Перелом действительно близился. Виля ранним утром и поздней ночью накрывало неприятным, странным, явно потусторонним ощущением. Тогда тело его покрывалось мурашками, будто кожу одновременно покалывало сотней невидимых иголок.
Виля передернуло. Охотника, в обычное время совершенно не чувствительного к температуре воздуха и воды, тянуло к теплу. Тогда он поднимался и спускался в заброшенный зальчик. Когда-то здесь собирались охотники и их ученики перед тем, как уходить на бой с ларгами. Живой огонь в древнем очаге разжигал самый старший. Все усаживались в круг и долго молчали и смотрели на трепещущее пламя. Со времен Одинокого это считалось доброй приметой. Живой огонь давал ощущение жизни, надежности и тепла. Того тепла, которого, на самом деле, хотел каждый из них.
Ведь с тех пор, когда человек становился. охотником, у него больше не было семьи.
Форпост стал их домом и все, кто жил в нем — одной семьей.
Виль спустился по скрипучей лестнице и попытался разжечь огонь. Из очага повалил дым и запахло застарелой пылью. Давно, очень давно его никто не разжигал.
Охотник временами даже жалел, что выгнал тогда Фико.
В результате и Лисса погибла, и лучший ученик оказался далеко. Виль остался один. Раньше это одиночество его вовсе не тяготило, но теперь, с появлением в форпосте новой ученицы, он начинал понимать, насколько был одинок.
Виль нахмурился и попытался разжечь очаг снова. Кожу все так же неприятно покалывали невидимые острые иголки и только живой огонь мог сейчас ему помочь.
И самое мучительное было в том, что в такие моменты он начинал особенно остро ощущать так и не разрушенную связь между ним и Фико.
Виль стиснул кулаки.
Связь между мастером и учеником сохранялась до смерти каждого из них.
В обычное время она становилась совсем тоненькой, но никогда не пропадала совсем.
Сейчас же Виль чувствовал Фико так, будто он был с ним в одном здании. Конечно, свою ученицу он чувствовал гораздо острее. Но то чувство было уже привычным и охотник в определенные моменты даже его приглушал, ставя слабый ментальный блок.
Вот и сейчас, этой ночью, он поставил блок. В конце концов он должен отдыхать хотя бы ночью. Так же, как и ученица. Постоянно пребывать в самых глубинах ее сознания он, слава Одинокому, не мог. Но и того, что творилось на поверхности, ему хватало с лихвой.
Страхи, надежды, воспоминания о другом мужчине, чувство вины и ее явный интерес к нему вдруг смутили несгибаемого охотника.
Последние дни выдались нелегкими. Тренировки продолжались по четыре-шесть часов с небольшими перерывами на отдых.
Лина тогда просто падала на землю и лежала, раскинув руки.
В той самой позе, которую любил и сам Виль.
Ее грудь высоко вздымалась и опадала, ресницы трепетали.
А он хмуро отворачивался и делал вид, что ничего из происходящего его не волнует.
Совершенно ничего.
Проклятый очаг упорно не хотел разжигаться.
Виль потер измазанное сажей лицо, плюнул и отправился за метлой. И только после того, как он, поминутно чертыхаясь и поминая Одинокого, вымел из очага кучу невесть как туда попавшего мусора и вороньи перья, очаг наконец разгорелся.
Охотник сел перед ним, скрестив ноги и выпрямив спину. Яркие языки пламени трепетали в очаге. Виль смотрел в очаг рассредоточенным взором, постепенно начиная ощущать себя одним целым с этим живым огнем.
Неприятное покалывание постепенно прошло и охотника окутало блаженное тепло.
Черт бы взял этот Перелом.
Когда он приближался, чувства и особенно негативные эмоции обострялись у всех. Повышалась общая тревожность и любая мелочь выводила людей из себя. Между соседями учащались стычки из-за неверно проведенной межи, из-за юной дочки, на которую, как показалось ее отцу, похотливо посмотрел соседский парень.
Вот почему опытный Виль затребовал в этот раз в селении сразу целую подводу с продуктами.
Пусть стазис-ларь будет полон так, что и крышка едва закрылась. Пусть. При приближении Перелома случалось всякое.
Чем ближе приближалось его время, тем больше людей начинало терзаться страхами. Страх гнал людей и животных ближе к форпосту, где они надеялись найти надежное укрытие.
Впрочем, как раз животные ощущали приближение Перелома лучше всех.
В каждом доме испокон времен держали короткохвостую неказистую кошку, которая начинала выть и метаться по дому, давая тем самым людям понять, что пора покинуть насиженное место и бросаться к ближайшему форпосту.
Люди свято верили, что где-где, а в форпосте они в безопасности.
“В безопасности”, — горько усмехнулся Виль.”
К сожалению, мерзкие сущности изредка, но проникали и сюда. Даже несмотря на то, что защитные артефакты времен Одинокого окружали его со всех сторон.
Да и ларги год от года становились все изощреннее и смышленее.
Виль вспомнил тех, в таверне. Они тогда уже почти воплотились! Причем за считанные минуты. А ведь он телепортировался мгновенно. Сразу, как только услышал звук Рога.
Мужчина невольно поежился. Нет, за себя он давно уже не боялся. Верный синго в его руке разил противника насмерть и вселение сущностей ему не грозило.
Не по зубам им был охотник его уровня.
Он боялся за Лину, за свою ученицу.
Единственное, что его немного утешало — это явный знак, что сам Одинокий к ней благоволит.
Виль усмехнулся.
Как ни странно, но иномирянке отозвался древний ржавый меч. Да и к синго именно он ее и привел.
Надо же.
Схрон Одинокого прямо здесь, в Северном форпосте. Нужно обязательно сообщить князю. Тамошние архивариусы давно составляли карту, где отмечались предполагаемые схроны.
Виль, как-то раз видел эту карту, Так он глазам своим не поверил.
Ярким красным цветом были помечены штук двадцать мест в княжестве!
Это совершенно невозможно. Как мог Одинокий заложить столько схронов? Ведь, согласно легенде, он был всегда один. Недаром и имени первого охотника на ларгов в истории не осталось, только это прозвище.
Словом, Виль эти легенды никогда серьезно не воспринимал.
Однако, в каждой легенде имелась доля истины, как выяснилось.
А вот Фико… Его лучший ученик как раз в это верил. Виль помнил, как у него глаза разгорались каждый раз, когда Фико хоть словечно слышал об Одиноком и его предполагаемых сокровищах.