БОЛЬШОЙ ЖАК

Мы прошли в густой зеленой тени под нашим плавучим островом, мимо столбов, похожих на стволы чудовищно толстых пальм. Такими стали канаты, обросшие водорослями. Базальтовая глыба острова стояла на мертвых якорях.

Навстречу медленно плыл коралловый лес. Каменные деревья отливали перламутром и казались воздушно легкими, невесомыми, как и стаи радужных рыб, порхавших над коралловыми зарослями и в их чаще. Время от времени открывались поляны, отдаленно напоминающие горные луга весной.

При попытке нарисовать подводный ландшафт невольно пользуешься грубой земной палитрой, а она-то как раз и не годится для этого. На земле нет таких красок. Здесь цвет непостоянен, и трудно сказать, какой истинный цвет подводных обитателей.

Впереди нас показалась стайка серебристо-розовых макрелей, но, как только мы приблизились к ним, рыбки стали ярко-желтыми. Скоро они попали в полосу более яркого света и тотчас же превратились в драгоценности из рубинов и пламенеющего золота. Затем цвет их стал бледнеть, и вот они уже жемчужно-серые. Но и этот «скромный» наряд долго не удержался. Перед тем как скрыться из нашего поля зрения, стайка окрасилась в золотисто-топазовые тона. Чаури Сингх сказал:

— Рыбы меняют окраску в зависимости от того, под каким углом падает свет на их чешую. Простое, но не исчерпывающее объяснение. Мы почти ничего еще не знаем об этом великом доме, где родились. Он еще для нас чужой. Человечеству так долго казалось, что у него слишком много неотложных дел на суше, затем в космосе. Хотя пройдут еще сотни лет, пока, может быть, людям земли посчастливится столкнуться с миром где-то в глубинах Вселенной, который сможет как-то сравниться с океаном. А вернее всего, этого не случится. Природа беспредельно щедра, и, возможно, здесь она достигла наивысшего творчества, а там — только варианты. Варианты величественные, необычайной сложности, но лишенные земной теплоты и бесчисленного разнообразия.

Чаури Сингх нажал несколько клавишей и посмотрел на фиксатор глубины. Красная линия на шкале медленно опускалась.

— Ничего опасного, — сказал он. — Нас увлекает вниз одна из ветвей глубинного течения. Течение холодное, как видишь, — он кивнул на прибор, — всего восемь градусов Цельсия. Холодный поток переливается через горный хребет, обогащая воды океана питательными солями. Ветвь довольно узкая, течет среди теплой воды, как по трубе. На границах потока особенно интенсивно развитие жизни…

В его словах почувствовалась озабоченность, он явно думал о чем-то другом, более важном.

За колпаком медленно наступали красноватые сумерки. Вспыхивали зеленоватые искры. Красная черточка на глубиномере опустилась до двухсот пятидесяти метров.

Сбоку от Чаури Сингха засветилась разноцветными огнями схема двигателя нашего кораблика. Ученый с минуту молча изучал ее, затем, откинув сиденье, заглянул в машинное отделение. Его смуглый лоб прорезала глубокая складка. Он поморщился, точно от боли.

Я тоже заглянул в ярко освещенное чрево нашей «Камбалы». У нее был довольно простой двигатель, работающий на «вечных» аккумуляторах. Он работает безотказно, годами на любых режимах. Такие двигатели ставятся на гоночных торпедах.

— Когда последний раз зачищались контакты? — спросил я.

— Не знаю. Я никогда этого не делал. Обыкновенно за машиной смотрел мой коллега Жан Лагранж, а также инспектор службы безопасности. Жан вылетел в Токио на симпозиум по коралловым полипам — это его хобби. Основные исследования мы ведем вместе. Это его идея и разработка опыта со спрутом. Так ты говоришь, контакты?

— Да. Нет ли у вас ножа?

— Одно мгновение! — Он долго шарил в карманах, затем под ногами, наконец протянул небольшой универсальный нож.

Я скреб контакты, думая, почему этот рассеянный ученый просто не продул цистерны — мы бы всплыли без хлопот и там, при солнечном свете, устранили эту пустяковую неисправность. Видимо, сказывается педантизм, выработанный годами усидчивого труда. «Все у таких людей должно исправляться и выясняться немедленно, — думал я. — Причем такие люди делают не меньше ошибок, чем мы, грешные». Последнее заключение я вывел совсем снисходительно. То, что он не знал, как зачищать контакты, сильно подняло меня в собственных глазах. «Окажись он один или с таким же растяпой, представляю, что бы они натворили вдвоем, пока их не выудили бы спасатели».

Двигатель ожил, но мы продолжали опускаться. На мой вопросительный взгляд Чаури Сингх ответил:

— Каньон очень узок и местами перекрыт арками. Много выступов. Можно повредить корпус или попасть под камнепад. Ты считаешь, что надо было всплыть немедленно, как только я заметил аварию, но тогда нас могло затянуть под основание острова. Перспектива, как видишь, была не слишком заманчива. Очутиться в смешном положении не менее трагично, чем не знать схемы двигателя батискафа. — Он засмеялся по-детски беззаботно.

Мне стало нестерпимо стыдно. Этот удивительный человек понял мое состояние и показал, как надо относиться к моим тонким психологическим выводам. Я невольно вспомнил свои быстрые заключения о поступках товарищей. Как-то профессор общей психологии Кауфман похвалил мои графики психологических констант, и на этом основании я стал выносить молниеносные «диагнозы», «определял» характеры и составлял что-то вроде психологических гороскопов. Особенно доставалось Косте.

Последняя размолвка с Биатой тоже была из-за этого. Я пытался убедить ее бросить не только звезду, но и вообще астрофизику, так как ее повышенная эмоциональность не принесет науке ничего стоящего.

«Астроному нужен холодный математический ум, — говорил я тогда, — ты же натура увлекающаяся, тебе надо заняться поэзией, живописью или в крайнем случае созданием «диких гипотез» для Института прогнозирования полезных вещей».

Она ответила на это:

«Ты… ты… сам «дикая гипотеза» из института бесполезных вещей!»

Глубина восемьсот метров. Сконцентрированные пучки света от наших прожекторов пронизывают бесцветную толщу воды, окруженную непроницаемым мраком.

Мой кормчий заставил «Камбалу» повернуться на 360 градусов. Справа луч скользнул по базальтовым столбам и глыбам. Локатор показывал почти одинаковое расстояние от стенок каньона.

— Мы проходим самое узкое место, несколько опасное для плавания с коррозийными контактами, — сказал ученый. — Нам с Жаном много раз приходилось проделывать этот путь. Течение принимает горизонтальное положение и устремляется к востоку на глубине тысяча пятисот метров. Там каньон превращается в широкую долину и можно без риска начинать подъем.

Я хотел спросить о цели таких рискованных экскурсий. Чаури Сингх словно читал мои мысли:

— Мы иногда навещаем Большого Жака — так Лагранж назвал довольно интересного кальмара. Скоро будем проходить мимо его дворца. Смотри налево. Редкий экземпляр.

«Камбала» заняла устойчивое положение, повернувшись носом к ближней левой стенке. Скорость течения достигала пяти километров. Как на экране, сменялись кадры мрачного и довольно однообразного ландшафта.

— Вот он! — торжественно произнес Чаури Сингх. — Жак уже привык к нашим визитам и не выказывает особого беспокойства. Не то что в первый раз…

«Камбала» остановилась: ее «ласты» выгребали против течения. Прожекторы освещали те же бесконечные колонны мертвого города. И тут я увидел глаза, отразившие свет фар. Они были огромны: более пятидесяти сантиметров в диаметре! Гигантский клюв зловеще выступал между двух головных щупалец, достигавших не менее тридцати метров в длину. Восемь щупалец-«рук» были несколько короче, они неподвижно свисали с цилиндрического туловища. Большой Жак стоял, прислонившись своим десятиметровым телом к базальтовой колонне, как студент, с кажущимся безразличием ожидающий свою подругу. Из репродуктора послышались частые шипящие щелчки: ослепленный ярким светом, Жак включил свой локационный аппарат и ощупывал нас ультразвуковыми волнами. С виду же он оставался неподвижно-спокойным, только длинные щупальца протянулись к нам, как руки, чтобы заслонить глаза от нестерпимо яркого света.



— Так это и есть тот самый Великий Кальмар? — спросил я почему-то шепотом.

— Есть более великие. Этот средних размеров. Здесь редко появляются кашалоты, его единственные враги, и лет через десять он может стать настоящим Великим Кальмаром.

Меня внезапно охватило предчувствие чего-то страшного, что неотвратимо должно произойти с нами. Такое же состояние, как в ночь нашествия желтых крабов на наш остров.

Чаури Сингх сказал:

— Не поддавайся! Скоро мы выйдем из сферы воздействия его гипнотической силы. Чем-то мы не понравились сегодня Жаку. Возможно, сегодня он намерен определить, что из себя, в конце концов, представляет наше «блюдце». Съедобно ли оно? Если так, то… — Он не договорил, так как мы оба полетели в предохранительную сетку перед пультом управления. -

Затем «блюдце» перевернулось вверх дном и мы стали на голову. Губчатый пластик смягчил удар. Резкий поворот, и я упал на своего соседа.

Чаури Сингх попытался успокоить меня:

— Не волнуйся, я выпустил в него все ампулы. Он… Не закончив фразы, ученый в свою очередь обрушился на меня. «Блюдце» медленно вращалось. Я перелетел на заднее сиденье и, упершись ногами и руками в стенки, чувствовал себя как в тренировочном колесе: Чаури Сингх тоже нашел точки опоры и ухитрялся нажимать то одну, то другую клавишу на пульте управления.

Я ждал, что вот-вот треснет наше «блюдце», хлынет вода и все будет кончено. Думая об этом, я почему-то не чувствовал страха, наоборот — мне болезненно захотелось, чтобы это случилось, и как можно скорей.

«Блюдце» перестало вращаться. Чаури Сингх приник к иллюминатору. Я поборол в себе апатию и тоже перевел взгляд с приборной доски на окно. «Блюдце» стояло с наклоном в 45 градусов. Лучи прожекторов уходили в темноту, но их рассеянный свет давал возможность рассмотреть кальмара. Прицепившись к скале, Жак держал нас кончиками вытянутых щупалец. Глаза его, горевшие переливающимся фиолетовым светом, уставились на меня. По крайней мере, мне казалось, что он смотрит только на меня. Щупальца, вытянутые в струнку, напоминали две дорожки, хотелось стать на них и пройти к этим глазищам…

Чаури Сингх проворчал:

— Долго он еще намерен любоваться нами?

Я сказал, проникаясь нежностью к моллюску:

— Жак спит. Не будем его будить. Пожалуйста, не надо.

— Мне бы тоже сейчас не хотелось этого делать. Да он и не спит. Ему досталась очень небольшая доза снотворного, остальное унесло течением. Все же попытаемся высвободиться из его объятий, пока он находится в состоянии прострации.

Я стал следить за смуглыми пальцами Чаури Сингха и экраном. Щупальца плотно прилипли к крышке «блюдца», приняв темно-зеленые цвет покрытия. Механические руки поднялись из гнезд, захватили клешнями щупальца, тщетно пытаясь оторвать их от металла. Лопнула кожа, голубую кровь моллюска уносила вода. Стальные клешни немного приподняли щупальца н сами оказались опутанными тройной спиралью. Я больно ударился лбом в стекло, раздался треск, и мы полетели куда-то с неимоверной скоростью, потом последовал новый толчок, треск и наступила тишина. «Блюдце» приняло горизонтальное положение.

— Он оторвал нам «руки», — сказал Чаури Сингх. — Ты не находишь, что мы легко отделались, если ему не придет на ум повторить все сначала?.. Нет, мы идем. Он, наверное, «изучает» устройство механических рук. — Чаури Сингх засмеялся.

Я долго сидел молча, чувствуя приятную слабость во всем теле, как после слишком горячей ванны. Мне стало вдруг смешно, и я с минуту давился от душившего меня смеха. С трудом мне удалось овладеть собой.

Чаури Сингх сказал:

— В следующий раз свидание с Жаком не произведет на тебя такого сильного впечатления. Надо сопротивляться его «воле». Знаю — трудно. Заставить себя быть сильнее.

— Мне бы не хотелось с ним встретиться еще раз, — признался я, с тревогой посматривая на шкалу глубины.

Тысяча пятьсот метров! Почти предельная для «Камбалы». Мы проплыли еще около километра в толще подводного течения и стали подниматься на поверхность. Чаури Сингх погасил прожекторы. «Камбалу» окружила абсолютная темнота. Скупой свет люминесцентной градуировки приборов только усиливал идеально черный цвет за стеклом. Мы молчали, зачарованные жуткой черной тишиной.

Неожиданно мелькнул огонек, другой, проплыл пунктир огоньков, напоминающих иллюминаторы крейсерского батискафа. Вокруг него замелькали вспышки разноцветных петард.

Чаури Сингх сказал:

— Яркая окраска и здесь несет те же функции, что и в освещенной части биосферы. Это и стимулятор для сохранения вида, и ориентир для хищника, здесь все хищники. Свет — приманка, своеобразная наживка, как у удильщиков. Свет приносит и жизнь, и гибель. Но как красиво! Смотри! Какая фантазия понадобилась бы художнику, чтобы создать такую драгоценность!

Под углом к нам двигалось живое ювелирное изделие из бриллиантов, рубинов, ярких изумрудов и еще множества каких-то незнакомых мне драгоценных камней. Они то затухали, то вспыхивали, переливались, будто их поворачивали перед невидимым источником света невидимые руки.

Зажегся наш прожектор, и мы увидели отвратительное белесое создание, состоящее почти из одной пасти. У рыбы были большие глаза, но она совсем не реагировала на свет и медленно двигалась своим курсом.

Прожектор погас, и опять засверкали драгоценные камни, расположенные с необыкновенным вкусом в сложном орнаменте.

Чаури Сингх сказал в раздумье:

— Какой обманчивой может быть красота! И, наверное, в понимании прекрасного есть общее у множества существ, имеющих высокоразвитую нервную систему.

На глубине ста метров нас встретил Тави со своими приятелями. В гидрофоне раздались их возбужденные голоса.

— Мы заставили их поволноваться. — Чаури Сингх улыбался. — Большие глубины для них полны тайн, как для нас — далекий космос. Так, наверное, мы будем встречать наших людей, вернувшихся с Альфа Центавра.

Внезапно меня охватила радость, даже больше — восторг. Словно в самом деле я возвращался после многих лет блужданий вдалеке от Земли. Какой радостный свет заливал кабину! Какие удивительные веселые существа кружились вокруг нас!

Чаури Сингх сказал:

— Реакция после возвращения из глубин очень приятна. У меня всегда такое состояние, как после тяжелой болезни, когда опасность позади, а впереди труд, радость, друзья и все мое — и солнце, и океан.

Загрузка...