Под знаком Σ

Часть 2

Совсем рано, после завтрака, ещё чувствуя во рту отвратительный привкус поски, Гай вышел на порог и стал рассматривать процессию, готовящуюся к отбытию. Лакон с охраной и несколькими адъюторами поедет верхом, но ещё за ним отправится караван, гружённый частью местной обстановки, всё же каменоломня Пирокластикуса это не то место, где сможет удобно разместиться нобиль.

Кроме Лакона в дорогу собрался и Аврелий, его помощники пригнали к дороге одного из гигантских сухопутных моллюсков и тоже начали перетаскивать внутрь панциря часть багажа, лабораторной утвари; коротышки так и носятся туда-сюда бесконечной вереницей, а вон, из-за торца появился один из гигантов, таща на спине большой сундук.

— Раньше их было два.

Гай повернулся направо, где под раскидистой грушей на фигурной скамье устроился Тит. Видок у брата не лучший, под глазами залегли тени, лицо ещё кислее обычного, склеры налиты кровью. Когда же люди поймут, что по ночам надо спать?

— Чего? — спросил Гай.

— До испытания Сатурна их было два, — Тит недобрым взглядом проводил великана до вагона, — а после остался один. Куда делась такая горя мяса?

— Я здесь не при чём.

Тит покривился, будто все его зубы разом заболели.

– Ελπίζω ότι κάποια μέρα θα γίνεις πιο έξυπνος ή θα πεθάνεις…[20] Никто и не говорит, что ты здесь причём-то, Огрызок, но…

— Дальше мне неинтересно. Главное, что я не при чём и пусть меня это не касается.

Крутя в руках умбракулум, он отправился ещё раз посмотреть на гигантскую химеру вблизи. Та как раз разделалась с огромным стогом сена и навалилась на груду арбузов, ягоды так и пропадают под её склизкой подошвой, а запах свежих огурцов становится всё сильнее. Глаза у химеры оказались маленькими, не больше апельсинов величиной чёрными сферами, вытягивающимися из тела на подрагивающих стебельках. Когда Гай оказался рядом, один из них близоруко приблизился к его лицу и мальчик увидел своё отражение в слизистой.

— Не вздумай трогать это, эквит.

Мир застлала тень от появившейся рядом горы, воздух наполнился запахом машинного масла и гудением силовой установки. Мальчик убрал зонт, чтобы, щурясь, разглядеть вершину Саламандра.

— Ты Иоаннис.

— А ты Бифронтис.

— Ха! Только сестра называет меня Бифронтисом.

— Значит, это не твой когномен?

— Как сказать. Если выбирать из всего, чем меня называют, то «Бифронтис» звучит даже хорошо, а главное — подходит. У тебя-то когномен есть?

— Когномены — это прерогатива деканов и центурионов, Саламандрам они не нужны.

Ну, ещё бы. Все доспехи и так покрыты регалиями, один эмалированный лавровый венец на шлеме чего стоит, а лента из кожи саламандры — вообще реликвия, которую хоронят вместе с останками.

— Сестра передала тебе указания легата?

— Ага, очень постаралась и передала. Слушай, эта кожаная лента, она ведь из шкуры дикой саламандры?

— Да.

— Ты сам убил её?

— Да.

— У тебя было оружие, доспехи?

— У меня был стальной меч и решимость.

— А у саламандр правда ядовитая шкура?

— Да. Но если быстро смыть яд, не будет ничего кроме нескольких часов онемения кожи. Хуже то, что ядовитая слизь очень горючая.

— А саламандра ещё и огнём плюётся.

— Это так.

Когда-то саламандры были маленькими почти безобидными ящерками, но потом биоконструкторы генуса Игниев вывели для своих хозяев огромных трёхрогих рептилий, пригодных для верховой езды. Одна такая химера — это миниатюрный бескрылый дракон, злобный и ядовитый плотоядный урод, способный с разбега пробить меканоармис типа «Эверсор» насквозь. Ездить на них могут только нобили и экзальты, простых смертных даже дрессированные твари воспринимают исключительно в качестве корма.

Гай пошёл в сторону меканоэквисов. В отличие от экзальтов, самостоятельно снабжающих свою броню энергией, меканические лошади нуждаются в ручном подзаводе, поэтому в них, как в огромные игрушки вставляются ключи для скручивания пружин, заставляющих вращаться среди катушек магнитный диск и вырабатывать электричество. Сама текнология ушла недалеко от обычной старинной динамо-машины, однако, благодаря использованию во многих деталях сплава орихалкума, при своих скромных размерах установка способна давать постоянный ток в необходимом объёме. Так и получается, что, вроде бы, в этом мире римляне и покорили небесный огонь, однако, всё машиностроение поражено запущенной инертностью концепции. Никакой электроники, только примитивная электрика, да и то соседствующая с газовым освещением и трудом химов. Всё остальное отдано биоинженерии, которая настолько бурно развивается, что властям приходится держать её под постоянным контролем и ограничивать. Когда-то точно также цвела и меканика, но Войны Теотека показали, что слишком развитая наука опасна даже для богов, и боги это запомнили.

Гай продолжил спрашивать то, что должен был бы спрашивать девятилетний мальчик у полубога, героя империи, лучшего воина человечества:

— У тебя есть своя скаковая саламандра?

— Да.

— Как её зовут?

— Имя надо заслужить, перфектиссим, а саламандры этого не понимают, и потому ходят под седлом безымянными.

— Но ты же её как-то называешь? — прищурился Гай.

— Тресентесимо.

— То есть, у неё трёхсотый порядковый номер?

— Триста восемьдесят шестой, но каждый раз говорить: «Тресенти Октогинта Секс» — слишком долго.

Гай остановился рядом с одним из меканоэквисов, железный конь сверкает хромом, полированной бронзой и сталью; восхитительная филигрань бежит по деталям, обрамляя серийные номера и рельефные украшения их полудрагоценных камней, цветной эмали. Прекрасная работа, трудно даже поверить, что в черепе этой штуки покоится всё ещё живой мозг настоящей лошади, которая когда-то дышала и бегала, чувствуя ветер в гриве и упругую землю под копытами.

— Ты должен был проверить мой Спиритус, да? Можем прямо сейчас. — Глаза Гая побелели, зрачки сузились, по краю бесцветных радужек появились чёрные каёмки. — Что показать? Хочешь, подниму этого меканоэквиса?

— Позже. Я изучу твой потенциал, когда мы достигнем обители Пирокластикуса.

— Обители? — Глаза Гая вновь стали карим и голубым. — Мой дед живёт в дырке в земле, там много камня, сыро и громкое эхо.

— Если он там живёт, значит, это его обитель.

— А курник — это обитель кур?

Кажется, ветеран и герой многих битв, оказался безоружен перед девятилетним коротышкой, нагло улыбающимся откуда-то снизу.

— Курник — это курник, эквит.

— Да ты философ! Я тоже в душе философ! Мы найдём общий язык! Любишь пифосы? Я люблю! Ну, ладно, если не сейчас, то позже!

Крутя в руках умбракулум, Гай отправился к отцу, который только что вышел из здания вместе с Гнеем Юниором и мамой.

— …я понимаю, что всё это волнительно для тебя, но ехать с нами совершенно необязательно. Однако же если хочешь, поезжай, но девочкам в каменоломне делать нечего. То отребье, которое отец собрал вокруг себя, я не подпустил бы к дочерям и на тысячу актусов.

По маме видно, как она разрывается между своими детьми, но решение Помпилия Игния приняла как всегда верное.

— Рядом с тобой нашим сыновьям ничего не грозит, повелитель, — сказала она и поцеловала отцу руку.

Агрикола на несколько секунд задержал её маленькую ладонь в своей огромной, пристально глядя жене в лицо, кивнул и широким шагом направился к дороге. Гней Юниор последовал, уклонившись от материнских объятий, он с пяти лет терпеть не мог этих «глупостей» и ещё тогда настоял на том, что больше не будет жить в гинекее. Тит неохотно покорился объятьям, а вот Гай со всей радостью позволил себя заобнимать и зацеловать, не особо спеша за братьями. Мама надела на него просторную белую пенулу и ещё раз поцеловала к лоб.

— Будь осторожен, мой маленький Эркулес.

— Обещаю!

Помпилия Игния наконец со вздохом отпустила младшего сына и, сцепив руки под грудью, наблюдала, как он вприпрыжку скачет к процессии, готовой выдвигаться.

Каст Игний Лакон вместе с Возвышенными-телохранителями поднялся в сёдла меканоэквисов, о величественное зрелище: чёрные великаны-всадники на великанских металлических конях, с багрянцем восходного солнца на броне и деталях, «в блеске славы», как написали бы какие-нибудь высокопарные хронисты. Вслед за ними, выехавшими шагом, потащился гигантский вагон-моллюск, правда он почти сразу же сполз на обочину, чтобы не оставлять за собой скользкие камни; видимо, Аврелий из Скопелоса уже внутри.

Гай отдал умбракулум слуге, сам вскарабкался на спину огромного бурдигальца и вернул свою защиту от солнца. Скоро он уже поравнялся с братьями, которые замедлили своих скакунов в некотором отдалении от свиты Лакона.

— Мне одному кажется, что мы едем в западню? — пасмурным голосом просил Тит.

— Когда приходится ехать к деду, я всегда себя так чувствую, — отозвался Гай.

Но брат пропустил это мимо ушей.

— Если подумать, то сегодня все мужчины нашей фамилии, начиная с Пирокластикуса, и заканчивая Огрызком, окажутся в одном месте и в одно время.

Гней Юниор не повернулся, но, судя по смещению уха, прислушался.

— Мы их уничтожим, — глухо сказал старший.

Тит потёр глаза.

— Ты что ли их уничтожишь?

— Дед. А я помогу. Может, и Гай отправит нескольких в Оркус. Ты, главное, не путайся под ногами.

— На меня не рассчитывай, я людей не убиваю, — отказался младший брат с широкой улыбкой. — Это плохо, вообще-то.

— Плохо, когда вместо головы пустой котёл, в котором только эхо тупых мыслей звенит, — отрезал Гней Юниор. — Никого из них не следует брать в расчёт, кроме Лакона и того, с наглой рожей.

— Его зовут Харисим, — сказал Тит сипловато.

— Не имеет значения. Если дед захочет, они все превратятся в пепел.

— Если дед захочет, — тоскливо протянул Гай, — то устоит Сицилии последний день Помпеи. Только нам-то с этого какая радость будет? И вообще, он уже столько лет здесь живёт, с чего бы им…

— Думай головой, думай головой, думая головой, — нервно процедил средний брат, — Пирокластикус и отец не имели права вернуться в Италию, это значит, никакой политической карьеры. А вот на нас запрет уже не распространяется.

Гай расхохотался в голос:

— Да уж, вы двое — такая угроза нынешнему родоправителю, а когда меня рожали, Вечный Рим и вовсе дрожал!

Оба брата уставились на Гая с холодной яростью в глазах.

— За нами первородство, — сказал Тит едва слышно. — И прекрати орать, homullus[21], тебя даже лярвы в Оркусе слышат.

— Я ещё покажу, какие города будут охвачены дымом, — добавил Гней Юниор.

Гай понял, что если не поостережётся, его сейчас побьют.

— Вы просто накручиваете себя. Лакон приехал посмотреть, как ты, Юниор, пыхаешь огнём. Вот и всё. Ты покажешь ему, и он уедет обратно в… где он там живёт? И всё. Мы никогда больше его не увидим.

— С каких пор ты глаза мочой промываешь, Огрызок? Они приехали проверить, пересёк ли дед Рубикон своей силы, можно ли расправиться с ним… Или ещё что похуже. Дорогие родственники что-то задумали, плетут против нас заговор, я уверен.

Тит прикусил щёки и умолк, наконец-то воцарилось молчание, а Гай вопросительно посмотрел на Юниора. Старший брат лишь медленно моргнул, выражая вселенское безразличие. Оба они знают Тита, как устроена его голова. Этот котелок никогда не был пуст и эхо в нём не гуляло, зато там зрели планы внутри планов внутри других планов. Средний брат всегда что-то обдумывал и зачастую что-то замышлял, а поскольку он был слишком умён, чтобы держать всех остальных за дураков, — подозревал, что и их головы работают как его собственная. С возрастом Тит понял, что умнее большинства, но к тому времени подозрительный, жестокий характер уже сложился. Пожалуй, не родись он в опальной ветви родового древа, непременно устремился бы в Имперский Сенат, политические течения всегда интересовали среднего брата, хотя бы потому, что лишь благодаря им вся их троица появилась на свет.

По дороге Гай мучился от обострившегося чувства неправильности. В последнее время он кое-как привык, человек, всё же, и не на такое способен, а вот теперь снова… Оно было надоедливым как громкий тиннитус, только не пищало в ушах, а мелко покалывало где-то в брюшной полости, в мозгу, в костях, отчего челюсти сжимались сами собой.

Путь процессии лежал в горы Неброди, где сорок с лишним лет назад после изгнания обосновался Гней Игний Пирокластикус. Обосновался относительно близко от самого большого вулкана Европы… и как только Вечный Рим такое допустил? Возможно, после великой инфамии, сопряжённой с тяжёлыми телесными наказаниями, на проигравшем мятежнике поставили жирный крест. А вот сам Пирокластикус на себе никогда крестов не ставил; он при помощи единственного раба перебрался через пролив на Сицилию и зарылся в землю близ Этны. Когда власть имущие узнали, было уже поздно, — изгнанник взял сердце империи в заложники.

Поначалу все невероятно напряглись, ожидая какого-нибудь сумасбродства, беспрецедентного по масштабам и свирепости, — дед такое умел, — но за прошедшие сорок два года он так и не выдвинул никаких требований, а просто продолжил сидеть в своей яме. Та являлась не слишком большой, но давно заброшенной каменоломней, которую не успели как следует разработать вширь. К ней не вели даже просёлочные дороги, без чёткого знания пути было не добраться, а вокруг выходившего наружу гранитного пласта рос тысячелетний лес.

Каменоломня имела форму неправильного овала, чья ширина воронкообразно уменьшалась книзу, а глубина составляла немногим больше актуса; её стены застыли потемневшими каменными оплывами после того, как новый хозяин окатил их пламенем для укрепления структуры, но с тех пор прошло много лет, в появившиеся трещины нанесло почвы и из них проросла зелень. За всё время Пирокластикус основательно обжился, при помощи наёмных работников поставил кузницу, склады, амбар, казармы и много чего ещё; наверху были срублены конюшни, которые оказались пусты, когда гости добрались до места.

От края вниз вёл один единственный серпантин, по которому первыми спустились пять экзальтов. Они осмотрели все постройки, никого там не нашли и сунулись было к щели, по сторонам от которой горели две большие жаровни. Когда великаны приблизились, огонь усилился, поднялся парой ревущих столбов, и краска стала отслаиваться от их брони, пришлось отступить.

Вскоре и все остальные оказались внизу, тогда из темноты за жаровнями вышел Сехемхет. Старый египтянин низко поклонился Касту Игнию Лакону и учтивым жестом пригласил его внутрь породы, под землю, в самое логово местного хозяина.

— Обустраивайтесь, — велел нобиль своему адъютору Харисиму, — а я нанесу дяде визит вежливости.

— Мой легат, позволь сопроводить тебя, — подступил Саламандр Иоаннис.

— Ради разнообразия это сделает Капитон. Из тебя слишком скучный собеседник.

Саламандр покорно склонил голову, а Возвышенный с сигнумом золотого быка на броне и знаками различия декана, последовал за господином в темноту. Два других великана хотели встать рядом с щелью как стражи, но огонь опять с рёвом погнал их прочь, так что пришлось посторониться.

— Огрызок, тихо, иди сюда.

— Чего тебе?

— Сюда иди, я сказал!

— Ты мне не центурион, иди нюхни коня под хвостом.

Средний брат зашипел сквозь зубы.

— Просто… м-м-м, я б тебя в колыбели задушил, если бы знал, что ты вырастешь не только уродом, но и занозой в моей…

— Ты упустил свой шанс, иди нюхай двух коней, — усмехнулся Гай.

— Просто привлеки к себе внимание через тридцать секунд, так, чтобы все смотрели.

— Зачем?

— Затем, чтобы стать полезным хотя бы ради разнообразия.

Гай задумался, а действительно, ради разнообразия можно было бы стать полезным хоть ненадолго.

— Нет.

— Послушай, ты… — от злости и напряжения Тит на несколько секунд прикусил щёку, — если я тебе расскажу, ты наверняка разболтаешь всё, а это тайна! Вопрос безопасности нашей фамилии!

— Тогда ладно, я начинаю отсчёт.

Когда Гай досчитал до тридцати, он как раз оказался рядом с гранитной глыбой, к основанию которой цепью приковали кувалду детского размера. Обычно внуки Пирокластикуса колотили эти глыбы до кровавых мозолей на ладонях, до десятого пота, до частичной глухоты от многократно отражённого в каменоломне грохота. Положив умбракулум на землю, Гай поплевал на руки и взялся за молотовище. С пронзительным воплем он грохнул железной чушкой о камень, потом ещё раз и ещё. Внимания добился пристального, а, завершив эту ответственную миссию, подобрал зонт и отправился гулять по дну карьера как ни в чём не бывало. Приятно для разнообразия побыть здесь, когда никто не гонит тебя тренироваться каждую десятую минуту.

Амбар изначально построили на мощных каменных подпорках с металлическими воротниками, дабы с земли в него не могли забраться никакие вредители. Здание из толстых брёвен, напоминающее традиционные жилища северо-восточных склавино-гетов, только без окон, лишь с одной дверью и зарешечёнными вентиляционными отверстиями. К сожалению, всё оказалось увешано замками. При этом поражает относительная тишина, куда делись безобразные наёмники, в огромном количестве жившие здесь? Казармы, судя по всему, пусты и… да, вычищены до блеска, а орава головорезов растворилась в воздухе.

Скучая, Гай обошёл внутренний диаметр почти полностью и оказался возле кузницы: большого приземистого здания с металлической трубой, которая выходит из крыши и, прикованная к стенке карьера, тянется наверх до самого края, — если чадить здесь, внизу, потом вовек всю сажу и копоть не уберёшь. Внутри что-то шумит, заглянув, Гай увидел Гнея Юниора, складывающего в горне кокс.

— Время не теряешь.

Старший брат сжал кулак, вокруг его тела появился тонкий, но яркий красный ореол, резкий выпад в сторону горна, — с руки срывается поток пламени, топливо занимается, а дальше заработали мехи.

— Что будешь ковать? Может, топор?

— У тебя других дел нет?

— Вообще-то нет.

Юниор задумчиво посмотрел в огонь, пропавшая было корона появилась вновь, — пламя выросло и особенно хищно колыхнулось в сторону Гая.

— Но я что-нибудь придумаю. Не отвлекайся, у тебя впереди ответственное дело.

Выйдя наружу, он заметил Игнию Касту, которая, уперев руки в бока, встала перед большой стойкой, похожей на железную виселицу, на которой повисло нечто массивное, окутанное вощёной тканью.

— А я не видел, чтобы ты с нами ехала. Сальве, кстати!

— Сальве, Гай. Что это? — спросила рогатая.

Он подошёл ближе.

— Мой проект. Дед настаивал, чтобы мы упражнялись в ковке и литье орихалкума, а поскольку ковать я люблю больше, чем тренироваться, решил затянуть… ну, в общем и целом, он понял это, да и я давно интерес потерял… вот проект и завис здесь, зеленеет потихоньку.

— Можно взглянуть?

— Интересуешься меканикой?

— Нет, просто я здесь всё разнюхиваю, забыл? Вдруг это какое-то тайное оружие, которое приглянется господину.

— М-м-м, ну, хорошо.

Гай достал из ножен пугио и стал перерезать верёвки, стягивающие ткань. Когда она упала на залитую цементом площадку, взглядам открылась массивная, почти квадратная фигура в доспехах. В некоторых деталях легко узнаются черты меканоармиса класса «Эверсор», который носит большинство Возвышенных, только для шлема места не нашлось, и для головы в целом тоже: наверху корпуса оказалась сплошная бронеплита. Мощные руки, колонновидные ноги, пропорции слегка гротескные, но не это привлекает внимание.

— А почему у него нет головы?

— А зачем ему голова, когда есть я? Подсоби-ка.

Гай передал Касте умбракулум повернул две незаметные защёлки и поднял крышку, за которой внутри туловища оказалась ниша.

— Подержи, чтобы не прищемила меня. — Гай залез внутрь. — Теперь отпускай, ага.

Он запер крышку изнутри и выглянул через тонкую щель для глаз.

— Как-то так.

Каста посмотрела с одной сторону, с другой, постучала по лобовой бронеплите.

— И что это такое?

— Отойди немного.

Рогатая отошла и увидела, как по изделию пролегают белёсые полосы, как начинают подергиваться тяжёлые руки, услышала скрип шестерней в суставах, лязг судорожно сжимающихся и разжимающихся пальцев. Когда всё это прекратилось, Гай открыл люк и кое-как вылез наружу.

— Проект заглох на трети работы. По задумке это был самоходный экзодоспех, на подобии тех, что как раз начали производиться в моей стране. Ну, из прошлой жизни. Только те были намного крупнее и обладали огромной огневой мощью, а это… это просто примитивная пустая скорлупа. Силовой установки нет, управлять им с помощью Прерывистого дыхания практически невозможно, а придумывать систему управления на основе текнологий этого мира долго и дорого. На него уже и так потратили слишком много. Видишь?

Он указал на тонкие линии цвета полированного красного золота, вплавленные во все видимые части безголового меканизма, которые сильно выделяются на общем фоне позеленевшего металла. Орихалкум, «бронза титанов», практически не поддавался времени; в отличие от обычной бронзы его не брала патина.

— Ты сам выковал его?

— Разумеется. Уродливый, правда?

— Правда, — легко согласилась Каста.

— Эй! Мне так можно говорить, а ты должна хвалить!

— Ещё чего пожелаешь? Тебе никто не помогал?

— Я всё сам! Тут отличный меканический молот есть, он почти всю работу делает, а тебе только щипцами металл двигать.

— А если пробудить Спиритус, то всё вообще легко становится наверное?

— Ненадолго, — голова болит.

— Доделаешь его?

Гай критически осмотрел безголовый комплект брони, скреплённый меканическими суставами.

— Нет. Задумка сырая была, когда я взялся. Особая беда с системой управления, тут всё с нуля начинать надо. На него не пошла бы стандартная меканокардия с «Эверсора», нужно было бы что-нибудь помощнее, но пока что это всё пустая болтовня: если нет основной проводки, шаговых моторов, да и вообще доспех должен носить человек, а это не доспех, его нельзя надеть.

— Но он же двигался!

— Он дёргался, потому что я вплавил в него орихалкумовые жилы и пускал по них Спиритус как электричество по мёртвому телу.

Гай опять пробудил свой Спиритус, его глаза побелели, вокруг тела появилась перламутровая корона, пальцы коснулись орихалкумовой жилки и конструкция задёргалась.

— Видишь? Как сырой осьминог, которого полили уксусом, она дёргается, но хаотично. Управлять Прерывистым дыханием невозможно, оно просто растекается по меканизму и наполняет его вроде как жизнью, но не волей и не разумом. Конвульсиями, короче говоря.

Игния Каста обошла вокруг висящего изделия, осматривая его со всех сторон.

— Тебе не говорили, что ты слишком умный для своего возраста?

— Недавно Аврелий из Скопелоса сказал. Это же все знают.

— Что ты слишком умный?

— Устройство меканов! Это же не секрет, а просто текнология, все её знают.

— Да никто этого не знает! — воскликнула Каста. — Этому учат только умных в специальных текнических учреждениях, в Сиракузах, например, есть Архимедов ликей. Больше никто не задумывается, люди привыкли, что меканы и химы просто исполняют приказы, а как это и почему — не всё ли равно?

Пришла его очередь смотреть на неё с непониманием.

— Ты же Игния, все Игнии…

— Твои сёстры тоже Игнии, они умеют ковать оружие? Собирать меканизмы?

— А… аргумент. К тому же ты, как я узнал, даймон. Вероятно, Лакон не вложил в тебя тягу к кузнечному ремеслу.

Каста с ухмылкой склонила голову набок.

— Догадался, или сказали?

— Сказали. Каково это, быть даймоном, кстати?

— А каково это, быть человеком?

Её испытующий взгляд заставил его улыбнуться шире.

— Действительно, какая разница?

Ответ явно понравился Игнии Касте, она сама широко улыбнулась и хлопнула мальчика по плечу, но потом резко повернула голову.

— О! А вот и господин появился!

Каст Игний Лакон и декан вышли под открытое небо из толщи гранита. Божественный не стал терять времени даром и направился к кузне, на пороге которой и встал; Гней Юниор вышел к нему.

— Изделие. Любое: оружие, броня, меканизм. Всё, на что способен искусный кузнец и литейщик. Времени тебе дано до Вулканалий: трое суток, расходуй их как хочешь. Не рассчитывай на снисхождение по причинам юного возраста.

— Мне не нужно ничьё снисхождение, нобилиссим.

Лакон кивнул и собрался уйти, но краем глаза отметил своего даймона поблизости.

— Что ты здесь делаешь?

— Смотрю. Вот! — Игния Каста указала на брошенный проект Гая.

Лакон заглянул в пустующую полость внутри корпуса.

— Если взять за основу меканоармис типа «Каструм» и увеличить его на тридцать процентов, то можно было бы посадить внутрь взрослого спирита. Отрок, какая разница между меканоармисом и меканоколоссусом?

Вопрос настолько простой, что Гай едва не фыркнул. Видимо, пока Гнея Юниора заставляют проходить испытание Вулкана на практике, его хотят прогнать по теории.

— Меканоармис — это то, что можно надеть на себя как доспех, управляемый движениями живого тела, а меканоколоссус — это то, во что можно залезть, как в транспорт. Первое предназначено для войны, второе — для строительства и других масштабных работ. Это экзамен, нобилиссим?

— Да. К какому виду текники относится твоё творение?

— К дурацкому.

Глаза двоюродного дяди, похожие на едва тлеющие угли, остались бесстрастными, точно как у отца, а длительное молчание означает лишь, что ребёнку прощена его непосредственность и глупость, однако, ответить придётся.

— Промежуточный тип управляемого доспеха с широким спектром применений. Семь таких строительных единиц будут работать быстрее и точнее одного меканоколоссуса, хотя и не смогут восполнить его функцию, скажем, строительного подъёмника. А контуберний таких солдат не уступит в силе экзальтам. Их не нужно было бы отбирать и растить годами, менять их генокод, терять ещё на стадии подготовки. А ещё можно было бы и вовсе без спиритов обойтись, просто установить меканокардии с заводной пружиной и обучать простых легионеров, получились бы десятки меканизированных легионов, которые смели бы любой из ныне существующих божественных. Ну, после тщательного завода пружин, разумеется.

— Ты смог бы разработать систему управления? Более отзывчивую и интуитивную, чем у колосса? Вероятно, с частичным применением церебральных шнуров.

— О, я смог бы, — ответил Гай, давно потерявший свою беззаботную улыбку, — лет за пять-семь разработал бы все новые детали и собрал бы прототип, ещё года три ушло бы на отладку и пустили бы в серию. А ещё понадобилось бы оружие намного лучше того, что есть у Возвышенных.

Лицо Гая словно состарилось на сотню лет, заострилось, иссохло, глаза провалились в самую глубину черепа и светятся оттуда белизной, красивый чуть вздёрнутый нос превратился в суровый клюв… а продлилось наваждение какую-то секунду. Сияющая улыбка вернулась и полыхнула.

— Только этого никогда не будет!

— Почему?

— Не договоримся с Ляписами на поставку сырья, и Фульгурии не станут собирать для нас сотни тысяч единиц силовых установок. А если попытаемся делать сами, очень может быть, что это станет известно, цезарь призовёт генусы на защиту единства Pax Romana, они все встанут против нас. Но главная причина в другом: завоевание мира — это пройденный этап, по итогу оно того не стоит. Пойду лучше посплю в тенёчке.

Покручивая в руках зонт, Гай без разрешения удалился.

Когда он проснулся, уже вечерело — это превращается в дурную привычку; на дне карьера встал большой шатёр красного и чёрного цвета, расшитый сигнумами Игниев. В стороне организовали полевую кукину и несколько шатров поменьше, где могли отдыхать слуги либо Возвышенные. Хотя последним отдых не требуется: шесть великанов заняли позиции вокруг ставки своего легата, а ещё четыре… скорее всего, они наверху. Гай послал бы их в лес, чтобы выглядеть потенциальную угрозу и дать знак остальным.

На секунду он представил, что дедовы наёмники крадутся в сумерках к каменоломне, чтобы большим числом да с эффектом внезапности… и натыкаются на Возвышенных в полной экипировке. Тут начинают лязгать пружины тяжёлых спириталисов модели «Райносерос», которые пробивают наёмников навылет, и заодно валят молодые деревья, а отстрелявшись экзальты берут свои скутумы, достают спаты и идут врукопашную, чтобы вчетвером перебить больше полусотни головорезов как щенков.

Гай встал с холодного камня, растянул затёкшие мышцы, тихо зашипел от боли, поднял умбракулум и отправился на поиски пропитания для растущего организма. Полевая кукина Каста Игния Лакона многим богатым домусам сделала бы честь, блюда готовятся в специальных перевозных печах; в стороне вертел на котором несколько свиных тушек истекают скворчащим жиром, из перевозного ледника достаются винные амфоры, а перед шатром дежурят дегустаторы. Столы, лавки и прочая мелочь, явно закуплены в Катане, продукты набраны из запасов «Гостеприимного крова Андреусов».

— Я хочу есть!

Личный повар Лакона, в эту секунду жаривший нечто изысканное на оливковом масле, с розмарином, шалфеем, чесноком и базиликом, недовольно глянул на Гая. Его мясистое лицо сверкнуло бисеринками пота, руки продолжили двигаться в прежнем ритме и с безукоризненной точностью, а первая негативная эмоция быстро исчезла.

— Ты тот юный патриций, который жрёт как бегемот?

— Скорее, как молодой слон! — гордо улыбнулся Гай.

— Накормите его кто-нибудь! — рявкнул повар. — Владельцы такого аппетита угодны богам и приносят удачу!

И откуда он такое взял? Впрочем, кукина — это целый мир, мало ли, какие поверья у её обитателей. Гаю дали тарелку с горячей свиной ногой, покрытой перечным соусом, с мягким хлебом и козьим сыром, присыпанным измельчённой зеленью, усадили за один из рабочих столов, где повара рубили и шинковали на пределе сил.

— Вкусно? — осведомился старший, проходя мимо со своей сковородой.

— Ага! Жаль, только, что помедорок нет, картошечки бы, да кукурузки. Иногда так скучаю.

— Ты о чём, юный перфектиссим? Я таких блюд не знаю.

— Это не блюда, а продукты. Их в этом варианте Европы нет, потому как Новый Свет не открыли.

Повар огляделся:

— Кто-нибудь что-нибудь понимает?

Гай тем временем обглодал свиную ногу, потом взялся за предложнные рёбрышки, попутно макая хлеб в растопленное сливочное масло со специями, которым смазывается перед запеканием утка, и хватая чернослив с блюда, где горой возвышается плов. Его аппетит всю жизнь пугал людей в той же степени, в которой восхищал, однако, повара страха не познали, а начали делать ставки.

— А ну за работу, — разозлился старший, — пока я вас самих на вертела не определил! — Впрочем, Гай удостоился исключительно тёплого взгляда. — М-м-м, вот этот ребёнок знает, как праздновать Вакха! Не то, что другой.

— Тит?

— Представь, отказался есть, словно мы его потравить хотим!

— Потому и отказался, — закивал Гай, — он у нас дрессированный пёсик, из чужих рук еду не берёт. Ну, вале! И, это, если когда-нибудь встретишь новые продукты, запомни: у томатов съедобны только спелые красные плоды, у картофеля — клубни, что зреют под землёй, в корнях, а кукуруза… это золото! Тот, кто привезёт его в Европу, станет богаче цезаря!

Провожаемый непонимающими взглядами, Гай отправился гулять по днищу карьера в густеющей темноте. Костры, горят тут и там, каменоломня наполнена неверным светом и гротескные тени метаются по её стенкам, особенно там, где обосновался Аврелий с братией. Биопровидец обошёлся без шатров, живой вагон ему и дом и, и лаборатория; у открытого входа внутрь «раковины» уселся одинокий гигант, а поодаль шатаются младшие авгуры Крови. Трое, оказавшиеся рядом, отвлеклись от разглядывания стен и повернули к Гаю птичьи маски.

— Чего? Лярву бледную увидели?

В ответ не раздалось ни слова, но клювы продолжили следить за ним. Оказавшись на более-менее приличном расстоянии, мальчик остановился и посмотрел назад. Авгуры бродят тут и там, зачем? Геологической разведкой занимаются? Что за интерес генетикам в старой сплавленной породе? Размышляя, он не упустил момент, когда из панциря сухопутного моллюска появилась фигура нобильского роста. Она запахнулась в плащ и направилась в сторону большого шатра.

— Вот оно что, вот оно где, — пробормотал Гай, усмехаясь.

Он направился в сторону длинного, срубленного из досок здания о двух этажей, чьи окна недавно по новой застеклили. Этот барак наёмники деда использовали как казарму, обитали здесь зимой, тогда как летом, в основном, спали где попало. Гай вошёл в темноту, понял, что дух немытых тел и алкоголя искоренить не удалось, и прошёлся по центральному коридору, меж пустых спальных конурок, пока не нашёл Тита.

Второй сын расселся в старой селле, глядя на одинокую горящую свечу, и, судя по дыханию, ушёл в транс, — Гай достаточно долго обучался медитации рядом с братьями, чтобы различать такие нюансы. Подавить желание ткнуть его в глаз оказалось тяжело.

— Э, спишь?

Тит вскочил, опрокинув табурет, и выставил перед собой пугио, но Гай оказался на безопасном расстоянии.

— Огрызок, будь ты… хотя куда уж дальше.

— Да, что с меня взять. Почему не ешь? Тебе понадобятся силы, если решил раскрыть заговор.

— Издевательства от скудных разумом вдвойне унизительны, — прошипел Тит и горько вздохнул.

— Никто не издевается. Сидишь тут в затхлости, нет, чтобы прогуляться, подышать, насытить мозг кислородом.

Гай вышел в общий проход, когда брат вдруг окликнул его:

— Хочешь узнать, о чём говорили Лакон и Пирокластикус?

— Ха! Вот, значит, ради чего я отвлекающий манёвр устраивал. Ясно… Не хочу. Чужие секреты — чужая ноша, а мне их не надо.

— Толку от тебя в этой жизни не будет.

— От тебя будет. И от Юниора. А я не для пользы, я для радости.

— Паразит.

— Так времена же изобильные! К тому же… знаешь, не всем же в Имперском Сенате зад просиживать, да легионы водить, верно? Кто-то должен и коровам хвосты крутить. Это дело ответственное.

Гай вышел на свежий воздух, потянулся с удовольствием, прислушался к ночным звукам. Ближе всего металлический звон: Гней Юниор за работой, он вынослив как вол и увлечён во всех делах, в которых должен быть увлечён потомок Вулкана. Подобравшись ближе, Гай послушал немного, но внутрь соваться не решился, так и без головы можно остаться. Со стороны стойки раздался звон цепей, он нахмурился и пошёл к своему заброшенному проекту.

Безголового так и не укрыли вощённой тканью, вот, качается на своих цепях, будто толкнули, хотя кто? Вздохнув, Гай наклонился, чтобы поднять ткань, в этот миг Скрытый встрепенулся, волосы на загривке встали дыбом, инстинкты возопили об опасности, и он кувыркнулся в сторону, перетёк в низкую стойку, выставил перед собой сложенный умбракулум на манер копья. Орихалкумовые жилы в бронзе явственно горят красным, узор тянется по всей фигуре безголового конструкта, левая рука, которая только что едва не коснулась Гаевой головы, тряхнула пальцами и из них появились огненные когти. Скрипнули меканические суставы, лязгнули бронзовые плиты брони, когти рассекли цепи и те опали яркими каплями металла. С грохотом встав на ноги, конструкт покачнулся, нашёл баланс, сделал шаг. Гай отступил, потом ещё раз, но его незаконченное творение продолжило приближаться, сыпля искрами, освещая всё вокруг красным светом, просачивающимся сквозь щели в броне.

— Мне такие шуточки не нравятся. — Глаза Гая побелели и конструкт остановился, даже сам отступил.

Открылась крышка корпуса и наружу хлынул горячий свет от бушующего внутри медово-жёлтого и голубого пламени. Его языки сплелись в узнаваемый облик с двумя рогами и смеющимся ртом.

— Ого! — Гай отпустил свой Спиритус, подобрался ближе и чуть ли голову не сунул в огонь. — Это что, настоящее одухотворение металла?!

Игния Каста что-то ответила, но до ушей Гая донеслось только гудение огненных струй, после чего крышка закрылась и конструкт взмахом руки попросил отодвинуться. Когда Гай оказался на безопасном расстоянии, его одержимое творение стало расхаживать по залитой цементом площадке, делая характерные для растяжки движения, суставы продолжили скрипеть, но всё тише, в дёрганные жесты приходит плавность, металл всё сильнее раскаляется. Резким взмахом одной руки конструкт отправил в стену каменоломни огненный шар, а взмахом другой породил гудящую огненную дугу. Несмотря на тяжесть всего изделия, череда ударов и огненных вспышек оказалась очень стремительной, бронза раскалилась докрасна, вечерний воздух стал мреть вокруг неё, а затем от сверкающих дорожек вплавленного орихалкума потянулись огненные нити. Они довольно быстро оформили фигуру Касты, которая приняла обычный для себя вид, тогда как за спиной даймона с грохотом упал на колени конструкт.

— Ну как?

— Ты умеешь одушевлять металл!

— А как же! Господин умеет, и я тоже. Что, никогда раньше не видел?

— Не, — покачал кудрявой головой мальчик, — дед только рассказывал, но не показывал. Отец этого не умеет, а Юниор ещё не научился.

— «Ещё»? Это очень непростая текника, может он и не обучится никогда.

— Уж он-то обучится, — уверенно возразил Гай. — Жизнь положит, но сможет.

Мастерство одушевления было одной из уникальных черт божественного наследия Вулкана. Этот бог всегда почитался хозяином не только огня, но и металла, соответственно, его потомки Игнии отражали и эту сторону божественного предтеча. Старый Пирокластикус говорил так: «металл — плоть, огонь — дух»; кузнец, познавший текнику одушевления, будет создавать истинно божественные вещи.

— Вполне годное тело. Даже без головы. Ты неплохой кузнец, Бифронтис.

— А зачем оно тебе вообще?

Рогатая оглянулась на груду остывающего металла.

— Просто опробовала костюм. Господин приказал проверить центр тяжести и прочность суставов, я добавила бы несколько стальных тросов с пружинными крепежами там и тут в качестве сухожилий.

— Да знаю, и чертежи уже готовы, просто не стал делать.

— Почему?

— Лень, — честно ответил Гай. — В стране и без меня оружейников хватает.

— Ой, можно подумать! Лентяев в стране гораздо больше, но в их ряды ты прямо рвёшься!

Разноцветные глаза расширились, Гай приоткрыл рот, замер, а потом расхохотался в голос, прямо до слёз. Игния Каста присоединилась, и их голоса наполнили карьер. Пока они хохотали, к кузнице приблизилась массивная фигура в красном меканоармисе с чёрными элементами и множеством знаков почёта. В отсветах пламени блеснул эмалированный лаурус на шлеме и грани кристаллического лицевого щитка.

— Что, мы слишком громкие? — осведомилась у него Каста.

— И это тоже, — прогудел Иоаннис. — Эквит, тебе лучше отправиться спать немедленно. Завтра я буду испытывать силу твоего Спиритуса по приказу легата. Ты должен будешь проявить всё, на что способен.

Гай вздохнул и кивнул, после чего великан удалился.

— Не переживай, — доверительно посоветовала Каста, — экзальты приносят клятву никогда не вредить членам генуса. Погоняет тебя как следует, но…

— Да не важно, честно говоря. Если бы отец не приказал, я этого проверяющего в Оркус послал бы самым коротким путём, ну, а так ничего не поделаешь. Вот сейчас найду камень помягче и улягусь.

— Ты же полдня проспал! Давай поболтаем!

— Проспал, а потом я сытно поел и мне нужно время для переваривания. Ты вообще спишь? Что ты знаешь о нашей человеческой биологии?

— Она хорошо горит, — предположила Игния Каста.

Гай прыснул со смеху:

— И как человек вроде Лакона смог создать сущность с таким чувством юмора?

— Мой господин и создатель полон бесчисленных добродетелей, — с истинной гордостью ответила рогатая.

— Вот и попробуй их все пересчитать, а я пошёл спать.

Его утро началось рано. Стоило открыть глаза, как мутный взгляд наткнулся на покрытый красной краской титаниумовый калиг.

— Вы их хоть иногда снимаете, доспехи эти? — спросил Гай, перевернувшись на спину.

— Вставай, испытуемый.

— Да дай прозеваться хоть…

Схваченный за руку, он повис высоко над землёй, так, что смог взглянуть в кристаллический лицевой щиток. Обычно в шлемах повышенной защиты присутствуют только линзы из этого минерала, но для элитных образцов, тех, которые носят именитые полководцы или чемпионы, заказываются полноценные кристаллические щитки, великолепно прочные, отталкивающие пыль, грязь, и воду, блокирующие излишний солнечный свет днём и усиливающие любой свет впотьмах. Повторить такое не может вся химическая промышленность империи, только рудознатцы генуса Ляписов создают чудо-кристалл и отпускают по весьма высокой цене.

— Ты не приучен к дисциплине, испытуемый?

— Когда к горшку наконец приучили, поняли, что я достиг предела мыслительных способностей и оставили в покое, — дерзко пошутил Гай и обрёл свободу.

Он приземлился на полусогнутые, но боль в пятки всё равно прошла сильная, потому что перекувыркнуться оказалось некуда, — экзальт своей громадой ограничил манёвр.

— Ой-ёй… Давай начнём после завтрака.

— Мой легат и твой отец желают получить результаты испытания как можно скорее и в наибольшем объёме. Следуй.

— Завтрака не будет, — приуныл Гай. — Тогда давай начнём в восточной части и управимся до полудня.

— Почему до полудня?

Мальчик сокрушённо покачал головой.

— Вот ты вроде бы огромный, и мозги там где-то есть подстать телу, а не соображаешь. Я не хожу под солнцем.

Громадный экзальт отвёл его в восточную половину каменоломни, которая с утра пораньше ещё укрывается в тени. Там на расчищенной каменистой площадке он остриём спаты расчертил множество концентрических кругов, эдакую мишень, каждая линия в которой отдалялась от предыдущей на пятнадцать футов.

— В центр.

Когда Гай занял указанную позицию, Саламандр протянул ему блестящий металлический шар величиной с человеческую голову, довольно тяжёлый, но не для Гая.

— Это не яблоко Геспетуса, а целая дыня Геспетуса!

— Следует понимать, что тебе известно предназначение этого меканизма?

— Мне уже давали такие, только помельче.

— Хорошо. Этот образец был создал специально для испытания наиболее одарённых спиритов, — сказал Иоаннис. — В отличие от обычных яблок Геспетуса, заставить его работать намного сложнее: в деталях меньше орихалкума, они тяжелее, хуже смазаны, оказывают большее сопротивление. Твоя задача направить внутрь так много Прерывистого дыхания, как только возможно, и заставить меканизм звенеть. В зависимости от громкости и продолжительности звона мне удастся приблизительно…

— А они зачем здесь? — спросил Гай, мотнув подбородком в сторону обширного красного навеса, под которым устроился Аврелий из Скопелоса и несколько младших авгуров.

— Мы наблюдаем, кхе-эхе! — каркнул биопровидец.

— Сапиенс вир, а ты не должен за моим братом наблюдать? Вообще-то, у него Сатурнов дар, а не у меня.

— За образец номер один волноваться не стоит, он совершенен. К тому же я, кхах-ха… ничего не смыслю в кузнечном ремесле и не хочу ему мешать.

— А мне ты мешать хочешь?

— Пока что тебе мешает лишь твой… уххум… кхм… длинный язык. Приступай, образец номер три.

— Не указывай мне!

Глаза мальчика побелели и звон раздался в ту же секунду. Гай пару раз качнул сферу в руках, присмотрелся к маленьким аккуратным заклёпкам корпуса, поднёс яблоко Геспетуса к уху, поднял глаза на великана, пожал плечами и уселся.

— Может, пока пошлёшь кого-нибудь за едой? Я долго буду её держать.

Возвышенный не шелохнулся. Вздохнув, Гай просто положил звенящую сферу на колени.

— Эй, сапиенс вир, я хочу пожаловаться!

— Жаловаться — богов гневить, мхе-кхе…

— Это медицинская жалоба! После испытания кровью Сатурна я плохо себя чувствую!

Биопровидец немедленно покинул навес и подошёл своей переваливающейся походкой, навис над ним, приблизив кожаный клюв к раздвоенному лицу.

— Каковы симптомы недомогания? Почему не обратился раньше?

— Это может подождать? — спросил Саламандр.

— Кхак-хем! Тебе приказано испытывать этот образец на пике его возможностей, не так ли, хомункулус? Для того образцы и проходят сначала испытание кровью — чтобы мобилизовать все ресурсы. Если у этого сейчас недомогание, то испытание окажется недостаточно чистым, а великолепный Лакон заслуживает лишь самого лучшего. Отойди-ка.

После нескольких секунд задержки Иоаннис всё же подчинился и отошёл на десяток шагов.

— Итак, — хрипло продолжил Аврелий, возвращаясь к Гаю, — что у тебя болит?

— Ничего. Но внутренности словно смещены, словно не на месте…

— Твои внутренности действительно расположены не совсем так как у нормальных людей, образец номер три. Но они были таковыми ещё до испытания. Что изменилось?

— Раньше я чувствовал себя правильно, а теперь неправильно! Я как бы… я вибрирую, понимаешь?

— Нет.

— Как объяснить слепому жёлтый цвет? — пробормотал Гай раздражённо. — Оно нарастает, это чувство, будто оболочка каждого органа и каждый нерв чешется… только вообще не так.

Авгур выпрямился.

— Вечером я могу взять новые анализы и всё как следует изучить, образец номер три. А пока что постарайся не ударить в грязь лицом, ради виртуса своей фамилии.

Биопровидец вернулся под навес, оставив Гая Иоаннису, который встал над мальчиком и скрестил руки на груди. Испытание продолжается, яблоко Геспетуса должно звенеть. Гай прикрыл глаза и, сосредоточив внимание на предмете, замкнул первый круг медитации.

Погрузившись внутрь себя, он продолжил поиски источника беспокойства. Метался, как в тесной клетке, выискивая всё и ничего, время от времени возвращаясь в явь, чтобы убедиться, что меканизм продолжает звенеть. В конце концов он оказался во внутреннем покое перед запертой дверью и убедился, что с прошлого погружения ничего не изменилось. На этот раз он не стал пытаться замыкать второй круг медитации, от прошлого раза ещё не оправился.

Воспоминаний Гай опасался больше, чем сухая трава опасалась огня, она ведь, если загорится, то исчезнет в мгновение ока, а он, если вспомнит, кем был, перестанет быть, но не перестанет жить. Это опаснее, потеря самости, это… единственное, от чего в груди поселялся холод.

Толчок выбил из транса, громада Иоанниса опять загородила полмира, экзальт наклонился, гудя шаговыми моторами, и вынул яблоко Геспетуса у Гая из рук.

— Твои способности к нагнетанию Прерывистого дыхания кажутся удовлетворительными.

— Они превосходные, — поправил Гай.

— Как правило, верхний предел их пропорционально велик мастерству владения титульным навыком. Однако мне с трудом верится, что ты являешься дефенсором бета-ранга (B) или выше.

Мальчик только закатил разноцветные глаза.

— Что значит этот жест?

— Что попытки мерять кого-то рангами глупы. Запомни, Возвышенный: человек никогда не помещается ни в какие таблицы.

— Ты отрицаешь ранговую классификацию Исидора Александрийского?

— Я ею брезгую, говоря по правде.

Бронированный великан не шелохнулся, но Гай представил, как лицо внутри шлема изобразило пренебрежительную гримасу.

— Не время для юношеских бунтов. К счастью для тебя, телесные наказания не входят в мои обязанности.

— Или к счастью для тебя, — улыбнулся Гай одними губами.

В поднятой руке Иоанниса звякнули тонкие орихалкумовые цепи.

— Знаешь, что это?

— Funiculus umbilicalis, или попросту пуповина.

— Следовательно, тебе известно, зачем она нужна.

— Чтобы соединять божественного нобиля и его рипидиума для единения душ. — Теорию Гай знает прекрасно, всё же, чтобы её запоминать, напрягаться особо не нужно.

В этом мире есть непреложное правило: Сатурновы дары всегда доминируют над Спиритусом. Всегда. При гипотетическом столкновении потомки богов поглощают силу спиритов, за счёт чего многократно, хоть и кратковременно, увеличивают собственные способности. Со спиритами при этом может случиться всё, что угодно, но, как правило, ничего хорошего. Однако же есть и обратная сторона: когда человек, наделённый Сатурновым даром и спирит близки друг другу как родственники, лучшие друзья, любовники, в конце концов, когда они думают и чувствуют в унисон, идут по жизни шаг в шаг к одной цели, полностью открытые друг для друга, безупречно верные друг другу, эту связь называют «unitas animarum», — единением душ. Через неё спирит-рипидиум, то есть, опахальщик, может добровольно и безопасно передавать свой Спиритус божественному партнёру, раздувая его силу, увеличивая её в разы. Практика известная, многие великие потомки богов добились высот благодаря рипидиумам, питавшим их.

В условиях боя, однако, не так просто бегать туда-сюда, держась за ручки, чтобы поток Спиритуса не прерывался. Поэтому кузнецы генуса Игниев придумали и первыми выковали funiculus umbilicalis, пуповину из чистого орихалкума, тонкую, но очень прочную, соединяющую обе части тандема. Она давала определённую тактическую свободу, насколько вообще может давать свободу цепь.

— Ты когда-нибудь пользовался пуповиной?

— Только в материнской утробе.

Шлем Возвышенного укоризненно качнулся.

— Это просто, когда на другой стороне находится тот, кому ты доверяешь, и кто доверяет тебе. — Иоаннис дал Гаю браслет, к которому крепится цепь. — Но очень трудно, если на другой стороне бездушный меканизм.

Второй конец пуповины оказался прицеплен к небольшому кольцу в корпусе яблока Геспетуса. Гай изучил браслет, его явно выковали для ношения кем-то взрослым и крупным, даже если защёлкнуть на бедре, место останется, но этого делать и ненужно. Главное — непрерывная связь по-особому выкованных звеньев цепи и контакт тела спирита с металлом. Гай пробудил Спиритус в режиме Прерывистого дыхания, в ту же секунду яблоко Геспетуса громко зазвенело.

— Захватывающе, не так ли? — ухмыльнулся мальчик в сторону великана. — Я уверен, в Академии Прометея именно так и выбирали вас, будущих Возвышенных. «На, мальчик, подержи шарик».

— В Академии Прометея обучаются только те Возвышенные, которым предстоит служить в Страже Сената, испытуемый. Свои легионы экзальтов каждый генус растит и воспитывает самостоятельно, отдельно. Но ты недалёк от истины.

Иоаннис отсоединил сферу от пуповины, перенёс её с ближнего круга на следующий, и присоединил отрезок в ещё десять футов.

— Теперь дай больше напряжения.

Яблоко зазвенело мгновенно, после чего расстояние и длина пуповины увеличились ещё на десять футов. Мгновенный звон. Пока Возвышенный добавлял новый сегмент, Гай заметил, что солнце-то уже высоко. Оказывается, он провёл в медитации слишком много времени, это плохо.

— Мне надоело, — протянул мальчик.

Великан не обратил внимание и подсоединил пуповину к сфере. Вечная улыбка, с которой Гай шёл по жизни, померкла, он стиснул браслет и пустил Прерывистое дыхание, совершенно не контролируя поток. Яблоко Геспетуса заверещало, пуповина стала извиваться, как живая змея, и всё это нарастало почти десять секунд, прежде чем звон не оборвался на пронзительной ноте. Отбросив браслет, Гай поднялся, потянулся, зевнул, почесал левую ягодицу и пошёл искать себе пропитание. От кукины уже давно идёт вкусный дымок…

— Продолжим позже, если, разумеется, у тебя нет ещё одной такой штуки.

Саламандр не стал его задерживать, он смотал драгоценную орихалкумовую цепь и поднял яблоко Геспетуса, после чего направился к огромному красно-чёрному шатру. Стоящие на посту экзальты его не задержали, так что Иоаннис ступил на драгоценный палас и через пять шагов опустился на одно колено перед своим легатом.

Обстановка внутри шатра была царственно-роскошная, соответствующая статусу хозяина, вся конструкция держалась на лакированных столбах, покрытых резным орнаментом, с потолка свисал расшитый золотом сигнум, в нескольких жаровнях, оформленных в виде сидящих грифонов, гудело пламя, а сам Лакон играл в латрункули со своим двоюродным братом. Он двигал фигурки слоновой кости по клеткам из перламутра и балтийского янтаря, тогда как Агрикола командовал эбеновым воинством. Свита наблюдала.

— Уже закончил, Иоаннис?

— Частично, мой легат. Испытуемый сломал оборудование чрезмерным напором.

Лакон украдкой взглянул на сферу в руке Саламандра.

— Такое случается?

— Иногда сильный спирит может вывести из строя обычное яблоко Геспетуса, мой легат, но насколько мне известно, с усиленным образцом это случилось впервые.

— Похоже, у тебя очень даровитые детища, Гней.

— Благодарю, нобилиссим, их мать обеспечила им лучшие гены.

— Это констатация, а не похвала. Иоаннис, каков его потенциал?

— Прошу простить, мой легат, я не настолько искушён во всех тонкостях оценки юных спиритов. Но думаю, потенциально, годам к шестидесяти он может достичь альфа-ранга (A), если кровяной удар не отнимет его жизнь.

— Альфа-ранг. Большая редкость во все времена. Генусу нужны такие спириты, — заключил Лакон.

— Боюсь, что Гай не будет очень полезен.

Следующие четыре ходя они молчали, в это время белые брали верх.

— Почему? — продолжил Лакон.

— За все годы мой отец не смог добиться от него проявления хоть каких-нибудь амбиций. Его можно тренировать из-под витиса, но служить из-под витиса он не станет даже собственному генусу. У вас просто нет ничего, чего он хотел бы от этой жизни.

Фигуры слоновой кости загнали эбенового дукса к краю доски и взяли в окружение.

— Возмездие свершилось, Гней. Возможно, со временем отрок изменится, — сказал божественный нобиль. — Иоаннис, когда продолжишь оценивать даровитость ребёнка, постарайся нащупать грань его возможностей, но не навреди.

— Будет исполнено, мой легат.

Имперская система классификации спиритов состоит из пяти рангов от низшего эпсилона (E) до высшего альфы. Каждый ранг подразделён на некоторое количество «тезисов» — ступеней, которые спириты преодолевают для укрепления своих сил и возвышения. Тезисы эти сформировал великий философ Исидор Александрийский, отец римского принципа воспитания homospirans, «человека дышащего».

Чтобы преодолеть ранговую лестницу от низа до верха мало и целой жизни, ведь слабейшие спириты вынуждены начинать с развития Прерывистого дыхания, а сильнейшие пользуются им без затруднений изначально. Спиритус, Бесцветная сила, или попросту Дыхание, проявляется у разных людей в разной степени, Исидор Александрийский считал, что всё зависит от силы воли каждого индивида, от его стремлений, успехов и неудач, от качества жизненных приоритетов. Это мнение многажды подкреплялось эмпирическим методом, когда спириты эпсилон-ранга не росли, и вовсе теряли свою силу, потому что их воля была слаба, а цели утопали в тумане. И, хотя случаи возвышения из самых низов известны, гораздо чаще успеха добивались те, кто с юности классифицировался не ниже дельта-ранга (Δ).

В отличие от Сатурновых даров, Дыхание могло открыться как в молодости, так и в зрелом возрасте, однако, оно никогда не проявлялось у совсем юных детей и слишком дряхлых стариков, ибо первые ещё не умели ставить перед собой жизненные цели, а вторые либо уже достигли их, либо успели разочароваться. Чаще всего спиритами становились пылающие в сердцах подростки или люди на пике сил, осознавшие конечность своих лет и жгучее желание достичь поставленных целей. Пройти испытание на зарождение Спиритуса имел право любой свободный гражданин, но бесплатно оно проводилось лишь раз.

Гай сытно поел и улёгся в тени, на боку, наслаждаясь дремотой. В животе сытно побулькивает, питательные вещества расходятся по телу вместе с кровью, мускулы расслаблены, связки не болят, в голове не шумит, — что за прекрасное чувство! Именно так и стоит жить…

— Пора продолжить, испытуемый.

Если бы только другие понимали столь простую истину. Но нет, всем всегда чего-то надо от бедного девятилетнего мальчика!

Гай приоткрыл карий глаз, удивился и открыл голубой. Без своей брони Саламандр всё ещё впечатляет объёмами и ростом; правда, Агрикола ничуть не меньше, так что поражаться нечему. Он явился в субармисе — костюме из креплённой кожи с гуттаперчевыми заплатами и орихалкумовыми бляхами тут и там. Это довольно сложное в изготовлении изделие предназначалось для охлаждения или согрева тел в разных погодных условиях, облегчения ношения меканоармиса, а также для проведения Спиритуса от тела носителя к внешним бронеплитам и силовой установке. Ноздрей достиг мощный запах пота, — и верно, как бы ни работало водяное охлаждение в скрытых под внешним слоем кожи «кишках», находясь на задании Возвышенные вообще редко снимают доспехи, им даже естественные нужды оправлять требуется не так часто, благодаря особенностям метаболизма.

Можно ли найти разницу между экзальтом, минором и нобилем? Да, и очень легко. В отличие от высшего патрициата, который миновал сотни лет священной евгенической программы, ускоренное Возвышение налагает на кандидатов характерные особенности. Тогда как лица патрициев гармоничны, изящны, симметричны и вообще являются воплощением классических идеалов красоты античной эпохи, для экзальтов характерна лёгкая плебейская асимметрия и «лошадиные» черты: тяжёлые надбровные дуги и крупные скулы, гипертрофированно широкие челюсти и чрезмерно мощные подбородки, например. Это не делает их уродливыми, просто придаёт более варварский вид; вероятно, древний герой Эркулес был вот таким дикарём в львиной шкуре на голое тело.

— Ты похож на коня и пахнешь соответственно, — честно сказал Гай, улыбаясь во всю ширь.

Экзальт и бровью не повёл, ни один мускул на грубом лице не шевельнулся, карие глаза остались бесстрастными, как у неживого. На его правой щеке расположилась чёрная саламандра, её хвост струится по челюсти к подбородку, а пасть извергает на лоб красивый узор пламени со стороны виска, — почётная татуировка героя и знак лучшего из лучших.

— Ты обучен пользоваться орихалкумовым оружием, испытуемый? — басовито спросил Иоаннис.

— Обучен, — неохотно сказал Гай, поднимаясь.

Длинный и тяжёлый меч перелетел по воздуху и чуть не сбил его с ног. Второй Иоаннис вынул из ножен сам и произвёл воинский салют. Спата, выкованная под руку Возвышенного намного длиннее и тяжелее обычной, фактически — это двуручный клинок для взрослого мужчины, однако, Гай смог кое-как стянуть ножны. Отличная сталь с узором, но не в ней ценность: по середине клинка идёт тонкая линия орихалкума, также бронзой титанов покрыты режущие кромки, соединённые с сердечной жилой, а та продолжается в рукояти, усеянной маленькими орихалкумовыми кружками. Чтобы оружие работало как надо, плоть спирита должна постоянно передавать ему Спиритус по орихалкумовым жилкам, тут большинство принципов работают схоже с законами проводимости электричества среди металлов.

Гай попытался отсалютовать, держа спату двумя руками, но получилось коряво, и он положил клинок на плечо. Его тело отлично натренировано, однако, это всё ещё тело девятилетнего мальчика, поэтому с тем же результатом можно ожидать, что он будет фехтовать шпалой.

— И как ты себе это представляешь, экзальт? Наш поединок?

— Для начала пусти Спиритус в клинок.

Вздохнув, Гай скинул меч с плеча, разноцветные глаза одинаково побелели, Спиритус устремился из рук в эфес и дальше, по орихалкумовым жилам в режущие кромки, создавая вокруг материального клинка слегка мерцающую корону перламутрового свечения. Иоаннис движением запястья метнул Гаю в голову камень, который прятал до этого момента, мальчик вскинул клинок, разрез получился идеальный, две половинки камня упали на землю.

Эффект «nebula interitus», тумана разрушения, являлся титульной способностью спиритов-инвазоров. Вся материя, будь то камень, металл, древесина или живая плоть, расщепляется, соприкасаясь с ним. Инвазоры могут создавать nebula interitus просто на частях собственного тела безо всякого вреда; их альфы полностью укутываются в эту гибельную белёсую дымку, достигая состояния Джагганата, после чего атаковали врагов и прорывались сквозь почти любые материальные препятствия на немыслимой скорости.

Однако же когда Алфеос Игний создал из бронзы титанов клинок, всё изменилось. Теперь достаточно Прерывистого дыхания, и вот, у тебя в руке оружие, способное пластать стальные слитки словно куски масла.

— Сколько ещё у тебя камней? — спросил Гай.

— Ни одного.

Медленный замах — удар, Гая отбросило, но не сбило с ног. Ещё удар, экзальт бьёт несерьёзно, сразу понятно, что он не намерен убивать или даже ранить ребёнка, могучая рука точно выверяет усилие, спата стремится к спате, а не к плоти. Всё ясно, Саламандр желает узнать, насколько хорошо Гай держит Прерывистое дыхание в состоянии большой физической нагрузки. По имперской классификации это уже упражнения дельта-ранга, и то, что оружие не подходит ребёнку, лишь добавляет им интенсивности. Что ж, великана ждёт интересное открытие.

Обычный ребёнок не выдержал бы и одного удара, не поднял бы тяжёлый меч, но в жилах Гая текла кровь нобилей и самого Сатурна, а его тренировками занимался беспощадный человек, знавший о воинском искусстве всё. Поэтому час спустя он продолжал сопротивляться: каждый удар отдавался болью в мышцах и костях, вибрация прокатывалась по всему телу, по внутренностям, по хребту. Болело всё, горячий пот сделал землю под ногами тёмной, а дыхание вырывалось свозь зубы с шипением. Спата поднялась в очередной раз, белые глаза мальчика упрямо взглянули в такие же белые глаза великана, удар, сотрясение, и ещё раз, заново.

— Может, достаточно? — спросил Гай, улучив момент.

— Устал?

— Ещё как устал! Но дело не в этом. Можно уже двигаться дальше.

— Это не тебе решать, испытуемый.

— Да я просто предложил. Давай ещё три часа ерундой позанимаемся, у меня ведь вся жизнь впереди, а тебе сами Парки наплели бездарно тратить свою. Давай, бей сильнее!

Саламандр опустил оружие.

— Как я должен понимать твои слова? — прищурился он.

— В смысле? Тебе на высокой латыни повторить? Может, по-гречески? — Гай воспользовался передышкой и опёрся о меч, ткнув его остриём в землю. — Не может быть судьбы печальнее для спирита, чем Возвышение, так я считаю.

Туман рассеялся с клинка великана, в потемневших глазах отразился интерес.

— Какое мудрое наблюдение для ребёнка. Моя судьба, по-твоему, такая удручающая, потому что она подразумевает много труда?

— У меня всегда было плохо с риторикой, но даже я знаю, что, primo: апелляция к личности оппонента является признанием слабости своей позиции, тогда как следует опровергать тезисы; secundo: нет, труд здесь не причём. На самом деле я просто заговаривал тебе зубы, чтобы передохнуть.

Но Саламандр покачал головой.

— Уже несколько раз мне довелось слышать о твоей исключительной честности. Либо это всё ложь, либо ты действительно считаешь величайшую честь служения богам на поле боя жалкой участью. Где зерно истины, испытуемый?

Гай вздохнул и даже перестал улыбаться.

— Раз ты настаиваешь, то изволь, Иоаннис. То, что вы зовёте Спиритусом, является силой, не предназначенной для служения кому-либо, кроме своего обладателя. Каждый из тех немногих, кто обретает её, имеет огромный потенциал, но тупое стремление загнать спирита в таблицу рангов зачастую просто гасит белое пламя. Однако гораздо хуже то, что люди вроде тебя, ослеплённые ложными целями, ломятся в ряды экзальтов, как гурты скота в ворота скотобойни. Сильные спириты погибают от изуверских мутаций, чтобы выжившие стали служить беспощадным богам. Ха! Общее поголовье сокращается, а племенные особи оказываются надёжно приручены, связанные клятвами верности, гипнотерапией и всем таким. Даже я сам не придумал бы лучше, но тот, кто смог заставить эту систему работать — просто гений! Злой, беспощадный гений!

Радостно щерясь, мальчик поднял меч и пустил по нем Бесцветную силу, однако, Иоаннис свой меч отбросил.

— Видимо, у тебя было много времени на развитие своей философии. Возможно, следовало бы потратить его на тренировки.

— Не, мне этих тренировок уже по горло хватило.

— Тогда перейдём на уровень владения гамма-ранга (Γ).

Глаза великана побелели, а на правой ладони появилось мерцание, — туман разрушения сформировался быстро, сразу же стабилизировался и вытянулся, приняв форму клинка. Вероятно, это владение уже третьего, а то и четвёртого тезиса гамма-ранга, Гай точно не вспомнил. Что ж, он и сам не вчера освоил силы, — сто шестьдесят лет практики в прошлой жизни оставили след. Меч упал на землю, Гай пробудил Спиритус в полной мере и всё его тело укутала корона почти бесцветного перламутрового свечения: armatura voluntatis, доспех воли, титульная способность спирита-дефенсора.

— Полное покрытие, — констатировал великан, — и как долго ты способен поддерживать его в таком виде?

— Без понятия! Ненавижу пользоваться этим! Ну, давай, ты же хочешь узнать, чьё Дыхание сильнее, могучего тебя или мелкого меня?

Гай широко улыбнулся и сделал шаг вперёд, его движения стали такими, словно приходится протискиваться сквозь густую смолу, а земля при этом дрожит. Эффект аномального увеличения веса действует тем сильнее, чем плотнее защита, в определённый момент дефенсор оказывается таким тяжёлым, что может потопить корабль. Ни о каких быстрых движениях больше не идёт речи, ни о беге, ни об уклонении, ни о парировании, в доспехах воли спирит только держит удар.

— Ну? Атакуешь?

— Какова твоя тактика, испытуемый?

— Бегать, прыгать и веселиться, когда ты уже наконец отстанешь от меня.

— Я инвазор, я диктую ход боя, — пробасил Саламандр, — как ты намерен побеждать?

— Да никак, — пожал плечами Гай и отпустил доспех. — Ты действительно ничего не понимаешь?

— Явно не понимаю того, что доступно твоему маленькому мозгу.

— Явно, — согласился Гай. — Запомни: любая инициатива наказуема. Любое действие порождает пропорциональное противодействие вселенной, которое бьёт по действующему как оттянутый жгут. Поэтому я всегда руководствуюсь принципом «bene qui stat, non moveatur»[22] и тем счастлив. Ну, так что, будешь проверять мою броню?

Горящие глаза и дерзкая улыбка смотрятся странно на раздвоенном лице, доспехи воли восстановились в прежнем объёме, маленькие кулаки сжались. Взглянув на это, великан сказал:

— Чтобы понять, мне хватит одного удара.

— Не тяни осла за хвост, давай уже!

Иоаннис выпустил из руки туманный меч, удар получился поистине молниеносным и сильным, два Спиритуса столкнулись, разрушительная сила и прочная преграда, Гай содрогнулся всем телом, неприятное чувство давления в голове резко усилилось до болевой вспышки, но тут же и вернулось на прежний уровень. Доспех воли устоял без особых трудностей.

— Как минимум первый тезис гамма-ранга, — заключил Возвышенный, отпуская свой Спиритус.

— Бросай мыслить рангами, они ограничивают и ничего не делают яснее, — посоветовал мальчик, опуская защиту. Шум в ушах тут же стих, напряжённый сосуд, колотящийся где-то в черепе, успокоился.

— Всё человечество мыслит рангами, общество поделено на сословия, оглянись, идеалист, и сам брось свои глупости.

— Гай Игний-Сикулус.

Великан поднял ножны, вложил в них клинки и внимательно посмотрел на крошечного мальчика далеко внизу.

— Бифронтис подходит больше.

Так он и ушёл, этот сверхчеловек, чей потенциал был низведён до роли всего лишь инструмента убийства. Гай ни секунды не поверил бы, что смог изменить его взгляд на реальность, он и не пытался, гипнотерапия — не шутка. Потому мальчик просто выбросил этот эпизод из головы, ведь счастье наконец-то пришло и все оставили его в покое… хотя да, вечером Фортунатос ждёт новых анализов. Ладно, вечер далеко, а пока можно просто отдохнуть.

— О-о-о… а я думал, меня пустят внутрь этой химеры! — расстроился Гай, когда увидел, что авгуры поставили под открытым небом своего рода медицинский покой из натянутых красных полотнищ.

— Нельзя, кхе-кхем-м… ты можешь занести внутрь моего скакуна нежелательную… пхак! …микрофлору.

— Да ладно! Вы свободно входите и выходите, даже ноги не вытираете!

— Мы великие мудрецы путей крови, плоти и кости, а ты — маленький дефектный образец, у которого чешутся внутренние органы. Объяснить разницу?

— Ты тут главный, а я — говно?

— Суть более-менее уловил, кхе-кхе, всё-таки интеллекта у тебя не отнять. Приляг, возьмём немного крови, Ирука будет рада… м-мхак… ещё раз поработать с твоим материалом. Кажется, ты запал моей дочери в душу.

— Я тот ещё сердцеед, — усмехнулся Гай.

— Не сомневаюсь, хе-хе. Пистон!

Один из младших авгуров приблизился к удобному креслу, которое, вероятно, состоит из чего-то живого, потому что Гай почувствовал, как оно сразу же подстроилось под его анатомию, став невероятно удобным.

— А эта штука вибрирует?

Взявший со стального лотка шприц Аврелий замер.

— Откуда ты знаешь?

— В прошлой жизни у нас были такие, но в них, кажется, было меньше органики. Подаришь?

— Кресло? За ним нужно по-особому следить, подпитывать…

— Забыли! Никому не нужно кресло, требующее ухода! Лень!

— Я всё равно не отдал бы тебе его. Видишь ли, образец номер три, существо, на котором ты с таким удобством, пха… расположился, раньше было человеком. Оно провинилось и подверглось наказанию. Мы реформировали её в живую вещь, которой предстоит служить Авгуриуму Крови до скончания своей жалкой жизни вот таким непритязательным способом. А теперь позволь-ка мне продолжить процедуру.

Биопровидец дезинфицировал участок кожи на сгибе правого локтя, легко ввёл иглу, забрал кровь и также легко извлёк её. Шприц оказался на поддоне, а длинные пальцы, похожие на паучьи ноги, прищёлкнули:

— Второй пистон, кху-кхум…

— Слушай, — протянул Гай, — ты ведь на многое способен, неужели не можешь разобраться со своим горлом?

Кожаный клюв замаячил перед лицом мальчика, блеснули красные стёкла.

— О, тебя смущает моё состояние, образец номер три?

— Просто поддался любопытству. Не отвечай, если не хочешь.

— Как великодушно. Видишь ли, когда я родился, мой челюстной аппарат и гортань несли такие обширные врождённые дефекты, что родители не стали… кхм-кха… пытаться играть в героев. Они отнесли меня к порогу ближайшего авгуракула, так я стал собственностью Авгуриума Крови.

— Ого! Получается, ты проделал неплохую работу над своим горлом!

— Я над всем собой хорошо поработал, ха-ха-пх-х-ха! Но не все дефекты можно устранить полностью, всегда с генами так, их нельзя контролировать абсолютно.

— Расскажи мне об этом!

— Это… сарказм? Хм, мне нравится твой настрой, образец номер три. Пора сделать второй укол.

— А что это?

— Основываясь на твоих описаниях я решил изготовить экспериментальное средство. Кто-то назвал бы мою, мхкм, работу богохульством, но мир полон критиканов, и никто не ценит творческий подход к биологии. Вот, прижми ватку.

Убрав шприц, биопровидец замер, уставившись на ребёнка сквозь линзы.

— А ведь ты не ответил…

— А ведь действительно, — глухо захрипел авгур из-под птичьей маски. — Вот тебе напутствие: никогда не позволяй колоть себя, пока не будешь уверен, что находится внутри пистона.

— И что там было внутри пистона? — нахмурился Гай.

— Кровь Целума, но не беспокойся, очень маленькая доза, микроскопическая даже, в качестве катализатора. Остальное: добавки из множества интереснейших субстанций, в основном же искусственные биостимуляторы из моего личного набора.

— И что, меня это должно вылечить?

— Вылечить? — удивился Аврелий из Скопелоса. — Не думаю, что ты болен. На самом деле, эта, с позволения сказать, вибрация… или чесотка… что мучает тебя, не должна пройти. Я рассчитываю, что она усилится. Чувствуешь?

— Вот теперь, когда ты упомянул… penis canis!

Мышцы Гая напряглись как от судороги, только это не она, в теле действительно нарастает чувство мельчайшей вибрации, и без того гиперчувствительные мышечные волокна беспорядочно сокращаются, рисуя под кожей хаотический узор. Со стороны это выглядит жутко, будто твёрдое человеческое тело колеблется перед превращением в жидкость, бурлит, кипит, а все внутренние органы тем временем пульсируют, пытаясь занять каждый наибольшее возможное пространство. Особенно усердствуют почки, зажившие вдруг собственной жизнью; кажется, что зубы выкручиваются из вибрирующих дёсен, — челюсть сжимается, пытаясь удержать их на месте. Чувствуя, как скальп свободно скользит по черепу, к которому больше не привязан, Гай еле-еле согнулся калачиком, его тело словно распускается на тонкие волокна, и это полностью захлёстывает разум: как оно раздувается, растекается, опадает и… один долгий неприличный звук спустя всё прекратилось. От удивления Гай широко распахнул глаза, взглянул на руки, ощупал голову, лицо, грудь, проверил, что все зубы на своих местах и сел.

— Слушай, сапиенс вир, а ты хороший медикус! — одобрительно сказал мальчик. — Зловещий, но хороший! Я думал, что сдохну сейчас, а в итоге… отлично же!

— М-м-м… — как-то неуверенно прохрипел биопровидец, — знаешь же как говорят: горькое лекарство — самое лучшее…

Хохотнув, Гай покинул живое кресло, вдохнул полной грудью и лучезарно улыбнулся:

— Благодарю! Возможно, ты не такое подозрительный тип, каким показался сразу! Вале!

Когда он ушёл, Аврелий ещё некоторое время провёл в молчании, а потом обратился то ли к младшим авгурам, то ли к самому себе:

— Странно, я ожидал не такого. Впрочем, кхо-кхам, чего вообще следовало ожидать от нестандартного дефективного образца? Просто… я надеялся подстегнуть его состояние, увидеть частичку того, что произошло во время испытания кровью Целума, или… странно, очень странно. Собирайте тут всё пока! Мне нужно изучить полученный образец крови сейчас же.

— А вот это облако похоже на… ни на что оно не похоже.

— На гиппокампа оно похоже.

— Где? Ну, где?!

— Вот это вроде бы голова, вот это можно с натяжкой назвать копытами… одним копытом, а вот это длинный рыбий хвост.

— Да где?! — возмутилась Игния Каста.

— Ладно, ладно, вон то облако на что похоже?

Даймон уставилась на небо с такой яростью и напряжением, словно ожидает, что Юпитер пошлёт ей молнию в лоб.

— На облако оно похоже.

— Всё ясно, у тебя отсутствует образное мышление. — Гай с удовольствием зевнул, не прикрывая рта, ибо его руки удобно расположились под затылком.

— Ты же всё это придумываешь! Признавайся!

Игния Каста вновь свирепо уставилась на облака, проплывающие в окне, очерченном краями карьера. Они бездельничали с самого утра, перебирая различные игры, Гай показал ей коллекцию пыточных инструментов, которую Пирокластикус использовал в качестве тренажёров, поплавал во внутреннем водоёме карьера, и, в принципе, этим всё ограничилось. Здесь по большому счёту нечем заняться кроме тренировок, так что после полудня оба устроились на горячей крыше амбара.

— Сегодня вечером твой братец должен закончить работу.

— Благодарю, но я умею считать до трёх. Завтра, кстати, двадцать третий день священного месяца Августа, будь мы в городе, ты увидела бы как наши готовятся к празднику. Одноразовые дыхательные маски и пенулы из дешёвой ткани сейчас нарасхват.

— День Пеплоизвержения?

— День Вулкана, но церемония Пеплоизвержения.

— Господин что-то говорил, — стала вспоминать Каста, — вулкан и правда проснётся?

— Куда уж денется. Старик — самый сильный повелитель огня из живущих.

— Где огонь, а где вулканы?

Гай протяжно свистнул.

— Ничего-то ты не понимаешь. Наша прабабка была из Ляписов, и, видимо, Пирокластикус перенял часть силы её генуса. Никто не может взывать к подземному огню так, как он, а подземный огонь — это магма, расплавленная каменная порода. Местные думают, что добрый Пирокластикус дополнительно удобряет землю, заставляя Этну чихать, наивные дурачки.

Рогатая явно не поняла.

— Почему?

— Дед и пальцем не пошевелит ради плебса, — уверенно ответил Гай, не открывая глаз. — Но год за годом в день празднования Вулкана он отправляется к алтарю на склоне Этны и проводит торжественную церемонию как подобает понтифексу, а потом вулкан выплёвывает в небеса тучу пепла, которая накрывает почти весь остров и часть Апеннин. Самое лучшее удобрение для житницы Рима. Ни до, ни после старик из своей дыры не выбирается.

Она крепко призадумалась, прежде чем щёлкнуть пальцами:

— Акт устрашения!

— А вот с логическим мышлением у тебя всё получше. Да, он каждый год чернит небо так, чтобы из Вечного Рима было видать, показывая, что, если ему захочется, всё Республиканское ядро не увидит солнца следующие десять лет, а то и вовсе материк трещинами покроется.

— Так уж и десять лет!

Гай подумал и согласился:

— Ладно, не десять. Аэрии не позволят, нагонят ветров, развеют пепельные тучи, но с Этной они ничего сделать не смогут, а воздух, земля и вода останутся сильно загрязнёнными. Если старик пожелает, вулкан расколет Сицилию на части, пустит трещины по морскому дну, а Италия вот она, рядышком. Ляписы что-нибудь, да и поправят, но прорва народа погибнет, а последствия будут досаждать ещё много поколений.

— Как его не убили ещё? — удивилась Каста.

— Вот и он сам гадает. Всё время ждёт убийц, зарылся в землю и сидит там, прислушиваясь к каждому шороху. Знаешь, что он нам рассказывал? Что у Аэриев есть группа убийц Manus Invisibilis[23], способных превращаться в воздух. Что они могут проникать везде незамеченными и им даже оружие не нужно. Вот просочится один такой тебе в лёгкие, пока спишь, и разорвёт их, а потом фьють, и будто не было!

Хохот разнёсся по карьеру.

— Ну и чушь! Не умеют они этого! Никогда не умели! Это же ветрогоны, они тучами командуют, а сами даже летать не могут по-настоящему, только прыгают высоко!

— Может, и не умеют, за что купил, за то и продал. Но главное, что Пирокластикус в это верит, параноик старый. Не считая Вулканалий, он выбирался из дыры только восемь раз за все годы, хотел видеть своих внуков в дни их рождений. Восемь визитов и восемь разочарований.

— Восемь и… восемь? Что-то я не поняла, он вас всех вообще ни в квадрант не ставит?

— Хм? Нет, Юниор и Тит ему нравятся, особенно Юниор.

— Тогда…

— А, да. Тит и Игния Магна — двойняшки, Игния Квинта и Игния Секста — близняшки. Восемь раз мама мучилась родами, произвела десять детей, из них только трёх мальчиков и только двое оказались идеальными с точки зрения генетики.

— Хо-хо… а твои родители любят слышать детский смех в родном домусе! Десять детей!

— Или это, или просто не могут друг от друга устать. К тому же мы с сёстрами гораздо чаще ругаемся, чем… А что, в Вечном Риме фамилии маленькие?

— Откуда мне знать? За пределы кастеллума Игниев мне ходить нельзя.

— Почему?

— Ох… всё время забываю, что ты ребёнок из захолустья, прости.

— Да Республиканское ядро за проливом! — возмутился Гай. — Это тебе не…

— Медвежий угол, — протянула Каста. — Так вот, мальчик из деревни, на территории Вечного Рима действует закон о не оскорблении божественного взора, что значит: всякие уроды типа тебя и меня, не должны показываться среди жителей столицы. Смертным на Олимпе не место, понял?

— Э…

— Там все красивые, — более доходчиво пояснила Каста, — совершенные с точки зрения генетики нобили и миноры, самые отборные рабы; химеры и меканы — произведения искусства. Это другой мир, несовершенству там места нет, а я вот такая, какой меня господин придумал.

— Да нормальная ты, даже красивая.

— Правда? — усмехнулась даймон.

— Ага. Если не присматриваться.

— Ах ты homullus!

Смех опять разнёсся по каменному колодцу.

— Слушай, давай бросать камни на меткость. Мишенью будет мой безголовый конструкт.

— Камни бросать? Ничего умнее не придумал?

— Умнее? Ну, давай в латрункули сыграем. Просто я хотел, чтобы у тебя был хоть какой-то шанс…

Гай осёкся и резко сел.

— Что?

— Слышишь?

— Нет.

— Вот именно. Юниор закончил ковать!

Гай спрыгнул с крыши амбара, перекувыркнулся, гася инерцию, и побежал к кузнице. Игния Каста за ним не последовала, но отправилась в сторону шатра своего господина и создателя.

Соваться внутрь кузницы мальчик не осмелился, остановился на почтительном расстоянии, стал ждать. Из постройки наружу проникают мягкие алые блики, горн не потушен, однако, меканический молот больше не работает и не шумят мехи; на фоне вечернего неба далеко вверху всё же можно распознать отсутствие чёрного дыма, дело сделано, пора. Скорее всего, работу надо было сдать не позднее следующего восхода, но старший брат справился быстрее.

От шатра донеслись звуки, звон металла и голоса; авгуры тоже закопошились, вот, они все уже направляются сюда. Божественный Каст Игний Лакон, облачённый в белоснежную тунику и алую тогу с чёрным клавом, окружённый телохранителями, приблизился. Среди его свиты явился и Агрикола, а сбоку примостился биопровидец вместе с карликом-макроцефалом и младшими авгурами. Даже в этой каменной дыре посреди гор такая публика создаёт атмосферу величественности и важности, атмосферу чего-то значимого, хоть и сокрытого от внешнего мира.

В пылающем дверном проёме кузницы возник чёрный силуэт, Гней Юниор сделал несколько шагов по направлению к двоюродному дяде. Одежды на нём нет, тело блестит от пота и маслянисто чернеет многими слоями сажи.

— Ave Vulcanus! — Старший брат отсалютовал.

— Vero[24], — ответил Лакон. — Отрок, ты готов представить своё творение?

— Готов, нобилиссим.

Послышались шаги, ещё один силуэт вышел из кузницы, весь покрытый бронёй, довольно высокий, с копьём и гоплоном наперевес, фаллическим эллинским шлемом на голове. По его сверкающему телу бегут вплавленные жилы орихалкума, горящие красным, пара огней мерцает в прорезях шлема, и жар, идущий изнутри, можно почувствовать даже на расстоянии. Гай не смог не заметить, как расширились глаза адъюторов, как удлинились их лица, когда металлический конструкт неспешно прошагал вперёд, отсалютовал гастой, ударил охвостьем в землю и замер.

Лакон приблизился, чтобы лучше изучит мекана, а через минуту повернулся к расщелине, ведущей вглубь земли. Огонь над жаровнями, что всегда горел по сторонам от неё, возвысился в этот момент и превратился в две пылающие сферы, — старик даже не скрывает, что пристально следит за испытанием.

— Гней Игний-Сикулус Юниор, — провозгласил Лакон, — клянусь перед богами и людьми, что ты прошёл испытание Вулкана в полной мере. Завтра я объявлю об этом перед всеми добрыми людьми Сицилии, которые возьмут за труд прибыть к вулканалу. В грядущем я стану рекомендовать тебя для поступления в Академию Прометея, а позже, если ты не уронишь свой виртус, будешь завербован в мой легион. Я всё сказал.

Победа, несомненный триумф! Это неоспоримое и идеальное доказательство не только кузнечного мастерства, но и невероятной власти над Сатурновым даром. Это усмешка в лицо многим другим одарённым, которые потратили десятилетия на попытки освоить одну из сложнейших текник генуса.

— Эх, братец, быть тебе великим, — пробормотал Гай.

— Если старшие родственники дадут дожить до того.

На спине и загривке Гая волосы встали дыбом, он не ощутил момента, когда Тит оказался позади, возможно, потому что брат не приберёг враждебных намерений на этот раз.

— Видишь, как они уже его ненавидят? — продолжил тем временем Тит. — Эти павлины из свиты?

— Юниор понимает и сам, во что ввязывается.

Средний брат ничего на это не сказал, только ткнул Гая в плечо и дал знак следовать. Они отошли от кузницы к подножью оплавленной каменной стены, уходящей вверх. Пока чествуют успех Юниора, их не должны заметить или подслушать.

— Чего?

В густом мраке лицо Тита выглядит особенно заострившимся и усталым, но глаза горят, решимости ему не занимать.

— Завтра они собираются сделать своё чёрное дело.

Таки догадался старший братец — понял Гай.

— Хотят обокрасть нас, но мы не позволим.

— Мы?

— Ты и я.

— Э-э-э… нет? В смысле, а чего это мы должны? Отец знает?

— А даже если узнает, что он сделает? Обвинит нобиля? Обратится в суд? Заявит, что в деле с предварительным сговором участвуют авгуры Крови? И всё это без доказательств? Его, эквита, раздавят одним ногтем, тем более что это дело внутри генуса Игниев.

— А дед…

— А что дед? — резко, как наотмашь ударил, ответил Тит. — Что он сделает, если я скажу ему?

Гай задумался, а действительно, что сделает изгнанник, у которого ни ресурсов, ни настоящего воинства, ни связей в Вечном Риме не осталось? Всё, на что может полагаться Пирокластикус сейчас, это его собственный несгибаемый нрав и огромная мощь.

Вспомнилось, как однажды Гай вернулся домой после очередного визита в каменоломню, и тогда отец спросил, как он провёл время. Гай честно ответил, что в этот раз дед был особенно зол; тогда отец сказал, что люди, видевшие Пирокластикуса «особенно злым», никому не смогли бы об этом поведать.

— Старик нападёт первым, — неохотно признал мальчик.

— Вот именно, навалится всей силой, и станет жарко. Даже если мы переживём это, цезарь всех прикажет казнить и на этот раз Круг Божественных будет на его стороне.

В словах Тита есть зерно истины, безумной, но всё-таки истины. После мятежа Пирокластикус только потому не был казнён, что политика не позволила свершиться правосудию. Всякий знает, что правящая династия Солариев сама заняла престол вследствие мятежа против истинных возродителей империи, сынов Юпитера Сверкающего, Фульгуриев. Вследствие этого оборонять свою власть цезарь имел полное право, но будучи потомком удачливого мятежника, он поступил бы несколько лицемерно, казнив мятежника неудачливого. Возможно, Саторнин Соларий Перкуссум сделал бы это с удовольствем, не будь тот dominus genusae. Владыки других божественных генусов могли бы воспринять это как прямую угрозу их священным и неприкосновенным жизням, а после того, что Пирокластикус устроил на Апеннинском полуострове сорок два года назад, цезарь, видимо, не захотел расшатывать своё положение сильнее. В любом случае тогда мятежник получил очень жестокий урок, но сохранил жизнь; сегодня цезарь не будет столь снисходителен, если Пирокластикус опять заставит землю гореть под ногами.

— Ладно, допустим, но это всё равно слишком похоже на тот случай в прошлом году, помнишь, на Нептуналиях…

— Это другое.

— …когда вы с Гнеем Юниором…

— Это другое.

— …решили, что вы такие умные и лучше всех всё знаете…

— Это другое!

— …и что будете действовать сами во благо фамилии…

— Ты мне поможешь, или нет? — прямо спросил брат.

Гай перестал улыбаться, насупился и скрестил руки на груди.

— Помогу. Но это твоя инициатива, пусть вселенная знает. А сейчас давай-ка пойдём и поздравим Гнея Юниора с его блистательным выступлением, как будто мне не плевать, а тебе не завидно, ага?

— Мне некогда, нужно подготовиться.

Гай вздохнул тоскливо, понимая, что завтра будет трудный день.

Утро началось с суматохи, но такой, — организованной. Слуги божественного нобиля собирались в обратный путь, тогда как его охрана проверяла снаряжение и готовилась сопровождать Лакона к Этне. Поверх чёрно-красных доспехов были надеты чёрные сагумы, сегодня это понадобится.

Сам нобиль покинул шатёр и Гай не сразу понял, что он в том же доспехе, в котором прибыл не так давно; матовый чёрный слой пропал, мускулата сверкает отполированным до совершенной чистоты золотым зеркалом, в котором протравлены и подведены гранатовой эмалью огненные лепестки, а красный горгонейон снят, на его месте посередине груди закреплён священный лик Сола Непобедимого, как символ ничем неомрачённой радости и благодарности дневному светилу. В красных волосах двоюродного дяди по-прежнему сверкает лаурус, но на плечах белеет снежная тога с пурпурным клавом, а лицо вымазано пеплом как дань традиции, особенно вокруг рта и глаз. Отец тоже сменил обычную чёрную тогу на простой доспех и повесил сбоку спату, он всегда одевается так, если надо участвовать в официальных праздничных мероприятиях.

Намедни Агрикола отослал в гостиницу славную весть, и Помпилия Игния прибыла к каменоломне вместе со множеством слуг. Она привезла праздничные одежды для детей, потому что на ежегодной церемонии Пеплоизвержения состоятельный человек не боится замарать самое красивое, — впереди целый год богатых урожаев и благоденствия. Под зорким взглядом матери братья как следует искупались, прежде чем слуги стали их наряжать.

— Ну, и что будет дальше? — спросил Гай у Тита, когда они оба встали на краю карьера, следя за тем, как дед поднимается в сопровождении раба: огромная фигура, укутанная в алую тогу и с уже покрытой головой.

— Дальше мы сбежим.

— Прямо сейчас?

— Иногда забываю, насколько ты безмозглый. Сейчас не сможем, ускользнём в пути.

— Ты так уверен.

— Юниор поедет со взрослыми, верхом, охрана Лакона заботится только о нём, отец будет занят…

— А мама? Мы наверняка поедем в лектике вместе с ней.

— Нет, мама поедет с сёстрами, а мы с тобой в другой лектике: женщины и мужчины отдельно.

— Мы дети, а не мужчины.

— Мы прошли испытание Сатурна, значит, уже где-то близко, и хватит сбивать меня! Нужно подобрать оптимальный момент, чтобы мы успели вернуться, чтобы нас не хватились раньше времени, а если хватятся, не сразу решились бы возвращаться. Это самая слабая часть плана, но за сутки ничего лучше я не придумал.

— Самая слабая часть? А то, что мы будем здесь делать — самая сильная?

— Предоставь думать тем, кто под это заточен.

— Ага, думает твоя голова, а задницы потом болят у всех.

Но Тит не стал слушать, вместо этого он подошёл к Гнею Юниору, который оказался поблизости.

— Ты спросил у отца?

— Да. Авгуры не поедут с нами к Этне.

— Почему?

— Я должен был и это спросить? — надменно прищурился юный бог. — Потому что их химере там не место, потому что работа биопровидца здесь окончена, потому что он не хочет, — выбери, что больше нравится.

— Понятно, — тихо сказал Тит.

— А зачем тебе вообще…

— Да так, не забивай голову ерундой. Сегодня твой первый триумф из многих, сосредоточься на этом.

Когда Пирокластикус вышел-таки на поверхность, ему помогли подняться в седло и старик двинулся впереди колонны, вместе с Лаконом и его свитой. Как и предсказал Тит, они с Гаем поехали в лектике вдвоём, а мама с сёстрами позади. Отряд секуритариев, неусыпно следил за местностью, но, как это неизбежно случается, любая колонна рано или поздно обречена растянуться, будь то марширующий легион или вереница гружёных ослов. К тому же горы Неброди изобилуют извивистыми дорогами, с двух сторон стиснутыми вековыми лесами, так что, подгадав момент, Тит выскользнул из носилок и Гай последовал. Погонщик марширует впереди, задавая темп химам-лектикариям, а сами они совершенно безразличны к тому, что пассажиры вышли на ходу, их дело — нести, пока не прикажут не нести.

Белоснежные тоги остались в лектике, но братья всё равно понеслись прочь от дороги как ошпаренные, чтобы их дорогие яркие туники не привлекли внимание на фоне лесной палитры. Позади звучат голоса секуритариев и цокот копыт, но эскорт, судя по всему, не заметил беглецов. Прячась за толстым дубом, они дождались, пока хвост колонны не пройдёт мимо, а затем начали разминку. Прежде чем бежать длинную дистанцию необходимо разогреть сердце и растянуть связки, без этого даже опытный марафонец покалечится и сойдёт с дистанции. Глубокое дыхание расширяет лёгкие и наполняет кровь кислородом, что необходимо для мышц, по всему телу растекается жар.

— Вот удобная обувь, в сандалиях мы по лесу расстояние не покроем.

— Ага, — согласился Гай, зашнуровывая беговые кальцеи вместо дорогих, богато украшенных сандалий.

— Готов?

— Да, только ты учти, что у меня ноги короче.

— Вот и переставляй их быстрее!

Внуки Пирокластикуса умели бегать, не важно, короткие или длинные дистанции, свободные или с утяжелением, бегать они научились так, чтобы извлекать всё из своих порождённых евгеникой организмов. Даже по пересечённой местности, где подвернувшийся корень мог сломать лодыжку, а внезапная ветка — выколоть глаз; где ждали спрятанные капканы, а многие растения грозили шипами или ядом: внуки Пирокластикуса умели бегать.

Они понеслись оленями, перемежая шаги длинными прыжками, ориентируясь по солнцу, чувству времени и журчанию воды в зоне слышимости. Пускай колонна успела уйти от каменоломни на весьма приличное расстояние, это всё ещё места их детства, где по каждой звериной тропе братья хаживали не один десяток раз. Дед обучал их не жить, но выживать, выбрасывал в дикую природу едва ли не голышом, и они восприняли науку.

Как и ожидалось, Гай стал отставать. Просто потому, что генетические нобили растут и развиваются очень быстро, тот же Тит выглядит намного крепче и старше сверстников, а вот он — наоборот, примерно соответствует росту девятилетнего мальчика, и развитые мышцы нисколько не компенсируют длину ног. В определённый момент старший брат просто схватил младшего за руку и потащил так, что тому осталось лишь совершать длинные прыжки в надежде не упасть. Когда они сделали небольшую остановку близ одного из тысяч горных ручьёв, чтобы омыть горящие лица, Гай стал ощупывать живот и грудь, жизнерадостное выражение, с которым он шёл по жизни, сменилось обеспокоенным.

— Что у тебя?

— Кажется опять это чувство возвращается. Очень неприятное такое…

— Только этого не хватало! Не смей, слышишь, без дефенсора мне план не осуществить!

— Ага, важнее всего твой план, а не то, что у меня все внутренности зудят… уф!

Тит закусил щёку, шумно вдохнул и выдохнул:

— Сможешь бежать дальше?

— Да, — без раздумий ответил Гай, — только чуть помедленнее.

Кивнув, старший брат опять взял его за руку.

Ближайшие окрестности каменоломни были знакомы им как родная вилла. Самый последний участок пути преодолели по-пластунски, неспешно, подобрались к краю карьера и заглянули в него. Худшие предположения Тита оправдались: авгуры Крови всё ещё здесь, копошатся там, внизу, лазают по стенам с завидным проворством, которого не ждёшь от их довольно невзрачных и даже ассиметричных фигур. Поставили красный навес, под ним, судя по всему, прячется биопровидец, вон: громадный хим Левий расселся рядом прямо на земле.

— Они пришли, чтобы украсть у нас апекс. Дед показывал тебе? — спросил Тит, не поворачиваясь.

— Да, — коротко подтвердил Гай.

Каждый из братьев только раз бывал в самой глубине дедова логова, — то есть, Гней Юниор побывал там уже дважды, но до недавнего времени это оставалось единичным мероприятием, — и каждому из своих внуков старый Пирокластикус являл заветное сокровище. В глубине проплавленных тоннелей, где свет шёл только от лучины в морщинистой руке Сехемхета, дед открывал потайную нишу на ничем непримечательном участке, а там хранился молот из чистого адамантиума и апекс. Традиционно эта вещь является статусным атрибутом родоправителя, но, убегая с Апеннин, Пирокластикус прихватил её с собой. Он уже сорок два года не вёл Игниев, но апекс хранил в глубине пещер, чах над ним, упиваясь искоркой памяти о былом могуществе. Тит решил, что именно за ним явился Лакон, а экзаменация молодых талантов — лишь ложный предлог. Но хуже всего то, что во внутрисемейное дело каким-то образом ввязался целый биопровидец, — неслыханное дело. Таким образом, пока хозяин каменоломни проводит ритуал на склоне Этны, в его доме бесчинствуют чужаки. Если времени хватит, они найдут тайную камеру и заберут апекс.

— Ну, и как мы должны им мешать?

— Мешать им буду я, а ты будешь защищать меня.

— Внизу слишком много свободного пространства, и я не уверен, что смогу одолеть Левия. То есть, мы же не знаем, насколько сильны эти твари.

— У них не будет манёвра там, где мы займём позиции. Идём.

— Куда?

— В старый дом лесного смотрителя. Некогда объяснять, просто шевелись!

Гай послушался, хотя внутренности продолжают зудеть и хочется прилечь отдохнуть. Отвратительное чувство, просто мерзкое!

Когда-то братья залезли под каждый пень в округе, из найденного особо выделялось одно лишь место: старый полуразвалившийся каменный домишко, покрытый вьюном и мхом, с деревом, растущим из пола. Если не знать, где он находится, то и не найти никогда в горном лесу. Добрались быстро, самой короткой лисьей тропой; с прошлого раза тут ничего не изменилось, никаких следов присутствия людей, совсем заброшенное, потерянное место, пахнущее сыростью.

— Это здесь.

Тит прошёл в тень под остатками крыши, обогнул наклонённую кряжистую осину и поднял пласт нанесённой ветром земли, скреплённой корневой системой трав и мхов. Затем он сунул палец в щель меж старых тёмных досок и поднял целый кусок пола, под которым…

— Это что, тайный ход?! — поразился Гай.

— Наблюдательный, как всегда, — усмехнулся старший брат. — Пошли.

— Подожди, подожди, откуда он тут?

— Один из дедовых, я давно нашёл, просто вам не говорил. Он наверняка много их наделал, чтобы старый Сехемхет мог скрытно входить и выходить, отправляясь по делам. Над каменоломней часто кружит фукус-самогляд, передвижения отслеживаются, вот он и хитрит, лярва бледная. Но из всех ходов я знаю только этот.

— А куда он ведёт?

— Сразу в тоннели.

— А почему ты думаешь, что именно для Сехемхета…

— Слушай, заткнись, а? Потому что с той стороны вход не закрыт расплавленной породой, значит, дед проделал тоннель для раба, чтобы не ходить каждый раз, не открывать и не закрывать его. Всё, идём, давай!

Они спустились под землю и пошли в темноте. Сначала всё вокруг говорило, что кто-то поработал обычными инструментами, кирками да лопатами, но стоило углубиться от места входа, как стенки, пол и потолок тоннеля превратились в сплошной оплавленный камень. За прошедшие годы старик прожёг в породе уйму тоннелей, запутал их, словно лабиринт царя Миноса и, как Гай был уверен, время от времени переносил своё место почивания. Где спит хозяин точно знал один лишь Сехемхет, а всё потому, что невидимые убийцы Аэриев охотятся за Пирокластикусом в его собственной голове.

Левый глаз Гая всегда немного лучше видел в темноте, но, когда нет ни единой искорки, это не особо помогает, и вот, теперь приходится бродить в полном мраке.

— Ты точно знаешь, куда идти?

— Вчера знал.

— А? Ты был здесь вчера?

— Пока некоторые бездельничали, а другие одушевляли металл, я думал о будущем фамилии.

— Молодец. Тем некоторым надо бы пример с тебя брать.

— Vae! Не сбивай, я считаю шаги!

Гай усмехнулся, представив, как сейчас исказилось лицо брата. Впрочем, ведёт Тит уверенно, и уже несколько раз повернул без раздумий, — удобно иметь эйдетическую память.

— Всё пришли.

В темноте брызнули искры, и масляная зажигалка подпалила фитиль бронзовой лампы: братья оказались посреди тоннеля, такого же, как все остальные. В воздухе витает лёгкий запах плесени, дед давно не обжигал свои владения, из трещин сочится вода, а где она, там и сырость. На полу лежит длинный матерчатый свёрток, перевязанный верёвкой, с двух сторон из-под ткани торчат металлические прутья, — это заготовки для создания композитных металлов.

— Забрал вчера из кузницы и перенёс сюда.

— Окружным путём?

— Разумеется. Мимо дедовых глаз было не проскользнуть, так что пришлось долгой дорогой.

— И сколько ходок сделал?

— Не твоё дело.

Гай поглядел на связку, на одиннадцатилетнего брата, опять на связку, прикинул её вес.

— М-да, бешеному псу…

— Что?

— Я говорю, что ты бешенная собака. Дальше что?

Тит предпочёл пропустить мимо ушей часть слов.

— Мы будем создавать им помехи. Ты вобьёшь эти трубы в породу, а я стану по них колотить.

— Здесь?

— Нет, слишком далеко от входа. Нужно придвинуться, чтобы создать широкий заслон из вибраций.

— Тогда веди, я понесу.

Гай пробудил Спиритус, в ушах немедленно зашумел прибой, а в голове забился центр неприятного напряжения, вокруг тела появилась едва заметная перламутровая корона доспехов воли. Пришла сила, он поднял связку, будто она ничего не весит, но вместе с тем проявился и эффект аномального увеличения веса. При нём спириты-дефенсоры обречены замедляться, будто несут на плечах тяжкий груз, правда, Гай никогда никакой тяжести не чувствовал, он просто обнаруживал, что его тело отказывается двигаться так быстро, как обычно. Гораздо хуже было, когда по его доспеху воли приходились особенно сильные удары, что часто случалось на тренировках. Такие удары отдавались острой болью в мозгу.

— Долго ещё? — спросил Гай.

— В принципе, можно остановиться в середине лабиринта, тогда наши помехи будут расходиться равномерно, однако, есть смысл сместиться ещё ближе к поверхности и создать стену помех и закрыть лубины.

— Середину лабиринта? Сколько ты здесь вчера ползал?

— Всю ночь.

— А… припомни-ка, когда в последний раз спал?

Этот вопрос брат пропустил мимо ушей. Видимо, в нём ещё кипит кровь Сатурна, дающая силы.

— Когда мы только прибыли, Лакон отправился к деду, а я смог проскользнуть мимо жаровен. Пирокластикус меня не заметил, он сосредоточился на высоком госте и провожал его. Я крался от одного освещённого участка до другого, пока не подобрался достаточно близко и…

— Не хочу знать ничего, что меня не касается.

— Когда же ты поймёшь, Огрызок, что это касается нас всех?!

— Чужие секреты — чужая ноша, — упрямо мотнул головой Гай.

— Epicuri de grege porcus[25], — презрительно бросил юный стоик Тит.

— Хрю, — ответил Гай.

— А знаешь ли ты, что наш отец — не первый сын Пирокластикуса? Знаешь ли ты, что ещё в молодости он был женат и имел полноценного наследника?

Разумеется, Гай услышал об этом впервые. Он не имел привычки болтать с дедом по душам и выспрашивать о давнем прошлом. Обычно редкое общение с внуками у Пирокластикуса ограничивалось появлением, громкими возмущениями по поводу того, что дети недостаточно усердны, и назначением нового курса тренировок на месяц. Причём Гая старик терпеть не мог, ненавидел до зубовного скрежета его лень и делал всё, чтобы тренировки были не просто тяжёлыми, но мучительными.

— Что нам за дело до этого мёртвого человека? Он же мёртв, да? Иначе отправился бы в ссылку вместе с дедом. Впрочем, не отвечай…

— Он убил его.

— Мне неинтересно.

— Старик убил своего первенца, — повторил Тит, — собственными руками.

Гай нахмурился.

— Бедный дядя, я не знал его, но… да плевать, честно говоря. Мне и до живых родственников дела нет, кто не из нашей фамилии, а уж до мёртвых и подавно. Ты, как это говорили у меня в прошлой жизни, «загоняешься по чепухе».

Они проблуждали в лабиринте ещё некоторое время, прежде чем Тит выбрал место и Гай начал вдевать металлические прутья в породу. Именно вдевать, потому что гранит очень твёрд, а металлы бывают хрупки, и ему пришлось аккуратно использовать силу дефенсора. Когда установка закончилась, он взял железный прут, оторвал от него два коротких куска и загнул каждому конец петлёй, потом разорвал кожу, в которую были завёрнуты прутья, как рисовую бумагу, и обмотал лентами те места, за которые Тит будет держаться. Только теперь Гай отпустил Спиритус и вздохнул с облегчением, — всё нарастающий в голове рокот наконец пропал, а ужасное ощущение зудящих потрохов стало утихать.

— Становится хуже, — признал он вслух, — после испытания кровью мне не по себе.

— Сосредоточься.

— Вибрация разрушает меканизмы быстрее коррозии.

Эта истина известна всем внукам Пирокластикуса, дед часто повторял её, обучая основам конструирования. Все детали, которые могут разболтаться, непременно разболтаются, если макина вибрирует, а потом всё развалится на части.

— Я вибрирую, — сказал Гай, — этот зуд, эта внутренняя чесотка всё время была вибрацией, и когда использую Спиритус, она усиливается…

— Сможешь меня защитить?

Гай тяжело вздохнул.

— Когда-нибудь ты станешь главным стратегом нашего генуса, penis equis. Утилитарный подход к человеческой жизни очень тебе в этом поможет.

— Не прибедняйся. Ты сможешь меня защитить или нет?

Гай вздохнул ещё тяжелее.

— Vae… Melius est asinus nasci quam frater minor[26]. Смогу. Просто скажи, как пройти ещё ближе к поверхности, там встречу авгуров, если посмеют сунуться.

Тит легко вспомнил все повороты, которые ведут к входу в дедов лабиринт. Он отдал и лампу, а сам остался в темноте, среди вбитых в пол металлических штырей. Вскоре за спиной послышался громкий лязг и Гай прибавил ход. Неприятное чувство отступило, но затаилось, оно вроде бы не причиняет боли, но и радости никакой, словно по внутренностям носятся бесчисленные мурашки, и их общий топот заставляет всего тебя зудеть и дрожать.

Когда впереди забрезжил дневной свет, Гай погасил лампу и добрался до самого порога, охраняемого парой жаровен. Когда хозяин каменоломни покинул её, пламя продолжило гореть, хотя, скорее всего, Пирокластикус не может прозревать сквозь огонь на таком большом расстоянии. Это довольно редкая и тонкая текника, на освоение которой уходят многие годы, до изгнания старик не умел ею пользоваться, а после ему просто пришлось научиться.

Гай встал позади двух огней, под открытое небо выходить не стал, здесь обороняться будет гораздо легче, чем где-либо ещё в запутанных каменных кишках. С этой точки хорошо просматривается ставка биопровидца: под обширным навесом разложена система аквариумов, соединённых церебральными шнурами, Аврелий из Скопелоса и несколько его помощников что-то колдуют с химерами, как тогда, в «Гостеприимном крове Андреусов». Гай протянул руку и отцепил от стены рядом с собой одну из искусственных цикад, которых создатель называл, кажется… воксилентиями. Да, «голос» и «тишина», «говорящие тишиной». Вероятно, они используют какой-то совершенно неслышный человеческому уху ультразвук, формируют сеть из перекликающегося эха, а Аврелий получает это эхо и моделирует трёхмерную карту через слизня-спектакуля. Должно быть, создание таких сложных химер стоило миллионов золотых монет, а в серию их пустить выйдет и того дороже — слишком прихотливая органика и слишком ограниченное применение.

Сейчас Тит колотит по железкам, распространяя звук и вибрацию сквозь породу, создавая помехи для жучков. Авгуры уже заметили, Аврелий водит кожаным клювом из стороны в сторону, руки вылезли из-под красного балахона, так и мелькают по стеклу аквариума, к которому прилип контролёр. И всё бы замечательно, однако, под навесом кроме слуг Сатурна есть ещё кое-кто: огромного роста нобиль с золотым лаурусом в красных волосах и тёмной, словно покрытой копотью, кожей. Харисим Игний, один из Лаконовых адъюторов, наблюдает работу, заложив руки за спину. На нём обычная мускулата с полным покрытием, идеально подогнанная по фигуре; ничего особенного, ни силовой установки, ни шаговых приводов, ни даже богатых украшений, но всё же, хорошая защита от большинства видов оружия.

Один из авгуров Крови, облеплявших стены каменоломни воксилентиями, заметил наконец Гая. Он издал высокий стрекочущий звук, — все остальные, включая биопровидца, повернули головы в его сторону и почти сразу же в сторону мальчика. Нобиль, явно не понявший сигнала, проследил за их клювами и сорвался с места. Молнией он преодолел расстояние от навеса, до трещины и встал меж двух огней, нависнув над Гаем. Молодое красивое лицо не посулило ничего доброго, мальчик ощутил опасность, аж волосы на голове приподнялись, кожа пошла пупырышками, а в темноте за глазами заворочался Скрытый. Тем не менее, он не перестал улыбаться.

— А кем мы друг другу доводимся, кстати?..

Но завязать беседу по-родственному не вышло.

— Как ты здесь оказался?

— Ногами пришёл.

Пылающие глаза обратили взгляд во тьму.

— Кто с тобой?

— Мой брат. Нравится музыка?

Нобиль сделал шаг, обходя Гая, а тот, пробудив Спиритус, ухватил родственника за запястье. Харисим Игний попытался вырвать руку, но оказался в западне.

— Ты же понимаешь, что я сейчас могу испепелить тебя?

Скрытый заворочался ещё сильнее, — угроза настоящая, смертельная.

— Да, я не настолько тупой. Но что на это скажет Аврелий? Что ты скажешь, Аврелий?

Биопровидец, подобравшийся к ним вместе со свитой, хрипло прокашлялся:

— Этого не произойдёт.

— Уродец мешает.

— Отпусти великолепного Харисима, кх-хам… образец номер три.

— Нет.

— У нас мало времени, Аврелий.

— Образец…

Гай громко вздохнул, закатывая глаза:

— Да будь моя воля, я вам приплатил бы, чтобы вы забрали апекс, и даже молот из адамантиума, который стоит как вся Сицилия, не пожалел бы! Но у моей фамилии другие интересы, поэтому Тит будет ставить вам помехи, а я буду защищать Тита. Хороший план, да? Был бы ещё лучше, не окажись здесь его… великолепного.

— Я его испепелю.

— Нет, — покачал головой Аврелий, — не испепелишь.

— В шахматах это называется «пат», — поделился знаниями Гай, — я люблю пат, это значит ничью, а ничья — это равновесие, баланс, понимаете?

Но никто не обратил на ребёнка внимания.

— Ты нарушаешь условия договорённости, Аврелий.

— Условия были таковы, что священная кровь не прольётся, о великолепный Харисим. Я не позволю расточать нектар, который мы с таким старанием очищаем уже без малого полторы тысячи лет… кхе-кхех… к тому же, этот образец слишком интересен для исследования.

Адъютор обернулся на биопровидца и процедил через губу:

— Не позволишь богу? Кем ты себя возомнил?

— Пхахм-м-м… Если решишься на непростительное, о великолепный, могу пожелать тебе удачи самому облазать всю систему тоннелей и найти апекс до возвращения Пирокластикуса.

Ноздри Харисима раздулись, он ещё раз попытался освободиться, но Гай превратился в недвижимый капкан. При этом шум и пульс в голове нарастает с каждой секундой, всё тело вибрирует, а Скрытому всё неспокойнее. Двуцветная кожа мальчика уже блестит от пота, хотя обычно утомление наступает гораздо позже.

— И что ты предлагаешь, авгур?

Ответа не последовало, однако, биопровидец тихо застрекотал, несколько его помощников бросились в сторону сухопутного моллюска.

— Рад, что ты внял голосу разума, о великолепный. Кха-кхам. Сейчас мы дадим тебе респиратор, а этот образец подвергнем воздействию одного любопытного секрета, который я синтезировал. Доспехи воли даже с полным покрытием пропускают сквозь себя газы, иначе дефенсоры просто задыхались бы в своей броне, пха… он вдохнёт и заснёт, а потом я вколю ему и второму образцу амнезиаки.

— У вас всё схвачено, как посмотрю, — проговорил Гай, у которого по лицу скатилось несколько крупных капель пота.

Это не укрылось от внимания Аврелия.

— Как себя чувствуешь, образец номер три?

— Ты плохой медикус.

— Ошибаешься, дитя, я вообще не медикус. Авгуры Крови не лечат, а ставят опыты. Симптомы вернулись?

— И усилились.

— Использование Спиритуса влияет на них?

— Сильно.

— Ну, так прекрати.

— Не-а, — покачал головой Гай. — Отец может спросить потом, всё ли я сделал, что было в моих силах, и что я ему тогда скажу: «притомился и отошёл в сторону»?

— Не слишком ли много ответственности для такого маленького уродца? — осведомился Харисим Игний. — Никто не питает надежд на твой счёт, у тебя нет будущего. Хотя, с другой стороны, какова должна быть сила благодарности за то, что тебя не перебросили через порог и не забыли в тот самый день, кода увидели это мерзкое двуцветное лицо на фоне окровавленных простыней. Наверняка твоя мать была в ужасе от того, что произвела на…

В следующую секунду, когда с хрустом сломалось запястье, желваки нобиля проявились под кожей. Мальчик посмотрел на него снизу-вверх без тени улыбки.

— Моя мама любит меня намного сильнее, чем тебя когда-либо кто-либо любил не за деньги. Ещё одно слово, и я оторву тебе руку, пятиюродный братец из побочной фамилии, а потом можешь делать, что захочешь.

К достоинству нобиля, он ни на секунду не утратил контроль над собой, не позволил ни боли, ни гневу проявиться на высокомерном лице, и даже слегка улыбнулся:

— Ты слышишь, homullus?

Гай нахмурился, в его ушах только нарастающий гул крови; такова цена за силу и неуязвимость для спиритов-дефенсоров: чем дольше и интенсивнее использование Спиритуса, тем выше внутричерепное давление. А сейчас ещё и вибрация стала совсем непереносимой. И всё же, он распознал, что стук металла в глубине подземелья стих.

— Кажется, тебе больше некого защищать. Продолжай своё дело, авгур, а я подожду, пока он лишится сил и тоже сломаю ему руку.

— Твои порывы столь благородны, кхем-кхм… о великолепный.

— Quid pro quo[27], такова универсальная истина. А! Вот и ты, наконец-то.

— Приношу извинения, нобилиссим.

Гай узнал голос Горгона и ругань Тита на смеси высокой латыни, древнегреческого и староарамейского, доносившийся из темноты тоннеля.

— Где легат и Пирокластикус? — потребовал Харисим Игний.

— Сейчас наверняка уже почти достигли Этны, нобилиссим. Когда открылось исчезновение детей, я вызвался добровольцем на их поиск и пошёл по следу. Они проникли под землю через тайный ход в лесу, мне пришлось некоторое время искать путь в темноте, на звук.

— Хорошо. Аврелий, позаботься о сквернословящем… образце. А ты, Иоаннис, достань спату.

Авгуры перехватили брыкающегося Тита, но тот не дался без боя и своротил двум кожаные клювы набок. Подоспевший третий с пистоном снотворного положил конец его бунту.

— Спату, нобилиссим?

— Ударь этого ребёнка как следует.

— Я…

— Бей по доспеху воли, пока он не потеряет сознание.

— Укхум-м-м… это совершенно ни к чему, о великолепный, мы же условились…

— А я передумал. Иоаннис, почему мешкаешь?

— Я не могу нападать на членов генуса, нобилиссим. Только во время тренировок…

— Это приказ бога, Иоаннис, как смеешь рассуждать?

— Трудно угодить богам, когда их так много и все требуют разного, да Иоаннис? — В глазах у Гая плавают белые пятна, шум прибоя заглушает мысли, но сил на усмешку хватит всегда.

— Исполняй, Саламандр.

— Всё это… кху-кхум-м-м… излишне. Мы готовы его усыпить, — снова напомнил Аврелий.

Тут Гай наконец отпустил нобиля, поскольку держать его не осталось смысла. Ослабив свой доспех, он снизил растущую в голове боль, и направился к навесу.

— Остановите его, — резко бросил биопровидец, — распыляйте секрет!

Гай зажмурился и задержал дыхание, продолжая двигаться в нужном направлении, теперь он должен просто уничтожить систему живой «аппаратуры» и всё, никакого глубинного сканирования.

— Левий!

На пути встал покорный и бесстрашный хим, в его лапах Гай сошёл бы за младенца, только появившегося на свет, но кожа под грязными бинтами лопнула, когда мальчик выставил вперёд свои руки и продолжил идти. Из-за эффекта аномального увеличения веса он оказался неподъёмно тяжёл, продолжил двигаться как плывущий по морю айсберг. Ещё немного, ещё чуть-чуть и он повалит упирающуюся тушу хима на навес, раздавив им драгоценных химер и…

Удар пришёлся по спине, Гай почувствовал его за долю секунды, напрягся, чтобы выдержать, и в голове что-то лопнуло, а из носа хлынула кровь. Он остановился, усилил защитное поле до максимума и Саламандр ударил ещё раз, огромный меч, покрытый бледным свечением, полоснул по спине, но доспехи воли устояли. Однако в голове Гая разорвалась небольшая звезда, он ослеп на секунду и упал на четвереньки. Внутренности вибрируют на какой-то несуществующей ноте, нервы чешутся, а Скрытый ворочается всё сильнее.

Не может быть сомнений, если он проснётся, то немедленно всё вокруг уничтожит, но в первую очередь — самого Гая. Придётся поменяться местами, прошлое займёт место настоящего и заберёт себе будущее; настоящее окажется погребено под прошлым и навсегда… навсегда потеряется где-то там, в темноте за глазами. От одной мысли тошно, лучше умереть, чем превратиться в безмолвного и бессильного свидетеля собственной отнятой жизни!

— А я почувствовал твою нерешительность, — обронил Гай, пытаясь сфокусировать взгляд на ладони, куда накапало немало крови из носа. — Ну, как, рад… что стал Возвышенным, Иоаннис? Славные подвиги, — сражаться с детьми, ничего не скажешь…

— Ты должен понимать, что тебе оказана честь, — пояснил Харисим Игний, изучая покалеченную руку, — на тебя свои силы тратит один из лучших воинов генуса. Иоаннис, довольно тянуть время, сломай его волю.

Гай выпрямился, удерживая гудящую голову скорее по наитию, сплюнул и кровавая слюна беспрепятственно преодолела перламутровую корону. В промежутках между белыми пятнами удалось разглядеть колоссальную фигуру, алый доспех с чёрными элементами, почётные награды, знаки различия, лента чёрной чешуйчатой кожи с жёлтыми пятнами, блеск славы, вечная честь. Улыбка Гая стала злой.

— Давай, Иоаннис, рубани как следует. Нужно хотеть убить, даже если не собираешься, только в таких ударах есть настоящая сила. Уж мы-то с тобой знает, да?

Детское лицо исказилось старческими морщинами, а взгляд стал таким… что, рука сверхчеловека немедленно опустила меч со всей возможной силой, прямо поперёк лба, два Спиритуса столкнулись. Гай оглох от хрустального звона, в который превратилась внутренняя вибрация тела. И всё стихло.

Его доспех пропал, ушло внутричерепное давление, и наконец-то успокоились потроха. Какое счастье! Гай прислушался к Скрытому, который почти перестал ворочаться. Сон продолжается, и пусть он будет долог, ярок, интересен.

Мальчик вытер с подбородка кровь, жутковатая красная улыбка разошлась по двуцветному лицу, хотя взгляд остался добрым, беззаботным, как всегда.

— Наконец-то. Вколи ему снотворное, Аврелий.

Один из младших авгуров по кивку биопровидца подошёл с пистоном в руке, острая игла нацелилась Гаю в плечо, а тот отмахнулся. И пистон, и отсечённая рука отлетели в сторону, авгур отшатнулся, зажимая рану у локтя, а все прочие уставились в молчании. Мальчик и сам с любопытством посмотрел на свою правую ладонь, вокруг пальцев которой трепещет едва заметное перламутровое марево.

— О-хо-хо, — протянул он, — ты посмотри, сапиенс вир! Посмотри! Видишь?

— Невозможно, — прохрипел биопровидец, делая шаг, — это просто невозможно…

Даже на лице Харисима Игния отразилось непонимание.

— Это доказывает, что я всегда был прав! — Гай поднялся, продолжая удерживать марево на руке.

— К-как… кхекхм-м-м-м! Как ты это сделал, образец номер три?!

— С твоей помощью. — Гай поднял левую руку и по ней тоже побежал туман разрушения. — Поменял «полярность», понял?

— Нет… Это невероятно! Надо немедленно сообщить в Авгуриум и Коллегию-Спиранс… взять новые образцы…

— Приди в себя, авгур, — потребовал Харисим, — ты забыл, где мы и ради чего?

Но биопровидец его не услышал, из-под птичьей маски доносится только бессвязное бормотание:

— Это… это… это… кровь Целума!

— Ага, точно! — согласился Гай, то и дело создавая и рассеивая туман разрушения на своих руках.

— Но как?! Бесчисленным спиритам до тебя… Даже альфа-ранга…

Мальчик цыкнул:

— Слабые умы придумывают примитивные таблицы и пытаются втискивать в них всё многообразие мира, вот как тут всё устроено. Но не для меня. Я знаю силу Спиритуса, она безгранична и многогранна, а ещё для её освоения не нужно быть в родстве с богами. Умом я давно знал, но не хватало усердия, тренировок… это всё так утомительно. А потом ты вколол мне чистую кровь Сатурна и тело подобралось к той грани, которую давно пересёк разум. Я поменял полярность как магнит, когда этот Саламандр перестал жалеть силы и ударил как следует…

— Всё это чушь, образец номер три, невозможно поменять данную свыше…

— Аркана, или Спиритус, как вы её зовёте, не даётся свыше, сапиенс вир. Эта сила идёт изнутри. Достаточно всего лишь понять философию Дао, чтобы увидеть путь к изменениям в условиях этого мироздания. Тут важен баланс, а я — чемпион по балансу, тот, кто может просидеть под смоковницей хоть сто лет.

— Прекратить. — Слово просочилось меж сжатых зубов Харисима шипением змеи, таким же тихим и опасным. — Авгур, ты немедленно вернёшься к выполнению оговорённых…

— Да кому нужна эта безделушка теперь?! Мы стали свидетелями чего-то неординарного, это произведёт фурор!

— Ты взялся за работу…

— Как взялся, так и отпустил. Пускай твой господин жалуется на меня в Авгуриум, если желает раструбить о дрязгах внутри генуса на весь Рим. Так и представляю миноров, перешёптывающихся на пирах: «Каст Игний Нигрумос всё ещё боится старшего брата, и решил обокрасть его вместо того, чтобы потребовать возвращения реликвий открыто». Кхе-хе-хе-хе…

— О, так мы теперь союзники? — обрадовался Гай. — Прекрасно!

— Это твой последний ответ, авгур? — спросил Харисим Игний.

И в этот миг земля вздрогнула. Все головы повернулись на север, в сторону Этны.

— Хах, видишь, о великолепный? Церемония Пеплоизвержения началась и скоро Пирокластикус засобирается в обратный путь.

— Мой господин дал тебе чёткое указание…

— Указания? Приказы? Повеления? Кха… Очнись, о великолепный, я не служу божественным нобилям, я их культивирую. Пепельный снег вот-вот покроет всё здесь, это приговор для тебя, лучше бы нам убраться…

— Это приговор для тебя, Аврелий, так как твой пепел от пепла Этны будет не отличить. Иоаннис, теперь все эти авгуры — враги нашего генуса. Покарай их.

— Слушаюсь, нобилиссим.

Стремительным выпадом спаты Возвышенный разрубил ближайшего к себе авгура. Другой рукой он снял с пояса и нацелил на Аврелия «Райносерос», но, прежде чем успел нажать на спусковой крючок, Гай усилил свой Спиритус и в груди заревело диким зверем сердце. Он ринулся вперёд, а весь мир застыл в прозрачной патоке времени, авгуры превратились в статуи, движения нобиля замедлились до предела, а мальчик за долю секунды достиг экзальта. Его укутанный туманом кулак врезался в «Райносерос», — массивный, украшенный золотой гравировкой и драгоценными камнями спириталис разорвало на куски, — а самого Гая понесло дальше. Тормозной путь составил больше сорока футов прежде чем мир ожил.

— Ого! Вот, значит, каково это! Эффект аномального увеличения инерции! Опасно! В стеснённом пространстве можно и собственный мозг по стенам расплескать!

— Благодарю, образец номер три, кхе-кхем… спас старика.

— Ненадолго. — Иоаннис выронил ставшую бесполезной рукоятку и перекинул из-за спины громадный скутум. Орихалкумовые контуры настоящего щита спроецировали щит воли, а на клинке спаты стабилизировался туман разрушения.

Возвышенный бросился на биопровидца, его шаги громом отразились от стен карьера и оказались стремительны. Массивность и вес брони всегда создавала обманчивое впечатление медлительности, но на самом деле экзальт в меканоармисе обладает скоростью намного превосходящей обычную человеческую, а на коротких дистанциях он способен обогнать галопирующую лошадь.

Иоаннис рванул, размазав по щиту не успевшего увернуться младшего авгура, но до Аврелия не добрался, — биопровидец отскочил, при этом его плечи, вечно торчавшие выше головы, втянулись куда-то под балахон, а снизу, из-под обтрёпанного края появилась пара огромных, уродливых, но, несомненно, человеческих ладоней. Растопырив пальцы, он мягко приземлился на них.

— Всё выходит из-под контроля, мха-мхум…

— Бегите, ослы! — весело крикнул Гай. — Он убьёт вас всех без задней мысли! Творение авгуров убивает авгуров! Ирония! Те, кто не готов бороться за свою жизнь, недостойны её!

Красные вняли зову разума очень быстро, и наперегонки ринулись к живому вагону. Экзальт последовал, несомненно, желая перебить их, когда Аврелий из Скопелоса гаркнул уже во второй раз:

— Левий, останови его!

Гигант преградил путь, широко расставив могучие ручищи, его вырастили заметно крупнее Возвышенных, и сильнее тоже, но Гай ни на секунду не усомнился в исходе: карьерный самосвал намного больше и тяжелее танка, но первый же выстрел в их противостоянии стал бы и последним, а самосвалы стрелять не умеют. Иоаннис принял спаренный удар кулачищ на щит, заметно присел, компенсируя импульс, оттолкнул их и молниеносным взмахом распорол химу брюшину. Кишки вывалились тому под ноги в кровавом потоке, но ещё раньше земли коснулась отрубленная голова, обмотанная грязными бинтами. В этот миг Гаю вдруг стало как-то не по себе, что-то неприятное колыхнулось внутри, что-то тревожное и непонятное, чего он раньше не испытывал, хотя мало какая жестокость могла бы его впечатлить.

Смерть раба с апостольским именем выиграла несколько секунд, но этого хватило, чтобы младшие авгуры добрались до живого вагона и скрылись в его хитиновом нутре. Почти сразу же он начал двигаться… со своей околоулиточной скоростью. Вот идиоты! Отбросив странную тревогу, Гай метнулся вперёд и едва успел затормозить, чтобы остановиться между наступающим Иоаннисом и убег… уползающими авгурами.

— К этому надо привыкнуть, — сказал он сам себе, вытирая со лба горячий пот.

— Уйди с дороги, эквит.

— У меня есть имя, и ты его знаешь!

— С дороги…

— А то что? Ты давал клятву не вредить Игниям, и я — самый настоящий Игний. Пусть и без огонька. Пока ты в меканоармисе, я буду быстрее и не позволю сблизиться с моллюском!

— Мухи тоже быстрее слона, а у тебя всё ещё нет победной тактики! — Великан продолжил наступление.

И не поспорить: подразумевалось, что Гай встанет в проходе и будет непреодолимым препятствием для авгуров Крови и их химер, но противник оказался на порядки опаснее. Так каков же тактический расклад на этот момент? Лезвием на ветру — как старик называл боевых инвазоров — теперь является Гай, по существу, у него всё пространство манёвра для атаки, но при этом он безоружный мальчик девяти лет, а его противник — сплав из лучшего оружия, созданного биотеком и меканикой.

Авгуры обречены, да и вообще ситуация безнадёжная, потому что Тит не учёл всех возможностей. Самый опасный здесь Харисим Игний, как только он расправится с Аврелием, убьёт и их с братом, никаких сантиментов, никакой пощады. Неясно только, как скоро это произойдёт, ведь биопровидцы… только Сатурн знает, во что они себя превращают за годы «самоусовершенствований», и что прячут под красными балахонами. Может быть, Аврелий продержится минуту, или несколько, слишком мало вводных, чтобы рассчитать, но пускай принесёт хоть какую-то пользу. Сам Гай под божественное пламя не полезет, для него оно ещё опаснее, лучше всего сейчас просто воспользоваться Спиритусом и убежать. Это было бы легко и приятно, если бы не лежащий без сознания брат. Вот ведь якорь, прикованный к ноге, стратег, penis equis! Так что же получается, ни убежать, ни победить, а Саламандр уже совсем близко, и он непобедим в своей броне…

Когда-то Алфеос Игний воссоздал орихалкум, а потом оружейники его генуса изобрели меканоармисы. Эта текнология привела к великому уравнению спиритов, потому что давала всем им одинаковые возможности: использовать туман разрушения и доспехи воли вне зависимости оттого, какой стороной Спиритуса они обладали изначально. Прерывистое дыхание не требует рисковать кровоизлиянием в мозг или разрывом сердца, не вызывает аномальных эффектов увеличения веса или инерции; титаниум дополнительно защищает тело, орихалкумовые шишки, расположенные правильными контурами, генерируют пусть и неполное, но надёжное поле Бесцветной силы, шаговые моторы дарят дополнительную мощь, но есть и цена: никакой сверхскорости и никакой сверхсилы. Потому что нельзя использовать Прерывистое дыхание и полный потенциал Спиритуса единовременно, а без него меканоармис — просто сложный саркофаг, висящий на спирите мёртвым грузом.

— В шахматах и латрункули есть тысячи стратагем, но в итоге всё всегда сходится к трём возможным действиям: наступлению, отступлению и выжиданию. Наступать я не могу, отступать — тоже, значит, остаётся моё самое любимое.

— Пассивный войну не выиграет, тебе пора бы уже знать об этом, эквит, — сказал великан, оказавшись с трёх шагах.

— Мне достаточно потянуть время, и конница придёт! Я надеюсь, по крайней мере.

Гай пробудил Спиритус и все его чувства обострились до предела, недоступного большинству людей. Заметить движущегося спирита-инвазора способны только генетически улучшенные органы чувств высших патрициев, а догнать — лишь крылостопые дети Меркурия. Но у скорости, преодолевающей законы физики, есть и обратная сторона, которая зовётся эффектом аномального увеличения инерции. Разогнаться легко, а вот искусная остановка требует огромного опыта, иначе — смерть. Гай совершил крошечный рывок назад, но, остановившись, всё равно едва не врезался в хитиновый панцирь живого вагона, трагедия едва не случилось.

— И как ты надеешься защитить их?! — бросил Иоаннис гулко, продолжая догонять свою жертву.

Гай усмехнулся, глубоко вдохнул, с хлопком соединил ладони, образуя кольцо, и тут же провернул их, замыкая пальцы по образу двуединства начал.

— Аум-м-м-м-м-м-м-м, — затянул он.

Великан стремительно приблизился, вот-вот меч расколет панцирь гигантской химеры, убьёт её и Саламандр прорубится к содержимому, ничто его не остановит, никто не сможет противостоять. Но сначала он пройдёт мимо ребёнка, которому не может навредить. Когда великан оказался совсем рядом, просто выбросив Гая из уравнения, тот протянул руку и схватил его. Рывок и… ничего. Саламандр оказался в такой же западне, в какой недавно был Харисим Игний, маленькие детские пальцы вцепились в ногу и заставили остановиться. Гай поднял белые глаза, вокруг его тела восстановился полный доспех воли, и сила оказалась на его стороне.

— А ты думал, что я всё ещё инвазор? Нет, теперь я снова дефенсор!

Удар мечом плашмя пришёлся в голову, очень сильный удар, в ушах загудело громче, но это ни к чему не привело, Гай обхватил правую ногу великана и вцепился в бронекожух коленного шагового привода, сминая его. Второй удар пришёлся по спине, тяжёлый, но терпимый, мальчик повис на ноге, заставляя Иоанниса опуститься на одно колено, чтобы дотянуться до металлического ворота нагрудника и повиснуть. Орихалкумовые шишки, похожие на заклёпки, торчат из-под титаниума тут и там, образуя угловатый, но надёжный контур доспеха воли, промять его просто так нельзя, однако, при этом Саламандр не обладает чудовищной силой дефенсора и склоняется под эффектом аномально увеличенного веса.

Отбросив оружие, он вцепился в руки Гая, пытаясь освободиться от хватки, шаговые приводы на суставах брони повизгивают, пластины титаниума скрежещут друг об дружку, напряжённо гудит меканокардия, но подобно Давиду, побеждающему Голиафа из древних иудейских сказок, Гай продолжает одерживать верх. Время не на его стороне, тело ещё не восстановилось после перенапряжения, в голове нарастает шум, а значит, скоро при таких нагрузках он потеряет сознание. Для Иоанниса же всё наоборот, Прерывистое дыхание можно держать часами, а потому достаточно переждать немного, побороться, а потом просто отпихнуть Гая как котёнка и продолжить исполнять приказ. Понимая это, мальчик схватил один из покрытых гуттаперчей кабелей, ведущих из меканокардии под броню, и потянул. Из образовавшегося разрыва прыснули яркие искры, этого хватило, нехитрая внутренняя проводка брони потеряла питание, и она всё же превратилась в саркофаг.

Отсрочка на полминуты получена, Гай отошёл и с облегчением сбросил доспех воли, вытер с лица смесь крови и пота. С одной стороны назальное кровотечение — это хорошо, давление в сосудах немного падает; а с другой стороны, если кровь не останавливается, значит, предел их прочности близок и всё может кончиться обширным излиянием в мозг. Гигант уже поднимается с четверенек на колени, меканоармис недостаточно тяжёл, чтобы обездвижить настолько могучего человека. На ладонях латных перчаток, где есть специально выведенные жилки орихалкума, появился туман разрушения, Иоаннис вцепился в шлем и разодрал титаниумовый сплав, вывалился, освобождая лицо, кристаллический щиток.

— Это всё, на что ты способен, эквит?

— А что, мало? У меня ещё припасён салют из прошлой жизни, сейчас покажу.

Глаза Гая вновь побелели, он сложил ладони перед собой и напрягся так, что на лбу и висках проступили пульсирующие жилки, восстановился доспех воли, стал подниматься ветерок.

— Для девятилетнего это запредельные результаты. Несмотря на врождённое уродство, ты мог бы стать спиритом альфа-ранга и прославиться, преумножить виртус Игниев. — Великан наконец уничтожил достаточную часть панциря, чтобы скинуть его и вцепился к ножную броню. — Жаль, что нобилиссим не позволит тебе прожить достаточно долго для этого, эквит.

— Имя! — Ветер вокруг Гая усиливается с каждой секундой, кровь течёт из носа не переставая, но руки плотно сжаты, а на лице ни следа улыбки. — Назови моё имя!

— Если тебе это так важно. Бифронтис. — Иоаннис, кое-как смог встать на ноги, оставшись в отдельных фрагментах брони и повреждённом субармисе, из которого течёт вода; на руках пылает белёсое марево. — Что ты задумал?

Гай зажмурился, ладони разошлись, ослепительная вспышка полыхнула. Иоаннис дёрнулся в сторону, однако, часть брони всё ещё висит на нём мёртвым грузом и расстояние ничтожное, так что удар пришёлся в левую половину груди и повалил Саламандра навзничь. Гай и сам упал на пятую точку, отдача оказалась сильнее, чем он помнил, хотя заряд набрался ничтожный. В глазах троится, доспехи воли рассеялись, а дрожащие ладони… о… когда болевой шок отойдёт, будет так больно, что хоть отрезай эти искалеченные культяпки. А ведь рядом ещё живой бог и…

Сражаясь, Гай сосредоточился на противнике, который был ему совсем не по шансам. Тактика оказалась выигрышной и на какое-то время он продлил эту свою жизнь, но остался Харисим Игний, который… на удивление ещё не превратил биопровидца в пепел.

Аврелий из Скопелоса устроился на стене карьера, цепляясь своими огромными руками, балахон дымится, но авгур Крови более чем жив. Во многих местах каменная порода стекает вниз горячими струйками, Харисим Игний пылает, его волосы превратились в огонь, пламя вырывается изо рта при тяжёлом дыхании, глаза полны ярости и мерцают красным как у библейского демона.

Гай присмотрелся к Аврелию внимательнее и почувствовал резь в глазах. Ему показалось, что гротескная фигура, переползающая по стене, то двоится, то троится, то мреет, мерцает и подрагивает, как не из плоти существо. Харисим широко расставил ноги в стойке и начал отрабатывать третью форму атаки: красивая череда ударов и взмахов, каждый — огненный сгусток или пламенная дуга. И ни одна не попадает. Аврелий перемещается так стремительно и неожиданно, что дистанционные атаки просто его избегают, а для близкого боя Харисиму нужно немедленно освоить хождение по стенам. Прав был дед: авгуры Крови хитры и непредсказуемы, особенно самые старые из них.

— Ты ещё не избавился от излишков желчи, о великолепный? Кхам-м-м… Мы можем продолжить беседу на языке цивилизованных людей?

— Я предпочитаю язык огня и металла, авгур!

Резкий удар кулаком породил ревущий огненный сгусток, который врезался в стену и разорвался там, куда, казалось, собирался ринуться биопровидец. Харисим Игний метко ударил на опережение, но оказалось, что Аврелий бросился не по горизонтали вправо, а по диагонали влево, ловко перебирая своими огромными руками. Это произошло необъяснимо, в долю секунды, и наверняка уже не в первый раз. Как только эхо от взрыва стихло, по каменоломне разнёсся хриплый смех:

— Смотри, о великолепный, пепельный снег уже добрался до нас. Не пора ли взяться за ум-м-м-м… кхм, кхм?

Но пламя Харисима стало только больше и ярче.

— По-твоему, это шутки, авгур? По-твоему, я недостаточно серьёзный противник?

— Мы не противники, о великолепный. Я скорее умру, кхм… пхак! Я скорее умру сам, чем попытаюсь причинить тебе вред, но просто так убить себя не дам…

— Довольно!

Пламя поднялось над головой и плечами Харисима, расправляя крылья, распахивая огромный клюв, и гигантская огненная птица с криком устремилась к биопровидцу. Тот чудом отскочил, птица врезалась в стену, однако, не взорвалась, а, раскинув крылья о вертикали, полетела вдоль стен каменоломни. Жар хлынул с её маховых перьев вверх и вниз, образуя сплошную стену огня от дна до самого верха, не прошло и трёх секунд, как она описала полный круг и на этот раз деваться Аврелию оказалось некуда. Авгур в горящем балахоне упал на каменное днище, почти сразу же вскочил и бросился к водоёму, но здесь божественный нобиль его настиг. Удар ногой с разворота получился сокрушительным и согнул биопровидца пополам, отшвырнул горящее тело назад, а огромный сноп огня, в который превратилась птица, вернулся к хозяину, сжался до размера меча: ослепительно белого, плазменного, оставляющего шрамы на сетчатке даже при мимолётном взгляде.

Гай при виде его, прищурился, но не отвернулся. Всё, что он может, это следить, потому что… а что ещё? Два чуда за день? Не слишком ли жирно? О том, чтобы пользоваться Спиритусом, не может быть и речи, а даже если бы он смог, любое соприкосновение с божественной силой превратит его в пепел, скорее всего. Что ж, значит, сегодня он умрёт. Немного жаль, у этой жизни был хороший потенциал, но далеко продвинуться не удалось. Интересно, будет ли третья?

Харисим Игний приблизился к Аврелию, катающемуся по земле в попытках сбить пламя.

— Не ты первый, кто мнил себя опытным скотозаводчиком, и оказался на рогах, авгур. Зато другим будет наука: никто не может обмануть Каста Игния Нигрумоса и не поплатиться.

— Либо говори, либо убивай, выскочка!

Разорвав пелену пеплопада, метеорит медово-жёлтого и голубого пламени влетел в каменоломню и обрушился на божественного нобиля. Того отбросило ударной волной, но Харисим сгруппировался в воздухе, перекувыркнулся через себя и оказался на ногах, а между ним и оглушённым Аврелием встало существо. Гай с трудом узнал Игнию Касту, которая теперь в два раза крупнее себя прежней, на раскалённых добела раздвоенных копытах, со свисающими почти до земли когтистыми ручищами, поросшими горящей шестью, с жуткой зубастой мордой на бычьей шее и рогами ибекса, растущими из лба. Горячий воздух от неё так и прёт…

— Ты что устроил?! — проревела Каста, скрежеща по земле когтями.

— Прочь, химера! — рявкнул он в ответ. — Я исполняю приказания родоправителя!

— А я исполняю приказания только моего господина, который, кстати, скоро будет здесь! А где Нигрумос? Он уже спешит тебе на помощь, выскочка?!

— Мне не нужна помощь!!!

Огненный меч крутанулся, превратившись на мгновение в ослепительный диск, и ударил Касту в шею, но та закрылась ручищей. Рёв даймона заметался по каменоломне и прервался взрывным хлопком, когда когтистая лапа врезалась Харисиму в бок, подбрасывая его над землёй, а затем удар рогами и вовсе швырнул нобиля прочь. Откатившись, он вскочил, будто не замечая оплавленных дыр в броне и вновь ринулся на Касту.

Стиль ближнего боя Игниев стремителен, состоит из атакующих многосложных форм, которые заучиваются до такой степени, что становятся естественными, как само дыхание; Харисим владеет им на очень хорошем уровне, так и вертится, осыпая ударами. Каста рычит, закрывается, но, даже будучи созданием из огня, всё равно испытывает боль: потому что это столкновение двух божественных воль, враждебных друг другу, и ничто иное.

Наконец даймон переходит в контрнаступление, когтистая лапа саданула нобиля по голове, он прикрылся клинком, но жёлто-голубое пламя пало не него и гудение слилось с воплем. Горящий Харисим отшатнулся, разорвал дистанцию, уворачиваясь от следующей медвежьей оплеухи, несколькими жестами сбросил с себя враждебный огонь. Меч в его руке удлинился, превращаясь в сарису, и остриё македонского копья уставилось Касте в морду. Стремительный выпад едва не угодил в лоб, но даймон мотнула рогатой головой, выплюнула мощный поток огня, который Харисим отвёл движением оружия, прежде чем начать серию быстрых колющих ударов в корпус. Два из них достигли цели и пробили Касту насквозь, из её спины вырвались длинные шипы ослепительной плазмы, рассеявшиеся через секунду. Это не прошло просто так, даймон отступила, прижимая одну лапу к ранам, а другой разбрасывая собственное пламя. Харисим Игний резко метнулся в одну сторону, в другую, избег этих волн и, не медля ни секунды, ринулся в новую атаку.

Копейным боем он владеет ничуть не хуже, а даже лучше, чем фехтует, даже с одной здоровой рукой, обожжённый, озлобленный, нобиль не потерял ни грана воинственности, напирает, перемежая выпады с оскорблениями на греческом… довольно грязными. Аврелий успел отползти, так что не попал под копыта отступающей Касты, а когда пятый удар пробил её тело, даймон стала оседать на колени. Из ран не течёт кровь, сквозь них не просматривается нутро, наоборот, тело словно состоит из густой светящейся энергии, которая ни то дымом, ни то паром исходит через повреждения, и чем дольше, тем больше становятся прорехи в теле, Игния Каста просто-таки растворяется в эфире.

— И это всё?! Всё?! Он дал тебе способность говорить и мыслить, но не сделал стоящим воином? Какое убогое творение!

— Попробуй сначала… — прошипела она с трудом, — что-нибудь получше своей курицы создать… fellator[28]…

Копьё ещё раз ударило её в грудь, обе лапы схватились на огненную сарису и не позволили вырвать из раны. Каста обернулась, взглянула на Гая через плечо, и её жуткая морда будто изобразила улыбку. Затем огромное тело потеряло целостность окончательно и налетело на Харисима Игния облаком голубого и медово-жёлтого пламени.

Вой продлился долго, наружу вырывались алые струи и дуги, нобиль метался, старался освободиться от жгущего кокона, но, в конце концов, упал, не успев добраться до водоёма нескольких шагов. К этому времени медово-голубое пламя совсем истощилось и погасло, впервые за долгое время внутри карьера воцарилась тишина.

Поняв, что успел немного отдохнуть, Гай кое-как поднялся и побрёл к Харисиму. Тому досталось поистине ужасно, родственник весь обгорел, его доспехи частично сплавились и истекают жаром, но раны, смертельные для любого простого человека, не смогли убить живого бога. И ни следа Касты, ничего, будто и не было её.

— Бедняга, кхм-кхм… боюсь представить, как долго придётся эскулапам возвращать его, работы на полгода, не меньше. Но в итоге он встанет на ноги, будет не хуже прежнего.

— Ты о себе подумал бы, сапиенс вир. Фу, гарью воняет.

— Это от меня, кхе-кхе.

— Я догадался.

На биопровидца больно смотреть, балахон весь состоит из прорех, покрылся копотью, так что уже почти не красный, а чёрный. Заметны некоторые фрагменты физиологии, которых не видеть бы вовек.

— О чём ты думаешь, образец номер три?

— Я думал о том, что нигде не вижу Касту. А теперь я думаю о том, что, если ты используешь руки вместо ног, то вместо рук используешь ноги, и если об этом узнают мои сёстры, то одна из них наверняка взрежет себе вены.

Из-под растрескавшейся тлеющей маски донёсся глухой и хриплый смех, авгур Крови навис над нобилем и задумчиво произнёс:

— Ты интересный образец, номер третий, кхе-кхе… клянусь кишками Целума.

— Твои помощники продолжают стремительно убегать, кстати. Вон, скоро до середины доберутся, а к вечеру, может быть, перевалятся через край.

На этот раз биопровидец расхохотался в голос, но веселье окончилось надсадным кашлем. Потом он издал пронзительный нечеловеческий клёкот, — гигантская химера, ползущая по стене карьера, стала медленно разворачиваться.

— Скажи, образец… хм, скажи, Бифронтис, зачем ты стал драться с этим хомункулусом?

— А? Ну, надо было что-то делать, бить или бежать. Бежать я не мог из-за моего умного, но тупого брата, оставалось бить. Повезло, экзальт меня недооценил, да и вообще не хотел трогать.

— Фортуна любит тебя, кхм…?

Гай пожал плечами:

— Никогда об этом не задумывался. Но я спас твоих помощников, так что, наверное, да.

— Их не нужно было спасать, оказавшись внутри, они спаслись сами.

— Что?

— Кхум-кха… Моя плаустлея не предназначена для битв, однако, отделаться от одного или даже нескольких экзальтов она вполне способна. Ты просто не дал ей шанса применить свои защитные меканизмы.

— Vae! А раньше можно было сказать?! Почему я должен рвать анус ради того, что вообще никому не нужно, peniscanis?!

— Приношу извинения, Бифронтис, — ответил Аврелий с издевкой, — я был немного занят тем, чтобы не дать себя сжечь. А… вот и великолепный Лакон пожаловал.

Гай задрал голову и увидел, как сквозь пелену падающего пепла в каменоломню спускается божественный нобиль. Из его ног и рук бьёт синее пламя, настолько мощное и стабильное, что кажется материальным. Он мягко опустился на землю, поправил тогу, почерневшую от пепла, и обвёл картину сосредоточенным взглядом. Гай поспешил к двоюродному дяде, попутно переступив через брата, но не успел сказать и слова.

— Мне всё ясно. Тебе требуется срочная помощь?

Гай, уже чувствующий всю тяжесть полученной раны, и хотел бы закричать, что было бы очень неплохо, но воспитание есть воспитание: пока ты часть генуса, изволь хранить виртус.

— Срочная? Да нет, всё довольно… терпимо.

Лакон принял ответ как должное, и обратился к Аврелию:

— Насколько глубоко ты в этом увяз?

— Всем хвостом, о великолепный.

— То есть, по самое горло, подлый серпент?

— Точно так, кхух-х-кху!

— Средний сын?

— Проснётся очень скоро, я ни за что не причинил бы ему вред.

— В таком случае я не убью тебя на месте. Немедленно займись Харисимом, стабилизируй его, чтобы дожил до возвращения в Рим.

— Слушаюсь, о великолепный.

В скором времени до каменоломни добрались конные экзальты, с которыми оказался и отец; остальные двигались намного медленнее и были оставлены позади на попечении секуритариев.

— Мы спешили как могли, мой легат! — громыхнул декан с золотым быком на броне, салютуя.

— Приведите Иоанниса в сознание, если он жив, и будьте готовы подавить сопротивление.

— Слушаюсь! — Шлем декана повернулся из стороны в сторону. — Мой легат, разреши задать вопрос?

— Задавай.

— Кто сделал такое с ним?

— Мой двоюродный племянник, судя по всему.

Гай почувствовал на себе взгляд декана сквозь линзы.

На то, чтобы привести Саламандра в сознание потребовалось время, а тут и старший брат кое-как оклемался. Слушая рассказ Гая о происшедшем сегодня, отец поставил Тита рядом и стал придерживать, поскольку того шатает. Брат ещё не вполне в себе, трёт сонные глаза, а лицо расслаблено и не выражает обычной враждебности ко всему миру. Агрикола слушает молча и, пожалуй, это пугает больше всего — он суров и свой грев расходует очень эффективно, а не тратит попусту. На раны младшего сына даже не взглянул, уделяя больше внимания действиям Лакона и его Возвышенных.

Переваливаясь на свой прежний манер, к отцу подобрался Аврелий из Скопелоса. Сменив повреждённое одеяние на целое, он продолжил источать палённое зловонье.

— Надеюсь, ты не держишь на меня зла, кхмем… Агрикола?

— Если бы тебя беспокоили такие мелочи, ты принимал бы иные решения.

— Вероятно, так и есть.

— Что Нигрумос смог тебе пообещать?

Широченные плечи авгура… которые, скорее всего, являются его локтями, приподнялись и опустились:

— Услугу, скажем так. Очень приятно жить, зная, что один из могущественнейших людей мира тебе должен… Теперь уже не важно, пхум-м… О, сейчас будет представление.

В это время два экзальта помогли-таки Саламандру подняться; его тоже заметно ведёт из стороны в сторону, кожа на груди сожжена, рана обуглилась, возможно, сломаны рёбра, но сверхлюди созданы выдерживать и не такое. Великан приходит в себя прямо на глазах, вот, встал по стойке «смирно», заложив руки за спину и глядя перед собой немигающим взглядом, как на легионном смотре.

— Иоаннис, мне стало известно о заговоре. Что сподвигло тебя стать частью чего-то настолько недостойного?

— Мой легат! Я исполнял прямые приказания родоправителя! — Громовой голос прокатился по каменоломне.

Лакон трижды стукнул пальцем по эфесу великолепного меча, обдумывая услышанное.

— Почему?

— Мой легат?

— Почему ты взялся исполнять приказ моего отца в обход меня?

— Мой…

— Именно. Я твой легат, а не Каст Игний Нигрумос.

— Мой легат! Он родоправитель…

Лакон прищурился, будто испытав сомнение.

— Значит, ты Игний? Возможно ли, что мы с тобой кровная родня, а я не знал?

— Мой легат… Нет, мой легат…

— Значит, ты не часть генуса?

— Нет…

— Ты легионер.

— Да, мой легат!

— Кто командует легионом, Иоаннис?

— Ты, мой легат!

— То есть, я командую легионом, а мой отец руководит генусом. Всё верно?

— Да…

— Так что же сподвигло тебя нарушить цепочку командования?

На это не нашлось ответа, а когда молчание стало по-настоящему невыносимо долгим и тяжёлым, Лакон продолжил:

— Вы все — оружие в руке бога. Вы знаете это, вы сами выбрали эту почётную судьбу.

Гай поймал мимолётный взгляд Иоанниса.

— Никому не нужно своевольно оружие, — закончил легат, — даже богам. За твой проступок я могу определить лишь одно наказание, Иоаннис. Тебя отконвоируют в расположение и поставят перед собратьями, ветеранами и кандидатами. Весь твой боевой путь зачитают перед ними и окончат его стигмой «Inhonoratus»[29]. Тебя лишат всех знаков почёта, титулов, имени, и опустят в катакомбы, где ты будешь убивать крыс, носить еду узникам, убирать за ними отходы; и никогда больше ты не увидишь солнца, никогда не поднимешь лица, не прикоснёшься к настоящему оружию, не наденешь брони, и не пойдёшь в битву как равный среди равных. А когда Плутон пошлёт за твоей душой, никто уже не вспомнит кем ты был и был ли вообще кем-либо. Твоя судьба послужит назиданием нынешнему юношеству, чтобы они знали: даже лучшие из лучших могут впасть в ничтожество из-за одного проступка.

С каждым сказанным словом лицо Саламандра захватывает синева, будто его одолевает холера; выступает пот и глаза превращаются в мутное стекло.

— Однако же в виду твоих прошлых славных деяний, — продолжил Лакон, — десятилетий беспорочной службы, я даю тебе право просить о снисхождении. Желаешь ли воспользоваться им?

Омертвевший Иоаннис немедленно стал вновь живым, ноздри раздулись, брови приподнялись, на лице забрезжила надежда.

— Мой легат! Я прошу о снисхождении!

— В таком случае, пусть боги судят тебя за малодушие.

Лакон подставил лицо пеплу, который падает всё гуще, черня волосы и золото брони, превращая его в воплощение тихой вселенской скорби. Затем, — это произошло мгновенно, — полыхнула красная корона, карие глаза вперили взгляд в Иоанниса, полыхнули гранатами, между богом и его воином мелькнуло нечто, похожее на струю взволнованного тёплого воздуха, а потом из тела Саламандра вырвалось синее пламя. Оно за секунды пожрало плоть, рассыпав обугленные кости, от жара коже Гая стало больно, опалило даже верхние дыхательные пути, хоть и несильно. Корона погасла в тот же миг, будто и не было ничего.

— Сегодня, — сказал Лакон, — славный Иоаннис пал трагично и доблестно. Подробностей не узнает никто в легионе. Клянитесь.

Возвышенные, с чьих доспехов осыпается иссушенная краска, опустились на одно колено и склонили головы в знак подтверждения клятвы.

— Его имя будет увековечено в залах бранной славы, молодые станут равняться на него. Капитон, подай кожу.

Декан поднёс легату немного пострадавшую от Спиритуса ленту. Взяв её, Лакон протянул знак почёта Гаю.

— Порой даже Саламандры гибнут в бою, и враги нашего генуса с гордостью хранят эти ленты как знаки собственной доблести.

Гай недоверчиво улыбнулся и покачал головой:

— Нобилиссим, я не враг нашего генуса, и если бы Иоаннис захотел убить меня, то сделал бы это.

К тому же, чем больше у тебя наград, тем больше завистников, а Гаю не хотелось до конца жизни доказывать каждому встречному, что он заслужил такой трофей.

Двоюродный дядя кивнул и вернул ленту обратно:

— Соберите кости, они будут помещены в урну, а кожа станет реликвией.

— Будет исполнено, мой легат.

Лакон вновь обратился к ним, а именно, к отцу.

— Гней, всё окончено. Я торжественно объявляю, что проверка завершена. В будущем, когда твои сыновья достигнут пятнадцати лет, Академия Прометея получит от меня послания. Я буду рекомендовать на поступление всю троицу, даже если у среднего не проявится Сатурнов дар, это решено.

— Великая честь для моей фамилии, нобилиссим, — поклонился Агрикола. — Но что будет после?

— Завербуются в Легион Пламени.

— Великая честь, — вновь поклонился отец. — Даже Гай?

Остывшие тёмные глаза Лакона обратились к младшему племяннику, молчание растянулось на пять секунд.

— Сложный вопрос. С одной стороны, он не подходит для службы в божественном легионе, просто потому, что не вышел статью. С другой стороны, его нынешние задатки спирита обещают хорошо послужить генусу в будущем. Этот вопрос решится в течение следующих лет. Что-то ещё, Гней?

— Нет, нобилиссим, я и так отнял слишком много твоего времени.

— В таком случае, считаю, что пора…

— Нобилиссим, можно вопрос задать? — выпалил Гай, поняв, что о нём вот-вот забудут и перестанут обращать внимание. — Прости, что перебил…

На этот раз его действительно простили, всё же, какое-то уважение мальчик в глазах божественного родственника обрёл.

— Задавай, отрок.

— Игния Каста!

— Это не вопрос.

— Она пропала, что с ней? Она… умерла?

Кажется, он смог удивить двоюродного дядю на целую секунду.

— Она не может умереть, так как не смертна, однако, может потерять целостность и развеяться. Пока я жив, всё обратимо.

Лакон сложил ладони лодочкой и возжёг на них синее пламя, затем оно изменило цвет и плотность, став медово-жёлтым, извивистым, живым, излилось вовне, превращаясь в отдельные потоки, и сплелось в знакомую рогатую фигуру. Божественная сила ближе всего походит на то, что в прошлой жизни Гая называли «магией», но встречается она так редко, что обычно ты в неё даже и не веришь.

Игния Каста открыла глаза, встрепенулась и громко зевнула.

— Что мне делать, господин?

— Пока ничего. Скоро мы уйдём отсюда и отправимся в Вечный Рим, так что не слишком отдаляйся от меня.

— Поняла!

Нобиль пошёл в сторону живого фургона, не обращая внимания на пеплопад, а Гай приблизился к рогатой. Каста приветливо улыбнулась ему.

— Сальве!

Мальчик улыбнулся в ответ.

— Ты меня немного напугала тогда…

— Меня зовут Игния Каста, а тебя?

Его лицо застыло.

— Ну, чего, малышок? Горгону Медузу увидел? Ха! Забавный ты! Наверное, подружимся…

Гай перестал улыбаться, развернулся и пошёл к отцу, не проронив больше и слова.

Из каменоломни Гая отвезли в город и передали эскулапам. Операция была проведена сразу же, связки соединены, хрящи восстановлены, мышцы и кожа исцелены. Фактически, его полностью поправили за один день, это же не повреждённый позвоночник, но решили оставить ещё на день, чтобы исключить любую возможность отторжения божественной силы.

Позже, забирать его приехала мама и очень долго плакала, обнимая своего самого невезучего сына. Когда она отошла привести себя в порядок, заговорил Тит. Он сопровождал маму и выглядел совершенно как обычно — злобным уродом; то есть, полностью восстановился.

Оказалось, что делегация покинула Сицилию утром этого самого дня. Они убыли тем же путём, каким явились, довольно спешно, так что городские префекты не успели даже организовать достойную церемонию проводов. Однако же фамилия Игниев-Сикулусов присутствовала на станции в полном составе, не считая одного лишь Гая.

— Лакон сказал отцу, что будет говорить с Нигрумосом. Если двоюродный дед хочет получить апекс Вулкана себе, пускай он сам явится на остров и попробует забрать его у Пирокластикуса.

— Тогда Сицилия точно под воду уйдёт, — рассудил Гай, нежась на прекрасном широком ложе.

— А ещё он спросил у отца, сможет ли тот передать апекс, когда поколения сменятся.

— И что отец?

— Сказал, что реликвия ему безразлична, однако, когда он станет её хранителем, то скорее умрёт, нежели отдаст просто так.

— Ха-ха, а Лакон что?

— Сказал, что иной ответ заставил бы его перестать уважать отца.

Гай удовлетворённо хрюкнул.

— Но это ещё что! В жопу апекс! — Спокойствие как ветром сдуло, Тит оскалился и выпучил глаза. — Этот ублюдок набрался наглости предлагать нашей матери стать его женой! Прямо перед отцом!

Гай тоже потерял свою вечную улыбку, его двуцветное лицо исказилось:

— Что-что сказал этот глиномес?!

— Предложил ей развестись с отцом и выйти замуж за него! — прорычал Тит.

— Вот сучий потрох…

В принципе, ничего особенного. Высшие патриции занимают недостижимо высокое положение в римском обществе, но даже им надо за всё платить. Браки между нобилями заключаются как важные сделки: если будущие муж и жена не достигли двадцатилетия, от них вообще ничего не зависит, все решения принимаются непосредственными родителями и старшими членами генуса вплоть до родоправителя. И, разумеется, только после того, как Авгуриум Крови подтвердит превосходную генетику жениха с невестой и достаточно высоко оценит их шансы на качественное потомство. Расточая божественную кровь среди недостойных, несовершенных людей, нобилитет скоро потерял бы Сатурновы дары и Непобедимой Римской Империи наступил бы конец. Особи обоих полов с хорошей генетикой — это прежде всего ценный актив; так что женщина, доказавшая способность рожать качественное потомства, без зазрения совести может быть переманена из фамилии в фамилию и даже из генуса в генус. Разумеется, ещё существует такая вещь, как Конкубинаториум, но это совершенно отдельная история.

У матери есть ген Цереры, довольно редкий блуждающий божественный ген, она действительно дала жизнь обширному, здоровому — с маленьким двуцветным огрехом — и талантливому потомству, неудивительно, что Лакон позвал её замуж. Другое дело, что обычно это делается более деликатно, но то ли дядя явил прямолинейность характера, то ли преднамеренно унизил Агриколу своей бесцеремонностью.

— И как она его отшила?

— Ты знаешь маму, она — сама обходительность. Но каков скот!

— Cacator, — согласился Гай.

— И будто этого мало, потом пришлось лететь сюда, потому что мать всё время за тебя волновалась! Зачем ты постоянно приносишь беды нашей матери, Огрызок?!

Пальцы брата вцепились Гаю в волосы.

— Perite, asinus stultissimus![30] Это из-за тебя я здесь, penis equis! Из-за твоих тупоголовых планов! Эскулапы уже как родному улыбаются, будто я здесь живу!

Гай вырвался и вцепился в руку Тита зубами, но тот сдержал вопль и стал лупить младшего по затылку:

— А не надо было в горах приключений на свою…

Вдруг оба услышали из коридора голос матери, кажется, она встретила одного из божественных медикусов. Когда же Помпилия Игния вошла в палату, Тит уже помогал Гаю надевать провощённую лацерну с капюшоном и кожаные чехлы на ноги, — до первых серьёзных дождей весь город будет одним сплошным пепельным царством.

— Мы готовы, матушка.

— Мои мальчики, — пропела Помпилия с умилением, — дайте мне свои руки, поехали домой.

Тит переступил через мужскую гордость одиннадцатилетнего и протянул руку, Гай прижался к маме с другой стороны, счастливый донельзя. Следующие несколько дней она точно не позволит ему возвращаться в «эту ужасную яму» на тренировки, ведь её маленький Эркулес «так сильно испугался, когда оказался там между сражающимися нобилями, экзальтами, даймонами и авгурами». Бедный, бедный Гай! Ну, хоть немного отдыха и покоя ему.

Сенат Непобедимой Римской Империи — это колоссальное величественное здание, построенное на излучине Тибра, чей фасад смотрел в сторону Марсова поля. Внутри него находился Великий зал голосований, множество постоянных коллегий и огромное число аудиториумов для всевозможных совещаний и заседаний.

В одном из таких аудиториумов собралась компания из высокопоставленных магистров различных служб. Красные плащи авгуров Крови смешались с белыми сенаторскими тогами, благородные нобили и миноры с золотыми лаурусами в волосах недоумённо слушали доклад, пока их рабы-скрибы тщательно протоколировали каждое слово. Мало того, что речи биопровидца Аврелия звучали весьма… странно, так сенаторам приходилось ещё и ломать себе головы над тем, за какой надобностью на собрании присутствовало столько… вольнослушателей.

Генус Игниев представлял некий Александр, молодой нобиль без Сатурнова дара, но с очень цепким взглядом, кажется, он был дипломированным законником. Кроме него зачем-то явился Константин Вериссимус Тортор, довольно-таки известный магистр Agentes in rebus; будучи неблагородного происхождения, он скрывал лицо под форменным капюшоном, чтобы не оскорблять взгляды патрициев своим обликом. Но больше всего смущал ликтор: фигура в золочённой шлем-маске, изображавшей лицо ныне здравствующего цезаря Саторнина Солария Перкуссума. Это всё равно, как если бы сам правитель империи присутствовал в помещении.

— Вот и всё, кхек-кхем-м-м… — подытожил Аврелий из Скопелоса.

— Возмутительно! — немедленно высказался другой биопровидец, Севир Мардоний. — Ты позоришь свой сан!

— Есть такое, — спокойно согласился Аврелий, — но мы ведь не обо мне, кхем-м-м… собрались поговорить сегодня. Я-то уже понёс наисправедливейшую кару…

— Кстати, — подал голос Александр Игний, — какое наказание Авгуриум Крови счёл адекватным для проступка данного характера? Вы так и не сообщили моему генусу.

— Авгуриум не находится в подчинении у кого-либо кроме правящей династии и самого Целума, — отрезал Севир, — но если ты так сгораешь от любопытства, то знай: трёхгодичный запрет на практику. Слишком мягко, но большего я выбить не смог, с учётом того, что провинившийся успел одуматься. — Кожаный клюв его маски вновь повернулся к Аврелию: — Недопустимо позволять вовлекать себя в дела божественных! Я был о тебе лучшего мнения!

— Что тут скажешь, плоть сильна, но дух слаб.

— Три года — это серьёзный срок для практикующего авгура, — пространно сообщил Александр. — Не слишком ли строго?

— Это дела Авгуриума! Как видишь, о великолепный, мы не втягиваем в них никого со стороны, и Игниям следовало бы перенять такой простой и полезный пример! В этом деле виновен не только тот, кто поддался соблазну, но и тот, кто соблазнил! Сами в себе разобраться не можете!

— Мы приняли меры в отношении виновника, не сомневайся, — очень холодно сказал нобиль. — И впредь, пожалуйста, воздержись от столь резких высказываний, а то можно до оскорбления божественности договориться.

Острая как топор палача угроза повисла в воздухе, сомнений не осталось, — Александр здесь чтобы следить за соблюдением официальной версии происшедшего, а гласит эта версия следующее: Харисим Игний, желая выслужиться перед старшими членами генуса, самовольно подбил Аврелия помочь ему в деле поиска — и кражи — важной реликвии; этот сговор был раскрыт достославным Кастом Игнием Лаконом, и инициатива покарала инициатора. Внутренние дрязги родни, одинокий виновник получил по заслугам, вот и всё. Можно, разумеется, придумывать свои версии, но оглашать их слишком недальновидно, ведь не даром говорят: враги Игниев иногда просыпаются в горящих постелях.

Перепалка не получила развитие и в аудиториуме наступило облегчённое молчание. Статуи видных политиков, следили с пьедесталов за совещающимися магистратами, а те перебирали бумаги и тихо отдавали указания скрибам.

— Можно ли узнать, — заговорил Гай Постумий Столон, — что здесь делает магистранос Тортор? Каким образом это дело касается Agentes?

Упомянутый магистр не стал спешить с ответом, он покрутил в пальцах трость, уселся поудобнее, так как был хром, и только тогда соизволил подать голос:

— Со всем уважением, сенатор, дела моего ведомства являются государственной тайной, а некоторые настолько засекречены, что даже человек вашего положения должен составить запрос напрямую ректору. Могу сказать лишь, что агентам всегда интересны молодые таланты, особенно спириты.

— Обсуждаемый отрок является частью моего генуса, — напомнил Александр Игний.

— Никто у тебя его не отнимает, нобилиссим, — заверил агент спокойно, — однако, наши вербовщики тоже присматривают молодые таланты. Опять же, случай из ряда вон: мы слышали, что ребёнок смог побороть Возвышенного…

— Который не имел права причинять ему вред, — веско заметил Александр.

Сенатор Столон, которого уже исключили из обсуждения, прочистил горло, мимолётно глянув в сторону цезарева ликтора. Вот уж у кого никто не осмелится спрашивать, зачем он явился.

— Таким образом, — продолжил он, — насколько я понял из переданных документов и речи биопровидца, мы собрались здесь, чтобы решить, какой предварительный ранг присвоить… девятилетнему малышу? Вряд ли в анналах истории найдётся случай, подобный этому.

— Именно потому это и важно, не так ли, сенатор? — предположил Тортор с глубоко скрытой усмешкой в голосе. Будь он менее осторожен, рисковал бы нарваться на большие неприятности.

— Ты также мог ознакомиться с отчётом покойного Иоанниса, который проверял способности этого ребёнка, — непринуждённо добавил Александр Игний.

Вновь воцарилось молчание. Перед поездкой на Сицилию Саламандр Иоаннис был признан Курией-Спиранс достаточно сведущим, чтобы исполнять обязанности оценщика молодых спиритов. Сенатор Столон поставил на справку свою личную сигнатуру, не подозревая тогда, куда зайдёт дело.

По официальной версии Иоаннис обманом был вовлечён в действия Харисима Игния, а когда узнал, что они не санкционированы старшими членами генуса, попытался воспротивиться и погиб от божественного пламени, — прямо-таки оказался испепелён. Тем не менее, он успел составить подробный отчёт о способностях Гая Игния-Сикулуса, отметив его невероятную одарённость в использовании Прерывистого дыхания. Покойник предполагал также, что девятилетний ребёнок был достоин — неслыханная чушь — гамма-ранга, а провинившийся авгур утверждал, что тот «применял обе стороны Бесцветной силы» и использовал какую-то доселе неизвестную текнику. Бред, настоянный на бреде и приправленный бредом, другими словами.

— Затруднительно присуждать ребёнку какой-либо ранг на основании полученной информации, — неохотно продолжил сенатор, обменявшись взглядами с несколькими присутствовавшими коллегами. — Опять же составить комиссию из профессионалов и отправить её на Сицилию вновь, чтобы точно определить… Это надо было делать с самого начала, два года назад.

— Почему же не сделали? — спросил Александр Игний.

— Нобилиссим, мы работаем на протяжённости колоссальных территорий, регулируем дела десятков тысяч спиритов. На этом фоне сообщение о семилетнем ребёнке, в котором открылась Бесцветная сила… Должен ли я напоминать, что с детьми такое не происходит никогда?

— А с моим юным родственником произошло.

— Прецедент, — не стал спорить сенатор, — но все мы понимаем, что в тенденцию он не превратится. Каков бы ни был этот Гай Игний-Сикулус, он уникум, а уникумы, как известно, крайне скверно вписываются в статистику. Допустим, что ребёнок обладает огромным даром к Прерывистому дыханию, но гамма-ранг? Единицы достигают его до двадцати лет, и они становятся экзальтами, а средняя норма среди обычных спиритов — старше сорока при активных тренировках. Это если сапиенс вир был точен в своих описаниях. Ты был точен, Аврелий?

— Да, о сиятельный, — отозвался тот, — я в точности описал, кхум-м-м… свои наблюдения. Ребёнок крайне одарён, потенциальный альфа-ранг, я сказал бы…

— Прости, но ты не являешься специалистом по вопросам Бесцветной силы, — напомнил Столон, — я же не позволяю себе рассказывать авгурам Крови, как нужно вести священную евгеническую программу, верно?

Биопровидец громко закашлялся, и некоторым из присутствовавших показалось, что он так прячет смех.

— Приношу свои извинения, о сиятельный. Я всё ещё пребываю в некотором… шоке.

— Ах, да, меня достигали слухи, Аврелий. Значит, это правда? На обратном пути с Сицилии произошла авария?

— Да, о сиятельный, мх-х-хым!

— Какая трагедия. Ты потерял всех учеников?

— Только тех, что сопровождали меня в этом путешествии. Пхам-м-м… Едва успел спасти дочь. Всё в руках Парок, всё в их руках…

— Что ж, таков фатум. — Сенатор с тяжёлым вздохом отодвинул от себя бумаги. — Мне понятно сейчас, лишь то, что ничего непонятно. Судя по всему, речь идёт о каком-то самородке, чьи способности… туманны.

Под пристальным взглядом Александра Игния, он поспешил развить мысль:

— Но пока достаточно и того, что у него подтверждено наличие Спиритуса в столь юном возрасте. Если он его не растеряет, то в будущем мы поглядим и на потенциал, и на эти его… м-м-м, нестандартные текники. А пока мы не будем спешить и…

— Внесистемный.

Все взгляды обратились к цезареву ликтору, который впервые подал голос.

— Прошу прощения?

— Ребёнок не укладывается в традиционную ранговую систему. Всё, что нужно сделать сейчас, это дать ему внесистемный ранг, стоящий на особицу. До последующего уточнения.

Затем ликтор и покинул совещание, на которое, неизвестно для чего явился. В этот раз никто особенно сильно не желал первым нарушать молчание, только Аврелий из Скопелоса тихо покашливал… или посмеивался.

— Что ж, воля цезаря в очередной раз помогла всем нам достичь омонии. — Сенатор подставил руку и скриб вложил в неё платиновый стилус. — Таким образом… вот здесь я постановляю от имени Коллегии по делам Бесцветной силы, что Гай Игний-Сикулус…

— Бифронтис, — добавил Аврелий.

— Это его официальный когномен?

— Вполне, о сиятельный, кхм…

— Пусть будет так… что Гай Игний-Сикулус Бифронтис, сын Гнея Игния-Сикулуса Агриколы и Помпилии Игнии, является спиритом… скажем… ну, пусть будет, сигма-ранга. Первым и единственным, пока не подрастёт, и мы не поймём, что он из себя на самом деле представляет. — Сенатор Столон вернул стилус, приложил гемму-печатку к чернильной подушке и поставил на бумаге свою личную сигнатуру. — Готово. На этом предлагаю расходиться, у всех нас ещё предостаточно работы.

Так в Непобедимой Римской Империи появился спирит под знаком Σ.