Пожиратели сознания

1

— Уже четверть третьего, Джек. Ты что, вообще спать не собираешься?

Кейт устало прислонилась к косяку в дверях спальни. Она видела лишь силуэт Джека, который, стоя у окна, разглядывал улицу.

— Боюсь, что не получится.

Он повернулся к ней, и она вздрогнула, увидев вместо глаз два светящихся зеленых пятна. И тут только она вспомнила странный прибор, который он закрепил на голове перед тем, как потушить свет, и что-то пробормотал о ночном видении.

Вернувшись, он несколько раз выбирался на крышу и так же возвращался. Он отсутствовал почти два часа — самые длинные два часа в ее жизни. По возвращении он почти ничего не сказал и был куда мрачнее, чем при уходе. И выглядел он не лучшим образом. Бледный, с остекленевшим взглядом прежде таких ясных глаз. Она списала это на воздействие стресса. Событий навалилось более чем достаточно. Интересно, как она сама выглядит в глазах Джека. Наверно, еще хуже.

Но по крайней мере, они избавились от бомбы. Джек сказал, что оставил ее у себя дома.

— Может, сделать тебе кофе? Он поднял свою кружку:

— У меня еще есть, спасибо. Почему бы тебе не прилечь? Закрой глаза и постарайся немного поспать.

— Кто-то хотел взорвать нас! Кто-то хочет убить нас! Как я могу спать?

— Я посторожу. Обещаю тебе, пока я здесь, ничего не случится. Ты устала. Если не будешь сопротивляться, сон придет сам собой. Верь мне.

Она безоговорочно верила ему — больше, чем кому бы то ни было. Она предельно устала. Ей было необходимо поспать, но еще больше она хотела избавиться от гнетущего беспокойства, которое не оставляло ее.

Кейт вернулась в спальню и залезла под одеяло; она легла на спину, скрестила руки на груди и закрыла глаза.

Буду делать вид, что умерла, подумала она. Почему бы и нет? Ведь кто-то этого хочет.

Господи, что за мысли. Что случилось с ее жизнью? Убедившись, что она далеко не та классическая американская мама, которая ходит с детьми на футбол и какой Кейт всегда себя считала, она тяжело пережила это открытие, но в конце концов ей пришлось признать, что она — отклонение от правил нормального мира. Она подумала, что после этого вся ее жизнь пошла вверх тормашками — но по сравнению с событиями последней недели…

И бедная Жаннет… где она сейчас? Что с ней?

Ты думаешь обо мне, Жаннет? — спросила она в темноте. Я постоянно вспоминаю тебя. Хоть одна мысль обо мне посещает тебя? Или ты так увлечена этой сектой, что для тебя ничего не существует?

Кевин и Элизабет… она так давно не видела их… надо вернуться к ним… она…

…уплывает…

Нет. Не уплывает. Улетает. За спиной у нее оказались огромные прозрачные крылья, растущие из лопаток. Они с жужжанием вибрировали, неся ее в какой-то улей, в сверкающий золотой лабиринт мириадов восьмиугольных сот, которые простирались во всех направлениях и уходили в бесконечность.

А воздух вокруг нее гудел мириадами голосов, певших одну и ту же ноту.

В полете она видела, что соты не пустые. В них лицом к ней были люди. Она их не знала, но все они выпевали ее имя.

Кейт… Кейт… Кейт…

Кто они, эти люди? Их тут миллионы, но на всех приходится лишь полдюжины разных лиц. Ей никогда…

И тут Кейт узнала Жаннет, которая тянется к ней из одной из сот; она улыбается и зовет ее по имени. Кейт развернулась к ней, но когда приблизилась, откуда-то из соседних сот вынырнул Холдсток и вцепился в нее. Кейт рывком высвободилась и предстала лицом к лицу с другой Жаннет… и еще с другой… тысячи Жаннет окликали ее оглушительно громкими голосами.

Кейт… Кейт… Кейт…

Она летела, пробиваясь сквозь рой слепящих вспышек, ныряя и выписывая зигзаги, прокладывая себе путь, пока не увидела отверстие в стене. Она рванулась сквозь него в окружающую темноту. В ней было холодно и одиноко, особенно после тепла и света улья, но, пусть ее и окружала темнота, она понимала, что должна двигаться, улетать от этих голосов, которые без устали выкликали ее имя.

Кейт… Кейт… Кейт…

Голоса заставляли ее замедлять полет, тянули назад, мешали ей набрать скорость для бегства. Наконец ее силы иссякли. На мгновение она остановилась, зависнув между роем и открытым пространством. И начала валиться назад. Повернувшись, она издали и сверху увидела улей. Он был синим и коричневым, и над ним клубились облака…

Это Земля…

2

— Вот сучье вымя! — заорал Джой. Сидя на месте пассажира, он колотил кулаками по приборной доске. — Сука! Сука! Сука!

Стэн снова посмотрел на часы. 3.14. Взрыва не произошло.

— Должно быть, он нашел!

— Подумай вот о чем, Джой. Ты считаешь, что если он нашел в квартире взрывчатку, то все еще оставался бы там, наверху? Ни в коем случае. Он уже отвалил бы в горы.

— Значит, ты хочешь сказать, что я облажался, да?

Стэн услышал угрозу в голосе брата. С ним надо разговаривать очень осторожно. На кону стоит его гордость, которую он не может потерять. Может, лучше сдать назад.

— Джой, ни одно из устройств, что ты делал, не давало осечки, так?

— Верно.

— Но сегодня вечером что-то не сработало. Что именно? Что сегодня было не так?

— Да ничего! Я сделал самое простейшее гребаное устройство из всех! Я всегда держу в голове то, что ты мне сказал, когда мы только начинали: делай попроще — чем больше свистков и колокольчиков, тем больше шансов, что не сработает. Так что не было у меня ни свистков, ни колокольчиков. И еще я поставил два детонатора вместо одного. Для надежности.

— Ты сказал, что отключил дисплей. А это не могло?..

— Не-а. Я трижды проверил его, подключая и отключая. Часы работали четко. Будильник стоял на трех часах. Конструкция была просто классной. Говорю тебе, Стэн, этот сукин сын нашел ее.

Стэн не хотел упоминать изуродованную руку Джоя, хотя был уверен, что именно из-за нее устройство не сработало. Трудно соединять тонкие проводки, когда одна рука выглядит как мятый воск.

— Давай вернемся к моему вопросу: чем этот вечер отличается от прочих?

— Я уже говорил тебе: ничем!

— А вот есть чем: ты завелся. Каждый раз, как мы делали такую работу, она была просто делом, простым и ясным. Никаких эмоций. Мы никогда не знали людей, кому она предназначалась. Но сегодня все было не так. Мы хотели достать этого парня. А когда ты позволил вмешаться эмоциям, дела пошли наперекосяк.

— Да не было этого, Стэн. Я…

— Вспомни, какой зуб ты имел на этого парня, Джой. Подумай об этом.

Джой сидел молча, глядя в ветровое стекло. Наконец он покачал головой.

— Вот дерьмо, — с тяжелым отвращением сказал он. — Я провалил это дело. Обделался.

— Все в порядке, Джой, — сказал Стэн. — Ночь еще не кончилась. — Он включил двигатель. — Вылезай и жди здесь. Наблюдай за домом, а я пойду кое-что приготовлю.

Пришла моя очередь, подумал он. И на этот раз ошибок не будет.

3

Джек сидел, съежившись под одеялом. Он боролся с желанием закрыть глаза. Четыре тридцать пять, и он чувствовал себя самым жалким образом. Должно быть, подхватил простуду или что-то в этом роде. Самое время болеть.

Сначала его прохватил озноб, а когда он испугался, что никогда больше не согреется, его пробило такой обильной испариной, что ему пришлось прихватить полотенце из ванной, чтобы вытереться.

А затем навалились слабость и отупение. У него не было сил стоять у окна, и он подтащил стул. Его очки ночного видения высветили стоящий на улице «таурус», который отъехал в 3.30 или около того, оставив какого-то человека стоять в глубокой тени на тротуаре. Но даже при максимальном увеличении он продолжал оставаться расплывчатым пятном.

Джек не сомневался, что это пятно — Козловски.

Поэтому он и продолжал наблюдать, дожидаясь момента, когда встретится со взрывником лицом к лицу.

Проблема в том, что он был не в той форме, чтобы с кем-то встречаться. Сейчас ему не справиться даже со старушкой в инвалидном кресле, страдающей артритом. Козловски размажут его по улице.

Все, что ему оставалось, — это смотреть и прикидывать. Он понимал, что человек в тени наблюдает за входной дверью дома; но куда делась машина? Что за замысел у водителя?

Но тут он увидел, что «таурус» снова стоит на месте.

Джек оцепенел. Когда это случилось? Он поднял на лоб окуляры и посмотрел на часы. 4.50. Должно быть, он задремал. Проклятье!

Внизу, почти прямо под ним, человек пересек улицу и занял место водителя «тауруса».

У Джека заколотилось сердце. Откуда он взялся? Проник в здание? И может, заложил другую бомбу, побольше, в вестибюле?

Он посмотрел на «таурус», который оставался на месте. Хороший знак. Бомба в вестибюле, достаточно мощная, чтобы убить людей в квартире на третьем этаже, снесет полквартала. Но их машина стоит в зоне взрыва.

Это означало, что бомба, если она вообще существует, куда меньше. Но где она?

Он должен спуститься вниз и проверить.

И вот тут на него навалился второй приступ озноба…

4

— А что, если этот засранец будет спать до полудня? — спросил Джой, растянувшись на заднем сиденье.

Стэн зевнул. Он снова занял место водителя и не спускал глаз с зеркала, в котором отражался «краунвик».

— Значит, мы сделаем его к полудню.

Длинная ночь. Когда в последний раз они бодрствовали до восхода солнца? Небо просветлело, но на улицах стояла тишина. В субботу утром город просыпался попозже.

— Ну ладно, будем надеяться, что с твоей хлопушкой нам повезет больше, чем с моей.

— Все получится, Джой. Потому я был спокоен, когда собирал ее. Она самая простая.

Стэну нравилось называть такую конструкцию «взрывателем машин Козловски». Четверть бруска пластида, зажатая между двумя электродетонаторами с дистанционным управлением, и плюс еще магнит на подложке из изоляции. То было не первое собранное им взрывное устройство, он не сомневался в его надежности, но предпочитал доводить мастерство до уровня искусства.

Плохо, что он не может законным образом продавать свои изделия. Он часто представлял себе броское объявление о продаже «взрывателя машин Козловски»…

Хочешь устранить зануду-соседа? Законника, от которого ты сходишь с ума? Босса, который весь день цепляется к тебе? Жену, которая из-за химчистки тянет тебя в суд разводиться? Конечно хочешь!

И ты, скорее всего, скрывая под улыбкой свои переживания, ломаешь себе голову, как это сделать, да?

Так вот, подумай как следует!

«Взрыватель машин Козловски» решит все проблемы! Это так просто! И к тому же безопасно! Стоит сделать три шага — и все твои проблемы превращаются в груду щебенки! Вот все, что тебе надо сделать.

Во-первых, определить машину человека, который омрачает твое существование.

Во-вторых, подойти к намеченной машине и остановиться, чтобы завязать шнурок. Пока стоишь в наклонном положении, просто засунуть конструкцию под машину и дать магниту приклеиться к раме. Нет необходимости залезать в машину или под капот, не надо возиться с проводами системы зажигания. Просто помести «взрыватель машин Козловски» под сиденье водителя, пассажирское, под багажником или топливным баком: это твой выбор!

В-третьих, выпрямись и уходи.

Вот так! Взрывай подонка или суку к чертовой матери когда захочешь! Что может быть проще и забавнее?

Но это не все! Если ты имеешь дело с подозрительным типом, у которого есть брелок дистанционного управления, или с трусоватым типом, который посылает кого-то включить двигатель, когда он в безопасности отсиживается дома, — нет проблем! «Взрыватель машин Козловски» все сделает за вас. А контролируете ситуацию вы. Просто дождитесь, когда этот позор рода человеческого окажется в своей машине, потом нажмите красную кнопку на пульте дистанционного управления «взрывателя машин Козловски» (не забудьте подключить батареи) — и БУМ! Пока, сука! Пока, подонок!

Но подождите! Есть еще кое-что!

Зачем взрывать машину перед домом жертвы? Зачем действовать столь банально? «Взрыватель машин Козловски» позволит с артистическим изяществом обставить смерть вашего врага, подобрав для нее соответствующее место. Как вам нравится середина Бруклинского моста? Или прямо перед муниципалитетом? Или, еще лучше, на подъездной дорожке вашей бывшей подруги? С помощью «взрывателя машин Козловски» вы не просто устраняете проблему — вы делаете это красиво и выразительно!

«Взрыватель машин Козловски»! Всего за 119,99, но пока можете получить два за 200.

Как было бы классно, подумал Стэн. Если бы не эта сволочь.

Он стряхнул с себя сладкие мечты и снова проверил в зеркале, на месте ли «краун-вик». Взрывное устройство он пристроил под водительским сиденьем. Когда оно сработает, пластид раскромсает машину, а от того, кто сидит в ней, не останется ничего даже для опознания.

Стэн решил не оставлять ему никаких шансов. Он не поддался искушению поехать за ним следом и взорвать его где-то рядом с полицейской машиной — при всей заманчивости такой вариант нес в себе опасность пострадать самому. Неожиданная поломка по дороге может вывести детонатор из строя или случайные радиопомехи могут вызвать взрыв, когда он будет слишком близко. Веди себя попроще, поглупее — и взрывай его прямо перед своим же домом.

Он напрягся, увидев, как открылась стеклянная дверь дома. Оттуда вышел мужчина и, когда дверь закрылась, прислонился к ней.

— Глянь на него, — сказал Стэн. — Это наш парень?

Джой вытянул шею, глядя через заднее окно:

— Точно он. Наш сукин сын. Хотя паршиво выглядит. Смахивает, будто он всю ночь курил травку.

Этот тип в самом деле выглядел каким-то растерянным, когда, сутулясь, стоял у дверей, оглядывая улицу. Именно это его поведение несколько секунд назад и вызвало удивление Стэна. Еще вчера он двигался с кошачьей легкостью, а сегодня утром выглядел как старый и усталый охотничий пес. Стэн посмотрел на часы:

— Ранняя пташка.

— Не-а, — пробурчал Джой. — Это мы пташки. А он паршивый червяк.

Стэн вынул из нагрудного кармана пульт. Он был размером с сигаретную пачку, черный и блестящий. Стэн вытянул антенну, но оставил на месте красную предохранительную скобу, прикрывающую кнопку.

Глядя, как парень отошел от здания, на ходу роясь в карманах брюк, Стэн взмолился: «Пожалуйста, найди свои ключи от машины».

Что тот и сделал. В руке его качнулась цепочка с ключами; он выбрал один из них и вставил в замок.

— Дай-ка кнопку! — Джой протянул здоровую правую руку через спинку сиденья. — Я его сделаю. Просто возьму и сделаю.

— Подожди секунду. Нам спешить некуда. Времени хватает. Мы его сделаем когда захотим.

— Ты что, мать твою, думаешь, я этого не знаю? — Джой повысил голос. — Дай мне кнопку!

Парень уже открыл дверцу и собрался нырнуть в машину, но тут Стэн увидел, как он отошел от нее и вернулся к дверям дома.

— Мы его упустим! — заорал Джой. Он стал ерзать на заднем сиденье. — О дьявольщина!

— Спокойнее, Джой, — сказал Стэн и, оглянувшись, увидел молодую черную женщину, которая быстро шла по тротуару. Она прошла всего в нескольких футах от их машины. Стэн сунул пульт обратно в карман. — Потерпи. У нас тут общество. Не стоит, чтобы кто-то нас запомнил.

— Мы должны были грохнуть его, едва он открыл дверцу машины, — прошипел Джой.

— Ага. Нет ничего хуже, как рвануть слишком рано. Мы бы только ранили его, а не убили, а другого шанса нам не представилось бы. Он, должно быть, что-то забыл. И сейчас вернется.

И точно — через минуту парень появился снова.

— Ладно. Я ошибся.

Когда Стэн снова вынул пульт из кармана, Джой выхватил его из рук брата.

— Черт побери, Джой!..

— Да все в порядке, — сказал Джой. — Я спокоен, я спокоен. Обещаю, что подожду, пока он залезет внутрь.

Стэну это не понравилось. Что-то в том, как складывались дела, беспокоило его. Стэну не нравился пульт в руках Джоя, но дело было не в этом. Может, в том, как этот парень стоял рядом с открытой дверцей машины, оглядывая улицу, словно искал чего-то? Неужто он заподозрил?

Стэн осмотрелся в поисках черной девушки — она ушла. Теперь улица пуста — ни машин, ни пешеходов…

Парень скользнул за руль и прикрыл дверцу. Стэн услышал, как щелкнула отведенная предохранительная скоба, и Джой сказал:

— А теперь, беби, получай!

И в это мгновение Стэн понял, что было не так, и, рванувшись схватить Джоя за руку, завопил НЕ-Е-Е-Т! пытаясь отвести от кнопки уверенный большой палец Джоя.

5

Когда машина разлетелась огненным облаком пылающих обломков, мостовая дрогнула. Джек нырнул под приборную панель — на тот случай, если в ветровое стекло угодит один из них. Его большая машина обладала хорошей изоляцией, которая основательно приглушила звук, так что у него не звенело в ушах, когда он вышел из машины оценить разрушение. На мостовой, в том месте, где стоял «таурус», дымилась глубокая яма; машины, стоявшие перед и за ним, были помяты и горели. От них тянулись спирали темного дыма. Повсюду были раскиданы куски мятого металла, осколки стекла и тлеющие остатки пластика. Взрыв вышиб стекла машин и зданий выше и ниже по улице; системы защиты орали, свистели и гукали; с несчастного дерева, стоявшего рядом с машиной, была содрана кора и обломаны ветки, которые, лежа на земле, продолжали шелестеть листвой.

На Джека снова навалилась волна изнеможения и тошноты. Он закрыл глаза — не потому, что на него так подействовал взрыв, а потому, что из-за слабости он еле держался на ногах. Будь он в таком состоянии несколько часов назад, он бы не смог найти бомбу.

Слава богу, что тогда он все же собрался. Выбрался на улицу по пожарной лестнице соседнего здания и по дренажной канавке подполз к своей машине. Очки ночного видения помогли ему найти под кузовом бомбу. Он снял ее и опять-таки с помощью очков подобрался к «таурусу». Он узнал Стэна Козловски, сидевшего за рулем, и, присмотревшись, опознал в погрузневшем человеке рядом его брата Джоя. Джеку понадобилась лишь ничтожная доля секунды, дабы понять, что делать. Эти типы слишком опасны, чтобы позволить им и дальше шнырять поблизости.

Он пристроил бомбу под днищем «тауруса» и уполз.

Он еле добрался до квартиры Жаннет, где и рухнул ничком, прижав к уху будильник. Едва только взошло солнце, он выбрался на улицу, надеясь, что окажется на ней единственным человеком. Большинство квартала было занято учреждениями, и улица была пустынна, но он заметил, что к машине братьев приближалась какая-то черная женщина, и поэтому вернулся в подъезд, пока она не прошла.

О'кей. Нет больше Козловски — и Кейт может больше не волноваться из-за бомбы. Он поднял глаза. Окна квартиры Жаннет не пострадали. Прямо над собой он увидел в неповрежденном окне напряженное лицо Кейт. Он помахал ей — все в порядке.

— Что случилось? — сказал какой-то голос из-за спины.

Обернувшись, Джек увидел мужчину лет пятидесяти в спортивных шортах и футболке с эмблемой нью-йоркского спортивного клуба.

— Понятия не имею, — сказал он. — Я остановился завязать шнурки, а затем понял, что лежу на спине.

Мужчина как-то странно посмотрел на него:

— У вас не очень хороший вид. С вами все в порядке?

Джек провел подрагивающей рукой по лицу — озноб вернулся, так что ему не нужно было изображать дрожь.

— Если бы у меня не развязались шнурки, я бы как раз оказался на месте взрыва. Я был бы… трупом!

— Считайте, что вам повезло. На вашем месте я бы повесил эти шнурки в рамочку. — Он оглянулся. — Кто-нибудь позвонил 911?

Утреннюю тишину прорезали звуки сирен.

— По всей видимости, да, — кивнул Джек.

— Пойду посмотреть поближе, — сказал любитель пробежек.

— А я думаю, что останусь на месте. Отважные души и просто любопытные уже стали собираться у дома «Арсли», но остальная улица оставалась пустынной. Джек подался в сторону, чтобы Шестая авеню осталась за спиной. Когда на улицу с визгом тормозов влетели две сине-белые машины, он, опустив голову, сделал вид, что плохо себя чувствует — что соответствовало истине, — и ввалился в двери. Как только машины с завыванием пролетели мимо, он вышел и двинулся в дорогу, держа курс к востоку, — но шел он не слишком быстро, чтобы не вызывать подозрений.

По Шестой он спустился к станции подземки на Двадцать третьей улице, питая надежду, что первый же поезд идет в верхнюю часть города. Вагон был почти пуст, и он с удовольствием уселся. Его снова пробил приступ озноба.

Черт возьми, как я ухитрился подцепить его? Простудный сезон уже прошел.

Он вчера выслушал рассуждения Филдинга о его загрязненных культурах. Нельзя исключать вирусную инфекцию. Но он помнил, как Филдинг упомянул, что не должно быть никаких симптомов. Это как-то успокаивало, потому что симптомов у Джека было более чем достаточно.

Ему надо добраться до дому. Ему надо пережить это нелегкое время, навалив на себя кучу одеял.

6

— Телефоны не умолкали все утро, — сказал Джордж Мешке. — Реакция была просто сумасшедшая, я и представить себе такой не мог.

Сэнди сидел в кабинете своего редактора, откинувшись на спинку стула и положив лодыжку на колено. Всю неделю он носился, не чувствуя под собой ног и надеясь, что его не выкинут из-за какой-то мелкой ошибки. Сейчас он мог позволить себе полностью расслабиться. И непринужденно вести себя с боссом. Потому что сегодня он был на коне. Взлет его был головокружительным. За одну эту неделю доходов от рекламы пришло больше, чем за весь первый квартал.

И все трудами одного человека, подумал Сэнди. Моими.

— Я так и знал, — сказал он, — что моя идея амнистии вызовет мощную поддержку.

— Но какую! — воскликнул Мешке, обеими руками приглаживая несколько оставшихся волосков на макушке; его густые усы были пробиты сединой. — Субботнее утро, а люди уже прочитали твой материал и обрывают все телефонные линии! Потрясающе!

Еще бы не потрясающе, подумал Сэнди, обводя взглядом пустынный издательский отдел — субботнее утро, а я на работе. И что самое удивительное, мне это нравится.

— Им стоит звонить в муниципалитет, — сказал он. — Вот там и могут что-то сделать.

— Тебе самому надо поговорить в муниципалитете. Я понимаю, что сейчас суббота, но посмотри, может, тебе удастся выловить мэра, окружного прокурора, комиссара полиции — и выяснить их реакцию. Нам нужно что-то поставить на понедельник. — Мешке потер руки и блаженно улыбнулся. — Можешь ли себе представить? Только что сделали субботний номер и уже готовим номер на понедельник. За неделю четыре номера «Лайт»! Кто бы мог поверить?

В номер на понедельник или нет, но Сэнди не очень рвался делать эти интервью. В другое время он бы сорвался с места, но после утреннего издания понимал, что в глазах городских шишек он далеко не самая популярная личность, поскольку поставил их в такое положение.

Но таковы правила игры, подумал он. Они лучше всех прочих должны понимать, что нельзя сделать яичницу, не разбив яиц.

— Я узнаю, кто остался в городе.

— Мы должны ковать железо, пока горячо, Сэнди. Каждый дополнительный выпуск приносит нам дополнительную рекламу, увеличивает число читателей, многие из которых — будем надеяться — останутся с нами, когда мы вернемся к формату еженедельника.

Обратно к еженедельнику… внезапно он погрустнел.

— И я хочу, чтобы ты знал. — Понизив голос, Мешке склонился к нему. — Я говорил о тебе с Харнессом. Ты заслуживаешь признания за все, что сделал для газеты. Он просто в экстазе от того, как идут дела, и полностью согласен. — Мешке подмигнул. — Когда получишь очередной чек, будь готов к сюрпризу.

— Премия? — догадался Сэнди. — Вот здорово! Но мыслями он уже был далеко впереди. Калвин Харнесс был издателем и главным акционером. Он, без сомнения, был в экстазе, потому что увеличение прибыли и повышение репутации из-за статей Сэнди повышали шансы, что «Лайт» будет куплен одним из больших национальных концернов. Харнесс сорвет большой куш. Не останется внакладе и Мешке со своим пакетом акций. А вот Сэнди… он-то что получит?

Время вытаскивать старые резюме, подумал он. Переписать дату и начать рассылать их. Ковать железо, пока горячо. Но пока он получит предложение от одной из трех крупнейших газет города, ему придется найти способ, чтобы его имя не исчезало из новостей.

Он понимал, что единственным способом добиться этого был Спаситель. Чего бы это ни стоило, он должен добиться амнистии для него, сделать ее общенациональным событием.

Но как?..

7

Жарко.

Джек отбросил одеяло. Озноб прошел час назад. Но теперь казалось, что его кожа вот-вот задымится. Простыни промокли, пропотевшие майка и боксерские трусы прилипли к телу.

Жажда. Во рту пересохло, и губы потрескались, когда он проводил по ним сухим языком. Нужно что-нибудь влажное. Он попытался сесть. И почти справился, но все же рухнул обратно на отсыревшую подушку. Попытался еще раз — с тем же результатом. В последний раз он чувствовал такую слабость, когда чуть не истек кровью… прошлым летом… он сидел на стуле в соседней комнате… а в последний раз испытывал такой жар сразу же после… после того, как воспалились раны… Док Харгес накачал его антибиотиками и вылечил, но выздоровление было нелегким.

На этот раз никаких ран, но он буквально умирает от жажды. И вода, заледеневшие бутылки восхитительно влажной «Поланд Спринт» и «Маунтин Дью», вместе с пивом лежат на нижней полке холодильника в кухне, всего в дюжине футов от него.

С тем же успехом они могут быть и в Вестчестере.

Пугающая ситуация. Такое болезненное потоотделение без возможности пополнить запасы жидкости в организме… да он отдаст концы от обезвоживания… он все слабеет… летит вниз по спирали…

Джек закрыл глаза, собираясь с силами для очередной попытки.

— Я здесь, — сказал голос.

Он повернул голову и увидел пожилую женщину, стоящую рядом с его кроватью. Она была худа, с прядями седины в густых черных волосах, которые были собраны на затылке в пучок. На ней был серый с розовым тренировочный костюм. Ног ее он не видел, но был уверен, что она в кроссовках.

В голове у него возникли вопросы, кто она такая и как попала в запертую квартиру, но они сразу же исчезли, когда он увидел, что женщина держит в руке.

Стакан воды.

— Пей, — сказала она. У нее был какой-то странный акцент.

Джек уже дотянулся до стакана и почувствовал ладонью его восхитительную прохладу. Он с усилием приподнял голову и выпил его одним глотком, в спешке роняя драгоценные капли, и снова уронил на подушку невообразимо тяжелую голову.

— Еще, — прохрипел он. — Пожалуйста.

— Сию секунду, — сказала женщина. Ее акцент… русский. Взять Наташу Фатали, прибавить ей тридцать или сорок лет, облачить в спортивный костюм… это была она.

Тут Джек увидел, что рядом с ней сидит пес, огромная белоснежная лайка-маламут. Подняв голову, пес смотрел на Джека.

Вроде Кейт рассказывала о какой-то пожилой женщине с русским акцентом и с собакой… эта ли женщина дала Кейт его номер телефона?

Он попытался приподняться на локтях, но обмяк. Вода несколько утолила жажду, но та не исчезла.

— Кто вы и как сюда попали?

— Это не важно. Ты должен…

— А я вот чертовски уверен, что важно. Это мой дом, и дверь была заперта — на четыре замка.

— Выслушай меня, — настойчиво потребовала она. — Ты должен перебороть инфекцию и победить.

— У меня всего лишь простуда или что-то в этом роде.

— Если бы… Это не простуда. Это тот же вирус, что и в остальных. В любовнице твоей сестры и в ней самой. И в тебе тоже.

Вирус Филдинга? Тот самый, зараженный? Не важно, откуда она о нем знает. Если она права…

— Этого не может быть. Филдинг сказал, что он не вызывает никаких симптомов и передается только через кровь.

— А разве вчера у тебя не было кровотечения?

— Нет. Я…

О черт. Холдсток. Он царапнул мне руку, проходя мимо, когда вместе с Жаннет уходил из квартиры.

— Дьявол! Вы сказали, что и Кейт… Женщина кивнула. Грустно, подумал он.

— Подождите. Если меня заразили только вчера и мне уже так плохо, почему же у нее…

— Она не может перебороть его. И никто не может.

— Вы несете бред. Если бы она не могла перебороть его, ей было бы еще хуже, чем мне, а она себя прекрасно чувствует.

Женщина покачала головой:

— Справиться с ним можешь только ты.

— Ну да, как же, — проворчал Джек. Он закрыл глаза. Даже этот разговор измотал его.

— Не разговаривай, — сказала женщина. — Береги силы и слушай: вирус будет распространяться. Он заразит многих, и они заразят многих других. Будет война между теми, кто инфицирован, и теми, кто нет, война, доселе невиданная: мужчины пойдут против женщин, родители против детей, дети против родителей, брат на брата.

— Этого не случилось со СПИДом, так почему же…

— Потому что тут все по-другому. Вирус будет распространяться со скоростью ветра. Вся гармония мира, все взаимное доверие исчезнут, когда незараженные будут убивать зараженных или предположительно зараженных. Но и те будут сопротивляться, нанося удары со всех сторон, распространяя свое заболевание. Кровопролитие, смерть, ненависть, ужас — планета переживала страшные времена, но только не такого размаха. Потому что теперь таких, как ты, становится все больше, и ни один — ни один — не избегнет этой участи.

— Неужели этот вирус так страшен? Но какое вы имеете к нему отношение?

— Это не важно. Вирус — еще не конец. Вирус всего лишь середина.

— Середина чего?

— Того, о чем я говорила тебе: войны, ненависти, смерти, страха, боли и разрушения.

— Кому, черт побери, это нужно?

— Противнику.

Джек с трудом открыл глаза и посмотрел на нее.

— И кто же он такой? Дьявол? Она покачала головой:

— Ты узнаешь. Ты встретишь его. Противник питается человеческими несчастьями, раздорами, хаосом. И это пиршество для него создаст вирус.

Не стоило и сомневаться, что дама была явно не в себе. Она проникла в его дом — прихватив и своего жуткого пса, — и Джек был бессилен выставить ее.

Но в ее руке был очередной стакан с водой. Он взял его и выпил. Может, ей и не стоит уходить.

— Откуда вы все это знаете?

— Я наблюдаю. Я постоянно наблюдаю.

— Почему вы рассказали все это мне? Я всего лишь обыкновенный человек. Идите к правительству.

— Правительство не сможет остановить вирус. Только ты. И ты должен остановить его. Ты единственный.

— Да я сейчас и с котенком не мог бы справиться.

— Ты должен. Это война, ты боец.

— Я не служил в армии.

— Тут нет армии. Есть только ты. И никуда не надо вступать. Ты избран. Перед тобой были другие. Все погибли, кроме одного, но он слишком стар. Тебе придется стать избранным.

— Черта с два мне придется.

— Останови вирус до того, как он распространится, — или же все, что ты любишь, погибнет. — Она повернулась и направилась к дверям спальни. — А теперь я тебя оставляю.

Джек почувствовал, что у него снижается температура. Нет… снова озноб. Он натянул на себя одеяло.

— Леди, кто вы?

Она со своим большим белым псом остановилась в дверях и посмотрела на него.

— Я твоя мать.

Смутившись, Джек с трудом нашел ответ. У нее не было ничего общего с его матерью. Наконец он просто сообщил факт:

— Моя мать умерла.

— Она была матерью, родившей тебя, — сказала она. — А я твоя другая мать.

И она исчезла.

Кроме озноба, Джек испытал дрожь страха. Он понимал, что всего лишь вообразил себе эту женщину, но ее слова до сих пор звучали у него в голове. Ее предупреждение о чем-то, что питается бедами и несчастьями…

Зазвонил телефон. Джек протянул дрожащую руку к ночному столику и сжал в пальцах трубку.

— Алло, — прохрипел он, содрогаясь в ознобе.

— Джек, это ты? — Голос Джиа. — Ты как-то ужасно разговариваешь.

— Болен, — сказал он. — Жар. Головокружение. Не могу поверить в галлюцинации, которые меня посещают.

— Я еду.

Хорошо, подумал Джек, услышав щелчок в трубке. Джиа будет знать, что делать.

Он попытался повесить трубку, но у него не было сил.

8

Кейт вздрогнула, услышав звук ключа в замке, и подумала, что вернулся Джек. Слава богу.

Все утро она была полной развалиной. Джек пытался успокоить ее, объясняя, что бомба, которую он нашел, была предназначена для него, а не для нее. Неужто он ждал, что Кейт испытает облегчение, узнав, что ее брат стал мишенью какого-то сумасшедшего? Ничего подобного. Но он сказал, что хорошо представляет, кем были эти взрывники, и знает, как уберечь от них и ее, и себя.

Наконец она позволила себе снова погрузиться в сон. Но когда на рассвете Джек поднялся наверх, выглядел он ужасно: измотанный, с запавшими глазами. Он сказал, что должен уйти, и проинструктировал ее — не подходить к окнам и не волноваться, если услышит грохот.

А через несколько минут внизу на улице взорвалась машина.

Слава богу, не Джека. Когда она выглянула, он все еще стоял на улице и помахал ей. Кейт надеялась, что он поднимется и объяснит, что ту машину взорвал не он. Она не хотела верить, что он способен на такие ужасные поступки. Если даже кто-то пытался убить его, Джек подверг бы опасности всех жителей квартала.

Но все же, должно быть, это сделал он. Или должен был знать, что произойдет. В противном случае зачем он предупреждал ее держаться подальше от окон?

Но вместо того чтобы вернуться, он ушел.

Он не сказал ей, куда идет, но это не важно. Он же вернулся.

Но через порог переступила Жаннет. И Холдсток. И еще другие, еще шесть мужчин и женщин самого разного возраста. Они входили один за другим, и все улыбались ей, демонстрируя открытые дружелюбные лица старых приятелей. Она знала их, она видела их за окном в доме Холдстока.

Жаннет привела домой свою секту.

— Привет, Кейт, — просияв, сказала Жаннет. — Я пригласила несколько друзей повидаться с тобой.

Кейт сглотнула.

— Прекрасно.

У них был отнюдь не угрожающий вид, — наоборот, они буквально лучились дружелюбием. Почему же у нее возникло ощущение, что желудок свело холодным спазмом?

— Я так беспокоилась о тебе, — сказала Жаннет, беря Кейт за руку и сжимая ее в ладонях.

Кейт скорее почувствовала, чем услышала, странный гул в голове, сквозь завесу которого доносилось слабое, очень слабое эхо голоса Жаннет.

— Где ты была? Как ты здесь оказалась?

— Господи, да конечно же из-за взрыва. Как только услышала о нем и поняла, что он случился в нашем квартале, сразу же захотелось примчаться сюда. Но затем я узнала, что никто не пострадал, кроме двух мужчин с криминальным прошлым, и испытала облегчение. Но тем не менее я считаю, что ты не должна оставаться в одиночестве.

Странный гул продолжался, но Кейт чувствовала, что Жаннет в самом деле думает о ней, и у нее потеплело на сердце.

— Это прекрасно, но…

— Так что я привела с собой самых дорогих друзей, чтобы составить тебе компанию. Ты же помнишь Теренса, не так ли?

Широко улыбаясь, Холдсток вышел вперед и протянул ей руку.

— Я знаю, что отношения у нас сложились не лучшим образом, но уверен, что смогу наладить их.

Кейт не хотела пожимать руку этому человеку, но как она могла унизить его, когда сияющая Жаннет продолжала сжимать ее левую руку? Она протянула правую, Холдсток схватил ее…

…и гул в голове стал громче.

Тут что-то не так! Она попыталась избавиться от рукопожатия Холдстока, но хватка у него была как стальной капкан.

— Отпустите меня!

— Не бойся, Кейт, — сказала Жаннет. Она ободряюще улыбнулась и стиснула другую руку Кейт. — Все в порядке. Верь мне, все в порядке.

— Нет!

Остальные придвинулись. Холдсток протянул к ним свободную руку, одна из них, женщина, взяла ее…

…и гул в голове Кейт усилился…

…и тут кто-то другой взял руку женщины и сам протянул руку кому-то…

…и гул продолжал усиливаться, превратившись в рев штормового океана, сердце у нее билось, как у перепуганного кролика; оно колотилось о грудную клетку, стремясь вырваться наружу…

…и другая женщина взяла мужчину за руку, и он сам сжал руку другой женщины, рев удвоился и утроился, Кейт почувствовала, как у нее утекают все силы, и сквозь плавающий перед глазами туман увидела, как Жаннет высвободила одну руку и протянула кому-то другому эту единственную свободную руку в мире, и они, соприкоснувшись, замкнули круг…

…и внезапно наступил мир и покой.

У Кейт все плыло перед глазами, когда она опускалась в глубокую заводь расслабленности; она тонула, не оставляя ни кругов на воде, ни пузырей.

Вот так, сказал тихий и бесполый голос, возникший непонятно откуда; он был всюду и нигде. Разве это не лучше? Разве это не чудесное, самое чудесное ощущение из всех, что посещали тебя?

Это в самом деле было чудесно — чувство полного смирения, абсолютного растворения в прикосновениях этих нежных рук, которые так любовно обнимали ее и влекли в материнское чрево.

В глазах у нее прояснилось, и она увидела остальных восемь человек — держась за руки, они образовали круг, частью которого теперь стала и она.

Вот почему Жаннет убегала в Бронкс, поняла она. Это ли она испытывала, когда я смотрела на нее через окно?

Ответил Всеобщий Голос:

Да. Тогда бывшая Жаннет была подобна тебе и могла испытывать единение только через прикосновение. Теперь она в Единстве, навсегда с нами, в слиянии.

Кейт не была уверена, что поняла его слова, но это было не важно. Вот что имело значение — восхитительное чувство мира и покоя, чувство приобщенности. Все волнения последних нескольких лет по поводу ее образа жизни, и беспокойство, куда он приведет ее, все страхи, что придется раскрыть перед детьми свое подлинное лицо, — все пропало, исчезло, словно никогда и не существовало. Она с трудом могла припомнить их.

Безграничная любовь и смирение, просто ради того, чтобы существовать. Так все время и следует жить.

Так и будет.

Нет, подумала Кейт. Все неправильно. Это в природе человека — бояться того, что разнится.

Природу человека можно изменить.

Кейт была готова рассмеяться над этим абсурдом, но тут ее поразила одна мысль. Этот голос напоминал голос Жаннет, но губы самой Жаннет не шевелились.

— Кто ты? — вслух сказала она. — Чей это голос? Он наш, всех нас. Единства.

— Тогда почему же он звучит как голос Жаннет? Потому что именно его тебе приятнее всего слышать. Но это бывшая Жаннет. Это все мы.

Оглянувшись, Кейт увидела, что все восемь человек, Жаннет, Холдсток и остальные, кивают в унисон.

Все чувства пытались дать сигнал тревоги, предупредить — что-то здесь идет не так, она не должна соглашаться с голосами, звучащими в голове. Но толстый, как ватное одеяло, покров мира и гармонии заглушал их, и Кейт лишь слабо и искаженно улавливала эти предупреждения.

— Я не понимаю.

Мы все едины. Мы — одно целое. Мы — Единство. Мы знаем друга друга, как никто никогда не знал нас, глубже, чем даже сами знаем себя. Каждая мысль…

— Вы можете читать мысли друг друга?

Мы и есть мысли друг друга. Мы делимся каждой мыслью, каждой эмоцией.

Кейт содрогнулась от страха. Она что, сумасшедшая? Или они?

Не бойся.

А теперь на нее навалился ужас. Они знают, что она чувствует?

Тебе не надо бояться Единства. Мы любим тебя. Ты наша сестра.

— Но почему я? И как?.. И тут Кейт все поняла.

Вирус. Тот загадочный зараженный вирус в культурах Филдинга.

Да! Он свел нас воедино. Устранил нарушения в наших мозгах. Слил наши мысли в этом величественном Единстве.

— И я? — Она посмотрела на Жаннет. — Я тоже была заражена, да? Зачем?

Ты следила за бывшей Жаннет, шпионила за ней…

— Я беспокоилась!

И мы это чувствовали. Но опасались, что твоя любовь и озабоченность могут привести к вмешательству, а поскольку мы лишь в начальной стадии развития, то и вовлекли тебя в Единство.

— Но я этого не просила! Вы не имели права! Где-то вне Кейт зазвучал, набирая силу, настойчивый тревожный звонок; он пробивался сквозь сияющую пелену, но все же голос его был слишком слаб.

Дело не только во времени, Кейт.

— Что вы имеете в виду?

Мы — будущее, Кейт. Ты увидишь, как создается концепция нового дня человечества. Именно отсюда и начнется новый мир — с нас. С ядра Единства. И ты станешь частью его, Кейт, — частью Космического Яйца, которое воспламенится в Большом Взрыве. Мы собираем все больше и больше мозгов для расширения Единства…

— Подождите. Как вы их собираете? Внедряемся в их нервную систему — так же, как мысделали с тобой.

— И вы совершенно не интересуетесь их мнением? Конечно нет. Они же никогда не согласятся.

— Как вы можете оправдывать?..

Мы знаем, что лучше, Кейт. Единство — это будущее. Раздробленные интеллектуальные единицы, не знающие, куда себя приложить, — это прошлое. Теперь, когда мы существуем, они столь же архаичны, как динозавры: слишком слабы, чтоб возражать, слишком неэффективны.

— Мы не так уж плохо справляемся. Посмотрите, сколько болезней мы победили. А теперь, когда мы составили карту человеческого генома, не стоит и говорить, какие чудеса в нашей власти.

Но какой ценой! Война, расизм, ненависть. И что бы ни творила ваша наука, она не в силах устранить пороки человеческой натуры.

— У вас есть что-то получше?

Да! Мир, в котором все будут мыслить в унисон, где не будут иметь значения никакие различия в расе и половой принадлежности, потому что все мозги будут равны.

Перед ее глазами возникло видение — залитые солнцем поля пшеницы и кукурузы. А на переднем плане — люди, обрабатывающие эти поля.

Мир, в котором исчезнут ненависть и подозрительность, потому что будет известна каждая мысль и каждая ложь будет разоблачена.

Картина переместилась на завод, где рабочие управляли ткацкими машинами и пошивочными линиями, с которых сходили готовые изделия.

Где нет чужих и где никто не чувствует себя изгоем, потому что никто не отвергнут. Потому что все в одном.

А теперь Кейт увидела здания — классический маленький городок Среднего Запада; люди гуляют по мостовым и тротуарам, покупая продукты и одежду. И хотя никто не улыбается, нет и опечаленных; у всех сосредоточенный деловой вид.

Голос был полон радостного предвкушения ответа:

Разве это не прекрасный мир?

— Мир? Это не мир. Это улей.

Долгая пауза, в течение которой Кейт чувствовала, как процеживаются ее мысли и чувства.

Мы понимаем. Ты еще далеко не готова к полному слиянию. Но пройдет несколько дней, и ты все поймешь, Кейт. Ты придешь к полному пониманию наших преимуществ, так же как ты поймешь неизбежность нашего прихода… Великую Неизбежность.

Неизбежность… она задумалась. Она думала о Филдинге, о Национальном институте здравоохранения, о Центре по контролю за заболеваниями и чувствовала, что все эти мысли высасывают ее, как устрицу из раковины.

Да… доктор Филдинг… мы многим обязаны ему, и тем не менее… он много знает о нас… может быть, даже слишком много. Мы слышали, что он тебе вчера говорил.

Внезапно она услышала голос Филдинга и те его слова, которые он на прощание повторил в своем кабинете.

Если я подвергнусь осуждению за случившееся заражение, то постараюсь восстановить к себе доверие, поняв, как справляться с ним. Увидите. Прежде чем ЦКЗ начнет раскручиваться, я найду для вас решение.

— Вы это взяли у меня? — изумившись, спросила Кейт.

Мы могли это сделать, но… мы там были и сами все слышали.

Что делается у меня в голове?.. Они слышали… Кейт была слишком потрясена, чтобы ответить.

У тебя нет иного выбора, кроме как помогать Единству, Кейт. Ты не должна была настаивать, чтобы доктор Филдинг немедленно связался с Центром контроля за заболеваниями. Мы пытались объяснить тебе, пытались заставить тебя увидеть, что поспешное привлечение правительственных учреждений не в интересах Единства, но ты не хотела слушать.

Кейт припомнила, как вчера ею овладела странная нерешительность, с каким трудом она заставила себя сказать Филдингу: звоните.

— Это вы воздействовали на меня?

Просто пытались заставить тебя посмотреть и с нашей стороны.

У Кейт кружилась голова. Ее мысли ей больше не принадлежали. Будет ли еще у нее возможность самостоятельно думать и действовать? Скоро ли она начнет поступать против своей воли? И когда совершенно лишится воли?

Ты понимаешь, Кейт? Вот в чем проблема: любое намерение — это слишком. Тебе не стоит беспокоиться, твоя эта воля или наша. В пределах Единства есть только одна воля. И с ней жизнь становится намного проще.

Но Кейт что-то почувствовала… легкое изменение в настроении Единства, тень нерешительности. И она осознала, что их единение — дорога с двусторонним движением. Они могут смотреть в глубины ее мышления, но и она может смотреть в их мозги. Не четко, не глубоко, но достаточно, чтобы составить впечатление.

— А ведь вы боитесь, не так ли?

По окутывающей ее сияющей пелене прошла легкая зыбь.

Нет. Конечно же нет. Мы будущее. Мы неизбежны. Нам нечего бояться.

Но Кейт сомневалась — было ли то искреннее убеждение или же просто благие пожелания.

— А что, если Филдинг найдет убийцу вируса, который сработает против вас? Или еще лучше — вакцину? Что тогда случится с вашей неизбежностью?

Он этого не сделает. Не сможет. У него не хватит времени.

— Времени у него более чем достаточно. Вы связаны по рукам и ногам вашей же собственной природой. Ваша инфекция передается через кровь. Потребуются десятилетия…

Кейт чуть не задохнулась, когда ее окатила волна радостного ожидания, смывая страхи и подозрения; ее подняла волна наслаждения, более мощного, чем даже оргазм.

Неправда! Ты убедишься! Мы одержим верх! Мы распространимся по всей планете. И ты станешь частью всего этого!

— Нет. Потому что, если Филдинг не остановит вас, я предвижу, что это сделает кто-то другой.

Ты говоришь о своем брате? Голос засмеялся. Как он сможет остановить нас, если скоро станет одним из нас!

У Кейт подогнулись колени. Только не Джек! Как? Когда?

Вчера утром. Он оказался слишком умен, и поэтому бывший Теренс оцарапал его булавкой, смазанной нашей кровью.

— Нет! — закричала она, выламывая и выдергивая свои зажатые руки, что застало Единство врасплох; освобождаясь, она рвала контакты, — вдруг благостное сияние расползлось на клочки и исчезло, уступив место бездне, полной страха и отчаяния.

Видение расплылось, перед глазами поплыли черные пятна, которые, расширяясь, поглотили ее.

9

— Мам, Джек выздоровеет?

Вокруг слабо шелестели чьи-то бесплотные голоса. Он попытался опознать их, но его беспомощному мозгу было не под силу сосредоточиться.

Тот последний, детский голос… как ее зовут? Вики. Это был ее голос. Но звучал так, словно она была в дальнем конце туннеля Линкольна под Гудзоном. Он попытался открыть глаза, чтобы найти ее, но тяжелые веки весили тонны.

— Конечно, милая, — сказал другой голос, женщины постарше… голос Джиа. Но он звучал еще дальше—в конце Голландского туннеля Джерси-Сити. — Он и раньше болел. Помнишь прошлое лето?

— Я не хочу думать о прошлом лете.

— Я понимаю, что не хочешь. Но помнишь страшное время, когда он был ранен и болен и мы выхаживали его?

— Да.

— Вот и сейчас такое же время.

— Но тогда к Джеку приходил доктор.

— Если его можно так называть.

Даже в мучительном бреду Джек не мог не улыбнуться. Джиа никогда не испытывала доверия к доку Харгесу.

Он почувствовал прохладу, когда со лба убрали согревшееся полотенце.

— Вот, милая. Пойди смочи снова в холодной воде.

Когда торопливые шаги Вики исчезли на кухне, Джек услышал тихий голос Джиа, приникшей к его уху:

— Джек, ты меня слышишь?

— М-м-м…

— Джек, я боюсь. У тебя температура сто четыре[17], и я не знаю, что с тобой делать.

Он попытался выдавить два слова:

— Док… Харгес…

За все эти годы у дока Харгеса было несколько столкновений с официальными инстанциями, так что в настоящее время его лицензия была недействительна. Но это отнюдь не значило, что он растерял все свои знания, просто у него не было законного права практиковать. Джек уже доверял ему свою жизнь раньше и сделает это снова.

— Я три раза звонила ему. — Он слышал напряжение в голосе Джиа. — Добралась только до его автоответчика, но он не перезвонил.

— Какой сейчас месяц? — прошептал Джек.

— Месяц? Ты забыл? Июнь.

Черт. Каждый июнь Харгес отправлялся в Аризону навестить внуков. А он так рассчитывал на его помощь.

— Я боюсь, Джек. У тебя такой вид, словно ты был в коме.

В коме? В коматозном состоянии? При такой температуре он в коме изжарился бы.

— Я звоню в «Скорую помощь».

— Нет!

— Прошу тебя, Джек. Я боюсь, что ты умрешь! Он не может отправляться в больницу. Слишком много вопросов, слишком много ловких чинуш, которые будут запускать пальцы в каждую щель его жизни в поисках денег.

— Даже не думай… Никаких больниц…

— Я не могу больше этого выносить, Джек. Я не могу просто сидеть и смотреть, как ты вскипаешь на глазах. Вызову «скорую помощь».

Когда Джиа встала, Джек выпростал руку из-под одеяла и перехватил ее. Не так крепко, чтобы оттянуть ее назад — у него и сил не было, — но этот жест остановил ее.

Нельзя позволять ей, чтобы его увезли в карете «Скорой помощи».

Она решительно вырвалась.

— И почему только я раньше об этом не подумала? До чего я была глупа!

Что она делает? Ему хотелось крикнуть и остановить ее. Пожалуйста, Джиа. Никакой «скорой помощи»! Я вылезу. Мне только нужно как следует отдохнуть. Не делай этого! Но у него пропал голос.

Все опасения были погребены ошеломляющей усталостью, которая захлестнула его с головой. Джек снова отключился.

10

Кейт пришла в себя на диване. Рядом сидела Жаннет, держа ее за руку.

Что случилось? — возник у нее вопрос, но Жаннет ответила прежде, чем мысль окончательно сформировалась:

— Ты потеряла сознание. Кейт осмотрелась:

— А где остальные?

— Мы… они ушли. Есть еще кое-какие дела. Неужели все это было в самом деле? От сильной головной боли у Кейт слепило в глазах, и она закрыла их. Или она была одурманена? Находилась под гипнозом?

— Все было на самом деле, — сказала Жаннет. Кейт высвободила руку и отодвинулась на другой конец дивана. Это не Жаннет. Она читает ее мысли.

Может ли быть такое? Неужели странный новый вирус может настолько изменить человеческие мозги, что между ними устанавливаются связи? Это слишком невероятно. Такие вещи случаются лишь на научно-фантастическом канале телевидения, который любит смотреть Кевин.

Но если этого не было в реальности, что же она недавно испытывала?

И почему ее не покидает чувство, что мозг не полностью принадлежит ей? Это что, сила внушения… или на самом деле?

— Мы знаем, как ты себя чувствуешь, Кейт.

— Неужто? Сомневаюсь.

Страх… скорее, ужас… неуверенность…

— А как насчет предательства, Жаннет? — гневно вспыхнула Кейт. — Ты не чувствуешь себя преданной? А я вот чувствую. Я любила тебя, Жаннет. Я доверяла тебе. — И тут она осознала, что употребляет прошедшее время. — А ты… ты…

— Ты еще будешь благодарна нам, Кейт. Через несколько дней, когда ты полностью сольешься с нами, ты будешь благословлять тот легкий укол в ладонь.

— Никогда! Вы заразили не только меня, но и моего брата! Вот этого я тебе никогда не прощу!

Кейт поднялась. Ее пошатывало. Никогда раньше она не хотела причинить боль другому человеку, но самодовольная убежденность Жаннет вызвала у нее желание ударить ее. Или сделать что-то похуже.

— Еще как простишь. И Джек тоже. Через несколько дней вы убедитесь…

— Через несколько дней! Всего? Тебе потребовалось куда больше времени!

— Вирус мутирует и в системе хозяина распространяется куда быстрее. Мы…

— Мы? Кто это «мы»?

— Прости. Когда становишься частью Единства, трудно думать о себе как о самостоятельной личности. Все они теперь во мне и я в них, пусть даже нас разделяют мили.

— Но раньше, когда вы все пришли сюда, ты говорила о себе как об отдельной личности.

— Чтобы не обеспокоить тебя.

— Может, тебе стоило продолжать. Потому что вот сейчас я очень обеспокоена.

— О'кей, о'кей, — успокаивая Кейт, сказала она. — Я была на твоем месте, Кейт. Сначала я сопротивлялась. Я была так испугана, мною владел страх перед неизвестным. А теперь, когда я полностью слилась, то безмерно счастлива.

— Но куда это тебя приведет, Жаннет?

— Ты узнаешь. Мы покажем тебе. В преображенный мир.

— Но то, что я видела, нельзя так назвать.

— Перед тобой предстала далеко не главная часть его. Ее ты еще не видела.

— Ты говоришь загадками.

— Задумайся, Кейт. Ты видела коровьи фермы? Улицы, полные машин? Следы реактивных самолетов в небе?

— Ну и?..

— Единство изменит мир, в котором мы живем. Человечество будет вести более здоровый образ жизни в здоровой среде. Первыми исчезнут фермы животных. Существующий скот будет использован, пока мы не превратим все зерновые угодья в овощные фермы для людей.

— Раса вегетарианцев! — Кейт и сама предпочитала овощи мясу, но любила порой жареного цыпленка.

— Отнюдь. В пищу пойдут дикие животные, но фермы, на которых выращивают коров, свиней и кур, станут делом прошлого. Как неэффективные. Ведь требуется семь фунтов зерна и сои, чтобы произвести фунт свинины. Гораздо проще и здоровее есть само зерно. Меньше потерь. А говоря о потерях, объем говядины, которую за год потребляет средняя американская семья, влечет за собой гору навоза размерами больше самого ее дома. Выделяется метан, отходы попадают в воду и загрязняют окружающую среду. Всему этому необходимо положить конец.

Вот это в самом деле напоминало прежнюю Жаннет — она часто выступала против того, что называла «узаконенной жестокостью сельского хозяйства по отношению к животным», но ее возражения носили главным образом этический характер и исходили скорее из чистого прагматизма.

— С Единством отпадет необходимость в путешествиях. Ты будешь там, где находится любой из нас. А польза для окружающей среды будет велика и очевидна.

— Но вы показывали мне и заводы, значит, промышленность сохранится.

— Только кое-какая, которая будет производить самое необходимое для сельского хозяйства, пошива одежды, строительства жилья…

— Но что же с деловой жизнью — банки, финансы, международная торговля?

— С какой целью? Продавать акции? Давать в рост деньги? Ни одна семья, какая бы она ни была большая — а в мире Единства семьи будут очень большими, — не останется без пищи, одежды и крыши над головой. Что еще им нужно?

— А как насчет искусства, литературы или хотя бы развлечений?

— Все это никому не будет нужно. Да и кроме того, какой практической цели все это служит? Если тобой овладеют творческие порывы, они тут же получат оценку всего Единства.

Кейт чувствовала, как в ней растет возмущение.

— А семейные отношения?

— У тебя не будет семьи, кроме Единства. И ты в полной мере почувствуешь его влияние. Эта близость, слияние — ты никогда не испытывала таких тесных связей — в огромной мере превосходят то, что дано чувствовать обыкновенному человеку.

Это уязвило Кейт.

— И мне тоже?

— Тут совсем другое. Неслившийся мозг не в состоянии понять то, что приходит потом.

— Значит, то, что нас с тобой объединяло, исчезло?

Жаннет кивнула:

— То, что у нас было, пришло к естественному концу.

— Что? — Кейт не могла поверить, что правильно поняла ее слова. — Что ты сейчас сказала?

— В Единстве нет места однополым связям. Они не служат нашим целям.

Если Кейт и испытывала какие-то надежды, что та Жаннет, которую она любила, где-то существует, то эти слова смыли последнюю надежду. Кейт отошла от нее к центру комнаты. Ей больше не хотелось ни о чем спрашивать, но она должна была все выяснить.

— Каким целям?

— Конечно, привлечению всех мозгов к Единству. Что повлечет за собой непрерывный приток других мозгов и неуклонное расширение Единства. А поскольку однополые отношения не влекут за собой появление потомства, они противоречат нашей цели.

— И вы уничтожаете их?

— Ничто не уничтожается. Просто Единство в своих границах не учитывает их.

— Оставим учет. А как же чувства? Любовь? Жаннет бросила на нее насмешливый взгляд:

— Любовь? Единство — вот что такое любовь, полная и безусловная. Блаженство и счастье, которые возрастают с присоединением каждой новой единицы. Никому не нужна любовь вне пределов Единства. Единственной потребностью станут труды по присоединению все новых мозгов, чтобы их становилось все больше и больше и наши миллионы все расширялись бы.

Заставив свои ноги двигаться, Кейт дюйм за дюймом приближалась к кухне.

— Такой график — не для людей, Жаннет. Этот распорядок предназначен для вирусов. Он нацелен лишь на одно: как можно больше владельцев тел, в которых можно размножаться. Вирус — это паразит, полный и законченный паразит. Он не способен даже размножаться самостоятельно. Он проникает в клетку, подчиняет себе клеточную структуру и перепрограммирует ее, чтобы создавать свои копии, которые, в свою очередь, завоевывают другие клетки. Вот для чего весь этот план, Жаннет: создавать все больше тел для размножения вирусов.

Жаннет двинулась за ней, всем своим видом напоминая миссионера, который старается обратить язычника. Она протянула руку к Кейт, но та увернулась от ее прикосновения.

— Ты не понимаешь, Кейт. Человек со стороны, наверно, не может понять все величие Единства.

С трудом прокладывая себе путь на кухню к микроволновке, Кейт испытывала ощущение, что бредет по грудь в воде, сопротивляясь мощному течению; она старалась противостоять отупляющему спокойствию, которое, вытесняя гнев и страх, овладевало ею.

— Вот уж я-то могу. И прекрасно понимаю: Единство — это вирус. Овладев вашими мозгами, оно впечатывает в них — или в подсознание… или что у вас там осталось — порядок действий. Будь плодовитым и размножайся… размножайся… размножайся. Ничем иным больше не занимайся. Таков этический кодекс вируса. О нем вы и разглагольствуете.

С напряженным выражением лица Жаннет подошла поближе:

— Ты только задумайся, Кейт. Никаких наций, никаких границ. Никаких «я» и «не-я», нет «моего» и «чужого» — источников всех конфликтов. Ничто не может принадлежать кому-то одному, когда все принадлежит всем. Будущее Единства…

— Это стерильное существование, Жаннет! — Кейт стало трудно говорить. Слова цеплялись друг за друга, мысли путались. А Жаннет все приближалась, стараясь дотянуться до нее. — Вы хотите превратить человечество в однородную безликую массу сытых здоровых тел в здоровой среде, где мы сможем размножаться как кролики. Вы говорите, что избавитесь от домашнего скота, Жаннет, но истина в том, что вы сами станете домашним скотом! — Кейт развернулась, наугад нажимая кнопки на контрольной панели микроволновки. — А я отказываюсь от такой жизни!

Кейт нажала «пуск».

И внезапно в голове у нее прояснилось, руки и ноги обрели свободу.

— Слава богу! — сказала она и повернулась к Жаннет. — А вот теперь мы можем поговорить по-настоящему.

Но Жаннет продолжала стоять перед ней, качая головой и сокрушенно улыбаясь.

— Если ты ищешь меня прежнюю, то ее больше не существует. Во мне ее нет. Я полностью слилась. Мое прежнее «я» исчезло. Оно, подобно змее, выползло из старой оболочки. И теперь есть только моя новая личность.

У Кейт перехватило горло.

— О нет.

— Единство не понимает, в чем дело, но вибрации микроволновой печки мешают слиянию тех, кто еще не интегрирован. Единство слепнет и не может найти тебя. Но это всего лишь временно. Когда ты полностью сольешься, ничто не сможет встать между тобой и Единством.

У Кейт на глазах выступили слезы, и все расплылось. Жаннет исчезла, на ее месте этот… этот трутень.

— Не плачь, Кейт. Я никогда не испытывала такого счастья. И ты тоже будешь счастлива. Не лей слез по мне прежней и не борись за меня прежнюю. Битва уже выиграна. Через несколько дней ты станешь новой, лучшей, и тебя ждет триумф. А пока…

Она прошла мимо Кейт, выключила микроволновку и смахнула ее на пол, где она разлетелась на куски.

— …не трать времени впустую.

И сразу же Кейт снова почувствовала, будто ее мысли ей не принадлежат.

— Жаннет…

Зазвонил телефон. Они обе посмотрели на него, ожидая четвертого звонка, после которого включается автоответчик. Кейт услышала сигнал, а потом женский голос:

— Ох, Кейт. Я так надеюсь, что ты на месте. Я… Кейт схватила трубку:

— Да? Кто это?

— Как хорошо, что ты дома. Это Джиа. Мы встречались…

— Да, конечно. Я помню. Подруга Джека. — Она почувствовала странное напряжение в голосе женщины. — Что-то случилось?

— Джек болен.

У нее свело желудок.

— Что с ним?

— Температура сто четыре градуса. Бредит. Озноб сменяется жаром, он обливается потом. Я не знаю, что делать.

— Я сейчас буду. Подожди — я же не знаю, где он живет. — Джиа дала ей адрес в Верхнем Вестсайде. — Не оставляй его. Я уже еду.

— Твой брат болен, — сказала Жаннет. Это был не вопрос, а утверждение. Она была обеспокоена.

— Да. Благодаря тебе и твоему вирусу.

— Но… этого не может быть. Вирус не вызывает болезни. Он минует иммунную систему и…

— Так вот, мой брат преградил ему дорогу.

По крайней мере, Кейт надеялась, что так оно и было. Эти симптомы могли указывать на любое заболевание, в том числе и на воспаление легких.

Она заскочила в спальню, где быстро переоделась в брюки цвета хаки и рубашку из плотной ткани. Она взяла с собой стетоскоп и медицинский чемоданчик, которые привезла на тот случай, если понадобится для Жаннет — теперь это смешно, — и запихала их в большую наплечную сумку.

— Пока, Жаннет, — скорее по привычке сказала она, направляясь к дверям.

Жаннет не ответила. Она все так же стояла на кухне, где ее оставила Кейт, и, сведя брови, смотрела в стену.

11

— Сделай еще вдох, Джек, — сказала Кейт. — На этот раз поглубже.

Джек лежал ничком, распростертый на смятой двуспальной постели. На нем были только влажные боксерские шорты. Он не ответил, и Кейт пришлось ограничиться прослушиванием его затрудненного дыхания.

Она плотнее прижала стетоскоп к середине спины, покрытой испариной. Она не представляла, какими упругими были мышцы ее брата. У него почти не было жировой прослойки, и мышцы лежали сразу же под кожей. Его манера одеваться не давала никакого представления, какое тело скрывается под одеждой. Мужчины в окружении Жаннет, у которых были фигуры как у Джека, предпочитали открытые рубашки и обтягивающие майки, стараясь привлекать к себе внимание; Джека это совершенно не интересовало.

Она напряглась, стараясь услышать сухой, словно у мятого целлофана, хрип. Это могло быть сигналом о наличии жидкости в альвеолах. Но она ничего не услышала.

— Никаких признаков пневмонии, — сказала она. Джиа перевела дыхание.

— Слава богу.

Но это не обязательно хорошая новость, подумала Кейт. Скорее всего, мы имеем дело с чем-то иным. И если Жаннет говорила правду, это «иное», скорее всего, было зараженным вирусом.

— Что, по-твоему, это такое?

Кейт посмотрела на симпатичную светловолосую женщину и в мыслях вернулась к позапрошлому вечеру — господи, неужели это было всего два дня назад? — когда она встретилась с Джеком. И не случись всех событий, Кейт не стала бы скрывать, что Джиа ей нравится. Она вспомнила, как ее поразили непринужденные товарищеские отношения между Джеком и Джиа, как они подшучивали друг над другом и как в том внимании, с которым Джиа слушала Джека, чувствовалось, насколько глубоко она привязана к нему.

И теперь она видела, что в глазах Джиа стояла едва ли не паника.

Тебе так повезло, Джек, подумала она, иметь рядом человека, который так любит тебя. Только не потеряй ее.

Она решила сказать Джиа правду:

— Скорее всего, это вирус.

— Он заразен? Вики, помогая мне, прибегает и убегает. Плохо, что Джек серьезно заболел. Но Вики такая маленькая. Что, если…

— С ней все обойдется.

Кейт видела темноволосую синеглазую девочку, когда та появлялась в комнате, и ее конский хвостик напомнил Кейт те времена, когда Лиззи была в том же возрасте. Какой простой казалась тогда жизнь.

— Хочу надеяться, — сказала Джиа. — Мне пришлось три раза менять ему рубашки. Наконец я перестала. При ознобе он натягивает на себя одеяло, а когда потеет, сбрасывает его.

— Это часть той борьбы, которую его организм ведет с инфекцией.

Но почему его организм борется, а мой нет?

Кейт почувствовала, как в мозгу у нее что-то щелкнуло, как мелькнула мгновенная мысль, и, прежде чем она спохватилась, с губ слетел вопрос:

— У него раньше были заболевания?

— Такого рода? Да, один раз.

— Когда?

Кейт не могла справиться со своим голосом.

— Прошлым летом. После…

Она попыталась заткнуть себе рот, в чем и преуспела, но лишь после того, как спросила:

— После чего?

— Не знаю, стоит ли мне влезать в это. Может, Джек сам тебе расскажет.

Кейт хотела узнать, о чем говорит Джиа, но решила, что Единство не должно услышать ответ. Она испытывала страх и неуверенность перед Единством, и это беспокоило ее. Что они могут сделать, дабы вытащить ответ из Джиа?

Она с трудом обрела контроль над своим голосом, даже смежив глаза от напряжения.

— Кейт, с тобой все в порядке?

Лоб ее покрылся бисеринками пота… и вдруг она снова оказалась на водительском месте… и почувствовала, как к рулю потянулась другая рука.

— Все о'кей. Просто болит голова.

— Я тебе сочувствую. Могу ли я?..

— Знаешь что? — сказала Кейт. — Я подумала, Вики будет лучше, если вы уйдете.

— О нет, — замотала головой Джиа. — Я не могу оставить Джека. Просто я отведу Вики в другую комнату и…

— Я опасаюсь, если ты подхватишь что-нибудь, то передашь Вики, и тогда… — Кейт оставила предложение висеть в воздухе и увидела, что Джиа закусила верхнюю губу. — Я присмотрю за ним, Джиа, — добавила она. — Я ведь все-таки чему-то училась.

— Я понимаю, — грустно пожала Джиа плечами. — Но у меня все равно будет чувство, что я бросила его.

— Обещаю заботиться о нем как о члене своей собственной семьи.

Ее слова вызвали у Джиа улыбку.

— Да, на это, пожалуй, можно положиться. — Она вздохнула. — Ладно. Отведу Вики домой. Но когда он придет в себя, сразу же позвони мне, хорошо?

Кейт испытала острое желание остановить Джиа, но подавила его.

— Конечно. Направившись к дверям, Джиа остановилась и повернулась к Кейт. «Иди же!» — захотелось заорать Кейт. Она не знала, сколько еще сможет выдержать.

— Только одно…

— Ты в самом деле не можешь больше оставаться тут.

— Я знаю, но хочу предупредить, что Джек может огорчиться, увидев тебя здесь.

— Не понимаю.

— Позвать тебя было моей идеей. Я сказала ему, но он не отреагировал, так что я не уверена, дошло ли до него.

— В чем тут проблема?

— Он слегка сдвинут по поводу своей квартиры. Ну… он не хочет, чтобы кто-нибудь знал, где он живет. Да и почти никто не знает. Мы с Вики — единственные, кто здесь бывает. Это его святая святых.

— Но я его сестра.

— Но ты же не знала этого адреса, так? Мне пришлось дать его тебе. Понимаешь, что я имею в виду?

— Думаю, что да.

— Так что, если он разволнуется по поводу твоего присутствия, не принимай это на свой счет.

Кейт посмотрела на раскинувшегося спящего человека. Странный парень мой брат.

Скорее уникальный, сказали губы Джиа, но ее глаза, казалось, хотели сказать: если бы только ты знала его.

Через несколько минут, когда за ними закрылась дверь, Кейт почувствовала, что владевшее ею напряжение начало спадать. Единство по-прежнему отчаянно хотело узнать, как Джек реагирует на вирус, но, должно быть, понимало, что ему остается лишь наблюдать и ждать.

Не повторяется ли ситуация с Жаннет — идет ежеминутная борьба, когда дюйм за дюймом теряешь почву под ногами… Может, и нет. По крайней мере, Кейт знала, что она ведет войну. Жаннет, наверно, об этом не догадывалась. Скорее всего, она списала первые странные проявления и мысли на процесс выздоровления, на побочные эффекты уменьшения опухоли. А когда наконец осознала, что ее мозг захвачен, было слишком поздно.

Когда же будет слишком поздно и для меня? — подумала Кейт.

Она попыталась представить, что же делается у нее в голове, где вирус Единства свободно путешествует по мозговым извилинам, внедряя все больше и больше своих генов в нейроны мозга, пока не расклюет все, что было ею, и не заменит чем-то своим, некоей этикой вируса, пустопорожнего создания, какой стала Жаннет.

От этой возможности у нее началась изжога. Она должна найти способ положить этому конец. И вернуть Жаннет. Но первым делом она должна спастись сама.

Она посмотрела на Джека. Если его иммунная система действительно справится с вирусом, то, значит, она произведет антитела. Если бы она смогла выделить глобулин и ввести себе в кровь…

Ее возбуждение сошло на нет. Если-если-если… даже если это так, процесс может быть достаточно длительным. К тому времени она уже станет до мозга костей членом Единства.

Она должна найти другой путь. Может, что-то придумает Филдинг. В любом случае она чувствовала, что Джек может сыграть ключевую роль. Но первым делом он должен во всем разобраться… если у него получится.

Она снова подошла к нему — все еще спит, но не так уж потеет, — а затем направилась в переднюю комнату его квартиры, где царил полный беспорядок, и остановилась, когда увидела на краю стола предмет, напоминавший пистолет. Боже милостивый, да это в самом деле пистолет. Она подошла поближе. Неужто у Джека есть оружие? Это ясно. Кейт ненавидела оружие. Мало того что оно есть у брата, но она не могла поверить в такую беспечность — он оставляет его где попало, хотя в доме ребенок. Девочка Джиа могла…

Стоп. У него была красная пластмассовая рукоятка, а все остальное вроде было из жести. На боковой поверхности торчала кнопка включения, рядом с двумя словами, выдавленными на металле: «атомный дезинтегратор». Кейт улыбнулась и покачала головой. Игрушечный лучевой пистолет — нет, настоящий мушкет. К тому же древний.

Она медленно повернулась. Сколько тут старья. Он что, бродит по блошиному рынку и таскает все, что там валяется? Похоже, каждому из предметов не меньше пятидесяти лет. Лампа в виде Папаши Уорбакса[18], будильник Дика Трейси — куча часов, все старые, ни одни не работают. На стенах дипломы в рамках и еще часы, маятники которых застыли на последнем взмахе. Она подошла поближе рассмотреть дипломы — все из клубов и тайных обществ, посвященных Тени, Капитану Полуночи, Доку Сэвиджу… ради всего святого, зачем ему все это барахло?

Единственной найденной ею вещью, которая принадлежала двадцать первому веку — или в крайнем случае второй половине двадцатого, — был компьютерный монитор, стоявший на дубовом бюро. На мониторе лежал какой-то смутно знакомый черный предмет. Кейт наклонилась рассмотреть поближе и оцепенела, когда узнала в нем таймер от бомбы, которую Джек нашел вчера. Она догадалась, что часы те же самые, по четырем обкусанным проводкам, торчащим из кожуха. Единственная разница была в том, что светящийся циферблат показывал время.

А рядом валялись маленькие серебристые штучки, напоминающие батарейки, от которых тянулись провода к часам. Как Джек называл их? Детонаторы. Но куда делась взрывчатка, похожая на кусок глины?

Она осмотрела поверхность стола и обыскала комнату, но ничего не нашла. Должно быть, где-то спрятана. Кейт не хотела рыться в ящиках стола Джека, но она будет чувствовать себя куда лучше, если убедится, что взрывчатка тоже здесь. Она подозревала, что утром Джек пустил ее в ход, чтобы взорвать ту машину, и с ужасом думала об этом.

Но ящики старого бюро не содержали ничего, кроме бумаг и каталогов видео. Она не стала читать ничего из бумаг и занялась таким же старым дубовым секретером. И в верхнем ящике, рядом с предметом, напоминавшим еще один игрушечный пистолет, она и нашла ее — обернутую в целлофан, с дырками от детонаторов.

Какое облегчение. Когда Джек придет в себя, может, он объяснит ей, почему взорвалась машина, но, по крайней мере, она убедилась, что эта взрывчатка ни при чем. К тому же ей не хотелось, чтобы детонаторы и таймер попались ей на глаза, и поэтому засунула их в ящик вместе со взрывчаткой.

Когда она покачала ящик, чтобы засунуть его обратно, он выскочил. Она заглянула в проем и убедилась, что его прикрывает фальшивая задняя стенка.

Заинтересовавшись, Кейт поставила ящик на пол и отодвинула секретер от стены. Пошарила по истертой задней панели, пока не нашла утопленную защелку. Слегка потянув ее, она открыла стенку, которая упала ей на руки, открыв тайник с тремя полками.

На них лежало не менее полудюжины пистолетов разных форм и размеров, обоймы, коробки с патронами, ножи, дубинки…

Мини-арсенал.

У нее пересохло во рту. Оторвавшись от этой картины, она поставила панель на место и придвинула секретер к стене. Снова открыв ящик, она вынула маленький пистолет, который только что попался ей на глаза. Какой он тяжелый… слишком тяжелый для игрушки. Она кинула его обратно и решительно закрыла дверцу. Потрясенная, она вернулась к центру комнаты и осмотрелась.

Она должна признать: Джек помешан на оружии. Или того хуже. Что-то вроде преступника. Иначе по какой причине он держит у себя этот оружейный склад?

Так кем же был ее брат? Ради бога, кем он стал?

И тем не менее… все же он ее брат. И, несмотря на эти ужасные доказательства, в глубине души она, как и встарь, испытывала к нему теплые чувства. Он — человек, которому можно довериться, человек, который не бросает слов на ветер.

Не тут ли кроется ключ к обилию всей этой дребедени? Память о том времени, когда его еще не было на свете, устаревшие, вышедшие из употребления реликвии тех дней, когда еще существовал кодекс чести, которому он до сих пор предан?

Или она слишком пристрастно оценивает их? Далеко не каждая особенность характера имеет столь глубокий психологический подтекст. Как там говорится? Порой сигара — всего лишь сигара. Может, Джеку просто нравились все эти вещички — «симпатичные», по его выражению, — и он их собирал, когда они попадались ему на глаза.

Кейт услышала какие-то звуки из спальни и вернулась туда. Джек беспокойно метался под одеялом, стонал и что-то бормотал. Похоже, он был чем-то испуган.

Она внимательно присмотрелась к нему, пытаясь понять, что за кошмары могут испугать такого человека, как Джек…

12

…Джек посмотрел на девушку в середине очереди к кассе. Она закашлялась. Стоя в самом конце, он видел, как люди перед девушкой и за ней отшатнулись.

— Простудилась, — сказала девушка. Из-за хирургической маски на лице голос ее звучал приглушенно.

На всех покупателях в магазине, включая Джека, были такие же маски. Джеку это нравилось — не только спасают от микробов, но и скрывают лицо. Магазин был забит людьми. Прошел слух, что подвезли товар, и люди скупали все, что было под силу унести. Джек оставил Джиа и Вики в квартире, где им не угрожала инфекция, и пошел в одиночку. Его тележка — действительно личная, потому что он толкал ее из дома до магазина, — была нагружена кукурузой, персиками и помидорами, похожими на куски мяса. Он еще успел прихватить со стремительно пустеющих полок несколько банок консервированной фасоли.

Неплохая добыча, подумал он, довольный результатом вылазки. В эти дни продукты подвозили лишь от случая к случаю, потому что выжившие перехватывали грузовики и забирали себе содержимое, так что приходилось брать то, что удавалось найти. Похоже, сегодня их ждет итальянский стол. Джиа сделает свою знаменитую красную подливку и…

— Она одна из них! — завопила грузная женщина в голубом сари, стоящая за простуженной девушкой, и отпрянула от нее. — Я видела, она приподняла край маски перед тем, как закашляться!

— Я всего лишь простужена, — прохрипела девушка. У нее были широко расставленные голубые глаза и короткие черные волосы. — Заверяю вас, это просто простуда.

— Я тоже заметил, — сказал черный мужчина за женщиной в сари. — Подняла маску чуть ли не на пол-лица!

У Джека было смутное ощущение, что он тоже видел нечто подобное, но лишь краем глаза, поэтому он промолчал. Два человека засекли девушку. И третий не изменит ее судьбы.

Чувствуя, чем все это может кончиться, он выкатил тележку из очереди и пристроился в самом хвосте ее, стараясь держаться ближе к выходу.

Женщина на контроле подозвала дежурного, но тот, услышав возбужденные голоса, уже сам спешил к ней. Он был невысок и худ и в любой другой ситуации помедлил бы, но сейчас на нем была желтовато-коричневая форма милиции Нью-Йорка, он имел при себе набор для анализов и был вооружен. Всем своим видом он говорил: я официальное лицо, так что не вздумайте мне мешать.

— В чем дело? — Должно быть, он строго сжал губы, но хирургическая маска на лице скрывала их.

Кассирша показала на девушку:

— Говорят, она кашляла, сдвинув маску.

— Это так? — прищурился дежурный, берясь за серологический тестер, висящий у него на поясе. — О'кей. Придется взять у вас каплю крови.

— Всего лишь простуда, — отодвигаясь от него, сказала девушка.

— Если это подтвердится, вы можете идти и заниматься своими делами — после анализа.

Джек, который к этому времени уже пристроился у самой дальней кассы в углу, обратил внимание, что дежурный не сказал, что случится, если у девушки не просто простуда.

— Нет! — Девушка сорвала маску. — Никаких анализов крови! Мы плюем на ваши анализы!

Затем она рванулась к толпе вокруг кассы и начала плеваться — не на анализатор, а на окружающих. Перепуганные покупатели, издавая вопли, попытались скрыться, но для этого не было места. Дежурный вытащил свой пистолет, но было ясно, что если он выстрелит, то пострадают ни в чем не повинные люди.

Вдруг Джек увидел, как в руке девушки что-то блеснуло — старомодная опасная бритва, — и понял, что сейчас последует. Как и все остальные.

Толпу охватила паника.

— Она камикадзе! — завопил кто-то.

Джек видел, как девушка всадила лезвие глубоко себе в горло и рванула его вбок. Затем она широко раскинула руки, закинула голову и закружилась на месте. В ее движениях была даже определенная грация, и на нее было бы приятно смотреть, если бы не багровая струя, которая дугой ударила из горла и, пульсируя, как гейзер, залила всех, кто стоял в радиусе десяти футов.

Танец длился недолго. Ноги у нее подкосились, колени подломились, и она рухнула на пол сломанной восковой куклой, дергаясь в багровой луже.

Но хотя танец завершился, аудитория продолжала реагировать: те, кто вопил, прижатые к кассе, стремились выбраться в глубь торгового зала; те, кто входил в магазин, разворачивались и торопились обратно, в относительную безопасность улицы. Джек, оказавшись на ничейной земле между теми и другими, предпочел улицу и выкатил нагруженную тележку сквозь вращающиеся двери. Магазином он займется завтра. Его приведут в порядок не раньше, чем через час, а то и два. А теперь он хочет вернуться домой.

Шесть месяцев назад такая сцена потрясла бы его. Теперь же… он ничего не чувствовал. До сегодняшнего дня ему выпало сомнительное удовольствие быть свидетелем смерти двух других камикадзе, но никогда еще он не был так близко к ней. Коллективный разум, мыслящая общность, подобная пчелиному рою, повсюду отдавала одни и те же военные приказы: найти людное место и тайно распространять инфекцию, — кашляя, чихая, оставляя на овощах и фруктах мазки слюны, — ну а если поймают, покончить с собой, испустив мощную струю крови. Чистый прагматизм: пожертвовать одной из своих пешек ради возможности заразить десятки других.

Рою свойственен безжалостный прагматизм. В этом и кроется ключ ко всем его успехам.

Отойдя на полквартала от магазина, Джек остановился, снял маску, стянул свою ветровку и кинул ее на тележку. Порыв ноябрьского ветра резанул его, но на нем была плотная фланелевая рубашка. Он вынул из кобуры за спиной «глок» и открыто положил его на куртку. И снова двинулся в путь.

Серый, мрачный ветреный день соответствовал настроению Джека. Ему хотелось, чтобы выглянуло солнце — согрело кожу и, может, как-то прогнало озноб из души. Солнечный свет выгонит на улицы людей — может, считая, что он способствует здоровью, что дополнительный ультрафиолет убьет микробы, — но Джек предпочитал пустынные улицы, особенно когда везет домой запас еды. Но даже сейчас он был настороже.

Впереди он увидел знакомое лицо — сосед, кивнув, оказался у него на пути.

— Эй, — с улыбкой сказал он, окидывая взглядом тележку Джека. Он не мог не обратить внимания на «глок». — Для меня что-нибудь осталось?

— Хватит, — сообщил Джек. — Но вам стоит немного подождать. Внутри сработал камикадзе.

— Вот дьявольщина! — сказал знакомый. — Они уже сами не знают, когда кончать с собой. Им же известно, что мы вакцинированы. Почему они продолжают свои попытки?

— Просто потому, что груда мозгов не означает, что они поумнели.

Собеседнику это не показалось смешным, как и Джеку, но это было лучше, чем обсуждать слухи, что, мол, вакцина не отвечает своему назначению, что она дает сбои по всей стране. Остатки правительства США утверждали, что такие лживые сведения распространяют инфицированные для деморализации еще здоровых, но никто не знал, чему верить.

— Наверно, схожу к магазину и подожду снаружи, пока все не уберут.

Джек помахал ему на прощание и посмотрел вслед. Когда он убедился, что парень не собирается разворачиваться и нападать на него сзади, то снова двинулся к дому. Он знал, что всегда был немного параноиком, но шесть месяцев назад стал носить с собой «глок» в кобуре и с тех пор не беспокоился, что кто-то решит покуситься на его продукты. Как говорится, ты не параноик, если на тебя пытаются напасть. А ведь пытались. О да, еще как пытались.

По прошествии времени Джек все отчетливей видел, как расползается ткань социальной жизни общества, как она распадается на куски.

Доверие исчезло, потому что любой самый лучший и старый друг, ближайший обожаемый родственник мог оказаться носителем вируса. И мало того что они были инфицированы — это была не их вина, — но менее чем через неделю они становились совершенно иными личностями, одержимыми одним желанием — заразить тебя.

Сострадание стало далеким воспоминанием. Конечно, ты жалеешь жертв вируса — после того как они мертвы.

Джек не знал, что делается в остальной части страны, но тонкое чувство общности, которое существовало в Верхнем Вестсайде, окончательно атрофировалось. Вы могли думать, что где-то есть и другие способы существования, есть коммуны, где неинфицированные берутся за руки и смыкают ряды против зараженных. Но не в тех случаях, когда вчерашний неинфицированный союзник сегодня становится инфицированным врагом.

Джек прикинул, что окружающая обстановка может распространиться на всю страну. А если она обрела международный характер, то это означает, что весь мир провалился в выгребную яму — старый общественный порядок рассыпается на глазах, уступая место новому миропорядку, который распространяется с геометрической скоростью, — беспощадный, непобедимый, и человечество, не задавая вопросов, как снежный ком летит к единой цели.

Странное смешение чувств владело им в эти дни. Большую часть своей взрослой жизни он провел скрываясь от требований общества, отвергая и проклиная их. Но теперь, когда он очутился среди руин, поймал себя на том, что, несмотря на всю их неприемлемость, он укоренен в них и надеется найти способ как-то удержаться на краю. Потому что Рой еще более неприемлем, чем тот миропорядок, место которого он старается занять.

О себе не стоит так уж беспокоиться — быть привидением в механизме Роя не сложнее, чем существование в социальном механизме Америки. Он справится. Его главной острой заботой были Джиа и Вики и необходимость спасти, уберечь их. Они не должны жить среди развалин, но Рой был так обширен и напорист, что Джек не знал, как уберечься самому. Он ненавидел себя за это признание, но понимал, что ему нужна помощь, дабы защитить два самых дорогих для него создания. Он понимал, что не стоит ничего ожидать ни от демократов, ни от республиканцев, но, может, какой-то гений от медицины найдет убийственное для врага средство.

И самое страшное, что разрушение государства потребовало всего пяти месяцев.

Сначала вирус мутировал в форму, которая распространялась по воздуху. Затем начальные маленькие отряды Роя заполонили все транспортные узлы Нью-Йорка — аэропорты Ла-Гуардиа и Джона Фицджералда Кеннеди, вокзалы Пенсильвания и Гранд-Сентрал, откуда и пошло распространение вируса. Отсюда зараза захлестнула страну и двинулась по миру. Десятки миллионов стали членами Роя прежде, чем кто-либо осознал его существование. На первых порах и в сенате, и в конгрессе увидели в Рое потенциальный избирательный округ и стали излагать друг другу, кто может дать ему больше особых прав и наделить обязанностями. Но после того, как большинство политиков инфицировались, дебаты прекратились.

К тому времени как большинство осознало масштаб угрозы, было уже поздно.

Политика сдерживания, к которой прибегнул Центр по контролю над заболеваниями, исходила из модели гриппа и оказалась неэффективной. Во-первых, люди, подхватившие грипп, как и окружающие, знали, что больны; во-вторых, жертвы гриппа плохо чувствовали себя и старались, чтобы им стало лучше. Для населения Роя чем больше их становилось, тем лучше.

И они были повсюду. Они отравляли запасы воды, проникали на продовольственные предприятия и молочные фермы. Люди боялись есть то, чего они не прокипятили, не прожарили или не приготовили сами.

Идя по тротуару, Джек думал, как он часто делал, о своей сестре. Кейт сменила свой образ жизни так же быстро, как и вошла в него. Он искал ее, но она непрерывно перемещалась, распространяя вирус вместе с остальным авангардом Роя, и он никак не мог найти ее. Но на прошлой неделе он позвонил в ее офис в Трентоне и узнал, что она вернулась к практике. Она отказалась брать трубку, и он с тяжелым сердцем нажал на рычаг. Он думал о Кейт как о детском враче, которой доверяли родители, и, опасаясь за своих детей, приводили малышей к ней на вакцинацию против вируса. И если они, входя к ней в кабинет, не были инфицированы, то, покидая его, несли в себе вирус. Для этого надо было слегка смочить слюной кончик иглы или поместить мазок с вирусом на лопаточку, которой прижимали язык…

Мысль, что Кейт предает этих детей, нарушает клятву не причинять вреда пациенту, уничтожив порядочного и заботливого человека, которым она когда-то была, наполняла Джека бессильной яростью. Он хотел кого-то искалечить, изуродовать, убить, заставить расплатиться, но как справиться с вирусом?

Он подумал, может, ему стоит съездить в Трентон и… что-нибудь сделать. Но что? Прикончить гнусное создание в облике своей сестры? Прежняя Кейт, настоящая Кейт, захотела бы, чтобы он это сделал. Попросила бы.

Но может ли он пойти на это? Взять на прицел свою сестру — пусть даже она больше не его сестра — и нажать на спуск? Этого он не мог себе представить.

Приближаясь к своему кварталу, Джек ускорил шаги. На входе в него нос к носу стояли две старые машины, блокируя ближний проход в квартал; он знал, что на дальнем конце таким же образом расположены две другие развалины, — знал, потому что вся эта диспозиция была его идеей. Как-то в прошлом месяце он подошел к дверям каменного дома поговорить с соседями — обычно держась на безопасном расстоянии от окна или на тротуаре, — с которыми он никогда не встречался за все годы жизни здесь, и изложил им идею закрытия квартала. Кто-то, лучше знавший население квартала, принял мяч и повел его дальше — организовал жителей и разбил их на вахты. И теперь никто из чужих не мог проникнуть в квартал без сопровождения местного жителя.

Джек кивнул парню, которого знал только как Джорджа. Тот стоял за одной из машин. Обрез 12-го калибра он держал у бедра. Когда Джордж махнул ему проходить, мимо проехала сине-белая машина нью-йоркской полиции с двумя копами на переднем сиденье. Полицейский-пассажир скользнул взглядом по Джеку с Джорджем и отвернулся. Он не мог не увидеть ни «глока», ни обреза, но никак не отреагировал. Потрепанные остатки официальных учреждений больше не обращали внимания на вооруженных граждан — невидимая опасность вируса представляла для города куда большую угрозу. И кроме того, полиции катастрофически не хватало. Они стали первой целью Роя: копов вызывали на семейные разборки, заражали их, и таким образом в их рядах формировали пятую колонну, которая заражала остальных. Неинфицированные копы сидели по домам, пока им делали анализы крови.

Вакцина и наборы для анализа — маленькие дешевые домашние наборы, как тест на беременность, — но могут ли эти тонкие прутики в плотине противостоять напору Роя? Если же и они не выдержат…

Джек втащил тележку на третий этаж — его крепость сама по себе была атоллом в пределах закупоренного квартала — и постучал в дверь; у него был ключ, но Джиа была так взвинчена в эти дни, что он решил поберечь ее нервы и не вваливаться.

— Ох, Джек! — услышал он ее голос из-за двери и понял, что Джиа приникла к глазку, но уловил какую-то странную нотку в ее голосе. Что-то случилось.

Когда она открыла дверь и он увидел ее покрасневшие глаза и заплаканное лицо, то все понял.

— В чем дело?

Она втянула его внутрь, оставив тележку в холле, и закрыла дверь.

— Тест! — всхлипнула она. — У меня и у Вики — оба положительные!

У Джека оборвалось сердце. Джиа была одержима опасностью вируса и каждый день всем троим делала анализ. Джек покупал наборы десятками, считая, что если они успокаивают ее, то ради бога, пусть, если хочет, проверяется по два раза в день.

Но подсознательно он всегда опасался возможности такого момента: ошибочный положительный анализ.

— Нет. — На языке у него была жгучая горечь. — Нет, этого не может быть. Это, должно быть, ошибка!

Джиа замотала головой, и по щекам ее снова потекли слезы.

— Я только что повторила анализ. Результат тот же.

— Значит, бракованный набор.

— Тот же, что и вчера.

Джек не мог понять, что произошло. Он перевез их сюда, чтобы защитить, чтобы здесь они были в безопасности. И Джиа, и Вики всецело были под его крылом, редко покидая квартиру.

Тошнотворное чувство усилилось, когда на него обрушилась страшная мысль: а не моя ли это оплошность, не я ли принес домой заразу?

— Сделай анализ снова, — сказал он. — На этот раз всем нам.

Джиа кивнула и вытерла глаза.

— О'кей. — Повернувшись, она позвала: — Вики!

— Что? — донесся из задней комнаты голос девочки.

— Зайди сюда на минуту, ладно?

— Но я смотрю кино!

. — Ты его видела уже сто раз. Зайди на минутку.

— Снова смотришь «Ловушку для родителей»? — спросил Джек, стараясь с появлением Вики изобразить хорошее настроение.

— И я была в самом интересном месте, когда они узнают, что сестры!

— Это самое лучшее в видео — можешь остановить фильм в любое время и запустить его снова с того же места.

Джиа сидела у секретера Джека.

— Дай мне пальчик, Вики. Вики, застонав, закатила глаза.

— Только не снова!

— Перестань. Всего разок. На этот раз вместе с Джеком.

— Ну ладно.

Она подошла к Джиа, протянула ей руку и поморщилась, когда мать уколола в подушечку пальца микроиглой. Капля крови, упавшая на кружок промокательной бумаги в центре тест-полоски, тут же всосалась в него.

— Вот и все. — Джек видел, что Джиа заставила себя улыбнуться. — Разве было больно?

— Нет. Теперь я могу смотреть кино?

— Конечно.

Когда Вики, посасывая свою крохотную ранку, умчалась, Джиа дрожащими руками капнула из бутылочки реагент в окрашенный кровью круг. Посмотрев на часы, она отложила тест-полоску и подняла взгляд на Джека.

— Твоя очередь.

Джек подставил ей палец для того же ритуала. Укола он почти не почувствовал. Скоро образец его крови смешался с реагентом. Оставалось подождать десять минут.

Третий анализ Джиа сделала себе.

Ожидание казалось бесконечным. Джиа ходила взад и вперед, потирая руки. Словно стараясь что-то соскрести с них — красивая, молодая, светловолосая леди Макбет, оттирающая с пола стойкое пятно. Джек дважды было открывал рот, дабы что-то сказать, успокоить ее взвинченные нервы, но, черт побери, никак не мог найти правильных и умных слов.

Наконец Джиа посмотрела на часы.

— Время. — Но она не шевельнулась. — Джек… лучше ты. Я не могу… я просто…

— Конечно, Джи.

Джек подошел к столу, разложил на нем три карточки, тщательно соблюдая порядок, и одну за другой стал поднимать защитные пленки, выявляя результаты анализов. Вокруг кровяных пятнышек на первой и третьей карточках были… синеватые овалы. А на второй — только влажное пятно.

Джек закрыл глаза, потому что комната пошла кругом.

Этого не может быть. И не было. Это ошибка. Мы все прошли вакцинацию, мы все ели и пили одно и то же, выходил из дому только я, и я единственный, кто подвергался опасности. Беда должна обрушиться на меня, а не на них.

Он открыл глаза и снова уставился на карточки, мечтая увидеть другие результаты. Но ничего не изменилось: два положительных результата обрамляли один отрицательный.

Джиа смотрела на него.

— Ну?

Джек сглотнул.

— Положительные, — не сказал, а прохрипел он и быстро перетасовал карточки. — Все три.

— О, Джек! — всхлипнула Джиа, кидаясь к нему. — Только не ты!

Она приникла к нему, и они застыли, обнявшись. Джиа всхлипывала, а у Джека так перехватило горло, что он не мог говорить.

Он скомкал в кулаке результаты анализов. Джиа ничего не должна знать. Если она узнает, что у него результат анализа отрицательный, то возложит всю вину за инфицирование Вики на единственного другого человека, от которого ребенок мог заразиться. То есть на себя. Она не согласится, что сама могла подхватить инфекцию от Вики. Всю вину Джиа примет на себя, и она сокрушит ее.

Отрицательный результат Джека станет глубокой пропастью между ними — она отстранится от него, опасаясь, что поцелуй, ласка, даже слово могут заразить его. Джек не мог этого позволить, особенно сейчас, когда она так нуждалась в нем.

— Господи, мне так жаль, Джиа, — выдавил он. — Должно быть, это я принес домой…

— Но как это могло случиться? Мы принимали все меры предосторожности. И вакцина…

— Не подействовала. Потом я слышал такие разговоры на улице. И теперь мы знаем, что это правда.

Она спрятала лицо у него на груди и снова заплакала.

— Вики… я не могу и подумать…

— Я понимаю, — сказал он, прижимая Джиа к себе. У него самого перехватило спазмом горло при мысли, что Джиа и Вики станут всего лишь марионетками из плоти и крови, которыми будет управлять Рой. — Я понимаю.

И что теперь? — задал он себе вопрос, пытаясь справиться с паническими лихорадочными мыслями. Что я могу сделать?

Он не слышал, чтобы кто-нибудь справился с инфекцией. Но это не означало, что и впредь ни у кого ничего не получится. Всегда есть возможность прорыва, шанс, что выпадет счастливая карта.

Посмотреть на меня — я должен был подхватить инфекцию, но этого не случилось. Может, в этом что-то есть. Но как выяснить?

Эйб. Эйб знает все и вся.

Он отстранил Джиа и посмотрел ей в глаза.

— Это еще не конец.

— О чем ты говоришь?

— Когда я вчера беседовал с Эйбом, он упомянул о каком-то новом крупном открытии.

— Времена открытий уже прошли, — мрачно сказала она.

— Джиа, если и есть какая-то информация, хоть какая-то, Эйб ее получит. Я сейчас позвоню ему.

Он схватил сотовый телефон и набрал номер Эйба. Раньше ему это не пришло бы в голову, но за последние пять месяцев многое изменилось. Он подождал, пока не прозвучала дюжина сигналов — Эйб никогда не полагался на автоответчики, — и сделал еще одну попытку. Ответа опять не последовало. В это время дня Эйб всегда на месте. Может, он во власти мрачного настроения, когда не обращает внимания на телефоны. В последнее время оно все чаще и чаще приходит к нему.

— Похоже, придется съездить повидаться с ним. — Джек не хотел оставлять Джиа, но времени было в обрез. Поскольку анализы дали положительный результат только что, это означало, что она и Вики находятся на ранней стадии заболевания. И если что-то еще можно сделать, то чем скорее, тем лучше. — Я ненадолго. Потерпите?

Джиа молча кивнула.

— Джиа, — сказал он, кладя ей руки на плечи, — мы одолеем беду. — Джек понимал, что говорит как плохой актер в дешевой мыльной опере, но он не мог видеть ее в таком состоянии. Он должен дать ей хоть какую-то надежду. — Разве я когда-нибудь подводил тебя?

— Джек… — В ее голосе звучала бесконечная усталость. — Это совсем другое. Твои методы здесь не годятся. Во всем мире лучшие ученые ломали себе голову, и ни у кого ничего не получилось. Каждый раз, когда они думали, что нашли решение, например вакцину, вирус снова мутировал. Так что ты можешь сделать?

Что он может ответить на ее слова? Нет оснований считать, что он может дать Джиа и Вики хоть какой-то шанс, когда это не удалось самым головастым мозгам. Но он не хотел сдаваться.

— Может, я страдаю излишним самомнением. А может, не в силах безучастно наблюдать — мол, пусть идет, как идет. Но я должен что-то делать.

— Так делай, — сказала Джиа, но в ее словах не было и намека на энтузиазм. — Но только не вселяй в меня надежду, Джек, потому что я просто больше не могу. Я жду конца — своего, твоего и всего, что у нас могло быть… гибнет все, что могло быть у Вики.

— До этого еще не дошло.

— Еще как дошло. От нашего будущего осталось всего несколько дней. Будь это смерть, я могла бы принять ее, — по крайней мере, для себя. Но быть живым трупом… и…

Ее голос прервался. Она отвела взгляд от Джека и уставилась куда-то в пространство.

Джек никогда не видел ее такой. Что случилось с ее несгибаемой внутренней силой? Словно вирус уже успел изменить ее: как-то проник внутрь и потушил искру ее души.

Он снова обнял ее и поцеловал в лоб.

— Не списывай нас со счетов. Я встречусь с Эйбом и узнаю, что ему известно. — Выпустив Джиа, он направился к дверям. — Вернусь через час или около того. Если задержусь, позвоню. О'кей?

Джиа рассеянно кивнула:

— Я буду на месте. Куда еще мне деться?

У самых дверей он повернулся и увидел, как она, словно потерянная душа, стоит в середине комнаты. Л может, не стоит покидать Джиа в таком состоянии, подумал он. Но он должен увидеться с Эйбом. Если есть хоть тень надежды, Эйб будет о ней знать.

Освободившись от тележки, Джек без особых затруднений по пустынным улицам добрался до Амстердам-авеню. Он и сам не знал, то ли убегает от мрачной реальности своей квартиры, то ли бежит к мелькнувшему лучу надежды. Вскоре он остановился перед магазином спортивных товаров «Ишер».

Внутри горел спет, но входная дверь была заперта. Тут что-то не так. Он забарабанил по стеклу, но Эйб так и не появился.

Обеспокоившись — Эйб вечно ждал, что с ним вот-вот приключится инфаркт, — Джек вытащил аннулированную карточку «Виза», которую таскал в бумажнике на такой вот случай. Посмотрев в оба конца улицы и никого не увидев поблизости, он пустил ее в ход, чтобы отжать щеколду замка. Эйб никогда не прилагал много усилий, чтобы уберечь свой магазинчик, выходящий на улицу, но чтобы попасть к нему в подвал, потребовалось бы никак не меньше танка «шерман».

— Эйб? — крикнул он, входя и прикрывая за собой дверь. — Эйб, это Джек. Ты здесь?

Молчание… а потом громкое чириканье и трепыхание голубых крыльев над головой. Парабеллум, попугай Эйба. Уходя, Эйб всегда запирал его в клетку, так что он должен быть на месте.

Но опасения Джека усилились, когда он направился к стойке в задней части магазинчика, за которой они с Эйбом проводили в разговорах так много часов, решая мировые проблемы. Зайдя за угол, заваленный хоккейными клюшками и шлемами, он остановился как вкопанный, — стойка была залита чем-то красным, и такие же потеки виднелись на стене.

— Нет, — прошептал Джек.

Желудок свело спазмом, но он заставил себя сделать шаг вперед. Только не Эйб. Не может быть.

Но чья еще кровь тут может быть?

Он, содрогаясь, подошел к стойке, обогнул ее, посмотрел вниз…

Эйб лежал на спине, белая рубашка была залита багровыми пятнами, голова повернута под каким-то немыслимым углом, в горле зияла рваная дыра, разорванная выстрелом из обреза, лежащего на коленях.

Джек согнулся вдвое — его затошнило. Не вырвало, но позывы не оставляли его. Гнев заставил прийти в себя. Кто это сделал? Тот, кто пытался изобразить картину самоубийства, не знал Эйба, потому что Эйб никогда бы…

Наконец Джек выпрямился, спотыкаясь, прошел в заднюю часть магазина, нашел старое полотнище и накрыл тело Эйба.

Кровь… она еще не высохла… все это случилось не более чем двадцать или тридцать минут назад…

Если бы только я вышел на несколько минут раньше, я бы успел сюда, чтобы…

И тут он увидел кое-что на дальнем конце стойки. Квадратик тест-полоски. Он подошел поближе. Использованная… и синий ореол говорит, что анализ дал положительный результат.

Джек обмяк у стойки.

— Ох, Эйб…

И тут он все понял: Эйб не видел для себя надежды. Это означало, что Джеку нечего будет предложить Джиа и Вики.

Он долго сидел неподвижно, чувствуя полную растерянность, когда глядел на тест-полоску. Наконец он заставил себя встать. Я не могу оставить Эйба в таком виде. Что бы он сделал на моем месте? Позвонить копам? Явятся ли они? А если да, то начнется расследование и кто-нибудь найдет арсенал в подвале. А тем временем тело Эйба будет лежать в холодильнике морга.

Нет. Он этого не позволит. Джек знал, что ему придется сделать: он вернется сюда ночью на машине и отвезет тело Эйба в Центральный парк. Без колов, без расследований, тихое и глубоко личное погребение его самого старого и дорогого друга.

Но вот как насчет семьи Эйба? Джек знал только о его дочери в Куинсе. Сара. Джек никогда не видел ее.

Джек взял забрызганную кровью записную книжку и вытер ее. Внизу, в подвале, Эйб пользовался компьютером, но здесь, на первом этаже, предпочитал старые методы. У него болезненно перехватило горло, когда он увидел корявый почерк Эйба, и на мгновение буквы расплылись перед глазами. Сморгнув, он открыл букву «С». Вот оно: просто «Сара» и номер телефона.

Он набрал его и, когда ответила женщина, попросил Сару.

— Это я и есть.

— Я… я друг вашего отца. Боюсь, что…

— Да, мы знаем, — сказала она. — Он мертв. Джек успокоился, услышав это «мы».

— Как вы могли…

— Мы надеялись как-то остановить его, предотвратить эту трагическую глупость, но эти проклятые тесты такие, что…

Джек положил трубку. Теперь он мог представить, как все было. Сара ограничилась мирным предложением. Они так и не поладили, но в такие времена, может, им стоило зарыть топор войны. Она принесла ему что-то вкусное, от чего отец не мог отказаться, что-то густо нашпигованное вирусом.

И потом, когда анализ крови Эйба дал положительный результат, он понял, что с ним покончено. Он знал, чьих рук это дело, — и это было уж слишком много для него. Никогда не верилось, что Эйб способен на такое, но можно ли предсказать, на что способен человек, когда все будущее затягивается непроглядной тьмой без проблеска надежды…

— Джек, — сказала Джиа в ответ на его отрывистое приветствие. — Слава богу, я застала тебя.

— Что случилось? — Неестественное спокойствие ее голоса заставило насторожиться. — Как Вики?

— Уснула.

— Уснула? — Вики не любила спать днем. — Она заболела?

— Она больше не будет болеть. Она обрела покой.

— Господи, Джиа, что ты несешь? Только не говори, что ты…

— Мне не хватило снотворного для нас обеих, и я все дала ей. Скоро она будет в безопасности.

— Нет!

— Для себя же я взяла один из твоих пистолетов, но не хотела пускать его в ход, пока не позвоню и не попрощаюсь с тобой…

Трубка выскользнула из пальцев Джека. Он кинулся к дверям, вылетел на тротуар и помчался на восток. Но, подняв на бегу глаза, он резко остановился, увидев огромное лицо, смотревшее на него сверху вниз. Та самая русская женщина, но сейчас она выросла до размеров Годзиллы.

— ТЕПЕРЬ ТЫ УВИДЕЛ? — вскричала она, и ее громовой голос эхом отразился от стен зданий. — ТЕПЕРЬ ТЫ ПОНЯЛ? ВСЕ ЭТО БУДЕТ, ЕСЛИ ТЫ НЕМЕДЛЕННО НЕ ОСТАНОВИШЬ ВИРУС!

Что это значит? То есть все это было сном? Нет. Как бы Джеку ни хотелось, он понимал, что это не так. Слишком реально.

Отвернувшись от взгляда ее огромных блестящих глаз, он снова пустился бежать. По обеим сторонам безликой улицы тянулись одинаковые дома, создавая иллюзию, будто он продвигается вперед, но, какую бы скорость он ни выжимал из своих ног, как бы ни кричал и ни вопил, дом был от него так же далек, как и в начале пути…

13

— Мам, Кевин ведет себя как настоящий идиот.

— Элизабет Айверсон, ты не должна так говорить о своем брате. И где ты только научилась подобному языку?

— Я ничего не могу поделать, он такой и есть. И пусть слышит.

Держа при себе сотовый телефон, Кейт заглянула в спальню Джека — он все так же беспокойно ворочался под одеялом — и снова обратила внимание на Лиззи. Все эти события заставили ее пропустить утренний звонок детям. Впрочем, ничего страшного — по субботам они любили поспать, и ей пришлось подождать до обеда.

Главным образом, ей хотелось основательно поговорить с ними прежде, чем они убегут играть с друзьями, но пришлось разбираться с их запутанными детскими проблемами. Она должна была предвидеть, что без них не обойтись, но сейчас они меньше всего были нужны ей. Кевин отказывался идти на концерт Лиззи в понедельник. Лиззи делала вид, что ее это не волнует, но Кейт видела, как она обижена. Рон никогда не умел разбираться в конфликтах между детьми, так что, как бы она ни устала, Кейт пришлось взять на себя роль судьи.

Она вздохнула.

— Позови его.

— Я говорю, что меня это не волнует!

— Лиззи, пожалуйста, позови брата. Несколько секунд приглушенного разговора — и мрачный голос Кевина:

— Чего, ма?

— Что с тобой делается, Кевин? У тебя есть какие-то более интересные планы на вечер понедельника?

— Ну, мама, ты же знаешь, что я терпеть не могу эту музыку.

— Согласна, что это не «Полио», — упомянула она любимую группу сына, издающую какофонию, которую он называл «трэш-металл» и которую слушать было просто невозможно. Она понимала, что каждому поколению нужна музыка, которая действует их родителям на нервы, но… пожалуйста. — Дело не в музыке. Ты обижаешь сестру.

— Ты же слышала ее. Она не хочет, чтобы я приходил.

— Это всего лишь защита. Ты обидел ее. Мы всегда ведем себя как одна семья, Кевин. Даже после развода много ли мы с отцом и Лиззи пропустили твоих футбольных игр? Мы были почти на всех. И так же как на твои турниры, мы собирались всей семьей пойти на этот концерт. И ты — член семьи.

— Но, ма, это флейта! Надо же — флейта! Она мне действует на нервы!

— Для Лиззи это большое событие. Она месяцами готовилась к своему сольному концерту, и мы должны быть там, чтобы поддержать ее. Неужели ты хочешь убедить меня, что не в силах выделить два часа из своего плотного расписания и побывать у нее на концерте? Подумай, Кевин. Это очень важно. И неужели два часа в понедельник вечером так много для тебя значат?

— Нет, но…

— Можешь поспать на концерте, если тебе так уж невмоготу, но приди ради нее.

— Поспать? Да эта музыка просто убьет меня. Когда все кончится и вы увидите, что я сижу мертвый, как вы себя будете чувствовать?

— Не волнуйся. Я умею реанимировать. Буду дома в понедельник днем. Я заеду к отцу, и мы пойдем все вместе. Как семья. И я хотела бы рассчитывать на тебя, Кевин. Могу я?..

Долгая пауза и потом:

— Думаю, что да.

— Вот и отлично. Значит, до встречи. Люблю тебя.

— Я тебя тоже.

Кончив разговор, она сделала глубокий вдох. Улажен еще один домашний кризис. Она сочувствовала Кевину. Ее собственные музыкальные вкусы сформировались в шестидесятых и семидесятых годах, и для нее классическая музыка была так же трудна, как и для него, но тут дело было не в музыке. Концерт был семейным мероприятием, и она старалась, чтобы семья все же чувствовала себя единым целым. В этом и была ее миссия — нести эту ответственность. Потому что развод был делом ее рук.

Встав, она снова проверила, как там Джек. Он наконец перестал стонать и погрузился в глубокий сон; вот уже почти два часа кожа у него оставалась прохладной и сухой.

— Похоже, что ты справился, Джек, — прошептала она, приглаживая его спутанные волосы. Часам к четырем у него может снова подскочить температура, но она чувствовала, что на этот раз его иммунная система одержала верх. — Похоже, что ты победил.

Но что именно он победил, задумалась она, возвращаясь в другую комнату. С какой инфекцией он боролся весь день? Она надеялась, что это было просто заражение. В таком случае оно отнюдь не столь непобедимо или неизбежно, как порой думалось.

Но существовала возможность, что Джек подхватил какой-то другой вирус, и симптомы говорили, что организм отчаянно борется с ним.

Окончательное решение вынесет лишь время.

Кейт зевнула и потянулась. Прошедшей ночью она почти не спала. Но при всей усталости она сомневалась, что сможет уснуть. Тем более после сегодняшних событий, после того, как она узнала, что нечто, именующее себя Единством, испытывает дьявольское желание стереть ее личность, ее индивидуальность, да и ее саму.

Горло ее перехватил спазм. Я не хочу умирать!

Именно это и влечет за собой слияние с Единством: смерть. Конечно, тело ее будет жить, а вот неповторимость личности, для которой оно служит оболочкой, исчезнет. Все ее ценности и достоинства, все те мелочи, из которых и состоит личность, — все это исчезнет. Ее больше не будет интересовать ни музыка, ни картины, ни кинофильмы, которые она любит потому, что они не служат практической цели размножения особей. А Кевин и Лиззи превратятся из двух самых дорогих для нее существ в жизни в пару потенциальных хозяев с такими, как у нее, генами, и цениться они будут лишь за свою способность производить новых хозяев.

Она должна еще раз повидаться с Филдингом, что она первым делом и сделает в понедельник утром, перед тем как ехать домой. Может, он был прав. Он сказал, что предоставляет Жаннет лучший шанс. А вдруг и ей тоже? Единство не скрывает своих опасений перед Филдингом. А то, что не нравится Единству, может пойти ей только на пользу.

Размышляя на эту тему, Кейт последние два часа не чувствовала, что Единство стремится проникнуть в ее мысли. Оно слишком занято чем-то другим? Что бы это могло быть, подумала она. Впрочем, не важно. Главное, чтобы оно оставило ее в покое.

Но если поспать не получается, по крайней мере, можно лечь и полежать с закрытыми глазами, тем более что кризис у Джека миновал.

Она с наслаждением вытянулась на диване и, положив руки на грудь, переплела пальцы. Обычно она прикидывала дела следующего дня, но сейчас этим заниматься не будет. Рискнет ли Единство снова овладеть ею, попытается ли использовать ее, чтобы извлечь секрет противостояния Джека?

Кейт закрыла глаза. Она должна противостоять Единству, не позволяя украсть то, что принадлежало ей, — точнее, самое себя. Но как?

Раздумывая над этим вопросом, она погрузилась в сон.

14

— Вроде ты не очень доволен, — сказал Джей Покорны.

Вчетвером — Сэнди с Бет и Покорны со своей давней подружкой Элис — они устроились у длинной стойки бара «Кении» на Бликер-стрит в Виллидже, где и пропустили по рюмочке. Стойка тянулась вдоль левой стены; столы толпились дальше, где у задней стенки притулилась небольшая сцена. Идею зайти в «Кении» предложил Покорны — им обязательно надо послушать какую-то новую группу. Но уже минуло одиннадцать, а музыки все не было.

— Пока это обыкновенный бар, — пожал плечами Сэнди.

Он почувствовал тычок в ребра и, повернувшись, увидел улыбающуюся ему Бет. Господи, как здорово она выглядит этим вечером.

— Расслабься, — шепнула она. Он подмигнул ей:

— О'кей.

— Ага, — усмехнулся Покорны, — но подожди, пока не услышишь ту курочку из группы. Зовут ее Дебби… как-то там. Малышка, которая смахивает на Бетти Буп, но когда она открывает рот, чтобы петь…

— Надеюсь, она его скоро откроет.

В той же мере, в какой Сэнди любил живую музыку, он не выносил бары. Особенно такие, в которых много народу, жарко и дымно. Не работает кондиционер? Как бы там ни было, настроение было паршивое. Оставалось надеяться, что громкая музыка и общество Бет помогут забыть напряженный день.

Ему так и не удалось найти комиссара полиции, но на ленче, посвященном сбору средств, он отловил мэра. Тот старательно уклонялся от вопросов Сэнди, бормоча, что это очень сложная тема, что он должен выяснить все подробности преступления и передать их советникам, а может, и кое-каким судьям. Блабла-бла… Писать практически не о чем.

Он проверил, включен ли сотовый телефон. Да, он на связи, но новых звонков не поступало. Все отработано. Полностью.

— Эй, Палмер, — сказал Покорны. — Ты вроде уже в пятый раз проверяешь свой сотовый. В чем дело? Ждешь очередного звонка от Спасителя?

Сэнди вздрогнул, но заставил себя засмеяться.

— А как же!

По правде говоря, он сегодня уже дважды звонил Спасителю, но так и не дождался ответа. Неужели его списали со счета?

Девушка с прической, залитой липким лаком, должно быть, услышала слова Покорны. Она откинулась от стойки бара и чуть не вывернула шею, чтобы посмотреть на Сэнди.

— Это ты! — выпалила она, вытаращив глаза. — Ты тот парень из газеты. Точно, я узнала тебя. Тот, кто говорил со Спасителем.

Сэнди пожал плечами. Испытывая и смущение, и радость, от которой все пело на душе, он не знал, куда деваться.

— Еще бы это не он, черт побери, — сказал Покорны. — Сэнди Палмер собственной персоной, корифей репортажа. Выживший в подземке.

Сарказм Покорны остался незамеченным девушкой с зелеными волосами, которая возбужденно повернулась к подружке:

— Ким! Ким! Посмотри, кто здесь! Тот репортер из подземки! Который разговаривал со Спасителем!

Меньше чем через минуту, — точнее, меньше чем через полминуты — Сэнди был прижат спиной к бару, окруженный тесным и все растущим полукругом мужчин и женщин примерно его возраста. Покорны и Элис незамедлительно оттолкнули локтями в сторону, но Бет Сэнди удержал при себе, положив ей руку на плечо. Все же ей было немного не по себе.

Они завалили Сэнди вопросами. Началось все с тех же — как вообще все это было, что он чувствовал, расскажите, как это на самом деле кончилось, — а потом перешло к более специфическим, например сколько там было крови, как звучал голос Спасителя и какой марки оружие он пустил в ход. Сэнди сделал вид, что этот вопрос он не расслышал.

Все это он рассказал в своих статьях, и выяснилось, что многие читали их, но не обратили внимания на детали. Они хотели услышать о них от него, послушать, как он рассказывает. Так сказать, из первых уст.

Сэнди с удовольствием подчинился.

Его похлопали по плечу. Повернувшись, он увидел, что бармен держит в руках кружку эля.

— Это тебе от заведения, парень.

И тут его чуть не захлестнул поток дармового нива, которым его начали одаривать. Но он не нуждался в алкоголе. Это узнавание, мгновенное признание, море восторженных лиц, внимающих каждому его слову… он чувствовал себя парящим в облаках.

Вот так и должно быть, подумал он. Где бы я ни появился: сюда, мистер Палмер, не обращайте внимания на очередь, через секунду мы приготовим для вас столик, для вас уже охлаждается бутылка шампанского от заведения.

Это как наркотик, подумал он. Нет, это и есть наркотик, от которого начисто сносит крышу. Я понимаю, почему люди подсаживаются на него. Потому что нет ничего лучше этого. Ничего.

И тут ему пришло в голову, что ведь Бет тоже была в том вагоне. Она также заслуживает внимания. А он не жадный. Пусть она тоже окажется в лучах славы.

Вопрос в том, хочет ли Бет, чтобы ее узнавали?

Что за вопрос. Как она может не захотеть?

Он поднял руку и притянул Бет поближе к себе.

— Я хотел бы представить вам Бет Эбрамс. Мы встретились в том поезде и с тех пор практически не расстаемся, что доказывает — даже сквозь самые темные облака может пробиться лучик света.

Взрыв аплодисментов и радостных воплей, улыбки окружающих окатили его теплой волной. Он посмотрел на Бет и увидел, что она, улыбаясь, смотрит на него.

— До чего мило, — сказала она.

Бет прижалась к нему, и они поцеловались, заставив толпу разразиться очередным взрывом радости.

— Мы хит сезона, — шепнул он Бет на ухо, обнимая ее. — Может, нам с тобой стоит написать пьесу и запустить ее…

Он шутил лишь частично. Если бы каждый вечер он мог чувствовать хоть десятую долю этих эмоций…

Его снова похлопали по плечу. Обернувшись, он увидел парня примерно его лет. Тот был весь в черном, с наголо бритой головой и шрамом на левой брови.

— Как только захочешь удрать отсюда, — тихо сказал он, — дай мне знать.

— Не улавливаю мысль.

— Я говорю, что стоит сходить в очень классное место.

— Да и здесь неплохо. — По крайней мере, в данный момент. Естественно, когда он пришел, тут стало куда оживленнее.

— Все не то. Я говорю о клубе. Эксклюзивном клубе.

— Значит, об эксклюзивном? — При себе у него было не так много денег. Расходы здесь не превысили пяти баксов. В некоторых из таких клубов слово «эксклюзивный» является всего лишь эвфемизмом для заоблачных цен. — Как он называется?

— Никак. Я говорю о месте столь изысканном, что оно даже не нуждается в названии. Оно ему не нужно.

— Не знаю…

— Не беспокойтесь. Я проведу вас. Вы будете моими гостями. Думаю, остальные гости будут рады познакомиться с вами и вашей дамой.

— Кем они могут оказаться, эти ваши гости?

— Известные имена, которые не хотят, чтобы я говорил о них. Но вы слышали о них — как и все прочие. Взять, скажем, имена хозяев заведения. Вы видели их лица на экранах — на больших, а не на маленьких. А если и не видели лиц, то читали их имена — большими буквами. Вам могут не нравиться светские журналы, но если вы полистаете их, то увидите кое-кого из этих дам.

Сэнди слышал о таких заведениях, где знаменитости общаются с топ-моделями и деятелями кино — звездами, режиссерами, продюсерами, — которые хотят, чтобы в этих стенах их не одолевали поклонники и никто не просил автографов.

И этот парень приглашает меня. Меня! О черт, не могу поверить!

— Хорошо, — протянул Сэнди, стараясь изобразить максимальную сдержанность. — Полагаю, там стоит побывать. — Он повернулся к Бет. — Мы уходим.

— Куда мы идем?

— В особое место, где нас ждут мир и покой.

— Меня устраивает. Я только найду Элис и Джея…

— Их не пригласили. Только нас.

— Ты считаешь, это правильно?

По правде говоря, он об этом не думал.

— Поверь мне, Бет, тебе стоит там побывать.

— Ладно, но, по крайней мере, мы можем попрощаться. Пойду найду их.

Глядя, как она проталкивается в толпе, Сэнди подумал, что окончательно потерял совесть.

Что, учитывая развитие событий, было не так уж плохо.

15

Кейт думала, что заснула, но на самом деле она встала и вышла из дома.

Она на воздухе. Но где? Почему-то оставила Джека и идет по улице. Это не улица Джека. Она куда шире, и на ней стоят особняки, а не кирпичные дома. Она в Куинсе. Это место называется МиддлВиллидж.

Откуда-то ей это известно. Но откуда? Она же ничего не знает о Куинсе.

Ее охватил зуд ожидания, когда она свернула на дорожку, ведущую к одному из домов. На первом этаже было темно, а на втором горело единственное окно. Подняться по трем ступенькам крыльца, подойти к двери, протянуть руку к звонку…

Нет! Это не ее рука! Слишком большая, слишком толстые пальцы. И кольцо не ее, которое выглядит как…

Она знает его. Она видела его на руке Холдстока. Но как оно очутилось у нее? И что случилось с ее руками? Она смотрела, как одна из них нажимает кнопку звонка — не кончиком пальца, а костяшками кулака. Странный способ звонить. И что в подтексте того страха, который она испытывает?

Первая дверь открылась. За второй, сетчатой, стоял доктор Филдинг.

— Теренс, — сказал он. — Вот неожиданность.

Теренс? Не так ли зовут Холдстока?

— Надеюсь, что не помешал вам, доктор, — Кейт услышала, что говорит голосом Холдстока, — но мне нужна ваша помощь.

— Заходите, заходите, — пригласил их Филдинг, открывая вторую дверь. — Строго говоря, и мне нужна помощь с вашей стороны. Может, мы в состоянии помочь друг другу.

Когда она, захлопнув за собой дверь, последовала за ним, то начала осознавать, что происходит: еще один сюрреалистический сон из тех, которые посещали ее. Что они скрывают в себе? Какие конфликты в ее подсознании пытаются разрешить?

Теперь она понимает: поскольку первым инфицированным оказался Холдсток, он взял на себя лидерство в Единстве. Она была испугана, что Единство вторгается в ее тело и мозг, и посему ее подсознание взбунтовалось и изобразило, что она захватила тело Холдстока.

Но понимание этого не освободило ее от железных тисков сна. Ей оставалось только принимать его и не сопротивляться.

Филдинг показал, куда он ведет их.

— Заходите в мой кабинет, где мы сможем поговорить.

Ее страх возрос, когда она приблизилась к Филдингу со спины, залезла в карман своей — Холдстока — куртки и вытащила тонкий провод с деревянными ручками с обоих концов. Хотя она никогда не видела такой конструкции, Кейт сразу же поняла, что это удавка. Она знала, что сегодня днем Холдсток сам сделал ее, просверлив дырочки в середине деревянных обрубков, протянув сквозь них провод, закрутив его и надежно закрепив тройными узлами.

Кейт этот сон не понравился с самого начала, а теперь она откровенно возненавидела его, но не могла помешать Холдстоку скрестить кисти, набросить петлю на голову ничего не подозревавшему Филдингу, разведя рукоятки, стянуть проволочную петлю на горле Филдинга и закрутить ее на затылке, чтобы удержать на месте.

Филдинг захрипел, схватившись за горло, но она… Холдсток… она… Холдсток… Боже милостивый, она уже ничего не понимает, — уверенно держась за ручки, стояла за спиной отчаянно сопротивлявшегося доктора. Она видела, как его испуганное лицо с широко открытым ртом постепенно темнело, наливаясь синевой, она видела его перепуганный, выкатившийся из орбиты и залитый кровью глаз, который молил о милости, о воздухе, о жизни.

Кейт хотелось закричать, но она онемела. Она хотела расслабить хватку, но это было ей не под силу.

Филдинг отчаянно отбивался. Он дрыгал ногами, царапался и корчился. Он дотащил их до обеденного стола и из последних остатков слабеющих сил старался высвободиться, но Холдсток был тяжелее его, самое малое фунтов на пятьдесят, и Кейт продолжала чувствовать себя участником смертельного родео, наездником на обреченной лошади.

Прекратить это! О Господи, спаси беднягу!

Но ее крики были беззвучны и мольба осталась без ответа.

У Филдинга подломились ноги, и он рухнул на колени. Кейт, держась у него за спиной, опустилась вместе с ним, не ослабляя натяжения проволоки. Его судорожные движения слабели, тело обмякло и повалилось на бок. Кейт, не давая ему высвободиться, оказалась вместе с ним на полу, перевернула Филдинга лицом вниз и уперлась коленом ему в спину, продолжая затягивать петлю. Лишенные кислорода мозг и сердечная мышца Филдинга агонизировали и наконец полностью перестали функционировать.

Когда расслабился сфинктер, комнату наполнило зловоние. Этого признака она и ждала. Кейт расслабила удавку и сняла ее. Она дернулась, услышав, как Филдинг вздохнул. Но этот слабый прерывистый звук говорил, что из легких через голосовые связки вышел последний воздух. Ухватившись за край стола, она подтянулась и встала на ноги.

Опустив взгляд, она посмотрела на труп того, кто еще недавно был блистательным ученым. Ее страх сменился сожалением, глубоким раскаянием… какая потеря.

По пути к дверям она сунула удавку в карман, а из другого вынула перчатки. Натянув их, она открыла дверь и аккуратно притворила ее за собой.

В глубине души Кейт, идя по улице, плакала. Ее снедали сожаление, раскаяние и, может, даже чувство вины, за которую она не несла ответственности.