Пожиратель мух

Глава 5

Виктор втянул в себя свежий ночной воздух с легким привкусом дыма, и зашелся в кашле. Из глаз брызнули слезы – легкие взорвались болью. Наверное, нечто похожее испытывает младенец, делая первый вдох. Продолжая кашлять, Виктор встал на четвереньки и сплюнул густую мокроту. На какой-то миг показалось, что вместе с нею он выкашляет и легкие. Выкашляет к чертям собачьим два съежившихся обугленных кусочка собственной плоти.

Из подвала донесся резкий хлопок и звон стекла. От неожиданности Виктор вздрогнул, и тут же зашелся в новом приступе кашля.

«Банки! – подумал он, пытаясь удержать легкие на месте, отведенном им природой. – Банки взрываются. Успокойся, дружище, это всего лишь Колины припасы, мать их».

Тут же в голову пришла мысль, что один черт – эти банки с огурцами, помидорами, кабачками и прочими дарами природы, заботливо закатанные где-нибудь месяц назад, Коле уже не понадобятся. Никогда. Интересно, о чем думала его жена, стерилизуя эти банки и запихивая в них листья хрена? Уж всяко не о том, что они будут салютовать мертвому хозяину дома. Почетный овощной караул, дающий прощальный залп. Виктор мрачно усмехнулся. А ведь банки могли дать салют и в честь него. Если уж совсем честно – он был на волосок от этого. На волосок от не слишком приятной смерти и клоунского салюта.

Он тяжело сел на землю. Кашель, наконец, прошел. В груди и горле все еще саднило, но по сравнению с тем, что пришлось испытать, это был пустяк. Больше беспокоила боль в обожженных руках. Похоже, им здорово досталось, когда он пытался протаранить дверь. Виктор вспомнил, как он бросался на полыхающую дверь с тачкой наперевес, и его передернуло. Господи, не дай еще раз такое пережить! В конце концов, он психолог, а не пожарный, чтобы вытворять такие трюки. Психолог… Виктор подумал, что после всего того, что он проделал в этом подвале, ему самому не помешало бы обратиться к специалисту. Он, законопослушный гражданин, образованный, можно сказать – интеллигентный, не далее как час назад копался в карманах полуразложившегося мертвеца.

Вот бы рассказать такое на приеме у какого-нибудь аналитика. «И что вы при этом чувствовали? – Ничего, кроме желания найти в карманах что-нибудь полезное и ценное. Например, китайскую зажигалку. Ну, еще, может, меня немного тошнило. А потом я поджег чужой дом».

Виктор хохотнул и сам удивился своему смеху. Неужели это могло его развеселить?

– Нет, – пробормотал он, – так дело не пойдет. Хватит копаться в себе, иначе действительно свихнешься. Что сделано – то сделано. Плюнь и забудь хотя бы на время. Сейчас у тебя есть куча других дел.

Он вздохнул и заставил себя поднялся. Голова немного закружилась.

– Я везучий сукин сын, – сказал Виктор в темноту. – Обделаться можно от такой везучести.

В подвале громыхнуло еще несколько овощных салютов. Из вентиляционного окошка приветливо махнула ярко-оранжевая рука огня. Виктор понял, что еще немного – и пламя доберется до первого этажа. Нужно было поторапливаться, чтобы встретить парня, который засунул его в подвал, во всеоружии, если тому вдруг вздумается поглазеть на пожар.

Виктор огляделся, чтобы соориентироваться. Он стоял на заднем дворе дома. Справа был металлический забор, слева – сарай, в котором Коля хранил снегокат и двигатели моторных лодок. Дальше, за сараем – дорога, ведущая к жилым корпусам базы. Ничего этого видеть Виктор не мог, слишком было темно, но он приезжал сюда не первый раз и достаточно хорошо помнил план базы, чтобы сообразить, где искать машину. Там был мощный фонарь маг-лайт, там была аптечка и запасная одежда, но самое главное – там был телефон.

К счастью, «девятка» оказалась на месте. Даже дверцы распахнуты настежь. Незнакомца, видимо, не интересовали автомобили. Или он решил, что постоит и так – хозяин упакован надежно.

Вокруг было тихо и темно, только из подвала дома слышался приглушенный треск, но огня с этой стороны еще не было видно. Скоро языки пламени пробьются наружу, и тогда теперешний сторож, или кто он там на самом деле, увидит, что горит его дом. Но пока время есть.

Виктор нырнул в машину и осторожно прикрыл двери. Снаружи его будет непросто заметить, если не подойти вплотную к «девятке». Правда, и он сам не видел ничего дальше нескольких шагов. Что ж, подумал Виктор, шансы почти равны, все по-честному.

Первым делом он отыскал телефон. Тот лежал под пассажирским сиденьем. Как он туда попал, Виктор не знал, но не стал забивать себе этим голову. Лежит и лежит, и слава богу. Виктор обожженными пальцами схватил прослуживший верой и правдой шесть лет Nokia в видавшем виды титановом корпусе, и зашипел от боли. Все равно, что схватить горячую картофелину. Несколько секунд он потратил на то, чтобы нажать распухшими как сосиски пальцами на боковые клавиши, выдвигающие корпус телефона из титановых доспехов. Наконец, у него это получилось. Щурясь в темноте и матеря вполголоса финских дизайнеров, не догадавшихся сделать нормальную подсветку клавиатуры, он отыскал кнопку вызова и нажал на нее. Первым в списке стоял номер Сергея.

Сети не было. Это Виктор понял только после того, как попытался дозвониться еще по нескольким номерам, но в ответ услышал лишь тишину.

Несколько минут он просидел, обдумывая дальнейшие действия. Звонить бесполезно. Если даже он побегает по территории базы и найдет-таки сеть, не факт, что у ребят телефоны возьмут.

Ехать в деревню? Полчаса туда, полчаса обратно, если гнать как следует… Если повезет, и он не увязнет где-нибудь. Если не пробьет колесо. Если не встретит на дороге этого психа. Если, если, если… Слишком их много. Что за это время может случиться с Андреем и Катей? Да все, что угодно. Виктор вдруг понял, как сложно принимать решения, зная, что от них, возможно, зависит жизнь человека. Вот уж точно – семь раз отмерь, один отрежь. Было бы только время отмерить эти чертовы семь раз.

Нет, все это никуда не годится. Нужно попытаться отыскать ребят самому. Если не выйдет – тогда да, тогда брать ноги в руки и ехать в деревню. Там поднимать Серегу и на его «Ниве» дуть до ближайшего пункта, где есть телефон. Но сначала надо осмотреть базу.

В доме что-то затрещало, грохнуло, и окна первого этажа осветились призрачным красноватым цветом. В комнате прогорело и обвалилось перекрытие. С минуты на минуту комната займется, полопаются стекла, и пожар будет виден за многие километры. И тогда обязательно пожалует хозяин. Вряд ли он обрадуется увиденному. Скорее всего, сразу сообразит, кто все это устроил. Надо быть полным идиотом, чтобы не сообразить. Вопрос в другом – что он предпримет, когда поймет, что к чему? Как станет действовать? Попытается отыскать беглеца-пироманьяка? Как-никак, а он, Виктор, свидетель. Он видел труп в подвале, видел, как этот псих напал на Андрея, разглядел, пусть и не очень хорошо, лицо незнакомца. Если у этого парня есть хоть чуть-чуть мозгов, он попытается добраться до Виктора раньше, чем тот доберется до милиции.

Мысль показалась не очень веселой. Виктор прекрасно помнил, как этот псих схватил Андрея, весившего девяносто с копейками килограммов, и поднял, будто тот был не тяжелее пластмассовго пупса. Ага. И при этом ухитрился отправить в глубокий нокаут самого Виктора. С таким парнем встречаться лишний раз на узкой дорожке не хотелось. Если бы не Андрей с Катей, Виктор не стал бы строить из себя героя-одиночку. Прыгнул бы в машину и гнал до самого города без передышки. А там еще подумал бы десять раз, обращаться в милицию, или постараться забыть всю эту историю, как дурной сон.

Но все было так, как есть. Машина брошена, Андрея с Катей поблизости нет, и последнее, что он помнит – болтающийся в руках незнакомца, как тряпичная кукла, друг. А значит…

– Да, дружба хуже работы, – сказал Виктор вслух. – На работу хоть иногда можно наплевать.

Надо было идти. Туда, в промозглую сырую темноту, где, вполне возможно, затаился псих, обладающий чудовищной силой. Здоровый, как черт, отморозок, уже убивший как минимум одного человека. Почувствовавший вкус крови придурок в сером дождевике.

Виктор подумал, что в каком-нибудь триллере главный герой уже давно сделал бы зверское лицо и вприпрыжку бросился на поиски злодея. В кино герои никогда не испытывают страха. Он никогда не копошится прохладной скользкой дрянью в их кишках. Бравые парни отпускают пару шуток, обещают красотке скоро вернуться и выходят в темноту, насвистывая рок-н-ролл. В жизни такому героизму места нет. В реальной жизни не будет следующего дубля, если недостаточно ловко увернешься от бутафорского топора или ножа с уплывающим в рукоятку лезвием. И поэтому в реальной жизни ты сидишь, сжимая в кулаки обожженные ладони, чтобы острая боль заставила тебя выйти из оцепенения, а не насвистываешь рок-н-ролл.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Виктор, кое-как забинтовав руки, собрался с духом и вышел из машины. К тому времени окна дома светились так, что можно было подумать, кто-то там включил иллюминацию на полную катушку. Изо всех щелей валил едкий дым, напоминая о минутах, проведенных в горящем подвале.

Фонарь отыскался сразу. Он лежал в багажнике рядом с сумкой Андрея. Хороший увесистый маг-лайт, дающий достаточно света, чтобы ослепить любого психа метров с десяти. Но Виктор больше рассчитывал не на мощную лампу, а на тяжелую длинную рукоять фонаря, которой можно проломить голову и бегемоту. С маг-лайтом он почувствовал себя увереннее. Хотя предпочел бы найти в багажнике АК-47, выплевывающий со скоростью сто выстрелов в минуту свинцовые пилюли калибром 7,62 миллиметра. Вот это было бы самое то.

Прежде, чем идти к жилым корпусам, Виктор еще раз проверил телефон. Связи по-прежнему не было. Он сунул бесполезную пока трубку в карман, включил фонарь и направился к коттеджам.

Отойдя от машины на несколько шагов, Виктор остановился. Луч фонаря выхватил на земле какой-то предмет. Бейсболка Андрея. Виктор поднял кепку, и мрачное предчувствие шевельнулось внутри скользкой жабой. С бейсболкой Андрей не расставался ни на минуту, как сам Виктор с телефоном. Должна была найтись очень веская причина, чтобы он оставил кепку валяться в грязи. Что-нибудь вроде ядерной войны или нападения инопланетян.

Виктор повертел в руках кепку и с ужасом заметил, что она оставляет следы на белых бинтах. Грязно-розовые пятна. Не нужно было быть специалистом-почвоведом, чтобы понять – бинты окрашиваются в розовый цвет не из-за особенностей местного грунта. То, что Виктор сначала принял за грязь на бейсболке, на самом деле было грязью, смешанной с кровью. Дождь, конечно, как следует прополоскал ее, но полностью избавить ткань от вцепившихся в волокна эритроцитов, лейкоцитов и всяких там красных кровяных телец, не смог. И теперь они, совсем недавно деловито транспортировавшие к клеткам живого существа по имени Андрей кислород и питательные вещества, высадились розовым десантом на бинтах.

«Только не паникуй, – сказал себе Виктор, пытаясь унять нервную дрожь. – Он мог просто содрать кожу на голове. У него могла быть разбита бровь… Да с чего ты вообще взял, что это кровь Андрея. Что если он все-таки намылил шею этому психу? Разнес ему башку и дело с концом. А бейсболку не стал надевать потому что она была в крови. Логично? Логично».

Но тут же внутренний голос, так любящий задавать ненужные вопросы, вкрадчиво спросил: «Но тогда скажи-ка, умник, куда же они с Катей отправились после этого? Бросили машину и решили прогуляться пешком по колено в дерьме? Ты и правда так думаешь? А самое главное – кто засунул тебя в подвал? Тоже они? Чтобы ты не простудился, пока они будут совершать моцион? Может, хватит прятать голову в песок? Почему бы не посмотреть на ситуацию, сняв идиотские розовые очки?»

– Черт, да заткнись ты! – Виктор топнул ногой, как капризный ребенок.

Сто тысяч вопросов и ни одного ответа. Даже намека на ответ. Он может так стоять до скончания века, ломая голову над тем, что случилось с друзьями. Но все логические построения будут снова и снова рассыпаться, как карточные домики, потому что случившееся с ними никакой логике как раз и не поддается. Вернее, формальной логике. Аристотель, сидя на золотистом песочке на берегу Эгейского моря, формулировал законы логики для нормальных людей. И нормальные люди за долгие века привыкли к тому, что мысли и поступки отлично вписываются в прокрустово ложе этих законов. Но стоит послушать шизофреника, и ты понимаешь, что существует иная логика. Логика, лежащая в какой-то перпендикулярной плоскости. Недоступная обычному человеку. Но, тем не менее, она существует и подчиняется своим законам. А что самое смешное – тот, кто мыслит в такой системе координат, чувствует себя весьма неплохо.

Виктор догадывался, что именно с таким парнем они и столкнулись. Понять его, постичь логику поступков невозможно. Для того, чтобы это сделать, нужно самому сойти с ума. Но свихнуться по заказу нельзя. Ты нормален или сходишь с ума вовсе не потому, что хочешь этого. Свобода воли, если она и существует, не распространяется на этот случай. Остается лишь надеяться, что в какой-то момент звезды встанут в нужное положение, и ты случайно, шаря в непроглядной темноте, схватишь этого парня за шкирку. Пока же этого не произошло, делай то, что подсказывает тебе твоя логика. Как настоящий мастер дзен, который никогда ничего не добивается, а просто ведет себя правильно, и в результате получает то, что хотел.

«Да, – подумал Виктор. – Как настоящий дзен-хренов-буддист. Аминь».

Он сунул окровавленную бейсболку в карман куртки и зашагал вперед. Страха заметно поубавилось. Сейчас он почти хотел, чтобы этот псих возник из темноты в своем гребаном дождевике. Просто задать ему парочку вопросов насчет андрюхиной бейсболки… Если невозможно догадаться, что у придурка на уме, нужно просто спрашивать об этом. Это, конечно, не совсем дзен, но тоже помогает. Иногда.

Почти потерявшая от боли сознание Вика почувствовала, что ее мучитель остановился. Она восприняла этот факт со смешанным чувством страха и облегчения. Остановка могла означать только одно – они оказались на месте. И теперь должно произойти то, ради чего он ее сюда приволок. Но с другой стороны, когда незнакомец не двигался, она могла принять положение, при котором волосам не приходилось выдерживать весь ее вес. От них и так осталось не больше половины.

Ее роскошные медно-золотистые волосы. Господи, как она за ними ухаживала! Все эти шампуни, кондиционеры, бальзамы, специальные маски, массажные щетки, народные средства для придания блеска и мягкости, для укрепления луковиц и предупреждения, упаси боже, перхоти. Сколько сил, сколько времени… Никому не дозволялось прикасаться к ним, хотя многим хотелось дотронуться до их блестящего шелка, провести по нему ладонью, почувствовать его тяжесть и мягкость. А теперь? Грязная брезентовая рукавица выдирает их из кожи целыми пучками, пачкает, рвет… Да лучше бы он ее изнасиловал, чем так обращался с волосами! С единственным, что было в ней по-настоящему прекрасным, с единственным, что делало ее так непохожей на всех остальных. И вот этому пришел конец.

Вика поймала себя на том, что всерьез думает о возможности восстановления поврежденных волос с помощью какого-нибудь чудодейственного шампуня. Здесь, в ночном лесу, избитая, истерзанная, в лапах какого-то маньяка, находясь на волосок от смерти, она думает не о том, как спасти жизнь, а о волосах!

«Ну какая же я все-таки дура!» – в сотый раз за этот невообразимо долгий вечер подумала она. Но сейчас в этой мысли не было отчаяния. Только горечь. Она уже почти смирилась со своей участью. Ужас притупился, его заглушили боль и усталость, которой были налиты все мышцы. Если бы только не ее несчастные волосы… Если бы не они, Вика просто закрыла бы глаза и махнула на все рукой. Она и так слишком долго боролась. Долго и безрезультатно. Перегоревшая лампочка – вот на что она была сейчас похожа. Скачок напряжения – и тонкая нить накаливания порвана в клочья. Внутри, казалось, все умерло, и только мысль о волосах, навсегда испорченных, изгаженных, пока еще заставляла Вику чувствовать себя живой.

Она сидела, опираясь руками о землю, так, чтобы сберечь хотя бы остатки волос, и с тупым равнодушием ждала, что будет дальше.

Незнакомец шумно принюхивался. Она не могла видеть его лица, но хорошо слышала, как он втягивает в себя воздух, будто хищник, учуявший добычу. Неосознанно она тоже принюхалась, но ничего, кроме вони, исходившей от незнакомца, не уловила. Пах он влажной сырой землей и листьями. Гнилыми листьями.

– Д-дым, – проговорил маньяк. – Ты чувствуешь д-дым? Я ч-чувствую.

Вика не поняла, к кому он обращается. Вроде бы кроме нее здесь никого не было, но в то же время не верилось, что маньяк, не сказавший ей за весь вечер ни слова, вдруг ни с того ни с сего решил пообщаться. На всякий случай она промолчала. И в следующую секунду убедилась, что поступила правильно.

– К-как ты можешь не в-видеть? Ты говорила мне, ч-что в-видишь все! – незнакомец сделал паузу, будто прислушивался к ответу несуществующего собеседника, а потом взревел так, что Вика аж подпрыгнула, оставив в руке маньяка еще один клок волос. – Это м-муха! М-муха вырвалась! М-муха!

И тут же снова что-то забормотал, быстро и, как показалось Вике, немного испуганно. Эти нотки страха, промелькнувшие в голосе маньяка, странным образом придали ей сил. Выходит, он тоже чего-то опасается. Он не бездушная машина, лишенная эмоций. А значит, значит… Можно попытаться еще раз уговорить пощадить ее. Призрачная, беспочвенная надежда. Но она заставила Вику воспрянуть духом. Нужно только правильно выбрать время. Не ошибиться, как она ошибалась всю дорогу.

Маньяк все бормотал. Теперь он явно был раздражен. Что-то пошло не так, как он хотел. Во всяком случае, Вике казалось именно так, несмотря на то, что она не могла разобрать ни слова, будто незнакомец разговаривал с собой по-китайски, но интонации были достаточно красноречивы.

– Я н-найду его! – хрипло крикнул он. – Н-найду!

Вике показалось, что она услышала легкий шелест, словно ветерок пробежал по верхушкам деревьев. И запах сырой земли резко усилился.

– Н-найду, н-найду, н-найду, – незнакомец бубнил, не трогаясь с места, и его рука, сжимавшая Викины волосы, дергалась в такт словам, заставляя девушку тихонько вскрикивать. – Х-хитрая м-м-му-ха.

Он сделал несколько быстрых шагов, не обращая внимания на пронзительный вопль Вики, остановился, словно в раздумье, а потом решительно повернулся и зашагал в другую сторону.

Он не шел, он почти бежал. Как ни пыталась Вика быстрее перебирать руками и ногами, волос на голове оставалось все меньше. Боль была невыносимая. Женщина даже не могла кричать, она лишь хрипела, хватая широко открытым ртом воздух, чувствуя, что глаза вот-вот вылезут из орбит, а кожа черепа не выдержит и порвется, как ветхая бумага, оставив в руке маньяка скальп с жидкими остатками волос.

Но теперь незнакомцу тоже было неудобно волочить добычу. Рука в брезентовой рукавице то и дело соскальзывала с поредевших засалившихся волос, и он, наконец, отпустил их, схватив девушку за воротник куртки. Вика мысленно возблагодарила бога, но в следующую секунду ужас, задавленный болью, почувствовал свободу и захлестнул ее с головой. Незнакомец шел, как человек, цель которого совсем близка. Предчувствие скорой развязки наполнило душу девушки отчаянием.

Скоро лес закончился. Вика поняла, что они двигаются по болоту – она теперь не волочилась по земле, а скользила по жидкой грязи, почти плыла. Под сапогами незнакомца громко хлюпало. Пару раз Вика чуть ли не с головой ушла под ледяную торфянистую воду. Незнакомец не обратил на это никакого внимания. Ему было все равно, захлебнется его жертва, или нет. Что-то гнало его вперед.

На смену болоту снова пришел лес. Маньяк прибавил шагу. Время от времени он начинал принюхиваться, и каждый раз с все возрастающей злобой повторял:

– Г-г-горит, г-горит! Х-хитрая м-м-муха.

Вике показалось, что она тоже чувствует запах дыма, но не была в этом уверена. Вонь сырой земли и листьев заглушала все остальные запахи.

«Когда же это все закончится? Когда и чем?» – отрешенно подумала она, будто смотрела не слишком интересный фильм, и в этом фильме маньяк-убийца невыносимо долго тащил женщину куда-то через ночной лес. Женщина даже не пыталась сопротивляться, что делало сцену совсем уж занудной.

Но в следующую секунду она снова была самой собой. Той самой женщиной в разорванной грязной куртке с перепачканным лицом. Ее израненное о корни и камни тело будто пропустили через мясорубку. Одежда промокла насквозь и холод, казалось, добирался до самого сердца, в котором не осталось ни надежды, ни желания бороться. Там был только страх. Парализующий волю, лишающий сил страх.

– Где же ты, Сереженька? – всхлипнула Вика.

И зачем только она устроила этот скандал, господи, зачем? Кто тянул ее за язык? Не психани она, сейчас сидела бы в теплом доме перед телевизором. Они сидели бы в теплом доме. И отмечали бы его день рождения. Она была бы в безопасности. И ее волосы остались бы такими же замечательными… Ну, с чего она так завелась? С чего? Ведь все могло бы быть иначе.

Неужели теперь уже никогда не будет по-другому? Недолгий остаток жизни она проведет в холодном темном осеннем лесу. Последним человеком, которого она увидит перед тем, как умрет, будет ее убийца. Ее даже не похоронят по-человечески! Кто сможет отыскать тело в этой глуши? Кто вообще будет его искать?

Но ведь этого не может быть! Такое случается только с дурехами из сюжета ТСБ или какого-нибудь «Совершенно секретно». С ней подобного произойти не может, не может! Так внезапно и так жестоко… Так страшно! Нет, нет, нет! Ведь у нее впереди была целая жизнь. Слишком много дел. Важных дел. Она не родила ребенка, не вырастила его, не дождалась внуков… Почему же все так случилось? Господи, как же могло все вот так резко и бесповоротно оборваться? Чем она это заслужила?

Вика снова заплакала. Тихо, почти беззвучно. Слезы просто лились из глаз, с тоской глядящих на черный купол крон над головой, и стекали по бледным испачканным болотной жижей, размазавшейся косметикой и кровью щекам. Если бы кто-нибудь из знакомых увидел ее сейчас, он сказал бы, что она постарела лет на двадцать. И что ее великолепные волосы, которые когда-то вспыхивали ярким золотистым огнем на солнце, стали абсолютно седыми. Человек в дождевике волок через лес старуху, в которой не было почти ничего общего с привлекательной тридцатипятилетней женщиной, приехавшей несколько часов назад в деревню Пески, чтобы отметить день рождения своего мужа.

Катю вывел из оцепенения запах гари. Поначалу она не обращала на него никакого внимания. Впавший в прострацию мозг вообще отказывался что-либо воспринимать. Она не чувствовала ни холода, ни ноющей боли в растянутой лодыжке, ни того, что прямо в поясницу ей упирается острый сучок, ни даже страха. Она просто сидела, обхватив руками колени, и смотрела в темноту перед собой, не думая ни о чем. Все мысли, ощущения, эмоции, желания остались где-то в прошлой жизни. В той жизни, где нет места людоедам, пожирающих живьем чужих мужей.

Сколько она просидела так, Катя не знала. Да это было и неважно, потому что в ее новой жизни такая категория, как время, перестала существовать. В ней не осталось вообще ничего, кроме эхом звучащего в ушах истошного визга Андрея. Все остальное было надежно укрыто тьмой.

Но постепенно крошечный червячок беспокойства закопошился в уснувших извилинах и заставил первую, вялую спросонья, мыслишку пробежаться по гулким закоулкам мозга. Что-то было не так. В эту новую жизнь, состоящую лишь из тьмы и кошмарного эха, вползало что-то новое, чужое. Нечто такое, чему не место здесь. Вслед за мыслью пришла тревога. Неясная, смутная, она все же заставила Катю поднять голову и рассеянно оглядеться.

Сначала она даже не поняла, где находится. Вокруг было темно, где-то рядом раздавалось монотонное «кап-кап-кап», над головой тихо шелестело. Холод пробирал до костей. И еще было сыро, очень сыро. Катю начала бить дрожь. И эта защитная реакция очнувшегося от спячки организма, окончательно вернула возможность соображать.

Она в лесу. Она сбежала сюда от человека, который у нее на глазах зубами оторвал кусок мяса от Андрея. Она в смертельной опасности. Скорее всего, этот человек ее ищет. И сидеть здесь, изображая статую – верная гибель. Рано или поздно он попросту наткнется на нее, и тогда… Тогда ее постигнет участь Андрея, упокой, господи, его душу.

Кряхтя, как столетняя старуха, Катя схватилась за ствол дерева и попыталась подняться. Затекшие мышцы протестующие заныли, но она все же заставила себя встать. Несколько минут стояла, прислонившись к дереву, ожидая, когда восстановится кровообращение в ногах. Запах гари усилился. Что-то определенно горело. И, судя по всему, не так уж далеко. Сначала она со страхом подумала, что это лесной пожар, но затем отбросила эту мысль. Несколько дней шли дожди, и лес был пропитан водой, как губка. Тогда что же может гореть?

Ответ пришел сам собой. Горит что-то на базе отдыха. Возможно, помойка. А может быть, и какой-нибудь дом. Ей показалось, что она даже видит отблески огня между деревьев, но скорее всего, это был обман зрения. Витя много раз повторял, что человек очень часто видит не то, что есть на самом деле, а то, что хочет видеть. А уж он-то знал в таких штучках толк.

Катя осторожно согнула в колене одну ногу, потом другую. Мышцы были по-прежнему налиты свинцом но, по крайней мере, слушались. Уже что-то. Она решила, что скоро сможет идти, не рискуя растянуться из-за того, что ноги поведут себя неподобающим образом. Чтобы быстрее прийти в норму, принялась осторожно массировать икры, как учили когда-то в спортивной школе. Помогло, тупая ноющая боль начала потихоньку уходить.

Как ни странно, того животного ужаса, который загнал ее в лес, она больше не испытывала. Страх, конечно, никуда не делся. Но это был тот страх, который помогает бороться, придает силы и усиливает жажду жизни. Голова была абсолютно ясной, адреналин заставлял кровь бежать быстрее по жилам, все чувства обострились. Даже неприятное ощущение внизу живота, которое обычно сопровождало ее все дни месячных, куда-то ушло.

Об Андрее она тоже почти не вспоминала. Нет, он был хорошим человеком и мужем. Добрый, заботливый, более или менее обеспеченный. Он был тем нулем, который может сделать единицу десяткой. Само собой, она не собиралась прожить с ним всю жизнь. Ей нужен был человек, который поддержал бы ее на старте, помог (или хотя бы не мешал) сделать первые несколько шагов к жизненному успеху. И Андрей прекрасно справлялся. Не пытался превратить ее в домработницу, не ревновал к работе, не устраивал сцен из-за ее многочисленных командировок и поздних совещаний. Наоборот, поддерживал, верил в нее, что придавало сил, помогал советом, а иногда и делом. У него были полезные связи, был опыт, которым он охотно делился. Словом, идеальный вариант. Но ни о какой любви с ее стороны и говорить не стоило. Благодарность, уважение, тонкий расчет – да, но не любовь, слава богу. Любовь была той роскошью, которую она себе пока позволить не могла.

И сейчас, вспоминая Андрея, она, конечно же, чувствовала жалость и нечто вроде сострадания. Но убиваться по этому поводу, рыдать, рвать волосы на голове? Нет, это чересчур. У нее хватает проблем. Как там сказано? Пусть мертвые хоронят своих мертвецов? Точно, вот пускай и хоронят. А Кате нужно позаботиться о том, чтобы живые остались живыми. И желательно как можно дольше.

«Все будет хорошо, милая, – сказала она себе, разминая ноги. – Все обойдется. Только не наделай глупостей. Если ты не потеряешь голову, он тебя не достанет. Главное – не спеши и как следует все обдумай».

А подумать было о чем. И самый важный вопрос, без преувеличения вопрос жизни и смерти заключался в том, куда теперь идти?

Ночью одной по незнакомой дороге? Прямо в руки людоеду.

Еще вариант – вернуться к машине. При этой мысли к горлу подкатила тошнота, но Катя справилась с рвотным позывом. Она хотела выжить. Выжить во что бы то ни стало. А коли так, нужно запрятать эмоции подальше. Да, там наверное, все в крови. Возможно, она даже увидит труп бывшего мужа. Истерзанный труп. Но через это придется переступить. Чувствительные дамочки умирают первыми. Потому что брезгливо зажимают носик, вместо того, чтобы сунуть руку в ведро с дерьмом и поднять со дна ключ от собственной клетки. Она не такая. Она не собирается ждать принца на белом коне. Никогда не ждала, а сейчас и подавно не будет.

Но что, если тот придурок в дождевике ждет около машины? Она слышала его шаги, которые направлялись куда-то в сторону от базы. Но он вполне мог вернуться обратно кружным путем. Вернуться и спрятаться рядом с «девяткой»…

Катя неторопливо и тщательно взвешивала варианты, будто речь шла не о спасении собственной жизни, а об удачной сделке, которая должна принести миллионную прибыль компании. В какой-то момент она даже пожалела, что под рукой нет бумаги и ручки, чтобы набросать простенькую схемку возможного развития событий. Стрелочки, кружочки, крестики – ей всегда легче думалось, глядя на эти mind map.

Не переставая размышлять, Катя сделала несколько осторожных шагов. Поврежденная лодыжка побаливала, но ходить не мешала. Знать бы, как она поведет себя, если опять придется бежать.

Все-таки стоит попробовать добраться до машины. Ключи должны были остаться в замке зажигания. В «девятке» был фонарь, был ее телефон в сумочке. В конце концов, она сможет запереться и дождаться утра. И потом, рано или поздно этот неудачник Сергей должен хватиться их. Ему вполне может хватить ума заехать на базу. Тогда он обнаружит машину. А вот искать ее в лесу ему в голову не придет, это точно.

Решение было принято. Она осторожно («только очень осторожно, девочка моя») подкрадется к воротам базы и спрячется в кустах. Она просидит в них ровно столько, сколько понадобится, чтобы убедиться в том, что людоеда нет поблизости. А потом быстро и очень тихо заберется в машину. И если («о господи, сделай так») ключи окажутся на месте, к утру она будет в городе. Ну, а там уж она подумает, что делать. Там будет много времени подумать.

Катя в последний раз прокрутила в голове план, нашла его хоть и далеким от совершенства, но единственно возможным в данной ситуации, и направилась в сторону базы. Она от всей души надеялась, что не делает ошибку. А если и делает, то эта ошибка обойдется ей не слишком дорого.

Она прошла половину пути, держась рядом с дорогой, но не выходя на нее, когда тишину ночного леса прорезал автомобильный гудок. Звук был таким неожиданным и пронзительным, что Катя подпрыгнула. Она метнулась в сторону, прижалась к дереву, будто хотела забраться внутрь него, и замерла с бешено колотящимся сердцем.

Мысли бежали, обгоняя одна другую. Кто это мог быть? Незнакомец? Зачем ему сигналить? Он должен сидеть тихо, как паук в середине паутины, ожидая, когда в нее угодит муха. Чудом выживший Андрей? Господи, да после такой раны не выживет и Дункан Мак Клауд! Витя? Сергей? Кто-то еще, случайно («ну да, конечно, глухой ночью это обычное дело») забредший на базу и увидевший брошенную машину?

Снова раздался гудок. Долгий и требовательный. А потом послышался голос. Из-за расстояния разобрать слова было невозможно, но Кате показалось, что она слышит свое имя. Голос принадлежал не людоеду, это точно. Его она запомнила на всю жизнь. Глухой, хрипловатый, в ночных кошмарах она еще не раз его услышит. Если доживет до ночных кошмаров.

На размышления ушло несколько секунд. Когда кто-то снова надавил на сигнал, Катя отлепилась от дерева и осторожно двинулась к «девятке». Когда не знаешь, что делать, делай шаг вперед – она была согласна с этой поговоркой на все сто.

Виктор только-только успел осмотреть ближайший к дому сторожа коттедж и убедиться, что никто не бывал в нем с лета, когда вспышка невыносимой головной боли заставила его пошатнуться и сесть на каменные ступени крыльца. Он обхватил голову руками, словно боялся, что она разлетится на мелкие осколки. Ладони обожгло, но он даже не заметил этого.

И тут же в голове прозвучал чужой хриплый голос: «Г-г-горит, г-горит! Х-хитрая м-м-муха. С-сей-час я п-п-приду к т-т-тебе».

Этот же голос он слышал тогда, в подвале. И посчитал, что это слуховая галлюцинация. Что ж если у него в мозгу действительно опухоль, то еще и не такое возможно. Но почему эта галлюцинация один в один похожа на голос психа в дождевике? В подвале ему эта мысль в голову не пришла. Но сейчас Виктор отдал бы разламывающуюся от боли голову на отсечение, что голос принадлежал психу-заике.

Ни в какую антинаучную ерунду вроде телепатии Виктор не верил. Он твердо знал, что подобных штучек нет и быть не может. Все, что люди относят к паранормальным явлениям, на восемьдесят процентов шарлатанство, а оставшиеся двадцать – отклонения в психике. Это так же верно, как то, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Итак, если отбросить мысль о чтении мыслей на расстоянии, остается одно – он галлюцинирует. Если это просто результат нервного напряжения – все более или менее в порядке. Небольшой отдых, и никаких голосов он никогда больше не услышит. А если нет? Если все дело в дряни, которая пожирает его мозг, клетку за клеткой?

Новая вспышка боли отвлекла его от этих мыслей.

На этот раз голос прозвучал так ясно и четко, будто незнакомец сидел рядом: «В-все г-г-горит! Г-горит!»

Виктор невольно вздрогнул и оглянулся. Слава богу, на крыльце никого не было. Никаких психов. Он перевел дух и осторожно помассировал виски. К его удивлению, боль растаяла, как льдинка в кипятке.

– Ну надо же, а? – он попытался усмехнуться, но усмешки не получилось.

Ему было страшно. И самое смешное, он не мог понять толком, что его напугало больше – сам факт галлюцинации, или та запредельная нечеловеческая злоба в голосе психа-заики. Глупо, очень глупо! Подумать только – бояться собственных глюков! Нет, само собой, ничего хорошего в них нет. Галлюцинация – верный признак того, что у тебя что-то не в порядке с головой.

«Но испугался ведь ты не этого. По-настоящему испугался, я имею в виду. Тебя напугал этот чертов голос и слова, которые он произнес. Бред? Да, конечно, бред. Но, ведь тебе стало страшно, что он на самом деле сейчас придет и сожрет тебя… Господи, вот так, наверное, и сходят с ума… Сначала слышат голоса, а потом начинают их бояться. Соберись, дружище, соберись. Ты же профи… И ты знаешь, знаешь, что глюк – это всего лишь глюк».

– Когда выберусь отсюда, пойду к Кудрявцеву. К чертям собачьим все это паскудство. Пойду к Кудрявцеву и скажу: «Все, дружище, я, кажется допрыгался, давай, лечи». Вот так прямо и скажу, – бормоча, Виктор спустился с крыльца и вышел на дорожку, ведущую к следующему коттеджу.

Через двадцать минут все три коттеджа были тщательно осмотрены – спасибо Коле за связку ключей. Покончив с домами, Виктор добрел до стоявшей особняком на берегу реки бани. Это было единственное здание, на которое городские чиновники и предприниматели не жалели денег. Все было сделано на высшем уровне – бассейн, парная, сауна, две комнаты отдыха. На втором этаже бильярд и кладовая. По сравнению с коттеджами, в которых не было даже горячей воды, а туалет – дырка в цементом полу, один на два этажа, – баня казалась чуть ли не дворцом.

Едва открыв дверь, ведущую в небольшой холл, Виктор почувствовал хорошо знакомый запах. Пахло так же, как в подвале. Вонь разлагающегося тела не спутаешь ни с чем.

Он постоял, не решаясь заходить внутрь. Увидеть еще один изуродованный труп – удовольствие более чем сомнительное. Если бы не Андрей с Катей, он закрыл бы дверь и убрался отсюда к чертовой бабушке. Пусть потом милиция любуется результатом работы этого психа, а с него хватит и подвальных приключений. Но беда в том, что здесь запросто мог быть и Андрей. Кто знает, может, у свихнувшегося придурка такое развлечение – запирать в одной комнате живого человека с трупом. И не такие фантазии встречаются. Как-то один клиент доверчиво поведал ему о своих, хе-хе, сексуальных грезах. Онанируя, этот благообразный набриолиненный менеджер известной сети обувных магазинов представлял, что ест жареные женские пятки. Господи, что только в головах у людей не творится. Так что все возможно, все.

«А поэтому, – подумал Виктор, – придется тебе зайти туда».

Но прежде, чем шагнуть в темноту холла, он несколько раз громко позвал Андрея по имени. Кричать было страшновато – его мог услышать вовсе не друг. Но очень уж не хотелось входить в эту чертову баню, ставшую, судя по всему, моргом.

На первый труп он наткнулся в большой комнате отдыха. Разглядывать его Виктор не стал, сразу отвел луч фонарика от темной смердящей массы на диване. Но и доли секунды хватило, чтобы стало понятно – от человека осталась только верхняя часть, да и та не целая, одна рука была оторвана по самое плечо. Ему было неинтересно, кто это. Может быть, жена Коли, может, кто-то из гостей базы, оказавшийся не в то время и не в том месте. Главное, что это не Андрей и не Катя. Остальное – дело милиции.

Стараясь дышать ртом и не давать волю фантазии, Виктор продолжил обход. Тошнота накатывала удушливыми волнами, но бороться с ней было немного проще, чем в подвале. Нервное напряжение последних часов сделало свое дело. Восприятие притупилось, будто Виктору вкатили небольшую дозу транквилизатора.

В бассейне, слава богу, никого не было. Сауна с парной тоже оказались пустыми. Зато на втором этаже Виктор обнаружил почти начисто обглоданный скелет. Уцелели только голова и частично руки. Скелет лежал, раскинув руки и ноги на бильярдном столе, сукно которого из зеленого сделалось бурым. Одна кисть с позеленевшей кожей и черными ногтями свешивалась с края стола. По ней что-то ползало. То ли от сквозняка, то ли из-за вибрации, вызванной шагами Виктора, кисть вдруг с тихим треском отделилась от кости предплечья и с глухим стуком упала на деревянный пол.

Вот тут желудок Виктора не выдержал и сделал кульбит, избавившись от нескольких капель желудочного сока. Это было уже чересчур. Натянутые в струну нервы не выдержали. Зажав рот ладонью, Виктор скатился по лестнице и вылетел на улицу. Он уже не думал об осторожности, его не заботил этот гребаный псих. На какие-то мгновения Виктор вообще перестал соображать. В голове не было ни одной мысли. Им руководил лишь слепой животный страх и отвращение. Инстинкт самосохранения верещал и бесновался, как обезьяна, увидевшая крадущегося леопарда. «Беги! – вопил он. – На хрен все это дерьмо! Убирайся отсюда! Беги! Спасайся!»

И Виктор, потерявший над собой контроль, добежал почти до горящего дома сторожа, прежде чем опомнился и немного замедлил шаг. В носу стояла густая вонь разложившихся тел. А этот стук, когда кисть упала на пол… Виктор был уверен, что будет помнить его до конца дней.

То, что творится на этой базе, выходит за рамки человеческого понимания. Парню, который мог сделать такое, уже не посоветуешь просто попринимать «феназепам». Господи, да тут и электрошоком делу не поможешь… И плевать, честно говоря, на профессиональную этику. Одно дело, напустив на себя значительный вид, обсуждать проблемы девиантного поведения с коллегами за чашечкой кофе, и совсем другое – угодить носом прямо в результаты такого поведения, почувствовать эту вонь, посмотреть на обглоданный до костей труп и знать, что следующим запросто можешь оказаться ты сам, причем в любую секунду. Нет, все эти попытки проникнуть в больное сознание, заглянуть в душу убийцы, чтобы затем помочь заблудшей овечке избавиться от какого-нибудь комплекса кастрации и вернуть ее в стадо, или признать невменяемым и засадить в палату с мягкими стенами – все эти штучки для дешевых триллеров. Или для кабинетных «охотников за маньяками», которые видели изуродованные трупы только на фотографиях в уголовном деле. В любом случае, он в эти игры играть не намерен. Он просто уберется с этой базы. Для начала. А там посмотрим. Там посмотрим…

Виктор дошел до машины и с облегчением вздохнул. Никто его там не поджидал. Зато дом уже пылал вовсю. Длинные языки пламени с гудением вырывались из разбитых окон и задирались вверх, оставляя на стене черные подпалины. Вокруг было светло, как днем. К утру от дома останется лишь пепелище, подумал Виктор. Но никакого сожаления по этому поводу он не испытывал. Он бы с радостью сжег всю базу отдыха СПЗ, будь у него достаточно времени.

Внимательно осмотревшись, Виктор сел в «девятку», завел мотор. Из-за шума пожара урчание двигателя не было практически слышно. Но тут он столкнулся с очередной проблемой. Ладони. Они горели так, будто под бинты какой-то шутник напихал тлеющих углей. Стоило взяться за руль, боль пронзила руки до самых локтей. На поганой дороге, где руль так и норовит вырваться из рук, да еще без гидроусилителя, ему придется несладко. Инквизиция в чистом виде. Все равно, что сжимать раскаленную колючую проволоку.

Но делать было нечего. Не дожидаться же психа-заику, чтобы попросить подвезти до деревни. Виктор захлопнул дверцу, нажал на педаль газа и, стиснув зубы, сжал руль. Аккуратно развернулся, стараясь не подъезжать близко к дому. Не хватало еще, чтобы горящая балка упала на машину и разбила стекло. Когда бампер замер напротив подъездных ворот, он снова вылез из «девятки». Теперь можно пошуметь как следует. Может быть, Андрей или Катя прячутся поблизости. Самому искать их в ночном лесу бесполезно, даже с фонарем. А вот дать им понять, что он здесь и ждет их – это неплохая мысль. Если же вместо них из леса выйдет незнакомец… Что ж, пусть попробует догнать «девятку». И Виктор решительно нажал на гудок.

Вика услышала долгий автомобильный гудок, и сердце замерло на мгновение, а потом заколотилось с удесятеренной силой. Сережа! Сережа вернулся, он разыскивает ее! И, о-Господи-спасибо-тебе-Боже, он совсем рядом!

Она захрипела, задергалась всем телом, забарахталась, как щенок, которого схватили за шкирку, пытаясь освободиться от железной хватки маньяка. Но чем сильнее она вырывалась, тем глубже впивался в горло воротник куртки, и тем слабее выходил хрип. Вика попыталась ухватить своего мучителя за ногу, но пальцы лишь скользили по кирзовому голенищу, или цеплялись за грязную полу плаща.

Незнакомец тоже услышал сигнал. Некоторое время он продолжал идти молча, но потом вдруг резко остановился и, не обращая внимания на пронзительный вопль Вики, которой удалось-таки хватить воздуха, сказал громко:

– М-может б-бросить с-ссуку здесь? Она д-дале-ко н-н-не уйдет.

Ответом ему был короткий, но такой яростный порыв ветра, что тонкая сухая сосенка, росшая рядом, с громким треском сломалась и накренилась, удерживаемая лишь кронами других деревьев.

Маньяк что-то недовольно пробурчал, потом грубо обхватил девушку поперек туловища и одним движением взвалил на плечо, как тюк с грязным бельем. На мгновение у Вики перехватило дыхание, когда острое костлявое плечо врезалось ей в живот. Но уже в следующую секунду она завопила изо всех оставшихся у нее сил, молотя кулачками по твердой, как дерево, спине незнакомца. На мужчину это не произвело никакого впечатления. Он зашагал дальше, и через несколько шагов перешел на бег.

Вика еще пыталась кричать, но вскоре замолчала, осознав, что ее вопли тают, едва сорвавшись с губ, как если бы она кричала в подушку. Она вдруг с беспощадной ясностью поняла, что все бесполезно. Сережа ее не услышит. Она и сама себя почти не слышит, скорее, просто чувствует, что голосовые связки напряжены.

Все бесполезно. И было бесполезно с самого начала. Как только она увидела светло-серую фигуру среди кустов соседского дома. В этот момент ее судьба была решена. Теперь она это знала наверняка. И вся эта беготня по дому, попытка спрятаться на чердаке, крики, бестолковые размахивания кулаками – все это подарило ей лишь несколько минут жизни. Не часов – минут! Сколько усилий, сколько борьбы – все ушло, как вода в песок… Она не смогла помешать ему ни в чем, не нарушила ни один пункт его плана.

Может быть, потому, что план этот был составлен не им? Может быть, он сам не больше чем орудие, чем часть плана? Кто-то или что-то привело его к ней, соединив линии их судеб в одной точке. Привело намеренно, в этом нет никаких сомнений. Для случайной встречи было слишком много совпадений.

А голос бывшего мужа? Мертвого мужа. Ведь тогда она действительно сошла с ума… Что же лишило ее разума? Или он явился к ней как посланник других, высших сил? Явился, чтобы помочь привести приговор в исполнение… Нет, нет, нет – все это не слепой случай.

Кара – вот что это такое. Воздаяние за ее грехи. А незнакомец в плаще – никакой не маньяк, как она вообще могла подумать такое? Он ангел смерти, явившийся за ней по приказу других, гораздо более могущественных сил. Не будь она такой дурой, поняла бы это раньше. И потратила бы оставшиеся часы жизни не на пустую бесполезную беготню, а на молитву. Но теперь, теперь, похоже, слишком поздно. Времени осталось так мало, что она не успеет раскаяться и в половине своих грехов. Господи, почему же она вела такую неправедную жизнь?

Вика с тоской вслушивалась в постепенно удаляющийся гудок, и слезы сами собой катились по щекам.

«Ну и пусть, – устало подумала он, – ну и пусть… Прости меня, Господи, прости за все».

Она хотела помолиться, но ничего, кроме «Отче наш, Иже еси на небесех!» – самой первой строчки «Молитвы Господней», услышанной давным-давно, еще в детстве, от бабушки и врезавшейся в память, не знала. Даже здесь, даже здесь она была грешна!

Через несколько минут они, как показалось Вике, начавшей впадать в мутное тяжелое забытье, вышли из леса. Незнакомец остановился и сбросил девушку с плеча. Она рухнула на спину. Земля поприветствовала ее влажным чавкающим звуком. Земля была очень теплой и какой-то рыхлой, податливой, будто совсем недавно ее тщательно перекопали и взрыхлили. И еще липкой. Она словно засасывала, пыталась поглотить все, что касается ее поверхности.

Вика с трудом разлепила веки. Она лежала в центре поляны, окруженной темной стеной деревьев. Если бы Сергей увидел эту поляну, он несомненно узнал бы ее, но очень удивился бы тому, как она разрослась. Это уже был не тот крошечный пятачок, на котором он с друзьями увидел одинокую могилу и едва не расстался с рассудком. Теперь участок свободной от всякой растительности, как будто выжженной земли, было бы вернее назвать полем.

Все, что занимало Вику в данную минуту – незнакомец, который возвышался над ней грязно-серым памятником Настоящему Кошмару. Как показалось девушке, мужчина стал пониже ростом. Посмотрев вниз, она поняла, откуда такое впечатление. Незнакомец чуть ли не по колено погрузился в черную, жирную землю. Девушка заметила вдруг, что она очень хорошо видит и мужчину в плаще, и вообще всю поляну. От земли исходило странное голубоватое свечение. Оно было слабым, можно сказать, призрачным, но его хватило, чтобы женщина смогла разглядеть какое-то шевеление по периметру поляны и небольшой, размером с голову, покрытый грязью валун в нескольких шагах.

Незнакомец постоял немного – Вика не могла разглядеть его лицо, скрытое капюшоном, но чувствовала, что он смотрит на нее – а потом, ни слова не говоря, развернулся и, с трудом выдирая сапоги из чавкающей земли, направился к краю поляны. Такого поворота дел она не ожидала. Ангел смерти должен был расправить могучие черные крылья и занести над ее головой сияющий меч, возвестив трубным голосом, что сейчас свершится кара небесная! Но вместо этого незнакомец шагал в ту сторону, откуда доносились автомобильные гудки, потеряв интерес к жертве. Он шел, как обычный человек, выполнивший скучную, но обязательную работу и получивший возможность, наконец, заняться тем, чем давно хотел.

Но это не вызывало у Вики никаких эмоций. Она не чувствовала ни радости, ни облегчения. Только опустошенность и почти непреодолимое желание заснуть. Она словно погружалась на дно глубокой впадины, отстраненно наблюдая за тем, как медленно тускнеет солнечный свет. Ее тянуло вниз, в прохладную темную глубину, откуда нет ни сил, ни желания вернуться.

«Воздаяние, воздаяние, воздаяние» – слово гулким эхом отдавалось в голове, постепенно теряя свое значение, превращаясь просто в набор ничего не значащих звуков.

Затуманенным расфокусированным взглядом уколовшегося наркомана Вика проводила долговязую фигуру в светло-сером дождевике. Та крохотная искорка сознания, которая еще не угасла, призывала ее бороться. Спасать жизнь, раз уж Ангел Смерти отказался по каким-то причинам выполнить свою миссию. Возможно, господь простил ее. Возможно, предоставил ей последний шанс спасти душу. А может быть, пощадил ее ради ее будущего ребенка. Ребенка, который обязательно появится, если она сейчас соберет в кулак всю волю, все силы и попытается встать на ноги и сделать несколько шагов, отделяющих ее от леса.

Подчиняясь этому приказу, Вика попыталась перевернуться на бок. Но что-то мешало ей. Ноги будто кто-то держал. Мягко, но надежно. Она не могла даже пошевелить стопой. Вика с трудом приподняла налитую ртутью голову и посмотрела на ноги. Кроссовки полностью были скрыты землей. И та, словно живое существо, огромный моллюск, продолжала наползать, подбираясь к коленям.

От рвущего душу ужаса на секунду прояснилось сознание. Словно солнце выглянуло из-за иссиня-черных туч, залив ослепительным резким светом все вокруг. И Вика увидела, что шевеление на краю поляны усилилось. Оно напоминало волны от брошенного в центр пруда булыжника, которые расходятся концентрическими кругами, а достигнув берега – возвращаются обратно, сжимая кольцо. Сейчас это кольцо медленно сжималось вокруг нее.

Вика попыталась вытащить одну ногу из земли, но та будто превратилась в застывший цемент. Нога не сдвинулась ни на волосок. Зато от этих усилий под землю по локоть провалилась правая рука и тоже застряла, постепенно погружаясь все глубже.

Земля засасывала ее, подобно трясине.

Вот она – кара, поняла Вика. Вот оно – возмездие.

Виктор уже собрался сесть в машину, когда придорожные кусты, освещенные пламенем горящего дома, вдруг расступились, и на дорогу вышел человек. Сердце рванулось из груди, и пришлось прикусить губу, чтобы не завопить во весь голос. Зрение сыграло с ним одну из своих шуточек, показывая не то, что есть на самом деле, а то, что ожидаешь увидеть. На одну кошмарную секунду ему показалось, что на дороге появился псих-заика собственной персоной, в перепачканном дождевике.

Все героические идеи насчет того, чтобы схватить этого ублюдка за шиворот и как следует потолковать обо всем, что происходит на базе, тут же вылетели из головы, оставив лишь звенящую пустоту. И в этой пустоте, как астронавт в открытом космосе, плавала одна простая и четкая мысль: «Догуделся». Больше ничего. Виктор даже забыл, что собирался храбро удрать. Рука, едва отпустившая гудок, так и замерла в нескольких сантиметрах от руля, а сам он, радикулитно скрючившись, застыл, глядя поверх открытой дверцы на темную фигуру.

Длилось оцепенение не больше секунды, но этого времени хватило, чтобы первый панический ужас отступил. На смену ему пришла злость, приправленная изрядным количеством стыда. Возможно, обезображенное тело его друга лежит где-то неподалеку; возможно, рядом с ним лежит тело Кати, кое-как забросанное комьями земли и прелыми листьями. И человек, который убил их, вон он – стоит в двадцати метрах и чувствует себя замечательно. А он, Виктор, такой весь из себя крутой сукин сын смотрит на него, как кролик на удава, забыв обо всем на свете, кроме собственной шкуры. Ведь он сам искал встречи с этим психом, так какого же черта?..

Виктор начал выпрямляться, еще не зная, что собирается сделать. Но уж точно не стоять вот так, отклячив задницу, чтобы психу было сподручнее отвесить ему пинка. И в этот момент человек на дороге сделал шаг по направлению к нему.

Из Виктора будто выпустили воздух. Это был кто угодно, только не псих. Воображение и неверные отблески пламени сделали свое дело, слив воедино силуэт человека и куст, росший прямо за его спиной, в высоченную фигуру. То, что он принял за островерхий капюшон, оказалось всего лишь верхушкой куста, а карабин превратился в обыкновенную палку. Человек, который сразу стал ниже на две головы, сделал несколько неуверенных шагов, а потом тонко вскрикнув, бросился к нему. И Виктор, наконец, узнал Катю.

Он был близко. Настолько близко, что чуял запах той течной сучки, которой удалось скрыться в лесу. Надо было схватить ее сразу, но он был слишком занят мужчиной. Уж очень мясистым тот был, чтобы так вот просто отказаться от удовольствия запустить зубы в его плоть. Вкусную, сочную плоть. При одном воспоминании о толстяке у него начинала течь слюна. Отличная муха, просто отличная. Жирная, мягкая, а главное, совсем свежая… Трепещущая… Жаль, что пришлось делиться с ней. Как всегда, ей доставались лучшие свежие куски. Прожорливая тварь. С каждым днем ей требовалось все больше еды. А ему приходилось жрать тухлятину и глодать кости. Но договор есть договор, ничего не поделаешь.

И все-таки он попробовал этого толстяка…

Теперь приходится спешить, чтобы не упустить этих двух. Сучку он отдаст целиком ей, пусть жрет. Ему женское мясо не по вкусу. Оно хоть и мягче мужского, но имеет неприятный запах и привкус. А вот мужское… Немного жесткое, но восхитительно вкусное. И этого хитреца, сумевшего все-таки выбраться из паутины, он обязательно попробует на зуб. Обязательно. Ну, а то что останется (если останется), он тоже скормит ей.

Только бы успеть. Только бы не дать им добраться до деревни и закрыться в доме. Тогда будет трудненько их оттуда достать. Испуганные мухи – это осторожные и хитрые твари. С ними не так просто, как с глупыми сучками вроде той рыжей. Если они ускользнут, ему снова придется голодать. День, два, три, а может и больше… О, нет, он больше не хочет испытывать это чувство, когда голод грызет тебя изнутри, как здоровенная крыса. Все, что угодно, только не это. Он терпел эту кошмарную крысу почти полвека. Полвека она терзала его, резвилась внутри, полосуя длинными острыми клыками его потроха. Наконец, эта паскуда успокоилась. И он не хотел, чтобы она снова проснулась. Это было бы слишком… слишком жестоко. Да, жестоко.

Поэтому нужно спешить. Перехватить их на дороге. Не дать забиться в нору, откуда их надо будет выманивать. Он уже упустил так одну муху. Поганую, хитрющую, изворотливую муху. Она сумела-таки сбежать от него и запереться в доме. Мерзкая тварь сидит там уже много дней и никак, никакими силами ее не вытащить из норы. Сидит и смеется над ним. Гнусно хихикает, считая что ей удалось одолеть его. Ничего, пусть пока повеселится. Придет и ее час. Может быть, он съест ее последней, чтобы дать ей возможность почувствовать, каково это – остаться одной в вымершей деревне, когда рядом, за стеной дома ее поджидает он. Но это потом. Потом. Сначала нужно поймать тех двоих. Поймать, пока они не поняли до конца, с кем столкнулись. Поймать, пока страх не сделал их слишком уж осторожными.

Он шел широким размашистым шагом, не разбирая дороги, с треском продираясь напрямик сквозь кусты и буреломы. Руки в брезентовых перчатках, под которыми на изъеденные червями кости медленно нарастала новая плоть, были глубоко засунуты в карманы дождевика. Он был похож на грибника, потерявшего где-то корзинку и спешащего ее найти, чтобы вернуться домой к ужину. Он уже чувствовал, как внутри начинает ворочаться просыпающаяся крыса, и это чувство гнало его все быстрее вперед, к дороге, ведущей на базу.

Катя кинулась Виктору на шею, рыдая и что-то бормоча. Бормотание то и дело прерывалось судорожными всхлипами. Ее всю трясло. Виктор попытался успокоить девушку, но горло перехватило, и он смог издать только сдавленный писк, в котором не было ничего утешительного.

Некоторое время они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Наконец, Виктор отстранился:

– Катя, как ты? Цела? Не ранена?

Девушка замотала головой. Она понемногу успокаивалась, но слезы все равно продолжали бежать по щекам.

– Ну, слава богу! Что с Андреем?

Ответом ему был новый взрыв рыданий. Виктор похолодел. Да, он допускал мысль, что Андрей мертв. После того, что он увидел на этой базе, допустить можно было любую мысль. Но одно дело предполагать и совсем другое – знать наверняка.

Катя всхлипнула и отступила на шаг.

– Прости, – сказала она. – Разревелась, как дурочка… Андрюша мертв, Витя. Этот урод… Ну, которого мы подвозили… Он… – она сделала над собой усилие, чтобы снова не зарыдать. – Поехали, поехали отсюда быстрее, пожалуйста!

– Успокойся, Катюша, – Виктор положил ей руку на плечо. – Понимаю, звучит глупо, но сейчас нужно успокоиться. Хотя бы чуть-чуть. Подыши немного. Ты уверена, что Андрей…

Катя кивнула.

– Черт! Вот ведь сучий потрох!.. Извини…

– Витенька, я тебя очень прошу, поехали… Мне страшно. Он наверняка где-то поблизости, – Катю передернуло. – Господи, я чувствую, что он рядом. Поехали быстрее!

Она почти кричала. Виктор посмотрел на ее искаженное от страха лицо, лихорадочно блестящие глаза и понял, что разговаривать сейчас бесполезно. Она вне себя от ужаса. И к тому же у него самого вдруг появилось неприятное ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Он списывал это на нервное напряжение, но лучше было подстраховаться. Психа и так что-то давно не видно. Уже пора бы ему прибежать, посмотреть, что там случилось с домом.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, Катюша. Садись в машину, – сказал он.

Дважды повторять не пришлось. Бросив испуганный взгляд на полыхающий дом, она обежала «девятку», распахнула дверцу и, поколебавшись секунду, села на сиденье, где совсем недавно сидел ее муж. Бывший, прости господи, муж.

Виктор положил руки на руль и ойкнул.

– Что с тобой? – спросила Катя, глядя на его забинтованные ладони.

– Барбекю, – ответил Виктор, поворачивая ключ в замке зажигания. – Барбекю, мать его…

Он посмотрел вперед, туда, где в кромешной темноте исчезала дорога, выбегая из освещенных пожаром ворот базы. Ему снова вспомнился стишок Петчена. Иди же сюда, дитя…

Кожа на спине покрылась мурашками. Незамысловатое стихотворение, способное напугать разве что ребенка, сейчас как нельзя лучше отражало мрачную реальность. Да, там, у дороги, в самом темном уголке леса, действительно притаилось чудовище. Жуткий монстр в человеческом облике.

Ржавые ворота показались Виктору воротами в ад. Не в лубочную христианскую преисподнюю со сковородами и мельтешащими чертями, а в настоящий ад, где царит подлинное зло – бесстрастное, бессмысленное и беспощадное, лишенное какой-бы то ни было доступной пониманию формы. Он подумал, что, пожалуй, настоящий ад наверняка должен быть именно таким – сгусток тьмы с притаившимся в ней монстром. И грешник обречен вечность идти по темному лесу, каждый миг ожидая услышать рядом утробный рев чудовища.

– Витя, ну чего ты ждешь? – нервно облизывая губы, спросила Катя. Она тоже не отрываясь смотрела вперед. – Я тебя умоляю, поехали!

Виктор заставил себя оторваться от созерцания тьмы.

– Ты уверена, что Андрей… Что мы уже не можем ничем ему помочь?

– Да, да, да! Господи, Витя, он ел его, понимаешь? – Катя спрятала лицо в ладонях, и голос ее звучал глухо. – Ел живьем! Как он кричал, боже мой, как он кричал! У меня до сих пор в ушах этот крик.

– Что значит, ел? – Виктор почувствовал, как в животе закопошился ужас.

– Да то и значит, черт тебя подери! – взвизгнула Катя, оторвав руки от лица. – То и значит! Ел, жрал, кушал, хрумкал! Ты лежал без сознания, а я все это видела. Видела, понимаешь? И не надо смотреть на меня, как на сумасшедшую. Забудь свои профессиональные штучки. Лучше увози нас отсюда, пока этот маньяк снова не пришел и не сожрал тебя или меня!

Катины слова отдавались каким-то металлическим лязгом в голове.

«Ел, жрал, кушал, хрумкал! Да нет же, нет, этого не может быть! Живьем? Она сказала «живьем»? Бред, она несет чепуху… Ну, а трупы? Обглоданные трупы, если быть точным. Собственно, а почему тебя это смущает. Вспомни хотя бы сержанта Бертрана. Вовсе не нужно быть Дракулой, чтобы вытворять всякое дерьмо. Достаточно, чтобы шарики как следует зашли за ролики – и готово дело».

Внутренний голос, поганый внутренний голос, любящий называть вещи своими именами, был неумолим. И Виктор решил не спешить с выводами. Он давно убедился – от человека можно ожидать всего, что угодно. Та зверюга, которая живет в мрачных глубинах подсознания, иногда принимает настолько причудливые очертания, что можно сойти с ума, даже просто пытаясь понять, как такое возможно.

Не говоря ни слова, он снова положил руки на руль, вздрогнул от боли и, стараясь не замечать, что ладони поджариваются на медленном огне, нажал на педаль газа. Бредила Катя или нет, одна здравая мысль в ее словах, несомненно, была – нужно уезжать отсюда.

Едва они выехали за ворота базы, Катя напряженно спросила:

– Мы в город?

Виктор покачал головой:

– В деревне Серега с Викой. Нужно сказать им, чтобы они тоже сматывались. К тому же, на двух машинах безопаснее. «Девятка» может застрять – дорогу вон как развезло. А у Сереги «Нива».

– Сказать им… – горько усмехнулась Катя. – Если только они еще живы.

– Не каркай. – Виктору резанул слух ее бесцветный голос. – Все будет в порядке, Катюша, не волнуйся. Заскочим в деревню, заберем ребят – и в город.

Катя, ничего не ответив, достала сигарету из пачки Виктора и закурила. Виктор удивился, зная, что она вроде бы никогда не курила, но промолчал. Пусть лучше курит, чем…

Чем «что», он додумать не успел. Впереди яркий свет фар высветил на дороге того, кого Виктор меньше всего хотел бы увидеть. Это было похоже на дежа-вю. Виденная несколько часов назад картина снова возникла у него перед глазами, будто снятая под копирку – залитая светом фар дорога, и посреди неподвижная высокая фигура в светло-сером дождевике.

Где-то в другом измерении пронзительно завизжала Катя.

До незнакомца было метров тридцать, не больше. И расстояние это стремительно сокращалось, хотя Виктор, помня о размытой дождями дороге, старался ехать помедленнее. Казалось, что фигура в дождевике скользит им навстречу, не касаясь земли. Он продолжал жать на педаль газа, и даже автоматически объехал подозрительную лужу. Способность критически оценивать ситуацию улетучилась вместе с верой в то, что эта история закончится хорошо.

– Витя! Дави его, дави! – до сознания донесся истерический крик Кати.

Он и вывел окончательно Виктора из ступора. Случилось это очень вовремя – незнакомец продолжал изображать соляной столб уже в десяти метрах от бампера «девятки». За долю секунды в голове с первой космической скоростью промелькнули, сменяя друг друга, две мысли. Первая шла из мрачных глубин подсознания, где угрюмо ворочался далекий мохнатый предок, кровожадный и мстительный парень в звериных шкурах. Он, беснуясь, требовал сбить этого сукина сына, пихнуть его как следует бампером, а потом для верности проехать пару раз туда-обратно, закатывая переломанное тело в грязь. Вторая мыслишка, голос тонкой цивилизованной оболочки, опасливо подсказала, что такая выходка тянет на умышленное убийство.

Пока мозг пытался прийти хоть к какому-нибудь компромиссу, тело сделало все само. Виктор резко крутанул руль влево, пытаясь объехать неподвижную фигуру. «Девятку» немного занесло, и она чуть задела, вернее, скользнула бортом по незнакомцу. То, что произошло в следующий миг, позже дало повод задуматься о том, что основные законы физики – штука весьма условная и относительная.

Незнакомец не отлетел в сторону, хотя должен был. Вместо того, чтобы получить ускорение от соприкосновения с движущимся телом большей массы, он, извернувшись каким-то немыслимым образом, с такой же немыслимой силой и скоростью выбросил одну руку вперед. Кулак в брезентовой рукавице угодил в окно задней двери, и оно взорвалось, усыпав стеклянной крошкой салон. В машину ворвался сырой ветер, наполненный запахом земли. Рука незнакомца огромной уродливой клешней ухватилась за дверь, и Виктор почувствовал, как дернуло и повело в сторону «девятку», когда мужчина повис на дверце, на манер какого-нибудь супергероя из комиксов.

Катя завизжала еще громче:

– Витя! Витя! Он лезет сюда!

Виктор, забыв про боль в ладонях, ожесточенно сражался с рулем, пытаясь удержать машину на дороге. Обернувшись на секунду, он увидел, что незнакомец, извиваясь, как огромный червяк, подтягивается все ближе, и уже сумел схватиться за дверцу второй рукой. Вот-вот в разбитом окне должна была появиться его голова…

– Фонарь! – заорал он. – Возьми фонарь и бей!

– Где он?!

– Слева, на консоли!

– Что это такое?!

– Блядь, между сиденьями, Катя! Между сиденьями!

Сзади послышался гнусавый торжествующий голос:

– М-мухи! М-мухи!

Виктор с ужасом увидел, что псих пытается просунуть голову в окно. Медленно вползает в салон, заполняя собой все пространство.

– Да бей же ты! – завопил Виктор, бросая машину из стороны в сторону.

Катя, наконец, нащупала фонарь и, встав коленями на сиденье, повернулась к незнакомцу. Крича от ужаса и ярости, она обрушила тяжелую рукоять маг-лайта на закрытую капюшоном голову мужчины. Удар получился несильный – не хватило замаха. Катя совсем забыла о том, что в двух сантиметрах от ее макушки – крыша автомобиля. Перехватив фонарь поудобнее, она снова замахнулась, на этот раз отведя руку в сторону, что едва не стоило Виктору проломленного затылка.

– М-мухи… – начал было незнакомец, но удар, теперь уже хороший, увесистый удар, оборвал его на полуслове.

Раздался сочный хруст, мужчина удивленно хрюкнул и от неожиданности немного подался назад.

– Бей, Катя, бей! – крикнул Виктор, прибавляя скорость. Ему уже было наплевать на опасность увязнуть. Сейчас он думал только об одном – как избавиться от психа.

Катю не нужно было уговаривать. Она словно обезумела. Вопя что-то нечленораздельное, она снова и снова опускала маг-лайт на голову незнакомца, вкладывая в удары всю силу. Железная рукоять фонаря врезалась в плоть мужчины уже не с хрустом, а с каким-то тошнотворным чавканьем, будто отбивали сырое мясо. Но, тем не менее, незнакомец продолжал цепляться за дверцу и издавать жуткие булькающие звуки, в которых угадывалось одно слово: «мухи».

– Мне никак, Витя! Никак! – в отчаянии крикнула Катя. – Он держится!

– Бей по рукам!

Катя, всхлипывая от ужаса и отвращения, рубанула по брезентовой рукавице. Снова раздался хруст, рука дернулась, но дверцу не отпустила. Катя ударила еще раз. Потом еще и еще… Виктор обернулся. Это было самое настоящее безумие. Пальцы незнакомца наверняка были раздроблены вдрызг, смяты, расплющены. Но тот каким-то непостижимым образом продолжал цепляться за дверь.

Прошла целая вечность, прежде чем одна из рук, наконец, соскользнула с края дверцы. Катя издала победный вопль. Заглушая его, послышался полный ненависти вой:

– Сука! Она все равно сожрет т-т-тебя!

Вместо ответа девушка нанесла очередной удар.

Виктор теперь не отрываясь смотрел на дорогу. Позади чуть справа слышались крики, хруст ломающихся костей, завывания незнакомца, но Виктор запретил себе даже думать об этих звуках. Ему в голову пришла идея, рискованная идея, но, похоже, это был их единственный шанс. Оставалось только молиться, чтобы нужный момент наступил раньше, чем Катя выдохнется.

– Витя! – крикнула девушка. – Ну сделай же что-нибудь!

В ее голосе слышалась паника. Неудивительно, учитывая, что ей приходится делать. Виктор стиснул зубы. «Ну лее, ну же, – твердил он про себя. – Давай, появись, наконец! Появись, в бога душу мать! Где-то здесь, где-то здесь»… Краем глаза он заметил, что незнакомец снова просунул башку в окно. И черт знает, как ему это удалось с измочаленными в кашу руками.

– Витя, я больше не могу! Он все еще здесь!

И тут Виктор увидел то, что хотел – дерево, росшее почти на дороге. Он хорошо помнил его. Два года назад эта ольха оставила отметину на борту его машины. Коле давно говорили, чтобы он спилил ее, но у того все не доходили руки.

«И слава богу, что не доходили», – подумал Виктор и крикнул во все горло:

– Катя, держись!

Он бросил машину вправо, пытаясь сделать так, чтобы борт прошел впритирку с деревом. На такой дороге это было почти самоубийством.

Раздался рвущий уши скрежет и сразу за ним – глухой удар. Точнее, два удара. Первый – от соприкосновения человеческого тела с деревом, второй – с задним крылом. Виктор вдавил газ в пол и машина, взревев, рванулась вперед.

Несколько минут он слушал рычание мотора и судорожные всхлипывания Кати, которая так и продолжала стоять на коленях, опершись на спинку сиденья. Рук в брезентовых рукавицах на двери не было.

На Виктора навалилась смертельная усталость. В висках тяжело пульсировала кровь, колени противно дрожали, во всем теле чувствовалась убийственная слабость. Приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы удержать руки на руле. Он вспомнил тот вечер, когда нашел жену мертвой. Такое же состояние было и тогда. Ему пришлось опуститься на холодный кафельный пол ванной, чтобы не упасть.

Он услышал тихий стон и посмотрел на девушку, ожидая увидеть ее в полуобморочном состоянии. Но лицо девушки оказалось вовсе не усталым. Его перекосило от ужаса, а взгляд, устремленный в заднее стекло, был взглядом приговоренного к смерти, наблюдающего за приготовлениями к собственной казни. Виктор обеспокоенно глянул в зеркало. И явственно почувствовал, как внутренности превращаются в холодный скользкий комок.

По дороге за ними ковыляла фигура в светло-сером плаще. И ковыляла на удивление быстро.

«Господи, – подумал Виктор, – неужели это никогда не кончится?»

И нажал на газ.