Пиратское солнце

8

Неба не осталось. То, что обволакивало снаружи город, напоминало нечто вроде полотнищ ткани, каскадом наваливающихся со всех сторон; или пасть какого-то кошмара — в ракурсе изнутри. В пене водопада, в его брызгах было полно воздушных пазух диаметром не меньше мили, цепочек каверн, сросшихся в извилистые туннели, которые в любой момент грозило запечатать рушащимися стенами воды. Магниевая фара Антеиного байка выхватывала кувыркающиеся сферы, походящие на безруких монстров, миниатюрные вертящиеся планетки из воды, со слепой плодовитостью мечущие то струи, то капли. Попади любая из капель в байк — и он бы заглох.

Чейсон откинулся назад, чтобы в последний раз взглянуть на Сонгли — сверкающую дугу огней, которую разрывали серебряные водяные лапы; эта все еще шустро мчащая лента из канатов и дерева, удерживающая на себе дома и рынок, срезáла гриву белых брызг с цепких жидких пальцев. Через несколько мгновений стихия все поглотит — рынок, дом Эргеза, рабочие общежития — и, быть может, Сансона и его семью, Дариуша и Ричарда Рейсса.

Не в силах смотреть, он было отвернулся, но тут вспышка молнии высветила дюжину ярких цветков, раскрывающих и закрывающих венчики в воздухе рядом с лентой. Некоторые из лодок все же сумели уйти.

Если бы у него было еще полчаса… Если бы он предвидел, что произойдет… Чейсон знал, что он хороший командир — потому, что удары противника лишь наполняли его нестерпимым гневом. Но на этот раз враг, которого можно было бы ударить в ответ, отсутствовал.

Пришлось, однако, быстро разворачиваться, ибо Антея бросила байк в сумасшедшую череду маневров, уклоняясь от налетающей воды. Он сумел обхватить ее стройную фигуру за талию и прижать при этом локти; Чейсон был вынужден удерживать руки в этом положении, иначе он не дал бы ей вздохнуть — или его сорвал бы с байка стремительный поток воздуха. Пришлось бороться даже не со встречным ветром, рожденным их собственной скоростью: их сносил назад воздух, выдавливаемый из схлопывающихся полостей впереди них. Двигатель байка взревел изо всех сил, и все же на долгие секунды они застыли на месте.

Затем с каким-то упругим щелчком их швырнуло вперед, в ходящий волнами туннель из воды. Антея клонилась то влево, то вправо, и они уворачивались от капель воды размером с валун, а то и с дом. Он чувствовал, как напрягаются натянутые мышцы ее спины у него на животе и груди; ее груди прижимались к его предплечьям.

Она яростно выругалась, когда байк закашлял и затрясся. Они начали кувыркаться, но Антея — едва-едва, но все же — выровнялась и Чейсон обернулся, увидев круглое белое облачко, вспухающее вокруг их инверсионного следа. Они проглотили каплю величиной с голову, и она чуть не загасила двигатель.

— Мы не можем держать такую скорость! — прокричал он.

— Хотите остановиться среди этого? — Она кивнула на вваливающиеся стены. Чейсон стиснул зубы и цеплялся за нее, пока она кружила мимо кувыркающихся капель, сквозь шипящие брызги.

— Берегись!

Длинный туннель перед ними внезапно сузился. Антея очертя голову рванула вперед, и по Чейсону принялись хлестать твердые водяные заряды, и хлестали до тех пор, пока он не задохнулся и не ослеп. Потом байк сильно накренился, он сморгнул капли и увидел, что они не успевают проскочить, а Антея заглушила двигатель и резко откинулась назад. Его придавило ее телом, байк закрутился вместе с ними, и они — корпусом байка вперед — врезались в стену.

Удар швырнул ее на байк, а адмирала — на нее. Чейсон ожидал, что захлебнется в воде, но вместо того, подняв голову, увидел, что они оказались на дне конической воронки, которую ударная волна все еще расширяла, в то время как байк замедлялся. Не успел байк остановиться, как вода перед ними попросту расступилась, как занавес, и они прошли через зауженное горлышко и очутились в другой воздушной полости.

Антея нагнулась, чтобы вновь завести двигатель. Чейсон извернулся, разглядывая круглую дыру, которую они пробили в стене. Она выглядела точь-в-точь как отверстие от пули в мягком металле, только в ширину составляла шесть футов. Двигатель запустился, и они помчались прочь, оставив за байком след из брызг и капель.

Он развернулся вперед, надежнее обхватив ее за талию.

— Лихо! Не первый раз проделываете?

Антея рассмеялась.

— Спасибо!

Они продолжали свой путь, уже более осторожно, сквозь изменчивый мир теней и прозрачностей. Снова и снова приходилось им сменять направление, так что вскоре стало невозможно уяснить, где они находятся и в какую сторону двигаются. Чейсон не удивился бы, если бы из полумрака вырисовался Сонгли. Вместо этого им попадались обломки — доски, бочки, змеящиеся кольца канатов, а однажды целая рощица деревьев, все еще сплетающихся корнями, — но никаких людей: ни мертвых, ни живых.

Из головы у Чейсона не шла картина хрупких лодочек. Как они рассчитывали пробраться через этот хаос? Они и не рассчитывали, решил он. Им придется найти пузыри воздуха под высоким давлением — такие области, которые дальше не сожмутся, — и ждать, пока круговерть не вынесет их на свет дня, или пока их не спасут. Но масштабы катастрофы выглядели настолько необозримыми, что о спасении и думать не приходилось.

Антея пилотировала, а Чейсон тем временем заботился о магниевой фаре, подкручивая рукой ее длинный электрод. Наконец электрод израсходовался, и фара зашипела и погасла, оставив их в кромешной тьме.

Антея выругалась и заглушила двигатель. Секунду отзвуки его рева гуляли взад-вперед, давая почувствовать невидимые пустоты. Потом — ничего, кроме странных вздохов, почти стонов: звук воды, завладевающей небом.

— Это плохо, — резюмировала она и так очевидное. Чейсон почувствовал, как она оборачивается то туда, то сюда — несомненно, в поисках какого-нибудь света. Не выпуская ее из рук, он занялся тем же самым. Вселенная сузилась до ее тела, прижатого к нему, и горячей металлической округлости байка между его бедер. Он снова ощутил мгновенный прилив паники, вспомнив свою камеру, и бессознательно прижал Антею крепче.

— Адмирал…? — В ее голосе прозвучал вопрос и беспокойство; Чейсон на несколько секунд пришел в замешательство. До него дошло, что он так стискивает ее, что ей нечем дышать, и в этот самый момент что-то попалось ему на глаза.

Он отпустил одну руку и показал:

— Там!

Он почувствовал, как она подается назад. Ее пальцы скользнули вдоль его руки, нашли его кисть. Она вывернулась, чтобы взглянуть на расплывчатое зеленое пятно, которое увидел он. «Да!» Не сговариваясь, они выпрямили тела и напрягли ноги, меняя центр тяжести и поворачивая байк. Затем Антея потянулась вниз, чтобы запустить его.

Чейсон ослабил хватку. Они осторожно подплыли ближе к свечению среди воды, которая медленно превратилась в стеклянную стену; в ее глубинах скрывался единственный бледный луч солнечного света, шедший снизу под углом. Казалось, до него несколько миль.

Антея развернула байк и плавно послала вперед, остановившись в нескольких футах от поверхности.

— Как будем пробираться? — спросила она. — Путь, похоже, неблизкий.

— Мы могли бы пуститься вплавь, — с сомнением сказал он. — Это было бы нетрудно… — Могли же бы они просто задержать дыхание и пробиться сквозь стену.

Антея покачала головой:

— Если бросим байк, то мы застряли, стоит только выйти к чистому небу.

Добравшись до поверхности, они бы могли, оставаясь наполовину в воде, продираться вверх вдоль уклонов и замысловатых изгибов потока, в поисках спасателей или чего-нибудь, на чем можно ринуться в воздух. Чейсону, однако, пришлось признать, что когда их одолеет изнеможение, им в любом случае придется выбираться из воды, иначе поверхностное натяжение медленно затянет их внутрь, и они утонут. И зависнуть в пустом небе было бы немногим лучше.

— Байк нам нужен, — подтвердил он.

— Мы можем толкать его впереди себя, — сказала она.

— На короткую дистанцию — может быть. Но тут…

— Да уж, далековато… Если только мы не обеспечим себе фору. — Она изогнулась всем телом, чтобы развернуть байк, и он машинально последовал ее примеру, прежде чем понял, что она намерена сделать.

— Антея, подождите! Мы могли бы дестабилизировать воду впереди — схлопнуть какую-нибудь подвернувшуюся брешь или растолкать ее.

— Придется рискнуть. — Она приоткрыла дроссельную заслонку, возвращаясь вместе с ним в темень.

Чейсон закусил губу, пытаясь рационально осмыслить происходящее.

— Не слишком быстро, — сказал он через мгновение. — Если слишком разгонитесь, поверхностное натяжение у воды будет как…

— Бетон, знаю-знаю. Я прошла летную школу еще ребенком, адмирал.

— Чейсон.

Она оглянулась, и он едва различил ее улыбку:

— Чейсон.

Затем они снова развернулись, и она налегла на газ.

Антея чуть было не перестаралась со скоростью. В последний момент она заложила байк набок, даже не удосужившись заглушить двигатель. С гулким жестким бамс! они врезались в воду на скорости сорок миль в час; Чейсону почудилось, что его позвоночник вот-вот вылетит через макушку. Он оправился достаточно, чтобы успеть сделать глубокий вдох, а потом его поглотила хлынувшая со всех сторон холодная вода.

Он выпускал воздух медленно, как его учили. Утопание на Вирге случалось крайне редко, однако Чейсону пришлось как-то помучиться в академии с учебным курсом, посвященным этому предмету; он даже удивился, что припомнил его. Покуда он выдыхал, вода не попадала ему в нос; вместо этого вдоль его щеки образовывался длинный пузырь, кусками срывавшийся в темноту позади. Руки Чейсон прижимал к холодному боку байка, а тело держал прямо, по лягушачьи отталкиваясь ногами. К сожалению, похожий на консервную банку турбоджет перегораживал вид на ту сторону, куда они направлялись. Кто бы знал, в десяти футах этот луч света или в тысяче.

Свет и точно усиливался, иначе ему пришлось бы повернуть назад. Несколько долгих секунд спустя он стал различать в колышущейся воде очертания: отражения и преломления далекого солнечного света, зеркальные изгибы воздушных поверхностей, пузыри. Это было неземной красоты зрелище, словно модель неба, исполненная в стекле, с зеркальными шарами вместо облаков.

Заметив ниже, меньше чем в десяти футах, пузырь размером с себя самого, он схватил Антею за руку и показал ей. Та энергично кивнула; бросив байк, они подплыли к серебристому овалу и погрузили в него головы.

Они зависли лицом к лицу внутри дрожащей сферы в зеленом полусумраке. Антея схватила его за плечи и дико расхохоталась.

— Вовремя! — крикнула она. — Еще немного, и мне бы каюк!

Время показалось ему неподходящим для веселья, но она улыбалась так заразительно…

— Таких пузырей, может, больше не попадется, так что нам лучше не тратить этого воздуха на болтовню.

— Что, вам так не доводилось? Сидеть в озере с головой внутри пузыря? — Видно было, что она говорит серьезно. — Видно, в Слипстриме не слишком много больших водяных шаров, — продолжала Антея, — а вы ведь выросли в гравитации? Там, откуда я родом, все было по-другому. Воздуха в этом пузыре хватит на несколько минут. Мы могли бы здесь позавтракать.

— Байк относит, — заметил он.

— А, это верно. — Она принялась усиленно заглатывать воздух. — Тогда вернемся к нему.

Он взялся за предложенную ему руку, и они вместе поплыли обратно к байку. Удары их ног разбили пузырь, оставив бесцельно рассеиваться десятки детишек-пузырьков.

Теперь свет был отчетливо виден. Он шел от отвесной стены, простиравшейся вверх и вниз в неизвестность. За этой поверхностью было светло, и даже проглядывал полумесяц облака. Но больше между ними и светом никаких спасительных пузырей не виднелось — и путь предстоял долгий. Заняв место за байком, Чейсон взглянул на Антею, та пожала плечами. Затем они снова принялись бить ногами.

Через несколько секунд авантюрный дух, почерпнутый у Антеи, иссяк. Тело отчаянно требовало, яростно вопило: дышать! Это жажда возобладала над всякой мыслью, над всякой волей, что только у него оставались. Чейсон пробивался к свету, мотая взад-вперед головой, зная, что и остальные его движения становятся беспорядочными. У них ничего не выйдет.

Антея содрогнулась и отпустила байк. Аппарат под его руками развернулся, и Чейсон обнаружил, что смотрит в воздухозаборник. В лопастях вентилятора запутался пузырь воздуха размером с голову. Конечно, это мог быть пузырь ядовитого выхлопа, но ему было все равно. Он сунул голову в турбоджет и сглотнул дрожащую сферу.

Мгновением спустя он снова был снаружи байка и одной рукой держал Антею, а другой толкал аппарат. Все серело, все смыкалось; хуже всего было жуткое одиночество, с каким он раньше никогда не встречался. Он и не знал, что, когда утопаешь, тело тебе втолковывает: тебя бросили. Изнутри тебя выползает смерть, а снаружи нет никого и ничего, кто мог бы тебе помочь.

Вокруг него взорвался звуками воздух. Чейсон издал ответный вопль, вложив всю свою силу в один вздох. Он вытащил на свет дня Антею, позволив байку кувыркаться, как тому заблагорассудится. Несколько секунд он только и мог, что долго, судорожно хватать ртом воздух. Затем Чейсон повернулся к Антее.

Ее лицо жутко посерело; она не дышала. Он силой открыл ей рот и прочистил его одним пальцем, удалив немного воды. Как быть дальше, Чейсон не знал, и его захлестнуло чувство беспомощности. Обычно сердечно-легочную реанимацию в свободном падении проводили вдвоем: один человек обеспечивал воздух контактом рот-в-рот, второй сдавливал сзади грудную клетку. Чейсона учили, куда ставить переплетенные пальцы — посреди грудины — и как прижимать грудную клетку пациента к своей собственной груди. Сделать это эффективно спереди не вышло бы, потому что человеческая спина давление распределяла и рассеивала. Но на этот раз у него не было выбора.

Он снял один из своих башмаков и подставил его ниже маленьких грудей Антеи; приблизил свой рот к ее губам, и тут замялся.

Потом встряхнулся; это же был не поцелуй, это было то, что его обучали проделывать над другими мужчинами. Он обнял Антею, резко сжав ее тело, и прижался губами к ее губам, вдувая в нее дыхание.

Несмотря на все логические доводы, ощущение губ Антеи на своих губах повергло его в шок. Он обругал себя за слабость и эгоизм и возобновил работу. Башмак болезненно врезался в его собственное солнечное сплетение; хорошо бы он сконцентрировал давление в нужном месте.

Уже через несколько секунд Антея слабо закашлялась, а затем судорожно задергалась в его руках. Она отпрянула назад, гигантским хрипящим вдохом втягивая в себя воздух. Чейсон ослабил объятья, но придерживал ее плечи своими руками, пока не убедился, что ей не грозит беспомощно барахтаться в воздухе.

Воздух… Он впервые отвел от Антеи взгляд. Сквозь капли воды и клубы тумана манило к себе пустое небо, лиловое и чистое. Они с Антеей наполовину высовывались из огромной стены волнующейся воды, которая, должно быть, протянулась на многие мили. Всю сцену заливало золотыми и розовыми оттенками далекое солнце.

Правее от основного потока отделялся зеленый рукав воды — в сотни футов толщиной и длиной в тысячи. Он изгибался, словно пытался ухватиться за расплывчатые ленты окружающих облаков. Выпуклые формы более бледных зеленых и синих тонов намекали на гигантские пузыри и пещеры под ногами Чейсона, образовавшиеся внутри половодья.

Антея моргала, глядя на это зрелище.

— Справились! — прохрипела она. — Где… байк?

— Здесь.

Он развернулся вместе с ней, чтобы она могла увидеть машину. Выступающая часть сигарообразного контура торчала в нескольких футах от них. Шевельнуть ногами и переместиться к байку было проще простого. Антея вцепилась в его седло так, что побелели костяшки пальцев, и несколько раз всхлипнула, прежде чем справилась с дыханием.

— Вы нас вытащили, — сказала она после долгой паузы. Он пожал плечами:

— Оказалось, внутри байка остался пузырь с воздухом. Как раз хватило, чтобы поддержать меня последние несколько ярдов.

Она кивнула, начала что-то говорить, потом отвернулась. Впервые он замечал за ней хоть что-то, напоминающее застенчивость. Впечатление продлилось всего несколько секунд, а затем к ней вернулась привычная бравада. Она влезла в седло байка и выставила ногу, чтобы он мог за нее взяться.

— Подтолкните нас, адмирал. Посмотрим, удастся ли мне заставить этот старый байк выплюнуть глоточек озера.

Чейсон принялся лупить ногами по воде, выбивая в ней воронку и разбрызгивая из нее в стороны струи и капли-сферы, и при этом подтолкнул байк ровно настолько, чтобы высвободить его. Затем он забрался за спину Антее. Обхватив ее руками, он еще яснее, чем прежде, обнаружил, как слаженно пригнаны их тела. Он ощутил, как она дрожит, и, бросив взгляд, увидел, как застыла над рулем ее рука.

— Хотите, я поведу? — спросил он.

Она кивнула:

— Я… не думаю, что мне сейчас это по силам. — Она перелезла за его спину, а он сдвинулся вперед. Настала ее очередь обвиться вокруг него.

Байк запустился не сразу; внутрь набралось изрядное количество воды, избавиться от которой было нелегко. Чейсону пришлось поработать педалями вентилятора, раскручивая его и создавая слабый поток воздуха, выгонявший воду из двигателя. Он занимался этим не одну минуту, и все это время они медленно дрейфовали по усеянному каплями небу, приближаясь к гигантскому рукаву, который выпирал из основного тела потока.

Двигатель схватился, когда он подал зажигание в десятый раз. Педали внезапно заработали вхолостую, вентилятор завыл, и байк закашлял и захрипел, выпаривая остатки воды внутри. Потом адмирал сделал несколько нешироких кругов, пока не нашел относительно чистый путь сквозь капли. Получив искомое, он разорвал круг, и они с ревом вырвались из потопа.

— Оно такое… прицельное, — крикнула Антея. Он оглянулся. Поскольку байк ускорялся, сзади ощущалось как внизу — поэтому возникало ощущение подъема милю за милей ввысь над застывшим и невероятно увеличенным выбросом воды. Позади выплеснутой волны должна бы находиться такая же гигантская ванна, но теперь, когда Чейсон мог охватить взором весь масштаб наводнения, он не видел за ним ничего, кроме неба.

Наводнение представляло собой хаотичное завихрение сплошной воды, грубо собранное в сигарообразную форму, величиной где-то восемь миль на четыре. Впереди и позади него извивались воронки густых туч, в которых еще сверкали молнии.

— Божий плевок, — прокричала Антея, перекрывая безумный рев турбоджета. Фаннинг не удержался от смешка. Потоп действительно выглядел почти как струйка слюны, выплюнутой запредельно огромным существом. Но когда он присмотрелся к следам облаков и брызг, стало ясно, откуда они взялись.

Струя прилетела прямо от далекого золотого солнца.

Он показал на него:

— Не фалконовское?

Она покачала головой и подалась ближе, чтобы выговорить одно слово:

— Гретели.

Чейсон кивнул. Он не понимал, как это было сделано; сосед Фалкона каким-то образом использовал одно из своих солнц, чтобы испарить озеро и выстрелить им по территории Фалкона. Вероятно, они использовали рефлекторы и тепловые экраны, чтобы сконцентрировать тепло термоядерного устройства, создав длинный канал воздуха пониженной плотности. То, что испарялось из озера, отбуксированного солнцу под бочок, находило этот канал и проходило сквозь него… чтобы снова появиться в виде облаков и капель на границе с Фалконом.

Он отставил рассуждения, когда посредине между половодьем и солнцем что-то ярко блеснуло. Чейсон прищурился и увидел еще одну вспышку, затем еще одну. Он тихо выругался.

— Вы это видите? — Он показал в ту сторону. Сначала она только пожала плечами и качнула головой — а потом вдруг схватила его за плечо:

— Корабли!

Он кивнул:

— Десятки, по меньшей мере. В турбулентных облаках за паводком они накопили целый флот. Потом влились в воздушное пространство Формации Фалкон вслед за потопом.

Глянув мимо Антеи, он заметил, как пышно пушится позади них инверсионный след байка.

— Нас увидят, — сказал он. Там, обгоняя этот флот, будут носиться дозоры — такие же, как у них, байки, со стрелкáми на них. Они могут выскочить из ближайшего облака или зайти со стороны солнца, и Чейсону не увидеть их на подходе. Снова встревожась, он развернул байк так, чтобы солнце гретелей осталось прямо у них за спиной, и пошире открыл дроссельную заслонку.

В этой стороне лежало сердце Формации Фалкон, но дальше за ним простирались небеса Слипстрима и дом.

Тут Антея опять подняла руку, на что-то указывая. В облаках впереди тоже рассыпались корабли. Они шли изнутри Фалкона. Чейсон снова выругался — на этот раз громко — и снова повернул. «Как воробей меж двух ястребов», подумал он. Он лег на курс под прямым углом к надвигающимся флотам, оставив за собой паводок. Флоты станут сражаться вокруг паводка; он был идеальной стеной для прикрытия фланга.

Он взглянул на корабли Фалкона и вдруг рассмеялся. Антея вопросительно положила руку ему на плечо.

— Просто интересно, — крикнул он ей в ответ, — в скольких из этих кораблей я понаделал дырок?

Что бы сделали авиаторы на этих судах, если бы узнали, что всего в нескольких милях от них режет воздух адмирал Слипстрима? Он опять рассмеялся, затем склонился вперед — ради вящей скорости.

Сориентироваться в небе Вирги можно было единственным способом — по свету солнц наций. В округе трехсот миль от столицы Слипстрима, Раша, дорога к дому означала движение внутрь к свету. За пределами этой зоны все солнца начинали выглядеть одинаково; запутаться было легко, а вовне светлых областей стран пролегала индиговая темнота, именуемая зимой. Все, что Чейсон знал — это то, что он мчится параллельно границе между Формацией Фалкон и Гретелем. Но по какой оси? Прямо по курсу может лежать какая-то третья нация, а то и — сразу же за густыми облаками — зима. Сейчас те места для них могут оказаться самыми безопасными.

Они с Антеей могли бы огибать нации Меридиана среди сумрачных небес, где солнца виднелись бы далекими мазками розового или багряного, пока не нашли бы Слипстрим. Это опасный путь, потому что среди пурпурных облаков легко не заметить камни или капли воды, о которые пилот размозжит байк или собственную голову. На окраинах зимы попадались пираты и безумцы, отчаявшиеся изгнанники и коварные авантюристы. А если бы вы забрели слишком далеко и вовсе потеряли из виду свет, то нашли бы дорогу обратно лишь волей слепой удачи. Вы затерялись бы в царствах легенд.

Чейсон был готов попытать удачу.

Время от времени брошенные назад взгляды говорили ему, что дозоры двух флотов уже схватились друг с другом. Байки вились разъяренными мошками на фоне громадного оголовья паводка. Без сомнения, его инверсионный след заметили, но, видимо, решили, что он принадлежит какому-то штатскому или дезертиру. Преследовать его не имело никакого смысла.

Он стал успокаиваться. С другой стороны, воздух впереди все больше забивался мусором, так что ему все равно пришлось снизить скорость. Многие фермы и деревни с края наводнения успели заметить потоп и вовремя увернуться. Теперь они образовали пончик шириной в двадцать миль с потоком половодья вдоль центральной дырки. Когда здания, рощи и рыбные фермы — кружась, раскачиваясь, хлопая кронами или расплескивая струи — снимались со своих обычных мест, от них отваливалась куча барахла. Чейсон выплясывал на байке вокруг отделившихся деревьев, восьмигранных сараев, уворачивался от летающих молотков и спящих цыплят, похожих на шарики из перьев. Небо прорезáли инверсионные следы от других байков, и то тут, то там пульсировали цветочные лодочки. У него появилось искушение подойти к той или иной из них, чтобы узнать, нет ли там беженцев из Сонгли, но он знал, что скажет Антея — и будет права: попытка найти Дариуша и Ричарда прямо сейчас подвергнет их всех еще большему риску.

Солнца Фалкона начинали тускнеть, готовясь к ночи. Облака отбрасывали в воздух длинные серые плащи теней, и все окрашивалось в нежные цвета. Час выключения солнц считался временем мирным, но оставаться на открытом воздухе было опасно из-за обломков после наводнения. До вас могло долететь что угодно — вплоть до шальных пуль и ракет с далекого поля боя — и сразить посреди ночи. Так что, увидев дорогу, Чейсон вздохнул с облегчением.

Дорога представляла собой простой трос, перемежавшийся через каждые полмили разноцветными флагами, торчащими из зеркальных буйков. Он изгибался, спиралью поднимаясь снизу вверх, и под углом уходил в сторону от убывающего наводнения. Вдоль него упорядоченными потоками проходили сотни судов. Потоки двигались в обоих направлениях, но один был намного плотнее другого. Лишь скромный ручеек людей направлялся в сторону битвы, зато в сторону ядра Фалкона в просторы воздуха устремлялось множество изящных кораблей — яхт и круизных катеров.

Чейсон засмотрелся на фонарщика, что приткнул свой байк рядом с дорожным буем. Экономным, хорошо отработанным движением он наклонился к бую и завел его двигатель. Маленький двухтактник принялся засасывать воздух для маячка на буе. Фонарщик тут же пустился к следующему бую и понемногу вычертил поперек неба линию звездочек. Чейсон с облегчением влился в плотную колонну движения, где ему было видно дорогу в свете чужих фар.

Они двигались вместе с загорающимся звездным шарфиком мимо седеющих облаков, обрамлявших сгущающуюся черноту. Безостановочно меняющее цвет небо позади них озаряли белые молнии и оранжевые вспышки ожесточенной схватки. Чейсон ничего не слышал за тарахтеньем двигателя байка, но вечер казался странно настороженным; в его мыслях гул мотора оттеснило на задний план устрашающее величие кружащихся облаков.

Облака, превратившиеся уже в черные тени на черном, наконец расступились и открыли конечный пункт дороги. Это был город — один из самых красивых, когда-либо виданных Чейсоном.

Ни он, ни Антея не нарушили молчание, когда движение влилось в колонну огней, плывущих вдоль огромного проспекта. Со всех сторон лился из окон теплый янтарный свет, его сияние пропускали сквозь себя и рассеивали миллионы листьев. Дома и особняки города прятались в деревьях — в миллионах деревьев, — которые тянули там и сям свои ветви, по-соседски смыкаясь друг с другом. Их легкие касания удерживали здания от дрейфа, и с годами город обрел стабильные формы. Чейсон летел посреди зеленых, напоенных светом ламп, облаков, открывавших и тут и там боковые вены и артерии, где летали крылатые мужчины и женщины, дети в ластах, резвящиеся дельфины, лодки и байки, такси, птицы, проносились рыбы с огромными плавниками. Через некоторое время он заглушил двигатель байка, и они пустились в дрейф вместе с потоком. Они прислушивались к порыкиванию моторов, напевам близких разговоров, смеху и музыке яркого, полного жизни города.

В небе снаружи просматривались первые признаки беды. Швейцары в отелях устало отворачивались от семей, которые стискивали свои немногие пожитки и растерянно оглядывались по сторонам. В темных тупиках теснились машины, их владельцы спали или что-то стряпали бок о бок с ними. Но в целом этого места война еще не коснулась.

Антея коснулась плеча Чейсона.

— Судя по табличке — это должен быть Стоунклауд.

Он кивнул:

— Вы с ним знакомы? Наверняка у стражи и здесь есть резиденция?

Она ничего не ответила. Мгновение спустя он оглянулся на нее. Антея пожала плечами и устало усмехнулась.

— Может, уговоримся какое-то время не поминать стражу? — сказала она.

Чейсон удивленно сощурился, но тут же вспомнил стычку Антеи с Эргезом незадолго до разрушения Сонгли.

— Как пожелаете, — сказал Фаннинг. Он скрестил руки на груди и на миг нахмурился, вглядываясь в уличное движение. — Ричард… контактировал с местным черным рынком в Сонгли. Он говорил о контрабандистах в Стоунклауде, хотя вообще-то мы идти этим путем не собирались.

Она не стала спрашивать его, зачем было Ричарду разбираться в маршрутах контрабанды.

— Вы помните, как их найти?

— Думаю, да, — сказал он, и нагнулся, чтобы запустить двигатель. — Почему-то сегодня вечером я буду чувствовать себя в большей безопасности в их компании, чем на улице.

Она кивнула. Он повернул байк и направил его вдоль боковой аллеи, которую упоминал Ричард.

9

Дом по адресу контрабандистов нашелся, все верно, только вот восьмиугольное здание оказалось выгоревшей скорлупой, опутанной кожаной полицейской лентой и без признаков жизни внутри. Антея с Чейсоном долго на него таращились; байк, остывая, позвякивал и поскрипывал. Наконец Чейсон изрек очевидное:

— Что теперь?

Антея при виде такого разора почувствовала огромное облегчение, хотя, конечно, показывать этого ему. не собиралась

— Нам следует дожидаться здесь Ричарда и Дариуша, — предложила она. — День… пару дней. В конце концов, небольшой шанс, что они пошли этой дорогой, есть. — «При условии, что они выбрались из Сонгли живыми», — не стала добавлять она.

Плечи Чейсона поникли.

— Наверное, да, — сказал он, помолчав. Антея просто физически ощущала, как он расстроен, но заставила себя отбросить чувство вины. Она за него отвечала, и они вместе через многое прошли, но другом он ей не был. Их отношения четко определялись целью.

Антея не хотела до конца признаваться себе, что ей все сложнее вообразить момент, когда они завершатся. Они славно сработались, спасаясь из Сонгли, и, если оглянуться назад, ей становилось куда спокойнее оттого, что Фаннинг был с ней рядом. Она мало кого могла бы пожелать себе в компаньоны в такой ситуации. Но — нет; размышлять над подобным было бесполезно. Это приключение отражалось на ее нервах, только и всего. Когда оно закончится, тогда и разберемся.

Итак, они привязались поясами к крюкам в почерневшем дверном проеме пристанища контрабандистов и попытались уснуть. Поначалу оставаться здесь на виду у всех выглядело безумием: разве не должны сюда заглядывать копы, чтобы загребать посетителей? Но при виде скользящих мимо потоков людей это казалось все менее и менее вероятным. Более того, через некоторое время Чейсон сонно пробормотал:

— Где же они, черт возьми?

— Наверняка с ними все в порядке, — рефлекторно отозвалась Антея, имея в виду Ричарда и Дариуша.

— Нет, я имею в виду, где полиция?

— Да, — без особого энтузиазма сказала она. — Это странно.

Отсюда город выглядел плотным скопищем зданий и облаком обнимающего их леса, освещенным бесчисленными уличными фонарями и сиянием окон, которые глядели под всевозможными углами. Проспекты то головокружительно опускались, то поднимались или перекрещивались; и повсюду их наводняли люди. Весь город бодрствовал и оставался на ногах несмотря на поздний час, и воздух полнился электризующим напряжением. Но в этой сутолоке не попадалось ни служебных машин, ни копов, которые разбирались бы с учащающимися перебранками и транспортными пробками. Стоунклауд и в лучшие времена основательно бил по всем чувствам, поэтому неудивительно, что Чейсон и Антея так нескоро обнаружили этот странный недочет. Однако теперь, когда они его заметили, бодрствование города приобрело угрожающий оттенок.

Они задремали под тревожное бормотание города, но поздним вечером обоих рывком пробудили недалекие препирательства, переросшие в громкую ругань. Они переглянулись, моргая, потом перегнали байк поглубже в дверной проем, и укрылись за ним.

— Кто приглядывает за этим городом? — мрачно пробормотал Чейсон. — Полнейшая халатность; будь эти люди под моим началом, я бы их расстрелял. — Он обвел взглядом темные жилища, обступившие их здание. — В конце концов, может, тут и не безопаснее всего…

— У нас нет выбора, — сказала она. — Ваши товарищи, помните?

Он поморщился и снова закрыл глаза.

— Чейсон? — (Он приоткрыл щелочку в вéках.) — Мне не спится. Я пойду раздобуду для нас немного еды и, может быть, каких-нибудь новостей, если выйдет. Подождите здесь, хорошо?

Он изнеможенно кивнул, понимая, что она его не бросает; она вернется. А она понимала, что он не покинет это место, пока не удостоверится, что Ричарда с Дариушем не будет.

Антея твердо ухватилась за байк и оттолкнулась. Отплыв на дюжину ярдов в воздух, она прыгнула в седло и налегла на педали вентилятора. Байк завелся, и она улетела.

У Антеи, оказавшейся в одиночестве и отвечающей лишь за саму себя, настроение сразу же поднялось. Разлитый в городе адреналин сказывался и на ней. Стоунклауд был прекрасен; необъятная чаша леса, инкрустированная зданиями как драгоценными камнями, не походила ни на один из городов, где ей случалось жить. Миллионы деревьев, образовывавших скелет города, объединялись в шары, вместе опутывая корнями комья земли. Некоторые, особенно вязы и дубы, раскидывали ветви на сотни футов во всех направлениях, а градостроители переплетали молодые ветки соседних деревьев, словно сцепленные руки. Срастаясь, они создавали грандиозные стены и фигуры. Среди ветвей обустроились тысячи конструкций из стекла и камня, в основном жилье в «театральном» стиле.

Стоунклауд, конечно же, был городом для туристов; красота эта создавалась целенаправленно и представляла собой исключение среди прочих унылых и однообразных городов Формации Фалкон. Стоунклауд был ложью — приманкой, рассчитанной на то, чтобы завлечь его посетителей на путь иммиграции. Антея ничего не имела против, потому что саму себя она не могла представить оседающей в каком бы то ни было городе, разве что под конец жизни ее унесет в Паквею, домой. Она была всюду чужой, причем по собственной воле, хотя, видя молодые пары, проплывающие вдоль артерий города, она по временам испытывала тоскливую зависть к их куда более незамысловатой жизни.

Кому-то приходилось обеспечивать существование этой жизни; в этом-то и состояла задача внутренней стражи и причина, по которой ее завели.

Антея приостановилась, выбросив мысли из головы, чтобы полюбоваться особняками. Театральный стиль подразумевал деление площадки, пребывающей в свободном падении, на две части: там был «зал», или место, где собирались люди, а напротив его находилось окно или большое архитектурное пространство, служившее «сценой». Она видела дома со стеклянными куполами, выглядывающими из лесной оправы, контуры из плетеной лозы и бархата, спрятанные в глубине за стеклом. Свет ламп озарял замысловатые навесы из ветвей и листьев; в некоторых из этих будуаров она мельком увидала мужчин и женщин, вальяжно развалившихся в воздухе.

Легко — поначалу — игнорировалось то обстоятельство, что во многих особняках не было видно света.

Над сияющим лесом возвышались гигантские городские колеса из металла — не менее шести. Они заполняли чашу, как «сцена» перед ее «залом»; каждое из колес величественно вращалось внутри сферической клетки из обросших лесом балок. Ночью они создавали сверкающую галактику, способную завораживать взор долгими часами. Рядом с ними висела еще одна чаша, полусферический амфитеатр, который обнимал меньшую сферу, плетеную. Он был залит прожекторами даже в этот поздний ночной час, выставляя напоказ вмонтированные в него дюжинами цветастые декорации и предметы реквизита. Огромная надпись на боку сферы гласила:

Стоунклауд совершенно не походил на родные города Антеи, однако всепоглощающие темнота неба, суматоха и повсеместная торговля дарили ощущение чего-то хорошо знакомого. Антея чувствовала — особенно пролетая мимо всех этих окон, свечение которых намекало на прихотливые интерьеры за ними, — угрызения за сделанный ею выбор. Ей приходилось напоминать себе, что в той жизни, которой она жила, было свое предназначение, и что она еще сможет однажды вернуться домой, как только это предназначение будет исполнено.

Ричард снабдил Чейсона адресом. Что ж, у Антеи был свой собственный, зазубренный наизусть вместе с такими же адресами в дюжине других городов и мелких городков. Их дал ей Эргез — как и следовало добросовестному внутреннему стражу.

Ориентация в трехмерном пространстве города давалась Антее естественно. Она высматривала уличные знаки, которые здесь следовали общепринятому правилу: то есть выглядели как три стрелки — красная, желтая и синяя, соединенные хвостиками, — чтобы указать городские оси x, y и z. Все адреса состояли из трех цифр, обозначающие расстояние в ярдах от официального городского центра (точки «0,0,0»). Она следовала вдоль вьющихся штопором артерий, летела параллельно полосам фасадов и леса, оставляла позади гроздья усадеб, забранных в причудливые кованые шары поперечником в сотни футов. Она не потерялась.

Несмотря на поздний час, бар, о котором ей говорил Эргез, был открыт. Она привязала свой байк и прыгнула к веревочным петлям, торчащим при входе, едва не задев плакат с надписью «СМЕЙСЯ С КОРБУСОМ». А вот внутри ее уверенность пошатнулась, потому что здесь было битком набито, как в осином гнезде, и она никого не узнавала. Потом она приметила своего связного за барной стойкой.

Стойка была немудрящей: латунная труба с шеренгой подстаканников. Посетители висели в воздухе по одну сторону от нее, а официанты сновали туда-сюда по другую. Перед мужчиной с бесхитростной круглой физиономией, рядом с которым она пристроилась, стояла дюжина опустевших спиральных стопок, и сам он явно выглядел не слишком трезвым.

— Рэйхэм, — сказала она, тряхнув его за руку. — Вот и я.

Он несколько секунд пялился на нее, прежде чем выговорить:

— Черт. Я проиграл пари.

— Гонлин, — сказала она. — Он где-то тут?

Рэйхэм помотал головой, чего явно делать не стоило. Ему потребовалось полминуты, чтобы снова найти взглядом Антею (находившуюся менее чем в трех футах от него), после чего он сказал:

— Вся чертова банда ушшла вчера в Шлипштрим. Он с тобой?

Женщина кивнула. Рэйхэм просветлел.

— Здорово. Я… дальше я этим займусь. — Он развернулся, потерял опору и шлепнулся на стойку.

Спешащая мимо официантка крикнула: «Бумажный пакет на четырнадцатое!» Ближайшие посетители переместились так, чтобы не выпускать Рэйхэма из поля зрения.

— Извини, — сказал Рэйхэм. — Извини. Совершенно не ожидал тебя увидеть. Решил, что меня… бросили одного.

— Рэйхэм. — Она взяла его за руку. — Я не понимаю. Почему они ушли?

Он отвел взгляд — само замешательство с бегающими глазами.

— Да тут заявилось что-то… эдакое, — сказал он. — Из зимы. Нам пришлось улепетывать, пока оно нас не достало.

— Что? Говори яснее, Рэйхэм, черт возьми. Что-то пришло за ними? Нет, кто-то пришел за ними?

Рэйхэм поспешно продолжил:

— Ага, ну, это, Гонлин сказал, больше шансов на ренде… ранд… встретить тебя все равно в Слипстриме, птамушто вот куда отправится Фаннинг. Птом, там нет войны. Вот он и перенес всю операцию, бз мня конечно, мне велено выглядывать вас. — Он основательно клюнул носом, глаза у него стали закрываться.

Она потрясла его.

— Где в Слипстриме? Черт возьми, Рэйхэм, где у меня рандеву?

Он чуток очнулся, чтобы сказать ей, а затем провалился в сон. Антея оплатила счет и поманила одного из вышибал.

— Суньте его в зону веса, чтобы не утонул в собственной блевотине, — сказала она. Потом вернулась к своему байку и, не оглядываясь, умчалась к свету и хаосу города.

Антея обнаружила, что ее не тянет возвращаться тут же к Чейсону. Ей требовалось обрести хоть немного уверенности, что она у руля — пусть бы и у руля байка и своих собственных мыслей, — поэтому она по расширяющейся спирали летела сквозь город, поглядывая на достопримечательности и раздумывая, что делать дальше.

Проблема заключалась в том, что стоило ей отвлечься от действия, как ее мысли неизбежно возвращались к сестре. Кроме Телен, семьи у Антеи не было; Антея заботилась о ней после того, как их родители погибли волей несчастного случая. Она научилась драться, чтобы защитить Телен от хулиганов, которые издевались над ними за то, что они жили под государственной опекой. Телен всегда была скорее мечтательницей, запоем читала, тогда как Антея выросла человеком действия. Тем ироничнее, что той, кто в двадцать лет решил покинуть Паквею в поисках легендарной внутренней стражи, стала как раз Телен. «Я не могу растратить остаток своей жизни в этой маленькой убогой стране», — выкрикивала она, когда Антея попыталась убедить ее в нелепости ее планов. — «Я лучше замерзну или умру с голода в темноте, чем откажусь от шанса найти что-нибудь получше». И тогда сестры ушли вместе. Несмотря ни на что, они нашли стражу, и тем самым — новую жизнь. Даже, как иногда думалось Антее, новую семью.

Антея доверила Гонлину свою жизнь. Гонлин отплатил за это доверие, пообещав убить Телен, если Антея расскажет еще кому-нибудь в страже, чем занимается его группа.

Вот тебе и семья.

Ближе к рассвету она оказалась на окраинах Стоунклауда, где, если завернуть за угол или посмотреть вверх, внезапно открывался вид на свободное воздушное пространство. Поначалу окружающая обстановка никак не отличалась от внутренних районов, но затем Аргайр обогнула высокий конус из сверкающего стекла и древесных зарослей и чуть не врезалась в толпу народа.

Антея выругалась, вывернула байк, тормозя, едва с него при этом не слетев. Она снова повернула машину и попыталась разобраться, что же перед ней. Здесь вышли на улицу сотни — а может быть, тысячи, — людей, их голоса перекрывали вой реактивного двигателя. Разговаривали или кричали, кажется, поголовно все.

Люди парами и тройками висли в окнах и дверных проемах, или же собирались в толпы на пересечениях артерий. Многие куда-то указывали и жестикулировали; Антея видела, как выкрикивает что-то неизвестная женщина, но звук поглотило расстояние. Она проследила за общим направлением взглядов.

В небе за чертой города висело нечто огорошивающее. Чем дольше Антея вглядывалась, тем отчетливее понимала, что эта штуковина с ее сиянием, с ее формой просто не могла быть тем, на что походила.

Антея направила туда байк и с ревом выскочила из города на открытый воздух. Она взлетела вверх и в сторону, огибая гряду облаков, которая на мгновение заслонила увиденный ею непонятный объект. На вершине облака, будто оно в самом деле было твердым, угнездился еще один байк, водитель которого уставился на то, что лежало по ту сторону тумана.

Антея подлетела и заглушила двигатель примерно в дюжине ярдов от него. Подплыв ближе, она увидела, что на турбоджете верхом, положив руки на руль, сидит какой-то мужчина. Он вглядывался в ночь, окутавшую город.

— Привет, — сказала она. Он оглянулся, потом снова обратил взор в темноту, что бы он там ни увидал. — На что это все смотрят? — спросила она.

Он ничего не ответил, просто повел туда рукой. Антея преодолела последний завиток облачка, увидела то, что видел он, и разразилась проклятьем.

Против Стоунклауда воздвиглось — высотою в мили, шириною в мили — злобное лицо бородатого бога, разинувшее рот в беззвучном крике.

Антея почувствовала, как по ней пробегает холодок; волосы на загривке встали дыбом, она невольно втянула воздух сквозь зубы. Однако мгновение суеверного страха прошло, стоило ей понять, что лицо — которое действительно там находилось и действительно было огромным — вырисовывали на ночном небе огни. Их были тысячи, линии и сгустки, образующие черты разгневанного бога. Когда она пригляделась, отдельные огоньки обернулись окнами и уличными фонарями, хитроумно собранные в горящие узоры: эта дуга из домов, на фоне затемненных кварталов за ней, — широкая бровь; этот круглый пруд, окруженный уличными фонарями — глаз.

— Так это город?

— Он зовется Неверленд, — сказал мужчина. — Гретели отправили против нас столицу своего региона. Они собираются проглотить Стоунклауд.

Антея оглянулась на Стоунклауд. Это наваждение, должно быть, появилось только что, потому что в баре разговоров о нем не было. Люди строили догадки об исходе вчерашнего боя, но никто ничего не знал, кроме того, что исчезли копы и городских чиновников тоже было не сыскать. Те, кто побогаче и повлиятельнее, вероятно, уже многие часы как знали о приближении Неверленда, но никто не счел нужным эти новости обнародовать.

Теперь в напряжении, охватившем город, появился смысл. Стоунклауд был брошен его правительством — пешка, пожертвованная врагу. И этот враг вот-вот должен был подойти.

Антея развернула байк и помчалась обратно в город.

Вернуться к выгоревшему логову контрабандистов оказалось непросто. Артерии города вскипели от народа, все более истеричных, бесцельно шляющихся толп. Беспокойство Антеи росло. Им бы следовало выступить сейчас — до рассвета — и попытать счастья в вольном воздухе. Это лучше, чем оказаться здесь в ловушке, когда нагрянет Неверленд.

Она пришла к выводу, что такой вариант действий будет единственно разумным, и потому к логову контрабандистов добралась уже спокойной. Так что, подведя байк к дверному проему, где она оставила Чейсона, и увидев, что его там нет, Антея лишь выругалась и лягнула байк по капоту всего шесть раз.

— Фаннинг! Где ты, черт тебя задери! — Она объехала здание кругом, потом остановилась, чтобы забраться внутрь. Чейсона нигде не было. Сердце у Антеи упало. Конечно, он ведь был человеком военным, и так же безжалостен, как и она. Он вовсе не намеревался ждать своих товарищей, он просто выждал, пока она уйдет, и отправился дальше в одиночку.

Либо так, либо в ее отсутствие действительно прибыли Ричард и Дариуш. Может быть, это они убедили его бросить ее.

Лично она предпочитала последнюю версию событий.

Подавленная и погрузившаяся в самокопание Антея не сразу заметила, что характер движения вокруг нее переменился. А заметив, настороженно выпрямилась в седле и огляделась. Неужели Неверленд уже нагрянул?

Люди текли сквозь город потоком — огромные толпы, двигающиеся в одном направлении. Они направлялись не наружу, а значит, не собирались спасаться. Они устремлялись внутрь.

Антея заглушила двигатель и сосредоточилась, стараясь расслышать гуляющие туда-сюда по людской лавине громкие разговоры, пересыпаемые возгласами и жестикуляцией. Голоса смешивались в хаотический шум, в котором она то и дело выхватывала слова «Неверленд» и «нападение». Однако постоянно повторяли, словно мантру, и еще одно слово.

Корбус.

Она рыкнула мотором байка, пристраиваясь так, чтобы плыть рядом с толпой.

— Что происходит? — крикнула она, ни к кому конкретно не адресуясь.

— Копы пропали! — прокричал какой-то бойкий, коротко стриженый молодой человек. Он носил типичную для Формации Фалкон униформу, только нашивки на плечах, говорящие о его роде занятий и ранге, были содраны. Теперь, отметив это, Антея увидела, что нашивки в толпе отсутствовали у многих.

— Отцы города, чиновники, копы — все сбежали, когда битва пошла не в нашу пользу, — продолжал молодой человек. — Улетели, как летучие мыши на рассвете. Город полностью открыт перед гретелями!

— Тогда куда все идут?

Он с сумасшедшинкой расхохотался, и показал рукой вперед:

— В цирк!

Вдалеке под курящимися дуговыми фонарями светилась гигантская чаша циркового стадиона. Улегшаяся в нем плетеная золотистая сфера величественно вращалась, цветные прожектора бросали лучи света в пучины воздуха и вглубь клубящихся вокруг окрестных кварталов. К стадиону со всех сторон стекались толпы людей.

— Но… но почему? — Она снова взревела мотором байка, догоняя говорившего с ней парня. — Что в цирке такого?

Он снова рассмеялся.

— Корбус!

— Силач?

Он кивнул.

— Народ начал бунтовать, стали громить муниципальные офисы. Кто-то прищучил осведомителя — хотели его порвать на кусочки. Тут появляется Корбус, несет мешок пряжи. Вяжет он, видать! Он бросает мешок в сторону и схватывается со всей толпой! Валит двадцать человек, говорит им, чтобы переставали вести себя как младенцы. Затем прыгает на трибуну и закатывает речь. Шутит, заставляет всю толпу смеяться вместе с ним. А потом…

— Что?

— Он их организовал. Разослал тушить пожары, присматривать за стариками… Встал у руля!

Теперь крик подхватила вся толпа, заглушив остальное, что он говорил:

— Корбус, Корбус, Корбус!

Изумленная Антея отвалила вбок. Копы дезертировали из города, и кто-то выступил вперед, чтобы принять на себя ответственность. Циркач! Это было одновременно и трогательно, и восхитительно, и ее потянуло отправиться вслед за этими людьми — незнакомыми и по идее безразличными ей — на стадион. Нет — она должна найти Чейсона!

Если только… У нее закралось подозрение. Да не стал бы он… Он мог. Чейсон Фаннинг был романтиком, человеком, для которого не пустой звук понятие долга аристократа — анахронизма в этом мире, становящемуся все циничней. Это было бы в его духе — разнять драку, потушить пожар, велеть бунтовщикам пойти присмотреть за стариками… Они с Корбусом были родственными душами. И если бы он услыхал о вакууме власти в городе, да вдобавок о том, что кто-то берет на себя ответственность за этих людей…

Она завела байк и направилась к стадиону, где людской водоворот непредсказуемо метался на блестящих крыльях туда-сюда, словно косяк паникующей рыбы. Однако в целом движение народа шло внутрь чаши стадиона, и она последовала за ним — сделав остановку, чтобы привязать байк в ближайшей рощице.

Билетов на краю стадиона никто не брал, люди просто переливались через бортик и на руках подтягивались по канатам, перекрещивающим его внутреннюю часть, в поисках подходящего насеста. Шум стоял невообразимый: просто беспрерывное, бездумное скандирование «Коооорбус, Кооорбус». Настроение толпы в любую секунду могло склониться в любую сторону, и Антея почувствовала, что оно захватило и ее — чего не случалось с детских пор, когда она дома ходила на городские игры. Чувство ужасало и пьянило, и пока она с ним боролась, на нее навалилось давящее ощущение одиночества. Любой здесь, кажется, был вместе с кем-то еще, и даже одиночки этой ночью стали едины с самим городом.

Антея стряхнула это чувство. Она пришла сюда спасать жизнь своей сестры Телен. Все, чем она занималась последние недели, сводилось к этой цели. Эта толпа, этот город, даже адмирал были всего лишь очередными шагами в одном направлении.

Скандирование оборвалось, и стадион заполнился звериным ревом. Антея устроилась на одном из канатов и посмотрела вверх. Величественно поворачивающаяся золотая сфера в центре стадиона остановилась, и прожекторы заскользили по ней, сходясь к одному пятачку ее поверхности. Вся сфера была увешана цирковыми приспособлениями: трапециями, пушками и сетями, водными скульптурами и клетками, и вращающимися зеркальными шарами. Цирковые использовали все это как воздушную арену, и если раскрутить шар до мало-мальски приличной скорости, артистам приходилось выполнять свои трюки, опасно зависая над головами толпы. С такой ситуацией в Вирге мало кто и когда сталкивался, и для большинства людей ее новизна добавляла острых ощущений к происходящему на арене.

Сбоку шара открылся люк, и прожектора сосредоточились на нем. На плетеную поверхность выбрался лысый мужчина. Он взмахнул руками, призывая к тишине. Послышались аплодисменты и общий хаос поутих, но разрозненные обрывки скандирования все еще не смолкли. Мгновение спустя мужчина недовольно вскинул вверх руки и убрался обратно в люк.

Смотрелся он странно — невысокий и коренастый, Антее такие не встречались. Противоположного вида типаж был довольно обычен: жизнь, проводимая в условиях низкой гравитации и свободного падения, вытягивала людей чуть ли не до паукообразных очертаний. Однако что-то облик циркача пробуждал в памяти.

Через несколько секунд люк снова открылся, и оттуда вылез тот же мужчина, только теперь в полосатой, несуразно яркой черно-желтой рубахе. Поднялось ликование, от которого задрожал стадион и зазвенели натянутые канаты. Он снова взмахнул руками, призывая к тишине, и на этот раз толпа неохотно подчинилась.

Он подождал, пока шум утихнет, а затем и еще немного. Антея было решила, что вокруг и так уже тишина, но наступило еще большее спокойствие. Корбус ждал, и безмолвие стало таким же оглушительным, каким несколько минут назад был рев.

— Что вам здесь нужно? — Слова заставили вздрогнуть, потому что казались исходящими из-за спины Антеи, но она-то — как раз перед тем, как их услышать, — видела, как шевельнулись губы Корбуса. Это акустика чаши сфокусировала звук на канатах, сообразила она. Корбуса было прекрасно слышно.

— Что вам здесь нужно? — спросил он вновь. Его низкий, хриплый голос не вязался с клоунским нарядом. — Здесь небезопасно! Умоляю вас, возвращайтесь в свои дома и уберегите ваших детей. Вам нечего здесь делать. — Он повернулся, чтобы скрыться, но из толпы поднялась волна шума, исступленного свиста, от которого у Антеи побежали мурашки по коже. Гвалт заставил Корбуса остановиться. Он обернулся к толпе, и хотя циркач был слишком далеко, чтобы Антея его ясно разглядела, ей представилось, что в этот миг он, должно быть, выглядит глубоко напуганным.

Он снова выступил из плетеной сферы и умоляюще воздел руки:

— Послушайте! Мы в невозможной ситуации. Стоунклауд изолирован гретелями, а наши собственные силы бросили нас. Что же нам делать?

— Драться! — проорал кто-то в толпе. Сборище загудело в знак согласия.

Корбус покачал головой.

— А как? Это безумие! Откуда у нас армия? Мы что, собрались отбивать гретелей голыми руками?

— Ты — Атлас! — крикнул какой-то человек. Слово дошло до сознания Антеи не сразу; а тогда она удивленно моргнула.

Атласы были легендой, по крайней мере, так она полагала. («Ха!» — сказал голосок в ее голове, — «ты и рубежных мотлей тоже полагала легендой, и Врата Вирги, и…») Еще девочкой она слыхала байки о нациях, строивших особенные городские колеса, где сила тяжести была много выше нормальной — до трех g, так говорили. Они растили на этих колесах детей, тренируя их как солдат. Когда этих солдат выпускали на врага в невесомости, они практически не знали преград, благодаря своей выносливости и титанической силе. Считалось, что Атласы были низкорослыми и приземистыми, толстошеими глыбами мышц.

Корбус снова махнул рукой.

— Я просто эстрадный артист, — сказал он. — Шут. А что до того, кем я был… какая сейчас разница. Гретели будут здесь через несколько дней, а может, и часов. Чего вы от меня ждете?

— Драться! — выкрикнул кто-то. Крик подхватили другие.

Корбус отчаянно замахал руками.

— Драться с кем? — воскликнул он. — Они послали против нас город. Дерутся флоты! Не города. Не люди. Люди в Неверленде такие же, как мы — такие же, как вы. Женщины, дети, старики, заработавшие разве что право спокойно умереть в постели. Для нас драться с ними — значит драться с самими собой. Мы проиграем даже если выиграем.

Скандирование все нарастало:

— Драться, драться драться драться!

Корбус повис в воздухе в униженной, умоляющей позе. Он сжался, словно слова обернулись тумаками.

— Уходи, уходи оттуда, — уловила Антея собственное бормотание. — Ну же. — Она обнаружила, что с сумасшедшей силой вцепилась в канат.

И вдруг Корбус буквально взорвался, раскидав в стороны руки и ноги. Он содрал с себя полосатую рубашку.

— Драаааааться! — зарычал он. Звук переполнил стадион, и скандирование мгновенно стихло. Толпа ахнула, а Антее словно дали оплеуху.

Что здесь только что произошло? Его недавнее сопротивление было спектаклем? Или он действительно волшебным образом переменил настроение на глазах у всего города, впитав его страсть и подчинившись его воле? Цинику внутри нее в это не верилось, но в воздухе внезапно пронеслась электрическая искра, жажда верить. Ей страстно захотелось к ней присоединиться.

— Если уж мы должны драться, тогда мы должны драться с истинным врагом! — проревел он. — Этот город привели за флотом Гретеля. Мы можем сразиться с этим флотом и уберечь невинный город, который тащат на заклание, как жертву, под наши сабли. Но поймите вот что: если вы хотите драки, должны драться лично вы. А не ваш сосед на канате рядом с вами. Вы сами! Вы должны посвятить этому самих себя, вы должны быть готовы умереть за свой город, если хотите, чтобы он был спасен! Способны вы это сделать?

— Даааааа!

— И это можно сделать, — крикнул Корбус. — Мы можем спасти Стоунклауд и Неверленд. Не для долбаных бюрократов в их далеких столицах, не для того, чтобы вернулись копы и вечно терзали нас. Но ради нас самих! Ради наших городов и нас самих! Вы со мной?

Они завопили ему «ДА». Сердце Антеи заколотилось; ей хотелось вопить вместе с ними. Но, оглядывая распахнутыми глазами толпу, она заметила Чейсона Фаннинга.

Среди двадцати тысяч кричащих людей он держался особняком. Чейсон восседал на канате у вершины чаши, совсем недалеко от Корбуса. И, кажется, был единственным из всей толпы, кто не аплодировал и не орал. Он сидел совершенно неподвижно, обратившись лицом к Корбусу, с серьезным и сосредоточенным выражением. Изучающим. Или, может быть, взвешивающим.

У Антеи вновь встопорщились волосы на затылке, на этот раз оттого, что она увидела новую грань личности адмирала; то есть, она знала, что что-то такое обязано в нем быть — но до сих пор в чисто абстрактном ключе. Она встретилась с ним как с беглецом, а сейчас смотрела на хладнокровно что-то просчитывающего полководца. Он оценивал ситуацию, решая, на что может оказаться способен Корбус.

Антея стала проталкиваться к нему, сквернословя так зверски, что на нее начали потрясенно оглядываться окружающие. Ей приходилось скакать с каната на канат. Люди кричали ей, чтобы она убиралась с дороги, что она закрывает им вид. Она продолжала двигаться.

— И если мы собрались это сделать, — говорил Корбус, — мне понадобятся бывалые люди. Я бы хотел, чтобы все, у кого есть военный опыт, поднялись сюда — но организованно! — Он сердито взглянул на толпу. — Соберитесь здесь. — Он указал на пустые клетки для акул справа от себя. — Нам понадобятся городские рабочие, люди, которые знают, где проходят канализационные трубы, аварийные проходы, и те, у кого есть ключи от пожарных машин. Соберитесь здесь. — Он указал налево. — И, наконец, мне понадобятся командиры. Военнослужащие в чинах. Мне плевать на возраст и на то, когда вы уволились. Вы нужны городу. Есть ли в толпе флотские капитаны? Или кто-нибудь, кто был полковником в прошлую войну? Давайте прямо сюда.

Антея в точности знала, что вот-вот произойдет. Ей предстоит проиграть своего адмирала этому человеку. Стоит Чейсону прибиться к Корбусу и его людям, и ей уже не подойти к нему близко. Ей придется вернуться к Гонлину с пустыми руками, а тогда ее сестру…

Она оперлась обеими ногами о канат и сориентировалась, а затем изо всех сил подпрыгнула в воздух. Секундой позже она развернулась, расправила крылья и опустилась всего в нескольких футах от Корбуса.

Корбус удивленно моргнул. Вблизи он выглядел довольно гротескно, весь он был сдавлен и сплющен странными силами из своего прошлого.

— Вы кто? — спросил он не слишком громко, чтобы не услышали в толпе.

— Внутренняя стража, — сказала она. Его мясистое лицо расплылось в ухмылке, и он указал на стадион, полный людей. Антея повернулась и увидела в воздухе Чейсона — менее чем в дюжине футов. Выражение его лица, когда он увидел, что она первой добралась до Корбуса, дорогого стоило.

Антея обернулась к толпе.

— Меня зовут Антея Аргайр. Я лейтенант внутренней стражи Вирги! — По толпе прошел ропот. — Да! — засмеялась она. — Мы существуем. И я здесь, чтобы помочь вам!

Чейсон приземлился и представился Корбусу. Из толпы поднимались другие — в основном пожилые мужчины, которые когда-то, возможно, командовали войсками, но уже много лет назад перебрались сюда, в город удовольствий Фалкона.

Чейсон смерил Антею бесстрастным взглядом, затем повернулся к толпе.

— Я адмирал Чейсон Фаннинг из флота Слипстрима, — крикнул он властным голосом. — Я как раз прибыл в ваш город, когда все это произошло. Я… не знаю, сможете ли вы сразиться с армией гретелей, не тронув их населения, или спасти свой город, не жертвуя собой. Но считаю, что вам следовало бы попробовать. Мои умения и опыт военачальника — ваши, если пожелаете.

Толпа разразилась бурными аплодисментами.

Прибыли и представились другие. Антея, перебирая руками, подобралась к Корбусу, а Чейсон придвинулся к нему с другой стороны. Бывший силач — а ныне защитник Стоунклауда, которого через часок-другой непременно провозгласят мэром, — смотрел на толпу с выражением восторга на лице.

— Ну что ж, — сказал он. — Все, что нам нужно, — это план.

Чейсон в ответ улыбнулся.

— Это, — проговорил он сквозь гул полуобезумевшей толпы, — вы можете предоставить мне.

10

Антея Аргайр ухватила Чейсона за руку.

— Вы, черт возьми, соображаете, что делаете? — Ее разъяренный вид, по его мнению, был совершенно неудивителен. — Собираетесь покончить с собой, или, может, всегда хотели перевестись из фалконской тюрьмы в гретельскую?

Митинг на стадионе продолжался, но Корбус переложил его на каких-то местных бизнесменов из наиболее приметных. Он, похоже, планировал утомить толпу, пока она не успокоится и не разойдется. Тем временем за кулисами он собирал свою команду.

«Закулисье» представляло собой ряды дощатых палуб в форме сфер, вложенных друг в друга внутри внешней, плетеной. Центральная сфера была обложена тяжелым чугуном, и к ее внешней поверхности крепились большие паровые машины, от которых тянулись наружу длинные приводные валы; их использовали для вращения самой внешней из сфер во время шоу. Корбус присел на корточки сбоку одной из машин, безостановочно переговариваясь со сгрудившимися вокруг людьми. Он походил на лихорадочного больного: широкий лоб усеян капельками пота, глаза широко раскрыты; он часто облизывал губы, уставясь в пространство. Тем не менее, заговаривая, он выглядел совершенно вменяемым, разве что не было ясно, доволен ли он постом, на который угодил. Он выслушал рассказ Чейсона и отмахнулся при упоминания о политическом заключении. Затем они вдвоем полчаса толковали о стратегии, и вот бывший адмирал Слипстрима обнаружил, что отвечает за подготовку к обороне этого чужестранного города, не успев даже экскурсии по нему совершить.

— Нужно же кому-то этим заняться, — сказал он Антее. Ответ, понятное дело, был безнадежно неудовлетворительным; он бы не смог объяснить Антее, чтó его заставило прийти сюда невзирая на изнеможение и треволнения человека в бегах. Он оставил свое пристанище в укрытии контрабандистов, потому что понадеялся раздобыть какие-нибудь новости из дома. Однако, когда он услыхал, о чем идут речи в движущейся мимо толпе, то сразу же отреагировал: Корбус не просто откликался на кризис в Стоунклауде, он активно действовал. Чейсона слишком долго швыряли неподвластные ему силы, и при мысли, что теперь можно будет действовать самому, а не применяться к обстоятельствам, он почувствовал прилив адреналина. Он присоединился к толпе, устремившейся на стадион. Он жаждал не оставаться больше беженцем и снова стать, хотя бы на одну ночь, самим собой.

— Кому-то, может быть, и нужно, только не вам! — выговаривала Антея. — Вы хоть на минуту задумались, что это те люди, которые долгие месяцы держали вас в крошечной камере, пытали и издевались над вами, и твердо намеревались держать там до смерти? Откуда вам знать, что они не решили сторговаться с гретелями в обмен на вас?

Он пожал плечами:

— Гретелю я ни к чему. И эти люди — не те, которые держали меня в тюрьме.

Копы убрались; теперь его окружало гражданское население. Чейсону пришлось признать, что он впечатлен зрелищем на стадионе — нет, не представлением Корбуса, потому что этот человек был профессиональным артистом и знал, как работать с публикой. Сама толпа — вот что убедило Чейсона вызваться добровольцем. Его всегда учили, что обязанность принимать жизненно важные решения в вопросах политики и войны лежит на наследственном правящем классе. И все же никто из этого класса не беспокоился настолько о Стоунклауде, сколько озаботились простые люди, у которых и выбора-то никакого не оставалось, кроме как жить в нем. Корбус, быть может, и манипулировал ими, но они были неподдельно верны своему городу, и ему пришлось в конце концов склониться перед их волей; возможно даже, он манипулировал ими лишь для того, чтобы они разобрались, чего желают на самом деле. Их яростная гордость тронула Чейсона, как очень давно уже не трогало ничто, касающееся политики.

Он, как и прежде, был сыт политикой по горло; начать хоть с того, что саму секретную экспедицию против Фалкона он, пожалуй, отчасти именно по этой причине и организовал. Он недвусмысленно пошел против воли Кормчего Слипстрима, и Антонин Кестрел считал его предателем несомненно из-за этого решения. И, если Кестрел не лгал, точно так же считал весь Слипстрим…

Даже в глаза смотреть такой возможности не хотелось.

— Дело в верности принципу, — быстро пояснил он. — В том, чтобы принять на себя обязанность защищать не столько тех, кто у власти, сколько беспомощный люд. — (Она уставилась на него с забавным выражением на лице.) — Я понимаю, вам это незнакомо, — добавил он.

Антея покачала головой — как он решил, с недоверием.

— Гретели будут здесь через день, может, раньше. Что вы собираетесь делать, чтобы их не подпустить?

— У меня есть план, — сказал он ей. План у него и точно был, хотя довольно отчаянный, скорее он давал запасные позиции для отсрочки поражения, чем рецепт успеха. — Я поручился за вас перед Корбусом, и он настолько впечатлился, что собирается назначить вас полевым командиром. Вы будете выполнять мои приказы во время этого сражения, а в мое отсутствие — действовать от моего имени.

Антея открыла рот и снова закрыла. И опять выражение ее лица было трудно прочесть, но он прикинул, что она должна быть в ярости; сочувствовать, однако, он не был готов. Они действительно чудом избежали копов, и самым здравым планом было бы залечь на дно, пока не появится шанс бежать из города. Но из-за него этот план перечеркнут; собственно говоря, громче объявить о себе он бы не сумел, даже отправив правительству Фалкона семафорограмму. Ее тщательно продуманный план спасения разлетелся в пух и прах.

Как и ее миссия — разузнать, где находится ключ от Кандеса. Антея уже должна была понять, что она не выудит этого из него ни уговорами, ни пытками. Там, где потерпели неудачу следователи Фалкона, не увидеть успеха и ей. В настоящий момент держаться рядом с ним у нее решительно не было причин. И как же тогда она поступит? Соображений, ради которых она могла бы остаться, он не видел; верность ее была отдана страже, а такой присяги чести, как он, — насколько ему было известно — она не давала.

Антея не стронулась с места.

— Прошу прощения, — наконец смогла выговорить она, — слишком много всего сразу навалилось. — И отвернулась.

Чейсон воззрился на нее. Чего-чего, а такой спокойной безропотной реакции он от нее ожидал в последнюю очередь. Что вообще могло ее побудить остаться с ним? — Но сейчас ему некогда было над этим раздумывать. Ему махал рукой Корбус.

И все же, отлетая прочь, он чувствовал на себе ее взгляд; и ощущение, что она винит его в чем-то таком, о чем он и понятия-то не имел, не покидало его весь остаток ночи.

Чейсона окружил визг пил и вихрь летающих вокруг работяг. Одна из пары десятков рабочих бригад отрезáла улицу от соседних, а он наконец сделал перерыв в штабных планерках, чтобы слетать и посмотреть.

Эта улица, совсем рядом со стадионом, была составлена из деревьев, сращенных в женскую фигуру длиной в сотни футов. Фигура держала за руки пару похожих скульптур по обе стороны от нее. Рабочие перепиливали ей запястья.

Чейсон нахмурился при виде уничтожения. Куда ни погляди, он видел женщин и мужчин, разрушающих работу столетий. Кое-кто работал и плакал; напоминающие жемчужины летучие слезы сливались с опилками и вырванными листьями в редкий туман, который медленно заполонял город. И все это они делали по приказу Чейсона.

Он представлял себе, какие эмоции должны бы вызывать у него все эти руины, но — ничего не чувствовал. Отчасти, конечно, было виновато переутомление; но, пока Чейсон был занят по горло, он обнаружил, что дела отвлекают его на весь день. До того его осаждали воспоминания — воспоминания о знаменательных моментах из его жизни. Даже в самые мрачные дни в фалконской тюрьме он мог цепляться за слабую надежду, что он — если стены волшебным образом исчезнут и какая-то чудесная сила перенесет его в родные края — вернется домой и заживет по-прежнему. Пусть его задерживают обстоятельства, пусть они, возможно, полностью оторвали его от настоящей жизни, но эта настоящая жизнь все еще ожидает там, хотя бы и напрасно, его возвращения.

Теперь, разрабатывая планы и раздавая приказы тем самым чужеземцам, которые посадили его в темницу, он осознавал, что в каком-то смысле прощается с той самой жизнью. Если ему суждено возвратиться, расклад будет уже не тот. Кестрел считал его предателем, и, значит, большинство его соотечественников — а может быть, даже все, — тоже. Однажды он отважился на риск потерять страну, но в тот момент рядом была Венера. Что бы ни случилось, при нем еще осталась бы жена.

А если она поверила, что он погиб? Если она узнала, что теперь его имя навеки очернено? Она была слишком прагматична, а Чейсон слишком реалистично смотрел на вещи, чтобы поверить, что она долго пробудет во вдовах-одиночках.

Может статься, он был обречен с самого начала. В тот вечер — более десяти лет назад, когда он прилетел, чтобы приступить к самой первой своей дипломатической миссии, — Чейсону пришлось стоять над тазиком с золотым ободком и оттирать с лица и рук маленькие капельки крови. Его товарищ по вояжу занимался по соседству с ним тем же самым, над другим тазиком. Стены вокруг слабо подрагивали оттого, что кто-то постоянно прибывал во дворец нации Хейла или покидал его.

— Не могу отмыть от волос чертов запах порохового дыма, — бросил Антонин Кестрел. Это и для него была первая миссия по заданию Кормчего. Двое мужчин (как молоды они были!) сокрушенно переглянулись, продолжая отмываться.

Естественно, никаких зацепок относительно того, кто бы это мог пару часов назад попытаться их убить, не было. Они с Кестрелом в переулке попали в засаду, устроенную отряженным с ними проводником, и только хорошее владение саблями и вмешательство случившейся рядом незнакомки их спасли. (В тот миг он понятия не имел, что случившаяся рядом незнакомка — его будущая жена, Венера.) Местные власти изобразили негодование и, как ему сказали, спалили район, где произошло нападение, чтобы полностью обелиться. Чейсон представлял себе, как некто планирует все это посреди роскошной дворцовой гостиной, представляя параноидальному королю Хейла в качестве приятного бонуса снос мешающего квартала.

Они продолжили умываться, оба надолго замолчав. Потом Чейсон сказал то, что было у обоих на уме:

— Думаешь, мы сюда присланы, чтобы нас убрали?

— Кто убрал, король Хейла? — спросил Кестрел, хмуро поглядывая на лимонно-желтые обои. — Или наш собственный Кормчий?

— Самому сказать страшно, — сказал Чейсон с гримасой, — но это мог быть любой — или оба вместе.

Малиновый парадный мундир Чейсона Фаннинга ничем не выдавал того, что он происходил из семьи, которая, по сути, имела право на престол Слипстрима. Впрочем, это мало что значило; странствующую нацию, которую он звал своим домом, сплачивали вместе скорее внешние угрозы, чем внутреннее согласие. Чейсон представлял адмиралтейство — был их юной яркой надеждой, — а влиятельное положение адмиралтейства было главной головной болью Кормчего. Кестрела же послали от госслужбы. Мог ли Кормчий смотреть на них обоих как на угрозу в будущем? Он утверждал, что отправка в Хейл одного Чейсона на пару с единственным товарищем будет воспринята королем как жест доверия; заодно, правда, она упростила их убийство по приезду сюда.

Кестрел оставил в покое свои волосы.

— Проблема, старина, в том, что нам придется отыгрывать свои роли, несмотря ни на что. Даже если это значит, что мы сунем головы в новые ловушки.

Чейсон стоически покивал. Его «роль» на сей раз состояла в том, чтобы сообщить параноику-королю мелкой нации на задворках Меридиана, что Слипстрим не намерен менять траектории движения двух городов с населением в полмиллиона человек, которые шли курсом на столкновение с Хейлом. В то время как воздух внутри Вирги перемещался быстро, массивные объекты — такие, как астероиды, озера и города, — как правило, двигались по величественно-медленным орбитам, кружа вокруг Кандеса, поднимаясь и опускаясь в фонтанах воздуха, которые выбрасывало великое солнце солнц. В отличие от большинства наций Слипстрим в буквальном смысле связал свою судьбу с горой из камня, которая с завидным упорством прокладывала свой собственный курс по миру, равнодушная к политике или экономике. Слипстрим вот-вот должен был пройтись как метлой мимо Хейла. Возмущение от его прохода могло быть минимальным, а могло — гигантским. Вот в чем состояло сообщение, которое Чейсон должен был донести до раздражительного старого убийцы, который нервно сидел на троне Хейла.

Задним числом становилось почти очевидно, что наиболее удобным исходом как для Слипстрима, так и для Хейла была бы кончина посланца. Так же, как в ретроспективе становилось очевидно, что Кормчий Слипстрима знал о предстоящей атаке Фалкона и по какой-то причине готов был ее позволить; возможно, она задумывалась как совместная операция Фалкона и Слипстрима — чтобы дать острастку Гретелю — без реальных завоеваний и с образованием в результате более сильного союза. Возможно, никто Чейсона в этот раз не подставлял, но он все равно сам себя выставил удобным козлом отпущения.

Он-то всегда думал, что он реалист. До Чейсона начинало доходить, что на самом деле он витал в облаках.

Далекие солнца снова отключались, небо окрашивалось в розовато-лиловые и янтарные тона, когда беспокойный адмирал Антеи наконец добрел до цирковых спален. Антея выбила им один номер на двоих, испепеляющим взглядом заставив осечься самозваного местного консьержа, который вздумал возражать, и уже была здесь. Ей даже удалось поспать пару часов, но страх, что он застанет ее спящей, все время ее будил. Вдобавок в голову лезли мысли насчет того, что он сказал после их нелепого поступления в Корбусову лигу защиты. Чейсон говорил как герой из сборников сказок, которые она когда-то читала Телен (и зачитывалась сама). Она отнюдь не верила, чтобы такие герои существовали в реальной жизни, но ведь можно же иногда погрустить и помечтать. И вот он, благородный адмирал, жертвующий собой, чтобы спасти город. Это было и романтично, и абсурдно, и крайне все запутывало.

Лиге защиты Корбуса исполнилось всего несколько часов от роду, так что вряд ли у Чейсона была возможность получить известие, где ему ночевать. Поэтому Антея была удивлена и одновременно испытала облегчение, когда он спустился по узкой лесенке маленькой центрифуги и остановился в центре гостиной. Выглядел он замотанным.

— Итак, — жизнерадостно сказала она, — как прошел ваш день?

Она переоделась в черный шелковый халат с вышитыми по нему длинношеими птицами. Он растер ладонью лоб, не обращая, похоже, внимания ни на ее иронию, ни на наряд.

— Это будет катастрофа. Я пытался уговорить их сделать хорошую мину — построить убедительную на вид защиту, а потом торговаться за условия сдачи получше. Они хотят драться. Я не понимаю, почему они настаивают на этом, таким образом они просто больше потеряют.

— Я их понимаю, — сказала Антея. Она встала, чувствуя, как кориолисова и центробежная силы цилиндрического дортуара тянут ее за разные части тела — и в разные стороны. Чейсон рухнул на освободившуюся кушетку, под грандиозную коллекцию перекрещенных цирковых дротиков, а она села на разрисованный желто-красными звездами барабан, застеленный пледами и служащим вторым (и последним по счету) сиденьем в комнате. — Погуляли бы вы по улице — тоже поняли бы.

Он поморщился:

— Я выбирался ненадолго. Прекрасный город, ну да. Не уверен, что гретели размонтируют его. Именно за таким призом они охотятся.

— Я не о красоте, — сказала она. — Подумайте о Корбусе и его добровольцах. Мэр-самозванец, армейские ветераны, славные деньки которых давно миновали, — все эти нежданные герои, которые еще вчера были, чего уж там, клоунами! И прислугой. Этим людям показали крохотный проблеск нового мира — такого, где они хозяева собственной судьбы, — а теперь придет Гретель и все это у них заберет. Вот почему они дерутся.

— Они с ума сошли, — сказал Чейсон, покачав головой. — Если они отобьются от Гретеля, через неделю явятся обратно копы, и они вернутся к тому, с чего начали. Для них что Фалкон, что Гретель…

— Не думаю, чтобы они так считали, — размышляла она вслух, глядя на постоянно сменяющийся за окном пейзаж далеких огней города. — И не уверена, что считаю так сама.

Он, кажется, удивился.

— Вы бóльшая идеалистка, чем я думал.

— Идеалистка? Не нужно быть идеалистом, чтобы увидеть, как наш мир застыл в полудреме. Это мир деспотов и тираний, наполненный преждевременными смертями и пожизненным страданием. А почему? Потому, что энергетическое поле, которое использует Кандес, чтобы удержать силы чужаков от вторжения на Виргу, оно же заодно подавляет те самые технологии, которые могут вытащить нас из варварства, в котором мы погрязли!

Это у вас в руках было средство, чтобы изменить ситуацию. И что же вы сделали? Вы его бездарно растратили на победу в какой-то пустячной битве во имя какого-то мелкого пустякового пиратского государства на окраинах какой-то глуши. Куда уж бездарнее!

Это в ней говорила досада, но Антея уже не могла остановиться. Чейсон, однако, выглядел невозмутимым. Он откинулся назад на кушетке и спокойно сложил руки.

— Вы явно не привыкли обладать властью, — ровно сказал он.

— Как вас прикажете понимать?

— Думаете, я не знал, что смог бы сделать с ключом? — Он хладнокровно посмотрел на нее. — Или, точнее, как представлялось то, что я смог бы сделать? — Он покачал головой. — Распоряжение властью и контролирование результата — это две разные вещи. Этому учишься, когда руководишь чем-то вроде флота. Можно поставить флоту цель, можно отправить его в полет, но потом все переходит в руки богов. Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в том, что устроишь хаос.

Ключ от Кандеса дает абсолютную власть над каждым мужчиной, женщиной и ребенком в Вирге. С ним можно разогреть или остудить целый мир, изменить ветра, полностью их прекратить; заморозить своих соседей и дать своей стране расцвести. Или можно… — он выдержал паузу, скосившись на нее, — вызвать еще один перебой. Впустить Искусственную Природу в наш мир.

Можно спустить с привязи Кандес, но нельзя им управлять.

На мгновение повисла тишина.

Антея подавила раздражение и заставила себя улыбнуться.

— А-а, но это как раз тоже можно. — Она снова уселась, подавшись вперед и сцепив руки. — Вы орудовали Кандесом будто молотом, чтобы размозжить своих врагов. Но солнце солнц как инструмент гораздо тоньше, чем вы подозреваете. Это верно, что оно разлаживает электрические устройства; однако вы, вероятно, не знаете, что еще оно ограничивает объем данных, которые возможно обработать, на кубический сантиметр Вирги. Глядя, как вы его использовали, — вы наверняка думаете, что подавляющее поле — это своего рода переключатель, который либо включен, либо выключен. Но это совершенно не так. Его уровень можно отрегулировать выше или ниже. Просто сейчас он выставлен до упора вверх.

Чейсон свел вместе ладони домиком и откинулся назад. Он посмотрел на нее поверх кончиков пальцев (и его быстро скользнувшие вверх-вниз глаза сказали ей, что он наконец-то заметил, во что она была одета).

— Откуда вы это знаете? — спросил он.

— Оттуда, что я работаю в страже. Ей известны такие вещи, которые все остальные в Вирге позабыли. Я видела чертежи Кандеса.

Его глаза, глядящие поверх кончиков пальцев, не отрывались от нее. Если он и оказался под впечатлением, то не подал виду.

— Все это очень интересно, — медленно сказал он, — но не относится к делу. Подытожу нашу ситуацию. Вы хотите, чтобы я сказал вам, где находится ключ к Кандесу, чтобы вы — вы лично, не внутренняя стража — могли его использовать и отрегулировать, спустить пониже, барьер, который не позволяет Искусственной Природе заразить Виргу. Не до такой степени, чтобы И.П. могла войти в Виргу, но до некоторой величины поблизости.

— Ну-у-у… Да, — ответила она. — И вы думаете, что мои мотивы эгоистичны — так ведь каждый эгоистичен, пока с ним не случается что-то совершенно невообразимое. И когда оно происходит, кто-то из людей остается эгоистом, а до кого-то доходит, что он такой же, как и все остальные. То, что происходит с другими, значит не меньше того, что происходит с ним.

— Так что же такое невообразимое случилось с вами, Антея, что вы совсем растеряли эгоизм и рисковали жизнью ради других?

Он слишком подобрался к сути. Следовало загнать его снова в оборону, причем побыстрее, а потому она вскочила на ноги и нависла над ним, уперев руки в бедра.

— Я могла бы спросить вас о том же, адмирал Фаннинг. Почему вы сами рискуете своей жизнью ради этих людей? И не надо мне этой дворянской ахинеи про ответственность. Вы в нее верите не больше меня. Дело в страхе, так ведь? В том, что вы боитесь отправиться домой. — Он фыркнул и привстал, и Антея поняла, что попала в цель. — Вы боитесь, что вам некуда возвращаться. Ни дома, ни положения, ни жены…

Чейсон вскочил, встал нос к носу с ней, сжав кулаки. Она чувствовала его запах, чувствовала жар, идущий от его тела. Внезапно у Антеи не нашлось, что сказать.

Они простояли так несколько секунд, не проронив оба ни слова. Он шевельнулся; и она на мгновение замерла в тревожном предчувствии — а потом обнаружила, что он уселся и уставился в сторону.

Она, разозлившись, тоже села. Неловкое молчание затянулось; его нужно было как-то нарушить, и тогда она сказала:

— Вы туда выглядывали? Тысячи из этих людей — людей за теми окнами, которые вы видите сейчас, — собираются умирать. — Не то, чтобы ей хотелось продолжать этот спор, но сейчас она больше ни о чем не могла думать. — А почему? — развивала она тему дальше. — Ну конечно, потому что Гретель собирается напасть на город; эта причина лежит на поверхности. Но настоящая причина в том, что люди не имеют власти над собственными судьбами. А могли бы. Могли бы!

Он оглянулся на нее — и, черт бы его побрал, он что, улыбается?

— Да, я хочу проклятый ключ от Кандеса! — с отчаяньем сказала Антея. — Стража тоже, но они просто хотят его где-нибудь запереть, на всякий случай. Они боятся его силы. Я хочу передать эту силу людям. Чтобы они могли себя спасти.

Лицо ее отчего-то уже разгорелось. Антея в расстройстве взмахнула рукой, встала и направилась в маленькую спальню.

— Почему я вообще с вами разговариваю? Вы не хотите, чтобы что-то менялось. Вы аристократ!

Секундой позже он оказался на ногах, поймав ее за руку ниже плеча.

— Я вовсе не хочу быть здесь, — прошипел он. — Но я лишен роскоши выбирать, Антея. Все мои решения были приняты за меня в день, когда я появился на свет. Какие мальчики станут моими друзьями; в какую я пойду школу. С кем я мог поговорить, на кого не должен был обращать внимания. Кем и чем я стану. Даже решение пойти против приказов Кормчего — даже это было предопределено. Единственный раз, когда я хоть что-то сделал для самого себя — по своей воле — это когда я женился…

Он выпустил ее.

И отступил назад с измученным выражением лица.

Вот ее единственный шанс, поняла Антея. Уговоры не сработали. Истязателям он не поддался. Ей оставалось обольщение, о котором она и так подумывала с самого момента встречи с Чейсоном; так что она собралась с духом, подошла поближе и начала поднимать свои губы к его рту — и увидела его лицо.

Оно выражало покорность судьбе. Она увидела там бесконечное терпение, взгляд человека, который давно уже смирился со своей ролью в жизни. До нее дошло, что он предвидел, что произойдет, просчитал каждый ее ход, словно шахматную партию, задолго до того, как она начинала говорить или действовать. Он знал, что она собирается сделать, и думал, что знает, зачем. Если он и отзовется, то лишь делая ответный ход в игре, от которой явно не испытывал удовольствия.

— Хрен с ним, — сказала она, отступая от него. — Слушайте, Чейсон, уже поздно, мы оба устали…

Он воззрился на нее.

— Я собиралась потребовать себе кровать, но давайте решим это по-честному, почему бы нет?

Антея подошла к столу и порылась в одном из лежавших там поясных кошельков; потом обернулась и подняла руку с бронзовой монеткой.

— Я кину вас за нее, — беспечно заявила она. — Неудачнику достается кушетка.

Он засмеялся.

Они бросили монетку.

Она проиграла.

11

Рассвет застал город преображенным. Антея не поверила тому, что увидела из кружащихся окон циркового дортуара; она отправилась наружу и повисла в воздухе — увиденное никуда не делось.

Рабочие бригады, координируемые лейтенантами Чейсона, провели предыдущий день и всю прошедшую ночь, пиля Стоунклауд на части. Теперь город распался на куски, и каждый представлял собой примерно тысячефутовый район из зеленого леса, серого камня и сверкающего стекла. Повсюду тужились реактивные двигатели и пропеллеры всевозможных буксиров, такси, грузовиков и автобусов, стараясь переставить блоки в новом порядке. Раньше Стоунклауд по форме был чашей — соблюдая театральный стиль архитектуры. Теперь же эта чаша лопнула, превратившись за несколько часов в ширящееся медузоподобное облако. Дальние подступы к нему заполнили байки, катамараны, рыночные суденышки и все, что угодно, лишь бы располагало собственным двигателем; внутри этого пояса находились одиночные здания, затем целые кварталы, а в центре всего величественно вращались городские колеса. Эти на первый взгляд выглядели незатронутыми. Приглядевшись, Антея заметила, что они замедлили свое вращение. Через несколько часов колеса неторопливо встали, и тогда всплыли и потянулись к их серединам, сбиваясь в облачка, тысячи разномастных предметов — то ли вовремя не привязанных, то ли вообще несовместных с невесомостью. Стулья, декоративные горшки, статуи, книжные шкафы, книги и целые гардеробы, набитые одеждой — все это вылетало из окон и дверей, наполняя собой воздух, как туман в краях зимы.

— Так задумано, — сказал Чейсон, когда вернулся с совещания, на которое ушел перед рассветом.

Он сидел на ее байке в каком-то эксцентричном цирковом наряде, вроде мундира, который они для него наскоро скропали («от него не требуется красоты, только приметность», — с гримасой пояснил Фаннинг) и указывал винтовкой, которую держал в руке, на всяческие особенности раздробленного города:

— Воздушное пространство внутри городских колес полно препятствий, чтобы помешать байкам или ракетам — или линкорам — проникнуть туда. Если они вознамерились стрелять по городу, им придется делать это снаружи.

— А этот… непотребный разгром?

— Выдвинуть маневренные предметы на периферию. Сформировать облако, чтобы им было трудно окружить нас. Самые уязвимые объекты — в центр. — Он снова указал. — Семафорные станции для передачи приказов из командного центра. Я сейчас направляюсь туда; заскочил, чтобы подобрать вас.

Она подпрыгнула, и он поймал ее за лодыжку, приземляя на сиденье позади себя. Они устремились в сумбур воздушного пространства, полного инверсионных следов, болтающихся канатов, семей, подталкивающих огромные сети со своими пожитками; мчащихся над, под и вокруг байков изгибающихся дельфинов и ошалевших людей в крыльях. Бурлящую сумятицу заливали светом — бессистемно, по воле дрейфа массивов растительности и зданий, — колонны солнечных лучей.

Воздух прорезала пронзительная сирена, и суденышки и люди бросились прочь от чего-то, происходящего прямо по курсу. Чейсон остановил байк, повернув его так, чтобы Антея смогла посмотреть.

Они парили возле того, что некогда было прелестным парком. Шарообразной формы, окруженный снаружи тонкой филигранью переплетающихся древесных ветвей, он хранил в себе каплю воды в двести футов в поперечнике — маленькое озеро. Парк был надрезан и счищен, словно кожура апельсина, и рабочая бригада, проделавшая эту работу, разбегалась прочь. Возле озера оставался единственный человек — дородный рабочий в каске, спрятавшийся за металлическим щитом. От какого-то предмета в его руке сквозь воздух в воду тянулись провода. Едва Антея поняла, что он собирается сделать, как он покрутил эту штуку, которую держал.

Озеро взорвалось.

Сначала в самом центре зеленоватого шара появилась белая сфера, затем сфера молниеносно расширилась, и поверхность обернулась ширящимся облаком тумана.

Чейсон повернул рукоять газа, и они помчались, обгоняя кружащиеся и дрожащие капли.

— На кой черт это сделали? — крикнула Антея сквозь шум двигателя.

— Они отбуксируют воду на окраину, чтобы устроить противоракетный барьер, — ответил Чейсон. Проносясь мимо другой бригады, он указал на рабочих, обрубающих ветки с прекрасных древних дубов. — Их заострят и построят стеной. Мы поставим за ней стрелков.

К байку пристроился катамаран — два веретенообразных корпуса, соединенных гондолой двигателя. Кто-то отчаянно махал с борта руками. Чейсон остановился и заглушил двигатель.

— …Забаррикадировались в своих особняках! — вопили с катамарана. — Они стреляют по нашим людям!

— Ни с того ни с сего? — спросил Чейсон. — Или мы их чем-то провоцируем?

— Ну мы же отключили им тяжесть…

Выяснилось, что когда аппаратчики и промышленники свалили из города, кое-кто из горожан побогаче остался. Они затаились в своих поместьях, выпустив частных охранников патрулировать периметры усадеб. Мало сообщаясь с остальным городом, они безусловно решили, что Стоунклауд впал в состояние дикой анархии. Как-никак, все окрестные кварталы были разодраны на части, и сами колеса перестали вращаться. Они стреляли по любой приближающейся рабочей бригаде.

— Они запуганы, — сказал Чейсон. — Оставьте их.

И они помчались дальше.

— Грабежи действительно идут, и их масса, — прокомментировал Чейсон, — но ничего не поделаешь. Все до единого боеспособные мужчины и женщины нужны мне на баррикадах.

— Тогда это впрямь анархия!

Он сердито вздернул плечи.

— У меня пара фотографов мотаются по городу. Они снимают грабителей. Мародеры поплатятся — только что не сегодня.

Они остановились рядом с «командным бункером» Корбуса, на деле просто цирковой сферой, отбуксированной из центра амфитеатра туда, откуда была видна бóльшая часть развороченного города. Теперь с плетеной оболочки свисали несколько сигнальщиков; одни размахивали своими яркими флагами, другие следили за окрестностями вдали, высматривая входящие сообщения.

Антея не знала, то ли поражаться энергии окружающей активности, то ли похихикать над ее абсурдностью.

— И все это вы провернули за ночь?

Чейсон рассмеялся и потянулся за швартовочным канатом.

— Это все цирк, хотите верьте, хотите нет. Они всегда были организованы на военизированный манер и странствуют как отдельное подразделение. Привыкли устанавливать и разбирать подмостки в сжатые сроки.

Антея слабо себе представляла, чего ожидать от командного бункера — пожалуй, приветствия, по крайней мере. Обнаружила же она, когда взобралась в здание вслед за Чейсоном, полное светопреставление. Мужчины и женщины или летали туда-сюда, или спорили посередь воздуха, потрясая блокнотами. Цирковой шар представлял собой дебри маленьких клетушек, большинство из которых было забито ярко раскрашенным цирковым реквизитом. Кто-то натянул через это пространство раскрашенные веревки, чтобы как-то его организовать; к ним через каждые примерно тридцать футов были привязаны маленькие таблички. Чейсон и Антея проследовали вдоль синей веревки, которую пометили надписями «КОМАНДНЫЙ ЦЕНТРАЛ», сделанными разной рукой и с разными же (и довольно изобретательными) ошибками.

Центральная сфера оказалась одним большим помещением, в котором до недавнего времени стояла машинерия — если судить по незакрашенным квадратам на стенах, дыркам от заклепок и погнутым стойкам. Большую часть комнаты теперь занимала вполне терпимая модель двух городов, сооруженная из маленьких деревянных блоков, которая медленно вращалась посреди комнаты. Все свободное место на стенах украшали фотографии, многие с пометками красной ручкой или воткнутыми яркохвостыми дартсами. Личный состав нового оборонного штаба Корбуса медленно плавал в воздухе, большинство из них бешено писали, умостив на скрещенных ногах планшетки для письма.

Сам Корбус развалился на металлическом стуле, установленном над поворачивающейся картой. Антея немало слышала о нем, и не только доброе. Уже долгие годы он вел в цирке жизнь призрака, несмотря на то, что оплачивался по высшему разряду. Другие исполнители видели его только во время выступлений; в промежутках он прятался в своей маленькой каютке, со стенками и потолком из книг, и даже ими выстланная. Он был неукоснительно вежлив, говоря с людьми, но при этом страшно молчалив, как будто не до конца верил, что вправе высказываться.

Сегодняшний Корбус не имел с ним ничего общего.

— Нам нужно таких шестнадцать, а не восемь! — рычал он на пожилого мужчину, который что-то ему показывал. — Бог ты мой, у меня была такая простая просьба; тут вообще что-то будет делаться? — Он поднял голову и увидел Чейсона с Антеей. — Как там оно снаружи выглядит, адмирал?

— Неплохо, — сказал Чейсон. — Все налаживается.

— Все распиливается — я надеюсь, вы имеете в виду. — Корбус выразительно нахмурил брови и перевел внимание на Антею. — Наш союзник из внутренней стражи. Надеюсь, вы хорошо выспались, пока пиратский адмирал разносил на куски наш город?

Она улыбнулась:

— Пиратский?

— О, а вы не слышали? — Он замялся — на мгновение перед ней мелькнула тень сдержанного, застенчивого человека, которого ей описывали. И пропала. — Ваш приятель завоевал целую страну! Его люди захватили Эйри, сейчас они ее грабят, а когда закончат, то бросят ее позади себя, как фруктовый огрызок. Слипстрим — пиратская нация, а он у них предводитель. — Он по-волчьи ухмыльнулся Чейсону. — Вот почему я рад, что он на нашей стороне.

Чейсон, похоже, хотел возразить, он даже открыл рот, когда вмешалась Антея:

— Я уверена — он как раз то, что нужно городу. А как насчет вас, вы-то хоть немного поспали?

— Насчет меня? — Корбус удивился этому вопросу. — Я… не помню. Не думаю. — Тут он прямо у нее глазах словно съежился, как будто внезапно похудел на сотню фунтов. Он сощурился, протер глаза. — Трудно, — тихо сказал он, — ходить с бравым видом час за часом. Как вам это удается? — Она поняла, что теперь он обращается к Чейсону.

Чейсон нахмурился.

— Я делегирую.

Корбус хрипло рассмеялся.

— Ну да, но у меня на такое, как видите, шансов мало. — Он вздохнул. — Я себя чувствую арестантом, ни малейшей хрени нельзя сделать, чтобы кто-то не начал долбить в дверь. Люди меня поставили сюда, и будь я проклят, если хоть как-то их подведу, но трудно это.

Что заставляет меня перейти к вашим планам обстрелять пригороды Неверленда зажигательными припасами. — Он обвиняюще помахал листом бумаги перед Чейсоном.

— Я обязан рассмотреть все сценарии, — сказал Чейсон. — Не то чтобы я делал выбор с легким сердцем…

— Довольно! — Корбус вскинул свои огромные мускулистые руки. — Мне не объясняйте, что такое трудный выбор. Просто гляньте на меня. Я когда-то отдавал и получал приказы сам, а после сбежал и двадцать лет прятался от мира. — Он сердито посмотрел на Чейсона. — Знаете, Фаннинг, я бы предпочел обойтись без вас совсем. До этого всего нас довели типы вроде вас. Я не то чтобы не был благодарен за вашу помощь, просто… в сущности, это не ваша битва, верно?

— Безопасность людей, которые здесь живут, в моих интересах, — отвечал Чейсон. Он не оправдывался, просто констатировал факт.

— Не сомневаюсь, но сберегать людей вас не обучали, правда? Вас обучали сталкивать лбами корабли и солдат до тех пор, пока с другой стороны не погибнет столько людей, что нервы у их командиров сдадут.

— Разве это не то, что вам от меня нужно?

Корбус покачал головой:

— Нет, потому что в конечном счете не флотам или их командирам решать, чем закончится эта осада, и не аристократам вроде вас. Это будут люди.

Чейсон моргнул, открыл рот и снова закрыл. Иных признаков досады Антея в нем не уловила, но и этого было достаточно.

— Ваша задача — и ваша единственная задача, — сказал Корбус напряженным, чуть ли не сдавленным голосом, — это поставить мат кораблям Гретеля. Города вы должны оставить мне.

Чейсон, похоже, пришел в недоумение.

— Что вы задумали?

— Вы не поймете, — сказал Корбус. — Но увидите.

Он снова растер глаза, а потом откинулся назад на своем стуле с таким видом, словно за ним долго гонялись и таки загнали в угол.

— В общем, забудьте о ваших зажигательных снарядах — и расскажите мне о своем плане, как заблокировать их корабли. Поясните еще раз мне, что там с этими дротами.

Города настороженно кружили. Стоунклауд превратился из зеленой чаши, обнимающей вертящиеся городские колеса, в подобие гигантской клешни, измаранной в дыме дизельных и реактивных двигателей, с раздробленными пальцами из зданий, оканчивающимися острыми когтями — носами корабликов. Клешня медленно надвигалась на расплывчатые предместья Неверленда, которые подавались назад и старались ее охватить.

Неверленд был полностью расчленен, этакая гибкая армада из зданий и кораблей. Его собственные колеса ожидали в нескольких милях позади основного массива — нервничающий обоз, представлявший заманчивую цель для Чейсона. Он, быть может, сумел бы запустить несколько ракет в разделяющее их пространство мимо сетей и облаков гравия, но, пожалуй, это не стоило затраченных усилий. Атака на колеса Неверленда не замедлила бы штурма.

В Командный Централ (или Командный Центриль, как сообщала табличка с наружной стороны двери) хлынул непрерывный поток донесений и свежих, пахнущих серой фотографий. Несмотря на видимый хаос в комнате, уровень компетентности в ней вообще-то был довольно высок, потому что Стоунклауд, как и любой крупный город, мог похвастаться определенным процентом граждан-ветеранов. Часть из них состарились, но некоторые были молоды, и многие — упрямо преданы Формации Фалкон. Чейсон понятия не имел, как этот патриотизм сочетался у них с положением, в которое они попали, — поскольку правительство, в которое они верили, бесстыже их бросило, — но пока они делали свою работу, ему было безразлично. Чейсон проглядывал рапорта, расспрашивал людей, указывая на тот или иной участок дрейфующего облака зданий, задавал вопросы и изредка отдавал приказы. В основном он посылал предложения Корбусу, а фактическим командованием занимался бывший Атлас. Чейсона это устраивало.

Все равно из этого ничто особенно не поможет. Стратегия Неверленда была ясна: лучший способ захватить город — поглотить его, а Неверленд был попросту больше Стоунклауда. Как бы ни была красива региональная столица Фалкона, своего «я» ей не сохранить. Ее кварталы растворятся в Неверленде, как крупинки соли в стакане воды, а если нет, то их могут разъединить и раздать по остальным городам Гретеля.

С наступлением ночи подошла новая порция фотографий.

— Что бы это значило? — спросил парнишка, вручивший Чейсону отпечатки. Очевидно, он сунул в них нос, пока летел сюда. Чейсон закрыл глаза на хромающую дисциплину и взялся за одну фотографию, затем за другую.

Полускрытые роем зданий Неверленда, на свободном пространстве висели огромным облаком люди, образуя неполную сферу — примерно тысяч двадцать фигурок, должно быть. В центре облака в ярких огнях вырисовывалось несколько крошечных точек.

— Это митинг, — сказал он рассеянно. — Публичный митинг. Это не солдаты.

Надеюсь, что это не солдаты.

Перебирая остальные фотографии, он нашел еще одну, изображающую похожее скопление где-то в другой части города. Все изображения были сняты через телеобъективы и размыты атмосферой и смогом от двигателей.

— Черт! Там, наверное, половина города…

Он громко свистнул, головы всех присутствующих повернулись к нему.

— Мне нужен кто-то, кто знает Неверленд. Кто там жил.

После минутных переговоров от стайки людей отделилась средних лет женщина. Чейсон жестом подозвал ее и показал фотографии.

— Они все время такие устраивают, — сказала она. — Воспитательные митинги, чтобы проследить, что всем понятна очередная байка, от которой отталкивается текущая политика. Было бы неплохо знать, какую байку они толкают сегодня… — Потом она пожала плечами и вернула фотографии Чейсону. — Явка на митинги обязательна, но из-за этого их эффективность упала. Всем все равно; чтобы найти компашку циничнее, чем гретельские горожане, нужно хорошенько поднапрячься. Правительство вечно кричит «волки!», так что если они надеются подстегнуть массовый энтузиазм, это вряд ли сработает.

Чейсон воздержался от вопроса, что такое «кричать волком»; ее слова его не обнадежили.

— Они ожидают, что их граждане бросятся на завоевания, — сказал он. — Наверное, долго к этому готовились.

— Может быть, — снова пожала та плечами. — Но правительству никто не верит.

С наступлением ночи приготовления не замедлили хода, однако у Чейсона силы иссякли. Пока его отвозили в новое, более просторное жилище на одном из городских колес, в голове у него продолжали мелькать образы жителей Неверленда, хлынувших в Стоунклауд с саблями, ножами и самодельными дубинками. Что же им говорили о людях, которых им следовало покорить? Чейсона приучали не доверять людям Фалкона и опасаться их; и он только начинал видеть их такими, какие они есть, — обыкновенным народом, с трудом поддерживающим нормальную жизнь под пятóй системы угнетения. Гретели были настоящими мастерами искажения реальности. Они, должно быть, сказали своим людям, что Стоунклауд кишит злобными троллями и ведьмами, поголовно заслуживающими смерти?

Его провожатые высадили его на оси двухсотфутового жилого колеса. Карабкаясь вдоль скважины с перилами навстречу растущему весу, он понял, что вспоминает о свободе в пустом небе. Хорошо бы себе лететь, новым человеком с другим именем, в какой-нибудь дальний уголок мира…

В конце тихого, застланного ковром холла адмирал нашел маленькую квартирку, вошел и с облегчением прикрыл дверь.

Внутри было совсем темно. Он как попало раскидал свою одежду по дороге к едва различимой кровати. Только забравшись в нее, он понял, что там уже лежит Антея.

— Привет, — усмехнулась она.

— Привет.

Он улыбнулся в темноту, чувствуя рядом с собой ее тепло. Было бы так несложно всего лишь повернуться с бока на бок и заключить ее в свои объятия; но они каким-то образом — и кто бы знал, когда именно, — пришли к негласному соглашению. Какое бы влечение они ни испытывали друг к другу, оно оставалось вне рамок интриги, которую Антея вела ради своего начальства из стражи. Подумав об этом, он почувствовал огромное облегчение и успокоился. Непонятно как целомудрие превратилось в маленький островок доверия, приютивший их обоих.

— Когда? — прошептала она; он понимал, о чем она спрашивала.

— Максимум несколько часов, — сказал он. — Завтра с рассветом все начнется.

Затем он отвернулся и тут же, почувствовав, как она расслабилась за его спиной, уснул.

С приходом гретелей рассвет начался на три часа раньше. Пока встревоженные часовые Стоунклауда промаргивались от света внезапно наступившего дня, из-за толчеи башен Неверленда выскочили четыре быстрых крейсера, оттеснив несколько байков Фалкона, которые пытались их перехватить. Они с ревом подлетели к окраинам Стоунклауда на расстояние окрика и дали по ним бортовой залп.

Рабочие бригады трудились всю ночь, разбрасывая в окружающем воздухе обломки после разборки города. Идея заключалась в том, чтобы создать бесполетную зону для байков, кораблей и ракет, а проблема — в том, что обломки в конце концов отнесло в сторону, поэтому гретели без труда нашли проломы, через которые можно было вести огонь. Шестнадцать, двадцать, сорок ракет пробились сквозь неизбежные бреши в обороне Чейсона и ударили вглубь города.

Чейсон стоял на Т-образном мостике поверх циркового шара. Грохот взрывов на мгновение заглушил хлопанье семафорных флажков за его спиной. Между сгрудившимися кварталами проглянули оранжевые цветки пламени.

— Они намерены посеять смятение в центре города, — сказал он Корбусу, который молча смотрел, покусывая мозолистые костяшки пальцев. — Заодно они перекроют нам обзор.

А вслед за бомбардировкой надвигался Неверленд. Всю ночь два города тяжеловесно вальсировали: Неверленд старался выстроить свои кварталы для удара в самое сердце Стоунклауда, а фалконский город ускользал от его хватки, словно какая-то медуза дальних зимних областей, втягивая внутрь вереницы зданий и снова их выпуская, со скоростью примерно мили в час. Глубокой ночью запасы топлива в Стоунклауде вышли; тысячи грузовиков и частных экипажей, буксировавших здания, один за другим прекращали работу. Дома начали сталкиваться. Именно этот низкий рокот, скрежет исполинских зубов, разбудил наконец Чейсона и Антею.

В город устремились новые ракеты. У Чейсона ничего даже близко сопоставимого для ответного обстрела не имелось. Он, однако, был удовлетворен, увидев, что большинство взрывов пришлось на густые облака растительности; полетели по сторонам листья и ветки, но до окрестностей городских колес пока еще ничего не добиралось.

Колеса являлись стратегической целью. План Гретеля был очевиден: поглотить районы города, лежащие в невесомой зоне, непосредственно Неверлендом, и захватить господство над городскими колесами, заведя меж их спиц тяжеловооруженные крейсера. План имел шансы на успех до тех пор, пока их флот не прервет атаки; без этих крейсеров Неверленд вместо того может сам оказаться ассимилирован Стоунклаудом. Большую часть последних суток Чейсон трудился над тем, как бы вызвать у флота соответствующую заминку.

На Т-мостик вспрыгнул юный посыльный с ближайшей семафорной станции:

— Они стреляют по облаку обломков на окраине. Куча ракет, куча взрывов!

Чейсон кивнул:

— Осколочно-фугасные заряды, разумеется. Ударные волны расчистят обломки. Они пробивают дыру, через которую смогут пройти. Мне нужно знать, готовы ли клещи. Послать резервные бригады туда, туда и туда, — показал он. — И предупредить команду зимнего призрака, чтобы они начали выстраивать бревна.

В Стоунклауде не имелось конвенциональных ракет; но это не значило, что у города не было снарядов. Он покрутил головой, подумав, как безумен его план. Завтра гретели будут над ним покатываться со смеху.

Гретели разделили силы своего флота надвое; одна эскадрилья кораблей устремилась прямо в брешь, которую они пробили в обороне города, в то время как другую можно было лишь мельком заметить как яркие блики света, мечущиеся позади зданий и облаков — слишком быстрые, чтобы за ними угнались бригады охвата. Они кружили на высоких скоростях вокруг города в поисках еще одного пути внутрь.

Первая эскадрилья протолкнулась сквозь последние дрейфующие обломки. По их металлическим корпусам стучали пули, но пять крейсеров задраили люки, рыла их собственных пулеметов торчали из стальных куполов. Они осыпали пулями здания впереди себя, легко подавляя разрозненный ружейный огонь защитников. Один пустил ракету в жилое колесо, которое содрогнулось и развалилось, заполнив артерии позади себя летающей каменной кладкой. Крейсеры протиснулись мимо облака дыма в более широкую артерию — нечто вроде пещеры, образованной массивными, практически неподвижными муниципальными зданиями, которая выходила через четверть мили в центральное пространство Стоунклауда. Воздух здесь был чист, здания статичны; крейсера ускорились.

Другая эскадрилья нашла лазейку на дальнем конце города. Ее корабли понеслись по спирали через широкую брешь в зданиях, а с их боков очередями срывались ракеты. Эскадрилья стремилась к городским колесам, которые ее манили сквозь просветы в облаках леса, озер и жилых домов.

Чейсон крикнул: «Пошел!» и семафористы размашисто повели своими флагами на фоне искромсанного города. Одновременно развернулись две совершенно разные атаки.

Первая эскадрилья внезапно обнаружила, что артерия вокруг них смыкается. Правительственные здания были слишком тяжелы, чтобы их удалось подвинуть; но они располагались таким образом, что между ними можно было разместить дюжины домов помельче. По всему городу проспекты были выстроены одинаково. Теперь команды охвата «клещами» из сотен байков, грузовиков и другого транспорта утыкались с тыла в дома и заталкивали их в артерию. Крейсера, прежде чем успели среагировать, оказались запертыми — дома впереди, особняки позади и с боков быстро приближаются еще и еще. Пара крейсеров открыли огонь, но с такого близкого расстояния их ракеты просто разнесли дома на куски, которые отскочили в их же сторону.

Металлический монстр веретенообразной формы, ощетинившийся ракетными портами и пулеметами, попытался повернуть; его капитан высмотрел узкий переулок между более тяжелыми муниципальными блоками. Слишком поздно. В него врезались с противоположных сторон два каменных особняка, схлопываясь вокруг судна в клубах каменной пыли. Сзади и спереди него плывущие дома столкнулись еще с двумя кораблями, а там артерия превратилась в один медленный обвал, где разламывались и дробились кубические, восьмигранные и сферические здания, пережевывая меж своих стен пять кораблей Гретеля.

Другой эскадрилье на том конце города повезло больше. Они кружили около Стоунклауда быстрее, чем могли среагировать команды «клещей», и теперь нашли пустой проспект, ведущий прямо к уязвимым колесам в сердце города.

Антея видела, как они приближаются. Она с пересохшим ртом и колотящимся сердцем ждала возле колес с несколькими дюжинами людей на байках и небольшим облачком бывших древесных стволов. Стволы выбрали по ровности и размеру, а потом осучковали и заострили; вышли зловещего вида штыри. Пока люди кричали и тыкали руками в четверку крейсеров, Антея кивнула своему ведомому, и они принялись за работу.

Байки были связаны друг с другом толстыми тросами — некоторые попарно, некоторые по четыре, крест-накрест. Еще раньше Антея и ее ведомый подогнали свои байки по обе стороны от бревна, а сзади них тянулся трос, заведенный за его плоский торец. Не одну долгую минуту они так провисели в воздухе, каждый держа по металлическому крюку, которым он цеплялся за обрубок ствола сразу за острием. При подмоге третьего байка они начали разворачивать столб, пока тот не нацелился прямо на артерию, по которой подходили гретели. Потом оба дали газ.

Несколько долгих секунд ничего не происходило. Затем, разгоняемое двумя воющими реактивными двигателями, заточенное бревно тронулось с места. Со всех боков двигались вперед другие столбы; они ускорялись медленно, но неотвратимо.

Воздух вокруг Антеи расчертили сеткой пулевые трассы. Приближающиеся крейсеры явно заметили, что в их сторону направляется небольшая стая байков. Оставались, однако, шансы, что они не разглядят столбов, обращенных к ним анфас. Антея пригнулась в седле, высвобождая мощность байка.

Когда они разогнали столбы до тридцати миль в час, она подала новый сигнал напарнику. Оба как один вывернули свои байки в стороны и прочь от ствола. Теперь трос действовал как тетива лука, а бревно было его стрелой. Два расходящихся байка выстрелили своим снарядом, и тут трос оборвался и отскочил. Антея на миг ужаснулась, видя, как стальной кнут хлестнул прямо в ее сторону; байк под ней накренился, и окружающий мир завертелся.

Двенадцать заостренных бревен встретились с четырьмя бронированными крейсерами в устье проспекта. Первый столб отскочил от выгнутого носа корабля и, вращаясь, взмыл в воздух. Он снес двухсотлетний дом, разбросав по небу скульптуры и расколотые фрески.

Второй ствол ударил о другой крейсер с колокольным звоном, и оставил в его боку глубокую вмятину. Еще одно бревно ударило в надбитые пластины и прошло сквозь них. Брызнул блестящий металл, и тридцатифутовая спица полностью исчезла в крейсере. Пронзенный корабль ушел в дрейф.

Кое-что из этого Антея видела, летя кубарем по воздуху, пока ее байк, словно пьяный, вилял в противоположном направлении. Он затрясся, когда его настиг пулеметный огонь, а затем взорвался.

Антея заметила крейсер с торчащим из него огромным древком, дымящий и кувыркающийся; затем она пролетела сквозь когтистые ветви какого-то дерева и снова вышла на открытое пространство. Ей, оглушенной ударами ветвей, оставалось только беспомощно смотреть, как с каждой секундой приближается оплетенная трубопроводами изнанка городского колеса.

Слабые звуки ликования жителей Стоунклауда перебило эхо резких ударов. Чейсон нахмурился, прислушиваясь к стукам, разносившимся по городу с неравными интервалами. Они шли со стороны первой эскадрильи гретелей и складывались в определенную последовательность. Последовательность повторилась дважды.

— Они кому-то подают сигналы, вероятно, другим кораблям, — сказал он Корбусу. Не имея беспроводной технологии, которую однажды показала Чейсону Обри Махаллан, гретели использовали барабанный телеграф, достаточно распространенный способ обмена сообщениями в облачности или темноте.

— Уже пора, — внезапно сказал Корбус. Нахмурившись, Чейсон повернулся к нему; тот вообще не следил за кораблями Гретеля, а устремил взгляд куда-то за окраину города. — Я вас на время оставлю, — сказал Атлас. — У вас все получается хорошо, Фаннинг. Но пора приниматься за настоящее дело.

— Какое такое настоящее де…

Но Корбус уже исчез, прыгнув к шеренге байков, припаркованных у дверей циркового шара. Там его ждало несколько человек, и они строем рванулись от шара.

Чейсон почувствовал себя так, словно его предали; что бы ни планировал Корбус, он не счел нужным доверить эту информацию своему драгоценному адмиралу. Ничего тут не было хорошего — но думать об этом сейчас некогда. Чейсону требовалось понимать, что происходит в забитой пылью артерии, где исчезла первая эскадрилья Гретеля, равно как и в проходе далеко за массивами леса и зданий, где вторая эскадрилья налетела на бревна Антеи. Первая еще не выбралась — похоже, завязла, хотя он не питал иллюзий, что она уничтожена. Из четырех кораблей другой эскадрильи один был выведен из строя, другому пришлось зависнуть рядом, чтобы помочь, а еще один лежал в дрейфе, пока его команда трудилась над удалением бруса из борта. Четвертый крейсер медленно кружил, прикрывая остальные огнем.

Внезапно он сменил курс. Фаннинг увидел, как размылся вокруг него воздух от энергичного выхлопа, и корабль из далекой коротенькой линии превратился в точку. Секунды текли, а крейсер не менял своей формы.

Чейсон глянул вокруг. Он — как ни нелепо — обнаружил, что колеблется: семафористы сосредоточились на своих задачах, посыльные не менее сосредоточенно летают туда-сюда на ангельских крыльях, а у входа в цирковой шар прыгает с байков или на них непрерывный поток фотографов и другого разведывательного персонала. Наконец-то они стали походить на команду.

— Всему транспорту на запасные позиции! — гаркнул он так громко, как только смог. — Все остальные — внутрь! Выполнять! — Чейсон нырнул с Т-образного помоста и вырвал флаги из рук испуганного семафориста. — Выполнять!

Оборачиваться и смотреть было некогда, но воображение справлялось даже лучше зрения: сейчас вокруг растущей точки далекого крейсера должны были появиться вспышки света. Каждая из оранжевых звездочек выгорит за каких-то несколько секунд, но за это время ракеты достигнут скорости звука. Они будут здесь всего лишь… вот-вот…

В боковом поле его зрения что-то мелькнуло, и взрыв оторвал половину плетеной оболочки циркового шара.

Стена вздыбленного воздуха вышибла Чейсона в небо.

Оборотная сторона замершего городского колеса превратилась в стену. Антея моргнула и потрясла головой, потом сообразила, что налетает на колесо со скоростью больше ста миль в час. Она через считанные секунды врежется в мешанину труб, распорок и растяжек.

Чертыхаясь, она сунула руку вниз, чтобы отстегнуть фиксаторы крыльев. Отороченные перьями крылья рванулись в стороны и назад, чуть не вывихнув ей плечи. Она мгновенно вошла в штопор — так уж устроены крылья, чтобы получался устойчивый волан для быстрого торможения. Антея раскинула руки, стараясь умерить движение.

Что-то стукнуло ее по бедру и не успела она среагировать, как онемела от удара ее рука. Антея получила по физиономии собственным бицепсом. Ее ноги воткнулись во что-то твердое, и она как могла сгруппировалась, ударившись поочередно плечом, челюстью и ухом.

Оглушенная Антея на какое-то время повисла в воздухе, смутно различая обступившие ее исполинские серые ветки и птичьи клювы. Лес и птицы из… металла? Она застонала, сплюнула кровь и осторожно повернула голову.

Она влетела в заросли технических коммуникаций снизу городского колеса. В больших металлических колесах вся водопроводная система прокладывалась ниже уровня улицы, а трубы и насосные станции делались обтекаемыми, что объясняло появление странных птичьих голов: под колесом были установлены каплевидные металлические бункеры, в которых могли заниматься обслуживанием люди.

Воздух прорезал гром. Антея ухватилась правой рукой за туго натянутый трос — левая пока оставалась онемевшей — и подтянулась вдоль труб. Воздушное пространство, где она строила свой взвод, еще недавно пустое, было испещрено дымными облаками, обломками и эфемерными красными линиями трассирующих выстрелов. В центре всего этого находились четыре корабля: один дрейфовал, возле другого кишели люди, которые вытаскивали из него дрот размером с дерево; и еще два, повернувшиеся к ней выхлопными дюзами. Они направлялись прямо к бункеру Чейсона и на ходу вели ракетный огонь. Сквозь искажённый жаром воздух она заметила далекие разрывы.

Занудная, рациональная часть ее разума — не затыкавшаяся никогда, — сообщила, что у нее все равно остаются зацепки. Потеряв Чейсона Фаннинга, она все же сможет отследить его людей, Дариуша и Ричарда, и через них отыскать ключ.

За такие мыслишки она саму себя возненавидела.

Пользуясь ногами и правой рукой, Антея по-обезьяньи пробиралась через лес труб, пока не наткнулась на яйцеобразную насосную станцию. На ней нашелся небольшой люк, которым, вероятно, ни разу прежде не пользовались — судя по тому, как трудно оказалось его открыть. Откинув дверцу, она залезла внутрь и, как и ожидалось, обнаружила шахту и лестницу, ведущую до уровня улицы.

Антея плыла вдоль шахты, стараясь не вслушиваться в кашляющий гул далеких взрывов.

12

Город Неверленд сделал свой ход. Все утро он смыкал свои предместья, словно когти гигантской лапы, готовой охватить и пожрать Стоунклауд; но приостановил свои квадратные дома в сотне ярдов от ближайших жилищ фалконцев. Жители обоих городов из-за занавесок и наскоро сколоченных баррикад испуганно уставились на внезапно объявившихся соседей. На протяжении многих миль наблюдалась одна и та же картина: повсюду разворачивались тысячи карнизов и гонтовых стен, подставляя солнечному свету то ту, то эту стеклянную поверхность, — и из-за всех стекол выглядывали глаза.

Военных было не видать. В случае Формации Фалкон они отсутствовали с самого начала. Ходили слухи о новом городском совете, о каком-то знаменитом то ли генерале, то ли адмирале, который руководил рабочими бригадами, раскурочившими город. По артериям, питавшим местные кварталы, целеустремленно двигались байки и грузовики; мало кто из жителей знал, кому они подчиняются или чем заняты.

Горожане Неверленда знали, что флот Гретеля находится… ну, где-то там. Они слышали, как нарастает битва — все в округе ее слышали, она грохотала сквозь облака летающего жилья как близкий гром. Многие из жителей Неверленда побывали на митингах и уяснили: от них ждут, что они пойдут усмирять новых соседей, при необходимости — силой. Им следовало взять импровизированное оружие — что попадется под руку — и колотить в двери или бить окна чужих домов, требуя сдаваться. Перспектива ужасала.

Было обещано, что сюда подойдет флот. Предполагалось, что народом будут руководить лейтенанты на байках, но их, видимо, отвлекли, или они слишком растянулись по району действий. Когда начал свое завершающее движение первый квартал, кое-кто из людей выполз на стены своих домов, сжимая швабры и ножи, и стал оглядываться в поисках руководства. Дома эти подталкивали вперед при помощи вентиляторов, реактивных двигателей и прочих приспособлений, но люди, управлявшие ими, всего лишь следовали инструкциям, которые с расстояния отдавали сигналы семафора. У них же самих не было ни полномочий, ни представления о том, что делать, если эти флаги вдали исчезнут из виду.

По стечению обстоятельств первыми соприкоснулись два многоквартирных дома. Здание Фалкона походило на скучную бетонную коробку, здание Гретеля представляло собой тор с окошками, разукрашенный деревянной резьбой. Когда между зданиями оставались несколько последних ярдов, их окна начали открываться, а в них — появляться вооружившиеся чем попало люди. Они вытаращились друг на друга — и каждый глаз, каждый бинокль и каждая подзорная труба на многие мили со всех сторон сошлись на них тоже.

Последовал мягкий толчок, когда угол «коробки» ткнулся в «бублик». Теперь нападавшие и защитники оказались достаточно близко, чтобы разглядеть страх на лицах друг у друга. Потекли долгие секунды, никто не двигался с места.

А потом кто-то высунулся из окна с фалконской стороны. В руках он держал не оружие — только белую ткань, которой размахивал перед собой, выпрыгивая на стену здания. Это был Корбус. С легким толчком ног он отделился от своего дома и выплыл в небольшой уголок открытого воздуха, сохранившийся между фасадами.

По прямоугольному многоквартирнику пробежал тихий рокот узнавания. Когда все уставились на артиста, приземистый, мускулистый фалконец набрал воздуха и взревел:

— Население Стоунклауда не ссорилось с населением Неверленда!

Пронесся еще один легкий гул, на этот раз с обеих сторон.

— Мы такие же! — продолжал Корбус. — Пешки в руках людей, которые хотят разрушить два наших замечательных города!

— Вы и правда верите, — спросил он людей, глазевших на него из квартир Неверленда, — верите в глубине души, что Неверленд сможет проглотить чужой город и не измениться? — Он покачал головой. — Вы же понимаете. Победите вы или нет, но в результате этих перемен ваш замечательный город будет порушен. Разве он уже не потерпел, и причем значительно?

Он задел больной нерв. Прежней компоновкой Неверленда уже пожертвовали ради этой атаки — даже традиционным расположением города по отношению к соседям. Корбус правильно рассчитал, какое это вызовет возмущение.

— Но до этого не обязательно доводить. — Он выкатывал из себя слово за словом, словно увесистые камни в ряд. Как и на стадионе Стоунклауда несколько дней назад, он разметал в стороны руки и ноги звездой и сказал: — Присоединяйтесь к нам, к вашим соседям! Не как завоеватели или рабы, но как равные! Вместе мы можем сказать «нет» этой бессмысленной войне. Вернуть нашим городам былую славу. Жить дружно вместе!

Его слова отразились эхом и замерли вдали. На долгие мгновения воцарились безмолвие и бездвижность — что вверх, что вниз вдоль плоскости сходящихся зданий. Затем напротив Корбуса открылось окно.

В нем появился старик. Он тоже был безоружен и держал в руке один-единственный маленький клочок бумаги: банкноту таинственной валюты, которая недавно начала ходить по обоим городам.

Он выплыл наружу. Двое мужчин сошлись в воздухе, и каждый медленно протянул вперед руку. Они обменялись рукопожатием.

Раздался общий вздох; в глазах у тех, кто за мгновение до этого прятался за окнами, ожидая нападения, появился свет надежды. Они начали нерешительно собираться в стайки, переговариваясь и куда-то показывая руками.

А потом кто-то вскрикнул: «Предатель!». Со стороны Гретеля выскочила из окна одинокая фигура со вскинутой винтовкой. Раздался выстрел, старик содрогнулся и выпустил руку Корбуса. Еще выстрелы, и Корбус зарычал и прижал руку к уху, туда, где воздух помутнел от брызг крови. Он схватился за веревку и стал подтягиваться обратно в окно квартиры.

Крики и яростный рев покатились во все стороны, словно круги по озеру. Повсюду внезапно зазвучали выстрелы; и когда с хрустом сошлись вместе остальные здания, на города Стоунклауд и Неверленд обрушились хаос и безумие.

Антея выбралась на невесомую улицу. Поднимаясь по входному колодцу, она представляла, будто движется горизонтально, скользя вдоль перекладин лестницы; в результате, когда она отодвинула металлическую крышку на мостовой и высунула голову, то обнаружила, что смотрит вниз (а может, вверх) на огромную стену из булыжников. Лишенная выраженного направления улица предстала головокружительной плоскостью.

В витрине напротив через улицу зависли в воздухе багеты и буханки хлеба — прямо трюк фокусника; на крыше магазина встала дыбом черепица, будто шерсть на загривке вспугнутого зверя. Чуть дальше по тротуару кресло-качалка всплыло в четырех футах над булыжниками; и повсюду медленно выползал в воздух дымка из пыли, камешков и песка, скопившихся за долгие годы на всех горизонтальных поверхностях.

Антея прикрыла глаза, сосредоточилась и представила себе новые верх и низ, такие, чтобы улица располагалась плашмя, на которой всего лишь все оказалось невесомым. Это немного помогло; когда она открыла глаза, то смогла вообразить, что ступает из колодца на обычную мостовую, только дополнительно можно еще и летать.

Все стонало, трещало и скрипело, освобождаясь от гнета силы тяжести, под которым оно так долго прожило. За этим шумом и отдаленным грохотом взрывов Антея едва уловила шорох позади себя. Она повернулась и обнаружила, что из открытого окна второго этажа в нее нацелена винтовка.

Антея подняла руки.

— Я за город, — крикнула она.

Наступила пауза. Затем голос (не без легкой примеси паники) крикнул в ответ:

— За который?

— Я защищаю Стоунклауд, — медленно и громко сказала Антея. Руки она держала на виду.

— Ты не фалконская, — сказал тот, другой. — Ты зимний призрак.

Тут проснулась прирожденная язвительность Антеи.

— Какой ты, однако, проницательный! — сообщила она. — Только это делает меня таким же иностранцем для гретелей, как и тебя. И я пытаюсь помочь вам.

— Почему?

Тут Антея опешила. Открыла рот, чтобы рассмеяться, и ответить: «Понятия не имею», но передумала. Всплывая в воздухе, она лучше рассмотрела мужчину за окном; тот выглядел на сорок с лишним. Спальня позади него была оклеена желтыми обоями в цветочек.

— Мой дружок отсюда, — сказала она наконец. Дело обстояло не так, но слова были достаточно близки к правде, так что и для самой Антеи признание прозвучало вполне искренним. Ощущение от этой мысли оказалось не особенно уютным.

— Он настаивал, чтобы оставаться и драться, — сказала она. — Что я должна была делать? Бросить его?

Винтовка дрогнула.

— Тогда где же он?

Она ткнула пальцем через плечо:

— Слышишь взрывы?

Наступила еще одна пауза, пока он это обдумывал. Потом:

— Тогда тебе лучше отправляться к нему.

— Да. Спасибо. Гм… — теперь она парила на высоте крыши, а улицы внизу превращались в странный лабиринт. — Где бы мне добыть байк?

Защитник дома махнул винтовкой вправо.

— Я недавно видел, как несколько наших парней пошли туда. Кто-то сказал, что там засел в своем доме один богач.

— Ага. Ну, спасибо. — Она поискала, чего бы такого добавить умного или хотя бы обнадеживающего. — Удачи!

Тот фыркнул и захлопнул окно.

Баюкая пострадавшую руку, Антея вспорхнула в указанном им направлении, размышляя, когда это она успела решить, что таки да, она попытается именно искать Чейсона, а не способ улизнуть из города.

Чейсон очнулся, ощутив на своем запястье маленькую руку. Он моргнул, приходя в себя, и обнаружил перед глазами бездну огня и кружащихся обломков в окружении заросших лесом парковых шаров, совершенно неуместных рядом с пламенем. Рука сжалась, его потянули в противоположном направлении; он поднял голову и встретился взглядом с девочкой-посыльной, не старше двенадцати лет, которая одной рукой держала его за руку, а другой сжимала веревку.

Он улыбнулся ей, но она с головой погрузилась в дело, подтягиваясь по веревке, так что они проплыли обратно сквозь дым и дрейфующий щебень к полураскрытой двери на цирковом шаре, с которого ободрало половину обшивки. Чейсону удалось проникнуть в нее собственными силами, хотя из уважения и благодарности он позволил девочке удерживать его за руку, пока они не пробрались внутрь. Затем он осторожно отстранился.

— Спасибо, — сказал он, положив руку ей на плечо. Теперь, когда они оказались в здании, она позволила себе озорную улыбку, а затем ускакала прочь. Чейсон сказал бы больше, но строение как раз лишалось еще одного слоя настилов под возобновившимся ракетным обстрелом. На внутренних уровнях бушевал хаос, все разлеталось в щепки, люди закрывали уши и прятались.

Чейсон отправился в обшитый железом центральный зал, где тщательно выстроенная модель города превратилась в плавающую груду деревянных кубиков. Здесь сгрудилось множество мужчин и женщин. Несколько минут назад они были собраны в действующую военную организацию; теперь же обратились в тех, кем были два дня назад — горожанами, матерями, рабочими. Застыв в панике, они обратили взгляды к вошедшему Чейсону.

— Здесь небезопасно! — крикнул Чейсон. — Вы должны спасаться, пока можно. — На то, чтобы благополучно вывести всех из здания, оставалось не более пары минут; позже здание могут окружить приближающиеся крейсера, которые расстреляют любого, покидающего его с тыла.

— Нет!

В дверях появился Корбус. У бывшего Атласа, силача, а ныне временного мэра Стоунклауда шла кровь из рассеченного уха, а с бледного лица не сходило выражение ужаса. Ушедшие с ним люди теперь мрачно окружали его. Один из цирковых акробатов держал в руке магазинную винтовку, небрежно направив ее в сторону Чейсона.

Корбус раскинул огромные руки, на его лице красноречиво отразилась трагическая скорбь.

— Наш город, — воскликнул он. — Никому, кроме нас, не спасти наш город.

— Ничего вы не спасете, если вас убьют, — сказал Чейсон, говоря максимально без обиняков, чтобы попытаться пробить театральность Корбуса. — Оставаться здесь — плохая тактика.

Корбус покачал головой.

— Посмотри на них, — сказал он, указывая Чейсону за спину, словно мог видеть сквозь стены блокхауза. — Здесь, внутри, всего два корабля! Всего два! Остальные уничтожены.

Покачав головой, Чейсон спустился вдоль стены и присоединился к ним.

— Не уничтожены, — сказал он, повысив голос так, чтобы слышно было всем. — Они просто запечатаны. Если повезло, мы могли вывести пару из строя. Тем временем пригороды Неверленда нас окружили.

Акробат остро посмотрел на него.

— Что же ты тогда предлагаешь нам делать? Сдаваться?

— Бывают капитуляции разной степени тяжести, — сказал Чейсон. — Тут единственный выигрыш, какой у нас вообще был в этом сражении. Их флот понес некоторые потери — возможно, большие, чем они ожидали. Настало время выторговать уступки. Сохранить в целости ваши кварталы, оговорить, что Стоунклауд останется отдельным городом, а не будет переварен…

Его прервал, ворвавшись в зал, какой-то семафорист. Сигнальщик сунул флаги в рюкзак себе на спину, и они плясали в воздухе позади него; выглядело это так, будто его проткнули дюжиной несуразно больших и ярких стрел.

— Эскадрилья, по которой мы ударили домами… высвободилась, — выкрикнул он. — И не повреждена.

Чейсон кивнул.

— Они нагрянут к нам через считанные минуты. Мы должны уходить немедленно.

Корбус с огромным достоинством выпрямился и глянул на Чейсона свысока:

— Адмирал Фаннинг, спасибо за вашу помощь. Дальше горожане Стоунклауда поведут дело сами.

— И к чему они его поведут? — вот и все слова, что пришли на ум Чейсону. Поняв, что внезапно начинает выглядеть глупо, он нахмурился и сказал: — По крайней мере, можно тактически отступить к новому командному центру…

Но это было бесполезно. Чейсон услышал приближающиеся звуки больших реактивных двигателей и понимал, что их услышат все. Теперь у блокхауза кружили по меньшей мере два крейсера.

— Мы должны сбить этот корабль! — крикнул Корбус. — Уничтожьте корабли, и города — города будут… — Он как будто что-то вдруг вспомнил, и на миг его лицо помертвело. Потом он нахмурился, как бы гоня прочь всякое потворство собственным мыслям, и выбросил в воздух кулак. — За Стоунклауд! За наш город! Присоединяйтесь ко мне и спасем наш город!

Несколько глоток вторило ему робкими возгласами одобрения и, когда он развернулся и исчез в коридоре, кое-кто из людей последовал за ним.

Акробат проследил за его уходом, затем повернулся и печально посмотрел на Чейсона. «Уберегите их», — сказал он, а затем прыгнул вслед за своим мэром.

Чейсон жестом подозвал оставшихся людей.

— Вам нужно пробраться в самые защищенные каморки, закрыть двери и там оставаться, — сказал он. — Все это скоро — так или иначе — закончится.

— Значит, мы проиграли? — спросил один из посыльных.

— Нам не победить.

Единственный нашедшийся байк был яркого канареечно-желтого цвета и его украшали радужные наклейки с надписью «ЛУЧШИЕ ПАКЕТИКИ СПЕЦИЙ В ГОРОДЕ!» В лучах солнечного света, проникающего между высокими стенами зданий, наклейки сверкали как проблесковые маячки. От такой приметности была одна досада, поскольку Антея летела прямо на крейсера Гретеля. Момент, когда она вплывет в перекрестье прицела какого-нибудь тупоголового, но остроглазого стрелка, — оставался лишь вопросом времени. Такая перспектива заставила ее прижаться поближе к горячим обводам турбоджета.

К счастью, после того, как гретели вытащили деревянные копья из своих кораблей, они расстреляли все, что попало в поле зрения, так что воздух был забит обломками. Ей пришлось выписывать сложную линию сквозь пространство вокруг городских колес, потому что случайный камень, засосанный в воздухозаборник, мог загубить байк. Однако при встречах с листьями и ветками она не притормаживала — их немногочисленные останки вырывались вместе с пламенем из сопла летящего байка.

В любом случае гретелей отвлекла небольшая, но существенная перестрелка вокруг командного центра Чейсона. Похоже, какие-то глупцы устроили там последний редут; она подумала — не Чейсону ли принадлежит одна из этих фигур вдали, и пульс у нее участился. Но не мог же он быть настолько туп… Она ускорилась, щурясь от встречного ветра, — и почти сразу на что-то налетела.

Байк у нее между ног затрясся, издав оглушительное грррр! и рыскнул, выходя из-под контроля. Она мельком уловила вылетающие позади нее искры и дым, и отпустила проклятую машину, бросив ее на произвол судьбы (уж какая ту ни ожидала), что вернуло саму ее к тому же, чем она занималась несколько минут назад — а именно, снова неуправляемо падать.

Она взмахнула крыльями, которые рывком развернули ее ногами вперед. Прямо перед ней (или под ней, если верить внутреннему уху) висело дрейфующее облако камней; ей предстояло пройти прямо сквозь них. Антея пнула с дороги камень размером с кулак, затем врезала пяткой по камню размером с ее голову, отбросив его влево. Несколько секунд все это смахивало на прыжки вниз по склону, от камня к другому камню, потом к третьему. И тут она прорвалась. За спиной шла стрельба.

Впереди был цирковой шар. Он уменьшился и встопорщился расколотыми досками. Его окружала туча солдат Гретеля, несколько осажденных ими защитников сгрудились за щитами у главной двери. Расправляя крылья для нормального полета, Антея увидела, как один из этих пригнувшихся людей распрямился. То был силач Корбус. Он что-то кричал, чрезвычайно драматично размахивая винтовкой над головой.

И тут он закашлялся и отлетел назад под ударами десятков пуль. Антея грустно отвернулась и ударила ногами по стременам своих крыльев. Они понесли ее вдоль изгиба шара, подальше от удручающей бойни. Антея приземлилась на изрешеченный пулями настил. Она ухватилась за него носками ног и посмотрела вверх.

На нее надвигались восемь авиаторов на байках. Четверо целились ей в голову. Антея подняла руки, и ее крылья в дурацкой пародии тоже поднялись на своих пружинах.

Над горизонтом блокпоста пронеслось что-то большое и разбросало тесный строй байков. Двое, кувыркаясь, отлетели. Антея зажала руками уши, чтобы закрыться от оглушительного рева реактивного двигателя на полной тяге, и чуть не отцепилась от шара, когда ее хлестнуло горячим выхлопом. Затем атакующий катамаран посредине дуги развернулся и на мгновение остановился в воздухе.

Машинка была потрепанная — две веретенообразные двадцатифутовые гондолы, прицепленные по обеим сторонам большой реактивной турбины промышленной мощности. И сейчас этот движок завывал, нацеливая лодку на байки.

Гретели открыли пальбу, но теперь бой перешел в ближний, и катамаран, рванувшись вперед, тут же сбросил обороты. Из одной гондолы выпрыгнула маленькая фигурка с большой саблей; один из авиаторов неуклюже блокировал удар своей винтовкой, но силой натиска был сброшен с байка. Коротышка-фехтовальщик уперся обеими ногами в дымящийся бок байка и оттолкнулся. Его целью был следующий байк, но его пилот слишком шустро ухватился за винтовку.

Антея метнула свою саблю. Сабля попала авиатору ниже плеча, но не впилась, а сбила ему прицел, так что его выстрел ушел в сторону, а в следующее мгновение на него насел невысокий человечек.

Антея выскользнула из крыльев и прыгнула, оттолкнувшись от обломков шара. Она осталась без сабли, но в такой тесноте то, что было с ней, подходило даже лучше.

Примерно в шести футах от нее плавали в воздухе два байка. Антея влетела между ними, и когда их наездники развернулись, чтобы напасть на нее, она нанесла удар. Длинная шпилька на ее правой пятке поразила первого наездника ниже челюсти; она уже в повороте выбросила вторую ногу, пригвоздив икру другого мужчины к его же байку. Когда тот зашипел от боли и потянулся к ее лодыжке, она подтянула ноги и вбила оба сапога ему в грудь. Проделывая это, она накренилась влево, так что начала оборот вокруг противника и, проходя мимо, сумела ухватиться за его плечо. Она снова уперлась ногами, на этот раз без усилия, и прыгнула.

Оставалось двое, и оба были хорошими фехтовальщиками. Ее союзник — кем бы он ни был — бесшабашно атаковал первого. Одну ногу он заклинил в воздухозаборнике байка авиатора, не давая ему завестись. Авиатор прибег к тому же приему — застрял ногами в стременах байка.

Собственный противник Антеи встретил ее коварным выпадом своей рапиры, но был изумлен, когда она парировала удар одним каблуком-шпилькой, а другим сапогом скользнула по лезвию, выкручивая его. Он чуть не оказался обезоружен и с руганью подался назад. Антея с ухмылкой глянула на него из-за ног в боевой стойке.

Он попробовал режущий удар. Она блокировала лезвие лодыжкой, хотя оно так раскроило кожу, что из-под нее выступили стальные поножи. Он снова рубанул, и она поймала лезвие между подошвой и пяткой левого сапога. Она снова извернулась, и снова он чуть не потерял оружие. Теперь его клинок застрял.

Она подвела колено к подбородку, в результате сразу подтянувшись к противнику. Прежде чем тот осознал свою ошибку, она ударила его другой ногой, правой пяткой пробив ему лоб. Он единожды содрогнулся в конвульсии и поплыл прочь.

Антея сделала пируэт, поймав руль байка пальцами ног. Кровь испещрила каплями воздух между ней и последним турбоджетом, и на этом последнем восседал Дариуш Мартор. Он пялился на нее с откровенным удивлением.

— Это женский боевой стиль для невесомости, — сказала она, скромно пожимая плечами. — Учат в моих краях. Наши ноги — лучшее оружие, потому что у нас центр тяжести ниже…

Дариуш стряхнул транс: «Пошли!» Он подался, чтобы взять ее за руку.

— Там, внутри, Чейсон, — сказала она, кивая на цирковой шар.

Он покачал головой, и на секунду — другую она пришла в ярость. Потом он сказал:

— Мы его уже подобрали. Некогда! Сейчас тут будут кишеть гретели.

Взявшись за руки, они подгадали время прыжка с последнего байка и, пока он обрушивался в дым и огонь, подплыли к ожидавшему их катамарану. Она проскочила сквозь открытый люк в подставленные руки Чейсона.

— Не измывайтесь надо мной, я никогда раньше таких штук не водил. — Ричард Рейсс высунул кончик языка между зубов и скосился на приборы. А за пластиковым ветровиком проносились кирпичи, сучья и вихрились листья.

Чейсон уставился на посла.

— Ричард, а почему вы одеты как клоун? — По краям сиденья Рейсса расползлись штанины необъятных панталон и полы кофты в горошек; на щеках у Ричарда красовались алые пятна, которые явно уже пытались оттирать.

Посол с огромным достоинством повернулся, смерил Чейсона холодным как сталь взглядом и заявил:

— Это очень длинная история, и я предпочел бы ее не касаться.

Дариуш схватил его за плечо и закричал: «Ноль на сорок! Быстро!» Ричард обернулся назад, выкрутил шар управления на нулевой градус широты и сороковой — долготы, и суденышко описало длинную, выворачивающую желудок дугу, в конце которой они вошли в забитую обломками артерию, ведущую прочь от городских колес, блокхауза — и, хотелось бы надеяться, гретелей.

Гул двигателя успокаивал; даже голоса пререкающихся Дариуша и Ричарда заставляли Чейсона улыбаться. Наконец-то он мог позволить себе немного расслабиться.

— Думаете, эта штуковина довезет нас обратно до дома? — спросил он в пространство.

Гретели уже буквально вливались в разбитый цирковой шар, когда с другой стороны, с окровавленными саблями, заявились Дариуш и Ричард. «Вот и встретились, друг мой!» — громыхнул Ричард. Чейсон, разославший оставшихся горожан Стоунклауда по сносно защищенным комнатам, остался практически один. Он надеялся, что гретели не в том настроении, чтобы устраивать показательную расправу, но горожанам было лучше ухватиться за шанс переговоров, чем пытаться сбежать через открытый воздух. Чейсон знал, что из себя представляют нервные хвостовые стрелки военных крейсеров.

— Корабль полностью заправлен, адмирал, — ответил Дариуш, не поворачивая головы. — Даже спальные мешки есть, в другой гондоле.

Гондола, где находились они, размерами примерно двадцать футов на шесть, была сделана из тонкого ребристого металла и разделена на два отсека. В носовой части стоял прозрачный пластик, за ним шли несколько иллюминаторов. В носу находился пилотский ложемент; именно там сейчас истекал потом и проклятьями Ричард Рейсс.

Передний отсек отделяла от заднего квадратная дверь.

— Что там? — спросил Чейсон, тыча в нее большим пальцем.

Ричард глянул назад и усмехнулся.

— Подарок для вас, добрый сэр, — сказал он. — И небольшой, я в этом уверен, сюрприз.

Чейсон сузил глаза, но Ричард был неуязвим перед надменным взглядом представителей высшего класса, который так хорошо действовал на персонал низового звена.

— Даже не знаю, чем бы вы смогли меня удивить после этого спасения, — заметил Фаннинг, пробираясь к люку. При этом он приглядывал, чтобы у него в любой момент к фюзеляжу прижимались по меньшей мере рука и нога; Ричард выполнял самые неописуемые маневры в самые непредсказуемые моменты.

— Поглядим на этот «подарок», — сказал он и открыл люк, тут же выругался и снова захлопнул его.

Антея уставилась на него.

— Что такое?

Чейсон снова распахнул дверь. Среди бочек с горючим и ящиков с припасами ютился Антонин Кестрел. Он был весьма основательно связан, и метал обвиняющие взоры поверх промасленной тряпки, засунутой в рот.

— Это не смешно, — сказал Чейсон. Ричард с Дариушем захихикали, как школьники. Чейсон умостился в неудобном отсеке и вытащил кляп изо рта Кестрела. — Привет, старый дружище.

— Дружище! — Кестрел прожег его взглядом. — У тебя больше нет друзей, Фаннинг. Только обманутые тобой простофили.

— …тогда передай мне управление! — раздался крик Дариуша. Чейсон оглянулся и увидел, что Ричард и Дариуш поменялись местами в кресле пилота. За ветровым стеклом виднелись разрозненные здания и небольшой кусок пылающего леса на фоне голубого неба.

— Мы выбрались? — позвал Чейсон.

— Да! — Дариуш взмахнул рукой над головою, забирая другой рукой штурвал.

Ричард приосанился.

— Я нас вывел, адмирал, — сказал он.

Чейсон протиснулся мимо Кестрела и прижался носом к иллюминатору. Город Стоунклауд раскинулся на пол-неба медленно ширящимся облаком леса и кирпичей, в его пригороды буквально на глазах вонзались длинные когти Неверленда. Адмирал приметил редкие вспышки выстрелов, но какие бы события там ни происходили, их скрывали дым и расстояние. Картина дрогнула, затуманилась белизной, а затем исчезла, когда катамаран вошел в облачную гряду.

Чейсон почувствовал укол печали. Он был с самого начала прав: он ничего не мог поделать ради города. Корбусу следовало мирно сдаваться, прежде чем кто-то окажется убит, и, будь Чейсон дипломатом получше, он смог бы убедить его.

Стоунклауд был словно недоговоренная фраза, оборванное объяснение. Чейсону захотелось вернуться туда и обратить вспять все, что только что произошло.

Сквозь люк виднелся Ричард Рейсс, бывший посол в Гехеллене, удовлетворенно пристегивающийся ремнями к креслу. Чейсон нахмурился и стал искать, на чем бы отдохнуть взглядом. Он повернул голову и обнаружил, что Кестрел наблюдает за ним.

— Скажи мне, Чейсон, — мягко спросил сенешаль, — это что было — пробная прогонка? Тренировался перед нашей следующей остановкой?

Фаннинг недоуменно потряс головой:

— Следующей остановкой? О чем ты?

Кестрел кивнул в сторону кабины.

— Этой лодке хватит топлива на несколько дней. Или ты сомневаешься, что этот парнишка собирается вывести нас прямо в зиму?

А оттуда, по прямой, обратно в Слипстрим.