление.

Кремнев сказал повеселевшим голосом:

– А-а, ну тогда ладно, пусть бурят. А вот Норвегия, сволочь, это же к нам совсем близко. Расхерачить бы ее всю, раз уж повод есть!

Мещерский прислушался к микрофону в ухе, мы услышали, как он сказал на чистейшем английском, что устыдил бы среднего американца:

– Да, мистер Харднетт. Вывожу на большой экран, у моих коллег могут быть вопросы.

На стене появилось квадратное мужское лицо с накачанной жеванием резинки нижней челюстью, обвело взглядом собравшихся в кабинете и сдержанно улыбнулось.

– А, доктор… Значит, опять что-то необыкновенное?

– Да ерунда, – ответил я. – Катастрофа грозит не Штатам и даже не нам, а какой-то Норвегии, кому она нужна?.. Да и живут там слишком роскошно, пора всех перебить… Что насчет их сверхглубоких скважин?

Он вздохнул.

– Почему правительство не отпустит вас туда? Вы бы там сразу все решили. А мы бы на том месте радиолокационную базу разместили, чтобы за вами следить… Если мы в самом деле союзники, то почему вам не раздербанить там все и по-русски сразу? Вы ближе.

Кресло под Кремневым затрещало, он развернулся в сторону экрана, голос прозвучал, как приближающийся издалека гром:

– Даже, если хренакнем по делу и с общего согласия, все равно скажут, что русские напали, а еще и попросят защиты у НАТО, где Штаты главный член. Так что, как наши вам уже говорили, лучше вы сами по своему члену. Вы же все равно свалите все на нас!

Дуайт ответил очень серьезно:

– Это точно, а как же иначе?.. Политика – это продолжение… чего-то там.

– Тогда выкарабкивайтесь сами, – предложил Кремнев. – И разгребайте.

Дуайт сказал с укоризной:

– Кому, как не вам, известно, что проще простого проследить и задокументировать как запуск ракет, так и всю предысторию. Если шарахнем мы, то весь мир от нас отвернется. А вам все можно, вы люди дикие, нецивилизованные, договоров не признающие.

– Отвернется, – повторил я с иронией, – Забываете, не весь мир смотрит вам в рот. Не только Китай, Индия и вся Южная Америка кладут на Штаты, но и Европа ликует, когда вас мордой в дерьмо.

Он вздохнул, сказал с укором:

– А русским это так приятно, да?

– Еще бы, – подтвердил я. – Вы же такие наглые твари!.. Сбить бы с вас спесь, были бы как все люди, а то и лучше. В общем, нужно срочно забросить туда десантную группу. С достаточным количеством взрывчатки.

– И кто возьмет на себя ответственность?

Я ответил хладнокровно:

– А никто.

– Неизвестные?

Я ответил со злой усмешкой:

– Всем будет понятно, но, думаю, правительство Норвегии особо протестовать не будет. Будет, но не слишком… Все-таки их не раз предупреждали, уговаривали, убеждали… Правда, сперва только на уровне группы ученых, но за последнюю неделю Госдепартамент – я знаю! – дважды выражал беспокойство, а потом и серьезное беспокойство!.. Мы все видим, Дуайт!

Он подумал, сказал, с усилием морща каменный лоб:

– Думаете, пора переходить к горячей фазе?

Мещерский и другие поглядывали на меня, давая возможность взять на себя неприятный и грозящий осложнениями разговор, и я сказал достаточно твердо:

– Пора. Если норвеги и прочие японцы считали, что у них есть еще время выдерживать наше давление, то теперь поймут на будущее, что, если выражаем серьезное беспокойство, им нужно остановиться.

– Да, – сказал он со вздохом, – мы трижды выражали им беспокойство насчет сверхглубокого бурения.

– Только не выражайте, – сказал я с неохотой, – это свое гребаное беспокойство слишком часто.

– Да, такое обесценивается…

– Не только, – сказал я. – Знаю, ваши конгрессмены тут же начнут выражать его сами, защищая узко американские интересы, а это не понравится ни нам, ни Китаю, ни другим странам.

Он поинтересовался хмуро:

– И вы… постараетесь противодействовать?

– Наглых нужно придерживать, – ответил я уклончиво. – А у нас, вы уже знаете, достаточно средств. Всяких. Разных.

Мещерский задвигался, Кремнев довольно крякнул, а Дуайт сказал торопливо:

– Давайте сосредоточимся на совместной работе. А наших разглагольствующих конгрессменов мы сами не любим.

Бондаренко сказал так же быстро:

– Давайте рассмотрим такой вариант…

Я слушал, как и остальные, Бондаренко красноречив и точен, вариант оказался набором вариантов разной степени выполнимости, Дуайт слушает внимательно, а вместе с ним, как вижу на скрытых от нас мониторах, слушают и десятки его сотрудников.

В первую очередь просчитываем реакцию мировой общественности, точнее, правительств, особенно Китая, который вложил немалые деньги в добычу нефти в Норвегии.

Китай доказал свое право на существование, выдерживая с достоинством все обрушившиеся на мир кризисы, когда демократические страны стремительно нищали и начинали втихую вводить у себя правила и законы, применение которых в России и Китае красиво и патетически на всех площадках осуждали.

Незаметно выяснилось, что мир все-таки однополярен, но на полюсе не одни Штаты, как они мечтали, а Штаты, Россия и Китай, с чем Штатам, как реалистам, пришлось хоть и с огромной неохотой, но все же смириться.

И сразу же глобализация пошла не просто быстрее, а стремительнее. У всех государств мира остался суверенитет, но это на словах, чтобы успокоить самые темные слои населения, а так любому грамотному видно, что суверенитеты тают, как снег на горячей плите, и наднациональные силы безопасности медленно, но верно начинают получать доступ ко всем правительственным и военным секретам, а также бдительно следят, кто чем в научно-исследовательских институтах занят и даже чем намерен заняться.

Лицо Дуайта становилось все озабоченнее, наконец сказал с неохотой:

– Мне кажется, десантной операцией там не обойтись…

– Почему? – спросил Кремнев. – Там разве китайский спецназ двумя взводами по миллиону человек обеспечивает безопасность?

– Китайцы делают вид, – ответил Дуайт, – что они вообще ни при чем. Просто инвестиции в добычу нефти, что потом пойдет танкерами в Китай…

– А почему у себя не бурят? – спросил Кремнев.

– У них и так не холодно, – напомнил Дуайт. – Да и, возможно, начинают заботиться о своей стране. Так что…

Я сказал неохотно:

– Похоже, мы все думаем о самом простом варианте. Пусть и самом неприятном.

– Он самый реалистичный, – ответил Дуайт сурово. – Ответственность возьмем на себя!

– Ой-ой, – сказал Бондаренко с издевкой.

– Возьмем, – пообещал Дуайт твердым голосом.

Возможно, мелькнула мысль, и возьмут. В Штатах держат нос по ветру и чувствуют, когда нужно гуманно и с танцами, а когда лучше переть дуром, тоже якобы в интересах этого гребаного народа.

У Мещерского я провел полдня, а в конце, когда все разошлись, он придержал меня за рукав и сообщил вполголоса:

– Кстати, вы приглашены на светский раут в штатовском посольстве.

Я дернулся.

– А на фига это мне?

– Будут всякие знатные особи, – сказал он, – и даже особы. Сам раут больше для декора, но деловые люди смогут перекинуться словечками с глазу на глаз, утрясти некоторые вопросы, завязать новые связи, упрочить старые, как обычно и делается на приемах, будь это дипломатические, светские или артистические.

– А мне зачем? – повторил я.

– Снимите с себя флер таинственности, – ответил он. – Половина фантастических слухов отпадет сама собой. Смотритесь вы милым интеллигентным человеком. Если Госдеп, что никогда не спит, сделает какой-то шаг, мы заметим. А вы просто развлекайтесь.

– Алкоголь не употребляю, – предупредил я. – Даже безалкогольный.

– Это не страшно, – успокоил он. – В мире еще немало пороков, скрашивающих жизнь. Для женщин, к примеру, это повод показаться в новых платьях.

– И с новыми зубами, – согласился я. – Совсем недавно искусственные зубы скрывали, а теперь бахвалятся.

– Признак достатка, – заметил он, – как и финансового благополучия.

– И новым бюстом, – сказал я. – А через год-два еще и с ушами другой формы появятся, имплантированным тату в разные места…

– О сколько нам открытий чудных, – сказал он, – готовит просвещенья век… За вами автомобиль прислать?

– Думаете, так упьюсь, что не смогу вести машину?

– Нет, – заверил он, – но если рядом будет очень уж приставучая женщина…

– Сейчас они все приставучие, – согласился я. – Так что выбора нет.

– Тогда будет ждать вас у подъезда, – рассудил он. – А шофер, чтобы вы не забыли обо всем на свете рядом со своими мышками, станет напоминать вам о времени… Я велю, чтобы он делал это настойчиво!

– Буду, – пообещал я без охоты. – Если это входит в необходимый ритуал современной фазы человеческого состояния.

Глава 4

Когда-то символом красоты и совершенства был Версаль, а теперь каждый прием тот же версаль, где на виду красота и красотища, а также блеск бриллиантов, изысканных женщин, дорогие украшения, свет изысканных люстр, и вообще всего намного больше, чем могли предложить королю мастера два-три века тому.

Шофер высадил у ворот старинного особняка, прием так прием, само слово из тех времен, когда король принимал подданных по какому-либо торжественному случаю. И хотя королей никогда не было ни у Штатов, ни даже у нас, но приемы все еще в моде. Всякому недалекому существу лестно побывать в числе неких избранных, а потом в разговоре время от времени скромно упоминать, что вот был как-то на изысканном приеме, в то время, как вы, сиволапые, примитивно предавались блуду с кухарками.

Я охватывал взглядом весь зал с гостями как со своего места, лично, так и со всех видеокамер, хотя это тоже лично, но язык не успевает за быстро меняющимся миром, а скоро вообще и наш примитивный язык исчезнет вовсе.

Соберись, напомнил я себе, здесь люди, которым сингулярность не светит. Хотя некоторые в нее войдут, как войдешь и ты, но они не напоминают себе о ней каждый день.

Не напоминают, сказал я, и даже не думают. Живут в сегодняшнем дне, что хорошо и правильно. Была бы катастрофа, если бы и простенькие люди думали или вообще знали о стремительно приближающейся сингулярности.

Мещерский отыскал меня взглядом, хотя, возможно, кто-то из наблюдающих за экранами подсказал, микрофон в ухе работает беспрерывно, я видел, как он направился из соседнего зала в мою сторону.

Я нарочито отступил в сторону, толстая колонна закрыла полностью, однако вижу себя сразу с двух точек, сидящие за экранами операторы подсказывают, где я и как добраться кратчайшей дорогой.

– Владимир Алексеевич!

Я обернулся, Мещерский приблизился, довольный и улыбающийся, крепко пожал руку. От него едва заметно пахнет коньяком, хотя, зная Мещерского, могу предположить, что он просто побрызгал им на лацканы пиджака, чтобы выглядеть веселым и раскованным вполне в духе светского раута.

– Осваиваетесь?

– Да, – ответил я скромно. – Здесь как бы да, очень. Впечатляет… Задвинуто в достаточной мере… Зрелищно!

– Зрелищно, – повторил он. – Предпочитаете быть зрителем? Поучаствуйте, ощутите прелести этого мира в его уходящем блеске.

Я кивнул.

– Да-да, конечно. Хотя я не любитель старины…

– Да, – сказал он, – понимаю. Мне тоже бывает непонятно, что прекрасного в развалинах Карфагена или Пальмиры? Но раз уж сосуществуем в этом мире с самыми разными людьми…

– Вы разведчик, – напомнил я, – обязаны уживаться с людьми. А я ученый.

Он произнес, понизив голос:

– Но не будем всем говорить в глаза, что они дураки? Все верно, доктор. Люди не изменятся, а нам лишние неприятности. Пойдемте, представлю вас послу…

– А Пайерс подойдет лично? – поинтересовался я.

Он взглянул на меня с интересом.

– Почему он?

– Второй помощник военного атташе, – напомнил я. – По традиции это он руководит сетью госдеповских шпионов. Хотя на самом деле ею теперь занимается Уайтстоун.

Он покачал головой.

– Ох, Владимир Алексеевич… вы знаете даже такое, о чем не все в ГРУ осведомлены. Уайтстоун только вчера получил это назначение!

– Но приказ лежал на столе у руководства почти неделю, – сообщил я. – Назначение было решенным делом, вчера только поставили последнюю подпись. А так Уайтстоун, как руководитель сети, вчера вечером передал оппозиционным силам первый грант на подрывшую деятельность…

Мещерский кивнул.

– Да, но передал маловато. Всего десять миллионов долларов! Нам надо больше. Нужно придумать, чтобы оппозиционеры предложили какой-то план по свержению нашего правительства. Тогда выделят больше.

– Или подкинуть идею широкомасштабной акции? – спросил я.

– Да, – согласился он. – У нас там деловые ребята, все хватают на лету. Кстати, здесь на вас женщины обращают повышенное внимание…

– Заметил, – ответил я скромно. – Новое лицо, а женщины, как куры, реагируют на новый предмет в поле зрения. Отвлечь может только кормушка с зерном.

Он сказал с мягким укором:

– Как в вас силен научный работник…

– Просто даю ему преимущество, – пояснил я. – А так вообще-то я питекантроп еще тот!.. Но давлю, стараюсь не выпускать… слишком часто. А той своей части, что войдет в сингулярность, уже сейчас предоставил режим наибольшего благоприятствования.

– Думаете, – спросил он с интересом, – это один из последних раутов человечества?

– Перед извержением вулкана, – напомнил я, – расцветают самые пышные цветы.

Краем глаза я поглядывал на одну из самых ярких, но это так, чтобы заметил Мещерский, сам же вижу ее, как и других, с разных ракурсов. Выглядит красотка настоящей леди, изысканной и утонченной, но такими чаще всего бывают золотоискательницы.

Современные леди ходят в кроссовках и носят драные джинсы, изысканностью берут настоящей, понимают, в нынешнем насквозь просматриваемом мире долго играть не свою роль не удается.

– Ваш отдел проходит, – обронил Мещерский, – как некий стартап. Очень перспективный…

Я спросил недовольно:

– Зачем перспективный?.. Простой, заурядный…

– Не поверят, – шепнул он. – ГРУ не станет заниматься неинтересными разработками. А вам плохо, что обратили на себя внимание здешних женщин?

Я скривился.

– У разведчика и ученого есть общая черта – нежелание быть на виду.

– А вами заинтересовались многие, – напомнил он с той же двусмысленной улыбкой. – У всех на слуху имена счастливчиков, что начинали с нуля, привлекали инвесторов, а через пару лет становились мультимиллионерами.

– Вот-вот, – сказал я. – Не люблю дурить людям головы не по делу.

– Вы на виду, – сказал он, – не только у людей с деньгами, но и красоток с длинными ногами и пышным… бюстом, охотящимися как за состоявшимися миллионерами, так и за будущими, что вообще могут стать миллиардерами, как Цукенберг, Власюк или Богдан Гатило. Что предпочитаете?

– Своих мышек, – ответил я. – Они и умные, и красивые, и пользы от них больше, чем от большинства здесь собравшихся.

Он сказал тихо:

– Вижу, с вас не сводит глаз одна из самых ярких…

– Заметил. Что-то в ней неординарное… Знаете ее?

– А вы как думаете?

– Глупый вопрос, – признался я. – Вы же всех знаете!

– Красивых женщин, – уточнил он, – все мы замечаем в первую очередь. Это племянница министра обороны. В какой-то мере допущена к секретам, но так, далеко не к главным. Работает в одном из комитетов, одновременно занята в комиссии внутренних расследований.

– Ого, – сказал я с опаской. – Значит, если такая во что-то вцепится, лучше сразу во всем признаться, верно?

– Точно, – подтвердил он, – затем камень на шею и в воду, выбрав место поглубже.

Я покачал головой.

– Нет уж, я на такую красотку не западу. Мне, как Ваньке Морозову, чего-нибудь попроще.

Он сказал шепотом:

– Опоздали, Владимир Алексеевич.

– В чем? – спросил я с любопытством.

– Она сама на вас смотрит, – сообщил он. – Только не оглядывайтесь, не оглядывайтесь!..

Я не оглядывался, но видеокамеры высокого разрешения показывают весь зал, и мне прекрасно видно, как она сняла с подноса пробегающего официанта два фужера с шампанским и направилась в нашу сторону.

Первой мыслью было увильнуть, я же к ней спиной, так что, если уйду, никто не скажет, что не хотел с нею общаться… но то ли реакции замедлились, то ли мой внутренний питекантроп возжелал остаться и потому уперся, как упрямый осел, но через десяток секунд я услышал за спиной приятный голос меццо-сопрано:

– Аркадий Валентинович, рада вас видеть…

Я поспешно повернулся, нельзя не развернуться в ответ на голос такого тембра, женщина взглянула мне в лицо изумительно красивыми глазами редчайшего фиолетового оттенка.

Мещерский поклонился.

– А я просто счастлив, Анжела Антоновна… Позвольте представить вам моего друга?

Она продолжала рассматривать меня в упор, слишком красивая, чтобы я мог отвести взгляд, а ее зрачки становились как будто шире, я уже чувствовал себя зачарованной лягушкой перед гипнотизирующей ее большой змеей.

– Да он и сам представится, – проговорила она тем же очень женским голосом, – что-то есть в нем такое… представительное.

Я светски наклонил голову.

– Лавронов… Владимир Алексеевич Лавронов.

Она засмеялась, показывая ровные жемчужные зубки и алый зовущий рот, вручила мне фужер с шампанским.

– Как церемонно!.. А почему мне послышалось «Бонд, Джеймс Бонд»?

Я не рискнул развести руками, кто-то из проходящих мимо не так поймет и примет из моей ладони бокал, сказал очень скромненько:

– Не знаю. Я профессор нейрофизиологии, а не попрыгун по крышам.

Она продолжала улыбаться таинственно и хитро.

– Правда?

Мещерский посмотрел на обоих по очереди, улыбнулся и сказал:

– Мне пора за сигаретами.

Я недовольно взглянул в его удаляющуюся спину.

– Увы, я беспорочен. Даже не курю и не пью. Как и Аркадий Валентинович, кстати, о вреде курения, пьянства и вождения автомобиля в состоянии наркотического опьянения.

– Поддержим, – спросила она, – кампанию против пьянства?

– С радостью, – ответил я.

Мы легонько коснулись краешками бокалов, выпили одновременно, она тут же поинтересовалась:

– А с женщинами вы как? У Бонда были самые красивые.

– Без азарта, – сообщил я.

– Ого, – протянула она. – Это значит, их чары на вас не действуют?

– Совершенно, – подтвердил я скромно.

– А ваши?

– Я их в ход не пускаю, – ответил я. – Слишком уж смертоносное оружие, конвенция против.

Она засмеялась, взяла пустой фужер из моей руки и передала ближайшему официанту.

– Как зовут вашу конвенцию?..

– Наука, – ответил я.

– О, – сказала она, – это действительно серьезно. Думаю, ни одна женщина не сможет тягаться.

Я посмотрел в ее глаза.

– Разве что очень умная женщина. Жаль, что вы такая красивая.

– Так кто же вы?

Голос ее звучит игриво и щебечуще, я ответил так же беспечно:

– У вас в сумочке смартфон. Флагман от яблока, поищите меня в Википедии.

Она сказала с интересом:

– Ого!.. И где искать? В разделе спорта или единоборств?

– Спасибо, – сказал я с удовольствием.

– Не за что, – ответила она. – Вы в самом деле образцовый самец. Хотя вид у вас такой, что все это вам совершенно не нужно.

Я посмотрел на нее внимательнее. То ли знает что-то, то ли настолько проницательная. Хотя вернее первое, но и второе исключать нельзя, проницательность идет не от ума, потому женщины лучше нас чувствуют приближение грозы, а также определяют мужчин точнее, чем мы сами себя. Но это заложено конкурентной внутривидовой борьбой, так что можно не искать другие объяснения…

…хотя исключать их не стоит.

– Я еще и умная, – сообщила она с улыбкой. – Но с наукой все равно тягаться не рискну. Наука выше всего на свете, я сама ее чту… Кстати, вы смотрите на меня так, будто стараетесь вспомнить, где видели… Но спросить не решаетесь, это было бы слишком похоже на дешевый пикап…

– Верно, – признался я. – Какое-то знакомое ощущение…

– Пикапства?

– Нет, лицо знакомое.

– А тело?

Она изогнулась, выпячивая то грудь, то задницу. Я сказал сокрушенно:

– Такое ощущение, что и эту жопу уже держал. Обеими руками. И крепко. Даже цепко.

Она расхохоталась, красиво закидывая голову и открывая не только созданный для поцелуев сочный пухлый рот, но и такую же целовальную шею.

– Вы встречались некоторое время с моей старшей сестрой, – пояснила она хитро. – Синтия!.. Ага, попались…

– Ух ты, – вырвалось у меня. – А я-то ломаю голову…

Тут же прикусил язык, подумал как раз о том, что вот откуда Синтия знает, что я могу, как она сказала, и что-то большее, чем заниматься с мышками. Намек тогда прозвучал достаточно отчетливо, словно в самом деле знает, что занимаюсь не только мышками.

– То-то, – сказала она задорно, – я все ваши с Синтией тайны знаю. И даже запросы в постели.

– Что, – спросил я с испугом, – чрезмерные?

– Напротив, – заверила она, – вы как Наполеон! Тот женщинами пользовался, но не интересовался. У настоящих мужчин всегда есть что-то выше женщин.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Не за что, – ответила она безмятежно. – У настоящих женщин тоже всегда есть нечто более высокое, чем всего лишь мужчины. Не согласны?

– Очень даже согласен, – ответил я с энтузиазмом. – А что еще Синтия знает?

Она вопрос поняла правильно, голос стал серьезным:

– Ничего лишнего. Кроме того что к вам обращаются за какими-то консультациями силовые структуры. Но я сама не знаю больше! Точно-точно. У нас лишнего не болтают даже с родней. Я только догадываюсь, что вы играете какую-то важную роль в ГРУ… Просто Синтия, что раньше о вас даже не упоминала, вдруг начала говорить чаще.

– Бросьте, – запротестовал я. – Какую важную роль? Я даже не оборонщик, а чистый теоретик!

Она покачала головой.

– Не знаю, не знаю. Но то, как ваше имя упоминалось в таких кругах, говорит о многом. Ничего конкретного, но вы какая-то очень важная шишка… Кстати, вы повезете меня к себе или…

– А вы куда предпочитаете?

Она повернула голову и посмотрела мне в глаза.

– Давайте к вам. Хочу побывать в той постели, где была моя сестра.

Глава 5

В общем, дипломатический прием, с мужской точки зрения, прошел великолепно: гостей я даже не рассмотрел, ни с кем не общался, а самую красивую женщину сумел уболтать и увести, что для этого примитивного мира, в котором пока вынужден жить, все еще считается большим успехом, и все это заметят.

К тому же она, как обронила вроде бы вскользь в автомобиле, не просто Волконская, а прямая наследница князей Волконских, потомков легендарного Рюрика. Теперь, когда компьютеры и анализ ДНК позволяют восстановить все родственные связи, четко прослежена ее линия от самого Рюрика, а от того еще дальше, связывая с еще более легендарным Ролло или Рагнаром, захватившем у Франции лучшую землю и назвавшую ее Нормандией…

Конечно, она не зря как бы вскользь упомянула, что мое имя засветилось в каких-то высоких кругах. Прежде всего этим дала понять, что сама из тех кругов и что ей могут быть доступны какие-то тайны. Сейчас недоступны, но больше потому, что сама не стремится знать лишнее, это не только чревато, но и просто нехорошо.

В постели держалась, как надувная кукла, точно угадав, что на самом деле нужно настоящим мужчинам, а не тем, кто изображает из себя крутых мачо, оставаясь на самом деле закомплексованными, зажатенькими и пытающимися разнообразить свою жалкую жизнь хотя бы в постели.

Заснула она тоже быстро и тихо, согнувшись рядом в калачик. Я подгреб ее горячее тело, вжал в себя и тоже моментально погрузился в крепкий здоровый сон, успев подумать одобрительно, что в последнем акте своего существования человечество вообще-то ничего, умеет подкинуть и приятные моменты. Пусть даже не для меня, а для питекантропа во мне, но и питекантроп тоже мой, его радости – мои радости…

Утром за кофе и свежеподжаренными хрустящими гренками я поинтересовался:

– А почему Синтия ни разу не упомянула, что у нее есть сестра?

Анжела невесело улыбнулась.

– У нас с нею… особые отношения. У тебя хороший кофе. Какой-то особый рецепт?

– Да просто крепкий, – ответил я. – С Синтией могут быть напряженные? Мне казалось, она со всеми ладит.

– Не напряженные, – сообщила она, – другие.

– Сложности человеческих отношений, – сказал я неодобрительно. – Ученым не понять.

– Наши родители, – объяснила она, – разошлись давно. Каждый взял по ребенку. Жили хоть и не в разных городах, но Москва с ее пятнадцатью миллионами – это же целая страна! Не встретишь один другого случайно. Да и потом…

– Что?

– Мне предлагали участие в конкурсе «Мисс Москва», – сказала она, – а потом «Мисс Россия», но я отказалась, заявив, что это несовместимо с женской гордостью, когда нас оценивают мужчины, как породистых коз на базаре… Зря я такое, конечно, брякнула.

– Ну… с точки зрения феминистки права?

– Но Синтия не феминистка, – напомнила она. – После меня предложили ей, она тут же пошла…

– Но твои слова ее задели?

Она кивнула.

– Ты сразу все понимаешь верно. Это свойство ученого или просто умного человека?

– А можно то и другое?

Она расхохоталась.

– Тебе можно, ты такой и есть.

– Вы обе блистаете, – сказал я дипломатично, – только в разных кругах… Понятно, ей хотелось бы оказаться в твоем. Да знаю-знаю, чтобы оказаться в твоем, нужно для начала хотя бы закончить универ и получить степень, а не просто диплом двухнедельных курсов ландшафтных дизайнеров… Но теперь я знаю, за кем твоя сестра старается угнаться!

Она посмотрела на меня критически.

– Странный ты разведчик… Другой бы давно навел справки о всех своих знакомых. А ты даже о родне своей невесты не выяснил!

– Да какой из меня разведчик, – ответил я. – Так, консультант… Уже видела моих мышек?

– Не вживую, – ответила она. – Но они у тебя вон на всех экранах!.. Да, поняла, ты весь там. И все успехи разведок не стоят и… верно?

Я кивнул.

– Видишь ли, если изменить всего один ген… пусть два, у тебя никогда не появятся морщины. И в девяносто лет будешь выглядеть, как восемнадцатилетняя девушка. Мне кажется, абсолютное большинство населения охотнее допустило бы еще десяток таких терактов, как те, что завалили башни-близнецы, или еще пару войн на Ближнем Востоке, но только бы ученые эти гены открыли поскорее.

Она посмотрела на меня испытующе.

– А что… в самом деле уже близко?

– Мышки мои внешне не стареют, – заверил я. – А сейчас заканчиваю эксперимент поважнее. Они будут жить до двадцати-сорока лет. Это значит, что если такое удастся с человеком, его жизнь удлинится до тысячи, а то и полутора тысяч лет!

Она смотрела исподлобья.

– И не будет стареть?

– Вот именно, – ответил я серьезно. – Зачем человечеству старики? Нужны крепкие и работоспособные мужчины и женщины, у которых и мозги в порядке, и навык работы за пару сот лет труда отшлифован до совершенства!

Она сказала медленно:

– Знаешь, это кощунственно о таком даже подумать… но рискну сказать даже вслух… ты же ученый, что значит не совсем человек… я бы допустила уничтожение половины населения Земли, лишь бы оказаться в числе тех, кто будет жить вечно молодым и сильным.

Она поспешно замолчала, вижу по лицу, уже жалеет о такой откровенности.

Я проговорил успокаивающе:

– Ты не одна так думаешь. Милосердие, основанное на постулатах девятнадцатого века, растаяло, как утренний туман под жаркими лучами близкого и беспощадного будущего. Сейчас люди, как никогда, искренни.

Она сказала тихо:

– Да. Старшее поколение в шоке.

– Искренность принесла множество неудобств, – согласился я, – но здорово облегчила существование. Меньше конфликтов, драк, войн, самоубийств из-за ревности, глупых ссор… Сейчас немыслимы обычные для прежнего мира ситуации, когда блестящий математик Галуа вынужден был принять вызов на дуэль и был убит в свои двадцать лет! Так же были убиты Пушкин, Лермонтов и масса других гуманитариев, но их не жалко, а вот когда гибли ученые…

Она сказала со вздохом:

– Ты искренен, но ты в разведке, а там это может привести к катастрофе. Думаешь, почему я поспешила увести тебя, как только ты появился?..

– Потому что я такой нарядный, – предположил я.

– Потому что на тебя не просто начали обращать внимание, – ответила она серьезно, – а уже расставили сети. И ты бы попался, как человек умный, но недостаточно ориентирующийся в незнакомом для тебя мире.

Я сказал сокрушенно:

– Эх, только размечтался…

– Работа не всегда бывает тяжелой, – сообщила она с улыбкой. – Я получила удовольствие, мне с тобой было приятно общаться на всех уровнях. Ты и умен, и вообще хорош… И кофе у тебя замечательный.

Я смотрел, как она собрала пустые чашки и, повинуясь женскому инстинкту, переставила в раковину.

– Пока я был в ванной, – сказал я, – ты звонила…

– Слышал?

– Только голос, – сообщил я. – Такой веселый…

– Потому что говорила с подругой, – сказала она. – Самой болтливой в мире. Я спросила, догадается ли она, из чьей постели звоню?

– Ох, – сказал я с опаской. – Это мне реклама или предостережение?

– Второе, – пояснила она. – Не тебе, а другим. Обо мне идет слух, что если ухвачу кого-то, то из моих нежных рук с острыми костями вырваться трудно. Так что с этой стороны ты защищен. Насчет других… увы, позаботься сам.

Я вздохнул.

– Даже не знаю, поблагодарить или удушить прямо сейчас и закопать труп в огороде? Питекантроп во мне воет, представляя упущенные возможности.

– Да ладно, при твоих скромных запросах у тебя хватает женщин. Ты их всех называешь одним именем?

– У меня хорошая память, – похвастался я. – Но, конечно, чтобы не сбиваться, всех называю «милая», «лапушка» и так далее. Так проще и безопаснее.

– Ничего страшного, – заверила она. – Бытует мнение, что все ученые – рассеянные. Это повышает самооценку простому народу, хоть в чем-то да выше профессоров.

– Вот видишь, милая, – сказал я, – какая ты у меня умная лапушка!

Она понимающе улыбнулась, в самом деле прекрасная, гордая и полная той дикой силы, что привела Рюрика на земли славян, а Ролло на земли Франции.

Хотя, конечно, как человек не просто живущий, но еще и мыслящий, что встречается все реже, я прекрасно понимаю, насколько все эти древние представления о великих или не великих предках моего рода сейчас смешны. Раньше человек чувствовал себя веточкой на могучем дереве, гордился славными именами и старался изо всех сил не опозорить честь рода, но теперь вот наконец-то свободен, каждый из нас – личность…

Сейчас модно вообще не знать своего биологического отца, это уже окончательная победа над дикостью. Каждый из нас – вселенная, автономная вселенная, а не веточка на могучем дереве!

Однако же чем ближе подходит к концу жизнь, тем человек больше находит утешение в том, что жизнь продолжается и без него, мир будет меняться и дальше к лучшему. И что жизнь вообще-то продолжается, хотя совсем недавно, когда был моложе, уверенно считал, что с моей жизнью в самом деле заканчивается все.

Но вот стоит представить, что Солнце вдруг вспыхнет раньше, чем предполагается, и тогда все планеты нашей системы просто испарятся. Человечество исчезнет целиком… вот это как раз и ввергает в настоящий ужас.

То есть, смиряясь с собственной смертью, мы все же подсознательно верим, что не умираем целиком, а часть нас продолжает жить в человечестве. А вот если и человечество погибнет, тогда да, окончательно погибнем и мы.

И единственное, что может спасти, это даже не поселения на Марсе, он тоже испарится в доли секунды, если вспыхнет Солнце, вообще все планеты сгорят, вплоть до Плутона, а переход в сингулярность, когда сможешь жить в космосе точно так же, как живешь на поверхности нашей планеты.

Население планеты об этом не знает, что хорошо, а правительства строят долгосрочные планы на сто лет вперед, хотя уже через десять-пятнадцать лет мир будет совсем-совсем другим…

Я тряхнул головой, стараясь выбросить лишние мысли. Это все так, сингулярность придет, но сейчас я, способный приближать мир к сингулярности, должен выполнять отвратительную черную работу по защите человечества от всяких маньяков, отчаявшихся влюбленных и просто придурков, заполучивших возможности, которых не было даже у величайших тиранов прошлых веков.

Глава 6

Из автомобиля, что припарковался чуть раньше, вышел майор Ковальский, я его часто видел в коридорах Управления, тихий и малозаметный служака, исполнительный, но старающийся не попадаться на глаза, идеальный шпион, вот только работает всего лишь в отделе кадров, редко покидая свой кабинет и почти не показываясь за стенами здания ГРУ.

Своему авто я дал команду отыскать место на стоянке, а сам двинулся за Ковальским, что-то в нем не так, а я хоть и не оперативник, но повышенная сенситивность сказала четко и громко: присмотрись, он сильно взволнован, очень агрессивен и вообще как-то неадекватен, что почти незаметно, но все же заметно.

В руке у Ковальского его привычный потертый кейс, однако на этот раз, как мне показалось, несет с заметным напряжением, словно там не привычный бутерброд и бутылка козьего молока, а слитки свинца.

Я ускорил шаг, у самого подъезда догнал, Ковальский бросил в мою сторону настороженный взгляд, а я сказал бодро:

– Хорошие у вас сегодня бутерброды! Как будто бомбу несете!

Его лицо дернулось, а в глазах метнулся откровенный страх.

– Ну и шуточки у вас, доктор!

– Что у вас в чемодане? – спросил я.

Он быстро взбежал по ступенькам и крикнул обоим охранникам:

– Этого не впускать!..

Я крикнул:

– Остановитесь, майор! Мы решим ваши проблемы…

Не отвечая, он проскочил мимо охранников, а те выхватили пистолеты и загородили мне дорогу.

– Стоять!

– Ребята, – сказал я быстро, – это не… хотя что вам втолковывать, бараны…

– Руки за голову! – закричал один.

Второй заорал еще громче:

– Повернуться! Лечь на землю!

Сохраняя секунды, я повернулся, лег, руки за голову. Оба подбежали, один держит меня на прицеле, второй присел возле на корточки, уж и не знаю, что хотел делать, но я вцепился в руку с пистолетом, вывернул, он инстинктивно нажал на скобу.

Грянул выстрел, я выдрал пистолет из стиснутых пальцев увидел как глаза охранника расширились при виде того, как он сам всадил пулю в живот напарника.

– Ах ты ж…

Я выстрелил ему в лицо и, подхватившись, побежал за Ковальским. Должен бы жалеть этих парней, честно выполняют работу, но сами на нее пошли, позарившись на высокий оклад, так что не надо… Никто не мешал им асфальт укладывать, вон дороги у нас какие.

Ковальский удирает коридорами, явно услышал выстрелы и, возможно, как-то догадался, что меня еще не прикончили.

Я заорал во весь голос:

– Майор, остановитесь!..

Он на ходу покачал головой.

– Стой, сволочь! – заорал я. – Думаешь, не выстрелю?

Он ускорил шаг, я прицелился, расстояние великовато, нажал на скобу, держа в прицеле его спину.

Грянул выстрел, на светлой рубашке ниже плеча возникла дырка, откуда ударила струйка крови. Я выстрелил еще дважды. Одна из пуль с силой пробила ему спину навылет, другая разворотила задницу, попав точно посреди ягодиц.

Ноги его подогнулись, он рухнул вниз лицом рядом с чемоданом. Из внутренних помещений выбежали трое охранников, снова эти крики «Бросить оружие!», «Лечь на землю»:

Я заорал:

– Да, бросаю оружие, смотрите!.. Но в чемодане бомба!.. До взрыва пара минут!.. Поняли, идиоты?

Они застыли, остолбенело, потом двое бросились со всех ног прочь, а третий подбежал к чемодану, ухватил и метнулся к открытому окну во внутренний дворик, а там, широко размахнувшись, швырнул наружу.

Через десять секунд раздался грохот, вдоль окон поднялась стена воды, часть плеснула к нам в коридор.

Охранник отпрыгнул, повернулся ко мне, на лице ужас и одновременно облегчение.

– Что это было?

– Его заставили или подкупили, – ответил я, – это не важно. Вызывай помощь. Ты хорошо сработал!.. А сейчас, в свете предстоящего повышения, распорядись, чтобы сюда не пускали корреспондентов. Кто сделает хоть один снимок, того сразу в подвал под стражу.

Охранник потом сказал, что рассчитывал, что в воде бомба не взорвется, но она и не взорвалась в полном объеме, а только та часть, что служит взрывателем, иначе разнесло бы все здание.

Возле разрушенного взрывом бассейна столпились как высыпавшие из здания сотрудники, так и набежавшая со всех сторон охрана.

Я отыскал взглядом Мещерского, раздает короткие четкие указания, подошел к нему, а он обернулся, кивнул.

– Спасибо, доктор. Сейчас дублирую ваш приказ насчет недопущения огласки… Вы были бы у нас просто чудо-оперативником!

– Еще и вязать крючком умею, – ответил я, – да вот что-то не тянет. Что с майором?

Он покачал головой.

– Врачи «Скорой» борются за его жизнь, но вы его так продырявили, что вряд ли… С такими ранами не выживают. Да, честно говоря, мне бы и не хотелось… Но вытащить из него все, что с ним такое случилось, необходимо.

Подошли очень озабоченные Бондаренко и Бронник, Бондаренко добавил с ходу со знанием дела:

– Наш профессор просадил спинной мозг чуть выше копчика. Он же нейрохирург, знает, куда стрелять!.. Теперь Ковальский растение, даже если выживет. Заодно и гениталии разнес, ни один хирург не соберет.

Бондаренко спросил:

– Даже сам Владимир Алексеевич?

– Владимир Алексеевич, – ответил Бондаренко, – ему и то отрежет, что уцелело. А потом ножиком по горлу, как Иосиф Виссарионович в молодости.

– Если отрежет, – сказал Бронник, – тогда зачем жить? Лучше уж ножиком по горлу…

За нашими спинами слышался быстрый и жесткий голос Ингрид:

– Все руководство отдела кадров собрать и под охраной немедленно в Следственный комитет! Отдел охраны, который пропускает примелькавшихся сотрудников, не проверяя на сканерах, туда же в полном составе… Нет, сразу за решетку!.. А оттуда будем вызывать на допрос… Сколько понадобится, столько под арестом и пробудете! Протесты? Вас сразу в карцер или сперва обживетесь в камере?

Бондаренко сказал мне горестно:

– Вы правы, Владимир Алексеевич!.. Эти камеры нужно ставить у каждого в доме!.. Тогда бы точно не пропустили такое вот…

Бронник сказал с тихим ужасом в голосе:

– А если бы профессор не всадил в него две, даже три пули?.. Бомба разнесла бы все здание!

– Три пули, – сказал Бондаренко. – Для профессора это многовато, он обычно обходится одной… Но я бы всадил всю обойму. А потом бы еще и ногами… Ну что за сволочь? Сколько лет был с нами рядом…

Мещерский сказал резко:

– Сегодня же установить видеокамеры в квартирах всех сотрудников Управления!.. Везде. Да-да, везде.

Но остаток недели пролетел без происшествий. Гаврош выявил два подозрительных очага в Таиланде и Камбодже, тут же сообщили в Пентагон, у них там близко военные базы, пусть пошлют спецназ и проверят. И вообще из-за того, что у них базы разбросаны по всему свету, пусть они и высылают всякий раз, а нам добираться далеко.

– А вот в Дагестан пошлем своих, – заключил я. – Ивар, там точно что-то затевается?

– Точно-точно, – заверил Ивар, – вот смотрите…

Я отмахнулся.

– Верю. Но смотри, не ошибайся.

Вообще-то я не только проверяю за ними всеми, но и время от времени наталкиваю на подозрительную активность. Так быстрее научатся вынюхивать опасности, как собаки взрывчатку, но знать им о таком не стоит еще и потому, что это ослабит их постоянную бдительность.

Данко оторвал взгляд от дисплея, потер кулаками глаза.

– А в ЮАР все еще не затихло, – сообщил он. – Заболевание, что предлагаю отныне называть только эпидемией, продолжает распространяться.

– Что-то новое есть? – спросила Оксана.

Он покачал головой.

– Не особенно. Разве что интересная особенность, впавшие в сон практически не просыпаются.

– Интересно? – спросил Ивар. – Это должно быть тревожно!

Гаврош отпарировал с достоинством:

– Что для простого существа непонятно и тревожно, для ученого лишь представляет определенный интерес. Научное познание рулит!.. Вон спросите у шефа. Подхватившие этот вирус сперва просыпались, чтобы поесть, а теперь вообще только спят и спят!.. Интересно, что дальше? Проснутся жутко голодные?.. Тогда можно рекомендовать это средство для похудения. Сейчас весь мир сходит ума, пытаясь бороться с ожирением, а все так просто…

– Фармакологические фирмы подсуетятся, – согласился Данко. – Здравоохранение всего мира бьет тревогу по поводу того, что эпидемия ожирения распространяется по всему миру!.. Вот это уже официально называется эпидемией, хотя шеф вряд ли согласится с научной точностью термина, однако с политиками и журналистами не поспоришь, перекричат кого угодно.

– Как-то посмотрел одно заседание Госдумы, – согласился Ивар, – точно перекричат. Их бы в оперные певцы!

Я поинтересовался:

– А тех, что крепко заснули… будят насильно или кормят искусственно?

Данко сделал большие глаза.

– В Африке?

Я вздохнул.

– Ах да, Африка вроде бы отдельный мир. И отделяется все больше.

– Только в Йоханнесбурге, – сказала со своего места Оксана, гордясь познаниями, – сохранился один госпиталь с белым персоналом. Это правительственный, под охраной танков от банд мародеров.

– И как там с заболевшими?

Она поняла вопрос правильно, ответила моментально:

– Установлено наблюдение за десятком, что подхватили это новое, очевидно, вирусное. В основном там служащие из правительства. Пока ничего не предпринимают. Непонятно, что делать.

Я покачал головой.

– Если даже членов правительства не кормят искусственно, то да, это пипец. Одно дело пара человек в клинике с белым персоналом – это одно, чисто научный интерес, а сколько в джунглях легло вздремнуть под кустиком?..

– Там зверье расплодилось, – сказал Гаврош кровожадно. – А сейчас их станет еще больше…

– Интересная эпидемия, – сказал я равнодушно. – Ивар, информируй меня насчет этого вируса… Еще не выявили?

Он покачал головой.

– Пока нет. Да и кому там выявлять? В ЮАР науки не осталось, как и медицины. Только шаманы и знахари.

– И то верно, – согласился я. – Ладно, занимайся геномом червяка…

Он сказал обидчиво:

– Какого червяка? Шеф, вы же повысили меня до мыши!

– Ладно, – сказал я рассеянно, – занимайся геномом мыши. А с этим вирусом пока оставь. Скорее всего, что-то вроде новой разновидности мухи цеце. Из Африки постоянно прет какая-то чума.

– Да, – согласился Ивар. – Человек тоже появился в Африке.

Оксана, изо всех сил демонстрируя свои знания и умения программиста, все больше смелеет и сама по себе, начинает кокетничать с ребятами.

Даже мне пару раз улыбнулась и эффектно с таким артистизмом выпятила и без того пышно-объемную грудь, что в самом деле руки зачесались от желания ощутить в ладонях эту горячую тяжесть.

Кафе и столовая на этаже ниже, рукой подать, но Оксана, как единственная женщина в группе, не смогла задавить в себе пещерный материнский инстинкт и несколько раз в день приносит горячие булочки и пирожные, а кофейный аппарат Jura с приятным треском размалывает блестящие коричневые зерна и готовит кофе почти беспрерывно.

От того стола пахнет особенно вкусно и бодряще, а когда там появляется еще и Оксана с горячими булочками, мощным румянцем на обе щеки и большими сиськами, это вообще радость для мужского коллектива.

Я прислушался, Ивар с чашкой в руке и бутербродом в другой, говорит напористо и с апломбом:

– Так продолжаться просто не может, голову даю на отрез!.. Перед сингулярностью обязательно пройдут опустошительные войны, катастрофы, эпидемии или что-то подобное.

Оксана в испуге округлила перед ним глаза, и как-то сумела сделать грудь еще крупнее.

– Почему?

Он ответил с жаром:

– Ну не могут в сингулярность войти все восемь миллиардов, не могут!..

– А сколько войдет?

Ивар кивнул в мою сторону.

– Вон шеф знает с точностью до полчеловека.

Они повернулись ко мне, я отъехал на кресле с колесиками от центрального стола, смотрят очень серьезно, пусть и с чашками кофе в руках.

– Я, как Менделеев, – ответил я, – что знал о мире больше простого крестьянина, но и он не мог предвидеть компьютеров или интернета. О сингулярности никто ничего не знает. Но я согласен с Иваром, в сингулярность не только миллиард, даже миллион не войдет. Слишком узкое игольное ушко. Сингулярность – это для десятка, пусть сотни или даже тысячи умных и креативных.

– Жутковато, – сказала Оксана серьезно. – Очень хочу, чтобы вы ошиблись, хоть вы наш почти что бог.

– А как я хочу, – признался я.

– Почему?

– А я разве не такой же питекантроп? – спросил я. – Хоть и жажду резких и быстрых изменений, но все же стремительно надвигающаяся сингулярность пугает, если совсем уж честно. Но и остановиться не можем! Человечество, как единый организм, должно развиваться. Оно и развивается помимо нашей воли, это императив самой вселенной! Это она развивается, а мы думаем, что все зависит от нас.

Она смолчала, слишком сложно, Ивар пробормотал задумчиво:

– Значит, мы сперва становимся неандертальцами для новых кроманьонцев, а затем вообще стадом двуногих, некой отвратительной плесенью на этом глиняном шарике, именуемом планетой Земля?

Я ответил почти тем же невеселым голосом:

– И человечество, конечно же, абсолютно ничего не потеряет, если оставит себе золотую тысячу, а остальных вайпнет.

Он зябко передернул плечами.

– Жутко.

– Еще как, – признался я. – Но человечество – это не обязательно все восемь миллиардов. Когда-то Адам и Ева были всем человечеством!

Данко бросил взгляд на Оксану.

– У нас вообще-то уже есть своя Ева.

Гаврош круто развернулся от дисплея на столе, глаза вытаращенные, воскликнул то ли радостно, то ли потрясенно:

– Шеф!.. Те, кто подхватил тот вирус первым, склеили ласты. Или это у нас ласты, а у чернокожих копыта?.. В общем, хвосты тоже откинули.

Ивар, прислушиваясь, сказал рассудительно:

– Может быть, это и не связано с вирусом? Организм ослабел, а какие-то посторонние болячки прикончили.

– Все равно вирус виноват, – сказал я.

– Это еще не все, – заявил Гаврош с апломбом.

– Ну-ну?

– Первые заболевшие обнаружены в Намибии, Ботсване и даже в Алжире. Правда, это тоже Африка, но от ЮАР до Алжира столько же, как от Камчатки до Петербурга. Кто не знает, даю справку: на территории Африки вся Россия поместится дважды!

– Это что же, – сказал Данко, – авиарейсами занесли?

– Похоже, – согласился Гаврош. – Если бы еще и в Европу…

Он сказал так мечтательно, что Данко сразу вздыбился.

– Одурел? Зачем это нам?

– В Европе тот вирус сразу расколют, – сообщил Гаврош деловито. – И увидят, что это за штука и как с нею бороться.

Данко сказал с неудовольствием:

– Это да, но все-таки не люблю, когда опасность так близко. Пусть бушует в Африке! А мы будем посылать туда гуманитарную помощь. И делать себяшки на фоне бабуинов.

Я сказал строго:

– Хоть мы и отдел глобальных рисков, но следите и за этой странной болезнью. Возможно, это вирус искусственного происхождения…

Ивар сказал мягко:

– Шеф, после того случая в Тунисе вы уже куста боитесь. Не все вирусы одинаковы полезны.

– Все равно следите, – велел я. – Все непонятное должно настораживать сразу. Многое естественное теперь может оказываться сотворенным человеком.

Он отрапортовал бодро:

– Как велите, шеф!.. Вам виднее, шеф. Ничего не упустим, шеф!

Глава 7

Анжела за последнюю неделю ночевала у меня дважды, я не ломал голову насчет ее целей, в секретных службах много чего запутано, где нарочито, а где запутывается само, все личное сейчас не важно, когда над миром то одна, то другая катастрофа, и сегодня рано утром высадил ее у главного офиса ГРУ, где пока не был ни разу, а сам погнал авто к зданию быстрого реагирования.

Мещерский уже в кабинете работает с бумагами, и, когда я вошел к нему, он поднял от стола голову с уже затуманенными чтением глазами.

– А, Владимир Алексеевич!.. Вы ранняя пташка… Доброе утро!

– Серьезно? – спросил я. – А вы тогда кто?.. Супержаворонок?.. Аркадий Валентинович, я сразу к делу, если позволите.

– Прошу.

– На сегодня сразу три угрозы, – сообщил я, – все они, к сожалению, относятся к глобальным. В Китае, где законы намного либеральнее, сейчас делают операции на человеческих зародышах, в Пакистане на черном рынке появился плутоний в большом количестве, из которого по инструкции из инета «Сделай сам» легко собрать атомную бомбу. Правда, не совсем настоящую, а так называемую грязную, но это все равно…

– А что третье? – спросил он.

Я покачал головой.

– В безлюдную местность в Гималаях уже несколько недель завозят оборудование, список которого наших ребят очень встревожил. Они решили, идет строительство нанофабрики.

– Чушь, – сказал он уверенно. – До нанофабрик пока далековато.

Я кивнул.

– Я тоже так сказал. Ребята перепроверили глубже и выяснили, что насчет нанофабрик это для газетчиков, которым никто не поверит. А на самом деле до выпуска самособирающихся ассемблеров еще далеко, они же всего лишь намерены собирать микродронов размером с комаров.

– Но такие уже существуют, – напомнил он.

Я подтвердил:

– Да. Но их планируют вооружить силезием-блю. Это такой яд, микроскопическая капелька размером с самого комара может убить население целого города. Понятно, какую армию можно вооружить. А если выпускать таких «комаров» постоянно…

Он помрачнел, стиснул челюсти.

– В самом деле доброе утро. Хорошее начало, а каким будет день?.. Займемся немедленно. Вот только в Китае с экспериментами…

– Уже не эксперименты, – уточнил я. – Есть наработки. Начинают выращивать детей с измененными характеристиками, но, увы, не теми, которые мы бы приветствовали. Вместо того чтобы усилить характеристики мозга…

Он произнес медленно:

– Пошли по легкому пути и делают все, чтобы получить послушных и не рассуждающих солдат?

– Верно, – сказал я. – Изменять характеристики мозга еще не умеем, а вот убрать ген, останавливающий рост мышц или сухожилий, научились пару лет назад. Сперва на собаках отработали, теперь начали на людях.

Он покачал головой.

– Куда мир катится… Хорошо, сегодня же примем меры.

– Меры должны быть, – напомнил я, – не только быстрыми, но и предельно жесткими.

– А в Гималаях?

– Вот точное место, – сказал я. – Дорог там нет, но высадка десанта решит все быстро и сравнительно тихо.

Пока он рассматривал снимок, в кабинет без стука, явно был вызван ранее, вошел Бондаренко, протянул мне руку, а Мещерскому сказал быстро:

– Вы были правы, Аркадий Валентинович. Как кадровый подхалим, заявляю с чувством ответственности, по всей Африке в самом деле вспыхнула эпидемия! Похоже, это та самая вялая африканская чума, которую занесло из ЮАР, но уже косит всех без разбору. В ЮАР погружала всех в сон, а здесь просто валит с ног, а через несколько дней добивает. То ли жара, то ли еще какие факторы, но смертные случаи пошли один за другим.

Мещерский спросил быстро:

– А в ЮАР?

Бондаренко ответить не успел, я уже просеял инет и сказал неохотно:

– Там тоже… еще раньше… Что-то мы упустили…

– Упустить не трудно, – сказал Бондаренко, – там везде гремят войны, победители расстреливают целые племена побежденных или просто оказавшихся на дороге, что там какая-то болезнь? А болезней и так полно в этой дивной, если бы там не было людей, стране…

– Распространение? – потребовал Мещерский.

– Мало данных, – сказал Бондаренко, – надеемся, что, как и СПИД, только через контакты… А тогда это не наша проблема. Мы же только глобальными?

Мещерский кивнул, на лице облегчение проступило на пару секунд, но тут же помрачнел, в задумчивости покачал головой.

– Больно быстро идет, судя по карте… Хотя, конечно, там жара, скученность, в лагерях беженцев иначе не бывает… Но все же…

– Полагаете, воздушно-капельным?

Мещерский проговорил медленно:

– Боюсь, что да. А это на порядок опаснее. Возбудителя болезни уже нашли?

– Работают, – ответил Бондаренко. – Местных специалистов отважные герои вырезали всех. Сейчас туда из Европы и Штатов летят хорошо обученные медики вместе с оборудованием… Владимир Алексеевич, а вы что помалкиваете?

Я ответил нехотя:

– Как всегда, спасаем? А их потом еще и прирежут?

– Это уже как повезет, – ответил Бондаренко. – Может, и не прирежут. Хотя женщин из состава спасателей все-таки изнасилуют. Дескать, нужно уважать местные обычаи и национальную культуру, у них так принято.

В кабинет вошел Кремнев, пожал мне руку и, ухватив конец разговора, сказал мощно:

– Я бы на таких тварей еще и атомную бомбу сбросил!.. Как полагаете, Владимир Алексеевич?

– На мое мнение лучше не полагаться, – ответил я. – Ученые на все процессы смотрят несколько иначе.

– Остальных шокируют?

– Да сами знаете, – сказал я. – Аркадий Валентинович, я в свой отдел. Что-то с этой чумой из ЮАР все непонятнее и тревожнее. А пока могу сказать, что таких орлов, как наш достопочтимый Антон Васильевич, во всем мире хватает…

Кремнев вскинулся.

– Каких это? Я уникален!

– Тогда ваших соратников, – уточнил я, – хотя они об этом еще не знают. Хотите, выведу на экран форумные дискуссии, там почти половина тех, кто призывает засыпать Африку бомбами!.. А в интернете настоящая свобода мнений…

– Нет уж, – сказал Кремнев с достоинством, – меня к сетевым хомячкам пристегивать не стоит. Да и не у каждого из них бомбы в кладовке…

Я сказал задумчиво:

– А вот у кого-то нашлась. Мне начинает казаться, что у этой чумы в самом деле искусственное происхождение! Она и есть бомба. Бабахнули, так бабахнули… Счет уже на сотни тысяч? Предполагается, пострадает от миллиона до трех…

– Ого, – сказал Мещерский. – Это очень серьезно даже для нашего мира, сотрясаемого кризисами. Возбудителя уже вычленили? Вакцина от него вообще-то существует? Или нужно делать самым срочным образом?

Кремнев сказал мощно:

– Похоже, что-то новое. Типа птичьего гриппа или свиного. Первая группа уже вылетела. Из России, конечно.

– А что Штаты?

– Сразу заявили, что русские работают на пропаганду. А то, что направили всего троих, а из Штатов днем позже отправится «Боинг» с сотней высококлассных специалистов и с оборудованием в сотню миллионов долларов, вот о чем нужно говорить и чем восторгаться!

– Все верно, – сказал я. – Пообещать, еще не сделать. А что у наших за оборудование? Автоматы Калашникова?

– Калашников для народа, – ответил Кремнев. – Элита пользуется «Выхлопами» и прочим брендовым. Ладно, я займусь своими, а вы…

Я вздрогнул, в новостной ленте появилось сообщение о катастрофе американского «Боинга» с сотней медиков на борту и медицинским оборудованием.

Самолет был подбит в десятке километров от посадочной полосы, когда шел на посадку. Стреляли из примитивного ПЗРК, им можно достать только вертолеты, да и то если идут на небольшой высоте, ну еще сбить пассажирский самолет при посадке или сразу после взлета.

Кремнев посмотрел на меня остро.

– Что-то случилось, доктор?

– Просто чувство, – пробормотал я. – Включите новостной канал.

Мещерский качнул головой, большой экран тут же вспыхнул, показывая пожар, от рамки до рамки дым и горящие обломки самолета. Упал он на краю посадочной полосы, спасатели и пожарные успели вовремя, но, похоже, спасать уже некого.

Кремнев тяжело рыкнул:

– Кто-то пошел ва-банк. За такой теракт в любой стране сразу смертная казнь всем участникам и даже тем, кто рядом сидел.

– Можно заметить очень хорошую подготовку, – сказал Мещерский. – Все организовали люди, прекрасно знающие, как реагируют в Европе и Америке. К тому времени, как самолет вылетел из Штатов, к нужному аэродрому в Африке уже выдвинулись ребята с переносными зенитными установками. И просто ждали в кустах.

Бондаренко покачал головой.

– Аркадий Валентинович… при всем уважении… не поверю, что не рассматриваете вариант, что это дело рук спецслужб одной из хорошо развитых стран.

Мещерский покосился в мою сторону.

– Владимир Алексеевич?

– Похоже, – согласился я.

– Почему так думаете?

Я указал на карту, подвигал пальцами, и политическая сменилась сперва геологической, а затем метеорологической.

– Взгляните на движение воздушных масс. Они нетипичны, видите?.. Но именно в это время ветры меняют направление и дуют на юг. Кто-то очень хорошо знал самое благоприятное время для распыления вируса!

Мещерский внимательно всматривался в карту.

– Через пару суток вирус достигнет Кении, Уганды, затем накроет весь Судан, а в конце концов проберется в Северную Африку.

Бондаренко сказал оптимистично:

– Вирус, скорее всего, потеряет убойную силу через несколько дней. А то и сегодня. Так что до Северной Африки просто не доберется. Жизнь самопальных вирусов недолгая.

Глава 8

И все-таки я сам начал отслеживать распространение вируса по Африке. Все верно, первыми его разнесли пассажиры авиалиний, с ними вирус попал в Намибию, Ботсвану, затем в Зимбабве и Мозамбик. Конечно, спохватились там не скоро, но все же отменили авиарейсы в Замбию и Анголу, а у себя ввели карантин, однако я чувствовал, что эти меры дадут очень мало.

И дело не в том, что запоздали, хотя запоздали в самом деле здорово. Виноват сам вирус, первичные симптомы слишком обманчиво слабые, мало ли кого тянет в сон, мало ли кто чувствует слабость и апатию…

И до первого смертного случая уже несколько тысяч, да что там тысяч, несколько десятков тысяч успели подхватить этот вирус. Правда, даже после смерти первого заболевшего некоторое время искали другие причины, а за это время умерли еще несколько человек.

Причем скончались в больнице и под присмотром медиков, а сколько их заснуло вечным сном в своих трущобах и даже в роскошных небоскребах, откуда изгнали белых хозяев?

Я начал чувствовать, что здесь не совсем так, как нам кажется со стороны, и почти догадался, когда в кабинет ворвался Данко и крикнул с порога:

– Шеф, все совсем не так, как мы думаем!

– А как мы думаем? – спросил я.

– Благостно, – сказал он быстро, – а это в самом деле опасность!.. Вот смотрите…

Он повернулся к экрану на стене. По движению его пальцев политическая карта мира сменилась картой Африки, превратилась сперва в тектоническую, а затем неузнаваемо преобразилась в причудливый мир воздушных течений, ветров, циклонов и антициклонов, со всякими муссонами и пассатами.

– Вы не подумали, – спросил он быстро, – что заболевание распространяется чересчур как-то не так?

– Нетипично, – согласился я. – Да, вижу…

Он провел всей пятерней по карте, и воздушная масса послушно передвинулась вместе с ним.

– А вот здесь видите?

– Совпадает, – согласился я, уже все понятно, но не стоит гасить его азарт, – хотя основной пучок авиалиний идет левее.

– Вот-вот! Смотрите, этот массив туч прошел как раз над очагом первого заболевания, а затем ветры сдвинули его узким клином в сторону юго-востока…

Я посмотрел на карту, а затем на ту, где отмечены очаги заболевания.

– Ого… Поздравляю. Совпадение полное.

Он посмотрел на меня торжествующими глазами, потом выражение восторга померкло, сказал трезвым голосом:

– Но это значит…

– Ты нашел, – сказал я, – основной источник распространения. И гораздо более грозный, чем самолеты, поезда, автотранспорт. Движение потоков воздуха не отменить, как авиарейсы. Авиарейсы всего лишь разносили его быстрее.

Он сказал упавшим голосом:

– Это значит, если не выяснить срочно, что за болезнь… и не сделать вакцину, то под угрозой уже не тысячи, а миллионы!

– Не хотелось бы брать пробы лично, – сказал я брезгливо. – Неужели до сих пор не сделано никаких попыток…

– Сделано, шеф, – заверил он. – Европейские медики уже в Алжире и Египте!.. Только прибыли, но уже принялись искать вакцину.

– Образцы крови?

– Перешлют по первому же запросу, – заверил он. – Алжирское Министерство здравоохранения рассылает пробирки с кровью заболевших во все медицинские центры мира, которые выразили готовность принять участие в борьбе с угрозой.

– Отлично, – сказал я. – Мацанюк уж и не знаю, сколько ухлопал на это амбициозное дело, но собрал для своего центра самых талантливых. Уверен, сыворотку сделаем в течение двух-трех дней!

– Конечно, – согласился он, – сделаем. Мы настоящая Европа, не то что какие-то там бывшие европейские территории, заселенные турками и арабами.

Подошел Ивар, долго смотрел, лицо стало совсем мрачным.

– Судя по скорости… и по этой дурацкой карте, какая-то она неправильная, инфекция передается воздушно-капельным. При тактильном можно месяцами жить в охваченном эпидемией городе и не заразиться, но если по воздуху…

– И проникает во все щели, – сказал Мануйленко мрачно. – Смотрите, зеленых зон нет вообще!..

– Даже желтые, – сказал Ивар, – и то краснеют достаточно быстро…

– А красные ширятся, – подхватил Мануйленко. – Вот направление ветров, видите? Совпадает полностью.

И все-таки Мануйленко не удержался на такой неинтересной текучке, вот уж чистый теоретик, и от изучения переполюсовки магнитного поля Земли, что грозит глобальной катастрофой, перешел к мощным гамма-всплескам в космосе, что в одно мгновение могут стереть с лица планеты всё живое, а потом увлекся изучением неизвестных процессов в недрах Земли, что способны вырваться на поверхность и все здесь испепелить…

Время от времени пытается заинтересовать и меня, не догадываясь, что я держу его как витрину, вот, дескать, смотрите, чем мы занимаемся, это чтоб проверяющие уходили в полной уверенности, что в этом Центра работают одни чудаковатые придурки.

Прошло еще три дня, Ивар сообщил мне чуточку виновато:

– Шеф, с сывороткой для той африканской чумы облом.

– Что стряслось? – спросил я.

– Не тот случай, – сказал он. – Не только мы, нигде пока не могут отыскать противоядия. В Штатах вообще опустили руки, они ж так бахвалились!

– Сложная структура вируса?

– Нет, но… выяснилась одна закономерность.

– Всего одна, – сказал я, – это хорошо.

– Но зато какая, шеф!.. Кого-то испугает, но большинство, если честно, вздохнут с облегчением.

Я потребовал в нетерпении:

– Рассказывай!

– Первые статистические результаты, – пояснил он, – выявили одну интересную закономерность…

– Ну-ну?

Он сказал с придыханием:

– Представляете, эпидемия бьет только негров! Или, скажем иначе, поражает только представителей негритянской расы. Что такие же люди, как и мы, только с темной кожей. Даже черной, а то и вовсе чернущщей! Такое сразу не заметили, сочли, что в первую очередь под удар попадают, как обычно, бомжи, наркоманы, алкоголики и прочие представители низшего класса с ослабленным иммунитетом. Но уже много случаев, когда умирают очень богатые негры… или люди негроидной расы, что такие же люди, как и мы, только….

Я прервал раздраженно:

– Ты не на трибуне, морда!.. Неужели кто-то ухитрился создать генетическое оружие?.. Направленное против представителей определенной расы?

Он сказал с загоревшимися глазами:

– Шеф, вы же знаете, это хоть и сложно, но вполне по силам хорошему дружному коллективу!

– Как мы, – заметил из своего угла Ивар и с энтузиазмом потер ладони. – Мы на любую гадость всегда, только кивните, шеф!

Я покачал головой.

– Да, но… в подполье хороший дружный коллектив талантливых ученых не спрячешь. Они все на виду, что объяснимо. Да и вообще… Я не представляю, чтобы такой коллектив можно было собрать где-то в третьеразрядной стране… даже на правительственном уровне.

Он спросил быстро:

– Указываете на ЦРУ?

– Может быть, – согласился я, – только почему не выпустили у себя в Штатах? Их банды чернокожих, что живут на пособия, достали там уже всех и каждого… Девяносто пять процентов всех преступлений в Америке совершается чернокожими, хотя их доля в населении Штатов всего тринадцать процентов.

Он поинтересовался:

– Порыться в том направлении?

– Без тебя пороются, – осадил я строго. – На это есть разведка и всякие прочие якобы компетентные, так называемые органы.

– Догадываюсь, какие, – пробормотал он.

Оксана сказала со своего кресла с достоинством тургеневской девушки:

– Без пошлостей, пожалуйста!

Стыдно сказать, но кроме великих дел и ликвидации глобальных угроз время от времени занимаюсь и не достойной будущего сингуляра мелочью. Стараюсь удержаться от нее, быть на высоте, я же не Бэтмен какой-то сраный или Супермен, тоже дебил из дебилов, но вот на соседней улице трое парней изнасиловали девушку, у меня тут же мелькнула мысль кастрировать всех троих, но подумал, что дураки вообще в рай сингулярности не протиснутся, а тогда на хрен их жалеть и возиться с ними.

Три выстрела в упор прямо в вытаращенные от ужаса глаза, и я исчез, как Бэтмен старого доброго времени, что не страшился брать закон в свои руки.

Сейчас, правда, и Бэтмен стал полным говном, измельчал, но я не они, в сладкем и понятное мелкотемье не сползаю, хоть и хочется.

Тот, кому дано много, от того и ожидается много. Мне дано намного меньше, чем Супермену, но все-таки не трачу свое время на то, чтобы снять с дерева заблудившихся кошечек.

Еще раз просмотрел данные о погибших, стараясь выяснить, кто в наибольшей опасности, все мы в первую очередь думаем о детях, однако вирус детей уничтожает так же быстро, как и стариков.

– Стоп-стоп, – пробормотал я, – а это что… Если не статистическая ошибка, то это прорыв… Весьма зловещий прорыв.

Мещерский спросил быстро:

– Владимир Алексеевич, вы что-то сказали?

– Да, – ответил я. – Вот взгляните на эту картину. Дайте крупным планом… Вот взгляните. Городок на десять тысяч жителей. Погибли практически все, уцелели всего сто двадцать человек.

– Ну-ну?

– Из них сорок человек белых, – ответил я. – Хотя, как мне кажется, там их всего было человек сорок, небольшой офис германской компании по переработке кокосового масла.

Мещерский нахмурился.

– Может быть, это зацепка… но надо искать дальше.

– А эту проверить глубже, – досказал я. – Данко, Ивар!.. Постарайтесь выяснить, случайное ли совпадение?

На соседнем экране появилось изображение главного зала моего как бы Центра по предотвращению катастроф, Мещерский взглянул удивленно и встревоженно, не догадывался еще, что и в его кабинете я тоже могу включать-выключать приборы.

Данко, Ивар и другие из моей команды повернулись в нашу сторону, Данко кивнул, его быстрые пальцы запорхали над клавиатурой, Ивар начал двигать на своем настольном дисплее схемы и графики.

Бондаренко сказал глубокомысленно:

– Негры вроде бы не переносят коровьего молока, оно у них не переваривается, верно? А еще у них болезни, каких нет у белых. И лекарства на них действуют чуть иначе. Это не афишируют, но медики разрабатывают ряд препаратов исключительно для негров.

Мещерский снова взглянул на меня требовательными глазами.

– Владимир Алексеевич?

Я кивнул.

– Это так, но отличия не очень-то большие. Два-три гена, что отвечают за расщепление молока, у негров отсутствуют. Да, отсутствует та самая необходимая лактоза. Есть еще некоторые пустяковые отличия… но не думаю, что чума отличает как-то одних негров от других. Восемьдесят человек из числа негров остались целы? Вот смотрю данные, эти восемьдесят даже не почувствовали никакой чумы. Ни один не слег, ни один не ощутил даже повышения температуры!

– Иммунитет?

Я сдвинул плечами.

– Видимо, да.

Он сказал быстро:

– Тогда нужно взять их кровь на анализ, а на его основе, как понимаю, можно сделать сыворотку против этой дряни?

– Понимаете верно, – ответил я. – Мой респект, Аркадий Валентинович. Все, я бегу в свой отдел. Нажимайте на все кнопки, но, похоже, дело сдвинулось с мертвой точки.

Глава 9

Сведения о вирусе непонятного происхождения вышли на первые полосы всех новостных сайтов. Заголовки типа «Генетическое оружие – угроза человечеству!» стали попадаться постоянно.

Странное дело проявление амбивалентности: многие в мире, кто недолюбливал негров, кто откровенно ненавидел, но, когда над ними нависла такая серьезная опасность, даже фашистские организации вроде «Белых Братств» предложили помощь.

Медицинские центры во всем мире работали круглосуточно, но пока что удалось установить очень неутешительные истины.

Первое: вирус сконструирован людьми и нацелен на ген, встречающийся только в организме негров или, говоря политкорректно, представителей негроидной расы.

Второе: вирус распространяется с воздушными потоками, как-то остановить его проникновение даже за океан и на дальние острова пока не представляется возможным.

Третье: никакая сыворотка не поможет, вирус поражает и выводит из строя ген, исправить можно только сложнейшей операцией на ДНК, но к таким операциям готовятся месяцами, а речь не о том, чтобы спасти одного человека, а чтобы не дать истребить миллиард чернокожих на планете.

Известная певица Зандиара выступила с песней «Я живу с вирусом», что мгновенно стала хитом и взлетела на вершину топа, а киностудия «Асилум» объявила о начале съемок фильма «Бэтмен против вируса», пообещав выпустить тизер уже в конце недели, а благотворительная организация «Зеленый Мир» выступила с инициативой сбора средств на спасение пингвинов, хотя какая связь между неграми и пингвинами, пообещала объяснить позже.

Фирма «КриоРус» выступила с заявлением, что готова крионировать лиц негритянского происхождения по себестоимости, не извлекая никакой прибыли, для этого им нужно всего лишь прибыть к месту заморозки лично.

Илон Маск предложил срочно запустить недостроенную ракету на Марс, в экипаж набрать только чернокожих. Ракета будет управляться с Земли, так что катастрофы может и не быть, это единственный шанс избежать гибели, так как вирус передвигается только в атмосфере и за ее пределы выйти не сможет.

Мещерский поставил слипер на экран, едва я переступил порог его кабинета, я деликатно промолчал, хотя какие от меня тайны, а он сказал со вздохом:

– Я прочел рекомендованные вами книги… для простых людей. Где все объясняется на пальцах. Особенно хороша библия Алексея Турчина с перечнем всех катастроф, которые могут ожидать человечество на пути к сингулярности.

– Поздравляю, – сказал я.

Он наклонил голову, принимая поздравления.

– Но там не указана самая неприятная… или я просто не заметил?

– Слушаю?

– Конфликт, – произнес он таким серьезным голосом, что у меня пробежали мурашки по спине, – между богатыми и бедными.

Я пробормотал:

– Но и сейчас есть не просто богатые, а супербогатые… но бедные к этому относятся спокойно.

Он покачал головой.

– У бедных остается шанс стать богатыми. Для поддержания этой иллюзии… даже надежды!.. проводятся две-три ежегодные лотереи с призом в сотни миллионов долларов. Во-вторых, бедных с богатыми равняет мысль, что все умрут, богатые и бедные. И присутствует злорадство, что никакие миллиарды не спасут от могилки. Правда, богатые могут прожить на несколько лет дольше бедных благодаря медицине и лекарствам, но каждый понимает, что нет особой разницы между смертью в семьдесят лет или в девяносто. Все равно смерть есть смерть, и все миллиарды не помогут.

Я вздохнул, тема мне знакома хорошо, уже обсуждали не раз в узком кругу высоколобых, пробормотал:

– Да, ставки повышаются…

– Вот-вот, – подтвердил он. – Сейчас уже можно почти точно сказать, кто получит бессмертие, а кто умрет. По крайней мере первый десяток лет получить бессмертие будет крайне трудно, долго и дорого. Очень дорого! Таблетки от смерти никогда не будет. По крайней мере в обозримом будущем. Первые бессмертные выйдут не из больниц, пусть даже самых-самых, а из научно-исследовательских центров, где над ними будут месяцами работать по сто лучших из лучших докторов наук, знатоков своего дела, перепрограммируя каждую клетку тела.

Он умолк, взгляд оставался непроницаемым. Я промолчал, он прав. Сейчас социальная разница и малозаметна, и ее принимают, потому что есть шанс у каждого, но у мертвого шансов не будет.

– Я всегда страстно ждал будущее, – признался я, – но сейчас и мне как-то не совсем. Но жду с нетерпением и надеждой… это же победа человечества над хаосом! А дальше придет настоящее бессмертие человечества, которое не уничтожит даже случайно залетевший в нашу систему астероид.

Он кивнул.

– Да, и пусть даже Солнце превратится в сверхновую или просто погаснет, человечество уцелеет с легкостью. Но беда в другом?

Я кивнул.

– Да. Будет ли мне место в этом человечестве?

Он проговорил медленно:

– А будет ли это человечество… человечеством? Нет-нет, я не о той глупости, все сингуляры должны сохранить все так называемое человеческое, вплоть до лени, хамства и боярских усадеб. Догадываетесь?

– Боюсь, – ответил я, – что да.

– Ну-ну, – подбодрил он, – скажите, Владимир Алексеевич.

Я заговорил, чувствуя как язык становится таким тяжелым, словно из чугуна:

– Те, кто станет первыми сингулярами, ускорятся в развитии так, что уже через неделю, а то и через часы будут смотреть на остальных людей, как мы… на дождевых червяков, что ли?

Он кивнул.

– Да. И беда в том, что таких будет очень немного. Все человечество им будет просто без надобности.

Я не сводил с него взгляда.

– Вы хотите сказать, что настоящую опасность нужно ждать не от Искусственного Интеллекта…

– От человека, – договорил он. – Который перестанет быть человеком в нашем понимании.

Я уронил голову, мысли совсем суматошные, носятся и сшибают одна другую с ног.

– Любой человек, – сказал я, – получив долгожданную возможность программировать себя, в первую очередь восхочет сделать себя умнее, красивее, дальновиднее… уберет все то, что мешает нам… сколько лет я потерял на женщин! А сколько сил, нервов… Все это убрать, убрать, убрать… Если убрать недостатки, потом убрать слабости…

Я умолк, он тоже молчал, думал, наконец поднялся к кофейному агрегату, махнул ладонью, слышно, как с хрустом затрещали размалываемые зерна, манипулятор поставил чашку в углубление, а из краника полилась черная струя ароматного кофе.

– Будете?

– Да, – сказал я. – Мне покрепче. Да, вы правы, человек опаснее. Человек опасен, даже когда человек!.. А если станет нечеловеком, мне просто страшно, каким себя сделает.

Он сказал хмуро:

– Или все под контроль Высокой Комиссии? И без ее разрешения ни шагу в сторону.

– То есть все под Всемирный Контроль? Аркадий Валентинович, мир к этому не просто идет, а мчится. Да.

– Отвратительно, – сказал он с чувством, – что это неизбежно. Ужасные вещи могут творить даже самые прекрасные честные люди, если одни красные, другие белые, третье зеленые, а есть еще анархисты, антиглобалисты, почвенники… имя им легион, и все хотят перекроить мир по-своему!

– Но сейчас у них руки коротки, – согласился я. – За тысячи лет неспешного развития человечество успело детально разработать и внедрить системы сдерживания.

– Но вы все время твердите, – напомнил он, – что сингуляры получат немыслимую мощь и власть раньше, чем будут придуманы ограничения? И если ограничения потом и возникнут, то уже созданные самими сингулярами… боюсь, они будут не для них, а для нас. Мелких тупых зверюшек в заповедниках.

– Это в лучшем случае.

– Верно. Если из какой-то блажи пощадят. Но, думаю, любую блажь они в себе сотрут.

Я сказал оптимистически:

– Это значит, Аркадий Валентинович, мы должны оказаться среди сингуляров! Причем первых. Хотя бы в первой тысяче.

В дверь деликатно стукнули, Мещерский не успел ответить, как вошел Бондаренко и сказала с порога живо:

– Простите, что без спроса, но дело чрезвычайное!.. Наши спецы проанализировали все данные, результаты страшноватенькие… И все улики в сторону Штатов.

Мещерский спросил:

– Почему именно в их сторону?

– Масштабность, – сказал Бондаренко, – и, вон Владимир Алексеевич подтвердит, структура вируса слишком уж хорошо скомпонована. А это означает, вирус создавал не пьяный слесарь в гараже!

Мещерский покачал головой.

– Этого недостаточно. Штаты сильны там, где нужно клепать по авианосцу в год. Собрать вирус, наверное, проще. Нужно только знать, как. Но для этого не надо жить в Штатах и выполнять указания Пентагона. Хотя, конечно, проверяйте все концы и с той стороны. Я и сам Штатам не верю.

Едва я вернулся в свой отдел по предотвращению, Ивар бросился навстречу с пачкой свежераспечатанных листков в руке.

– Я ошибся, – сказал он мрачно. – Шеф, я лажанулся!

Все затихли и следили за нами настороженные, как мыши, спросил быстро:

– В чем?

– Никакой аномалии нет, – сказал он. – Иммунитета против африканской чумы нет ни у кого. Та аномалия, за которую мы все уцепились, оказалась ложной. Так что сыворотку из крови выживших сделать не получится. Вообще.

– Рассказывай, – потребовал я.

– Когда в ЮАР победил черный расизм, – сказал он, – там установили апартеид наоборот. Черные на вершине власти, а белые внизу, под лестницей. Но если белых не допускать до высококвалифицированной работы, то страна вообще рассыплется, потому начали принимать в страну множество арабов и египтян, все-таки ЮАР на то время была богаче Европы…

Я хлопнул себя по лбу.

– Да, помню, в ЮАР после протестов арабов, египтян и китайцев был принят закон, уравнивающих их в правах с неграми! По поводу такого повешения ранга долго злословили в печати Запада…

Он сказало дотошно:

– Да, в ЮАР есть закон, по которому на высокооплачиваемую работу принимают в первую очередь негров, затем мулатов, арабов и китайцев. Но арабы и китайцы через пять лет упорной борьбы добились, что их перевели в разряд негров. Так что эти уцелевшие лишь в правах негры, а этнически арабы и египтяне.

Гаврош пикнул от своего стола:

– А египтяне разве не арабы?

Ивар покачал головой.

– Двадцатипятитысячное войско арабов, – объяснил он дотошно, – вторглось в десятимиллионный Египет, завоевали и завязали свою веру. Так что этнически египтяне те же, что строили пирамиды и воевали против Юлия Цезаря! А ислам… Мало ли русских или немцев приняли ислам?

Данко поднялся, я передал ему листки, уже просмотрел на эту тему все в инете.

– Значит, – сказал он задумчиво и очень серьезно, – дела гораздо хуже, чем предполагалось…

Ивар сказал упавшим голосом:

– Значит, сыворотку таким путем не создать. Нужны другие варианты. Мы их знаем, но это долго, трудно и точечно…

Оксана спросила в тревоге:

– Но если не сделать вакцину хоть каким-то путем… темнокожего населения на планете не останется?

Данко сказал сварливо:

– Оксана, иди в жопу со своей политкорректностью!.. Арабы, индийцы и всякие племена, что никакого отношения к неграм, тоже темнокожие!

– Хорошо, – сказал Ивар, – пусть будут негры, здесь все свои. В общем, негров на планете не останется, если вирус за это время не потеряет убойную силу. Все-таки уже сменилось несколько поколений, первое, что самое убойное, давно вымерло…

– Вирус создан человеком, – напомнил я. – И его смертоносные свойства многократно защищены пусть даже в ущерб жизнестойкости.

– Потому этот вирус рано или поздно умрет?

– Они все умирают, – напомнил я, – видоизменяясь.

– Скорее бы, – сказал Ивар с надеждой.

Но в сети я продолжаю шарить по всему миру, как и просматривать видеокамеры по земному шару в поисках каких-то реальных зацепок. Насчет скорейшего изготовления сыворотки пусть позаботятся другие, Мещерский не упустит ни секунды, а мне нужно думать над тем, как найти виновного, все-таки такой вирус не может появиться самостоятельно.

Пока на основании всего массива информации начинаю больше думать на ЮАР, все-таки обиды африканеров самые осязаемые.

Если в Штатах преступления негритянского населения почти все бытовые, убийства да изнасилования, тоже зло, кто спорит, но все-таки за изнасилование и зверское убийство даже горячо любимой и единственной дочери ринешься мстить непосредственным обидчикам, а не всем чернокожим. Тем более в Штатах среди негров, что уже афроамериканцы, немало не просто приличных людей, но есть даже горячо любимые спортсмены, джазмены, актеры, на защиту которых почти любой белый готов встать грудью.

Другое дело ЮАР. Там не отдельные люди виноваты, там все это дикое племя ответственно за гибель прекрасной страны. Не говоря уже о тысячах белых, убитых только за то, что они белые.

Потому пусть мой отдел ведет поиск по всему свету, а я присмотрюсь-ка к африканерам, как наиболее вероятным подозреваемым. В детективах наиболее вероятные всегда оказываются невиновны, но мы не в кино, здесь все проще, жестче и непригляднее.

И наиболее вероятный оказывается виновным гораздо чаще, чем невиновным.

Через полчаса я позвонил Мещерскому прямо из автомобиля, передав управление автопилоту:

– Вы были правы, Аркадий Валентинович.

– Спасибо, – ответил он любезно. – Приятно слышать. А в чем прав?

– Те уцелевшие негры не совсем негры, – сообщил я. – По современной классификации они, конечно, негры, но вообще в старину таких называли цветными.

Он на мгновение уставился с экрана недоумевающе, но тут же лицо прояснилось, кивнул.

– Простите, устал, не сразу сообразил.

Рядом с Мещерский на экране появился Бондаренко, смотрит непонимающими глазами. Мещерский начал вполголоса объяснять, кто такие цветные и почему теперь это слово изъято из употребления.

– Вы правы, Аркадий Валентинович, – повторил я. – Эта чума поражает только черных. Причем исключительно черных и не трогает полукровок. Возможно, создатели вируса хотели бы уничтожить и полукровок, но либо они не самые отмороженные расисты, либо на это ума не хватило. Все-таки у полукровки есть некоторая защита, доставшаяся от одного из белых родителей…

Глава 10

Я подсоединился к внутренней сети ГРУ, вошел в кабинет Мещерского, там у него три камеры, можно рассматривать с разных сторон, сейчас в кабинете Кремнев, Бондаренко и Бронник, совещание в узком кругу, Бондаренко как раз говорит запальчиво:

– Но негры не все в бандах? А те, что в правительстве?.. Конечно, там еще те банды, куда уличным, но все же…

Кремнев снисходительно улыбнулся.

– Юноша, вы не знаете историю, а я ее еще застал, как говорится, при жизни. Когда учился в школе, существовали четыре расы: белые, черные, желтые и красные… Потом куда-то делась красная, но это не важно, говорим только о черной. Ее называли неполноценной и доказывали, что негры неспособны ни к какому интеллектуальному труду, а все, что умеют, это бери больше – бросай дальше. Или копай от забора и до обеда.

Он сделал паузу, Бондаренко сказал нетерпеливо:

– Да-да, слушаю.

– Кроме этих четко выраженных рас, – продолжил Кремнев, – существовали еще и так называемые цветные. Так именовали потомство белого и черного. Посмотрите литературу тех лет, ха-ха. Ну хотя бы классику, «Хижину дяди Тома» Бичер-Стоу… Да, там белые, черные и цветные. Цветными считались даже те, у кого только четверть негритянской крови. В печати шли дебаты, считать ли цветными тех, у кого осьмушка негритянской крови, или же причислять уже к высшей белой расе… Потому эти цветные иногда бывали настолько похожи на белых, что частенько этим пользовались, выдавая себя за белых, но, когда это выяснялось, их с позором выгоняли отовсюду, а то и линчевали. Это я к тому, что по интеллектуальному развитию эти цветные уже не уступали чистокровным белым. И вот тогда конгресс Штатов принял просто гениальное решение!.. Слово «цветные» упразднили, повелев заменить его на «негры».

Бронник вставил:

– А через полста лет и «негров» заменили на «афроамериканцев».

Кремнев отмахнулся небрежно, как от мухи.

– Это не важно. Важно то, что цветные, записанные неграми, резко повысили интеллектуальный уровень чернокожего населения. Среди них появились юристы, врачи, учителя, полицейские, даже политики… Вы уже поняли, к чему я?

Бондаренко проговорил медленно:

– Вирус африканской чумы поражает только тех, у кого в предках был чернокожий, но убивает, если быть точным, только чистокровных негров?

Кремнев кивнул.

– Да, иначе он был бы опасен для всего человечества. Родословные у всех на бумагах безупречные, но кто знает, как наши предки забавлялись на самом деле и кто в нашей родне действительно наш предок…

– Потому вирус их находит тоже?

Кремнев кивнул снова.

– Обама, к примеру, считался негром, хотя он так же точно мог бы называться и белым. Он негр только наполовину, мать его чистокровная белая… вроде бы даже блондинка. Но политика хитрая штука… В общем, уцелели все негры, что работают в науке, хай-теке, юриспруденции, медицине… есть незначительные потери в полиции, чуть больше в строительном бизнесе, но, повторяю, вот-вот исчезнет больше десяти миллионов чернокожих американцев, сидящих на пособии и не желающих работать!.. Не говоря уже о полумиллионе членов этнических банд. Если, конечно, не успеем создать средство для массовой вакцинации всего негритянского населения.

Бондаренко пробормотал:

– Думаю, налогоплательщики благословляют этот вирус.

Кремнев сказал с удовольствием:

– Да, конечно. Правда, сильно встревожились бронзовые люди, но это зря. С Мексикой и вообще Латинской Америкой прекрасные торговые связи, опустошать те страны экономически невыгодно.

Бронник кивнул.

– Ну да, а мексиканские банды в Штатах с помощью вируса не опустошишь, Мексика слишком близко к Штатам.

– Да и побьет, – уточнил Бондаренко, – честно работающих мексиканцев в тех же Штатах, что хоть и приятно, однако экономически невыгодно.

Кремней буркнул:

– Для янки деньги самое главное. Они за лишний доллар и мать родную продадут.

Мещерский чуть нахмурился, Кремнев перехлестывает, но это и понятно, те перехлестывают в отношении русских, а мы имеем полное право в ответ их самих смешивать с говном. Тем более что, понятно, американцы и есть полнейшее говно.

– Суда по этим данным, – сказал Бронник и кивнул на бегущие по экрану цифры, – цветных не так уж и много. Я имею в виду в масштабах страны. В основном белые предпочитают вязаться с белыми, а негры с неграми, хотя, конечно, эта прослойка пострадала зря…

Мещерский нахмурился и сказал государственным голосом:

– Лаврентий Петрович, вы в самом деле расист. Все пострадали зря.

– Слишком пострадали, – согласился Бронник. – А так не зря…

– Нельзя за создание уличных банд, – сказал Мещерский, – истреблять всех темнокожих американцев!

Бондаренко уточнил:

– Ладно, это вопрос спорный, а вот мулаты пострадали точно зря. Думаю, создатели вируса их точно не хотели бы истреблять, как добросовестных членов общества. Но зацепило…

Кремнев буркнул:

– Это как в войне потери среди гражданского населения. Главное – выиграть войну.

– При неизбежности сопутствующих потерь? – спросил Бондаренко чуточку ехидно.

– Иначе не бывает, – отрезал Кремнев.

Мещерский покачал головой, голос его наполнился мягким укором:

– Вы уже и виновных нашли? Поименно?.. А я даже не вижу доказательств, что это сделали в Штатах. Тем более под эгидой ЦРУ или Пентагона!

Мещерский сказал со вздохом:

– Принцип «кому выгодно», здесь неприменим. На самом деле выгодно очень многим. Как людям, так и странам. Подумать только, вот-вот обезлюдеет почти вся Африка!.. Это же какие стратегические просторы!.. Про одну береговую линию с ее несметными запасами рыбы молчу, как и про сказочно прекрасные пляжи, это дело десятое, но в Африке ценнейших ископаемых больше, чем во всем остальном мире!..

Кремнев пробасил:

– Вообще-то если хорошо подумать, то Штаты поступают как-то глуповато. Именно теперь. Если это они проделали, то подготовились бы лучше.

– В смысле? – спросил Бондаренко.

– Их корабли, – сказал Кремнев, – сейчас уже должны бы заходить в быстро пустеющие порты на берегах Африки. И брать там все под контроль. Под свой контроль, чисто штатовский, не допуская других.

– А политики уже сыпали бы заявлениями, – добавил Бронник, – где сообщали бы миру обоснованные права Штатов на всю Африку как наследницу вывезенных оттуда в рабство черных рабов.

Кремнев покачал головой.

– Так бы сразу себя выдали.

– Сделают чуть позже?

– Нельзя хватать моментально, – сказал Кремнев, – это вызовет подозрения. Нужно всего лишь на час раньше, чем это захотят сделать другие. Где сейчас их авианесущие армады кораблей?

Бондаренко перевел взгляд на экран над столом Мещерского.

– Две авианосные группировки в Атлантическом океане, три в Тихом…

– Там они постоянно, – уточнил Кремнев, – но сейчас вообще-то обе в самом деле смещены в сторону Африканского континента… Случайно ли? Так что если в других странах решат что-то взять под свой контроль, то штатовцы, отслеживая их движения, на том месте окажутся первыми и воткнут свой звездно-полосатый.

– Куда воткнут? – спросил Бронник непонимающе.

– Куда втыкают опоздавшим? – ответил вопросом на вопрос Кремнев. – Главное, воткнуть вовремя. И в нужное место. Хотя сейчас важнее всего воткнуть раньше других, как и было в доброе старое время.

Мне то и дело жаждалось вмешаться в дискуссию, но это значило бы выдать себя, да что там себя, главное – выдам возможности несанкционированного наблюдения за вышестоящим руководством, что вообще недопустимо.

Я не успел додумать мысль, камера в коридоре нашего отдела показала спешащего к моему кабинет Данко, я отключился от подглядывания и повернулся к двери.

Данко вбежал взъерошенный, увидел меня уже готового к докладу, сказал быстро:

– Владимир Алексеевич, простите… Мы несколько ошиблись.

Я спросил настороженно:

– В чем?

– Вирус убивает не только чисто черных, – сообщил он нетвердым голосом. – Мулаты просто устойчивее из-за наличия генов от второго родителя белой расы… однако поступили достоверные сведения, что начали умирать и полукровки.

Я стиснул челюсти. Данко сказал с надеждой:

– Может, вирус мутирует?

Я ответил сухо:

– Сам знаешь, при любой мутации в первую очередь потерял бы поражающие свойства.

– Но чистокровные африканцы…

– Египтяне тоже африканцы, – напомнил я. – Не политкорректничай, негры – это негры.

– Негры, – сказал Данко послушно, – погибают сразу, а мулаты после некоторого сопротивления. Однако, шеф, хотя у них есть время, но его тоже мало…

– Я ищу, – ответил я коротко, – и вы ищите вариант спасения, как ищет его сейчас весь мир!

Он унесся, а в самый неподходящий момент, когда я злой и налитый темной злостью по самые уши просеивал интернет, телефонные звонки и даже эсэмэски, на экране появилась фотка лица Катеньки.

Я сделал жест включения, хотя тут же пожалел, но уже поздно: она появилась на экране вживую, не такая веселая, как на заставке, в глазах печаль, лицо бледное.

– Володя, – сказала она таким же хрупким голосом, как и она сама, – ты там как?

– Отлично, – ответил я бодро, потому что перед женщинами мы все обязаны быть сильными и уверенными. – А как ты?

– Плохо, – сказала она плаксивым голосом. – Можно, я к тебе заеду?

– Буду счастлив, – ответил я почти искренне, – только сейчас на работе. Проблемы…

– У тебя? – спросила она испуганно.

– Международные, – ответил я.

Она сказала с облегчением:

– А-а-а, международные никуда не денутся… Вижу по навигатору, ты в центре города, но, как только он покажет, что едешь домой, тоже соберусь, хорошо?

– Отлично, – повторил я. – Как раз успею приготовить ужин.

Она блекло улыбнулась, уже знает, что для меня приготовить – это заказать доставку дроном. Только кофе делаю самостоятельно… да и то самостоятельность в том, что, не поднимая задницу из-за стола, покажу растопыренными пальцами кофейному аппарату, сколько чашек приготовить и какой крепости.

Глава 11

Через три часа, когда я продолжил работу в лаборатории уже из дома, во двор вкатился, явно под руководством автопилота, видно по математической точности движений, крохотный и милый автомобильчик.

Я вышел на крыльцо, а едва авто припарковалось, Катенька выпорхнула, как легкий праздничный мотылек.

Я раскинул руки, она со счастливым визгом в мгновение ока пересекла площадку. Я подхватил ее невесомое тельце, а она вжалась в меня, испуганная и трепещущая, словно старается влезть в мою грудную клетку в поисках защиты от такого огромного и страшного мира.

– Все хорошо, – прошептал я в ее оттопыренное розовое ушко. – Ты в безопасности. Этот мир – твоя комната защиты.

Она не слезала с моих рук, а я внес ее в дом и усадил в кресло, укутав пледом, шелудивый поросенок и в петривку мерзнет, а она наблюдала за мной счастливыми глазами и улыбалась тихо и застенчиво.

К ее креслу подкатил столик с горками сахарного печенья, я перенес от аппарата две чашечки с парующим черным кофием, одну для человека, другую для Катеньки, учитывая то, что она, да, именно Катенька.

– Попробуй это печенье, – сказал я. – Каждый день что-то изготавливают новое! За наукой стараются угнаться, что ли?.. Как у тебя?

Она взяла чашечку в обе ладони, как белка орешек, из груди вырвался тяжелый вздох, и сказала совсем плаксиво:

– У нас сокращение… Нет-нет, пока не попадаю в список, но семьдесят процентов всего персонала заменяется компьютерными программами, представляешь? А кое-где и вовсе роботами! Какой ужас…

– Тебя не сократят, – сказал я утешающе, – ты уникальна.

Она смешно вытянула верхнюю губу, опасливо пробуя ею, как бабочка, поверхность горячего кофе.

– Спасибо, – сказала она угасшим голоском, – но как страшно… Ой, горячо!

– Работать?

– Жить страшно, – сказала она жалобно. – И все страшнее…

– Уже разрабатывается, – сказал я голосом спасателя, вылавливающего Муму из озера, – безусловный доход на каждого россиянина. Будет примерно на уровне твоей зарплаты. Так что можно не устраиваться на новую службу, а просто жить в свое удовольствие!

Она сказала жалобно:

– А я люблю работать! Это же так здорово, когда привожу людей из Сибири в райские уголки Цейлона и вижу, как все ликуют!.. Я сама визжу, когда им радостно. Это же так здорово, когда делаешь людям приятно…

– И вот эти пирожные, – сказал я ласково и придвинул к ней ближе блюдце. – Тебе понравятся. Такие же нежные, как и ты. И пугливые…

– Я не пугливая, – уточнила она. – Я боязливая. А так я вообще-то храбрая. Когда не боюсь, конечно… А почему так спешат с этим безусловным доходом?

– Всё ускоряется, – сказал я и ощутил, что за последнее время повторяю этот трюизм очень часто. – Сейчас только камешки сыплются с высокой горы, но уже слышен грохот лавины, что сметет все нынешнее…

Она спросила жалобно:

– И нас?

Я сказал как можно оптимистичнее, но стараясь не слишком кривить душой:

– По мысли наших либералов, где-то восемь миллиардов персональных роботов должны обслуживать абсолютно бесполезных и не приносящих пользу обществу существ. А еще миллиарды неперсональных будут собирать для них экологически чистую энергию с помощью солнечных панелей, строить им бесплатные дома, обеспечивать интернетом и всеми благами цивилизации…

Она посмотрела с вопросом в глазах.

– А что не так?

Я сказал с неловкостью:

– Да как-то это диковато… Гуманисты скажут, что так и должно быть, человек – мерило всего и вообще все для человека, но… мир становится все рациональнее, а люди начинают поступать все… правильнее.

Она долго и старательно пила из своей чашечки, опустошила почти наполовину, наконец подняла голову, на меня взглянули глазки, почти одуревшие от прилива кофеина.

– А что… неправильно? Что люди будут избавлены от труда?

Я кивнул.

– Точно. Господь велел трудиться, не слыхала? А я думал, протестантство выросло из иудаизма. И чем больше и лучше человек трудится, тем угоднее Богу. Потому такие, как Гейтс, Джобс, Брин, Цукерберг нравятся Творцу больше, чем все остальные праведники, вместе взятые. Бездельники просто не нужны обществу, понимаешь?

Она взглянула с настороженностью.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты уже поняла, – сообщил я. – Никто не будет просто так содержать это тупое и вечно недовольное стадо. А раз пользы от него не будет, то…

– Замолчи, – прервала она. – Даже слышать такое не хочу! Это бесчеловечно!

Я сказал с сочувствием:

– Мир все быстрее идет к рациональности. Бухгалтера пришли на место романтиков, а точный расчет вообще сейчас на вершине.

Она отставила чашку и закрыла уши ладонями. Я смотрел с нежностью, как она, плотно зажмурившись, замотала головой.

– Я не слышу тебя, не слышу, не слышу!

Я обнял ее крепко, поцеловал в лоб и, губами сдвинув пальцы с уха, шепнул почти нежно:

– Ребенок… как это здорово, что ты нежный хрупкий ребенок… А то я иногда даже забываю, скотина трансгуманистическая, что мы рождены лишь для того, чтобы беречь вас и защищать… Только для этого изобрели колесо, открыли огонь, создали науку, продвинутый хай-тек, все для вас, самые драгоценные наши существа!

Через час она заснула в моих руках, тихая и послушная, сложившая все трудности жизни на мужчин, что рождены все преодолевать и расчищать дорогу для идущих следом слабых и боязливых.

– Все верно, – прошептал я в ее розовое ушко, – мы любим тебя и заботимся о тебе… И все будет хорошо…

Но сердце, пока еще биологического происхождения, стиснулось будто от приближения сильной боли. Всего этого не будет при Великом Переходе.

Скорее всего Катенька не перейдет в сингулярность, но, даже если перейдет… ее не станет.

Да, я всеми фибрами верю, наступающий мир будет лучше, богаче и прекраснее нашего даже в лучших его проявлениях, но Катеньки не станет, как не станет вообще разделения на мужчин и женщин, как не останется биологии в наших телах и не будет ничего из того, что роднит нас с животным миром.

Я чувствую страх и восторг… но, конечно, практически все остальное человечество испытает только ужас. Потому что сейчас пока смотрит футбол и шоу на огромных домашних экранах.

Утром я смотрел, как она садится в автомобильчик и мчится к распахивающимся воротам, а сердца коснулось смутное чувство потери.

Мозг тут же провел молниеносный анализ и сообщил деловито, что херней маюсь. Атавизм проснулся и вспикнул, потому его надо душить быстро и безжалостно.

Это совсем еще вчера из-за ревности убивали, резали, топили и всячески умерщвляли ее и его, а кто-то и самого себя, самые последовательные убивали изменницу, ее любовника, а потом сами кончали счеты с жизнью.

Более того, любовные истории потрясали мир и перекраивали карту государств, из-за ревности исчезали целые страны и народы, зато другие возвышались, этот бардак длился почти до наших дней, несмотря на увещевание церкви, что жить надо духовными заботами, а не гениталиями.

И только ученые додумались, что лучше всего навстречу любовному пожару пустить встречный пал: то есть разрешить и легализовать все отношения, как свободные между мужчинами и женщинами, так и всякие перверсии, что не перверсии, а как бы норма, только несколько другая норма, ненормальная норма, но в интересах спокойствия общества пусть будет тоже норма, лишь бы не воевали и не дрались.

Но пока мы в этих телах, инстинкты рулят. И хотя никого не пойду убивать за то, что моя женщина с кем-то спит еще, а другая моя совокупляется с разными самцами, а потом приходит, но какой-то крохотный осадок остается даже во мне, человеке разумном, докторе наук, что значит, живу умом!

А из-за свободы секса этот самый секс уже и не такой интересный, нет азарта догнать и вдуть, получается вообще какая-то обязаловка, а кто из мужчин любит повинности?

Мир идет к тому, сказал внутренний голос, что женщины начинают обходиться без мужчин, а мужчины без женщин. И нет надрыва и смертной тоски из-за потери женщины, а всего лишь слабенькая печаль, а то и ее нет у наиболее продвинутых и готовых перейти в мир сингулярности, где привычного нам секса не будет точно.

Аэропорты крупнейших городов Европы и даже далеких Штатов объявили отмену рейсов в Африку. Разгневанные бизнесмены, политики и общественники громко протестовали, справедливо указывая, что вирус объявился только в ЮАР, Намибии, Ботсване, Зимбабве и Мозамбике, ну еще проник в Анголу, Замбию и Танзанию, но от них до Египта, Туниса, Алжира и прочих стран северной части Африки такое же точно расстояние, как от Аляски до Флориды.

Мы собрались в кабинете Мещерского, Бондаренко и Кремнев замерли у стены с большим экраном и, запрокинув головы, отслеживают на нем быстро передвигающиеся цветные точки, а Мещерский поднялся мне навстречу и протянул руку.

– Спасибо, Владимир Алексеевич, что так быстро. Есть новости?

– Аэропорты закрыли зря, – сказал я.

Бондаренко и Кремнев повернулись от карты ко мне, Бондаренко подошел первым, мы обменялись рукопожатием, а потом я испытал цепкую хватку Кремнева, он так выказывает, что силен и здоров.

– Береженого Бог бережет, – заметил Мещерский. – А вдруг вирус не удастся локализовать быстро? Птичий грипп и свиную чуму ухитрились занести даже в Европу!

Я сказал тихо:

– Аркадий Валентинович, нужно передать в ЦРУ, чтобы приготовились к сценарию пострашнее…

Бондаренко и Кремнев застыли, страшась помешать, Мещерский спросил настороженно:

– Владимир Алексеевич?

– Отмена рейсов не спасет, – шепнул я. – Вирус уже в воздухе, с ветрами пойдет и через океан.

Он побледнел.

– Неужели доберется?.. До Европы еще понимаю, но через океан?.. На другую сторону громадной планеты?

– Не сегодня, – ответил я, – воздушные массы передвигаются медленно, пара месяцев уйдет точно, однако… если за это время не удастся создать сыворотку?

Он проговорил с трудом:

– Это катастрофа!

– Серьезная, – согласился я. – Хотя, скажу сразу, хоть и прозвучит кощунственно, для человечества не смертельная. А наш комитет заточен на спасение человечества как вида.

Бондаренко вскрикнул:

– Но в США сорок миллионов афроамериканцев!

– Гребаных негров, – буркнул Кремнев, – но они все-таки наши, в смысле тоже люди, так что спасать надо.

– А времени на получение сыворотки мало, – ответил я трезво. – Потому пусть в Штатах готовятся и к худшим вариантам.

– Неужели ученые не успеют?

– Надеюсь, – ответил я, – успеют. Но давайте лучше примем меры.

Мещерский поинтересовался со вздохом:

– Какой вариант самый худший из всех худших?

Я ответил с трудом:

– Если ничего не предпринимать, негритянское население исчезнет полностью. Потому уже сейчас правительство Штатов… да и других, где есть эти афроамериканцы и афроевропейцы, должно обратиться к населению к воззванием. Белым и остальным расам вирус не опасен, потому могут безбоязненно уступить на время для афроамериканцев свои подземные бункеры, что приготовили себе и семьям на случай атомной войны.

Глава 12

Лица Бондаренко и Кремнева просветлели, Кремнев даже вздохнул с облегчением, а Мещерский сказал торопливо:

– Да-да, это прекрасный вариант!.. Нам нужно выиграть время. А этих бункеров в Америки миллионы. Практически все афроамериканское население можно спрятать… Спасибо, Владимир Алексеевич, я как-то сразу и не подумал…

– Американцы бы додумались, – ответил я. – Они прежде всего о своих кошельках и бункерах думают.

– Мне кажется, – сказал он, заметно оживая, – убежища предоставят с удовольствием. – Всяк любит быть героем и спасителем, когда самому ничего не грозит. А стоимость продуктов, что пожрут негры в бункерах, возместит правительство. Можно будет даже приписать лишний нолик к сумме расходов на спасенных афроамериканцев.

Кремнев уточнил деловито:

– Ветер пойдет через Тихий?

– И через Атлантику, – ответил я.

– Какой раньше?

– Жители тихоокеанского побережья, – ответил я, – пусть начнут передавать афроамериканцам бункеры уже сейчас. У них есть в запасе всего пара месяцев. Через Атлантику воздушные потоки и заметно слабее, и двигаются со скоростью стада пасущихся коз.

– Месяца три в запасе?

– Даже четыре, – подтвердил я. – Так что массы воздуха со стороны Тихого, постепенно слабея, доберутся до атлантического побережья почти одновременно с ветром с той стороны планеты.

Мещерский покачал головой, потом его лицо стало строже, спросил совсем другим голосом:

– А что насчет того, кто это создал?

– Эпидемия началась в ЮАР…

– Террористы там?

– Возможно, – согласился я. – Но то, что эпидемия началась оттуда, ничего не значит. Напротив, это как бы алиби. Дескать, раз началось у нас, то это кто-то нас подставляет… Если бы мы разработали этот вирус, запустили бы точно не из России.

– Похоже и на подставу, – сказал он, – с другой стороны… гм… вот создали они вирус, который им точно не повредит… почему не выпустить на свободу сразу?..

– Для эмоционального удовлетворения? – спросил я.

Бондаренко сказал живо:

– А что? Зато можно полюбоваться, как эти сволочи мрут в корчах! Тот гад, что вчера насрал возле твоего забора, сегодня орет и пускает кровавую пену…

– Нет, – сказал я, – нет. Создал не подросток, у которого все на эмоциях, а серьезный человек, а то и не один. К тому же создавал несколько месяцев… Любые эмоции угаснут.

Кремнев буркнул:

– А я некоторых сволочей из детства и сейчас ненавижу.

– У военных, – напомнил я, – и ученых мозги устроены по-разному. Можно сказать, у нас эмоции сильно приглушены, а у кого-то и вовсе ампутированы. Работой, не скальпелем.

Мещерский произнес трезво:

– Если бы в корчах, было бы всего лишь ужасно, но не больше. Нет, мне жалко не мертвецов, а кому они, еще живые, могли бы навредить перед смертью… К счастью, намеренно это сделано или так получилось, но, как я понимаю, вирус просто угнетает центральную нервную систему, вызывает апатию, сонливость, нежелание что-то делать, вообще шевелиться… Большинство из тех, кто был за рулем, просто сворачивали на обочину и останавливались, чтобы вздремнуть пару минут. Только несколько поездов сошли с рельс, да были столкновения грузовых составов, но удивительно мало. Машинисты тоже не в силах побороть наступающий сон либо останавливали поезд, либо сообщали вперед по линии о плохом самочувствии… Так что техногенных катастроф почти нет. Тем более, что даже в ЮАР, где победили черные, все важные службы оставались на белых, которых возили на службу под охраной правительственных войск из черных.

– В общем, – сказал я, – нужно анализировать все версии. У нас группа Мануйленко будет рассматривать варианты мутации вируса, остальные займутся поисками источника заражения. Вариантов два: либо мутирует в безопасную форму по достижении еще нескольких часов или дней, либо успеет убить всех носителей негритянского генома, а потом либо умрет, либо впадет в летаргический, чтобы вам было понятнее, сон…

Кремнев поинтересовался:

– А третий вариант? Может мутировать в еще более опасную форму?

– Вы не генетик, – ответил я, – иначе знали бы, что такая вероятность один к трем миллиардам. То есть вероятность есть, но не стоит тратить время, чтобы ее рассматривать.

Мещерский спросил быстро:

– Какова оснащенность тех, кто создал такую мерзость?

– Вопрос ставите верно, – ответил я. – К счастью, еще не пришли времена, когда вирус такой сложности можно состряпать на коленке. Чтобы сделать даже простейший, нужна прекрасно оснащенная лаборатория, куда должны входить в обязательном порядке такие приборы… Вы записывайте, записывайте!

Мещерский сказал также быстро:

– Все пишется. Нас слушают десяток моих помощников в кабинетах, все сработают моментально!

Я кивнул, начал дотошно перечислять, он внимательно слушал, наконец сказал:

– Да, это впечатляет, хотя я ничего и не понял… А нельзя вычисления сделать в одной стране, материалы для первого уровня обработки в другой, а окончательную работу отладки вируса в третьей? Или хотя бы в разных городах?

– Можно, – ответил я. – Вообще-то ученые так и работают. Сейчас даже для крохотного шажка вперед требуются слаженные усилия больших групп научных работников. Однако…

– Да-да?

– Секретность в таких случаях соблюсти трудно, – напомнил я.

Лицо Мещерского чуть прояснилось.

– Я надеялся, что вы так ответите. Значит, где-то в одном месте прекрасно оборудованная лаборатория с большим штатом работников…

– Или новейшей аппаратурой, – прервал я, – что может автоматизировать простейшие операции, а это высвободит десяток-другой человек.

– А сколько человек необходимо?

Я подумал, прикинул объем работ, покачал головой.

– Не меньше пяти.

– Так мало? – спросил Мещерский.

– Но пятеро будут работать несколько лет, – сказал я. – Если же у них будут сметливые помощники, тоже генетики, то за полгода управились бы.

Бондаренко сказал:

– Надо искать ученых, что исчезли полгода тому?..

– И кто закупал подобное оборудование, – сказал Бронник. – И куда было доставлено.

– Если не в крупнейшие мировые центры, – прорычал Кремнев, – туда можно сразу посылать спецназ. Или лупить по тому месту крылатыми ракетами.

– В крупнейших мировых центрах тоже могут, – буркнул Бронник. – Владимир Алексеевич?

– Не могут, – ответил я. – Теперь за научными разработками наблюдают сотни глаз. От военных до либеральной общественности. Так что искать придется в диких местах. Но, на беду, наша планета почти вся еще дикая.

Он сказал с чувством:

– Как и мы сами. Спрятаться есть где, а прятаться умеем.

Я сказал с неохотой:

– Не люблю быть вестником недобрых вестей, но мы должны поторопиться. Не думал, что и я суеверный, но последнее время терзают какие-то недобрые предчувствия огромной катастрофы…

Бондаренко посмотрел с сочувствием, но в голосе прозвучала ирония:

– Владимир Алексеевич, вы всегда так невозмутимы… А тут непонятная тревога! Возможная гибель всего лишь миллиарда негров вас беспокоит?.. Вы же сказали, восемь миллиардов населения слишком много, лучше оставить один… да не миллиард, а миллион…

Я огрызнулся:

– В жопу вашу Африку, она на другой стороне планеты. Я просто уверен, что за этой катастрофой может грянуть еще одна, куда масштабнее. Вообще людей не остается! Вон Аркадий Валентинович, как вижу по его командорскому лицу, уже догадался…

Все повернули головы в сторону Мещерского, тот сдвинул плечами.

– Владимир Алексеевич, а вот вы опасно проницательны.

– Угадал?

Он спросил в ответил:

– Насчет беженцев в Европу?.. Да, ситуация один в один. ЮАР была цивилизованной европейской страной, земли там были до прихода европейских колонистов пустыми и незаселенными, так что республика Трансвааль и Оранжевая республика были выстроены на земле, которая никому не принадлежала.

– И которая с того момента, – уточнил Бондаренко, – стала принадлежать колонистам.

– Верно.

– Но вот в эти земли хлынула дикая орда чернокожих. Как только Мандела занял президентский кабинет, он тут же призвал черных переселяться в города и захватывать дома белых…

– Сволочь!

– Нобелевский лауреат, – напомнил Бронник саркастически.

– Вы видели, во что превратилась ЮАР. И видите, во что так же стремительно превращается Европа. Так что Владимир Алексеевич не случайно проводит параллели. Помимо нас, такую же параллель может провести и тот, кто создал антинегритянский вирус.

Бондаренко сказал встревоженно:

– Вторая катастрофа будет почище!.. В Европу помимо негров нахлынули турки и арабы, а их вычленить не так просто. Вирус, направленный на истребление арабов, убьет и евреев, и турков – курдов, езидов, ассирийцев и всяких там черкесов, что различаются лишь по религии, но не по крови. Это же исчезнет больше половины населения Земли!.. Надо что-то делать быстрее, надо что-то делать…

Бронник сказал язвительно:

– Расстрелять всех ученых!.. И вообще грамотных. Только так цивилизация точно уцелеет. Хоть и каменный век, но все-таки человечество… Владимир Алексеевич?

– Я только что заказал билет на авиарейс, – сообщил я. – В Кейптаун. Да, сегодня группа африканеров восстановила работу аэропорта и просит прислать специалистов по восстановлению коммунальных служб. Остальное обещают сделать своими силами.

– Ага, – сказал Бондаренко недовольно, – как в говне ковыряться, пусть даже засохшем, так специалистов из Европы, а как работу почище, так сами! Владимир Алексеевич, кого берете с собой?

– Все нужны здесь, – ответил я. – Честно говоря, не уверен, что наткнусь на что-то важное. Это так, недостойная ученого интуиция.

– Вдохновение, – сказал Бондаренко значимым голосом, – это ого!

– Озарение, – уточнил Бронник. – Я слышал, высший этап в мышлении как раз вот такое внезапное… бабах по голове! Как Ньютону яблоком.

Я вздохнул.

– Романтики… Труд ученого ближе к работе каменщика. Только кирпичи помельче, а здание повыше… Ладно, оставляю вас подводить итоги, а мой рейс через два часа. Нужно успеть добраться до аэропорта, когда же автоуправление будет во всех машинах!

Мещерский сказал внезапно:

– Владимир Алексеевич…

– Да?

– Сдайте билет.

– Что случилось?

– Там уже все явно, – пояснил он. – Темнокожее население вымерло, уцелевшие белые спешно стараются наладить работу аэропортов, коммунальные службы, чтобы не захлебнуться в дерьме и без воды… а в Европе сейчас красная тревога.

Кремнев прорычал:

– Я бы сказал, в этом замешаны американские спецслужбы. Они вообще во всем замешаны, но сейчас вообще пошли ва-банк. Сами знаете, почему.

– Почему? – спросил Бондаренко.

Кремнев перевел взгляд на меня с таким видом, что я обязан принять мяч, я принял и ответил:

– Первое, у них самые высококлассные генетики. Мы отстаем, как бы помягче сказать… очень, даже очень. Пожалуй, у нас даже нет таких, кто бы это сделал даже в высококлассной лаборатории и с сотней помощников. Во-вторых, их достали эти негритянские банды, эти сорок миллионов безработных, из которых девяносто процентов негры, там они афроамериканцы, что живут на пособие и тяжким бременем ложатся на экономику даже такой огромной и богатой страны.

Бондаренко сказал с уважением:

– А что, это вариант! Одним махом убрать почти всех безработных…

– Все уличные банды, – сказал Кремнев недобрым голосом, – или почти все… И виноватого нет. Чума, знаете ли. От птичек или свиней кто-то заразился, вот и пошло…

Мещерский посмотрел на меня с укором, словно я виноват в резком ужесточении отношений между людьми.

– Владимир Алексеевич, вы предсказывали нарастание напряжения? И начало сокращения населения нашей планеты?

– Я не предполагал такой вариант, – ответил я честно, – хотя, конечно…

– Что?

– Вполне, – ответил я, – укладывается в тенденцию.

– Витало?

– Да, – подтвердил я, – хотя никто вслух ни-ни! Политкорректность… Но сама по себе политкорректность – ложь, хотя и допускаем ложь в виде комплиментов или во благо, но иногда ложь во благо идет во вред, да еще какой вред!

Глава 13

Я подумал с тоской, что человек, задумавший и создавший этот вирус, вполне может считать себя работником культуры и прогресса. Дескать, без лишних ртов хай-тек рванется вперед быстрее…

Все сложно в этом сложнейшем из миров, и не всегда тот, кто прав, прав на самом деле, все-таки жизнь – не математика, а в каждом из нас питекантропства хватит на сто мильенов безпитекатропных математиков.

Бондаренко заметил:

– Обратите внимание на социальные сети. Дискуссии очень интересные. Как только народ понял, что чума убивает только чернокожих, там чуть ли не ликование…

– Звери, – сказал Бронник с негодованием, но как-то чересчур громко.

– Люди, – уточнил я. – А люди пока что звери, это вам любой биолог сообщит, если еще не знаете. В соцсетях пока что можно постить под никами, анонимность обеспечивают множество програмок, так что видим подлинную реакцию общества…

– Когда соблюдена анонимность, – подтвердил Бондаренко, – кому нужна политкорректность?

– Примерно та же картина, – сказал Бронник, – во всех странах. С отличиями в один-два процента, а в странах Восточной Европы так и вовсе в доли процента.

Мещерский тяжело вздохнул.

– В каком мире живем!.. Даже не мировая война, а вот так холодно и математически точно уничтожать целые народы…

– Не народы, – уточнил Бондаренко бодро, – целые расы! А это еще чудовищнее. Я могу представить, что в Израиле, где скорее всего и создали этот вирус, следом создадут другой, который уничтожит уже всех, кроме евреев.

Бронник поморщился.

– Ты всерьез?

Кремнев сказал ему негромко, но так, чтобы услышали мы все:

– У него жена еврейка. Недавно бросила и уехала в Израиль.

– Пусть другую возьмет, – буркнул Бронник, – еврейки тоже разные.

Бондаренко сказал с напором:

– У них это в программе записано всех гоев изничтожить, а евреям отдать мир!

Мещерский покачал головой.

– Владимир Алексеевич скажет, что это технически невыполнимо. У евреев нет единого генокода, разве что оставить одних сефардов?.. А как же ашкенази и остальные, примкнувшие?

Бондаренко возразил с тем же напором:

– От примкнувших мы все стараемся избавиться в первую очередь!.. Так что к Израилю нужно присмотреться.

Мещерский только взглянул на меня, я ответил бесстрастно:

– Сегодня, если еще не знаете, Вашингтон потребовал от Израиля передать под международное наблюдение все атомное оружие Израиля, раскрыть расположение подводных лодок с крылатыми ракетами и допустить международную комиссию на все тайные ядерные объекты Израиля. Это я к тому, что Израилем уже без нас занимаются.

Бондаренко посмотрел на меня с недоверием.

– А Штатам это зачем?.. Там и так евреи всем правят!

– Там не те евреи, – напомнил я.

– А какие?

– Одни евреи были в Красной Армии, – ответил я, – другие в Белой. И было их примерно одинаково… Так что в Штатах американские евреи требуют, чтобы Израиль разоружился и открыл все свои секреты для международных инспекций. Что значит, штатовских.

Мещерский подытожил:

– Правительства ведущих стран договорились об открытости и совместной борьбе против терроризма. Но не так, как раньше, тогда больше декларации, красивые сотрясения воздуха, патетические жесты, а всерьез и очень жестко… И все же немного опоздали. На год-два бы раньше, удалось бы предотвратить катастрофу.

Бондаренко, единственный, кто ничуть не помрачнел от того, что планета обеднеет на миллиард человек, бодро потер ладони.

– Но вот теперь, после такого теракта… который и терактом не назовешь, надо придумать что-то пострашнее!.. спецслужбам будут развязаны руки!

Бронник пробормотал:

– Потому все сразу и скажут: кому это выгодно – тот и сделал. Осталось только понять, спецслужба какой страны провернула такое.

– Тут не угадать, – сказал Кремнев. – Всем спецслужбам и силовым структурам это выгодно. Всех стран!

– Уверен, – добавил Бронник, – завтра-послезавтра в ряде стран воспользуются случаем и введут военное положение!

Бондаренко посмотрел с интересом на Кремнева.

– А еще… где-то вояки под этим удобным предлогом устроят переворот и захватят власть. Чтобы защитить народ, а как же.

Мещерский сказал мрачно:

– Наше счастье, что этот мерзавец сконструировал вирус, который убивает людей только определенной расы, а не всех подряд!

Я ответил нехотя:

– Да, конечно…

Он взглянул в упор.

– Но возможно и так, чтобы косил всех?

– Да, – ответил я. – Но на уровне простой чумы достаточно сделать сыворотку, а вот на генетическом… м-м-м… это каждому человеку делать операцию в специализированном институте. Но надо еще знать, как ее сделать.

Он спросил настойчиво:

– Можно ожидать и такое? На генетическом?

– Не совсем сейчас, – ответил я. – Для этого нужно копнуть глубже. Но, в принципе, возможно. Хоть и не сразу. Вы же знаете, уже начинаем искоренять генетические болезни, но сперва самые редкие, вроде гемофилии, хотя простой народ требует, чтобы сперва избавили от гриппа…

Бондаренко хмыкнул.

– Даже я знаю, что от гриппа избавить в миллион раз труднее, чем от редкой болезни. Там нужно не один ген поправлять, а тысячу, да еще так, чтобы друг о друга шестеренки не поломали. Потому, понятно, все лаборатории по всему миру должны быть под тотальным контролем. А которые избегают контроля, должны быть уничтожены. Моментально! Лучше всего бы вместе с работающими там.

Он вздохнул.

– Понимаю. Время жестоких решений. Никогда такой эпохи в истории людей не было.

– Если действовать по-старому, – сказал я, – всем кирдык. Всему человеческому роду. Вообще-то можно создать такой вирус, что человек умрет, а разлагаться не будет. Либо засохнет, мумифицируется, либо при засыхании рассыплется в пыль…

Кремнев взглянул на меня зло.

– Вот какие планы вынашивают в лабораториях?

– В лабораториях не вынашивают, – ответил я. – Такой вирус создать невероятно сложно, ученые понимают. И тот, кто создал вирус африканской чумы, это прекрасно знал.

– Потому пошел на риск?

– Для развитых стран риска не было, – напомнил я. – Даже в Штатах, где негров сорок миллионов, остальное население моментально выйдет на улицы и уберет трупы. Затем пройдут по квартирам и вытащат умерших оттуда, а во дворе уже будут ждать передвижные крематории. Еще проще будет в Европе, где негров всего горстка на трехсотмиллионную Европу. Справятся в первые два-три дня. Пример подаст Германия…

Кремнев хмыкнул.

– Ну да, с ее опытом… еще живы ребята, что обслуживали крематории в концлагерях.

Я закончил невозмутимо:

– Если такая эпидемия доберется до Европы… а она уже на пороге, дисциплинированные и организованные немцы соберут трупы и сожгут в первый же день. И заживут, как жили прежде, до эпохи мультикультурности.

– Значит, штатовцы не слишком навредят своим союзникам по НАТО?

– Напротив, – сказал Бондаренко, – помогут, хотя об этом никто не заикнется.

Я вздохнул, развел руками.

– Да, подозрение падает на Штаты. Хотя там впервые в мире и принята декларация о равенстве рас, но именно в Штатах и самый высокий градус вражды между расами. Настоящий, хотя там и говорят громче всех о политкорректности и равенстве.

– Выше только в странах Восточной Европы, – уточнил Мещерский. – Коммунисты настолько упорно вдалбливали тезис о равенстве рас, что местное население вместе с коммунистами возненавидело и негров, которым обязаны были выделить в своих университетах солидные квоты и платить повышенные стипендии вне зависимости от их успеваемости.

Кремнев хмыкнул.

– Да, это Хрущев начудил… Его упрекают за кукурузу, но когда начал негров массово приглашать из Африки на учебу и давать лучшие места в универах, да плюс стипендии втрое выше профессорского жалованья, то народ, естественно, сразу возненавидел чужаков, что только развлекались да местных студенток трахали.

– Не говоря о том, – заметил Бондаренко, – что негры из Африки во всем вели себя не совсем так, как нужно держаться в европейских городах. Все верно, в Восточной Европе терпимость и дружелюбие к неграм насаждала коммунистическая власть, а в Западной Европе это прививалось самим обществом. Потому у нас неприязнь не только к прошлой власти, но и к тому, что она насаждала.

Мещерский постучал по столу.

– Прошу не уходить в сторону. Владимир Алексеевич сказал, что подозрение падает на Штаты…

Я пояснил:

– Предпосылки две: неприязнь к неграм, там у них это афроамериканцы, и давление мультикультурности настолько сильное, что многие инстинктивно сопротивляются. Второе, это высочайший научный потенциал Штатов, какого нет нигде в мире. Там сотни университетов и научных центров, оборудованных по последнему слову хай-тека. В Литве, к примеру, и захотели бы создать такой вирус, да руки коротки.

– Потому Прибалтику вычеркиваем? – спросил Бондаренко.

– Нет, – ответил я. – Я сказал, что в Прибалтике нет таких научных центров, но это не значит, что литовец или эстонец не могут разработать такой вирус где-то в Штатах, провести всю подготовительную работу, а затем приехать в Прибалтику и, разместив оборудование в гараже или в загородном домике, создать сам вирус!

Мещерский пробормотал:

– Слишком уж длинный путь… Почему не сделать все в Штатах?

– В Штатах скрыть все-таки сложно, – пояснил я. – Одно дело высчитывать, делать эксперименты на клеточном уровне, это можно делать одновременно с основной работой, что у всех на виду, теперь никто не работает в одиночестве, и все друг на друга стучат, а другое – конструировать вирус, этого уже никак не скрыть.

Мещерский сказал мрачно:

– Вы нас не обрадовали, Владимир Алексеевич. Выходит, под подозрением вся территория земного шара?

– Да, – согласился я. – Потому я за тотальное наблюдение за всеми и за каждым. Подемократничали… и вот, пожалуйста, получите! Любуйтесь плодами свободы личности и неприкосновенности частной собственности. Если сейчас упустим время, завтра на планете могут остаться только тараканы.

Кремнев сказал тяжеловесно:

– Значит, основную работу могли сделать только в серьезной научной среде, а сам вирус собрать и на окраине мира?.. А эти серьезные среды только в Штатах, России, Китае, Европе…

– Россию можно вычеркнуть, – сказал Мещерский. – Нет, дело не в патриотизме. У нас, как и у всех, больше трений с соседями. Негры как-то далековато. Для нас они что есть, что нет.

Кремнев сказал тем же погромыхивающим голосом:

– Тогда Штаты и ЮАР. Там они у всех в печенках. В Штатах уже все понимают, гармоничного мира не получилось. Негры в пику белым протестантам массово принимают ислам, организовывают свои группы, начиная от уличных банд и заканчивая партиями черных расистов.

Бондаренко хмыкнул.

– Ну, ЮАР досталось больше. Там негры вообще уничтожили самое процветающее раньше государство. Но у горстки оставшихся белых нет возможности отомстить.

Я слушал всех внимательно, мозг продолжает шарить по инету, поднимает старые документы, и мысль о том, что вирус могли создать в ЮАР не кажется совсем уж дикой.

После того как Нельсона Манделу усадили в кресло президента, началась массовая резня белых. Уцелевшие белые массово эмигрировали, осталась горстка самых твердолобых, не желавших уходить со своей земли.

Страна с ядерным оружием, высочайшим уровнем науки, медицины и хай-тека, рухнула из стран первого мира даже не в третий, а в четвертый, где она пока одна. Однако же физики-ядерщики уцелели, как и все остальные ученые мирового уровня. Они уехали из ЮАР сразу, как только стало известно, что апартеид решено отменить, а Мандела выйдет из тюрьмы победителем и возьмет в руки всю власть…

Так что, в принципе, этот вирус могли сконструировать и генетики из ЮАР. Не в ЮАР, а в лабораториях Штатов, Англии, Австралии или Новой Зеландии, куда переселились большими группами и организовывали свои сообщества, мечтая когда-нибудь вернуться на родину.

Мещерский взглянул на меня остро.

– Владимир Алексеевич…

– Да?

– У вас такой вид… Озарение?

Я покачал головой.

– В науке принято относиться с подозрением ко всякого вида догадкам и озарениям. Все-таки, положа руку на сердце, у выходцев из ЮАР меньше возможностей сотворить такой вирус, чем, скажем, у штатовцев.

– Но больше мотивации, – уточнил он.

Я кивнул.

– Потому они у меня под равным подозрением.

Он кивнул.

– Хорошо. Хоть что-то определяется. Сужаем круг?

Глава 14

Националистическая газета «Галльский петух» выступила с передовицей, где предупредила «всех понаехавших», что второй удар может быть направлен против них. Потому лучше убраться в свои африки и не раздражать продвинутую и пока еще добрую цивилизацию.

Прямым текстом сообщили, что все эти турки, индийцы, пакистанцы, курды и все-все, кто исповедует другую религию, не признает европейских ценностей и даже ходит в своей национальной одежде, сейчас первые на очереди для второго выстрела из вирусной пушки.

Я теперь чуть ли не ночевал в кабинете Мещерского, и, как уже знаю, практически во всех странах разведчики и контрразведчики стоят на ушах, пытаясь выяснить хоть что-то о создателях вируса, а также перекрыть его проникновение в их страны.

Бондаренко, что и спит где-то в служебных помещениях, явился все-таки наглаженный и наутюженный, при Мещерском с его идеальными костюмами просто неприлично иначе, сказал бодро:

– А, доктор, вы ранняя пташка… Доброе утро! Эти галльские петухи не связаны как-то с этими… создателями вируса?

В кабинет Мещерского вошли Бронник с Кремневым, Бронник сказал от двери:

– Вряд ли… Газета сказала то, о чем думают многие. И тем самым привлекает подписчиков.

– Да, – согласился Бондаренко. – Раз уж получилось так удачно…

– Удачно?

– В смысле операция удалась, – уточнил Бондаренко. – А что, не удалось им? Значит, в самом деле могут начать спешно разрабатывать новую гадость…

Все посмотрели на меня, я здесь единственный специалист и по вирусам.

– Или модифицировать этот, – согласился я. – Так даже легче. И быстрее.

Мещерский от своего стола спросил быстро:

– Можно высчитать, против кого может быть направлен удар?

– Чей ген уязвимее, – пояснил я. – Вот русских генетическим оружием уничтожить труднее всего. Сами знаете, сколько в нас намешалось народов, как скифов и киммерийцев, так и древних иудеев, чьи одиннадцать колен Израиля ушли на север, а там исчезли. Но исчезают народы, но не люди, как не исчезли скифы, меря, весь, чудь – они ассимилировались, потеряли язык и культуру, но не гены. А вот курды, к примеру, под угрозой, так как на протяжении веков не только борются за свое государство, но и за чистоту рядов, не давая размыть народ, как добивается Турция…

– А евреи? – спросил Бондаренко.

– Как сказал Генри Форд, – ответил я, – евреи не нация, а организация. Тех древних иудеев практически не осталось, иудеи могут поспорить с русскими, у кого больше намешано чужеродных генов.

Бондаренко поглядывал с легкой насмешкой, видит, как я упрощаю для понимания силовиков сложные понятия, что-то опуская, что-то сглаживая, главное не объяснить, а чтоб отстали с непрофессиональными вопросами и сосредоточились на том, что знают и умеют.

– К делу, – сказал Мещерский и жестом пригласил всех ближе к столу. – Посмотрим, что в мире изменилось за ночь…

На той стороне планеты уже давно день, правительство Мексики и ряда южноамериканских стран успели выступить с предложениями полной и всеобъемлющей помощи в поиске преступников и предотвращения подобных действий.

Французский журнал «Шарли» откликнулся карикатурой, что, дескать, следующими на очереди на уничтожение за темнокожими стоят так называемые бронзовые люди, как именуют себя двадцать миллионов мексиканцев в Штатах, потому вся Южная Америка в панике. Вирус, перебив «бронзовых людей» в Штатах, неизбежно перекинется в страны Южной Америки и там опустошит все регионы.

Резко взлетели цены на бомбоубежища и противоатомные бункеры. В Штатах добропорядочные граждане отдавали бункеры, выстроенные для себя на случай войны, негритянским семьям, если те, конечно, могли заплатить за них пятикратную цену, все равно им деньги, счета и машины не понадобятся, если что пойдет не так…

Несколько сотен строительных фирм, мгновенно перестроившись, начали спешно копать бункеры на большие семьи. Вирус доберется до Штатов не раньше, чем через пару месяцев, а за это время можно всю Америку изрыть такими убежищами с запасами воды и еды на несколько лет.

Ряд политиков выступили с громогласными заявлениями, что отдают свои противоатомные бункеры, где есть запас воды и продуктов на несколько лет, афроамериканцам, а за это время ученые либо найдут противоядие, либо вирус сам мутирует и станет безвредным, а это может случиться, как их уверяют, со дня на день, а в самом худшем случае – через пару недель.

В Лондоне террористы взорвали «грязную бомбу». Пока Мещерский и его трое помощников рассматривали на большом экране картину катастрофы, я с его молчаливого согласия позвонил в Пентагон.

На экране появилось усталое лицо Барбары Баллантэйн, там уже конец рабочего и очень напряженного дня, всмотрелась в меня с изумлением:

– Быстрее, – сказал я настойчиво. – Если в течении четырех дней сумеете нанести ответный удар, я говорю о ядерном, все мировое сообщество вас оправдает! Но уже за семь дней шок начнет спадать, а через две недели правозащитники выйдут на улицы с плакатами, что террористы тоже люди, их нужно уважать и договариваться…

Барбара покачала головой.

– Влад, спасибо за точно выраженное сочувствие. Но вы, русские, переоцениваете наши возможности…

– У вас там рядом военная база!

– Влад, у нас демократия…

– Какая к черту демократия в такое время? – спросил я настойчиво. – Барбара, воспользуйтесь моментом!.. Ракетно-ядерный удар по базам террористов и, как бы вспомогательно, по столицам государств, активно поддерживающих и спонсирующих террор во всем мире. Помните, это надо сделать в течение четырех дней!.. И мир будет спасен.

Она вздохнула.

– Дорогой Влад… Вы правы, мы живем еще по старым правилам, хотя мир уже другой… Такие решения быстро принимаются только в условиях войны! Вы не представляете, через какие заслоны в сенате и конгрессе пришлось бы протаскивать эти решения!.. Недели уйдут, а то и месяцы… Но спасибо, Влад. У нас не такое решительное правительство, как у вас.

Я с разочарованием прервал связь, Мещерский и Бондаренко смотрят с особенным сочувствием, а Кремнев рыкнул:

– Ишь, Барбара… Это же генерал Баллантэйн, глава сенатского комитета по контролю за военными?

– Да, – ответил я, – кстати, она еще и умная, хоть и генерал!

– Что умная, – буркнул Кремнев, – уже вижу…

Бронник сказал вежливо:

– Наш доктор знаток биологии и животного мира. Он знает все от инфузорий до кентавров. И медведиц.

Я сказал серьезно:

– Победы террористов нужно использовать в своих целях! Даже те, кто рад исчезновению популяции негритянского населения, должны сейчас рыдать на всех экранах телевизоров и гневно требовать жестокого наказания… нет, полного истребления террористов!

Мещерский проговорил от своего стола:

– Да, это позволит ввести драконовские законы… Но, как верно сказала… сказал генерал Баллантэйн… или сказала?

– Если «генеральша», – подсказал Бондаренко, – то сказала.

– Генеральша, – уточнил Бронник, – это жена генерала!

– Ладно, тогда генерал Баллантэйн… И не смотрите так на доктора, он был в стране, где все толерантно и все допустимо. Там наши драконовские решения сразу не пройдут…

– Не драконовские, – сказал я сварливо. – Никаких подобных терминов!.. Это справедливые и адекватные меры. Мы спасаем мир. Мы спасаем всех остальных. Как расы, так и национальности. Гибель негров должна послужить спасению остальных!.. Они как бы отдали свои жизни за всю остальную человеческую популяцию. Их подвиг не будет забыт, о них сложат песни и легенды, на которых станут воспитывать подрастающее поколение.

Мещерский вздохнул.

– Вы слишком откровенны, доктор…

– А разве у нас не закрытое совещание? – спросил я. – Для прессы у нас другие версии. Как для проправительственных, так и для оппозиции. И одна для тех, кто не верит ни тем, ни другим.

Мещерский прислушался к голосу в ухе и сообщил в радостном возбуждении:

– Только что в отношении Норвегии введены международные санкции!.. По инициативе Штатов. Первыми поддержали Россия, Китай и страны ЕС, а затем присоединились Австралия, Канада, Новая Зеландия…

– А против?

– Ожидаемо – страны Южной Америки, за исключением Чили, те воздержались, еще ряд третьестепенных стран, а резко выступили против страны Персидского залива, Пакистан…

– А Индия?

– Воздержалась. Обещали сообщить окончательное решение, когда взвесят все «за» и «против» с учетом индийских интересов.

Я сказал с облегчением:

– Первый шажок, хоть и запоздалый, сделан. Норвегия, конечно же, положит на эти санкции…

– Владимир Алексеевич!

Я посмотрел на их шокированные лица.

– А вы чего ожидали? Им рукой подать до успеха. Или катастрофы. Так что нужно делать второй шаг. Нам, они свой сделают! А нам сделать намного труднее…

Мещерский потемнел лицом.

– Силовую операцию?

– Можно анонимную, – предложил я. – Все равно обвинят русских. У норвегов и прочих шведов русские во всем виноваты. И, Аркадий Валентинович, нужно спешить. Норвеги напрямую не откажутся и не согласятся, а просто будут тянуть с ответом и бурить, бурить…

Он сказал неохотно:

– На силовую могут не согласиться Штаты. В конце концов пострадает Норвегия, если пострадает, и Россия. А Штаты далеко за океаном…

– Извержение накроет их военные базы в Европе, – напомнил я. – И кроме того… Штаты должны поддерживать свой быстро тающий престиж. А силовая операция по спасению мира его упрочит. Передайте, что мы беремся провести операцию сами, но при их формальном участии и разделе ответственности.

Он подумал, кивнул.

– Да, это может пройти. Если операция успешная и никто из штатовцев не пострадает, даже сенат одобрит задним числом.

– Только вы сами не тяните, Аркадий Валентинович!

Он вздохнул, вытащил смартфон из нагрудного кармана.

– Капитан Пырьев?.. Подготовьте прямую линию с ЦРУ.

Даже такая бесполезная и утратившая силу организация, как ООН, обрела второе дыхание, когда ведущие державы собрались в срочном порядке и объявили о неотложных мерах по противодействию глобальным угрозам.

А нет другой возможности противостоять им, если не ввести тотальное наблюдение за всеми организациями и даже за отдельными людьми. Таким образом, свободы личности отдельных людей потеснились ради безопасности всего рода человеческого.

Я работал в Центре Мацанюка, когда появилась Ингрид, взвинченная и алертная, и хотя я в тот момент занимался сверхточным секвенированием, ухватила за рукав и грубо оттащила в сторону.

– Ты хоть знаешь, что случилось?

– Примерно да, – ответил я. – Пальчик прищемила?

Она зло тряхнула головой, а глазища опасно блеснули.

– Но до шуток. ЮАР, Намибия, Ботсвана, Зимбабве и Мозамбик уже вымерли!.. Не только целые страны пустеют, уже весь Африканский континент опасно оголяется!.. А ты своими мышками занимаешься?

– Я как раз ищу вакцину, – ответил я, – но дело не в этом. Тебя тревожит не сама гибель чернокожего населения… так?

Она отрезала:

– Да! Еще больше тревожит, что мир воспринял это… как-то не совсем…

– Не совсем правильно?

– Да!

– Никто не рвет волосы, – продолжил я, – не стонет в отчаянии, не закатывает истерик… И вообще как-то весь мир воспринял это не как трагедию мирового масштаба, а озаботился лишь, чтобы пожар, уничтоживший чужой дом в Африке, не перекинулся и на европейский сарай?

– Да, – отрезала она, – только мне совсем не нравится сравнение всего негритянского населения планеты… вот так!

– Все познается в сравнении, – заметил я. – Остального человечества все же больше, чем негритянского. И цивилизацию, уж прости, создало белое население. Но я тебя понимаю… Мало эмоций, все как-то слишком деловито. Даже при сгоревшем сарае больше криков и отчаяния. Ингрид, все дело еще и в том, что человечество ощутило усталость от проблем.

– А это при чем?

Я вздохнул.

– Вся Европа уже полста лет помогала Африке, посылала туда гуманитарную помощь, вкладывала сотни миллиардов долларов в развитие, слыхала? Но там все разворовывалось, а часть полученных денег тут же шла на покупку оружия, после чего бесконечные войны племен вспыхивали с новой силой.

Она сказала горячо:

– Это не оправдывает сегодняшнее равнодушие!

– В Европе за это время появились свои проблемы, – напомнил я. – Потому европейцы стали требовать заняться обустройством сперва у себя, а потом в Африке. Этим и объясняется такая слабая реакция на гибель уже миллионов человек… а будут еще больше, счет пойдет на десятки и сотни миллионов… Кто-то даже втихую радуется, что деньги Европы останутся на местах и будут израсходованы на благополучие европейцев.

– Это эгоисты!

Я развел руками.

– Не даю оценки, всего лишь констатирую. Навязываемая слишком активно толерантность, а с нею и равномерное распределение доходов по всему миру уже давно раздражают богатые страны. Толерантность – прекрасно, я за нее обеими руками! Но нельзя насаждать насильно, как у нас навязывали коммунизм. Толерантность рушится так же, как рухнул коммунизм… а разве коммунизм не прекрасен как идея?

– От политиков, – заявила она, – не слышала возражений против толерантности!

– А против коммунизма наши политики возражали? – спросил я. – Но все равно рухнул. Идея прекрасна, но преждевременна.

– Но…

– Население раздражено, – повторил я. – Еще и реакцией политиков, что закрывают глаза и уши, не желая слушать протесты своих избирателей.

Она сказала упрямо:

– Богатством нужно делиться!

– По своей воле, – напомнил я, – а не по требованию тех, кто сам работать не хочет. Благополучие Запада не упало с неба. Там заработали тяжким трудом, потому не понимают, почему должны отдавать свои деньги дикарям, что воюют друг с другом только потому, что одни из них бушмены, а другие – готтентоты!

Она сказала горько:

– А как же милосердие? Человечность?

Я посмотрел на нее с нежностью.

– Ты хороший человек, Ингрид. Хотя и капитан. Да еще капитан спецслужб. И ты в самом деле следуешь правильным идеалам, которые только сейчас дали серьезную трещину, но здание еще не рассыпалось.

Она спросила резко:

– А что, обязательно рассыплются?

– Обязательно, – подтвердил я. – Но всегда на смену даже хорошим идеалам приходили занечательные. Классическая борьба хорошего с лучшим! Когда-то идеалом было рабство, потом крепостной строй, а женщины должны были жить по «Домострою»… Помнишь?

– Нет, – ответила она сердито. – Вот не помню, и все тут!.. И что, темнокожее население вымрет целиком?

Я развел руками.

– Похоже, мир не успевает. Не успеет найти лекарство.

– И ты говоришь так спокойно?

Я в самом деле ощутил некоторое смущение под ее обвиняющим взглядом.

– Ингрид… Я не живу сегодняшним днем. Я живу от пещерного времени! Видел страшные истребительные войны, исчезновение стран и народов, опустошительную чуму, после нее в Европе почти исчезло население, и папа римский в целях спасения остатков человечества разрешил многоженство… Времена вообще-то были и пострашнее. Так что в целом человечество живет и развивается, это главное. А мерзавца, который это сделал, отыщем и покараем!

Она спросила с недоверием:

– А ты… над этим работаешь?

– И над тем, – уточнил я, – чтобы ничего подобного в будущем. Даже в теории. Этого найдем и накажем, а остальным не дадим даже пикнуть. В смысле возможности вредить человечеству, а вот людям можно.

– Можно?

– Можно, – подтвердил я безмятежно. – У нас же свобода личности и предпринимательства?.. Вот бы еще дуэли и пиратство разрешить… Ты не забыла, что мы защищаем человечество в целом? На остальное нам насрать. За мелкими террористами и маньяками пусть полиция гоняется. Или хочешь перейти в полицию?

Она посмотрела на меня с бессильной ненавистью.

– Мало ли что я хочу!

– Вот-вот, – сказал я. – Я тоже хочу процедуру бессмертия на мышах отрабатывать, но, если человечество грохнется, мои вечноживущие мышки кому нужны? Потому вот я с вами, хотя сама можешь представить, как мне такое хочется!

Глава 15

После обеда уже в кабинете Мещерского рассматривали детализированные снимки со спутника, на которых исполинская установка по сверхглубокому бурению выглядит как инопланетный корабль, опустившийся из глубин Галактики на планету.

– Большие деньги вбухали, – сказал Бондаренко с завистью. – Норвегия – богатая страна! На нефти разжирела, чего им еще надо?

– Это на будущее, – ответил я. – Если удалось бы то, что задумали, им никогда бы не понадобилась нефть. Еще пара таких скважин – и почти бесплатная энергия на миллион лет всей стране…

Кремнев сказал решительно:

– Нужно ее вдрызг! А то у нас нефть покупать перестанут.

Я рассматривал снимки так и эдак, взять буровую установку не так просто даже самому лучшему в мире спецназу. Это же настоящий чудовищно огромный завод, где работает тысяча человек, примерно человек восемьсот высококвалифицированных техников и двести инженеров-специалистов, во главе которых Эрик Джонсон, Петер Хадсон и Джастин Арналл, энтузиасты добычи бесплатной энергии из недр земли, а охраняет их даже неизвестно сколько человек, и какое у них оружие.

Я сказал невесело:

– И что дальше?.. Ну высадим туда десант… Остановим работу. Весь мир будет негодовать и протестовать. Дуракам не докажешь, что их же и спасаем. Они прежде всего обращают внимание на ущемление своих личностных прав…

Мещерский покачал головой.

– Это все просчитано, так и будет. А что вы предлагаете?

Я кивнул в сторону хмурого Кремнева.

– Генерал все понимает. Лучший выход в этой ситуации – резать руку сразу по плечо, а не по частям. Зато крику, как ни странно, будет даже меньше.

– Из-за шока?

– Да. И еще потому, что от установки останутся разбросанные на мили куски конструкций. Самая крупная должна быть не крупнее авторучки в вашей руке. Но, главное, увидят серьезность ситуации не только в Норвегии, но и во всем мире.

Мещерский кивнул.

– Я уже веду переговоры с американцами. Они согласны, обещают полную информационную поддержку.

– Только бы не предали, – сказал Бронник печально.

– В этот раз не предадут, – сказал я.

– Думаете?.. Очень удобный случай выставить нас агрессорами, напавшими на их союзника.

– Не станут, – сказал я. – Как бы ни хотелось. Ставка слишком высока. Убрав Россию, что очень-очень хочется, могут потерять весь мир и все человечество. События ускоряются, там понимают тоже, сейчас надо все сообща, а через какое-то время вообще сольемся в единое нечто… то ли конфедерацию, то ли империю, но с феодализмом покончим окончательно.

Он вздохнул.

– У нас все еще феодализм?

– Пока на крохотной планете, – ответил я, – столько независимых стран со своими законами, обычаями и целями, что это, как не феодализм?..

На другой день, чтобы избежать неясностей, правительства России и Штатов обратились к руководству Норвегии с совместным требованием немедленно прекратить бурение.

Из Норвегии пришел ответ, что абсолютное большинство специалистов заверяют в безопасности бурения. Но, учитывая озабоченность таких великих держав, проведут дополнительную экспертизу с привлечением международных…

Я со злостью стиснул кулаки.

– Неужели наши и сейчас уступят?

Мещерский взглянул на меня искоса, мне почудилась в его сдержанном голосе легкая ирония:

– Под нашими вы имеете в виду проклятых пиндосов тоже?

– Разумеется, – огрызнулся я. – Сейчас граница между нашими и ненашими проходит совсем не в области политики или даже экономики! Так что в данный момент совсем не проклятые и даже не пиндосы.

Бондаренко хмыкнул.

– Сейчас и мы пиндосы.

– И то верно, – согласился Мещерский. – Но не думаю, что Штаты пойдут на попятную. Они жизнью дорожат куда больше, чем беспечные русские. Подождите еще час-полтора…

– Пришло время ультиматума?

Он кивнул.

– Да. Он уже согласован, вы в курсе, неделю тому. Выверена каждая буква. Поставлены подписи и печати. Никто не отступит, Владимир Алексеевич!

К вечеру все новостные сайты облетело сенсационное сообщение, что Штаты и Россия предъявили Норвегии совместный ультиматум. Норвегия обязана в течении суток прекратить все работы на сверхглубокой скважине и вывести оттуда всех работающих. Если это не будет исполнено, США и Россия оставляют за собой право принять адекватные меры.

Я, морщась, следил за тем, как в прессе всех уровней и направлений начали живо обсуждать, что же это за адекватные меры. Большинство сходились во мнении, что последуют санкции, только расходились в том, какие именно и насколько жесткие. Бывают же и такие, что их никто не замечает…

Дураки, мелькнула тоскливая мысль. Как же нас всех принесло к самому порогу сингулярности, когда абсолютное большинство живут даже не в прошлом веке, а еще в раннем феодализме? Народ даже не представляет, что все мы уже на краю пропасти…

И, чтобы спасти его, никакие меры не чрезмерны.

Я пошарил по сетям, отыскал нужное, на экране появилось лицо военного в шлеме американского десантника.

Его глаза расширились в изумлении, а я сказал быстро:

– Капитан Брант, вам привет от Дуайта. Дуайта Харднетта.

Он дернулся, сказал шепотом:

– Здесь я не цереушник!

– Знаю, – заверил я. – У нас закрытый канал, никто не слышит. У вас особые полномочия?

Он сказал несчастным голосом:

– Мистер, у нас строгий приказ…

– Не участвовать? – подсказал я.

Он вздохнул.

– Знаете?

– Догадался, – ответил я.

Он явно хотел что-то сказать злое, вижу по лицу, я остановил его жестом:

– Погодите, капитан. Это игры политиков. Это же понятно! Если провал, то виноваты во всем русские, а штатовцев здесь не было вовсе. Но если все получится, то все было сделано штатовцами, а русские где-то сидели в сторонке, пили водку с медведями и тренькали на балалайках.

Он отвел взгляд.

– Боюсь, что в самом деле игры политиков. Мистер, простите, не знаю ваше имя, нам это очень не нравится…

– Но вы приказ выполнять вынуждены, – закончил я. – Не беспокойтесь, капитан. Мы этот вариант учли, и наш вариант решения проблемы сработает быстрее и чище.

– И чище?

– Зачищать не придется, – пояснил я.

Он перевел дыхание, даже закаленным спецназовцам не нравится достреливать раненых и случайно попавших в зону действия гражданских, виновных только в том, что увидели то, чего видеть не должны.

– Только не приближайтесь к установке, – предупредил я, – ближе, чем указано. Помните, вы там на всякий случай! Если что-то пойдет не так.

Следующие сутки весь мир ждал, что же будет после истечения срока ультиматума. Тотализаторы перестали принимать ставки за пять минут до окончания двадцатичетырехчасового срока.

Все ждали снова либо совместное заявление США – Россия, либо их реакцию порознь, однако через несколько минут спутники засекли мощный взрыв на месте расположения буровой установки.

Двумя минутами раньше навигационная служба НАТО засекла пуск межконтинентальной ракеты с территории России в сторону Норвегии.

Самолеты НАТО моментально были подняты в воздух по тревоге, однако им велели ничего не предпринимать и ждать приказа. Съемки из космоса показали на месте буровой установки чудовищное облако пыли и поднятой в воздух массы земли, что укрыла от наблюдения целую область.

К чести Штатов, они тут же выступили с заявлением, что операция по принуждению к соблюдению безопасности жизни на планете была предпринята совместно Штатами и Россией и что рассчитывают как на одобрение Европейского союза и Китая, так и на понимание мировой общественности.

Бондаренко, слушая внимательно, тут же ехидно прокомментировал, что Штаты снова приписывают себе руководящую и направляющую, а вот если бы Российские Военно-космические промахнулись и разнесли какой-нить соседний завод про производству удобрений, Штаты были бы ни при чем, а то еще и обвинили бы Россию в агрессии.

Мещерский заметил:

– Сейчас по всему миру наступает отрезвление. Самые тупые поймут, что вчера легли спать в одном мире, а проснулись в другом.

– Что Норвегия? – спросил Кремнев. – Уже требует наказать виновных и выплатить триллионы семьям погибших?

– Пусть правительство Норвегии и платит, – ответил Мещерский холодно, но мне почудилось в его сдержанном голосе злорадство.

– Лишь бы Штаты устояли.

– Устоят. Они свое не упустят. Сейчас, если проявят твердость, станут королями мира. А для этого нужно всего лишь стиснуть челюсти и задрать повыше нос.

– И не прислушиваться ко мнению союзников.

– Они и раньше не прислушивались, но хотя бы делали вид… Сейчас же всем на планете нужно соблюдать единые правила. Кто не понял – поясним, кто не хочет – заставим.

Кремнев сказал с одобрением:

– Жестоко…

Я спросил без всякой жалости:

– А разве любой закон в любой стране не принуждение граждан соблюдать общие правила? Сейчас же всего лишь принуждаем соблюдать общие для всех правила еще и страны. Пора, Гораций, или кто там слушал, пора!..

Правозащитники ринулись на место катастрофы, готовые оттуда клеймить жестокость и бесчеловечность властей, публиковать снимки разрушений, однако из ГРУ допустили в прессу утечку, что для полной уверенности в завершении операции войска планируют нанести по тому месту еще два таких же удара.

Область Норвегии, где совсем недавно располагался тот бурильный комплекс, сразу же опустела на три десятка миль в радиусе вокруг благодаря еще одной утечке, где было сказано, что ВКС испытают новый тип ракеты, а та пока неустойчива в навигации и может отклониться от цели на несколько миль.

Как всегда запаздывающая проправительственная пресса, выступила в США, России и в Китае с публикациями, защищающими жесткие меры по спасению цивилизации. Там же настойчиво предлагалось арестовывать тех, кто сеет смуту, и отправлять их на длительные сроки в урановые рудники.

Умные сразу смекнули, что такие призывы неспроста, и большинство правозащитников умолкли в тот же день. Правозащитничать и орать на площади, что в правительстве одни дураки и жулики, – одно, если гарантирована безнаказанность, дескать, слон не замечает мосек, но сейчас вот заметил, потому лучше отбежать в сторону и заткнуться.

Вот только в другую страну убегать бесполезно: отныне везде будет действовать закон о защите цивилизации и вида гомо сапиенс от уничтожения.