Полицейский из библиотеки

Глава вторая. БИБЛИОТЕКА (I)

Живя в Джанкшн Сити, Сэм проходил мимо библиотеки сотни раз, но только сейчас он действительно взглянул на нее; и он сделал поразительное открытие: внешний вид библиотеки вызывал у него отвращение.

Городская библиотека стояла на угла Стейт Стрит и Миллер Авеню, это была облицованная гранитом коробка, окна которой были похожи на бойницы. Покатая крыша нависала со всех четырех сторон здания, и из-за узких окон и теней, отбрасываемых крышей, здание было похоже на сердитое лицо каменного робота. Дом был выдержан в стиле архитектуры штата Айова, хорошо знакомом Сэму Пиблзу, который занимался продажей земельных участков и строений почти двадцать лет и который придумал ему название: Уродец Среднего Запада. Неприглядный вид этого здания скрашивали клены, которые образовывали что-то вроде рощи вокруг него весной, летом и осенью. Но теперь, в конце суровой айовской зимы, на кленах не было листьев, и библиотека была похожа на склеп невероятных размеров.

Ему не нравилось это здание; оно вызывало чувство неудобства; он не знал почему. В конце концов это была просто библиотека, а не темницы Инквизиции. Все же противная отрыжка поднялась в груди, когда он шел по вымощенному плитами тротуару. Во рту появился странный сладковатый привкус, который напомнил ему о чем то, о чем-то очень далеком. Он положил успокоительную таблетку в рот, начал разгрызать ее и вдруг четко решил, что его выступление достаточно хорошо в таком виде, в каком оно есть. Не здорово, но достаточно хорошо. В конце концов, это всего лишь Ротари Клаб, а не ООН. Хватит обыгрывать его. Он собрался было вернуться в контору и заняться письмами, которые он проигнорировал сегодня утром.

Он уже начал поворачивать назад, но подумал: «Как-то по-дурацки. В самом деле, по-дурацки. Ты что, хочешь быть дураком? Ладно. Но ведь ты согласился сделать эту чертову речь; почему же не сделать хорошую?»

Он задумался, входить ему в библиотеку или нет. Он любил пошутить насчет Ротари Клаб. И Крейг тоже. И Фрэнк Стивенс. Не упускали возможности посмеяться над этими собраниями почти все молодые бизнесмены в Джанкшн Сити. Но они редко пропускали их, и Сэму казалось, что он знал причину: в этом месте можно наладить связи. Здесь таким, как он, можно было встретить какого-нибудь местного бизнесмена и постарше. Таких, как Элмер Баскин, благодаря банку которого удалось достроить открытый торговый центр в Бивертоне два года тому назад. Таких, как Джордж Кенди, который, как говорили, при желании мог бы достать три миллиона долларов для целей развития, стоило ему набрать нужный номер…

Это были солидные люди города, большие любители баскетбола в своей школе, они ходили стричься к Джимми; ложась в постель, надевали не пижаму, а боксерские трусы и просторную майку, даже теперь пили пиво из горла, но оставшись хотя бы на один вечер в кафе у Кедровой Стремнины, не позволяли обслуживать себя не по первому классу. Это были мускулы и нервы Джанкшн Сити, а поняв это, понимаешь, почему Сэм не переставал наведываться в клуб по пятницам вечером. Разве не становится понятным, почему Крейг позвонил в такой запарке, узнав, что глупый акробат сломал свою глупую шею? Следует привлечь к себе внимание мускулов и нервов, но не тем, что ты обмишурился. «Они все будут навеселе,» — говорил Крейг, и Нейоми сказала то же; Сэму же пришло в голову, что он никогда не видел, чтобы Элмер Баскин брал что-нибудь крепче кофе. Ни разу. И он, вероятно, не один такой. Некоторые из них могут напиться…, но не все. И напьются, по всей вероятности, те, от которых мало толку.

Воспользуйся данным тебе правом, Сэм, и может быть, поможешь себе. В этом нет ничего невозможного.

Да, нет. Невероятно, конечно, но не невозможно. И в этом было еще что-то, нет, не теневая политика, которую можно сделать или не сделать на собрание спикеров в Ротари Клаб в пятницу вечером, а возможность гордиться отлично выполненной работой. Итак, это было просто дудурацкое выступленьице. Ну и что?

И это была дурацкая библиотечка в маленьком городе. Что важное можно связывать с ней? Вокруг нее даже кусты не растут.

Сэм вновь направился к входу, но он остановился и нахмурил лоб. Как странно, что он подумал об этом; на пустом месте, казалось, появилась интересная мысль. Вокруг библиотеки не растут кусты. Какое это имеет значение? Он не знал…, но он точно знал, что это подействовало на него магически. Несвойственная ему нерешительность улетучилась, и он еще раз направился к входу. Он поднялся по четырем каменным ступеням и помедлил. вокруг не было никого. Он ухватился за ручку двери и подумал: «Бьюсь об заклад, она заперта. Бьюсь об заклад, что библиотека не работает по пятницам после обеда.» В этой мысли было что-то странно успокоительное.

Но старомодная щеколда повернулась, и тяжелая дверь бесшумно качнулась вовнутрь. Сэм вошел в небольшое фойе, наступая на пол, выложенный белыми и черными мраморными прямоугольниками. В центре вестибюля стоял треножник, на котором была прикреплена табличка, состоящая из одного слова, написанного очень большими буквами:

Не: МОЛЧАНИЕ — ЗОЛОТО или: СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ, ПОЖАЛУЙСТА, а лишь одно броское, четкое слово: ТИШИНА!

— Бейся об заклад, — сказал Сэм. Он только пробормотал слова, но здесь была очень хорошая акустика, и его тихое бормотание отозвалось ворчливым эхом, и он съежился. Показалось, что эхо накатилось на него с высокого потолка. В этот момент он почувствовал, будто он снова в четвертом классе и что миссис Глейстез сейчас всыплет ему за то, что он отключился в неподходящий момент. Он огляделся неловко вокруг, полагая, что какая-нибудь недоброжелательная библиотекарша стремительно прибежит из главного зала, чтобы посмотреть, кто это осмелился нарушить тишину.

— Перестань, бога ради. Тебе сорок лет. Четвертый класс, это так давно, дружище.

Но здесь это не казалось далеким. Здесь четвертый класс был почти рядом, только протяни руку и потрогай.

Он прошел по мраморному полу слева от треножника, подсознательно подаваясь вперед, чтобы не стучать каблуками, и вошел в главный зал городской библиотеки Джакшн Сити.

С потолка, который был метров на шесть выше, чем в фойе, свисало несколько стеклянных плафонов, ни в одном из которых не горели лампочки. Свет проникал через два больших верхних угловых люка. Этих люков было бы достаточно в солнечный день, возможно, даже было бы уютно и приятно. Но в ту пятницу было пасмурно и мрачно, и света явно не хватало. В углах притаились хмурые тени.

Сэм Пиблз почувствовал, что сделал что-то не так. У него было такое чувство, будто он не просто вошел в дверь и пересек фойе; он почувствовал, будто он вошел в другой мир, абсолютно не похожий на мир маленького Айова, который он иногда любил, иногда ненавидел, но чаще принимал таким, как есть. Здесь воздух казался тяжелее нормального и, казалось, не проводил света, как нормальный воздух. Тишина давила, как тяжелое одеяло. Холодила, как снег.

В библиотеке никого не было.

По стенам на высоте человеческого роста висели полки с книгами. Подняв голову к верхним люкам, на которых были установлены металлические решетки. Сэм почувствовал, что у него закружилась голова. Мгновенно ему показалось, что его перевернули вниз головой и повесили за ноги над глубокой квадратной пропастью, обрамленной книгами.

Вдоль стен там и тут стояли стремянки на резиновых колесах. На всем замкнутом пространстве от того места, где он стоял, до столика библиотекаря в дальнем конце большой высоченной комнаты было два деревянных островка. Один островок — длинная дубовая стойка для журналов. Каждый журнал в аккуратной пластиковой корочке имел свое место на стойке. Под ними, казалось, прятались странные животные, следящие за этой молчаливой комнатой. Табличка наверху стойки изрекала команду:

Налево от стойки для журналов висела полка с абсолютно новенькими книгами художественной литературы. Табличка наверху полки устанавливала семидневный срок пользования ими.

Сэм прошел мимо стойки с журналами и полкой с книгами, выдаваемыми на семь дней, и несмотря на желание двигаться бесшумно, он слышал стук своих каблуков. Он осознавал, что зря не поддался первому импульсу повернуться и уйти назад в контору. Здесь хозяйничали привидения. Хотя на столе библиотекаря стоял включенный маленький аппарат для микрофильмов, накрытый чехлом. никого рядом не было, ни мужчины, ни женщины. На столе была табличка с надписью «А.Лортц», но А.Лортц (или еще кого-нибудь) не было и в помине.

«Видно, сопровождает какого-то дурака и помогает ему отыскать свежий номер библиотечного издания».

У Сэма появилось дикое желание открыть рот и закричать: «Все в порядке, А.Лортц?» Но это желание быстро прошло. Публичная библиотека Джанкшн Сити не годилась для развлечений и острот.

На ум вдруг пришли детские стишки.

«Если ты покажешь зубы здесь или промелькнет язык, заставит А.Лортц заплатить штраф?» — подумал Сэм. Он вновь огляделся вокруг и всеми фибрами своей души почувствовал строгое отношение к нарушителям спокойствия и подумал, что мог бы предсказать, как на нарушителя прореагируют.

Позабыв, что ему нужна книга анекдотов или «Самые любимые стихотворения американцев», и подчинившись настороженной сонной атмосфере библиотеки, он машинально подошел к двери справа от полки с новенькими книгами. По табличке на двери было ясно, что здесь детская библиотека. А он ходил в детскую библиотеку, когда мальчиком жил в Сан-Луи? Ему казалось да, но воспоминания об этом были неясными, далекими и почти нереальными. И все же. приближаясь к двери детской библиотеки, он ощутил почти утраченное, но знакомое чувство. Будто он пришел домой.

Дверь библиотеки была закрыта. На ней была нарисована маленькая Красная Шапочка, она смотрела на волка, который лежал в бабушкиной постели. На волке была надета бабушкина ночная рубашка и бабушкин чепец. На морде — оскал. На обнаженных клыках — пена. Прелестное личико Красной Шапочки исказилось от выражения явного ужаса, и, судя по рисунку, нечего было надеяться на счастливый конец, оставалось лишь быть уверенным, что счастливый конец, какой бывает в волшебных сказках, был заведомой ложью. Красная Шапочка своим изменившимся лицом как будто говорила, что родители могут верить такой болтовне, но малыши-то знают лучше.

«Неплохо, — подумал Сэм. — Клянусь, дети валом повалят в детскую библиотеку, если увидят, что нарисовано на двери. Особенно маленькие».

Он открыл дверь и просунул голову.

Чувство неудобства сразу улетучилось; он был мгновенно зачарован. Конечно, рисунок на двери никуда не годился, но в самой библиотеке все было абсолютно правильно. Конечно, он ходил в библиотеку, когда был ребенком; одного взгляда на этот безупречный мир было достаточно, чтобы возродить воспоминания. Его отец умер молодым; единственный ребенок в семье, Сэм воспитывался матерью, которая работала и которую он видел лишь по воскресеньям и праздникам. Когда он не мог сдать деньги, чтобы пойти в кино после школы, — а это было часто — он шел в библиотеку, и комната, которую он сейчас видел, напомнила те далекие дни неожиданно нахлынувшей ностальгией, приятной, мучительной и почему-то пугающей.

Ранее это был малый мир, и теперь тоже; ранее это был хорошо освещенный мир, даже в самые мрачные, самые пасмурные дни, и такой же он сейчас. Стеклянные висячие плафоны не существовали для этой комнаты; на навесном потолке за матовыми панелями были установлены лампы дневного света, не дающие тени, и сейчас они там же. Высота столов била немногим более полуметра, а стулья еще ниже. В этом мире взрослые были бы оккупантами, вторгнувшимися чужаками. Если бы они попытались сесть за эти столики, они уперлись бы в них коленками, и ни одна голова пострадала бы, если бы они пожелали напиться из фонтанчика, установленного на самой дальней стене.

Здесь не было ровных, мучительно длинных рядов полок, глядя на которые начинаешь чувствовать головокружение. Потолок был довольно низким, создавалось ощущение уюта. но не тесноты. Книги на полках — в переплетах не мрачных и тусклых, а броских естественных тонов: ярко-голубые, красные, желтые. В этом мире доктор Зюсс был королем, Джуди Блюм — королева, а все принцы и принцессы наведывались в горную Долину Сладостей. Здесь Сэм вспомнил прежнее чувство благожелательности, книги так и просили, чтобы их потрогали, подержали, на них посмотрели, их изучили. Однако вспомнилось чтото не совсем приятное.

Самое четкое ощущение — это ощущение утраченного удовольствия. На одной стене висела фотография щенка с большими задумчивыми глазами. Под многообещающей беспокойной мордашкой шенка начертана вечная истина: БЫТЬ ХОРОШИМ ТРУДНО. На другой стене нарисована группа диких уток, направляющихся к заросшему тростником берегу реки. УСТУПАЙ ДОРОГУ МАЛЕНЬКИМ! — гласила надпись.

Сэм посмотрел налево, и с его губ начала сходить улыбка, а затем исчезла совсем. Здесь, на плакате, большая темная машина стремительно удалялась от здания, которое он счел школой… Из машины выглядывал маленький мальчик. Ладошками он уперся в стекло, на губах застыл вопль отчаяния. На заднем плане человек, даже не человек, а смутное зловещее очертание, склонился над рулем и жал на педали. Под рисунком надпись:

Сэму стало ясно, что этот плакат и рисунок с Красной Шапочкой на двери детской библиотеки вызывали одно и то же животное чувство страха, но плакат вызывал больше беспокойства. Конечно, дети не должны соглашаться на поездки с незнакомцами, конечно, их надо учить поступать правильно, но разве надо так?

«Сколько детей, — подумал он, — неделями испытывают кошмары из-за этой крошечной общественно важной надписи?»

А перед столиком библиотекаря был прикреплен еще один плакат, от которого по спине Сэма пробежали холодные мурашки. На нем испуганные мальчик и девочка, не старше восьми лет, съежившись, отпрянули от мужчины в шинели и серой шляпе. Казалось мужчина был ростом не ниже шести метров, тень от него падала на повернутые лица детей* Поля фетровой шляпы фасона сороковых годов отбрасывали тень на его лицо, а глаза человека в шинели безжалостно светились темным отсветом. Они устремились на детей, как два кусочка льда, и держали их мрачной силой своей Власти. Он протягивал абонементную папку читателя, на которой была прикреплена звезда, какая-то странная, по меньшей мере, девятиконечная. А может, даже двенадцатиконечная. Внизу было написано:

Вновь во рту появился привкус. Сладковатый, неприятный. И в голове пронеслась странная, пугающая мысль: «Я видел этого человека раньше». Ну не смешно ли?

Сэм подумал, насколько такой плакат напугал бы его — ребенка, сколько незамысловатой, неомраченной радости он унес бы из спокойного приюта библиотеки, и почувствовал, что в груди нарастает негодование. Он сделал шаг вперед, чтобы получше рассмотреть эту странную звезду, и одновременно стал доставать успокоительные таблетки из кармана.

Он уже клал одну таблетку в рот, когда услышал за спиной голос: «Эй, кто там?»

Он вздрогнул и повернулся, готовый дать отпор библиотечному дракону, который, наконец-то, предстал перед ним.

Но предстал не дракон. Это была пухлая седоволосая женщина лет пятидесяти пяти, она бесшумно катила тролли с книгами. Ее седые волосы, аккуратно завитые в парикмахерской, обрамляли ее приятное гладкое лицо.

— Вероятно, вы ищете меня, — сказала она. — Вас направил мистер Пекам?

— Я вообще никого не видел.

— Правда? Значит, он ушел домой, — сказала она. — Понятно, ведь сегодня пятница. Мистер Пекам приходит сюда вытереть пыль и почитать газету каждое утро в 11. Он привратник, на неполный рабочий день, конечно. Иногда он остается до 1 или 1.30, чаще всего по понедельникам, потому что в этот день больше всего пыли и газеты самые толстые, да ведь вы сами знаете, что самые тонкие газеты бывают в пятницу.

Сэм улыбнулся. — Я полагаю, вы библиотекарь?

— Она самая, — сказала миссис Лортц и улыбнулась ему. Но Сэм подумал, что ее глаза не улыбаются; казалось, что ее глаза внимательно с холодком следили за ним. — А вы кто?

— Сэм Пиблз.

— О, да! Недвижимость и страхование! Вот где ваша стихия!

— Виноват, исправлюсь.

— Обидно, что никого не оказалось в основной части библиотеки. Вы, должно быть, подумали, что библиотека закрыта и кто-то оставил дверь открытой по ошибке.

— Действительно, — сказал он, — я подумал об этом.

— С двух до семи дежурят трое из нас, — сказала миссис Лортц. — Два часа, потому что заканчиваются занятия в школе, как вы знаете в два — в специальных, в два тридцать — в общеобразовательных, в без четверти три в старших классах. Дети — наши верные посетители и самые желанные для меня. влюблю малышей. У меня была постоянная помощница, но в прошлом году городской Совет уменьшил ассигнования на нас на восемьсот долларов и… Миссис Лортц сложила руки и глазами изобразила птичку, улетающую вдаль. Получилось смешно, но мило.

— А почему, — подумал Сэм, — мне не мило и не смешно?

— Из-за плакатов, — решил он. Он все еще пытался сопоставить Красную Шапочку, испуганного ребенка в автомобиле и ухмылку мрачного полицейского из библиотеки с этой улыбающейся библиотекаршей.

Она с исключительной доверчивостью протянула левую руку вперед, рука была маленькая, пухлая, округлая, как она сама. Он посмотрел на безымянный палец и увидел, что на нем не было кольца, значит она вовсе не миссис Лортц. То, что она была не замужем, показалось ему таким типичным для маленького города. Карикатура какая-то. Сэм постарался не думать об этом.

— Вы у нас никогда ранее не бывали, мистер Пиблз?

— Нет, боюсь, что нет. И пожалуйста, называйте меня просто Сэм. — Он не знал, правда ли ему хотелось, чтобы эта женщина называла его Сэмом, но он был бизнесменом в маленьком городе и предложил называть себя по имени по инерции.

— Ну. спасибо, Сэм.

Он ждал, что в ответ она предложит, чтобы он называл ее по имени, но она лишь смотрела на него выжидающе.

— Я дал обещание, — сказал он. — С тем, кто должен был выступать сегодня в Ротари Клаб, случилась беда и…

— О, вот неприятность!

— Как для меня, так и для него. Запланировали мне выступить вместо него.

— О-о-о! — сказала миссис Лортц. В ее тоне чувствовалась тревога, а в глазах бегали смешинки. И все же Сэм не почувствовал расположения к ней, хотя он быстро чувствовал расположение к людям, чисто внешне всегда; ведь он был из тех людей, у кого было мало близких друзей и кто был вынужден заговаривать с незнакомыми людьми в лифте.

— Я написал выступление вчера вечером, а сегодня утром я прочел его молодой женщине, которая стенографирует и печатает для меня…

— Держу пари, это Нейоми Хиггинз.

— Да, но как вы узнали?

— Нейоми — наша постоянная читательница. Она берет в библиотеке много романов про любовь: Дженифер Блейк, Розмари Роуджерз, Пол Шелдон и других в таком же духе. — Она заговорила тише: — Она говорит, что книги для ее матери, но я думаю, что она читает их сама.

Сэм засмеялся. Да, по глазам Нейоми можно сказать, что она тайком читает романы про любовь.

— Как бы то ни было, я знаю, что она может работать в конторах большого города по приглашениям. Здесь же, в Джанкшн Сити, она заменяет целый штат секретарей. По логике вещей, она и должна быть той женщиной, о которой вы говорили.

— Да, ей понравилась моя речь или она просто сказала, что ей понравилась, но ей показалось, написано суховато. Она предложила использовать…

— Клянусь, что она посоветовала «Спутник оратора».

— В общем, она не могла вспомнить точное название, но похоже, что это она. — Он помедлил, затем спросил с некоторой тревогой: «А в ней есть шутки?»

— Все триста страниц шуток, — сказала она. Она протянула правую руку, на которой не было обручального кольца, как и на левой, и потянула его за рукав. — Вот сюда. — Держа его за рукав, она повела его к двери. — Я разрешу все ваши проблемы, Сэм. Мне бы хотелось, чтобы вам не пришлось перешагивать через себя, чтобы заставить себя вновь прийти в библиотеку. У нас небольшая библиотека, но очень хорошая. Так мне кажется, по крайней мере, хотя я, конечно, не объективна.

Они вошли в главный зал библиотеки, гае царили хмурые тени. Мадам Лортц щелкнула тремя выключателями у двери комнаты, и свисающие с потолка плафоны засветились и наполнили комнату теплым желтым светом, от которого в комнате заиграло.

— Когда пасмурно, в комнате становится мрачно, — сказала она доверительным тоном («Вы ведь не сомневаетесь, что находитесь в настоящей библиотеке».) Она все еще сильно тянула его за рукав. — Вы, конечно, знаете, что городской Совет недоволен тем, что мы тратим много электричества здесь… или возможно, вы этого не знаете, но наверняка, можете себе представить.

— Конечно, — согласился Сэм тоже почти шепотом.

— Но это ничто в сравнении с их недовольством нашими расходами на отопление зимой. — Она закатила глаза. — Нефть обходится так дорого из-за этих арабов, а теперь до чего дошли: нанимают религиозных фанатиков, чтобы пытать и убивать писателей.

— Довольно жестоко, — сказал Сэм и почему-то поймал себя на мысли, что думает о том высоком человеке на плакате, у которого в руке абонементная папка читателя со странной звездой на ней и зловещая тень которого падает на повернутые кверху лица детей. Как темное пятно.

— И конечно, я пробыла в детской библиотеке слишком долго. Я теряю счет времени, когда я там.

— Там интересно, — сказал Сэм. Он хотел было продолжить, спросить мадам Лортц о плакатах, но она опередила его. Теперь ему стало абсолютно ясно, по чьей вине он проделал этот экскурс по библиотеке в такой ни чем не примечательный день.

— Еще бы! Потерпите минутку. — Она положила руки ему на плечи сделать это было не просто: ей пришлось потянуться и встать на цыпочки — на одно мгновение у Сэма промелькнула нелепая мысль, что она хочет поцеловать его. На самом деле она буквально пригвоздила его к скамейке, стоявшей вдоль полки с новенькими книгами.

— Я точно знаю, где найти ваши книги, Сэм. Мне даже не надо проверять по каталогу.

— Я мог бы достать их сам…

— Конечно, — сказала она, — но они в специальном хранилище, и я не люблю пускать туда посторонних, если я могу сделать что-то сама. Я чувствую здесь себя хозяйкой и всегда знаю, где взять то, что мне нужно… по крайней мере, там. Наверное, вы знаете, что люди такие неаккуратные, они так не любят соблюдать порядок. Особенно дети, но даже и взрослые допускают шалости, если им дать волю. Не беспокойтесь, я мигом вернусь.

Сэм и не собирался возражать, но если бы он и пожелал это сделать, у него не было бы на это времени. Она ушла. Он сидел на скамейке, снова чувствуя себя четвероклашкой… который на этот раз натворил что-то, которого наказали за шалости и он не может пойти играть с другими детьми в переменку.

Он слышал, как мадам Лортц ходила по комнате, расположенной за столиком библиотекаря, и задумчиво смотрел по сторонам. Смотреть было не на что. только книги; хоть какой-нибудь старенький пенсионер читал бы газету или листал журнал. Он и не предполагал, что в библиотеке в маленьком городке жизнь будет бить ключом в будничный день, но чтобы ни одного человека вообще?

«Ну, ведь есть же мистер Пекам, — думал он, — но он прочитал газету и ушел домой. По пятницам газеты ужасно тонкие, как вы знаете. И пыль еще не наросла, нечего вытирать». И тут он подумал, что поверил мадам Лортц на слово, что какой-то мистер Пекам был здесь.

«Наверное так. Зачем ей говорить неправду?»

Действительно, зачем, и он сильно засомневался, что она солгала, но тот факт, что он поставил под сомнение честность миловидной женщины, с которой он только что познакомился, высветил явную преграду в их общении: ему не нравилась эта женщина. Что с того, что миловидная, не нравилась и все.

«Это все плакаты. Никому не понравятся люди, которые выставляют такие плакаты в детских комнатах. Ну и пусть, прошелся по библиотеке, и все. Получай свои книги и вычесывай».

Он заерзал на скамейке, взглянул вверх и увидел цитату на стене:

«Если вы пожелаете узнать, как кто-то обращается со своей женой и детьми, посмотрите, как он обращается с книгами».

Ральф Вальдо Эмерсон.

Эта домашняя цитата тоже не сильно заинтересовала Сэма. Он точно не знал почему… только он подумал, может быть, мужчина, даже книголюб, должен обращаться со своей семьей немного лучше, чем с чтивом. Изречение, выведенное золотыми буквами на полированной дубовой доске, с высоты своего местоположения предлагало ему еще раз задуматься.

Не успел он задуматься, как мадам Лортц вернулась, аккуратно опустив доску перегородки между книгохранилищем и читательскими апартаментами.

— Кажется, я достала то, что вам нужно, — весело сказала она. — Вы будете довольны.

Она протянула ему две книги. Одна — «Спутник оратора» под редакцией Кента Адельмена и другая — «Самые любимые стихотворения американцев». Вторая книга, судя по обложке (поверх которой была надета плотная пластиковая корочка), конкретно никем не редактировалась, но была составлена некой Хейзел Феллеман. «Поэмы жизни!» — гласил многообещающий подзаголовок на обложке. «Стихотворения о доме и матери! Смешные и эксцентричные стихотворения! Стихотворения, к которым часто обращаются читатели Нью-Йорк Таймз Бук Ревью! Далее сообщалось, что Хейзел Феллеман смогла прочувствовать поэтический пульс американского народа.»

Сэм недоверчиво посмотрел на мадам Лортц, и она без труда прочитала его мысли.

— Да, я знаю, это не для сегодняшнего дня, — сказала она, — когда в моде самоучители. Я могу себе представить, что в любой книжной лавке у Кедровой Стремнины вы могли бы найти с дюжину книг в помощь начинающему оратору. Но ни одна из них не сравнилась бы с этими, Сэм. Я правда считаю, что они лучше всего помогут новичкам, мужчинам и женщинам, не владеющим искусством публичных выступлений.

— Другими словами, дилетантам, — хмуро сказал Сэм.

— Ну да. Вот например, «Самые любимые стихотворения». Раздел второй книги, он начинается на странице 65, и если мне не изменяет память, он называется «Вдохновение». Почти наверняка, вы найдете там что-нибудь, что придаст особое звучание вашему небольшому выступлению. И вам попадется такое стихотворение, которое ваши слушатели запомнят, даже если не запомнят больше ничего. К тому же, если они будут немного…

— Пьяны, — сказал он.

— Я бы употребила бы слово «навеселе», — с легким укором сказала она, — хотя вы, я думаю, знаете лучше. — Но по пристальному взгляду, которым она одарила его, можно было предположить, что она говорила это только из вежливости.

Она подняла «Спутник оратора». На обложке рукой карикатуриста был изображен зал, задрапированный флагами. Мужчины в старомодных фраках сидели маленькими группками за столиками, на которых стояло спиртное. Все они пили. Мужчина на трибуне, тоже во фраке и явно приглашенный оратор, победоносно улыбался, глядя на них с возвышения. Было ясно, что у него шумный успех.

— В начале книги есть раздел о теории подобных речей, — сказала мадам Лортц, — но поскольку вы не производите на меня впечатление человека, который хочет сделать на этом карьеру…

— Вы правильно поняли, — живо согласился Сэм.

— Я предлагаю вам начать читать со второго раздела, который называется «Как вызвать интерес аудитории». В этом разделе шутки и житейские истории трех категорий: «Как создать непринужденную обстановку в аудитории», «Как подчинить себе аудиторию», «Как полностью завладеть вниманием аудитории».

«Настоящее руководство для альфонсов», — подумал Сэм. но ничего не сказал.

Она снова прочитала его мысли. — Звучит чуточку непристойно, как мне кажется, но эти книги были опубликованы в другое время, когда нравы были проще и чище. Точнее, в конце тридцатых годов.

— Действительно намного чище, — сказал Сэм и вспомнил заброшенные, пораженные засухой фермы, худеньких девушек в платьях из мешковины, нагромождение хижин и всесильную полицию с дубинками.

— Но обе книги все еще в ходу, — сказала она, для убедительности похлопав по ним, — а в бизнесе это основное, правда, Сэм? Главное результат!

— Да… думаю так.

Он задумчиво посмотрел на нее, а мадам Лортц подняла брови, будто защищаясь. — О чем задумались?

— Я думал, что в моей жизни произошло что-то особенное, — сказал он. — Ничего сверхъестественного и нет. но все особенное. Я пришел сюда за парой книг, чтобы сделать свое выступление повеселее, и, кажется, вы дали мне точно то, за чем я пришел. Разве часто такое происходит в мире, где обычно трудно получить пару отбивных в гастрономическом отделе, где тебя знают в лицо?

Она улыбнулась. На лице отразилось истинное удовольствие…, но Сэм вновь отметил, что ее глаза оставались серьезными. Он подумал, что их выражение не изменилось с тех пор, как он впервые увидел ее (или она его) в детской библиотеке. Их взгляд был напряженным. «Кажется, я получила комплимент!»

— Да, мадам. Да.

— Спасибо, Сэм. Любезно благодарю вас. Говорят, лесть выведет вас куда угодно; как бы не хотелось, но мне придется попросить у вас два доллара.

— Да?

— Это плата за читательский билет для взрослого, сказала она, — но он действителен на три года. продлить же стоит лишь пятьдесят центов. Ну, идет или как?

— Годится.

— Тогда пройдите сюда, — сказала она, и Сэм последовал за ней к столику библиотекаря.

Она дала ему карточку, на которой он написал свое имя, адрес, номера телефонов и место работы.

— Я вижу, вы живете на Келтон авеню. Хорошее местечко!

— Да, мне оно нравится.

— Дома там красивые и большие; вам следует жениться. Он на мгновенье вздрогнул. — А как вы узнали, что я не женат?

— Точно так же. как и вы. что я не замужем, — сказала она. В ее улыбке почувствовалась некоторая хитрость и кокетство. — У вас нет кольца на безымянном пальце.

— О, — неуверенно отозвался он и улыбнулся. Но улыбки не получилось, и на щеках выступил румянец.

— Два доллара, пожалуйста.

Он дал ей две долларовые бумажки. Она подошла к тумбочке, на которой стояла обшарпанная, похожая на скелет пишущая машинка, и быстро напечатала что-то на оранжевой карточке. Она принесла карточку к столику библиотекаря, размашисто подписалась внизу и пододвинула ее к нему.

— Проверьте пожалуйста, все ли правильно на карточке. Сэм проверил. «Все в порядке». Ее звали, как он заметил. Аделия. Красивое имя и довольно необычное.

Она взяла его новый читательский билет, первый билет со студенческих лет. как он теперь понял (а пользовался он тем билетом довольно редко), и положила его под аппарат для микрофильмов рядом с карточкой, которую она достала из кармашка каждой книги. — Я даю их вам на неделю, потому что они из специального хранения. Такое хранение я придумала сама для тех книг, на которые большой спрос.

— На руководство для начинающего оратора большой спрос?

— На эти, а также книги по ремонту водопроводных систем, как овладеть приемами магии, о социальном этикете… Вы не поверите, в каких книгах люди испытывают нужду. Но я-то знаю.

— Уж вы-то знаете.

— Я связана с книгами долгое время, Сэм. Эти книги не переиздаются, поэтому постарайтесь вернуть их к шестому апреля. — Она подняла голову, и свет упал ей на лицо. Сэм почти не поверил, что в ее глазах засветился огонек. Даже не огонек, глаза излучали свет. Ровный, сильный. На мгновенье показалось, что в каждом глазу Аделии Лортц по пятицентовой монете.

— Или? — спросил он, и его улыбка не была похожа на улыбку, скорее это была гримаса.

— Или я отправлю нашего полицейского разыскивать вас, — сказала она.

В какое-то мгновение их взгляды встретились, и Сэм подумал, что он увидел настоящую Аделию Лортц. В той женщине не было ничего очаровательного или мягкого. ничего от старой девы или библиотекаря.

«Эта женщина в действительности, вероятно, опасна», — подумал он, и ему стало стыдно от этого. На него подействовали и пасмурный день и предстоящее выступление. «Что в ней опасного? И при чем здесь пасмурный день или Ротари Клаб? Это все дурацкие плакаты».

Теперь он держал подмышкой «Спутник оратора» и «Самые любимые стихотворения американцев», и они были почти у двери, как вдруг он понял, что она выпроваживает его. Он сделал еще шаг и остановился. Она удивленно посмотрела на него.

— Можно мне вас что-то спросить, мадам Лортц?

— Конечно, Сэм. Для этого я здесь, отвечать на вопросы.

— Это касается детской библиотеки, — сказал он, — и плакатов там. Некоторые из них удивили меня. Почти поразили. — Он думал, что его слова прозвучат между прочим, как слова священника, увидевшего среди журналов на столике для прихожан номер «Плейбоя». «Потому что, — он подумал, — это не просто чувство. Я действительно был поражен. Не почти, а действительно».

— Плакаты? — спросила она, нахмурившись, однако быстро изменила выражение лица. — А! Вы хотите сказать «Полицейский из библиотеки» и «Простак Саймон», конечно.

— Простак Саймон?

— Ну, помните тот плакат, на котором написано:

Так называют дети маленького мальчика на плакате. Того, который вопит. Они называют его Простак Саймон. Мне кажется, что они презирают его за то, что он совершил такой глупый поступок. В этом и польза, а вы не так думаете?

— Он не вопит, — медленно сказал Сэм. — Он кричит.

Она пожала плечами. — Вопит, кричит, какая разница? Мы этого здесь не слышим. Сюда приходят хорошие дети, уважительные.

— Конечно, — сказал Сэм. Они снова оказались в фойе, и он взглянул на табличку на треножнике, на которой было написано не

или

но предлагалось авторитарное:

— К тому же, как на это посмотреть.

— Пожалуй, — сказал Сэм. Он почувствовал, что его увели и очень ловко туда, где он не имеет морального права ступать, и что право выбирать жаргон за Аделией Лортц. Она казалась человеком, которому не раз удавалось делать это, и в нем заговорило упрямство. — Но в них какая-то крайность, в этих плакатах.

— Неужели? — вежливо спросила она. Теперь они стояли у входной двери.

— Да, они вызывают страх. — Он собрался с духом и сказал то, что действительно думал. — Они не годятся там, где бывают маленькие дети.

Ему казалось, что он не придирается по мелочам и не допускает высокомерного тона, и он почувствовал облегчение.

Она улыбалась, и эта улыбка раздражала его. — Были и другие, которые выражали такое мнение, Сэм. Бездетные люди не часто захаживают в детскую библиотеку, но все же иногда приходят: дяди, тети, приятели мам-одиночек, которым дали разовое поручение… и люди вроде вас, Сэм, которым нужна я.

— Разные люди, — говорил взгляд ее холодных серых глаз. — Люди, которые приходят за помощью, и как только они получат то, что надо, начинают критиковать то, что мы здесь делаем в публичной библиотеке Джанкшн Сити. Что я здесь делаю в публичной библиотеке в Джанкшн Сити.

— Мне кажется, вы думаете, что я напрасно вмешался, — добродушно сказал Сэм. Но он не испытывал добродушия, вдруг добродушие покинуло его, дело принимало другой оборот, и Сэм занял оборонительную позицию.

— Что вы. Просто вы не понимаете. В прошлое лето мы организовали опрос, Сэм, как часть ежегодной летней программы для читателей. Мы называем ее Летние Огоньки Джанкшн Сити, и каждый ребенок получает один голос за книгу, которую он или она читает. Желая заставить детей читать книги, мы разработали такую методику за многие годы работы здесь. Видите ли, мы несем за это ответственность.

— Мы знаем, что мы делаем, — говорил ее сверлящий взгляд. — И я не грублю, если учесть, что вы. придя сюда в первый раз в своей жизни, позволили себе совать нос и высказывать критические замечания.

Сэм почувствовал, что повел себя неправильно. Хотя это поле битвы не принадлежало полностью женщинам, подобным Лортц, он признал, что отступает.

— Согласно опросу, большей популярностью среди детей пользовалась кинокартина «Кошмар на улице Вязов, пятая часть» прошлым летом. Любимая рок-группа называется «Пушки, а не розы», второе место занял парень по имени Оззи Осборн, который, насколько я понимаю, во время своих концертов отгрызает головы живым животным. Их любимый роман называется «Лебединая песня», дешевое издание. Это роман ужасов некого по имени Роберт МакКэммон. У нас ее нет в наличии, Сэм. За несколько недель они зачитывают новый экземпляр до дыр. У нас был один экземпляр в плотном переплете, но его, конечно, украли. Кто-то из плохих детей.

Она замолчала, ее губы вытянулись в тонкую ниточку.

— На втором месте роман ужасов о кровосмешении и детоубийстве, называется «Цветы на чердаке». Он считался самым читаемым пять лет подряд. А некоторые называли даже «Пейтон Плейс».

Она строго посмотрела на него.

— Я лично никогда не видела картин типа «Кошмар на улице Вязов». Я никогда не слышала пластинок Оззи Осборна, да у меня и нет желания это делать, так же как читать романы Роберта МакКэммона, Стивена Кинга или В.С.Эндрюза. Вы понимаете, к чему я клоню, Сэм?

— Пожалуй. Вы говорите, что было бы несправедливо…, - он не мог подобрать слова, но, наконец, нашел его, — узурпировать вкусы детей.

Она вся засветилась в улыбке, вся, кроме глаз, в которых вновь, казалось, вспыхнули блестящие пятицентовыс монетки.

— Частично так. но не совсем. Плакаты, которые висят в детской библиотеке, хорошие, однозначные, и те, которые вывели вас из себя, поступили к нам из Ассоциации библиотек Айовы. АбА является членом Ассоциации библиотек Среднего Запада, та, в свою очередь. Государственной Ассоциации библиотек, в которую поступает основная часть бюджетных денег, создаваемых за счет налогоплательщиков. Джоном К. Народным, — то есть мною и вами.

Сэм переступил с ноги на ногу. Ему не хотелось провести оставшуюся часть дня, выслушивая лекцию на тему: «За счет чего существует ваша библиотека», но разве не он спровоцировал ее? Похоже, он. Лишь в одном он почти не сомневался, что ему нравилась Аделия Лортц все меньше и меньше.

— Ассоциация библиотек Айовы каждые два месяца присылает нам плакат с изображением репродукций, приблизительно сорока плакатов, — безжалостно продолжала мадам Лортц. — Мы можем выбрать любые пять бесплатно; а другие по пять долларов за штуку. Я вижу, Сэм, вы становитесь нетерпеливым, но вам надо объяснить, мы уже подходим к сути.

— Я? Я очень терпелив, — сказал Сэм с некоторым нетерпением.

Она улыбнулась ему, стали видны ее очень уж ровные зубы, не иначе как вставные. — У нас создан комитет детской библиотеки, — сказала она. — Кто в нем? Конечно, дети! Девять детей. Четверо старшеклассников, трое из общеобразовательной неполной средней и двое из специальной школы. У каждого ребенка должны быть все четверки по предметам. Они выбирают некоторые из новых книг. которые мы заказываем, они выбирали шторы и столы, коща мы делали ремонт прошлой осенью, они выбирают плакаты, и как один из самых молодых членов комитета однажды сказал, это «самая веселая часть работы». Теперь вы понимаете?

— Да, — сказал Сэм. — Дети выбрали маленькую Красную Шапочку, и Глупца Саймона, и Полицейского из библиотеки. Им они нравятся, потому что их боятся.

— Правильно! — засияла она.

С него хватит. Вот так библиотека! Не плакаты, не библиотекарша, а сама библиотека. Библиотека вдруг превратилась в вызывающую бешеную боль занозу, вонзившуюся глубоко в мягкое место. Ну ладно, с него довольно.

— Мисс Лортц, у вас есть в библиотеке видеокассета «Кошмар на улице Вязов, часть пятая»? Или пластинки группы «Пушки, а не розы» и Оззи Осборна?

— Сэм, вы упускаете главное, — терпеливо начала она.

— А «Пейтон Плейс»? Выдержите экземпляр этой книги в детской библиотеке только потому, что некоторые подростки прочитали ее?

Даже когда он говорил это, он думал: «Неужели хоть КТО-НИБУДЬ все еще читает эту старую дрянь?»

— Нет, — сказала она, и он увидел, что на ее щеках выступили красные пятна от раздражения. Эта женщина не привыкла, чтобы ее суждения подвергались сомнению. — Но у нас есть рассказы о квартирных кражах, злоупотреблениях родителями своей властью и кражах со взломом. Я говорю также о «Лютиках и трех медведях», «Гансе и Грете», и «Джэке и бобовом ростке». Я думала, что такой человек, как вы, будет понятливее, Сэм.

— Вы хотите сказать, человек, которому вы помогли, когда он обратился за помощью, — подумал Сэм, — но какого черта, леди, разве город платит вам не за это?

Затем он постарался овладеть собой. Он не мог точно сказать, что она имела в виду под словами «такой человек, как вы», да он и не хотел знать, но он понял, что эта дискуссия выходит из-под контроля и становится спором. Он пришел сюда для того, чтобы найти чуточку шарма для своего выступления, а не для того, чтобы ввязаться в скандал с библиотекаршей по проблемам детской библиотеки.

— Извините, если я сказал что-нибудь обидное, — сказал он, — но в самом деле, мне надо идти.

— Да, — сказала она. — Наверное, вам надо идти, — Но своими глазами она говорила: «Я не принимаю ваши извинения. Я их вовсе не принимаю».

— Мне кажется, что я немного волнуюсь в связи с моим дебютом. Я вчера ночью работал допоздна. — Он добродушно улыбнулся, как это всегда делал Сэм Пиблз, и поднял с пола дипломат.

Она стихла, чуточку, но глазами все еще рвалась в бой.

— Это понятно. Мы готовы вас здесь обслужить, и, конечно, нам всегда интересна конструктивная критика налогоплательщиков. — Она сделала особое ударение на слове «конструктивная», чтобы дать ему понять, как он подумал, что в его критике не было ничего конструктивного.

Теперь, когда все закончилось, у него появилось желание, вернее потребность, переделать все его выступление, сделать его мягче, как бы подтянув покрывало на хорошо убранной постели. Это стало частью его натуры как бизнесмена или его защитной реакцией. Странная мысль пришла ему на ум; уж о чем он будет говорить сегодня вечером, так о встрече с Аделией Лортц. Эта встреча расскажет больше о самой сути маленького города, чем все, что он написал, и она внесет нотку, которую редко услышишь в выступлениях в Ротари Клаб по пятницам: несомненно нотку истины.

— Ну, мы пару минут пособачились с вами, — он с трудом узнавал свой голос, и его рука помимо его желания оказалась протянутой к собеседнице. Может быть, я и перешел границы дозволенного. Но у вас не осталось неприятного осадка.

Она коснулась его руки. Это было едва заметное подобие прикосновения. Холодная гладкая плоть. Какая-то неприятная. Что-то вроде рукопожатия с подставкой для зонтика. «Ничего», — сказала она, но глазами она говорила иное.

— Ну тогда… я пошел.

— Да. Помните, на неделю. Сэм. — Она подняла палец с хорошо отполированным ногтем, указав на книги, которые он держал. И улыбнулась. Сэм счел. что эта улыбка вызывает какое-то беспокойство, но он ни за что на свете не мог бы сказать какое. — Мне бы не хотелось посылать за вами полицейского из библиотеки.

— Что вы, — согласился Сэм. — И мне тоже.

— Хорошо, — сказала Аделия Лортц, продолжая улыбаться. — Пусть вам этого и не захочется.

Сделав несколько шагов, Сэм вновь вспомнил искаженное криком лицо ребенка («Простак Саймон, ребята называют его Простак Саймон, по-моему, это на пользу, а?»), и ему на ум пришла мысль, простая и житейская, и он тотчас же остановился. Если группе подростков дать право выбирать такие плакаты, они с тем же успехом будут поступать соответственно… что стала бы какая-нибудь Ассоциация библиотек, из Айовы, Среднего Запада или всей стране, высылать их?

Сэм Пиблз вспомнил беспомощные руки. прилипшие к стеклянной перегородке, искаженный от крика и страха рот и вдруг понял, что в это трудно поверить. Он понял, что в это невозможно поверить.

А «Пейтон Плейс». А это что? Он полагал, что большинство взрослых, которые когда-либо пользовались библиотекой, забыли эту книгу. Неужели правда, что кто-то из их детей, которым еще ходить в детскую библиотеку, вновь откопали эту старую ветошь?

— В это я тоже не верю.

У него не было желания вынести вторую дозу гнева Аделии Лортц, первой было достаточно, и у него было чувство, что она не показала всего, на что она была способна; но эти мысли так завладели им, что он заставил себя повернуть назад.

Она ушла.

Двери библиотеки были заперты, вертикальная замочная скважина — еще один рот, на этот раз на задумчивом гранитном лице робота.

Сэм постоял минутку, а затем поспешил к обочине тротуара, где стоял его автомобиль.