Планета, с котоpой не возвpащаются

18

Они смотрели друг на друга.

— Вы должны решать быстро, — сказал психолог. В его голосе было неожиданное спокойствие, он встретился с ними взглядом и слабо улыбнулся. — Шлюпки будут здесь с минуты на минуту.

Джаммас-луджиль ковырял землю носком сапога. Лицо его выражало страдание. Торнтон вздохнул. Лоренцен почувствовал в себе твердую уверенность и мог говорить.

— Эд, — спросил он, — вы знаете, что все это правда?

— Я работал над этим всю жизнь, Джон.

— Это не ответ. Мне кажется, что сегодня ночью вы уже превысили свою долю семантически нагруженных слов. Я спрашиваю, насколько точны ваши заключения о том, что случится, если человечество останется в Солнечной системе… и если не останется.

— Это вероятностная неопределенность. Мы знаем, как следует делать историю. Конечно, все может случиться. Например, Черная звезда вторгнется в Солнечную систему, но…

— Но в то же время вы говорите, что если человек выйдет к звездам, то это будущее непредсказуемо, и оно мрачно.

Джаммас-луджиль и Торнтон одновременно подняли головы и взглянули на Лоренцена.

— Непредсказуемо в деталях, — сказал Эйвери с раздражением. — Но в общем я могу предположить…

— Неужели можете? Сомневаюсь. Больше того, я не верю в это. Физическая Вселенная содержит в себе все возможности, она слишком велика, чтобы быть включенной в какую-либо человеческую теорию. И если где-то в Галактике дело пойдет плохо, то в другом месте оно пойдет лучше, чем вы себе можете представить.

— Я не говорю, что мы всегда останемся на месте, Джон. Только вначале мы должны научиться сдержанности, доброте и достаточно сложному процессу мышления.

— Пока мы все не будем сделаны по одному образцу — вашему образцу! — резко сказал Лоренцен. — Я утверждаю, что человек, скорчившись в своем маленьком убежище, чтобы думать чистые думы и созерцать свой пуп, больше не человек. Я утверждаю, что несмотря на все наши ошибки и прегрешения, мы чертовски далеко ушли от животного, бегавшего в джунглях всего только двести поколений назад. Мне нравится человек таким, какой он есть, а не как представление о том, каким он должен быть. Никто не позволит подогнать целую расу под единый образец: у нас всегда были и будут отличия, были, есть и будут бунтовщики и еретики. Они необходимы нам!

— Вы поддаетесь эмоциям, Джон, — сказал Эйвери.

— Это увертка, Эд, которая скрывает тот факт, что все это вопрос эмоций. Это дело предпочтения и веры. Я лично считаю, что ни одна маленькая группа не имеет права навязывать свою волю кому-то другому. А именно это вы и делаете, вы — психократы. Но очень мягко, вежливо, конечно. Я задаю себе вопрос, какими одинокими чувствуют себя жены членов экипажа «Да Гамма».

Лоренцен повернулся к остальным.

— Я голосую за то, чтобы рассказать всю правду, выйти к звездам и получить все последствия этого, — сказал он. — Хорошо ли, плохо ли, но я хочу увидеть, каковы эти последствия, и я думаю, что большинство людей согласятся со мной.

Глаза Эйвери устремились на остальных двоих.

— Я… я с вами, Джон, — сказал Торнтон и пояснил: — Человек должен быть свободен.

— Мне нужна маленькая ферма, — сказал Джаммас-луджиль. — И если мой праправнук не сможет иметь свою ферму, тогда вся раса может отправляться в ад или куда-нибудь похуже.

Эйвери отвернулся от них, они увидели в его глазах слезы.

— Мне очень жаль, Эд, — прошептал Лоренцен.

Оставалось только рассказать все Гамильтону и остальному экипажу. «Хадсон» вернется домой: он не будет докладывать Патрулю, он прямо отправится на Землю и сообщит обо всем прямо по радио. Тогда будет поздно оказывать какое-либо противодействие. Падет правительство, будут назначены новые выборы, психократы лишатся власти. Лоренцен полагал, что некоторые из них позже вернутся: в своем роде они были хорошими людьми и еще потребуются человечеству в будущем. Но они уже не будут преградой, когда люди вновь поднимут глаза к звездам.

— Я попрошу рорванцев убить вас, — сказал Эйвери. Его голос дрожал. — Я не хочу этого, но вынужден. Вы угрожаете будущему человечества, может быть будущему всей Вселенной. Надеюсь, вы довольны собой!

Он отпрыгнул назад, в лес. Лоренцен видел мелькающие в темноте тени: рорванцы отступили назад, к своим космическим шлюпкам, как подумал Лоренцен. Может быть, они возьмут с собой Эйвери, спрячут его, пока не утихнет гнев людей.

Вдалеке Лоренцен услышал нарастающий грохот ракет Гамильтона.

Два человека и много чужаков, мыслящих, чувствующих созданий погибли, и правительство последует за ними для того, чтобы люди могли устремиться к звездам. Мог ли Эйвери быть прав?

Лоренцен смутно чувствовал, что никогда не узнает ответа на свой последний вопрос. Может быть, ответа на него и не существует.