Пирос

7

Оказавшись в холле, куда перенёс их телепортёр, Эдвард развернулся к брату, сверкая глазами и пользуясь последними радостными минутами.

— Ты ведь видел, что я сделал, правда?

Филипп нахмурился.

— Видел. — Эдвард удивлённо поднял брови и выпрямился. Он ожидал, что брат похвалит его, порадуется, но голос того звучал обеспокоенно. — Тебе стоит быть с этим осторожнее. Ты едва не разбил защитный барьер.

Эдвард фыркнул.

— Я не знал, что ещё сделать! Он меня парализовал…

— Держись подальше от того места. И вообще от Стофера — он обводит таких, как ты, вокруг пальца в два счёта. Не навлекай на самого себя проблемы. Пойдём, маман ждёт тебя. — Он поманил брата за собой к лестнице.

— Не понимаю! — воскликнул Эдвард. — Почему тебе там драться можно, а мне — нельзя?

— Потому что я не сбегал из дома, чтобы выпить в сомнительной компании? — Филипп прищурился.

— Я не пил. — Эдвард скрестил руки на груди. — Слушай! — вспомнил он. — Тебе наверняка будет интересно! Лиф говорил столько всего про Райдос, про войну… Мне казалось, он хочет меня задеть, но…

— Не слушай его, — прервал его Филипп, остановившись. — Лиф сам не понимает, о чём говорит, и не знает ничего действительно важного. Теперь я в этом уверен ещё больше.

— В смысле? — удивился Эдвард, подаваясь вперёд. — Ты… Ты поэтому все каникулы словно и не на каникулах?

Филипп усмехнулся и кивнул.

— Да. Это мой последний семестр в Академии. Отец одобрил. Я уезжаю в Вистан.

С этими словами Филипп махнул брату и пошёл дальше, оставляя Эдварда стоять с открытым ртом. Вистан был военным полигоном.

Выйти из оцепенения всё-таки пришлось. Эдвард взглянул на коридор, ведущий в комнаты матери, и тяжело вздохнул. Когда он был маленьким, его наказывали очень редко. Разве что, когда он портил одежду или книжки, могли запретить ехать с отцом в Ворфилд или идти на тренировку или поставить дополнительные скучные занятия. Сейчас он вырос, и провинность была куда серьёзнее порванных брюк.

«Такое поведение недопустимо… Я не ожидала… Я разочарована…» — это говорила мадам Керрелл, не повышая голоса. Эдвард уставился в пол. От тона матери, расстроенного и обвиняющего, ему привычно становилось не по себе, будто он действительно совершил самый страшный проступок на свете. Только в этот раз вины он не чувствовал, не жалел, что сбежал и повеселился. Это был его день рождения, и целые сутки он был счастлив. А сейчас просто слушал и ждал наказание.

Оно показалось удручающе суровым. Теперь ему было запрещено покидать Академию в учебное время, на каждый праздник он должен был приезжать домой, вне зависимости от того, длился перерыв день или неделю. Если же мадам Керрелл узнает, что Эдвард проводит выходные не за учёбой, а там, куда потянет Джонатан, — к нему приставят гувернёра. Это был бы позор, и Эдвард, не раздумывая, обещал выполнять все условия. Как мать собиралась его проверять, он не знал, но и думать об этом не хотел: нарушить данное матери слово он бы не посмел. Он не хотел ещё раз слушать её причитания и нотации.

Его величеству о провинности сына даже не сказали…

Полгода пролетели потоком умных книжек. От текстов пухла голова, ничего читать и учить Эдвард не хотел, но больше ему делать было нечего. Джонатан катался без него, каждый раз с сочувствием глядя на вынужденного оставаться на кампусе друга; в замке, куда приходилось уезжать и отчитываться матери по учёбе, ничего не происходило. Выдохнул Эдвард, лишь когда прошли экзамены, за каждый из которых он получил отлично. Тогда ему показалось, что мать осталась довольной и потеплела, забыв о его зимней провинности.

«Возьми маман в путешествие, — предложил Джонатан. — Она полностью оттает. Поверь, она нужна тебе в хорошем расположении духа. У меня планы на тебя на осень».

Эдвард скривился: кто вообще ездит с мамами? Он хотел поехать с другом, расслабиться, наверстать время, потраченное на наказание, но, подумав, понял, что так будет лучше. Матери было нужно отдохнуть от плохого настроения отца. Тот был не в духе постоянно. Это стало слишком обыденным, но всё ещё неприятным.

Война на юге разгоралась. До конца зимы всё было на удивление спокойно, но стоило начаться оттепели, как огромные чёрные машины неизвестного происхождения пересекли границу в четырёх местах и стали двигаться вглубь. В ближайших городах поднялась паника, люди уезжали, боясь, что враг доберётся до них, и даже в столице начинали задавать вопросы: «Что будет если они прорвутся за барьер?» Машины считали непобедимыми, неразрушимыми, пока наконец одна не была выведена из строя. Армия понесла большие потери, но командование было уверено — не зря. Теперь у них были детали, теперь они могли понять, как механизмы работают и как их сломать.

И пока механики разбирались с машинами, пока обстановка накалялась и даже зажиточные семьи чувствовали давление выросших налогов, а на юге гремели взрывы, Эдвард увёз мать на северо-запад, в спокойный Западный Альбион. Это была небольшая страна у подножья пограничных гор: чистый воздух, гейзеры, горячие источники — всё, что нужно, чтобы отвлечься от ужасов в родной стране.

Именно там в конце лета Эдвард получил короткое, но интригующее сообщение от Джона: «Будь в Академии на неделю раньше. Очень важно!»

Эдвард сглотнул и, быстро скрестив пальцы, обратился к матери.

— Мама? — Он мило улыбнулся. — Ты не против, что я тебя оставлю немного раньше и вернусь в Мидланд? Я вёл себя примерно. — И быстро закивал.

Удивлённая мадам Керрелл пожала плечами, и Эдвард начал собираться.

— Эдвард, чёрт тебя дери! — Голос Джонатана перекрыл шум коридора Академии.

Все поворачивались к нему с немым недовольством.

Эдвард закатил глаза и обернулся ровно за секунду до того, как в его плечо впилась, подобно когтям, рука друга. Джонатан отдышался, выпрямился, поправил камзол, пригладил выбившиеся из небрежного хвоста волосы и недовольно посмотрел на Эдварда.

— Полшколы слышало, как я тебя зову. Все — кроме тебя.

Эдвард пожал плечами. Он приехал вовремя и провёл в Академии несколько часов, обходя все сады и гостиные, безуспешно пытаясь найти Джонатана. Он слишком устал, чтобы радоваться его появлению.

— Я не слышал, извини.

— Ладно, не важно, — отмахнулся Джон. — Ты, наверно, давно сгораешь от нетерпения узнать, что же такое намечается.

— Нет. Перегорел. — Эдвард оттопырил губу.

— Ах вот оно как. — Джонатан приподнял бровь и криво усмехнулся. — Ну, тогда тебе не будет интересно, что мы оба приглашены на съезд Особого Круга! Ежегодное празднество для особо почётных гостей, достигших определённого возраста. Поверь, Керрелл, только самое элитное общество, никакой челяди.

Джон хмыкнул, покосившись на проходящего мимо парня в простой холщовой рубашке и потёртой куртке. Тот с вызовом взглянул на молодого графа, всем видом показывая, что презирает оного и все эти «элитные общества» вместе взятые.

— Организатор, к слову, — продолжал Джонатан, — я. А глава круга сейчас Лиф Стофер. Помнишь его?

— Стофер, говоришь? — поморщился Эдвард, вспоминая того подозрительного типа, от которого несло алкоголем и который вызвал его на бой, желая отыграться за проигрыш Филиппу. И снова проиграл. Эдвард был озадачен. — Я думал, что он больше не захочет со мной знаться.

— О, всё с точностью до наоборот! Он остался в восторге.

— Ладно. — Эдвард прислонился к стене, недоверчиво глядя на Джона. — И кто, по мнению Стофера, элита?

Он хмыкнул. Джонатан поправил волосы.

— Ты удивишься, насколько разнообразна будет публика! Я пол-лета знакомился с учениками других школ и просто с отличными людьми и могу точно сказать, что они того стоят. — Джон посмотрел на всё ещё сомневающегося Эдварда. — Соглашайся, Керрелл! Хоть ты и принц, но если откажешь — больше не позовут. Спроси у Филиппа.

— Поэтому они сражались со Стофером? — Эдвард весело прищурился. Он знал, почему произошло то сражение, почему Филипп не принял приглашение в своё время, но ему было интересно, что рассказали об этом Джону.

А того вопрос застал врасплох.

— Не знаю… — протянул он и тут же сменил тему: — Ты согласен?

Эдвард кивнул.

Карета довезла молодых людей до поместья, указанного на пригласительной открытке молочного цвета. Одноэтажный особняк с насыщенным тёмно-зелёным фасадом, украшенный белого цвета лепниной, колоннами и оконными рамами скрывался за идеально ухоженным садом. Прямой дороги от центральных ворот для карет не было — все заезжали через заднюю калитку, но нанятый извозчик остановился спереди, а потому до широкого крыльца Эдварду и Джонатану пришлось пройти под тремя белоснежными железными арками, обвитыми тёмным плющом.

— Ни разу в жизни не видел таких садов! — признался Эдвард, вертя головой туда-сюда, пытаясь поймать все виды. — Наш, на Пиросе, в сравнении с этим прост, как кожаная куртка в сравнении с парадным камзолом. Мидланд порой поражает!

— О, ты просто не был в дворцовых парках Санаркса. — Джонатан самодовольно улыбался, глядя по сторонам. — Один лабиринт чего стоит! Шикарные фонтаны, мраморные статуи… Я, правда, там тоже не был, но видел на картинах и фотографиях. Мама старалась в нашем поместье сделать что-то подобное. На Пиросе пока он считается лучшим по дизайну, но ты бы знал, сколько туда ежегодно вкладывается! Если бы не он, наверняка бы раза в два богаче были. — Джон усмехнулся. — Этот красив, но всё же наш лучше. Наверно, из-за того, что поместье съёмное, тут нет статуй в саду, нет бюстов и оригиналов картин в доме.

Джонатан продолжал рассказывать о плюсах и минусах снятого особняка на западе Мидланда, а Эдвард лишь следовал за другом к высоким лакированным дверям с резными железными ручками. Они вошли в дом, прошли по длинной галерее, увешанной пейзажами, каждый из которых Эдвард за свою жизнь видел не меньше десятка раз в разных местах, и оказались в просторной комнате, выполненной в зелёных тонах, на обоях вились тонкие золотистые узоры-косички. Три высоких окна закрывали плотные шторы, на стенах висели редкие картины и гипсовые панно с силуэтами цветов и животных, а зелёные кожаные диваны и кресла были расставлены даже слишком ровно. По комнате летали волшебные шары. Их свет — холодно-белый и желтый — смешивался, отражался от хрустальных подвесок на люстре, от натёртого низкого столика и создавал приятную полутьму, хотя на улице ещё стоял день с серым затянутым тучами небом.

Двери с двух сторон от гостиной были настежь раскрыты, и Эдвард заглянул в обе. В помещении слева находились столы для бильярда и для карт, а справа — множество пуфиков и лежаков. Были открыты двери дальше, наверняка в общие спальни или комнаты отдыха, но Эдвард не стал проверять, а Джонатан не собирался ничего показывать. Он придирчиво окинул взглядом комнату, рывком развернул одно из кресел, руша нарочитую идеальность, и, раскинувшись в нём, сообщил:

— К вечеру все соберутся. Будет весело.

— И когда мы вернёмся? — поинтересовался Эдвард, опираясь на спинку дивана.

Джонатан задумчиво потянулся.

— Я снял особняк до завтрашнего вечера, вот тогда и вернёмся. Не волнуйся, ни твой брат, ни глубокоуважаемая матушка не узнают.

Эдвард невесело думал о том, что из-за Джонатана проведёт несколько часов в пустом особняке, но оказалось, что о тишине можно только мечтать: уже через полчаса прибыли доставщики и слуги продолжили украшать комнаты, расставлять кальяны и вазы с цветами. Джон внимательно следил за тем, что происходило в гостиной, то и дело выходил проверить другие места, потому что не доверял никому организацию вечеринки, которая, по его мнению, должна была добавить ему статуса. Эдвард какое-то время следовал за другом, но потом просто лёг на диван, забросив ноги на подлокотник, и стал бросать в потолок огненный сгусток, безопасный, но весело искрящийся. Один раз он чуть не сбил световой шар, но никто этого не заметил.

Джонатан вернулся, держа руки в карманах, и снова упал в кресло, закинув ногу на ногу.

— Всё готово, — выдохнул он.

Эдвард вскочил от неожиданности. Он огляделся и понял, что слуги ушли, а вместо шелеста юбок, звуков шагов и переставляемых предметов он слышал ветер и скрип гнущихся деревьев, доносящийся из открытого окна. Он так погрузился в суету, так привык к монотонному её звучанию, что не заметил, как шум вокруг него переместился за стены особняка.

По щелчку пальцев Джонатана в зал прилетел поднос с чашками, полными горячей воды, заварочным чайником и тарелкой с тостами. Он завис в воздухе, чтобы не пачкать стол. Джонатан ещё раз выдохнул и тряхнул головой, отгоняя нервозность и усталость. Он залпом осушил чашку с чаем и, пока Эдвард вгрызался в тост, подошёл к окну.

— Вот и первый экипаж, — сообщил он. — Рановато…

— Стофера не будет? — с тревогой спросил Эдвард.

— Нет. Зачем ему? У него есть те, кто донесёт, если что не так.

На этих словах брови Джонатана на мгновение сошлись над переносицей.

— Всё так! Пойдём встречать! — Эдвард быстро допил чай, вытер лицо салфеткой и, высунув язык, щёлкнул пальцами. Поднос тут же улетел из зала, и довольный Эдвард пошёл за Джоном.

Раньше гостей не встречал ни один из них. Это считалось немужским занятием и тем более не королевским. Мадам Керрелл изредка встречала гостей, но исключительно важных и когда их список не переваливал за несколько сотен. Эдвард за ней не следил и не помнил, чтобы Джон следил за своей матерью, но тот выглядел уверенно. Он оставил Эдварда стоять поодаль, жестом показал, что всё под контролем, и распахнул двери. Он выглядел как хозяин. Улыбался, пожимал или целовал руки, знал каждого по имени. Эдвард чувствовал, как в животе поднимается волна восторга, когда он смотрел на прибывающих. Одетые просто, но элегантно, они казались взрослее, чем были, и важнее, чем могли бы быть. Совсем не так, как на больших торжественных балах, где молодые люди терялись на фоне величественных взрослых.

Эдвард с улыбкой здоровался со всеми, пожимая всем руки и почтительно кивая, улыбаясь юным леди, приседающим перед ним в глубоком реверансе. Он смотрел на людей, не узнавая и половины, а его, казалось, знали все. «О, Ваше Высочество» или «Принц Эдвард!» были произнесены около дюжины раз каждое, потом говорящие представлялись — и их имена тут же вылетали у Эдварда из головы. В один момент он заметил сверкающий взгляд зеленоватых девичьих глаз, она даже назвала своё имя, и Эдвард вроде бы запомнил её лицо. Он хотел обернуться ей вслед, но его вниманием завладел какой-то парень с причудливой брошью в виде солнечной системы.

В ушах гудело от звона бокалов и смеха, разливающегося по залу, затекающего в смежные комнаты и в коридор. Блеск ламп в стеклянной посуде, в бутылках, в каждом драгоценном камне на украшениях девушек вертелся калейдоскопом, переливался — и доводил до головокружения. Девушки шептались и хихикали, молодые люди ругались, спорили, кричали. Все — пьяные, весёлые, одурманенные витающим в непроветриваемых комнатах дымом. От него расплывались, мерцали силуэты, слипались глаза, не хватало воздуха, чтобы глубоко и ровно дышать. Но никто этого не замечал.

Эдварду было весело. Он чувствовал себя частью общества и не хотел, чтобы это кончалось. Он только что до хрипоты спорил с неким отличником-физиком из Колледжа Современных Наук Нефрита и, насытившись им, упал на диван, отодвигая целующуюся парочку. Эдвард откинул назад голову, хватая ртом горячий воздух. Его было мало. Горло жгло, Эдвард мечтал о глотке воды, но не мог заставить себя подняться.

— Вы выглядите совсем не по-королевски, сэр Керрелл, — раздался голос, и Эдвард разлепил глаза.

Перед ним, заинтересованно улыбаясь, сидела девушка с блестящими смутно знакомыми глазами. Эдвард окинул её взглядом: длинное лёгкое тёмно-зелёное платье с оборками и пайетками, отблески которых резали глаза, простые украшения — и идеальная причёска. Эдвард моргнул. Сам он приличным видом похвастаться не мог: его волосы растрепались и упали на лицо, ворот рубашки был расстёгнут, рукава — закатаны. Пиджак и жилет он скинул уже давно и забыл — где.

— Я… — наконец выдавил он — и невпопад: — Я Эдвард.

Девушка, казалось, ничего и не заметила.

— Шеро́н, — представилась она, улыбнувшись. — Шерон Фрешер.

Эдвард взял её руку — она показалась ледяной в его собственной, пышущей жаром, — и поцеловал, а потом заглянул ей в глаза снова. Зелёные, с выделяющейся тёмной радужкой, блестящие, но серьёзные. Его словно ударило током. Это её он заметил в коридоре!

Эдвард вскочил, пошатнулся и схватил с пролетевшего мимо подноса два бокала. Один он протянул Шерон.

— Приятно познакомиться!

— Мне тоже. — Она отвела взгляд, смущённо улыбаясь, и отставила бокал в сторону.

Они недолго молчали. Эдвард осушил вино и хотел уже вернуться на диван, как вдруг Шерон сказала:

— Тебе не кажется, что здесь шумно?

Он осмотрелся. И правда, со всех сторон слышались пьяные выкрики, гогот, все говорили слишком громко, все говорили одновременно. Звуки мешались в давящую какофонию, и впервые Эдвард почувствовал пульсирующую боль в висках. Он не замечал ни её, ни происходящего вокруг так долго!

— Может, выйдем на воздух? — ошарашенно спросил он и посмотрел на Шерон огромными глазами.

Она осторожно кивнула, словно боясь его спугнуть, но Эдвард этого не замечал. Он не замечал вообще ничего вокруг, пока в лицо не ударил прохладный воздух коридора. Где-то было настежь открыто окно. Дышать стало легче, и Эдвард блаженно улыбнулся.

Шерон отвела от него задумчивый, заворожённый взгляд. Уж сейчас-то он должен был заметить.

Они шли по просторной тёмной галерее, в ней не было ни людей, ни звуков. Вот она — ночная романтика, думала Шер, в том, как таинственно вьются коридоры. Никогда не знаешь, что может в них случиться, когда вы только вдвоём.

Эдвард всё чаще смотрел на Шерон. Её ресницы подрагивали, она прикусывала губы, мяла платье, опускала голову, и тогда каштановые локоны падали ей на лоб. Эдвард изучал её взглядом, и Шерон молилась, чтобы это не прекращалось.

Они остановились у высокого окна, и Шер присела на высокий обитый узорчатой тканью подоконник. Эдвард забрался на него тоже и повернулся к ней. Как начать разговор, что сказать, он не знал и просто смотрел. В свете фонаря за окном её точёный профиль с прямым носом и слегка выдающимся вперёд подбородком зачаровывал, переливы на платье и в украшениях казались золотыми. Шерон старалась не двигаться и едва дышала, улыбаясь краешками губ. Внимание принца было слишком приятным, чтобы прерывать его неосторожными движениями.

Несколько капель ударили в стекло.

— Дождь… — задумчиво произнесла Шерон. — Рано в этом году.

— Что? — Эдвард перевёл взгляд на окно. — Наверно, рано… Но какая разница? Мы ведь в доме.

— И правда…

Шерон разочарованно качнула головой. И с чего ей нужно было говорить о дожде?

— Я тебя никогда раньше не видел, — вдруг сказал Эдвард, скрещивая ноги на подоконнике и полностью разворачиваясь к Шерон. — Ты учишься в Академии?

— Да. — Шерон смотрела в пол. — Формально. Я на домашнем обучении, но сдаю все те же экзамены, что и ученики в классах. Моя мать считает, что Академия не для девушек. Но, возможно, мне удастся её уговорить хотя бы на семестр…

— Это… — Эдвард запнулся, активно кивая. — Это было бы отлично.

— Наверно, — Шерон неуверенно улыбнулась.

Она бы очень хотела. Хотела с тех пор, как познакомилась с Джонатаном и тот начал рассказывать о своём друге. Только это едва ли было возможно: её мать была слишком строга, чтобы позволить учиться в Мидланде. Узнай она, где дочь сейчас, Шерон никогда больше бы не вышла в свет, пока её не выдали бы замуж.

— Как тебе здесь? — спросил Эдвард и, не дожидаясь ответа, восторженно продолжил: — Я сомневался, но рад, что Джон меня уговорил. Тут так весело! Не то что на всех этих настоящих балах, где за тобой следят, чтобы, не дай Небо, ты не совершил какую-то глупость!

Шерон посмотрела вперёд, где темноту коридора разрезал яркий луч света, пробившийся сквозь неплотно закрытые двери душной гостиной. Она тут же представила распускающих руки пьяных мальчишек, которым только дай повод, чтобы завязать спор; девиц, которые змеями вились вокруг всех, кто позволял.

— Не думала, что тебе нравится такая компания, — произнесла она и сразу об этом пожалела.

Эдвард, уже полулежавший, прислонившись к стене, напрягся.

— Нормальная компания, — сказал он, хмурясь. — Тебе не нравится?

Это прозвучало резко, с вызовом. Шерон было открыла рот, чтобы ответить, но одёрнула себя. Нет, ей компания не нравилась, и это было совершенно не то, чего она ожидала от долгожданной встречи с Эдвардом Керреллом. В рассказах Джонатана он был идеальным другом, весёлым, открытым человеком, готовым рисковать и нарушать правила; её впечатлило, когда Джон сказал, что Эдвард не присоединяется, потому что в разъездах с матушкой, что он постоянно сидит над учебниками и что он отличный пиромаг.

И вот наконец образ из её головы встретился с реальным человеком… и не совпал. Шерон успокаивала себя, убеждала, что не стоит судить Эдварда по тому, что видит. Это один-единственный момент. Разве он отменял остальные положительные качества? Она ведь знала, что на этой вечеринке все будут пить. Да и вообще, какое право она имела обижаться? Ей ничего не обещали. Эдвард — принц. Ему позволено больше. Надо быть снисходительнее. Её так учили.

Может быть, он и не должен был быть пьян. Но она не должна была забываться.

Повисла тишина. Гнетущая, неприятная. Дождевые капли ударили в стекло. Шерон поёжилась, вцепившись в голые локти ногтями, мельком глянула в окно и остановила взгляд на Эдварде. Он не заметил — сидел, прислонившись лбом к холодному стеклу, и блаженно улыбался. Шерон отвернулась. Всё же, несмотря на то что Эдвард Керрелл немного не оправдал её ожидания, такой конец вечера ей нравился больше, чем если бы всё закончилось под утро в задымлённом зале или в девичьей комнате, где оставшиеся молодые люди уснули, навалившись друг на друга.

Шерон поднялась, поправила юбку и, с лёгкой улыбкой покачав головой, пошла по коридору в сторону зала. Где-то неподалёку Джонатан обещал ей личную спальню с блокирующим звуки заклинанием.

Эдвард проснулся, когда солнечный луч ударил ему в глаза, пробившись сквозь рассеивающиеся тучи и ветви росшей у окна вишни. Всю ночь шёл дождь: он залил дорожки, сбил ягоды и склонил к земле ослабшие цветы. Сонно глядя на мокрый сад, Эдвард даже не сразу понял, что сидит на подоконнике, полностью забравшись на него и прислонившись к холодной стене. Как он умудрился проспать здесь всю ночь? Спустившись на пол, Эдвард огляделся: в полутёмном коридоре было пусто, тишина стояла такая, словно всё поместье увязло в безвременье, где звук попросту невозможен.

Эдвард медленно прошёл до зала, в котором вчера проходила вечеринка. На диванах и креслах, кто как, спали юноши и девушки в мятых костюмах и платьях — те, кто ночью оказался не в состоянии дойти до спален. На кожаном диване в обнимку со светловолосой девицей лежал Джонатан, а рядом, прислонившись к подлокотнику, спал ещё какой-то парень, его длинные волосы падали на лицо, а рубашка была порвана в нескольких местах. Даже издали Эдвард видел длинную царапину на лакированном столе. Но в остальном, кроме одного поваленного букета, растёкшейся под ним лужи и пары полупустых бокалов, все следы бурной ночи были убраны: и разбитые фужеры, и осколки от бутылок, и все блюда для закусок. А ведь Эдвард помнил, что ещё до того, как они с Шерон ушли, кто-то сломал стул, опрокинул цветок и разбил вазу. Хорошо, хоть до применения боевой маги не дошло, иначе и убирать было бы нечего.

— Судя по всему, Джонатан старался контролировать ситуацию… Пока не уснул с Эми.

Эдвард посмотрел на подошедшую Шерон. Та переодела длинное платье на другое, тоже зелёное, тоже с чёрными кружевными вставками и без рукавов, но уже не фактурное, а наоборот — лёгкое, струящееся, держащееся на талии на тонком пояске. Мягкие складки подчёркивали мягкую женственную фигуру, которую Эдвард не рассмотрел ночью.

— Что-то не так? — спросила Шерон, смутившись и оглядывая саму себя.

— Нет, нет! — Эдвард тряхнул головой, отводя взгляд от её квадратного выреза. — Мне нравится платье. Н-необычно.

— Спасибо, — тихо произнесла Шерон, и как глаза её заблестели, а на щеках появился лёгкий румянец. — Я думала, уже все такие носят. Конечно, не на балы…

Шерон запнулась, понимая, насколько глупо говорить с парнем о платьях, а Эдвард, изобразив искреннее понимание вопроса, поспешил сменить тему:

— Ты не знаешь, почему я спал на подоконнике? Последнее, что я помню — ты.

Это прозвучало неловко, и кровь прилила к щекам.

— Ты просто уснул, пока мы там сидели, и я не стала тебя беспокоить. Тебе нужно было отдохнуть в тишине.

Эдвард смутился ещё сильнее и не знал, что ответить. К его облегчению, делать этого не пришлось: из центра гостиной донеслось кряхтение, и Джонатан, осторожно выпутавшись из объятий девушки (та что-то промурлыкала во сне), сел на диване и схватился за голову.

— Ну неужели нельзя говорить хотя бы тихо? — проворчал он, кидая злой взгляд на стоящих в дверях.

— Вот поэтому я не пью, — иронично заключила Шерон, поджимая губы.

— Нет, ну тебе, наверно, вообще круто, Шер, — недовольно прошипел Джон, переводя взгляд с неё на Эдварда.

— Что крутого-то? — вздохнула Шерон, покачала головой и махнула рукой на кривившего рот Джонатана.

— Может, воды хоть принесёшь? — крикнул он ей вслед и болезненно сморщился. — И… от головы…

Эдвард растерянно пожал плечами и поспешил за направляющейся к парадным дверям Шерон. Джон, не дождавшись помощи, нехотя сполз с дивана, отталкивая спящего на полу молодого человека, дотянулся до кем-то недопитого шампанского и махом осушил фужер.

Поместье тихо просыпалось. Молодые люди, не успевшие прошлой ночью вовремя остановиться, обнаруживали себя в необычных местах, с незнакомыми людьми, в неожиданном виде. В столовой накрыли для завтрака к обеду, а в это время слуги убирали гостиную, игровую, женскую и личные гостевые спальни, пока Джонатан пересчитывал ущерб и судорожно прикидывал, на какую сумму влетел. Чтобы убежать от суеты, многие гости либо сразу уезжали, либо прятались по закоулкам мокрого парка.

Эдвард и Шерон сидели на высушенной скамейке в саду. От малейшего дуновения ветра с веток срывались капли, и казалось, что снова начинается дождь. Шерон куталась в чёрный плащ, пинала носком туфли мокрую гальку, осторожно поглядывая на то, как ветер трепал волосы Эдварда, выглядящие насыщенно-рыжими на фоне ещё зелёной листвы, и улыбалась своим мыслям. Эдвард же, засунув руки в карманы, о чём-то усердно размышлял.

— Мне кажется, что я чего-то недопонимаю, — сказал он вдруг, поворачиваясь к Шерон и задумчиво морща нос. — Что Джон имел в виду, говоря, что тебе должно быть «круто»? Почему?

Шерон распахнула глаза, но всё же ответила, заламывая пальцы:

— Он, наверно, посчитал, что мы… — Она выразительно посмотрела на Эдварда.

Тот соображал с секунду, а потом его лицо вытянулось.

— Что?! — воскликнул он. — Да как Джон мог такое вообще придумать? Чтобы мы с тобой… Нет! Как он мог об этом подумать?

Шер пожала плечами.

— Это Джон, кто знает, что у него на уме после такой ночи? Думаешь, он в порядке?

— Отойдёт. — Эдвард скрестил руки на груди. — Наверно, просто неудачно что-то смешал.

— Закончился его вечер в любом случае приятно. — Эдвард удивлённо посмотрел на Шерон. — Та блондинка в его объятиях весьма мила, правда? — Она усмехнулась и повела плечами.

— Я не обратил внимания, — признался он и отвёл глаза.

Они замолчали, неловко глядя в разные стороны. Шерон прикусывала губу, чтобы не улыбнуться, хоть это было ужасно сложно. В груди скопилось столько чувств, словно рой бабочек вдруг ожил. И ему было тесно. И он хотел вырваться. Но она не могла даже просто взять и рассмеяться, вместо этого лишь сильнее сжимала одной ладонью другую, задерживала дыхание. Эмоции казались неуместными, её учили, что так нельзя. Не с мужчинами. Тем более не с принцами! Даже если принцы милы и непосредственны.

Шерон грустно улыбнулась и подняла глаза на Эдварда. Тот, кажется, и не собирался начинать разговор. Может, не знал, что сказать, может, ему было хорошо в тишине, когда ещё тёплый осенний ветер обдувал лицо, а расстёгнутые полы пиджака трепетали на ветру. Но молчание длилось дольше, чем ей хотелось бы.

— Может, поговорим о чём-нибудь? — прошептала Шерон.

— О чём? — Эдвард удивился, словно и не подозревал, что они могут разговаривать. — Не о том же, что Джон — идиот, правда?

Шерон разочарованно покачала головой и повертела в руках часы-подвеску.

— Знаешь, на самом деле мне пора идти. Мне нужно вернуться домой до родителей, иначе будут большие проблемы…

Она поднялась со скамьи.

— Тебя проводить? — спохватился Эдвард. — Вызвать карету? — Он потянулся, чтобы взять Шерон за руку, но она осторожно отстранилась и мотнула головой.

— Не стоит, Эдвард. Это забота Джона, мне в любом случае с ним нужно поговорить. — Она улыбнулась, но Эдвард понял, что улыбка вымученная.

Шерон пошла к особняку, держа руки в карманах плаща и не оборачиваясь. Эдвард с досадой пнул гальку. Он точно что-то сделал не так…

Когда Шерон уезжала, Эдвард, опережая Джонатана, подобрался к карете и с надеждой спросил:

— Мы ведь ещё увидимся, правда?

Брови Шерон поднялись от удивления, и щёки покрылись румянцем. Она быстро посмотрела выше головы Эдварда — Джонатан кивнул ей — и произнесла:

— Конечно. Вы можете мне написать, ваше высочество. — Она тихонько рассмеялась и помахала Эдварду из окна.

И ему показалось, что мир стал ярче, солнце — теплее, а листва — зеленее. Правда, окрылённость быстро прошла, и Эдвард почувствовал себя виноватым. Вчера он вёл себя грубо и выглядел не лучшим образом, сегодня — то нёс чепуху про Джонатана, то вообще забывал, как говорить. Совсем на него не похоже. А Шерон всё равно казалась милой и приветливой, будто и не обижалась вовсе!

Думая обо всём, пока особняк медленно пустел, Эдвард сидел на подоконнике, на котором проснулся, хмуро уставившись на качающиеся ветви садовых деревьев. И лишь когда все звуки окончательно стихли и навалилась тяжёлая гнетущая тишина, Эдвард побрёл в идеально убранную гостиную, где развалился в кресле Джонатан, уставший, но счастливый. Он посмотрел на друга, приоткрыв один глаз, и спросил:

— Ну как? Доволен?

Эдвард сел в другое кресло и какое-то время молчал, перебирая воспоминания, а потом сказал, довольно кивая:

— Пожалуй! Я бы ещё от одного подобного дня не отказался. С тем умником с Нефрита было ужасно интересно спорить. Ничего не понимаю в механике, но, кажется, я победил.

— Да… И девушки тут были хороши. Эми, с которой я уснул… Кажется, я влюбился.

Губы Джонатана расплылись в широкой мечтательной улыбке. Эдвард усмехнулся, но друг стёр ухмылку с его лица одним-единственным вопросом:

— Что у вас с Шер?

— Ничего? — несмело ответил Эдвард, и слова его прозвучали, как вопрос. — Мне кажется, она обиделась, когда я… обозвал тебя идиотом.

— Странно. — Джонатан поднял брови. — Ко мне она никогда особых чувств не питала, точно знаю. И вообще, с чего это я идиот?! — Он резко подался вперёд.

— А с чего ты взял, что мы могли переспать?

— Я такого не говорил, — буркнул Джон и снова расслабился. — Но, в принципе, почему бы и нет?

— Мы знаем друг друга меньше суток! Она милая, красивая девушка, но…

— Она тебе нравится? — Джонатан повернулся к Эдварду лицом, непривычно серьёзный.

— Ну да. — Эдвард кивнул. — И мы договорились, что я напишу. Только… она не дала мне адрес.

Джонатан усмехнулся и подпёр голову кулаком.

— Не волнуйтесь, ваше высочество, ваш покорный слуга всё знает и скажет вам.

— Отлично работаете, покорный слуга, — Эдвард рассмеялся. — Она, кстати, сказала, что мы можем увидеться в Академии. Почему она тогда уехала домой?

— Потому что вы не увидитесь ни в какой Академии. Я знаю, что Шер хотела бы, но увы! — Джон развёл руками. — У неё с семьёй какой-то странный уговор: она учится дома, ни с кем не встречается и выезжает в свет только с ними. Её маман лучше не перечить. Я как-то с ней столкнулся в Академии и кое-как уболтал отпустить Шер прогуляться по парку, пока она решала какие-то вопросы с дирекцией. К счастью, она не узнает, что Шерон была здесь, но всё равно, чтобы мадам Фрешер — и отпустила Шер в Академию?.. Да я не знаю, какое чудо должно случиться!

Эдвард разочарованно вздохнул. Письма — это хорошо, и они могли бы связываться по синернисту, но ему хотелось ещё раз увидеть её вживую. А это если и случится, то очень нескоро. Он лишь надеялся, что не стушуется, когда представится возможность.

Тем временем на улице начали сгущаться сумерки, и Джонатан наконец поднялся на ноги и со скрипом потянулся.

— Так, ладно, — сказал он. — Надо вызывать карету до Академии. Срок аренды заканчивается, не хочу переплачивать за задержку. Я и так отдам больше, чем планировал. Поднимайся, Керрелл, нам пора.

Эдвард рассмеялся, нехотя встал и последовал за покидающим зал Джоном, который достал тонкую трубку, и терпкий обволакивающий дым потянулся за ним к выходу.