Победители недр

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ЗА ПРОЕКТ

Малевская подошла к длинному белому столу. Он уставлен многочисленными стеклянными банками с образцами раздробленных, превращенных в порошок горных пород.

В каждой банке образец покрыт тонкой и твердой коркой. Малевская ставит на нее небольшой особого устройства динамометр и испытывает сопротивляемость корки давлению. Показания динамометра Малевская заносит в тетрадь.

Тишина в комнате подчеркивается шумом мотора, равномерно и глухо доносящимся откуда-то из-под пола, и хлопаньем далеких дверей. Трудно представить себе, что эта комната — лишь одна из многочисленных ячеек огромного научно-исследовательского института, что кругом — внизу, вверху, рядом — сотни людей в кабинетах, лабораториях, мастерских напрягают мысль и волю, трудятся, комбинируют, исследуют тысячи веществ, явлений и законов.

Малевская сосредоточенно работает. Время от времени она отрывается, встревоженно поднимает голову и прислушивается. Потом опять принимается за динамометр и тетрадь.

Звонок телефона прозвучал в дальнем углу лаборатории. Малевская торопливо подбежала к аппарату.

— Слушаю... Малевская... Это ты, Илья?.. Нет, еще не возвратился. Да. Сама жду — не дождусь... Звонка не было. Хорошо. До свиданья.

Послышались шаги за дверью. Малевская выпрямилась и застыла в ожидании. Вошел Брусков. Его уши розовели, а чисто выбритая голова блестела, как шар слоновой кости.

— Здравствуй, Нина! Никаких известий?

— Нет.

— Странно! Уже два часа... пора бы, как будто...

— Когда началось заседание?

— В восемь часов утра.

Брусков сел в белое плетеное кресло у письменного стола и, положив на него локоть, закрыл ладонью глаза.

— Что нового, Михаил?

— Пока все благополучно. Схема температурного перепада работает превосходно.

Брусков открыл глаза и с оживлением продолжал:

— Молодец Никита! Его идея применения жидкого водорода великолепна! Я бился до одурения над проблемой создания в глубинах разницы температур между двумя спаями термопары. Я терял надежду, возмущался Никитой, втянувшим меня в эту проклятую проблему, проклинал себя, что поддался соблазну дружбы и очарованию загадки. И вот он только намекнул как-то вскользь, что, может быть, следует доставлять к одному спаю термопары концентрированный холод с поверхности земли... Эта мысль поразила меня. Я чуть с ума не сошел от восторга. Это гениальный человек!.. Это...

— Я не спорю, не спорю... — улыбалась Малевская, ставя динамометр на корку нового образца. — Если бы я была другого мнения, ты меня не видел бы здесь, в его лаборатории.

— Не только ты. А Илья? А десятки других?.. Как странно, Нина! Ведь факт существования в глубинах земли неисчерпаемых запасов энергии давно известен. А к идее практического использования их относились как к идее фантастической. Но вот взялся за нее Никита — и у меня, у тебя, у Цейтлина, у многих других глаза раскрылись. И «фантастика» становится сейчас такой реальной, такой ощутимой...

— Ты забываешь, Михаил, еще одно очень важное, по-моему даже решающее, обстоятельство.

— Какое?

— А то, что у нас, в Союзе, каждая здоровая идея быстро претворяется в действительность. Проект Никиты раскрывает такие волнующие перспективы, что все другое сразу перестало нас увлекать.

— Значит, и солнце, и ветер, и вода теперь окончательно дискредитированы?

— Ну, как сказать?! Лично я, вероятно, не вернусь к ветротехнике, но другие... они, вероятно, будут выжидать результатов нашей экспедиции. Такие люди, как Рощин или Виктор Семенов, даже в случае успеха нашей экспедиции будут продолжать поиски новых видов энергии. И кто знает? Разве есть пределы человеческой изобретательности? Может быть, они в конце концов найдут простые и дешевые способы получения энергии от солнца и океанов. И тогда применение их будет так же целесообразно, как использование нашей подземной теплоты.

Они помолчали. Поднявшись и заглянув в тетрадь Малевской, Брусков спросил:

— Чем ты сейчас занята?

— Проверяю действие различных минерализаторов на горные породы. Эти минерализаторы должны цементировать своды из размельченной горной породы, которые снаряд будет оставлять за собой по мере продвижения в глубь земли. Без этого тяжесть нарастающего столба размельченной породы в конце концов раздавила бы снаряд, из какого бы крепкого металла он ни был сделан... Но сейчас я ловлю себя на том, что моментами ничего не соображаю... А каково там Никите? В комиссии, я знаю, немало противников его проекта. И он один должен выдерживать бой.

— Ну, он там не один сражается...

— Кто сражается? Где сражается? — послышалась скороговорка Цейтлина. Он с трудом протиснулся в дверь. — Безобразие! Это не дверь, а мышиная щель! Это мышеловка какая-то!

Усевшись на стул и широко расставив ноги, он вытирал с лица обильный пот.

— Здравствуйте, ребята! Что слышно? Кончилось заседание?

— Нет еще, Илюша! — ответил Михаил, наблюдая за работой Малевской.

— Это безобразие! Столько времени мучить людей! Не зря говорят, что в комиссию не легко попасть, а еще труднее выйти.

— Зато оттуда легко вылетают, Илюшенька!

— Не все, Михаил, не все! Смотря с каким багажом явишься. А у нашего Никиты... Он выйдет оттуда с высоко поднятой головой.

— Я думаю! — ответил Брусков. — Чего бы стоили все мы, если б дело обстояло иначе... Ты откуда, Илья?

— Да все оттуда — из НИМИ. Третью неделю бьемся над подвижным соединением секций снаряда. Никита хочет придать ему некоторую гибкость, чтобы не быть прикованным к вертикали. Таким образом снаряд получит способность к маневрированию.

— Ну, и что же?

— Приходится вносить кое-какие изменения в первоначальный проект. Гибкость вершины снаряда в проекте разработана очень хорошо, эту часть мы не тронем, а вот способ сочленения и размер секций в теле снаряда придется несколько изменить. Никита уже согласился. Да что-то у нас не клеится с моделью. Архимедов винт, который должен вращаться вокруг тела снаряда и переносить кверху раздробленные буровой коронкой и ножами горные породы, тоже нелегко заставить работать. Правда, на модели в небольших кривизнах он уже работает, но пройдет еще не меньше месяца, пока мы добьемся полного решения задачи.

Опять раздался телефонный звонок. Брусков бросился к аппарату. Но, как это ни странно, тяжеловесный Цейтлин опередил его и перехватил трубку.

— Слушаю... Цейтлин, да... А, Андрей Иванович!.. Что? О Марееве? Ничего... Неужели? Говорите, голубчик, умоляю вас, говорите... что он вам сообщил?

Малевская и Брусков жадно ловили невнятные звуки, доносившиеся из трубки.

— Одну минуточку, Андрей Иванович. Здесь Малевская и Брусков... Андрей Иванович говорит, что ему сейчас звонил секретарь комиссии, его приятель, и передавал ход заседания... Продолжайте, Андрей Иванович... Да... да... ага... два часа длился доклад Никиты?.. Вот здорово!.. Ага!.. так... С успехом? Так... так... Кто? Рощин выступал против? Из Института гелиоэнергетики?.. А-а-а... Так... так... Час говорил? Технические эксперты одобряют? Молодцы!.. Что?.. Вы слышите? Еще восемь ораторов, заключительное слово Никиты и председателя комиссии, голосование резолюций... Бедный Никитушка! Ну и дела!..

Цейтлин опустился в заскрипевшее под ним кресло. Все молчали. Малевская несколько раз пробовала начать работу и снова бросала. Брусков сосредоточенно ходил по комнате. Все трое думали об одном и том же. Ожидание становилось невыносимым.

Наконец раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите! — громко сказала Малевская.

На пороге показалась спокойная, корректная фигура Андрея Ивановича Потапова. Он аккуратно закрыл за собой дверь.

— Здравствуйте, друзья мои! — неторопливо говорил он. — Неужели Никита Евсеевич еще не пришел? Мне полчаса назад звонил секретарь комиссии, что заседание кончается. Я и поспешил сюда.

— Как? Значит, уже! Где же он?

— Он, может быть, и не знает, где мы?

— Я это предусмотрел, — сказал Андрей Иванович. — Я просил секретаря передать Никите Евсеевичу, что мы все будем его ждать в лаборатории у Нины Алексеевны. Он обязательно сюда придет. Да вот и он!

Мареев вошел оживленный, счастливый. За прошедшие полгода складки на переносице и у ноздрей стали глубже и резче, взгляд — еще тверже и острее. Было в его лице что-то властное, заставлявшее прислушиваться ко всему, что он скажет. Но улыбка попрежнему как-то внезапно преображала это смуглое, худощавое лицо, придавая ему неожиданную теплоту и мягкость.

— Ну, вот и я! — весело воскликнул он, бросая тяжелый портфель в кресло. — Здравствуйте, друзья!

Его встретили радостными восклицаниями.

— Никитушка! — говорил, захлебываясь, Цейтлин. — Ну, как? Можно поздравить? Поздравляю! Поздравляю!

— Правда, Никита? Победа? — нетерпеливо спрашивал Брусков.

— Ну, конечно, победа. Самая лучшая, самая симпатичная резолюция! Но какой бой, товарищи! Какой бой! Сражение титанов.

— Да садись же, Никита! Отдохни немного, — говорила Малевская, отстраняя Цейтлина и Брускова. — Ну, отойдите же! Дайте ему отдышаться!

— Да я нисколько не устал, Нина! Клянусь Плутоном — моим теперешним покровителем.

— Рассказывай, Никита, скорей, — нетерпеливо сказал Брусков. — Споров было много?

— О! Возражали много и яростно, но ничего у них не вышло. Проект получил одобрение, и, значит, друзья...

— Будем готовиться к экспедиции?!

— Да! Теперь успех зависит только от нас!