Четыре дня мой жезл снова провел в карантине. Для предосторожности. К счастью, сыпь не появлялась, в паху не свербело, и мы со жрицами дружно выдохнули. А потом разделись и отпраздновали на все тех же засаленных, разодранных когтями Хелы тюфяках. Трахаясь до умопомрачения, мы выли как волки на луну. Какофония бешеных стонов и визгов точно долетела до Фиалкового замка. Ибо посреди ночи меня вызвала к себе Инея.
Опочивальня девушки не отличалась роскошным убранством. Ни цветочных гобеленов, ни вкраплений золотой ковки. Простая скромная отделка из кожи и дерева. Зато прикроватная тумба была вся завалена книгами – истинной роскошью богачей.
Девушка ждала меня на кровати в одном полупрозрачном пеньюаре. Сквозь ткань просвечивались приятные изгибы тела. Прикроватный столик возле нежных длинных ног был заставлен чашей с фруктами, бутылкой виски и двумя стаканами. Свет весело играл на гранях стекла.
- Наконец пришел, - бросила Инея, не глядя на меня, и отпила из стакана. – А я тут праздную выздоровление отца и кончину мачехи. Тоже присоединяйся, все-таки Берегина была тебе не чужая. Уверена, ты в ней не один раз побывал.
Она поставила стакан на стол. Густой медный всплеск на самом дне. Стакан почти опустел.
От этого зрелища у меня инфаркт чуть не случился. Сердце в пятки ушло. Куда там Берегине, проламывающей голыми руками головы солдатам. Моему ребенку грозило оказаться под градусом раньше, чем увидеть женскую грудь. Такому, наверняка, обрадовался бы никогда не просыхающий Дионис, но не Господин всех женщин.
Я схватил столик и швырнул его в дальний угол. Звякнула разбитая посуда. Смотря на разливающуюся по каменным плитам желтую лужу, Инея покачала головой.
- Теперь мне с пола лакать?
– Куда хлещешь столько? – возмутился я. – Береме…то есть будущим матерям нельзя спаиваться.
- Так я о будущих матерях и забочусь, - Инея прикрыла веками осоловевшие глаза. – Если я выпью эту бутылку, она им не достанется. И вообще, почему ты против виски, но не против трахать больных русалок? Двойные стандарты какие-то.
- Просто я предпочитаю сам их трахать, прежде чем они трахнут меня, - сказал я и сел рядом с девушкой на кровать. Инея опустила голову мне на плечо, тяжело вздохнула.
- Отец хочет отблагодарить тебя.
- Но не ты, - кивнул я.
- Потому что знаю, что ты попросишь, - прошептала девушка и вдруг вся вскинулась, забралась мне на колени. Я стянул с нее легкую ткань и стал водить вокруг соска пальцем.
- Останься со мной, - шептала Инея и целовала мое лицо и шею. – Ты не будешь больше рабом. Я сделаю тебя своим приказчиком. Только вначале, - спешно добавила она, услышав мой вздох. – Немного подожди, и ты станешь намного большим. Отцом будущего лорда! А я, действительно, матерью.
Она поцеловала меня в губы крепко, до боли сдавив их. А когда все же отпустила, уставилась влажными глазами. Ожидая ответа.
Что я мог ей сказать? Что некогда истощенный войной город вымирал, и тогда оставшиеся без мужчин женщины взмолились в едином порыве? Благородные и нищенки, немощные старухи и девочки, у которых только-только пошла кровь, верные жены и последние распутницы – все они вопросили в Бытие. Их молитва была сосредоточенной. Песчаная буря могла замести их дома из кирпича-сырца, и они не заметили бы этого, пока песок не забил бы им легкие и они не перестали дышать. Говорят, их духовная сила обрела такую мощь, что сам Сет, злобный бог пустыни, долго избегал появляться на востоке Нила. Потом тет-а-тет он признался мне в истинной причине: боялся что затрахают. Как бы то ни было, с тех пор звезды над городом сменили свое положение, снесенные страшным космическим колебанием, вышедшим из женских сердец. Женщины исступленно просили Бытие дать им спасение. Дать им замену почившим мужьям.
Дать им самца.
И Бытие в ответ породило меня. И глинобитный город наполнился стонами женщин. Сотни и сотни их я сношал без устали. Чтобы справиться, мне пришлось разделиться на десятки двойников, как почкуются грибы. Смесь моей спермы с женским соком стекала между ног каждой жительницы. Улицы наполнись душным запахом соития. До самых крыш клубился туман, образованный при испарении пота на горячих двигающихся телах. Днями и ночами зрелые женщины стонали, девочки с только что пробившимися на лобках волосами плакали слезами радости, старухи, почти угасшие, но еще не потерявшие вкус к жизни, хрипели иссушенными ртами, как вороны. Это был новый тип молитвы, которая почти перенесла жительниц за грань миров, туда, где плоть бессмертна, ибо умирает и рождается вновь и вновь, в бесконечном слитном оргазме. А затем глиняные стены наполнились детскими криками. И город Коптос возродился.
Конечно, всего этого я не сказал. Я сказал:
- Спасибо, миледи, но у меня уже есть работа. Я – бог сношения.
Я почувствовал боль в груди, словно домом придавило. Со стоном рухнул на спину. В глаза ударило мерцающее голубое свечение – оно покрывало все тело Инеи точно вторая кожа. Просвечивающие под пеньюаром соски тоже светились. Только глаза горели другим цветом –женской боли и ярости.
- Я прикончу тебя, - пообещала девушка.
- Как подло, - прохрипел я. – Ни себе, ни людям.
- Ты еще успеваешь произнести последнее слово, раб, - с восторгом назвала меня она так. Ее полыхающие голубым светом пальцы сжались, следом что-то хрустнуло внутри меня.
- И это мать моего ребенка? – сокрушенно прошептал я, сплевывая выступившую на губах кровь.
Глаза девушки растерянно округляются. Миг осмысления, и Инея пытается сбросить раздавливающие меня щиты. Но уже поздно – медальон под платьем обжигает кожу раскаленным металлом. Амулет почувствовал угрозу моей жизни и сейчас шмальнет. Какая будет отдача для Инеи, я не знаю, но ребенок, мой ребенок, не должен…
- Не подходи! – ору. – Пошла нахрен!
Блюя кровью, я рвусь прочь в тисках ослабших, но не исчезнувших барьеров. Падаю с кровати на пол, мерцающие вокруг лица голубые огни прерываются желтыми всполохами. Амулет уже начал действовать. Ползу изо всех сил как можно дальше от Инеи. Что-то впивается в руку, льется кровь. Блядь, это осколки стаканов. Разлитый виски обжигает рану в то время, как амулет обжигает грудь. Дионис, Квасура, Браги, я не знаю, кто из вас, алкашей-богов, придумал это щиплющее пойло, но когда узнаю, найду тебя и закопаю.
Желтый свет заполнил комнату. Брызнуло стекло окна, деревянная отделка стены разлетелась в хлам. Обнажился грубый камень. Силу, нацеленную меня раздавить, амулет перенаправил в сторону. Но, слава Нилу, не в ту сторону, откуда я слышал женский плач.
Легким больше ничего не мешало. Барьеры исчезли окончательно. Я вынул осколок стакана из руки и потерял сознание.
Очнулся в бараке с перевязанными бинтами рукой и грудью. Вира сидела у меня в ногах.
- Проснулся, кобель, - сразу накинулась гномиха на меня. – Доведешь же себя так до могилы, наш Великий Трахатель.
- Почему тут пусто? – огляделся я, приподнявшись на койке. Несмотря на ночь, в бараке не было ни гоблинов, ни гномов, только Йорд и Хела рычали в объятиях друг друга на сдвинутых вместе трех койках через два ряда. Йорд нехило так драл орчанку сзади, намотав ее волосы на кулак и заставляя изгибаться так, чтобы его члену удобно было вколачиваться.
- Освободила твоя высокородная всех, - пояснила Вира. – В благодарность не знаю уж за что: за спасение лорда или за то, что ты ее трахал. А нам четверым еще и шмотки пригнала да по мешку золота одарила. Но ты вот дрыхнешь целый день, и мы уйти не можем.
Только сейчас заметил на Вире длинную шерстяную тунику и кожаные полусапожки.
- Тебе идет, - сделал я комплемент.
- Ага, - заулыбалась гномиха. – Наконец промежность прикрыла. А то вся щель была напоказ выставлена, будто приглашая любого желающего. Ты-то как? Знахарка Инеи тебя долго обхаживала, даже лекарств с примочками не пожалела, как в прошлый раз с Йордом.
Я оказался не так уже и изранен. Ребро или два явно треснули, и рука глубоко проколота в месте без вен и хрящей. Но идти мог хоть сейчас. У меня перед глазами встало залитое голубым мерцанием лицо Инеи. Полные боли глаза.
- Завтра с рассветом выходим, - сказал я, поднимаясь и натягивая подаренные мне рубашку со штанами. – Передай Хеле и Йорду, как они закончат.
- Опять к леди поперся? - упрекнула Вира. – Тебя вчера еле живого принесли. Ваши игры в госпожу и раба прикончат тебя!
- Тогда ты сможешь купить на мое золото себе побольше нарядов, - сказал я и, увидев насупившееся лицо Виры, сразу замахал рукой. – Шучу, шучу.
Стражники пустили меня в замок без сопровождающих надсмотрщиков. Теперь я у них был почти за своего. Они тыкали в меня локтями и смеялись.
- И дочку и мачеху отчпокал? Вот молодец! А сейчас снова идешь засаживать дочке?
Я скромно и молча улыбался. Не люблю хвастаться связями с женщинами, но и отрицать правды неправильно.
В опочивальню Инеи я не стучался, просто толкнул дверь и вошел, как должен входить отец ребенка под ее сердцем. Девушка лежала спиной ко мне, на ней теперь был не прозрачный пеньюар, а простая рубаха на голое тело, что выглядело еще соблазнительнее. Внезапно Инея села и обернулась. Взгляд припухших, не верящих глаз остановился на мне. Бусинки слез блестели в полутьме.
- Ты еще не покинул барак?
- Завтра, - сказал я, шагая к ней. Она вытерла лицо, хлюпнула носом.
- Почему пришел сюда?
Я сел на мятую постель, глянул на разбитое окно. Осколки смели, но новую раму еще не поставили.
- Чтобы ответить на твои вопросы.
Она судорожно обняла руками себя за плечи.
- Я… беременна? – она спрашивала меня, потому что было больше некого.
- Ты уже знаешь, - улыбнулся я. – Спроси то, что еще волнует тебя.
Уголки ее губ опустились. Она всхлипнула.
- Ты … ты ненавидишь меня? Презираешь? – и зажмурилась как ребенок, боясь услышать ответ.
Я погладил Инею по голове и притянул к себе. Она не сопротивлялась, наоборот, прижалась щекой к моему плечу, зарылась носом в мой запах.
- Даже если бы хотел, у меня бы не вышло, - сказал я, расстегивая пуговицы на ее рубахе. Крепкие груди выпрыгнули наружу. – Ведь я бог любви, а не ненависти и презрения.
Мы поцеловались, и сразу же Инея откинулась назад, стягивая белье с бледных ног. Я завозился с завязками штанов, успел отвыкнуть от них. Инея хихикнула глядя на мою замешку. Когда же все преграды между нашими телами были преодолены, девушка обхватила горячими бедрами мою талию, и я вошел туда, где обильная смазка чуть ли не кипела от возбуждения.
Я месил девушку как молотом, тяжело дыша, иногда рыча при сильных толчках. И кончил прямо в нее, казалось, заполнив влагалище под завязку. Инея лежала распластанная и обессиленная. Несмотря на то, что она только что кончила, желания в ней не убавилось. И у меня тоже: опавший член прямо внутри нее стал расти, опухая и раздвигая упругие стенки. Я немного покачался, потом перевернул леди и стал трахать ее сзади.
- Скорее…да-а...- мычала Инея, вбиваясь лицом в подушки. – Ох…ох..
Не помню, сколько раз за ночь мы кончили, но Инея ходила утром враскорячку, а у моего жезла натерлась головка – под конец даже обильная смазка не спасала, так мы разошлись.
Она проводила меня до двери покоев. Прощальный поцелуй, последний взгляд в ее снова плачущие глаза, и я захлопнул дверь.
В моей голове всплывали грустные лица женщин, что не смогли без боли в сердце расстаться со мной. Инея, Кучика, еще сотни, еще тысячи других. Провожая меня в этот мир, Нуб сказал, что я никогда не исправлюсь. И он прав, ведь я олицетворяю мужскую плодоносящую силу. Как дикий жеребец покрывает всех кобыл на равнине, как лев живет в гареме из множества львиц, так и я не вправе выбрать одну любимую. Ибо я Господин всех женщин и люблю их всех. Таким я нужен был вымирающему городу, затерянному в песках. Таким меня родило Бытие на его призыв.
Таким меня познают как можно больше женщин этого мира. Человеческие ли особи, или орчанки, или эльфийки, или гномихи, или троллихи - неважно. Я готов благословить вас всех. Аминь.