Глава 12 Ирония Богов

Башмаки промокли насквозь и не подлежали сушке — только после тщательной стирки, ибо грязи по пути я насобирала прилично, о чём свидетельствовала длинная дорожка следов на лестничной клетке до самых дверей квартиры, которые я открыла своим ключом. Ещё с порога я почувствовала практически забытый запах, почти забыла, что пахла так сама, и ныне аромат дома вызывал у меня странное чувство неуюта, от которого мелкой дрожью потряхивало всё тело. Всё знакомое было дико. Даже объятия родных.

— Риточка!.. — мама держала меня так крепко, что я не могла вздохнуть.

Её халат почти мгновенно пропитался водой, практически стекавшей с куртки. Папа, появившийся на полминуты позже мамы, топтался рядом, не делая попытки вторгнуться в наше с мамой единство. Заметив это, я высвободила руку и поймала отца за запястье, примирительно его сжав. Слабая улыбка и тихий вздох послужили сигналом, что он действительно согласен со мной — всё хорошо, потому, что я вернулась.

— Мамуль, пап, я устала очень. Я спать пойду, — я освободилась очень осторожно от маминых рук и оглядела себя, — как только ополоснусь. Поем я утром. Хорошо?

Наверное, мой голос действительно был очень усталым — родители молчаливо закивали. Мама, сжавшая руки у груди, грустно хмурилась. Её изучающий взгляд нельзя было не заметить. Она беспокоилась, но, видимо, мой тон успокаивал её или просто не давал говорить. Или она боялась спросить лишнего. Отец, ровняясь скорее на маму, только угрюмо изучал пространство позади меня и изредка косился на телефон на стене.

Оставив рюкзак в коридоре, я юркнула в ванную и первым делом стащила с себя обувь, убрав её в таз. Содержимое карманов куртки было выложено на стиральную машинку, как и всё, что было в карманах джинсов. Скинув всю одежду в другой таз, я закуталась в один из оставленных на крючке халатов в ожидании того, как наполнится хоть немного ванна, и присела на небольшой табурет.

Я дома. Я снова, я наконец-то дома. После стольких унижений, просьб и угроз. Я вернулась, забыв о том, что даже не хотела возвращаться. Всё вокруг ещё помнит меня, да и я отвечаю взаимностью, но лишь тело. Душа вопит от боли и тоски. Если она осталась, — душа. Наверное, осталась, потому, что пустота не могла болеть так невыносимо, щемить и тянуть в водоворот отчаяния. В тот момент я в очередной раз осознала, насколько много потеряла. И всё же я раз за разом вспоминала Маэрора, его последние жесты, слова… Он улыбался. Боги, он улыбался мне! Не ругал, не проклинал, а улыбался, словно это не он хотел избавиться от меня. Гладил меня по лицу…

Я коснулась щеки с такой осторожностью, словно призрачные пальцы нелия всё ещё лежали на ней, словно я этим движением могла их вернуть, но зачерпнула лишь воздуха. Тепло касания сохранилось, но было где-то за пределом моего понимания. Где сейчас тот, кого мне так будет не хватать?..

Позабытая привычка позвала к зеркалу, прямоугольному куску отражающего стекла, подпираемого лакированной рамкой снизу и с остальных сторон удерживаемое вгрызшимися в стену стальными скобами. Тёплая фланель соскользнула с плеч, открыв шею и украшавшую её цепочку с тяжёлым кулоном. При виде тёмной меди звеньев у меня дыхание свело. Позабыв про халат, я вцепилась в висящее на цепочке кольцо, не понимая, каким чудесным образом оно могло оказаться у меня. Вся одежда, в которой меня перебросило к Маэрору, исчезла в небытие, а та, что была раньше — снова на мне. Какого тогда?..

Осторожно сняв украшение, я повесила его на кран у ванной, а сама тихонько забралась в воду. Ожоги, являющиеся после кольца ещё одним из доказательств, что произошедшее со мной действительно имело место, яростно отозвались на прикосновение влаги. Я прикусила губу, но всё равно зашипела сквозь стиснутые зубы.

Мне требуется отдых. Для начала небольшой, но отдых. Может, я даже смогу обо всём забыть. Забыть и забыться, как после дурного, очень дурного сна. Вот только если бы я могла…

А ещё следует научиться держать себя в руках, и постараться убедить себя, что ничего не произошло. Ничего, абсолютно. А тяжёлое кольцо — всего лишь милая безделушка из дурного сна. Настоящая, самая настоящая, но из сна. Вот и пусть остаётся просто симпатичным сувениром.

Кое-как намылившись и даже не пытаясь растирать ожоги, я сполоснула длинные пряди волос. Эта квартира не могла помнить у меня настолько длинные волосы — я никогда не опускала их обычно ниже лопаток, а тут рыжие пряди вились до самой поясницы, если не ниже. Если волосы начнут сечься, будет очень досадно их срезать. Они же как один из кусочков памяти о Маэроре. Какими же они стали красивыми, заблестели, а о длине и говорить лишнее — коса, девичья краса!.. И она нравилась Маэрору…

Расслабиться и улечься в ванной мне стоило немалых усилий. Мысль о том, что это — только первая из многочисленных битв с собой, оказалась горькой и противной на вкус. Видения недавней жизни среди пышности и простора иного мира тянули жилы, заставляя снова и снова вдалбливать себе одну и ту же фразу — «Мне это приснилось. Это был всего лишь долгий и дурной сон». Колечко на цепочке покачивалось из стороны в сторону, всё собираясь замереть, чем старательно опровергало нужную мне мысль. Я злилась на него, а потом успокаивалась, потом расстраивалась, а потом злилась снова, — на этот раз на себя.

Вода остыла вконец, когда я выбралась из ванны и закуталась в полотенце, а после надела халат. Прибравшись за собой, вышла в коридор, обнаружив, что на кухне горит свет и там кто-то приглушенно беседует. Стоило мне заглянуть, как моему взору предстали всё те же мама и папа, сидящие за столом. И, кажется, мама старательно скрывала то, что совсем недавно плакала. В какой-то мере я рассердилась на них, но вскорости простила — они беспокоились обо мне. Я даже сказать ничего не успела, как услышала позади шаги, поэтому стремительно обернулась, отступая в кухню.

— Явилась! — недовольный голос старшей сестры отрезвлял не хуже ведра холодной воды на голову. Даже в своих старых шортах и растянутой футболке и всклокоченными ото сна волосами она выглядела грозно. — Ну, и где ты шлялась последние почти четыре дня? Совсем охамела?

— Привет, Рим. Извини, что разбудила… — примирительно вздохнула я, тщательно стараясь переварить только что сказанное мне. «Почти четыре дня…» — то есть, меня носило где-то не почти месяц, а какие-то дни?

— «Привет»? — продолжала свирепеть моя сестрица. Само её нахождение в доме было сюрпризом — она жила уже полгода на собственной квартире, так что я начинала ее понимать. — Родители по ночам не спят, твоих друзей-подруг обзванивают, ментовку и больницы кошмарят, а ты, пропав без объявления, являешься среди ночи со своим «привет»?

— Римма, — осторожно встряла мама, пытаясь успокоить свою старшую дочь, — пожалуйста, перестань. Вот и хорошо…

— Что «хорошо»? — сестра поднимала голос всё выше. — «Хорошо воспитали»? Да, нечего сказать! Я до сих пор не позволяю себе позже восьми приходить, а ей можно вот так пропадать? Сами первым делом мне позвонили! «У тебя ли Ритуля?»! Ути-пути! Вот она, здесь! Можете поцеловать её в…

— А что, тебе было бы легче, если бы я вообще не пришла? — тоска в груди не позволяла мне злиться, но остановить зарождающийся скандал требовалось. — Знаешь, а ведь это было возможно. Более, чем просто «возможно». Здорово, правда?

Неторопливо проговорив это оторопевшей от моей наглости сестрице, я открыла один из шкафчиков, служащих аптечкой, сунула в карман халата два маленьких рулона бинтов и, хлопнув дверцей, быстрым шагом добралась до своей комнаты.

Включив свет, я едва ли не застонала — диванчик был разложен и застелен, что значило, что сестра вернётся вставить мне по первое число по второму разу. Решив, что лучше времени особо не терять, я быстро скинула халат, надела чистое белье, нацепила фланелевые шортики и майку и отложила сокровище на стол, вооружившись ножницами.

Первая нога до колена была забинтована, когда в комнату вернулась Римма. Я слышала, как она немногим ранее ещё что-то выясняла с родителями на повышенных тонах, но не придавала этому значения, занятая бинтами, но игнорировать её, стоящую на пороге, было просто невозможно. Особенно когда её сердитый взгляд разбавило недоумение.

— Это что? — буркнула Римма, присаживаясь на диван и косо поглядывая на меня. Начатый бинт перекочевал к ней в руку, и сестра то и дело смотрела то на меня, то на бинт.

— Я ожидала что-то вроде «ну, подвинься, дай помогу», — в тон ответила я, медленно затягивая вторую повязку на ноге. Шлепок по рукам я получила без слов — сестра умело поправила положение моей многострадальной конечности и, размотав мои старания по практики изготовления мумии, заново туго перебинтовала сначала одну, а потом и другую ногу.

— Откуда у тебя это? — теперь притихшим голосом пыталась узнать сестра, закрепляя повязку.

— Обожглась, — кратко пояснила я, не вдаваясь в подробности.

— И тут? — палец Риммы коснулся сначала одного треугольничка, оставленного ножом Маэрора, а потом другого. Я часто-часто закивала, соглашаясь. Вот только немигающий настороженный взгляд девушки требовал продолжения.

— Скорпион. Пришлось прижигать, — я скривила губы, припоминая то сладкое время, когда я могла наслаждаться общением с моим дражайшим князем, и тут же тряхнула головой, прогоняя наваждение — нельзя, нельзя вспоминать!

— Было больно? — видимо, сестрица посчитала моё недовольство нежеланием вспоминать о жуткой боли, чему я несказанно обрадовалась. Да и сам первоначальный источник шрамика не очень-то её удивил.

— Я ничего не чувствовала. Отрубилась раньше, чем врачевать начали, — я грустно усмехнулась, в попытках построить из себя героя, а заодно хоть как-то растормошить Римку — слишком уж большими у неё каждый раз становились глаза, когда она помогала мне бинтовать руки и ноги. Первый шаг к крепости «Римма» показал, что она как и прежде непробиваема.

— Он уже начал заживать, — настаивала сестра, заканчивая перевязку тугим узелком. — Что ты мне не хочешь говорить?

— Ты мне не поверишь — а это сейчас самое главное, — я слабыми касаниями изучила повязку, про себя радуясь, что если я не буду за кем-нибудь гнаться во время сна, то больно мне не будет.

— Я же твоя сестра! — голос Римки упал до шепота после её коронной фразы детства, с которой начинались наши маленькие секреты — будь то маленькие шалости или что-то заведомо глобальное и опасное типа вылазки в какой-нибудь заброшенный дом или поход на другую часть города. Впрочем, такая сплоченность не мешала ей отчитывать меня.

— Ты не поверишь, — вздохнула я, продолжая настаивать на одной и той же фразе, саперной лопаткой делающей подкоп к крепости.

Мне требовался благодарный слушатель для фундамента спокойствия, а кто может быть надежнее того, кто готов ради тебя собственным телом прорубать тебе путь? Римму я видела именно такой, а, может, это были призраки детства.

— Ты и не пыталась объяснить, — знак, что сестра вступила в перепирательство был благодатным — победа за мной. Ларец, в который я собираюсь спрятать свои сокровища, будут надежнее многих банковских сейфов.

— Ты веришь в реинкарнацию? Не только духовную, но и телесную, — шепотом начала я, вставая с дивана, чтобы расправить свою кровать и впервые за несколько недель уснуть в месте, наиболее привычном мне.

— Как относительный ученый — не очень. Как почти состоявшийся врач — ну, в практике много интересных моментов бывает, особенно в отделе реанимации, — яма под фундамент начинала уплотняться. Дабы довершить самое начало, я нарочно не смотрела на сестру.

— Так вот, представь, что тебе вдруг начнет казаться, будто ты уже жила, когда тебе будут являться картины из этой прошлой жизни. Более того — кто-то в твоём окружении окажется именно тем, кого ты знала в той, прошлой, жизни, — я прошла к выключателю и погасила в комнате свет. Родители тоже пошли спать — их шаги я слышала минуту назад, разбирая кровать. Полотенце осталось на спинке стула сохнуть.

— Представляю соблазн от того, чтобы рассказать о своей ипостаси, — вздохнула с дивана Римма, поскрипывая пружинами. — И? Что дальше?

— Я вот такая и есть — веришь ты мне или нет, — я в темноте пожала плечами, уходя к себе на кровать.

— Этот «кто-то» твой учитель? Мама все уши прожужжала россказнями твоего мальчика, который видел, как ты будто бы исчезла прямо у него на глазах. Вроде того, что раз — и ни тебя, ни того учителя, — сестра молчала несколько минут, но вскоре ехидный заинтересованный голосок проявился любопытством. — Мне показалось поначалу, что ты просто-напросто кинула его. Говоря чисто между нами, он не твой типаж — тебя всегда тянуло к мордашкам мужественным и темноволосым, уж я-то знаю…

«Блеск…» — я даже улыбнулась. Сестра начала проявлять себя как именно та сестра, с которой я делилась своими секретами, а мне в ответ доверяли свои тайны. Не слишком смущало и определение Антона, данное Риммой — она его не раз видела и даже разговаривала о чём-то пустом-повседневном. Насторожило другое — образ Маэрора, когда я его впервые увидела в истинном облике — бесстрашный черноволосый демон, что соответствовало определению «мой типаж». Отчасти Римка была права — мой парень совсем не отвечал требованиям, характерным хотя бы одному моему кумиру, чьи, кажется, бесконечные плакаты портили скотчем обои, с любовью поклеенные мамой.

— Ну, и что дальше было? — напомнила мне о продолжении рассказа сестра, заворочавшись у себя.

— А дальше ты точно не поверишь… — я улыбалась потолку, больше чувствуя, что сочиняю сказку для ребенка.

— Учитель оказался принцем на белом коне, который отвёз тебя в своё королевство? — Римка, раззадорившись включилась в игру. Злиться ей на меня ни к чему. Чем раньше она забудет про гнев, тем лучше.

— Принцы для глупых принцесс в розовых платьишках. Он был князем, а его крепость переплюнула бы множество царских дворцов вместе взятых, — серьезно заявила я, хоть на самом деле почувствовала боль от невозможности снова оказаться в тёплых стенах Клыка, рассмотреть из окна город у твердыни и глотнуть хоть немного персикового вина с мятной пастой.

— Белый конь! — я играла роль, каждую секунду напоминая себе, что гноящую рану нужно вскрыть, чтобы позволить ей зажить. Шрам неминуем, но даже для заживления нужно время. А шрам рассосётся. — Белый конь стал обедом для его дракона!

— Нафига нам принцы, если тут князи⁈ — с игривой насмешкой поддержала меня Римма. Мне подумалось, что она наверняка продолжает привычно жестикулировать и тогда, крепко сжимая одну ладонь в кулак в знаке «так держать!».

— Именно, — устало вздохнула я. — Реинкарнация вышла на славу — я многое помню и многое знаю, хоть и пропустила всего семнадцать лет. А ещё вспомнила, что мне помогли умереть, и не слишком много думали, чтобы повторить подвиг заново.

— Скорпион? — тут же откликнулась Римма.

Её шепот утонул в темноте. На этот вопрос я не собиралась отвечать — тут и так понятно без слов. Отвернувшись к стене, я закуталась в одеяло, обняв край подушки, хотя больше всего хотелось обнять совсем не её.

Маэрор теперь будет засыпать спокойно. От простился с умершей супругой и теперь может с новыми силами воспитывать своего единственного сына. Из Хали выйдет замечательный князь. Горе детства закалило его, он будет сильнее отца.

— Рит… Рит!.. — Римма позвала меня так тихо, что я не сразу и расслышала её приглушенный голос.

— Чегось? — шепнула я, чувствуя, как горечь растворяется в дреме.

— Рит, мне страшно…

Эту фразу я слышала от Риммы всего несколько раз. Она была не робкого десятка, но верила мне как себе. После ее слов я тихонько встала и, завернувшись в одеяло, присоседилась к сестре с краю. Рука Риммы осторожно нащупала меня через одеяло и легонько стиснула моё плечо. «А ведь ей и впрямь страшно», — убедила себя я сама. Для меня, пережившей всё это, была дика мысль об этом переживании — просто это уже все прошло. Римма же только-только всё начала представлять.

— А, знаешь, у тебя… грубо говоря есть племянник, — проговорила я, пытаясь без лишней мысли представить себе знакомство сестры и Хали. Наверное, иметь тётку, которая моложе тебя самого, забавно. — А ещё брат-князь. Вы чем-то похожи. Оба буйные. Или трое даже — племянник твой тот ещё сорванец…

— Это ты узнала всего за три дня? — хрипло поинтересовалась сестра.

— А вот это второе, во что ты не поверишь, — я вздохнула с улыбкой. — Рядом с ними я провела почти месяц…

Римма заснула молча, пока я ей рассказывала «спокойную» сторону про моё отсутствие. Она больше не задавала вопросов, она вообще никак не комментировала, когда я ей описывала красоты Клыка и Иглы. Слушая её ровное дыхание, мало-помалу улеглась и я, даже не заметив, как уснула.

Отдых прервал какой-то внутренний толчок, хотя, взглянув на потолок в полумраке, чувствовала я себя просто отлично. По крайней мере, ничего не болело, а, может, это было ещё и от того, что меня вырубило, и я проспала в одной позе. Час был ранний, но я сонливости не испытывала, хотя сестра под боком посапывала во всю. Тихо сев на диване, я не менее тихо поднялась и, одевшись, кое-как расчесавшись и заправив кровать, так почти и не тронутую, мышкой пробралась в кухню.

Самое начало седьмого. Рассвет приятно золотил окно и ту часть домашней столовой, до которой добирались солнечные лучи. Коротко заглянув в холодильник, я вытащила наружу пакет молока, яйца и яблочное повидло. Почему-то мне так захотелось чего-то домашнего, что я заторопилась это «что-то» приготовить, а уже через какой-то час в комнаты начал проникать запах свежих блинов.

До зевоты монотонное занятие, не прерываемое ни телевизором, ни занятной книгой, располагало к мыслям. Даже когда использованная посуда была вымыта, а я с дымящейся чашкой чая сидела за столом, неторопливо уменьшая немалую горку золотистой выпечки, я не переставала думать.

Как там Хали? Как он отреагировал на моё исчезновение? Сильно ли разозлился на Маэрора Таргор? С какими вестями для деда вернётся Хадди? — Мысли о любимых мужчинах роем жужжали в голове, не давая ни покоя, и облегчения. «С глаз долой — из сердца вон!» — это было совсем не про меня. Я томилась в немой тоске, не имея и малейшего понятия о том, где я смогу найти отдушину.

— Привет, Рит, — папу я не приметила сразу из-за его привычки тихо ходить. Похвально хмыкнув при виде блинчиков, он достал себе чистую чашку и нацедил в неё свежего горячего чая.

— Привет, папуль, — я пригубила свою чашку, сожалея, что не пью сейчас полюбившейся мятный морс или персиковое вино с мятой. Правда, это не мешало с удовольствием уничтожать яблочное повидло.

— Как ты? — буднично поинтересовался он, словно ничего совсем и не произошло. Ну, подумаешь, дочки не было дома пару деньков, а её парень растрезвонил, что с любимой дочуркой исчез и учитель. Что мы, не видали что ли такого?..

— Ну, кажется, я влюбилась, а так — вроде все нормально!

Я весело пожала плечами, радуясь, что мне хватило ума надеть длинную одежду, скрывающую бинты. Может, папуля и более-менее спокойно отнёсся к моему отсутствию, но мой покоцанный вид восторга не подарил бы. Впрочем, даже то, что я доверилась отцу, много стоило — психолог в семье, как тонкий лёд. Хитрость хитростью, но тылы в данной ситуации должны быть прикрыты и чисты.

— Твоему избраннику следует подарить Уголовный Кодекс? — всё тем же тоном поинтересовался папа, запивая ложку повидла чаем.

— Актуально с одной стороны, но бессмысленно с другой, — вывернулась я, уяснив с какой стати я не дождалась момента, когда смогу всё рассказать маме — её эмоциональность испортила бы всё, пусть я так же была бы понята, но с излишними подробностями, не имеющими никакого общего с истиной. — Он уехал из города.

— Ну, и что мы теперь будем с этим делать? — тон папиного голоса изменился. Он смирился с фактами, но ему всё ещё было тревожно.

— Сегодня воскресенье, — я ткнула ручкой чайной ложечки в настенный отрывной календарь, висящий совсем рядом с папой.

Отец скосил глаза на листы — на первом из них значилась суббота, но только потому, что порядок в исчислении даты в доме вёл как раз единственный мужчина, что и поспешил выполнить каждодневный долг и избавить настенную книжечку от ещё одного листа.

— Завтра понедельник, — продолжала я свою мысль, — а, значит, я завтра иду в школу.

— Я не считаю это хорошей идеей… — покачал головой папа, забирая с тарелки новый блин. Листок календаря он положил рядом с собой и бегло просматривал отпечатанный там совет дня.

— Ничего такого не произошло, чтобы строить из этого трагедию!

Забота, замешанная на жалости, пусть даже родительской, вызвала у меня острый приступ раздражения. Злость из-за мысли, что меня приравняли к плаксивой принцессе, хлыстом подстегнула меня к действию и резкости, о которой я вскоре пожалела — быть неблагодарной дрянью ещё хуже. Мне стоило усилий смягчиться.

— Это действительно не так страшно, как кажется. Ты сам знаешь, как это бывает, и насколько это недолговечно. Время лечит, а царапины рубцов не оставляют.

Не заметить, как замер отец, было невозможно. На какую-то секунду он перестал жевать, но практически тут же ожил, почти неприметно пожав плечами.

— Если ты считаешь, что так правильно, то я не буду настаивать. Но это твоё решение. Не давать совершать ошибки я тебе не имею права, но от крупных неприятностей избавить — в какой-то мере должен. Неприятностей я не вижу, — папа поднял на меня глаза и улыбнулся. — Но я всё равно остаюсь твоим папкой.

— Спасибо, — шепотом поблагодарила я, чувствуя, что ещё немного и расплачусь.

— Тебе идут длинные волосы, — примирительно похвалил папа, разглядывая упавшие на плечи локоны. — И загар.

— Меня баловали, — откликнулась я, вспоминая сложную прическу, которую могла создать у себя на голове с закрытыми глазами менее, чем за час.

— Странный способ, — папа оставил в покое блины и просто пил чай. — Не знал, что тебе нравятся разные там салоны…

Я не ответила, припоминая как смотрел на меня с причёской Лебедя Маэрор, в то время как я ненавидела его каждой клеточкой тела, но любила каждой частичкой души, тогда ещё ничего не понимая. Желание состричь всё к чертям подкатило к горлу с желчью. Вот только ему очень нравились мои косы…

***

К тому времени, как проснулись мама с сестрой, я вернулась в комнату и уселась за учебники в попытке хоть немного сопоставить пропущенное мной время с реальностью. Последние уроки казались слишком далёкими и ещё более невероятными, нежели Клык и Имперские Сады. Как-то не укладывались в голове возможности времени растягиваться или сжиматься, как произошло в моём случае. Ну, можно было даже сказать, что у меня выдались очень бурные дни — я успела стать супругой князя-демона, стала матерью замечательного юноши, побывала в столице демонского государства, меня дважды пытались убить, причём в последний раз меня вообще выкрали. Однако, несмотря на все ужасы, я бы с большой радостью променяла настоящее на возможность всё испытать заново. И суметь всё исправить. Я бы руками и ногами вцепилась в Светлейшего Князя и ни за что на свете не отпустила его.

Вид учебника истории вызвал двоякое чувство — желание с тоской прижать книжку к груди и устроить небольшой костёр. Учитывая, что урока в понедельник не намечалось, я отложила учебник в сторону. Если бы я знала, что уже завтра смогу его снова увидеть… Но он на самом деле был слишком далеко, недосягаем, словно солнечный луч.

Закинув нужные книги в почищенный рюкзак, я выбрала одежду на завтра и ненароком взглянула в зеркало. Снова увидев свои отросшие длинные волосы, я задумалась над тем как их стоит убрать — стянуть в хвост или заплести простую косу, Волчью Родовую красу. Или… или снова разделить на две, сложить во врезающиеся друг в друга полукольца и соединить одним…

«Я — отбившийся от стаи лебедь…» — с горькой улыбкой подумала я, разглядывая медь волос и пропуская локоны сквозь пальцы. Нет, те несколько недель действительно были в моей жизни, — это я точно знала. А также то, что я могла себя сколько угодно уговаривать, будто смогу забыть случившееся. — Это невозможно, нереально, недопустимо. Всё что угодно, но не это.

«С волосами по-любому придётся что-то делать…» — намерение походило на тугой клубок ниток, которые требовалось распутать. Такой же клубок напоминали мои мысли. В комнату вошла Римма, удивленно взглянув на меня.

— А тебе идут длинные волосы, — повторила сестра слова папы. В зеркале я видела, как она достала из угла небольшую спортивную сумку и принялась в ней что-то искать, поглядывая на меня. — Не знала, что ты их отращиваешь, хоть вроде и виделись недавно.

— Недавно и начала. Дня три назад, — отшутилась я, встретив испуганный внимательный взгляд. Однако я сама отвлеклась, отыскивая среди заколок и иных безделушек хоть какую-то резинку для волос. Нашлась небольшая и старая, что хрустела, когда я непривычно стягивая волосы на затылке.

— Слушай, я, наверное, сильно поспешила, — снова заговорила Римма, присев на убранный диванчик, — но я сказала родителям, что будет лучше, если ты немного поживешь со мной.

Я молча надула губы, решив, что сестрица ляпнула лишнее, но потом вспомнила про состояние своих рук и ног. Стоит маме с папой только увидеть бинты, и скандала с истерикой не избежать. Тогда точно начнётся допрос с пристрастием.

— Умно. И на сколько это «немного» будет? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Насколько посчитаешь нужным, — пожала плечами Римма, смотря не столько на моё лицо, сколько на мои руки. Благодарить словесно я не стала — только улыбнулась, зная, что словом только всё испорчу.

Сказано — сделано, — уже во второй половине дня я вытирала ноги о коврик при входе в квартиру сестры. Рюкзак мой изрядно потяжелел от добавленных книг и тетрадей, занявших ещё и небольшой пакет. Римма взяла в сумку небольшую толику школьной одежды. По дороге мы купили несколько резинок для волос и простые заколки, а ещё мятной жвачки и мятных же леденцов — что-то мне настолько сильно захотелось почувствовать приятную свежесть на языке, а сестрица не отказала мне в таком капризе.

Жилище родственницы не было для меня неуютным — когда-то относительно недавно вся наша семья жила в той самой двушке, которую занимала уже старшая из наследниц моих родителей. Мне был знаком каждый угол, балкон и стены, пусть даже квартира и подвергалась ремонту, и не раз — приятные воспоминания детства просыпались во мне.

Из вещей всё те же остались диван и односпальная кровать, доставшаяся с давней распродажи. Сестра обновила окружение книжными полками и цветным, пусть и стареньким, телевизором, способным показывать лишь пару каналов. На кухне старались не скучать крохотный холодильник, стол с парой табуреток и старая газовая плита. Стенной шкаф в прихожей встретил приветливым поскрипыванием.

— Как видишь, до дворца всё ещё очень далеко, — улыбаясь, хмыкнула мне Римма, глядя, как я переминаюсь по центру гостиной и спальни одновременно.

— Мне не нужно дворца, — обернувшись вполоборота, ответила я сестре.

«Мне всего лишь нужен мой любимый Маэрор…» — мысленно нахмурилась я, признаваясь — ложь самой себе не приведёт ни к чему хорошему. Всё, что мне необходимо — найти нейтральную волну, подстроиться под течение и позволить ему себя подхватить.

Однако без подводных камней не могло обойтись ну никак, и первый булыжник царапнул уже в первый же день после возвращения, стоило мне только войти в кабинет, где должен был начаться первый урок. Успев даже отвыкнуть от школьного гвала, я нашла суету даже забавной, взглянув на неё иначе. Учителя не было на месте, но я и не намеревалась показаться взрослым на глаза в первую очередь. Избежать же внимания одноклассников было невозможно.

— Привет, — буркнул мне сидящий за первой партой одноклассник. Я ответила тем же, проходя на своё место и начав раскладывать на парте книги и тетради. Завидевшие меня одноклассницы ахнули, заметив мою косу, в которую утром Римма помогала заплести волосы, подняв пучок почти на затылок.

— Ритка! — сияя глазами, как светофорами, прямо с порога ко мне примчалась Маринка. Ещё больше её глаза расширились, когда она оглядела меня с ног до головы. Рот подруги с минуту открывался и закрывался как у выброшенной на берег рыбины. Ощупав мои руки чуть выше локтя, она смогла обрести дар речи. — Ритка, ты ли это? Тебя где носило весь конец недели?

— Где была, там меня уже нет, — пожала плечами я, выжав из себя что-то похожее на милую улыбку.

— Смоталась в Египет и обратно? — с ухмылкой поинтересовалась ещё одна одноклассница, Вика, обычно не слишком-то разделяющая радости от моего присутствия. — Или тонна тональника и парик?

— Нет, — просто вздохнула я, поджимая губы. — Всё самое что ни на есть натуральное.

— Да ладно? И всем этим ты нашего бедного Левина охмурила так, что он и в школу носа не кажет? — ехидно поинтересовалась девица, скрестив руки на груди. — Или ты его, не ответившего на твой пыл, уже кокнула где-то? Не для своего же парня ты такой марафет наводила?

Если бы мои уши могли складываться в трубочку, а мозг мгновенно разжижаться, то в тот момент произошли бы эти два знаменательных события. Во-первых, я сначала не поняла о ком идёт речь, и уже во-вторых ужаснулась связи, которая имелась в идее одноклассницы.

— Замечательная история, — ядовито заметила я, стараясь поддеть нахалку поглубже, но в то же время и не выдать своих истинных чувств. — Сама придумала или кто подсказал?

— Не выпендривайся, — скривила губы подпевала Вики, Аля. — Все и так знают, что это Левин тебя куда-то увёз. Антон, твой, я думаю, бывший парень, тебе может повторить то же самое.

— Почаще думай, а то горошина в голове совсем заскучала от безделья, — просюсюкала я, стянув губы в полосочку. — А теперь потряси головой, чтобы хоть немного пыль прогнать — вот если бы меня действительно увезли, то как же я бы вернулась вот просто так? Египет и обратно? Дорогуша, такой «загар», — я потрясла перед носом моднявок ладонями, — в солярии за день-два не нагулять. Про волосы я вообще не заикаюсь, и тем не менее они настоящие и мои, а не накладной муляж. Как же всё так получилось — ну, подумай разок ещё, ты же сможешь? Как надумаешь — расскажи. Плоский юмор не в моем вкусе, но ведь тебе нужен слушатель, который знает правду и хоть вдоволь поржёт над твоими догадками.

— Закрой рот, дура! — зашипела Вика, заступаясь за подругу.

— А что, глаза зарезало? Ты у мальчишек после физкультуры носки попроси для усиления эффекта, ибо если я действительно говорить начну, ты и вся твоя компашка превратится в стайку рыдающих Барби, — усмехнулась я, чувствуя, что вхожу в раж. — Так что ротик прикрой себе и своим цыпляткам, курочка ты наша общипанная, пока змея всё ещё сыта и спокойна.

— Змея ты или нет, а вот краситься тебе учиться и учиться, — скривилась ещё одна из свиты Вики.

— Красятся те, кого природа обделила.

Я достала из кармашка рюкзака чистый носовой платок и складное зеркальце, приметив, что за нашей перебранкой следят уже и мальчишки, и притихшая у входа в кабинет учительница. Уголком платка я тщательно потёрла уголок глаза, где остались полосы от Княжеского Рисунка, потерла бровь и щедро провела тканью по лбу, щекам и подбородку, после чего развернула платок и показала его нетронутую чистоту всей девичьей стайке.

— Я так понимаю, повторить слабо, не испортив час работы с малярно-штукатурными инструментами? Раз говорить не о чем, то почему бы Чингачгуку и его племени не сесть на коней и не ускакать в свои прерии?

Кто-то из мальчишек приглушенно заржал. Маринка поджала губы и отвела глаза, хотя, как мне казалось, она бы тоже с удовольствием просмеялась, но авторитет одноклассницы уронить ещё больше не хотела — заводить врагов не каждому по душе. Учительница, проходя к своему столу, тоже сдерживала улыбку. Вика с компанией зашевелилась — раздался звонок на урок, и им просто пришлось ретироваться.

Урок прошёл без сюрпризов, словно совсем ничего и не происходило никогда. В следующую же перемену меня перехватил в коридоре Антон, о существовании которого я, кажется, забыла сразу же после упоминания его имени Викой. Увидев моё преображение, парнишка долгое время не мог четко произнесли и слова — только мычал и удивленно пялился.

— Это правда ты, — прошептал он, отодвинув нас к стене. Не сводя с меня глаз, он нервно улыбался. — Маринка написала мне, что ты пришла в школу. Почему ты выключила телефон?

— Выключила? — наличие какой-либо техники несколько удивило меня — я прекрасно обходилась без неё рядом с Маэрором, и как-то не слишком-то переживала из-за отсутствия связи. Отсутствие её в школе в тот день оказалось первым шагом к установлению привычки. — Я оставила его дома, и, кажется, батарея у него села.

Услышав мой ответ, Антон удивленно поднял брови.

— Что? — усмехнулась я, неторопливо двинувшись к кабинету, где должен был проходить следующий урок.

— Я так рад, что ты снова здесь! Как… как ты смогла вернуться? Я спал всё время как на иголках! Когда ты исчезла, я облазил весь квартал вдоль и поперёк! Пытался достать адрес Левина, звонил в полицию…

— Мне жаль, что я создала тебе столько проблем, — покачав головой, я коротко изучила окружение на наличие лишних ушей. Марина догоняла нас, а Вика, думая, что её не замечают, грела уши совсем недалеко, прикрываясь стайкой каких-то младшеклассников. — Всё нормально.

— Нормально? Как после всего этого что-либо может быть нормальным? — глухо выдохнул Антон, не отставая от меня. — Я хочу знать, что произошло на самом деле! Где Михаил Сергеевич?

— Ты его больше не увидишь никогда, — проглатывая горечь, коротко отрезала я. — И никто его никогда больше не увидит.

— Он что… — глаза у парня стали испуганные, поэтому я торопливо стала уточнять в допустимых рамках.

— Живой и здоровый, но так далеко, что это и представить невозможно, — я вновь заторопилась на урок, игнорируя даже подругу — мне очень не хотелось, чтобы кто-либо заметил появляющиеся у меня на глазах слёзы.

Допрашивать что и как случилось моим близким друзьям быстро надоело, буквально через пару дней. Быт мало-помалу проникал в меня снова, но не заметить отчужденность, которая его теперь пронизывала, я не могла. Я изменилась, и не только внешне, приметив, как по-иному на меня начали посматривать даже учителя. Я стала внимательнее и усидчивее, изменилась моя манера речи и поведение, больше напоминая о Княгине, что блюла правила хорошего тона. Наблюдая сама за собой, я подмечала свой изменившийся почерк, ставший более округлым, и стиль одежды и прически. — Уже к четвергу я чувствовала себя в бешенстве от неуюта, если не носила длинного платья или юбки, скрашивая их вязаными безрукавками, а волосы не были заплетены хоть в мало-мальскую косу. Друзья остались, — мы всё так же гуляли компанией после занятий, шутили и много смеялись, но я среди сверстников надолго не задерживалась, спеша вернуться в квартиру сестры, чтобы под боком у неё посмотреть какую-нибудь глупую передачу по телевизору и снова завалиться спать.

Изменения тяготили из-за постоянных напоминаний, кем была та, что взрастила приобретенные мною привычки. Подъём физической и умственной активности сменился на упадок в тяжёлой тоске. Мысли мои сумел озвучить сам Антон, как-то заметив, что я стала намного тише и молчаливее, нежели совсем недавно.

Утро неизменно, раз за разом, начиналось с одного и того же — я просыпалась, чувствуя бетонную тяжесть какого-то неизвестного ужаса, и как мои губы шепчут заветное княжеское имя. Вскочив, как ошпаренная, я умывалась, на скорую руку завтракала, проверяла повязки, одевалась и уходила в школу. После перебранки с Викой почти все девчонки избавили меня от своего общества — что только радовало, однако, появилась новая небольшая загвоздка, ставшая настоящим бедствием первые дни, а потом скорее так, развлечением, заставляющим в больших количествах использовать салфетки. — Вскоре после моего красноречия на моем учебном месте стали появляться однотипные — со временем — проблески творчества каменного века. Пещерный человек, по крайней мере, отличался разнообразием и уникальным в своем роде искусством. Мой стул и парта же были скучны в этом плане. Нецензурщина стала обыденностью, да и «шл*ха» и «шал*ва», перестали быстро изумлять, как и мусор в рюкзаке или испачканная в раздевалке одежда. Что поражало, так это лёгкость, с которой художники сочинили истории обо мне и бывшем историке. Я бы не удивилась, что меня проклинают за спиной — весть, что я причастна к исчезновению красавчика-учителя, коснулась тех, кто хотя бы мало-мальски грезил о нём, так что косые взгляды девиц разной масти были оправданы. Благодаря «шпионажу» Марины я вскоре получила один из вариантов причины тихой ненависти окружающих — якобы мы с учителем уже давно встречались на стороне, а после того, как Антон нас «застукал», ему пришлось исчезнуть. Что же касается моих не слишком-то лестных оценок по предмету «моего любовника», так это всё нарочно делалось, чтобы никто и не подумал, что между нами что-то может быть. В общем, завистники и полоумные на выдумку не слишком-то тратили время и ресурсы мозга, у кого он только имелся.

Антон, насколько я видела со стороны, по-своему страдал из-за перемен во мне, но не настолько болезненно их переживал — его дух, по-молодому ветреный, быстро восстанавливался. Я часто наблюдала за его беспокойством, но сама не испытывала тревоги за него, как и спокойно относилась к тому, что наша и без того мелочная близость была обрублена на корне. Да и не скучала я по его прикосновениям и объятиям.

Не прошло и месяца, как я вернулась в дом родителей. Ситуация в школе не изменилась ни в одну сторону — меня медленно и верно выводили из равновесия, в то время как я старательно не реагировала на раздражитель, мало-помалу замечая причастных к выходкам школьниц. Не думаю, что мне стало бы в тягость выловить хулиганок по одной и припугнуть похлеще Вики, но я жалела этих бестолковых дурочек, потому, что они немного напоминали мне меня, продолжающую любить когда-то ненавистного Светлейшего. Вот только у них был шанс забыть всё и начать свою собственную историю, не зацикливаясь на школьной влюбленности в учителя.

Я снова привыкала к дому и родителям. Всё, что изменилось с тех пор, как я перестала жить с сестрой, — было начало дня. Любого, — будь то школьные будни или выходной день. Он начинался с того, что я видела свою комнату в Клыке, стоя в углу напротив двери. Помещение было мрачным из-за потухших свечей, но в нём чувствовалось чье-то присутствие, кто-то сонно копошился в другом конце комнаты, а я пыталась добраться до гостя. Каждый день на шаг, чувствуя, что с каждым разом мне становится только страшнее и страшнее.

Октябрь подходил к концу, когда в полумраке всё-таки показалась знакомая широкая спина. В призраке света вырисовался сине-чёрный кафтан и тёмные волосы, разметавшиеся по подушке-перине. Я смогла присесть рядом и даже коснуться любимого лица, как поняла, отчего мне становилось уже давно страшно — смуглая кожа была холодна, как лёд, и бледнее обычного. Рванув вперед, я потянула мужское плечо на себя, опрокидывая лежащего на спину, а через секунду я дрогнула в немом крике — глаза цвета стали немигающее смотрели в потолок.

«Он не дышал», — снова и снова напоминала я сама себе, сидя на уроках и безразлично относясь к проходящим занятиям — перед глазами постоянно стояло бледное лицо Маэрора. Я помнила каждую чёрточку Княжеского рисунка на его лице, изменившемся с тех самых пор, как я его видела последний раз — щёки впали, а под глазами появились тёмные тени, словно Светлейший мучился от переживания, до того, как…

Вытянул меня из омута крадущегося ужаса звонок мобильника. Стараниями Марины я стала его для галочки закидывать к рюкзак, хоть порой не вытаскивала его оттуда сутками, если не возникала необходимость разве что ответить на вызов. Кошмар вместо будильника будил меня с эффектом ледяного душа полседьмого утра, а необходимости звонить я как-то не испытывала. Глянув на экранчик, я взбодрилась — звонила Римма, что уже было странным. Впрочем, она позвонила не во время урока, а когда он уже закончился, и я с частью класса решала что мы будем делать на первые дни каникул, выпавших на заимствованный праздник — День Всех Святых. Желание что-либо устраивать у меня было такое же, как и снова попасть в руки алианов со всеми выходящими последствиями, только немногим меньше, однако, ребятам очень хотелось повеселиться.

— Привет, Рим… — я отошла к окну, оставив одноклассников решать без меня, зная, что помощник из меня не очень хороший. — Я ещё в школе…

— Ты приедешь ко мне? — сразу, без приветствия, спросила сестра. Услышав в её голосе тревогу, я едва не подавилась мятным леденцом, без которого не могла больше и дня прожить.

— Что у тебя там? — вопросом на вопрос ответила я, чувствуя, как настрой Риммы меня ввёл в напряжение.

— Мне нужно чтобы ты приехала! — выпалила сестрица, обнажив ещё толику истерического страха.

— Эй, Ритка! Харе болтать по мобиле!.. — окликнул кто-то из одноклассников.

— Кто там? Ты же говорила, что в школе… — услышала чужой голос Римма, вдруг затараторив. Я, жестом отмахиваясь от ребят, всё дальше отходила в угол пустого после занятий кабинета.

— Да одноклассники. Мы как раз хотели договориться как будем гулять в Хеллуин, — я постаралась быть спокойной и даже немного повеселиться, чтобы расслабилась со мной и сестра, но не тут-то было.

— Вас много? — любопытство Риммы давало надежду, не не слишком большую.

— Эм… Ну, человек десять… Может, побольше… — растерялась я, оглядываясь на притихших одноклассников. — Мы на завтра хотели…

— Мне правда нужно, чтобы ты приехала ко мне, — продолжала настаивать на своём сестрица. — Слушай, я понимаю, что это звучит странно, но мне не по себе, и это по телефону объяснить тяжело… Мне страшно…

— Не понимаю… — я нахмурилась, даже зная, что Римма не видит меня.

— Приезжай. Если и твои друзья будут, то будет ещё лучше, — сестрица повесила трубку, заставив меня слушать тишину. Обернувшись к ребятам, я заметила раздражение у некоторых.

— Ну, плюс первый, — я слабо улыбнулась, выдерживая интригу. — Праздник мы устроим себе сами, и квартира для этого нашлась.

Предупредив родителей и оставив рюкзак дома, я сразу же отправилась к сестре, найдя её сразу на скамейке у подъезда, слепо уставившуюся себе под ноги. Увидев меня, Римма воспряла духом и заулыбалась.

— Ты чего тут сидишь? — с улыбкой спросила я у сестрицы. Та, смущенно поджав губы, поежилась.

— Мне страшно, — шёпотом прохрипела она, украдкой поглядывая по сторонам. То, что ей действительно плохо, я видела и так — по бледности лица, по дрожи плеч, только усилившихся в осенней серости улицы. — Рит, мне кажется, у меня в доме кто-то есть…

Вспомнив утренний кошмар, я почувствовала, как по спине проходит дорожка мурашек. Мысль о том, что сон на самом деле совсем не сон, приковал меня к месту — слишком много Маэрор пережил, слишком многое нас объединяло… А ещё у Риммы была патологическая непереносимость парней. Я знала, что ей нравились киношные герои, но парни реальные хоть и пытались с ней знакомиться, но на этом их попытки приблизиться заканчивались, а сестра, как и прежде, оставалась одна. Она-то, может, и не возражала быть одной, а вот психика и трещину дать могла.

— Давно бы уже себе завела птичку. Видимо, её опередила мышка, — пожала плечами я, скрывая улыбку.

— Мышка ТАК не топает! Не вздыхает и не шляется по всей квартире из угла в угол! — хрип стал таким низким, что конец фразы я уловила по губам.

— Во что ты играла всю ночь? — с подозрением спросила я. Работяга на глазах — геймер по жизни. Одной медициной радость жизни Римме не составляла, разбавляя будни какой-нибудь стрелялкой на ноутбуке.

— Я работала всю ночь, у меня дежурство было, — Римма не отреагировала на шутку, свирепо взглянув на входную дверь.

— … поэтому тебе и худо! Тебе спать надо! Давай, поднимайся! — сестра замолчала, и я довольно проворно сопроводила ее прямиком к двери подъезда, а уже через минуту-другую мы снимали верхнюю одежду и вешали её в шкаф прихожей.

Уговаривать Римму отправиться спать больше не потребовалось. Как мне показалось, одно моё присутствие благоприятно сказалось на ней — сестра шустро забралась под одеяло и засопела. Я же убежала на кухню, чтобы приготовить что-нибудь себе и Римме на ужин, если она вдруг проснется.

С приготовлением я слишком не торопилась — аппетита не было благодаря пригоршням мятных конфет и жвачки, да и чтобы отварить макарон и сосисок вполне могло хватить полчаса. Прихватив с полки любимый сборник сказок, в своё время отвоеванный старшей сестрицей, я устроилась на табуретке и, подстелив под книгу газету, стала рыться в оглавлении. Выбрав несколько самых любимых сказок, я глазами пробежалась по тексту, вчитываясь моменты, глубоко запавшие в душу ещё с самого детства. Иногда я поднимала голову и прислушивалась к тишине в соседней комнате, лишний раз удостоверяясь, что сестра или спит, или хотя бы дремлет после нелёгкой рабочей смены.

Когда стало совсем сложно разбирать буквы из-за наступающих сумерек, я зажгла свет и тихонько включила старый радиоприемник, всё-таки взявшись за приготовление ужина. В холодильничке нашёлся творог, яйца и начатая пачка сосисок. Вместо макарон я решила пожарить картошки, поэтому уже совсем скоро в чугунных объятиях сковородки зашкворчали кусочки жёлтого овоща с мелкими кубиками сала. Из духовки приятно запахло творожной запеканкой. Кухня наполнилась духом еды и звуками негромкой музыки, передаваемой радиостанцией. Настроение сделало попытку подняться в таких условиях, а мысли о явственном кошмаре начали меня покидать. Ритм мелодии захватил меня, когда я споласкивала использованную посуду. Поначалу, вслушиваясь в слова, я мысленно ухмылялась — пел мужчина, но даже приятный голос не изменил предрассудка нелия — мужчины не должны петь. Если только они не колдуют, как это впервые сделал Маэрор. И вот тут-то я побелевшими пальцами вцепилась в металлическую раковину, ловя каждую строку песни.

А, знаешь, ты не при чём, — так было надо

Ты вспоминай меня добром, и ладно.

Если идет сердцу прохлада, —

Значит, так надо*, — мои плечи дрожали, мои руки дрожали, я сама еле стояла от дрожи в ногах. Песня вернула меня к иному, уже почти отжившему ужасу, когда Светлейший Князь, горько улыбаясь, отпустил меня в омут туманной арки. Я не раз повторяла про себя его последние слова, пытаясь понять что он хотел мне этим сказать, но каждый раз встречала боль, мешающую мне трезво мыслить. И вот, снова я почувствовала муку в десятикратном размере.

Я не слышала, как музыка замолкла, а я оказалась за столом. Передо мной стояла тарелка дымящейся картошки с сосисками, а почти сведённые судорогой пальцы сжимали вилку… Напротив с такой же порцией еды сидела Римма, взлохмаченная от недавнего сна, но уже посвежевшая.

— Вилочку за маму? — поинтересовалась она, натыкая ломтики картошки прибором из своей тарелки.

— Мне показалось, что это Маэрор мне всё говорит, — не своим голосом пробормотала я, и увидела, что сестра согласно кивает в ответ.

— Так и подумала. На тебе лица не было, словно из тебя душу вынули, — пояснила Римма, деля сосиску вилкой на кусочки. — Трескай давай, а то мама жаловалась, будто ты святым духом удумала питаться. Эх, угораздило же тебя так полюбить!..

— Почему именно «полюбить»? — по-детски стала отмахиваться я от того, что на самом деле чувствую. Глупая! Римма видела меня насквозь!

— Да потому что ты не «влюбилась». Ты именно «любишь». Это всё равно, что проблема сладкоежки — когда влюбляешься, тебе всё равно что слопать — зефирку или печенье — лишь бы сладко было — «с глазу прочь, из сердца — вон». Те, кто любят, лопают только что-то одно, потому, что жить без этого не могут. И у тебя эту вкусняшку отобрали, — Римма неторопливо прожевала немного еды, пристально меня разглядывая. Проглотив, она тяжело вздохнула. — Эх, мне бы так! Слушай, а этот… он-то хоть любит тебя?

— Любил — однозначно. Так, что не побоялся меня выкрасть. Теперь же ненавидит настолько же сильно, насколько сильно обожал, — я опустила взгляд в стол, чувствуя, как глаза наполняются горячими слезами.

— От любви до ненависти… — вздохнула Римма, пристукнув вилкой о тарелку. — Тебе-то тогда с чего его любить?

— Не могу иначе. Невозможно, как бы ни старалась. Закрываю глаза — вижу его. А забыть… улыбки, смех… Они, словно треснутый старый сосуд, что позволяют жить мне, наполняющей его, как жидкость. Нет его, того, кто может новой улыбкой закрыть трещину или даже сделать новый сосуд, который точно не даст прорехи, — я качала головой, без аппетита разглядывая еду перед глазами, — а без опоры не будет меня…

— О… — удивленно протянула Римма, прекратив есть. — Это какой-то садомазахизм просто.

— Это по-иному называют. «Зов» — вот что это такое… — я подняла голову, попытавшись криво улыбнуться. Приятные воспоминания грели, и ими действительно хотелось поделиться.

— «Вечный Зов…» — сарказм Риммы был скорее детской шалостью, нежели попыткой меня обидеть. — И как это понимать?

— Ну, — я немного смутилась, не зная, как бы помягче описать весь процесс встречи нареченных Зовом друг с другом, поэтому решила воспользоваться знанием, почерпнутым из книги из библиотеки Клыка. — Есть такая легенда о двух детях бога Смерти, тёмных духах. Якобы жили они вместе в Царстве Мрака с тех самых пор, как создал их отец-Бог, Альдерас. Прослышали они, что вне полноправных владений родителя красоты существуют неведомые. Сговорились духи и сбежали из Царства, попав в Мир Живых, где позволено было жить детям детей Богов Солнца и Луны. Полюбились земли духам, а вскоре они поняли, что жить не могут друг без друга — настолько общая шалость и увиденные красоты прониклись в них. Узнал Альдерас, что сотворили его отпрыски и вернул их обратно, разгневавшись немилосердно…

Воодушевившись рассказом, я не заметила, как начала есть, но поняла об этом, увидев пробивающуюся улыбку Риммы. Тем не менее, происходящее не напугало меня, скорее распалило еще больше.

— Объяснил он сбежавшим, что не место им в ином мире, кроме как рядом с Отцом, потому, что только детям Кароса и Прозейдрады разрешено резвиться под сиянием Божьих ликов, пока они живут, чтобы потом неясными звездами стать после смерти подвластного тлену тела. «Отчего ты нам не даешь наслаждаться светом?» — удивились духи, на что Альдерас ответил им: «Не хочу я боли вам доставлять, ибо умерев, не увидите вы его до тех пор, пока я не позволю вам снова родиться в смертном теле.» Позабавил ответ духов. «Чего же нам бояться, если мы к Тебе и вернемся, Отец?»

Понял Бог, что не коснулся Свет верности к нему, не изменил детей его. Простил Бог их за слабость, однако всё-таки решил наказать за своеволие. Видя, как сильно дети привязались друг другу, Он их, созданных давным-давно из мрака и дыма, соединил в одно целое и снова разделил, сказав: 'Дам я вам право жить среди потомков моих брата и сестры, но за то, что вы сделали, я, как мои брат и сестра, дам вам жить много лет в телах разных, женском и мужском, но разлучаясь, в будете сильно тосковать друг по другу. Сможете вы и родить детей, но дети ваши будут иными, пусть и будут такими же духами Тьмы, как и их родители — Тень одного не сможет жить без Тени кого-то другого, ведь и перед их рождением я две Тени смешаю в одну и разделю снова, чтобы в одной оставалась часть другого, и они не имели покоя, пока не отыщут того, в чьей Тени заключена частица их Тени.

Не увидели духи в этом страха, и согласились, но поняла задумку Отца старшая из всех детей Бога Тьмы, Таутаринона, дочь Его. Пока отец, занятый созданием тел, не видел и не слышал, Она пробралась к счастливым родичам, преподнеся им своё подношение. «Получили вы от Отца в подарок жизнь вне Царства Тьмы. Есть и у меня Дар, но не вам, а вашим потомкам — где бы ни были они с момента рождения, едва появятся в них силы для рождения их детей, как услышат они голос другого духа, чья частица заперта в его Тени, и будут слышать его до тех пор пока не встретят они друг друга». Знала Таутаринона, что слышит Её слова высший Бог, что вскоре души подарит созданиям Тьмы, и стала просить Его чтобы Дар Её нельзя было отменить ни словом сестер и братьев Ее, ни словом Богов. Увидел Великий мудрость в деле бБогини, но не могло Слово Его стать выше Него самого, и заключил он эту истину в крови новых созданий — покуда течёт кровь тёплая хоть в одном творении Бога Тьмы или Его потомка, будет право Зова Тени жить, ибо кровь и Дух несут Жизнь, а Жизнь равносильна Великому.

Принял Бог Тьмы такой договор, и выпустил из своего Царства детей. Получив смертное тело, юноша-дух стал зваться Лий, девушка-дух взяла имя Нейя. И стали они первыми Тенями, ожившими под ликами Солнца и Луны. За ними пошли их братья и сёстры, но род будущий свой звали от имен первых полюбивших духов — Нелии.

Закончив рассказ, я некоторое время сидела молча, терпя появившуюся сухость во рту. Римма наливала чай и резала запеканку, покусывая губы. Отделив пару кусочков на одно блюдце, она вернулась за стол.

— То есть ты хочешь сказать, что не можешь разлюбить… своего ненаглядного потому, что когда-то двум духам позволили чувствовать друг друга, это передалось детям, внукам и прочим, и даже когда нация стала зашкаливать за десятки тысяч и более, то соединенные в аду «заготовки» этих самых нелиев после рождения будут чувствовать друг друга за полмира? — недоуменно покачала головой сестра, нахмурившись.

— Именно, — согласилась я, широко заулыбавшись при воспоминании о том, как молодая Княжна встретила будущего Светлейшего. — И ада не существует.

— Не в этом суть! В твоем случае что-то схалтурило, — скривила губы сестра. — Или кто-то…

«Никто не схалтурил. Просто Бог попросил Плату…» — от внезапно возникшей мысли что-то внутри меня переклинуло. Тупо рассматривая остатки еды в тарелке, я чувствовала, как тело дрожит от негодования и обиды.

Мой Старший мне солгал. Солгал жестоко и расчётливо. Но на что он рассчитывал? Неужели на то, что я беспрекословно поверю? А ведь я поверила, поверила! Как можно не поверить во всемогущество своего Учителя? Как, если в его руках такая мощь и власть?.. Но не властен он над Зовом.

— Вот теперь можно немного поработать и с чистой совестью выспаться по-настоящему! — наевшаяся Римма убирала со стола, собираясь мыть посуду.

Я нехотя допивала чай с чувством, что меня не только обвели вокруг пальца, но и специально приговорили к смертной казни. Маэрор не мог меня возненавидеть, не мог, потому, что наши Тени соединены Зовом, который крепче самых важных договоров. Это объясняет его слова, брошенные мне перед тем, как отправить обратно, пусть и частично.

«Наверное, ему тоже что-то сочинили похлеще моего», — горько думала я, устраиваясь с книгой немногим позже в кресле под лампой. Римма занялась какой-то врачебной писаниной, а потом и вовсе снова завалилась спать, предупредив меня, что не забыла о завтрашней вечеринке.

Сжав кольцо, покоящееся на цепочке, в ладони, я тяжело вздохнула. Уснуть и вновь увидеть кошмар с участием Маэрора было выше моих сил, да и не думала я о постороннем — всё, что мне хотелось, так это отыскать способ вернуться в Клык, но это больше похоже было на желание достать звезду с неба…

Встав поздним утром со светлой головой, я немного удивилась тому, что не помнила совершенно как расположилась на диване и снилось ли мне вообще что-нибудь. По молчанию и сосредоточенному желанию Риммы прибраться, я решила, что она ни к чему не причастна, поэтому с лёгкой душой продолжала уборку. В принципе, размер квартиры не давал разгуляться, но для неё такое сборище подростков было необычным явлением. Закончив с перегоном пыли из одного угла в другой, я полезла разбирать коробки с настольными играми — опыт показывал, что даже такое понравится зацикленным на компьютерных играх ребятам и девчонкам, к тому же народа для них более, чем достаточно.

— О, погляди «Монополия»! Домино вряд ли понравится… Лото тоже, но есть «Мафия», — Римма вместе со мной рассматривала содержимое коробки, оставшейся ещё со времен переезда всей семьи в новую, просторную квартиру. — А ещё колоды карт есть… Надо проверить какие из них полные…

— А в этой что? — следом за первой, я достала вторую коробку, низкую и пыльную, как и первая.

— Кажется, это ещё со времен чьего-то детсада, — усмехнулась сестра, не теряя любопытства.

Я сама с удовольствием уселась на пол с коробкой на коленях. Внутри было столько любопытного! Несколько тетрадей, вдоль и поперёк разрисованных цветными карандашами, иногда попадались надписи, сделанные рукой только научившейся писать Риммы. Карандашные мама с папой, домик с деревьями, бабочки с цветочками… карандашный Клык Дракона. Черты башни резкие, но для четырёх-пяти лет вполне приемлемое художество. Снова птички-цветочки… а следом какая-то беседка, оплетенная виноградом и светлыми цветами. Всё ничего, но пририсованный рядом флаг из пары треугольных полотен я не раз видела на башнях Императорской Крепости.

— Кажется, это уже моё, — хихикнула Римма, приостановив шелест страниц и ткнув в мулевню пальцем. — Здорово получилось!

Радостная улыбка Римки взбодрила. Я несколько секунд не сводила с неё глаз, а потом снова взглянула на каракули, находя среди них и мальчика-дракона, и мужчину с белыми широкими крыльями, и мужчину с кривыми полосками на правой стороне лица. Я бы ещё побольше углубилась в созерцание моих детских воспоминаний о прошлой жизни, выраженных в рисунках, но тут звякнул мой мобильник — первые гости начинали подтягиваться и узнавать что да как. Нашлось место и для Антона, решившего составить компанию младшеклассникам.

Следующие часы пролетели в окончательной подготовке квартиры к вечеринке — приходили девчонки из моего класса, принося специально приготовленные к празднеству сладости и угощения. Подошла Марина, в компании которой я вскоре строгала простые салатики. Мальчишки помогли поставить небольшой стол, скорее ставший «шведским», с кем-то из ребят Римма ставила на ноутбуке музыку с принесённых гостями дисков.

Несмотря на некоторые «разногласия», возникшие между мной и некоторыми девчонками из класса, мы неплохо проводили время. Кто-то резался в «Монополию», кто-то в карточного «Дурака». Нашлось и мне занятие — одноклассницы с длинными волосами углядели мою странную прическу — соскучившись, я заплела волосы в своё Родовое Плетение, чем заслужила охи и ахи. Пользуясь моментом, некоторые осторожно пытались меня расспрашивать о том, где я так быстро нарастила волосы и могу ли я и им как-нибудь заплести. Отмахиваясь от вопросов, касающихся моего исчезновения, я сотворила из парочки кос несколько искаженные варианты Плетений Рода.

— А знаете почему именно здесь мы празднуем? — как можно громче спросила я у ребят, заканчивая прическу последней желающей. — У нас здесь водятся привидения!

— Может, оставим страшилки до вечера? — хихикнул кто-то.

— Ага, прямо перед тем, как мы начнем духов вызывать! — зловеще согласился Антон, выныривая откуда-то сбоку в попытке напугать. Нервные и веселые хихиканья только согласились с желанием послушать страшные истории.

Мы лопали печёную тыкву и пили много газировки с печеньем в форме черепков и просто с красной начинкой, которая должна была быть «кровью». Заранее предупредив, что нас и за порог не пустят с пивом и прочим из этого рода, я порадовалась, что никто и не подумал ослушаться — с Риммой ребята вели себя по-свойски, но всё-таки держали дистанцию, как со старшей, что, как мне показалось, её только радовало. Я же поглядывала время от времени за пришедшей в гости Викой, вроде принявшей общее веселье.

За картами я почти не заметила как пролетело время, лишь когда кто-то из девчонок достал заранее приготовленный ватман и свечи. Компания постепенно собиралась в кружок, откладывая игры и вкусности. На полу расстелили своеобразную спиритическую доску. В предвкушении нового веселья, мальчишки и девчонки хихикали, советуясь о том, кого они будут вызывать. Выключили свет, затеплив свечи. Большая часть гостей заняла диван — парни предпочли оставить самое мистическое на девчонок, которые совсем не были против.

— Ну, и кого вызывать будете? — хмыкнула Римма, усаживаясь в кресло со стаканом лимонада.

— Левина! — выпалила Вика, сидящая у ватмана с тарелочкой. Кто-то из мальчишек прыснул. Марина скривила губы, испуганно взглянув на меня.

— Попробуй, — усмехнулась я, подперев ближайшую стену и наблюдая за действием.

Мероприятие уже начало будоражить умы школьников, но я продолжала относиться к этому как к веселью. Приняв мой вызов, девушка принялась за манипуляции, но ничего не выходило, и вскоре у неё отобрали роль вызывающей. Какой-то «дух» актера с радостью тут же «откликнулся», и пошла тихая веселуха, щекочущая, словно острие ножа.

Что могло интересовать школьников? — Кто как сдаст экзамены и куда получится поступить, купят ли давно желанную вещь. Римма сама что-то спрашивала из своего уголка в шуточной форме, подбадривая тех, кто водил тарелочкой по написанным на бумаге буквам. Разузнав всё самое интересующее для себя, ребята стали подкалывать остальных, задавая каверзные вопросы — кто в кого влюблен и как скоро у кого свадьба. Не осталась и моя персона в стороне, но вопрос задала не Вика, видимо, успев подговорить спрашивающего, и того очень интересовало где я была, пока меня «потеряли».

Вызванный дух никак не реагировал на вопрос. Мысленно хихикнув и одновременно поражаясь тому, что меня не хотят выдавать даже «души мёртвых», я подняла взгляд на сестру, разглядывая её в бликах свечей. Заметив рядом с ней чёткий белый силуэт, сплетенный из полупрозрачной дымки, я замерла, шумно вздохнув. Я узнала облик присутствовавшего создания, но он успел измениться с тех пор, как я видела его вживую последний раз. Не мной рожденный, но мой сын, Хальвадор! Всё такой же строгий и в то же время спокойный. Недоуменно взглянув на процесс вызова, он сделал лёгкий шаг, и оказался в кругу вызывающих, непривычно-странно проходя сквозь чужие тела. Я не сводила с него глаз, не зная, что и подумать. Это точно был он! Но тогда почему, почему на правой половине его лица были выведены знаки Князя, всё время украшавшие лик Маэрора? Только Светлейший правящий Князь имеет на это право!

— Тот, кто присутствует здесь, ответь, где я была, — не своим хриплым голосом произнесла я.

Белый силует поднял на меня свой взгляд, полный тоски. Тем не менее, он протянул руку к перевернутой тарелочке, и та шелохнулась, довольно резко вычерчивая короткую фразу. По тому, как никто из присутствующих не обратил внимание на полупрозрачного Хали, я поняла, что я единственная, кто видит его.

— Д. О. М. А, — по буквам читая за скользящей керамикой произнесли в кругу ведущих.

Насколько позволял свет свечей, я уловила на себе несколько взглядов. Всё верно, я была дома, в своей родной Крепости, с родными моему духу, со ставшими родными мне.

— Тогда почему ты тут, Хали? — не выдержала я, быстро выдохнув вопрос. Недоуменный взгляд юного князя из-под нахмуренных бровей изучал меня несколько секунд.

— Али? Какой Али? Араб что ли? — вызывающие уже начали подозрительно посматривать на меня, в то время как тарелочка стала очень быстро чертить новые буквы, причём так быстро, что ребята еле успевали называть их.

— «Хальвадор»? Это что-то испанское, кажется… — отозвался кто-то из парней, в то время как тарелка не прекращала двигаться.

— … твоё… место… не… здесь… — хрипло прочитала Вика, и я увидела, как её начинает трясти. Помня свои опыты по вызову, я знала — напряжение вскоре примется за пальцы рук.

— Дверь закрыта, — отчеканила я, не желая вдаваться слишком глубоко в подробности.

— …дверь…не закрыть… без ключа, — последовал ответ. Закончив, силуэт сердито скрестил руки на груди.

— Да о чём вообще идёт речь? — удивилась Маринка, разместившаяся у меня под боком. Я заметила её недоумение, как и она — направление моего взгляда, и то, что в той точке для неё никого нет. — Эй, ты на кого смотришь?

— На того, кто отвечает на мои вопросы, — не думая, ответила я. Группка у «спиритического ватмана» вздрогнула.

— Хватит разыгрывать нас, жутко и так! — обиженно сказала одноклассница, повернув ко мне голову.

— Ну, он же вон там сидит! — я улыбнулась уголком губ, показывая в свою очередь на тоскливо улыбнувшегося Хали. Строй вызывающих дрогнул уже по-настоящему. Кто-то из девчонок первой оторвала руки от блюдца, а за ней и остальные.

— Блин, что вы сделали? — зашипела Вика, будто она одна не испугалась. — Нельзя отрывать пальцы!

— И последний вопрос, — не обращая на растущую ссору внимания, продолжала я. — Хали, ты и твой отец живы?

Краем глаза я видела, что мне хотели возразить в стиле «Кина не будет. Электричество закончилось», как вдруг все в комнате стихли от звука скользнувшей по бумаге посудины. Кто-то из девчонок взвизгнул при виде шевельнувшегося само собой блюдца, и уже через секунду в комнате зажгли свет. Свечи всё ещё горели, в то время как присутствующие жмурились от слишком яркого света лампочек. При виде блюдца, лежащего на «Да», я облегченно вздохнула, сжав в ладони кольцо у груди. Белого силуэта сына Маэрора нигде не было.

Сложно было сказать испорчен праздник или нет, но атмосфера заметно переменилась. О произошедшем не слишком много говорили, но испуганные взгляды, адресованные мне, встречались чаще. Постепенно все начали расходиться, и к одиннадцати часам в квартире остались только мы с Риммой. Перешучиваясь, мы убирали со стола и приводили квартиру в прежний вид. Я замечала у сестры задумчивость, но не переживала — всё, что у неё зрело вечером, выливалось в расспросы днём. Спать я отправилась всё так же — с книгой сказок, но на этот раз прилегла сама на диван.

Напрасно, слишком самоуверенно я решила, что раз кошмар не привиделся раз, но ужас не вернется снова. Кажется, я даже не слишком удивилась, вновь оказавшись в комнате в Клыке Дракона у горы подушек, на которых мне так нравилось валяться и спать, но которые были заняты на этот раз недвижным Маэрором, чей неживой взгляд всё так же был устремлен в потолок.

«Словно я уже его успела перевернуть на спину», — подумалось мне, и страх с новой силой набросился на меня. Видеть его стало так жутко, что я даже сквозь сон чувствовала, как сложно мне становится дышать. Однако что-то новое появилось в этом ужасе, точнее, кто-то — маленькая фигурка стояла рядом со мной, и мы держались за руки. Отведя взгляд от Светлейшего, я сверху вниз взглянула на стоящее у перины дитя лет трех от роду или, может, четырёх. Ребенок тоже посмотрел на меня, подняв личико. Я не знала этой девочки, но без чужой подсказки видела, насколько сильно она похожа на меня — уж своих-то детских фотографий у меня была прорва! Тот же носик, тот же лоб и подбородок, тот же цвет волос, заплетенных как у Драконов. Только глаза были ярко-серые. Малышка протянула ко мне вторую ручку, и я присела рядом с ней. Точно зная что делает, девочка коснулась моей шеи, а потом потянула за что-то. Опустив глаза, я увидела княжеский подарок на цепочке. Радостно вздохнув, я потянулась, чтобы снять своеобразный кулон, но тут же дернулась обратно. — За секунду лик крошки изменился — взгляд стал испуганным, ротик приоткрылся в страхе, и она начала падать. Доля секунды, чтобы поймать ее…

Пришла в себя я, сидя на диване и уставившись в темноту. В одной ладони я сжимала заветное кольцо, пальцы другой руки судорожно вцепились в одеяло. Ужас видения прошёл, но этого было мало. Я буду обязана испытывать его снова и снова, до тех пор пока не найду выхода. Выхода, который может быть только один — вернуться во владения Императора нелиев.

Хали, мой милый Хали, сделал всё, что посчитал нужным, хоть я и не знаю как. Да и у него своя жизнь есть, — незачем ему до конца жизни зацикливаться на беде своих родителей. Нет, я бы ни за что не пожелала такого будущего своему ребенку. Пусть он лучше живёт и радуется жизни, не оглядываясь на отца. Или, может, и оглядываясь, но перенимая от Маэрора всё самое лучшее — боевой дух, терпеливость и неповторимую нежность.

Надо торопиться. Надо торопиться просто потому, что время моё убывает, как сыплющийся песок, даже быстрее. Нельзя и вот так оставлять сестру. Я долго не выдержу, и не потому, что слаба, а потому, что я похожа на хрупкий цветок, который выращивают в полной темноте. Меня одарят любовью и вниманием, с меня будут сдувать пылинки, но света я так и не увижу. Но он нужен мне, Мой Свет, Моё Солнце, Мой Светлейший Князь. Мне нужен и мой дом — просторы лесов где-то очень далеко, бескрайнее море, где солёные волны врезаются в острые обломки скал. Хватит и крошечной хижины с кустом дикого шиповника у входа, — не надо мне никаких обширных усадеб, чьи сады упираются в горизонт! Лишь бы рядом со мной жил мой любимый, Ммой Дракон, ведь только рядом с ним я буду счастлива, рядом с ним я вновь смогу вдохнуть полной грудью, зная, что я люблю и любима. Зная, что мне ничего не грозит в тепле его объятий, за его широкими плечами, под его могучим крылом.

*строки из песни А. Когана — «А знаешь ты не при чём»

Загрузка...