Под прикрытием

Картинки из прошлого

– Занимайте позицию в глубине комнаты, не суйтесь к окнам. И тихо, затихаритесь так, чтобы наступили – не заметили. Позицию подберите, чтобы через проломы стрелять. Куклой посветите, только осторожно, башку не подставьте. Я целеуказание дам трассерами – и работайте, не стесняйтесь…

– Есть.

– Двигаемся. Пошли!

Город, которого нет…

Бои в городе идут уже третьи сутки, и только сейчас я понял – переламываем. Переламываем хребет всем скопившимся в городе уродам, потому что нас с каждой минутой все больше, а их – все меньше. Переламываем…

Третьи сутки воюем, но никто не уходит, даже раненые стараются остаться в строю, в тыл приходится отправлять силой. У стадиона, у разгромленного здания МВД, основной опорный пункт, там все зачищено наглухо, и стоит бронетехника – даже самоходные гаубицы. Остальная часть города, особенно мусульманские кварталы, представляет собой слоеный пирог – где наши, где не наши – непонятно. Террористы лучше знают город, у них проводники из местных, они знают все подземные и тайные ходы-выходы, они готовы убивать, не задумываясь, их не волнуют потери мирняка, но их все меньше, а нас – все больше. Да и подготовка у нас – армейская.

Город уже погиб, его бессмысленно спасать, он сейчас – просто груда руин, почти безжизненная. Выбитые окна, проломленные, опаленные пламенем стены, чадный дым, кое-где еще дотлевают угли. Вонь – к сегодняшнему дню запах такой, что выворачивает наизнанку. Трупов столько, что не счесть, они везде – на улицах, в домах, в машинах, просто куски гниющего мяса, во многих местах заваленного кусками бетона и обломками кирпича. Открыто, не обращая внимания на людей, шныряют обнаглевшие, отожравшиеся крысы…

Безопасные коридоры от порта и аэропорта к центру пробиты, по ним несколько раз в день под солидным прикрытием брони гоняют колонны. Сам порт и оба аэропорта давно захвачены нами, их уже не обстреливают. Потери при проводке колонн по городу есть, но приемлемые, вся техника, в том числе транспортная – бронированная, только из гранатомета и пробьешь. На стадионе я был последний раз вчера – пополнили боезапас, перекусили немного, подлечились, сдали раненых – видел, в каком виде эти машины. Пулями – исхлестаны, просто живого места нет. Но это в первый день такие обстрелы колонн были, сейчас уже не суются. Сейчас многие пытаются выйти, прорваться из кольца, в котором они обложены, как стая озверевших от человеческой крови волков. Но уходить некуда, морем и по воздуху прибывают все новые и новые части, сжимают кольцо…

Командует штурмом и зачисткой города генерал Волгарь, бывший десантник, прибывший на место позавчера, штаб – в старом аэропорту. Установка дана – боевиков живыми из города не выпускать, спасать мирняк, где еще можно спасти, направлять его к центру – оттуда, когда в обратный путь идут колонны, вывозят беженцев в порт или аэропорт. Боевиков не так уж много, живыми они не сдаются, да и не берет их никто, живыми. В центре, на бывшем стадионе – фильтр, он же – госпиталь первой помощи. Врачи работают рука об руку с контрразведчиками. Так и действует эта дорога – дорога жизни, самая настоящая…

Авиация по городу мало работает, артиллерия тоже очень ограниченно. В городе до сих пор остались ПЗРК – вчера вертолеты еще подбивали, два или три кажется, даже сбили. Еще проблема – не зацепить своих. Брони тоже немного, в основном она держит какие-то районы. Поскольку город наш, наносить ковровые ракетно-бомбовые удары никто и не думает. В городе действует спецназ, у них артиллерийские разведчики – корректировщики огня в составе групп – наводят на цели тяжелые минометы и артиллерийские системы с управляемыми боеприпасами, работающие из центра города и из аэропорта. Остальные – такие, как мы, действуют мелкими группами по восемь-десять человек. Бьемся днем и ночью, просачиваемся внутрь занятых боевиками районов. Командования практически никакого нет, взаимодействие тоже хреновое, только по рации опознаться – и все. Группы в основном смешанные – из тех, кто остался в живых, без бронетехники. Волгарь, полевик, а не генштабист, хорошо понимает, что командовать тут все равно невозможно, поэтому отдал приказ – не мешать, снабжать боеприпасами из центра, опрашивать на предмет развединформации. Даже самооборонщики, опять-таки из тех, кто в живых остался, воюют – мстят. Вчера Козлова видел – выжил-таки, семью с колонной в порт отправил, сам остался на стадионе, помогает, чем может. Много мусульман воюет, что творили боевики с теми из мирняка, кого захватывали в плен и потом выясняли, что это мусульманин, лояльный властям, страшно даже представить. Для этих лояльный мусульманский мирняк, отказавшийся взять в руки оружие и убить русского соседа, с которым прожил бок о бок десять лет – муртады и мунафики, подлежащие смерти после пыток. Для тех, кто остался после этого в живых, боевики – кровники навеки. Пощады ждать не стоит – ни от тех, ни от других.

В городе действует уже полная десантная дивизия, части военно-морского спецназа, не меньше полка из командования специальных операций, еще какие-то части перекрывают пути отхода, есть и жандармерия – тоже не меньше дивизии. Террористов планомерно оттесняют к горам, где все склоны простреливаются, где все перевалы уже оседлали десантники и где им не будет выхода, кроме как на тот свет. Но террористы сопротивляются – и, черт возьми, сопротивляются успешно.

Нас осталось пятеро – всего пятеро, экипаж и плюс еще один человек. Подранены все, но никто и не думает уходить. Потери, кстати, на удивление низкие для городских боев, кто был, тот подтвердит. Но дело в том, что у нас нет штурмовых задач, типа: к восемнадцати ноль-ноль занять такое-то здание. Мы просто воюем, как можем – одного за другим выбиваем снайперов, гранатометчиков, пулеметчиков, расчеты ПЗРК – убиваем, пока не убили нас, обескровливаем противника. Нас все равно больше, это наша земля, за нами – великая Россия, и значит, мы победим.

Тела Чижика и еще одного десантника отправили сразу же, остальных за эти дни потеряли трехсотыми – тоже уже отправили. Из разбитого бронетранспортера достали «оружие выживания» – здоровенную однозарядную винтовку калибра 14,5, стреляющую патронами, подходящими к пулемету от БТР. Так вот сейчас и работаем: я – командир и разведчик, два человека – расчет и два человека – прикрытие. Схема простая – я иду вперед, глушу, где могу, из бесшумной снайперской винтовки, если не справляюсь – тут начинает работать уже ОВ. Пуля калибра 14,5 пробивает все укрытия, за какими могут скрываться боевики – стена дома, остов сгоревшей машины. По оба фланга от нас работают десантники, впереди – кажется, свои, моряки, но не уверен. По флангам мы опознались, договорились друг по другу не стрелять, по фронту – на связь выйти не удалось, почему-то молчат. Может, радиомолчание соблюдают…

Сейчас мы занимаемся снайпером – уже полчаса. Хитрый гаденыш, один раз уже вывернулся. Самое плохое – что теперь он знает о нашем присутствии, и нам предстоит снайперская дуэль. Но деваться некуда…

Интересно, где он, падла такая, засел? Последний раз работал десять минут назад, но так и не засекли точно, откуда. Небольшой проулок, ведущий от проспекта к группе высотных домов. На самом проспекте десантники, а здесь пока – только мы. Передовая группа, разведка, эта территория еще считается незачищенной. Позицию он, разумеется, уже сменил. Может, и вообще ушел. Тихо-то здесь как. Стреляют и справа, и слева, а здесь, в этом проклятом закоулке, куда мы и свернули, в общем-то, случайно – тишина, мертвая тишина. Может, потому, что здесь и вправду притаилась смерть…

Жуткие бои в городе выявили, помимо сильных сторон, и множество слабостей нашей армии. Например: много самых разных разведывательных беспилотников – и ни одного ударного. В итоге – завалили ракетами два «Громовержца», оба удалось посадить с большими или меньшими потерями, два транспортника, несколько вертолетов. Даже сегодня пуск «Стингера» видел, хоть и единичный. В общем, ПВО района мятежникам удалось организовать. До сих пор воюем без поддержки.

То, что произошло с бомбой, вообще ни в какие рамки не укладывается. Всем раздали дозиметры, но, убедившись, что радиации нет, все их сразу повыбрасывали – не дай бог выдаст писком или чем-нибудь еще, треском каким-нибудь. Но все равно, когда взрыв одного устройства вывел из строя военную машину целого региона – это самое настоящее ЧП, за это не погоны – за это головы снимать надо…

Думаю думки, а дело тоже делать надо. Поднимаюсь первым по лестнице, тут основным – лифт, поэтому лестничная клетка узкая и неудобная. Естественно, не пешком поднимаюсь, а ползком, на брюхе, избегая оконных проемов. Последние дни только так и передвигаемся – больше на брюхе, чем ногами. Пистолет в руках, винтовка за спиной…

Кстати, винтовку я себе раздобыл знатную, «Эрму» сдал на стадионе как трофей. А взамен теперь у меня – финская винтовка «Лев», та же самая СВД, только с тяжелым спортивным стволом, регулируемым прикладом и германской оптической системой, прицелом, совмещающим в себе дневной и ночной каналы. Ну и тактический глушитель, куда же без него. Финны не только лучшие в России, а то и в мире, патроны делают, но и винтовки тоже собирают ограниченными сериями…

Третий этаж. Четвертый…

В отличие от соседних, дом, в котором я сейчас нахожусь, пострадал от обстрелов и пожаров на порядок сильнее. Может, потому что с него можно бить напрямую с проспекта, может, еще почему. Не знаю…

На пятом этаже дверь выбита взрывом – не выломана, а именно выбита взрывом. Значит, мне сюда…

– Мы на позиции!

– Затихаритесь до команды!

– Принял!

В квартире темно, пожара тут не было, но видно, что сначала отсюда в спешке уходили хозяева, а потом ее еще и пограбили всласть. Не знаю, почему именно эту, может, по наводке. Несмотря на то что со всех сторон меня прикрывают стены, передвигаюсь все равно ползком – так уже привычнее. А квартира-то большая…

Кухня? Балкон? Просто окно?

Открытые шкафы, перевернутая мебель, разбросанные в беспорядке на полу вещи. Жирный черный след ботинка, раздавленный пластмассовый детский пупс в цветастом, скорее всего, сшитом своими руками сарафанчике. Мертво щерящийся острыми зубами осколков кинескопа большой телевизор в углу…

Окно… И не просто окно, а окно в большой комнате, где целых два окна, такая она большая. Пристроился, достал небольшое зеркальце на ручке, осмотрелся. Потом прополз на другую сторону, чтобы не стрелять оттуда, откуда смотрел…

– Готов. Давайте!

Раскатисто бухает ОВ – как щелчок пастушьего кнута, только на два порядка громче, и тут здание напротив разражается настоящим свинцовым градом – прямо по засеченной позиции свинцовой плетью хлещет пулемет…

На то, чтобы прицелиться, уходит меньше секунды – три выстрела через окно, один за другим, прямо в плюющийся смертью пулемет, в тех, кто рядом с ним, – и я падаю на пол, уходя от ответного огня…

Теперь ноги…

Едва успеваю выползти в коридор, как там, где я только что был, хлопает разрыв – подствольник! Осколки врезаются в стены, злобно визжат, негодуя, что все напрасно и я уже ушел оттуда. Кто-то остался в живых – пулеметчика с помощником я снял, это я точно знаю, но остался жив снайпер и кто-то еще с подствольником. Это получается как минимум четыре человека – снайпер, автоматчик и пулеметный расчет – ценный, видать, снайпер, что его так прикрывают.

Хлопает внизу, два раза точно так же…

– Доклад! – всполошился я.

– Имеем тяжелого трехсотого!

Твою мать… Этого-то я и опасался – недооценили. Считали, снайпер, максимум, один человек на прикрытии, а про пулемет и не подумали…

– Отступайте! Выносите раненого, на проспекте уже наши! Главный калибр оставьте здесь, я за ним приду!

– А…

– Выполнять!

На проспекте действительно уже наши – даже отсюда слышно, как размеренно ухают автоматические минометы и заходятся в ярости скорострельные пушки зенитных установок. По уму следовало бы просто засесть и подождать, пока сюда подойдут и раздолбают в хлам всю эту шестнадцатиэтажку вместе со снайпером и кто там у него остался на прикрытии. Но теперь это уже личное. Пока сюда подойдут, я уже успею разобраться…

Кстати… Неужели они пропустят такой момент, как эвакуация раненого…

Одного из автоматчиков – их оказалось как минимум двое – я снял с лестничной клетки, засек по выстрелам, даже успел его разглядеть. Обычно все происходит так быстро, что видишь не человека, а движение – выстрелил и убрался от ответного выстрела. А тут заметил. Не похож на араба – судя по виду, европеец. Сволочи…

А снайпера все не было. Он не выстрелил ни в первом, ни во втором случае – хотя потерял от моих выстрелов трех человек из прикрытия. Неужели убрался, оставив прикрытие на верную смерть?

Спасаясь от карающей гранаты, не сполз, а буквально ссыпался на этаж ниже. Хлопнуло, когда меня уже там не было, пробежал – уже бегом – еще этаж, хлопнуло и на третьем, в конце концов ввалился как раз в тот самый коридор, откуда я и начинал этот маленький заход, где и подстрелили кого-то из моих. Черт, даже не знаю, кого… Тут я в безопасности. Хлопает еще один разрыв чуть дальше – это уже от бессилия, меня защищают две стены. Могут, конечно, попытаться подобраться снизу, пользуясь тем, что я один, без прикрытия, но внизу пройти сложно – там мы еще две растяжки оставили. Как бы то ни было – наши, наверное, минут через двадцать появятся, с бронетехникой. И тогда конец игры…

Конец ли?

Что я могу сейчас предпринять? Предположим, снайпер наблюдает. Какой он может сделать вывод, сообразив, что я вернулся туда, где только что подстрелили мою группу? Интересно, он видит позицию, видит винтовку? Кто сделал тот выстрел, он или пулеметчик? Скорее всего – он, ведь мы не первый день воюем и кое-чему научились. Пулемет отвлек внимание, а он выстрелил. И выстрелил удачно.

Придет бронетехника, и он просто свалит. Бросит оружие, выйдет из города с мирняком. Скорее всего, это европеец, русские документы у него наверняка есть. С ними он и выйдет, прикинувшись русским. Все, что держит его здесь – это я, он такой, как я, он хочет завершить начавшуюся между нами дуэль. Только поэтому он все еще здесь. Любой снайпер ведет счет, любой снайпер чуточку тщеславен. Он такой же, как я…

Что ж, поиграем…

Дверь я на всякий случай прикрыл, прополз по коридору к той разваленной снарядом и обожженной комнате, где подстрелили моих. Винтовка должна быть все еще там – и он за ней следит…

Достал из кармана веревку со стальным сердечником, завязал на конце узелок, продел – получилось своего рода лассо с петлей на конце. Свою винтовку поставил у стены, ползком пополз вперед, в одной руке это самое лассо, в другой – пистолет. На всякий случай…

Вот и место – то самое. ОВ так и стоит, полузаваленная мусором. Рядом – сумка с патронами, большими, с разноцветными полосками на пулях, в основном – бронебойно-зажигательные. Следы крови на полу. Зарядить бы – винтовка однозарядная, там сейчас в патроннике только стреляная гильза, но никакого желания подползти ближе у меня нет – снайпер или автоматчик, один из них обязательно держит это место на прицеле.

Со второго раза удалось накинуть петлю, затянуть. Пока больше ничего не сделаешь…

Стравливая с рук веревку, я вернулся назад, забрал винтовку – теперь она мне понадобится. Ощупал снаряжение – две гранаты осталось, пока хватит. Было больше, да все на растяжки израсходовали. Растяжек сейчас в этом городе полно…

Пополз дальше, в самую крайнюю комнату – на удивление, она не пострадала от обстрела, даже стекла целы. Это плюс – через них меня сложнее засечь, но это и минус – через стекла сложнее целиться…

Проверил винтовку – готов. Сейчас моя задача – вынудить их действовать, обмануть, сделать нечто такое, что им будет непонятно, надавить на нервы – и заставить раскрыться. Неважно, снайпер выстрелит или автоматчик прикрытия, – мне нужно поймать хотя бы одного из них. Старое правило войны: делай то, чего враг от тебя не ожидает, делай то, что заставит его занервничать и допустить ошибку…

Выдернул чеку и изо всей силы забросил гранату в коридор. Единственное – только бы осколок шальной не перерезал трос, тогда сложнее будет. Хотя и далеко забросил, а всякое бывает…

Глухо грохнуло, пахнуло жаром из коридора – я отсчитал до пяти и потянул на себя тросик, с ужасом ожидая, что на том конце не будет натяжения и он просто вытянется. Но нет – тросик натянулся, винтовка была тяжелой, тащилась очень тяжело, там еще сверху на нее набросано. И – стрелок купился, заметив движение на третьем этаже противоположного дома, почти напротив меня, я выстрелил дважды через окно, выстрелил одновременно с ним. Только его пули в худшем случае повредили винтовку, мои – сильно повредили его самого. Не жилец, короче…

Опять-таки – простая миниатюра. Взрыв гранаты привлекает внимание. Дальше начинает шевелиться, уходить из поля зрения винтовка – как же, сработала растяжка, которой стрелок обезопасил свой тыл, и он решил сваливать, пока не поздно. Сам бог велел положить очередь, заодно и пару гранат подкинуть. Вот и подкинул…

Все. Теперь – сваливать. Хватит этих шуток – снайпера так не выманишь. Да и уйти он должен, потеряв все прикрытие. Я бы ушел, только самоубийца останется. Найду на той стороне дома лаз и уйду, к черту все…

Из любопытства вытащил до конца в коридор ОВ, осмотрел. Удивительно, но не пострадала ни винтовка, ни ее прицел – простейший четырехкратник в прочном стальном корпусе. Во, делали! В армии эти прицелы в семидесятых окончательно со снайперских винтовок сняли, поставили более современные, есть и как на моей – «день-ночь», есть тепловизоры, много чего еще есть, но вот близкого взрыва ни один не выдержит. А этот выдержал…

Сваливать…

С этой мыслью я пошел к двери, ведущей на лестничную клетку – там залягу, ползком до низа и искать выход, – как вдруг недалеко впереди, на улице раздалось нечто среднее между громом и ревом разъяренного льва – я от неожиданности даже бросился на пол. Глянул в окно – как раз, чтобы увидеть, как рассеивается облако цементной пыли, открывая поразительную картину – огромную дыру, как будто великан прогрыз насквозь здание на уровне третьего этажа…

А вот и наши…

Машина огневой поддержки – на базе БТР смонтирована башня с АГС и в качестве главного калибра – спаренной тридцатимиллиметровой вертолетной пушкой с принудительным охлаждением стволов. Это оружие не стреляло, не поддерживало огнем – оно жрало, прогрызало дыры в домах, превращало в ничто все, на что будет направлен поток снарядов из двух стволов. За несколько секунд пробить насквозь здание при такой скорострельности – как нечего делать.

Получается, что десантники с трехсотым добрались-таки до наших и сообщили о неуловимом снайпере. Теперь его не поймать – эту машину боевики боялись как огня. Есть только проблемка в связи с этим. Маленькая такая. Как бы не приняли меня за этого самого неуловимого снайпера. Нервы сейчас у всех на взводе, палец на спуске, и делов-то – повернуть башню да на кнопку электроспуска нажать.

В общем – лучше по первоначальному плану…

Ползком спустился на этаж, залег у выхода во двор. Там, похоже, начиналась зачистка – отрывистые команды на русском, шорох ног по мусору – такой бывает, когда стараешься двигаться как можно осторожнее.

Уходить? Или объявиться? Ну?

Если не знаешь, что делать – делай шаг вперед!

– Десантура! – заорал со всей дури я. Такого нельзя делать ни при каких обстоятельствах – и именно поэтому я это сделал. Должны же мои были сообщить, что здесь остался один из них, сейчас они меня и обязаны искать. Да и «десантура» – слово специфичное, не каждый гражданский знает.

Команда, топот во дворе – и тишина. Все заняли позиции.

– Выбрасывай оружие и выходи! Руки на затылок, выходишь, становишься на колени! Дернешься – открываем огонь!

– А шнурки у тебя не развяжутся, сапог, мышара летучая, чтобы флотский офицер да перед тобой на колени?! – проорал в ответ я, вспоминая давно забытые обороты речи, полагающиеся к такому случаю. Везде, где в одном городе стояли флотские и армейские части, особенно учебные – везде происходило выяснение отношений. Но просто так – с ходу и в рожу, так совсем не комильфо. Сначала полагалось перекинуться парой слов – таких, как эти.

– А вот я сейчас пару гранат тебе за шиворот закину, тогда и посмотрим, у кого мотня крепче! – проорали в ответ.

Пароль-отзыв получен…

– Я выхожу! Винтовка за спиной, оружие в кобуре! Выхожу медленно. Там еще снайпер может быть в соседнем здании.

Надеюсь, глупость они не сделают…

Выхожу, как и обещал. Несколько стволов смотрят на меня, солдаты укрываются за полуразрушенными стенами, за остовами машин. Весь проулок затянут густым, белым, щиплющим глаза дымом – набросали дымовых шашек, чтобы не подставляться снайперу. В самом начале переулка, за поставленным чуть ли не на попа остовом машины, черно-ржавым от огня и изрешеченным пулями, скрывается БМПП – боевая машина поддержки пехоты. Уродливая башня хмуро уставилась в проулок длинными, ребристыми стволами, линзы прицела смотрят прямо на меня…

– Представьтесь, сударь!

– Старший лейтенант флота Александр Воронцов.

Секунда сменяет секунду, долгое, тянущееся, будто карамель на жаре, время. Наконец кто-то поднимается из-за укрытия – поверили…

– Мои до вас дошли?

– Дошли…

– Что с трехсотым?

– Когда отправляли, был жив…

Сколько душ погубило.

Напротив окно…

Развалины молчали – окутанные белым дымом дымовых шашек и вонью дизельного выхлопа, исхлестанные пулями, они больше не стреляли, не забирали жизни. Время развалин уходило. Безмолвно щерилась на окружающий мир дыра, прогрызенная ливнем снарядов на уровне третьего этажа, бессильно курились серым дымком мертвые провалы окон – там уже все отгорело, отстреляло, отумирало…

Человек в сером, с темными и кирпичного цвета пятнами комбинезоне, закрытый накидкой, представляющей собой самое настоящее произведение искусства – металлизированный слой для того, чтобы невозможно было обнаружить через тепловизор, объемная «бахрома» в виде осколков кирпичей, бетона и арматуры, внимательно наблюдал за происходящим во дворе, пытаясь уловить суть событий через космы белого дыма от шашек. Он располагался на первом этаже здания, которое обстреляли – в нарушение всех норм и канонов, предписывающих снайперу забираться как можно выше, занимать господствующую над местностью высоту. У него был и бинокль с ночным каналом, и винтовка с оптическим прицелом, но сейчас он наблюдал за ситуацией, не прибегая к помощи ни того, ни другого, просто глазами – потому что у русских могла быть лазерная система, сканирующая окрестности и обнаруживающая любой оптический прибор с линзами. Он был хитер и осторожен, он нарушал все каноны снайперской войны, он не доверял никому – и только поэтому он до сих пор оставался в живых. И намеревался оставаться в живых и дальше, он не был фанатиком, мечтающим умереть от пули кяфира и попасть в рай, где его ожидают семьдесят с лишним гурий. Он считал, что далеко не все сделал в этой жизни…

Совсем недалеко у него были припрятаны подлинные русские документы и комплект одежды. Было там даже полицейское удостоверение – рядового полицейского исправника. С этими документами, да в царящем бардаке, он твердо рассчитывал выскочить из кольца. Его охота на сегодняшний день завершилась…

Да, скверно вышло, скверно… Хорошо, что деньги вперед заплачены.

До сих пор не ушел он только потому, что хотел рассмотреть и запомнить того, по которому у него так и не представился шанс выстрелить и который ликвидировал сразу трех человек из его прикрытия. Насчет двоих он не беспокоился – обычные исламские экстремисты, фанатики, расходный материал. А вот третьего – своего постоянного корректировщика огня – ему было жаль, довольно долго вместе работали. Хотя после смерти Джеффри… И поэтому он хотел увидеть того, кто… нет, не переиграл его. Доставил ему проблемы.

Русский оказался совсем не таким, каким он его представлял. Намного моложе. Идеальный снайпер – это не только физические и психологические характеристики, это еще и опыт, который нарабатывается только практикой, с годами и годами боевой работы. А русский оказался совсем молодым – возможно, и тридцати лет нету…

Старший лейтенант флота Александр Воронцов… Своим вряд ли станут представляться вымышленным именем, это настоящее. Снайпер запомнил это. Нет, он не собирался потом искать его, мстить – во-первых, это глупо, во-вторых, за это никто не заплатит. Но… жизнь долгая, может пригодиться…

С этой жизнеутверждающей мыслью снайпер начал медленно отползать назад – ход, помогающий незаметно выйти из здания, он присмотрел для себя заранее…

Отходили уже вместе – пятясь, прикрывая друг друга, перебежками от укрытия до укрытия. Наконец и она – спасительная, ощетинившаяся противокумулятивными решетками броня. Сверху еще накидали какой-то рваной, грязной дерюги – не знаю, зачем, машина становится похожа на мусоровоз. В двух местах противокумулятивные решетки разорваны, броня опалена – кумулятивная струя, стреляли из гранатомета. Но броню не пробили, машина осталась цела…

– Двигаемся! – командовавший зачисткой капитан привычно несколько раз стукнул прикладом по броне. Взревел двигатель, машина зачихала сизым, солярным дымом, поползла назад, пятясь к выходу из переулка.

– Давай, Мэрион! Расскажи нам про поросят![13]

Привлекательная девушка, на вид лет двадцати пяти, рыжеволосая, даже не замечала настойчивой руки на своем колене. Революция была важнее. И интереснее…

– Вот выхожу я из булочной, сумка у меня большая. И вдруг слышу: «Стойте!» Оборачиваюсь – а там трое поросят! Патруль! А у меня в сумке, если покопаться – «Инграм»[14] с двумя обоймами. И вот я думаю, что все, кранты мне, не смыться. А один из поросят подходит ко мне, опирается так об стену и говорит: «Девушка, а можно ваш номер телефона»…

– А-ха-ха…

– Гы-ы-ы-ы…

– И что…

– Ну что мне делать оставалось… Дала.

– Прямо там? Ах, Мэрион, осчастливила бедного поросеночка!

– Да пошел ты!

– Нет, Мэрион, ты скажи… Если этот поросенок придет к тебе, ты нас предупреди! Может, он не против групповухи!

– Черт, хорошая идея! У меня как раз в гараже завалялся паяльник…

– Ха-ха-ха…

– Вот и вставь себе его в задницу, придурок! – обиделась девушка, оскорбленная в лучших чувствах.

– Нет, Мэрион, ты нам скажи – ты и в самом деле ему телефон дала? А если он позвонит, то на кого попадет?

– На Особый отдел!

– Ха-ха-ха… Вот это шутка…

Высокий, темноволосый мужчина в гражданской, сильно похожей на охотничью одежде отхлебнул пива…

– Теперь ты нам расскажи, Томми.

– Про что?

– Да про десять мертвых поросят!

– А-ха-ха…

– Гы-ы-ы-ы…

Томми, репортер криминальной хроники в местной газете, давно связанный с ИРА, отхлебнул из кружки темного, забористого эля – в напитках он патриотом не был…

– Так вот, сижу я в редакции, че-то печатаю на компе, какую-то муть – звонок! Патруль на улице постреляли! Ну, я как дежурный репортер подорвался и туда. А там – машин полицейских, наверное, штук десять только с одной стороны, да еще армейские, всю улицу перегородили, короче. Ну, поросенок, который стоял в оцеплении, меня и спрашивает – а вы куда? А я ему карточку прессы под нос.

– А он?

– А он мне и говорит – вали отсюда, козел!

– А ты?

– Ну, я все улицы-закоулки знаю. Завалился я, короче, в квартиру, даме, которая там живет, пять фунтов дал…

– Лучше бы трахнул. Денег бы тратить не пришлось.

– Ага, сам ее и трахай. Ей лет пятьдесят.

– Ну и что дальше…

– И вот подхожу я к окну… занавесочку так осторожно отодвигаю… А там…

– Что там?

– Десять мертвых поросят!

– Гы-ы-ы-ы…

– Развалились так на всю улицу, не пройти, не проехать… И машина догорает. Ну, я только приладился, пару раз щелкнул, вдруг сверху – бабах! Я даже на пол упал…

– И что?

– Одиннадцатый мертвый поросенок, вот что!

– А-ха-ха…

– Вот это дали!

– Давненько такого славного денька не было!

– Да, давно так поросят не резали…

– Интересно, кто это их так?

Этот бар среди своих так и назывался – «Бар без имени», «Безымянный». Все дело было в том, что несколько лет назад неподалеку от него грохнул взрыв, и ударной волной снесло часть вывески, осталось только слово «бар». Сначала у хозяина не было денег, чтобы поправить вывеску, а потом он и вовсе махнул на это рукой. Безымянный бар знали и так, и редко когда он не был полон.

Этот бар на окраине Белфаста был одним из тех мест, где собирались боевики ИРА, чтобы отдохнуть от «праведных» трудов. Здесь вербовали молодежь в боевые бригады, здесь передавали информацию о том, где можно раздобыть оружие – его обычно закапывали на кладбищах, здесь же договаривались о совершении новых террористических актов. На хозяина – у него было странное имя Джок, словно у собаки, внимания никто не обращал, он был всего лишь частью интерьера, добрым гномом, снабжающим страждущих пивом, элем и виски. А напрасно…

Вот и сейчас хозяин заведения – сегодня он работал сам – нарисовался с новой порцией выпивки, как раз в тот самый момент, когда на столе она закончилась.

– А классно приголубили поросят, ребята… – как бы вскользь, мимоходом заметил он, ловко меняя пустые кружки на полные.

– Да, классно…

– Передайте тому парню, который так метко стреляет, что здесь он в любой день вправе рассчитывать на стаканчик за счет заведения.

– Если узнаем, кто, передадим, – ляпнул Томми, как самый пьяный, и тут же замолк от жесткого толчка локтем в бок.

– Ладно… – самый старший порылся в кармане, достал оттуда купюру, протянул ее хозяину, осторожно встал со своего места, проверяя, может ли стоять на ногах, – с меня, пожалуй, достаточно. На сегодня. Нормально, Джок?

– Вполне, – кивнул хозяин, принимая купюру.

– Я пошел. Не скучайте здесь. А ты, Мэрион, не теряй связи со своим поросеночком. Может, пригодится.

– Вас проводить, полковник?

– Не надо. Дойду. За машиной моей приглядите.

– Хорошо, полковник…

Проводив взглядом покидающего бар «полковника», Джок вышел в подсобное помещение, достал сотовый телефон, по памяти набрал номер.

– Он пошел…

Улица была темной и страшной – фонари давно разбили. Но полковнику не привыкать – на ногах он держался уверенно и шел по вымершей улице, даже не спотыкаясь. Единственной опасностью для него было нарваться на оранжистов[15], но католические кварталы неблизко, и так далеко в набеги они не забирались – понимали, что окружат и перебьют всех до единого.

Полковник жил в угрюмом четырехэтажном здании старой постройки, на втором этаже – большим достоинством квартиры являлось то, что рядом пожарная лестница. Лампочку в подъезде тоже кто-то разбил, лестница, ведущая в квартиру, была узкой, едва разойдутся два человека, но это и хорошо. Если поднимаешься пьяным – не упадешь.

На первом этаже Кевин О’Коннел, «полковник», на кого-то неуклюже натолкнулся. Будь он трезвым – этого бы, конечно, не произошло…

– Простите… – автоматически произнес он.

– Да благословит тебя Господь, Кевин, – раздалось в ответ, – да наставит он тебя на путь истинный.

Услышав этот голос, Кевин вздрогнул – сердце на какой-то момент замерло, а потом пустилось отплясывать сумасшедшую джигу. Тело мгновенно покрылось холодным потом. Этот голос часто приходил к нему по ночам – в кошмарных снах…

– Что встал, Кевин? Пошли…

– Что вы здесь делаете? Вы же…

– В отставке, в отставке… И заметь, Кевин, тебя я никому не передал, законсервировал. Выполнил свое обещание. Если бы тебя начал вести кто-то другой, скорее всего, тебя бы уже закопали с простреленной башкой и коленями. Так что свои обязательства по отношению к тебе я честно выполнил.

– Что вам нужно?

– Нужно… – священник, чье лицо почти полностью скрывал капюшон сутаны, кивнул на кровать, на которой лежал толстый, большой конверт из манильской бумаги, – открой и прочитай…

Трясущимися руками «полковник», ставший сейчас одним из батальонных командиров белфастской бригады ИРА, вскрыл конверт. В нем обнаружились два листа убористого машинописного текста, остальное пространство занимали деньги – пачки крупных купюр в банковской упаковке, североамериканские доллары. Их было много. Полковник отложил пакет с долларами, вчитался в убористый, напечатанный мелким шрифтом текст – и почувствовал себя плохо…

– На кого вы работаете?

– Я… На себя самого, какая разница! То, что я тебе предлагаю, сделает тебя героем среди своих.

– Это провокация, – полковник не мог поверить в написанное, – это…

– Это шанс для тебя. Если ты это сделаешь, никто потом не поверит, что ты наш агент. Вернее, мой агент. Ни одна разведслужба не позволит своему агенту сделать подобное.

– Меня потом убьют. Найдет и убьет САС безо всякого суда.

– Там, помимо налички, две банковские карточки. На них – сто тысяч фунтов, как видишь, с деньгами я тебя не обижаю. На операцию ты потратишь максимум пятьдесят – остальные все твои. Оружие за мой счет, я его уже оплатил и перевозку до Британии – тоже. Если почувствуешь, что пахнет жареным, смывайся. Денег тебе хватит, учитывая и твои старые накопления.

– Я…

– Решайся! Разве у тебя есть выбор?!

Полковник смотрел на расплывающиеся перед глазами строчки.

– Хорошо…

– Не слышу!

– Хорошо. Сделаю.

– Ну, вот и договорились… – священник встал с кровати, пошел к двери. – Да, кстати, Кевин… Тебе ничего не известно о том парне, что расстрелял патруль на улице?

– Нет. Он не из наших.

– Русский? Я давно не был в этих краях.

– Возможно. Мы ничего про него не знаем.

– Как же тогда общаетесь?

– Через Интернет. Он оставляет нам сообщения. Каждый раз из разных мест.

Священник кивнул – так он и думал. Схема действий русского выдавала в нем серьезного противника.

– Если узнаешь что-то реальное про этого русского – две тысячи фунтов. Он нам нужен.

– Понял…

– Как будешь готов, сообщишь мне. Канал старый.

– Хорошо…

– Ну, тогда спи, Кевин. Приятных снов.

Священник ушел – испарился, словно злой дух. А Кевин О’Коннел, «полковник», командир батальона белфастской бригады ИРА, остался сидеть в своей тесной комнатушке, бессмысленно уставившись в стену, словно пытаясь отыскать какую-то непостижимую человеческим умом истину на грязных, сальных разводах обоев…