Побег из Брюха Паука

III

После обеда пришла новенькая девушка.

Тоже обычненькая. Темные волосы. Среднее телосложение. Ничего особенного, так же, как и Хэзер была ничего особенного.

— Это Рэйчел, — говорит Абнести по громкоговорителю. — Это Джефф.

— Привет, Рэйчел, — говорю я.

— Привет, Джефф, — говорит она.

— Подаю препарат? — спрашивает Абнести.

Мы подтверждаем.

Было что-то очень знакомое в том, как я начал себя ощущать. Опять, внезапно, Рэйчел стала супер-симпатичной. Абнести запросил подтверждение на улучшение наших речевых центров при помощи Verbaluce^TM. Мы подтвердили. Вскоре мы опять начали трахаться как кролики. Вскоре мы опять восхваляли нашу любовь как красноречивые сумасшедшие. Опять определенные ощущения появлялись чтобы утолить мою безнадежную жажду именно этих ощущений. Вскоре память идеального вкуса Хэзер была переписана ощущаемым сейчас вкусом Рэйчел, и, удивительно, этот вкус намного больше соответствовал тому, что я хотел в данный момент. Я испытывал небывалые эмоции, даже если эти небывалые эмоции были (я это понимал краешком сознания) точно теми же эмоциями, что я ощутил раньше к этой кажущейся теперь недостойной кукле Хэзер. Я хочу сказать, что Рэйчел была той самой. Ее извивающееся тело, её голос, её голодный рот/руки/лоно — всё это было тем самым.

Я просто так сильно любил Рэйчел.

Затем последовала череда географических воспоминаний (см. выше): та же долина с соснами, то же шале, сопровождаемые той самой тоской-по-месту, мутирующей в тоску (в этот раз) по Рэйчел. Одновременно с этим, продолжая вырабатывать секскуальную энергию, такого уровня, что я мог бы это сравнить с постепенно стягивающей в районе сердца сладострастной резиновой лентой любви, плотно соединяющей нас, толкающей нас вперед. Мы горячо перешептывались (точными фразами, полными поэзии) о том, как давно мы знаем друг друга, т.е. вечность.

И опять общее число наших занятий любовью составило три.

Потом, как и прежде, всё пошло на убыль. Речи наши становились менее прекрасными. Слов — меньше, предложения — короче. Тем не менее, я любил её. Любил Рэйчел. Все, связанное с ней казалось идеальным: родинка на щеке, черные волосы, легкое подергивание попкой, как будто говорящие мне — м-м-м, это было очень классно.

— Даю препарат? — спрашивает Абнести. — Постараемся сейчас вернуть вас в исходное состояние.

— Подтверждаю, — говорит она.

— Так, подождите-ка, — отвечаю я.

— Джефф, — говорит в раздражении Абнести, как будто пытаясь мне напомнить, что я тут не по собственной воле, а потому что совершил преступление и сейчас отбываю свой срок.

— Подтверждаю, — говорю я. Бросаю на Рэйчел последний взгляд любви, зная (а она ещё не знала), что это будет последний взгляд, полный любви, обращенный к ней.

Вскоре она уже выглядела для меня обычно, а я — обычно для нее. Она, так же как ранее Хэзер, была смущена, будто говоря: что это только что было такое? Отчего это у меня так крышу сорвало от этого мистера Посредственность?

Любил ли я её? Или она меня?

Нет.

Когда пришло время ей уходить, мы пожали руки.

Место, в котором мой мобипак хирургически соединялся с позвоночником в районе поясницы, болело от всех этих многочисленных смен позиций. К тому же я очень устал. К тому же мной одолело чувство печали. Откуда печаль? Разве я не был самцом? Разве не я поимел двух девчонок шесть раз в течение одного дня?

И все же, честно говоря, я был печальнее печали.

Наверное, мне было печально оттого, что понятие любовь оказалась не настоящим? Или не слишком настоящим? Наверное, мне было грустно, что любовь может казаться такой настоящей, а в следующую минуту исчезнуть, просто из-за того, что проделывал со мной Абнести.