Пожарский-1

15. ПОВОДЫ

СТАРЫЕ ЗАКОНЫ

Талаев цепко на меня уставился:

– Простите, ваша светлость, вы ничего не путаете? Именно так – «о разумных артефактах»?

– Никогда не слышали?

– Не только об указе, но даже и разумные артефакты полагал мифологическим преувеличением. Частично разумных, может быть?

– Однако! – возмущённо возгласил Кузьма. – Вы меня ещё с дверным звонком сравните! «К вам пришли!»

Талаев выпрямился, отогнул манжет рукава и уставился на браслет с маленькой панелькой, который я изначально принял за часы.

– И что же говорит ваш датчик? – мне стало даже интересно.

– Хм... – он поводил рукой над экраном, нажал несколько заклёпок на ремешке. – Этот инструмент лишь показывает магические возмущения. Что касается остального, право... Боюсь, что здесь понадобится более сильный стационарный прибор.

Вот тут я удивился:

– Чтобы доказать разумность?

– Да. Чаще он используется в отношении людей. Возможно, вы слышали: «находясь в здравом уме...» Чтобы вписать в документы эту фразу одной беседы с душеприказчиком недостаточно. Мы проверяем людей, часто в спорах о дееспособности. Но никто не запрещал тестировать на аппарате и артефакты. Именно поэтому я спросил вас о... частичной разумности.

– То есть, все опыты показали?..

– В большинстве случаев в артефакты закладываются лишь алгоритмы, простые или сложные. В редких, очень редких случаях – малые осколки разума. Или обрывки эмоций. А этого для признания разумности, недостаточно. И... Я прошу простить мою настойчивость, ваша светлость, но раз уж мы слышим голос, могу я просить представить мне для осмотра меч? Это совершенно необходимо, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги.

– Это можно, – я отколол от лацкана пиджака фибулу и положил её на стол перед юристом.

К его чести, он не стал поражённо всплёскивать руками и недоумевать – просто поднёс к Кузьме свой прибор.

– Фон интенсивный. Однако в иске сказано, что, содержась в хранилище, предмет имел вид двуручного меча с простой рукоятью...

– Вот так? – ехидно спросил Кузя и преобразился. – Похоже? Да можете не отвечать, что я, не помню, как последние семьдесят лет выглядел?

– А вы можете и по-другому? – слегка приподнял брови юрист.

– Конечно! – довольно похвастался Кузя. – Могу, к примеру, сабелькой парадной, – он начал преображаться, – или палашом шотландским. Каролингом, скьявоной, катаной заморской – да чем угодно, хоть клевцом, хоть топориком. А могу и так, – Кузьма принял вид человека и слегка поклонился: – Позволите присесть, господа?

Вот здесь выдержка юристу Талаеву немного изменила. Даже удивление в лице отобразилось!

– Вы позволите? – он потянулся измерителем к Кузьме, но спрашивал меня.

– Так вы его спросите, – усмехнулся я. – Он у нас парень вольный. Кому-то даёт себя за всякое трогать, а с кем-то сразу в драку лезет.

Юрист в замешательстве посмотрел на меня (не шучу ли?) затем на меч.

– Знаете ли, господин Талаев, ваши сомнения в моей разумности до некоторой степени оскорбительны, – Кузя скроил весьма чопорную мину. – Во мне, если хотите знать, значительная часть души самого Дмитрия Пожарского первого и вся его первичная архимагическая сила. И с точки зрения некоторых древних свитков, я – не просто артефакт, а... – я понял, к чему он клонит, и мысленно велел: «Кузьма, прекрати!» – Кузя мгновенно сориентировался и завершил: – а артефакт высокоразумный.

– Да-да, я вижу, что ваш случай как минимум неодринарен. Однако это не меняет сути дела – если только мы не найдём упомянутого в разговоре указа. Ваша светлость, вы не могли бы припомнить, о чём в общих чертах шла речь?

– Конечно, мог бы, – в общем-то, я же его и составлять помогал. – Документ не слишком маленький, но нас интересует та его часть, согласно которой разумный артефакт может выбирать между двух и более претендующих на него хозяев.

– Это в корне меняет дело.

– Именно.

– Прошу обождать несколько минут, я свяжусь с архивами.

Талаев извлёк из нагрудного кармана небольшой магофон, отошёл в сторону и принялся кому-то звонить. В процессе переговоров он сделался так взволнован, что начал стремительно выхаживать туда-сюда вдоль садовой дорожки. Промчится в одну сторону, постоит, чего-то спросит – назад бежит.

– Значит, не просто артефакт? – спросил я Кузьку, когда юрист отбежал достаточно далеко.

Кузя покраснел:

– А ты сам как думаешь, пап?

– Головой я думаю, Кузя, а не тем местом, на котором сидишь. В Рюриковом указе об аватарах и слова нет. Вякнешь где-нибудь про такое – признают тебя аватаром мага Пожарского – и пойдёшь к Салтыковым в вечное холопство. Или ты забыл, что на человека тоже можно собственность оформить?

Кузьма разинул рот.

– Вот так, сынок. Хочешь в человеческом мире жить – начинай вести себя как взрослый. Человек высокоразумный, тоже мне...

– Так людей в холопы лет триста уж не продают.

– А чего так? Мода прошла?

– Наверное, – Кузя пожал плечами.

– Будь уверен, Салтыковы первым делом бросятся доказывать, что аватар – не совсем человек. А, значит, холопом быть может. Вот получим бумагу, что никто на тебя претендовать не в праве, тогда и дальше думать будем.

Талаев шустро вбежал в беседку:

– Ваша светлость! И уважаемый э-э-э...

– Кузьма, – подсказал Кузя.

– Да, Кузьма! Нашли! Полный текст «Указа о разумных артефактах» есть в Большом юридическом архиве. Он не упоминался в юридической практике более трёхсот восьмидесяти лет, со времён Великой Магической Войны, не изучается в учебных заведениях – я говорил, в связи со спорностью существования разумных артефактов – но не отменён! Однако должен предупредить вас: экспертиза на разумность всё равно понадобится, я запрошу направление от имени суда заранее, чтобы избежать многократных заседаний.

– Теперь вот ещё что, – я слегка навалился на стол. – Салтыковский человечек от имени своих бояр прилюдно вором меня назвал...

Юрист подобрался:

– Ваша светлость. Спрошу вас как доверенное лицо – и обязуюсь держать в тайне ваш ответ, если вы не потребуете иного: вы каким-либо образом участвовали в выносе меча Кузьмы из схрона бояр Салтыковых?

– Нет. Он меня с улицы увидел, узнал и перескочил.

– То есть, согласно обнаруженному нами указу, совершил осознанное волеизъявление! Таким образом, утверждения бояр Салтыковых голословны, а потому оскорбительны. М-хм. Мы можем подать встречный иск за публичное оскорбление.

– Значит, подайте. Потому что если Салтыков не повинится и не поклонится, я вызову его на Арену. И убью. Затем его наследника, если он также пожелает упорствовать. И следующего наследника. И так далее, покуда род их мерзкий кровавыми слезами не умоется. Я хочу, чтобы вы эту мысль до Мишки Салтыкова донесли. И чем дальше дни идут, тем ниже придётся ему кланяться.

Талаев ушёл. Я так и сяк прикидывал, как это дело повернётся, а Кузя посмотрел юристу вслед и снова превратился в фибулу:

– Будешь Салтыковых вырезать – Настьку мне отдай.

– Для начала, при случае, ты этим заниматься и будешь. А Настьку бери, мне не жалко.

Вот я тоже молодец. Нет бы сначала подумать, что треплю-то. Но голова в тот момент была занята совсем другим.

По дорожке прошуршали лёгкие шаги, в беседку заглянула Стешка:

– Дмитрий Михалыч! Деда спрашивает: чаю перед сном попьём? Он самовар согрел. Там конфеты остались. Шоколадные!

– Можно и чай, – всё равно про Салтыковых вспомнил, так снова разозлился, весь сон прошёл.

– Ага, – Стешка оглянулась, – а дяденьки оба ушли? Я видела, один пришёл, а потом ещё один появился, а в ворота только первый вышел.

Вот секретный соглядатель!

Кузьма тихонько захихикал во внутреннем плане. «Кончай ржать! – притормозил его я. – Чё уж. Знакомиться пойдём». А вслух сказал:

– Один, Стеша, остался. Скажи деде, пусть четыре прибора поставит, мы сейчас придём.

– А он что – невидимый? – с восторженным ужасом спросила Стешка.

– Почти.

– Ладно! Я мигом!

Она унеслась в домик, а я предупредил Кузьму:

– Давай, в солидном виде. И прилично чтоб себя вёл!

– Ради шоколадных конфет я готов, – засмеялся Кузя, проявляясь.

– Вот ты балабол. Пошли уж...

ДЕНЬ ВТОРОЙ. НАДЕЯТЬСЯ НА РУТИНУ БЫЛО НАИВНО...

Первая пара не принесла никаких новостей. Очень подробная лекция про основы стихийной магии – читала, для разнообразия, дамочка. Снова много картинок и-и-и... очень размытое обещание, что вот входящий теоретический блок закончится, и вот тогда-а-а группу поведут осваивать практику. А пока от самостоятельной проработки упражнений настоятельно просили воздержаться – тем более, что журнал по технике безопасности ещё не подписывали (что???). В крайнем случае, только под присмотром репетиторов. Кстати, желающие получить индивидуальные дополнительные занятия могут посмотреть телефоны для связи со свободными наставниками на доске объявлений у главного входа. Недорого.

Ага. Подрабатывают преподаватели как могут. Ну-ну.

Жара сегодня навалилась похлеще летней, так что часть окон в аудитории стояла нараспашку. Кузьме – красота, через подоконник скакнул комариком – и вот он за деревьями уже музей. Так всю первую пару и челночил, как заведённый. А я снова заставил ручку записывать, а сам кораблики складывал. Сгибы получались куда как ровнее вчерашнего – вот, что значит: практика!

На второй паре вместо тётки явился надутый хлыщ. С точностью до единиц я потенциал, конечно, определить не могу, но очень было похоже, что этот преподаватель из «молодых и перспективных», и по уровню где-то почти подошёл к тому, чтобы получить степень магистра. Возможно, поэтому он смотрел на всех остальных со всей доступной ему силой презрительности.

– Да и флаг ему в руки, – пробормотал я и принялся за новую лодочку.

Читала эта звезда современной магии лекцию по древней истории. Выходило у него пафосно, но чрезвычайно нудно, и я очень быстро ушёл в собственные мысли про предстоящее судилище... пока Кузя очень ощутимо не толкнул меня под локоть пронзительно зазвенев в голове:

– Бать! Ты чего творишь?!

Я и так был раздражён, а теперь и вовсе разозлился. К тому же лодочка смялась. Орать, однако, не стал – всё-таки обычно Кузьма себе такого не позволяет.

– Что такое?

– Да ты не слышишь, что ли, что он про нас несёт?! – Кузя метнулся к тетрадке, по которой продолжала самописью гулять ручка.

«Традиционная историческая школа заявляет нам, что князь Пожарский закрыл собой разрыв реальности, пожертвовав собой, и что его действие было героическим актом. Однако никаких вещественных подтверждений этому факту мы не находим.

Прогрессивная же часть историков склоняется ко мнению, что князь Пожарский и был единственной первопричиной случившегося разрыва, и что его смерть была жертвой, но не личным самопожертвованием, а решением круга архимагов, которые принудили Пожарского шагнуть в небытие, свершив, таким образом, справедливый магический суд и приведя приговор в исполнение. В подтверждение этой версии свидетельствует то, что уникальный меч, с которым первый Пожарский нигде не расставался, перед казнью был у него отобран...»

Ноги сами понесли меня по проходу, спускающемуся между партами к кафедре.

Хлыщ прищурился:

– А-а, молодой Пожарский, я полагаю? Понимаю, что слышать горькую правду неприятно...

В такие моменты мне искренне жаль, что поражающая боевая магия под крышей Академии блокируется внутренними щитами. Я захлопнул тетрадку, которую так и продолжал держать в руках и хлестанул преподавателя по морде.

– Нормально! – прокомментировал Илюха Муромский.

Впрочем, на него мне глазеть было некогда, как и на всю оживившуюся аудиторию.

Историк прикоснулся к треснувщей губе, скривился, прогнал по телу исцеляющую волну. Ну, как я и предполагал, около трёхсот единиц. Почти магистр.

Я смотрел на него прямо:

– Полагаю, этого достаточно, чтобы счесть себя оскорблённым? Сам любишь говно жевать – другим-то не пихай! Псина смердящая...

Я прикидывал: долго ли придётся поливать этого урода помоями? Или, может, сразу почувствительней треснуть? И как бы всё поскорее провернуть, пока начальство Академии не чухнулось и не примчалось нас замирять – с нынешней любовью ко всяким техникам безопасности очень вероятно. Но тут раздался девчоночий смех, и кто-то захлопал в ладоши. «Хлопает Белова, – бодро подсказал Кузьма. – А смеётся Момоко». Историк перекосился и прошипел:

– Я вызываю вас, Дмитрий Пожарский. Арена позволит смыть кровью... – дверь распахнулась, Болеслав окинул нас яростным взглядом.

– Я принимаю вызов, – быстро сказал я. Ну вот. Теперь не откажется.

АРЕНА

Сам дуэльный комплекс мало изменился со времени моего прошлого ученичества. Только красивых трибун вокруг Арены понастроили, да ещё с навесами над каждой, чтоб, значит дождь не мочил. Раньше-то со своими лавками, да стульями приходили – это кто побогаче. А кто и просто ножками стоял, смотрел. Сейчас у самого борта стояло пятеро преподавателей – надзирающий кворум. Трибуны сиротливо пустели – с уроков не отпустили никого, вместо историка в аудиторию снова загнали первую дамочку, которая растерянно принялась лепетать про схемы нерегулярных воздушных потоков...

– От лица Академии в последний раз предлагаю сторонам примириться, – начал Болеслав.

– Отказываюсь, – кинул я, не глядя, и привычным движением перемахнул борт.

Арена была красной – с намёком на жизнь и кровь, в которой эта жизнь заключается, полагать надо. Красный гранит барьера, выставленного большим овалом, красный крупный песок. Сколько раз мы тут со Змеем, да Кошем мослались, уже и не счесть.

Я – опять же привычным движением – опустился на одно колено, положил ладонь на песок: «Привет!» Показалось мне или нет – в ответ словно пришло удивлённое узнавание? Песок всегда, перед каждым поединком, оказывался ровным, будто пригладили его. И всегда был чуть тёплым, от чего казался живым.

Кузьма был предельно торжественен. Как же – не абы что, поединок чести!

А ещё он начал петь. Внутри меня, да. Что-то очень героическое, древнее, помнится, на драккарах деда Рюрика такое заводили перед битвами. Вот его припёрло! А с другой стороны, чего я хотел? Он же меч, оружие. Сколько десятков лет в арсеналах провалялся. Пылью покрывался, ржавел. А должен был биться, повергать противников, лить кровь, и всё такое.

Я слушал слова отстранённо – эта битва будет совсем не моя, я сейчас Кузьме только советом смогу помочь. Да и то – стоит ли? Только под локоть толкать. Он у меня и сам молодец.

С противоположной стороны через гранитный барьер перелез историк. Ого, щитов сколько! Похоже, навинтил всё, что мог. Молодец, подготовился. Давай-давай, настраивайся, уродец. Я тебя до смерти убивать не буду. Наверное. Не решил ещё.

– Вы всё ещё можете примириться, – начал наш декан.

– Болеслав Константинович, по-моему, это против правил.

– Позвольте, – с беспокойством начала пожилая дама, в которой я предположил алхимичку, – но у молодого человека же нет ни соответствующей квалификации, ни оружия...

– Оружие есть, – возразил я и отстегнул фибулу от пиджака. Кузьма воодушевился сильнее, преображаясь в суровый боевой каролинг – в духе песни, наверное.

И тут историк ударил.

Мне оставалось только стоять. Кузьма мелькал вокруг, отражая заклинание за заклинанием. Похоже, ушлый препод вытряхнул кубышку с артефактами (может, свою, а может – факультетскую). Когда в нас начали шарашить молнии, Кузька захохотал совершенным берсерком и запел уже в голос. Вокруг трещит! Воздух искрит от энергий. Кузьма поёт. А я чего? Я тоже начал ему подпевать. Как говорится, Рюрикова дружина дурного не посоветует.

А вот когда резко пахнущий озоном воздух успокоился, и стало понятно, что историк исчерпал все запасы, и теперь кастует заклинания на ходу, как умеет, мы пошли вперёд.