Под перекрёстным огнём (том 1)

Принцесса и рыцари

Естественно, где ей еще быть в этом огромном здании, где она практически выросла, где у неё куча дел и интересов? Только здесь, в этом богом и доном Бернардо забытом месте!

Еле сдерживаясь от злости, Себастьян кивнул стоящей на страже девочке-ангелу и толкнул дверь мини-зала на первом этаже, где репетировал чертов лягушонок со своими друзьями-неудачниками из русского сектора. Приступ отпускал, но плохо, что он вообще сорвался. Надо сдерживать себя. Идёт жесточайшая битва, самая важная в его жизни, и пока, несмотря на кажущееся превосходство над противником, перелом не достигнут. Эта зараза играет ими, мечется между обоими, пытаясь отовсюду выжать максимум плюсов, и он не имеет права отдавать этому сукиному сыну в руки козыри в виде своей неуравновешенности. Он аристократ! Феррейра! Вот и нужно вести себя как подобает. Иначе…

…Иначе Фрейя будет потеряна. Навсегда. Этот «чико» не даст ему второго шанса. И винить во всём можно будет лишь собственную несдержанность и самонадеянность.

Зал внутри преобразился; когда он заглядывал сюда в прошлый раз, тут всё было так забито переносными сидениями, что ступить куда-то, кроме первого ряда, нельзя. Теперь же сидений остался минимум, необходимый для функционирования помещения, как зала для прослушивания — восемь аккуратных рядов во всю ширину. Дон Бернардо что, собрался здесь концерты давать? Этих неудачников?

Ангелы на входе одарили его напряженными и, как ему показалось, слегка презрительными взглядами, но пропустили, ничего не сказав. Сучки, пустое место, а туда же — судить и рядить! Но ему плевать; они — неизбежное зло, у которого благие цели и жесткие инструкции. Ангелы — живые вещи, а на вещи не обижаются, что бы те о себе ни думали. Его интересовало лишь одно живое существо в этом зале, которое он не презирал и не считал вещью, и именно к этой девушке Себастьян направился.

Фрейя сидела на третьем ряду, почти в центре зала, в окружении неизменной Оливии и еще двух девочек её группы, и внимательно следила за происходящим на сцене. Что творилось там Себастьяна интересовало мало — группа неудачников, никакого представления о нормах поведения — уже то, что курят на сцене, говорит за себя. Может в своей области… Хмм… Некоторые из них и крутые, хотя скорее чересчур наглые и гиперкоммуникабельные, вкупе с самой мощной на планете «крышей», но от собравшихся там, как музыкального коллектива, он не ждал вообще ничего. Присел рядом с той, которую назвал невестой, и которая до сих пор не подтвердила этот статус, хотя и не отказала:

— Привет! Ты здесь? Замучился тебя искать.

Её высочество отреагировала вяло, да оно и понятно — расстались лишь утром, часа три назад, не успели соскучиться. Нехотя выдавила:

— Да вот, решила посмотреть, чем ребята занимаются, каков их уровень. Спросил бы у охраны, сказали бы, где я.

Себастьян вновь почувствовал, как его бьёт крупная дрожь, и приложил все силы, чтобы сдержаться. «Спросил бы у охраны»! Как какой-то сопляк-неудачник! Совершенно чужой человек!

Он съел. Не время цепляться к таким мелочам — на войне как на войне. Всему своё время, будет и на эту тему разговор. Как ни в чем не бывало, развил тему:

— И каков же их уровень? Что можно ждать толкового от ЭТИХ? — и демонстративно скривился.

Фрейя была не согласна, но спорить посчитала излишним. Спокойно покачала головой:

— Ты не прав, у них есть потенциал. Конечно, для его реализации надо много работать, но мне кажется, у ребят получится.

Помолчала.

— Они новички, начинающие, Себастьян. Но это быстро проходит. С вокалом, проблемы, — кивок в сторону лягушонка, — но они их постепенно решают. Вон тот смуглянчик, например, вытягивает высокие. У него поставленный голос, но узкий диапазон, потому основную нагрузку берет Хуан, подводит к высоким, а дальше подхватывает этот парень.

Есть проблемы и со звучанием. Но и их они постепенно решат. Пока, в данный момент, тренируются на адаптациях.

— Адаптациях?

— Адаптируют под себя чужие вещи, — пояснила Фрейя. — Учатся на них. Причем вещи очень древние, старинные. Изначально написанные для другого диапазона, другой октавы голоса, если тебе так понятнее.

Себастьян кивнул, хотя в музыке понимал мало что. Главное не понимание, главное то, что девушка его мечты всерьез считает этих неудачников талантами. Особенно ЭТОГО неудачника.

Им снова овладело зло. Да, сдержался, в который раз, но свои пять центаво в его состояние приступ добавил.

— Им надо перенастраивать весь звук под своего вокалиста, и одновременно делать так, чтобы тот смуглянчик смог вступить и вытянуть высокие, — продолжила Фрейя, посчитав его молчание за приглашение продолжить тему. — Проблем много, но говорю же, они их постепенно решают. Так что ты не прав, не совсем они бездарности.

— И ты сидишь и смотришь, как они их решают, — фыркнул он, не считая нужным скрывать настроение.

— Ты же знаешь, я люблю смотреть, как люди ищут интересные решения. Особенно в музыке, — нахмурилась она. И посмотрела с укором: «Себастьян, ну сколько можно?!»

Он не знал, сколько можно. Его бесила эта ситуация. Его бесил этот юный камаррадо, чуть не разнесших его дом, используя, кстати, для этого и Фрейю, и его родную сестру-предательницу. Его бесило, что Фрейя не спит с этим прохвостом, но при этом тот ведет себя так, будто Фрейя его девушка, а он, Себастьян, её пытается увести, а не наоборот. Но больше всего его бесило то, что они не спят потому, что так хочет сам лягушонок, и только поэтому. Что только благодаря доброй воле его соперника его девушка и почти невеста ему верна. И это, пожалуй, главный, самый толстый гвоздь в крышку гроба его состояния.

— Фрей, если он тебе нравится, почему ты не выберешь его? — Себастьян словно выплюнул эти слова, продолжая давнюю и до сих пор незакрытую тему их бесконечного бессмысленного разговора. Конца и края которому не видно.

— Себастьян, если я решу тебя бросить, ты узнаешь об этом первым. Обещаю, — зло парировала Фрейя, впрочем, в который раз, и демонстративно отвернулась.

И, словно чувствуя, что между ними в этот момент происходит, сучонок на сцене решил подлить масла в огонь. Закончив совещание со своими, выставил вперед, почти на край сцены, стул, демонстративно сел и перебрал струны гитары.

— Следующая песня посвящается одной из прекрасных сеньорит, сидящих в этом зале, — произнес он. И бросил взгляд… Нет, не на Фрейю. На него. Взгляд, полный презрения и превосходства.

Кулаки Себастьяна сжались добела, руки затряслись, и то, что он сдержался в тот момент, можно назвать чудом. Лягушонок же начал играть, мягко перебирая струны, и по залу разлилась мелодия. Что это была за мелодия! Может Себастьян плохо знал ноты и теорию музыки, но оценить эту мелодию способен был. И лучшей вещи для шпильки, дескать, «эй, ты, она всё равно будет моей», придумать трудно.

Это было нечто медленное, лирическое и спокойное, но только на первый взгляд. Ибо одновременно мелодия собирала и настораживала, действовала мобилизующе. В голове у Себастьяна промелькнула ассоциация: «затишье перед бурей» — это когда съёживаешься пружиной перед финальным рывком. Он взглянул на Фрейю — та «поплыла». Она, как меломан, могла оценить мелодию куда глубже, и он понял, лягушонок знал, что делал, когда выбирал, чем именно нанести удар.

Проигрыш закончился, в дело вступили остальные члены коллектива, вторая гитара, бас и ударные, а его соперник запел. И мелодия вкупе с грубым напористым голосом только подтвердили его мысли о «мобилизации»: песня продолжилась резко, жестко, и одновременно не потеряла ни грамма лиричности и мелодичности, придавливая при этом к земле своей тяжестью:

Лягушонок продолжал петь, и из его голоса текла, словно живая, энергия. Себастьян чувствовал её; будто протяни руку и её можно потрогать — настолько выразительно получалось у этого сукиного сына. И главное, абсолютно ничего слезливого или сопливого, от чего так балдеют девчонки. Жестко, сурово и…

…И то, что так любит Фрейя. Из динамиков лилась Сила. Сила и мелодичность, адский контраст.

Себастьян чувствовал, как выстрелившая «буря» давила на него, прижимала голову к земле. И одновременно увлекала ввысь вслед за энергией голоса его главного врага и соперника. Которого он ненавидел больше всего на свете, но который, надо признать, гораздо более серьезный противник, чем он представлял в самом страшном сне.

И парни вокруг этого сукиного сына… Себастьян вглядывался в их лица и понимал, что кое в чем Фрейя права, у них есть будущее. Никакого пиетета, уважения, да просто понимания, кто сидит рядом с ними в зале — им была важна только музыка, та ужасная и одновременно волшебная вещь, творимая ими. Для парней не существовало больше ничего…

…Как ничего не существовало и для лягушонка. Для этого сукиного сына, посмевшего разнести их дом, их родовую крепость. Посмевшего в своей наглости поднять руку на то, чего не понимает, имея на руках одни догадки и намёки. И которому всё сошло с рук.

Ему было плевать и на Фрейю, сидящую в зале. Он пел ЕЙ, но не ДЛЯ неё. Его песня жила сама по себе, и была нечто отдельным, никак не связанным с этим миром.

Себастьян вновь перевел глаза на её высочество и вдруг понял, что проиграл. Глаза девушки, которую хотел считать невестой, не просто смотрели на сцену — они принадлежали ему. Этому подонку и уроду, сыну шлюхи с условным сроком. Да, она ПОКА не решилась разорвать их отношения. Да, он узнает об этом первым — Фрейя держит такого рода обещания. Но в тот момент Себастьян понял, что это лишь вопрос времени.

А с потолка и со стен лилась и лилась энергия, которую, протяни руку, и можно потрогать, вгоняющая голову в плечи. Комок нервов и эмоций, переплетенный в адский лирический медленный коктейль…

…Очнулся он только тогда, когда звукоизолирующая дверь за спиной встала на место. Перед его невидящим взглядом неспешно проявилась мордашка одной из девочек-ангелов, стерегущая вход на этой стороне, что-то спросившая. Он отрицательно покачал головой и бросился к выходу, даже не стараясь сохранить видимость шага уверенного в себе человека. К черту уверенность! К черту всё!..

Да, сегодня ночью они были вместе. И вчера. И пару дней назад. И она так и не сказала «нет» на его предложение руки и сердца. Да, с этим щенком, сукиным сыном, у них так же ничего нет, и это проверенная информация…

…Но он её потерял. Окончательно и бесповоротно. Просто какое-то время обречен жить в иллюзии того, что это не так и всё может измениться…

…А он ненавидит иллюзии!

А значит, надо использовать последнее, радикальное средство. То, на которое не захотел идти отец, несмотря на коварное нападение на его собственный дом. Слабак!

Он не отец. И не слабак. Да, нужно быть политиком, Сильвия сто раз права…

…Но он и будет политиком. Просто решит проблему иным, но так же входящими в арсенал любого сильного политика средством. У него хватит духу, не будь он Себастьян Феррейра!

— Поехали, — бросил он водителю, заскочив в машину.

— Куда, сеньор? — раздался в ушах голос начальника охраны.

— Куда-нибудь, — зло фыркнул он.

Машина тронулась. Себастьян привалился к спинке дивана своего «либертадора» и стер со лба холодный пот. «Я сделаю это. Обязательно сделаю!» — пульсировала в голове настойчивая мысль.

Всё так, сделает. Но сначала успокоится. Ибо такие дела следует делать только на спокойную голову.

У него есть собственные, не зависимые ни от кого контакты в определенной сфере… Скажем так, людей, готовых за деньги сделать всё, что угодно, а за большие деньги — вообще всё-всё. Но если он будет вести себя как идиот, служба безопасности отца что-то заподозрит и вычислит его телодвижения, оборвав вендетту на корню. Нет, Сильвия права, он чересчур эмоционален, нельзя так.

— В «Ла-Куронь», — произнес он, активировав связь с начальником охраны, почувствовав, что всё, приступ окончен, худшее позади.

— Слушаюсь, — донесся стандарно-уравновешенный голос главы опергруппы.

«Мне бы так…» — произнес Себастьян про себя и улыбнулся. Жизнь прекрасная штука, если живёшь спокойно!