Почтальон

18

Сегодня Триш чувствовала себя лучше. Третий день подряд они жили без писем, и от этого у нее почему-то поднималось настроение.

Старая, проверенная теория: отсутствие новостей – лучшие новости. Кроме того, она собиралась в гости к Айрин Хилл, а визиты к этой пожилой даме всегда давали ей заряд бодрости.

Триш свернула с шоссе и покатила по Пайн-стрит. Около городского Женского клуба ее кольнуло легкое чувство вины. Шесть месяцев назад она была одним из инициаторов создания группы желающих похудеть, но после третьего занятия больше ни разу там не показывалась.

Две недели она терпеливо сидела на суровой диете и ухитрилась сбросить пять фунтов, что составляло примерно половину желаемого, но напряжение оказалось чересчур сильным. Постоянные взвешивания, зажигательные речи, лекции, журналы, пропаганда стали вызывать у нее раздражение. Кроме того. Триш хотелось прежде всего сократить объем бедер, а все пышные формы остались при ней.

В этот момент одна из ее бывших компаньонок, Бет Джонсон, выехала со стоянки у здания почты. Бет помахала рукой, растянув губы в фальшивой пластиковой улыбке, Триш ответила тем же.

Некоторое время она еще ехала по Пайн-стрит, потом свернула на грунтовку около гольф-клуба. Дорога огибала пологий холм и утыкалась в небольшой участок, застроенный особняками Теперь до дома Айрин было рукой подать, Они познакомились с Айрин Хилл несколько лет назад на ежегодной благотворительной книжной ярмарке в городской библиотеке.

Айрин стала одной из основательниц библиотеки еще в те времена, когда немногочисленные горожане читали или хотели читать. Без всякого преувеличения ее можно было назвать главной интеллектуальной силой местного общества. Даже после ухода на пенсию Айрин продолжала поддерживать связь с библиотекой, прилагала титанические усилия для расширения фондов, агитировала добровольцев сдавать ненужные книги, заботилась о деятельности попечительского совета, организовывала книжные и журнальные распродажи. Собственно говоря, именно Айрин и обратилась тогда к Триш за помощью.

Женщины моментально нашли общий язык.

Конечно, между ними существовала разница в целое поколение, но Айрин была в курсе всех политических и культурных событий, и, несмотря на свой безграничный энтузиазм по отношению к чему бы то ни было, имела гораздо больше общего с Триш, нежели с закосневшими добровольцами ее возраста.

Триш вышла из машины и поднялась на затянутую сеткой веранду. На стук из кухни послышался голос Айрин.

– Входите! Дверь не заперта!

Триш вошла внутрь. Дом Айрин был полон антиквариата, хотя в годы приобретения ни одна из этих вещей антиквариатом считаться не могла. Большую часть прихожей занимала напольная вешалка: в гостиной, помимо старинных книжных шкафов и горок с фарфором, стояла старинная виктрола и великолепный кабинетный рояль. На застекленных полочках вдоль стены красовались фарфоровые фигурки, собранные за последние полвека.

Дом был теплый, уютный, полный цветущих растений, и Трития всегда чувствовала себя здесь счастливой, она будто попадала в убежище, защищенное от внешнего мира.

Айрин занималась тем, что отщипывала листики от большого пучка сушеных растений.

Она любила заваривать чай из мяты и различных цветов, которые выращивала в своем садике. Получался восхитительный напиток, который, к сожалению. Дуг и Билли иначе, чем травой, именовать отказывались. Пожилая леди повернулась навстречу Триш, пальцы ее продолжали уверенно выбирать листочки и стебельки, словно действовали сами по себе, безотносительно намерений их владелицы.

– Как дела, милочка? Сколько мы с тобой не виделись – две или три недели?

Триш улыбнулась. Айрин была единственным человеком, который употреблял словечки типа «милочка» или «дорогуша», умудряясь не придавать им оттенок приторности или снисходительности.

– Все хорошо.

– А выглядишь ты усталой. Я бы даже сказала – несколько зачахшей.

– Стресс, – решила не вдаваться в подробности Триш.

Хозяйка перестала обрывать листья и отерла вспотевший лоб подолом передника.

– Дуг?

– Нет, дело совсем не в этом. Скорее... – Триш запнулась. – Даже не знаю, в чем дело.

– Утром получила твою открыточку.

– Открытку? – В мозгу Триш моментально вспыхнул красный сигнал опасности. Она не посылала Айрин никаких открыток.

– Да, я долго смеялась, хотя не поняла, почему ты так написала. Я вполне здорова.

Триш охватил уже знакомый страх; было такое ощущение, что она снова окунулась в тревожную атмосферу недавних дней. Она огляделась. Кухня внезапно показалась ей странной, даже свет, льющийся из окна, был каким-то не правильным.

– Я ничего не посылала.

Пожилая дама нахмурилась. Некоторое время она молча машинально перебирала траву, потом произнесла:

– Этого я и боялась.

В голосе ее не было ни тени эмоций. Простая констатация факта.

Трития подошла к угловому диванчику и присела.

– Значит, вы тоже знаете?..

– О чем?

– О почтальоне.

Айрин бросила свое занятие и села напротив гостьи.

– Его самого я не видела. Но как не заметить, что с почтой творится что-то неладное? Я получаю письма от людей, с которыми не виделась годами. Можно сказать – десятилетиями. От людей, которых считала уже умершими. Одно письмо пришло от Сью, из библиотеки, но Сью ничего мне не посылала.

– Это происходит со всеми, – кивнула Триш.

– Но никто не желает говорить об этом. В самом начале я позвонила Ховарду, решила пожаловаться, но он был в таких расстроенных чувствах, что не очень-то понял, о чем я толкую. Тогда я решила после обеда съездить на почту, а там этот новый сотрудник сказал, что Ховард заболел и уехал домой. – Айрин покачала головой. – Никогда не думала, что Ховард Кроуэлл может заболеть.

– Я тоже, – вставила Трития.

– Последние несколько дней я получаю открытки от разных людей с пожеланиями скорейшего выздоровления, – улыбнулась хозяйка. – Сначала подумала, что мой врач наговорил им какие-то глупости. Странная шутка, если это вообще можно назвать шуткой. Судя по текстам, друзья считали, что у меня сердечный приступ. Я всем перезванивала, сообщала, что со мной все в порядке, а они объясняли, что не посылали мне никаких открыток.

– Я тоже не посылала.

– Да, ты уже говорила. – Айрин отвернулась к окну. За стеклом колибри на секунду зависла над веткой жимолости, потом метнулась в сторону и исчезла. – Я решила не обращать внимания. К счастью, сейчас это все прекратилось.

Трития нахмурилась. Такое пассивное поведение для Айрин совершенно не характерно.

Она не могла быть «счастлива» от того, что нечто просто прекратилось.

– Вы с тех пор видели Ховарда?

Айрин отрицательно покачала головой.

– А ты?

Триш тоже с ним не общалась, хотя и не могла четко определить причину. Она уже знала, что Ховард ничего не писал Элен Ронде, тем не менее не могла окончательно избавиться от первоначального чувства обиды на поразившее ее в тот момент двуличие почтмейстера.

Надо сделать над собой усилие и заехать к Ховарду на обратном пути.

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, – предложила Айрин, вставая. – Что, у нас других дел нет?

Это тоже было совсем на нее не похоже. Трития внимательно взглянула на собеседницу и увидела перед собой совершенно незнакомую женщину. Испуганную женщину. Тревожный огонек опасности уже полыхал вовсю, и к нему добавился вой сирен.

– Вы говорили еще кому-нибудь?

– Давай об этом больше не будем, – жестко повторила Айрин.

Трития несколько раз объехала квартал, прежде чем припарковаться перед зданием почты. Некоторое время она еще посидела в машине, потом усилием воли заставила себя выйти наружу.

Стоянка была практически пуста – лишь одна легковушка и один пикап были припаркованы по соседству. Ничего странного в этом Триш не углядела – середина дня. Но то, что на скамеечках рядом с почтой не сидели старики, которые целые дни проводили на этом, месте, ее встревожило.

Она вошла в здание. У кассы стоял единственный посетитель – пожилой седоусый мужчина. Его обслуживал новый почтальон. С близкого расстояния его ярко-рыжие волосы выглядели угрожающе, особенно в сочетании с невыразительными чертами бледного лица. Ховарда нигде не было. Триш попробовала заглянуть в служебное помещение, которое отделяла от стойки небольшая перегородка, чтобы проверить, но ничего не увидела.

Поэтому она огляделась по сторонам. Помещение заметно изменилось. Вместо плаката о воинской повинности, который всегда располагался на самом видном месте, плаката, изображавшего кроткого вида юношу, сидящего на стуле рядом с симпатичной девушкой, был наклеен другой. На нем был запечатлен устрашающего вида моряк с крупными каплями пота на лбу и в форме, забрызганной кровью. Текст содержал настойчивое требование ко всем молодым людям, достигшим восемнадцати лет, немедленно идти регистрироваться на призывные пункты. Триш показалось, что в здании почты изменилась сама атмосфера. Даже плакаты с почтовыми марками стали другими. Ховард обожал редкие марки с изображениями флоры и фауны. Теперь же стены украшали три одинаковых плаката – реклама новой марки, выпущенной в честь юбилея изобретения водородной бомбы.

В помещении было жарко, угнетающе жарко. День выдался не особенно знойным и влажным, скорее нехарактерно прохладным для этого времени, но внутри почтового отделения царило настоящее пекло.

Единственный посетитель раскланялся с почтальоном и собрался уходить. Ощутив легкую панику, Триш развернулась, нацеливаясь на выход, но профессионально ровный голос остановил ее.

– Миссис Элбин!

Триш оглянулась. Почтальон смотрел на нее, улыбаясь, и на мгновение ей показалось, что они с Дугом ведут себя как параноики и что этот Джон Смит – совершенно нормальный человек, безо всяких странностей. Она подошла поближе, и только тогда обратила внимание на плотно сжатые тонкие губы, холодные голубые глаза. И сразу вспомнила письма у ручья.

И ночную доставку почты.

Почтальон по-прежнему улыбался. Хотя скорее это была не улыбка, а самодовольная ухмылка.

– Чем могу служить?

– Я хочу поговорить с Ховардом. – Трития постаралась, чтобы ее голос звучал как можно тверже. Главное – не показать своего страха.

– К сожалению, – ответил почтальон, – Ховард еще утром ушел домой. Почувствовал себя плохо. Я могу его заменить?

Он произносил совершенно невинные слова, ясные, однозначные, но от его голоса у Триш по спине побежали мурашки. Она покачала головой и медленно попятилась к двери.

– Нет, спасибо. Я заеду, когда он поправится.

– Его может не быть некоторое время, – предупредил почтальон.

Теперь в его словах прозвучала явная угроза, хотя на лице по-прежнему оставалась пластиковая улыбка.

Триш повернулась к нему спиной. Несмотря на гнетущую духоту, между лопатками заледенело.

– А вы славная, – произнес он ей вслед, словно делая какое-то двусмысленное предложение.

Она взвилась, ощутив мгновенную вспышку страха и ярости одновременно.

– Держись от меня подальше, ты, мерзкий сукин сын, не то засажу в кутузку и глазом моргнуть не успеешь!

Улыбка почтальона стала еще шире.

– Билли тоже славный.

Она уставилась на него, не в силах ответить.

В ушах, совпадая по ритму с колотящимся сердцем, билась одна фраза: Билли тоже славный.

Билли тоже славный. Билли тоже славный.

Триш больше не могла сдерживать свой страх.

Ее охватило желание немедленно выскочить на улицу, прыгнуть в машину и умчаться куда глаза глядят. Непонятно, откуда она нашла в себе мужество остаться на месте и произнести ледяным тоном:

– Сволочь. Я немедленно еду в полицию.

После этого твердой, уверенной походкой покинула здание и села в машину.

Но в полицию Триш не поехала. Только оказавшись на шоссе и миновав первый перекресток, она смогла остановиться и отсидеться, чтобы унять нервную дрожь и найти силы добраться до дома.