7

Я барахтаюсь в черной воде, не в силах дышать, но не задыхаясь. Если я открываю рот, тьма вливается в него, как смола, я давлюсь. Звуки искажаются, превращаясь в вибрацию, что сотрясает меня, и из всех чувств у меня остается лишь слух.

Похоронена заживо.

Значение этих слов доходит до меня через несколько секунд после того, как они приходят мне на ум.

Я не могу умереть вот так. Плыви.

Но я не понимаю, где верх.

Как только я начинаю думать, что выхода нет, я ощущаю давление. Закладывает уши. Тело тяжелеет, а может быть, это тьма становится не такой плотной. Звуки теперь более отчетливы. Кричит какая-то женщина; слышится звук скрежета металла о металл; гортанные рыдания. Потом с усилием, которое непонятно почему мне необходимо предпринять, я прорываюсь сквозь ночь и оказываюсь на солнечном свете.

Сначала я могу понять лишь то, что я уже не в своей спальне. Смутные очертания вокруг становятся четче. Ох… Я в Лондоне. Над головой торчит знак метро. За ним видны башенки и окна Тауэра. Улицы вокруг нас пусты, если не считать нескольких незнакомцев, которые, в типичной для горожан манере, делают вид, что никого не замечают. Меня охватывает разочарование. Все это слишком знакомо.

Хотя, вообще-то, кое-что здесь иначе. В конце концов, люди не одеты в обычную деловую одежду, и они определенно не держатся так же собранно, как в реальном мире. Дело не просто в том, что они меня не замечают, – они как будто не полностью владеют собственными телами. На одной женщине шифоновый плащ до земли и ожерелье из ярких желтых цветов, и ничего больше. Она кружится на улице, раскинув руки, хрипло смеется чему-то. Когда она проходит мимо меня, земля под ногами вздрагивает.

Маленькие водовороты голубого света скользят над булыжной мостовой. И та, словно по волшебству, преображается. Грязные булыжники превращаются в пышные клумбы трав и цветов. И меняется не только земля под ногами. Каждый кусочек бетона и камня, делающих эту часть Лондона такой суровой, трансформируется в некое детское представление о лесе. Плющ, пурпурный мох и клематисы расползаются вверх по стенам. Знак метро становится подсолнухом, куда больше тех, что существуют в реальном мире. Женщина-хиппи движется вперед. За ее спиной все возвращается в обычное состояние, и из-за воспоминания о том, чем были эти камни всего несколько секунд назад, они кажутся еще более серыми, чем прежде.

Похоже, во мне проснулся поэтический дар.

– Вау, – говорю я.

Андраста кивком предлагает мне следовать за ней. Совсем недавно я не могла отвести от нее глаз, но теперь мое внимание полностью захвачено Аннуном. На первый взгляд все и вправду похоже на знакомый мне Лондон – даже граффити красуются кое-где на стенах, – но, если присмотреться внимательнее, можно увидеть гораздо больше. По стенам домов карабкаются экзотические ящерицы. Уединенные сады громко шелестят листвой, растения взрываются цветами, когда мы проходим мимо. Даже сами здания странно мерцают, иногда они те же, иногда превращаются в старые бревенчатые таверны, которые, должно быть, стояли на этих улицах сотни лет назад. Я замечаю в одном из переулков золоченую статую, окутанную лентами всех цветов, какие только можно вообразить.

Когда мы проходим мимо людей, ведущих себя странно, я спрашиваю Андрасту, все ли с ними в порядке.

– Это сновидцы, – поясняет она, даже не взглянув на них.

Я наблюдаю за мальчиком примерно моего возраста: он решительно карабкается по отвесной стене, высящейся над нашими головами, а кирпичи под его пальцами превращаются в червей.

– Мы идем сквозь сны? – спрашиваю я.

– Сновидцы иногда видят нас, а иногда нет, – говорит Андраста. – А иногда они даже помнят нас, когда просыпаются, как ты запомнила меня. А иногда они нас забывают в пространстве между мирами.

– Но там, в моей спальне, ты говорила, что Аннун не безопасен.

– Это так. Он даже может быть смертельным. Потому что если ты умираешь в Аннуне, ты также умираешь и в Итхре, твоем мире.

Не об этом ли говорила Клемми? На ее теле было множество отметин.

– Значит, мою маму могли убить здесь? – спрашиваю я. – А выглядело это так, как будто она просто умерла во сне?

– Да, – говорит Андраста, сжимая мою руку. – Да, я думаю, с Уной случилось именно это.

На меня накатывает волна печали. Андраста шагает дальше, но я чувствую, что она молчит просто потому, что знает: разговоры о смерти мамы могут свести меня с ума.

Вдали собирается небольшое торнадо голубого света. На его пути стайка похожих на эльфов существ прячется в трещинах стен ближайших зданий. Тут я замечаю, что и воздух здесь отличается от воздуха в реальном мире. Он видимый – как пыль, попавшая в солнечный луч.

– Это инспайр, – поясняет Андраста, когда я спрашиваю ее об этом.

Она раскрывает ладонь и позволяет собраться в ней лужице голубого света.

– Инспайр создает Аннун. И он происходит отсюда, – она кладет руку мне на лоб, – и отсюда. – Теперь ее ладонь касается моего сердца.

– Его порождают люди?

– В каком-то смысле да. Твой мир, Итхр, творит все в Аннуне. Мы не можем существовать без ваших мыслей и снов. Но и вы не можете существовать без нас. Без Аннуна, который питает ваше воображение, вы не сможете быть самими собой. Вы бы тогда потеряли понимание того, кто вы есть. Вы не имели бы ни надежд, ни страхов, ни амбиций, ни желаний – ничего, что отличает людей друг от друга.

Я вытягиваю руку, когда мы идем дальше, и наблюдаю за тем, как инспайр играет на моих пальцах. Он ластится, как щенок, желающий понравиться. Одному особо игривому завитку, похоже, доставляет удовольствие кататься вверх и вниз по моей руке. Потом он подпрыгивает к моему лицу, как щенок, который хочет меня лизнуть. Я отмахиваюсь от него. И застываю.

Что-то не так. Я внимательно смотрю на свою руку, гадая, не сделал ли с ней что-то инспайр. И снова касаюсь своего лица. Теперь уже обеими руками. Этого не может быть. Пошарив в кармане, я нахожу мамино зеркало, но мне почти страшно смотреть в него. Должно быть, это какая-то ошибка. Я держу зеркало перед собой. Мне нужно несколько мгновений, чтобы сосредоточиться на правой стороне моего лица. Красные радужки, светлые волосы, белая как кость кожа. Это я. Но кожа гладкая. Следы ожогов исчезли.

– Их нет! – истерически восклицаю я. – Что со мной случилось? Что вообще происходит?!

Не могу сказать, что я расстроена. Я всегда мечтала о том, чтобы того костра никогда не было. Это просто ошеломляет. Это мой мир. Мир, где я не выгляжу как какой-то чудик. Я не хочу, не хочу из него уходить.

– Почему нет ожогов? – спрашиваю я Андрасту.

– Потому что они новые, – отвечает она.

– Не понимаю.

– Они еще не стали частью тебя. Ты не представляешь себя таким образом.

– Значит, я просто выгляжу так, как мне хочется выглядеть?

Ну нет, тут же думаю я, если бы это было так, у меня не было бы красных глаз.

– Нет, – говорит Андраста. – В Аннуне ты выглядишь так, как ты думаешь, что выглядишь. Ожоги недавние, ты еще не привыкла к ним. Возможно, и никогда не привыкнешь. Так что ты не видишь их на себе, когда приходишь сюда.

– Значит, я не могу изменить остальное в своей внешности? – спрашиваю я.

Глаза Андрасты странно мерцают.

– Разве это так плохо – выглядеть иначе?

Я смотрю на ее шрамы и встрепанные волосы.

– Нет, – говорю я наконец, хотя, скорее всего, она знает: я так не думаю. – Нет, ничего плохого в этом нет, наверное.

Она шагает дальше:

– Нам не стоит останавливаться. Мы должны дойти до Тинтагеля.

– Тинтагеля?

Я пытаюсь вспомнить, где слышала прежде это название.

– Погоди… Тинтагель – это же какой-то замок?

– Да. Это замок танов[5].

– Но… но разве он не в другом конце страны? В Корнуолле?

– То не настоящий Тинтагель. Настоящий Тинтагель здесь, в Аннуне.

Мы поворачиваем за угол, и я полностью теряю ориентацию. Мы бы должны были проходить мимо собора Святого Павла, но я вижу только глубокий ров, до краев полный мутной водой, а за ним – деревянную стену.

– Тинтагель, – говорит Андраста, показывая вверх.

Я ошибалась. Там, именно на том месте, где и следует, стоит собор. Но это не совсем то здание, которое мне знакомо. Очертания те же – купол, венчающий корону из колонн. Но это настоящий монстр, Франкенштейн, построенный из самых разных материалов. Пластины мрамора перемежаются с красным кирпичом и тесаным камнем. Огромные колонны отчасти каменные, отчасти образованы строительными лесами. Четыре зубчатые башни обозначают углы здания. Флаг с эмблемой из пятиконечной звезды в круге развевается над центральным куполом. Я вдруг осознаю, что мельком уже видела этот замок, когда пыталась отобрать у Олли медальон. Значит ли это, что Олли внутри Тинтагеля? И чтó может понадобиться рыцарям от моего брата?

Я так увлеклась, таращась на эту новую версию собора Святого Павла, что почти не заметила теней, пролетевших над нами. Они закружили у купола, как штормовые тучи. Это огромная стая птиц. Потом одна из них садится на стену, складывая большие крылья на спине, и я, вздрогнув всем телом, понимаю, что это совсем не птица.

– О боже мой…

В небе кружат ангелы. Они, разноцветные, парят над шпилями замка. Многие опускаются на крыльцо. Некоторые благосклонно посматривают на меня. Другие приземляются на четвереньки и усмехаются, обнажая клыки. Среди них резвится херувим, толстенький и веселый.

Я смотрю на все это разинув рот, а Андраста, оставив меня, быстро идет к сторожке у ворот, встроенной в деревянную стену, рядом с поднятым мостом. Я наконец припускаю за ней.

– Это здесь живут рыцари? – выдыхаю я.

– Да. – Она останавливается и впервые хмурится, глядя на меня. – Но они тебя не ждут, Ферн.

– Что ты хочешь сказать?

– Твоя мать хотела, чтобы ты стала рыцарем, как и она.

– Мама хотела?..

– И я сделаю, что смогу, чтобы исполнить ее желание, но и ты должна сыграть свою роль.

– Как?..

Но Андраста не объясняет, она просто протягивает руку стражу в домике. Я смотрю в небо, но ничего не вижу, вопросы о маме и рыцарях мельтешат в моей голове, как крылья тех ангелов. Они напоминают мне об одной из моих немногих подруг в ту пору, когда я училась в колледже Святого Стефана. Семья Лорен была крайне религиозной. Ей никогда не позволяли приглашать меня, потому что они боялись, что мои глаза могут быть неким знаком. Мы с Лорен в конце концов разошлись. Трудно продолжать дружить с человеком, чьи родители полагают, что тебя нужно облить святой водой и подвергнуть экзорцизму.

В воздухе разносится пронзительный крик. Ангел, сидящий на стене, теперь не один. Десятки их устроились там, и каждый следит за нами глазами, похожими на кошачьи. Андраста кладет руку мне на грудь.

– Ты о ком-то вспоминала? – спрашивает она, не сводя глаз с ангелов.

– Я просто подумала об одной давней подруге.

– И что именно?

– Просто эти ангелы напомнили мне о ее родителях и о том, как они боялись… Ох.

Учитывая, что́ Андраста недавно рассказала мне об инспайрах, пожалуй, размышлять в присутствии этих ангелов о людях, считавших меня одержимой, было не лучшей идеей.

Ангелы снова взлетают. На картинах они выглядят грациозными существами, но эти казались состоящими из сплошных углов. Один пикирует к нам, вытянув перед собой руки и когтистые ноги, как коршун. Я мельком замечаю пару рогов, пробивающуюся сквозь курчавые волосы ангела, – и тут же Андраста наносит удар мечом по его груди. Ангел шарахается прочь, но его нечеловеческий вопль приводит остальных в ярость.

– А теперь беги!

Андраста грубо толкает меня в сторону подъемного моста, который медленно опускается. Но я никак не могу бросить ее наедине с этими тварями. Инспайры колеблются вокруг меня, словно подзаряжаясь от моей паники. Я уже слышу шум крыльев ангелов, сотни этих крыльев колотятся ритмично, словно некое гигантское сердце. Они разом бросаются вниз. Андраста стоит передо мной, защищая меня, как всегда. Ее меч описывает в воздухе дугу, распоров брюхо одного ангела. Его яростный крик мгновенно стихает, и он рассыпается, как горящая бумажка. Тогда остальные поворачивают к Андрасте, ее нападение отвлекло стаю от меня. Я уже не вижу ее, вижу только огромную пульсирующую массу перьев. И, пытаясь отпихнуть эти крылья, смутно думаю, что меч мне не помешал бы. Или какое-нибудь другое оружие, я не привередлива.

Бух. Чье-то копье разом пронзает трех ангелов. А когда они вновь превращаются в инспайров, из которых были созданы, по площади разносится стук копыт.

Четыре всадника в средневековой одежде галопом несутся к нам. Первой скачет женщина, она намотала поводья на руку и уже готовится метнуть другое копье. Она выкрикивает какое-то слово, и ее спутники веером расходятся в стороны. Один откололся от других и своим копьем подает сигнал лидеру. Они одновременно бросают копья в гущу ангелов, сразу выведя из строя не менее десяти из них. Всадники, мгновенно подхватывая копья с земли, одним броском переворачивают их в воздухе, чтобы снова метнуть в противника. Ангелы кружат, собираясь встретить новую атаку. Тут четвертый всадник скачет прямо к Андрасте и ко мне.

Сильные руки бросают меня на спину мчащейся лошади. Я оказываюсь сидящей перед кем-то, боком в седле. Лошадь гремит копытами по мосту. Я успеваю заметить двор, а за ним пышный сад, и мы уже несемся вверх по широким ступеням в замок Тинтагель.

Загрузка...