Погасни свет, долой навек

Глава четвертая

Резкий и неоправданно грубый окрик застал Элинор врасплох. От неожиданности и в меньшей степени от испуга она выпустила штору, и та легла, отсекая солнечный свет. Спальня миссис Гамильтон, в которой отчего-то вздумалось переночевать гостю, оказалась погружена в тягостный полумрак. Впервые Элинор пришла в голову странная мысль, что это… плохая комната. В чем дело было, она не знала, но спальня эта, яркая, наполненная безделушками, украшениями, сверкающими флакончиками и драгоценными шкатулками, показалась ей вдруг темнее и страшнее склепа. Она снова взялась за штору, надеясь, что солнечный свет все исправит, но сильная рука, очень холодная и очень твердая, стиснула ее запястье.

– Нет, – коротко и сухо приказал брат мистера Гамильтона. – Включите лампы.

Элинор послушалась, испытав немалое облегчение оттого, что газовые рожки находятся у противоположной стены, достаточно далеко от этого человека. Зажгла, подкрутила, давая лампам разгореться, так чтобы комнату затопил ровный, достаточно яркий свет, и обернулась.

Рассматривать людей было неприлично, однако брат мистера Гамильтона оказался начисто лишен манер и рассматривал ее в ответ. Он немало походил на мистера Гамильтона, разве что кожа была гораздо бледнее, точно он никогда не выходит на солнце, а волосы – темнее. Вместо золотисто-рыжих – почти черные. И глаза у него были зеленоватые, а не серо-голубые, как у мистера Гамильтона.

Сообразив, что ее любопытство переходит всяческие границы, Элинор смутилась и отвела взгляд. Однако мужчина не сделал того же и продолжал рассматривать ее с головы до ног, отчего Элинор смутилась еще больше, чувствуя себя не вполне одетой, растрепанной и какой-то неуместной. Сразу начало казаться, что жакет на ней застегнут криво, или волосы выбились из пучка, или шнурки развязались, или приключилась еще какая-нибудь напасть, например лицо перепачкано чернилами, как случалось не раз во время уроков.

– Как ваше имя? – спросил вдруг мужчина.

Элинор поперхнулась от неожиданности, и ответные слова прозвучали непривычно грубо и резко для нее:

– Что? Зачем вам…

– Ваше имя, – нетерпеливо повторил мужчина. – Ненавижу звать людей по фамилиям. Да и вы не станете звать меня «мистер Гамильтон». «Мистер Гамильтон» у нас лорд Грегори, я же – Дамиан. Как ваше имя?

Элинор ошалела от подобной бестактности в сочетании с редкой напористостью и потому ответила, чего делать вовсе не собиралась:

– Э-элинор.

– Лежит Ленора в страхе полмертвая во прахе[5], – жизнерадостно продекламировал Дамиан Гамильтон.

Элинор вспыхнула.

– Вы!..

Ответом ей была обезоруживающая улыбка. Сверкнули белые зубы. Весь Дамиан Гамильтон был черно-белый, и лишь зеленые искры в глазах давали немного цвета. Искры и смешинки: он искренне наслаждался ее реакцией, и это смутило и разозлило Элинор еще больше.

– Зачем же вы потревожили меня, прекрасная Линор?

– Мистер Гамильтон просил разбудить вас, мистер Дамиан. – Элинор сжала губы. Когда она делала так, губы ее вытягивались в тонкую линию, а лицо становилось суровым и строгим. В свое время она практиковалась перед зеркалом. Мисс Берингер, помогавшая Элинор найти первое свое место и подсобившая с рекомендациями, говорила, что «лицо у гувернантки должно быть как у средневековой святой: одухотворенное и немного злое». – Сказал, чтобы я вас позвала. Он ждет в гостиной.

– Который сейчас час?

Элинор потянулась к шатлену, что носила на поясе, единственной памяти об отце. Сам он почти изгладился из мыслей, из воспоминаний ее, остались лишь его холодность, суровость и строгость и почти полное отсутствие любви. Иногда Элинор брала в руки единственный его подарок, чтобы ощутить хоть какую-то связь. Помимо ножниц, ключей и кое-каких полезных вещиц, на шатлене висели маленькие серебряные часы с гравировкой. Потом Элинор опомнилась, расправила плечи, приняв вид «одухотворенный и немного злой», мисс Берингер осталась бы довольна, и указала на часы на столике.

– Половина второго, – мученически вздохнул Дамиан Гамильтон.

Он вчера поздно приехал, а может, и вовсе был не из любителей вставать рано – как и большинство молодых людей, гуляк и кутил, с которыми Элинор была мельком знакома. Элинор, ранняя пташка, всегда с легким неодобрением смотрела на тех, кто вне зависимости от причины залеживался в постели. Сказывались, должно быть, ее деревенское детство и отцовская привычка подниматься с рассветом. Сама Элинор давно уже была на ногах и успела наскоро позавтракать – слуги подевались куда-то, вопрос о них мистеру Гамильтону Элинор задать не решилась и потому сама заварила чай и приготовила тосты с маслом. Потом она прибралась в классной комнате, стряхнула мелкую меловую пыль и в тысячный раз переставила на полках атласы и книги. Она как раз собиралась найти себе еще какое-нибудь занятие, когда столкнулась в коридоре с мистером Гамильтоном и он, немного растерянный, попросил разбудить и привести младшего брата, переночевавшего – эту странность Элинор предпочла не обдумывать – в спальне миссис Гамильтон. Привести Дамиана, так он сказал.

В самом деле, не звать же его «мистером». С другой стороны, Элинор надеялась, что гость не задержится здесь надолго и с ним не придется иметь дело, и звать тоже никак не потребуется.

– Ну, прекрасная Линор, не проводите меня в гостиную? – ухмыльнулся мужчина.

– Прекратите так называть меня! – потребовала Элинор. – Для вас я – мисс Кармайкл.

– Ведите, прекрасная Линор, – ожидаемо проигнорировал ее Дамиан Гамильтон.

Он шел позади, отставая на несколько шагов, чуть шаркая, словно старик, и само его присутствие за спиной вызывало у Элинор смутное чувство тревоги. Он сторонился света, падающего сквозь неплотно зашторенные окна. Слуги сегодня не трогали их, в этом полумраке легко было запнуться и споткнуться об отогнувшийся край ковра. Приходилось смотреть вниз, себе под ноги, и от этого сразу же начинала болеть шея. В школе, если Элинор и ее подруги не держали правильную «осанку настоящей леди», им приходилось вышагивать часами по длинным коридорам, неся на головах несколько томов «Illustriertes Thierleben»[6]. Стоило только склонить голову, и сразу же ощущался весь фантомный вес почтенного господина Брема. Напоминала об уроках хороших манер и давящая тишина, царящая всюду. Не было слышно голосов, смеха горничных, звона посуды, грохота угольного ящика. Ни одного привычного звука. Казалось, даже с улицы они не долетают, натыкаясь на некую незримую завесу.

Элинор отругала себя за неуемную фантазию, обрывая эти мысли.

– Здесь всегда так тихо? – спросил Дамиан Гамильтон. – И слуг не видно?

– В доме обычно очень спокойно, – сдержанно ответила Элинор, чуть слукавив. Обычно в доме было значительно больше людей, света, звуков.

– Стало быть, эта могильная тишина не про мою честь? – негромко хмыкнул Дамиан. – Мне казалось прежде, что Грегори предпочитает обстановку… поживее. Мы пришли?

Элинор кивнула и посторонилась, пропуская гостя к двери. Из-под нее пробивалась желтая полоска солнечного света, ложась на мыски ее ботинок. Дамиан сделал шаг назад, словно пытался ускользнуть от солнца, и кивнул:

– Открывайте, прекрасная Линор.

Элинор постучала, потом приоткрыла дверь и сказала:

– Мистер Гамильтон, ваш брат здесь.

Мистер Гамильтон, нервно меривший шагами гостиную, при звуке ее голоса остановился и бросил на брата взгляд одновременно встревоженный и полный надежды. Дамиан Гамильтон не шелохнулся.

– Кажется, я говорил: не буди меня до вечера.

Мистер Гамильтон тряхнул головой и будто бы собирался пожать плечами, но передумал. Взгляд его метнулся к Элинор.

– Мисс Кармайкл, распорядитесь подать сюда чай.

– Кофе, – поправил Дамиан Гамильтон, все так же стоящий в коридоре за спиной Элинор. От его присутствия делалось не по себе. – Обычно для этого звонят в колокольчик, дорогой брат.

– Что ж, очевидно, эти бездельники работают в моем доме последний день, – ответил мистер Гамильтон и повторил резковато: – Чай, мисс Кармайкл.

Элинор поежилась от холодности его тона – это было нечто новое, чужое, никогда еще мистер Гамильтон так не разговаривал на ее памяти. Должно быть, сказалось, наконец, все напряжение последних дней. Она присела в реверансе и выскользнула за дверь, в глубине души радуясь, что может принести какую-то пользу.

– Закрой шторы, – услышала она напоследок, уже сворачивая за угол, к кухне.

У Дамиана Гамильтона все же были престранные привычки.

На кухне было так же тихо и пусто, как и во всем доме. Элинор позвала негромко – сперва кухарку, затем горничных и наконец миссис Симпсон, экономку, которую сама боялась до дрожи. Прошла, кажется, вечность, прежде чем последняя появилась из кладовой, звеня ключами на своем шатлене.

– Мисс Кармайкл?

Голос ее всегда звучал глухо и был полон едва сдерживаемого презрения и вековечного неодобрения. Подле нее Элинор ощущала себя закоренелой преступницей и невольно начинала перебирать в памяти все свои проступки, большие и малые. Она привычно дрогнула, потом собралась с мыслями и, расправив плечи, невольно вздернула подбородок, словно собралась защищаться. Едва не встала в позицию, которую учила когда-то в школе на уроках фехтования, и, как всегда бывало в таких случаях, смутилась и сделала шаг назад.

– Ми-мистер Гамильтон просит подать в гостиную чай. И… – вспомнились слова младшего Гамильтона. – И кофе для его брата.

– Он мог передать это с одной из горничных. – миссис Симпсон неодобрительно поджала губы. Ее всегда раздражали мелкие несостыковки, которые случались порой в ее маленьком королевстве.

– М-мог. – Голос Элинор вновь предательски дрогнул. Больше всего на свете ей сейчас хотелось бежать отсюда как можно дальше. По неясной причине экономка с первой же встречи внушала ей ужас. Должно быть, все дело было в ее властности, которой позавидовали бы и члены парламента. – Но на звонок никто не явился. И… и младшего мистера Гамильтона будить пришлось также мне.

Это против воли Элинор прозвучало дерзко. И судя по нахмурившимся бровям и искривившемуся рту экономки, было в этом нечто необыкновенно непристойное. Во всяком случае, именно с таким выражением лица миссис Симпсон пресекала все разговоры, которые случалось вести болтливым горничным об их ухажерах или же пикантных скандалах, которыми полнился Лондон.

– Что ж, – проговорила экономка, все так же кривя свой рот, – я разберусь с этим, мисс Кармайкл. А вы отнесете мистеру Гамильтону чай.

Против своей воли Элинор вновь присела в реверансе, значительно более почтительном, чем тот, что достался хозяину дома.

– Ну, ты выяснил что-нибудь?

Дамиан склонил голову к плечу, с мрачным видом рассматривая брата, комнату, залитую солнцем, ворсистый ковер, вычурные украшения и засушенные цветы в вазах. Свет резал глаза, в голове шумело, и он все еще не отошел от забытья, в котором пребывал минуты назад, от транса. Должно быть, это и было причиной того, что с Элинор Кармайкл он заговорил так дерзко. Впрочем, было что-то в этой особе, заставляющее острить, иронизировать, подшучивать над ней, закованной в броню строгого платья и во все эти правила приличия, что были буквально написаны на ее хорошеньком личике.

– Так ты выяснил что-нибудь? – нетерпеливо повторил Грегори.

– Если тебе нужен был волшебник, обратился бы в мюзик-холлы, – проворчал Дамиан. – Там полным-полно иллюзионистов всех мастей. Пожалуйста, задерни шторы.

После минутного колебания Грегори послушался. Когда комнату затопил наконец приятный полумрак, Дамиан ступил на ворсистый персидский ковер, сделал несколько шагов и с наслаждением плюхнулся в кресло, вытянув ноги к камину. Огонь в нем не горел – август выдался теплый, – но Дамиан парадоксальным образом ощущал живое тепло, исходящее от него. В очагах издревна было нечто магическое.

– Ты… – Грегори рассматривал его с тревогой. – Свет…

– Да, – только и сказал Дамиан. – И это довольно неудобно.

– Я прослежу, чтобы все окна были закрыты. – Грегори выдавил слабую улыбку, после чего в третий раз повторил свой злополучный вопрос.

Дамиан прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Сейчас здорово помогла бы чашка кофе, приторно сладкого и очень черного. Ну или на худой конец стакан пряного марокканского чая, или египетского[7].

– Дамиан!

– Твой дом хорошо защищен, дорогой брат. Был. Совсем недавно здесь побывал некто… или нечто. – Дамиан открыл глаза и устало растер переносицу. Хотелось спать, но было не до того совершенно.

– Кто? Элементали огня? Пустынный ифрит? – саркастически уточнил Грегори.

– Тут тебе лучше обратиться к матушке, она хорошо знакома с темными силами, – пожал плечами Дамиан. – Равно как и со сказками «Тысяча и одной ночи». Не это важно. Нужно найти Лауру, пока она и твой сын не пострадали. А значит, найти того, кто впустил Силы – давай будем пользоваться для ясности этим словом – в дом. Особняк, повторюсь, неплохо защищен, они не могли пробраться сюда без помощи человека. Кто-то нацарапал на чердачном окне знаки, нарушившие защиту. Нацарапал скверно, неумело, но и того хватило.

– И кто это был, по-твоему? – нахмурился Грегори.

Дамиан пожал плечами.

– Это твой дом, братец, и твои слуги, тебе лучше знать. Это могла быть и сама Лаура. Она ведь увлекалась оккультизмом, верно? Я видел у нее в спальне журнал.

Грегори нахмурился.

– Возможно. Сейчас все этим увлекаются.

– Да, – согласился Дамиан с кривой усмешкой. – Всевозможных Братств, Обществ и Лож расплодилось – как грибов после дождя. И все они за редким исключением шарлатаны, но даже шарлатаны могут обучить человека плохому. Наверху есть еще один след, к слову сказать.

– След?

– Рука, – кивнул Дамиан. – Очень маленькая ручка, так что, может статься, твою жену похитили эльфы. И, быть может, есть и другие следы, если их поискать. Но нам недосуг, верно? Начнем с допроса самого подозрительного очевидца.

В этот момент дверь в гостиную приоткрылась, и Элинор Кармайкл тихо, как мышка, прошмыгнула в комнату, неся на вытянутых руках тяжелый поднос с чайным сервизом и здоровенным пузатым веджвудовским чайником, украшенным гравюрами с изображением мостов. Катриона просто обожала этот сервиз, который Дамиану еще в детстве казался громоздким и весьма уродливым.

– Свадебный подарок? – иронично поинтересовался Дамиан, кивнув на чайник.

Грегори, не удостоив его ответом, пришел молодой женщине на помощь. Дамиан принюхался. Конечно, старый добрый английский чай, напиток, который он всегда терпеть не мог. Кто-то – гувернантка, а может быть, и кухарка – проигнорировал его скромную просьбу о кофе. Дамиан покачал головой, отказываясь от предложенного чая, и перевел взгляд на Элинор Кармайкл. Женщина замерла в ожидании новых приказаний, глядя на Грегори напряженным и самую малость восторженным взглядом.

– Кстати, прекрасная Линор. – мысль эта пришла в голову с большим запозданием, она отдавала легким холодком страха, хотя, в сущности, Дамиан ничего не боялся в этой жизни. – Прекрасная Линор, а как вы вошли в спальню сегодня днем, когда пришли будить меня столь бесцеремонно?

Элинор Кармайкл поморщилась, как делала всякий раз, стоило Дамиану произнести ее имя, а потом вскинула брови.

– Открыла дверь, мистер… Дамиан. – Она слегка запнулась. Видно было, что подобная фамильярность ей претит.

– Вот как. И что же, прелестная мышка, у вас есть ключ от комнаты хозяйки?

Теперь уже удивление на лице Элинор сделалось неподдельным. Во всяком случае, Дамиан не сумел разглядеть в ней фальши.

– Ключ? – Она моргнула, потом перевела взгляд на Грегори. – Но дверь была не заперта, мистер Гамильтон.

Дамиан откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы на животе. Уронив голову на плечо, он с минуту рассматривал Элинор Кармайкл, прямую, неколебимую, строгую. Всем своим видом она протестовала против любых обвинений во лжи ли или в чем-то еще.

– Видите ли, прекрасная Линор, – проговорил Дамиан, следя за малейшими переменами в лице молодой женщины. – Я отчетливо помню, как запер комнату вчера ночью, вынул ключ и убрал его в ящик стола, где он наверняка лежит и поныне. И если я не страдаю лунатизмом – а вот уж чего нет, того нет, – и если неуловимые слуги Грегори не имеют обыкновения отпирать по утрам все подряд двери, эта совершенно определенно должна была быть заперта.

– Я погляжу, мисс Кармайкл, для вас вообще нет запертых дверей, – мрачно заметил Грегори.

Взгляд гувернантки метнулся от него к Дамиану и обратно, делаясь затравленным и обиженным. Молодая женщина сделала шаг назад и вцепилась в шатлен.

– Сядьте. – Дамиан кивнул на свободное кресло.

Гувернантка не шелохнулась.

– Мисс Кармайкл, – строго потребовал Грегори. Под его взглядом молодая женщина села, держась скованно, с идеально прямой спиной, с остекленевшим взглядом.

– Вы привлекли внимание Грегори к следу в гардеробной? – спросил Дамиан, продолжая разглядывать лицо Элинор. Он надеялся, что женщина – если она злоумышляет что-то против Гамильтонов – выдаст себя. Но выражение ее лица ничуть не изменилось, Элинор Кармайкл выглядела все такой же растерянной и в то же время немного обиженной. Словно была невиновна. – Чем он заинтересовал вас?

– Местом, – односложно ответила гувернантка.

– Местом?

– Тем местом, где он появился. Миссис Гамильтон никого не пустила бы в гардеробную с чем-то горячим. Несколько недель назад в газетах писали опять о платьях, вспыхивающих от малейшей искры. Миссис Гамильтон очень этого боялась. Она следила, как горничные гладят. Едва ли она пустила бы кого-то в свою гардеробную со свечой или грелкой.

– И как, по-вашему, этот след появился? – спросил Дамиан.

– Не знаю, – сохраняя все то же выражение лица, сказала молодая женщина.

Невиновная. Или отличная лгунья.

– А что вам вообще понадобилось в гардеробной своей хозяйки?

На мгновение на лице гувернантки промелькнуло что-то; промелькнуло так быстро, что и не разобрать. Кажется, это было удивление, словно бы ей самой не приходила в голову причина зайти в спальню Лауры. Потом молодая женщина отвела взгляд.

– Я услышала странный звук.

Эта версия вовсе никакой критики не выдерживала и могла вызвать только улыбку.

– Мышь, стало быть. Идемте, прекрасная Линор, вам нужно кое на что взглянуть.

Дамиан поднялся слишком резко, и голова закружилась. Пришлось ухватиться за спинку кресла, словно бы невзначай, прилагая массу усилий к тому, чтобы выглядеть непринужденно, уверенно. От Грегори не укрылось печальное состояние брата, он дернулся было на помощь, но Дамиан покачал головой. Если он не в состоянии преодолеть самостоятельно несколько лестниц, то много ли от него в других делах толку?

Впрочем, уже на первой площадке Дамиан пожалел, что нет при нем трости. Сердце колотилось где-то в горле. Обычно его биение едва ощущалось, и иногда Дамиан вдруг начинал прислушиваться в ужасе, ловить ускользающий пульс. В иные дни он радовался подобному возбуждению, но только не сегодня. Голова продолжала кружиться, и на следующей площадке он постоял немного, держась за перила. Элинор Кармайкл не смотрела в его сторону, продолжая теребить свой шатлен. Когда ожидание затянулось, она спросила:

– Куда мы идем, мистер… Дамиан? – произнесение имени снова далось ей с изрядным трудом.

– На чердак, прекрасная Линор.

Третий этаж, затем лестница для слуг, ведущая в мансарду, и наконец – еще одна, узкая, скрипучая, пыльная, уводящая под самую крышу, в нежилые помещения, пропахшие птичьим пометом и временем. Дамиан опустил взгляд на пол, изучил его внимательно, надеясь увидеть следы, но кто-то все тщательно вымел, что было необычно, учитывая, что по углам скопилось немало грязи, да и в целом чердак выглядел так, словно никто не поднимался сюда десятилетия. У стен высились штабеля ящиков, в которых упокоились давно забытые вещи, принадлежащие людям, которых много лет уже нет на свете.

Света было совсем мало, сквозь грязные, закопченные, засиженные мухами слуховые окошки едва проникали солнечные лучи. Дамиану этого, впрочем, было достаточно, но не Грегори с гувернанткой. Пришлось дожидаться, пока брат спустится за фонарем. Пока его не было, Дамиан, прислонившись к стене, покрытой волглыми обоями, продолжал изучать Элинор Кармайкл. Молодая женщина стояла неподвижно, глядя себе под ноги. Она не проявляла любопытство, не смотрела по сторонам, не задавала вопросов. Вела себя… никак. Она могла быть виновна и невиновна в равной степени.

Наконец вернулся Грегори, неся пару масляных ламп. Их желтый свет на мгновение заставил Дамиана зажмуриться. Тени от трех фигур вдруг выросли и заплясали по стенам. Элинор Кармайкл поежилась.

– Окно, прекрасная Линор. – Дамиан кивнул в сторону. – Центральное. Видишь знаки, Грегори?

Подняв повыше лампу, Грегори осмотрел процарапанные на стекле линии. Даже сейчас, днем, они светились, хотя уже не так ярко, как ночью. Цвет их, зеленовато-желтый, вызывал смутную тревогу и отвращение.

– Это?..

– На каждый замок найдется своя отмычка, – пожал плечами Дамиан. – Катриона ли защищала твой дом, или это было сделано раньше, но теперь защита взломана. И это скверно, потому что у Гамильтонов много врагов. Оконная рама, прекрасная Линор.

Молодая женщина опустила взгляд. Она молчала, стояла не шевелясь, но Дамиан прекрасно знал, что она видит. Об этом говорило все: напряженная шея, руки, стиснувшие ткань юбки, побелевшие костяшки, даже кудряшки возле уха, выбившиеся из пучка. Там, где обычный человек, скорее всего, не нашел бы ничего необычного, разве что пару бесформенных пятен, Элинор Кармайкл видела отпечаток руки, выжженный в дереве.

– Не… не понимаю, о чем вы, – выдавила она наконец и попыталась шагнуть назад, к двери, сбежать.

Дамиан не дал ей этого сделать. Сжав ее плечи, ощущая даже через слои ткани лихорадочный жар ее тела, Дамиан толкнул молодую женщину к окну, заставляя склониться ниже, едва ли не носом уткнуться в след.

– Что вы видите, любезная мышка? Ну же!

Элинор Кармайкл сглотнула, медленно подняла руку и протянула ее к оконной раме. Кончики пальцев коснулись пыльного дерева, дрогнули, Элинор попыталась отдернуть руку, но после, словно утратив силы, безвольно ее уронила. Ладонь полностью накрыла след. Болезненное желто-зеленое свечение на мгновение померкло.

– Что вы видите, Элинор? Отвечайте! – потребовал Дамиан, крепче сжимая ее напряженные плечи.

Элинор Кармайкл ушла от ответа как истинная леди: она потеряла сознание, обмякла, и Дамиан не сумел удержать ее в объятиях. С негромким оханьем молодая женщина осела на пол чердака.

– Черт побери, – негромко прокомментировал случившееся Грегори. – И как мы теперь понесем ее вниз?