Пленники паука

Глава седьмая

Это была та же просторная комната, в которой Конан утром познакомился с Мэгилом, и в ней находились те же люди.

В кресле у входа с мрачным лицом, которое выражало твердую решимость держать себя в руках, что бы ни произошло, сидел Тефилус. «Похоже, дочь умеет справляться со своим отцом»,— усмехнувшись, подумал Конан. Справа от него, возле двери, стоял Брун. Четверо самых верных его людей остались в коридоре, готовые по первому зову ворваться внутрь, но в комнате были только свои. Свои и Конан с Мэгилом, да Брун — люди, которым доверяли безоговорочно.

Жрец стоял у камина и говорил. Говорил долго, подробно рассказывая все то, что Конан давно знал и без него, то, что киммериец узнал от него только сегодня, и что сам узнал от северянина и, наконец, то, что поведала ему душа Фабиана, которая нашла себе пристанище в теле ручного сокола Мэгила, сидевшего тут же, на спинке кресла.

Сокол по очереди посматривал на каждого, подолгу задерживая взгляд на Мелии и Конане — тех, кто был рядом с ним в ту страшную ночь, словно напоминая о какой-то общей, лишь им троим ведомой тайне, невольно связывающей воедино их судьбы.

Мэгил все говорил, и по мере того, как излагаемые им факты дополняли картину происходящего, окрашивая ее во все более мрачные тона, лицо Главного Королевского Дознавателя становилось хмурым.

Несмотря на свою привычку не верить никому, он понимал, что сейчас слышит правду. Дикую и выходящую за рамки разумного историю о том, что случилось на самом деле много веков назад и что имело страшное продолжение совсем недавно, унеся жизнь его младшей дочери, но не закончилось, а ожидало достойного финала с жертвоприношением старшей.

Он сам удивлялся своей непонятной доверчивости, но ничего не мог поделать с собой — он верил всему сказанному здесь и понимал, что сам не сумеет справиться с нависшей угрозой. Впервые в жизни ему стало страшно не за себя, а за дочь, которую он был не в силах защитить.

Случись все это не с ним, он никогда не поверил бы, что один-единственный варвар окажется полезнее и сильнее сотни опытных воинов, специально нанятых для охраны девушки. Проклятый варвар, смерть которого он уже оплатил столь щедро!

Сиотвия и Аниэла не отрывали испуганных глаз от Мэгила. Хотя кое-что они знали и многое подозревали, но лишь теперь, когда самые мрачные предчувствия подтвердились, став реальностью, а не глупыми женскими страхами, как не раз говорил им Тефилус, поняли, что то чувство, что они испытывали прежде, не было страхом, а так, легким опасением за судьбу Мелии. Настоящий страх обе почувствовали только сейчас.

Мелия смотрела в окно, словно рассказ никак не касался ее. Конан лишь изредка бросал на нее невеселые взгляды. До сегодняшнего дня она ни разу не удостоила его вниманием, за исключением первого вечера. Киммериец невольно потер щеку, вспоминая о той встрече. Она ни разу не сказала ему ни слова, и ни взгляда не поймал он на себе. Правда, сегодня девушка заговорила с ним, но это было продиктовано страхом и в счет не шло.

Что ж, быть может, так и проще?

Теперь она стояла, не шевелясь, словно восковая фигура из галереи проклятого дома. Правда, те изображали воинов… Она же была богиней во плоти, которую он просто обязан защитить.

Мэгил замолчал и окинул присутствующих внимательным взглядом. Лица их были либо хмурыми, либо напуганными, и лишь Брун казался неколебимым, но что можно было требовать от наемника? Как бы он ни относился к происходящему, все это мало касалось его, ибо эти люди оставались для него чужими.

— Чего нам теперь ждать? — Тефилус первым решился прервать гнетущую тишину.

Конан шевельнулся, и все как по команде повернулись к нему.

— Мои люди напоили одного из людей Харага, и он выболтал, что сегодня ночью придет конец и мне, и твоей дочери.

Киммериец посмотрел Тефилусу в глаза, но на этот раз не уловил в его взгляде ни ненависти, ни злобной радости.

— Ты можешь покинуть нас. Еще есть время.

Конан увидел, как замерли пальцы Мелии, до того медленно поглаживавшие подарок Мэгила, но сама она даже не пошевелилась.

— Кром! Да когда я боялся угроз? — Он рассмеялся.— Пусть идут, и клянусь рогами Нергала, у него сегодня будет полно гостей!

Однако смех его так и повис в воздухе, не поддержанный никем, хотя Конану и показалось, что во взгляде Тефилуса мелькнуло облегчение. Сокол жреца сидел на прежнем месте, все так же размеренно переводя взгляд с одного на другого, словно настоящая птица, не понимающая, о чем говорят люди, хотя северянин и подозревал, что это не так.

Он встал и подошел к большой птице. Сокол уставился на киммерийца немигающим взглядом.

— Он понимает нас? — Северянин обернулся к Мэгилу, и тот кивнул.— Кром! Никогда не поверил бы, что такое возможно! — Он вновь повернулся и посмотрел в черные бусины птичьих глаз.— Мы не были друзьями, но и врагами тоже! Ты ведь не держишь на меня зла? Сокол склонил голову набок, словно внимательнее вслушиваясь в голос человека.

— Можешь быть спокоен,— вновь заговорил Мэгил,— мы успели переговорить с ним, пока он входил в новое тело. Он многое понял с тех пор и ко многому теперь относится иначе. И сожалеет сейчас лишь об одном: напрасно не верил раньше в то, что считает непреложной истиной теперь.

— Что же это?

Мелия впервые за весь вечер заговорила, и сокол, встрепенувшись, повернулся к ней.

— Он понял, что вся жизнь умещается в краткий миг.

Он понял, что отдавать приятнее, чем брать. А последний урок, как ни странно, преподнес ему Рамсис, и это был его последний шаг назад, но Фабиана можно понять: соблазн был слишком велик. В обмен на сведения о том, что произошло в ту ночь в доме, ему пообещали тело, человеческое тело, но обманули. Отчего-то мне кажется, что Рамсис зря так поступил.

— Ты не жалеешь, что оказался в теле птицы?

Сокол перевел взгляд на Конана.

— Он не жалеет,— вновь ответил за него Мэгил,— я объяснил ему, что человеческое тело можно получить только силой черного колдовства и ничего, кроме горя, такое воплощение ему не принесет. Другое дело — бессловесная тварь. Конечно, многое он потерял, но многое и приобрел!

— Как звать его? — вновь спросила Мелия.

— Он не захотел расставаться со своим именем, но в то же время не хотел, чтобы у кого-то могли возникнуть ненужные подозрения,— объяснил жрец.— Короче, зовите его Фан!

Конан сидел во флигеле и ждал.

Мэгил хотел остаться с ним, чтобы обсудить кое-какие свои сомнения, но киммериец напомнил ему о предстоящем свидании с Мелией, и вольному жрецу пришлось убраться, ограничившись лишь кубком пуантенского.

Северянин припомнил окончание вечера. Мелия так и не удостоила его взглядом, но он улучил мгновение, когда все оказались чем-то заняты, и сунул ей в руку приготовленную заранее записку. Он хорошо помнил скользнувшее по ее лицу удивление, но тут же отошел в сторону, и они с Мэгилом отправились во флигель.

Сразу по окончании беседы Тефилус развил бурную деятельность. В результате вся сотня воинов Бруна облачилась в доспехи и расположилась перед домом, между входом и воротами. Тефилус сам собирался воззвать к их воинской отваге, но пока это было рано делать: солнце еще не зашло, жизнь в городе не замерла, а жрецы («Как, впрочем и воры»,— отметил про себя это странное сходство Конан) предпочитали дневному свету ночную тьму.

Не знай, киммериец сути дела, он мог бы подумать, что почтенный хозяин готовится к небольшой войне. Впрочем, он был доволен таким поворотом событий. Сто воинов — это сто воинов. Это значит, что на каждом углу у каждой двери, у каждого окна будет стоять вооруженный человек, а это вовсе не помешает.

Во дворе не будет никого, за исключением стражи у ворот, и Конан вполне оценил этот шаг Вруна, против которого поначалу ополчился Тефилус. Опытный сотник правильно рассудил, что нет ничего проще, чем снять уставшего под утро часового и, накинув его одежду, помочь сообщникам пробраться в дом. И тогда жди беды.

А так любой появившийся извне — враг. Конечно, в этом тоже имелись свои отрицательные стороны, но в любом, даже очень хорошем, плане непременно найдется слабое место. Правда, его еще должен узнать противник. Узнать или предугадать. То, что предложил Брун, обеспечивало одно бесспорное преимущество: когда поднимется тревога, все будут знать, что нападение началось только что, и, значит, дальнейшее будет зависеть лишь от выучки воинов Бруна.

Все это Конан сказал Тефилусу, когда тот начал, брызгая слюной, доказывать сотнику его глупость.

Внезапно киммериец замер у окна, когда изящная девичья фигурка легко выскользнула из задней двери дома и побежала к флигелю. Киммериец обрадовался, но тут же насторожился. Девушка была еще на полпути к нему, когда он почувствовал: это не Мелия!

Несколько мгновений он лихорадочно соображал, кто это может быть и что ему делать, пока его не осенило — Сурия! Кром! И как он сразу не догадался?! То-то она как увидела его в первый день, так ни разу после этого не проходила мимо, чтобы не задеть его ненароком или не посмотреть со значением, а сегодня все утро терлась вокруг, словно кошка!

Но что же делать? Скоро должна прийти Мелия, если, конечно, не выбросила его записку! К Нергалу!

Он быстро долил в свой кубок пуантенского и спрятал бутылку, а вместо нее достал бутыль знаменитого пальмового вина, оставшегося у него в неприкосновенности с прошлой памятной ночи, и наполнил им кубок, из которого только что пил Мэгил. Едва он успел сделать это, как дверь беззвучно отворилась, легкая тень скользнула внутрь и без слов прильнула к нему.

Словно в лихорадке, дрожала она от возбуждения, ища губами его губы, и Конан почувствовал, как его захлестнуло сладостной волной, что еще немного, и он не в силах будет даже думать о чем-то ином.

— Кром! — Он с трудом оторвал от себя девушку.— У нас вся ночь впереди, милая…

— Я не хочу потерять ни мгновения!

Девушка вновь прильнула к нему, горя как в огне, но молодой варвар уже вполне овладел собой, решительно отстранил ее и раньше, чем в глазах Сурии появился огонек недоверия, объяснил:

— Я должен еще показаться в доме, иначе нам помешают в любой миг. На, охлади пока пыл.

Он взял со стола оба кубка и один протянул ей. Она улыбнулась и посмотрела на него взглядом изголодавшейся похотливой кошки.

— Это лишь разожжет его сильнее!

— Ну что ж, я не против,— усмехнулся Конан.

Они медленно пили, глядя в глаза друг другу, словно то был некий таинственный ритуал, и Конан видел, как затуманивается взгляд девушки. Допив вино, она едва не уронила кубок на пол, и киммериец понял, что своего добился.

Он взял ее на руки и понес к огромному дивану. Она обняла его за шею, покрывая лицо поцелуями. Он по-отечески чмокнул ее в щеку и уложил поудобнее.

— Я сейчас вернусь. Думай обо мне, жди меня и никуда не уходи.

Северянин вышел в дверь и направился к дому. Ему никуда не нужно было уходить, но он справедливо рассудил, что, пока он рядом, Сурия угомонится совсем не скоро.

Почувствовав шаги за спиной, он насторожился.

— Знаешь, Конан, ты настоящий варвар.— Узнав голос Мэгила, он обернулся и увидел перед собой ехидно ухмылявшуюся рожу.— Приглашать на свидание хозяйку, а перед этим разминаться с ее рабыней!

Шутка, по его мнению, получилась удачной, и бывший жрец довольно расхохотался.

— Во имя Крома, умолкни! — Конан яростно оскалился. — Она с утра строила глазки, но мне и в голову не приходило, что к ночи девчонка заявится сама! Впрочем, все к лучшему!

— Ну, это-то вполне понятно! — понимающе ухмыльнулся Мэгил.

— М-м-м! — промычал киммериец.

— Хорошо, хорошо! Беру свои слова назад,— заторопился жрец.— Так что ты хотел сказать?

Северянин недоверчиво покосился на него:

— Я влил в нее кубок пальмового.

— Того самого? — поинтересовался Мэгил.

— Ага,— кивнул киммериец.

— Варвар он и есть варвар,— сокрушенно вздохнул жрец.

— Зато теперь она видит во сне то, зачем пришла,— ухмыльнулся Конан.

— Да ты, оказывается, философ? — Мэгил восхищенно посмотрел на приятеля, который предпочел пропустить его замечание мимо ушей.

— Когда настанет время, ничто не помешает нам передать ее Тушке.

— И циник,— сокрушенно вздохнул жрец.— Так воспользоваться беспомощным состоянием бедной девушки!

Желваки заходили по скулам киммерийца, но он сдержался.

— Ну, мне пора, скоро должна прийти Мелия.

— Ты так уверен в этом?

Мэгил оставил шутливый тон, и лишь поэтому Конан решил ответить на его вопрос.

— Если она прочитает записку,— просто сказал он.

— Она прочитала ее, — так же коротко отозвался жрец.

— Откуда знаешь? — Конан удивленно посмотрел на Мэгила.

— Видел,— бросил тот.

— Значит, придет,— убежденно кивнул северянин.

— Интересно, что ты такого написал, что она непременно должна прийти?

Конан пожал плечами:

— Написал, что жду ее.

— И все? — Мэгил удивленно воззрился на киммерийца.

— А чего еще? — не понял тот.

— М-да,— жрец покачал головой,— от такого приглашения действительно невозможно отказаться

Солнце клонилось к закату, и хотя Конан не видел самого светила, но света становилось все меньше, день угасал, значит, близилась ночь, а вместе с ней и неведомая беда, уготованная им чужой злой волей.

Мелии не было.

Теперь, когда день подошел к концу, а Мелия все не приходила, он понял, что Мэгил прав его послание вряд ли способно заставить кого-либо, потеряв голову, броситься сюда, особенно принимая во внимание непростые их отношения. И все-таки он верил, что Мелия придет, не может не прийти. Он чувствовал, что их связывает нечто большее, чем одна ночь, проведенная вместе.

Каким-то неведомым ему образом судьбы их переплелись, и хотя каждый из двоих был по-прежнему вправе поступать так, как считает нужным, но обязан был при этом учитывать и желания другого. Это значит, что если просьба услышана, то должна быть удовлетворена. И было еще ощущение: многое отныне определялось кем-то другим, но кем, Конан не знал. Он лишь чувствовал постоянное присутствие рядом чужой воли.

Он не знал ее целей, но у него возникло ощущение, что отныне все, что должно произойти с ним, с Мелией, всеми, кто находится рядом, предопределено и, как бы он ни пытался, ничего изменить нельзя. Он может лишь отдать все силы, чтобы это неведомое, но предопределенное свершилось, независимо от того, каким будет финал, что он принесет — радость или горе. Это чувство очень не нравилось киммерийцу, но отделаться от него он не мог.

В дверь тихонько постучали. Конан вздрогнул, и странное ощущение пропало. Было уже совсем темно, и он не увидел лица вошедшей, но знал и так, что это Мелия.

Она замерла в двух шагах от киммерийца. Они долго стояли напротив окна, и на лица их падал лишь рассеянный свет звезд. Ее губы шевелились в беззвучном шепоте, но он и без слов понимал сказанное.

— Я так тоскую по тебе, я так люблю…

Ее руки протянулись к нему, но не касались тела, а словно ласкали его на расстоянии, даря свою нежность каждой его частице. Ее глаза глядели в его глаза и не могли наглядеться, говоря больше слов, маня, зовя, соблазняя…

Конан шагнул к ней. Он сгорал от желания схватить ее, смять в объятиях, впиться горящими губами в ее пылающие уста, но когда ощутил прикосновение ее рук, почувствовал их нежность, возбуждавшую едва ли не сильнее самых сильных объятий, то понял, что не может этого сделать. Лишь когда эта сладостная пытка стала сильнее его воли, он привлек ее к себе.

Мелия почувствовала прикосновение его рук и замерла в ожидании того неизбежного и желанного, чего жаждала каждая клеточка ее тела и что он стремилась отдалить, ибо знала: все, даже самое прекрасное, неизбежно кончается… Их губы соприкоснулись, и мир взорвался и перестал существовать. Ей казалось, что она горит в огне, который вместо боли дарит восторг и наслаждение, ибо то было не всепожирающий всемогущий огонь любви. Она уже не чувствовала горячих объятий Конана, а ощущала каждой клеточкой его, словно став с ним единым целым, и эти новые частички ее плоти ласкали её собственные огненным прикосновением.

Ей уже не хватало воздуха, она судорожно вздыхала, и грудь ее высоко вздымалась. Еи хотелось увидеть лицо любимого, и тогда она томно открывала глаза, но не видела его, словно магией любви они перенеслись туда, где не существует ничего, кроме двух слившихся в любовном порыве тел, в мир, созданный специально для них…

Кем? Ей было все равно…

Зато она слышала его дыхание, и каждый выдох пробегал по ней волной обжигающей страсти, прокатывавшейся по готовому раствориться телу приступом острого наслаждения, лаская его восторгом слияния, не позволяя угаснуть огню желания. Ей казалось, что она раскачивается на качелях, которые то вздымаются вверх, к вершинам

Блаженства, то падают вниз, к тянувшемуся вечно краткому мигу сладкого ожидания, и вновь вверх, к желанной боли, которую хотелось продлить навечно, и тут же вниз, в негу отдыха, без которого не выдержать следующего взлета…

— Полночь, мой повелитель.

— Можешь идти.

Слуга, согнувшись в глубоком поклоне, пятясь удалился, и, дождавшись, когда дверь за ним закроется Рамсис обернулся к Харагу. Тот кивнул и дважды хлопнул в ладоши.

Вошли двое жрецов в серых балахонах и онах и внесли нечто накрытое куском черной материи. Один из них сделал неуклюжий шаг, неловко споткнулся о выступающий край плиты и едва не упал. Рука Харага взметнулась в предостерегающем жесте.

— Осторожней, пожива для Нергала, если не хотите угодить в Яму Ожидания! Ставьте сюда.

Двое поставили принесенную вещь на стол и, приниженно согнувшись, пятясь, как и жрец, покинули зал. Рамсис протянул руку, но Хараг поспешно остановил его:

— Не нужно!

Стигиец удивленно оглянулся:

— Что-нибудь опасное?

Глаза его подозрительно сверкнули.

— Нет. Это всего лишь Зрачок Затха, в котором мы сможем увидеть то, что нам нужно,— гордо объяснил Глава Малого Круга.— Но заклинания уже произнесены, и, как только Око увидит свет, оно начнет действовать. Тогда нельзя будет отрывать от него взгляда. Иначе волшебство умрет.

— Это не очень-то удобно, — заметил Рамсис.

— Да,— согласился Хараг,— но тут уж ничего не поделаешь.

— Значит,— стигиец улыбнулся своей змеиной улыбкой,— одному из нас придется неотрывно смотреть в Око, поддерживая магию Затха. А теперь прошу тебя не мешать мне какое-то время — я должен задать Сету вопрос и получить на него ответ.

Рамсис подошел к жертвенному алтарю, вырезанному из цельного куска черного гагата, на котором застыл огромный бронзовый змей, замерший в причудливой позе. Голова его возвышалась над свившимся в сложном вензеле огромным, сильным телом, покрытом сверкающей чешуей.

Это был Великий Змей, и лишь в этот миг Хараг впервые осознал это и невольно замер, заворожено наблюдая за действиями жреца Сета.

Рамсис мягко опустился на колени и застыл в благоговении, подняв вверх обращенные к своему божеству ладони. Мгновение назад это был живой человек, но теперь Харагу казалось, что перед ним стоят две статуи — змеи и человека — словно в противоборстве воли смотрящие друг другу в глаза.

Чтобы видеть глаза своего божества, Рамсису пришлось задрать голову и глядеть почти вертикально вверх.

Гигантская плоская голова змея тяжело нависла над своим верным слугой. Огромная хищная пасть с ядовитыми клыками была чуть приоткрыта, и края ее изогнулись в жестоком оскале. Черный раздвоенный язык выдвинулся вперед, ощупывая окружающее пространство. В больших выпуклых глазах горело застывшее на время всепожирающее пламя.

Хараг потряс головой.

Может, это кажется ему, а на самом деле это лишь отсвет факелов, освещавших жертвенный зал.

Он перевел взгляд на Рамсиса.

Фигура жреца словно окаменела. Мир перестал существовать для него, мысли сузились в точку невысказанного вопроса, а сам он обратился в зрение и слух. Он знал, что, раз вопрос задан, последует и ответ. Неважно, сколько времени это займет. Все зависит от того, насколько важным посчитает Великий Змей дело, ради которого его потревожили, но в том, что рано или поздно он ответит, сомнений не было.

Теперь оставалось только ждать.

Время остановило свой стремительный бег, окружающий мир поблек и расплылся серым туманом, когда, наконец, настал миг, ради которого он и затеял все. Рамсис почувствовал, что тело его расплывается в серой клубящейся дымке колдовства, а черное облако души постепенно перемешивается с окружающей бледной мглой, сливаясь с ней, становясь частью ее. Как всегда, именно в это мгновение пришло ощущение единства, не сравнимого ни с чем.

Стигиец вновь обрел способность мыслить, и в то же время продолжал чувствовать блаженное единство со своим божеством. Теперь, когда он ощутил свою причастность к Сету, хотя и сознавал, что он лишь крохотная частица, растворенная в могучем повелителе, он увидел перед собой ожившую морду Великого Змея Ночи.

Что это?

Xapaг вздрогнул. Быть может, ему это почудилось? Бронзовое тело змея которого он считал лишь символом Великого Сета, но не более того, шевельнулось. Жрец замер и сам стал подобен изваянию.

Хищная пасть сомкнулась, черный язык засновал взад-вперед.

— Ш-ш-ш! Ты не оди-ин!

— Это Хараг!— Рамсис говорил, не оборачиваясь. — Если ты поможешь нам, он станет Верховным Жрецом Затха! Без его помощи мне не обойтись!

— Ты не один — вновь повторил змей, словно обвиняя своего жреца в измене.

— Выслушай меня, Отец Тьмы! Хараг владеет Талисманом Силы!

— Я слыш-шал о таком! — Черные глаза змея сверкнули пламенем. — Что хочет слуга Затх-ха?

— Силой Талисмана нельзя воспользоваться она, она скована Незримым. Возвращение демона в мир — его плата за освобождение силы камня. Сейчас нам нужно…

— Я зна-аю, что вам нужно.

Сказав это змей замер, и Xapaгy на мгновение показалось, что он вновь обратился в мертвую бронзу.

— Ты поможешь нам? — Рамсис впервые забеспокоился, видимо, подумав так же.

— Помолчи-и, я думаю…

Рамсис умолк, а Харат вновь задумался о величии стигийского бога.

До сих пор он считал, что статуя Сета — не более чем символ. Подобных изображений в святилищах бога-паука много, и служат они лишь олицетворением божества, чтобы верующий мог обратиться к нему, но доходит ли молитва до ушей бога… Одному Затху о том известно.

До сих пор, по крайней мере, ни он сам и никто другой не удостаивались ответа своего бога. Некоторые испытывали озарения — или думали, что испытывают их,— принимая его за ответ на вопрос . Таких вестников божественной воли было немного. Они пользовались почетом и уважением жрецов, хотя сам Хараг никогда не верил, что бог таким способом передает свои повеления.

Он видел причину подобного равнодушия бога к своим почитателям в том, что паук спит. Спит и не знает об их нуждах. Он, Хараг, разбудит великого Затха, и живой бог придет в мир, заставив его содрогнуться от своей мощи! И гope тогда жалким глупцам, дерзнувшим выбрать себе иного властителя дум!

Внезапно рассуждения его оборвались. Он увидел, как змей начал менять позы, делая это то плавно, то мгновенными перестановками. Хараг почувствовал, что мысли его, путаются, душа наполняется восторгом, преклонением перед чужим божеством, подчиняется его воле. Он подумал, было, что не должен допустить этого, но не успел — мысль эта оборвалась, и великий Хараг замер безжизненным изваянием, не ведая о том, что происходит вокруг.

Змей замер, и теперь лишь сновавший между зубами язык свидетельствовал о том, что он еще не покинул мир людей.

— Ты должен завладеть Талисманом для меня-a! — прошипел он.— Не бойс-ся, он не с-слыш-шит нас-с! Ты завладеешь камнем, даже ценой свободы Незримого!

— Но повелитель…— начал было Рамсис, но Темный Бог прервал своего слугу.

— Не все боги соглас-сны с его возвращ-щением, а пока придвинь ко мне паучий глаз,— в голосе Сета послышалось пренебрежение, и Рамсис невольно обернулся, но Хараг по-прежнему был неподвижен,— и разбуди жреца.

Рамсис поднялся.

— Хараг! — тихонько позвал он.

Жрец встрепенулся, словно очнувшись от легкого обморока, и вопросительно посмотрел на стигийца.

— Мой повелитель желает видеть, что происходит в доме.

Хараг даже не заметил короткого беспамятства. Ему лишь показалось, что в какой-то миг слегка закружилась голова, но головокружение тотчас прошло, едва Рамсис обратился к нему с вопросом. Без лишних слов он подошел к столу, и они вдвоем, не прибегая к помощи слуг, слегка передвинули его и чуть развернули укутанное покрывалом.

Оба жреца встали с двух сторон змея.

— Покажите мне дом-м…

Рамсис покосился на Xapaгa. Хараг рывком сорвал покрывало и сосредоточился. Рамсис впился взглядом в Зрачок Затха.

Это оказался круглый, величиной с голову человека, непроницаемо черный шар, разделенный как бы надвое и если задняя его половина была матово-черной, то передняя искрилась в тусклом свете факелов, словно состояла из неисчислимого количества зеркал, настолько крохотных, что каждое из них в отдельности рассмотреть было просто невозможно.

Шар искрился и переливался в тусклом свете и Рамсису почудилось, что сияние его разгорается все ярче. В какой-то миг ему показалось, что еще немного и он ослепнет. Но свечение тут же оборвалось, и передняя половинка шара словно перестала существовать. Рамсис никогда прежде не видел Зрачка Затха, но уже знал что должно произойти дальше. В густой темноте полой сферы начало появляться изображение, медленно, но верно обретая зримые очертания.

Перед ними появилась роскошная усадьба, посреди которой стоял большой двухэтажный дом с мраморными колоннами вдоль всего фасада, больше походивший на аргосский храм, чем на жилище.

— Войди-и в него-о…

Краем глаза Рамсис увидел, как вновь сосредоточенно напряглось лицо Харага, и фасад приблизился. Они стремительно пронеслись сквозь ряд колонн и прошли в открытую дверь. Они незримо очутились внутри большого овального зала с роскошной лестницей драгоценного розового мрамора, с двух сторон поднимавшейся вдоль задней стены. Великолепная бронзовая статуя Деркэто застыла напротив входа, вытянув руки в приветственном жесте. Вокруг сновали вооруженные воины, но они мало интересовали жреца.

— А-ха-ха! — Смех был неторопливым, в нем слышалось явное удовольствие от увиденного. — Моя служа-анка-а! И по-прежнему рада каждому! Весьма-а кстати. Услыш-шь меня!

Xapaг вздрогнул: ему показалось, что глаза статуи ожили и уставились прямо в его глаза.

— Чего хочешь ты?

Хараг услышал этот вопрос, хотя вокруг оставалось совершенно тихо.

— Мне нужна девуш-шка…— прошипел змей.

— Мне нужен Koнан — ответила богиня.

— Хорош-шо…— последовал ответ Сета,— повинуйся Рамсису.

В тот же миг жрец Сета почувствовал, как мир перевернулся, и он увидел внутренность зала глазами Деркэто, глядевшими во входную дверь. Он мысленно воззвал к повелителю, но услышал лишь: «Ухожу!» — и понял, что Сет покинул их, отправившись по своим, более важным делам.

Рамсис стоял неподвижно, как статуя Деркэто по ту сторону Зрачка Затха, и чувствовал, что не в силах пошевелиться, не видя ни Харага, наблюдавшего за происходящим с другой точки, ни магической сферы.

Он сделал еще одно отчаянное усилие, и губы его шевельнулись в едва слышном шепоте.

— Хараг, куда мне идти? — Он нутром почуял страх находившегося где-то рядом жреца и поспешно воскликнул: — Не оборачивайся! Направляй Деркэто!

Он не знал, что все это вранье о том, что нельзя отрывать взгляд от Ока, Хараг выдумал специально для него, а сам стоял теперь и ошалело смотрел на стигийца, замершего в неестественной позе с вытянутыми перед собой руками. Наконец, Хараг немного оправился и обернулся к Зрачку Затха, ругая себя последними словами. Счастье еще, что Рамсис не видел его вытянутого от удивления, как у послушника-первогодки, лица!

— За спиной у тебя лестница. Поднимись по ней!

Он смотрел в Зрачок Затха, но там ничего не происходило, и обернулся к Рамсису, чтобы не без ехидства поинтересоваться, кого он должен направлять, когда услышал сдавленный стон. Только теперь он понял, что стигиец пытается, но никак не может пошевелиться, словно на него надет стальной панцирь.

Он обернулся к картинке в шаре, тайно надеясь увидеть там нечто иное, но и внутри сферы все оставалось по-прежнему: сновали по своим делам люди, а статуя богини застыла с поднятыми в приветственном жесте руками. Лишь глаза ее жили, хотя этого и не видел никто, кроме него. Только глаза? Услышав сдавленный стон за спиной, он вгляделся повнимательней. Правая рука медленно-медленно опустилась, но этого не заметил никто из сновавших по залу людей.

Он оглянулся, чтобы посмотреть на Рамсиса. От напряжения лицо жреца налилось кровью, дыхание вырывалось с хрипом. Стигиец опустил вторую руку. Он поспешно обернулся и увидел внутри зрачка статую Деркэто, стоявшую на прежнем месте, но уже с опущенными руками, и Харагу показалось, что второе движение заняло меньше времени.

Двое воинов, проходивших мимо по своим делам, вдруг остановились перед бронзовой статуей богини, застывшей у задней стены зала.

— Слушай-ка, сдается мне, что еще утром она стояла с поднятыми руками!

Приятель говорившего окинул фигуру богини насмешливым взглядом и снисходительно заметил:

— По правде говоря, хоть я и прошел мимо не меньше сотни раз, не припомню, что было у нее с руками, меня гораздо больше интересовали другие части ее тела.

Он подмигнул приятелю, но тот не принял шутливого тона.

— Я точно помню, что руки у нее не были опущены.

— Приглядись к ней, придурок,— расхохотался весельчак,— это же бронзовая девка! Кабы она могла двигаться, я уже давно познакомился бы с ней поближе!

— В том-то и дело, что бронзовая, а руки опустила.

Скептик не желал сдаваться, и балагур разочарованно вздохнул. Такой прекрасный во всех смыслах повод позубоскалить! Ан, нет! Шевелит статуя рукам и все тут! Он еще раз вздохнул — По-моему, ты просто перепил за ужином,— изрек он, погрустнев.

Все вновь стало скучно и неинтересно: нужно идти на пост, а он так надеялся хоть ненамного оттянуть этот момент. Внезапно парень оживился — в дверях показался Брун, а значит, можно еще раз попытаться разнообразить службу.

— Сотник!

Брун остановился и вопросительно посмотрел на молодого парня, которого явно тяготили строгость и однообразие воинских будней.

— Крин говорит, что Деркэто застоялась на месте и решила немного размяться!

Тот перевел взгляд на Крина, серьезного мужчину в годах, опытного воина, который прослужил под его началом больше десяти лет и к мнению которого Брун всегда прислушивался.

— Я понимаю, Брун, что это звучит нелепо,— заговорил ветеран, но попасть мне под копыта Нергала, если еще в полдень, когда я в последний раз проходил здесь, руки были подняты.

Его напарник состроил гримасу, всем своим видом показывая, что у старика не все в порядке с головой. Брун молча посмотрел на статую, а за ним следом и оба спорщика. И в этот миг, будто привлеченная их разговором, Деркэто медленно повернула, слегка наклонив, голову и, словно бы удивленно, посмотрела на троих онемевших от изумления воинов.

Хараг не видел происходящего внутри дома, хотя именно это он должен был делать по их взаимному уговору. Он не мог отвести взгляда от постоянно меняющегося лица Рамсиса, и изменения эти были воистину ужасающи.

Он вперился взглядом в только ему видимую точку пространства, и жилы на его шее напряглись, а лицо сделалось алым. Хараг увидел, как опустилась одна рука стигийца. Синева начала подниматься от груди, а глаза полезли из орбит, когда вторая рука медленно последовала за первой. Синева поднялась выше, белки налились кровью. Жрец медленно повернул голову, посмотрел на него, и рот Рамсиса раскрылся в злобном оскале.

Хараг стоял ни жив, ни мертв. Рука медленно поднялась, и замориец не мог отвести от нее парализованного ужасом взгляда. Когда же она сдвинула пальцы, словно схватив что-то, и сделала вращательное движение, лишь тогда он понял, что стигиец видит не его, а что-то иное, и взгляд его устремлен на что-то неведомое ему, находящееся в том доме.

Страх отступил прочь. Хараг выругал себя и обернулся к Зрачку Затха.

Трое замерли. Никто из них еще не успел испугаться, они были просто удивлены, и лишь когда взгляды их встретились с грозным взором Богини Страсти и ее прекрасные черты исказила гримаса злобной радости, страх шевельнулся в сердцах трех воинов, сковав тела холодом ужаса, лишив способности трезво мыслить.

Словно объятые черным колдовством, они зачарованно следили, как поднимается тяжелая бронзовая рука богини. Выше… Выше… Еще выше. Вот могучая длань сомкнулась на голове молодого насмешника. Легкий поворот кисти, и что-то отвратительно хрустнуло. Рука разжалась, выпустив бездыханное тело, комком безжизненной плоти рухнувшее на пол.

И словно разбилась невидимая стена — реальность вернулась. Брун и Крин отскочили, мгновенно обнажив клинки, еще не отдавая себе отчета в том, что их жалкое оружие бесполезно в борьбе с бронзовым монстром. И как раз вовремя — вторая рука описала широкий полукруг и неминуемо переломала бы ребра обоим, останься они на месте.

В зале в это время находилось человек двадцать, и все замерли в оцепенении, но окрик сотника привел их в чувства.

— А ну очнитесь, Нергаловы отродья, или к утру ваши трусливые шкуры вывесят на просушку на Серых Равнинах! Шом и Нук! Один к хозяину, второй к апартаментам молодой госпожи! Скажите — бронзовая девка сошла с пьедестала!

Однако приказ его запоздал. Тефилус уже выскочил на площадку, где сходились воедино обе лестницы, и замер, не веря своим глазам. И все-таки он не потерял способности мыслить, как того можно было ожидать, хоть и попобледнел, как полотно.

— Брун! Что будем делать?

— Драться! — последовал ответ, быть может, достойный ажения но ничего не объяснявший.

На шум и крики начали сбегаться воины со всего дома. На площадке рядом с Тефилусом появились на шум Аниэла с Сиотвией, заспанные и растрепанные. В дверях под ними показались рабы и толстая чернокожая кухарка округлившимися от ужаса глазами смотрела, как бронзовая статуя, которую она лишь утром любовно протирала от пыли, размахивает руками, словно парой мечей и же три бездыханных трупа валяются у ее ног.

Люди продолжали беспорядочно нападать на неожиданного врага, налетая одновременно со всех сторон, словно борзые, обложившие логово медведя, наконец-то дождавшиеся, когда он выберется наружу.

Удары сыпались со всех сторон. Бронзовая фигура размахивала руками, разворачиваясь то вправо, то влево, и движения ее становились все легче и размашистей с каждым взмахом, с каждым поворотом движения её становились всё легче, размашистей. Она начала приседать и отклонять туловище то в одну, то в другую сторону, чтобы убийственной дланью захватить большее пространство.

Ей удалось схватить за щиколотку еще одного воина, но она не стала тратить на него время, как то было с первыми тремя жертвами, а крутанула его, словно палицу, мощным ударом размозжив голову о мраморные ступени.

Оставшиеся товарищи убитого с удвоенной яростью бросились в бой.

— Брун!

Сотник отскочил, тяжело дыша, и поднял голову.

— Поднимись ко мне! Ты не должен участвовать в этой свалке.

Старый воин тяжелым взглядом посмотрел на сражавшихся и с сожалением убрал меч в ножны, но, когда поднялся наверх, к Тефилусу и двум женщинам, происходящее представилось ему совсем в другом свете. Он видел, что сопротивляться бессмысленно. Пока еще они сдерживают грозного противника, но скоро начнут уставать, и картина боя неизбежно изменится. Сотник понял, что, если что-то не придумать прямо сейчас, его сотня поляжет задолго до рассвета.

Брун не зря гордился своими воинами. Он долго и тщательно подбирал бойцов в свой отряд, в нем не было случайных людей. Все они были прекрасно выучены и знали своё дело. Оправившись от вполне естественного первоначального шока, ни один не проявил трусости, хотя все боялись, в этом не было сомнений. Они умело уклонялись от ударов, вовремя делали выпады. Удары их достигали цели и, если бы им противостояло живое существо удары из плоти и крови, оно давно было бы мертво.

Крик боли вывел его из задумчивости. Крин упал на пол, но вовремя успел отползти, волоча разбитую ногу. Брун не мог сверху оценить, насколько серьезна его рана, но понял, что этому пора положить конец, если только цель их не массовое самоубийство.

— Держите расстояние, Сетовы прихвостни! Не позволяйте ей достать вас и не наваливайтесь кучей! Шом! Нук! Следите, чтобы одновременно нападало не больше десяти ублюдков, иначе так дружной толпой и отправитесь к Негалу в гости!

Прокричав команду, он обернулся:

— Прошу простить, госпожа.

Сиотвия понимающе кивнула, но Аниэла словно и не слышала его, лишь подняла на старого глаза воина полные ужаса губы. — Брун, мы теперь все умрем? Да? — прошептали ее губы.

— Ну что ты, дорогая! — натужно рассмеялся Тефилус, обнимая жену за плечи — Сейчас мы просто уйдем отсюда и всё!

— Конечно, решать только этого и ждут.

Брун посмотрел в глаза Королевскому Дознавателю, и вымученная улыбка покинула лицо Тефилуса.

— Бежать нужно было раньше, когда советовал Конан и для этого была возможность. — Ты считаешь…

Брун кивнул:

— Теперь такой возможности у нас нет.

— Интересно, а где сейчас этот умник?!

При упоминании о Конане лицо Тефилуса вспыхнуло от гнева. Он даже перестал обращать внимание на бой внизу.

— Успокойся, господин. Я говорил с ним перед заходом солнца. Он будет там, где посчитает нужным, чтобы защитить молодую госпожу! Ведь для этого его наняли?

Он вопросительно посмотрел на Сиотвию, и та кивнула зятю.

— Возьми себя в руки. Этот парень знает, что делает.

— Но меня интересует, где он?! — не унимался Тефилус, и почтенная Сиотвия горестно вздохнула — нашел время!

— Не знаю,— Брун пожал плечами.— На его месте я бы увел Мелию и спрятал ее где-нибудь.

— Трусливые шакалы! Прятаться?! Да воины вы или бабы?!

Но сотник оставался спокоен, показывая, что не принимает обвинений.

— Если тебе нужно, чтобы мы все полегли там,— он указал рукой вниз, на продолжавшуюся схватку,— прикажи, и тебе не придется никого упрекать в трусости, но твоей дочери это не поможет. Для ее спасения требуется совсем другое!

— Что?! — выкрикнул Королевский Дознаватель.

— Пока не знаю,— просто ответил сотник.— Это зависит от того, что ей нужно, но очень похоже на то, что нам хотят подсказать мысль о бегстве. Посмотри — она стоит на месте. Нас просто хотят напугать или дождаться, пока все мы падем от ее руки, и тогда можно будет взять усадьбу без особых затруднений.

Хараг смотрел в Зрачок Затха. Он видел, что статуя богини сошла с постамента, но не продвинулась ни на шаг, а лишь отбивалась от наседавших на нее воинов Бруна, которые уже вполне пришли в себя и теперь действовали осмотрительно, не подставляясь под удары, хотя и несли потери, когда кто-то по запальчивости оказывался в пределах досягаемости смертоносных рук богини.

Жрец оглянулся на Рамсиса и мгновенно понял, что на самом деле все обстоит гораздо хуже, чем он думал. Хоть оружие нападавших и не могло причинить никакого вреда бронзовому телу Деркэто, но он с ужасом увидел, как при каждом удачном выпаде против нее содрогается тело стигийца, словно Рамсис получает удары, предназначенные статуе.

— Haвepx!

Он увидел, что жрец замер, будто не расслышал сказанного, и точно так же, не веря в передышку, замерли воины в зале, тяжело дыша и недоверчиво переглядываясь.

— Наверх, Рамсис! Наверх! И не подпускай к себе выродков, иначе погибнешь!

Стигиец вздрогнул и пошел вперед. Некоторое время Хараг не мог оторваться от необычного зрелища. Он видел, как рядом с ним медленно, размеренно шагает жрец, оставаясь в то же время на месте, а в Зрачке Затха наблюдал иную картину: бронзовая статуя Богини Страсти степенно шагала по залу, находящемуся в другом конце города.

Когда зловещая фигура внезапно замерла, воины, тяжело дыша, остановились, с тревогой и надеждой наблюдая за ней, втайне надеясь, что это конец.

— Господин!

И Тефилус, и Брун, и обе женщины как по команде опустили взгляды и замолчали.

— Что это значит? — прошептал сотник, но лишь только он произнес эти слова, как Деркэто развернулась и медленно, размеренным шагом направилась к лестнице.

— Ну, вот и все,— заключил сотник.

— Что… Все? — Тефилус был белее простыни на кровати, с которой его поднял шум боя.

— Спектакль кончился,— убежденно сказал воин.— Они поняли, что так ничего не добьются.

— И что теперь? — Сиотвия гордо вскинула голову.

Брун не сомневался в том, что старая женщина боится, но не собирается ни раскисать, ни тем более сдаваться. Она нравилась опытному воину.

— У них есть план дома.— Брун был спокоен.— Я думаю, она направилась в покои Мелии.

— Бежимl — закричал Тефилус и бросился к двери.

— Мы с вами! — отозвались женщины.

Обе хозяйки были настроены вполне решительно, сотник угрюмо глянул на них, и они замолчали.

— Прошу прощения, но помочь вы не сможете ничем, а только усложните нашу задачу. Господин, я думаю, тебе нужно позаботиться о женщинах.

— Там моя дочь! — Тефилус упрямо сжал губы.

— Нам нельзя быть вместе.— Брун начинал закипать. Его наняли для охраны этих людей, но он не собирался плясать под их дудку, когда речь шла о жизни и смерти.— Уходите, или я велю своим людям увести вас силой!

Их взгляды встретились, и на какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерной поступью бронзовогo божества.

— Идем, Тефилус.— Сиотвия редко обращалась напрямую к своему зятю.— Брун прав, тебе лучше подумать о том, как помочь дочери спуститься из окна и где ее спрятать.

Тефилус понял, наконец, что бы ни нашептывали ему отцовские чувства, но драку лучше оставить воинам.

Он посмотрел на поднимавшуюся по лестнице бронзовую богиню и быстро спустился по второму крылу лестницы, забрав с собой обеих женщин.

Брун скользнул в дверь, из которой выглядывали его люди, и, захлопнув ее за спиной, быстро огляделся: два десятка воинов, но ничего из мебели, которой можно было бы завалить дверь. Лишь пара легких диванчиков, но и это лучше, чем ничего.

— Вперед! — махнул рукой Брун, наспех закрепив дверь.

Двадцать воинов бросились к покоям Мелии, полные решимости защитить ее даже ценой собственной жизни.

Они вошли в просторную гостиную, когда услышали первый сокрушительный удар, от которого содрогнулись стены дома.

Тефилус спустился вниз и посмотрел на замерших в ожидании его приказа людей.

— Шом, возьми десять человек и быстро под окна Мелии.

Сейчас Брун разбудит мою дочь, и ты должен будешь поймать ее, когда она прыгнет вниз.

Шом отправился было выполнять приказ, но в это время раздался первый тяжелый удар. Людям показалось, что это стены дома рушатся прямо у них над головами. Они отбежали к середине зала и молча смотрели, как прекрасная Богиня Страсти мощными размашистыми ударами крушит дверь. Щепки летели во все стороны, но дверь еще держалась.

— Что ты стоишь?! — разъярился Дознаватель.— Марш!

Воин опрометью бросился выполнять приказ, а сам Тефилус вновь посмотрел на дверь, от которой теперь остались лишь изломанные доски, безобразными кусками болтавшиеся на петлях.

— Нук, возьми еще десять человек и, когда эта тварь пойдет обратно, постарайся помешать ей.

Наконец он повернулся к жене:

— Я думаю, вам обеим следует найти рабынь, привести их в чувство, и пусть займутся ранеными. Сдается мне, что в них недостатка не будет.

Брун вошел в небольшую гостиную и постучал в дверь спальни не очень сильно, но вполне, на его взгляд, достаточно для того, чтобы разбудить мирно спящую девушку, хотя и удивился, что ужасный грохот ломаемой двери уже не сделал этого за него. Однако и на его стук ответа не последовало. Он постучал еще раз, но с тем же результатом.

Внезапно удары за спиной смолкли.

— Брун! Она вошла! — крикнул кто-то из его людей.

— Ломайте дверь! — приказал сотник, понимая, что дольше ждать нельзя.

За спиной уже слышались тяжелые шаги. Два дюжих плеча ударили в двустворчатую резную дверь, распахнув ее с первого раза, однако внутри никого не оказалось. Постель была аккуратно застелена, но в нее никто и не думал ложиться.

— Заприте вход!

Они едва успели сделать это и подпереть дверь тяжелым дубовым шкафом, когда снаружи вновь обрушились удары.

Окно распахнулось, и Брун выглянул наружу, на поджидавших его с факелами в руках воинов во главе с Тефилусом.

Два десятка бойцов попрыгали вниз, не очень-то заботясь о ногах — то, что надвигалось сзади, казалось неизмеримо опаснее.

— Ее нет, господин,— спокойно сказал пожилой сотник, поднявшись с земли, словно такие полеты были для него не в диковинку.

— Как нет?

Тефилус побледнел еще больше и начал испуганно озираться. Он не знал, что и думать. Нужно спасать дочь, а как это сделать, если никто даже не знает, где она. Он обернулся к воинам:

— Быстро…

Неизвестно, какое приказание он собирался отдать, если бы сотник не прервал его:

— Ты забыл, господин, твоя дочь наверняка с Конаном.

— Значит, нужно найти его. Если эта тварь доберется до них, без нас ему не справиться.

— С нами тоже,— возразил сотник.— Сила не на нашей стороне, хоть нас и много. Вся надежда на хитрость…

— Правильно,— раздался за их спинами чей-то голос.

Тефилус обернулся и увидел подошедшего Мэгила, которого любил ничуть не больше Конана. Впрочем, сейчас ему было не до того.

— Я знаю, где Конан и Мелия,— продолжил бывший жрец.— Мы должны увести эту тварь подальше от них.

Надо выиграть время, ибо ни одно колдовство не может длиться бесконечно.

Рамсис рвался вперед. Тело жреца горело огнем от боли многочисленных ран, нанесенных проклятыми людьми. Раны не могли убить его, но были весьма болезненны. Он уже не помнил себя от ярости, лишь крушил все на своем пути.

Он не нуждался в подсказках Харата, хотя один из его советов и оказался полезен, когда стигиец слишком увлекся, ввязавшись в бессмысленную драку. Он прекрасно помнил план дома. Второй этаж, крайняя дверь в левом крыле.

Рамсис проломился сквозь жалкий заслон и пошел дальше. Перед ним был коридор, и он знал, что теперь его ничто не остановит. Еще несколько мгновений, и он у цели.

Нужная дверь оказалась запертой, но он вышиб ее со второго удара, отбросив прислоненный с внутренней стороны шкаф с такой силой, что тот вышиб окно и только чудом не вылетел наружу.

Именно в этот миг он обратил внимание на чей-то голос, назойливо звучавший в мозгу. Он прислушался и едва сдержался, чтобы не зарычать от злости.

— Рамсис! Ее нет там! Ее нет! Она во флигеле!

Мэгил ворвался в нижний зал как раз в то мгновение, когда Нук со своими людьми заканчивал работу. Теперь оба крыла роскошной лестницы больше походили на горы хлама, пробраться через которые было бы непросто.

— Уходите быстрее, сейчас она вернется

Люди замерли, на миг прекратив работу, и в наступившей тишине услышали приближающиеся тяжелые шаги.

Они тут же вновь заторопились, укладывая в кучу последние стулья, диваны — все то, что нашли в ближайших к залу комнатах и сумели быстро перетащить сюда. Едва спина последнего из них скрылась в широком проеме входной двери и створки ее закрылись, как изнутри послышался нарастающий грохот — Деркэто начала расчищать себе путь.

— Скорее! Несите все, что попадется под руку!

Люди бросились врассыпную, и Мэгил, оглянувшись, увидел лишь суровое лицо Тефилуса.

— Быть может, все-таки стоит предупредить их?

Жрец усмехнулся и покачал головой:

— Я думаю, этот грохот поднял на ноги если не половину Шадизара, то ближайшие несколько домов точно.

Пространство между рядом колонн и дверью начало быстро наполняться ненужной утварью, в основном старой мебелью. Кто-то догадался забраться на второй этаж, и теперь в открытое окно летели роскошные предметы убранства.

Гора быстро росла, грозя если не остановить, то надолго задержать взбесившуюся статую, и Тефилyc облегченно вздохнул, но Мэгил вдруг нахмурился.

— Ты что? — невольно насторожился Дознаватель.

— Слышишь, как стало тихо? — Мэгил резкими движениями поворачивал голову и прислушивался.— Не нравится мне это.

— Что ты хочешь сказать?

Жрец так и не успел рассказать о своих опасениях, когда из дома донесся оглушительный удар, а вслед за ним треск и скрежет. Лицо Мэгила налилось кровью.

— Проклятие Сета на мою голову! — закричал он.— Мы забыли о заднем выходе!

Они опрометью бросились вокруг дома к флигелю, расположенному как раз напротив, за домом.

Мелия не видела лица Конана, но образ любимого стоял перед глазами девушки, и слезы счастья катились по ее щекам. Она больше не чувствовала ни наслаждения, неотличимого от боли, ни боли, причиняемой наслаждением — все слилось воедино. Ее тело парило в потоках блаженства, словно невесомая пушинка под ласковыми лучами солнца в баюкающих ладонях едва слышного ветра. Само время остановило свой бег, и девушке показалось, что это будет длиться вечно.

О, Конан…

Где-то глубоко в недрах ее лона начало нарастать, казалось, давно забытое ощущение, которого ее измученное тело уже не могло выдержать. Мелия глубоко вздохнула и попыталась сдержать себя, но вместо этого последняя волна, которой она так боялась и так желала, стремительно нахлынула, захлестнув сознание, накрыв его черным бархатным покрывалом беспамятства. На лице девушки застыло выражение блаженства, и она протяжно застонала.

Долго ли длилось блаженное беспамятство, Мелия не знала, но очнуться ее заставили нараставшие удары пульсирующей в висках крови. Они становились все громче и громче, пока не стали болезненными, и она поняла, что это не кровь. Она не чувствовала, а слышала эти удары, роковым набатом сотрясавшие тело.

Тревога еще не коснулась ее души, но беспокойство, пока смутное и ленивое, уже родилось, и она, преодолевая расслабленность, открыла глаза и улыбнулась. Первым, кого она увидела, был он, Конан. Она вновь закрыла глаза, мгновенно забыв обо всем. Ах! Чего бы только она ни отдала, чтобы так начинался каждый день!

Однако тревожный набат не унимался, снова напомнив о себе. Мелия вновь посмотрела на своего избранника, на этот раз уже осмысленно, и не на шутку встревожилась: киммериец стоял почти полностью одетый, с тяжелым двуручным мечом в руках и смотрел в окно.

— Что случилось, милый?

Мелия была не на шутку встревожена, но в голосе звучала только любовь. Конан посмотрел на нее и вздохнул с облегчением:

— Хорошо, что ты проснулась. Похоже, за тобой пришли.

Слова эти подействовали на нее, словно ушат холодной воды. Сердце девушки, только что замиравшее от любовного томления, тревожно забилось. Она быстро оделась и встала рядом с возлюбленным, схватив его за руку. Издалека доносились крики людей и треск ломаемого дерева, но ничего не было видно из-за дома, громадой высившегося в паре десятков локтей от флигеля и загораживавшего собой все пространство.

— Что там происходит? — прошептала девушка и теснее прижалась к своему защитнику.

— Не знаю. Северянин покачал головой, не сводя внимательного взгляда с двери для прислуги, через которую две ночи назад забрался первый посланец Харата. Раздался мощнейший удар, и дверь затрещала. Конан почувствовал, как вздрогнула прижавшаяся к нему Мелия, а следующий удар заставил ее тело мелко задрожать.

— О, пресветлая Иштар, спаси меня, спаси Конана!— лихорадочно зашептали губы девушки.

Она попыталась найти маленькую фигурку, утром подаренную ей Мэгилом, но не находила, и это приводило ее в отчаяние.

— Кром! — прошептал киммериец и на миг замер, увидев, как вылетела выбитая невероятно мощным ударом дверь и вслед за ней на пороге появилась бронзовая фигура богини Деркэто, еще утром мирно стоявшая в овальном зале дома. Однако замешательство его длилось лишь краткий миг. В следующее мгновение он молниеносным движением закинул меч в ножны за спиной и, подняв голову, быстро осмотрелся.

— О, всемогущая Иштар, помоги, спаси нас! — продолжала шептать, стоя рядом с ним, Мелия.

Конан явно не был склонен полагаться на помощь прекрасной богини. Он верил лишь в Крома, но знал, что и его суровый бог пальцем не шевельнет, разве что, услышав молитву, посмотрит, не зря ли он двадцать весен назад оставил жизнь этому парню? Киммериец готов был доказать, что не зря. Он понимал, что драться с бронзовой богиней может лишь глупец, и уже принял решение, но, посмотрев в окно, неприятно поразился.

Деркэто была уже здесь. Еще пара шагов — и она войдет во флигель. Где-то вдалеке послышались приближающиеся крики воинов Бруна, спешивших на выручку. Помощь близка, вот только что они смогут?

Он подхватил девушку на руки и бросился в соседнюю комнату.

Рамсис рвался вперед. Он чувствовал себя способным на что угодно. Как жаль, что эта легкость не пришла к нему сразу, когда люди были напуганы и растеряны! Он не потерял бы понапрасну столько драгоценного времени! Но ничего! Теперь они от него не уйдут! Вот он — флигель, где прячется проклятая девка со своим варваром. Сперва он свернет шею мужчине, посмевшему досаждать ему своим сопротивлением, потом возьмет девушку и…

Внезапно жрец почувствовал, что его бронзовое тело налетело на каменную стену. Мысли оборвались, он едва удержался на ногах, не в силах понять, что же произошло, пока взгляд его не уперся в маленькую фигурку, повешенную за цепочку на ручку двери…

Не может быть!

Злоба вскипела в нем с новой силой. Прочь! Он махнул рукой, пытаясь сбить крохотную фигурку Иштар, осмелившуюся преградить ему путь, но не достал, и тут произошло немыслимое: жалкое костяное изваяние словно выросло, обернувшись прекрасной богиней, грозной в гневе.

— Как смеешь ты противиться моей воле, жалкий червь?!

Она сурово свела брови, и глаза ее недобро сверкнули, хотя мягкий голос звучал ровно.

— Прочь с дороги! — прорычал Рамсис.— Я следую воле Сета!

Он вновь махнул рукой, но, как и в первый раз, не достал.

— Вон отсюда!

Призрачная фигура махнула рукой, и Рамсис, жрец Сета, могущественный маг, почувствовал, как мир перед глазами поблек и закружился. Он падал, и мир вращался перед глазами, а падение длилось бесконечно долго, так долго, что, казалось, не кончится никогда. Планеты и звезды неслись мимо, а среди них бесчисленные сонмы миров, прекрасных или ужасных, но живых. Он чувствовал, как ссыхается кожа на его лице и иссушается плоть, превращаясь в ничто. Скоро и сам он станет ничем, повергнутый в прах… Последним всплеском мысли обратился он к повелителю своему, могущественному Сету, требуя, взывая, моля его о помощи.

И в этот миг все прекратилось.

Он снова почувствовал, что падает, но на этот раз падение было обычным. Звезды исчезли. Он падал в святилище, где в полночь свершилось его колдовство. В падении он налетел на стол, и если бы не помощь Харага, свернул бы его.

Жрец Затха усадил стигийца в кресло и налил в кубок вина. Преодолевая боль, Рамсис открыл глаза и с трудом принял протянутый кубок. Болело все, словно он и в самом деле почти достиг царства Нергала и лишь благодаря силе своего властелина в последний миг избежал смерти.

— Не получилось,— слабо прошептали его губы.

— Я знаю,— кивнул Хараг.— Но почему?

— Ты разве не понял? — чуть слышно прошептал стигиец и устало закрыл глаза.— Стояла глубокая ночь, а в доме горели огни, да и люди были на ногах.— Он помолчал какое-то время и, открыв глаза, мрачно посмотрел на Харага: — Нас ждали.

— Не хочешь ли ты сказать…

— Да, кто-то из твоих или моих людей предал нас.

— Ну и что ты скажешь обо всем этом?

Конан пожал плечами:

— А что тут скажешь? Все и так понятно.

Он протянул руку к покрытому многочисленными рубцами бронзовому телу Деркэто, но Мелия испуганно повисла на нем, изо всех сил стараясь удержать. Киммериец усмехнулся:

— Ну, ну, милая! Не стоит беспокоиться. Это всего лишь статуя.

Девушка зябко поежилась. Так-то оно так, но она только что собственными глазами видела, как эта статуя вышагивала, направляясь к ним в гости!

— Но что ее остановило? — Тефилус осматривался, словно ждал, что богиня сейчас оживет и двинется дальше, чтобы закончить прерванную работу.

— Кто знает? — Конан вновь пожал плечами.

— По-моему, я могу ответить.

Мэгил нагнулся и снял с ручки двери маленькую фигурку слоновой кости. Мелия вспыхнула и подхватила ее.

— О, Иштар! Ты услышала меня! — Она прижала фигурку к груди.— Я молилась ей, просила о помощи, но не помнила, где оставила ее!

— Ты оставила ее в подходящем месте,— усмехнулся Мэгил,— и нечасто бывает, чтобы боги откликнулись на просьбу смертного о помощи!

— Ах, дочка!

Они не заметили, как Аниэла с Сиотвией, узнав о том, что все кончилось благополучно, пришли и теперь бросились к Мелии, рыдая от счастья.

— Конан, ты не забыл? — Мэгил кивнул на спавшую девушку.— Я уже отправил Фана.

Киммериец выругался про себя. Ему вовсе не хотелось уходить от Мелии в эту прекрасную ночь, когда все было так восхитительно, а опасности остались позади, но поделать ничего не мог. Он подхватил Сурию на руки.

— Накиньте на нее что-нибудь, чтобы лица не было видно.

Вдалеке уже нарастал топот копыт и грохот колес по камню мостовой, далеко разносившиеся в ночной тишине.

Конан побежал.

— Куда это он? И куда он понес Сурию? — забеспокоилась Мелия.

— Успокойся, госпожа.— Мэгил мягко тронул ее за руку.— Пусть думают, что тебя похитили. Пока Рамсис и Xapaг разберутся друг с другом, пройдет немало времени, а это как раз то, что нам нужно.

Хараг вышел из святилища Сета, о котором мало кто знал в городе. Его сопровождали десять воинов, двое из которых несли Зрачок Затха, накрытый куском плотной материи. Остальные охраняли их, хотя опасность того, что какой-то безумец отважится, пусть даже ночью, напасть на служителя бога-паука, была ничтожно мала.

Паланкин уже ждал его, и двое рабов согнулись в поклоне, отодвинув боковые занавеси. Он не спеша подошел и собирался уже сесть, когда какой-то звук привлек его внимание. Он прислушался. Сомнений быть не могло — стремительно нараставший топот копыт трудно спутать в чем-то иным.

Жрецу стало интересно, кто это затеял ночью скачки в центре города?

Он повернулся в сторону, откуда доносился, теперь уже и грохот повозки, и через мгновение увидел показавшуюся из-за поворота колесницу, запряженную парой вороных. Возница нещадно погонял, но, увидев его, словно испугался чего-то и свернул в сторону, за дом, из которого только что вышел Хараг. Внезапно стало тихо.

«Странно,— подумал жрец Затха, усаживаясь на удобное мягкое сиденье и принимая из рук охранников драгоценный груз.— Очень странно, похоже, к моему другу Рамсису прибыл гонец. Интересно было бы узнать, что за новости привез он? Как жаль, что я ушел так рано! Быть может, вернуться, притворившись, что забыл сообщить нечто важное.

Некоторое время он размышлял об этом, но потом решил, что не стоит: возница наверняка уже сказал Рамсису о том, что его заметили, и тот придумает отговорку. Жаль, жаль… Но делать нечего. Он вздохнул, и вяло махнул рукой:

— К дому.

Мягким, тщательно отработанным движением, так что занавеси даже не шелохнулись, рабы подняли паланкин и плавно понесли его прочь.

Оставшись один, Рамсис долго сидел в кресле, размышляя о случившемся. Он, кряхтя, встал и направился в свои покои. Он шел, как обычно, сдержанным, неторопливым шагом, хотя все кости ныли и мышцы болели, а вокруг не было никого, кто мог бы увидеть его слабость.

Он остановился у огромного зеркала, вделанного в стену, и скинул на пол одежду. Плохо дело. Все тело превратилось в сплошной синяк. В пылу борьбы он не обращал внимания на удары, но теперь нужно что-то срочно сделать, если он не хочет к утру слечь. Тогда все планы его пойдут прахом.

Он подошел к столу и трижды ударил в маленький бронзовый гонг.

— О, господин!

Лекарь склонился в низком поклоне, не в силах отвести от жреца испуганного взгляда. «Мог бы нагнуться и пониже»,— отметил про себя Рамсис, но решил не обращать внимания на этот маленький промах.

— К утру я должен быть на ногах,— коротко сказал он.

— Ты должен лечь, господин,— мягко ответил лекарь.

— К утру я должен быть на ногах,— повторил жрец.

— Я поставлю тебя на ноги,— лекарь вновь склонился в поклоне,— но ты должен лечь, господин.

Свеча успела догореть до половины, когда лекарь, пятясь, вышел в дверь. Рамсис засыпал, наслаждаясь тем, что боль отступала.

Мысли его путались, и он уже давно уснул бы, если б не один вопрос: не зря ли он затеял все это? В конце концов, девушка нужна не ему, а Харагу. Стоило ли тратить свои силы, чтобы потерпеть столь болезненную неудачу? Конечно, если бы все закончилось благополучно, то после двух неудачных попыток Харата он несомненно заслужил бы еще большее уважение с его стороны, но он не подумал, что сам может проиграть.

Интересно, кому он обязан этой потерей? Потерей особенно заметной на фоне того триумфа, на который он не без оснований надеялся. Он непременно узнает имя виновного, и тогда горе ему!

Это была сладкая мысль, и с ней Рамсис погрузился в блаженный сон, не сомневаясь, что завтрашний или, в крайнем случае, послезавтрашний день — все равно, какой из них,— непременно возместит ему все потери.

Ведь он, Рамсис, жрец Великого Сета!

— Повелитель, повелитель!

— Ну что еще?

Рамсис приходил в себя с трудом, словно после тяжелой, изнурительной болезни, и это было неудивительно. Хотя лекарь своими притираниями и снял боль с его тела, но раны оставались ранами.

— Войди!

Безымянный слуга пал перед ним на колени, коснулся лбом пола:

— Беда! Беда, господин! Большая беда!

— Что такое?! — нахмурился жрец.— Говори яснее!

— Наших людей убивают! — вскричал тот и протянул к нему руки, словно моля о защите.

— Что?! — Рамсис мгновенно забыл о боли, и остатки сна выветрились из его головы.— Кто смеет поднять руку на слуг Великого Змея Ночи?!

— Не знаю, господин, но сегодня утром, как всегда, рабы в сопровождении двух воинов и одного жреца отправились за снедью, а вернулся лишь один из воинов, да и тот ранен.

— Пришли его ко мне!

Слуга, пятясь, вышел, а жрец встал и, ожидая, пока рабыни облачат его тело в одежды, задумался. Кто посмел? Он задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Гнев начал овладевать им, но он по-прежнему не знал, что и думать.

Неужели Конан, этот жалкий червь осмелился тягаться с ним? Если так, он заставит варвара жестоко пожалеть об этом, и очень скоро, а на легкую смерть пусть не надеется!