Покупатель планет

1. У ВРАТ САДА СМЕРТИ

Род Мак-Бэн день за днем наталкивался на трудности. Он знал, что это так, но не мог ничего с этим сделать. Он удивился, если бы его оставили в покое с полуочищенным струном — продуктом столь редким и драгоценным, что его никогда не продавали — выходцам с других планет.

Он знал, что придут сумерки, когда он станет смеяться и хихикать, нести чепуху в одной из Комнат Умирающих, куда отправляют свихнувшихся из небольшого человеческого племени; или его выставят с планеты, помиловав как потомка самых древних обитателей на планете — прямой наследник Роковой Фермы. Та была спасена его пра-32-дедом, который привез астероид льда, превратил его в ферму несмотря на яростные возражения соседей, и изучил ловкие трюки с артезианскими колодцами, которые заставили его травы расти, в то время как поля соседей из серо-зеленых превратились в пыль на ветру. Мак-Бэн сохранил насмешливое старое название своей ферме — Роковой Фермы.

Род знал, придет время и ферма станет его собственностью.

Или он умрет, хихикая в месте заклания — там, где люди смеются, усмехаются и веселятся умирая.

Он обнаружил, что и сам бормочет рифму, которая была частью традиции Старой Северной Австралии:

Он получил образование, до глубины костей понимал, что его собственный мир очень своеобразный — им завидовали, их любили, ненавидели и боялись во всей галактике. Он знал, что принадлежит к народу совершенно особых людей. Другие народы и расы собирали урожаи, выращивали животных для пищи, проектировали машины или производили оружие. Норстралия ничего похожего не делала. Со своих сухих полей, из своих редких колодцев, от своих ненормальных, больных овец, они добывали само бессмертие.

И продавали его по очень высокой цене.

Род Мак-Бэн немного прогулялся по двору. Его дом — длинная хижина, выстроенная из балок — остался у него за спиной. Диамони — балки, которые нельзя резать и гнуть. Они — твердые сверх всех пределов твердости. Их купили как подходящие на тридцать планет и привезли также и на Старую Северную Австралию. Хижина была как крепость, которая вынесла бы даже прямое попадание орудия, это была хижина, простая внутри, и перед ней был двор с перетертой пылью.

Последняя красная полоска зари белого дня.

Род знал, что не уйдет далеко.

Он слышал как женщина вышла из дома через заднюю дверь — одна из родственниц, которые пришли подстричь и приодеть его перед триумфом… или, наоборот, перед поражением.

Они и не подозревали, как много знал Род. Во время его болезни, они, годы, задумчиво бродили вокруг него, рассчитывая, что его телепатическая глухота не пройдет. Проблема была. Не без этого. Но много раз Род слышал вещи, которые, как все считали, он не слышал. Он даже запомнил маленькое печальное стихотворение о молодых людях, которые оказались не в состоянии пройти тест по той или другой причине и отправились в Дом Умирающих, вместо того, чтобы присоединиться к гражданам Норстралии и полностью признанным гражданам Ее Высочества Королевы. (Норстралийцы не имели настоящей королевы около пятнадцати тысяч лет, но они были верны традиции, и не давали таким простым фактам поколебать себя.) Маленькое стихотворение говорило: «Этот дом появился давным-давно?..» Юмор висельников.

Род стер свои следы в пыли и неожиданно вспомнил все стихотворение. С нежностью он продекламировал его про себя:

Правильно было сказано, что судьи со страхом взирают на молодость и радость. Роб не встречал никого, кто не предпочитал жизнь смерти, хотя он слышал о людях, которые выбрали смерть… он бы тоже выбрал… а кто выбирал другое, окажись он на их месте? Но выбравшие смерть были трех-четырех-пяти-рукими.

Роб знал: некоторые люди говорили, что лучше бы он был мертвым, только из-за того, что он никогда так и не обучился телепатическому общению и словно чужеземец или варвар пользовался старыми словами, которые необходимо было произносить.

Однако, Роб сам не думал, что было бы лучше, если бы он умер.

На самом деле, он иногда смотрел на нормальных людей и удивлялся, как они умудряются жить, когда у них в голове постоянно щебечут мысли других людей. Когда разум Рода просыпался так, что он мог временно «слишать», он чувствовал как сотни или тысячи разумов с невыносимой отчетливостью грохочут в его голове, он мог «слишать» даже мысли людей, которые, как они думали, отгорожены мысленной защитой. Потом, очень скоро, милосердное облако помех опустилось на его разум, и он был полностью отгорожен от остальных, что вызывало зависть у всех на Старой Северной Австралии.

Его компьютер однажды сказал ему:

— Слова «слишать» и «гаварить» исковерканные слова «слышать» и «говорить». Они всегда произносятся тоном чуть выше, так словно ты задаешь вопрос под воздействием удивления и тревоги, если произносишь слова голосом. Эти слова используются только для обозначения при телепатическом общении между гражданами или между гражданами и квазигражданами.

— Что такое квазиграждане? — спросил Род.

— Животные, видоизмененные до умения говорить, понимать, и выглядевшие, обычно, наподобие людей. Они отличались от церебоцентрических роботов тем, что роботы строились на основе мозгов настоящих животных, но механически и электронно переделанных, в то время как квазилюди целиком составлялись из живых тканей земного происхождения.

— Почему я не видел ни одного из них?

— Им не разрешают появляться на Норстралии, если они не обслуживают оборонительные укрепления Государства.

— Почему мы называем нашу планету — Государство, когда все другие называются мирами или планетами?

— Потому что твой народ — подданные Королевы Англии.

— Кто такая Королева Англии?

— Она была Земной правительницей в Самые Древние Дни, более чем пятнадцать тысяч лет назад.

— Где она сейчас?

— Я же сказал, что прошло пятнадцать тысяч лет, — объяснил компьютер.

— Я понял. Но не может же быть какой-то Королевы Англии через пятнадцать тысяч лет? — настаивал Род. Как можем мы быть ее подданными?

— Я знаю ответ со слов людей, — донеслось из дружелюбно настроенной красной машины. — Но он ничего не говорит мне. Я процитирую его тебе так, как рассказали мне его люди. «Она могла открыть даже проклятый родник в те дни. Кто знает? Где-то среди звезд есть другая Старая Северная Австралия, и мы можем открывать новые родники, ожидая свою собственную королеву.» Она ведь могла отправиться в путешествие, когда старая Земля начала скисать, компьютер несколько раз прокудахтал эти слова своим странным древним голосом, а потом беспомощно добавил голосом, лишенным интонации. — Может ты хочешь приказать, чтобы я перенес это в оперативную память?

— Мне не нужно столь многого. Следующий раз, когда я стану «слишать» мысли других разумов, я попытаюсь выудить что-нибудь еще.

Этот разговор произошел больше года назад, но Род так и не стал искать ответ.

Прошлой ночью он задал компьютеру более важный вопрос:

— Я завтра умру?

— Вопрос неуместный. Ответ невозможен.

— Компьютер! — закричал Род. — Ты знаешь, я люблю тебя.

— Ты так говоришь.

— Я включил твой узел истории, после того как починил тебя. К тому времени эта твоя часть не работала сотни лет.

— Точно.

— Я пробрался в это место и обнаружил ручное управление там, где мой пра-14-дед оставил его, когда оно устарело.

— Точно.

— Завтра я отправлюсь на смерть, а тебя это даже не печалит.

— Я так не говорил, — ответил компьютер.

— Тебе не все равно?

— Я не запрограммирован на эмоции. С тех пор как ты починил меня, Род, ты должен был понять, что я единственный полностью механический компьютер, функционирующий в этой части галактики. Я уверен, что если бы я обладал эмоциями, я бы очень опечалился. Это самый оптимальный вариант, с тех пор как ты мой единственный приятель. Но у меня нет эмоций. Я имею дело с числами, фактами, языком и памятью — все.

— Может так случиться, что я умру завтра в Хихикающей Комнате?

— Это неправильное название. Он называется Дом Умирающих.

— Ладно, пусть Дом Умирающих.

— Приговор тебе будет вынесен современным человечеством. Он базируется на эмоциях. Пока я не знаю индивидуальные интересы членов совета, я не могу сделать хоть какое-нибудь стоящее предсказание.

— Как ты думаешь, что случится со мной, компьютер?

— Я не могу объективно судить. Я ответил. Не хочу тратить энергию на обсуждение этого вопроса.

— Ты хоть что-нибудь знаешь о моей жизни и о смерти поджидающей завтра? Я знаю, что не могу «гаварить». Но я же могу издавать звуки ртом. Могут они меня за это убить?

— Я не знаю конкретных людей, и более того, я не знаю причин происходящего, — сказал компьютер, — но я знаю историю Старой Северной Австралии до времен твоего пра-14-дедушки.

— Тогда расскажи мне, — сказал Роб. Он сидел на корточках в зале, слушая установленный здесь на века компьютер контроля, который сам восстановил, и снова слышал историю Старой Северной Австралии так, как его пра-14-дедушка толковал ее. Если исключить личные имена и даты, то это была простая история.

Утром жизнь Роба окажется на волоске.

На Норстралии оставалось все меньше людей, которые пытались сохранить черты, присущие Старой Старой Земле и другой Австралии, затерянной среди звезд. Иначе поля зарастали, пустели их дома, овцы умирали в подвалах под бесконечными хибарками скучившихся и беспомощных людей. Каждый хотел сохранить характер, бессмертие и богатство — существующий особый порядок. Все это шло в противоположность темпераменту Норстралии.

Простой характер Норстралии был неизменен — самое неизменное среди звезд. Это древнее Государство было единственным человеческим институтом, древнее Содействия.

Эта история была простой. Разум компьютера с длинными цепями переиначил ее.

Возьмите фермерскую культуру со Старой, Старой Земли — Дома Рода Человеческого.

Перенесите культуру на отдаленную планету.

Коснитесь ее крылом неудач и нанесите вред засухой.

Наградите людей болезнью, деформацией, дерзостью. И пусть дела у них идут так плохо, что человек может продать одного ребенка, чтобы купить другому воды, которая даст ему еще один день жизни, в то время как сверла все глубже врезаются в сухую скалу в поисках влаги.

Научите людей бережливости, медицине, науке, боли, выживанию.

Преподайте этим людям уроки собственничества, войны, горя, алчности, великодушия, благочестия, надежды и отчаянье уйдет.

Дайте культуре выжить.

Выживут больные, деформированные, одинокие, покинутые, заброшенные.

Потом пусть им выпадет самая большая удача за всю историю человеческой цивилизации.

Через тошнотворных овец придут необъятные богатства — наркотик жизни или струн, который до бесконечности продлевает человеческую жизнь.

Продлевает ее… но со странными побочными эффектами, так что большинство Норстралийцев предпочитали умереть в возрасте тысячи лет, или около того.

Норстралия была потрясена открытием.

Как и все остальные обитаемые миры.

Но лекарство нельзя было синтезировать, сделать искусственно, продублировать процесс. Это нечто можно было добыть только из дыхания тошнотворных овец, пасущихся на равнинах Старой Северной Австралии.

Грабители и правительства пытались украсть лекарство. Раз за разом они достигали цели. Но это было давно. Со времен пра-19-дедушки Роба они больше не предпринимали попыток.

Люди с других планет пытались воровать овец.

Нескольких они выкрали. (В Четвертой Битве у Новой Алисы, половина человеческого населения Норстралии погибла, под ударом Светлой Империи. Причиной послужила потеря двух тошнотворных овец — самки и самца. Светлая Империя считала, что выиграла. Овцы чувствовали себя хорошо, но народили здоровых ягнят, не выделяющих больше струна, и умерли. Светлая Империя заплатила четырьмя военными флотами за холодную коробку, полную баранины.) Монополия осталась за Норстралией.

Норстралийцы начали экспортировать наркотик жизни систематически.

Они оказались невозможными богачами.

Самый бедный человек на Норстралии был богаче самого богатого человека, включая императоров и завоевателей. Каждые руки на ферме зарабатывали в день по сотне мегакредитов Земли — измеряемые в реальной монете Старой Земли, а не в бумагах, которые последовательно путешествуют по арбитражам.

Но Норстралийцы сделали свой выбор: выбор…

Остаться самими собой.

Налогами они принудили себя вернуться к примитивизму.

Товары роскоши имели накрутку в 20.000.000 %. За те деньги, на которые вы могли бы купить пятьдесят дворцов на Олимпии, на Норстралии вы могли купить привезенный носовой платок. Пара туфель, для работы в поле, стоили столько же, сколько сотня яхт на орбите. Все машины были запрещены, кроме оборонительных и использующихся для сбора лекарств. Квазилюди никогда не производились на Норстралию и импортировались только для оборонных целей по совершенно секретным причинам. Старая Северная Австралия оставалась простой, открытой, как поселения пионеров.

Многие семьи иммигрировали, чтобы насладиться своим богатством.

Но проблема неселения оставалась, наравне с налогами, простой и тяжелой работой.

Потом повторная попытка — уменьшить население, если возможно.

Но как, откуда, где? Проблема рождаемости — ужасно! Стерилизация нелюдей, нечеловекоподобных, небританцев. (Последнее было очень древним словом обозначающим «на самом деле очень плохой».)

Потом семьи. Пусть семьи имеют детей. Пусть Государство тестирует их, когда им исполняется шестнадцать лет. Если они не подходят под стандарты, подарим им счастливую, счастливую смерть.

Но как же семьи? Вы не разрушите семьи, не в консервативном фермерском обществе, когда соседи — люди которые боролись и умирали рядом с вами сотни поколений. Тогда появился Закон Исключения. Любая семья, линия которой обрывалась, могла подвергнуть последнего выжившего наследника повторному тесту… и так до четырех раз. Если он не выдержит испытания, его будет ждать Дом Умирающих. Родственники усыновят наследника из другой семьи с передачей имени и положения.

Вскоре Норстралийцы были разделены на два класса, трудовой и привилегированный и класс наследственных уродов. Но так не могло продолжаться, ни тогда, когда все пространство вокруг пахло опасностью, не тогда, когда люди сотен миров грезили и умирали с мыслью, как бы выкрасть струн. Жители Норстралии были бойцами, но решили не становиться ни солдатами, ни императорами. Тем не менее они были бдительными, богатыми, умными, простыми и смертными.

Старая Северная Австралия стала самым жестоким, разумным, простым миром в галактике. Один за другим, без оружия, Норстралийцы ехали в другие миры, убивая всех, кто нападал на них. Правители боялись их. Обычные люди или ненавидели или поклонялись им. Глаза мужчин всей вселенной с подозрением взирали на их женщин. Содействие оставило их одних, иногда защищало, не давая Норстралийцам понять, что защищают их. (Как в случае Раумсонга, который привел весь свой мир к смерти от бедствий и вулканов, потому что был разрушен Золотистый Корабль.)

Матери Норстралийцев научились стоять с сухими глазами, когда их дети, употребляли наркотики, когда проваливали тесты, с восторгом несли чепуху и хихикая шли к своей смерти.

Пространство и подпространство вокруг Норстралии стали густыми, сверкая множеством оборонительных сооружений. Могущественные люди, живущие на разных планетах, плавали на крошечных боевых судах вокруг прибывающих на Старую Северную Австралию. Когда люди встречали Норстралийцев в портах, они думали, что Норстралийцы выглядят просто — внешний вид был ловушкой и иллюзией. Тысячи лет Норстралийцы отражали непровоцированные атаки. Они выглядели такими же простыми, как овцы, но разум их был утонченным, как у змеи.

А теперь… Роб Мак-Бэн.

Последний наследник, самый, самый последний наследник одной из самых гордых древних фамилий был признан полууродом. Он был нормальным даже по Земным стандартам, но Норстралийцы решили, что он — не как все. Он был очень плохим телепатом. Он не мог «слишать». Другие люди не могли коснуться его разума, прочесть его мыслей. Все, что они могли различить раскаленные пузыри и приглушенное шипение бессмысленных субсемян, обрывки мыслей, которые ничего не значили. Да и «гаварил» он плохо. Мысленно он и вовсе не мог говорить. Когда же он пытался делать это, соседи бежали в поисках защиты. Если Род был в ярости, проклятый рев почти лишал их сознания, на них обрушивалась волна такой сильной и кровавой ярости, как мясо в руках мясника на бойне. Если он будет счастлив, это будет неправильно. Его счастье, которое он передавал, не зная об этом, отвлекало резчиков в скалах с вкраплениями драгоценных камней. Его счастье высверливалось в людей первоначально вызывая чувство удовольствия, которое быстро сменялось острым дискомфортом и внезапным желанием оказаться без зубов. Нервы зубов выкручивало от сильного, не поддающегося описанию дискомфорта.

Люди подозревали, что он мог «слишать», но не знали, что он «слишал» всех на расстоянии нескольких миль, «слишал» с микроскопическими подробностями и телескопической четкостью. Когда его телепатия включалась на прием, защитные поля мыслей, которые возводили другие, переставали существовать. (Если бы некоторые из женщин в окрестности Фермы Рока знали, что Мак-Бэн случайно разглядывает их мысли, они краснели бы, как раки, до конца жизни.) Как результат, Род Мак-Бэн боролся против разнообразных несортируемых мыслей.

Предыдущая комиссия не присудила ему право владения Роковой Фермой, а послала на хихикающую смерть. Они не смогли оценить его смекалку, быстрый ум, необычную физическую силу. Но их одолели сомнения относительно его психологического барьера. Уже трижды он был на судилище.

И все три раза решение было отложено.

Они выбрали менее жестокий путь и не послали его на смерть, но с непривычного младенчества и бодрого отрочества у Рода оставалась надежда, что у него естественным способом разовьется нормальная для Норстралийцев способность к телепатии.

Они переоценили Рода.

Он это знал.

Благодаря подслушиванию, которое Род Мак-Бэн не мог контролировать, по кусочкам и обрывкам он понял, что происходит, хотя никто не говорил ему о рациональных причинах и способах прогресса.

Получалось все уныло. Он был большим мальчиком, который поднял пыль во дворе перед своим домом одним последним бесполезным пинком, и повернул назад в хижину, прошел прямо через главную комнату к задней двери и оттуда на задний двор, где вежливо приветствовал своих родственниц, в то время как они с болью в сердцах, стали одевать его, готовя к испытанию. Они не хотели, чтобы ребенок расстраивался, даже если он, такой же взрослый, как мужчина и выглядит более спокойно. Они хотели скрыть от него страшную правду.

Род все знал.

Но притворялся, что не знает.

Сердечно, немного испуганно, но не громко, он сказал:

— Все в порядке, тетушка! Все в порядке, кузина. Здравствуй, Марибель. Здесь твоя овца. Почисти меня и приведи в порядок для известковых состязаний. Смогу ли я носить кольцо в носу или ленту с бантом на шее?

Женщины, что помоложе, рассмеялись, но самая старая его «тетя» — на самом деле четвероюродная кузина, замужем за человеком из другой семьи серьезно и печально показала на стул во дворе и сказала:

— Садись, Родерик. Это — важное событие, и мы обычно не разговариваем до тех пор, пока все приготовления не закончатся.

Она прикусила нижнюю губу и продолжила, не потому, что хотела испугать мальчика, а потому, что хотела произвести на него впечатление:

— Вице-председатель сегодня будет здесь.

«Вице-председатель» стоял во главе правительства. Это был не Председатель Временного Правительства Государства, которого избрали на несколько тысяч лет. Норстралийцы не любили шикарности, и думали, что «вице-председатель» стоял выше всех остальных людей. С другой стороны, такой титул ставил чужаков в тупик. (На Рода он не произвел впечатление. Род «слишал» мысли этого человека. Выпал один из тех редких моментов, когда включалось «слишанье», и Род обнаружил, что голова Вице-председателя полна цифр и лошадей, результатами каждых лошадиных скачек за триста двадцать лет и прогнозами на шесть состязаний, которые, вероятно, состоятся в следующие три года.)

— Да, тетушка, — сказал Род.

— Не реви сегодня все время. Ты не должен пользоваться своим голосом, разве только придется сказать «да». Только кивай головой. Это произведет гораздо лучшее впечатление.

Род начал было отвечать, но жадно сглотнул и снова кивнул.

Тетушка утопила гребень в его густых, желтых волосах.

Другая женщина, почти девочка, принесла маленький столик и таз. По выражению ее лица Род мог бы сказать, что она «гаварит» с ним, но это был, как раз тот момент, когда он ничего не «слишал».

Тетушка особенно свирепо дернула его за волосы, в то время как девушка держала его за руки. Род не знал, что тетушка намеренна делать. С криком он дернулся назад.

Таз упал с маленького столика. И тогда Род осознал, что это простая теплая вода.

— Извините, — сказал он. Но голос его прозвучал словно крик. На мгновение Род почувствовал сильное унижение и разозлился.

«Они убьют меня, — подумал он. — …Наступит время, когда сядет солнце, а я войду в Хихикающую Комнату, смеясь и смеясь перед тем как медики сотрут все, что есть в моем котелке.»

Он упрекнул себя.

Две женщины ничего не сказали. Тетушка ушла, чтобы принести шампунь, а девушка вернулась с кувшином, заново наполнив таз.

Они встретились взглядом.

— Я хочу тебя, — сказала она, отчетливо, спокойно, с улыбкой, которая казалась ему необъяснимой.

— Что? — спросил Род.

— Только тебя, — сказала она. — Я хочу тебя для себя. Ты останешься жить.

— Ты, Лавиния, моя кузина, — сказал он, словно впервые сделал какое-то открытие.

— Ш-ш-ш, — ответила она. — Тетя возвращается.

Когда девушка успокоилась и начала вычищать грязь у Рода из-под ногтей, а тетушка тереть его волосы словно овечью шерсть, Род почувствовал себя счастливо. Его настроение изменилось безразличием к своей судьбе, легко принимая серое небо над головой, тучи, клубящиеся над землей. Хотя его одолевал маленький страх, такой маленький, что мог показаться крошечным домашним животным в миниатюрной клетке — бегающем по кругу его мыслей, но это не был страх смерти. Как-то внезапно, Род взвесил свои шансы и вспомнил, как много других людей играло своей судьбой. Маленький страх был чем-то другим — страхом, что он не сможет вести себя как следует, если они прикажут ему умереть.

«Но тогда, — подумал он, — я не буду беспокоиться». Отрицание не слово — только подкожное впрыскивание, которое сделает так, что первую плохую новость о том, что его собственное существование под угрозой, он встретит счастливым смехом.

И приятное умиротворение неожиданно победило его «неслишанье».

Род глазами не видел Сада Смерти, но он видел его в разумах тех, кто присматривал за ним. Это был огромный фургон, спрятанный за следующим рядом холмов, где жил Старый Билли — 1.800-тонный баран. Род слышал грохот голосов в маленьком городке, расположенном в восемнадцати километрах. И он заглянул в голову Лавинии.

Там было его изображение. Но что это была за картина! Такая увеличенная, такая красивая, такая храбрая. Когда он начинал «слишать», он должен был не двигаться, держа себя в руках, чтобы другие люди не поняли, что редкий телепатический дар вернулся к нему.

Тетушка заговорила с Лавинией без шумных слов:

— В полночь мы увидим этого мальчика в гробу.

Лавиния, с извинениями, подумала совершенно обратное.

— Нет, не увидим.

Род равнодушно сидел на стуле. Две женщины, с печальными и неподвижными лицами, продолжали «гаварить», и каждая аргументировала свое мнение.

— Откуда ты знаешь… разве тебе уже так много лет? — «гаварила» тетушка.

— Он станет владельцем самой древней фермы на всей Старой Северной Австралии. Он носит старинное имя. Он… — «гаварили» ее мысли, мечась, словно она заикалась, — …очень красивый юноша, и он превратится в удивительного мужчину.

— Обрати внимание на мои мысли, — «прогаварила» тетушка снова. — Я сказала тебе, что мы увидим его в гробу ночью, а в полночь он отправится в движущемся гробу в Долгий Путь.

Лавиния вскочила на ноги. Она едва не опрокинула таз с водой во второй раз. Она напрягла горло и рот, чтобы заговорить, но лишь закашлялась.

— Извини, Род. Извини.

Род Мак-Бэн, сохраняя прежнее выражение лица, сделал благодарный, глупый, маленький кивок, чтобы не возникло подозрений, что он «слишал», о чем они «гаварили».

Лавиния повернулась и побежала, громко крича («гаваря») тетушке:

— Пусть кто-нибудь другой делает ему маникюр. Ты — бессердечная, не оставляешь надежды. Возьми кого-нибудь другого омывать трупы. Не меня. Не меня.

— Что случилось с ней? — спросил Род у тетушки, словно он не знал.

— Она — трудный человек, только и всего. Просто трудный. Нервы, я так думаю, — прибавила тетушка каркающим голосом. Она не очень хорошо говорила, так как все — ее семья и друзья «гаварили» и «слишали». — Мы «гаварили» между собой о том, что, быть может, ты умрешь завтра утром.

— А там будет священник, тетушка? — спросил Род.

— Что?

— Священник, как в старом стихотворении, сочиненном в грубые, грубые дни, до того как наши люди обнаружили эту планету и спустили сюда наших овец. Каждый знает его:

— Там еще много другого, но я помню только часть. Разве священник не специалист в том, как умереть? Тут вокруг что-то есть?

Он читал ее мысли, в то время как она врала ему. Когда он заговорил, то имел совершенно отчетливую картину одного из их более отдаленных соседей, человека по имени Толливер, который обладал очень вежливыми манерами; но ее слова совершенно не касались Толливера.

— Некоторые вещи индивидуальное дело каждого, — сказала она, каркая словами. — Во всяком случае, эта песня вовсе не про Норстралию. Она о Рае-7. Поэтому мы покинули его. Я не знала, что ты слышал эту песню.

В ее мозгу можно было прочесть:

— Этот мальчик так много знает.

— Спасибо, тетушка, — сказал он покорно.

— Теперь ты останешься один, чтобы сполоснуться, — сказала она. — Мы использовали ужасно много воды для тебя сегодня.

Род последовал за тетушкой и почувствовал, что более доброжелательно относится к ней, когда понял, что она думает: Лавиния правильно все чувствовала, но она сделала ошибочные выводы. Этой ночью его ждет смерть.

Слишком много!

Род на мгновение заколебался, умеряя свой странно настроенный мозг. Потом он выпустил дрожащие завывания телепатической радости, по крайней мере большую ее часть. Все неподвижно застыли, затем внимательно посмотрели на него.

Вслух тетушка сказала:

— Что это?

— Что? — невинно спросил он.

— Этот шум не «гаварение».

— Это словно мысленно чихнуть, я так думаю. Я не знаю, как это получается, — глубоко в душе он хихикал. Он может и стоял на дороге, которая вела в Сад Смерти, но порезвиться пока он может.

«Глупый путь к смерти», — подумал Род про себя.

У него появилась странная безумная идея:

«Возможно, они не убьют меня. Возможно, у меня хватит сил. Собственных сил. Ладно, скоро увидим».