Полицейский из библиотеки

Глава пятая. УЛИЦА УГЛОВ (I)

Нет сомнения, что у мастера уличных табличек были отличные намерения, но он был не в ладах с орфографией. Табличка, прикрепленная на балке у крыльца старого дома у железнодорожного полотна, гласила:

Так как на Железнодорожной Авеню не было видно углов, — как и большинство улиц и проезжих дорог Айовы, она была прямая, как струна, — он смекнул, что мастер уличных табличек имел в виду Улицу Ангелов. Ну и что? Сэм думал, что пока дорога, вымощенная благими намерениями, могла бы привести в ад, люди, которые пытались заделать пробоины на ней, заслуживают, по крайней мере, похвалы.

Улица Углов была сильно застроена, на ней, как предположил Сэм, расположились конторы железнодорожных компаний еще с тех пор, как Джанкшн Сити был узловой железнодорожной станцией. Сейчас там было два железнодорожных пути в направлении восток-запад. Все остальные заржавели и заросли сорняками. Шпал не было, их использовали на дрова те же бездомные, на службе у которых состояла Улица Углов.

Сэм прибыл туда без четверти пять. Солнце печальным мрачным светом освещало пустые поля, которые простирались здесь, на окраине города. Из-за нескольких зданий. стоявших там. доносился грохот перемещающихся грузовых вагонов, который, казалось, никогда не прекращался. Подул легкий ветерок, и когда Сэм остановил свою машину и вышел из нее, он услышал, как поскрипывает заржавелая старая табличка с надписью ДЖАНКШН СИТИ, покачиваясь туда-сюда над пустынной платформой, с которой люди когда-то садились на поезда до Сант-Луи и Чикаго, и даже на экспресс до Солнечной Страны, который делал только одну остановку в штате Айова, в Джанкшн Сити, по пути в сказочное королевство Лас-Вегаса и Лос-Анджелеса.

Ночлежка для бездомных была когда-то белого цвета; теперь краска облетела, и проступил серый цвет. Занавески на окнах были чистые, но бесформенные и ветхие. На куче золы во дворе пробивались сорняки. Сэм подумал, что к нюню они разрастутся, но сейчас они едва набирали силу. Рядом с грубыми деревянными ступеньками, ведущими к входу, была поставлена ржавая бочка. На другой балке у крыльца, той. что напротив балки, к которой прикреплена табличка УЛИЦА УГЛОВ, было начертано следующее послание:

Ему повезло. Хотя субботний вечер почти наступил, и Джанкшн Сити предлагал хмельное веселье, Дсйв Грязная Работа был на месте, и он был трезв. Он сидел на крыльце с двумя такими же собутыльниками. Они с увлечением рисовали плакаты на больших прямоугольных листах картона, проявляя каждый свою степень мастерства. Поодаль на полу парень с помощью левой руки помогал правой, трясущейся от чрезмерных возлияний, нарисовать что-то. В середине еще один работал, высунув язык из уголка рта, и был похож на состарившегося малышку, который на своем уровне старается как можно лучше нарисовать дерево, чтобы получить приз, который он покажет своей мамуле. Дейв Грязная Работа сидел в грубом деревянном кресле-качалке и был явно в своей лучшей форме, а остальные трое выглядели загнанными, скрюченными и изувеченными.

— Привет, Дейв, — сказал Сэм, поднимаясь по ступенькам.

Дейв поднял глаза, прищурился и затем изобразил чтото вроде улыбки. Все, что осталось от зубов, было впереди. В улыбке обнажились все его пять зубов.

— Мистер Пиблз?

— Да, — сказал он. — Как дела, Дейв?

— О, вроде как идут. — Он окинул всех взглядом. — А ну-ка, ребятки! Поздоровайтесь с мистером Пиблзом! Он — адвокат!

Парень с высунутым языком поднял лицо, быстро кивнул и продолжал работать. Длинная мокрая дорожка тянулась от его левой ноздри.

— На самом-то деле, — сказал Сэм, — я имею дело с недвижимостью, Дейв. Недвижимость и страхо…

— Ты принес мне мою ненаглядную? — резко спросил трясущийся алкоголик. Он даже не поднял лица и как будто глубже ушел в работу. Сэму был виден его плакат с того места, где он стоял; это были длинные оранжевые каракули, смутно напоминавшие слова.

— Не понял? — спросил Сэм.

— Это Люки, — негромко сказал Дейв. — Ему тяжеловато приходится сейчас, мистер Пиблз.

— Принес мне мою ненаглядную, принес мне мою ненаглядную, принес мне едреную ненаглядную? — распевал Люки, не поднимая головы.

— Э, сожалею, — начал было Сэм.

— Нету у него никакой ненаглядной! — завопил Дейв Грязная Работа. Заткнись и рисуй свой плакат. Люки! Меньше полдюжины Сара не берет. Она приходит специально!

— Ты достанешь мне бутылку этой ненаглядной, — тихо, но выразительно сказал Люки. — Если не достанешь, буду есть крысиное г…

— Не обращайте на него внимания, мистер Пиблз, — сказал Дейв. — А что случилось?

— Видишь ли, я хочу знать, не видел ли ты пару книг, когда забирал газеты в четверг. Я засунул их куда-то и решил проверить. Их пора возвращать в библиотеку.

— У тебя есть 25 центов? — неожиданно спросил парень с высунутым языком. — Тогда угадай слово. Буревестник!

Сэм машинально полез в карман. Дейв остановил его, готовый принести извинения.

— Не давайте ему денег, мистер Пиблз, — сказал он. — Это Рудольф. Никакой буревестник ему не нужон. Он и птица больше не ладют. Поспать бы ему ночку и все.

— Прости, — сказал Сэм, — я поиздержался. Рудольф.

— Ага, ты и все остальные, — сказал Рудольф. Возвращаясь к своему плакату, он бормотал: «Как дела? Пятьдесят на два».

— Я не видел никаких книг, — сказал Дейв Грязная Работа. — Сожалею. Я просто достал газеты, как обычно. Миссис В. там тоже была, и она может сказать. Никаких неправильностей я не сделал. — Но по его воспаленным несчастным глазам было видно, что он и не надеется, что Сэм поверит в это. В отличие от Мэри, Дейв жил в том мире, где рок не просто подстерегал его на дороге или за углом, а окружал его. Он жил в этом мире с минимумом чувства собственного достоинства.

— Я верю тебе. — Сэм положил руку на плечо Дейва.

— Я просто опрокинул вашу коробку с бумагами в один из моих пакетов, как всегда, — сказал Дейв.

— Если бы у меня была тысяча ненаглядных, я бы их все проглотил, сказал вдруг Люки. — Я бы разом высосал их все. Вот так чао! Вот так чао! Вот так чао-де-дао!

— Я верю тебе, — повторил Сэм и похлопал Дейви по костлявому плечу. А в мыслях закралось, Боже упаси! — нет ли у Дейва блох. Следом за этой неблаговидной мыслью появилась другая: вообще был ли кто-нибудь из членов Ротари Клаб, этих здоровенных и добродушных парней. в этой части города? У него возник вопрос, а знают ли они вообще об улице Углов. И у него возник вопрос, а думал ли Спенсер Майкл Фри о таких людях, как Люки, и Рудольф, и Дейв Грязная Работа, когда он писал, что в этом мире человеческое прикосновение — все. прикосновение рук, твоей и моей. Сэм внезапно ощутил стыд при воспоминании о своей речи. напыщенной, восхваляющей простые прелести жизни маленького города.

— Ну и хорошо. — сказал Дейв. — Значит, я могу приходить в следующий месяц?

— Конечно. Ты отвез газеты в комбинат переработки вторичного сырья, правда?

— Угу. — Дейв Грязная Работа показал пальцем с желтым грубым ногтем. — Прямо туда. Но они закончили работу.

Сэм кивнул. — А что ты сейчас делаешь? — спросил он.

— А так, провожу время, — сказал Дейв, развернул плакат и показал Сэму.

На плакате была изображена улыбающаяся женщина, в руках которой деревянное блюдо с жареным цыпленком; и первое, что поразило Сэма, что нарисовано хорошо, правда хорошо. Пьянчуга или нет, Дейв Грязная Работа от природы умел рисовать. Над картиной было аккуратно написано:

— Это будет до антиалкогольной встречи. — сказал Дейв.

— Но нипочем нельзя писать на плакате об АА. Это что-то вроде секрета.

— Знаю, — сказал Сэм. Он помедлил, а потом спросил: — А ты ходишь на АА? Можешь не отвечать, если не хочешь. Я знаю, что это не мое дело.

— Я хожу, — сказал Дейв, но это трудно, мистер Пиблз. Я проглотил больше лекарств, чем Картер от своей печени. Мне этого хватает на месяц, иногда на два, однажды я не пил целый год. Но это трудно. — Он покачал головой.

— Некоторые говорят, что ни в какую не выдерживают такую программу. Видать, я один из них. Но я стараюсь.

Сэм перевел взгляд на женщину, державшую цыпленка на блюде. В картине не было слишком много деталей, поэтому ее нельзя было назвать ни карикатурой, ни наброском, но это была и не живопись. Было ясно, что Дейв Грязная Работа рисовал ее впопыхах, но он схватил доброту в глазах, и в линии рта был слабый намек на улыбку, вроде последнего луча солнца на закате дня. И. как ни странно, женщина показалась Сэму знакомой.

— Это чей-то портрет? — он спросил Дейва.

Дейв расплылся в улыбке. Он кивнул. — Это Сара. Она что надо, мистер Пиблз. Нашу ночлежку закрыли бы пять лет тому назад, если бы не она. Она находит нужных людей, когда мы не можем уплатить налоги или привести все в порядок к приходу жилищных инспекторов. Она называет людей, которые дают деньги, ангелами, но она и есть ангел. Мы назвали это место в честь Сары. Конечно, Томми Сент Джон переврал название, когда изготовлял табличку, но не нарочно. Дейв Грязная Работа замолк на минуту и уставился на свой плакат. Не поднимая головы, он добавил: — Томми уж нет: чего уж. Умер нонешней зимой. Разорвалась печень.

— О, — сказал Сэм и затем печально заметил: — Очень сожалею.

— К чему. Ему это не надо.

— Чао-де-дао! — воскликнул Люки, вставая. — Чао-де-дао! Вот так разухабистый чао-де-дао! — Он принес свой плакат Дейви. Внизу, под оранжевыми каракулями, он нарисовал женщину-монстра, ноги которой заканчивались акульими плавниками, которые, как подумал Сэм, задумывались как туфли. В одной руке она ловко держала бесформенное блюдо с голубыми змеями, другой крепко сжимала цилиндрический коричневый предмет.

Дейв взял плакат у Люка и внимательно посмотрел на него. — Хорошо, Люки.

Губы Люки поплыли в стороны в радостной улыбке. Он показал на коричневый предмет. — Посмотри, Дейви, у нее едрена ненаглядная!

— Конечно. Неплохо. Поди-ка включи телевизор, если хочешь. Уже идет Стар Трэк. А у тебя как дела, Дольф?

— Я рисую лучше, когда меня подогреешь, — сказал Рудольф и подал свой плакат Дейву. На нем была изображена куриная нога гигантских размеров, а вокруг стояли тонюсенькие мужчины и женщины и разглядывали ее. — Это игра воображения. — сказал Рудольф Сэму. Он говорил неистово.

— Мне это нравится, — сказал Сэм. Ему, в самом деле, понравилось. Плакат Рудольфа напомнил ему карикатуру из Нью-Йоркера, одну из многих, которые он не мог понять, потому что они были выполнены в сюрреалистической манере.

— Хорошо. — Рудольф внимательно изучал его. — Ты уверен, что у тебя нет 25 центов?

— Уверен, — сказал Сэм.

Рудольф кивнул. — В некотором роде, это хорошо, — сказал он. — Но с другой стороны, нагадил в постель. — Он последовал за Люки к телевизору, и очень скоро что происходило в передаче Стар Трэк обсуждалось у открытых дверей. Уильям Шатнер сказал пьянчугам и ханурикам Улицы Углов, что их миссия — смело отправляться туда, куда не ступала нога человека. Сэм подумал, что некоторые члены этой аудитории были уже там.

— Никто часто не ходит на эти обеды, только мужики, да кто-то из городских АА, — сказал Дейв, — но это дает нам хоть какую работу. Люки вообще перестает разговаривать, если он не рисует.

— Ты ужасно хороший, — сказал ему Сэм. — Правда, Дейв. Почему бы тебе не… — Он остановился.

— Почему бы мне не что, мистер Пиблз? — ласково спросил Дейв. Почему я не зарабатываю доллары своей правой рукой? По той же причине, по которой я не имею постоянной работы. Поздно мне делать что-нибудь еще.

Сэм не нашелся, что сказать.

— Хотя когда-то мне этого хотелось. Вы знаете, что я посещал Лори-Скул в Де-Мойн бесплатно? Лучшую художественную школу на Среднем Западе. Я прогулял первый семестр. Запил. Ну и пусть. Мистер Пиблз, может пойдем выпьем по чашечке кофе? Побудьте. Может Сара придет.

— Нет. Мне надо возвращаться. У меня дело.

У него и правда было дело.

— Вы уверены, что не злитесь на меня?

— Нисколько.

Дейв встал.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — сказал он. — День прошел хорошо, но сейчас становится прохладно. Желаю вам хорошо провести вечер, мистер Пиблз.

— О'кей, — сказал Сэм, хотя он и сомневался, что получит удовольствие именно от этого вечера. Но его мама на этот счет говорила: если тебе надо проглотить горькую пилюлю, сделай это как можно быстрее. Вот так он и собирался поступить.

Он по ступенькам спустился и пошел по Улице Углов, а Дейв Грязная Работа вошел в дом.

Сэм отшагал всю дорогу до своей машины, затем проехал в направлении комбината переработки вторичного сырья. Он медленно шел по заросшей сорняками, засыпанной золой земле и наблюдал, как длинный товарняк удалялся в направлении Кэмден и Омахи. Красные огоньки на прицепном вагоне мигали, как гаснувшие звезды. Товарные вагоны по непонятной причине всегда вызывали у него чувство одиночества, и теперь, вспоминая свой разговор с Дейви Грязная Работа, он ощущал еще большее одиночество, чем всегда. В те несколько встреч с Дейви, когда Дейв забирал его газеты, Сэму он казался веселым, даже чудаковатым. Сегодня Сэму показалось, что он заглянул под маску Дейви, и то, что он там увидел, омрачило его и вызвало чувство беспомощности. Дейв был потеряным человеком, спокойным, но полностью потеряным. использующим свой талант, каким бы он ни был, на то, чтобы писать афиши для церковных ужинов.

Приблизиться к комбинату переработки вторичного сырья можно было по захламленному участку: сначала пожелтевшие листы рекламных приложений к старым номерам «Газетт», потом рваные пластиковые пакеты для мусора, наконец, целая россыпь вздутых бутылок и смятых банок. Сдвинуты шторы этого маленького, продуваемого со всех сторон здания. На табличке на двери написано просто ЗАКРЫТО.

Сэм закурил и пошел назад к своей машине. Он проделал всего несколько шагов, когда увидел что-то знакомое на земле. Он поднял это. Это была обложка книги «Любимые стихотворения американцев». На ней печать СОБСТВЕННОСТЬ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ ДЖАНКШН СИТИ.

Вот теперь он знал наверняка. Он положил книги поверх газет в коробку с этикеткой Джонни Уолкера, приклеенной сбоку, и забыл о них. И еще он положил газеты за вторник, среду и четверг поверх книг. Потом около двенадцати пришел Дейв Грязная Работа и вытряс все это дело в пластиковый пакет для мусора. Пакет перекочевал на тележку, тележка прикатила сюда, и вот что осталось: обложка с грязной позорной татуировкой.

Сэм выпустил обложку из рук и медленно пошел к своей машине. У него было некоторое дельце, и он успевал выполнить его в обеденный перерыв.

Какую гадость ему предстоит проглотить!