– Извините, нам пора, – я одарила щедрого покупателя благодарной улыбкой.
Не знаю, провожал ли Рикард нас взглядом. Уходила я не оборачиваясь.
Мужчина был симпатичным. Я бы даже сказала – красивым. Но даже самые распрекрасные мужчины нам с Майей не нужны. Был уже один, пусть и не красавчик, едва ноги унесли.
– Ты отказалась от лимонада, – начала я осторожно. – Почему? Мне казалось, Рикард тебе понравился.
– Ага, – буркнула дочка. – Он мне, и ты ему. Не хочу, чтобы кто-то был с нами. Мы вдвоем будем. Правда ведь?
– Правда, – поспешила заверить я ее, пропустив мимо ушей ее фразу: “И ты ему”. Детская фантазия безгранична!
На восемь медяшек особо не разгуляешься. На мясо оставалось только облизываться, на сыры и молоко – тоже. Мы смогли позволить себе мешочек муки, соли и сахара, а еще чай и немного картофеля. Заплатили за это четыре монеты, а еще четыре приберегли на потом.
Дом встречал нас все той же пылью и застоявшимся воздухом. Следовало начать уборку, но и я, и Майя, просто не смогли бы ею заняться не пообедав.
На плите, без сковороды, пеклись простые лепешки. Рядом в кастрюльке варился картофель. Скудный обед, но он придал нам сил, и жить стало веселее.
Я носила воду из пруда, терла кусок хозяйственного мыла в лохань, а дочь мочила в ней тряпку и вытирала пыль там, где достанет.
Со стен я веником собрала пыль и паутину, со щелоком очистила камины, печь и всю мебель. Собрала занавески, постельное, полотенца, и бросила в купальной комнате, чтобы потом постирать.
Полы вымыла дважды – смахнула пыль влажной тряпкой, после почистила доски от въевшихся пятен грубой щеткой с песком, и прошлась чистой водой. Перемыла всю посуду, окна, подоконники. Руки тряслись от усталости, но усталость оказалась приятной. Главное, что мы с дочерью в безопасности.
В доме стало на порядок чище. Не хватало только проветрить комнаты, но сделать это я могла, лишь оторвав доски с наружной стороны окон.
Майя разбирала шкафы – я наказала ей вытащить из них все, чтобы я потом рассортировала. А сама отыскала выдергу в кладовой, но тут же про нее чуть не забыла, обнаружив удочку. Рыбалку оставила на вечер и скорее побежала отрывать доски.
Недюжинная сила приколачивала их! Я пыхтела, вытирала лоб рукавом, пот лился по моей спине, и тяжелая ткань маминого платья прилипла к коже, сковывая движения. Доска поддалась с одной стороны, и я принялась отрывать с другой.
Промучившись с одним окном почти до заката, остальные оставила на завтра.
Но и одного распахнутого настежь окна хватило, чтобы в дом ворвался свежий воздух. Я еще дверь отворила и на крыльце ждала, пока сквозняк унесет с собой всю затхлость.
Не могла оставить дверь открытой и не следить за входом. Всё боялась, что Нико придет. А он обязательно придет, после того как прочитала письмо Арьи, я в этом более чем уверена. Он украл ребенка, чтобы разбогатеть, когда тот вырастет и получит наследство. Арья не писала мне об этом, но совсем дурой надо быть, чтобы не понять истинных мотивов Нико. Разве откажется он от своей идеи только потому, что я сбежала, захотев жить отдельно? Да как бы не так.
Уложив Майю спать, взялась за стирку. В горячей мыльной воде перестирала сначала платья, которые принадлежали матери, потом те, что когда-то в детстве носила я.
Уже глубокой ночью достирывала занавески и постельное белье. После развесила всё по дому – что-то у камина, что-то у печи. Остальное на спинки стульев, дивана, на крючки и гвозди, вбитые в стены.
Ничего, завтра растяну во дворе бельевую веревку, благо столбы остались, и будет куда легче.
Следующим утром я все раздумывала, на какой стадии находится весна. Можно ли посадить в огороде хоть что-то?
– Нужно пойти в поселок, – сказала я Майе за завтраком. – Купим картофель на посадку, и если повезет, то какие-нибудь семена.
– Как мы их есть-то будем? – не поняла дочка.
– Семена, конечно, есть не будем, но к осени из них вырастут вкусные овощи.
– К осени? Это еще долго!
– Долго, – согласилась я. – Но что делать? Продать нам больше нечего, а на четыре медяка особо ничего не купить. Зато, если повезет, то осенью у нас будет запас картофеля на всю зиму.
Сказала это и поняла, что на овощах можно ноги протянуть. Без хлеба, крупы и мяса одним картофелем сыт не будешь, а купить поросенка на убой – никаких денег не хватит. Животные стоят дорого, для нас уж точно.
Кусок лепешки застрял в горле, аппетит пропал. Я взглядом осмотрела огород, виднеющийся из окна – работы предстоит немало.
В доме не найти ничего, что можно было бы материализовать в деньги. О том, чтобы вернуть пекарню родителей и речи быть не могло… По крайней мере, пока.
– Думаю, мне придется найти работу, – со вздохом признала я.
Работать я любила и не гнушалась самой грязной, но с кем оставить шестилетнего ребенка? Раньше у меня детей не было, и таким вопросом я не задавалась.
Майя глянула на меня скептически.
– Я могу сидеть одна, пока ты работаешь, – сказала она неуверенно.
А я представила, что вернусь домой в один из вечеров, а Майи нет, потому что ее забрал отец. Меня передернуло, и мысль с поиском работы пришлось отмести. Разве что можно найти подработку, куда я могла бы приходить с ребенком.
– Ладно, – я хлопнула в ладоши преувеличенно бодро. – Сначала мы помоемся, потом подумаем обо всем остальном.
Майя мыться любила, это я точно помнила. В купальной комнате мы с ней могли закрыться ото всех и подолгу разговаривать без едких замечаний Ганы. Это было наше маленькое укрытие, где никто не мог помешать.
Пока я грела воду на огне в камине, дочь перемыла посуду. После я порыскала по шкафчикам, и в одном из них нашлось лавандовое масло.
Над купальней густым облаком стоял белый пар, аромат лаванды разнесся по всему дому, окончательно прогнав застоявшийся запах старости.
Сытые и начисто вымытые, в чистеньких свежих платьях, мы с улыбкой и надеждой собрались идти в поселок.
И никак не ожидали встретить на пороге Гану. Свекровь не постучала в дверь. Стояла на крыльце и со злой ухмылкой ждала, пока я сама к ней выйду.
Я не позволила себе ни закрыть перед старухой дверь, ни отвести взгляд, когда наши глаза встретились. Только Майю пихнула в дом и рукой ей указала на угол – чтобы стояла там, за дверью.
– Пришли просить за сыночка? – грубо спросила я, не желая и вовсе говорить с Ганой.
– Ты обварила его кипятком, – выплюнула свекровь. – Думаешь, тебе это так просто сойдет с рук?
– Он заслужил. И не надейтесь, что я принесу извинения.
– Да больно нужны ему твои извинения! – взревела старуха. Глаза ее налились кровью, ладони сжались в кулаки. Свекровь была низенькой, сухонькой женщиной, и бояться ее мог разве что беззащитный котенок. – Ребенка верни! Лучше мне ее отдай, не то Нико придет – хуже будет. Тебя же, дура, защищаю! Шла сюда, торопилась, а ноги-то у меня больные.
– Сюда дошли, значит, не такие уж и больные. Можете топать назад, к своему драгоценному сыночку. Я знаю, что хочет Нико от Майи, – зло прошипела я. – Знаю. И можете передать ему, что ребенка он не получит.
С удовольствием оттолкнула бы старуху с дороги и увела Майю в поселок, но не могла – ключ от дома я так и нашла, а оставлять дверь открытой на глазах у Ганы не буду.
Гана взбесилась. Спрыгнула с крыльца, пыталась что-то сказать, но только тыкала в мою сторону пальцем и беззвучно открывала рот.
Наконец, она сумела выдавить из себя:
– Ты еще пожалеешь, дрянная девка! Мы тебя приютили…
– Накормили, обогрели, – перебила я ее. – Да-да, Нико мне сказал. Только вы меня не приютили – муж обязан привести жену в свой дом. Что, законы вам неизвестны? Так почитайте! Ах, вы читать-то не умеете. Ну, ничего, спросите в министерстве, вам расскажут. И Нико заодно пусть поинтересуется, сколько лет он будет работать на рудниках за то, что сделал. Что-то мне подсказывает, что управа на вашего сына найдется. Пусть не в министерстве – им плевать, но тот, кто ищет… – я осеклась, вспомнив, что Майя стоит за дверью. Гана и так поймет: – Тот, кого Нико так боится, с удовольствием лишит вашего сына свободы или головы.
– И тебя заодно, – Гана сверкнула глазами и резко развернулась.
Я провожала старуху взглядом, пока та не скрылась в лесу. Пешком ведь шла такую даль, а все ради чего? В надежде, что я пожила одна, передумала и захочу вернуться?
Вряд ли. Для чего-то она приходила… И, что вероятнее всего, проверить, живем ли мы в родительском доме.
Я взглянула на перепуганную дочь, и сердце сжалось. Майя вжималась в стену, ладошками вытирая мокрые от слез щеки.
– Тебе не нужно ее бояться, – я присела перед дочерью на корточки. – Старуха тебя больше никогда не обидит. Веришь мне?
– Она же сказала, что папа придет? А вдруг он заберет меня?
– Тебя никто никогда у меня не заберет, – ответила я без раздумий. В ту же секунду поняла – никто и никогда. Даже родной отец. Он нас просто не найдет, я не позволю.
Моя самоуверенность воспитывалась на Земле. Просто там я никогда не была знакома с кем-то, кто хоть чем-то был бы похож на родного отца Майи. Арья писала, что он из старого и богатого рода…
В тот момент я даже не подозревала, что это значит на самом деле.
– Покажи-ка мне, – я осторожно дотронулась до веревочки на шее ребенка. Впервые за все время решила рассмотреть амулет внимательнее. В купальне видела, но он ничем не примечательный, и я не обратила особого внимания.
Майя вытащила амулет из-под платья и стиснула его в ладони, глянула на меня с широко распахнутыми глазами.
– Мам, только не забирай его. Папа говорил, что я умру, если снять…
– Что? – ошарашенно переспросила я. – Умрешь?
– Да! Мама, не забирай! – испуг дочки снова перешел в плач.
Я быстро прижала ее к себе, погладила по волосам. Успокаивая скорее себя, чем ее.
– Ты не умрешь, но снимать его и правда нельзя. Хорошо? Никогда этого не делай.
– Я никогда не сниму.
– Вот и умница, – я отодвинула дочку от себя и снова глянула на амулет.
Обычный плоский ромбик из куска темного дерева был испещрен мелкими завитушками. Если это буквы, то какого-то другого государства. Разобрать я их не могла, но что-то мне подсказывало, что это были колдовские руны – видела однажды что-то похожее в какой-то книге Ганы.
Поселок за мостом шумел, как и вчера. Мы прогуливались по улочкам, любовались красивыми платьями в витринах швейных мастерских и мечтали, что когда-то сможем купить себе любое из них, и даже не одно! Майя облизывалась на карамель на палочке, которых было просто видимо-невидимо в лавках со сладостями. Торговцы специально ставили их так, чтобы дети видели их, канючили и просили купить.
Майя и словом не обмолвилась, но я все равно зашла узнать стоимость карамели. Вышла из лавки ни с чем, так как отдать медяшку за леденец просто не могла.
Зато из земной жизни вспомнила домашние конфеты: сахар, который мы насыпали в ложку, а в него добавляли каплю воды и долго держали на печи. Жженая карамель была любимым лакомством в моем детстве!
Я воспрянула духом, представив, как обрадуется Майя, когда мы вернемся домой и будем готовить конфеты.
Лавка с семенами и рассадой нашлась на окраине поселка. Я обрадовалась, увидев рассаду капусты – это значит, что сейчас самый сезон для посадок!
– Майя, смотри, – указала я дочке на картонные коробочки с капустой, – мы можем сейчас посадить и картофель. А еще много чего другого!
– У нас денег нет, – сказала она, без всякого интереса глядя на рассаду. Еще бы, шестилетнему ребенку не понять, что значит полный огород овощей. – А мы до осени как будем жить?
– Мы что-нибудь придумаем. Но мы не должны жить сегодняшним днем, понимаешь? Нам нужно подумать и о будущем – что есть весь год. У нас имеется хороший сухой погреб, и когда мы соберем урожай, то еды хватит до следующей осени. Что-то, конечно, нужно будет съесть сразу, что-то только зимой, но картофель мы дотянем до осени. Понимаешь?
– Значит, нам нужно купить картошку, – кивнула Майя и на радость мне улыбнулась.
– Картофель? – спросила торговка, выходя на крыльцо. – Этого добра навалом! Вам сколько надо?
– Мешок, – с готовностью ответила я и за спиной скрестила пальцы.
Не помогло, цена оказалась слишком высокой.
– Десять медяков за мешок, но это самая мелкая картошка. Для посадки пойдет, а на еду – сами смотрите.
– Нам на четыре медяка. Больше нет.
– Мама, но это наши последние деньги! – зашептала Майя. – Кушать-то что будем?
Я на миг зажмурилась. Виновато улыбнулась торговке и отошла от лавки вместе с дочкой. Удрученно окинула взглядом шумную улицу, веселых сельчан, которых не беспокоил голод.
Четыре медяка в кармане душу совсем не грели. Если не найти работу, мы просто пропадем.