Брэм и Тесса смотрят на меня, в ужасе раскрыв рты, когда я объясняю им, что являет собой эта книга и что она значит.
В комнате вдруг становится жарко.
– Зачем? – спрашивает Брэм. – Почему?
Эти вопросы порождены такой же паникой, которая сейчас владеет и мной самой. Но у меня уже есть на них ответы:
– Лэтам хочет, чтобы я знала: здесь я не в безопасности. И не буду в безопасности никогда. И еще он желает помучить меня до того, как убьет, чтобы таким образом придать моим костям еще больше магической силы.
Тесса резко и шумно втягивает в себя воздух.
– Лэтам – это тот преподаватель, который пропал без вести в конце прошлого семестра? С какой стати ему желать тебе смерти? И откуда он вообще знает тебя?
Я рассказываю Тессе, как Лэтам убил мою бабушку и мою мать. Я говорю и вижу, как от ее щек отливает кровь. Когда я заканчиваю свой рассказ, она вскакивает на ноги.
– Я приведу помощь.
Я жестом останавливаю ее:
– Нет. Подожди.
Она останавливается, между нами повисает молчание, и она растерянно морщит лоб:
– Мы должны сказать Норе. Уж она-то будет знать, что надо делать.
Но внутри меня что-то замирает, и у меня возникает такое чувство, будто я сейчас выдолблена изнутри, и одновременно такое, будто я сделана из камня.
– От этого не будет никакого толку. Нора не может меня защитить. Никто не может этого сделать.
У Тессы опять округляются глаза:
– Нельзя же ей не говорить. – Она бросает полный паники взгляд на Брэма, словно ища у него поддержки, но он не сводит глаз с книги.
Он кладет ладонь на мою руку:
– Хочешь, чтобы я избавился от нее?
– Да, – отвечаю я, потом качаю головой. – Нет.
Книга – это мерзость. Зло, такое гнусное, что мой разум не может его вполне осознать.
И все же.
Это единственное, что осталось у меня от моей матушки. Мне было бы невыносимо оставить ее у себя и так же невыносимо было бы отказаться от нее.
Брэм пристально вглядывается в мое лицо, затем осторожно подбирает книгу и заворачивает ее в оберточную бумагу.
– Я помещу ее в надежное место, и она будет находиться там, пока ты не решишь, что хочешь с ней сделать.
На меня накатывает облегчение, когда Брэм исчезает за дверью, унося с собой книгу. Тесса начинает ходить взад и вперед. Ее плечи ссутулены, и, ходя, она грызет ноготь большого пальца. Несколько раз она останавливается, открывает рот, затем передумывает и так ничего и не говорит.
– Да говори уже, – твердо прошу ее я.
Она поворачивается ко мне лицом:
– Что именно?
– То, что ты уже десять раз чуть было не сказала.
– Я… – Она мнется. – Я не хочу, чтобы у наших с тобой отношений было плохое начало.
Это смешно. Для меня общаться с Тессой – это все равно что перелистывать книгу и при этом понимать, что первые ее несколько глав я уже прочла. Так что речь скорее идет не о том, чтобы прочесть, а о том, чтобы вспомнить. Но страдальческое выражение, которое я вижу сейчас на ее лице, заставляет меня остановиться. Похоже, дело тут не только в книге, которую оставил для меня Лэтам.
Тесса подносит руку к своим волосам, туго накручивает на палец одну из кудряшек, дергает ее, уставясь в пространство, и морщится, словно не осознавая, что эту боль она причиняет себе сама. И тут до меня доходит, что являет собой это выражение на ее лице – она чувствует себя виноватой. Может, она знает больше, чем говорит?
Я выпрямляюсь:
– Тесса, что ты скрываешь?
Она прищуривается, лицо делается свирепым:
– Ничего я не скрываю. Я просто пытаюсь помешать тебе совершить глупость.
От того, как она смотрит на меня – так, будто я ей чужая и только что оскорбила ее, – у меня холодеет все внутри. Для нее я – никто. Девушка, с которой она познакомилась только вчера и которая уже просит ее что-то утаить. Не знаю, что хуже – с самого начала знать наверняка, что ты одинока, или же краешком глаза увидеть то, что могло бы быть. Тех, кто мог бы тебя любить, но все равно оставаться с миром один на один.
– Это не глупость, – бесцветным голосом говорю я. Она меняется в лице и садится на пол, прислонившись спиной к своему матрасу.
– Но какой вред может быть от того, что мы посоветуемся с Норой? Ничего не сказать ей о том, что произошло, – это чистой воды безрассудство. Разве ты не доверяешь ей?
– Доверяю. Но, если мы позволим ей вмешаться, сила и возможности Лэтама только возрастут.
Тесса поджимает губы:
– Саския, думаю, ты не…
– Если мы все расскажем Норе, она просто создаст еще кучу слоев защиты и запеленает меня в них, что только облегчит Лэтаму задачу, только поможет ему убить меня. – Тесса открывает рот, чтобы возразить, но я продолжаю говорить: – Он паук, я муха, а все попытки Норы помочь только соткут вокруг меня паутину, которая будет мешать мне двигаться, давая Лэтаму отличную возможность меня сожрать. Но она этого не поймет, пока не станет поздно.
Я ясно вижу, что сейчас Тесса обдумывает этот образ, пытаясь сопоставить его со всем тем, что ей известно о Норе. И с тем, что она уже знает и чего пока не знает обо мне. Похоже, она хочет мне поверить. Надо только немного ее подтолкнуть.
Я подхожу к ее кровати, опускаюсь на пол рядом и прижимаюсь к ней плечом.
– Мы с тобой были подругами, – говорю я ей. – В другой жизни.
Она смотрит на меня так, будто я заговорила с ней на иностранном языке:
– О чем ты?
Сказав ей правду, я пойду на риск и потом, быть может, стану горько об этом жалеть. Но, чтобы получить хоть какой-то шанс остановить Лэтама, мне нужны союзники. И мне кажется, что Тессе можно доверять – об этом мне говорит все то, что я о ней знаю. В моей памяти всплывают слова Эйми: «Верь своему чутью».
И я рассказываю Тессе о сломавшейся кости моей бабули, о другой моей жизни, той, которая оборвалась. О дружбе, которая могла бы быть между нею и мной.
– Вот как мне стало известно, что ты – старший ребенок в семье, – продолжаю я. – А также многое другое, чего иначе я бы не узнала.
Я ничего не могу прочесть по ее лицу, и у меня сжимается сердце. А что, если я допустила ошибку, ужасную ошибку?
– А я когда-нибудь говорила тебе, что мой отец заключен на Острове Клыков?
Ее слова настолько поражают меня, что все остальные мысли напрочь вылетают из моей головы. Может, она читает сейчас какую-то книгу и взяла это из нее?
Но никакой книги у нее нет.
Она обвивает руками колени и отрешенно глядит в пространство, словно погрузившись в мучительные воспоминания.
– Нет, – осторожно отвечаю я. – Не говорила.
Может быть, она пытается понять, насколько хорошо я ее знаю? Определить, насколько мы с ней были близки на другом моем пути? Меня охватывает тревога.
Тесса делает судорожный выдох:
– Он был азартным игроком. Карты, скачки, ставки на результаты доведываний. – Она начинает грызть ноготь своего большого пальца. – Но его запросы были куда больше, чем запас монет в его кошеле.
– Разве человека можно отправить на Остров Клыков за то, что он игрок? – удивляюсь я. Это отдаленная тюрьма, ее строго охраняют, и предназначена она для самых гнусных преступников Кастелии.
Тесса громко смеется:
– Нет. Но туда могут отправить того, кто, выпив слишком много эля, чтобы утопить в нем свое разочарование, набрасывается на свою семью и в пьяном угаре причиняет своим родным физический вред.
– О, Тесса… – Я накрываю ее ладонь своей. – Мне так жаль.
Какое-то время мы сидим молча, и в моей голове роятся вопросы, которые мне хочется ей задать. Почему она вдруг поведала мне такой личный секрет? Не пытается ли она дать мне понять, что я могу проиграть мою жизнь? Что она терпеть не может людей, которые идут против установленных правил?
– Могу ли я спросить… – начинаю я и замолкаю, не зная, как облечь мои мысли в слова таким образом, чтобы не обидеть ее. Но в конце концов оставляю попытки подобрать формулировку и просто спрашиваю: – Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас?
Ее взгляд встречается с моим:
– Потому что он ранил мою мать, и я много лет считала, что мне очень повезло, что он ее не убил. Я даже не могу себе представить, как бы мне было больно, если бы я ее потеряла. – Она переплетает свои пальцы с моими. – Я говорю тебе все это, чтобы ты знала: я на твоей стороне.
Дверь отворяется, и в комнату возвращается Брэм. Значит, выходя, он не запер замок. Магической книги, оставленной мне Лэтамом, у него больше нет. Он всматривается в мое лицо, затем его взгляд падает на мою руку, пальцы которой сплетены с пальцами Тессы. Его лицо мрачнеет, но отчего? От тревоги? От страха?
– Я позаботился об… – Он замолкает, словно не зная, как назвать эту штуку. И трет затылок. – Если тебе когда-нибудь захочется получить ее обратно, просто дай мне знать.
– Спасибо. – Его взгляд становится мягче.
– Не за что. Обращайся.
В моем сердце вспыхивает огонек. Но тут я вспоминаю, что он здесь только из чувства долга, из-за того, что у него есть обязательства перед Норой. Она попросила его вернуться в Мидвуд, чтобы сопровождать меня. Затем пригласила его на обряд моего сопряжения с магией. Но одна мысль, что мы могли бы быть вместе, вызвала у него смех. Это воспоминание больно ранит меня, ибо я понимаю, сколько я всего потеряла.
Нет, это не так. Я не теряла Брэма – мы с ним вообще никогда не были близки. Если мне удастся не обращать внимания на чувства, пришедшие из другой моей жизни, с другого пути, они в конце концов угаснут, сойдут на нет. Мне надо целиком сосредоточиться на Лэтаме, говорю я себе.
«Месть – ревнивая госпожа», – говаривала моя бабушка. Это было предостережением, призывом всегда прощать, а не мстить. Но это было до того, как Лэтам ее убил. До того, как он убил мою мать.
Теперь же я целиком отдаюсь мести – и телом, и душой. Я ее раба.
Сейчас не время для любви.
Магическая книга Лэтама меняет все.
До этого я собиралась быть осторожной, выполняя задания Наставницы Киры, намеревалась немного попридержать коней. Соблюдать тонкий баланс, продвигаясь вперед неуклонно, но все-таки не так быстро, чтобы Кире стало очевидно, что я уже обучалась гаданию на костях.
Но Лэтам пустит в ход все свои умения и таланты, а раз так, я не могу себе позволить двигаться неторопливо.
На следующем нашем учебном сеансе Наставница Кира решает использовать позвонки шакала.
– Сегодня мне хотелось бы проверить, насколько широк твой охват, твой диапазон.
– Мой охват? Мой диапазон?
Я не могу скрыть свое разочарование, и оно ясно слышится в моем тоне. На нашем прошлом учебном сеансе я смогла дотянуться до Мидвуда. Неужели она в самом деле думает, что мне нужно работать над тем, чтобы расширить мой диапазон?
– Я говорю не о расстоянии, – уточняет она, точно подслушав мои мысли. – На сей раз речь пойдет о времени. Мне бы хотелось выяснить, насколько далеко ты можешь проникнуть в прошлое и в будущее.
Меня охватывает трепетное предвкушение, но его почти тотчас сменяет панический страх. Мне присуще Ясновидение всех трех порядков, так как же я могу позволить ей протестировать мой временной диапазон и в то же время не выдать себя?
Я лихорадочно пытаюсь найти способ увильнуть от этого задания. До сих пор мне никогда не удавалось понять, какого порядка Ясновидение я использую в том гадании, которое провожу, – мне казалось, что я вижу настоящее, но на самом деле я видела прошлое или будущее. Что, если я попытаюсь увидеть то, что происходит сейчас, но вместо этого увижу, что произойдет на следующей неделе? Возможно ли это для Заклинательницы, дар которой ограничен одним лишь настоящим?
Если меня исключат, я никогда не смогу отточить свое мастерство настолько, чтобы мне удалось остановить Лэтама. Никогда не найду пропавшие кости матушки и бабули. В моих ушах оглушительно пульсирует кровь, и мне так жарко, что я повожу плечами и сбрасываю с них мой ученический плащ.
– А как далеко в прошлое и будущее обычно могут заглянуть новички? – спрашиваю я.
Наставница Кира вперяет в меня изучающий взгляд, сжав губы в тонкую линию, и у меня возникает чувство, будто она выворачивает меня наизнанку и разглядывает под лупой. Она всегда видит больше, чем мне бы хотелось.
– У всех это происходит по-разному.
– А как далеко можете заглянуть вы сами?
С моей стороны это дерзкий вопрос, и несколько мгновений мне кажется, что она откажется на него отвечать, но тут она смотрит на меня, словно оценивая, и говорит:
– На несколько часов. Самое большее на один день.
Это несколько облегчает дело, и мне можно немного успокоиться. По крайней мере, теперь у меня есть ориентир.
Наставница Кира зажигает благовоние – на сей раз это лаванда – и садится напротив.
– Мне бы хотелось, чтобы ты попыталась увидеть, что нынче вечером будет подано на ужин.
Для меня это задание невыполнимо – я, конечно, буду знать, какие поданы блюда, но не буду знать когда. Я сглатываю. Возможно, в этом-то и заключается цель задания – возможно, Кира подозревает меня и нарочно придумала задачу, чтобы заставить меня продемонстрировать мои истинные возможности.
– Тебе холодно? – спрашивает она, по-птичьи склонив голову набок.
Я в недоумении смотрю на нее, пока до меня не доходит, что я невольно положила ладонь на верхнюю часть другой моей руки. Накрыла метку мастерства, спрятанную под моим рукавом. Это замысловатый плетеный узор, имеющий три угла. По одному на Ясновидение каждого из трех порядков.
К моим щекам приливает горячая кровь.
– Да, немного, – говорю я, вновь натянув плащ на плечи и радуясь тому, что между Наставницей Кирой и меткой под моим рукавом появился еще один защитный слой.
– Как будешь готова, можешь начинать, – говорит она.
Я делаю глубокий вдох и кладу ладони на кости. Комната немного качается, и я зажмуриваю глаза. Знакомое тянущее ощущение внизу живота кажется мне сейчас чем-то вроде моего старого доброго друга. Я сосредоточиваю внимание на трапезной, и передо мной встает видение. Прислужники разносят большие блюда с тефтелями в густом соусе из сливок, а также с вареной картошкой и овощами, жаренными на гриле. На столах через равные промежутки расставлены вазочки с засахаренными ягодами и графины, полные сидра. Я оглядываюсь в поисках какого-нибудь указания на число, день недели или время, но не нахожу ничего, что говорило бы о том, другом или третьем.
Я едва не выхожу из видения, чтобы сказать Наставнице Кире, что так и не смогла ничего увидеть – это куда безопаснее, чем описать ей эту трапезу и обнаружить, что я заглянула слишком далеко вперед или назад. Но, возможно, есть и другой путь, возможно, если я еще больше сосредоточусь, то все-таки смогу выяснить, о каком дне идет речь. Я вспоминаю, как Нора водила меня по замку наутро после моего приезда, и думаю об огромной кухне, прилегающей к трапезной.
Центр моего внимания смещается, и я вижу перед собой кухню замка, в которой царит полный беспорядок. По обе стороны длинного деревянного стола стоят помощники повара, шинкуя зелень и нарезая овощи. Маленькая, кругленькая женщина – судя по тому, как все вокруг ускоряют работу, когда она смотрит в их сторону, и есть главная повариха – громко выкрикивает приказы. Внутри громадного очага в дальней стене видны три гигантских котла, в которых кипит ароматное рыбное рагу. На другом столе остывают караваи ржаного хлеба – их тут несколько десятков.
Мое горло сжимает страх. Это совершенно иная трапеза. Почему-то, переключившись на кухню, я перенеслась в другое время, либо вперед, либо назад. Видение тускнеет, разбивается на куски, начинает вращаться. У меня сейчас такое чувство, будто я качусь по крутому склону холма и ничего не могу с этим поделать. Я вспоминаю, чему меня учила моя мать. Как она говорила, чтобы я концентрировала все свое внимание на чем-то одном – на одном человеке, на одном моменте времени. Но я понятия не имею, какой передо мной момент, не представляю, откуда плясать. Возможно, я вижу то, что происходило несколько лет назад или будет происходить несколько лет спустя.
И я делаю то единственное, что могу придумать, – сосредоточиваюсь на главной поварихе. На ее грузном теле, на серых глазах, на морщинистых щеках. Видение снова становится четким, но теперь кухня чиста и пуста. Главная повариха стоит, подбоченившись, и обводит помещение взглядом с видом королевы, оглядывающей свои владения. Я следую за ней в комнату, смежную с кухней. Теперь она стоит возле небольшого письменного стола, тихо постукивая пальцами по деревянной столешнице.
Ничего у меня не вышло. Раз главная повариха ничем не занята и кругом не кипит работа, стало быть, я, скорее всего, перенеслась в такое время, когда до трапезы далеко, будь то завтрак, обед или ужин.
Что же мне сказать Наставнице Кире?
Повариха садится за стол, и мне хочется сесть рядом с ней. Опуститься на мягкий стул и закрыть лицо руками. Она выдвигает ящик и достает из него стопку бумаг. Сверху лежит листок, на котором аккуратным почерком записан перечень необходимых продуктов: укроп, мука, ягоды можжевельника… Она быстро просматривает этот список и кладет его в низ стопки. Под ним оказывается неровно начерченная таблица – колонки и ряды квадратов, в каждом из которых старательно записано меню. У меня перехватывает дыхание. Это календарь. Повариха ведет пальцем сверху вниз, и я лихорадочно ищу глазами что-нибудь такое, что было бы мне знакомо. И наконец ближе к низу страницы вижу меню трапезы, которое узнаю: копченая семга, овощи в сливочном масле, хлеб, запеченный с сыром. Я смотрю на соседний квадрат и запоминаю все, что записано в нем, после чего заставляю себя выйти из видения.
Когда я открываю глаза, Наставница Кира глядит на меня, подперев подбородок рукой. Она поднимает брови.
– Итак?
– Пирог с мясом, – говорю я.
– И это все?
У меня учащается пульс. Я качаю головой:
– Больше я ничего не смогла увидеть.
Она пристально смотрит на меня с непроницаемым лицом. А что, если я ошиблась? Ведь главная повариха наверняка часто повторяет меню. Может быть, мне следовало заявить, что я не смогла дотянуться до вечера? Но тут губы Наставницы Киры трогает чуть заметная усталая улыбка.
– Хорошая работа, Саския. Ты не увидела яблоки, приготовленные с корицей и мускатным орехом, но я весьма впечатлена тем, что тебе удалось дотянуться до первой половины ужина. Ты делаешь большие успехи.
Меня охватывают радость и уверенность, что все будет хорошо.
Я доберусь до тебя, Лэтам. И тебе меня не остановить.