Пират

Глава десятая, в которой Олег попадает в безвыходное положение

Лето закончилось скоро, хотя приход осени остался незаметен — та же глянцевая зелень вокруг, та же теплынь и море, похожее на гигантскую ванну, — освежиться не получится.

В течение сентября Олег поднабрал команды — теперь был полный комплект.

Капитан Драй хоть за славой и не гонялся и «пропиариться» не спешил, однако молва о его подвигах разошлась. А когда Ричард Норман, помощник мастера моргановского фрегата «Лилли», поведал как-то в тёплой компании, что Олег с Генри — друзья, авторитет Сухова сразу окреп.

Болтуны же добавили слухов, утверждая, что капитан Драй не просто везучий — у него, мол, чуйка развита, дай Бог. Вот, дескать, отправился он в поход с Олонцем, а потом понял, что дело не выгорит, и бросил всё.

И где теперь гордость Тортуги, «генерал пиратов» Франсуа Но? Неведомо! А капитан Драй жив-здоров и при деньгах!

А тут заезжие контрабандисты принесли страшную новость: у Олонэ, оказывается, всё прахом пошло — сначала испанцы, потом индейцы повыбили его людей. «Сен-Жан» отплыл несолоно хлебавши да наскочил на рифы у Маисовых островов.

Всё лето пираты, отбиваясь от местных туземцев-людоедов, строили баркалону из обломков фрегата. Отбились, построили. Решили нагрянуть на Рио-де-ла-Ачу, да в шторм попали и промахнулись. Оказались на Дарьене. Там-то и нашёл свой конец Олонец — в желудках индейцев, не побрезговавших окороками бледнолицего…

Тут уж все мигом уверились, что капитан Драй очень даже непрост. Наверняка предчувствовал, что последний поход Олонэ закончится провалом и ужасной смертью Франсуа.

Даже жёсткие порядки, установленные на «Ундине» Суховым, не останавливали желающих попытать счастья с таким-то вожаком.

В текучке, в мелких заботах проходила унылая пора, которая, как известно, очей очарованье, и тут Морган бросил клич — шёпотом, конечно, только для своих, — идём на Маракайбо!

Учтя опыт Пуэрто-Бельо, Генри решил подготовиться получше и пригласить к участию в походе английских, французских и голландских пиратов, ибо одна нация не могла выставить достаточно сильную эскадру.

В канун нового 1669 года Морган, имея под своим командованием десять кораблей и восемь сотен бравых молодцев на их палубах, отплыл к острову Ла-Вака, что у южных берегов Эспаньолы.

У Ла-Ваки, или, как его переиначили европейцы, острова Ваш, Генри назначил рандеву — оттуда объединённая эскадра возьмёт курс на Маракайбо.

Драй тоже получил приглашение от Моргана. Галиот был готов: команда, боеприпасы, провизия, вода — всё имелось в наличии. Отчаливать решили с утра, а вечером, когда всё стихло, и только вахтенные переговаривались с девицами известного толка, прогуливавшимися по пристани, Олег получил письмо.

Как потом выяснилось, доставил его какой-то негр-оборванец, из тех, что всегда готовы на любые услуги.

Сухов ощутил волнение, когда взял в руки плотно заклеенный пакет. Ножом взрезав вощёную бумагу, он выпустил наружу нежный запах духов. Донна Флора подавала о себе весть!

Олег, дочитав письмо, ощутил не только удовлетворение, но и некое вдохновение. Женщина, известная ему лишь из писем, становилась всё более реальной и близкой.

Ещё бы адресок свой оставила, совсем бы хорошо было…

Хотя… Да-с.

От некоторых «друзей» мужеска полу может пострадать не только репутация…

Ранним утром галиот «Ундина» вышел в море. Курс — на остров Саона.

Корсары под водительством Моргана, а их набралось уже чуть ли не тысяча, времени не теряли. Пока ожидали прибытия кораблей Джона Анселла, Рока Бразильца, Ялласа и прочих охотников до чужого добра, пираты решили малость поразвлечься, совершив рейд на Эспаньолу, пошарить по асьендам в районе Санто-Доминго в поисках провизии.

«Продотряд» в полторы сотни морских разбойников вскоре вернулся, потеряв два десятка убитыми в стычках с испанцами, — те, наученные горьким опытом, были бдительны и дали отпор.

В отместку Морган сжёг несколько домов на берегу.

«Ундина» поспела вовремя — с «Лилли» ударила пушка, приветствуя капитана Драя, и Олег, решив не откладывать визит, приказал спустить шлюпку.

Саона впечатляла — неудивительно, что именно на этих берегах млела рекламная красавица, уверяя любителей сладкого, будто «Баунти» — это райское наслаждение.

На борту флагманского фрегата его встречал Ричард Норман, ставший капитаном после смерти Айлетта, и сам «адмирал», слегка прихрамывавший.

— Вы много упустили, капитан Драй! — воскликнул Морган. — Видели бы вы, какой мои молодчики устроили фейерверк у Ла-Ваки!

— А я в курсе, Генри, — улыбнулся Сухов и показал письмо.

Ухмылка тут же покинула лицо «адмирала».

— От неё? — спросил он с хрипотцой в голосе.

— Да.

Мигом проводив гостя в свою каюту, Морган буквально вцепился в послание донны Флоры.

Наверное, он его раза три перечитал, пока не выдохнул:

— Всё точно так и было! Да она будто парила над Вашем, всё примечая и записывая!

Бережно сложив письмо, Генри вернул его Олегу.

— Похоже, Прекрасная Испанка вам благоволит. Что характерно, — проворчал он добродушно, и вздохнул: — Никогда у меня не было такого, чтобы то вперёд рваться, то падать духом и слать всё к чёрту. А вот с этой донной именно так и происходит. Помнится, в Пуэрто-Бельо я едва не бросил эту затею. Спасибо тебе, подбодрил. И вот снова донна Флора поманила пальчиком, как будто дразнит, чертовка! Одно плохо: палубу «Сэтисфекшена» топчет пока Эдвард, а не ваш покорный слуга. И его не будет с нами. Коллира я решил отправить в Кампече, пусть попытает счастья там, негоже все яйца класть в одну корзину. А мы никого уже ждать не будем. Отплываем завтра, двинем к Кюрасао!

Пиратская армада, как хищная стая, пересекла Карибское море с севера на юг, ища чем бы поживиться, да только не видать было добычи на её пути — Бог благоволил к странствующим и путешествующим, отведя от них бесчинствующих.

Миновав Кюрасао, Морган вывел корабли к острову Оруба[29] — ничем не примечательному клочку суши, за который закогтились голландцы.

Это была как бы последняя остановка перед Маракайбо. Франсуа Олонэ, когда отправлялся в свой поход, тоже здесь задерживался.

Бросив якоря в лагуне, что разливалась неподалёку от деревушки Саванета, пираты почти не безобразничали — они запасались провизией. Команды фуражиров забирались к местным горам, весьма невысоким, где устраивали бартер с индейцами-карибами — всякую мелочовку меняли на барашков и коз.

Фруктами-овощами затарились, чистой водой и всем прочим, способствующим нормальной жизнедеятельности организма.

Два дня простояли пираты у берегов Орубы, а затем, как и полагается разбойникам, глухой ночной порою тихонько снялись с якорей.

Олег, которому выпало стоять вахту, усмехнулся: вчера было 8 Марта, Женский день…

Алёнка очень полюбила этот праздник, с его забавными обычаями и ритуалами.

И где это всё? В каких мирах?

Рассвело. Красное солнце забелело, поднимаясь в небо, и в ярый полдень корабли вошли в бухту Маракайбо.

У входа в бухту вытягивались два островка. Тот, что лежал восточнее, звался Исла-де-ла-Вихилия, то бишь остров Стражи — на его берегу стояли дозорные башни испанцев, и Морган не стал рисковать. Да и зачем выдавать себя раньше времени?

Схоронившись в укромном месте до вечера, эскадра тронулась с наступлением сумерек, пока не вышла ко второму из островков, окрещённому Исла-де-Паломас, где крепко сидела испанская крепость Эль-Фуэрте-де-ла-Барра.

Как пробка затыкает бутылочное горлышко, так и форт Ла-Барра запирал пролив к озеру — и городу — Маракайбо, пролив настолько узкий, что его простреливала восьмифунтовая пушка.

Форт был окружён бревенчатыми турами, засыпанными землёй, они прикрывали батарею из шестнадцати орудий.

Миновать сию испанскую твердыню было невозможно, это значило бы тупо подставиться, дабы канониры Ла-Барры прицельно расстреляли корабли. И корсары двинулись на приступ.

Отмель не позволяла подойти близко к берегу, поэтому штурмующие высадились на остров со шлюпок и каноэ. Испанские пушки заговорили тотчас — ядра пенили воду, вздымая фонтаны, порой мутные от ила и песка.

Олег загребал на носу каноэ, поспешая к белому пляжу.

— Греби, греби давай! — прокричал он. — На берегу нас не достать!

— Гребём! — выдыхали «корсарчики-флибустьерчики», воистину в едином порыве, ибо жить хотелось каждому, даже отчаянному храбрецу.

Когда пирога со скрипом и шуршанием въехала на песок, Сухов первым соскочил на землю Исла-де-Паломас.

— Вперёд!

Одолеть линию укреплений получилось подозрительно легко. Лишь потом Олег узнал, что форт защищали всего восемь солдат!

Но и этого числа хватило, чтобы едва не отправить к предкам идущих на штурм, — когда Сухов ворвался в крепость, у него волосы на голове зашевелились.

Оказалось, что испанцы бежали, просыпав зажигательные дорожки к артиллерийским погребам, — весёлые огонёчки уже подбегали к большой куче пороха…

Олег и Кэриб среагировали моментально, расшвыряв и затоптав горящий порох. Поглядели ошалело друг на друга и лишь после этого заметили, что дышат часто и бурно.

— С ума сойти… — еле выговорил Пьер Пикардиец, нервно потирая рукой приклад мушкета. — Ещё бы чуть-чуть…

— Чуть-чуть не считается! — буркнул Сухов, унимая дрожь.

— Так, слушай мою команду! — прокричал Морган. — Орудия заклепать и сбросить со стен. Лафеты сжечь!

Пираты разбежались, исполняя приказ. Вскоре тяжёлые двадцатичетырёхфунтовые орудия пустили дрожь по земле, ухая вниз. Далеко разнёсся звон молотов, заклёпывавших запальные отверстия.

Увесистые лафеты из бруса стаскивались в кучу и поджигались.

— Капитан! — закричал Уорнер. — Тут ещё мушкеты! Штук шестьдесят, как минимум!

— Тащи на борт, Беке, в хозяйстве пригодится!

Когда Морган вошёл в полуразрушенную крепость, он довольно огляделся и выдал ЦУ:

— Вон ту и эту стены подорвать ко всем чертям!

Пираты только обрадовались, что не весь трофейный порох надо будет тащить на корабли, — подкопали туры, заложили бочонки с порохом, да и взорвали.

Взятие города Маракайбо отложили на завтрашнее утро.

Едва рассвело, как сотни корсаров расселись по каноэ, ялам и вельботам, и вся эта малотоннажная флотилия двинулась к Маракайбо.

Озеро, вернее, лагуна с этим названием, раскинулось на шестьдесят миль в длину и миль на тридцать в ширину. На его западном берегу и стоял город Маракайбо с прекрасной гаванью. Жило тут тысячи три или четыре народу — пасли коров да возделывали садики-огородики.

От отмели Ла-Барра до города Маракайбо было миль шесть пути. Пираты одолели их быстро, ожидая отпора местных вояк, а их тут было не меньше, чем людей Моргана, но не дождались — и мирное население, и военные сбежали.

Пешком, на лошадях или на осликах жители Маракайбо спасались от нового набега.

Кто в леса подался, кто к родичам в Гибралтар — цветущее селение милях в тридцати к югу.

Выморочный город…

Никого не осталось в Маракайбо — прошлое нашествие Олонэ так напугало жителей, что они бросали свои дома, приметив новую беду.

Сухов неторопливо прогулялся по улицам, вытянувшимся вдоль пролива.

Первыми тут отметились немцы, ещё во времена Кортеса основав Ной-Нюрнберг, но вскоре забросили его.

Потом пришли испанцы, появилась Нуэва-Самора. А уж как её перекрестили в Маракайбо, история умалчивает…

Улицы были пусты и усеяны приметами поспешного бегства — лоскутья, бумаги, обрывки наглядно свидетельствовали о недавних страхе и суете, обуявших целый город.

Скрипели на ветру распахнутые ставни, кое-где подымливали непогашенные печи. Рыже-белой тенью прошмыгнул кот. Взлаяла собака, заскулила, почуяв человеческий дух.

По выжженной солнцем площади гуляли вихорьки пыли, и даже хилые пальмы, окружавшие её, словно понурились — опускали листья, не выдерживая зноя и духоты.

Большая часть дверей была заперта в наивной уверенности, что замки удержат грабителей, но кое-где створки стояли открытыми настежь, молчаливо свидетельствуя: красть нечего! Или отводя глаза…

Морган сделал широкий жест и сказал не без напыщенности:

— Отдаю вам град сей на поток и разграбление!

«Джентльменам удачи» только скажи…

С довольным рёвом «джентльмены» разбежались, врываясь в брошенные дома, разоряя чьи-то маленькие мирки.

Не гнушались они и церковным добром, да и монахов потрясли основательно, благо городишко мог похвастаться аж четырьмя обителями, а в храме Нуэстра-Сеньора-дель-Кармен пираты устроили кордегардию, куда сгоняли захваченных в плен (читай — в рабство). Сотня молодчиков, понимая, что самое ценное жители унесли с собой, отправилась в леса и поля, надеясь вернуть хозяев силой да разговорить их.

Прошёл день, минула ночь — корсары, занявшие лучшие дома города, недурно провели время, отъедаясь за счёт хозяйских припасов и опустошая винные погреба.

На следующий день молодчики, отправившиеся за «языками», вернулись, ведя в поводу полсотни мулов, навьюченных всякой кладью.

Перед собою они гнали человек тридцать измученных пленников и пленниц. А те и не ведали, что мучения их только начинаются…

Разве пиратов удовлетворят жалкие пожитки?

Им злато-серебро подавай, каменья да жемчуга.

Пленные подняли скулёж — дескать, бедные мы и вообще не местные, но корсары только посмеивались.

И взялись за «бедных и не местных» всерьёз: избивали, вставляли фитили между пальцев ног и поджигали, закручивали вокруг шеи верёвку с узлами, да так, что глаза от удушья вылезали, не умещаясь за веками.

Подвешивали к деревьям за руки или за ноги, прижигали животы раскалёнными кочергами — и несчастные говорили взахлёб, выдавая и своих, и чужих.

Их вой и вопли то и дело прерывались рыданиями да обещаниями всё рассказать как есть.

Олега, впрочем, такое отношение к пленным не впечатляло — такое творилось и раньше, и ныне. Любая армия, захватывая чужие города, точно так же обращалась с «мирным населением» — до всяких Женевских конвенций ещё надо было дожить не одному поколению.

Сухов первым обошёл всех захваченных и по-хорошему расспросил их, как найти некоего Педро Нуньеса, выдающего себя за дона.

Никто не знал такого или забыл с перепугу, но к вечеру Олега разыскал сам Морган, улыбавшийся, как именинник.

— Нашёл! — воскликнул он.

— Донна Флора здесь?!

На лицо Генри набежала тучка.

— Не её, — вздохнул он, — а этого… дона Педро. Почтальона!

— Отлично! А то я его искал-искал, да всё без толку. Где он?

— Ведут! Пошли.

«Адмирал» привёл Олега в своё временное обиталище на главной площади Маракайбо — богатый дом, принадлежащий вице-губернатору.

Педро Нуньес уже находился на месте — малость потрёпанный, с наливающимися синяками, но целый и почти невредимый. Щуплый, он терялся на фоне Гориллы Тома.

— Капитан Драй! — вскричал он, радуясь знакомому лицу. — Скажите им, что я ни в чём не виноват! Я бедный купец, торгую кожами, и с меня нечего взять!

Сухов сделал ему знак помолчать и сказал:

— Я прослежу за тем, чтобы никто тебя не тронул, но ты здесь не за тем. Скажи нам, где живёт донна Флора?

Нуньес, преданно вытаращившийся на него, не понял вопроса.

— Э-э… Простите, капитан, а вы о ком?

— Помнишь, ты передал мне письмо на Тортуге? — терпеливо проговорил Олег, жестом успокаивая Моргана.

— Помню, как же!

— Где тебе его передали?

— В Пуэрто-Бельо!

— Донна Флора там не живёт! — не выдержал Генри.

— Донна Флора? — пролепетал «дон Педро».

— То письмо было от неё. Кто передал его тебе в Пуэрто-Бельо, помнишь?

— Конечно! — с готовностью сказал Нуньес и смешался: — То есть… Я не видел её лица… Я…

— Её?! — воскликнул Морган.

— Рассказывай, Педро, — решительно заявил Олег, — всё, что знаешь, в подробностях.

— Да, да, конечно! В Пуэрто-Бельо я закупил партию крокодильих кож и уже возвращался было на борт, как вдруг ко мне подошёл здоровенный такой метис в ливрее и сказал с поклоном, что меня дожидается его госпожа. Она, мол, хочет передать со мною письмо. Ну я, конечно, не стал отказывать сеньоре, и тот метис подвёл меня к запылённой карете. Четвёрка лошадей, запряжённых в неё, выглядела усталой, а окошки в дверцах были задёрнуты занавесочками. Я стою, и тут приятный женский голос спрашивает меня из кареты, интересуясь, я ли тот самый Педро Нуньес из Маракайбо? В самом деле, говорю, вы не ошиблись, сеньора. А она мне: по пути в Эль-Пуэрто-дель-Принсипе найдёте некоего Тома Кларка, контрабандиста, его корабль «Бетти» будет стоять в бухте Санта-Мария. С ним вы отправитесь на Тортугу, где и передадите моё письмо капитану Драю. Я, правда, запротестовал, ибо в моих планах не было опасного путешествия в Бастер, но тут занавеска раздвинулась, и нежная женская ручка протянула мне увесистый, вышитый узором кошель. Это, дескать, на дорожные расходы. А потом дала мне письмо. Всё, сеньоры, больше я вам ничего сказать не могу, ибо не знаю!

— Тысяча чертей! — прошипел Морган, ярясь.

— Спокойнее, Генри, спокойнее… — затянул Сухов. — А скажи-ка, любезный, — обратился он к Нуньесу, — карета была сильно запылённой?

— О, изрядно, сеньор капитан!

— А лошади выглядели уставшими?

— Ещё как! Потные они были, и словно корочкой грязи покрытые — от той же пылюки.

Драй покивал довольно, хлопнул Моргана по плечу и вывел его из комнаты, подальше от чужих ушей.

— Генри, — сказал Олег, не выдавая своего волнения, — мы дураки. Оба! Разумеется, донна Флора не из Пуэрто-Бельо. А теперь подумай сам: откуда ещё можно долго ехать на карете в тех Богом забытых полудиких местах?

Морган поморгал, и тут до него дошло.

— Панама! — выдохнул он. — Дьявол! Как же я раньше-то не догадался? Разумеется, она из Панамы! Ах, дьявол… А мы здесь!

Сухов рассмеялся.

— Ах, Генри! И здесь найдётся для нас дело. А Панама… Ты же грозил уже президенту аудиенсии заявиться в Панаму? Вот и сдержишь данное слово… Позже. А пока — докончим начатое!

Добрых полмесяца пираты выявляли богатеев — и «раскулачивали» оных. Каждый день «корсарчики-флибустьерчики» отправлялись за город и никогда не возвращались без добычи.

Да и куда от них спрячется законопослушный мещанин, верноподданный короля и святой матери Церкви?

Разграбив всё, что можно, Морган отдал приказ поднимать якоря и двигаться к Сан-Антонио-де-Гибралтару (своим названием этот город, скорее даже посёлок, обязан основателю, конкистадору Гонсало Пинье Лидуэнье, родом из «настоящего» испанского Гибралтара).

Наступал второй акт затянувшейся пьесы.

Корабли приблизились к берегу на подступах к городишке, окружённому плантациями какао и сахарного тростника. За ними начиналась сельва и непроходимые болота, а дальше вставали горы.

Испанцы, заметившие неприятельские корабли, тотчас же открыли по ним огонь из пушек крупного калибра.

Морган, наблюдая, как шлёпаются в воду тяжёлые ядра, вскричал:

— Замечательно! Там, где крепко защищаются, наверняка много добычи! Ну а сахар всегда подсластит и кислую кашу! Что характерно. Высаживаемся!

Пираты решили наступать на Гибралтар двумя разными путями: по обычной дороге, на которой их обязательно будут ждать, и по окольной, через лес, — так можно было напасть на город с тыла, да ещё и с возвышенности.

— «Нормальные герои всегда идут в обход!» — припомнил Олег и повёл своих недобрых молодцев лесной дорогой.

Ну, если честно, то все предосторожности Моргана были напрасны — испанцы не строили никаких козней.

Они вообще не приняли боя, предпочтя покинуть Гибралтар, как ранее оставили Маракайбо. Крепостные орудия испанцы заклепали, как водится, а порох увезли.

Разведка пиратов доложила, что отход гибралтарцев по единственной дороге, что вела в Мериду, защищали несколько засад — англичан и французов обстреляли из мушкетов, после чего отступили.

И снова «вольные добытчики» вошли в покинутый город. Лишь один юродивый скакал на площади, вопя, что знает, где зарыты несметные сокровища.

Невежественные пираты, лишённые к тому же чувства юмора, восприняли его слова всерьёз, стали убогого пытать, а тот верещит только…

Короче, зарезали «придурковатого испанца».

И опять всё сначала — грабежи, поиски сбежавших, допросы…

Эта пиратская текучка была Олегу скучна, а особой жалости к испанцам он не испытывал.

Местные его раздражали своей трусостью, бездействием и бестолковостью.

Что, нельзя было оказать сопротивление наглым захватчикам? Можно! И нужно. А эти и мысли не допустили про оборону — сбежали.

Их даже побеждёнными не назовёшь — не бился с пиратами никто. Ну и что вы хотите теперь? Vae victis…[30]

Сухова больше интересовали парни из его команды.

Многие из них встали на стезю пиратства не от хорошей жизни — нищие ремесленники или безземельные крестьяне, они мыкались в Европах, терпя нужду, голод и холод.

И вот «дорвались до бесплатного».

Забавно было наблюдать, как менялось их отношение к понятию «богатство».

Поначалу они прибирали к рукам любое чужое имущество, не гнушаясь даже старыми простынями.

Но время шло, состояние подрастало, и теперь уже не всякое серебро влечёт их — золотишко ищут да камушки.

И вроде как вняли они его словам, задумались над вопросом: «Как жить дальше?»

Иные уже сундучки разгрузили, снесли свои кровные купчинам из Вест-Индской компании, а те им векселя выдали.

Теперь, ежели выживут, то вернутся в Старый Свет, может, и не состоятельными людьми, но зажиточными, как минимум.

И совесть их будет совершенно спокойна — уж они-то в курсе, как добываются богатства всяких герцогов да маркизов с графьями. Всё тем же грабежом. А они чем хуже?

— Капитан Драй! — раздался гулкий голос, отвлекая Сухова от размышлизмов.

Олег обернулся, узнавая капитана Морриса. Кряжистый, среднего роста, он обладал архиерейским басом, низким и взрыкивающим в момент гнева.

— Да, Джон?

— Там мы одного негра словили, — пророкотал Моррис, — он вроде как согласен провести нас к этим, что в лесу прячутся…

— Вот так запросто и согласился? — улыбнулся Сухов.

Джон осклабился.

— Да мы ему наобещали всего — и деньги, и платье испанское, и что на Ямайку заберём…

— Хочешь дать мне этого чёрного в проводники?

— Ну да! А то у меня никого уже не осталось, все по этим пампасам дурацким разбрелись!

— Добро. Давай сюда своего негра…

Чернокожего невольника, решившегося сдать бывших хозяев, звали как будто в насмешку — Бланко, хотя тот и был темнее сажи.

Худой, оборванный, полусогнутый из привычки к подобострастию, Бланко вызвал у Олега лёгкую брезгливость.

Без налёта расизма и прочих штучек — Сухов прекрасно помнил гиганта Шанго, который ставил честь и достоинство выше всего, даже выше самой жизни. А ведь тоже белым не назовёшь!

Чистокровный ассанте, родом из Западной Африки, Шанго был прирождённым бойцом, которому присуще благородство.

Такого не зазорно уважать — не потворствуя дурацкой политкорректности, а из чисто человеческих побуждений. А этот…

— Ну что, Бланко, — усмехнулся Сухов. — Веди! Только учти: заведёшь не туда — утоплю в болоте.

Бланко вытаращил глаза — это смотрелось пугающе: белые буркала на чёрном фоне.

— А если т-там сухо? — ухмыльнулся Бастиан.

— Ну тогда к дереву привяжу и мёдом обмажу. Пущай им букашки-таракашки, жучки-паучки закусят.

Негр рухнул на худые колени и заголосил на ломаном английском, что не подведёт, что всё сделает как надо… Олег остановил его нетерпеливым жестом.

— Верю. Топай вперёд.

Взяв с собою два десятка человек, Сухов двинулся следом за чёрным Вергилием.

Поля и плантации одолели быстро, потом миновали обширное пастбище и ступили под покров леса.

Духота, запахи прели, пронзительные крики птиц и обезьян мигом окружили маленький отряд. Бланко двигался трусцой, по каким-то ему одному ведомым приметам находя тропки и еле различимые стёжки-дорожки.

На стоянку вышли неожиданно: раздвинулись лианы, открывая укромную полянку, и — вуаля.

Два неумело выстроенных шалаша, кострище — и семейка в интерьере. Мать, отец, дед, двое сыновей, младенец, прижатый к плоской груди худосочной дамочки.

— У них есть золото! — завопил Бланко, тыча пальцем в сторону семейки. — Я знаю! Я видел!

Седовласый дед презрительно скривился, обронив что-то насчёт дерьма, которое не тонет.

Отец семейства, униженный и оскорблённый своей беспомощностью перед целой бандой, только кулаки сжимал.

— Пошли отсюда, — ровным голосом проговорил Сухов.

— Может, потрясём этих? — с надеждой молвил О’Хара, разорившийся землепашец из Ирландии.

— Шон, — холодно сказал Олег, — «эти» — такие же, как и ты. Погляди на их руки — сплошные мозоли! Как и ты, они вкалывали с утра до вечера, а много ли золота скопят работяги? Ответ тебе известен. Пошли.

Испанцы с растерянностью наблюдали за странными пиратами, обходившими их и пропадавшими в сельве.

— Бланко, — сухо сказал капитан Драй, — мне нужны богатенькие, те, у кого реально водятся денежки, а не те, кто когда-то тебя обидел. Я ясно выражаюсь?

— Д-да, капитан, — пискнул негр, вжимая голову в плечи.

После долгого бродилова пираты вышли на возвышенность, где стояло несколько бревёнчатых строений.

Стены их покосились, крыши сгнили, но кое-какой приют они дать могли.

И давали: привязанные к старой коновязи, фыркали лошади и мулы числом пять, несколько слуг суетились у большого котла, подвешенного на цепях над костром, а в сторонке морщился под ветром настоящий шатёр.

У порога шатра топорщил усы древний старикан в шлеме-морионе и с кирасой на худой груди. Двумя руками он удерживал копьё.

Из-за полога доносились сварливые голоса, мужской и женский. Она выговаривала ему за отчаянные неудобства походной жизни, а он раздражённо оправдывался.

— Сказала бы спасибо, что не попала в руки этих ужасных пиратов! — изрёк невидимый мужчина.

Отдёрнув полог, он выбрался наружу, пыхтя от злости, выпрямился — и застыл с отвисшей челюстью.

Следом протиснулась дама весьма капитальной наружности. Обхватив обеими руками все свои юбки, фижмы, рюши и прочие бантики, она явила себя — смешарика Нюшу в кружевах.

И замерла рядом с мужем, длинным как жердь, кадыкастым и угловатым Дон Кихотом средних лет.

Старец уронил копьё. Слуги и вовсе испарились.

Немая сцена.

Сухов снял шляпу и отвесил изысканный поклон.

— Желаю здравствовать всей приятной компании, — сказал он, светски улыбаясь. — Позвольте поприветствовать вас от имени «этих ужасных пиратов».

Среди суховской команды послышались смешки.

Длинный побледнел сначала, потом побагровел и выразился, прикрывая страх надменностью:

— Кто вы такой, сударь?

— В Западных Индиях меня нарекли капитаном Драем, в Старом именовали шевалье де Монтиньи… — непринуждённо повёл разговор Олег. — О, у меня много имён, и титулов хватает. А кого я имею удовольствие лицезреть?

— Я — генерал дон Бартоломе де Утургойен-и-Вальдес! — величественно выговорил Олегов визави. — Моя супруга, Менсия де Сарате. Мой дядя, дон Эстебан де Портильо-и-Гангара.

Сухов отвесил ещё один шутовской поклон и сказал:

— Почту за честь ограбить вас! Бастиан! Кэриб! Обыскать!

Пираты деловито взялись за дело.

Сеньора де Сарате завизжала, как свинья, которую пырнули, да не туда. Престарелый дон Эстебан пал на карачки в попытках схватиться за свою пику, а генерал гневно вскричал:

— Вы не посмеете! Я вхож к самому вице-королю Перу!

Олег ухмыльнулся.

— Почему бы благородному дону не быть вхожим и выхожим? Ребята, стой! Испытывая глубочайшее почтение, дон Бартоломе, мы не станем лишать вас драгоценностей и золота — вы сами отдадите их.

Сорвав с верёвки сохнувший плащ, он расстелил его на траве.

— Складывайте все побрякушки сюда! И не дай вам Бог утаить хоть единое песо! Голыми привяжем к деревьям и мёдом прикажу обмазать — пусть вас насекомые объедят. Вон Бланко знает…

Негр усиленно закивал головой.

Первой отказалась от золота в пользу пиратов толстая сеньора — она проворно снимала с себя цепи и ожерелья, колье и браслеты, перстни и серьги.

Генерал нервно бросил в приятно звякавшую кучку два кошеля. Кривясь и топорща усы, стянул с пальцев кольца, потом нырнул в шатёр и вынес оттуда увесистый мешочек.

Поймав красноречивый взгляд жены, заколебался, но осторожность возобладала в нём — сунувшись в палатку ещё разок, дон Бартоломе вернулся с ларцом.

Сеньора понурилась. А тут и дядя Эстебан решил принять участие в представлении — проковыляв к развалинам, он порылся в трухлявых досках и гордо потащил ещё один кожаный тючок.

Генерал аж затрясся от подобной инициативы, Менсию заколотило с ним в унисон, а старпёр уронил на плащ свой скромный вклад.

— Чудненько, — резюмировал Сухов. — Ребятки, навьючьте эти жалкие пожитки на лошадей. Не в руках же таскать.

Было видно, что дон Бартоломе резко против реквизиции, но уж лучше безлошадным жить, чем принять смерть за коня своего.

— Счастливо оставаться! — вежливо попрощался Олег и удалился, ведя коня в поводу.

Флибустьеры топали за ним, то и дело оборачиваясь, ухмыляясь глумливо да подхихикивая.

Что — жизнь? Отобрать её нетрудно, сгинул человек — и нет его. А вот лишить богача его сокровищ — это куда приятней. Мучиться ж будет, каждый грош оплакивать, скорбеть и сохнуть! Вот и пусть поскорбит не святое семейство…

…С неделю водил Бланко пиратов по окрестным чащам, выискивая схроны, выдавая белых господ.

Когда пиратский отряд описал извилистую петлю вокруг Гибралтара, всё укрупняя и укрупняя «обоз», чёрный иудушка выдохся, и Олег приказал его повесить — он терпеть не мог предателей.

Осины в этих жарких краях не росли, поэтому верёвку перекинули через сук кампешевого дерева.

В Гибралтар Сухов вошёл, как потом оказалось, налегке, приведя с собою вереницу лошадей и мулов, нагруженных отобранным добром. А вот другие отряды ещё и самих владельцев пригнали, то ли в плен, то ли в залог.

Этих несчастных набралось чуть ли не три сотни — мужчин, женщин, детей, рабов. Правда, была и польза — один из невольников выложил ценные сведения.

Дескать, знает он, где стоят большой торговый нао и четыре барки, нагруженные товарами из Маракайбо. Неделю спустя пираты привели эти суда, гружённые полотном, шёлком, кошенилью и прочими «колониальными товарами».

Морган, убедившись, что местность очищена, вернее, обобрана, решил возвращаться. Пленников — тех, кто уцелел после избиений и пыток, — он приказал освободить за скромное вознаграждение, оставив при себе лишь четверых знатных заложников.

Погрузив всю добычу на корабли, корсары двинулись к Маракайбо, ведомые Пьером Пикардийцем, — этот смышлёный и наблюдательный капитан уже бывал здесь с Олонэ.

Вряд ли он мог замещать местных лоцманов, но кое-какие глубины и мели помнил. Так что «корсарчики-флибустьерчики» вернулись без потерь… не зная, что их поджидает новая беда.

Когда «генерал пиратов» сошёл на берег в Маракайбо, к нему живо подковылял один из пиратов, оставленный в лазарете на излечении. Шустро работая костылём, он приблизился и выпалил:

— Испанцы в проливе! Три больших корабля прибыли из Ла-Гуайры! И им не войти, и нам не выйти!