Плетеное королевство

10

Камран стоял в тени навеса закрытого магазина, капюшон его плаща развевался на ветру, прижимаясь к лицу, словно кожистые крылья летучей мыши. Снег сменился дождем, и принц слушал, как стучат капли по тенту над головой, наблюдал, как они осыпаются в белый слой, устлавший улицы. Тянулись долгие минуты, и снежные кучи у ног сначала усеялись мелкими отверстиями, а затем и вовсе растворились.

Камрану не следовало приходить.

После их встречи король отвел принца в сторону, чтобы задать дополнительные вопросы о подозреваемой им девушке-служанке, и Камран с радостью ответил на них, ощутив одобрение деда. На самом деле именно по приказу короля принц продолжил искать девушку: услышав более подробный рассказ об утренних событиях, Заал тоже забеспокоился. Он отправил внука в город, чтобы тот выполнил кое-какие поручения – в том числе нанес визит мальчику-фешту, – а затем понаблюдал за улицами.

Естественно, Камран повиновался.

Поручение с четкой целью позволило ему отдохнуть от собственных мыслей, от груза всего того, что недавно поведал ему дед. Принц и сам думал взглянуть на народ; он хотел своими глазами увидеть, какой переполох вызвал его поступок.

В конце концов это привело вот к чему – к темноте. Нет, Камрану вообще не следовало приходить сюда.

Сначала он посетил беспризорника, которого разместили в квартале прорицателей на Королевской площади. Заал разъяснил Камрану, что если сейчас проигнорировать этого мальчика, то поступок принца покажется людям необдуманным и опрометчивым. А вот проявление заботы и сострадания к мальчику, наоборот, будут ждать, и поскольку Камран все равно собирался нанести визит прорицателям, приказ деда не показался ему слишком пустой тратой времени.

Но в итоге это вызвало его гнев.

Как оказалось, от гибели мальчика спасла лишь магия. Это открытие, которое должно было принести облегчение, стало для принца мрачным известием, ведь именно по его приказу действовали прорицатели, а магическая помощь редко – если вообще когда-либо – предлагалась кому-то, не входящему в императорскую семью.

Хотя Ардуния и была обширна, магия как субстанция встречалась исключительно редко. Этот нестабильный минерал добывался в горах с огромным риском и существовал лишь в небольших драгоценных количествах, отпускаемых только по королевскому указу. Просьба Камрана о помощи была истолкована именно так; это стало еще одной причиной, по которой его утренний поступок оказался столь значимым и не будет так легко забыт.

Принц вздохнул, вспомнив об этом.

Хотя мальчик все еще был слаб, он все равно вздрогнул, когда Камран вошел в его комнату. Воришка изо всех сил вжался в кровать, пытаясь выбраться из-под руки своего нежданного спасителя. Они оба знали это – знали, что сцена, в которую они оказались вовлечены, была фарсом; что Камран не герой; что между ними нет и не было никакой дружбы.

Более того, принц не испытывал к мальчику ничего, кроме злости.

Корона активно пыталась исказить историю уличного мальчишки, распространяя новые слухи; король Заал посчитал, что убедить аудиторию в спасении бродяжки принцем будет сложнее, и потому изменил историю, исключив из нее всякое упоминание о вреде, нанесенном девушке-служанке. Это тревожило Камрана гораздо больше, чем следовало бы, поскольку втайне он считал, что воришка не заслуживал ни усилий, затраченных на его спасение, ни заботы, которую он получал теперь.

Осторожно приблизившись к кровати мальчика, принц почувствовал, что одержал маленькую победу, когда в глазах ребенка вспыхнул страх. Это помогло Камрану заточить свое разочарование и послужило его визиту целью. Если принцу и пришлось оказаться в обществе этого отвратительного воришки, то он воспользуется случаем, чтобы получить ответы на свои многочисленные вопросы.

Клянусь ангелами, вопросы у него были.

– Аво, кемем динар шора, – мрачно произнес он. Во-первых, я хочу знать, почему. – Почему ты умолял меня не отдавать тебя в руки магистрата?

Мальчик покачал головой.

– Джев, – сказал Камран. Отвечай мне.

И снова мальчик покачал головой. Камран резко встал, сцепив руки за спиной.

– Мы с тобой оба знаем истинную причину твоего присутствия здесь, и я не скоро ее забуду. Я не спущу с тебе рук преступление только потому, что ты чуть не погиб. Ты убил бы молодую женщину только для того, чтобы украсть ее вещи…

– Нек, нек хеджан… – Нет, нет, сир…

– И готов был убить себя, чтобы не предстать перед судом – чтобы тебя не передали магистрату и ты не поплатился за свои порочные поступки. – Глаза Камрана вспыхнули от едва сдерживаемого гнева. – Скажи мне, почему?

Ребенок в третий раз покачал головой.

– Возможно, мне стоит передать тебя магистрату сейчас. Может быть, они добьются большего результата.

– Нет, сир, – ответил мальчик на своем родном языке, его карие глаза казались огромными на осунувшемся лице. – Вы так не поступите.

Глаза Камрана на мгновение расширились.

– Как ты смеешь…

– Все думают, что вы спасли мне жизнь, потому что вы сострадательны и добры. Если сейчас вы бросите меня в темницу, это будет выглядеть для вас не очень хорошо, так ведь?

Камран стиснул кулаки и разжал их.

– Я и правда спас тебе жизнь, неблагодарный негодяй.

– Хан. – Да. Ребенок почти улыбнулся, но глаза его были странно отрешенными. – Пет, шора? – Но зачем? – После этого меня снова отправят на улицу. К той жизни, что была раньше.

Камран ощутил непрошеный толчок в области груди – то ворочалась совесть.

– Я не понимаю, почему ты решил скорее убить себя, чем попасть в тюрьму, – принц не заметил, что в его голосе пропала резкость, когда он произнес это.

– Нет, не понимаете, сир. – Рыжеволосый не поднимал на него глаз. – Но я видел, что они делают с такими, как я. Быть переданным магистрату – хуже смерти.

Принц выпрямился, затем нахмурился.

– Что ты имеешь в виду? Как это может быть хуже смерти? Наши тюрьмы не такие ужасные. По крайней мере, там тебя будут кормить каждый день…

Мальчик так яростно затряс головой, что Камран испугался, как бы он не бросился бежать прочь из комнаты.

– Ладно, довольно, – неохотно произнес принц и вздохнул. – Теперь расскажи мне, что ты знаешь о девушке.

Мальчик замер, неожиданный вопрос застал его врасплох.

– Знаю о ней? Я не знаю ее, сир.

– Тогда как же ты сумел поговорить с ней? Ты говоришь на ардунианском?

– Совсем немного, сир.

– И все же ты говорил с ней.

– Да, сир. – Мальчик моргнул. – Она говорила по-фештунски.

Камран так удивился, что не смог вовремя скрыть выражение своего лица.

– Но в столице нет слуг, говорящих на фештунском.

– Прошу прощения, повелитель, но я не знал, что вы знаете каждого слугу в городе.

Камран ощутил такой сильный прилив гнева, что, казалось, он прорвет грудь. Чтобы ответить, принцу потребовалась вся его выдержка.

– Твоя наглость поразительна.

Мальчик ухмыльнулся, и Камран поборол желание задушить его. Этот рыжеволосый фешт обладал необыкновенным даром приводить Камрана в бурную ярость – гнев самого опасного сорта. Камран знал это, поскольку хорошо изучил собственные слабости, и сейчас изо всех сил старался подавить столь неразумную реакцию. В конце концов, незачем было запугивать этого ребенка, он мог помочь выследить ту вероломную девицу.

– Прошу тебя, помоги мне понять, – резко сказал Камран. – По твоим словам, малообразованная служанка каким-то образом заговорила с тобой на фештунском? Ты говоришь, она дала тебе хлеб, который ты…

– Нет, сир. Я сказал, что она предложила мне хлеб.

Камран сжал челюсть. Мальчишка прерывал его уже во второй раз.

– Не вижу большой разницы, – бросил он. – «Дала» и «предложила» – это равноценные слова.

– Нет, сир. Она сказала, чтобы я пришел на кухню в Баз Хаус, если мне нужен хлеб.

И тут Камран испытал момент триумфа.

– Она солгала тебе, – заметил он. – Я знаю поместье Баз Хаус, и эта девушка там не работает. Если ты еще не понял – она вовсе не служанка.

Фешт покачал головой.

– Вы ошибаетесь, сир.

Дерзкий, непочтительный, бесстыжий мальчишка. Камрана больше не волновало, что этот ребенок едва не умер; он казался вполне здоровым сейчас, когда с наглостью уличной крысы разговаривал с членом королевской семьи без должного почтения. И все же Камран оказался странным образом скован с ним, вынужден быть добрым к этому наглецу.

Омид. Его звали Омид.

Он был сыном шафрановых фермеров на юге страны. Его родителей посадили в тюрьму за неуплату налогов со скудного урожая, и их официальное обращение – Камран потом ознакомился с отчетом – заключалось в том, что налоги взимались в фиксированной сумме, а не в процентах. Выплата фиксированной суммы, настаивали они, означала голодную смерть для семьи, ведь урожай в тот сезон был очень мал. Они просили суд о снисхождении, но в тюрьме заболели лихорадкой и через несколько дней умерли, оставив Омида на произвол судьбы.

Ему было двенадцать. Всего двенадцать лет.

– Ты либо очень храбрый, либо очень глупый, – сказал ему принц, – чтобы так легко не соглашаться со мной.

– Но, сир, вы не видели ее рук, – настаивал Омид. – А я видел.

Камран лишь нахмурился.

Поспешив уйти от этого невыносимого ребенка, принц снова забыл отдать дань уважения почтенным жрецам и жрицам. На выходе его перехватила свита прорицателей, которые, ничего толком не говоря – как и всегда – вложили в его руки небольшой сверток. Принц поблагодарил их, но разум его, переполненный и разлаженный, велел спрятать этот безымянный дар, чтобы открыть его позже.

Сверток так и пролежал несколько дней во внутреннем кармане плаща Камрана забытым.

Неудовлетворенный разговором с Омидом, принц прямо из квартала прорицателей отправился в Баз Хаус, дом своей отдаленной родственницы. Он точно знал, где в нем находится кухня: принц провел большую часть своей юности в этом поместье, пробираясь после полуночи вниз, чтобы перекусить. Он хотел было войти в парадные двери и напрямую спросить тетю, не нанимала ли она подобную служанку, но вспомнил предупреждение деда о том, что теперь все его действия находятся под пристальным вниманием.

У Камрана было немало причин искать эту девушку – не последней из них оказалось подтверждение короля Заала, что Ардуния в самом деле обречена на войну, – но распространять слухи об этом среди мирного народа принц не считал разумным.

В любом случае, он умел ждать.

Камран мог часами стоять в одной позе, не уставая, и был обучен почти исчезать по желанию. Для него не составляло труда потратить час, ожидая в переулке, чтобы поймать преступницу и защитить свою империю, избавить свой народ от происков безликой девчонки…

Это была ложь.

Да, ее действия показались принцу подозрительными, и она вполне могла оказаться туланской шпионкой. Но существовала вероятность, что Камран ошибался насчет этой девушки, и его нежелание принимать этот факт беспокоило. Нет, истинная правда, которую принц понял только теперь, заключалась в том, что в его мотивах крылось нечто большее: что-то в этой девушке запало ему в душу.

И он не мог избавиться от этого. Она – предполагаемая бедная, ничтожная служанка – обладала милосердием, которого Камран не мог понять, состраданием, которое злило принца своей необъяснимостью. Если это шпионка Тулана, почему она помогла жителю Ардунии? Почему вызвала в принце чувство собственной недостойности?

Нет, нет, это не имело смысла.

Годы подготовки научили Камрана распознавать в противниках даже малейшие несоответствия; слабые места, которыми можно было воспользоваться для манипулирования. И свои сильные стороны Камран знал – его инстинкты нельзя было отрицать. Он разглядел противоречия в ней с того самого момента, как бросил на нее взгляд.

Без сомнения, девушка что-то скрывала.

Камран хотел разоблачить ее ложь – а он знал, что служанка лжет, – доказать, что она или шпионка, или легкомысленная светская девица, играющая в притворство.

И вместо этого он оказался здесь.

Принц стоял в темноте так долго, что толпы уже начали расходиться, а улицы были усеяны пьяными спящими телами, которые не смогли дотащить себя до дома. Камран позволил холоду сковать его до дрожи в костях и тогда ощутил, что внутри него зияет огромная пустота.

Он не хотел быть королем.

Не хотел, чтобы умер его дед, не хотел жениться на незнакомке, не хотел становиться отцом и не хотел возглавлять империю. В этом секрете принц редко признавался даже себе: он не хотел жить той жизнью, которая была ему уготована. Камрану трудно пришлось, когда умер отец, но принц не мог даже вообразить себе мир без деда. Камран не считал, что сумеет в одиночку возглавить империю, и не представлял, на кого сможет положиться вместо Заала. Иногда он не был уверен даже в Хазане.

Камран отвлекал себя гневом, позволяя разуму сосредоточиться на дерзком воришке и лживом лице служанки. Но на самом деле он злился на то, что его заставили вернуться домой против воли, и теперь принц пытался убежать от самого себя – от противоречивого бремени привилегий, от ответственности, возложенной на его плечи. В такие моменты Камран всегда утешал себя уверенностью, что он, по крайней мере, способный солдат и достойный лидер, но сегодняшний день даже это поставил под сомнение. Какой толк от лидера, который не может доверять даже собственным инстинктам?

Камрана превзошла эта служанка.

Она не только доказала, что принц ошибся по всем пунктам, но еще и заставила его чувствовать себя недостойным. Когда она наконец появилась в переулке за поместьем Баз Хаус, Камран сразу узнал ее – однако теперь он имел возможность рассмотреть ее повнимательнее. Он сразу же заметил глубокий порез на горле, а затем проследил взглядом изящные линии шеи, тонкий изгиб плеч. Во второй раз за этот день Камран обратил внимание на то, как она держится; насколько отличается от прочих слуг. Изящество сквозило даже в том, как она держала голову, как отводила плечи назад, как подставляла лицо свету.

Камран не понимал.

Если она была не шпионкой или светской дамой, то, возможно, это падшая дочь дворянина или даже внебрачный отпрыск такового; это могло бы объяснить ее элегантную осанку и знание фештунского языка. Но чтобы хорошо образованная дочь знатного человека пала так низко? Принц сильно сомневался в этом. Скандалы в высшем обществе были известны почти всем, и Камран несомненно знал бы, что такая особа поступила на службу к его тетушке.

С другой стороны, трудно быть в чем-то уверенным.

Принц тщетно пытался рассмотреть ее лицо; открыты были только губы. Он смотрел на них дольше, чем хотел бы это признать, по непонятным для себя причинам. Камран вдруг с ужасом понял, что эта девушка может быть красивой, – мысль была настолько неожиданной, что едва не заставила его отвлечься от цели. Когда служанка вдруг прикусила губу, он испуганно перевел дыхание.

Она выглядела встревоженной.

Принц наблюдал за тем, как она осматривает переулок, прижимая к груди маленький сверток, и вспомнил слова Омида о ее руках. Камран присмотрелся – и тут же испытал сильнейший удар по гордости и слабым отголоскам совести. Руки девушки были настолько изранены, что он мог увидеть это даже издалека. На ее кожу было больно смотреть. Покрасневшая. Покрытая волдырями. Огрубевшая.

Без сомнения, это были руки служанки.

Камран покачнулся на пятках, когда эта истина захлестнула его. Он был так убежден, что девушка лжет, с таким нетерпением ждал момента ее разоблачения, а вместо этого сделал открытие о самом себе.

Негодяем в этой истории был он – никак не она.

Девушка не только держала обещание, данное Омиду, но и подготовилась к его исполнению; все более очевидным становилось то, что в переулке она искала беспризорника.

Дважды за один день эта безликая девушка вызывала в Камране такой сильный стыд, что принц едва мог дышать. Она забралась в его грудь и сломала внутри что-то очень важное, даже не ведая о его существовании. Неужели Камран был настолько слаб, что его вот так просто смогла разбить на части незнакомка? Неужели он был настолько недостойным?

Хуже того: как он объяснит этот позор деду? Камран с таким энтузиазмом нагнетал беспокойство короля своими ничем не подкрепленными подозрениями, но высокомерие принца доказало лишь его собственную глупость, неустойчивость его разума. Это еще больше встревожит короля. Принц за один день превратил себя в посмешище, и сейчас ему хотелось провалиться сквозь землю.

Именно эта мысль повторялась в его голове снова и снова, точно барабанный бой, в тот момент, когда Хазан наконец-то нашел его.