Мишель Демют ГАЛАКТИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ
Вдаль, к звёздам (2030)
«Свершения человека извечно зависят от вероятности и случая, вопреки упорному его стремлению подчинить свое бытие строгим планам.
Он черпал мужество в высокомерном упрямстве, но удачи его не раз оборачивались болезненным ударом по самолюбию. Весь Первый Век Звездной Экспансии, в эпоху гигантских светолетов, люди двигались от светила к светилу на ощупь, и кто знает, быть может, лишь неведение приводило порой человека к победе, а его триумфы видело лишь равнодушное одиночество…»
«Свершения человека извечно зависят от вероятности и случая, вопреки упорному его стремлению подчинить свое бытие строгим планам.
Он черпал мужество в высокомерном упрямстве, но удачи его не раз оборачивались болезненным ударом по самолюбию. Весь Первый Век Звездной Экспансии, в эпоху гигантских светолетов, люди двигались от светила к светилу на ощупь, и кто знает, быть может, лишь неведение приводило порой человека к победе, а его триумфы видело лишь равнодушное одиночество…»
Существо было единственной формой жизни в этом мире. Оно возникло в глубинах минерального царства, рожденное чудовищными температурами и тектонической деятельностью. Целую вечность, показавшуюся ему единым мигом, оно растило свои осязательные щупальца, стремясь добраться до далекой планетной коры. Словно побеги дерева, щупальца поднимались к поверхности и свету, а Существо не покидало своей обители в ядре планеты. Щупальца пробивались сквозь неподатливые базальтовые пласты, пересекали заполненные магмой полости и слои руды.
Каждое щупальце подчинялось своему собственному мозгу, который самостоятельно мыслил и принимал решения. Добытая информация и знания об окружающем Существо мире передавались в главный мозг.
В базальте щупальца двигались медленно. Они не шли упрямо вверх и напролом, находя более легкий проход через трещины и пустоты, выбирая путь сквозь самую мягкую породу, на целые столетия забывая о прямой дороге к поверхности, чтобы затем рвануться к далекой цели быстрее и без помех.
Существо не знало, что такое голод, ибо любая частица окружающей его среды годилась ему в пищу — оно умело преобразовывать материю в нужную форму энергии. Оно не ведало страха и не имело врагов, поскольку было единственным обитателем этого мира.
Всю жизнь Существо занималось размышлениями и анализировало информацию, поступающую от щупалец-разведчиков.
Оно знало, что некоторые из них, те, чей путь был самым легким, довольно близко подобрались к новой среде — Существо ощущало быстрые изменения. Но торопиться было некуда, ибо оно не подозревало о существовании времени, а исследовательская деятельность была естественной функцией организма, без малейшей примеси любознательности. Существо росло…
— Ну-ка раскрути его! — подзадоривал Гарно сына.
Сидя на ковре, он щелкал пальцами. Ребенок заливался смехом. Отец забавлял его больше, чем игрушка — множество разноцветных шаров, которые вращались и прыгали в прозрачном сосуде с миниатюрным антигравитационным полем.
— А ну, раскрути его, — повторил Гарно. — Изо всех сил. Смотри!
Он взял сосуд в руки и хотел было подбросить вверх, но в это мгновение вспыхнул экран корабельной связи.
— Погоди, малыш… Кажется, командир.
Он встал и подошел к ожившему экрану.
Арнхейм был явно озабочен. Его лицо, обрамленное русыми волосами, было так бледно, что казалось призрачным.
— Гарно, жду вас в рубке управления… Надо поговорить.
Он тут же отключился, и экран снова стал матовым.
Гарно на несколько секунд застыл, уставясь невидящим взглядом на сынишку, крутившего сосуд с весело скачущими шариками. Потом шагнул к двери, но вдруг спохватился.
— Эй, малыш… Запрещаю тебе входить туда. Ясно?
Мальчуган поднял к отцу сразу ставшее серьезным лицо и кивнул.
Уже выходя, Гарно столкнулся с Элизабет — она держала в руках корзинку со свежими фруктами.
— Ой! — жена поставила корзинку с персиками и сливами на столик и улыбнулась. — Ты спешишь? Знаешь, оранжереи впервые дали такой урожай и только подумай — в самом конце путешествия!
Она пожала плечами и скорчила забавную гримаску.
— Даже если мы приземлимся в раю, оранжереи все равно понадобятся, — обронил Гарно и взял персик. — Меня вызвал командир. Скоро вернусь… Пригляди за Бернаром, он что-то повадился лазить в гипнориум.
Направляясь в головные отсеки корабля, Гарно снова подумал о сыне, который уже дважды забирался в гипнориум. В первый раз он нарушил регулировку дозатора анестезирующего раствора и сыворотки. А во второй — улегся в «колыбель», включив тем самым автоматику. Разбудить Бернара смогла только реанимационная бригада.
Будь они на Земле, Гарно просто заблокировал бы замок. Но правила безопасности запрещали делать это во время полета. В любое помещение, в любой отсек, за исключением отсека фотонных двигателей, вход должен быть свободным для всех. А дети быстро усваивали, как справиться с магнитным запором.
«Слишком уж они быстро развиваются в условиях полета, — думал Гарно. — Изучаешь результаты тестов и оторопь берет…»
Затем его мысли переключились на другие проблемы — Гарно прикинул, каким может оказаться воздействие анабиоза на психику. То, что светолет пересекал межзвездные бездны, никого не удивляло. Вот время оказалось куда более серьезным противником. Был ли анабиоз победой разума над временем?
Беременность Элизабет продолжалась чуть более десяти месяцев, даже учитывая сон в гипнориуме. Анабиозная камера для женщин, ждущих ребенка, разрабатываюсь на Земле задолго до старта. Но как пребывание в ней отразится на умственном развитии детей? Бернар казался совершенно нормальным, только его IQ — коэффициент умственных способностей — был выше, чем у ребенка на Земле. Впрочем, такими оказались все дети, родившиеся на борту. Элизабет это нисколько не волновало. Она полностью доверяла специалистам и аппаратуре.
«Моя космическая женушка», — часто повторяя Гарно, и в голосе его одновременно слышались и восхищение, и горечь. Он любил свою работу корабельного психолога, но в глубине души желал, чтобы их долгое путешествие поскорее завершилось. Вот уже двадцать лет, как корабль унес их от Земли к этой системе, чье солнце сияло впереди неяркой голубоватой звездой…
Гарно задержался в широком коридоре перед самой рубкой, находившейся на «северном полюсе» светолета. Вся правая стена здесь была экраном панорамного обзора. И всякий раз он останавливался перед ней.
Космос с его бесчисленными звездами всегда поражал его, будил и восхищение, и страх, и ошеломление, и печаль. Восхищение и ошеломление, поскольку Солнце осталось позади — в восемнадцати световых годах. Страх перед тем, что ждет их в конце долгого пути, а печаль…
Печаль рождалась от зрелища несметного множества солнц. Гарно не сомневался в этом, ведь он был психологом и любил покопаться даже в своих собственных эмоциях.
Он коснулся ладонью холодной поверхности экрана, где на черном бархате космоса тускло зеленела газовая туманность, сверкали золотые точки тройной звездной системы, а вдали мерцали созвездия, которым человек пока еще не дал имени и, быть может, не даст никогда, ибо лик космоса меняется непрестанно…
Гарно отвернулся и вошел в рубку.
Арнхейм был не один. Гарно остановился на пороге — в полумраке люди казались призрачными тенями, бесплотно мелькавшими на фоне разноцветных контрольных огоньков и холодного отблеска звезд на куполе рубки.
— Гарно?
Свет стал ярче, и Гарно разглядел лица: навигаторы Вебер и Сиретти, начальник отсека фотонных двигателей Кустов, мэр сообщества Барреж, вечно мрачный Шнейдер, представляющий Объединенные Социалистские правительства Европы, и пятеро офицеров рангом пониже. Психолог почувствовал себя неуютно среди этих людей и хотел било сказать об этом Арнхейму. Но. промолчал, поразившись необычайной бледности командира.
— Вот, любовались нашей звездочкой. Уже так близко… — заговорил Арнхейм с горькой усмешкой.
Гарно бросил взгляд на экран. Он знал, в какой точке среди невообразимо далеких красноватых солнц сияет голубой огонь Винчи.
— Скоро мы пересекаем орбиту внешней планеты, — продолжал Арнхейм. — Цель прежняя — Цирцея, но…
— Но?
— Боюсь, нам до нее не добраться.
— Не понимаю…
Арнхейм устало махнул рукой, и тогда поднялся Кустов. Его голос звучал как всегда глухо, и от этого слова казались еще более чудовищными…
Молчание длилось долго.
— В принципе такое могло случиться, — снова заговорил Кустов. — Но вероятность была мала, исключительно мала…
— Мы всегда считались с возможностью аварии, — подтвердил Арнхейм.
Он смотрел на Гарно в упор, как бы желая убедить в своей искренности, а может невиновности, и психолог понимал его.
— Мы еще не знаем, насколько это серьезно. Отказали блоки отключения фотонных двигателей. Сложная штуковина — ведь с ее помощью задувают самую исполинскую свечу из всех зажженных человеком. Проверки во время полета никаких отклонений не выявили, но в последний раз…
Арнхейм замолчал, его кулаки сжались.
— Если нам не удастся отключить двигатели в нужный момент, — прошептал Гарно, — мы не сможем выполнить торможение и… сесть на Цирцею.
— Проскочим систему насквозь, — хрипло пояснил Кустов. — Конечно, дальше тоже есть подходящие солнца… Но у нас почти не остается шансов наткнуться на планету земного типа.
Главный навигатор молча кивнул.
— Продолжать полет бессмысленно, — снова раздался голос Арнхейма. — Винчи — единственная подходящая нам система, и до нее буквально рукой подать… Три недели полета, а может, и того меньше. Но за это время необходимо найти способ остановить двигатели.
— У меня работой заняты четверо инженеров и все техники, — хмуро добавил Кустов, — Они сменяют друг друга с того момента, как мы обнаружили аварию. Об опасности я и не говорю. Пока они не предпринимали по-настоящему рискованных попыток, но если мы решимся…
Светлые глаза Кустова испытующе обвели лица офицеров.
— Опасность будет грозить всему кораблю… Но это — крайний случай.
— И если я все-таки отдам приказ?.. — едва слышно спросил Арнхейм.
Он поднял голову, глянув на Гарно в упор:
— На борту две тысячи мужчин, женщин и…
— Триста восемьдесят детей, — резко закончил Гарно. — Если люди узнают, что происходит, то половина сойдет с ума. Мой долг…
— Ваш долг — сказать им об этом, — оборвал его Арнхейм.
Гарно вздрогнул и метнулся взглядом по рубке, словно ища поддержки.
— Вы думаете, это необходимо? Разве вы их ставили в известность, когда возникали трудности у навигаторов?
— Они готовятся к заселению нового мира, — произнес Арнхейм, его голос звучал холодно, почти угрожающе. — Они в полной мере осознают свою ответственность. Эти люди преодолели миллиарды километров. Они провели на корабле двадцать лет — в анабиозе и на вахте. У них появились дети… Право решать принадлежит им.
— Их жизнь станет адом. И я не смогу поручиться за их рассудок…
— Им грозят куда более серьезные потрясения, если мы объявим, что путешествие будет продолжаться вечно! Нет, они должны сделать выбор сами. Пусть проголосуют… Либо за риск и возможную катастрофу, либо за продолжение полета без всяких гарантий когда-нибудь закончить его.
— Гарантий у них не было с самого начала, — возразил Гарно, — только обещания, шанс на успех, расчеты космографов… Это касалось и двигателей.
Он отвернулся и вспомнил об Элизабет. И удивился, поймав себя на мысли, что Бернар, быть может, опять спит в гипнориуме.
— У вас трудная задача, — голос Арнхейма вывел его из задумчивости. — Но вы — единственный, кто с ней справится. Вы всех проверяли, всех испытывали. Как они будут реагировать?..
— Не знаю, как они будут реагировать, — Гарно сделал несколько шагов и застыл около сверкавшего огоньками пульта компьютера, — но знаю точно, что они предпочтут.
На мгновение в рубке стало тихо. По экрану гравидетектора змеились зеленые стрелы — векторы полей тяготения.
— Я тоже знаю, — задумчиво сказал Арнхейм.
Гарно стоял в кормовой части корабля рядом с двигательным отсеком. Он был в галерее один, и стены в слабом свете звезд казались влажными. Мягкий пластик скрадывал шум шагов. За переборкой глухо ворчали двигатели. Прислушавшись, Гарно различил пощелкивание реле и гудение батарей. Техники Кустова готовились к усмирению громадных фотонных двигателей, которые двадцать лет — десять периодов анабиоза и десять периодов вахты — несли корабль вперед.
Скоро им, чтобы погасить упрямый поток фотонов, придется вскрыть двигатели. И возможно тогда адское пламя вырвется из силовых оков и в мгновение ока уничтожит корабль…
«Я должен им это сказать. Не позже сегодняшнего вечера. У меня в запасе всего три часа… Как объяснить? Сменить один ад на другой — вот и весь их выбор…»
Он повернулся и направился в обзорный зал корабля.
Зал освещало только огромное изображение планеты на выпуклом стереоэкране. Гарно уселся в самый дальний ряд кресел. В полумраке он угадывал знакомые силуэты друзей. Шушукались дети. Справа от него приглушенно засмеялась девушка, и его вдруг зазнобило.
На экране в лучах своего солнца сияла Цирцея, единственный спутник шестой планеты системы Винчи. Очертания континентов скрадывались белым кружевом облаков. К югу, над просторами океана Арнхейма, небо было чистым, и вода играла сине-зелеными отблесками. Гарно показалось, что он видит даже бесконечную полосу прибоя — песчаные пляжи, окаймленные темными чужими лесами.
«Что делать? — думал он. — Ведь никто не захочет уйти от этой планеты… Никто…»
Он вспомнил о двух праздничных днях после открытия Цирцеи. Тогда разбудили всех, кто лежал в анабиозе, и Арнхейм с Креше устроили грандиозный пир…
Гарно поднялся и торопливо вышел из зала.
Когда он вернулся к себе, Элизабет спала, хотя экран работал. Он хотел было выключить его, но в черной глубине возникла Цирцея, разделенная пополам границей дня и ночи. Там, где сейчас были сумерки, планета сверкала феерическими розово — зелеными огнями. Он уселся на кровать, не в силах сглотнуть застрявший в горле ком. Креше спокойно и обстоятельно объяснял, как расположены леса на экваториальном континенте.
— Черт подери!!! — не выдержал наконец Гарно. — Да он не имеет права!
— Поль?
Гарно вздрогнул и обернулся; рука, гневно рванувшаяся к выключателю, замерла. Элизабет смотрела на него с удивлением и тревогой.
— Ты не спишь?
Он снова ощутил противный озноб и наклонился к ней.
— Я проснулась, когда ты вошел, — ответила Элизабет, повернувшись к экрану. — Что на тебя накатило? Тебе обычно нравятся комментарии Креше.
«Комментарии, — подумал он. — Ну, конечно, это же комментарии, записанные несколько часов назад. Жизнь продолжается. Телестанцию никто не позаботился предупредить. Надо прервать передачу…»
Теплая рука жены неожиданно коснулась его плеча.
— Что-нибудь случилось?
Гарно промолчал, не отрывая взгляда от экрана.
— Что тебе сказал Арнхейм?
Гарно взглянул на часы корабельного времени, вмонтированные в изголовье кровати. До вечера условных суток корабля оставалось полтора часа. Арнхейм понял его состояние и дал небольшую отсрочку.
— Элизабет… Мне надо кое-что сказать тебе…
Он закрыл глаза — ему не хотелось видеть, как изменится сейчас ее лицо.
— Думаешь, тебя не поймут? — спросила Элизабет, выслушав его.
Он кивнул.
— Ты не прав… — она ласково взлохматила ему волосы. — Нас на борту больше двух тысяч, Поль. Две тысячи неглупых взрослых людей, которые отправились в путь, несмотря на опасности. Они согласились на это путешествие, даже не будучи уверенными, что найдут подходящий мир… Чего ты боишься? Почему считаешь нас пугливыми младенцами? Ты, Арнхейм и его штаб вовсе не какая-то высшая и мудрая каста, призванная вести тупую массу колонистов… Такой взгляд на вещи приказал долго жить, когда люди построили первый светолет…
Гарно словно очнулся. Слова Элизабет растопили кусок льда в груди — смог бы он вынести это путешествие без ее поддержки?..
— Ты — главный психолог корабля, но не больше, и, в отличие от Арнхейма, не несешь ответственности за безопасность звездолета. Никто тебя не посмеет ни в чем упрекнуть.
Он с сомнением поглядел на нее.
— Но ведь речь идет о смертельном риске! В любой момент мы можем просто исчезнуть. Думаешь, легко сказать такое людям, которые двадцать лет ждут конца дороги? Не моту же я заявить с милой улыбкой: «Кстати, фотонные двигатели вышли из-под контроля, и мы сидим на громадной бомбе…»
— Даже если ты скажешь именно так, они не разревутся, как дети, хотя ты почему-то уверен в обратном. И не поднимут на борту бунт. Они проголосуют. А результат, Поль, ты его и сам знаешь. Они ведь все — обычные люди. У них есть дети, и они не захотят, чтобы те вечно слонялись от оранжерей до обзорного зала и обратно, вместо того чтобы бегать под лучами ласкового солнца…
— Я знаю это, но потому и боюсь, — он прислонился к стене рядом с фотографией улыбающейся Элизабет, стоящей на поле среди спелой пшеницы. — Все мы выберем одно и то же. Но если корабль взорвется… Сколько лет пройдет, пока люди вновь прилетят сюда? В чем наш долг как колонистов? Рискнуть всем из страха перед лишним десятилетием в анабиозе? Я считаю — кстати, об этом говорилось и в речах перед стартом — что нам надлежит беречь образ человеческий…
Элизабет опустила голову и промолчала.
Он открыл дверь и шагнул в коридор.
— Поль, — раздался вслед ее голос, — у нас же есть шанс… Почему двигатель должен взорваться?
Гарно не нашелся, что ответить. Он брел по коридору и повторял про себя: «Может я слишком мнителен? И так ли уж все плохо, как мне кажется?»
К микрофону он сел, почти совсем успокоившись.
В студии остались двое техников, и по их лицам он понял, что Арнхейм уже рассказал им…
— Дайте позывные «слушайте все», — твердо проговорил Гарно.
Долгие годы щупальца прокладывали себе путь в мощном слое руды. Они черпали энергию в атомах металлов и проделывали километровые трещины, по которым двигались вверх быстрее. Они стремились к поверхности, снабжая новой информацией главный мозг.
И вот настал момент, когда самое длинное щупальце — их было много, и они разбегались в разные стороны, словно лучи звезды — достигло цели.
На пути этого щупальца лежало больше мягких пород, и к тому же близко было дно океана. Щупальце пронзило пласт руды, затем последний скальный барьер и попало в новую среду, которая почти не оказывала сопротивления. Она состояла из кристаллов и обломков рыхлого вещества сложной структуры и непонятного происхождения. Щупальце могло бы растворить его различными кислотами, но в том не было никакой необходимости. Существо знало, что вскоре щупальце проникнет в ту Далекую Окружающую Среду, о которой подозревало, едва начав развиваться.
До дна океана оставалось совсем немного, и победа была близка.
Когда Гарно появился в каюте капитана, тот внимательно разглядывал Цирцею на экране внешнего обзора. Арнхейм не повернул головы, но психолог понял, что капитан услышал, как он вошел. На мгновение Гарно застыл посреди каюты, вспоминая о выступлении и чувствуя одну лишь неимоверную усталость.
— Ты говорил? — глухо спросил Арнхейм.
— Да.
Гарно подошел к экрану и привалился плечом к переборке. Ему не хотелось видеть звезды, наполнявшие каюту призрачным светом. Острые скулы Арнхейма казались голубоватыми и еще больше подчеркивали остроту тонкого носа. Капитан хмурился, с трудом сохраняя спокойствие.
— Было трудно?
— Ждал худшего. Правда, я еще никого не видел, и пока не знаю их реакции… Завтра…
Наконец Арнхейм стряхнул с себя оцепенение. Он повернулся вместе с креслом и взглянул на Гарно.
— Теперь это не имеет особого значения. Колонисты должны знать правду. Наш человеческий долг и политический принцип — ничего не скрывать.
— Я — француз, — произнес Гарно, — и когда улетал, мое правительство не очень-то церемонилось с истиной.
Арнхейм кивнул.
— Новой Европе пока еще трудно отделаться от некоторых… как бы сказать… авторитарных замашек. Правительства не научились правильно оценивать тех, кем управляют. Соответственно они и ждут от народа слишком многого, а простые люди склонны забывать о политике. Революции происходят редко, для них нужны особые обстоятельства… Ваши биолога изучали этот вопрос, но президент Малер оказался глух к их словам. Садитесь, Поль…
Он тронул клавишу, и рядом с его креслом появилось второе.
Несколько минут они молчали. Гарно смотрел на звезды. Ему показалось, что голубая звезда в центре экрана стала много больше.
— Я родился в Германии, — задумчиво начал Арнхейм, — и хотя пережил Американский Хаос, пришел к тем же выводам, что и вы. Вам не кажется странным, что мы заговорили о политике? На Земле прошло двадцать лет, многое изменилось. Очутись мы сейчас в Европе, на нас смотрели бы как на живых ископаемых…
— Никто не захочет возвращаться, — сказал Гарно. — И первым откажусь я.
— Именно это я и имел в виду… Земные заботы для всех нас умерли и умерли навсегда. В том числе и политика. И когда я говорил о политическом принципе, то думал только о нашей колонии.
— А что подумает Шнейдер, наш обожаемый представитель правительств?
— Он первый поведет себя как гражданин вселенной, если нам удастся выпутаться из этой ситуации.
— Гражданин вселенной, — протянул Гарно. — А вызнаете, что люди называли так кандидатов в колонисты?
— Знаю, Поль. Был такой фильм в 90-е годы — «Вдаль, к звездам…»
— И конечно там были катастрофы?
— Конечно. И предостаточно.
— Я вам понадоблюсь, когда начнется голосование?
— Да. Самая тяжелая работа ждет нас завтра.
— А Кустов? Когда он возьмется за двигатели?
— Сразу после подсчета голосов. Но если мы вовремя не выйдем на подходящую для посадки орбиту…
Гарно поднялся.
— Пойду отдохну.
— Как Элизабет?
— Отлично… Она здорово поддержала меня. Я думал, что она тут же бросится выключать двигатель…
Арнхейм улыбнулся.
— Женщины могут вынести все, Поль. С ними звездам не совладать.
Щупальце проникло в океан в нескольких километрах над континентальной плитой и тут же сообщило об этом главному мозгу. Потом по его приказу выпустило во все стороны тонкие горизонтальные отростки. И совершило открытие, вызвавшее у Существа беспокойство, которого оно никогда прежде не испытывало.
До сих пор щупальце двигалось вверх в богатой энергией плотной среде, где и родилось Существо. Оно извлекало энергию из минералов и металлов, то есть попросту пожирало препятствия. Новая среда была бедна энергетическими ресурсами. После осадочного слоя на дне начиналась громадная толща жидкости, в которой отростки двигались очень быстро. Вскоре один из отростков вынырнул на поверхность, и мозг щупальца пришел к выводу, что положение куда хуже, чем казалось. За океаном начиналось опасное пространство, пустыня, из которой можно было извлечь лишь жалкие крохи энергии. Перед тем как передать информацию в главный мозг, мозг щупальца направил к поверхности множество новых отростков. Один из них пересек незнакомую среду и собрал достаточную информацию для анализа:
…Новая Среда пронизана различными излучениями.
Некоторые известны — они существуют и в Богатой Среде. Другие незнакомы, они чрезвычайно интенсивны, их происхождение непонятно. Однако почти все годятся для усвоения и получения определенной энергии.
…Плотность молекул быстро уменьшается по мере удаления от Богатой Среды, а излучений становится больше.
…Один источник тепла и излучений резко отличается от остальных. Он занимает ограниченный участок пространства прямо перед отростком и медленно смещается в сторону.
Мозг щупальца, открывшего атмосферу, космос и светило, передал главному мозгу информацию и свои выводы.
Впервые в жизни Существо столкнулось с действительно трудной задачей. Оно ощутило беспокойство, отголосок того беспокойства, которое чувствовало щупальце, далекое от центрального тела
Существо не торопилось. Оно понимало, речь идет о его существовании. Оно росло, и другие щупальца тоже поднялись к Новой Среде. Придет время, когда иссякнет энергия плотных скальных пород, рудных пластов, кристаллических жил, а его тело разрастется, достигнет пустынной поверхности и столкнется с отсутствием пищи…
Существо решилось на исключительные меры — оно передало часть необходимой ему самому энергии передовым щупальцам, уже с трудом поддерживавшим свое существование.
Голосование закончилось.
Сидя возле полок с видеокассетами, Гарно смотрел на сына. Бернар снова увлекся «сумасшедшей коробкой». Шары с глухим щелканьем крутились внутри сосуда, а когда малыш нажимал черную кнопку, раздавалось пронзительное пищание.
Элизабет вошла в каюту и улыбнулась.
— Арнхейм опять вызывал тебя.
Он пожал плечами.
— Я свое дело сделал. Теперь вся надежда на Кустова.
— И все же сходи к нему…
— Ладно, схожу.
Гарно опустился на колени, легонько оттолкнул игрушку и взъерошил волосы сына.
— Я злюсь, — решительно заявил малыш и протестующе швырнул игрушку в угол.
— Вот и попробуй с ним сладить, — заключила Элизабет. — Он — дитя новой эпохи.
Гарно не спеша поднялся, рассеянно оглядел свой комбинезон.
— Забыл спросить… Малыш не лазил вчера в гипнориум?
Она улыбнулась.
— А какое значение это имеет теперь? По мне, лучше бы он спал в тот момент…
— Какого-то особого момента не будет, — обронил Гарно. — Результат голосования однозначен, и люди Кустова уже взялись за двигатели.
Она не ответила, и Гарно принялся собирать записи, которые несколько дней назад принес из отдела психологии. Сегодня они могли понадобиться.
Элизабет по-прежнему неподвижно стояла посреди комнаты. У ее ног сидел малыш с удивительно серьезным выражением на лице. Несколько секунд Гарно не мог найти нужных слов, потом нагнулся и поднял «сумасшедшую коробку».
— Она тебе разонравилась?
Гарно положил игрушку на ковер и быстро вышел.
Отдел психологии находился рядом с медблоком на «южном полюсе» корабля. К нему вели два коридора и галерея, которую прозвали «кладбищенской аллеей». Гарно не любил этого места и всегда спешил пройти мимо. Но сегодня он остановился и повернулся к левой стене, где на гладком металле чернел ряд клавиш. После секундного колебания он поднял руку и нажал одну. Когда за стеной стал разгораться призрачно-желтоватый холодный свет, его сердце забилось чаще. Глазам Гарно открылось «корабельное кладбище».
На самом деле место называлось просто «большой зоогипнориум». Громадное помещение соперничало размерами лишь с оранжереей, где росли деревья. Сводчатый потолок усиливал сходство с громадным белым склепом. Но там не было трупов, только застывшие тела спящих животных. Взгляд Гарно перебегал от лошади к корове, от собак к семейству кошек, которые словно мурлыкали, пристроившись в самом углу рядом с контрольным монитором.
По стеклянной бандерилье, торчащей в загривке грузного черного быка, поступала поддерживающая жизнь сыворотка.
В отдельной клетке спали закоченевшие змеи.
Звери спали с самого старта ковчега. Они не ведали страха, не чувствовали бега времени и не занимали слишком много необходимого человеку пространства.
Стада для будущих прерий, — собаки для натаскивания на неведомую дичь, кошки — путешественницы, которым, быть может, придется переплывать бурные реки, лошади, которые наверняка снова превратятся в тягловую силу…
Каждый вид спал в своем собственном прозрачном загоне — то был самый большой гипнориум из созданных для колонистов звездных миров.
Свет медленно затухал и исчез, стоило человеку отойти от стены. Потрясенный Гарно сознавал, что совершает психологическую ошибку, отождествляя животных с людьми… Но на этот раз не стал анализировать свои эмоции.
Гарно подошел к своему кабинету. «Действительно, — подумал он, — все только начинается. Они проголосовали. И выбрали риск, конец путешествия, каким бы тот ни был. Почти все. Почти все. А с теми, кто испугался, возиться придется мне…»
Дверь скользнула в сторону. Он хотел было войти в крохотное помещение, как вдруг металлические панели затряслись, словно в лихорадке. Он потерял равновесие, попытался схватиться за раму двери, не сумел и растянулся на полу.
Далекий рев отозвался в голове мучительной болью…
Энергия поступала по тысячекилометровым щупальцам, чтобы новые отростки могли подняться в космос, передавая главному мозгу самые разнообразные сведения, которые все усиливали тревогу Существа.
Ему оставалось жить определенный отрезок времени, равный уже прожитому, если исходить из размеров породившего его мира. Для Существа, привыкшего мыслить в категориях вечности, такой вывод звучал смертным приговором. Открытие новых источников энергии, плотной материи становилось вопросом жизни и смерти.
Отростки из микроскопического размера клеток разбежались по всей поверхности планеты, устлали ковром дно пустых океанов, глубокие долины и островерхие хребты гор, где произрастали чахлые мхи.
Передовые щупальца поднимались в космос, выбрасывая отростки в разные стороны во все более и более бедной среде, пока не достигли пустоты.
Пришло время покинуть пределы атмосферы. Когда-то Существо предугадало наличие поверхности своего мира, а теперь догадывалось, что где-то в пространстве есть богатые энергией плотные тела, источники излучений, которые улавливали его отростки, но до них еще было невообразимо далеко.
В глазах посветлело, и тут же вернулась боль. Гарно лежал в своем кабинете. Он приподнялся и почувствовал тошноту.
— Спокойнее… — послышался голос доктора Мартинеса. — В вас пока никто не нуждается.
Вокруг дарила тишина, словно ничего не произошло. Все на корабле казалось тихим и обычным. Но лицо Мартинеса застыло в напряжении — таким Гарно видел доктора впервые.
— Что-то взорвалось?
— Генератор, — ответил Мартинес. — Это еще не катастрофа, но многим досталось побольше вашего. Медблок переполнен.
Гарно осторожно ощупал бинты на голове, встал, держась за стенку.
— Я ведь сказал, что у вас пока нет пациентов, — нахмурился Мартинес. — Они понабивали себе шишек и обратились в другое ведомство. Думаю, что эта встряска излечит их от психологических сдвигов.
— Вы предупредили мою жену?
Мартинес кивнул.
— С ней все в порядке. А вам лучше бы вернуться к себе…
— Меня ждет Арнхейм.
В рубке управления, кроме Арнхейма, были Вебер и Сиретти — их головы закрывали экран. Сиретти что-то вполголоса объяснял, отчаянно жестикулируя.
Гарно заметил Шнейдера не сразу. Представитель правительств Европы молча сидел у второго экрана. Гарно подошел ближе и увидел оранжевый шар в желтоватой дымке атмосферы. Корабль шел в двух миллионах километров от восьмой, внешней планеты системы Винчи.
— Даже выглядит довольно неприятно, — хмыкнул Шнейдер, когда Гарно оказался рядом, — а еще хуже угодить на нее.
В этом голосе всегда сквозили злость и презрение, и Гарно не мог отделаться от неприязни к представителю, хотя прекрасно знал о его порядочности.
— И все же однажды придется заняться ею, — снова заговорил Шнейдер. — Как и прочими планетами этой системы. Развивающейся колонии наверняка понадобится метан, да и лишние минеральные ресурсы не помешают. Но разберутся с этим наши потомки. Если, конечно, нам повезет, и мы доберемся до места живыми.
— Что вы хотите сказать? Колония проголосовала и сделала выбор. Мы остановим двигатели, и полет на этом закончится.
В проницательных глазах политика мелькнул огонек иронии:
— Вы так уверены? Или… вы не боитесь?
Гарно пожал плечами. Он покосился на Арнхейма, надеясь, что тот окликнет его и избавит от неприятного разговора. Но Сиретти продолжал свои разъяснения, и капитан не обернулся.
— Да, я боюсь, как и все, — выдавил он. — Но я тоже голосовал за остановку двигателей.
— А я голосовал против, — тихо проговорил Шнейдер. — Это — мой политический долг, если хотите. Экспедиция потребовала невообразимых затрат, не говоря о потерянном времени и чьих-то амбициях…
— Я знаю все это, — перебил Гарно. — Но что бы вы выбрали как человек?
— Я слишком боюсь смерти, чтобы бросаться ей навстречу. Возможно, со временем я нашел бы вкус в бесконечном ожидании и кончил бы тем, что полюбил само ожидание, а не цель. Пока события подтверждают, что я прав…
— Не знаю, шутите вы или нет. Но мне не хотелось бы подвергать вас тестам.
В этот момент Арнхейм выпрямился, повернул к нему голову и едва заметно кивнул. Гарно почувствовал смутное беспокойство.
— Нам не везет, Поль. Кустов делает все, что в ею силах, но не исключает, что в ближайшие часы взорвется и второй генератор… А значит возникнут трудности с регенерацией воздуха. Надо разместить спасательные бригады в разных точках корабля и рассредоточить население колонии для экономии воздуха и энергии. Вы можете заняться этим, Поль?
— Что вы мне разрешаете делать?
— Уложите лишних в гипнориум, если понадобится. Можете, в конце концов, использовать наших полицейских. На корабле должен быть порядок.
Гарно ощутил противную тяжесть в желудке.
— Что говорит Кустов?
— Я не спрашиваю его ни о чем. Он с самого начала работает как проклятый, а двигательный отсек сейчас больше напоминает ад в миниатюре.
Сиретти и Вебер перешли к навигационному компьютеру, на панели которого бешено вспыхивали и гасли огоньки.
— У нас есть шансы, если взорвется второй генератор? — спросил Гарно.
Хотя заранее знал ответ. Взгляд Арнхейма подтвердил худшие из его предположений.
Он закрыл за собой дверь рубки и побрел домой.
Элизабет сидела на кровати и плакала. Гарно остановился, не зная что сказать. Потом легко коснулся ее волос.
— Перестань. Малыш может испугаться…
Она покачала головой и показала на дверь гипнориума.
— Ты права, — сказал он. — Я сам хотел попросить тебя об этом…
Он поднял с пола игрушку, и шары тут же закружились в танце.
— А ты? Может, и ты…
— Я достаточно взрослая, чтобы быть рядом с тобой. Ну, а поплакать… думаю, мы выберемся. А как по-твоему? Ты ведь тоже так думаешь, Поль?
Существо росло и развивалось, а потому познало страх. Этот страх заставлял его удлинять и разветвлять сеть щупалец в космосе. Отростки рвались к голубому солнцу, а до него было далеко. Плотные пучки щупалец поднялись с родной планеты, Богатой Среды, и устремились к соседним. Другие щупальца, хотя их было мало, ринулись к звездам.
Одно из щупалец обнаружило источник энергии, который передвигался в пустом пространстве на относительно близком расстоянии. Мозг щупальца проанализировал ситуацию, сделал выводы и предупредил главный мозг.
Обнаруженный источник был не слишком богат энергией, но из-за близости становился желанной и необходимой добычей. Существо выделило добавочную порцию энергии щупальцу, чтобы ускорить его рост в направлении подвижного источника.
И стало ждать.
— Когда меня поставили в известность об аварии, — в темноте голос Гарно звучал глухо, — я испугался за самого себя. Я испугался, что впервые придется стать самим собой. Я отчаянно испугался всплеска психических расстройств, поскольку все эти мужчины и женщины бросились бы за утешением ко мне… А успокаивать людей, одержимых тем же страхом, что и ты сам, было бы невыносимо…
— Ты вовсе не трус, — сказала Элизабет. — В таком страхе нет ничего позорного. Столь опасные ситуации возникают редко, и никто не вправе требовать от людей быть суперменами…
— Женщины никогда к этому не стремились, — хохотнул Гарно.
Они замолчали, каждым своим нервом ощущая тревожную тьму корабельной ночи, пытаясь уловить басовитый гул фотонных двигателей и перестук инструментов в руках техников, готовых вскрыть и обезвредить «бомбу».
Когда Гарно встал, Элизабет шагнула следом — она поняла, куда сейчас направится муж. Приоткрыв дверь гипнориума, они с порога смотрели на спящего сына.
Анабиозная камера походила на кокон из хрома и стекла, увитый разноцветными трубками.
— Я знаю, он видит сны.
Гарно отступил на шаг.
— Не думаю, что смог бы заснуть…
— Хочешь пойти туда?
Он понял, что́ она хотела спросить.
— Ты не в состоянии просто сидеть и ждать, — усмехнулась Элизабет, закрывая дверь гипнориума. — Твое мученичество психолога не состоялось, и ты подыскиваешь себе другую роль. Я ведь права. Что ж ты молчишь? Жалеешь, что твое искусство не понадобилось? Ты ведь не можешь об этом не думать.
Он устало улыбнулся.
— Я потерял смысл… и боюсь стать бесполезным, как Шнейдер. Сколько веков пройдет, пока люди разберутся, какие именно таланты нужны для покорения звезд…
По бесчисленным галереям он направился в кормовую часть корабля, где упрямые фотонные двигатели отбрасывали назад безумный поток света.
Гарно назвал свое имя перед небольшим контрольным экраном и, когда дверь распахнулась, вошел в круглый тамбур, где на стенах висели защитные скафандры.
— Приветствую тебя, в ад сошедший, — послышался голос Кустова. — Натягивай эту штуковину и давай к нам. Пришел спасать наши души?
— Вам этого не требуется, — покачал головой Гарно, снимая со стены белый скафандр. — Просто хочу немного побыть в первых рядах.
Вторая дверь скользнула вбок. Два красных огонька сменились белыми, и он очутился посреди сверкающего металла и огня, где люди казались лишними. Храмом блестели машины, огонь полыхал в сердце двигателя. От генератора и батарей змеями тянулись кабели. Гарно каждой клеткой тела воспринимал чудовищный напор энергии, рождавший свирепый поток света.
Гарно приветственно махнул Кустову, углядев его массивную фигуру; за маской шлема едва угадывалась напряженная улыбка. Кустов подхватил его под руку и увлек влево, к мостику. Они поднялись на несколько ступенек и оказались перед трехметровым квадратным экраном тусклого серо-свинцового стекла.
— Смотри, — сказал Кустов.
Он нажал клавишу в нижнем правом углу, и Гарно зажмурился от нестерпимого золотистого пламени, ударившего в глаза. Черно — фиолетовое пространство по обе стороны светового луча казалось совсем непроглядным. Растянувшийся на миллиарды километров след терялся среди множества звезд и изумрудных газовых туманностей. Он постепенно таял и исчезал в такой невообразимой дали, что мозг отказывался воспринимать ее в мерках обычного пространства и времени.
— Вдаль, к звездам… — обронил Кустов. — Это про нас.
В его голосе звучали ирония и печаль, и Гарно вдруг окончательно осознал весь трагизм их положения. Оно было куда серьезней, чем считали Арнхейм и навигаторы. Гарно испытующе посмотрел на инженера.
— У вас может не получиться?
— Дело случая. Компьютер папаши Арнхейма взвесил и выдал вам наши шансы. Но, боюсь, у нас ничего не выйдет… — Кустов бросил взгляд на массивный хронометр — он получил его в подарок от любимой женщины двадцать лет назад. — Часа через два, если только нас не осенит какая-нибудь гениальная идея, взорвется второй генератор.
— Арнхейм упоминал только об одном генераторе. Он даже попросил меня составить план эвакуации, чтобы…
— Боюсь, я неверно его информировал, — спокойно заметил Кустов. — Видишь ли, мне кажется, колонистам вовсе не обязательно знать о скорой гибели. А мнение Арнхейма тебе известно…
— А мое мнение ты знаешь?
— Весьма смутно, — глаза Кустова вдруг налились усталостью. — Но я не стану рисковать, даже если ошибся.
— То есть?..
Наступила тишина. Кустов погасил экран и отвернулся.
— Сожалею, Гарно, но тебе придется остаться с нами…
Инженер шагнул вниз по лестнице. Гарно бросился вслед и схватил его за плечо.
— Кустов, ты что, спятил? Ты не должен был ничего мне говорить…
— У тебя есть глаза и отличная интуиция. Десять минут здесь, несколько фраз, и ты узнал бы все.
— А Арнхейм? А остальные?
— Они сюда не подадут, как бы им этого ни хотелось. А впрочем, какая разница… — Кустов кивнул на циферблат. — У нас слишком мало времени.
Гарно потерянно молчал. В его голове проносились сотни бессвязных фраз. Он злился на Кустова и одновременно восхищался им.
Сын? Элизабет? Не задержи его Кустов здесь, он не смог бы солгать ей.
Щупальце пронзало пустоту, где не было ничего, кроме потоков излучения и силовых полей. Оно приближалось к цели. По сигналу мозга оно выпустило отростки и изменило свою энергопередающую структуру.
Щупальце измерило скорость источника излучений и сообщило головному мозгу невероятный вывод. Источник энергии был самым подвижным и быстрым в этой зоне пространства.
«Быстрее!» — Существо охватил лихорадочный страх. Оно впервые столкнулось с удивлением и растерянностью — эти ощущения передались ему от отдаленного щупальца — и выделило новую порцию энергии.
Щупальце пересекло путь источнику и установило контакт. Затем передало информацию и стало ждать новой команды. Она пришла почти тут же: анализ, интеграция…
«Ассимиляция!» — последовала команда главного мозга.
— Осталось полтора часа, — сообщил Кустов.
Четыре человека копошились под кожухом системы управления. Остальные трое пытались остановить реакцию, начавшуюся несколько часов назад.
— Черт знает что. Даже Землю предупредить нельзя. Я разобрался в причинах аварии… Дефект конструкции. Кумулятивный эффект. Такая авария может произойти еще раз десять, прежде чем…
Кустов умолк. Один из техников бежал к ним, размахивая руками.
В этот миг Гарно увидел, как гаснут контрольные лампы. «Неужели взрыв?» — мелькнула мысль. Он сжался в комок. Ноги стали ватными, и на несколько секунд он как бы застыл на грани сна и смерти. Потом очнулся. Он по-прежнему ощущал вибрацию двигателей… Но их мощность резко упала.
Кустов бросился к панели управления, окинул ее взглядом, хлопнул по плечу техника и бегом вернулся обратно.
— Черт подери! Энергия куда-то уходит!
Гарно нахмурил брови.
— Значит, им удалось? Двигатели…
Его сердце забилось часто-часто. Поток радостных мыслей и чувств смел остатки страха. Кустов встряхнул его, словно хотел оторвать от пола.
— Да нет же! Энергия уходит и все! Проклятые двигатели отключаются, но мы здесь ни при чем.
Он за руку потащил Гарно к индикаторам — на них бешено скакали цифры, а стрелки неуклонно ползли к зеленой зоне.
— Глядите — уровень энергии падает! Никогда бы не поверил. Сумасшедшая история…
— Почему? — Гарно тряхнул головой. — Вы что, сидели сложа руки? Реакция могла, в конце концов, прерваться сама собой.
— Да нет… Впечатление такое, что само пространство выпило энергию. Одним глотком. Пойми, одним глотком!
Не веря себе, они вдруг повернулись к индикаторам, техники молча столпились вокруг, их лица были мокрыми от пота.
Гарно недоуменно наморщил лоб.
— Прислушайтесь! Что-то произошло…
Им понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить — вечное гудение двигателей стихло.
Щупальце с его сложнейшей структурой едва не распалось, поглощая громадное количество чистой энергии, но мгновенно перестроилось, ассимилировало всю энергию и передало ее в центр, оставив себе лишь небольшую порцию.
К Подвижному Источнику устремились и другие щупальца. Существо почувствовало радость от мысли, что можно расти бесконечно, добраться до других миров — неисчислимых источников пищи. Пустыня без материи и энергии была лишь трудным переходом на пути к новым кормушкам.
Щупальце приступило к исследованиям и обнаружило, что Подвижный Источник состоит из чистых металлов и их сочетаний. Во время передвижения в Богатой Среде оно никогда не встречало подобных залежей. Масса Подвижного Источника была весьма небольшой, и его усвоение почти ничего не прибавило бы к уже добытой энергии.
Тогда оно выпустило тончайший отросток.
Отросток двинулся по трубопроводам, прошел через систему регенерации воздуха, попал в гидропонные ванны и обследовал растения…
Потом проник в трубку, по которой текла жидкость сложного молекулярного состава, и, двигаясь по трубке, вошел в тело ребенка, спавшего в гипнориуме.
Существо впервые столкнулось со структурой, подобной его собственной. До сих пор оно считало себя единственным живым организмом в мире.
Его отросток приступил к изучению живого создания, иными словами, другого существа.
Первый контакт с мозгом этого незнакомого создания принес новое ощущение — смесь восхищения, страха и любопытства.
— Абсолютно непонятно, — пробормотал Кустов. — Фотонные батареи разряжены, словно там вообще не было энергии. Можно начинать торможение и включать планетарные двигатели…
— И вы никак не можете объяснить это? — недоверчиво протянул Арнхейм.
Он не отрывал взгляда от серебристой капли в космосе — одинокого спутника планеты Винчи VII. Сама планета, холодный газовый шар, еще не появилась.
— Некто Ванберг когда-то писал о полях поглощения энергии, — пожал плечами Кустов. — Тогда это никого не заинтересовало…
— Приборы не зарегистрировали никаких полей — только остановку двигателей.
— У меня нет подходящих объяснений. К нашему случаю применима лишь теория Ванберга… Батареи разряжены, нам, наверное, не удастся их восстановить. Мне все это непонятно.
— Правда, мы остались в живых… — Арнхейм покачал головой. Потом его тонкие губы тронула улыбка, и он глянул на Гарно. — Теперь пришел ваш черед.
И увидев, как нахмурился психолог, добавил:
— Я говорю о верующих нашей колонии. Что взбредет им в голову, а?
— Что бы ни взбрело — я их пойму, — тихо произнес Гарно, глядя в глаза капитану. — Я в таком же недоумении, как и вы с Кустовым… Мы действительно слишком многого не знаем.
В свою крохотную каюту он вернулся с какими-то неясными страхами в душе. Элизабет смотрела на экран: Арнхейм говорил о том, что опасность миновала, и путешествие подходит к концу.
Она повернулась к мужу. Гарно, угадав готовый сорваться с ее губ вопрос, усмехнулся.
— Чудо далеких небес, — сказан он. — Кажется, так назывался другой фильм.
Потом присел рядом с ней, положил руки на плечи.
— Чем не сказка для внуков будущих цирцеян?..
— Кустов справился?
— Нет, совсем нет. Никто не знает, что случилось. Я тоже пытаюсь отыскать ответ, хотя это и не моя епархия.
Он хотел рассказать ей, что произошло, и удивился тому, что хотя ничего не пропустил, никакой гипотезы предложить не мог. Правда, о поведении Кустова умолчал.
— Вот ты и дождался главной роли, — насмешливо улыбнулась Элизабет.
— Говоришь словами Арнхейма.
— Быть может, кто-то действительно поверит в чудо, когда узнает об этом.
— Арнхейм не собирается ничего рассказывать.
— Ха-ха! Мы живем, ты, кажется, забыл об этом, в жестянке, населенной болтливыми букашками.
— А если на радостях все забудут о своем любопытстве?
— Ну, только не об этом. Вот я — образцовая жена и то ищу несуразности в вашей сказочной истории. В конце концов, несколько часов назад двигатели решительно не хотели выключаться… И вы ничего не могли с ними сделать. Почему вас волнует, что они все же остановились?
— Потому что нет никакого рационального объяснения.
— Не будем спорить, мы ведь спасены, — мягко сказала Элизабет.
Гарно улыбнулся и шагнул было к гипнориуму.
— Хочешь разбудить малыша?
— Попозже… Пусть у него будет несколько лишних минут жизни. Они ему пригодятся в новом мире.
Спящему ребенку кто-то задавал вопрос. Что? Или кто? В этом вопросе было множество новых понятий, которые спящий мозг воспринимал с трудом.
Наконец мозг ребенка сформулировал не очень уверенный ответ: Дитя… Бернар… Затем возникли элементарные ощущения, воспоминания об эмоциях: Голод… Сон… Боль… Игра…
Это последнее понятие было для Существа неразрешимой загадкой. Кроме того, большая часть информации требовала дальнейшего анализа. Но Существо осознавало всю важность своего открытия. Оно вступило в контакт с клеточным организмом, подобным себе, но куда меньших размеров. Мыслительная деятельность, напротив, была развитой и многообразной. Пока щупальце осторожно изучало мозг ребенка, отростки вели исследование корабля. Вскоре Существо получило подтверждение своих догадок — Подвижный Источник продолжал двигаться в пустом пространстве, направляясь к одной из Богатых Сред, существование которых оно предугадало. Поскольку щупальце пока оставалось внутри Источника, оно могло сэкономить некоторое количество энергии и задать вопросы Новому Существу.
Вопрос повторился: Что? Но на этот раз Существо сопроводило его образами: Черное — твердое — металл — голод — минерал — ночь — день — голод… Промежутки времени между вопросами Существа и ответами Нового Существа казались нескончаемыми. Мыслительные процессы последнего затрагивали разные уровни, и связи между ними улавливались с трудом. Один из глубинных уровней был особенно богат образами, ощущениями, понятиями. С другого уровня поступали яркие эмоции — воспоминания, в которых Существо должно было разобраться.
«Что?» — повторило оно.
Существо никак не могло составить ясного образа своего собеседника Оно подозревало, что многое ему пока исследовать не удалось. Возникали тончайшие оттенки ощущений, которые Существо было не в состоянии осмыслить. К тому же Новое Существо росло слишком медленно, и это было непривычно. Оно жило в Подвижном Источнике, чьи стены отделяли его от пустынной среды, означавшей для него конец жизни. Существо никак не могло понять этой последней мысли. В конце концов, оно нашло соответствие со своим собственным понятием — конец энергии… Если Новое Существо покинет Подвижный Источник, оно не сможет ни расти, ни мыслить. Его функции усвоения энергии и анализа прекратятся. То же самое произойдет с Существом, если оно не найдет новых питательных миров, богатых металлами и плотными породами. Но уже становилось ясным, что Существо может жить почти бесконечно. А потому мысль конец жизни — рост была отнесена к разряду абстрактных понятий, которыми Существо занималось иногда по прошествии нескольких столетий после их возникновения. Оно искало новые слои породы и металлов, чтобы усвоить их и вырасти до невероятных размеров, заполнив все пустое пространство между мирами-кормильцами…
Неторопливый диалог с Новым Существом возобновился. Но теперь все препятствия исчезли. Оно было неким комплексом веществ, которые ассимилировались столь же легко, как и обычные породы. Его можно устранить и усвоить, когда в этом появится необходимость…
— Девять миллионов километров, — буркнул Вебер, выпрямляясь. — Мы, можно сказать, на месте…
— До посадки — считанные часы, — вступил в разговор Арнхейм. — Именно поэтому я вас и собрал.
Рубка управления была переполнена, и Гарно подумал, что экипаж и ученых следовало бы собрать в главном зале. Но он догадывался, что вид мерцающего шара Цирцеи, заполнившего почти весь обзорный купол, Арнхейм приберег для встречи с колонистами. Он не прислушивался к словам капитана, а разглядывал мириады звезд, усеявших черное нечто. И невольно искал — он не знал, что именно. Чуть-чуть другую черноту, отблеск неведомого, выпившего энергию. Нечто, спасшее корабль от гибели.
Наконец Арнхейм объявил о начале операции высадки и замолк. Мир логики и расчета скова вступил в свои права. Ради этого они потратили двадцать лет жизни. Ситуация проигрывалась столь часто, что Гарно воспринимал ее как старый знакомый фильм. «Вдаль, к звездам…»
— …Мы сделали открытие, которое может вас заинтересовать.
Гарно вздрогнул и сообразил, что Кустов протягивает ему смятый листок бумаги. Гарно бросил взгляд на записи — колонки чисел и время.
— Ну и что?
— Сейчас разъясню. Полчаса назад меня вызвал техник, обнаруживший, что одна из вспомогательных цепей обесточена…
— В фотонных батареях?
— Нет. В системе управления планетарными двигателями. Но не в том дело. Главное — причина аварии. — Кустов нервно выхватил листок. — Я проверил данные наблюдений, провел небольшое расследование… И наткнулся на кое-что любопытное. Цепь была перерезана в районе обшивки, там ее покрывал какой-то студень.
Гарно кивнул.
— Вы взяли образец?
— Я вызвал лабораторию и просил срочно прислать Кицци со всем необходимым… А когда вернулся к месту разрыва, там уже ничего не было.
— Цепь снова замкнулась?
— Нет… Но следы студня исчезли. Мы отремонтировали ее и все.
— Вы подали рапорт капитану?
— Нет. Жду, что будет дальше.
Они медленно направились к выходу, оставляя позади оживленно спорившую толпу с Арнхеймом в середине.
— Слишком много тайн, — задумчиво сказал Гарно. — У вас есть какие-то соображения?
— И не одно. Но я боюсь своих фантазий. В моих жилах течет славянская кровь…
Элизабет вошла в каюту с охапкой цветов — в них Гарно с трудом узнал маргаритки.
— Боже мой, — воскликнул он. — Неужели тебе подарили Цирцею, что ты можешь позволить себе такое?
Она рассмеялась и принялась лепить вазу из пластика. Ее быстрые пальцы носились по прозрачному веществу, и под ними возникала простая и красивая вещь. Она окунула вазу в фиксатор.
— Вовсе нет. Просто встретилась с Люсиль, женой ботаника Пренже.
Он кивнул, продолжая думать о таинственном студне.
— А теперь, — заявила Элизабет, расставляя цветы в вазе, — малышу пора проснуться.
Гарно вдруг заметил, что дверь в гипнориум открыта и там горит яркий голубоватый свет.
Реанимация подходила к концу. Лицо ребенка порозовело, пунцовые губы улыбались.
Гарно склонился над сыном, коснулся гладкого лба и отвел в сторону прядь волос.
— Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо…
Но он не совсем верил в свои слова.
Тысячи тончайших отростков заполнили тело Нового Существа, и мозг щупальца составил полную схему жизненных функций организма. Он разобрался в его психических возможностях и сообщил в главный мозг, что дальнейшее пребывание внутри Нового Существа не имеет смысла. Новое Существо вело автономный образ жизни, а Подвижный Источник был сам по себе. По сути говоря, использовать можно было только последний. А затем без особых затрат энергии направиться к новому миру-кормушке и продолжить свой рост.
Существо задумалось. Эта медленная жизнь казалась совсем застывшей, а непонятные психические процессы давали только крохи полезной информации. Оно предпочло сосредоточить усилия на ближайшей Богатой Среде, к которой направлялся Подвижный Источник, на предстоящих столетиях усвоения новой энергии и развитии щупалец, которые в великом множестве отправятся в пространство…
У Существа был серьезный недостаток — отсутствие любознательности.
И этот недостаток не позволил ему сделать верные выводы.
Щупальце не смогло определить неизвестное ему состояние — сон. Гигантский организм не подозревал, что Новое Существо переходило к периоду активной жизни.
«Возвращение!» — главный мозг приказал щупальцу покинуть тело гостеприимного хозяина.
Щупальце повиновалось.
И сделало все слишком быстро.
Оно покинуло организм, и хотя было неощутимо тонким, его поспешное бегство вызвало появление ряда нервных сигналов.
Гипнотическое состояние прошло, анестизирующие вещества прекратили свое действие, и готовый открыть глаза ребенок испытал мгновенную и острую боль. Он вскрикнул, поскольку был всего-навсего ребенком, и протянул руку к склонившемуся над ним отцу. И поскольку был ребенком, со злобой и ненавистью подумал о своем обидчике. Эмоциональный импульс был исключительно мощным.
Впервые мозг щупальца воспринял столь сильный психический удар. И хотя само щупальце распалось, импульс в мгновение ока пронесся через пространство и достиг Существа, с невероятной силой ударив по его нервным центрам. Запоздалую защиту смело, словно взрывом, поразившим все жизненные органы.
Существо умерло, не успев даже удивиться.
Щупальца в пространстве и на поверхности внешней планеты системы Винчи начали распадаться.
Ребенок проснулся окончательно. Какое-то мгновение Гарно оставался неподвижным, держа руку сына — его обеспокоил неожиданный вопль.
— Что-то случилось?
Взволнованная Элизабет подбежала к ним. Гарно пожал плечами и выпустил ладонь сынишки.
— Дурной сон, — проговорил он. — Всего-навсего дурной сон.
И в это мгновение глухо загудели ядерные тормозные двигатели — корабль начал разворачиваться на орбиту посадки. Элизабет обняла сына и нарочито строгим голосом сказала:
— Вставай, цирцеянин! Хватит отлеживать бока! Пора становиться мужчиной!
Гарно улыбнулся — он думал о другом.
Вотчина изменника (2063)
Из колеи их колеса
Вставали языки огня
И содрогались небеса
Их вызов в высях хороня.
Их воины в огне зарниц
Покрыли панцирем простор
А клочья иссеченных птиц —
Кровавым снегом гладь озер[7].
«…Это стихотворение Клемана Хорманна, написанное 24 ноября 2060 года, может считаться единственным литературным свидетельством смутных времен, обрушившихся на европейский континент Древней Земли в самом начале Экспансии. Клеман Хорманн, вероятно, сыграл определенную роль в борьбе, завершившейся падением Новой Монархии. Тогда же началось освоение Афродиты, а Марс объявил о своей независимости. Но никто и никогда не сообщал о том, что именно сделал этот человек…»
Из колеи их колеса
Вставали языки огня
И содрогались небеса
Их вызов в высях хороня.
Их воины в огне зарниц
Покрыли панцирем простор
А клочья иссеченных птиц —
Кровавым снегом гладь озер[7].
«…Это стихотворение Клемана Хорманна, написанное 24 ноября 2060 года, может считаться единственным литературным свидетельством смутных времен, обрушившихся на европейский континент Древней Земли в самом начале Экспансии. Клеман Хорманн, вероятно, сыграл определенную роль в борьбе, завершившейся падением Новой Монархии. Тогда же началось освоение Афродиты, а Марс объявил о своей независимости. Но никто и никогда не сообщал о том, что именно сделал этот человек…»
Утром поднялся ветер, и белые пушистые облака уплыли за холмы. А теперь, в полдень, ветер гонял золотые волны злаков позади черных изгородей, усыпанных белыми цветами. Деревья почти не давали тени. Четкие свечи кипарисов вдоль дороги чередовались с кривыми красноватыми соснами.
Хорманн остановил лошадь на повороте вытоптанной дороги — причудливой мозаики песка, травы и лопухов. Дорога змейкой уходила в сосновую рощу, жарко дышал ветер, пронзительно стрекотали сверчки и стрекозы. Сквозь просвет между деревьями взглядывал уголок крыши поместья под желтой сверкающей черепицей.
Хорманн поджал губы и вздохнул, разглядывая это яркое пятно. Горячий воздух, насыщенный солнцем и пылинками, с трудом проникал в легкие. Пыль резала глаза. Лошадь истекала потом, и мухи, казалось, рождались прямо под темной шерстью, присыпанной песком. От жары запах животного казался невыносимо острым.
Еще мгновение Хорманн не двигался с места, пытаясь воскресить в памяти голоса и образы прошлого. Неощутимые и опасные, как призрачные метеориты, они с невероятной быстротой пронеслись в его голове, грозя поколебать его уверенность в себе. Хотя о прошлом стоило уже забыть. Ему очень хотелось выбросить из памяти поместье Делишера и тепло прошедших лет. Все же здесь он не был счастлив. К тому же Жак умер, а порученная миссия была чрезвычайно важной.
Он цокнул языком и послал лошадь вперед. Сейчас он чувствовал лишь неимоверную усталость. По гудящим вискам стекали горячие струйки влага, пальцы сжимали поводья, похожие на исковерканные мертвые ветки. Горло от жажды словно поросло колючками. Опять в голове начали тесниться воспоминания. Некоторые из них были приятными — тридцать прошедших лет притупили остроту восприятия. И эти воспоминания помогли справиться с неожиданным отчаянием.
Лошадь встряхнулась и помотала головой, согнав с ноздрей тучу мух. Она трусила по дороге к заброшенному поместью. Из-под копыт вздымались облачка пыли, на мгновение появлялись серебристо-зеленые лопухи и снова прятались под песок. Справа тянулась колючая изгородь, в которой огоньками поблескивали красные цветы, чуть дальше виднелось зеркало воды. Этот мир удивлял Хорманна. И каждая деталь возвращала в прошлое, которое он, казалось, забыл навечно. Всадник натянул поводья и соскочил на землю. Ветер на мгновение стих, и стрекот насекомых стал пронзительным. Солнце висело в зените раскаленным добела шаром, обжигая затылок и плечи.
Он ногой сбил ветхую ограду и по высохшей траве подошел к источнику, ведя лошадь за собой. Они оба припали к воде, где в изобилии плавали листья и мухи. Горячее дыхание животного обжигало лицо человека.
— Вы прямо как дома!
Хорманн инстинктивно откинулся назад, пытаясь схватить светомет. Но удар ногой отбросил его в траву. Его затошнило, в глазах стало красно. Он медленно встал на колени и только тогда поднял голову.
Снова зашумел ветер и взлохматил серые и белые пряди волос на голове странного безоружного человека в вылинявшей голубой рубашке и драных брюках, стоявшего подбоченясь в нескольких шагах от Хорманна.
— Можете встать и напиться.
Хорманн вскочил на ноги. Будто обожженное лицо нападавшего было прорезано глубокими морщинами. Но темные глаза под густыми бровями смеялись.
Хорманн ощупал голову, не отрывая взгляда от незнакомца.
— Вы что, чокнутый? Что вы здесь делаете?
— Пришлось стукнуть вас, чтобы вы меня не поджарили, — невозмутимо ответил человек. — В наши времена ни за что нельзя ручаться. Я давно заметил, что любой, у кого под рукой лазер…
— Вы из поместья? — прервал его Хорманн.
— Вы, юноша, нетерпеливы, не так ли? Да. Скажем, я имею некоторое отношение к поместью…
Хорманн пожал плечами с ледяным выражением на лице.
— Дурак. Вы никогда не имели отношения к поместью. Я вас не знаю. И был уверен, что вы солжете… — Он отступил на шаг и вскинул оружие. — А теперь, для ясности, извольте сообщить, что вы здесь делаете.
— Бы к тому же упрямы и хитры, — человек вдруг уселся в траву и невозмутимо вздохнул. — Ужасно жарко… Стоит ли терять время на болтовню?
— Я жду, — прикрикнул Хорманн.
Лицо его посуровело. Ему было все равно, с кем он имел дело — с простым бродягой, скитавшимся по дорогам Прованса, или нет. Ничто не должно было помешать выполнить задание. Особенно сейчас.
— У меня мало времени! Рассказывайте!
Старик вздохнул, в его взгляде сквозила нескрываемая насмешка.
— Конечно, в поместье я человек чужой. И не стоит грозить костром, чтобы узнать это. Я никогда не жил здесь. Только…
— Что только?
Человек пожал плечами и улыбнулся.
— Ну, скажем, я тут поселился, — он вдруг возмущенно повел плечами. — Здесь никто не живет. И жаль, что столь чудесные апартаменты простаивали без жильца. У вас есть возражения?
Хорманну стало смешно. Незнакомец издевается над ним. Идиотская ситуация. Они вели беседу, как парочка аристократов в парижском салоне.
— Я родом из этого поместья, — процедил он. — И у меня действительно есть возражения. Мой отец…
— Делишер? — взгляд старика оживился. — Вы и есть Жак Делишер, участник Сопротивления?
Он вдруг спохватился, словно боясь, что скажет лишнее. Хотя Прованс и оставался последним оплотом мятежников, здесь появились и неороялисты. А люди прево ничего не прощают. Взгляд его стал осторожным и пугливым.
— Я не роялист, — усмехнулся Хорманн. — И не Жак Делишер. Мой отец был арендатором в поместье. Нам принадлежала ферма у моста… Она теперь разрушена.
— А! — старик покачал головой. — Вы решили совершить своего рода паломничество.
Взгляд его снова стал насмешливым, а голос язвительным. Но Хорманн почему — то не испытывал никакого раздражения.
— Да. Своего рода паломничество. А откуда вы знаете семейство Делишеров?
— В доме всегда что-то остается. Вещи, бумаги… Даже если в нем не раз побывали стервятники. А имя Делишера знают не только в Провансе. Могу ли я встать без риска отправиться на тот свет?
Хорманн кивнул.
— В конце концов, — вновь заговорил человек, — и мне стоит напиться. Вы знаете, что погреба пусты? Пришлось привыкать к воде… В наши-то времена.
— Давно вы здесь устроились?
— С неделю. Не больше. Я не веду счета времени. Наклонившись к источнику, он зачерпнул ладонями воду, напился и смочил длинные волосы. Потом встряхнулся.
— У вас отличная лошадь… Трудно было пройти через города?
Хорманн хорошо знал окрестности, но не собирался входить в детали, а потому промолчал. Он не спеша сунул лазер в кобуру и потянул за узду лошадь, щипавшую сухую траву.
— Мне хотелось бы пожить здесь вместе с вами. Кстати, как ваше имя? Я любопытен от природы.
— Сейрон, юноша. Альбер Сейрон… Но мое имя вам ничего не говорит.
Хорманн кивнул.
— Ну, пошли.
И двинулся вперед, ведя лошадь под уздцы. Старик догнал его и пошел рядом. С его волос, прилипших к загорелому лбу, стекала вода.
— А как зовут вас? — спросил он.
— Хорманн… Клеман Хорманн.
Его интересовала реакция старика. Сделав десяток шагов, он обернулся. Сейрон застыл посреди дороги. Морщинистое лицо так и сияло радостью и восхищением.
— Боже правый, — воскликнул он. — Вы и вправду Клеман Хорманн, Бард Сопротивления?
Хорманн усмехнулся.
— Я всего-навсего сын арендатора Хорманна. Из поместья Делишера. Не думаю, что мои стихи кто-нибудь помнит.
Старик догнал его.
— Вы не правы… Но где же вы скрывались эти три года? Многие думали, что вас схватили и расстреляли.
Хорманн махнул рукой в сторону севера.
— Я слишком быстро бегаю.
Дорога сделала последний поворот, втянулась в аллею кипарисов, и они вдруг оказались во дворе. Хорманн остановился и нахмурился.
— Увы, — пробормотал рядом с ним Сейрон. — Роялисты возвращались сюда несколько раз. А кроме того, не стоит забывать и о крестьянах.
Одно крыло сгорело — сохранилось всего несколько балок чердака, где гнездились птицы. Часть фасада была обрушена взрывом или прямым попаданием снаряда. По обе стороны крыльца буйно произрос бурьян, а одна из ваз у входа растрескалась. Хорманн взошел по ступенькам, удивляясь звонкости своих шагов. Потом остановился, чтобы прочесть потемневшую табличку над дверью. «Мадлен…» После имени должно было идти еще одно слово, но его замазали черной краской.
— Мадлен? Интересно, что они сделали с ней?
Сейрон посторонился, пропуская его.
— Они не всегда были излишне жестокими. Чаще всего просто отправляли мятежников в ссылку на Марс.
Хорманн прошел в прихожую. Здесь пахло плесенью, а темная комната выглядела совершенно необитаемой.
— Я не проветриваю, — произнес Сейрон словно извиняясь. — Не стоит привлекать внимание…
Хорманн усмехнулся.
— И правильно делаете. Во всяком случае, общее впечатление вряд ли изменится…
Он прошел в гостиную. Сейрон распахнул ставни окон, выходящих в небольшой сад. Хорманн выглянул наружу Аллеи заросли травой и колючками. Статуя исчезла — остался только цоколь, белый мраморный куб, нелепый среди лопухов.
Ставни можно было и не открывать: от них уцелели лишь петли и пара выцветших досок.
«Как все близко и чуждо здесь, — думал Хорманн. — Возвращение в прошлое никогда не приносит радости».
Он обернулся. Гостиная не была пустой. В ней как когда-то царил громадный буфет. Стекла исчезли, но дуб хранил прежнюю патину, а подойдя ближе, он ощутил запах воска и черствого хлеба. Он открыл дверцу — место серебра и безделушек занимала паутина.
— Здесь стоял хрусталь с Венеры, — пробормотал он. — Стоил целое состояние… Пьяная солдатня прево хорошо поживилась.
— Я тоже их недолюбливаю, но думаю, что не стоит исключать и других. Войны и революции всегда дают возможность набить карманы и свести счеты. Многие стали оборотнями.
— Черт с ними со всеми, — выдохнул Хорманн. — В конце концов…
Сейрон перешел в желтую комнату и крикнул оттуда:
— Вы знаете, ваше паломничество вряд ли будет продолжительным. Со временем они развалят даже стены.
Хорманн возник на пороге комнаты. На мгновение ему показалось, что старик ломает комедию. Он не мог ничего знать. Выглядел Сейрон, правда, честным человеком, но Хорманн уже давно никому не доверял. Впрочем, я вооружен, — подумал он. И прикусил губу. Сейрон был безоружен, но, пожалуй, порыться в доме стоило.
Голые стены, пыльный пол…
— Покажите второй этаж, — попросил он.
В голосе против воли чувствовалось напряжение, и Сейрон с усмешкой глянул на него.
— Вас что-то беспокоит?
Хорманн промолчал. Они вернулись в гостиную и стали подниматься по лестнице. В полумраке колыхалась паутина. Не оборачиваясь, Сейрон обронил:
— Кстати… у меня есть старое ружье.
Взгляд его сверкал издевкой. Он распахнул дверь и ткнул пальцем внутрь.
— Вон оно. Над моим роскошным ложем…
Ложем Сейрону служил старый матрац, покрытый латанными одеялами. Двустволка висела на стене, оклеенной грязными обоями.
— Прекрасно, черт с вами, Сейрон. Храните свой древний тромбон. С моим ему не сравниться.
— Между прочим, у меня быстрая рука и верный глаз.
В конце коридора высилась груда гипса. Позади, в стене, зияла брешь, сквозь которую врывалось солнце. Хорманн пнул обломки ногой:
— Граната или небольшая мина.
— Мне вполне хватает того, что осталось в целости. Я так ни разу и не побывал в разрушенном крыле.
Хорманн улыбнулся. «А меня, — подумал он, — интересует только погреб…»
Он не беспокоился. Мародеры и грабители волнами накатывались на поместье, но не могли найти того, за чем явился он. Единственной опасностью было полное разрушение поместья. Но даже это потребовало бы только лишнего времени на поиски. Старик Делишер ко всем прочим талантам был и гением миниатюризации…
— Осмотр закончен, — сказал Сейрон. — Как насчет перекусить с винишком?
Хорманн улыбнулся.
— Дичь?
— Конечно. Должно же ружье иногда стрелять. С овощами и фруктами полегче. Что касается вина…
Они спустились вниз.
— Пообедаем в гостиной, — с жеманством в голосе пропел Сейрон. — Там обстановка побогаче. Сегодня большой день. Как-никак возвращение блудного сына.
Хорманн подозрительно уставился на него. Потом покачал головой. Он подумал о Жаке Делишере, и вдруг у него засосало под ложечкой.
— Накрою на стол, — прервал его мысли Сейрон. — Слуги ушли в отпуск. И надолго.
— Вы, похоже, относитесь ко всему философски. Завидую. Кстати, сколько вам лет?
— Я родился, когда строилась база Доппельмейер!
— Доппельмейер? Погодите… 1995 год. Не может быть! Сейчас идет… Шестьдесят восемь лет! Вам шестьдесят восемь лет?!
— Все шестьдесят восемь, — подтвердил Сейрон. Он исчез, вернулся с двумя выщербленными тарелками, ножом и парой погнутых вилок и разложил все на подоконнике. — Теперь остается стол…
Хорманн двинулся за ним в зеленую комнату.
На стенах висели обрывки выцветших обоев и рамка, где когда-то красовалась репродукция Матье. Ставни прикрывали окна без стекол. В углу трещал сверчок. Единственной мебелью был одноногий столик, который Хорманн хорошо помнил. Старик Делишер частенько присаживался за него и что-то быстро писал в блокноте.
— Он иногда занимался исследованиями, не так ли?
Хорманн едва не вздрогнул, но на лице Сейрона было любопытство — и только. Хорманн пожал плечами.
— Действительно. Время от времени.
— Я слыхал, что он занимал крупный пост еще при Малере…
Хорманн поднял столик и перенес его в гостиную.
— Да, — ответил он. — Он не терял связей со столицей. Но политика его не очень интересовала… А столик хорош. На него и Генрих VIII с удовольствием поставил бы бокал вина.
— Как, впрочем, и сир Жан де Бомон де Серв! — расхохотался Сейрон, направляясь в сторону кухни.
— Дедуля, — крикнул вслед ему Хорманн. — А сколько раз в день вы обычно едите?
— Не называйте меня дедулей! Я всегда был холостяком… Ем один раз. В полдень. В саду получаются неплохие пикники.
Небо побелело от жары. Прогудел и исчез в лопухах шмель. Хорманн уставился на цоколь статуи и вдруг ощутил нестерпимое желание приступить к делу.
Он заглянул в кухню:
— Пока вы готовите пир, я займусь лошадью.
— Не надейтесь на насос. Он давно не работает. Зачерпните воды из колодца. Насчет овса не знаю. Трактора его не едят…
Хорманн пересек двор и распахнул ворота амбара. Внутри ржавел трактор. Он был покрыт толстым слоем пыли, но выглядел вполне целым.
Странно, что он никому не приглянулся. Даже Сейрону. Впрочем, смыслил ли тот в технике?
Он вышел за лошадью, завел ее в темный угол позади трактора. Бросил взгляд в открытые ворота. Двор был пуст. Сейрон готовил завтрак — следовало управиться за несколько минут.
Хорманн вернулся к лошади. К седлу были приторочены два кожаных мешка. Он расстегнул их и извлек дюжину стекляшек и катушку с проводом. Положил все на землю и снял с лошади седло и уздечку. Потом отделил удила и поместил рядом со стеклянными вещицами и проволокой.
Движения его были быстры и точны — тренировки не прошли даром. Он не имел права на ошибку. Но в душе таился страх перед тем, что произойдет в случае неловкого движения.
Он укрепил четыре стекляшки на стене, а остальные соединил проводом, сверкающим словно золото, когда на него падал случайный луч солнца. Расслышав звон посуды, выглянул наружу и улыбнулся. Потом быстро укрепил странную сетку на стене. Взял удила. Что-то щелкнуло, предмет вывернулся наизнанку и занял место в центре рукотворной паутины.
Наконец Хорманн остановился. Лицо его истекало потом, а одежда липла к коже. Он уже отвык от жары и давно не жил в таком напряжении.
Он наклонился, зачерпнул горсть пыли и припудрил сооружение на стене, чтобы оно не бросалось в глаза с первого взгляда.
«Если Сейрон войдет, — усмехнулся он про себя, — на второй взгляд времени у него не останется…»
Теперь следовало отправить первое донесение. Он надеялся, что второе будет сигналом к возвращению.
Хорманн наклонился над бывшими удилами и закончил регулировку. Пот заливал глаза, к тому же приходилось сдерживать дыхание, чтобы лучше слышать. Ему не хотелось применять оружие против Сейрона, но спокойней было исключить любые неожиданности.
Он коснулся указательным пальцем кнопки, и странное сооружение налилось слабым сиянием. Провод и стекляшки засветились.
Хорманн медленно произнес позывные и коротко отчитался, упомянув о Сейроне лишь для очистки совести.
Когда он закончил говорить, ему показалось, что одежда его приросла к телу.
«Самое трудное позади, — мысль доставила ему удовольствие. — Остальное просто».
Он отыскал ведро и вышел под обжигающее солнце.
Ограждение колодца растрескалось, но вода была холодной. Хорманн даже узнал ее вкус.
Он напоил лошадь, вышел из амбара и не спеша направился к крыльцу. В дверях показался Сейрон.
— Еще мгновение и повар поставил бы вас к стенке. Рагу перестоит и станет невкусным!
Они уселись друг против друга, и Хорманн невесело улыбнулся — слишком узок был их импровизированный стол. Хлеб лежал на тряпке, расстеленной на полу. А на столе едва хватило места для графинчика с розовым вином и тарелок с дымящимся рагу.
— Сейрон, вы сибарит, вынужденный жить по обстоятельствам.
— Ни одно событие никогда не испортило мне аппетита. Надеюсь, вам тоже.
Хорманн засмеялся. Недоверие уходило куда-то вглубь, а вместе с ним и холодный страх неудачи. Он отпил вина, и вино оказалось превосходным. Все складывалось как нельзя лучше. Вскоре он завершит свою трудную миссию.
— Кстати, Сейрон, — сказал он, приступая к рагу. — Может, расскажете о себе?
Сейрон осушил стакан, удовлетворенно цокнул языком и откинулся назад. В его удивительно живых глазах вспыхивали огоньки, но лицо оставалось бесстрастным.
«Словно кора дерева, — подумал Хорманн. — Он напоминает старого демона… Может, он наделен колдовской властью?»
Где-то в глубине души прятался страх.
— Я никто, — сказал Сейрон. — Больше никто. Вернее… как вы меня назвали?
— Сибарит.
Сейрон поднял вверх указательный палец.
— Вот-вот. Сибарит. Вы знаете, когда-то я был очень богат. Жил в громадной вилле, набитой всяческими безделушками, с видом на море. Второй такой не было…
— Вы серьезно?
Старик кивнул.
— Совершенно серьезно. Это было слишком давно. Тогда еще и слыхом не слыхали о роялистах. По крайней мере, о наших. Бомон, наверно, зачитывался баронессой Орси. Испания и Португалия были двумя разными странами, а неосоциализмом никто не увлекался. Монако оставалось княжеством, я жил в нескольких километрах от него, а вторжение французов выглядело как избитая шутка…
— Вы думаете, Бомон не читал в детстве ничего серьезнее баронессы Орси?
Сейрон поглядел на него.
— Я знаю одно. Реальность — пустая вещь, Хорманн. Эта эпоха пройдет, как и остальные. В Бомоне столько же культуры, как и голубых кровей…
— Голубых кровей? Я думал, генетики Малера…
— Ц-ц-ц! Возьмите еще мяса. Я поделюсь с вами кое-какими соображениями.
Сейрон унаследовал от отца небольшую фирму по производству электроники. В тридцать лет ему удалось подписать контракт с Международной Космической комиссией на поставку аппаратуры для первых фотонных кораблей.
— Вы представляете, о каких суммах шла речь? Один только запуск «Самофракии» к Нептуну мог прокормить меня и моих потомков, обзаведись я ими!
Хорманн покачал головой. Они перешли к овощам — к довольно жесткой репе.
— А «Ланжевен»? — спросил он.
— Вы жестоки, — Сейрон усмехнулся. — Подвела не моя электроника. Был саботаж.
— Саботаж? Тогда?
— Я говорю не о роялистах, а об азиатах. Хотя не понимаю, зачем им была нужна та катастрофа… Вы знаете, что там спасся один человек?
— Нет. Всегда сообщалось, что погибли все.
— Одному удалось спастись… Он прожил еще несколько часов. Хотя сошел с ума.
Хорманн промолчал. Его мозг пробудился. Мысли толкались и мешали друг другу. Неужели Сейрон говорит правду? Или?..
— Как же случилось, что вы теперь сидите здесь и едите репу?
— Люди прево сравняли с землей мой завод. Я помогал республиканскому Сопротивлению. И не хотел рвать с друзьями в Монако.
— А ваша вилла?
Сейрон только махнул рукой.
— У вас ничего не осталось?
— Быть может, пара ордеров на арест…
Обед был закончен. Солнце заглянуло в окна, превратив гостиную в жалкую конуру.
— Если желаете, — медленно проговорил Сейрон, — займитесь паломничеством. В конце концов, это ведь ваша вотчина. Я только квартирант.
Хорманн встал. Старик был почти прав. Разваливающееся поместье стало его вотчиной. И в ней хранилось сокровище, о котором не подозревал пройдоха Сейрон.
— Я заночую здесь, — сказал Хорманн. — Место найдется?
— Найдется…
Он не сразу направился к погребу. Сначала осмотрел сгоревшее крыло. От огромной библиотеки и двух фиолетовых комнат не сохранилось ничего. Стоило толкнуть почерневшую дверь, как та рухнула с оглушительным грохотом. Он закашлялся от пыли и с порога оглядел бывшую лабораторию старика Делишера.
Длинный стол был покрыт толстым слоем пыли. Вся аппаратура исчезла, висели оборванные провода. Никто и не подозревал, что тут было сделано величайшее после атомной энергии открытие.
Сейрон, быть может, действительно поставлял оборудование для фотонных звездолетов павшей республики, но он не мог знать связи между этой любительской лабораторией и звездами, между появлением Хорманна и разрушенным поместьем Делишера…
Хорманн повернулся на каблуках, сразу окунувшись в полуденный жар двора. Он постоял под сводом из серого камня на самом верху почти отвесной лестницы, ведущей в погреб, прислушиваясь к шуму, доносившемуся из прихожей. Сейрон, похоже, продолжал играть роль метрдотеля.
Хорманн спустился вниз. Дверь погреба была приоткрыта. И здесь явно побывали не раз. Бродяги вроде Сейрона часто выживали за счет покинутых ферм.
За каких-то три года Франция превратилась в пустыню невозделанных земель, заброшенных деревень, разбитых дорог и провалившихся мостов. Люди прево и Службы Безопасности были не в силах установить контроль над всей страной. Им приходилось считаться с организуемыми республиканцами засадами, с ночными нападениями. Угрозы со стороны европейской неосоциалистической коалиции мешали Бомону де Серву всерьез заняться наведением порядка внутри страны.
Вскоре все изменится. Но это уже не было главным. Главным было то, что лежало в этом погребе со дня начала Революции в 2060 году.
В глубине подвала окошко затеняли высокая трава и лопухи. Он остановился и прислушался. Дом показался ему пустой раковиной, вокруг которой свиристели сверчки.
Хорманн извлек светомет и перевел регулятор на минимум. Оружие стало фонариком. Узкий луч света скользнул по стене и застыл на выключателе.
Он был целехонек. Хорманн ощутил комок в горле. Старик Делишер хорошо знал свое дело.
Хорманн переложил светомет в левую руку, а правой разобрал выключатель. Затем осторожно вытянул провода. Ему нужно было всего полметра, но для верности он отмерил целый метр, чтобы не пришлось повторять операцию, поставил выключатель на место, смотал провод и сунул моток в карман.
Осталось только отослать его…
Миссия была завершена.
Не торопясь, он прошелся по погребу. Глаза его скользнули по старым газетам, хранившим тайну восхождения Бомона, историю загнивания правительства Малера и, быть может, первые из напечатанных стихов Хорманна…
Он остановился у подножия лестницы.
Сейрон ждал его наверху; глаза у него были хитрее, чем прежде.
Хорманн замер с бесполезным светометом в руке.
— Охотитесь на крыс? — поинтересовался Сейрон.
Тон старика успокоил его. Он выдавил улыбку и поднялся наверх. Засовывая оружие в кобуру, он незаметно перевел регулятор на максимум.
— Обхожу свою вотчину. Надеялся отыскать что — нибудь интересное, но, кажется, эта мысль посетила меня не первого.
— Меня она тоже посещала, — сказал Сейрон, щурясь от солнца. — Я наткнулся на удивительную подборку «Журнала астронавтики» за 2057 год и несколько книг Фора… Впрочем я искал вас, чтобы пригласить на кофе. В наши времена кофе редкое удовольствие.
Он двинулся к дому. Хорманн поспешил за ним. Ветер улегся, пыль осела и жара стала сносной.
— Кофейку отведаю с удовольствием. А что вы думаете о Форе?
Сейрон покачал головой.
— Он не разобрался в логике человеческой экспансии. Его идею о независимости колоний на других планетах трудно принять всерьез.
Хорманн едва не рассмеялся тем горьковато — печальным смехом, который охватывал его всякий раз, когда он сталкивался с непониманием великих идей: «Мы боремся за это, но никто об этом не подозревает…»
— Я прочел большинство ваших стихов, — вновь заговорил Сейрон. Он остановился на верхней ступеньке крыльца и обернулся. — Почему вы перестали писать, Хорманн? Неужели Бард Сопротивления утратил эпический дар, который некогда его прославил?
— Нет, просто бросил писать. Может быть, еще вернусь к своему ремеслу. Не считаю слово достаточно эффективным оружием.
Они вошли в гостиную, Сейрон указал на дымящийся кофейник на столике и продекламировал:
Из колеи их колеса
Вставали языки огня
И содрогались небеса
Их вызов в высях хороня.
Их воины в огне зарниц
Покрыли панцирем простор
А клочья иссеченных птиц —
Кровавым снегом гладь озер.
Хорманн восхищенно присвистнул.
— Теперь я верю, что вы читали мои стихи. Вы первый человек, сумевший процитировать больше двух строк.
— Я очень люблю «Орду». Ну что ж, прошу к кофе. Вместо чашечек стаканы, но…
— Знаю, в наши времена…
Первый глоток обжег горло. Хорманн почти осушил стакан вкусного напитка, как вдруг перед глазами у него все поплыло. Он тряхнул головой.
— Черт возьми! Сейрон…
И услышал четкие и понятные слова Сейрона:
— Забыл сказать. Среди книг Фора я обнаружил кое-что еще. Записную книжку Делишера. Очень интересный документ, Хорманн. Очень.
Хорманн попытался встать, но зад словно прирос к стулу. Он потянулся к оружию, но рука налилась неимоверной тяжестью. Кровь по жилам все же бежала. И бежала слишком быстро. Она била в виски тысячами барабанов и жгла грудь.
— Вы помогли мне, — продолжал Сейрон. — Я ждал, чтобы вы сделали работу за меня. Я не знал, куда Делишер запрятал пленку, но главное, что она досталась мне. Весьма плохо сыграно, господин роялист. Хотя вы поэт, а наши времена не для вас. Жаль.
Хорманна затошнило. Он отчаянно боролся с собой. Потом упал со стула и остался лежать, прислушиваясь к звучащему в голове барабанному бою.
— Это простое снотворное, — произнес голос Сейрона. — Когда вы проснетесь, я буду далеко…
Хорманн хотел сказать, что тот ошибается, играет на руку ненавистному врагу. И фразы в его голове складывались четкими и понятными.
Но слова, которые он хотел произнести, поглотила ночь.
…Он слышал свое имя в туманном и тяжелом сне. Он был в погребе, но далеко от поместья и стоял склонившись над человеком с темным квадратным лицом и синими-пресиними глазами, начавшими выцветать после долгих недель страданий. Тело человека скрывал прозрачный мешок, наполненный обезболивающими препаратами.
Белые губы снова произнесли его имя.
Жаку Делишеру оставались считанные мгновения. Еще никому не удавалось выжить после роялистской каторги на Марсе.
Он еще ниже склонился над умирающим, и мрак подвала словно сгустился, накрыв их темной ночной волной…
Он открыл глаза.
Виски ломило от боли.
Он видел ножку столика и осколки стакана. Воспоминания медленно всплыли на поверхность, и Хорманн привстал.
Сейрон перехитрил его, а он показал себя полным идиотом.
— Слишком много риска, — пробормотал он. — Я бы никогда не выкрутился в одиночку.
Хорманн тряхнул головой. Ноги были невероятно тяжелы. Он едва перевел дыхание после первых шагов, остановился и оперся на столик.
— Опоили как ребенка…
Он собрался с силами и выглянул в окно. Розовые полосы на небе говорили о приближении сумерек. В саду стало прохладно. На север тянулась стая птиц.
Теперь можно было не спешить. Сейрон обыскал его и нашел моток проволоки. И прихватил светомет. Но это не имело ни малейшего значения. Старик, скорее всего, решил завладеть лошадью и отправился…
Хорманн с улыбкой вышел из гостиной. Он знал, что Сейрон едва успел переступить порог амбара и бросить взгляд на передаточную антенну. На той стороне постоянно дежурили техники. И сделали все необходимое.
Хорманн постоял на крыльце. Пыль двора еще хранила послеполуденный жар. Вдали лаяла собака. Поместье Делишера напоминало огромный памятник прошлым векам, тем векам, когда люди вели бесконечные сражения, шрамы от которых зарубцевались и исчезли один за одним…
Сейрон лежал у трактора. Падая, он рассадил лоб о машину. Светомет отлетел метра на два и валялся рядом с антенной. Хорманн поднял оружие и перевел регулятор на минимум. Включил его. По сетке пробежали искорки. Каждая стеклянная деталь превратилась в огромный сверкающий бриллиант.
Он всмотрелся в лицо Сейрона. Техники воспользовались банальным, но эффективным способом психошока. Он знал, что надо делать, но все же потратил немало времени, чтобы привести Сейрона в чувство.
Лошадь в глубине амбара переступала с ноги на ногу.
Сейрон пошевелился, и его глаза остановились на кружке света. Потом он сел и ощупал лоб.
— Всему своя очередь, — заметил Хорманн. — Вы не могли выиграть, Сейрон. Даже у такого беспечного противника, как я.
— Ничего не понимаю.
Слова с трудом сорвались с губ Сейрона. Его лицо казалось еще более старым, словно обожженным пламенем гигантского солнца. Оно напоминало маску демона, в глазах которого сверкала ярость.
«Он опасен, — подумал Хорманн. — Ему удалось усыпить мою бдительность… Но против нас он бессилен».
— Сейрон, вам не кажется, что пора объясниться? Партия закончилась, даже не начавшись.
— Партия началась, господин Хорманн! — Сейрон почти кричал от ненависти. — И будет продолжаться еще долго. Пока вас и вам подобных не уничтожат до последнего. Вы представляете собой клику мерзавцев, каких уже было немало в нашей истории. Республика снова вернется. Даже несмотря на то, что вы пользуетесь плодами научных исследований. Но у нас тоже есть ученые. Делишер был из наших… Он открыл нечто великое, но вам не удается этим воспользоваться. Он умер как мужественный человек. Даже если вы выиграете сегодня, смерть его не окажется бесполезной…
— Хватит болтовни, — устало прервал его Хорманн. — Вы так ничего и не поняли.
— Жака Делишера сослали на Марс, — продолжал Сейрон, не слушая Хорманна. — У него не было ни малейшего шанса выстоять. Вы вырвали у него секрет под пытками, и вас послали за пленкой. Но мы предусмотрели это, Хорманн. Я жду вас здесь уже несколько недель.
— Не меня, — усмехнулся Хорманн. — Почему вы считаете меня агентом роялистов? Бомон, надо думать, послал 0ы нескольких агентов.
Сейрон оскалился.
— Смешно, Хорманн. Совсем смешно… Прованс не оккупирован, и роялисты не любят здесь появляться. Как, впрочем, и в других французских провинциях. Нет, Хорманн. Вы прибыли один.
Хорманн молча смотрел на странно загорелое лицо, и мысль о беспощадном солнце, которое превратило кожу в обожженную глину, вдруг принесла разгадку.
— Меркурий, — выдохнул он. — Вы были на Меркурии!
Глаза Сейрона засверкали.
— Верно, Хорманн. Я занимался электроникой на этом выжженном шарике. Мне нет шестидесяти восьми. Мне столько же, сколько и вам. Станция Терминатор изнашивает людей. Вы не можете узнать… — Он саркастически усмехнулся. — Но в силах себе вообразить? Вы написали несколько стихотворений о Меркурии. Вы все угадали. Солнце там иногда заполняет небо целиком и слепит даже сквозь черные фильтры…
— Быть может, вы там и набрались ненависти и приобрели вкус к борьбе. Я никогда не сомневался в жестокости роялистов. Но вы ошибаетесь.
— Старик Делишер не мог ошибиться. Я уже говорил, что нашел его записную книжку. Он там кое-что написал о вашем отце… и о вас. Полагаю, он хорошо вас знал. Он угадал в вас стремление к могуществу, жажду власти, понял, куда вы пойдете…
Хорманн пожал плечами, чувствуя лишь усталость и печаль.
— Делишер не был психологом, Сейрон. Не стоит полагаться на его суждение. Он едва доверял собственному сыну и, думаю, чудом доверил ему тайну своего открытия… Он был всего-навсего великим ученым. Понимаю, вы могли заблуждаться…
— Я не заблуждаюсь! — крикнул Сейрон. — Я ждал агента-роялиста и дождался. Меня это расстроило, ибо я действительно читал ваши стихи, Хорманн. Я верил, что они воспевают революцию, все великое и чистое. Но теперь понимаю, что вы обрушились на нас, на борцов Сопротивления. Вас никогда не устраивало, что ваш отец был арендатором, и вы хотели сделать поместье своей вотчиной. Вотчиной изменника, Хорманн…
— Хватит! — голос Хорманна сорвался от гнева. — Ад Меркурия свел вас с ума! Впрочем с ума сошли и те, кто ослеплен борьбой. Вы — истинный француз, следует это признать. И всегда опаздываете на одну войну… Мир вокруг вас меняется, но потребуются годы, чтобы вы это поняли. В моих стихах никогда не воспевались Революция или роялисты. Стихи относятся даже не к этому миру, Сейрон, а к другому, единственному, который я признаю — к Марсу. Пока вы плетете заговоры против жалкой марионетки Бомона, который падет сам через десяток лет, европейские корабли несутся к звездам. Азиаты, американцы и Славянские Республики осваивают Афродиту, готовятся к высадке на Альтаир…
— Мы тоже, — воскликнул Сейрон. — Мы могли бы добиться успеха. Имея в руках открытие Делишера. Европа согласилась бы помочь нам опрокинуть Бомона…
— Примерный патриот! — оскалился Хорманн. — Вы считаете, что живете в XVII веке? Это не Варенн. И дела идут не так, как вы предполагаете. Какое открытие, по-вашему, сделал Делишер?
На несколько секунд воцарилась тишина. Потом Сейрон вздохнул и пробормотал:
— Сверхдвигатель. Способ достичь световой скорости, открыть людям дорогу к звездам…
Хорманн гневно схватил его за руку.
— Дайте мне моток! Быстрее!
Сейрон нехотя повиновался. Хорманн выпрямился.
— Смотрите! — прошипел он сквозь зубы. — Старику Делишеру удалось переснять все документы на пленку и спрятать ее в оболочку провода. Для вас эта вещь бесценна. Для меня — лишена всякой ценности. Вы все еще не поняли? Я явился за пленкой, но могу уничтожить ее, ибо мы знаем, что здесь записано!
Он перевел регулятор светомета, бросил пленку на пол и сжег ее во вспышке голубого пламени.
Когда Хорманн поднял голову, то заметил слезы в глазах человека с Меркурия.
— Поймите, Сейрон, — с нажимом заговорил он. К нему вернулось спокойствие. — Через два года Марс обретет независимость, а вы даже не будете ничего знать о нас. Мы вытащили Жака Делишера с каторги. Он умер, сообщив нам тайну отца. Мы уже уничтожили каторгу. Через год нам будет принадлежать северное полушарие… И тогда мы сможем диктовать свою волю Земле, если захотим, ибо у нас есть то, что вы хотели предложить европейцам за их помощь. Мы этим уже обладаем. Мы сами открыли это!
— Сверхдвигатель, — простонал Сейрон.
— Нет… Не сверхдвигатель. Куда лучше, Сейрон. Вы опять отстали. То, чем мы обладаем, кончает с армадами фотонных звездолетов. Мы открыли передатчик материи, Сейрон! — он выкрикнул термин, наслаждаясь обескураженным лицом противника. Затем понизил голос и продолжил почти доверительно. — Передатчик материи, ясно? Миллиарды и миллиарды километров, которые преодолеваются в мгновение ока. Звезды в таком случае оказываются на расстоянии вытянутой руки. Стоит послать один корабль с передатчиком и… хоп! Любые грузы пересекут световые годы. Корабли пойдут от системы к системе. Затем настанет черед человека… И эта власть у Марса!
Сейрон медленно качал головой. Хорманн противник опаснее, чем роялисты, и с этим врагом придется считаться. Ему показалось, что он видит дурной сон, в котором ему не осталось места.
— Вы правы, — процедил он. — Если в ваших словах есть хоть капля правды, мы отстали. И Земля попадает под вашу власть. Теперь я могу умереть спокойно. Мне больше нечего делать.
Хорманн вгляделся в него.
— Ну нет, вы не умрете. По крайней мере, надеюсь на это. — Он показал на антенну. — Любезные техники, следящие за нами с той стороны цепи, с удовольствием проведут опыт на вашей персоне! Вам предстоит путешествие на полсотни миллионов километров. Вы не можете оставаться на Земле, Сейрон! Вы достаточно умны, чтобы заронить сомнение в несколько толковых голов. Я улечу обычным звездолетом, он ожидает меня на юге. Передача человеческих существ без повреждения клеток еще недостаточно надежна. Но у нас не каждый день бывают подопытные кролики. У вас есть шанс, Сейрон. Я уверен, что мы еще увидимся в Генштабе на Экваторе.
Он улыбнулся и отступил к порогу. Сейрон поглядел на антенну.
— Мне не страшно. Я любопытен, Хорманн. И спрашиваю себя, если это просто…
Он не договорил.
Стеклянные детали замерцали голубоватым светом, ослепительно вспыхнули, и Хорманн прикрыл глаза рукой. Когда он опустил ее, Сейрона не было.
Он вздохнул и подождал несколько секунд. Представил себе разъятое на электроны тело, несущееся через пространство, обычный сигнал в эфире…
Потом подошел к стене и вызвал техников.
Когда он выпрямился, его лицо сияло. Он вышел во двор и взглянул на небо. Над кипарисами блестела Венера. Красное пятно Марса было еще невидимо. Но Сейрон уже прибыл туда со скоростью мысли — в полном здравии.
Хорманн постоял во дворе, вернулся в амбар и быстро разобрал антенну. Удила вновь стали обычным куском металла, а стеклянные детали улеглись на дно мешков.
Через мгновение он уже сидел в седле и медленно удалялся от затихшего поместья Делишера. Ни разу не обернувшись, чтобы бросить прощальный взгляд, он выбрался на пыльную дорогу, заросшую лопухами, и повернул на юг. В фиолетовой тьме трещали сверчки.
Где-то на средиземноморском побережье его ждал звездолет…
Афродита (2080)
«Через двадцать лет после организации первой базы на Афродите в системе Сириуса напряженная политическая обстановка начала перерастать в кризис. Европейцы Гундта и тихоокеанцы, высадившиеся на Афродите первыми, пытались любыми средствами сдержать поток людей и оборудования, хлынувший из марсианских передатчиков материи. К этому следует добавить влияние Церкви Экспансии и появление беженцев, спасавшихся от Американского Хаоса. Но человек постоянно меняется, а звезды стали менять его быстрее, чем он опасался или надеялся… И кризис на Афродите разрешился сам собой».
«Через двадцать лет после организации первой базы на Афродите в системе Сириуса напряженная политическая обстановка начала перерастать в кризис. Европейцы Гундта и тихоокеанцы, высадившиеся на Афродите первыми, пытались любыми средствами сдержать поток людей и оборудования, хлынувший из марсианских передатчиков материи. К этому следует добавить влияние Церкви Экспансии и появление беженцев, спасавшихся от Американского Хаоса. Но человек постоянно меняется, а звезды стали менять его быстрее, чем он опасался или надеялся… И кризис на Афродите разрешился сам собой».
— Что говорят о Гранднеже, Клер?
— Не знаю. Наверно, ничего. Ты же знаешь, цензура…
— Иногда удается прочесть правду между строк, — мужчина беспокойно ерзал на большом синем диване. — По крайней мере, часть ее.
Он щелкнул пальцами, но жена не обратила на щелчок внимания — это был привычный жест, и он то и дело повторял его. Сегодня он был в особо взвинченном состоянии. И Клер понимала почему. Но промолчала. Ей не хотелось ввязываться в бесполезный спор, избегая прямого разговора, — так требовали нынешние пуританские времена. Ведь речь зайдет о Ги. Неделю назад началось лето.
Лето 2080 года. Оба они знали, что корабль уже добрался до Афродиты. А потому чаще обычного надевали аудиовизуальные шлемы. Она была уверена, что муж сейчас тоже думает о Ги.
— Тихоокеанцам там ничего делать, — сказал он.
Быть может, то был конец монолога, который она не
слышала. Мысли ее витали далеко отсюда. И так происходило все чаще. Она заметила, что муж надел шлем и машинально протянула руку, чтобы взять свой, но спохватилась — смотреть было нечего. Если ему хочется понапрасну травить себя, пусть.
— Тебе не о чем говорить со мной? — спросила она, зная, что все равно не перекричит звук в шлеме. Она не знала, зачем задала вопрос. Ее вдруг охватила странная усталость. Клер тряхнула головой, закрыла глаза и удивилась отсутствию темноты или полумрака с цветными всполохами, как бывает, когда закроешь веки от солнца или яркого огня. Глаза резал ослепительный свет.
Гостиная бешено кружилась перед ней, она испугалась, что теряет сознание, судорожно вцепилась в подлокотники кресла и едва не закричала. Вдруг осознала, что происходит, и застыла от удивления и радости. Как же она забыла о крохотном устройстве, вживленном в мозг! Клер зажмурилась. Ги? — мысленно спросила она. Хотя знала, что разговор невозможен. Это была не телепатия. Ги всегда смеялся, когда она намекала на нее. «Даже венерианские слономоржи могут общаться, только находясь в соседних долинах», — разъяснил он с горечью, которая тоща показалась ей преувеличенной.
Клер? Имя пронзило день за ее веками. Голос был четкий и громкий. Она не смогла сдержать судороги страха и радости и открыла глаза. Муж, похоже, спал, запрокинув голову под тяжестью шлема. И она поспешно вернулась в день, где ее ждали…
Клер, я проснулся! Ты слышишь меня? Очень хочется, чтобы ты слышала меня! Я нарочно говорю очень громко, устроившись перед хрустальным кубом, и боюсь, что делаю это впустую, что они подсунули нам игрушку. Фокус психолога, чтобы мы могли выдержать нагрузки, когда бодрствуем. Хотелось бы, чтобы все это было правдой, Клер… Через сколько лет ты услышишь меня? По нашим часам прошло четыре года и два месяца. Мне повезло, я так любил поспать. Помнишь? По утрам ты звонила мне, пока я окончательно не просыпался. А потом требовала с меня половину стоимости разговора, жадина!.. Клер, это было целых восемь лет назад! А сейчас все запуталось из-за уравнений Денборга… Теперь можешь отвечать мне. Когда твой вызов дойдет до меня, я буду уже на Афродите. И буду там… уже восемь лет! Боже, сколько времени утекло! Клер, мы об этом не подумали. Сколько раз мы сможем переговорить до того, как умрем? Сколько?
Когда голос замолкал, ей казалось, что она слышит рев корабельных двигателей. Ги и ее разделял барьер более неодолимый, чем смерть. А, может, он уже умер?.. Клер с ужасом отогнала неприятную мысль. Не дай бог, он ощутит ее…
Хочешь, я расскажу тебе о пространстве? О том, как я его вижу здесь? Ты говорила, что как-то путешествовала на Луну. Но если бы ты видела это море звезд… Наверно, виноваты пресловутые зоны поглощения, но звезд здесь в сотни раз больше, чем видно с Земли. А кроме того появились тысячи зеленых и красных облаков газа. Наше солнце пока видно. Оно желтое и сильно блестит. Рядом с ним сверкает огромный оранжевый шар, но я не помню его названия. Может, он обозначен просто цифрой. Вот Сириус прямо по курсу. Ты тоже можешь увидеть его… Даже с Земли. Правда. Вряд ли ты покинула Тулон. Не думаю, что Жорж согласился на переезд в южное полушарие. И не думаю, что ты сама захочешь переезжать. Из нас двоих ты пострадала меньше. Ты просто приняла правила этой эпохи. Дорогая квакерша… Нет, я не в силах говорить об этом сейчас. Минуты слишком коротки. Генератор жрет огромное количество энергии, а у каждого из нас равная и весьма маленькая доля…
Молчание, потом только шум. Она вздрогнула, почувствовав на плече руку.
— Хочешь выпить?
Рядом с ней стоял муж. Шлем оставил на его щеках белые полосы. Он внимательно разглядывал ее. Клер отрицательно покачала головой.
— Они оставили Гранднеж.
«Да пусть они провалятся в ад вместе со своим Гранднежем!»
— Венецианцы теперь предоставлены самим себе. Блокаду им не…
«Плевать я хотела на венерианцев! Плевать я хотела на тебя! Или ты не видишь, что он говорит со мной? Через световые годы».
Она вновь закрыла глаза.
Клер?
— Ты еще не хочешь спать?
«Оставь меня в покое на пять минут! Всего на пять минут!»
Хотелось бы спросить тебя. Насчет того устройства…
— Я пошел спать. Спокойной ночи, Клер.
Почему ты согласилась?
Она на мгновение приоткрыла глаза и заметила сутулую фигуру мужа в дверях спальни. Там загорелся свет, дверь скользнула на место за его спиной.
— Спокойной ночи, Жорж.
Когда ты вызовешь меня, ответь на вопрос. Это очень важно для меня. Я хочу знать, почему ты согласилась на операцию, почему хочешь слышать меня, хотя ни тебе, ни мне это не нужно. От всего этого легко сойти с ума. Конечно, в любой момент устройство можно извлечь. Но ты ведь этого не сделаешь и всегда будешь спрашивать себя, жду ли я твоего послания и жив ли я. Ты поступишь, как принято в Европе. Будешь уважать мужа и оберегать того, кого любишь… Так? У меня остается еще десяток секунд… После вахты меня снова уложат в анабиоз. Мы прошли примерно полпути. Когда проснусь вновь, мы будем в нескольких часах хода от Афродиты. Ты должна знать, чем мы там будем заниматься. На Афродите идет что-то вроде войны. Ты Слыхала о ней? Тебя всегда немного интересовала политика. Но европейцы не понимают значения таких миров, как Афродита. У Четырех Марсианских Провинций есть передатчики материи. И, надо признать, с ними они завоюют множество миров. Им не понадобится металлическая штуковина в голове и хрустальный куб, чтобы вести разговор через бездны пространства… И мы постараемся…
День за опущенными веками опрокинулся, взорвался белыми вспышками. Ей стало трудно дышать, она открыла глаза и заметила, что стоит около балконной двери. От ночной прохлады знобило. Клер закрыла глаза, но за веками была пустота. Она постояла у окна, потом, не задерживаясь дольше в гостиной, вошла в спальню, где у кровати тускло светился ночник, и одетой улеглась в постель, уже зная, куда надо идти завтра. Она вызовет его…
Ги Маркель долго оставался в полной неподвижности. В его мозгу был всего один яркий и четкий образ. Он ощущал его, как ощущал собственное тело… Вдруг раздался треск, и Ги насторожился. Сидящий внутри образ пришел в движение, превратившись в пейзаж перед кустами, которые скрывали его. И он всем телом ощутил влажную жару почвы, яркое солнце, чьи лучи пробивались сквозь гигантские заросли, запахи псевдолеса — зверья и странной растительности.
Он расслышал неясный шум, сотканный из тысяч звуков, призывов, шорохов, шуршания в листве, возникли лица, наложившиеся на краски Афродиты. Он разом все вспомнил. Ги наклонился и осмотрел ногу. Рана еще не зарубцевалась, но лекарство сделало свое дело — боль отступила. И пропала тошнота. Что могло (только могло) означать, что амебы покинули его желудок в поисках менее экзотичного обиталища.
Нападение застало экипаж катера врасплох, и они не сумели организовать оборону. Теленсен даже не успел предупредить корабль. Кто мог ожидать, что солдаты Четырех Провинций так хорошо информированы и контролируют сектор, расположенный вдали от зон их влияния. Земляне из осторожности решили сесть в пятистах километрах от ближайшего марсианского поста. Они предполагали, что их посадка будет замечена. Но никак не ожидали, что нападение будет таким внезапным, жестоким и быстротечным. Он осторожно встал на колени, дернулся от боли и упал на бок.
Потом огляделся в поисках опоры. Ги провел в своем растительном гнезде около четырех часов, большей частью в полубессознательном состоянии, воспринимая окружающий мир, хотя мозг его был отключен. Таково было побочное действие лекарства. Широколистная трава под ним примялась и поблекла. Но по одному этому трудно было судить о прошедшем времени. И трава была не совсем травой (названия и фотографии промелькнули в его голове)…
Ги заметил справа от себя толстую палку без листьев, протянул к ней руку в перчатке. Палка сжалась и исчезла в зарослях, как только он коснулся ее. Маркель вздрогнул, уперся обеими руками в землю и с трудом встал на ноги. Удивление вернуло ему память. Он вспомнил название «палки» — змеевидная ищучка. К счастью, безобидная, ленивая вегетарианка.
Он оторвал ноту от земли, повертел стопой, ожидая вспышки боли. Боли не было, и Ги сделал шажок. Потом второй. По голове скользнули листья — эти были настоящими, прохладными и почти зелеными. Он вышел на ослепительный свет, и жара застала его врасплох. Где-то в карманах комбинезона лежали солнцезащитные очки. Он долго искал их, и только надев, смог поднять голову. Вот что такое два солнца! Свет ослеплял даже сквозь специальные фильтры. Солнце поменьше выглядело пылающей искрой.
Маркель снова осмотрелся. Он стоял на краю равнины, вдали на горизонте вырисовывались округлые формы охряного цвета, которые вполне могли быть холмами. А может колониями коринок или останками желиантов… Он поднял капюшон комбинезона и снова пустился в путь, включив климатизатор. Через дюжину шагов понял, что тот не работает. Наверно, в батарею попал осколок.
Ги вдруг спросил себя, что делает здесь в полном одиночестве на раскаленной равнине, с раненой ногой и избытком лекарства в крови. Неплохо бы взглянуть на посадочный катер, оставшийся в нескольких сотнях метров отсюда. Но в каком направлении? Маркеля ранило в момент, когда он пытался извлечь тяжелый лазер. Он рухнул на землю и на мгновение затих в громыхающей ночи. Потом вскочил и, обезумев от паники, ринулся прямо сквозь цепь врагов — от нее к катеру тянулись разноцветные лучи.
Маркель помнил запах земли, сожженной светометами, и бегство напуганных псевдорастений. Он проскочил метрах в десяти от марсианской батареи и нырнул в мерзкую вонь болота. Потом долго плыл в теплой воде, и ноге стало легче. Выбравшись на берег, он продрался сквозь кусты, спугнул странное кудахтающее существо с горящими глазами и поднял рой насекомых-свистунов. Бег, ночь и боль слились в какой-то сплошной жаркий кошмар, в висках стучала кровь. Он добрался до зарослей на краю равнины и, уже проваливаясь в беспамятство, успел впрыснуть себе лекарство. Это было нетрудно — стоило нажать кнопку на поясе.
Ги пошел налево. Потом остановился и задумался. Вряд ли за ночь он пересек всю равнину. С такой раной ему наверняка не удалось бы пробежать больше километра. Значит, посадочный катер был недалеко. Он вернулся к псевдолесу. На лужайке почва была истоптана и выглядела красной и блестящей, словно ободранная плоть. Змеевидная ищучка… нет… зверь вдруг возник из мрака. Белорыл. Этот тоже безопасен. Он остановился и с улыбкой стал рассматривать зверя, давно ставшего на Земле персонажем мультяшек. Белорыл был даже союзником, ибо питался растениями и врагами человека.
Животное трудно было назвать громадным, хотя в нем было метра два. Больше всего оно напоминало коричневый бочонок. И ходило переваливаясь на коротеньких толстых лапах с одним-единственным когтем («шило» легко раскапывало землю), похожим на бивень. К бокам были прижаты крылышки. Но они позволяли только смешным образом подпрыгивать. Приплюснутая голова с добрыми глазами плюшевого медвежонка и носом картофелиной, который морщился, как у земных кроликов.
— Привет, топтыга, — произнес Маркель, чтобы услышать свой голос.
Белорыл сморщил грязно-белый нос, издав скрипучий звук. Затем подпрыгнул на месте и заковылял прочь. Отойдя, замахал крылышками и запрыгал, как громадная резиновая игрушка.
Маркель посмотрел вслед зверю и приблизился к разноцветной стене псевдолеса. Меж двух темно-фиолетовых стволов возникла змеевидная ищучка (ее, похоже, и искал белорыл), подпрыгнула, вонзилась в землю и снова превратилась в палку.
Маркель обогнул ее, протиснулся между какими-то пульсирующими стволами, сплошь усыпанными листьями и цветами. Он не знал, куда идти. Искать катер бессмысленно. Марсиане наверняка оставили там засаду. А может, сделав свое дело, исчезли так же внезапно, как и появились.
Что предпримет корабль? Пошлет новый катер или разведторпеду с парой пилотов. Те сядут вблизи уничтоженного катера… Значит, надо подобраться к нему, если он не хочет, чтобы его сочли погибшим.
Он был уверен, что бежал недолго. Его ранило, когда он стоял у носа катера и возился с тяжелым лазером. Он тогда рванулся прямо вперед. Катер в этот момент… Но он не помнил, куда смотрел нос катера — на север или на юг. Рассуждения ничего не стоили. Надо было идти вперед, пытаясь отыскать лужайку. Ведь он мог проплутать в псевдолесу не один час и не одни сутки.
Пожар… Может, узнать направление по пожару? Он принюхался, пытаясь ощутить запах горелой растительности, но если запах и был, то он тонул в тысячах других, резких и сладковатых, раздражающих и пьянящих. Ги снова пустился в путь, осмотрев висящее на поясе запасное оружие. Большой светомет он потерял во время нападения.
Ги вовремя заметил перед собой ресничку холодушки. Он так часто видел картинки, что не стал терять времени — нажал на спуск, и почва закипела вокруг стволика, который опал, как сожженный цветок. Маркель подумал о главном теле, прятавшемся метрах в двух-трех под землей. Гигантская холодушка спала, ожидая жертву, спала и выжидала, раскинув вокруг сеть чувствительных ресничек, реагирующих на звук и не оставляющих ни малейшего шанса неосторожному животному. Холодушка была лакомкой…
Он тщательно оглядел землю вокруг, прежде чем двинуться дальше. Ресничек обычно было очень много. Но он не заметил ничего подозрительного. И вышел на тропу, пробитую крупными обитателями псевдолеса. Трава была сухой и примятой, с деревьев свисали обломанные ветки, из которых сочился похожий на кровь сок.
В псевдолесу Афродиты было невозможно узнать, где кончалась растительность и начинались животные. На первый взгляд вокруг стояли обычные деревья, кустарники, усыпанные листьями, плодами и огромными цветами. Ученые выявили странные симбиозы и не менее странную мимикрию растений и животных. Но все-таки было ясно — день безопасней ночи. Многие формы жизни прятались днем от палящего жара двух солнц. Днем в основном царила растительность, если не считать ищучки, белорыла или рычуна, но и те предпочитали влажные места.
Маркель прошел по тропе метров двести, остановился на развилке, где росло дерево с хилым желтоватым стволом, покрытым мягким ворсом, как большинство деревьев Афродиты. Ги вдруг вспомнил о хрустальном кубе. Он уже устал, а потому улегся на мягкую землю, на всякий случай осторожно ощупав ногой пару моховых подушек, оказавшихся поблизости.
Генератор наверняка разрушен. А потому, Даже добыв куб, он не сможет вызвать Клер. Но корабль обязательно вышлет подкрепление. И, быть может, его найдут.
«Надо только подождать, — сказал он себе. — Может, она уже вызывала его в первые дни? Тогда я вскоре услышу ее!» От лекарства мысли в голове ворочались вяло, и все же он с ужасом подумал, что послание могло прийти, когда он валялся в беспамятстве.
«Если услышу ее голос и закрою глаза, то окажусь рядом с ней». Потом отогнал эту мысль. Он попал на Афродиту из-за Клер. Из-за Клер и морали отставшего от жизни общества. Он бежал от всего этого, удрал, и тот мир перестал для него существовать. Расстояние, разделявшее их, зачеркнуло все. Он был один, и если выживет, снова начнет в одиночку. Он отправился на войну и успел потерпеть поражение. Ну и пусть… Если он выкарабкается, то найдет самого себя, и заживет, как на Земле. Но без Клер.
Он вдруг вскочил на ноги, вопя от боли, но та уже почти прошла. Схватился за правую щеку и нащупал маленькую дырочку — на пальце осталась кровь. Ги подошел к дереву. «Зараза!» Потянулся за оружием. Потом махнул рукой. Пользы от оружия не было. Зло уже свершилось. Он осмотрел ствол и заметил крохотные отверстия, через которые дерево-метатель выстреливало свои семена. Стоило теплокровному животному пройти рядом с ним, как включался инстинкт воспроизводства, и животное получало в награду зародыш. Если не принять нужных мер, тот начинал развиваться под кожей.
Особой опасности не было, ибо, если верить ботаникам, через десяток дней крохотное растеньице, насытясь животным белком, выпадало и укоренялось в земле. В белорылах всегда сидело по нескольку семян, и они от этого не страдали. И все же Маркель, отойдя от дерева, выковырял семя. Операция оказалась болезненной. Наконец он извлек небольшую черную пирамидку и прижег ранку.
Он наугад пошел по одной из тропинок. Оставалась надежда отыскать катер до наступления ночи. Тогда он смог бы переночевать в нем и ждать весь следующий день. Если корабль так и не подаст признаков жизни, он будет искать выход сам. Быть может, марсиане не уничтожили катер, тогда он найдет карты. И вернет себе куб.
В столице — в Грегори — достаточно энергии на десяток посланий, в которых он расскажет Клер о своем одиночестве в псевдолесу Афродиты, что, в восьми световых годах от Средиземноморья… Он обязательно отыщет куб. И что-нибудь из провизии — на сухом пайке не продержаться.
Другой выход — сдаться врагу. Или отыскать следы людей. Разжечь костер и подать дымовой сигнал. Привлечь внимание, спалив целый псевдолес. На Афродите достаточно независимых колонистов. Многие объединились в деревни или фермы, а кое-кто построил на Свободной Территории дома-крепости, где их хозяева были королями и владели таким количеством земли, что любой средневековый феодал лопнул бы от зависти.
Вся их миссия казалась ему теперь полной бессмыслицей. Ги не понимал, как они вообще рассчитывали воевать с марсианами. Земляне провели в анабиозе долгие годы, чтобы высадить десант и захватить передатчик материи. Всего-навсего. Правительство Гундта приняло самое идиотское решение. Их затея не могла быть успешной. И за эту глупость шестеро уже заплатили жизнью.
«А седьмой и сам сдохнет», — усмехнулся Маркель. Он уже сомневался, что корабль пошлет помощь. Их уничтожили, и дело списано в архив. Корабль может официально сесть в Грегори, и обе стороны промолчат о стычке. Все кончится, как в заурядном случае с попавшимся шпионом. Проигравших просто забывали.
Маркель подумал, как он доберется в Грегори и обвинит Конфедерацию Четырех Провинций в уничтожении экипажа катера. И никто не станет его слушать. Хотя, возможно, тайно помогут. А если он не захочет молчать, ему заткнут рот. Отношения между сторонами были слишком натянутыми. Если равновесие и нарушится, то повод к этому будет серьезным, событие произойдет из ряда вон… А из-за уцелевшего в схватке человека, который смог выбраться из псевдолеса, суетиться никто не станет.
Маркель теперь понимал, что мог спокойно появиться на Марсе, воспользовавшись передатчиком материи. Стоило только перейти на сторону Четырех Провинций. Но Клер была европейкой и слишком часто повторяла это. Под знамена победителя следовало стать после прощания. Нельзя же покидать желанную, но недоступную женщину со словами: «Привет, я решил поменять лагерь». Но, улетая с Земли, Маркель не подумал об этом.
И теперь сожалел о своей глупости. Он даже подумывал, не сдаться ли марсианам в плен. Почему бы им не принять его? Или устранить, как нежелательного свидетеля тайной войны.
Тропа кончалась у ручья с пахучей водой. Значит, он шел правильно. На том берегу росли кусты — их листья подозрительно шевелились, и они совсем не походили на безобидные растения. Маркель предпочел их уничтожить.
Кусты густо дымились, когда он ступил на другой берег. Потом пришлось уничтожить еще одни заросли, и од испугался, что начнется пожар. Но пламя быстро угасло во влажной массе трон га, сплошь усеянной гнусными ротовыми отверстиями. «Троонг!» — во все стороны брызнула вонючая жидкость. Несколько капель долетело до Маркеля, и его едва не вывернуло от ужасной вони.
Псевдолес поредел, и он вышел на первую лужайку, красную и поблескивающую под солнцами. В центре высилась округлая громада желианта. Существо спало. Маркель понял это, заметив, как опадают на вершине округлого брюха пучки волос. Желиант напоминал огромную шляпку гриба. Существо запросто могло проглотить человека, ибо проснувшись превращалось в один гигантский рот — Маркель видел это в фильмах.
Он осторожно обогнул спящую громадину и вдруг услышал выстрел. Над лужайкой раздался свист, желиант взревел. Его огромный рот раскрылся, существо завертелось на месте, как волчок.
Желиант был ранен, и Маркель поспешил укрыться в кустах, не теряя времени на проверку, — настоящее растение прячет его или нет. Он спрятался в листьях, снял с пояса светомет и огляделся. Желиант с ревом подпрыгивал на месте. Маркель видел рану в его брюхе. Волосы-щупальца со свистом рассекали воздух. Раздался еще один выстрел, и громадина рухнула на землю. Маркель увидел присоски. Из раны вытекал ручей блестящей крови с сильным пряным запахом.
На лужайке появился первый марсианин. Высокий, сильно загорелый блондин со стрижкой ежиком. Форма на нем была порядком потрепана, но на груди сверкала эмблема Четырех Провинций — золотой кулак в красном круге. Обеими руками он держал многозарядный карабин. Потом из кустов вышел второй марсианин, он развлекался с ищучкой — та безуспешно пыталась ухватить его за руку. На рукаве у него желтела повязка начальника патруля.
Маркель медленно привстал на колени, забыв о ноге, и та тут же напомнила о себе. Он скрипнул зубами, откинулся назад. Листья предательски зашелестели. Но марсиан интересовал только желиант. Они обменивались шутками и хохотали.
Через несколько минут солдаты снова углубились в лес. Маркель не понимал, зачем оии прикончили желианта. Люди уже начали отрицательно влиять на экологию Афродиты: лет через сто на планете не останется ни желиантов, ни ищучек.
Он ждал еще некоторое время, затем выбрался из укрытия и обогнул огромный труп. Две реснички холодушки уже ощупывали рану, и гудел целый рой мух. Он вздрогнул, услышав булькающие звуки, и не сразу отыскал глазами приу. Небольшое животное с наслаждением лакало из лужи крови — длинный язык подбирал все до последней капли. По его спине пробегали волны удовольствия, а собачьи глаза словно смеялись. Маркель вдруг ощутил голод. Он извлек из кармашка на поясе пару таблеток и проглотил, пытаясь думать о чем-нибудь более существенном. Пожалуй, следовало двинуться за солдатами. Они наверняка патрулировали вокруг катера, и, рискнув, он мог отыскать хрустальный куб и прочие необходимые вещи.
Но дело обернулось иначе. Едва он углубился в заросли, как раздался окрик «Стой!». Маркель застыл на месте. Он стоял прямо перед кустом с большими малиновыми цветами. Сердце у него екнуло. Но сверлилки в данный момент были наименьшим злом. Справа прозвучал голос одного из солдат. Того самого, что расправился с желиантом. Он медленно направлялся к Маркелю с довольной улыбкой и карабином наизготовку.
— Вы не очень-то гляделец! — рассмеялся он, коверкая слова.
К ним уже спешил второй солдат, начальник патруля. Маркель краем глаза заметил его бледно-голубой мундир среди кустарника. Действительно ли марсиан только двое? Тогда можно блефовать. Он еще только подумал об этом, а сам уже лежал на земле со светометом в руках. Когда луч ударил солдату в лицо, тот завопил и выронил оружие.
Маркель перекатился на бок и выстрелил туда, где только что видел начальника патруля. Кустарник зашипел, повалил плотный удушливый дым. Раздался выстрел, и рядом с Маркелем запузырилась губчатая земля.
Он отполз в сторону, выстрелил в третий раз и не снимал пальца со спуска секунд пять, поливая огнем кустарник перед собой. Ему показалось, что он расслышал слабый крик. И все же подождал еще несколько секунд, прежде чем отползти и спрятаться позади казавшегося безопасным дерева.
Потом медленно поднялся, держа оружие наготове. В чадящем кустарнике ничто не шевелилось. Он подошел ближе, пытаясь разглядеть оба трупа, но из глаз текли слезы от едкого дыма. Почувствовав боль в ноге, вернулся к дереву, сел на землю и осмотрел рану. Та снова кровоточила.
Ги отыскал коагулянт, затем очистил рану. Боль стала только сильнее. Положил палец на кнопку, чтобы сделать инъекцию. Но не нажал ее.
Он вдруг вспомнил о Клер, о ее голосе. После инъекции ему придется проваляться в беспамятстве несколько часов. Когда он проснется, рана зарубцуется. Но в это время его может вызвать Клер. И он не услышит послания, отправленного с Земли восемь лет назад!
Мелькнула мысль, а не бредит ли он. Неужели его могла остановить подобная болтовня? Не стоит ли лучше подумать о собственной жизни? Хотя… В голову ему пришла новая мысль. Он вскинул глаза к небу, пытаясь определить, где оба солнца.
Ги снял очки и поднялся на ноги. Сириус висел почти над самым горизонтом. Через три часа наступит ночь. И если он уколется, то уже никогда не проснется. Он окажется во власти всех тех, кто спит днем. Это зверье куда опасней сверлилок или холодушек…
Боль не отступала. Она достигла живота, вцепилась в пах. Неужели в воздухе или в запахах псевдолеса присутствовало нечто, усиливающее боль?
Ги истекал потом, скрипел зубами. Ему казалось, что тело его с каждым мгновением тяжелеет и вжимается в землю. Гаснущий свет солнц едва пробивался сквозь листву, он словно перенесся в храм с разноцветными витражами… в тюрьму, сотканную из света и красок. Он застонал и услышал тысячекратное эхо своего стона.
Наверно ему удалось сделать шаг, ибо ледяная вода смыла с витражей лицо Клер. Шумел дождь. Ги на мгновение очутился в палатке — он прятался от летней грозы, вдыхая запах земной травы и горячего тела Клер рядом с собой. Затем провалился во тьму.
Он не знал, сколько времени валялся без сознания. Сначала его удивило, что ночь довольно светла. Он лежал на спине, чувствуя каждой клеточкой холодную почву. Тело казалось вырубленным из куска дерева — Ги подумал. что ему больше никогда не удастся пошевелиться. Он повел глазами по сторонам и увидел первую луну. Самую большую. Вернее, громадную. Она источала бледно-зеленый свет. Травяная луна…
Справа от нее висела вторая. Медный диск, окруженный красноватым сиянием. Третья луна только всходила. Маркель заметил ее оранжевый свет, слегка повернув голову. Через несколько минут ночь станет совсем светлой.
Он удивился ясности мыслей и отточенности чувств. Раненая нога словно отделилась от него. А тело было готово подчиниться любому призыву. И когда тот пришел, Ги решил, что видит сон и хотел было провалиться в беспамятство, впрыснув себе лекарство. Его коснулось что-то гибкое и хрупкое, блестящее и нежное. Над ним склонилась совсем юная девушка — теплая и источающая приятный странный аромат. На него с удивлением смотрели два огромных глаза. Бледные губы раскрылись:
— Почему ты приди потерянный?
Он зажмурился, услышав человеческую речь.
— Тебя ранен?
Девушка по-прежнему склонялась над ним — ее грудь белела рядом с его лицом. Она провела пальцами по его губам, и пальцы эти были прохладными.
— Клер? — спросил он, отгоняя сновидение.
— Почему называть Клер?
Ги тряхнул головой. Что-то тут было не так. Девушка не могла быть реальностью. Однако не хотела исчезать. Свет трех лун стекал по ее обнаженным плечам и груди. Она выпрямилась, и Ги увидел ее в полный рост. Ему стало жарко, внезапно охватило острое желание.
Маркель шевельнулся, но она уже исчезла. И его поразила столь неожиданная тоска по женскому телу.
Он снова перекатился на спину, закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти ее образ, отблески на коже, сверкающие глаза на лице, полускрытом волосами…
— Кто вы?
Он вздрогнул — голос мужчины. Затем увидел бледное пятно лица — мужского лица.
— Это не сон. Скажите, кто вы. И постарайтесь хоть немного двигаться сами. Без вашей помощи я не смогу дотащить вас до места.
Маркель кивнул, хотя по-прежнему не верил собственным глазам.
— Поднимите руку.
Он поднял руку.
— Теперь попытайтесь сесть.
Он сел.
— Прекрасно, — человек был доволен, — Теперь цепляйтесь за меня. Вход рядом.
Маркель спросил себя, о каком входе может идти речь. Но подчинился, встал, опираясь на плечо очень тощего человека. Сделал шаг и понял, что чувствует себя лучше, чем ему казалось.
— Вы в состоянии говорить? Отлично. Держитесь за меня. И постарайтесь не шуметь. Конфедераты бродят по близости.
Еще мгновение вокруг был псевдолес — влажные прикосновения, шорохи листвы… Потом их окружила тьма. Маркель почувствовал, как его подхватили другие, более сильные руки. Послышался глухой шум, словно прямо над ними ставили на место крышку. Он снова удивился нереальности происходящего и вздрогнул, услышав другой мужской голос:
— Подождите… Сейчас будет свет.
Действительно стало светлее. Свет шел откуда-то издалека, растекаясь по сводам подземной галереи. Из стен выступали корни и непонятные наросты, отбрасывающие резкие тени. Светился пучок фосфоресцирующих растений, который держал крупный, почти обнаженный мужчина, облаченный только в набедренную повязку из шкуры какого-то животного.
— Идемте, — произнес незнакомец, поддерживавший Маркеля. — Надо спешить. Сейчас эти корни источают ферменты, которым ваш организм не сможет долго сопротивляться.
Ги впервые разглядел своего спасителя. Тот был одет так же, как и человек с факелом.
Ги двинулся по галерее между двумя провожатыми. После перекрестка они углубились в лабиринт ходов, где висел странный запах — явно знакомый Маркелю, хотя Ги не мог вспомнить откуда… Запах будил какое-то воспоминание… И безотчетный страх. Да-да, страх. Или отвращение. Но запах не был неприятным.
Ходы снова стали галереей. Здесь они были выложены плитами и освещены факелами, укрепленными в нишах стен. Маркель подумал, что в этом лабиринте ничего не стоит заблудиться.
— Налево.
В стене темнело круглое отверстие. Он остановился на пороге. Внутри было светлее, чем в галерее, и Ги увидел девушку. Ту, которая явилась ему в псевдолесу.
Девушка стояла, прислонившись к стене, и улыбалась. Лет семнадцати, с детским личиком. Почти совсем обнаженная, и он почувствовал ком в горле.
— Так это была правда… — прошептал он.
— Сеили? — переспросил мужчина. — Вы решили, что видите сон? Года четыре назад со мной случилось то же самое, только девушка была другой.
Маркель не мог отвести глаз от девушки. Ее тело блестело в свете факелов, словно покрытое влагой после купания или лаком…
— Ты прийти? — спросила она.
— Вы скоро начнете все понимать. Через несколько недель благословение снизойдет на вас. Их язык похож на них самих… Вернее — наш язык.
Маркель медленно повернулся к нему.
— Кто вы? И почему живете под землей, а не…
Слова застряли в горле. У странного запаха, который он сейчас вдыхал, было имя — мьеши! Он отступил от провожатого и уперся спиной в ноздреватую землю.
— Мьеши! — выдохнул он. — Проклятые поклонники мьешей!
Мужчина поднял руку. Его лицо потемнело от гнева.
— Успокойтесь! Забудьте о сказках, которые вам внушили!
Но Маркель уже не слушал его. Он бросился по галерее прочь. Проскочил мимо нескольких круглых отверстий, откуда вырывался свет растительных факелов. И оказался в тупике. Побежал назад, свернул в первый же проход, все время слыша позади топот преследователей. Он сорвал со стены факел и побежал еще быстрее.
Ход за ходом, галерея за галереей — Ги уже изнемогал. Пол лабиринта, похоже, поднимался. Он выскочил на глинистую площадку, ниже темнело подземное озеро. Он остановился, с трудом переводя дыхание, и прислушался. Но различил только плеск воды где-то внизу. Он рухнул на землю и стал ждать, пока сердце перестанет яростно рваться из груди. Боль в ноге едва ощущалась — наверное, рана успела зарубцеваться. Глина под ним была теплой. И вдруг это место показалось ему удивительно приятным. Пришла мысль, что, пожалуй, можно остаться здесь на долгие годы, пока не придет смерть.
Ги со сладострастием потянулся, опустил голову и полными легкими вдохнул запах озерной воды. Плеск стал громче, и он понял, что к поднимавшемуся из черной воды животному надо отнестись как к другу. Оно было его союзником против мьешей. Его охватила радость, и он быстро заскользил в бездну, весь во власти своего наслаждения и счастья.
— Лефрозы обожают нас, — шелестел голос мужчины где-то высоко над ним. — Беда лишь в том, что мы редко выживаем после их объятий… господин Маркель.
Он рывком сел и снова увидел ту же освещенную факелами пещеру с забившейся в угол девушкой.
Мужчина опустился на корточки рядом с ним. Возле него стояло несколько чаш с разноцветными жидкостями и лежало снаряжение Маркеля.
Собеседник глядел с улыбкой:
— Прежде всего тяжелые запахи, скапливающиеся в дальних галереях. Затем аромат лефроза. Плюс ваша слабость и страх… К счастью, удалось не потерять ваш след. Повезло и мне, и особенно вам. Все произошло как в старой сказке — вы бежали, теряя кое-что из снаряжения, а я шел за вами и подбирал.
Маркель тряхнул головой. Ему казалось, что он видел тысячи снов, кошмарных и радостных. Сколько же времени он провел под землей?
— Пришлось применить шоковое лечение. Я воспользовался лекарствами, которыми стали снабжать европейские экипажи.
Девушка в углу казалась спящей. Но ее глаза сверкали в свете факелов, и Маркелю она казалась большим ласковым котенком.
— Вы много говорили во сне. Теперь мне понятны ваши страхи, ваше… отвращение к мьешам, но…
Маркеля передернуло, и он враждебно уставился на мужчину.
— Кем бы вы ни были, — прошипел он, — вас я уже не считаю человеком! Я никогда не думал, что такое может быть правдой. Впрочем, я не верил и в подлость марсиан…
— Расстояния стали слишком велики, — человек говорил печально, и гнев Маркеля поутих. — История, события, конфликты растягиваются во времени. Люди не ожидали этого. Они растеряны, испуганы. Но все завершится маленькой встряской, как любые великие перемены;.. С вами произошло почти то же, что и со мной. Старт был таким, таким же будет и финиш.
— Что такое я наговорил? — опасливо спросил Маркель.
— Смотрите…
Человек достал из-за спины какую-то вещь и поднес ее к свету. Маркель не шелохнулся. Он смотрел на куб психосвязи, словно не узнавая, но сердце его забилось быстрее. Мужчина положил куб на землю рядом с глиняными чашами.
— Святая Церковь Экспансии не пользуется этой системой. Она бесполезна при наличии передатчиков материи. А когда вас разделяют целых восемь световых лет, всякое желание пользоваться этим пропадает.
— Вы принадлежите к Церкви Экспансии?
Мысли теснились в голове Маркеля. Если этот человек был проповедником Церкви, он был и союзником Марсианской Конфедерации. Тоща Маркель мог считать себя пленником. Но место, где он находился… Поклонники мьешей не имели ничего общего с теми, кто осваивал Афродиту.
— Меня зовут Иероним Каллерти. Год назад ко мне обращались «брат Каллерти». Но времена переменились. Я уже сказал, моя история напоминает вашу, и, думаю, закончится тем же… Сейчас объясню почему. Вы слыхали об эффекте Лабиринта?
— Еще бы!
Каллерти покачал головой.
— Ну, не говорите. Подумайте, я покинул Солнечную систему через три года после вас. И эффект Лабиринта считался сказкой.
Он сел рядом с Маркелем и уставился на факелы. Каллерти выглядел очень молодо, но глубокие морщины в уголках глаз говорили о другом. «Молодой старик», — подумал Маркель, как-то вдруг проникся к нему симпатией и ощутил внутреннее родство с ним.
— Эффект Лабиринта изнашивает человека, выпивает его силы… Теоретический принцип вам известен: разум не может смириться с исчезновением пространства, заменяя протяженность времени временем субъективным, и населяет последнее фактами, извлеченными из подсознания. Он отрицает победу интеллекта, принявшего принцип Делишера. Правильнее было бы сказать отрицал, поскольку последние работы открыли возможность устранить эффект Лабиринта, и он исчезнет через несколько лет… Но когда отправлялся в путь я, он еще действовал вовсю. Я отбыл точно так же, как и вы. По причинам, которые тогда казались мне важными. В моем случае причина звалась Патрицией, вашу зовут Клер. Правда, мое бегство произошло в два этапа, а не в один, как у вас. Вначале я вступил в Святую Церковь. А в 2075 году вошел в Передатчик. Так пять лет назад я вступил в Ад. Я знал, что это называется Адом, но не понимал, не представлял, что это такое… Эффект по-разному воздействует на разных людей. Мое путешествие было исключительно тяжелым. То есть секунда, полсекунды, двадцатая доля секунды переноса длились для меня… Дело в том, что надо мной поработали ваши психотехники. Нет, не думайте, я не говорю, что вы и ши — одно и то же. Просто считаю, что все эти партии, схватившиеся здесь, на Афродите, нашей любви не заслуживают. Эти европейские офицеры, которые подделали мое прошлое и помешали мне встретиться с Патрицией, чтобы мой Ад стал еще ужасней, заслуживают не больше уважения, чем те, кто убил ваших друзей… По выходе из Передатчика я постарел биологически на секунду, для моей же души путешествие длилось десять лет. Так я себя чувствовал. И после этого Ада, по кругам которого десять лет меня носило с неутоленным желанием встретиться наконец с любимой женщиной, они потребовали от меня участия в их войне… Вы поняли? Они ни в чем не сомневаются! Неужели вы и теперь готовы идти и воевать за Передатчик?
Он уставился на Маркеля усталым взглядом. И Маркель понял, что его собеседник прав.
— Я никогда не смог бы…
— Что вы знаете о мьешах? — спросил Каллерти. — То, что вам внушили? А Поклонники? Вы поверили россказням жалкого старичья, которое никогда не летало дальше Луны. Нами никто не интересуется… Откуда им знать о нас?
— Я знаю, что такое мьеши, — Маркель пытался говорить твердо.
Девушка не шелохнулась. Ее длинные нога блестели, как древняя бронза. Черные волосы оттеняли бледное лицо. Грудь вздымалась размеренно и ровно. Наверное, она заснула. Нет… девушка посмотрела в его сторону, и Ги ощутил, как кровь быстрее побежала по жилам.
— Мьеши — это всего-навсего полурастения. Огромные и никому не причиняющие зла. Они роют подземные галереи, в которых мы живем. Они дают нам воздух, питательные соки… и все удовольствия в мире сверх того, что мы можем сами себе доставить.
— Нет… нет, — простонал Маркель. — Говорят, они пьют вашу кровь, как вампиры…
Каллерти расхохотался.
— Боже, как вы легковерны! Земля опять впала в безумие? Вампиры! Я что, выгляжу тенью, из которой высосали кровь? А Сеили? Маркель, вы знаете, что такое симбиот? Существо, которое извлекает пищу из почвы путем невероятно сложных превращений. Оно не очень разумно, но обладает потенциалом… как бы сказать… общительности. Все виды, с которыми оно входит в контакт, либо обездолены психически, либо излишне воинственны. Или слишком бесчувственны… Когда оно встречается с человеком… впервые вступает с человеком в контакт, то ощущает в нем другое столь же сложное существо, способное научить его дотоле неведомому.
— Мьеши лишены разума, — перед его мысленным взором возник рисунок водоросли.
— Я это уже сказал. Но они наделены особой чувствительностью, даром восприимчивости, о котором мы даже понятия не имели. Они способны ощущать ваши беды, ваши желания. Они могут вас вылечить, удовлетворить вас, одновременно вылечивая и удовлетворяя себя…
— Очень хотелось бы поверить вам… — пробормотал Маркель.
Каллерти поднялся.
— Быть может, вы не все поняли. Я говорил о ваших бедах и ваших желаниях… А они у вас есть, как были и у меня. Оставшись здесь, Маркель, вы познаете счастье.
Взгляд Маркеля остановился на хрустальном кубе.
— Зачем вы принесли его? Зачем?
— Это будет испытанием. По ту сторону бездны, в восьми световых годах находится… Клер. И она же сидит внутри вас, ведь вы слышите в голове ее голос. Когда вы перестанете хвататься за куб и закрывать глаза в ожидании голоса, тогда вы станете нашим. Но на это потребуется время. Мьеши исполняют желания независимо от того, будет у вас подруга или нет. Вы хотите одиночества?
Маркель вздрогнул:
— Нет! То есть… пусть останется.
Он посмотрел на девушку. Та поднялась и молча застыла рядом с улыбающимся Каллерти.
— Понимаю. Со мной было точно так же. Возможно, этой ночью вы испытаете нечто вроде отвращения… Вам захочется уйти. Но вы вскоре вернетесь. И поймете, что единственные люди на Афродите — только мы. Истинное могущество человека в его умении приспосабливаться. Звезды изменят его, но силы человека сохранятся и возрастут… Люди Земли заметят это слишком поздно. И тогда, наверно, перестанут сражаться за миры, которые уже будут им принадлежать, но иначе, не так, как они рассчитывали!
Иероним Каллерти вышел из комнаты. А девушка подсела к Маркелю. Он поглядел на хрустальный куб и закрыл глаза, ожидая услышать голос, который так и не зазвучал. Он долго кружил с девушкой среди жарких солнц удовольствия, затем солнца слились в одно, осветили все вокруг — он держал в объятиях Клер. И обладал ею уже не в воображении, получая от нее все, что она могла дать.
Он открыл глаза и увидел то, что было вместе с ними, что усиливало его удовольствие. И девушка эта быда не Клер. Как и сказал Каллерти, ему захотелось уйти. Он выбежал в галерею, вдохнул странный (но уже не чуждый) запах и, как и обещал Каллерти, медленно вернулся обратно.
Маркель остановился на пороге. Девушка сидела и молча смотрела на него. Жалость и страх были в ее глазах. То, чужое, не сдвинулось с места. Ги казалось, что оно разделяет чувства девушки. Что оно тоже немного боится, и ощущает жалость, и понимает его. Оно походило на зеленый лист, часть которого обволакивала бедро девушки, а вторая распластавшись лежала там, где прежде был он.
— Ты вернуться испуганный, потерянный? — спросила девушка.
Ги Маркель лег рядом с ней, стараясь не глядеть на чуть вздрогнувший лист. Он повернулся к ней и вспомнил ее имя: Клер…
В этот момент в его голове возник голос.
Ги… Вот уже неделя, как ты улетел, и мне сказали, что можно отправить первое послание. Оно придет, когда ты уже будешь на Афродите, Ги, слышишь ли ты меня?
Но она и так была рядом с ним. А он был в ней. Все остальное оказалось лишним. Жаркие солнца вспыхнули вновь.
Ги… Мы не должны были соглашаться на операцию. Я спрашиваю себя, хватит ли у меня мужества выдержать… все эти годы…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ