Поезд следует в ад

Глава 2 ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДОРОГИ В НИКУДА

Москва, 11 сентября

На следующее утро небо очистилось от туч и выглянуло солнце. Бывают осенью такие дни — прохладные, пронзительно-ясные, когда листья на деревьях только начинают опадать и шуршат под ногами, как брошенное золото, царский подарок. Хорошо в такой день гулять где-нибудь в парке, среди высоких старых деревьев, посаженных еще в екатерининские времена, кормить уток у пруда, задирать голову, щурясь на солнце, и думать о вечном.

Только вот редко выпадает такое нашему современнику, живущему в большом городе. Весь вид из окна — соседняя многоэтажка да помойка во дворе, вся прогулка — до автобусной остановки или ближайшей станции метро — быстрым шагом, не глядя по сторонам, втянув голову в плечи. Все мысли о том, где денег взять. Все развлечения и отдых — в телевизоре. А в парк там или на природу — это, конечно, хорошо, но все, знаете ли, некогда.

И так — год за годом.

Людмила Андреевна Бочкова в то утро никуда не спешила — как раз накануне газетный прилавок в универсаме закрылся и ее уволили. Она медленно шла по шуршащим листьям, но не замечала ничего вокруг — слишком уж муторно было у нее на душе в это погожее осеннее утро.

Она чувствовала себя усталой, старой, вконец изработанной клячей. С работы уволили, ноют отекшие ноги, да еще сын Андрей сегодня не ночевал дома. Сам по себе это факт не примечательный, было бы чему удивляться — иногда он неделями не показывался! Неслухом вырос мальчишка. А ведь одна его тянула сколько лет, во всем себе отказывала, думала — человеком станет, а он… Учиться не захотел, работает от случая к случаю, а большую часть времени болтается с компанией таких же оболтусов у подъезда и таскается по девкам. У одной из них, наверное, и заночевал сегодня, больше негде.

Только вот на сердце как-то неспокойно. Ночью она плохо спала, забылась ненадолго лишь под утро. И сон приснился гадкий — огромные, жирные сине-зеленые трупные мухи, с шумом летающие над куском сырого мяса. Проснулась она, когда темнота ночи едва стала сменяться бледными предрассветными сумерками.

Первая ее мысль — даже не мысль, а смутное ощущение на грани сна и яви — была о том, что с сыном случилось что-то плохое, очень плохое. Непоправимое даже.

Она ворочалась без сна еще долго, потом встала, бесцельно слонялась по квартире ненричесанная и неумытая, в старом халате. Хваталась за домашние дела — постирать надо, убраться, цветы полить… Но все валилось у нее из рук в то утро. Находиться в пустой квартире было просто невыносимо.

Людмила Андреевна оделась, кое-как пригладила волосы и вышла из дома. И сейчас она мерила улицу шагами не видя ничего вокруг, и думала о своем. Она вспоминала почему-то, какой Андрюшка был маленький, как тянул ручки к ней, улыбался беззубым ротиком, полным манной кашей. И молила, изо всех сил молила Бога, в которого не верила, чтобы все было хорошо, чтобы сын был жив и здоров. Пусть сейчас он кувыркается в постели с какой-нибудь размалеванной девкой, но только бы вернулся домой и был рядом! Какой уж есть — чужой, грубый, бездельник и неудачник… Лишь бы живой.

А сам Андрей в это время только-только открыл глаза. Людмила Андреевна хорошо знала своего сына. Рядом с ним на смятой за ночь постели лениво потягивалась Света — молодая и хорошенькая жена водителя-дальнобойщика Витьки Сахарова, что жил в соседнем доме.

Витька был парень сильный, суровый и очень ревнивый. Постоянно был в разъездах — гонял тяжелогруженые фуры по просторам нашей необъятной Родины. По приезде его всегда должен был ждать накрытый стол, горячий борщ и радостно улыбающаяся, всегда покорная и неворчливая женушка. Света хорошо об этом помнила и в день приезда супруга спозаранку неслась на рынок за свежими овощами и парной говядиной, чтобы Витенька был доволен. А то ведь недолго и в глаз получить, у него рука тяжелая, работа нервная и характер вспыльчивый.

Зато в его отсутствие Светочка отрывалась на полную катушку — не спал с ней только ленивый. Вот и Андрюхе вчера обломилось…

Эх, хорошо! Андрей снова потянулся к теплой, сонной женщине. Близость ее обнаженного тела возбуждала, почти как в давешнем сне. Его лучший друг уже принял боевую стойку — вон, даже одеяло торчит!

— Свет, ну давай, а?

— Погоди, — она окончательно проснулась и потянулась за халатиком, — время сколько? Мне на работу надо.

— Чего годить-то? Давай по-быстрому.

Света взяла с тумбочки у кровати маленькие часики ойкнула и принялась быстро одеваться.

— Полвосьмого уже! Проспала, опаздываю. Ты давай вставай тоже, не залеживайся. Мне через десять минут уходить. Даже кофе выпить не успею.

Эх, такой кайф обломался! Андрей только начал натягивать брюки, когда щелкнул ключ в замке, хлопнула тяжелая входная дверь и в прихожей раздался веселый мужской голос:

— Светулек, а вот и я! Спишь еще? Встречай мужа! Прикинь, на три дня раньше отстрелялся!

Широко улыбаясь, в комнату тяжело протопал кряжистый молодой мужик в потертой кожаной куртке. В руках он держал большую плетеную корзину, заботливо прикрытую белой тканью.

— Смотри, Светуль, какие персики привез! И нипочем почти…

Светочка смертельно побледнела, прикрываясь халатиком.

— Витя…

Увидев полуодетую Свету и Андрея, который все еще никак не мог застегнуть брюки трясущимися руками, мужик мигом перестал улыбаться. Лицо его стало жестким, глаза сузились, на скулах заиграли желваки.

— Так, — он аккуратно отставил корзинку в сторону, — с тобой, сучка, я потом поговорю. А тебя, — он подошел ближе, взял Андрея за подбородок, — в морге по чертежам не соберут!

Удар отбросил его к стене. В левый глаз будто гвоздь вонзился. Андрей пытался прикрыть лицо руками, но где там! Удары сыпались на него со всех сторон. Он скорчился на полу и даже не пытался сопротивляться. Только когда тяжеленный Витькин ботинок врезался прямо в солнечное сплетение, туда, где ребра сходятся под грудиной, Андрей закричал противным, раздирающим криком. Тут голос подала и Светочка, которая до этого сидела тихо-тихо, скорчившись на табуретке в углу и сжимая обеими руками полы халатика на груди.

— Витя… Перестань, ты же убьешь его.

— Молчи, б…! — огрызнулся муж. Потом подумал и добавил: — Убил бы падлу, только сидеть за такую мразь неохота.

Видно было, что первая вспышка гнева уже прошла. Он легко, одним движением поднял Андрея на ноги и тихо, но веско произнес:

— А теперь — вали отсюда! И запомни, еще раз увижу, ноги из жопы повыдергиваю.

И так же легко вышвырнул Андрея на лестничную площадку. Вслед полетели его вещи — куртка, свитер, ботинки… Он кое-как оделся, сидя на заплеванном полу. Ботиночные шнурки никак не хотели попадать в дырочки. И брючный ремень застегнуть он так и не сумел — руки плохо слушались, будто чужие. Андрей посидел на полу еще немного, собираясь с силами, потом заставил себя встать. Было очень страшно, что Витька передумает и вернется за ним. Тогда уж точно убьет.

Шатаясь, Андрей вышел из подъезда. Он шел по улице, вытирая кровавые сопли с лица, и почему-то никак не мог вспомнить дорогу домой. Яркое осеннее солнце било в глаза, и все многоэтажки казались на удивление одинаковыми. Кажется, сюда… А может, и нет.

Вилен Сидорович Поликарпов с самого утра уже был на ногах. Когда привыкаешь всю жизнь вставать рано, то и спать особо не хочется, а потому и поднялся он как всегда, в шесть пятнадцать. Помнится, даже фильм был такой — «Жизнь по заводскому гудку». Или книга? Да и не важно. Главное — старая закалка дает себя знать! Не то что у теперешних неженок — дай им волю, целый день дрыхнуть будут. Ох, плачет сто первый километр по многим… Раньше, бывало, судили за прогулы и опоздания, тунеядствовать никому не давали, зато порядок был, а сейчас все личность уважают — и страну до ручки довели.

Другое дело, что встать-то встал, но идти больше некуда.

Помаявшись с полчаса в пустой квартире, Вилен Сидорович погулял с Крошкой, посидел немного у подъезда, но заняться было нечем, а просто так сидеть — скучно. Нехотя он поплелся домой и принялся готовить завтрак. Есть, в общем-то, тоже не хотелось, но, во-первых, нужно, а то снова язва разыграется, а во-вторых, голодная Крошка вертится под ногами, тихо поскуливая и выразительно заглядывая в глаза хозяину.

Геркулеса в пакете осталось на донышке — так, на раз сварить хватит, не больше. И молока нет, растительное масло на исходе… Значит, придется идти на оптушку за продуктами. И запастись бы неплохо на подольше — цены-то вон как скачут каждый день! Тяжело, конечно, и ноги болят, и идти далековато, и на метро ехать четыре остановки, а что делать? В магазине покупать — никаких денег не напасешься. Только вот идти туда пока рано — на часах всего семь тридцать. Даже торгаши еще глаза не продрали.

Вилен Сидорович хозяйственно застелил стол газетой и вяло принялся за еду. Каша на воде получилась невкусная, да еще и пригорела. Он и есть не стал толком — так, похлебал пару ложек, а остальное плюхнул в Крошкину миску. Потом собрал газетный лист со стола и хотел уже было выбросить, когда вдруг что-то привлекло его внимание. Ну-ка, ну-ка… Он аккуратно разгладил смятую страницу, даже очки достал. Счастье оптом и в розницу! Это ж до чего люди дошли! Мало им, что страну по кускам продали, теперь еще и счастьем торгуют. Или аферисты какие-нибудь, или подпольный публичный дом теперь так называется. Сказать бы им пару ласковых… А что, можно и сказать. Тут и телефончик есть.

Пока Вилен Сидорович крутил тугой диск допотопного телефонного аппарата, он прикидывал в уме, что скажет этим жуликам, которые совсем стыд потеряли, и даже остался доволен собой. Целая речь получилась. Но рот открыть не успел — как только раздался щелчок соединения, в трубке зазвучал записанный на пленку писклявый голосок. Ах ты господи! Автоответчик. Ну да, рано ведь еще. Эти, которые на фирмах работают, раньше десяти, наверное, и не появляются. Адрес вот только странный. Он точно знал, что никакого Пыхова переулка в Москве нет. То есть был когда-то почти в самом центре, недалеко от Дома композиторов, и стояли там уродливые двухэтажные дома барачного типа, только их сломали давным-давно, еще в пятидесятых.

А впрочем, кто ж их, теперешних, разберет! Улицы все переименовали, чтобы было опять как при царском режиме, может, и Пыхов переулок заново отстроили? Ладно, ну их к лешему. Вилен Сидорович вздохнул и стал собираться — пока дойти, пока доехать, а там, глядишь, и рынок откроется. С сомнением посмотрел на старенькую хозяйственную сумку из коричневой болоньи, с которой обычно ходил в магазин — пожалуй, маловата. К тому же и протерлась по швам — ведь ее еще Зина сшила! А вот это — он вытащил из стенного шкафа здоровенную кошелку на колесах с длинной ручкой — в самый раз, по крайности не так тяжело будет. Вспомнив о жене, Вилен Сидорович расстроился. Вроде прожили столько лет вместе, и всякое в жизни было, и ругались часто… А вот теперь ее нет и чего-то не хватает, тоскливо одному. Даже поговорить не с кем.

В метро было много народу, вагон забит почти до отказа. Вилен Сидорович кое-как притиснулся в уголок со своей кошелкой. Хоть бы место кто уступил пожилому человеку! Вот, например — сидит молодая девка, морда размалевана, юбка еле стыд прикрывает, уткнулась в свою газету — и ничего ее больше не касается. Ясное дело, проститутка.

Пузатый мужчина, сидевший рядом с противной девицей, поднялся и вышел на следующей остановке. Вилен Сидорович нацелился было на освободившееся местечко, да не поспел подхватить кошелку вовремя и задел колесом носок ее лакированной туфельки.

— Блин! — взвизгнула девица. — Смотри, куда прешь, козел, со своей бандурой!

Вилен Сидорович и сам еле устоял на ногах, тем более что поезд резко затормозил. И место уже заняли — плечистый молодой парень живо плюхнулся на сиденье. Мелочь вроде, но все-таки обидно.

А наглая девица и не подумала извиниться за грубость. Наоборот — отодвинулась подальше, в самый угол, принялась рассматривать испачканную туфельку и, брезгливо кривя ярко накрашенный рот, процедила сквозь зубы:

— Развелось вас, старперов! Не протолкнуться прямо.

Вилен Сидорович задохнулся от возмущения:

— Да мы всю жизнь работали! А ты, сикилявка…

Девица вдруг подняла на него большущие, серые, будто сажей обведенные глаза и строго сказала:

— Как работали, так и живете. Передохнете — всем легче будет.

Вилен Сидорович вдруг почувствовал себя плохо. Куда там ругаться с грубиянкой — на ногах бы устоять, не упасть! Подобные слова ему, конечно, доводилось слышать и раньше, но сейчас почему-то было особенно обидно. Будто холодная, мутная волна подкатила под сердце и вот-вот накроет с головой, воздуха не хватает, перед глазами мелькают черные мушки… Надо скорее выйти на улицу, уж бог с ним, с рынком.

Он не помнил, как выбрался из вагона, как поднимался по эскалатору, прежде чем оказаться на тесном асфальтированном пятачке, прилегающем к станции метро. Отдышался немного, жадно втягивая прохладный воздух — и вроде бы легче стало, дурнота отступила.

Ну, и куда теперь? Обратно в метро, под землю? Почему-то при одной мысли об этом сердце противно екнуло и на лбу выступили крупные капли нота. Лучше пройтись немного по бульварчику, а там и до дома недалеко. Можно на автобусе доехать.

Вилен Сидорович шел по бульвару, щурился на осеннее солнышко, и настроение постепенно улучшилось. Хотелось расправить плечи, пройтись твердым шагом, голову держать гордо и в землю не смотреть, снова почувствовать себя молодым и сильным — хоть не надолго… Только вот кошелка эта дурацкая мешает. Тяжелая, зараза, и колеса подпрыгивают на каждом камешке. Волочишь ее за собой, как рикша какой-то. Мелькнула даже шальная мысль — бросить ее, что ли, потихоньку где-нибудь за кустом? Нет, нельзя. А то ведь как на рынок пойти в следующий раз?

Вилен Сидорович едва не столкнулся с бледной, просто одетой женщиной, что шла ему навстречу. Он даже извинился, но женщина, казалось, его вообще не заметила. Только посмотрела отсутствующим взглядом, кивнула зачем-то и пошла себе дальше. Горе, наверное, у человека. Вроде бы и нестарая еще, и приличная женщина, а вид какой-то расхристанный, кофта наизнанку надета, глаза красные и волосы причесаны кое-как. Много сейчас горя у людей.

Тихий бульварчик упирался в оживленную трассу. Можно, конечно, спуститься в подземный переход и подождать автобуса, а можно — срезать путь через заросший пустырь с торчащим на нем остовом недостроя, брошенного еще в восьмидесятых, и по тропиночке выйти прямо к дому. Вилен Сидорович с сомнением посмотрел на остановку. Так и есть, народу — никого, значит, автобус недавно ушел, а следующего ждать придется долго. Он еще раз посмотрел на пустую остановку, махнул рукой и зашагал по тропинке через пустырь.

Ольгу в то утро разбудило солнце. Маленький острый лучик, что пробился сквозь плотно зашторенные окна, светил прямо в глаза, будто запутался в ее длинных ресницах. Было немного щекотно, но все равно приятно — казалось, что кто-то теплый, очень родной и близкий гладит ее по лицу.

Она полежала еще немного, сладко потягиваясь под одеялом, наслаждаясь остатками утреннего сна, потом вдруг, спохватившись, потянулась к будильнику на тумбочке — и блаженная истома тут же испарилась без следа.

«Кошмар! Половина девятого! На работу опоздаю! Почему же будильник не звонил? Вот и полагайся теперь на технику!» Ольга покосилась на будильник с такой горькой обидой, будто он был живым, разумным существом — и сильно ее подвел.

Она проворно вскочила с постели и заметалась по комнате: так, колготки, блузка, а где губная помада? И юбка от костюма осталась не глаженая с вечера… Ольга включила утюг, аккуратно расстелила на обеденном столе старенькое одеяльце и принялась наглаживать неподатливые встречные складки. Если уж все равно опоздала, не ходить же неряхой целый день!

Ну вот, кажется, и все. Оля придирчиво оглядела со всех сторон злополучную юбку. Теперь и надеть не стыдно.

И только тут она вспомнила, что на работу ей больше идти не надо, потому что работы у нее больше нет. Ольга опустилась на стул, как была — в черных колготках, строгой белой блузке, застегнутой всего на две пуговицы, с аккуратно наглаженной юбкой в руках.

Ей даже смешно стало — ну прямо собачка Павлова. Звонок звенит, лампочка светит, и сразу слюнки потекли, как по команде. Только вот косточку больше никто не даст — ушли домой господа ученые! Глупая собачка.

Ольга почувствовала, как подступают к глазам злые, обжигающие слезы, и, скомкав юбку, с силой швырнула ее на диван. И зачем гладила, старалась? Кому это теперь нужно? И кому нужно, что всю свою жизнь она была такой аккуратной, послушной, ответственной и все делала правильно? Маме? Начальству на работе? Соседям? Родным и знакомым? Ей самой, наконец?

Но мама умерла, других родственников у нее нет, с работы уволили все равно, а немногочисленным знакомым ее поведение в высшей степени безразлично. Так что и в самом деле — никому!

Парадоксальным образом Ольга вдруг почувствовала себя свободной и даже почти счастливой. Она больше никому ничего не должна! И может делать все, что захочет!

Эта мысль была такой новой, такой неожиданной, что Ольга и сама удивилась. Требовалось время, чтобы привыкнуть… Она накинула старенький домашний халатик и пошла на кухню варить кофе.

А ведь все-таки здорово, когда утром никуда не надо спешить! Можно не давиться второпях обжигающе горячим растворимым суррогатом, а спокойно, со вкусом приготовить настоящий ароматный напиток — и насладиться им в полной мере. В самом дальнем уголке кухонного шкафчика Ольга отыскала джезву с длинной ручкой. Это Маргоша подарила на двадцатипятилетие… надо же, как быстро время летит! А кажется — только вчера было.

Ольгина подруга Маргарита была девушка феерическая. Дочь московской интеллигентной барышни, приближенной к диссидентским кругам, и цеховика-армянина, она непостижимым образом сочетала в себе черты обеих культур — готовила невероятные блюда с непроизносимыми названиями и в совершенстве владела двумя иностранными языками, прекрасно водила машину и гадала на кофейной гуще, была остра и невоздержанна на язык и в то же время нежно, трогательно привязана к своим таким разным родителям. Маргошин папа Гурген Тигранович долго в Москве не зажился, поддался на уговоры родственников и уехал в родной Ереван, чтобы отпраздновать пышную свадьбу с девушкой из хорошей армянской семьи. Маргоша с мамой остались одни. «Папа у меня — просто феодал! И как только маму угораздило!» — веселилась она, но и с отцом умудрялась поддерживать вполне теплые отношения. Впрочем, Гурген Тигранович первую семью не забывал, помогал материально, а потому у Маргоши уже в девятом классе были и фирменные джинсы, и дубленка, а мама ее Елена Сергеевна ставила на стол не «Останкинскую» колбасу пополам с туалетной бумагой, а настоящий финский сервелат. В общем, Маргоша была девушка-праздник.

Она-то и научила Ольгу варить изумительно вкусный кофе — не кофе, а произведение искусства.

— Значит, так. Насыпаешь кофе, солишь слегка и обжариваешь недолго — буквально несколько секунд. Да потряхивай джезву, а то сгорит ведь к чертовой бабушке! Потом кардамон добавь… Куда ты его в зернах суешь, размолоть надо! Вот так. Потом корицу, сахар, перемешай все хорошенько, кипятком долей — и на огонь. Ты что, барана жарить собралась? Нет? А почему огонь такой большой? Маленький сделай, чтобы чуть-чуть тлел. Как пена поднимется, снимай с огня, кипеть он не должен. Потом снова ставь — и так три раза. Откуда я знаю, почему три? Надо так, и все!

Кофе получился изумительный. Кардамона, конечно, нет, но и с корицей очень вкусно. Ольга с удовольствием отхлебывала из чашки маленькими глоточками — чтобы вкус почувствовать лучше и удовольствие растянуть… И думала, как жить дальше.

Умом она прекрасно понимала, что нужно искать работу — написать хорошее резюме, пересмотреть все объявления о найме, а потом, надев все тот же деловой костюм, ходить на собеседования с потенциальными работодателями. Все так, но…

Но вдруг при этой мысли Ольга почувствовала такое отвращение, будто вместо кофе, любовно и тщательно сваренного по Маргошиному рецепту, хлебнула жидкости для мытья унитазов. Аж скулы свело.

Ради чего все эти хлопоты и унижения? Чтобы снова стать образцово-показательной дрессированной собачкой? Нет уж, хватит! Ей захотелось сделать нечто совсем другое — такое, чего она еще не делала никогда. На глаза попалась вчерашняя газета с объявлениями. Что ж там такого интересного было? Ах вот оно, аккуратно отчеркнутое красной ручкой «счастье оптом и в розницу». Смешное название для брачного агентства.

— А вот возьму и позвоню! — почему-то вслух сказала Оля, сунула в мойку кофейную чашку, подхватила газету и решительно направилась в комнату — к телефону.

Автоответчик ее несколько разочаровал. «Коммерческий директор господин Шарль де Виль…» Скорее всего, просто какая-то фирма, а вовсе не брачное агентство, как она думала вначале. Даже непонятно — работает сейчас эта странная контора или уже затонула в в мутных волнах кризиса, как многие другие. Например, та в которой Оля трудилась до сегодняшнего дня..

Что ж, факир был пьян, и фокус не удался. Первая атака захлебнулась, но это вовсе не повод падать духом. Вот Маргоша, например, точно не стала бы унывать. Не такой она была человек.

Стоп! А почему «была»? Ольга аж подскочила на месте, ужаленная новой мыслью. Давно, конечно, не общались, но почему бы не позвонить ей? И телефон должен быть где-то здесь, в старой записной книжке.

Минут через десять, перерыв кучу бумажек (мамины рецепты на лекарства… квитанции по квартплате… гарантийный талон к пылесосу, который давно не работает… Давно пора разобраться в этом бардаке!), Ольга нашла, наконец, потертый блокнотик в коричневой кожаной обложке. Так, а вот и Маргошин номер на букву «М». Она почему-то терпеть не могла, когда ее называли Ритой.

Трубку не брали очень долго. Пять гудков… десять… двенадцать… Наверное, дома нет или вообще куда-нибудь переехали — сколько лет-то прошло, вспомнить страшно!

Наконец, сонный голос ответил:

— Алло.

Ольга даже смутилась немного — позвонила-то явно не вовремя. Здравствуйте, я ваша тетя!

— Д-добрый день. — Надо же, и голос сел от волнения! Хотя чего бояться — непонятно. — А Маргариту можно услышать?

— Олек, ты, что ли? — Вялость и сонливость как рукой сняло, и Ольга сразу узнала подругу. — А я все думаю — куда пропала? Сто лет не виделись! Давай, рассказывай, как живешь, что поделываешь? Или нет. Давай лучше встретимся, поболтаем, посидим где-нибудь… Я же в Москве теперь редко бываю, ты меня случайно застала. Ой, такое расскажу! Подходи в кафе тебе удобно? Ну хорошо, пока, увидимся!

Положив трубку на рычаг, Ольга почувствовала, что улыбается. Маргоша совсем не изменилась — такая же шумная, жизнерадостная и готова спать до обеда, если только чрезвычайные обстоятельства не заставят подняться раньше. В институте она всегда опаздывала к первой паре.

Ольга заметно повеселела. Повидаться с Маргошей, выбраться в центр, в кафе посидеть… День обещал стать просто праздником! И, видит бог, она сильно в этом нуждалась.

Осталось только решить, что надеть. Костюм она отвергла сразу. Не хватает только и тут выглядеть серой офисной мышью. А что тогда? Юбку со свитером? Не то… Ольга решительно вывалила на диван все содержимое платяного шкафа. Ну просто гардероб старой девы — все серенькое, немаркое, как говорится, «простенько и со вкусом». Мама всегда критически оценивала ее наряды, и, когда она, поджав губы, роняла что-нибудь вроде «это же нескромно!» или «вызывающе!», Ольга всегда старалась вернуть «неподобающую» вещь в магазин или предложить кому-нибудь из подруг. А потом и сама привыкла, убедила себя, что ярко одеваются одни шалавы, а ей, приличной, достойной и неглупой молодой женщине, подходит неброская элегантность, и вообще, красивой должна быть в первую очередь душа.

В сад! Ничего не подходит!

Хотя… На антресолях должен лежать чемодан со шмотками, которые она зачем-то накупила в Турции, впервые в жизни оставшись без маминого присмотра. Тогда она не решилась все это носить, а сейчас, может, пригодится.

Оля принесла с балкона тяжеленную стремянку и, порывшись среди старых вещей (надо бы и здесь разобраться!), чихая от пыли, вытащила, наконец, злосчастный чемодан на свет божий.

Так… Шортики явно не подходят, чай, не лето уже. Ярко-зеленый сарафан в цветах тоже. А вот голубые джинсы-стрейч — вполне, померить только надо. И кофточка с вырезом «кармен» и открытыми плечами. Ох, хорошо, что мама меня не видит сейчас!

Напевая, она поспешно натянула непривычную одежду — да так и застыла перед большим зеркалом в шкафу. И это — я? Из зеркала на нее смотрела стройная, белокожая молодая женщина с большими удивленно-испуганными голубыми глазами. Длинные светло-русые волосы волной рассыпались по плечам. Тонкие руки и чуть торчащие ключицы придавали ей удивительно юный, незащищенный, даже трогательный вид. Ольга всю жизнь считала свою внешность обычной, а тут вдруг неожиданно залюбовалась собой.

Из дома она вышла в самом радостном настроении. Ей вообще сегодня везло — и маршрутка подошла сразу же, и в метро народу было немного. В кафе Оля сначала немного оробела — интерьер, выдержанный в сине-желтых тонах, мягкие диванчики, драпировки на окнах показались ей очень стильными, а разнообразные торты и пирожные, выставленные в застекленной и заботливо подсвеченной витрине, были, конечно, соблазнительны, но подавляли стоимостью. «Ничего, — утешила она себя, — просто выпью кофе, и все. Зато здесь красиво, и музыка играет, и диванчик такой удобный. Это когда же я в кафе в последний раз была? Давно, очень давно… Всегда не хватало то денег, то времени».

Она все еще рассматривала меню, прикидывая, на что может хватить скудной наличности, когда тяжелая входная дверь со стуком распахнулась и в кафе влетела запыхавшаяся Маргоша.

— Ну вас и пробки в Москве! Как черепаха ползла. А ты заказала уже что-нибудь? Пить хочу — умираю. Но мне в моем положении только сок можно, а ты не стесняйся. Здесь глинтвейн хороший делают, ты попробуй — вкусно! Продолжая трещать как сорока, она махнула пухлой рукой в кольцах, подзывая официанта.

— Кредитки принимаете? Хорошо. У меня «Мастеркард». Значит, сок свежевыжатый, глинтвейн, грушевый торт… Олек, ты есть что будешь? Не знаешь еще? Тогда два торта! И побыстрее, пожалуйста.

Когда мальчик-официант, высоко подпоясанный передником, принял заказ и отошел от столика, Маргоша устроилась поудобнее и вопросительно посмотрела на Олю:

— Ну, теперь рассказывай про свою жизнь. Вижу, все цветешь, все как девочка, не то что я!

Маргоша и вправду сильно поправилась, раздалась в бедрах, но, несмотря на это, была красива тяжелой и яркой южной красотой. Сильно загорелая, в белом брючном костюме, увешанная золотыми украшениями, на фоне осенней Москвы она смотрелась как райская птица на березе. Оля даже засмущалась немного от ее натиска.

— Да нечего особенно мне про себя рассказывать. Живу по-прежнему, бухгалтером работаю… То есть работала.

Маргоша всплеснула руками.

— Бухгалтером? Так это же здорово! Мой Янис в Москве собирается открывать свое представительство, так что нужен человек, чтобы в офисе сидел целый день — и за бухгалтера, и за секретаря, и за всех. Сама понимаешь, свой человек должен быть, надежный, я уж голову сломала, кого предложить, мне улетать скоро — а тут ты!

— Постой, постои. Ничего не поняла. Куда улетать? Кто такой Янис? И что у него за бизнес?

— Ах да, ты же не знаешь ничего! Я ведь замуж вышла! У меня мальчику четыре года, теперь вот, — она тронула свой живот, — девочку хочу. Три месяца уже. А Янис — это мой муж, он киприот, бизнес свой расширять собирается, решил в Москве открыть представительство. Я же прилетела зачем? Маму навестить и заодно подыскать хорошего человечка. А бизнес какой… Отгадай загадку — исконный кипрский бизнес, но не туризм. Поняла?

Ольга кивнула. Про кипрские офшоры она, конечно, знала. Кому же охота платить налоги! Тем более — теперь.

— Ну что, пойдешь? Зарплата пока не очень, конечно, — всего пятьсот долларов, но это только на первое время. Зато офис в центре, работы пока немного, а командировки такие ожидаются — никакого отпуска не надо!

Вот это удача! И главное, как вовремя! Даже поверить трудно. Ольга робко спросила:

— Ты это серьезно… Насчет работы?

— Да уж серьезнее некуда! Только ты побыстрее определяйся — согласна?

Ольга решительно закивала:

— Да, я с удовольствием! А когда приступать?

Маргоша задумалась:

— У нас сегодня что — пятница? Вот на следующей неделе и приступишь. Введу тебя в курс дела и улечу домой со спокойной совестью. Держи визитку, здесь номер моего мобильника, позвони в понедельник часов в одиннадцать.

Ольга медленно тянула через трубочку горячий, ароматный напиток из вина и пряностей. Надо же — и правда очень вкусно! А Маргоша тем временем успела расправиться со своей порцией торта и грустно рассматривала пустую тарелку.

— Заказать, что ли, еще — или не надо? Нет, не буду. А то рожу такую же сластену, что тогда делать станем? — Она тяжело вздохнула. — Ладно, не будем делать из еды культа. Ты мне лучше другое скажи, подруга, как у тебя на личном фронте? Замуж не вышла пока? Или так кто-нибудь есть?

В этот момент в ее сумочке требовательно запищал мобильник. Маргоша схватила маленький серебристый аппаратик-раскладушку и быстро-быстро защебетала что-то по-английски.

А Ольга обрадовалась, что на ее вопрос теперь не нужно отвечать. Врать и выдумывать не хотелось, а признаться в том, что у нее никого нет (а если уж совсем честно — то и не было никогда) — все равно что расписаться в собственной неполноценности. Сколько раз после таких вопросов Ольге приходилось ловить на себе сочувственные взгляды и выслушивать идиотские советы! И сколько раз ей хотелось крикнуть: да оставьте вы меня в покое! Так уж сложилась моя жизнь, что не встретился мне тот человек, кто по-настоящему нужен!

Маргоша закончила разговор и захлопнула крышку навороченного телефона.

— Нет покоя человеку! — с досадой сказала она. — Опять бежать надо. Ты уж извини, даже не поговорили толком. Ничего, теперь будем часто видеться. Значит, в понедельник позвони, не забудь. Молодой человек! — крикнула она официанту через весь зал. — Рассчитайте нас, пожалуйста, мы торопимся. Олек, не обижай меня, убери деньги, я же тебя пригласила! Тебя до метро подвезти?

— Да нет, спасибо, тут близко.

— Тогда счастливо тебе, до понедельника!

Маргоша чмокнула Ольгу в щеку, уселась за руль серебристой «киа-спортидж» и умчалась. И та, помахав подруге рукой, медленно пошла к метро.

Игорь все так же сидел в своей комнате и все так же прилежно шелестел газетными листами. Сегодня он не зря просматривал «Из рук в руки» — искомое объявление нашел почти сразу. Вот оно, родимое: «Уродливая старая дева…» Одному состоятельному и уж не знаю, насколько щедрому господину придется сегодня с ней поближе познакомиться.

И зовут эту деву — Смерть.

Вот и все. Время ожидания подошло к концу, что дальше делать — понятно. Но Игорь почему-то медлил. Он просто нутром чувствовал, что на этот раз успешное устранение заказанного объекта (а неуспешное — тем более!) почти неминуемо приведет к ликвидации исполнителя.

То есть его самого.

Ладно, хватит, уж чему быть, того не миновать. Нечего рассиживаться. Игорь встал, с хрустом потянулся, разминая мышцы, вышел в коридорчик, воняющий кошками (у хозяйки их жили три, будь они неладны), и вежливо, тихо постучался в ее комнату. Старушка мирно смаковала очередные мексиканские страсти по телевизору и даже не слышала, как он вошел.

— Зинаид Пална… Такое дело, съезжаю сегодня от вас.

Старушка сразу засуетилась, даже с места вскочила, кутаясь в пуховый платок:

— Ой, что ж так сразу, не предупредил, ничего… До конца месяца вон сколько осталось…

Деньги, надо думать, уже потратила. Ну да ладно, пусть ее.

— Работа у меня, командировка, срочная, и надолго. Уезжаю я, Зинаида Павловна. В… в Кинешму, — зачем-то соврал он.

Хозяйка грустно вздохнула. Жаль терять такого выгодного квартиранта, но если уж собрался человек уезжать, то ничего не поделаешь. Ей-то, конечно, без разницы — в Кинешму или еще куда, а вот теперь надо искать, кому сдать комнату, и неизвестно еще, какой жилец попадется.

Потом именно ее показания прибавят работы оперативникам, заставят их на уши поднять тихий и сонный городок, долгие месяцы рыть носом землю в поисках тщательно законспирированной подпольной террористической организации, чтобы потом вернуться и доложить про «обнаруженный чеченский след». Что там говорили мудрые китайцы насчет черной кошки в темной комнате? Устарела их мудрость. Кто хочет, тот всегда найдет.

Пока же Игорь кидал в рюкзак свои немногочисленные пожитки, а Зинаида Павловна стояла в дверях и причитала:

— Ты бы, Игорек, хоть чаю попил на дорожку!

В мыслях он был уже далеко, и ее воркотня только раздражала. Неужели трудно оставить человека в покое! Когда входная дверь в квартиру захлопнулась у него за спиной, Игорь даже ощутил некое облегчение. По крайней мере, не нужно ни с кем разговаривать. И возможно, уже никогда не придется. Быстрым шагом он дошел до ближайшей станции метро, купил в кассе жетон для телефона-автомата и набрал номер, выученный наизусть. Он уже приготовился произнести условленную фразу, когда в трубке вместо хрипловатого баритона послышался юный девичий голосок, записанный на пленку:

«Счастье трейдинг энд компани». По всем интересующим вопросам вас готов лично проконсультировать коммерческий директор господин Шарль де Виль. В любое время мы будем рады видеть вас по адресу: Пыхов переулок, 14, второй подъезд, вход со двора.

Игорь так и застыл с трубкой в руках. На мгновение закружилась голова, очертания предметов утратили четкие контуры, его охватило странное чувство нереальности происходящего. Вот это да! Что же случилось-то? Минута за минутой он перебирал в памяти события вчерашнего и сегодняшнего дня, пока, наконец, не понял свою ошибку. Счастье оптом и в розницу! Именно это объявление привлекло его внимание вчера. И наверное, он автоматически набрал неправильный номер. Точно, там три шестерки вначале. Вот глупость! Даже стыдно стало.

Он сходил к кассе за новым жетоном и вновь принялся тыкать в кнопки — на этот раз с удвоенным вниманием. Вот теперь, кажется, все правильно. Почти с радостью он услышал знакомый глуховатый голос.

Через несколько минут Игорь уже спускался по эскалатору в метро и точно знал, что делать дальше: отправиться в старинный московский особнячок, давно предназначенный к реконструкции, достать из тайника на чердаке снайперскую винтовку Драгунова с оптическим прицелом и ждать, пока искомый объект появится возле фитнес-центра в Даевом переулке. Обычно он приходит в 14.30. Конечно, у него есть охрана, но это не серьезные профессионалы, а всего лишь шкафообразные молодцы, которые только внимание отвлекают. Главное, чтобы никто из них не попытался играть в героя и закрывать босса своим телом. Второй выстрел — нечистая работа.

Игорь посмотрел на часы — 11.25. Времени еще вагон с маленькой тележкой, вполне достаточно, чтобы оглядеться на местности и правильно определить позицию.

До центра Игорь доехал спокойно, без приключений. Милиционеры на выходе из метро привычно шерстили торговцев цветами, лиц кавказской национальности и гастарбайтеров из ближнего зарубежья, ну да пусть их. Игорь знал, что его среднестатистическая славянская внешность не привлекает внимания и позволяет легко раствориться в толпе. Вот один из милиционеров мазнул по нему равнодушным взглядом — и тут же отвернулся. Эх, ребята, знали бы вы!.. А то ищут там, где не клали.

В хитросплетении переулков он быстро отыскал нужный, спасибо долгим прогулкам но центру Москвы. Так, вот он, фитнес-центр, огромная вывеска зазывает желающих поправить здоровье и фигуру отшлифовать. И ничего так, идут людишки сгонять жирок, нажитый непосильным трудом от ежедневного сидения в офисах и поглощения деликатесов. Идут даже сейчас, несмотря на кризис. А цены на абонементы такие, что какой-нибудь детдом в глубинке год содержать можно.

Здоровье берегут, суки.

А вот и особнячок напротив, почти в руинах стоит. Видать, еще никто к рукам не прибрал. Давным-давно весь облупился-осыпался, вместо окон и дверей листы фанеры. Это хорошо, маскировки никакой не надо.

Игорь осторожно отодвинул лист фанеры, прикрывающий дверной проем, и скользнул внутрь. Мать моя женщина, ну и запах! Не иначе, милый особнячок давно уже используют вместо сортира все, кому приспичило посреди улицы. Ну и бомжи, конечно. Игорь заметил среди строительного мусора в углу какие-то кульки, тряпки, черный от копоти чайник, явно подобранный на свалке. Точно, тут у них лежбище.

Он осторожно обошел дурно пахнущие кучи. Так, теперь наверх, по выщербленной лестнице. Чердак.

Кругом пыль, осколки штукатурки, пахнет какой-то плесенью, но хотя бы не дерьмом. Тайник должен быть где-то здесь, возле подоконника.

Игорь осторожно простучал стену. Глухо… Глухо… Пустота! Тайник представлял собой своего рода сейф, замаскированный под обшарпанную стену, покрытую отваливающейся штукатуркой. Аккуратно сработано, похвалил про себя Игорь. Если не знать — ни в жизнь не догадаешься. Сверху должен быть такой шпенечек… Влево его до упора и потом сразу вниз до щелчка. Есть!

Игорь осторожно достал длинноствольную винтовку. Тяжелый приклад привычно и удобно лег на плечо. Есть, конечно, модели и поновее, и посовременнее — например, карабин СКС-8 легко помещается в спортивной сумке, но со старой моделью работать удобнее. Это как проверенный товарищ, который никогда не подведет.

Теперь — ждать… Сколько раз ему уже приходилось вот так сидеть часами, прильнув к прицелу ради одного-единственного выстрела! Работа снайпера не любит суеты и нетерпения.

Время шло, в здание напротив входили и выходили люди, но искомого объекта среди них не было. Игорь даже беспокоиться начал — уж не случилось ли чего-то из ряда вон выходящего, что заставило бы этого кренделя изменить свои планы?

А, вот он. У входа в фитнес-центр остановился черный джип величиной с трамвай. Просто не машина, а боевая техника! Эх, нам бы в Афгане такую… Мощность — хоть стены пробивай, скорость — уйдешь от любой погони, тонированные стекла надежно скрывают тех, кто внутри, от посторонних взглядов.

Только все это, друзья хорошие, вам уже не поможет.

Клиент наконец-то выбрался из машины — маленький, толстенький, жидкие волосенки дыбом стоят на лысине, глаза испуганно бегают по сторонам — совсем не такой, как по телевизору. Та-ак, еще поближе… Палец лег на спусковой крючок. Игорь слился со своим оружием.

— Милиция! Всем выйти из здания!

Сапоги топочут по стеклам и битой штукатурке. Лают собаки. Грубый голос отрывисто гаркает в матюгальник. Это еще что такое? Неужели провал? Нет, тогда бы его тихо взяли без шума и пыли с оружием в руках. При исполнении, так сказать. Что тогда? Облава на бомжей. Точно, по всей Москве сейчас идут такие, выковыривают блохастиков. Тогда есть шанс выкрутиться.

Нескольких секунд хватило, чтобы спрятать винтовку в потайной нише. Он сорвал фанерный лист с окна — и кошкой выпрыгнул прямо на мостовую. У-ух! Падение отозвалось болью в ноге, ладони содраны в кровь, но ничего, потерпим. Хорошо еще — не так уж высоко. Когда в Афгане прыгали прямо на камни из зависшего вертолета, да еще с полной выкладкой — круче было.

— Стой!

А теперь ходу, ходу! Игорь бежал, петляя в тесных переулках. Вскоре он перестал понимать, где находится, хотя Москву знал хорошо. Он не думал, что провалил задание и теперь куда ни кинь — всюду клин. Это все потом, потом… Если только удастся оторваться от преследования. Вот здесь, где стройка, и все дома уже выселены, проще будет затаиться…

Анна Райдель собиралась на пункт приема объявлений газеты «Из рук в руки». Дело было не срочное, просто хотелось выйти из дома, немного развеяться и чем-то себя занять заодно.

День с утра не задался. Сначала позвонила мама Светы Горячевой, к которой она собиралась сегодня ехать на урок, и после долгих предисловий («Такая сложная ситуация… вы же сами понимаете…») сообщила, что приходить больше не нужно.

Анна расстроилась — так ведь недолго и совсем без заработка остаться! Часов до двенадцати она бестолково толкалась но квартире. Как нарочно, все валилось из рук, ничего не получалось. Сначала решила сварить суп на два дня сразу, но потом передумала. Готовить для себя одной было неинтересно. Потом взялась пришивать оторванную пуговицу к жакету и сразу же загнала иголку прямо под ноготь. Было ужасно больно, а главное, обидно почти до слез: ведь руки для пианистки — это главный рабочий инструмент, их беречь надо.

Да чего уж там. Снявши голову, по волосам не плачут. На ее карьере давно поставлен жирный крест, а чтобы учить оболтусов гаммы играть — не все ли равно, какие у тебя руки!

Подумав так, Анна расстроилась еще больше. Мысль о том, что она никогда не поднимется на сцену, была такой простой и ясной, жестокой в своей очевидности, что Анна чуть не расплакалась снова — как вчера, когда она ревела белугой, сидя на краю ванны. Потом, помнится, даже к психологу обратиться хотела и телефон набрала… Смешное такое объявление в газете было, что-то про счастье. Там, правда, сработал автоответчик, наверное, все уже домой ушли. И слава богу. Анне было немного стыдно за свой вчерашний порыв. Как маленькая прямо.

Нет уж, хватит ныть. Она решительно тряхнула головой. Надо встать, пойти куда-нибудь… Кстати, о газетах! Ведь пора же снова объявление дать. Вот оно, заполнено уже, лежит и дожидается. Взгляд упал на объявление, прошлым вечером вырезанное из газеты. Вот и дело нашлось! Если отдать сейчас, на следующей неделе уже опубликуют.

Она быстро оделась, будто боялась оставаться в пустой квартире наедине со своими мыслями. Пуговица держится на честном слове, ну да бог с ней. Так, сумочка… Немного денег с собой — на обратном пути в магазин заглянуть… Кажется, все. Окна закрыты, свет везде выключен, вода в ванной не бежит, и даже газ перекрыт на всякий случай. Анна в последний раз окинула взглядом квартиру.

Так смотрит человек, который отправляется в долгое путешествие и не знает, вернется ли он назад.

Она вышла из подъезда, поздоровалась со старушками на лавочке, наискосок пересекла маленький дворик, заросший старыми деревьями, и направилась к автобусной остановке.

Ждать пришлось долго, минут сорок. Когда к остановке, чихая и кашляя, подкатил наконец старенький автобус, Анна уже почти отчаялась и готова была вернуться домой. Не судьба, как говорится, что ж поделаешь…

Может, оно бы и к лучшему.

Поднимаясь в автобус, она зацепилась за плохо закрепленную железячку на верхней ступеньке и порвала почти новые колготки. Еще одно расстройство! Да сколько можно-то, а?

Народу было немного. Парочка пенсионеров сошла возле рынка, да стайка девочек-подростков, галдящих, как птичий базар, высыпала возле новой школы, переименованной зачем-то в лицей. В салоне остались только Анна да какой-то странный мужчина в клетчатом пиджаке с взъерошенными черными волосами и совершенно безумными, запавшими глазами, обведенными кругами многодневной бессонницы. Анна опасливо покосилась на незнакомца, но он сидел совершенно отрешенный, погруженный в собственные мысли.

До метро было уже совсем недалеко, когда двигатель старенького автобуса вдруг взревел, будто раненый зверь, потом фыркнул и заглох. Водитель вылез, громко хлопнув дверью, и принялся конаться в моторе, ворча под нос и гремя какими-то железяками. Это продолжалось довольно долго. Анна даже беспокоиться начала, когда он наконец вернулся, открыл двери в салон и мрачно объявил:

— Выходите, приехали. Дальше пешком придется.

Мужчина сразу выскочил из автобуса и зашагал прямо по газону, загребая длинными ногами в стоптанных ботинках. Анна еще удивилась — какой же он высокий! Метра два, наверное, не меньше. Но ему-то хорошо, а ей что делать?

— Как же я пойду, — возмутилась она, — прямо по проезжей части? Тут ведь ни тротуара нет, ни дорожки пешеходной!

Водитель только развел руками и ответил довольно резко:

— А я что сделаю? Ремень полетел, техника старая. Самому тут сидеть до морковкина заговенья.

Анна совсем приуныла. Увидев ее расстроенное лицо, даже водитель смягчился. Вытирая руки замасленной ветошью, он сказал уже совсем другим тоном:

— Да чего тут осталось-то? Ерунда совсем. Пройдете наискосок между домами — тут и метро будет, с другой стороны только.

Анна вышла из автобуса. Как многие близорукие люди, она плохо ориентировалась в незнакомых местах. Между домами — это где? И наискосок — это куда? Дома казались совершенно одинаковыми, и к тому же неприятными какими-то — серые, облупленные… Она шла и шла вперед, совершенно потеряв чувство направления и не понимая, где находится.

Сергей Николаевич медленно шел по Никитскому бульвару. Только что он был в издательстве и узнал весьма неприятную для себя новость — из-за кризиса оно временно сворачивает свою деятельность, а потому публикация его книги откладывается на неопределенный срок.

Милая девушка Наташа — редактор научного направления — и сама выглядела расстроенной, беспомощно разводила руками: сложное положение, мол, что поделаешь! За бумагу и то рассчитаться нечем. Но, конечно, как только, так сразу, при первой же возможности… Звоните, заходите, мы вам всегда рады, ценим ваши заслуги и многолетнее сотрудничество.

А в глазах ее Сергей Николаевич видел совсем другое. Торопится девушка избавиться от докучного посетителя. Он тоже кивал и улыбался, следуя заведенному ритуалу. Все понимаю, мол, трудности временные, а наука — это вечно! Зайду и позвоню непременно. Позже.

«Если, конечно, доживу, — подумал он. — Наука-то, она, может, и вечная, а я — нет».

Он присел на лавочку — устал. И портфель слишком тяжелый. Из рукописи теперь можно хоть бумажных голубей складывать — все равно никому не нужны ни готы с гуннами, ни он сам. Поздно все, слишком поздно. Это для истории каких-нибудь сорок-пятьдесят лет — ничто, а для человека — о-го-го сколько! Попробуй еще их проживи.

Да что там годы… Когда тебе восемьдесят лет, каждый день — как последний. Жизнь ушла, будто вода сквозь пальцы, а он ее толком и не видел. Даже поработать так, как хочется — спокойно и вдумчиво, — не пришлось почти. Уж такое выпало время.

Одни только лагеря съели почти двадцать лет. А еще была война, которую он прошел в солдатской шинели до самого Берлина, были долгие годы молчания, нищеты и безвестности, когда никуда не принимали (ну разве что — сторожем, и за то спасибо), а работать приходилось урывками, и нужные материалы удавалось удавалось раздобыть, если очень повезет, а уж о том, чтобы проверить свои гипотезы в архивах или в экспедиции, — и мечтать не моги! Уже ходили по рукам его научные труды, отпечатанные на ротапринте, и появилась кое-какая известность в узких кругах, а официально он долгие годы числился неработающим инвалидом (вот они, лагеря-то!) с третьей группой и копеечной пенсией.

Потом стало легче. Задули ветры перемен, как это принято говорить. После перестройки появились и опубликованные книги, и с лекциями он выступал, и даже снискал кое-какое признание. Только вот — поздно. «Всего на жизнь свобода опоздала…» Силы уже не те, и дают себя знать старые болячки. Тем более что вскоре наука вообще перестала интересовать кого-либо. О чем тут говорить, если профессора получают копеечные зарплаты и занимаются поборами со студентов, а молодые аспиранты идут в гувернеры к детям «новых русских»?

Но главное — не сумел он достичь главного в своей жизни: сделать историческую науку не достоянием начетчиков и книжных червей, а полезным инструментом для живущих и будущих поколений. Разработанная им теория возникновения и развития исторических процессов так и осталась теорией. Как часто и теперь, читая газеты или слушая новости по радио, ему просто плакать хочется — ну сколько же можно наступать на одни и те же грабли! Скольких ошибок и просчетов можно было бы избежать, если учитывать опыт прошлого!

Так ведь — не нужно все это никому. И получается, что зря он прожил свою долгую и совсем не простую жизнь.

Сергей Николаевич сидел на скамейке, прикрыв глаза, подставляя лицо лучам последнего осеннего солнца, и думал, что, возможно, это солнце — и впрямь последнее. Совершенно безразлично, умрет он через год-другой, или завтра, или прямо сейчас, вот на этой лавочке.

История катится вперед своим чередом, люди давно научились лечить смертельные прежде болезни и предсказывать землетрясения и ураганы, постигли тайну расщепления атома, и многие другие научные знания сумели поставить себе на службу…

Только вот извлекать уроки из собственного прошлого — не хотят.

— Мама, этот дедушка что, умер?

Он открыл глаза, с усилием разлепив тяжелые веки. Мальчик лет пяти в синих брючках и красной курточке уставился на него с изумлением. Сергей Николаевич чуть улыбнулся и помахал ему рукой — все в порядке, мол.

— Пойдем, пойдем быстрее, не задерживайся! — Мать потянула малыша за руку. — Он пьяный, наверное.

Сергей Николаевич окончательно пришел в себя. Взглянул на часы — ничего себе! Оказывается, почти полтора часа просидел. Вечереет уже. Надо идти, а то скоро час пик начнется.

Он тяжело, с усилием поднялся, подхватил портфель и зашагал к метро. Идти по Воздвиженке, продираясь мимо лоточников, торгующих всякой всячиной, и кавказских молодцев с сомнительными шашлыками (от одного запаха отравиться можно!), ему совсем не хотелось, и Сергей Николаевич свернул в Калашный переулок — прямо за Музеем восточных культур. Пусть так дальше получится, придется сделать небольшой крюк, зато спокойнее.

Но, не пройдя и ста метров, Сергей Николаевич почувствовал вдруг, что с ним творится нечто странное. Сначала ему почему-то стало трудно идти. Каждый шаг давался с невероятным усилием, огромная тяжесть давила на плечи. Он вспомнил лесосплав на реке Ловать, когда тяжеленные мокрые бревна приходилось таскать вручную. Каждый раз казалось, что вот-вот сердце лопнет. И вот сейчас — опять…

Последнее, что он увидел, перед тем как потерять сознание, — серый выщербленный асфальт, летящий прямо в лицо. И последняя мысль была: вот, кажется, и все. А подумают — пьяный упал!

Глубоко за полночь Олег вышел из ночного клуба на Садовой. Он сунул швейцару червонец, долго надевал плащ, не попадая в рукава, запнулся о порожек и чуть не упал. Швейцар еле успел подхватить его.

— До свидания, приходите к нам еще!

— Непр-ременно, — хмуро буркнул Олег и вывалился наконец на улицу. Все его раздражало сегодня — и огни ночной Москвы, и лужи на мостовой после дождя, и проносящиеся мимо автомобили, и редкие прохожие…

Был он тяжело, мутно пьян, что вообще-то случалось с ним крайне редко. Но сегодня был особый случай — в клубе Олег встречался со старым приятелем Антоном Нечаевым, служившим теперь в налоговой полиции. Вот поди ж ты, как жизнь разводит людей в стороны — когда-то в институте вместе учились, а теперь оказались по разные стороны баррикад… Хотя какие уж там баррикады! Так, каждый делает вид, что выполняет свою работу. И почти всегда — к обоюдной выгоде.

Почти всегда, но не теперь.

Сегодня Антон поведал ему весьма неприятную новость. Оказывается, налоги придется платить со всех сумм, которые он заработал в течение этого трижды неладного года. И плевать, что дефолт был и со счета в банке удастся вытащить неизвестно что и неизвестно когда. Налоги платить придется живыми деньгами. Большой Брат своего не упустит.

Несомненно удручал тот факт, что в общем и целом год был удачный. А Олег, ощутив некоторое «головокружение от успехов», настолько расслабился, что не предпринял никаких мер по сокрытию своих доходов, за что сейчас себя особенно корил. Ну в самом деле, что стоило откачать на офшор или, на худой конец, просто обналичить? С карточкой кредитной ходить удобно показалось, пижон хренов! Не просек, мудила, что все его финансовые операции видны как на ладони.

Зато теперь придется выложить нехилую сумму. Непонятно только, где ее взять. И главное, за что?

В клубе Олег заказал одну за другой четыре порции «золотой» текилы и сейчас чувствовал себя пьяным, злым и несчастным. Машину он предусмотрительно оставил на стоянке возле офиса. Надо бы взять такси… Олег привычно поднял руку. Почти сразу рядом притормозила раздолбанная старая «Волга» с зеленым огоньком.

— Куда?

— Проспект Вернадского.

— Двести пятьдесят, садись.

Олег уже открыл дверцу — и вдруг раздумал. В голове кружилось, слегка мутило от выпитого, и нырять в прокуренное, воняющее бензином нутро автомобиля было противно. Олег решил пройтись немного, надеясь, что прохладный ночной воздух приведет его в чувство.

— Извини, командир! Езжай, я пока так…

Водитель — пожилой толстый мужик в шерстяной синей олимпийке посмотрел на него удивленно — что за псих, мол? Даже пальцем у виска покрутил.

Олег потом часто думал — а что, если бы он сел тогда в машину? Просто сел и приехал домой, лег спать, а утром пошел на работу…

И ничего бы не случилось. Совсем ничего, подумать только!

А пока он шел по улице, засунув руки в карманы и подняв повыше воротник плаща. Под ногами были лужи, а в голове — пустота. Очень скоро он перестал понимать, где находится. Попытался найти обратную дорогу, свернул в какой-то переулок, но вышло еще хуже. Темень кромешная, да еще и стройка…

Олег сначала чуть не провалился в какую-то яму, потом зацепился за торчащую арматуру и порвал плащ. Ну вот, еще и тут убыток! В ботинках противно хлюпала жидкая грязь, Олег осмотрелся, безуспешно пытаясь найти хоть какие-нибудь опознавательные знаки. Чувствовал он себя на редкость глупо. Только вот заблудиться еще и не хватало! Следопыт, блин. Приспичило гулять среди ночи, да еще и в подпитии. Только неприятностей искать.

Глаза уже привыкли к темноте, и Олег сумел разглядеть, что дома вокруг ветхие, нежилые, явно вот-вот под снос пойдут. Даже удивительно, как они простояли так долго. Центр ведь, земля здесь просто золотая. Не сегодня завтра снесут эти особнячки бульдозером и выстроят какой-нибудь офисный центр или элитный дом в ложноклассическом стиле с башенками.

Олегу даже грустно стало. Ему показалось вдруг, что дома укоризненно смотрят на него пустыми окнами, будто предчувствуя скорую гибель. А белеющие в темноте фигуры атлантов и кариатид, подпирающих затейливые балкончики, и вовсе навеяли жуть. Захотелось убраться отсюда, и поскорее.

Другой вопрос — как?