Похитители грёз

Глава 41

Ронан очнулся в кресле кинотеатра. Конечно, это был не совсем кинотеатр, а домашний подвальный кинотеатр в большом, зыбком пригородном особняке. При свете дня он увидел, что все было устроено как надо. Настоящие киношные кресла, машина для попкорна, потолочный проектор, полки, полные дисков с боевиками и порно с незатейливыми названиями. Он смутно вспоминал, менее остро, чем сон, как смотрел бесконечное видео про гонки, проходящие на улицах Саудовской Аравии, на большом опускающемся экране прошлой ночью. Что он делал? Он понятия не имел, что делал. Он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме сотни белых Митсубиши в поле.

— Тебя не вырвало, — заметил Кавински со своего насеста через два кресла. Он держал в руке сотовый Ронана. — Большинство людей после такого количества возлияний рвёт.

Ронан не сказал правды, что было связанно с тем, что он знал, как это, напиваться до бесчувствия. Он вообще ничего не сказал. Он просто уставился на Кавински, делая в уме подсчеты: сотня белых Митсубиши, два десятка поддельных удостоверений личности, пять кожаных браслетов. Их двое.

— Скажи чего-нибудь, Человек Дождя, — обратился Кавински.

— Остальные здесь?

Кавински пожал плечами.

— Черт их знает.

— Твой отец такой же?

— ТВОЙ отец такой же?

Ронан поднялся. Кавински наблюдал за ним, как он испытывал три хлипкие белые двери, пока не нашел ванную. Он захлопнул за собой дверь, пописал, плеснул себе в лицо водой и уставился на себя.

Сотня Митсубиши. По другую сторону двери раздался голос Кавински:

— Чувак, я начинаю скучать. Хочешь дорожку?

Ронан не ответил. Он вытер трясущиеся руки, заставил себя собраться и вышел. Он сел у стены и наблюдал за Кавински, который делал дорожку на машине для попкорна. Вновь мотнул головой, когда Кавински приподнял бровь, предлагая.

— Ты всегда такой разговорчивый, когда выпьешь? — поинтересовался Кавински.

— Что ты делаешь с моим телефоном?

— Звоню твоей маме.

— Еще одно слово про мою мать, — просто сказал Ронан, — и я разобью тебе рожу. Как ты это делаешь?

Он ожидал, что Кавински отпустит еще одну скабрезную шуточку про его мать, но вместо этого, тот только сосредоточил взгляд на Ронане, свои прококаиненные огромные зрачки.

— Такой ожесточенный. Прямо парнишка с плаката о посттравматическом стрессе. Тебе известно, как я это делаю, — ответил Кавински. — Я видел, как ты это делал.

Сердце Ронана судорожно дернулось. Казалось, невозможно привыкнуть к этому секрету, будучи на противоположной стороне.

— Что ты несешь?

Кавински вскочил на ноги.

— Твоя «попытка самоубийства», чувак. Я видел, как это произошло. Ворота выходят прямо на окна Проко. Я видел, как ты проснулся, и появилась кровь. Я знал, что ты такое.

Это было месяцы, месяцы и месяцы тому назад. До начала уличных гонок. Все время. Кавински знал все это время.

— Ни черта ты не знаешь обо мне, — сказал Ронан.

Кавински подпрыгнул и встал на одно из кресел. Мебель качнулась под ним, тихо пропев — скрипнув популярной попсой двухгодичной давности — и Ронан осознал, что это, должно быть, тоже сон.

— Да ладно, чувак.

— Расскажи, как ты это сделал, — потребовал Ронан. — Я имею в виду не только сны. Машины. Удостоверения личности. И… — Он поднял запястья, указывающие на браслеты. Список можно было продолжать бесконечно. Фейерверки. Наркотики.

— Ты должен пойти за тем, что хочешь, — сказал Кавински. — Ты должен знать, чего хочешь.

Ронан ничего на это не сказал. Невозможные условия для него. Ему бы и самому хотелось знать, чего он хочет.

Кавински расплылся в широкой улыбке.

— Я тебя научу.