Пилот на войне

Глава 1 ПЕРЕД ШТУРМОМ

Май, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801

Поднимите руку, кто не слышал слов «Иокастинский инцидент»?

Готов спорить, что зайди с таким вопросом в любую школу, начиная класса с четвертого, и не отыщешь малыша, который не знает, что это такое. А как же! Во всех учебниках прописано: первое боевое применение ядерного оружия после Аддис-Абебской конвенции!

Беспрецедентное варварство, поворотная точка в понятиях военной морали и этики. И еще куча подобных эпитетов, и все они верные.

Но тогда, в 2622 году, Иокастинский инцидент был засекречен… нет, не так. Был под негласным запретом на обсуждение, распространение информации о нем и так далее.

Сколько сплетников перебывало в Особых Отделах, где им в доступной форме намекнули: не стоит трепаться, товарищ! Вы в курсе точных подробностей? Нет? Ну и не будем нервировать окружающих. Договорились?

Конечно, договорились!

Тогда, в середине апреля, весь флот наполнился неясными слухами. Конкордия применила ядерные торпеды по линкору «Пересвет»!

Да ну?!

А может, и не торпеды. А торпеду. А может, и не по «Пересвету». Черт его знает.

Потом сам герой появился в доке на орбите С-801-7.

Слухи снова всколыхнулись и пошли на спад в геометрической прогрессии. Посудачили, понастроили предположений о характере боевых повреждений. Когда стало ясно, что никто не знает точных данных, разговоры и разговорчики прекратились.

Может, и не боевые у него повреждения? Может, его на плановую профилактику загнали?

Вполне возможно, учитывая, что заслуженный дредноут рубился с клонами от Зуши до Восемьсот Первого парсека, не покладая пушек. То есть досталось ему от киля до клотика. А значит, плановый ремонт — в порядке вещей.

Кстати, плановый ремонт после попадания термоядерной торпеды — вот уж нонсенс так нонсенс! Что чинить прикажете? Космическое эхо?

Так что «Пересвет» на орбите послужил тяжелым камнем на весах скептиков, которые в ядерную атаку не верили.

Кое-что могли порассказать работяги да инженеры орбитального дока № 249, где линкор проходил терапию. Но в те дни весь личный состав вкалывал без увольнительных, потому что неповрежденных ремдоков первой категории на орбите было всего три штуки, а очередь на ремонт растянулась, как в винный магазин после отмены пятивекового сухого закона в субдиректории Суоми.

То есть даже подписки о неразглашении не требовались. Потому как ребята всю дорогу в космосе и ни с кем не общаются.

Было о чем поговорить и о ком поволноваться, кроме очередного вымпела в ремонте!

Главная тема упала в плодородную почву, когда мы вернулись с Грозного, а за нами на космодром Глетчерный пошли садиться один за другим шестнадцать магистральных танкеров с люксогеном!

Тут не только военные профессионалы, но и последняя сопливая буфетчица в Городе Полковников сообразила, что вот-вот начнется генеральное наступление. Только острейший люксогеновый голод до сих пор блокировал несгибаемое намерение Генштаба завершить войну одним ударом. Не справлялись мощности заводов в метрополии, не успевали вырабатывать стратегический ресурс.

Ревенко на космодроме, прямо после прибытия, когда первый люксогеновый танкер встал под разгрузку, заняв километровой тушей заметную часть горизонта, подошел ко мне и сказал:

— А помнишь, Андрей, какие кипели страсти насчет ввода в строй новых заводов синтетического люксогена? — Он уже освободился от «Гранита», вовсю потягивался и разминался, а от летной поддевки валил пар.

Техник, подскочивший ко мне, перебил Артема:

— Вас, товарищ лейтенант, здесь развинчивать или пройдете в капонир? А то холодно, а вы в комбинезоне.

Я махнул рукой: развинчивай! И поглядел на предусмотрительно поданный мобиль с рундуками под скафандры, который как раз выруливал на площадку. Сюда же торопились тягачи, оттаскивать флуггеры в ангар. Словом, было шумно, людно и холодно.

— Не помню, Артем, — ответил я, освободившись от шлема и тут же залепив лицо дыхательной маской. — Я тогда в Академии учился, а там не больно-то до политики.

Ревенко оттянул край маски и зло плюнул на бетон.

— Твою дивизию! Всё забываю сколько тебе лет! Ух, как же я зол! Сколько было таких вот умников на гражданке! На хрена новые заводы? Люксоген в Конкордии купим — дешевле и качественнее! На хрена столько новых звездолетов? Линкор на хлеб не намажешь! На хрена новые пушки? Свернуть программу к червонной матери! Такая нагрузка на бюджет! Вон у нас сколько пушек, мы их что, кушать будем? Козлы, твою мать, не могу! Взяться за головку и подумать, что не бывает много оружия, когда припечет! А что припечет, так это дураку было ясно! Вопрос только когда? Мы теперь из-за этих ублюдков мудохаемся тут…

— Это да! — поддакнул парень с нашивками мичмана техслужбы, разбиравший нагрудник. — Поднимите руку, товарищ лейтенант… Как там было?.. «Государство, не могущее обеспечить себя люксогеном, не может считаться серьезным субъектом астрополитики»! Не помню, кто сказал.

— Адмирал Рокотов. — И Ревенко опять сплюнул.

— Ты бы того, Артем, не стоял тут на ветру в комбезе. Минус девять, а ты весь потный. Вот отморозишь что-нибудь ценное, кто тогда воевать будет? — сказал я, глядя на заиндевевшую поддевку.

— А! — Ревенко махнул рукой. — Вот загремлю в госпиталь с воспалением легких, так хоть отосплюсь!

— Это вы, товарищ старший лейтенант, зря! — Мичман растворил нагрудник и мое распаренное тело немедленно пронзили тысячи ледяных стрел. — С воспалением вас за два дня залатают. Разве выспишься за два дня?

— Какие все умные! — Артем развернулся кругом и замахал руками водителю проезжавшего мимо погрузчика. — Стой, брат! Подвези до капонира!

М-да, тащиться пешком почти километр было нездорово. Я прикинул, что не поспею за Ревенко, и принялся оглядываться, кого бы оседлать.

В этот момент вселенную затопили низкие вибрации такой силы, что задрожал бетон. Из-за танкера в жалком полукилометре от земли показался линкор, прицелившийся на посадку.

Его могучее брюхо исторгало шестнадцать огненных столбов из маневрово-посадочной группы и никак не кончалось. Исполинский бронированный ромб проплыл чуть в стороне от нас, учинив небольшой ураган — снег вздыбился, закружил смерчами, залепляя глаза.

Я откашлялся, протер лицо.

— Азартные, гады! — восхитился техник.

— Именно что гады, — сказал я, отряхиваясь. — Какой кретин разрешил вот так сажать линкор? А ну как у него дейнекс-камера сбойнет? Ведь чуть ли не по головам прошелся! Да на такой высоте!

— Не сбойнет. — Сзади подошел инженер-капитан, надо полагать, ответственный за приемку наших «Дюрандалей» после вылета. — У этого ничего не сбойнет. Это «Сталинград»! Только что с Земли, свежайшая машина!

— «Сталингра-а-ад»… — протянул ваш покорный слуга благоговейно.

— Давай, лейтенант! — Инженерская рука гулко хлопнула меня по плечу. — Вали в базу, простынешь! И чего вам неймется? Раздевались бы под крышей, как положено! Вон мой мобиль, прыгай, подвезет. Эй, Мелихов! Отбуксируй лейтенанта до дома!

Это он водителю.

Спасибо огромное, товарищ инженер-капитан! Спасли!

Мы ехали к бетонному восьмиугольнику — тому самому, что принимал нас в ночь перед битвой за Глетчерный. А мимо в направлении «Сталинграда» маршировали военфлотцы, целая колонна. Впереди — капитан первого ранга в парадной шинели, фуражке, с мечом через плечо. За ним следом — два знаменосца с Андреевским стягом и двуглавым орлом совершенно римского вида: золотая фигура на древке держит в когтях венок и табличку с названием и номером.

Следом звучно били взлетку левой-левой две сотни башмаков. И неслось над космодромом:

И так далее.

Судя по парадному прибору (шинели, мечи, вымпел), экипаж-семья шел принимать новый дредноут. Традиция!

Песенка древняя, тысячу раз перепетая. Но про радиатор — это они ловко ввернули. Проблема охлаждения бортовых систем в космосе стоит остро! Ведь только кажется, что космос холодный. На самом деле он никакой. Вдали от звезд нет ничего, ни тепла, ни холода, потому что материя, которая только и может иметь температуру, почти отсутствует. Космос — пустота, являющаяся одним из лучших изоляторов.

Соответственно, предоставленное самому себе крупное физическое тело в космосе остывает, конечно, — отдает энергию в мировое пространство посредством инфракрасного излучения. Однако если у этого тела имеются внутренние источники тепла (а на звездолете их полным-полно), то сальдо теплового обмена может быть очень даже не в пользу остывания.

Так что радиатор на линкоре (или там фрегате) — в числе важнейших агрегатов. Тепло-то внутри звездолета накапливается огого как! И куда его потом девать?

Я добрался до дома.

Сперва, сразу после представления на КП — взгляд на коммуникатор. Нет ли распоряжений на мой счет? Время 8.15 по местному, то есть в эскадрилью идти поздно — парни уже вовсю летают. Да и какая эскадрилья, если я в суточной увольнительной от щедрот товарища Иванова! Поэтому: марш в столовую, питаться.

Пока я вульгарно жрал, распиликался коммуникатор.

Текстовое сообщение:

— Лейтенанту Румянцеву. Вам надлежит покинуть офицерское общежитие № 2 и переселиться на космодром Глетчерный, строение 14, уровень 5, сектор 24, кубрик 38. Следующая поверка будет проведена в указанном помещении завтра в 6.30 по местному времени.

Ой, как удачно… то есть неудачно!

С одной стороны, перемещение на Глетчерный означает, что 2-е ГОАКР вводят в строевой состав, или вот-вот введут. С другой стороны, я сейчас истрачу всю увольнительную на беготню до Города Полковников и обратно с пожитками в зубах.

Я затолкал в себя остатки пюре с мясом и заглотил компот. Пюре — порошковое, мясо — соя, один компот натуральный. Проклятые клоны угробили, кроме остального, Оранжерею, где выращивались свежие овощи, а также богатейшие склады с продовольствием. Приходится давиться концентратами. Ну если я из-за них схлопочу гастрит, то за себя не отвечаю! Держись, Хосров!

Обозрел помещение.

Жующие военные. Целая толпа. И ни одного знакомого затылка! Я хотел поинтересоваться, что с авианосцем? Ведь Второе Гвардейское осталось сиротой! А значит, нас вполне могут законопатить на Восемьсот Первом парсеке в качестве наземной части. Вот будет обидно!

По идее, не должны. Мы же гвардейцы! Но идеи у начальства бывают разные. Как там по логистике сложится, так и будет.

Остаток утра и половину дня пришлось побегать. До общежития и обратно, с промежуточными маневрами за выпиской и за новым пропуском в комендатуру. Хорошо еще, что всю сию рутину обслуживают роботы! А то бы я и до вечера не управился, учитывая толпы страждущих!

А так: автомат, сканирование радужки, сканирование пальчиков, офицерскую книжку в приемник и готово. Все отметки занесены в чип. Пять секунд.

Вечер я встретил в хамском расслаблении. Валялся в пустом кубрике на койке, закинув ноги на спинку. В руках книжка, в корешок встроена гибкая ножка с лампочкой, чтобы читать вне зависимости от освещения.

К слову, освещение было не очень из-за того, что койки двухъярусные, и верхняя дает вниз отменную такую тень. К рундучку у изголовья была привинчена рамка, в которой красовалась бумаженция с надписью: «Лт Румянцев». Второй рундук принадлежал верхней койке и «МлЛт Оршеву».

Книга была чудо как хороша. «Вольный ветер» писателя Эдуарда Святозарова. Про приключения некоего пилота Митянина в… Тремезианском поясе! Пираты, частные концерны, агенты спецслужб, чоругские шпионы-андроиды — красота!

Святозаров — автор матерый. Уже лет тридцать штампует шедевры, а московское издательство «Фантастика и приключения» приделывает к ним такие голографические иллюстрации, что закачаешься.

Испытанный… э-э-э… «шедевропис» насочинял такого забористого бреда, что я, как человек в Тремезианском поясе не чужой, раз пять едва не выпал с койки. Веселился очень.

Особенно порадовал чоругский андроид в образе девушки, влюбившийся в главного героя. Про такие мелочи, что действие происходит на заре освоения Тремезии, то есть самое малое полвека назад, а Митянин летает на истребителе РОК-12 «Сокол» 2580 года рождения, я вообще молчу.

После первых двадцати страниц стало ясно, что автор в Тремезианском поясе никогда не был, как работают частные концерны не знает. Ну хоть тангенциальное ускорение от центростремительного отличает, и то хлеб.

При всем, написано просто здорово. Глаз не оторвать.

Ради очередной святозаровской нетленки я, между прочим, едва не дал в морду библиотекарю. Пошел в местный культблок, выписал себе том, автоматическая линия меня обслужила, и тут подрулил ко мне смотритель.

Высокий такой, крепкий мужик с погонами сержанта тыловой службы.

— Лейтенант! — сказал он. — Вы как собираетесь книгу возвращать?

— Не понял? — Я в самом деле не понял. — Как обычно: вот книга, вот формуляр. Пришел, отдал.

— Да-а-а… — Тыловик выбрался из-за стойки. Стойка скрывала услужливый автомат и планшеты, точнее, терминалы, с каталогами, формами заказов и так далее. — Много вас таких. Наберут казенного имущества и с концами!

Сержант встал рядом со мной, положив руку на «Вольный ветер».

— Много вас таких, — повторил он. — Вот уйдешь ты на вылет — и там тебя убьют. С кого потом книгу спрашивать?

Я оторопело воззрился на тыловика, так внезапно перешедшего на «ты» со старшим по званию.

— Как… убьют?

— Ну вот так, обыкновенным способом. Ты же пилот-истребитель? Ищи тебя потом!

— Что значит «ищи»? Я сам найдусь. Если, не дай бог, заработаю свои два на полтора, так всё казенное имущество поступит в распределитель.

— Мне делать нечего, лейтенант, как по распределителям из-за каждого жмура шастать? — Смотритель сильно растянул «е» в словах «мне делать нечего, лейтенант», отчего получилось особенно гадко. — Хочешь читать, садись в зале и наслаждайся! Или вали, у меня тут дел по горло!

Он ткнул пальцем мне за спину, где стояли столы и кресла. И попытался отнять книгу. Меня как ошпарило.

«Из-за каждого жмура», — я взбеленился. Вырвал глянцевый том из руки и прошипел:

— А ну, смир-р-рна! Ты чего, служба тыла, совсем нюх утратил?!

— Эй, ты чего?.. — Он попятился.

— Я сказал: смирно!!! Сержант, я сейчас наплюю на рапорт и дам тебе в рыло, ты понял? А если еще раз услышу, что ты такое говоришь о ребятах, которые из вылета не вернулись — прострелю голову! — «Тульский Шандыбина» выпрыгнул из кобуры и щелкнул, встав на боевой взвод.

— Ну-ка, повтори: «Мне делать нечего, кроме как из-за каждого жмура по распределителям шастать»! Повтори, не стесняйся! — Ствол в живот — это вовсе не голова, но тоже внушает.

— Да я… да я… казенное имущество, — заблеял библиотекарь.

— Будешь шастать, гад! За каждым! Понял, или повторить?

Позже я узнал, что сей воин…

Короче, во время боя за Глетчерный, когда клонские егеря перли на капонир, сержант занял место убитого оператора счетверенного пулемета в бронеколпаке и отстреливался до последнего цинка. Его пришлось силой уволакивать с боевого поста, когда патроны закончились. Рука на гашетке не расцеплялась.

И стало мне до ужаса стыдно. До поджимания пальцев в ботинках. А я тоже хорош, пистолетом козырнул — красавец, нечего сказать! Из-за сраной, прости Господи, книжки!

Хорошо еще я не начал хвастаться подвигом в узком кругу.

Но нельзя же и хамить так! Старшему по званию!

Вот жизнь, а?!

В общем, валялся я с боевым трофеем и вникал в хитросплетения судьбы пилота Митянина, когда раздалось шипение и дверь отъехала в сторону, обнажив коридор и фигуру капитана первого ранга Бердника.

— Григорий Алексеевич! — Я вскочил и вытянулся. — Товарищ командир авиакрыла, лейтенант Румянцев для дальнейшего прохождения прибыл!

Пилотку на голову, ладонь к пилотке. Мысль вертится вокруг мятой формы номер два — повседневной.

Бердник был в полном одиночестве, совершенно без сопровождения. Он обошел меня полукругом, оглядел и даже вроде как понюхал.

— При-и-ибыл. Ага-а-а… И куда вас носило до пятого мая, сокол?

— Не могу знать! — пролаял я и тут же поправился: — То есть не могу… э-э-э… сказать!

— Нет, ну вы поглядите! — Бердник аж руками развел. — Он не может знать, где его носило! А комкрыла, его, между прочим, ведущий, целый капитан первого ранга, понимаешь, тут за него в одиночку вкалывает, как папа Карло с Буратиной!

— Товарищ капитан… — но меня моментально оборвали.

— Ка-а-ак же ты мне надоел, Румянцев, со своим ГАБ, со своими секретами, со своей нестандартной биографией! Это, значит, в любую секунду у меня могут отобрать хорошего боевого пилота, на которого я рассчитываю, который, между прочим, должен прикрывать мою задницу! Ничего при этом не объясняя!

— Виноват, товарищ каперанг! — «Смирно», кажется, превратилось в «каменно».

— Если бы ты был виноват, я бы тебя наказал, Румянцев! А ты не виноват. Надо полагать, важное для Родины задание выполнял! С неизменным геройством!

Я сделал глупое лицо и наконец убрал руку от пилотки (все это время я продолжал отдавать честь).

— Ну что, Андрей Константинович, поздравляю. Геройство твое оценили. — Командир упер руки в боки и снова оглядел меня, покачивая головой из стороны в сторону.

— Служу России!

— Это понятно, что России, — тут Бердник залез в нагрудный карман и достал какой-то пакетик. Потом исследовал карман брюк, и на свет божий появилась коробочка. — Так, «смирно» ты и так стоишь… Короче говоря, только что из штаба прислали. Лейтенант Румянцев!

— Я!

— За отвагу и мастерство в бою, проявленные при обороне космодрома Глетчерный! За подтвержденное уничтожение двух единиц бронетехники и четырех флуггеров врага! Вам присваивается орден Славы третьей степени! Носите с гордостью!

Мама дорогая! Я аж вспотел, а палуба закачалась под ногами, пока командир сноровисто снаряжал мою грудь серебряной звездой на георгиевской ленте.

Тяжела была та звездочка!

Сколько в ней слито!

Какая же смысловая концентрация в этом серебряном значке! К полу клонит!

Но это был еще не конец.

— Снять погоны!

Я снял.

Из пакетика появились две звездочки, каждая из которых устроилась поверх просвета в компанию к двум имеющимся! Бердник ловко пристегнул мои крылатые погоны на место.

— Вам присваивается внеочередное звание старшего лейтенанта Военно-Космических Сил Российской Директории!

И вот тут я закричал:

— Ура! Ур-р-ра!

А совсем не «Служу России», как полагалось. Уж очень все вышло неожиданно.

Умеет огорошить отец-командир. А товарищ Иванов умеет не забывать. (Я был уверен, что нынешние звезды нашли меня так быстро благодаря спецуполномоченному СО.)

Хорошо это или плохо?

Бог его разберет.

— Ну-ну, Румянцев! Смотри не лопни! — Бердник увесисто хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног. — Сегодня с тебя причитается, сам понимаешь. Звезды обмыть надо, традиция такая!

— А можно? — спросил я.

— Сегодня — можно, — ответил каперанг. — Потому что завтра в 12.00 мы перебазируемся на «Дзуйхо».

В сотый раз скажу: детоксин важнее холодного термоядерного синтеза, разработки единой теории поля, открытия X-матрицы и детонации люксогена с выделением пространства дробной размерности.

Мы обмыли.

Согласно традиции я метнулся на камбуз и раздобыл там спиртяги, отвратительной настолько, что похмелье набрасывалось при одном лишь взгляде на сей раствор. А мы это пили. Особенно я. Три стакана, за каждую звезду по дозе.

И никаких последствий утром. Волшебная вещь — детоксин!

Утро.

В полдень, как грозил Бердник, мы двинулись к флуггерам, стартовали, чтобы сесть на борт родного «Дзуйхо», который и в лучшие-то годы непонятно как летал, а теперь, после всех жизненных передряг, которые принесла война, и подавно.

Итак: посадка, палуба, древний ангар, куда машины утаскивали тягачами.

Второе Гвардейское разрослось за полтора месяца. Не до штата, конечно. Мы больше не могли укомплектовать тяжелый авианосец, но легкий эскортник — вполне, даже с перегрузом. Собственное крыло старого самурая сократилось к тому моменту до пяти истребителей — всех остальных раздергали на усиление. Кого куда.

И нас бы раздергали, будьте благонадежны! Но гвардейский статус — это круто. Гвардейские части дробить не принято, для сохранения славных традиций.

Двенадцать торпедоносцев, двадцать штурмовиков и тридцать пять истребителей плюс пять аборигенов. Итого семьдесят две машины. А ведь «Дзуйхо» по штату принимает всего шестьдесят пять флуггеров… вообразите, что творилось на ангарной палубе!

Наши космические колесницы выстроились в нарушение всех мыслимых норм. Чтобы хоть как-то нас обслуживать, все торпедоносцы вывели на полетную палубу. Иначе теснота просто не позволила бы подъезжать заправщикам, ремплатформам и тэзээмкам.

Время вывода в космос увеличилось чуть не в два раза. Катапульты не могли справиться с возросшей нагрузкой по уставному распорядку, да и старт осложнялся тем, что здоровый кусок флуггерного парка вынужден был мариноваться в ангаре, пока полетная палуба обслуживала первую половину.

И это, кстати, было хорошо.

Это значило, что нас не собираются использовать в первой линии. Только не с таким временем реагирования! Это, в свою очередь, значило, что шансы заработать два на полтора ощутимо сокращались.

Прилетев, не успел я покинуть «Дюрандаль», как сразу наткнулся на Семена Симкина, старого заслуженного мичмана техслужбы.

— Здорово, Семен!

— Здорово, Андрей!

— Ты меня из скафандра вывинчивать собрался?

— Ага, жди! Это вон, — взмах рукой в сторону, — пускай салабоны вывинчивают. Я пришел флуггер принимать.

— Слушай, Семен, который раз я тебе машину сдаю? Это ж не сосчитать! С самой Академии!

— Молодо-зелено, — проворчал Симкин. — Сколько тебе лет? Двадцать три? Ты повкалывай с мое на галере, вот тогда будешь знать, что такое «не сосчитать». Вылазь давай! Некогда болтать — вон вас сколько поналетело на мою седую голову!

Семен обвел разъемом дефектоскопа наш ангар. Тесновато, не поспоришь. Машины стояли крыло в крыло, консоль в консоль, с нарушением элементарной техники безопасности. Из-за леса шасси, подведенных рукавов питания, трапов не видно было противоположной переборки!

Технички катались впритирку. Как до сих пор никого не задавило, оставалось лишь изумляться. Слышался авторитетный мат, кто-то требовал сварку, угрожая рапортом, а над всем скопищем возвышался одинокий и печальный инженер-капитан Хомский, стоявший на технической галерее, уронив руки на перила.

И люди, люди, люди…

— Чего встал, Румянцев? — Симкин воткнул разъем наручного планшета в электронные потроха и вовсю общался с «Дюрандалем».

— Оруженосца жду.

— Ага, давай жди. Сейчас они прибегут. — Он обернулся, чуть не загремев с трапа. — Видал сколько народу? Давай сам!

Я хотел возразить, мол, не имею права производить разборку скафандра «Гранит-М» самостоятельно, и тут появились они, мои ненаглядные инструктора: Глаголев, Лучников, Гурам Зугдиди и, конечно, Булгарин. Станислав Сергеевич красовался новенькой звездой кап-три меж двух просветов на нагрудном погоне. А ведь был каплей совсем недавно!

Их всех я уже видел после возвращения из ссылки в Тремезианском поясе. Но как-то очень на бегу. Во время службы в ЭОН под тяжкой дланью товарища Иванова было не разгуляться.

Так что я извлек на свет божий самую радушную улыбку из моего арсенала. Приятно, черт возьми! Все служат, все живы, все здоровы!

— Не обращай внимания, Андрюха! — сказал Станислав Сергеевич.

— Ага, это Симкин просто в очередной завязке, — подтвердил Борис Лучников.

— Слушай, он зверь просто, не человек! Вот что трезвость делает, а?! — (Гурам Зугдиди, как обычно, говорил «звэр», «трэзвост» и «слющай» — причем, по-моему, специально.)

— Я тебе, Гурамчик, сейчас в лоб закачу, не смотри, что старый человек, — отозвался Семен, чья задница вызывающе торчала из кокпита.

— Я лучше тебе стакан налью, — сказал Глаголев, подошедший последним, — а то, в самом деле, ну невозможно с тобой общаться!

— Вот и не общайся. — Симкин слегка приподнялся над бортом и долго смотрел меж раскоряченных ляжек.

— Давай мы тебя разденем, Андрюха! Техников, один черт, не дозовешься. — Это Булгарин такой добрый.

— Спасибо, Станислав Сергеевич, я с радостью…

— Да брось ты! Я теперь для тебя Слава, если вне строя. — Булгарин протянул мне ладонь, лишь немного отличавшуюся размерами от моей летной перчатки.

Пока меня распаковывали, Гурам сокрушался:

— Ну что за служба такая, скажите, парни!

— Воевать надоело, Гурамчик? — съязвил Симкин, все еще возившийся в кабине.

— Зачем обижаешь, а? Воевать я учился! — Зугдиди темпераментно метнул на палубу ножной сегмент моего скафандра. — А вот то, что нас ГАБ полвойны туда-сюда гоняет, я такому не учился, это дурдом!

И он постучал себя по смуглому лбу.

— Брось, Гурам. — Глаголев освободил меня от кирасы, и мы всем хором принялись упаковывать скафандр в рундук. — Какая тебе разница: ГАБ пошлет — летишь, главком — тоже летишь.

— Э, не понимаешь! Вот мы до войны катали Румянцева черт знает куда. Война началась, опять катали. А вот пойду я в увольнительную, встречу девушку, что я ей скажу? Слушай, красивая, давай гулять вместе, я только что с вылета, меня убить могли, мне нежности не хватает, мне ласки не хватает! Не скажу… Почему? Правильно! Подписка потому что, о не-раз-гла-ше-нии!

«Почему? — подумал я. — Говори своей девушке что хочешь, но общими словами».

Однако я не стал перебивать Зугдиди, который тем временем продолжал:

— А если главком приказывает — все можно! А если ГАБ — это не служба выходит, а ду-у-урдом!

— Ладно, перспективный клиент психучреждения! — оборвал его нечуткий Булгарин. — Через пятнадцать минут обед, потопали в трапезную.

Потопали. Старые, тысячу раз исхоженные коридоры «Дзуйхо»! Как дома, черт возьми!

И как же я давно не был дома!

А так подумать, что для меня дом? Казарма в СВКА, каюты на бесчисленных звездолетах, общага в Городе Полковников, кубрик на Глетчерном… Хотя у меня есть квартира, планета Цандер, город Кастель Рохас. Квартира, которую мне завещал покойный Сантуш. Цела ли она?

Что вообще с куполами Кастель Рохас после зажигательного бенефиса клонов в системе Лукреции? Что поделывает тамошнее отребье под оккупационной пятой? Клоны — не альгвасилы. Эти церемониться не станут. Одноглазый Бо Акира, черномундирные эрмандадовцы…

Хотя с «Эрмандадой» всё ясно, хе-хе… Я сам, своими руками, отправил в действующую армию коменданта сектора Ахилла-Марию де как-там-его-зовут! Сам вручил ему повестку о мобилизации! Согревает, здорово согревает эта мысль!

Что в самом деле интересно: как сложилась судьба Салмана дель Пино и доктора Скальпеля? Они же слиняли тогда с копей Шварцвальда. При моем прямом попустительстве! Куда делась эта парочка?

Направление ровно одно — в центральные миры. Не в Конкордию же!

Логично предположить, что в Синапский пояс, где глаза закона не такие зоркие, где вряд ли станут устраивать проверку ДНК двум респектабельным гражданам. Потому что до войны поток переселенцев в те края был ох широк. Льготы там всякие, низкие налоги…

Вот будет смеху, если обоих мобилизовали. Годы у них подходящие!

За обедом Гурам не дал скучать, непрерывно выспрашивая о моей личной жизни.

— Слушай, Андрей, скажи, у тебя девушка есть, а? — Гурам занимался дефрагментацией куска панированной рыбы. Свободной от вилки рукой он гладил черный ус, а черный глаз так и впивался в мою понурую личность.

Надо ли говорить, что при таком вопросе я против воли загрустил?

— Вэй! Неужели невеста? Ты ж такой еще молодой совсем!

— Отстань от парня, Гурам.

— А в самом деле?

— Ты что, дурак, жениться собрался в двадцать три года?

Все эти реплики подали одновременно Лучников, Глаголев и Булгарин. Слава, конечно, тактом не отличился и в этот раз.

— Да есть, есть у меня невеста! — воскликнул я, бросив вилку на стол.

— Слушай, какая она, а? — спросил Зугдиди.

— Ну брюнетка.

— Нет, коллеги, в самом деле, что за допрос? — заступился Лучников, но Гурама уже несло.

Он мечтательно закатил глаза.

— Вай! Брюнетка! Прям волосы такие черные, черные, да?

— Ну да. Какие еще брюнетки бывают? — Я начал одолевать рыбу.

— И глаза черные?

— Карие. Ореховые такие, — подсказал ваш покорный слуга, чуя, что теперь не отстанет.

— Ореховые, ну ты скажи! Высокая такая, стройная, да?

Старшие товарищи аж есть перестали. Всем вдруг стало интересно, даже Борису Лучникову.

— Среднего роста. Сто шестьдесят восемь — сто семьдесят. — Моя рука отрезала воздух на указанной высоте. — Очень стройная.

— Ай что делает! Маленькая какая, прямо как статуэточка! Ай, что она делает! А попка? Маленькая тоже, да?

— Ну хва-а-атит! — Тут уж Булгарин не выдержал. — Я сейчас тебе в лоб дам вместо Симкина! За такие вопросы! Вот это видал?

Кулак Станислава Сергеевича размером примерно в две трети головы Гурама убедительно повис над столом.

— Зачем обижаешь, Слава? Чего я такого сказал?

— Личному составу авиакрыла проследовать в инструктажную! — вдруг прорычала трансляция, заставив всю многоглавую летунскую стаю заоборачиваться.

Стук вилок прекратился вместе с гомоном разговоров.

— Начало инструктажа по общему распорядку в 15.30.

— Надо закругляться, — констатировал Глаголев.

И мы закруглились. На закуску порадовала наша холодная и негостеприимная планета, вплывавшая в обзорные иллюминаторы. Хоть и мелкие они, но зрелище впечатляло.

Дневное полушарие в курчавых грядах облаков, а за терминатором высокие голубоватые пики северного сияния, зыбкие и прекрасные, как мир во всем мире.

В инструктажной за нас крепко взялся руководитель полетов капитан второго ранга Аполлон Феоктистович Шелестов, которого все за глаза величали, само собой, Шелестом.

При таком экстерьере назвать человека Аполлоном могли родители с очень богатой фантазией. Невысокий, кривоногий, с длиннющими руками, низким покатым лбом, Шелест напоминал неандертальца из школьного учебника. Никак не Аполлона. Может быть, хотели, чтобы из пухлого младенца вышел античный бог? Не вышел.

Но офицером он был хватким. У капитана Кайманова другие не задерживались.

Нас ждала усиленная боевая учеба! Из-за перегруза авианосца требовалось филигранно отработать все взлетно-посадочные операции, чтобы в боевой обстановке не случилось какой-нибудь катастрофической накладки.

Отработка выхода в космос по тревоге, развертывание для атаки, возвращение на борт, все строго на время, тяжело в учении, легко в бою, строгий контроль, у меня в экипаже лентяев нет!

Пока командование прикидывало, как половчее обрушить на супостата тяжкий молот стратегического наступления, из нас выжимали соки.

Шелест разработал схему вывода авиакрыла и принялся испытывать ее на практике. Нетривиальная задача развертывания при перегрузе несущего вымпела. Полетная палуба забита! Доступ к катапультам затруднен! Обслуживание в штатном режиме невозможно!

Значит, будем справляться за счет улучшения методики. Улучшенная методика, по мнению кап-два, заключалась в задалбывании последовательности действий в область бессознательных рефлексов, от мозжечка до копчика. До потери волнового движения подопытных.

— Ну, блин, ну, Андрюха! — сказал Оршев на третий день.

Мы только что вернулись из космоса. Космоса, авианосца, космоса, авианосца, обратно космоса и так четырнадцать часов подряд!

— Так круто не было даже в Академии, — ответил я, валясь в койку как был, не снимая ботинок.

— Сколько у тебя медалей?

— Две медали и орден. — Ваш покорный слуга был скорее мертв, чем жив. — «За Наотар», «Отвага» и «Слава» третьей степени.

— Вот! Орденоносец! И у меня «Отвага»! — Оршев тоже валялся, а его рука с выставленным пальцем обвинительно указала на подволок. — А гоняют хуже чем кадетов!

— Хочу мороженого, — внезапно сказал я. Даже для самого себя внезапно.

— Чего? — не понял Веня.

— Мороженого.

— А я выспаться. — Рука упала вдоль хладного оршевского тела.

— Это после войны или на том свете. — Я сделал попытку выйти в вертикаль. Неудачно.

— А вот дудочки. Пойду сейчас, дам в рыло Шелесту и закатают меня на губу. Недели на две! Вот я там отосплюсь! И вот такую ряшку наем! — Веня показал руками предполагаемые размеры ряшки.

— За «в рыло Шелесту» тебя не на губу закатают, а под трибунал. С расстрельной перспективой. Бунт на корабле в боевых условиях. Статья сто семь — одиннадцать. От десяти лет до вышки, — на память процитировал я.

Оршев помолчат. Потом со скрежетом повернулся на бок, чтобы лучше меня видеть.

— Толку, Андрюха? Так нас клоны ухлопают, а так — свои. Только свои быстро и сразу, а клоны — хрен его знает.

— Ты чего, Вениамин? — Голос у него был нехороший. Надломленный какой-то. С таким голосом военные способны на безрассудства. — Ты чего, рехнулся?

— Нет. — Он потер виски. — Или да. Черт его знает.

Если уже нет разницы, кто именно выпишет тебе пропуск к апостолу Петру, свои или враги — это плохо. Это очень плохо. Это на грани человек или даже за ней.

— Веня, брат, послушай, я тебе друг?

— Друг, без вопросов.

— А Колян Самохвальский?

— Ну… — Оршев подергал свой отросший русый чуб. — Тоже. Пока был жив, думал, что так, приятель, а как погиб, понимаю — друг.

— А Терновой, которого у тебя на глазах спалили? — Ваня Терновой — наш сокурсник, был ведомым Оршева и погиб при прорыве на Грозный, когда мы на «Андромедах» подвозили ракеты для субмарин ПКО.

Причем нехорошо погиб. Ожоги девяноста процентов тела. «Дюрандаль» дотянул до «Трех Святителей», Ваню перевели в госпиталь, где он и скончался, оставаясь почти неделю в полном сознании. Почти неделя в личном аду — на тяжелых болеутоляющих, потому что аппарата управляемой комы ему не досталось. Говорили, когда отпускал наркоз, Терновой орал так, что звукоизоляция не справлялась.

Словом, вопрос ниже пояса, в самое яблочко. Или сорвется сейчас Вениамин, или нет.

— Ты к чему клонишь? — Оршев резко сел на койке.

Я тоже сел. На всякий случай.

— Я к тому клоню, что если меня вот так же сожгут… ведь могут?..

— Запросто.

— Ты как, сумеешь на себя в зеркало смотреть? Если в тюрьме отсидишься? А в твой «Дюрандаль» посадят желторотого, из этих, из «стюардесс». И вот его сожгут точно. Вместо тебя, здоровенного, тренированного лба!

Глазки Венечки располагались теперь строго напротив моих. И они сверкали. Что и требовалось.

— Говнюк ты, Румянцев, — сказал он после внушительной паузы и снова лег.

— Говнюк, — согласился я.

А ночью нас по тревоге швырнули обратно в космос. Отрабатывать прикрытие собственного авианосца. По возвращении я думал, что прописать Шелесту по харе, пожалуй, не самая плохая идейка.

Через неделю такой жизни я вообще перестал думать. Некогда.

Опять-таки, что и требовалось.

25 мая мы принимали участие в грандиозных общефлотских маневрах на орбите многострадальной С-801-7.

Сперва была учебная драка на орбите. Европейцы, ниппонцы и все прочие выступали за условного противника. После драки мы все вместе разыграли высадку на поверхность пяти дивизий. Давили очаги сопротивления, прикрывали высадку, обеспечивали развертывание.

В разгар праздника нас накрыли настоящие, совсем не условные клоны.

Сразу пять ракетных мониторов отстрелялись «Паириками». Как водится, с такой дистанции, что партия перехвата поспела лишь к расходящемуся солитону Бруно-Левашова. Мониторы уже нырнули в X-матрицу, гады!

Два фрегата в безвозврате, прямо на космодроме. В третьей бронетанковой потери — их приголубило в чистом поле.

Скандал, короче говоря.

1 июня поступил приказ на перебазирование «Дзуйхо», и не одного его.

Армада звездолетов выдвигалась в некую точку пространства, чьи координаты до сих пор не преданы огласке. Тогда была секретность, а теперь… кому нужна та точка пустого космоса теперь?

Глава 2 ЕГО АРШАКИДСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО «МИТРИДАТ»

Июнь, 2622 г.

Оперативная база «Цитадель»

Координаты засекречены

«Дзуйхо» прибыл к оперативной базе флота «Цитадель» в полдень третьего июня.

Понятия не имею, где «Цитадель» располагалась. Хорошо мне было искать точные X-координаты пиратского «Последнего Ковчега»! Там я хоть систему знал — Шао! И имел кое-какие опорные замеры: углы места, болометрия. А здесь — ничего. Буквально ни-че-го.

Куб пустоты со стороной в пару сотен триллионов километров, роскошное сияние рукава Ориона — такой нечеловеческой красоты и мощи, что хотелось смотреть на него всю жизнь. Вот так вот: сесть на обшивку звездолета и смотреть, пока кислород не кончится. Или сбежать к червонной матери от этой красоты, ведь так недолго и буддистом стать!

И больше ничего, если не считать сотен стальных песчинок, скрывавших внутри трепетные наши души.

Могу предположить, что оперативная база располагалась в диапазоне между тремя световыми месяцами и тремя световыми годами от точки приложения стратегических усилий нашего флота. Куда именно мы будем бить, никто официально не объявлял (ну еще бы: такая радость клонской агентуре!). Так что имелись варианты.

Но даже если бы сообщили пункт назначения нам с точностью до секунд, угадать расположение базы оставалось делом за гранью возможного.

Во-первых, секретность — не чета той, что наводил незабвенный Иеремия Блад вокруг своего «Ковчега». Хоть и очень старался. Возможности у флотской контрразведки несравнимые.

Во-вторых, световой месяц — это 788 394 206 048 километров. Умножьте на три. Получится меньший радиус сферы поиска. А потом умножьте на тридцать шесть. Получите больший радиус сферы поиска.

Самый быстрый гонец эвклидовой реальности — свет, достигнет нас от ближайшей звезды самое малое за три месяца. А значит, даже если на передовой базе засел зловредный шпион и немедленно начал радировать о нашем местоположении, флот располагает минимум тремя месяцами, чтобы завершить развертывание и атаковать.

Вокруг X-передатчиков. всех, какие только есть, круглосуточно дежурило до отделения осназа, оперативников ГАБ или флотской контры — того самого хрестоматийного «Санконтроля».

Пойди-ка подступись!

Процесс X-связи выглядел почище иных китайских церемоний или, например, бракосочетания монаршей особы в некоторых отсталых субдиректориях Европы.

Уполномоченное лицо в сопровождении шифровальщика проходило через многоуровневую проверку. Даже у главкома проверяли ДНК! Сверялись допуски, пароли, удостоверения и так далее. И только потом контролер активировал терминал X-передатчика.

И никак иначе. Потому что миллиарды километров вакуума — самая надежная броня, которая действует только тогда, когда соблюдается режим секретности.

Надо ли говорить, что мы, пилоты флуггеров, не имели даже намека на возможность причаститься таких тайн? Верно, не надо.

Во всем флоте координаты «Цитадели» знали человек десять и главком. Навигаторы получали диск с прокладкой маршрута, который заводился в Астропарсер и все — полетели. Куда? А не вашего ума дело.

Перед началом операции «Москва» координаты являлись главной государственной тайной Объединенных Наций. Так что никаких шуток.

«Дзуйхо» материализовался в заданной дельта-зоне и пошел в некую точку мирового пространства.

Все свободные от вахт облепили иллюминаторы. Например, я, Веня Оршев, любопытный Егор Кожемякин из И-02, младлей Лобановский (ведомый Пушкина из той же бабакуловской стаи) и несколько штурмовиков не поленились подняться на обзорную носовую галерею.

И не зря.

Было на что посмотреть. Ведь глубокий космос крайне редко заглядывает в зрачки и души пилотов. Это удел звездолетчиков — не наш. Я настоящий глубокий космос имею в виду, а не всякие планетные системы, тесные и уютные, где обычно бродим мы.

— Да-а-а, — сказал Лобановский, когда мы вышли к панорамному иллюминатору.

Что тут еще скажешь?

— Колоссально. Который год в строю, а такого не видал, — признался Кожемякин, восхищенно цокая языком.

Если не отвлекаться на потрясающий космический пейзаж (очень хотелось), то перед нами предстала картинка следующего наполнения.

Ремонтные доки, не менее сорока. Пять или шесть танкеров. Пять орбитальных крепостей. Сотня, а то и больше, причальных модулей. Наверное, десятка три магистральных контейнеровозов. Все это стадо посажено на исполинский крест соединительной арматуры — путепроводы, энергетические магистрали, станции связи в мириадах габаритных огней, лазерной посадочной подсветке, лучах прожекторов…

Завод «Абигаль» возле Цандера — самый крупный орбитальный объект Великорасы — рядом просто потерялся бы.

Я думаю, что поперечник базы был не меньше пятнадцати километров!

А вокруг…

К причальным модулям стыковались звездолеты. Линкоры, авианосцы, фрегаты, мониторы, тральщики, буксиры, десантные корабли — весь спектр боевых средств. Возле танкеров — очередь на заправку. Кое-кто уже в ремдоке, лишь корма наружу.

Рядом с базой целая орда буксиров ориентировала престранную конструкцию — три орбитальные крепости типа «Кронштадт», состыкованные вместе и закрытые по периметру чем-то вроде выносных противорадиационных экранов.

И флуггеры. Стаями. Роями. Очень много.

— Коллеги, как вы думаете, как по этим трубам перемещаться? — Оршев указал на несущую арматуру базы. — Ведь из конца в конец такая прогулка получится, не приведи Господь!

— Я думаю, там устроены тоннели монорельсов. А может, даже мобили ходят, — предположил я.

— Ну уж и мобили! Ты думаешь, что на всю эту громаду хватит дейнекса? Чем ты притяжение формировать собрался? — скептически сощурился Сестрорецкий, штурмовой комэск.

— Я не знаю насчет дейнекса… — начал было я, но меня прервал новый сумрачный голос, приобщившийся к разговору:

— Зато я знаю. Знаю, что ни тебе, ни мне это проверить не светит.

Мы обернулись. Здравствуйте! Мрачный пилот — это был именно пилот — не кто иной, как Сергей Цапко. Истребитель из первого довоенного состава И-02. Сергея сбили в ходе Кларо-Лючийской оборонительной операции, он здорово обгорел и был переведен в тыл на лечение.

— Здорово, Серега! — заорал Кожемякин и сграбастал того в свои медвежьи объятия.

Сухощавый Цапко погрузился в пучины кожемякинской радости по самую макушку, лишь темные волосы торчали наружу.

— Пусти, дурак здоровый! — потребовал он и был освобожден.

— Я все гадал, а вдруг тебя комиссуют! — Кожемякин отстранился, разглядывая старого товарища.

— Хрен им, — коротко бросил Цапко и нахмурился.

— Так тебя вроде как должны были на транспортник перевести, с такими-то ранениями!

— А вот хрен им. — Сергей не производил впечатления многословного человека.

Я его немного знал — виделись еще во время Наотарской драки. Другая эскадрилья, поэтому знакомство было, как бы поточнее сказать… да не было никакого знакомства! Цапко с нами, кадетами, даже не здоровался, и говорил о нас в нашем присутствии исключительно в третьем лице — «они», «эти»…

Даже покойный Готовцев, тогдашний комэск-2, отличавшийся крутым нравом, снисходил до нас, салабонов зеленых. Но только не Цапко.

Хмурый, неприятный тип. А погляди ж ты — я обрадовался ему, как стопке водки с похмелья! Наш, какой бы он ни был, а наш!

Перездоровались.

— Егор Северович, дорогой, а что же Ибрагим нас чурается? — спросил Сестрорецкий, имея в виду Бабакулова. — Он же любопытен, как ребенок, и ценитель прекрасного!

Перст штурмовика панибратски прошелся по сияющему в иллюминаторах Млечному Пути.

— Дурак. Как есть дурак, — ответил Кожемякин.

— Это еще почему?

— Это потому, что Бабакулов — натура чувствительная, в отличие от тебя. — Егор заложил пальцы за пояс. — Сколько он за полгода друзей схоронил? Вот то-то и оно. После смерти Васи Готовцева Ибрагим очень не в себе. Как узнал он, что Вася погиб, так не узнаю с тех пор отца командира. Не узнаю. Не запил бы!

— Лучше бы запил. Помогает. — Цапко высказался жестко, но по сути. — Скажите лучше, где Пушкин? Говорят, Сашка теперь такой сделался сокол, что почти орел!

— Лейтенант Пушкин в специальной командировке, — доложил Лобановский.

— Это как так?

— А вот так, — встрял Оршев, проталкиваясь через окружившие Цапко плечи. — У нас теперь двое командированных: Румянцев и Пушкин. Сперва одного Андрюху таскали, а теперь, по всему видать, и Пушкина. А куда — лучше не спрашивай. Секреты ГАБ!

Веня сделал большие глаза и поднял палец. Глаза, впрочем, искрились смешинками.

— И ты дурак, — сказал Кожемякин. — А еще и трепло!

Я же прописал другу оздоровительный подзатыльник.

Потому как, в самом деле, трепло. Народ заржал.

Потом явились вахтенные, которые разогнали честную компанию «на хрен с палубы». Вахта, ясное дело, пилотской смены. Пришли визуально контролировать стыковочный маневр, для чего, собственно, предназначалась обзорная галерея. А вовсе не для праздных посиделок.

Конечно, звездолет в состоянии причалить самостоятельно, вообще на автоматике. Но по уставу положено. Установлены два кресла с пультами, а панорамные иллюминаторы являются интегрированными экранами, вроде остекления кабин на флуггерах.

— Эх! Домой-то как охота! — воскликнул кто-то из штурмовиков, пока мы толпились у выхода с галереи.

— Сначала Хосров отутюжим в отместку за Москву, — ответил ему другой.

Цапко пробубнил, ни к кому не обращаясь, но его все услышали. Пробубнил, конечно же, мрачнющим тоном:

— Хрен вам, а не Хосров. Младенец сообразит, что будем брать Паркиду.

Не знаю насчет младенца, но размышления у меня были, так что я поспешил отловить Цапко на следующий день. Это несложно. Сергей — обычный летчик, а где обычный летчик может пропадать на маленьком «Дзуйхо», где и пропасть толком негде?

Все просто: мы пошли на вылет — дежурная вахта истребителей. Восемь часов, смена принимает «Асмодей», неутомимо причесывающий подступы к базе локаторами, и — домой.

Дома, на ангарной палубе, я сдал свой «Дюрандаль» ситуативно желчному Семену Симкину и зашагал к машине Цапко. Сергей разбирался со своим принимающим, мичманом техслужбы Валерой Родниным.

Ваш покорный слуга водрузил зад поверх ящика — упаковки к 37-мм снарядам — и плотно уставился в Сергееву спину, чтобы тот ощутил присутствие. Он ощутил и обернулся.

— Валера, смотри сам: новая машина, только со сборки, а правый воздушный руль уже пашет через раз. Надо что-то решать.

— Скажи, лейтенант, за каким тебе воздушный руль в космосе?

— Положено, мичман, положено уставом! Проверка всех систем перед вылетом. Я бы мог вообще с вахты сняться по причине технической неисправности, а отвечать тебе.

— Зануда ты, Сергей.

— Я просто жить хочу. Разбирайся в темпе, а то будет рапорт, ты меня знаешь! — Цапко покинул Роднина, озабоченно чесавшего затылок, и сел рядом на ящик.

— Андрей. — Такое у него было дежурное приветствие.

— Привет, Серега. — Я протянул руку, которую Цапко с видимой неохотой потряс.

— Ненавижу, когда меня называют Серегой.

— Что там у тебя с рулями?

— Да на правой плоскости закрылок не выпускается, хоть плачь. — Цапко метнул злой взгляд в спину мичмана, который с ответственным видом общался по рации. — В космосе до этого руля как до пульсара в системе Большой Похрен. А вообще — непорядок. Сам понимаешь.

Я закивал: понимаю, конечно. Не дай бог, срочное перебазирование и придется нырять в атмосферу планеты! У «Дюрандаля» плоскости механизированы на феноменальном уровне, но даже один нерабочий закрылок может стоить жизни.

К «Дюрандалю» подкатила ремплатформа, с нее сошли два техника и принялись совещаться с Валерой.

— Да, Роднина ты напряг по делу. Ты мне вот что скажи: насчет Паркиды откуда узнал?

Цапко глянул на меня, не поворачивая головы, зато знатно изогнув бровь.

— Услышал все-таки… Курить будешь? — В его руке появилась пачка сигарет.

— Буду. Попробуй не услышать! Ты так шепчешь, что через капитальную переборку слышно.

Сигареты сошлись над огнем моей зажигалки, и пару секунд мы вкусно причмокивали, раздувая «топку здоровья».

— Я ничего точно не знаю, но вывод простой: оттяпаем у клона Паркиду, и они сразу запросят мира, — сказал Цапко, заложив ногу на ногу. — Конкордианцы — не идиоты. Их единственный козырь — неограниченный запас люксогена. Весь люксоген идет с Паркиды. Нет Паркиды — нет люксогена, воевать не на чем, потому что флот встал. Точка. А штурмовать Вэртрагну — пустой номер. Ну разметелим мы метрополию, и что?

— Хоть душа отдохнет, — ответил я сквозь зажатый в зубах фильтр, скручивая бумажный кулек, чтобы было куда стряхивать пепел.

Цапко отнял бумажку и извлек из кармана манерную пепельницу с откидной крышкой. Не поделка какая-нибудь, что вытачивали из титанировых неликвидов наши умельцы. Дорогая вещь ювелирной работы, явно из серебра, явно подарочная.

— Это наукой не доказано, насчет души. Нам войну выигрывать надо, а не утешаться, что, вот, сучьи клоны Москву сожгли, а мы им за это — Хосров.

Правильные мысли. Я думал так же, но не с кем было поделиться. Во-первых, некогда. Во-вторых, лишний раз болтать о секретной цели наступления — не самая мудрая позиция.

Догадался?

Ну так и молчи в тряпочку, раз такой умный.

Мы с Цапко хором затянулись, и я понял, что оба смотрим на переборку, где трехметровая плакатная женщина с суровым лицом предупреждала: «Не болтай!»

— Откуда такая шикарная пепельница, Сергей?

— Подарок, — коротко бросил он.

— Ясно, что подарок. От кого?

— Не твое дело, Румянцев. — Лейтенант снова сделался нелюдим. Пора откланиваться, судя по всему.

И точно.

К «Дюрандалю» подошел Симкин — самый опытный техник Галактики. Он послушал жалобы Валеры, забрался в кокпит, что-то покрутил — и, пожалуйте, флуггер выпустил закрылок и помахал им в воздухе.

— Ну что? — Семен показался из кабины. — У кого руки из жопы? У тебя, Роднин, или у товарища пилота? Почему у меня все работает?!

Цапко раздавил сигарету и устремился к машине. Точно, пора валить, пока не достало отдачей — уж очень боевое настроение наблюдалось на лицах Симкина и Цапко. Сейчас ведь начнут выгрызать печенки друг другу, а потом и за окружающих примутся.

Я сбежал.

Ангарный лифт до третьей палубы, а в коридоре…

Вместо блаженного спокойствия меня захлестнул водоворот: людей, слов, громких криков, суеты. По выходу из лифта чей-то ботинок пребольно отдавил ногу.

Ого!

Да тут целый митинг!

Лифтовая площадка вообще-то располагает. Места много. А как иначе? Лифты — залог оперативного приведения экипажа по боевому расписанию. Поэтому размеры площадок рассчитаны так, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах здесь не возникало заторов. Жилая палуба — не исключение.

Напротив лифтов над головами многолюдного собрания возвышалась голова моего тезки, Андрея Белоконя. Его пресс-офицерская карьера на «Трех Святителях» закончилась в связи с безвозвратной убылью матчасти, но должность и энтузиазм остались.

Белоконь еще и комэск-раз, так что его воспитанники были в центре митинга в полном составе. Ну конечно: Свешников, Вельский, Рахолла, Гаврин, Сумароков, Цимисхий… да все здесь. Знакомые затылки в две шеренги.

Интересно, куда взгромоздился Белоконь, раз так здорово возвышается — по пояс над людским озером.

— …месть, товарищи! Справедливое воздаяние! Когда мы пойдем на вылет, наши сердца должны пламенеть ненавистью! Клоны опять и опять переходят границы законов войны и человечности! Так неужели мы будем терпеть?! Доколе, товарищи?! Пусть славное имя «Принца Астурийского» огненным отпечатком останется в наших душах, чтобы рука не дрогнула, чтобы даже тень сомнения не закралась, когда быстрые крылья наших могучих машин понесут расплату коварному врагу! Итак: нет — жалости! Нет — пощаде!

Ужас какой.

Задыхается, размахивает свернутыми в трубку бумагами и продолжает вещать. И ведь прет Белоконя на чистом духе, без всяких допингов!

Я оглядел ближайших соседей.

Во! Связист Илларион Забалуев. То что нужно! Связисты всегда в курсе всех событий.

— Товарищ капитан третьего ранга… — прошептал я, аккуратно дергая нужный рукав.

— А? — Он обернулся.

— Вы не знаете, что случилось? А то я только с вахты. И тут такое. — Свистящий шепот, нас еле слышно из-за белоконного грохота от переборки до переборки.

— Шифровка из штаба флота! — Кап-три наклонялся поближе. — Клоны применили термоядерные торпеды по авианосцу «Принц Астурийский»!

Я обомлел.

Ноги сделались ватные.

Это вам не какие-то иокастинские слухи насчет линкора «Пересвет». Это шифровка из штаба! Если штаб распространяет такую информацию среди личного состава (или с чего бы Белоконю так надрываться?), значит, неминуемо последуют оргвыводы.

Какой оргвывод следует за нанесением ядерного удара по нашему вымпелу?

Ровно один.

Поэтому в животе поднимается волна холода, а ноги слабеют.

— Клоны опять прислали официальную ноту, что ТЯО применено с мятежного борта, захваченного манихейскими инсургентами. Да только кто же в такое два раза поверит?

— Опять? — прошептал я.

— Ты что, лейтенант? Уже час весь флот гудит! Ах, ты же с вахты! На Иокасте…

— Так это правда?!

— Если в шифровку включили, надо думать.

— И что?

— Как что? — В глазах констатация моей окончательной тупости. — Как что?! Пришел приказ на распечатывание термоядерных погребов! Авиакрылу «Дзуйхо» сейчас отгружают комплект подвесных пушек с калифорниевым боеприпасом, тактические ракеты со спец-БЧ. На линкорах тяжелые МРК монтируются с боеголовками «Конус», да и часть торпедоносных эскадрилий тоже получили «Конусы».

«Конус»…

Двухгигатонное петербургиевое чудовище. Эквивалент двух миллиардов тонн тротила. На европейский «Пацифик» их влезает десять штук. Изготовлены по конверсии терраформирующих бомб. Тех самых, что могут придавать дополнительное вращение целой планете.

Десять «Пацификов», сотня БЧ — это гарантированный конец любой биологической жизни на любом небесном теле.

Что же делается, товарищи?!

— …били, бьем и будем бить конкордианскую нечисть! — заключил Белоконь.

— Ура! Ура! Ур-р-ра! — откликнулись его бойцы.

А мы — все остальные — промолчали. Уж очень повод для «ура» страшненький.

— Теперь, товарищи, прошу расходиться. Не будем создавать давку на лифтовой площадке.

Митинг раскололся, распался, и народ ушел.

Покидая лифтовую, я слышал, как торпедоносцы Яхнина горячо обсуждали новости.

— Парни!

— …это противоречит всем конвенциям!

— Ага, ты это клонам скажи…

— …и экипажу «Принца Астурийского».

— Парни!

— Здравый смысл! Это против здравого смысла! Нельзя забрасывать планету термоядерными БЧ! Зачем?!

— Это смотря какую планету.

— А как же мораль? Этика военнослужащего? «Конус» ведь не разбирает кто военный, а кто гражданский! Шарахнет ударной волной, только кишки полетят километров так на триста!

— Парни! Тихо, мать же вашу! — Это голос Яхнина. — Вы офицеры или дерьмо?! Никаких приказов пока не поступало! А как поступят — будете выполнять! Как миленькие! Паникеров и тр-р-репачей лично пристрелю! Никаких рапортов — пулю между ушей! Всё ясно?! Вы меня знаете, за мной не заржавеет…

Голос пропал, заслоненный переборкой и гомонящим коридором.

Было что обсудить. Ой было!

Как выяснилось, АВЛ «Принц Астурийский» заработал «очищение огнем» в системе Фиваида. Случилось это в конце мая, но штаб до поры засекретил сведения. Разбирались. А как разобрались, поступила команда на приведение термоядерных крюйт-камер в полную боевую.

Оно, конечно, правильно.

Если клоны уже два раза использовали ядерное оружие, где гарантия, что не будет и третьего? И пятого, и десятого? Да не по одной торпеде, а сразу сотней?

Пусть даже не сами клоны, а какие-то загадочные «манихейские мятежники», которые раз за разом захватывают боевые корабли и ТЯО на передовых базах. (Что это еще за напасть такая — манихеи?!) Нам от того не легче.

И не нам отвечать за то, что клоны не в состоянии разобраться со своими инсургентами. Причем ситуация дошла до такого усиления этих инсургентов, что даже термоядерные торпеды попали им в лапы!

Нам флот прикрывать надо. Войну выигрывать, по верному замечанию Сергея Цапко.

Пусть в Сетад-э Бозорг знают: адекватные меры ответа нами подготовлены!

Эти геройские мысли тем охотнее пробирались в голову, чем дальше герой-носитель находился от торпедоносных эскадрилий, которым и предстояло использовать «изделие „Конус“». Нам-то что… Мы — истребители, с нас взятки гладки.

И потянулось ожидание.

До раннего утра 11 июня не происходило ничего.

Боевая тревога настигла меня в 5.30 в не совсем обычном облике.

Аккуратный стук в дверь.

Спасибо, конечно, что не вынимающая душу сирена. Но, во-первых, какого дьявола, титанировый кнехт без смазки, если не сирена — у меня еще полчаса сна. Тридцать минут военного сна — это отдай и не греши! Во-вторых, «Дзуйхо» совершил X-переход, пока мы спали. Просыпаться в таком состоянии — особенное удовольствие. Голова еще там, где нет ничего и есть все — в X-матрице, а тело уже здесь, в грубой эвклидовости.

«Был прыжок… — пронеслось в мозгу, — неужели наступление?! Тогда отчего нет тревоги?!»

Стук-стук-стук, разрешите, да-да.

Вошел вестовой Шубина, нашего бывшего руководителя полетов.

— Андрей Константинович. — Кивок в мою сторону и в сторону Вени, моего сокаютника. — Вениамин Павлович. Вас вызывают в инструктажную, просыпайтесь, пожалуйста. Не спешите, у вас много времени, пятнадцать минут.

И ушел тихой тенью.

Пятнадцать минут — это да-а-а! Это много!

— Что за хрень? — Оршев не верит глазам и уху, потому как второе все еще впечатано в рай подушки. — Опять во рту подкова… ч-ч-черт! Опять куда-то сиганули, пока я дрых!

— Это не хрень, Веня. Это X-переход. — Мой организм со скрежетом поднялся. Взгляд на часы — 5.32. — Хрень — это вестовой и «пожалуйста, просыпайтесь», вместо сирены.

— Точно. И… это же шубинский Патрокл. Почему вестовой не Шелестова? — Оршев сел на койке, зажег свет и погрузил ноги в носки.

— Скотина ты, Веня. Ты меня своими карасями задушишь. Что, на «Дзуйхо» прачечная не в строю?

Носки у моего друга, м-м-м… попахивали.

— Одевайся, неженка. Будто в казарме не спал!

— Да уж, спал. — Вжикнула молния. Раз инструктаж, значит, вылет. Значит, даже повседневную форму надевать не надо. Не говоря о парадной. — Надо думать, что не одних нас вот так будят. Надело, значит, пойдем не все. Или зачем такие нежности? Если б всех — так по тревоге бы подняли и всего делов!

— Мысль! — восхитился Оршев.

Мысль была верная.

В инструктажном зале собрались две эскадрильи истребителей (И-01, И-03) и все штурмовики. Президиум занимали Шелестов и Шубин. Причем инструктаж вел именно Шубин как старший по званию. Эскадр-капитан все-таки, хотя формально на «мухе» пилотами командовал Шелестов — кап-два.

«Муха», чтоб вы понимали, — старая кадетская кличка учебного нашего корыта «Дзуйхо».

Поднялся Петр Михайлович Шубин, сверкнув звездами и галунами — он-то не поленился влезть в парадку.

— Товарищи, началась стратегическая наступательная операция «Москва».

Шум голосов.

— Как полагается, началась она с разведки. Мы в наряде передовых сил идем в район оперативного развертывания. — Шубин зажег карту. — Да, товарищи, это система Вахрам. Мы наступаем на Паркиду.

Снова шум и язвительная реплика Ремизова из третьей штурмовой: «Я же говорил! А ты: „Хосров, Хосров“! Балда!»

— Это газовый гигант Бирб, на орбите которого находится Паркида. — Луч указки проткнул голограмму, она сменила масштаб, увеличилась и напрыгнула на зрителей огромным черным шаром в голубых и багровых разводах. — Мы приближаемся по линии противостояния, прикрываясь от средств раннего обнаружения диском планеты. Как вы знаете, газовый гигант обладает сверхмощной магнитосферой, а это прекрасная маскировка.

— Кто это «мы», Петр Михайлович? — спросил кто-то, манкируя уставом. Сидевший за столом возле кафедры Шелестов аж скривился. — Каков наряд сил?

— Позже, Степашин. — Эскадр-капитан запретительно поднял руку. — Наша задача — выпустить сводный авиакорпус, который своим ходом выйдет на орбиту Бирба. Дальше вы действуете самостоятельно. На орбите остаются «Асмодеи», которые будут осуществлять наблюдение. Истребители играют первый номер. Вы проводите разведку в указанных районах атмосферы Бирба. Ваша цель — аэростатические платформы ПКО «Митридат». Цель, скажу честно, гипотетическая. Как она выглядит и что собой представляет, мы знаем лишь предположительно, исходя из разведсводок, которые, сами знаете, точностью блещут не всегда. Тем не менее разведданные дают довольно точный прогноз по их местоположению, иначе поиск был бы невозможен, учитывая кубатуру прочесывания и сложнейшие метеоусловия. Итак, если истребители входят в контакт с «Митридатами», следует дать пуски «Мурен» и осуществлять целеуказание для ударных эскадрилий. Если нет — отваливаете домой. Попытка будет всего одна, исходя из перерасхода топлива при пилотаже в зоне гравитационного воздействия Бирба, а также плотности его атмосферы.

— Разрешите? — Опять неугомонный Степашин.

— Да.

— Петр Михайлович, хотя бы примерно, с чем мы имеем дело?

Зажглась вторая голограмма.

— С самоходными аэростатическими платформами стратегической ПКО. Считается, что Конкордия использовала стандартные платформы станций-«газососов», которые обычно используются для работы в подобных атмосферах. На них установили мощные средства связи, технической разведки и наведения, а также пусковые установки ракет ПКО сверхбольшого радиуса действия. Одна такая самоходная ракетная батарея должна получаться сравнительно дешевой, если принять во внимание серийный выпуск газодобывающих станций. Это значит, что платформ «Митридат» в атмосфере Бирба — много. Следовательно, они теоретически могут осуществлять массовые пуски по флоту вторжения. «Митридаты» требуется обнаружить и подавить. Или хотя бы проредить. Нельзя подставлять тыл флота под их удар.

М-да. Чудо-юдо. Такой вот атмосферный ракетный мониторчик. В духе конкордианских крохоборов. Наши, если бы озаботились, истратили бы кучу миллиардов терро и серых клеток в головах конструкторов.

А тут все просто.

Стандартный «газосос». Восемь больших жестких баллонов с гелием, между ними платформа с маршевыми движками. Монтируй всё что душе угодно. Хоть обсерваторию, хоть добывающую аппаратуру, хоть модули ракет — размеры подходящие и автономность почти вечная.

Ведь эффективно — не отнять!

Построить их можно до черта. И попробуй вылови паразитов в атмосфере гиганта! А дел могут наделать… Если, к примеру, полсотни «Митридатов» разом шваркнут пятью сотнями ракет — готов перегруз всего эскадренного ПКО! Особенно если они дадут залп в то время, как наши корабли будут втянуты в бой с орбитальной группировкой противокосмической обороны Паркиды.

— Теперь о выделенном контингенте, — продолжил Шубин, заложив левую руку за спину. — На вылет идут 2-е гвардейское авиакрыло, 14-е отдельное авиакрыло и 11-е учебное авиакрыло, точнее, его остатки, приданные 2-му ГОАКР и 14-му ОАКР. Из состава 2-го ГОАКР выделены две комплектные эскадрильи. И-02 пока отдыхает. «Митридаты» не должны обладать большой живучестью, посему уничтожение возлагается на штурмовые эскадрильи, без торпедоносцев. В ходе рейда вас будет прикрывать на орбите 7-й дальнепатрульный полк в составе двадцати трех истребителей барража «Гриф». «Грифам» приданы две «Андромеды-Е» с генераторами газопылевой и электромагнитной маскировки «Завеса». Да, к Бирбу вы пойдете тоже под «Завесой». Вылет через час. Схемы боевой нагрузки выданы и в данный момент исполняются техслужбой. У меня всё. Вопросы?

Бирб.

Дьявол!

Верх мечты!

Всю жизнь хотелось повоевать на газовом гиганте. Когда любое серьезное повреждение — смерть! Ведь катапультироваться нельзя! Расплющит давлением, убьет радиацией, изжарит страшным жаром на глубине!

Мы уже два часа шли к цели. Режим полета — инерционный, полное радиомолчание. Звезда Вахрам, оранжевая корона системы, сияла ярко и уверенно. Ведь Бирб — это «теплый Сатурн», газовый гигант в относительной близости от материнской звезды.

Кольца — в наличии, причем шикарные! Недаром он — «Сатурн»!

Еще в наличии имелся призрачный свет желто-красной туманности, раскинувшей свою асимметричную, изорванную сеть на полнеба. Это следы очень давнего взрыва сверхновой.

Показались щели между кольцами. Значит, мы были уже рядом.

Мы — три колонны звеньев, идущие параллельно с парой «Андромед-Е» в головах. Нас закрывало исполинское дифракционное облако и шлейф газа.

За «Завесой» не видно даже выхлопа двигателей, когда они включены.

Справа мы — 2-е ГОАКР, по центру — четырнадцатое отдельное, слева истребители барража «Гриф» — наша «крыша».

В моей голове гуляло эхо остаточной гордости.

И вот в чем было дело. После инструктажа я не поленился забраться в корабельную сеть через коммуникатор, чтобы узнать, какой такой Митридат?

Потом, уже на полетной палубе, когда младлей Харитонченко (из выживших «стюардесс») решил блеснуть и принялся ругать клонов за тупоумие: как же так, Митридат — царь династии Селевкидов, которые с персами всегда воевали, я блеснул в свою очередь. И куда более ярко.

— Ты, Харитонченко, когда звенит, поинтересуйся, откуда и что за звон, — сказал я. — Ты сейчас говоришь о Митридате VI Евпаторе, царе Понта, чья маменька Лаодика была прямой наследницей Селевка — сподвижника Александра Македонского. Папенька — Митридат V Эвергет — был очень даже перс! А клоны вообще, как я думаю, имели в виду Митридатов Парфянских из династии Аршакидов. Так что не надо ля-ля!

Харитонченко немедленно унасекомился, что и требовалось.

Между тем парсер вывел на экран и забрало шлема справку по Бирбу.

Полный порядок с радиацией. Она есть!

Так фонит, что без спецэкранов за секунду можно схлопотать четыре смертельные дозы.

Что еще… Так. Магнитные бури, скорость ветра до шестисот километров в час, молнии до трех тысяч километров длиной… Сказка!

Большой вопрос, как поведет себя защитное поле «Дюрандаля» в такой атмосфере! Хотя Андрей Грузинский клялся, что поле «всеатмосферное», лучше бы его не включать!

«Ладно, чего гадать? — думал я. — Ввяжемся в драку, а там „будем поглядеть“, как сказал перед вылетом Булгарин, а сильно раньше — Наполеон Бонапарт».

Гигантские кольца — куда больше, чем у Сатурна — превратились в веретено. Эллиптическая геометрия — это значило, что мы приближались к тропическим широтам, атакуя планету между экватором и северным полюсом.

Планета внушала.

Мы подбирались к ночной стороне, так что закраины атмосферы ярились огнем — в противостоянии вовсю пылала термоядерная топка Вахрама. Лучи звезды пронзали облака до полной прозрачности, сообщая им злой бриллиантовый блеск.

Над северным полюсом Бирба переливался острозубый венец сине-голубого пламени. То было северное сияние, которое не гаснет целую вечность, а в диаметре превосходит всю нашу матушку-Землю раз в пять!

Итак, мы целились в зону тропиков. По касательной должны были ввинтиться в дневную сторону, которая сейчас была обращена к Паркиде. Там нас поджидали «Митридаты». Или не поджидали.

Я вспомнил, что в прошлое недоброе посещение сих палестин, которое унесло жизни Сантуша, Разуваева и Кутайсова, нас облучали какие-то радары наведения со стороны Бирба. Товарищ Иванов потом все изумлялся и бормотал что-то вроде: «Неужели я был прав и они существуют?!»

При таких вводных я был почти уверен, что есть добыча. Притаились там «Митридаты», чертовы аршакидские величества! Поджидают!

Пять часов в седле.

Тоновый сигнал, возвестивший смену курса.

Острый угол атаки сменился на касательную к границе атмосферы вблизи терминатора.

«Дюрандаль» Бердника закладывает вираж, мой отрабатывает маневр с полусекундной задержкой. Теперь левая плоскость флуггера режет бирбовы кольца, а сама планета разворачивается на девяносто градусов.

Носовые дюзы плюются серией вспышек — мы гасим скорость.

Сейчас начнется. Дневная сторона все ближе, атмосфера сияет расплавленным золотом. Нам туда, в этот лавовый океан.

Есть ионосфера!

— До контакта с атмосферой одна минута, — сообщил парсер. — Переход на ручное управление. Готовность десять секунд. Девять, восемь, семь…

Рука на РУДе. Ботинок на педали скорости.

— На ручном, — приказал я.

Флуггер ведущего тонет в золотом море терминатора. Справа туда же ныряют товарищи из четырнадцатой.

«Андромеды» и «Грифы» (истребителям барража в атмосферу никак нельзя — развалятся, сгорят) отстают, стремительно улетая вверх и в сторону. Мы же как блинчики по воде рикошетируем в плотных слоях атмосферы, с каждым разом погружаясь все глубже.

«Хорошо, что я не включил защитное поле! И так трясет, что боже мой!»

Турбулентность адская. И перегрузки давят солидно, ибо первая космическая здесь сильно отличается от первой космической на Земле.

Есть атмосфера!

Парсер выдает квадрат поиска. Совсем маленькое пятно в двадцать тысяч квадратных километров. Обгоняя нас, в глубины облачного океана падают беспилотные разведчики с «Андромед». Там они разродятся целым роем миниатюрных одноразовых зондов, весьма зорких малюток. Так что мы имеем шансы.

Атмосфера выглядит гнетуще.

Под верхним слоем облаков из замерзшего аммиака и серной кислоты царит багровый сумрак. Так здесь выглядит день. Под нами в двадцати километрах — второй облачный слой. Гидросульфид натрия вперемешку с гидросульфидом сурьмы — шагреневая кожа от темно-коричневого до черного цвета. А в глубине частых морщин виднеется адское нутро планеты: угольно-красные, бордовые, алые бездны.

За бортом давление все растет. Уже почти три атмосферы.

Огромный облачный горб под нами набухает голубоватым огнем, а затем разражается молнией тысячекилометровой длины! С десятисекундной задержкой накатывает рокот.

Я завороженно гляжу на нечеловеческий пейзаж, который вместе с тем нельзя назвать мертвым. Он живет. Но какой-то своей жизнью, за пределами понимания биологического существа. Рождается атавистический ужас перед живой планетой, планетой-мозгом из мифов Ранней Колонизации.

— Всем внимание!

Рация ожила столь внезапно, что я подпрыгнул.

— Есть контакт с целями! По сигналу зондов на два часа! Цели в тридцати семи километрах под нами, дистанция пятьсот! Зонды ведут до шестнадцати объектов! Принимайте целеуказание!

В парсер потекла информация, о чем он и возвестил мелодичным звоном.

Ну что же, «Асмодеи» настороже!

Надо полагать, одноразовые зонды, висящие сейчас в зоне поиска, связались с БПЛА, которые барражируют во втором облачном слое, а те вышли на связь с «Асмодеями». Не верю, чтобы у малюток хватило мощности добить прямым сигналом до орбиты!

Тридцать семь кэмэ… Однако «Митридаты» под вторым слоем облаков! И как прикажете их оттуда выковыривать?

Как же тяжко ворочается «Дюрандаль»!

Будто не в атмосфере, а в водной толще, да на хорошей глубине! Впрочем, отчего «будто»? Давление зашкаливает за пять атмосфер. Мы не летим. По сути, мы плывем.

— Внимание, есть реакция на «Митридатах»! Вас засекли. Зонды фиксируют активность систем зонального ПКО!

— Приказываю осуществить пуски по целеуказанию! — командует Бердник. — Все «Мурены» в один залп! Провести оптимизацию атаки и распределение целей! По готовности, огонь!

«Интересно, как клоны собрались целиться из-под этой коричневой дряни? — подумал я. И еще: — Не дай бог, попадем в ураган — чертовы молнии все ближе».

Флуггеры неслись над «коричневой дрянью», причесывая облака. Те выглядели пугающе твердыми, монолитными, будто мрамор. Иллюзия, конечно, но отчаянно страшная!

— Есть захват, цель веду. Рекомендация на использование четырех «Мурен», — доложил парсер совершенно излишнюю информацию — я все видел на тактической панораме, что проецировалась с забрала прямо на сетчатку.

Так, сигнатура, пес знает какая сигнатура, захват подсистем невозможен…

— Огонь!

Флуггер затрясло. С цепи сорвались все четыре «Мурены». Их реактивные струи ионизировали местный воздух, так что ракеты ушли в спиралях голубоватого сияния. Рядом, сзади, сверху, из-под брюха вырывались десятки таких вот сверкающих, неугасимых трасс!

И вдруг…

Ракеты перед нами стали на «горку» — вместо того, чтобы пронзить облака.

«Мурена» устроена по принципу «выстрелил-забыл», то есть полностью автономна. Всё зависело от ее маленьких зловредных мозгов.

Внезапно атакующая стая «Мурен» начала бешено крутиться. Хитросплетения курсов были столь замысловаты, что разглядеть каждую отдельную траекторию стало невозможно. Я наблюдал лишь, как трассы сплетались в огромный светящийся клубок, буквально фонтанирующий сотнями вспышек.

Вспышки и запредельное маневрирование — это значит…

Это значит, что ракеты выполняют маневр уклонения непосредственно перед атакой! Это значит, что по ним вовсю работает ближнее ПКО, и они сыплют ловушки!

Но какого лешего?!

До целей еще…

— Всем отворот и на форсаже — к орбите! — Бердник, опытнейший пилот, не засмотрелся, не задумался, а среагировал как надо!

Пока тело отрабатывало команду, я успел увидеть, как впереди облака взорвались полутора десятками пробоин, исторгшими багровые столбы света. А в нем… Огромные, размером с фрегат… «Митридаты»!

И тут же парсер заверещал, что нас ведут лазерные дальномеры, радары наведения и, надо полагать, оптика. Потому что до врага — какие-то семнадцать километров.

Я не стал дожидаться залпа.

Дурея от перегрузок, доводя хризолин дюз до точки плавления, я заложил вираж с повышением и тут же обвалил машину вниз, закрутив бочку! И снова вверх, на «кобру», потому что сзади, прямиком в корму, устремилась ракета «Рури».

Взрыв!

Сноп осколков пронесся в считаных метрах под брюхом «Дюрандаля»!

Еще одна бочка.

Пальцы перекидывают тумблеры щита в активное положение. Если в меня целится лазер, да еще на смешной, «пистолетной» дистанции — не до осторожностей. Я просто не доживу до того, как машину начнет разбирать на гайки турбулентность.

Но выстрела не последовало.

«Мурены» в работе!

Камеры заднего обзора показали, как «Митридаты» падают вниз, тонут в коричневых облаках.

Три, четыре, пять платформ рассыпались на глазах. Аэростатические баллоны, лишенные нагрузки, пробкой взлетали ввысь, а расшвырянные злым силумитом куски валились вниз — медленно и плавно из-за сверхплотной атмосферы.

Среди них была и наша с Бердником жертва. Восемь «Мурен» — это серьезно! Особенно в условиях Бирба, когда в каждую пробоину под давлением в пять-шесть атмосфер врывается здешний ядовитый воздух.

— Рекомендую немедленный набор высоты до орбитальной, — сказал парсер. В его электронном голосе чудится обида, нельзя, мол, товарищ пилот, так насиловать мой титанировый организм, нехорошо! — До точки невозврата осталось десять минут.

Опа!

И: да не пошла бы ты, дура!

Первое относилось к оскудевшим топливным бакам (пора то есть на орбиту!).

Второе — к мнимой обиде моего истребителя. Было бы лучше, если б нас обоих распылили? Да ну конечно!

— По 2-му ГОАКР всем! — командует Бердник. — Выходим на орбиту самостоятельно. Строй не соблюдать! Собираемся возле «Грифов»!

И правильно. Сейчас не до строя.

Клоны нас не ждали.

Поэтому рейд прошел так удачно. Мы все выжили, упокоив пять платформ!

А уж тому парню из разведки, который вскрыл квадрат патрулирования «Митридатов», — памятник на космодроме в полный рост. Так ведь не поставят. Физиономии разведчиков подобного уровня — это такой секрет, что и после смерти нельзя.

Когда мы вернулись на «Дзуйхо», нам попытались предложить слетать на охоту еще раз. И предложили, раз так все здорово у нас выходит.

А потом взяли предложение обратно. Мы даже не успели сказать дежурное: «Ну, есть». Должное означать, что приказ приняли и выполним, но безо всякого восторга.

Надо думать, что командование быстро сообразило, что конкордианцы вовсе не идиоты. Что нашего возвращения дожидаться не станут и переведут «Митридаты» куда подальше, а значит, мы никогда не сумеем их отыскать. Это просто не по силам, даже если нас будет не два авиакрыла, а двести.

Оставалось ждать, пока они сами не выйдут на огневые позиции над вторым слоем облаков. Там их можно будет засечь средствами инструментальной разведки и высылать флуггеры на охоту.

Но «Митридаты» будут обстреливать ракетами только адекватную своему назначению цель — флот вторжения.

Это значило, что настало время для нашего генерального наступления.

Глава 3 ПОЛДЕНЬ НАД ХОРДАДОМ

Июнь, 2622 г.

Город Хордад

Планета Паркида, система Вахрам

После охоты в атмосфере Бирба наш «Дзуйхо» переместился в точку встречи, где концентрировался флот вторжения. Примерно в шести миллионах километров от неразлучной парочки Бирб — Паркида, так сказать, на встречном орбитальном курсе.

Нас держали на полетной палубе, и мы ничего не видели, да и не смогли бы, будь мы даже на ходовом мостике. В расчлененном боевом порядке дистанция от вымпела до вымпела составляет десятки километров, так что разглядеть что-то внятное глазами нереально.

Первый удар нанесли X-крейсера.

Звездолеты-ракетоносцы вынырнули из граничного слоя X-матрицы в гуще орбитальной группировки Конкордии, чтобы врезать со всех бортов и сбежать. Атака сразу четырех субмарин из потусторонней тени — жуткая вещь.

Залп ударного X-крейсера — это восемь ракет «Шпиль» разом. «Шпиль» рядом с германским «Пацификом» или «Титаниром» отечественного производства не впечатляет. Зато X-крейсер имеет возможность применить его в упор, с дистанции хоть бы и в пару километров. И всего через девять секунд после материализации — таково время гарантированной реакции систем захвата и наведения.

При космических скоростях что километр, что вся сотня — один черт.

Ни увернуться, ни навести средства ПКО возможности нет.

А точность у «Шпилей» такая, что можно в бильярд играть.

Не могу представить, что ощутили клоны, когда посреди трех кильватерных колонн, в которых ожидали битвы их корабли, внезапно вынырнули X-крейсера.

Желтоватое сияние, детекторы фиксируют стремительный солитон дираковских монополей, расходящийся кругом, а все системы оповещения надрываются: «Чужой! Вот он! Расстояние пять, превышение два, пеленг на шесть часов!»

— Борт облучается радарами наведения, — рапортует парсер на боевой мостик.

Экипаж не успевает ничего сделать, потому что через секунду следует доклад:

— Облучение подсистем прицельными дальномерами.

Это значит, что вот-вот к дюзам, постам связи, ракетным шахтам, цитаделям ПКО, полетным постам, катапультам флуггеров рванутся смертоносные «Шпили».

Строй рушится.

Звездолеты прогревают реакторы, дают тягу на маршевые, в боевые части сыплются команды: валить чужака!

Поздно.

Восемь тяжелых ракет бьют в упор. Подлетное время исчисляется долями секунд. Десять километров — это дистанция инерционного выхода «Шпиля» на вышибном заряде! Каждый удар с дьявольской точностью, с сантиметровыми отклонениями!

Десять секунд на перезарядку — и еще восемь ракет! Десять секунд — и еще восемь!

Полминуты. В космосе снова разливается зыбкое желтое марево, снова расходится солитон Бруно-Левашова, фиксируемый бесстрастными детекторами…

Ракеты «Аждат», снаряды главного калибра рассекают пустой, абсолютно безопасный теперь участок космоса.

X-крейсер погрузился в граничный слой.

Двадцать четыре «Шпиля» в упор за тридцать секунд. Именно так работают субмарины Черного Неба. Предварительная ориентация стрельбовых комплексов происходит по данным масс-детектора в безопасном режиме, пока крейсер подкрадывается к врагу.

Материализация, два-три полновесных залпа и всё: крейсер подает люксоген на агрегаты движения по границе бытия.

Восемь «Шпилей» — это, братцы, каюк линкору. Если все они придутся как надо. Минимум — вымпел полностью утратит боевую ценность.

Надежда одна: неизрасходованные в долгом бою пассивные средства защиты вроде нашей «Преграды» или клонского «Синдбада». Пусковые контейнеры прикрывают важнейшие участки корабля. Их не надо готовить к стрельбе — они всегда готовы. И время реакции подходящее — доли секунды.

Ракета засечена оптическими датчиками движения — первый сигнал, контейнер активирован. Ракета попадает в поле излучения коротковолнового радара «Преграды» — и контейнер взрывается, выбрасывая сноп гиперзвуковых снарядов.

Бесполезно маневрировать и сыпать ловушки. Блоки ИНБ тоже не очень помогают на дистанциях реагирования пассивной защиты. Если учесть скорость взаимного сближения атакующего объекта, скажем, с десятикилограммовым стальным ядром (боевая нагрузка «Преграды» — двадцать таких ядер и пять тысяч стержней из обедненного урана), результирующая сила иногда может полностью разрушить корпус линкорского снаряда. Не говоря уже о нежной ракете!

Тогда, 12 июня 2622 года, эффективность систем активной защиты составила 60 процентов. Это очень много. Не стоит забывать: клонские энтли являлись признанными мастерами на такие дешевые, но сверхдейственные фокусы. Да и не была защита повыбита в ходе долгого артиллерийского шторма, каковой считался главным наполнением конвенционального боя в космосе.

Первый налет ракетных X-крейсеров уничтожил два авианосца — именно авианосцы были главной мишенью атаки. Еще два оказались серьезно повреждены, но остались в строю.

Но не стоит думать, что наличие в нашем флоте X-крейсеров сразу сделало клонов мальчиками для битья!

Мол, если всё так здорово, запусти X-крейсера дюжину раз, пока хватит боеприпасов, и дело сделано! Потерю двадцати вымпелов первого ранга не выдержит ни один флот!

Статистика, выстраиваемая гражданским сознанием, выдает именно такой идеалистический бред. Математика простая: один вылет — две жертвы, двенадцать вылетов — двадцать жертв. Четыре звездолета благородно жертвуются в угоду военным случайностям.

Это было бы весьма приятно, но фактические результаты оказались не такими радужными.

Адмирал Шахрави и его штаб не зря потратили время после первого знакомства с X-крейсерами на Восемьсот Первом парсеке. Была выработана инструкция по противодействию.

Что конкордианцы сумели вынести из своего поражения?

Первое: «призраки» (так именовались наши крейсера) перемешаются в граничном слое весьма медленно. То есть физически не могут поспеть они к нескольким отдельным активно маневрирующим группам звездолетов, показывая максимальную эффективность лишь против сомкнутых эскадренных боевых порядков.

Второе: масс-детекторы не в состоянии засечь малоразмерные цели. Если флуггер от них скорее всего не укроется, то мина или торпеда в режиме ожидания — очень даже.

Третье (и самое главное): ударных «призраков», способных провести ракетные атаки, очень мало. Не более шести.

На самом деле ракетных X-крейсеров в составе Главного Ударного флота было всего четыре штуки. В горячие моменты им пособляли авианесущие субмарины, но их залп был куда менее весом.

После первой нашей атаки последовал приказ: флоту рассредоточиться! Выставить минные заграждения! Выполнить маневр профилактического уклонения!

Все это клоны выполнили с блеском, сказывались многочисленные учения. Что-что, а учиться они умели всегда!

Результат не замедлил.

Вторая атака на авианосные группы. ХКРР (ракетный X-крейсер) «Тацит» напарывается на минное поле. Хитроумный расчет клонов сработал! Масс-детекторы из подпространственного киселя не смогли вычленить гравитационные тени мин.

«Тацит» материализовался практически посреди заграждения и спасла его лишь потрясающая интуиция капитана первого ранга Фадеева, который приказал уходить немедленно, без стрельбы.

И всё равно! Две мины и одна «спящая» торпеда пришлись в хилую бортовую броню. Поврежден кольцевой люксогенопровод, крейсер не в состоянии осуществлять точную ориентацию в граничном слое.

«Тацит» выводится из первой линии и отправляется в ремонт. Срок ввода в строй — одиннадцать часов.

«Соколов» тоже получил две мины, но последствия оказались не столь фатальными.

Результат атаки: тяжелые повреждения одного конкордианского авианосца.

Главком Пантелеев выдает распоряжение: проводить всплытие на удалении не менее трехсот километров от кораблей врага. Стрельбу производить в один-два залпа!

Эффективность действия X-крейсеров немедленно снижается. Триста-четыреста километров это уже дистанция. ПКО успевает развернуться и отработать по волне ракет.

Кроме того, место «Тацита» занял авианесущий «Гумилев», оснащенный лишь пятью ПУ главного калибра.

Непрерывный маневр клонских групп на полной скорости сделал фирменное «всплытие за кормой» практически невыполнимой задачей. Тихоходные X-крейсера просто не поспевали за мечущимися вымпелами.

Теперь обычным делом стала материализация на среднем расстоянии в семьсот-восемьсот километров, два залпа и немедленный драп от приближающихся мин.

И все же, все же…

Постоянные точечные уколы наших космических субмарин сделали дело.

За четыре часа непрерывной работы они выбили шесть авианосцев (из них три тяжелых) и один линкор. Клоны сожгли массу топлива в изматывающем маневрировании. Ну а палубные флуггеры почти непрерывно находились в космосе, вырабатывая горючку и далеко не бесконечный ресурс пилотских организмов. А иначе нельзя! Ведь если авианосец взорвется вместе с флуггерами…

Но самое главное: атака субмарин заставила флот Конкордии размазать силы по орбите!

И только тогда прозвучал приказ: линкоры — вперед! Авианосцам: поднять флуггеры!

Группы «Север» (флот РД) и «Запад» (Еврофлот, а также эскадры директорий Ниппон и Хинду) встретили на орбите вместо монолитных колонн врага разрозненные группы из двух-трех вымпелов первого ранга.

X-крейсеры срочно переориентировали на подавление орбитальных крепостей и уничтожение наземной инфраструктуры.

Бойня на орбите Паркиды разыгралась лютая.

Пехлеваны не любили сдаваться. Поэтому над Паркидой случилась первая фаза битвы за Восемьсот Первый парсек в зеркальном отражении. На этот раз Объединенные Нации прочно владели инициативой и обладали серьезным численным превосходством, которое после атаки Главного Ударного флота превратилось в решающее.

Сражение длилось почти восемь часов.

Адмирал Пентад Шахрави проявил завидное упорство и завидное же оперативное мастерство.

Повторюсь: я этого не видел и участия не принимал. «Дзуйхо» прятался в арьергарде соединения «Восток». Мы сопровождали первую волну десанта с силами обеспечения, которые, по плану, должны были захватить площадки на Паркиде и дальше действовать уже с них.

Именно тогда был произведен беспрецедентный в истории войн десант при наличии более чем представительной группировки врага на орбите.

Шел седьмой час сражения, когда в дело пошли авианесущие и десантные X-крейсера. Механизм движения в граничном слое X-матрицы позволял им осуществлять материализацию в атмосфере — гарантированно летальный исход для любого другого вымпела.

Над космодромом Хордад, чье тяжелое ПКО и почти всю серьезную фортификацию выбомбили ракетоносцы, появились четыре полка новейших истребителей «Орлан», а прямо на взлетное поле стали высаживаться части осназа и штурмовая пехота с танками и артиллерией.

Всё это великолепие, ясное дело, доставили X-крейсера.

И именно тогда погиб «Моммзен» — единственная «чистая» боевая потеря Главного Ударного флота в ту войну. «Моммзен» выпускал в атмосферу последние «Орланы» своего палубного авиаполка, когда поймал бортом сразу пять ракет с орбитальной крепости «Шаррукин-10».

Работа десантных X-крейсеров впечатлила и клонов, и даже собственный десант.

В считаных метрах от взлетного поля, окаймленного дымом и пламенем, вынырнули четыре могучих корабля первого ранга, отчего операторы ПКО должны были сойти с ума.

Раскрылись многочисленные лацпорты. Из кораблей на бетон посыпались десятки многотонных платформ с техникой. Под грохочущий аккомпанемент одноразовых пороховых тормозов десятки танков и бронетранспортеров наводнили летное поле Хордада быстрее, чем многочисленные клонские зенитки успели повернуть башни.

Затем звездолеты отползли в сторону на пару сотен метров и… пропали. Чтобы через час появиться вновь с очередной порцией пехоты.

Салман дель Пино уже привык к новой фамилии Эстебан.

Салман сменил много фамилий, так что он не вздрагивал и не озирался с глупым видом, когда к нему обращались по-новому. Свои фамилии он давно воспринимал как тактический позывной. А настоящую, доставшуюся от отца… Она хранилась в таких кладовых памяти, куда лучше без крайней нужды не лазить.

— Майор! Майор! — Голос в рации. — Эстебан!

Голос капитана Фишера — начштаба батальона.

— Здесь Эстебан.

— Ставь задачу, скоро на выход!

И в самом деле…

Салман обозрел десантный отсек.

Рота.

На каждую роту — свой отсек. Не хватало еще лишиться разом всей пехоты из-за одного ракетного попадания!

Техника в отдельном ангаре на корме. Высаживаться ей предстоит в последнюю очередь.

Две секции кресел рассчитаны на роту усиленного состава — по семьдесят пять штук в секции. Возле каждого — массивная стойка для оружия. Проходы широкие, чтобы не было толкотни.

Освещение не пашет, лишь желтое табло над подъемными воротами. За ними, Салман знает, перепускной шлюз, чья стена скоро упадет вниз, образуя десантную аппарель. Ширина двенадцать с половиной метров, дьявол! Места всем хватит!

Сильная тревога, даже сильнее тряски.

Что это за чертовщина?! Где это слыхано: высаживать десант, когда на орбите идет дикая рубка? И куда?! Прямо на поле космодрома! Второго по значимости во всей инфраструктуре!

Мозг вполне воспринял инструктаж: снижение в граничном слое X-матрицы, никакого противодействия ПКО, предварительный бомбовый удар, четыре полка истребителей-штурмовиков в гарантированном обеспечении первой волны.

Мозг принял, а сердце не согласилось. Потому что сердце привыкло верить собственному опыту. Все бывало в длинной карьере бывшего майора осназа, бывшего пирата и нынешнего майора штурмовой пехоты. Такого только не было. Нет опыта, не на что опереться. Оттого тревожно.

— Всем ротам, на связь! — гаркнул он, включившись в командирскую сеть.

Ротные доложились в порядке очереди.

— Напоминаю. Выходим на бетон и сразу ориентируемся для атаки. Цель — ангар флуггеров «Восточный». Впереди штрафная рота, ты понял, Олиферук? Атакуете капонир в лоб. Третья рота обходит с левого фланга, четвертая с правого. Я с первой ротой иду вслед за штрафниками, вторая рота и броня в тылу — резерв и огневая поддержка. Все бэтээры оставить вместе с остальной броней! Если какая сволочь будет прятаться за коробочками — пристрелю.

Ротные докладывают чистый прием.

Корабль трясется все сильнее, воет посадочно-маневровая группа.

Желтое табло начинает мигать…

На общем канале слышны крики взводных:

— Оружие на грудь, фиксаторы поднять!

— К черту фиксаторы!

— Шевелись, свинское дерьмо! Клюмпе, пулемет в потолок, чертов кретин!

— Второй готов!

— Третий готов!

Салман приказывает:

— Оружие товсь! Включить боевое сопряжение! Скафандры вглухую!

Очень вовремя. Как только загорится зеленый, шлюзовые ворота поползут вверх, а о бетон грянут аппарели, тогда будет поздно.

И жесткий приказ оставить бэтээры в тылу тоже вовремя. Нельзя пускать коробки в атакующей волне! Это верный способ их лишиться. Бэтээр «Зубр» хорош, но это отнюдь не танк прорыва. Сто раз прорабатывали порядок действий, но еще раз рявкнуть перед броском нелишне. Не дай бог, чье-нибудь очко сыграет на минус! А до прибытия следующей партии шестьдесят минут. Без брони хрен продержишься!

Это если все пойдет по плану — шестьдесят. Что бывает с планами на войне? Прахом они идут! Как правило! И Салман это хорошо знал.

Тяжкий удар, аж зубы клацнули.

— Батальон, к воротам! БПЛА к пуску!

Вперед выбегают два парня с массивными тубусами на плечах. Вроде переносного зенитного комплекса, только больше. Внутри вместо ракет автономные разведчики — их надо выпускать, как только откроется аппарель, сразу. Потом может быть поздно.

Зеленый свет.

— Пошли! Пошли! Пошли, мать вашу!

Ворота ползут вверх.

Сквозь адаптивную оптику забрала, сквозь слуховые демпферы прорывается вся ярость мироздания.

Ревут установки залпового огня на спонсонах X-крейсера «Соколов». Ревут так, что даже активные наушники не в силах погасить волны звука. В десантном створе виден пейзаж, который предстоит промерить собственным брюхом. Еще видны медленные дымные трассы — с борта крейсера выстрелили снарядами дымзавесы. Десять-пятнадцать секунд — и весь периметр высадки затянут черные клубы дыма с металлизированной взвесью. Полная непрозрачность для тепловизоров.

Два столба огня — в небо ушли беспилотники. Именно им предстоит осуществлять оперативное целеуказание, ведь дымзавеса вырубит собственную оптику десантников тоже!

А без дымов нельзя…

По периметру гремят взрывы, но инфраструктура выглядит пугающе целой. Да и глупо ожидать, что флуггеры и линкоры с орбиты решат любую проблему. Нет, большая часть проблем падет на плечи царицы полей!

Вперед!

Рота высыпается на бетон.

Взгляд в угол забрала, где мерцает компас. Цель прямо перед ними! В шестистах метрах! Почерневшая от копоти постройка в виде перевернутой буквы П. Из-за нее вырываются тонкие сияющие трассы, знаменуя жизнь вражеских зениток.

Когда башмаки Салмана загрохотали по взлетке, здание скрылось в исполинском облаке дыма. Дым забирается все выше, соединяется с соседними столбами, быстро превращаясь в стену, которая скоро рухнет вниз.

Канал «дом».

— «Соколов»! Артиллерию мне!

— Здесь артпост.

— Залп по «нашему» капониру! Накройте квадрат, чтобы дерьмо полетело!

— Комбат, у нас укладки на три выстрела. Это тридцать секунд. Успеешь?

— Работай, отец, работай!

— Сделаем.

— Еще прошу причесать периметр лазерами ПКО. Очень выручишь!

— Ну это ты мог бы не говорить. — В голосе артиллериста слышится обида.

Снова воют РСЗО крейсера. Есть барраж! Тридцать секунд защитникам не поднять головы!

— Ротные! В атаку!

Все понимают, что с голой, простреливаемой бетонки надо убираться. Что сейчас возле врага — самое безопасное место во Вселенной. Поэтому три роты расходятся веером и ныряют в дым. Туда же бросается первая рота, а вместе с ней и штабной взвод. Позади рычит моторами батальонная броня — пятнадцать «Зубров», десять легких самоходных орудий и пять «Кистеней».

Земля содрогается. Землю буквально вышибает из-под ног, когда очередная порция ракет падает в обреченный квадрат. Всего в пяти сотнях метров перед носом. Даже сквозь дым видны термобарические взрывы — огромные огненные шары, затекающие смертельным жаром и убийственным избыточным давлением в любую щель.

Тридцать секунд — и «Соколов» уйдет…

Могучие экзоскелеты скафандров «Евроштурм» делают на прямой почти олимпийский рекорд — сотню за десять!

Еще пятьдесят метров — максимум, после чего клоны опомнятся от огневого налета и сообразят на каком они свете.

Когда до цели остается сто метров, взводные орут:

— Ложись!

Дымовую завесу вспарывают тысячи игл. Мгла впереди раскрашивается яркими желтыми точками. Оборона подала голос. Трудно поверить, что после термобарического налета кто-то мог выжить. Но это иллюзия.

Сетка прицеливания показывает, что стреляют из бойниц, с крыши, с поверхности. Разведка не соврала. Хордад защищается егерским корпусом «Атуран» — только кадровые могли так быстро оправиться от разверзшегося здесь ада.

На бетон рухнули все, включая штабной взвод.

В этот момент колыхнулся воздух, по дымзавесе волнами поплыли концентрические круги, повинуясь выхлопу корабля на старте.

— Перебежками! Вперед! — зарычал Салман на общем канале.

Сто метров голого поля могут стать могилой. Надо двигаться, и двигаться быстро.

Поэтому первый номер в звене прыгает и несется вперед, пока второй и третий из положения лежа садят очередями, прикрывая товарища. Десять шагов, первый падает, бежит второй и так далее.

Дым рубят пули. Тяжелые, громкие хлопки. Ударная волна силится догнать снаряды. Но их почти не слышно — все накрывает слитный грохот тысячи стволов.

— Оператор! Какого дьявола нет картинки с БПЛА?! — Комроты штрафников капитан Олиферук присовокупляет выразительную матерную тираду, адресуя ее техгруппе. Злость несется в эфире.

— Есть! Есть сигнал!

Наконец-то. Теперь у батальона заметное преимущество. Враг не видит сквозь дым, а штурмовики видят. Их электронные глаза повисли над зоной атаки.

Экран забрала расцвел прицельными значками. БПЛА оснащены мощными сенсорами. Информация полноводной рекой хлынула в парсеры скафандров и командирский вычислитель, который в секунду распределил цели и угрожаемые сектора.

Серия взрывов на бетоне.

Клоны выволокли на крышу автоматические гранатометы, но теперь уже поздно. Штрафная рота под стенами, в мертвой зоне.

— Батарея! Снять с крыши все, что шевелится! — слышен крик начштаба. — Гранатометы заткнуть!

Через короткий миг в тылу гавкают самоходки. К ним подключается тяжкая дробь пулеметов, а потом и визг зенитных пушек «Кистеней». Они именно визжат. Скорострельность тридцатимиллиметровых установок такая, что ухо не в состоянии вычленить отдельные выстрелы.

Где-то на фланге бьется осназ.

Десант реализовывает внезапность, но у внезапности крайне скудный ресурс, надо успеть!

Салман дель Пино с размаху впечатался за контрфорс. Здесь же рядком его парни.

— Жозеф! — крикнул он комроты. — Что с проходом?

— Минуту! Еще минуту! Пытались подорвать гранатами — не берет, толстая дрянь! — Это он двери имеет в виду. — Ставим шнуровой заряд. Второй взвод занимается.

— Поторопи. — И на канале штрафроты: — Олиферук! Доложи потери!

— Девятнадцать двухсотых. Трехсотых к медбэтээру не отправить, сильно зажимают огнем с фланга, — откликнулась рация.

Со стороны поля в ангар ведут три прохода. Пара огромных капитальных ворот, закрывающих флуггерные площадки, и один рабочий вход. Ворота взрывать — пустая затея, а вот дверь — вполне.

Но нельзя, пока фланговые роты не доложили готовность!

Атака должна пройти сразу с трех сторон — в торцах боковых башен тоже есть по входу, куда должны выйти роты номер три и четыре.

Но поскорее бы.

Пока «коробочки» давят огнем сектор над их головами, но охватить весь гигантский фасад невозможно, и им здорово достается от фланкирующего огня. С тех самых боковин перевернутой буквы П — высоких башен, выдающихся метров на десять за основной габарит здания.

Окна на стенах, что примыкают к фасаду, недоступны для огневых средств брони. А вот личный состав роты номер один и штрафники оттуда — как на ладони. Так что остается влипать в стену за капитальными контрфорсами, поминутно выглядывая и отстреливаясь.

Только что Салман запросил воздух.

Нет ли на «Орланах» такого снайпера, чтобы накрыл фланкирующие бойницы чем-нибудь убойным?

С «Орланов» закономерно послали, сообщив, что они сильно заняты наседающими «Абзу» крепостного авиаполка.

— Chinga tu madre, — прошипел Салман.

Три пули только что высекли искры прямо у его ботинок. Хорошо, что держится дымзавеса. С флангов стреляют неприцельно, хотя и очень густо.

— Четвертая рота на позиции, вход готов к подрыву.

— Третья рота в готовности.

Голос комроты-три будит в Салмане разные чувства. От ностальгии до ненависти. Это Ахилл-Мария де Вильямайора — его недавний заклятый… эм-м-м… друг.

— Через пять, пошли! Четыре, три, два, один, ноль!

Стену взламывает взрыв, дым закручивает тугой спиралью — сработал шнуровой заряд.

Видимость не больше метра. Забрало вычерчивает во мгле зеленые цифровые контуры — дружественные метки, углы здания, дистанции, направления и градусы. То есть достаточно для боя. Но как же задолбала дымзавеса!

В дверь летят гранаты. Из развороченного проема снова полыхает огнем — туманная красно-желтая вспышка. Два плазмометчика разряжают свои убийственные агрегаты «ёлочкой», под углом вдоль стен. И тут же внутрь ныряет первое звено, слышатся частые очереди и чей-то сдавленный стон в рации.

Убит? Ранен? Позже…

Роты втягиваются в помещение. Их порыв уже не сдержать.

Салман вошел в зал. Когда-то подле дверей стояла будка КПП, ряд пропускных турникетов для персонала. Теперь в целости лишь частая колоннада, поддерживающая потолок точно по центру квадратного помещения.

Бетонная крошка под ногами. По правую руку догорала будка, даже алюминиевый каркас оплавлен, как воск. Попадание из плазмомета, десять тысяч градусов сбрили верхушку КП, превратив все остальное в сухие дрова.

Окна первого этажа забетонированы, поэтому дым вползал лишь во вход, видимость восстановилась.

Салман почувствовал, как боевая пружина внутри немного ослабла — весь зал занят бойцами, у каждой двери штурмовая группа в полной готовности. Он выдохнул и позволил упасть автомату, повисшему на трехточечном ремне. Рука, впрочем, на рукояти, а палец ласкает рычаг спуска.

— Олиферук!

— Здесь! — К нему подбежала фигура в скафандре, густо посыпанном белой пылью.

— Вверх пойдет первая рота. Твоя задача самая важная — захватить ангарные помещения. Срочно открывайте ворота, надо впускать броню, или их там покрошат. Вопросы?

— Разреши выполнять, командир?

— А если не разрешу? — отозвался Салман, слух которого ласкало вальяжное обращение штрафника. В свое время именно так они общались в осназе. В боевой, разумеется, обстановке.

Штрафник в кавычках убежал, небрежно козырнув. В кавычках, потому что рота у него штрафная, из «отличившихся» офицеров, а сам он — нормальный строевой командир. Риск огромный, всю дорогу на передке, зато тройной оклад жалованья и, Салман мог поспорить, в армию он выйдет уже майором.

В сорванные двери по противоположной стороне зала видно, что двор, лежащий за ними, пуст. Обороняться там глупо. Да и атаковать через него — задача для самоубийц: всё простреливается с четырех направлений и никакого укрытия.

Поэтому штрафникам и второй роте — направо, в торцевую дверь, что должна вывести к ангару. А первой роте — налево, на соединение с третьей, штурмующей фланг здания.

Ахилл-Мария отлично понимал всю пикантность боевой задачи.

Мало захватить стойбище для флуггеров под кодом «капонир Восточный». Его надо захватить в относительной целости, чтобы было где ставить собственные «Орланы», да и первичное обслуживание лучше проводить под крышей, в специально оборудованном месте.

Иначе тот же «Соколов» вполне мог бы разворотить здание до полной неузнаваемости! Поэтому и линкоры с орбиты, и X-крейсера отработали по космодрому Хордад довольно нежно.

Командование числило космодром за свою территорию. Уже свою.

А пехоте предстояло перевести факт запланированный в факт свершившийся… Не самая простая задачка!

Хронометраж, впрочем, обнадеживал.

Всего пять минут штурма, а нижний уровень зачищен! Впереди, точнее, вверху, еще три этажа. БПЛА больше не помогут, так как сквозь стены не умеют видеть даже их зоркие камеры.

Перед ними лестничная площадка на второй уровень. Рядом лифты, мертвые и безжизненные.

Миниатюрные «Стрекозы» полетели в проем, подрабатывая крошечными двигателями. Тут же с площадки наверху прогремела очередь и оба аппарата разнесло в пыль.

— Первый взвод… — начал было Ахилл.

Гранаты, ручные гранаты, их необходимо забросить на площадку…

Его словно услышали. Но совсем не те, кому адресовался мысленный посыл, не успевший одеться плотью слов.

По лестнице зацокали сразу четыре матовых шара размером с кулак.

«Свах-5», — подсказал парсер, высветив красные рамки на забрале.

— Ложись!

Первый взвод похвально порскнул в стороны, валясь на пол.

Загремело.

Активные наушники погасили резкий звук, а из дымно-пламенного столба нелепо вылетела фигура в скафандре, с лязгом рухнувшая на спину. Кто-то все-таки не успел залечь.

И тут же двое вскочили на ноги, метнулись к краю лестничной шахты, забросив вверх ответные гостинцы. Бетон перед ними тут же расцвел искрами, и один из бойцов упал.

Гулкий счетверенный рокот вверху. Граната М-65 на второй боевой позиции срабатывает без задержек, при ударе о поверхность.

— Вперед, на лестницу!

Взвод, отделение за отделением, грохочет ботинками. Первая пара бежит спиной вперед, направив стволы вверх. Вторая — следом, стволы смотрят в зазор между лестничными пролетами — не притаился ли там кто-нибудь ловкий?

Притаился!

Пуля сшибает одного, автомат второго огрызается короткой очередью, и сразу начинают стрелять в голове колонны.

Ахилл-Мария склонился над солдатом, который первым метнул гранаты.

— Живой? — Рука легла на грудной сегмент, испятнанный пулями.

— Нормально. Рикошет. Просто с ног сбило.

Ладонь трижды хлопнула по кирасе, мол, хорошо, что нормально.

— Первый, доклад! — Ахилл-Мария забежал на лестницу, видя, как бронированные спины его бойцов ныряют в дверь на лестничной клетке, а другие выстраиваются, прикрывая их от возмездия сверху. Вдруг будет контратака по лестнице?

— Здесь первый. Зал очищен, имею потери.

— Молодцы. Оставь отделение и двух пулеметчиков на площадке, пусть стоят в прикрытии.

Ахилл огляделся. Он искал заместителя. Вот он! Верный и незаменимый Просперо Альба де Толедо. Ему присвоили чин старшего лейтенанта, он теперь замкомроты.

— Просперо! Остаешься здесь за старшего. Если попрут с тылу, держаться!

— Есть.

Бойцы под командой Просперо уже выворачивают из окон бетонные блоки и волокут их на площадку. Грамотно. Будет временная огневая точка. Просперо так долго служит под началом Ахилла, что слов им не требуется. Потому как лишние они. Ментальная связь слишком глубокая, хоть и учит наука, что это все чушь и шарлатанство. Вот их бы сюда, тех ученых!

Из зала ведет длиннейший коридор. И — двери по бокам, десятки дверей. Видимо, раньше здесь помешались административные службы. Теперь же каждая комната превратилась в ловушку.

Гранатометчик из взвода тяжелого оружия аккуратно выглянул в коридор, держа тубус вдоль ноги.

— Прикрываю. — Сзади его похлопали по плечу — давай, мол, — а в проход уставились сразу четыре ствола.

Два на уровне груди, два на уровне пояса, для чего стрелкам пришлось опуститься на колено.

Гранатометчик резко прыгнул в створ, присел, вскидывая тубус на плечо.

Спуск, сноп пламени… и все разбегаются от проема. По коридору прокатился нестерпимый грохот, а потом в конце шарахнуло. Все, буквально все двери отозвались слитными взрывами, вышибая створки в проход!

Так и есть: минная ловушка!

Специально для таких случаев в боеукладке лежит ракета дистанционного разминирования «Топот-М». Ударная волна из ее сопел способна инициировать даже противотанковую мину с дифференцированным взрывателем, который никогда не сработает под легкой машиной, а тем более под человеком.

Второй взвод нырнул в дым и пыль. После таких взрывов можно быть спокойным — никто в комнатах не сидит.

Конец коридора затрещал частыми очередями. Противоположное помещение обороняется. Потом рация зашкворчала, зашипела, будто масло на сковородке — заработали плазмометы, ионизируя воздух.

— Зал захвачен!

Ахилл-Мария бросил взгляд на тактический монитор, что располагался на его предплечье. Метки второго взвода. Быстро же они!

— Что там у вас, Дитрих?

— Четверка автоматчиков… была, — ответил голос комвзвода.

Была — это несомненно. Учитывая, как по залу прошлись плазмой, от бедняг остался только пепел.

Связь вновь пошла помехами. Послышались протяжные вопли, кто-то выдал длинное ругательство по-немецки.

— У них в соседнем зале станковый плазмомет!

По карте, доставшейся от разведки, следующий зал — огромная столовая. Два ряда капитальных колонн, подсобные помещения, метров сто двадцать от стены до стены. Главный узел сопротивления на этаже, можно не сомневаться.

— Ждите!

Остальная рота втянулась в зал. Уютные диванчики, цветы в кадках на полу… От всего остались лишь искореженные огарки, но совсем недавно здесь была рекреация или курилка. Вон и плакат на стене. Нижняя половина обуглена, а на верхней улыбается черноусый красавец с орлиным профилем и орлиным же взглядом. Над головой череда клонских закорючек.

Прямо под плакатом присел Дитрих Кройцманн — комвзвода-2. Забрало смотрит на новоприбывших, а ладонь поднята в запретительном жесте.

Ахилл-Мария остановился, будто на стену налетел. И не напрасно.

В торце рекреации — сорванная дверь. Она внезапно исторгает голубое сияние, а в противоположную стену бьет молния. Плещет огонь, не менее трети немаленького помещения тонет в пламени. Да, это станковый плазмомет.

— Шнуровые заряды на стены. Пробить бойницы и заткнуть этого ловкача, — приказал де Вильямайора.

— Командир, — ответил кто-то, — стены капитальные…

— Не имеет значения! Хоть всю взрывчатку изведите, а дыры должны быть!

«Надо поглядеть, как там все устроено, в столовой».

Ахилл-Мария поднял из наспинного гнезда собственную «Стрекозу», и она направилась в дверь.

Секунда.

Вспышки выстрелов — и связь пропала.

Красиво.

Две бетонные баррикады по бокам, между колоннами окно раздачи, где зафиксирована сигнатура плазмомета. Стоит чуть сбоку от линии дверей, так что гранатомет на прямую наводку не вывести. Плохо.

По паре пулеметов за баррикадами, до двух взводов пехоты… И ведь кто-то наверняка прячется в подсобках. А это что? Всережимная винтовочка. Четыре штуки. Очень плохо — нечего даже думать, чтобы соваться в дверь напролом — положат всех.

Да, придется рубить стены!

Взрыв шнуровых зарядов.

Рассчитали хитро: по углам квадратов из взрывчатой липучки — кумулятивные тубусы, вышибающие кусок стены внутрь вместе с облаком пыли и порядочным снопом бетонной крошки.

По капитальной толще с той стороны захлестали плети очередей. Голубое сияние прорвалось сквозь пыль, полыхнул огонь. Оператор плазмомета взял слишком высоко и в свежепробитые бойницы не попал.

В полученные почти ровные квадраты легли трубы гранатометчиков. По координатам, полученным от «Стрекозы», рванулись ракеты.

Гулкий взрыв!

Из дверного проема, из дыр в стене вырываются клубы пыли.

Разорвав пополам непроглядную пылевую завесу, выпал, раскинув руки, солдат. В шлеме сквозная пробоина. Поймал, бедолага, оперенную вольфрамовую иглу из всережимной винтовки.

Не повезло. Стреляли-то вслепую…

Вокруг шлема растеклась красная дымящаяся лужа, кровь всё лилась, огибая валяющийся гранатомет, такой же неподвижный и молчаливый, как и его хозяин.

— БПЛА внутрь! — скомандовал умница Дитрих.

Все верно, нельзя соваться, если станковое чудовище не подавлено.

«Стрекоза» принесла картинку.

«Вот теперь и в самом деле красиво!» — констатировал мысленно комроты.

Раздаточное окно, где раньше получали подносы с кебабами, теперь превратилось в пятиметровый пролом. Наружу вытекал бурый дым, внутри бушевал пожар. Надо полагать, что от прямого попадания взорвался генератор плазмы.

Теперь дело техники и подавляющего численного превосходства.

В столовую полетели дымовые шашки, а после еще две «Стрекозы», которые улавливали тепловые сигнатуры и передавали целеуказание стрелкам.

В импровизированные бойницы снова нацелились гранатометчики, разметывая баррикаду. Против двери легли два снайпера со всережимными винтовками G-3. БПЛА выдает координаты чужого выхлопа — и туда сразу же летит пуля.

Быстро и неотвратимо.

Когда до бойцов с той стороны доходит, что высовываться из укрытий и стрелять прицельно нельзя, они начинают лупить в белый свет как в копеечку. То есть спрятавшись за колоннами, остатками баррикад и прочим, выставляя наружу лишь стволы.

Толку от такой пальбы!

И тогда в дверь бегут автоматчики.

Бросок, злые очереди в упор, полминуты и доклад:

— Капитан, отобрали столовую!

Ахилл-Мария невольно рассмеялся.

«Вот ты опять всего лишь капитан! А так недавно был полковником!»

Из-за стен донеслась частая пальба. Очереди, взрывы слились в монолитный, непроницаемый рев. И все стихло.

Шаги.

— Эй, там! — Голос на УКВ-канале. — Не вздумайте бахнуть! Свои!

— Капитан, там первая рота!

— Вижу, что первая.

Ахилл-Мария вышел к двери, которая без устали исторгала черный дым. Клубы вдруг колыхнулись, закачались, пошли вихрями. В зал, тяжко ступая, вывалилась фигура в скафандре максимально возможного размера. Бронесегменты закопчены, испятнаны пулями и осколками.

Звезд на нагрудном погоне не разобрать, но кто еще может одеваться в такой огромный «Евроштурм»?

Так и есть.

Лопатообразная ладонь подняла забрало. На Ахилла смотрел Салман дель Пино. Потный, оскаленный, еще не отошедший от драки.

— Хорош! — сказал он, ухмыляясь. — В тылах отсиживался?

Отвечать на подколки старого знакомого де Вильямайора не счел нужным.

— Помещения от лестницы и досюда под контролем, третий этаж…

Впрочем, Пино доклад не выслушал. Перебил:

— Что третий! Уже и четвертый взяли, пока ты тут возился! И космодром наш! Сейчас сюда флуггеры подтянутся! Давай выставляй охранение! Ты свою броню разместить сумеешь или помочь?

— Сумею.

— Ладно, это я так… радуюсь. — Салман понизил громкость. — Раненых много?

— Восемь тяжелых, пятеро легких. Убитыми десять.

— Земля пухом. Раненых гони к медбэтээру. Там уж док Фарагут колдует.

— Как обычно, без наркоза? — в свою очередь, съязвил капитан.

— Да кто ж ему позволит, маньяку старому! — Пино расхохотался.

Вокруг суетились бойцы, занимая позиции у окон. Кто-то волок цинки с зарядами, кто-то устанавливал ракетные ПУ на треногах, кто-то тушил пожар в подсобке. От стены к стене носились короткие военные диалоги.

— Кишки прибери!

— Сам прибери!

— Отставить! Холодных клонов свалите пока в подсобку.

— Ты чего палить начал?

— А чего?

— Так он же руки поднял!

— Во как… я-то — голова! Показалось, он мне перчатки показывает, вроде как: смотри, у меня руки чистые!

— Мамой клянусь, в миллиметре прошла! И не разорвалась, смотри, в стене торчит. А то бы мозги наружу.

— Мозги… у сержанта зато мозги.

— Что… его ж к доктору унесли, сам видел.

— А! Видел! Доктор его тоже видел. Сразу руками замахал, уносите, говорит. Холодный.

— Жалко. Хороший был мужик.

— Ранен?

— Фигня! В плечо навылет — это не ранение.

— Повезло, что пуля простая.

— Факт, повезло.

— Ты штрафников оценил?

— Капитан у них сумасшедший. Два раза первым заходил в помещения! И ни царапины!

— Да, сила! Ангел-хранитель у мужика надежный.

— Вот нам бы так!

— В штрафроту захотел? Типун тебе на язык!

И так далее.

Вахрам над захваченным космодромом давно перевалил зенит, клонясь к закату. Но в космосе торжественно звенели куранты. В космосе наступил полдень по стандартному времени.

Скоро над космодромом закружились флуггеры. На взлетку сели X-крейсера, выгрузив очередной полк. На этот раз мобильную пехоту с тяжелой техникой. Следом потянулись обычные танкодесантные корабли типа «Цезарь Куников».

Через три часа после штурма наряд сил накопился такой, что стало ясно: космодром, в самом деле, захвачен. Клонам теперь его не отбить.

Учитывая, что флот адмирала Шахрави ушел с дистанции синхронного выстрела, а проще говоря, отступил, орбитальное сражение было выиграно. Это значит, что господство в космосе мы завоевали.

К вечеру этого бесконечного дня на Хордад перебазировалось и наше авиакрыло.

Нас ждала большая боевая работа.

Бой на орбите выигран, но генеральное сражение нам еще предстояло.

Нас ждал Керсасп.

Неприступная цитадель, которую не решились атаковать даже посредством X-крейсеров.

Да и флот Конкордии был разбит, но не уничтожен, а это значило, что финал стратегической операции «Москва» ждал нас в зыбях будущего. И именно нам предстояло сделать будущее реальностью.

Глава 4 ДУШИ ПОГИБШИХ ТАНКОВ

Июнь, 2622 г.

Город Хордад

Планета Паркида, система Вахрам

Поступил приказ на перебазирование. Место назначения — космодром Хордад, так ловко захваченный десантом.

Сказано — сделано.

Наш верный «Дзуйхо» осиротел — как и многие другие авианесущие вымпелы соединения.

Пока шли к Паркиде, наблюдали спорадические бои. Линкоры добивали орбитальные крепости, «Орланы» с X-крейсеров гонялись за флуггерами, которые остались без авианосцев, когда основные силы Клона удрали к папочке Шахрави.

Весь эфир кричал на разные голоса:

— Сдавайтесь, полудурки, ведь завалим!

С формулировкой я погорячился, но смысл такой.

Ответом чаще всего была тишина и последние отчаянные залпы. Кое-кто сдавался, конечно. Да только мало их находилось, разумных! И крепости, и москитные силы дрались до конца. До летального, мать их клонскую, исхода.

Приближалась Паркида, выросшая в панораме до огромного желтовато-красного блюда. На правом фланге как раз сыграли финальный акт очередной военной драмы. Десяток «Орланов» и три штурмовика «Кара». Какие варианты? Правильно…

Давила изрядная скука, от драки нас отделяли километров сорок, так что оптика «Дюрандалей» вполне справлялась, коли было желание подсмотреть. Желание появилось, причем сразу у всего авиакрыла.

Я включил максимальное приближение. Да… Идиоты. Клинические суицидники.

— Чего же они не сдаются? Ну вообще, я не знаю… — сквозь треск помех послышался голос младлея Лобановского из И-02. — Предлагают же, прямым текстом!

— Это самоубийство. То, чем они занимаются — самоубийство, — согласился Егор Кожемякин.

— Причем форменное. Ну вот, что и требовалось доказать… — такая эпитафия из уст Андрея Белоконя проводила взорвавшийся штурмовик.

— Сдавайся, дурак! — не выдержал ваш покорный слуга, когда очередной «Кара» попал в придел пары «Орланов». — Сдавайся, пока предлагают!

В этот момент я не то чтобы болел за клонов, нет. И даже не сочувствовал. Я просто очень явственно представил себе на месте неповоротливого штурмовика «Абзу» с Рошни в кабине.

С небес на землю, если только так можно говорить о моем положении в пространстве, вернул голос Сергея Цапко.

— Румянцев, ты-то сам на Восемьсот Первом парсеке чего не сдался? Ведь предлагали.

— Товарищ лейтенант, со всем уважением, но вас там не было! Чего вы тогда говорите, раз не видели? — заступился за меня Оршев, чей голос то и дело накрывали волны помех.

— А что, не предлагали? — спросил Цапко, причем фраза прозвучала скорее как: «А-п-ш-ш-ш т-р-р-р… то, не пре-п-ш-ш-шлагали к-с-с-с тр-р-р».

— Предлагали, — готов спорить, что Веня потупился, а то и покраснел.

— Какого дьявола со связью? — поступил вопрос со штурмовиков.

— А ты на тактик глянь. — Это Яхнин, внимательный, как всегда. — Вон на пять часов пара «Андромед-Е», дистанция четыреста. Висят там и глушат общие каналы! Вот уж точно: заставь дурака богу молиться…

— Кто-нибудь, отцы командиры, дайте маячок этим оленям, чтобы нас-то хоть в покое оставили! Ведь это не связь, а дрянь какая-то! — Кто сие изрек, разобрать было решительно невозможно, а смотреть на индикатор вызова я поленился.

— Закончили сессию, — оборвал нас Бердник. — Атмосфера.

Атмосфера у Паркиды хоть куда.

Во-первых, кислородная, то есть можно даже некоторое время дышать без масок. Во-вторых, не очень мощная по высоте, хотя и вполне плотная.

Зато здесь бывают такие смерчи и ураганы, что с ног валит. Сказывается соседство Бирба с его чудовищным приливным могуществом.

Я помнил эти места.

Хорошо помнил.

Невысокие горы с белыми шапками на вершинах, под ними серия озер, полоса степи, а за ней — Хордад.

Ну, здравствуй, Хордад! Давно не виделись! И век бы не видать!

Инфраструктура космодрома была в относительном… да я бы даже сказал завидном порядке. Глетчерному от клонов в свое время досталось куда сильнее!

Конечно, линкоры и здесь срыли всю заметную фортификацию, да и по некоторым второстепенным зданиям их снаряды прогулялись. Но потом был десант, чье легкое оружие не в состоянии ничего покалечить до неузнаваемости. В общем, Хордад я узнал.

Вон и ангары по периметру, закопченные, но целые. Диспетчерская вышка торчит, как указательный палец над кулаком. И еще одна в отдалении. Эта обслуживает звездолеты.

Подле нее, кстати, угадываются очертания танкодесантного корабля типа «Цезарь Куников». Угадываются — потому что далековато. Взлетное поле космодрома первого класса — это вам не площадка для гольфа. До секции звездолетов десять тысяч метров, а оптику включать неохота.

И чадит на полнеба неугасимый пожар на юго-востоке! Судя по всему, горят склады боепитания и флуггерный ремзавод. Все-таки перестарались боги войны!

Яркие вспышки то и дело очередями вспарывали вечереющий пейзаж. Что-то очень сильно взрывалось. Ну и бог с ним, нам туда не надо.

Приземлились.

Заправились.

И в момент получили задачу: парировать контрнаступление крупных сил Конкордии вдоль шоссе Бримиш — Хордад. До двух полков танков, вертолеты и полная авиадивизия. Мол, выдвинувшаяся к космодрому Бримиш бригада штурмовой пехоты с потерями отступает.

Ахилл-Мария чувствовал, что ничем хорошим их инициатива не кончится.

Как только Хордад принял подкрепления, в том числе их родную 11-ю бригаду в полном составе, бригадного генерала Рихарда фон Тили посетила идея маневра на Бримиш.

Из штаба, не разобравшись, дали «добро», и бригада попрыгала на броню.

Вообще толково.

Азартно, но толково.

Если с ходу захватить Бримиш, второстепенный космодром превратится в отличную базу для последующей фланговой атаки на Керсасп — главную цель всей операции.

Тренированные контрразведывательные мозги бывшего полковника эту стратегему вполне вмещали. Без разъяснений. А еще они, мозги, согласились с диагнозом комбата Салмана дель Пино, который он выдал, собрав ротных.

— Значит, так, — сказал он, прохаживаясь перед командно-штабной машиной, — сейчас уже почти ночь. Мой прогноз: часа через два — два с половиной нас накроют. И дадут по мозгам. Поэтому никто не геройствует, все внимательно слушают Салмана. Салман говорит, что у клонов там должны быть серьезные резервы. Мы даже до предполья не доедем. Нас обязательно засекут и проутюжат.

Взошла луна, имевшая в местном исполнении вид колоссального диска цвета вороненой стали со сверкающими кольцами. Нахлынула головная боль, задул ветер, истончавший барханы, чтобы воздвигнуть их вновь на новом месте.

Ахилл-Мария ехал с комфортом в бэтээре на командирском месте.

Бойцы обменивались впечатлениями о минувшем бое и благодарили Бога, что Паркида имеет притяжение в полновесные 0,7 земного, благодаря чему бег не превращается в нелепую клоунаду в стиле «первый человек на Луне».

Бригада перла через пустыню шестью параллельными колоннами. Впереди и на флангах — маршевые дозоры. А совсем впереди, авангардом авангарда — широкий фронт беспилотных разведчиков, причесывавших пейзаж радарами и оптикой.

Симфонично думам о воздушной разведке раздался мат в рации, а потом вполне осмысленное:

— Комполка — всем! Быстро с брони! Разворачиваемся! — И, видимо, адресуясь к батарее ПКО: — Что, просрали, сукины дети?! Дер-р-рьмо вдребезги! Клонский БПЛА кто сбивать будет?! Мать вашу по-всякому!

— Рота! С брони! Мехвод, стоять! Бэтээры в тыл! Секция ПКО, в готовность!

Выбрался из люка.

Взгляд в небо.

Так и есть. На фоне ползущего в зенит Бирба мелькнул черный крылатый абрис.

«Атмосферный беспилотник, — подумал Ахилл-Мария. — Сейчас наведет артиллерию или флуггеры. А может и сам бомбой приголубить!»

Атмосферный БПЛА — по сути, планер с маломощным двигателем. Огромный ресурс по автономности. Двадцать четыре часа без дозаправок. И попробуй засеки это пластиковое чудо! А дел натворить в состоянии очень даже, потому что в современной войне кто первый увидел, тот и прав.

Бэтээры зарычали моторами, давая задний. В условиях местной гравитации солдаты прыгали на землю, легко и изящно. Разворачивались огневые секции, а в тылу вдруг послышался короткий стрекот и вспыхнули яркие трассы, перекрестившие небо.

В черноте что-то полыхнуло.

— Сбили, — выдохнул Просперо.

Ахилл обернулся к своему заместителю:

— Поздно.

Воздух задрожал.

— Ложись!

Над позициями громыхнуло, взлетели столбы песка вперемешку с огнем. И еще раз, и еще. Подле шлема Ахилла, вжимавшегося в землю, рухнула какая-то искореженная труба. Он не вдруг понял, что это ствол пушки бэтээра «Зубр».

Бригаду образцово накрыли из-за горизонта по наведению беспилотной разведки. Не поскупились на серьезный залп РСЗО. Выла шрапнель суббоеприпасов, а кассетные бомбы с индивидуальным наведением вспахивали позицию. Сотня гектаров стала огородом смерти в считаные секунды.

Когда рев стих, Ахилл-Мария поднялся на ноги. На забрале кровь и кишки, которые он поспешно стер перчаткой. По правую руку, метрах в двадцати, вокруг воронки бегал человек, размахивал руками и вообще проявлял запредельную неадекватность.

В клубах пыли виднелись встающие фигуры в скафандрах.

Комроты вызвал взводных по рации.

— Это чей плясун?

— Мой. Это Казимеж… кажется, — отозвался командир третьего взвода.

— Быстро в бэтээр, пусть медицина вколет успокоительное!

— Что с ним? — спросил Просперо, вырастая позади капитана.

— Вопрос — дерьмо, — коротко рубанул тот.

В самом деле глупый вопрос. Парень рехнулся со страху. Такое бывает с попавшими под массированный огневой удар РСЗО. В военной психологии с двадцатого века ходит неофициальный термин «синдром „катюши“», для таких вот несчастных, чья голова не выдержала бесконечные секунды в море огня и воющей стали.

— Ротные! — завопил в динамиках голос Пино. — Не дрочим! Не дрочим! Срочно выдвигаемся, сейчас опять долбанут!

Завопил так, что Ахиллу вдруг сделался тесен шлем. Но вовремя и по делу.

Подлетели «коробки».

Рота взлетела на борты, подбирая раненых. Кто как и кто куда, не разбираясь. Мехводы рванули вперед, и началась гонка со смертью. Пока батарея перезарядит пусковые контейнеры, пока получит добро на повторный залп — есть фора, но неприлично маленькая. Смертоносно неприличная.

Ротные колонны разошлись веером. Командир старался занять возможно большее пространство, разрядить квадрат, который вот-вот снова накроют ракеты.

Второй залп клонских комендоров лег со значительным недолетом. Кто-то там начислил слишком большую скорость движения. Повезло.

А потом боевое охранение напоролось на клонский авангард и начался бой.

Поначалу шли успешно.

Противник оказался несерьезный — обычная армейская пехота. То есть не соперник штурмовикам ни по выучке, ни по снаряжению. Втянулись в преследование, опрокинув врага первым же натиском. И тогда над пустыней показались флуггеры.

Точнее, их ракеты.

По классике жанра следующим номером программы должен был стать удар с вертолетов. Классика не подвела, на то она и классика.

В десяти метрах над землей, на скорости четыреста шли черные, почти невидимые в ночном небе винтокрылые штурмовики. Шквал ПТУРов, курсовой огонь из скорострельных пушек, кассетные бомбы при пролете над квадратом, хвостовые пулеметы, разворот и вновь пушки.

На этот раз прицельно, с разбором, на средней скорости, а то и вовсе в режиме висения.

По ним ударили из всех стволов, начиная с уцелевших установок мобильного ПКО до автоматов и всережимных винтовок. Да что толку? Один винтокрылый штурмовик взорвался, пораженный лазером. Два вертолета, дымя, потянули к горизонту, остальные врубили реактивные турбины и скрылись.

В это время фланговые доложились, что обстреляны с десантных вертолетов, которые высаживают бойцов численностью до полка.

Пришлось спешно отступать.

Во время ретирады бригада попала на свежее минное поле, которое услужливо выставили штурмовики на развороте. Прямо по ходу маршрута из контейнеров дистанционного минирования.

Отходящую бригаду вновь накрыла волна взрывов.

После этого отступление не превратилось в бегство лишь чудом. Все-таки штурмовые части…

Хотя потери были серьезные. Четверть бронесредств, включая самоходные орудия, так и не сделавшие ни одного залпа. И что совсем нехорошо — почти все установки ПКО, которые, само собой, числились у неприятеля в первоочередных целях.

Генерал фон Тили озаботился арьергардным прикрытием и бригада начала откатываться к Хордаду. Впереди ее ждали сто километров песка.

В арьергарде же остался батальон Салмана Эстебана, которого, в свою очередь, дожидались огонь и смерть.

— Выдвинуть пулеметы на бархан! — приказал Ахилл-Мария, поглядывая то на тактическую голограмму, которую высвечивал командирский планшет, то на черное поле перед собой.

Поле сверкало сотнями вспышек, которые все приближались.

К песчаному холму побежали четверо, залегли.

Так, господствующая высота под контролем…

— Там танки, командир, — доложил взводный. — Дистанция девять километров, идут к нам. С бархана засекли.

— Координаты мне, быстро! Поставить паразитов на сопровождение! Снайпера на бархан, с наблюдателем, пусть корректируют огонь.

Снайпер — это правильно. У него прицельный комплекс такой, что гениталии комара за километр разглядит.

На левом фланге роты часто зарокотали орудия бронетранспортеров.

— Что у вас? — Пятый канал, связь с бронегруппой.

— Охватывают фланг. Отсекаю огнем. Пока залегли.

— Добро.

Ахилл-Мария стоял на колене, пригнув голову. Пока он был в безопасности, прикрытый песчаной горой и стволами роты. Надолго ли…

Треск очередей, уханье надствольных гранатометов, шипение плазмы в мятом одеяле пустыни подкатывались все ближе.

— Батарея!

— Здесь батарея.

— Танки, до десяти единиц. Мы их ведем. Ловите целеуказание.

— Принимаю…

Через несколько секунд в тылу часто загрохотало. Самоходки в работе! Наконец-то появились цели, дали пострелять!

Залп. Другой. Третий. Четвертый. Пятнадцать секунд.

Артиллерия заткнулась. Если они не сменили позицию, то их командира надо отдать под трибунал, потому что уцелевшие танки сейчас ответят. И они ответили.

Над барханом метнулись огненные хвосты. Баллистические вычислители клонов экстраполировали координаты по траекториям снарядов.

В тылу снова рыкнул грохот, но куда более сильный, темнота просияла пламенными цветами. Черт его знает, попали, нет?

— Доклад по танкам.

— Командир, вижу: четыре машины встали, остальные отворачивают с курса.

«Пора отходить. Совсем пора. Очень пора!» — подумал капитан.

— Что, некисло нам всыпали? — Рука хлопнула по плечу, а рядом на песок приземлился увесистый зад Салмана дель Пино, почему-то в комбинезоне, без скафандра, только лицо скрывала кислородная маска. — Это тебе, господин «Эрмандад», не жулье всякое шугать по Тремезианскому поясу!

Ахилл-Мария вздрогнул от неожиданности.

— Салман! Нельзя так подкрадываться!

— Хы-хы-хы!

— Что вообще происходит?

Салман хмыкнул и ответил, перерезав горло пальцем.

— Вот что! Одну самоходку выбили. Комполка убит…

— Как убит? Они же отступают! Мы же тут одни, батальоном!

— Хренальоном! — передразнил его Салман. — Банально! Только что танки отстрелялись ракетами, так? Первый залп дали с перелетом. У них дальность тридцать кэмэ. Угодило точнехонько в штабную машину. Все в фарш… Замри!

Удар сшиб Ахилла наземь. Рядом улегся Пино, прижимая товарища рукой.

— Не шевелись!

Послышалось тревожное «шр-р-р-р-р-р-р».

«Беспилотник! Чертов беспилотник!»

Все еще лежа, Ахилл-Мария рявкнул в рацию:

— С бархана! Все с бархана!

Вовремя.

Бойцы чуть не кувырком рванули к подножию, когда верхушка горы вздыбилась, как норовистый жеребец. Тонны песка взлетели в небо, чтобы просыпаться прахом окрест.

— Молодцом, — похвалил Салман, вытаскивая голову из черно-желтой кучи. — Соображаешь!

— Уходить надо!

— Куда? Без приказа? Я запрашивал штаб бригады. Требовал артудар и авиаподдержку.

— И что?

— Послали меня, вот что! Говорят, ты персонального линкора не желаешь? Какие силы противостоят? Что за части? Численность? Направление?

— Ну и?! — Ахилл-Мария извлек автомат из песка и посмотрел на поднимающегося комбата.

— Языка буду брать! Без «и»! — Усмешка за преградой забрала.

— Сам?! Ты же командир!

— А кто? Может быть, ты? Я все на зама оставил, так что не дрейфь! Организуй лучше контратаку, пока я пробираюсь. В общем, я пошел.

— Куда ж ты пошел без скафандра?!

— В броне нельзя. Все средства слежения настроены на сигнатуру скафандров — сразу засекут. Да и сейсмодатчики… Я же без выкладки сто двадцать кило! А если с выкладкой… Бывай, короче.

И огромная фигура Салмана вдруг обратилась стремительной тенью, канувшей в ночи. Ахилл-Мария успел только угадать направление — на левый фланг.

Он взбежал на бархан и залег в воронку рядом с пулеметчиком. Смертоносный агрегат бился в конвульсиях, засыпая поле оперенным вольфрамом. Перед огневой позицией было черно от поддонов.

Ночь навалилась на капитана сотнями вспышек, неясных теней в складках песка и хлопками пуль.

По бокам рассыпались выстрелы его солдат.

Он выпустил из наспинного контейнера последнюю «Стрекозу», выбрал свободный ход на спуске и уставился в панораму, ожидая, когда картинка прояснится.

Первым, что Ахилл-Мария увидел, были далекие метки атакующих вертолетов. Пока еще далекие.

Приклад лягнул в плечо, когда зенитная надкалиберная граната покинула ствол. С панорамы стерлась одна красная рамка. Но их было много, очень много.

Ночь. Пулемет, заходящийся бешеным дятлом. Ложе на сгибе локтя… Вертолеты…

— Комета, как прием? — Это Бердник, спешите видеть. То есть слышать.

— Чисто, командир.

— Держись левее и не забудь включить поле, а то знаем мы вашу манеру летать без щита на сверхмалых!

Нас много. Все истребители 2-го ГОАКР, а еще четырнадцатое авиакрыло и две эскадрильи «Хагенов», черт знает откуда. На Хордад привалили два европейских эскортника — «Герцог Беррийский» и «Принц Энгиенский», а также тяжелый «Наполеон Бонапарт». Французы, конечно же. «Хагены» — с какого-то из них.

Позади над пустыней — штурмовики. А в стратосферной недосягаемости, опираясь на титанировые крыла, парит «Асмодей» — координатор и наводчик нашего сектора.

— Держим плотный интервал. Высота полсотни метров, выше не забираться. Расходимся для атаки строго по моей команде, — приказал Бердник.

Григорий Алексеевич олицетворял в тот момент страшную мощь. Командир сводной авиагруппы в полтораста флуггеров!

— Скорость шестьсот двадцать!

Да, вот так мы ползем, оставив Хордад за кормой. Лететь всего ничего — меньше сотни километров, поэтому и темп такой обидный.

— Эскадрильи «Хагенов»! Идти в тылу ордера. Готовьтесь взять превышение пять тысяч по моей команде.

«Хагены» — мои любимые тяжелые истребители. На одном из них я славно погулял в Тремезианском поясе! Очень полезная машина, особенно на дистанции. Будут нас огнем прикрывать, потому что впереди целая клонская авиадивизия, надо к ним со всем уважением. Еще бы, такая силища!

Под брюхо «Дюрандаля» сыплются барханы.

Я невольно подумал, что ласкаю ударной волной чертовски дорогой песочек! Это же почти чистый люксоген!

Панораму, спроецированную на забрало, украшает множество меток. «Рожденные ползать», наша пехота — синяя, чтобы мы случайно их не задели, когда пойдем на штурмовку. Клоны растянулись красной змеей, огибая фланги. В тылу помечена батарея ПКО. Тоже специально для нас, чтобы по-глупому не подставились.

Поверх мизансцены вьются метки клонских вертолетов, а с правого фланга разворачивается авиадивизия. Сорок «Абзу», с десяток тяжелых «Варэгн» и сколько-то там штурмовиков.

Все это видит «Асмодей», а значит, и мы.

Клоны же нас не заметили, так как наша группа подкрадывается ниже зоны радарного покрытия их наземных станций ПКО. А стратосферного всевидящего ока у клонов нет!

Та-а-ак… Дистанция двадцать. Давно, очень давно можно отстреляться ракетами. Да не вылетая за Хордад, прямо над летным полем! Но если есть такой козырь как «Асмодей», грех не воспользоваться.

Пятнадцать…

Еще чуть — и нас засекут с земли…

— Внимание! Сводная авиагруппа! К атаке!

Время привычно замораживается, превращаясь в непроходящее, кристаллическое «сейчас». «Хагены» набирают высоту в почти отвесной горке и сразу остаются в тылу. Весь ордер полыхает молниями. Ракеты пошли!

Их ошеломительно быстрый полет невидим глазу. Лишь пыль, кудрявящаяся спиралями, говорит, что над пустыней пронеслась стая «Оводов».

Секундой позже над головами мелькают черные тени, хвостатые пламенем. «Хагены» подыграли своими тяжелыми ракетами. Что у них? Не знаю. «Мартель», «Ягдхунд», а может быть, и сверхдальние «Доннершлаг» — не важно.

Потому что пятнадцать километров — не расстояние для современного боеприпаса!

Две секунды — и черный ночной горизонт вспыхивает иллюминацией. Еще секунда — и еще череда вспышек, когда на цель вышел запоздавший залп «Хагенов». Красиво погибают коллеги-пилоты. Ослепительные алые орхидеи в небе. Когда-нибудь и моя душа поступит в ведомство архангела Михаила с точно таким же салютом. Но не сегодня!

Не сегодня!

Один залп — и от врага полетели клочки!

Вот что значит идеальное целеуказание! Вот что значит «Асмодей», который опаснее целого авиакрыла! Ведь это он подсказал нам, куда лететь и куда стрелять, это его парсер вел ракеты от борта до борта!

Если бы не «Асмодей», нас ждала опаснейшая карусель «собачьей свалки», где клоны — испытанные мастера пилотажа — взяли бы свою цену, уж будьте покойны!

Конечно, нас почти вдвое больше, но нам нужна быстрая победа, а не подвиги с вариациями на тему «остаться должен только один»! Нам еще войну выигрывать.

Как красиво получилось, черт, аж не верится. Вот бы всю жизнь так! Один залп группы (мой «Дюрандаль» похудел всего на три «Овода») — и тридцать четыре флуггера в щепу! На гайки! В клочья!

Волна восторгов в эфире натолкнулась на командирский волнолом:

— Порядок! Чтобы я слышал только свой голос через одну секунду! Вот так. «Хагены»! Отрабатываете по отступающим дальнобойными. Все остальные, цель — батарея ПКО! По готовности, огонь!

Тэк-с, выбрал «Шакала», который «борт-земля». Захват цели. И кнопочку на рукояти управления большим пальцем до отказа. И второго туда же.

«Шакалы» сделали горку, ведь высота у нас была все еще смешная, и упали за барханы. Темноту впереди буквально порвало. Восемь десятков ракет пришли в цель за доли секунды — дистанция километра четыре!

Взрывы, зарево соперничает с сиянием Бирба в зените.

— Набираем высоту. Правым виражом встаем на карусель. От высоты четыре, работаем с пикирования вдоль наземных позиций и снова на высоту. «Хагены», пристраивайтесь в хвост ордера. — И мне: — Комета, со мной, идем в контроль.

Ну… вроде как обидеть хочет. Я отработал маневр ведущего без напоминания, автоматически, хоть и страшно хотелось поучаствовать в штурмовке, которая с кадетских времен мне замечательно удавалась.

Остальные команды понятны. Хоть мы и задавили ПКО, есть еще ПЗРК, зенитные пулеметы, да и пушки танков умеют вести огонь по низколетящим целям. И, между прочим, бьют они очень больно.

А еще и вертолеты… Ударные вертолеты. Когда в упор — серьезная угроза даже для флуггеров. Так что никаких геройств!

Мы с Бердником повисли над полем боя.

Вслед истребителям навалились штурмовики.

Черное полотно прокалывают булавки света, мириады булавок.

Выбомбить клонов под ноль не удастся — это же пехота, ее так просто не засечешь, да еще ночью. Но дезорганизовать, извести мораль в минуса, лишить техники — это запросто. Это наша вторая специальность. И это страшно, мужики: сотня с хреном флуггеров утюжат тебя в чистом поле, а спрятаться некуда!

— Григорий Алексеевич, Комета на связи.

— Слушаю.

— Группа вертолетов, одиннадцать штук, отваливает из боя на север. Разрешите применить «Оводы»?

— А что, в самом деле! Делай, как я!

Запросто.

Два флуггера качнулись, добрали градусы на север. Пуск!

Минус пять целей.

— Все, заканчиваем. Ракеты денег стоят.

— Так точно.

— Черт, крепкие у них геликоптеры! Двадцать «Оводов» — и всего пять в результате! — восхитился Бердник.

— Это же ударники, им по профессии положено. У них мощнейшие блоки ИНБ и куча контейнеров динамической защиты. Ну и ловушки всякие в ассортименте, — сумничал ваш покорный слуга.

— Да мне один хрен! — Слышно, Бердник веселится. — Ты, кстати, раскатал губу по поводу кучи новых звезд на обтекателе? Тогда закатай обратно. Те «Абзу», что мы сегодня валили, валили в группе, причем такой, что фиг сосчитаешь кто чей, понял?

— Обижаете, товарищ капитан первого ранга! — Я в самом деле слегка обиделся и пояснил: — Я же не за звезды воюю…

— Ну-ну! Голос проще! Зато вот эти штурмовые пылесосы я запишу на твой счет, так что приказываю радоваться!

— Служу России! — послушно обрадовался я.

Щедро со стороны бати. Пять вертолетов в одном бою для пилота флуггера — это без минуты орден «Слава». Для меня, таким образом, уже второй степени! В подобном темпе, глядишь, полным кавалером войну закончу!

«Если доживешь, тьфу-тьфу-тьфу», — одернул я свою радужность и немедленно снял розовые очки.

Ребята, между тем, докладывали о выходе боеукладок. Отстрелялись под ноль. Бердник прошелся над полем и констатировал:

— Все по красоте! Едем домой, мужики! Пора к мамкам!

И вызвал вертолеты с Хордада. Наши вертолеты. Чтобы дочистили. Теперь можно!

За «языком» Салман отправился при полном отсутствии энтузиазма.

Во-первых, военный профессионал элитного купажа в душе заливался слезами, понимая, что командир батальона сейчас полезет за передок. Лично, как рядовой пластун. Точнее, целое отделение пластунов; одиночке такая задача не по силам.

Во-вторых, бывший пират в гробу видал все эти Объединенные Нации вкупе с их директорами, директориями и астрополитикой. Не его эта война, не его. Все долги Родине он выплатил в Периметре Чавеса шестнадцать лет назад и полагал, что заслуживает спокойной жизни.

Точнее, силился полагать. Силился, глядя на полыхающее поле. Изобретал себе индульгенцию. Да только получалось не очень.

Тот самый элитный вояка со всей ясностью понимал, что бригада крепко влипла, а особенно крепко — его батальон. Без малого сто километров до Хордада им не пройти. Хорошо, пусть не сто, пусть пятьдесят — на полдороге их уже гарантированно прикроет артиллерия. Бэтээры выбывают один за другим, мобильность снижается, а клоны давят так, будто судьба войны поставлена на карту именно здесь, на засраном пятачке.

Грандиозная ротация сил на Хордаде просто не позволит командованию оперативно среагировать на вопли со второстепенного направления. Помощь будет, обязательно будет, но когда?

Не через час, а спустя сотни трупов, среди которых может оказаться тело Салмана дель Пино. Превращаться в похоронку он не желал. Да и старого друга, дока Ричарда Фарагута, было жалко. Ведь накроют невзначай медицинский бэтээр и пишите письма!

А «язык» — это данные. Конкретные данные. Кто их бьет, сколько их, откуда. Вот такую конкретику в штабе корпуса не смогут игнорировать! Направление моментально получит приоритет вместе с флуггерами, артиллерийской поддержкой и прочими приятными вещами.

В общем, надо выдвигаться.

Обошел передовую, понял, что батальон пока еще стоит и стреляет. Рысью домчался до командирской машины и сдал дела заместителю. Капитан Жомини — толковый мужик, хоть и француз, соображает.

— Ты что задумал, ненормальный? — Взгляд на индикатор. Так и есть, связь с медицинским бэтээром, док Фарагут на линии.

Салман плюхнулся в командирское кресло КШМБ и снял перчатки, старательно игнорируя взгляды операторов.

— Кто бы говорил, док.

— Здесь у меня боец на перевязке, говорит, что комбат рехнулся. То есть ты. Говорит, собрался батя за «языком».

Салман скинул автомат и взялся за шлем.

— Времени нет, док, ты чего хотел?

— Если я верно понимаю, ты хочешь… в общем, ты этого хочешь? А ты не боишься, что тебя засекут псионики из твоего бывшего подразделения?

— Я боюсь, что мы не доживем до утра. Отбой.

Он споро разоблачился до комбинезона. Скафандр аккуратно сложил под пультом.

Так.

Пистолетный пояс. В кобуру — ТШ-ОН с интегрированным глушителем.

Индикатор боезапаса на автомате. Магазины полны.

Надо бы взять разгрузку, но обойдемся парой лишних магазинов по карманам. Все равно в одиночку серьезного боя не выдержать, если засекут. А разгрузка здорово снижает мобильность, так что с ней засекут вернее.

Подогнал тактический ремень к сильно похудевшему без брони организму. Генератор волновых колебаний — диск размером с пол-ладони — в грузовой карман. Пластиковые стяжки сойдут вместо ручных кандалов, тоже в карман. Нож. Там полно обычной армейской пехоты без полных скафандров, нож пригодится.

Вроде готов.

Осталось одно. То самое, что доктор обозначил таинственным: «Ты этого хочешь».

Да, именно этого. Без этого рейд превратится в глупое самоубийство, даже для бойца дивизии «Скорцени». Но это есть. И это надо пробудить…

Салман натянул на лицо кислородную маску, гарнизонное кепи на голову, чтобы лысина не сверкала, ведь сейчас полнолуние… или, как сказать, «полнобирбие»…

Выбрался на улицу, хлопнув дверью.

Всё.

Эта ночь — его стихия. Темнота за левым плечом грохочет и сверкает на тысячу голосов, которые то и дело покрывает артиллерийский бас.

Он отбежал в сторону и сел на холодный песок.

Код активации. Кодовая фраза. Ее надо вспомнить. Ее не помнит никто. Она упрятана в глубинах подсознания мастерами своего дела, долбаными гипнотизерами с их долбаной аппаратурой.

Ровное дыхание.

Последний раз он входил в режим шестнадцать лет назад. Режим вообще не рекомендован для частого использования. Он только для самых экстренных ситуаций, таких, как эта.

Пустыня и ночь. Его сильное, но такое уже немолодое тело. Ветер.

Режим. Когда он включится, будет сильнейший выброс пси-энергии — той самой, которой официально не существует. Его коллеги, бывшие коллеги из псионического отряда, вполне могут почувствовать, ведь первичное семантическое поле Вселенной — также известное посвященным, как Плерома — проницаемо подобными возмущениями в сотни тысяч раз быстрее, чем кванты света тащатся через Надматрицу, то есть через «обычный мир».

Слияние всё глубже. Электромагнитные силы, гравитация, глюонные поля… Разум гаснет.

В мозгу вспыхнула фраза, такая ясная, такая знакомая… Что же в ней за слова? Не вспомнить. Но это не важно.

Потому что Салман почувствовал, как включается.

Заработало портальное сердце. Дублирующая нервная система. Ее клонировали из биоматериала какой-то трайтаонской ящерицы. Скорость реакции увеличивается на два порядка. Мышцы налились силой. В крови циркулирует армия наноботов, готовых затянуть порванную артерию за секунды.

Кожа чувствует доли градуса, глаза видят тени пылинок.

И Салман побежал. Пока еще в полный рост, обходя безопасные позиции. Цель — фланг вражеских боевых порядков.

— Ахилл вызывает Олиферука. — Капитан лежал в песчаном распадке, зачем-то прижимая руку к радиопрозрачному обтекателю, который скрывал антенну на шлеме.

— Здесь Олиферук.

— Вы на позиции?

— Так точно.

— Тогда начинаем через тридцать секунд.

— Принял.

Контратака. Давно пора. Но до ужаса страшно!

Штрафники и его рота по левому флангу.

Парни пополнили боезапас, разбили сектора, залегли, вяло постреливая. Экономят патроны.

Только что отбили клонскую атаку. Тела пехлеванов лежат на склоне, земля изрыта воронками, а там, где прошлись плазмометы, сверкает спекшийся в стекло песок. Бирб дает много света, поэтому и сверкает.

Атаковали, сволочи, при поддержке вертолетов. Слава Создателю, их было всего четыре звена, а не как во время первого налета, когда по бригаде прошелся целый винтокрылый полк, не меньше.

Одного особо борзого летуна, что завис над головами, угостили из ПЗРК. Горящие руины с нелепо торчащей в небо лопастью чадят прямо перед позицией первого взвода по левую руку от той песчаной дырки, где спрятался Ахилл.

Пять, четыре, три, два…

Сейчас!

Позиции клонов в трехстах метрах впереди накрыло волной разрывов. Батарея автоматических гранатометов и самоходки ударили по навесной, и хорошо ударили!

— Рота, в атаку!

— Пошли, пошли, пошли!

Из песка выпрыгивают люди. Пулеметы лупят прямо в беснующуюся круговерть взрывов. Солдаты стреляют от бедра, благо сопряжение прицельных комплексов с парсерами в скафандрах позволяет не упирать оружие в плечо.

Эфир раскалывается от стоголосого:

— Ура! Ур-р-ра! Мать вашу, суки! Ура!

— Бронегруппа, вперед! — приказал де Вильямайора.

На всхолмье выкатились бэтээры. Ворочаются орудийные башни. Короткие злые очереди — из всего что стреляет.

Ахилл видит, как бьют в броню, в песок под колесами огненные струи, когда ракеты срываются с подвесных модулей.

Ну что? Пора!

— Вперед! — заорал он, выпрыгивая из спасительного распадка.

За ним устремился весь его небольшой штаб.

Первая перебежка. Залег. Рамка прицеливания бродит по панораме, сошедшей с ума от скачка температур — артиллерия все еще в работе. Очередь по курсу. Мимо топочут ботинки Просперо.

Взгляд на планшет. Метки, метки, метки… Дуга наступления продавлена в самом центре. Вопль в микрофон:

— Взвод-два! Не залипаем! Вперед!

Рывком вверх и бегом! Пока клоны не очнулись. А они сейчас очнутся.

Артиллерия перенесла огонь в глубь вражеской позиции, что змеится красным на тактическом дисплее. Не хотят задеть своих. Слишком близко подошли штрафники. Быстро же они…

И клоны очнулись. Тепловизор ловит выхлопы по всему фронту. Повылазили, гады, из щелей!

— Просперо! Не лезь! Прикрывай меня!

Надствольный модуль его автомата откликается тремя раскатистыми выстрелами. Впереди бабахают гранаты, извергая шрапнель.

Сто двадцать метров до врага.

«Стрекоза» продолжает транслировать картинку. Выстрелы, выстрелы… На три часа зафиксирован выхлоп всережимной винтовки. Еще один на одиннадцать.

— Взвод тяжелого оружия! Поймали координаты? Подавить мерзавцев!

В тылу наступающей роты тяжело гавкает АГС. Обе метки пропадают. Могли бы справиться снайперы, но у них есть работа.

«Почему не стреляет станковый плазмомет? Он точно был! Ай, артиллерия, ай, молодцы. Накрыли!»

Штрафники первыми ворвались на вражескую позицию. Комроты Олиферук кричит в рацию:

— Ахилл, где ваши?! У нас левый фланг оголен!

Бойцы бегут, несутся, насилуя электромышцы «Евроштурмов». Каждый шаг превращается в олимпийский прыжок. Теперь рота не залегает, бегут все, слитно, стеной.

Огонь на той стороне слабеет, откатывается.

Позиция!

Ахилл-Мария вбежал в «красную зону» — виртуальный сектор, занятый врагом. Очередь. Посвист пуль.

Капитан рухнул наземь. Прямо перед ним, метрах в десяти, пехотинец в бронежилете и каске. Он стоит на полусогнутых, поливая от бедра. Огненные трассы разлетаются в стороны.

Просперо и Ахилл разом стреляют, буквально разорвав бедолагу на части. Как его упустили парни из первого взвода? Впрочем, вокруг столько тел, что немудрено. И ведь не попал, хотя мог! На такой дистанции даже его легкая пукалка могла пробить скафандр. Повезло.

Вслед отступающим клонам несется заливистый лай пушек бэтээров.

Голос в рации. Штабной канал.

— Говорит капитан Жомини. Не увлекаться. Отходите назад. К вам приближаются бронемашины.

Ну что же, пора и честь знать! Отбросили клонов, надо уходить. Все равно их возвышенность — самая выгодная позиция на этом участке.

Салман стелился над землей.

Контратака батальона очень помогла. По всему фронту стоял такой грохот, что врагу стало временно не до бдительности.

Он уже фактически находился на неприятельской позиции, зайдя с левого фланга.

Проклятый Бирб сиял во всю свою колоссальную, самодовольную морду на четверть неба. Но это не беспокоило Пино. Он превратился в тень собственной тени. Зрение и слух обрели такую остроту, что куда там интегрированным прицельным комплексам в самых лучших скафандрах!

Он видел и слышал все. А ощущал еще больше.

Лежа за барханом, он всем телом ловил содрогание земли, вычленяя шаг отдельных людей из сотен.

Перебежал дальше. Распадок. Старица мелкой речушки, что зажурчит здесь по весне, когда станет теплее и с гор потекут ручьи.

Высохшее русло извивалось, как прихотливый червяк, ничем не ограниченный в гибкости тела, не могущий только встать. Старица — это хорошо. Можно подползти поближе.

Куда?

А вот куда.

По левую руку почва дрожит и трясется. Работает двигатель. Это не мощный рык танка или самоходки. Не мерное чавканье, когда протекторы перемалывают песок под брюхом бэтээра. Этот легкий стрекот — он чей?..

Электродвигатель мобиля! Мобиль в данном случае может быть только командно-штабной машиной.

КШМБ — это офицеры. Вот туда-то и надо.

Кстати, позади стрекота явственно ощущается то самое «чавк-чавк», которое ни с чем не спутаешь — бронетранспортер охраны! А еще дальше Салман ощутил перемещение доброго десятка тяжелых машин и топот сотни ног. Увесистый топот. Значит, бойцы в скафандрах. Значит, ребятам пора сворачивать контратаку — или их порвут. Это не обычная пехота, это пехлеваны-кавалеристы!

Движение стихло. Прямо за левым плечом Салмана. Сто двадцать метров от старицы, если по прямой. Только кто же ходит по прямой в таком деликатном деле?

Конкордианцы традиционно пользовались легкими штабными машинами, в отличие от собратьев по Великорасе, предпочитавших могучие бронефургоны на базе того или иного бэтээра.

У этого подхода имелись свои плюсы. Например, сильно облегчался процесс десантирования с вертолетов. Конкордианскую штабную машину запросто принимал в захваты на днище обычный многоцелевик, тогда как для машин Объединенных Наций требовались специализированные, тяжелые транспортники.

Возле одной такой легкой машины — кургузого грузовичка с большими колесами — прогуливался часовой. Автомат болтался на груди, взгляд скользил по верхушкам барханов, а уши с завистью ловили грохот близкого боя. Зарево бросало мгновенные тени на землю, высвечивая штабной вездеход то с одной стороны, то с другой.

Позади застыл бэтээр. Мимо, в каких-то ста метрах, только что прошла цепь БМП, которые должны были вот-вот ударить по зарвавшимся русским, или кто там погибает в пустыне? Европейские атеисты? Один дэв, если честно.

За барханами послышался частый рокот, заработали пушки.

Ноги донесли часового до бэтээра. Поворот кругом и обратно. Каждые пять минут — связь со вторым часовым, что караулит штаб с другой стороны. Каждые десять минут — связь с бэтээром.

Их ротмистр хоть и женщина, а настоящий пехлеван! Не любит беспорядка, а порядок, наоборот, любит. Эх, жениться бы на такой! Но он дем… Когда-нибудь его, дема, сделают пехлеваном, разрешат завести семью и не придется по достижении шестидесяти лет отправляться в Храм Забвения…

Но это еще надо заслужить. Например, совершить подвиг. А как ты его совершишь в карауле? Никак. Вот ведь как неудачно все складывается! Бой вот он, рукой подать. А он на посту…

— Ардашир, на связь, — бросил он в рацию.

— Да здесь, здесь, куда я денусь, — донесся ответ.

— Все чисто?

— Чище не бывает. Как в Хосрове в День Материализации Абсолютной Чистоты!

— Вот нам бы в бой, а?

— Через час сменимся, тогда в бой. Бросай трепаться, Камбиз, мы на службе.

Ардашир, конечно, зануда, но он прав. Тем более что на песок упал прямоугольник света. Открылась дверь штабного фургона. Прямоугольник накрыла тень и вниз спрыгнула ладная фигура ротмистра.

Ротмистр Аноширван была высокой, стройной и фантастически ловкой, вызывая в Камбизовой душе сладкое содрогание каждый раз, когда он ее видел. Даже сейчас, в боевом снаряжении командир смотрелась истинной красавицей, этакой богиней войны.

Камбиз вытянулся по стойке «смирно» и козырнул.

— Вольно. — И голос. Хоть и ощущается привычка отдавать команды, а все равно такой тягучий, как нуга.

— Разрешите обратиться, господин ротмистр!

— Обращайся. — Нотки нетерпения. Лица за забралом не видно, но, наверное, она сейчас хмурит свои чудесные брови.

— Мы побеждаем? — Судьба сражения волновала Камбиза куда больше, чем даже мечты о красавице командирше.

— Служи, боец. Победу надо добыть! У вас тихо? И хорошо. Я на позицию, сейчас будет контратака. Здесь остается мой заместитель, — многословно сказала она, хотя в качестве ответа хватило бы и первой фразы.

«Нервничает», — понял часовой.

Прямоугольник света погас, дверь затворилась, щелкнув пазами.

Камбиз проводил глазами ротмистра.

«Как же она двигается! Как балерина в том спектакле, что шел по центральному», — подумал Камбиз и поклялся, что, когда его переведут из касты демов в пехлеваны, он обязательно сделает предложение этой замечательной женщине.

Это была его последняя мысль.

Сзади что-то метнулось, раздался неслышный хлопок и рядовой Камбиз умер.

Тридцать семь секунд в одну сторону, две секунды на поворот, тридцать семь в другую. Сектор обзора полный. Единственное укрытие — песчаный холмик прямо напротив штабной машины.

Второй часовой на другой стороне. Бэтээр с отделением охраны позади, на одной линии с машиной.

Мертвая зона, таким образом, прямо перед КШМБ…

Но в кабине должен быть мехвод.

Две цели: часовой и мехвод.

Салман успел обогнуть ползком расположение штаба полукругом и теперь замер в ожидании, когда же появится хоть один офицер. По идее, должен. Клоны готовят контратаку, невозможно, чтобы пехлеван остался в тылу, когда такое дело.

Есть!

Открылась дверь, на песок выпрыгнул… Капитан! Комроты собственной персоной! Ну конечно, кто же пропустит атаку? Только не пехлеван!

Рука легла на пистолет.

Это бронекавалеристы в хороших скафандрах. Стрелять надо в упор, лучше всего в шею — туда, где шлем по воле странной клонской конструкторской мысли не сходится с бронезащитой нагрудника. Головой, конечно, так вертеть удобнее, да и щель прикрыта кевларовой стойкой, но за хороший обзор приходится платить безопасностью.

Итак, лучше всего в шею. Иначе — никаких гарантий.

Часовой козыряет, что-то говорит. Глухие голоса из-под забрал. Даже обостренный до предела слух Пино не в состоянии разобрать детали.

Змеей вдоль колес бэтээра вне сектора обзора. Наблюдатель в утробе машины видит лишь верхнюю полусферу.

Офицер разворачивается и уходит к передку вездехода. Часовой смотрит вслед.

Пора!

Два прыжка над землей. Ствол пришелся точно в центр нашейника снизу вверх. Пуля должна была рассечь позвонки и выйти через лоб. Салман подхватил оседающее тело, обняв за грудь. Ладонь на автомате, чтобы не звякнул при падении.

Секунда.

Прыжок на подножку кабины, дверь на себя. Нет блокировки! Естественно, от кого здесь запираться? Хорошо! Иначе пришлось бы стрелять в замок.

Удивленные глаза водителя. Выстрел.

Три секунды.

Капитан идет быстро, уже поравнялся с носом машины.

Салман прыгнул с подножки и в пять шагов догнал офицера. В руке покоилась увесистая блямба с вакуумной присоской на обратной стороне.

Бросок!

Генератор волновых колебаний прилип к шлему, а Салман намертво скрутил командира роты. Мелковат пехлеванчик, кстати. Даже в шлеме едва достает до носа.

Секунда.

Пехлеван сопротивлялся одно мгновение, а потом обмяк и осел мешком.

Тело в скафандре улеглось на плече, и Пино бросился к высохшему руслу по заранее разведанной дуге, которую не должны увидеть из бэтээра.

Она очнулась в…

Повертела головой. Голова страшно болела. Ранение? Контузия?

Интерьер очень напоминал медицинский отсек. Лежит на столе, без шлема, волосы прилипли к чему-то, что может быть только кровью. Потолок был низкий, бронированный. Глаза резал яркий свет, а позади угадывались очертания медицинского комбайна.

Значит, ранена. Или откуда столько крови? Ранена и попала в медбэтээр.

— В какой я роте? — спросила она, не узнавая обстановки. Внутренности машины весьма отличались от привычных.

Свет заслонила фигура врача. Синий передник поверх комбинезона, руки в перчатках подняты вверх ладонями к себе. Перчатки свежие, а передник густо измазан кровью.

— Вы, милейшая ротмистр, в батальонной машине медпомощи. Вовсе не в роте.

У врача был чистейший хосровский выговор. А вот лицо незнакомое.

— Я вас знаю? Батальонный хирург — доктор Парвиз, что с ним? И что со мной? — Она сделала попытку встать, но голова наказала ее вспышкой боли.

— Лежите, лежите. — Доктор мягко, но непреклонно вернул ее на место. — У вас сотрясение мозга, ничего страшного. Далее, я не знаком с достойным коллегой Парвизом, потому что я хирург 11-й штурмовой бригады, Eurowehr, то есть армия Европейской Директории. Ричард Фарагут, к вашим услугам. А вас как зовут?

Ротмистр от неожиданности охнула и вновь попыталась вскочить. На этот раз к столу ее припечатали совсем не мягко. Тяжелая, очень тяжелая рука в тактической перчатке появилась из-за головы и толкнула в грудь.

Вслед за рукой в поле зрения показался ее обладатель. Огромный, короткая борода, скуластое лицо, ломаный нос, лысая голова в шрамах. Кожа смуглого человека, много лет не видевшего солнца. Глазки маленькие, налитые кровью, злые и пронзительные.

— Вот твой планшет! — Перед лицом затрясся ее собственный командирский планшет, выдранный с мясом из предплечного сегмента. — Назови пароль доступа! Имя, звание, часть приписки!

— Я ротмистр Второго Народного кавалерийского полка Хвови Аноширван, номер 3506-17! И я вам ничего не скажу!

Она поняла, что попалась. Но как?! Из расположения?! В тылу?! Последним воспоминанием был штабной фургон, вот она выходит, перебрасывается парой слов с часовым, спешит к вверенной роте, скоро атака, резкая боль… Неужели?! Но как?! Под носом у целого отделения охраны в бэтээре! Почти в центре позиции! Этого не может быть!

— Салман, друг мой, покинь помещение или помолчи. У меня мало времени, очень много раненых, а ты мешаешь. — И к ротмистру: — Лучше все рассказать. Честно.

— Мне вам нечего сказать.

— О! Вам есть что! Я умею быть весьма убедительным. Вот это скальпель. — Перед носом показался хрестоматийный медицинский инструмент. — А у меня, как я говорил, совсем нет времени…

— Вы не имеете права! Пытки военнопленных запрещены конвенцией… — начала было Хвови, но доктор ее перебил:

— Видите ли, ротмистр. Мы с моим другом имеем не вполне обычные биографии. Так что вы всё расскажете. А когда вы всё расскажете, Салман положит в ваши карманы пару ручных гранат. И вас разнесет на влажные ошметки так, что никакая комиссия по защите прав военнопленных никогда и ничего не раскопает. Вы меня понимаете? Салман, ведь мы можем?

— Запросто, — пробасил бородач.

— Намекаю: мой друг согласен. Вы будете со мной общаться, или мы приступим к интересному?

Доктор наклонился к самому ее лицу. И когда ротмистр Хвови Аноширван увидела его глаза, она поняла, что рассказать придется.

На нее уставился не человек. Через зрачки с той стороны на нее смотрела сама смерть.

Бригаде пришлось туго. Невероятно туго.

Развернулись в бой все, не только батальон Салмана Эстебана.

Еще один штурмовой налет: флуггеры, вертолеты. Едва отбились. Огрызок ПКО сработал, потрудились и пехотные расчеты с ПЗРК. Обученный пехотинец с «трубой» на плече очень опасен для любой низколетящей цели. Даже для тяжелых «Варэгн».

Глупо надеяться, что массированную атаку флуггеров можно отразить такими силами, но уважать будут — это точно. А значит, по головам ходить не осмелятся.

В довершение всего подошли танки. Немного, двенадцать штук. Но остановить их было нечем.

Клонская броня вперед не высовывалась. Маневрировала в тылу, накрывая цели по указанию корректировщиков и БПЛА. Не хотели подставляться под убойные управляемые ракеты!

Противостоять им могли лишь самоходные орудия, которых оставалось все меньше.

Бригада откатывалась назад.

Через час боя Ахилл-Мария, даром что комроты, три раза перезабивал магазины. Этот комплект был последним. Именно так: последним.

Предыдущую забивку достал из ранца. Эту приволок боец от бэтээра. Четыре цинка пуль да цинк гранат для наствольников и пороховые баллоны. Ну и короба пулеметчикам.

На сладкое боец сообщил:

— У «Зубров» снаряды исходят. Почти все, да! Просили передавать!

Взгляд на нагрудную планку: Окленд.

Рядовой первого класса Питер Мэй Окленд, да, сэр! Кто еще может так коверкать русский?! Только он, бывший малолетний бандит из города Нью-Бридж, что на английском берегу.

От нервов «съехали» языковые гипнокурсы, вот Окленд теперь и изъясняется через пень-колоду. Но ведь выжил!

— Питер! — Хлопок по забралу. — Эй, парень, очнись!

— Да, мистер, сэр!

— Ты был возле медицинского бэтээра? Что у докторов?

— Да! Я был. Док Фарагут говорить, он будет резать живых, скоро! Так и сказал, сэр. Или я не так понять, сэр!

— Не «живых», а «по живому»! — поправил капитан, забивая очередной магазин. — У дока кончается анестезия, вот и все. И я тебе не сэр, а господин капитан, понял?

— Понял, точно! Прошу простить, мистер капитан, сэр!

Ахилл-Мария был уверен, что за поляризованной маской прячется улыбка во все кривые зубы.

— Все, иди воюй, — отмахнулся он.

Пошел воевать и Ахилл-Мария.

А потом вдруг появился Салман! Которого бывший эрмандадовец зачислил сразу во все категории: в покойники, в перебежчики, в пленные, в пропавшие без вести, в дезертиры. Хотя куда ты дезертируешь с Паркиды?

Итак, вернулся Салман. Да не просто вернулся! С телом на плече! Тело в матовом скафандре, без сознания. Скафандр определенно клонский с характерным пластиковым наплывом под антенну на боку шлема, увеличенные наплечные сегменты, куда можно вешать дополнительные модули с раздельной нагрудной и набрюшной защитой.

— Ты?!

— Я, я. — Клон валится в пыль, а рядом валится Пино, он же Эстебан, он же черт-его-разберет кто. — И нечего орать. Командуй давай, а я пленного к доку отволоку, он у него заговорит!

Вернувшись от дока, Салман охотно похвастался.

Это не просто так, а капитан Второго Народного кавполка! Того самого, всеми парадами прославленного, чьи вертолеты так не вовремя выбросили десант у них на флангах!

— Тьфу, дьявольщина, полчаса на брюхе ползал, пока офицера нашел! Они же все одинаковые! Чуть не попался…

По ходу рейда Пино застрелил из бесшумного ТШ-ОН двух кавалеристов, а капитана вырубил генератором волновых колебаний, который всегда носил с собой в бедренном контейнере.

— Он, гад, из командно-штабной машины выбирался, как у себя дома! Я ему на затылок эту блямбу хлоп, подержал секунду и готово! Там удар такой, как копытом в челюсть! Тело на плечо и на позиции. А там уж и нет никого. Еле нашел. Ну вы и удрапали! Вот и вся история.

Только Салман с его стажем в дивизии осназ «Скорцени» мог сотворить такое. Во всем батальоне только он. Да и во всей бригаде! Штурмовиков таким фокусам не учат. По правде сказать, и не всякий офицер осназа проберется через полыхающую огнем линию боевого соприкосновения, сумеет захватить «языка» и вернуться назад.

— Только он не капитан — ротмистр. У клонов в воздушной кавалерии такие звания, — поправил командира испанец.

— Да мне оно как отсюда до ближайшей черной дыры! К тому же это не он, а она! Слушай дальше…

— Ну.

— Полезно иметь своего ручного маньяка в батальоне! Эта баба, как ее… ротмистр Хвови Аноширван, как глянула на дока, а тот весь в кровище, красота, так все и выложила. У нас есть пароли от ее командирского планшета! А там кодировка связи, диспозиция, численность, рабочие частоты с интервалом смены, короче, всё! Я только что слил информацию в штаб бригады. Они вызывают штурмовики с Хордада! Народный кавполк! Против нас Народный кавполк. ты представляешь?! Такую приманку наши ни за что не упустят!

Флуггеры отработали образцово.

Ахилл и Салман лежали на гребне бархана, рядом с наблюдателем, который подсвечивал цели лазерным целеуказателем. Все трое то и дело вжимались в песок, чтобы не сдуло ударной волной от близких взрывов. Да и страшно, знаете ли, когда в пятидесяти метрах над головой проносится тонна-другая силумитовых БЧ, да на пяти числах Маха!

Конкордианские позиции громили знатно.

Даже лучше, чем их бригаду громили реактивные снаряды пару часов назад. Потому что прицельно! Через десять минут, когда грохот утих, с той стороны больше не стреляли. Мертвая тишина.

Потом вперед с мерным рокотом прошли ударные вертолеты. Бронированные «Пираньи», целый полк!

Ахилл-Мария устало перекатился на спину.

— Салман, я тебе знаешь, что скажу?

— Ну?

— Ты хоть и конченый подонок, но герой. Ты нас всех спас.

— Пф-ф! — фыркнул тот. — Эка невидаль! Да я с начала войны только тем и занимаюсь, что вас спасаю. И тебя тоже, эрмандад гребаный!

Потом он отстегнул автомат и тоже улегся на спину.

Две фигуры в броне, лица за забралами, вокруг песок, а вверху огромный диск Бирба.

На его фоне стремительно пронеслось очередное звено «Пираний».

Салман указал на них пальцем.

— А ты, эрмандад гребаный, — голос в рации тихий, почти торжественный, — ты знаешь, что у нас в осназе говорят про ударные вертолеты?

— Не знаю, — честно признался Ахилл.

— У нас говорят, что это души погибших танков.

Глава 5 ПОЛЕТ ЛИНКОРОВ

Июнь, 2622 г.

Крепость Керсасп

Планета Паркида, система Вахрам

Шесть боевых вылетов за сутки…

Шесть! Чисто как в первый день войны!

И это после встречного сражения на шоссе Хордад — Бримиш!

Я его не считаю. Это было легко и почти приятно. Да и по времени — три четверти часа. Ерундовина, короче говоря.

Кстати, сия ерундовина принесла плоды стратегических размеров.

Дикий маневр штурмовой бригады на Бримиш, без танков, без частей обеспечения, на неподавленную оборону, оказался диким лишь на первый взгляд. Все-таки наше командование умеет разыгрывать многоходовые комбинации!

Атака бригады выманила навстречу два полка армейской пехоты, полк танков и целый Второй Народный кавполк, вместе с их вертолетами, которые в маневренной войне — штука страшная.

Ну и, конечно, как можно забыть! Всю крепостную авиадивизию с Бримиша!

Клоны азартно ударили по бригаде, которая показалась серьезной силой, и принялись ее громить со всем пехлеванским азартом. А тут мы, неожиданные, как граната в сортире!

Конкордианцам перепало — мое почтение! Клонские флуггеры помножили на ноль (ну почти), да и сухопутная матчасть пострадала, мягко говоря. А всего-то потребовалось: выдать приманку, «Асмодей» в наводчиках и адекватный наряд авиакосмических сил. Четверть часа работы — и готово!

В итоге Бримиш остался без серьезного гарнизона и был захвачен нашим вертолетным десантом.

Теперь Бримиш навис над флангом Крепости Керсасп дамокловым молотом. Или топором? Я ничего не напутал? Пострадавшую бригаду эвакуировали обратно на Хордад, а к нашему очередному призу протянулись с орбиты транспортные артерии.

Вот так надо воевать, маму вашу заотарскую напополам! Видали настоящий блицкриг?! Это не «Исфандияр» ваш недоделанный!

Но это я теперь такой бодрый. Тогда я не знал и десятой части результатов нашей работы, а еще превратился в зомби. И держала меня в вертикальном положении лишь ударная доза стимуляторов, которую прописал прямо в вену скафандр «Гранит», почуяв на пятом задании, что я скоро отключусь. Или окочурюсь, добавлю от себя.

Штурмовки наземных объектов и войск…

Уничтожение флуггеров…

Минные постановки…

Да-да! Нас, истребителей, гоняли даже на минные постановки!

Мы наступали на Керсасп, планомерно раскручивая маховик стратегической операции. Но Керсасп недаром зовется крепостью. Три космодрома первого класса, полтора десятка разных заводов, и всё — фортифицировано. Предполья, укрепрайоны, активно маневрирующие войска — прилагаются.

И флуггеры.

Очень много флуггеров. Три крепостные дивизии, а также все те, что отступили с орбиты. В числе прочего на Керсаспе приземлились пять поврежденных авианосцев, и это без многочисленных звеньев и одиночных флуггеров, которые тоже успели там укрыться!

А Керсасп командование хотело прибрать в относительной целости. Его не собирались срыть до базальта орбитальной бомбардировкой. Да и затянуться та бомбардировка могла на несколько недель, потому что зенитные и противоракетные возможности Керсаспа были колоссальными.

Значит нам, космическим работникам войны, светило еще немало интересных минут в кабине флуггера.

Так что в итоге: четыре БШУ — бомбоштурмовых удара, одно воздушное минирование и тяжелейший встречный бой с «Джеридами» (это такой малосерийный клонский истребитель).

Бомбоштурмовые выдались те еще. Потому что три из них — подавление позиций ПКО. Лучше бы я с «Джеридами» и дальше рубился! Одно дело, если тебе противостоит рыцарь неба, такой же как ты — пилот. А вот когда противник — бездушный аппарат, не знающий ни усталости, ни красного тумана перегрузок, ни инстинкта самосохранения…

«Это вам не это!», по меткому выражению Славы Булгарина.

Знаете, что чувствует пилот, когда над пустыней в клубах пыли вырастает дымный хвост, а парсер заходится в панике от того, что «борт в луче радара наведения»? Я, к сожалению, знаю.

Особенную остроту ощущениям придает фактор «Дюрандаля». Наш любимый DR-19 и в космосе не очень верткий, а уж в атмосфере — совсем тупица. Уйти от ракет можно лишь запредельным маневрированием. Или под прикрытием фантомов. Или свести их с ума блоком информационной борьбы.

Фантомы нам вешали аж по две штуки, ну а блок ИНБ у «Дюрандаля» хоть и очень эффективный, но не стопроцентная же гарантия!

В общем, все, поголовно все выпускники «школы стюардесс» были сбиты. Двое погибли, остальные катапультировались и приняли новые машины на Хордаде.

Беркуты 1 и 6. Ребята не дожили даже до индивидуальных позывных. Не уверен, что ветеранский состав успел выучить их фамилии. Но я успел.

Это же ваш покорный слуга ставил их на крыло! Я сажал их в «Дюрандали» и пытался учить азам. Или педагог из меня хреновый, или просто не хватило времени.

Сурен Симонян и Фемистокл Чуев, которого все звали просто Фима.

Сурен погиб быстро — прямое попадание в кокпит. А Фиме снопом вторичных осколков оторвало обе ноги. Парсер его катапультировал, он выбрался из ложемента, полз какое-то время и умер от потери крови и болевого шока. Плохая смерть.

Итак, сутки в воздухе. Приземление, боевая задача, взлет.

Авиакрыло раздергали по эскадрильям, а наши тела раздергали нагрузками. Эскадрильями латали дыры фронта, а заодно и нами те дыры латали.

Вернувшись на Хордад, отлипнув наконец от тверди небесной, я выбрался на твердь земную — на закопченный бетон.

В наушниках послышался голос Бердника:

— Мужики, никакого построения я объявлять не стану. Плевать на устав, я сейчас просто помру. Боевая команда: скафандры — по рундукам. В столовую. Спать! Отбой! — Голос Григория Алексеевича был неузнаваем, язык заплетался от усталости, но командирское мышление оставалось четким, формулировка приказов была адекватна сложившейся ситуации, не допускала двойной или ложной трактовки (как пишут в офицерских аттестациях).

Я огляделся. Впервые после прибытия в сию звездную гавань. Подробно, я хочу сказать, во всю ширь.

Красота-а-а…

Еще один апофеоз войны.

В обрамлении раздолбанной инфраструктуры — взлетка флуггеров. Ряд нашей эскадрильи — десять машин. Под обтекателями копошатся пилоты и техники, которые пилотов разоблачают, а флуггеры собираются слегка подмандить, чтобы не развалились по вылету.

Пятая полоса (наша) принимает следующую порцию. Один «Горыныч» уже катит с тормозными парашютами за кормой, а в ночном небе мигают габариты целой стаи, вставшей на круг ожидания.

С шестой и седьмой взлетают с ревом сразу два европейских «Ягуара», а с рулежных дорожек заходит в разгонные створы следующая пара.

По полосам от первой до четвертой ползут бетоноструйные машины, которые чинят и чинят разрушенное взрывами покрытие и никак не могут починить. Это все от того, что сюда упал клонский тралец. Видимо, собирался совершить аварийную, но не совершил, распахав взлетки до адского месива.

Тралец уже распилили и уволокли. Теперь, значит, покрытие починяют, что благородно.

Колоссальный пожар, который я заприметил давеча в заводском и складском секторах, догорает. Взрывов не слышно, но дым стелется по полю и ест глаза, как только шлем покинул голову. Вонища прилагается. Она оседает в носу и гортани, попав под дыхательную маску, пока я нацеливался, как бы половчее ее прицепить.

Ночную тьму наполняют вибрация и гул, соревнующиеся с ревом флуггеров на старте. Далеко, почти на горизонте приземляются очередные транспорты. Это старые танкодесантные корабли, похожие на полукилометровую парикмахерскую машинку, и воют они на посадке чисто как ослы, которым только что прищемили яйца. Первый танковоз уже разгружают, судя по немаленькой колонне инженерной техники, что прошла мимо пять минут назад.

Оглядывался я не просто так.

Столовая! Где? Где питать мой измочаленный организм?

Сильно сомневался я, что клонские хозблоки достались нам в рабочем состоянии.

Вот, например, серия приземистых зданий по правую руку — явно казармы и прочие жилые помещения. Коробки без окон и крыш — посрывало ударной волной, там кушать нам явно не дадут.

Ответом стали крики мичмана тыловой службы. В дыхательной маске вполне можно говорить, через клапан, запросто. Но этот использовал разъем под микрофон, а на плечо посадил матюгальник.

— Товарищи пилоты И-03! Внимание, пожалуйста! Позади ваших машин стоят гражданские «Андромеды»! Вы размещаетесь в них! Борт номер 457 оборудован под кухню! Пожалуйста, поторопитесь!

А мог бы и догадаться! Стандартная практика, между прочим. «Андромеда» — это таких размеров штука, что там можно легко оборудовать даже персональные каюты, чтобы лучше отдыхалось.

Так и есть.

На трапах заметное оживление: кто-то спускается, кто-то наоборот. Еще одна «Андромеда» вывалила на бетон транспортную аппарель. В глубине фюзеляжа виднеются блицы сварки, слышен визг станка — теперь это наша походная мастерская для мелкого ремонта.

На борту 457 была оборудована вполне себе приличная столовая. Можно сесть за стол со скатертью, вытянуть ноги, избавиться от настогребенившей маски. Я уж про горячую еду молчу. Еду, кстати, разносили натурально официантки в кителях и юбках. Все уставного фасона и цвета, даже чулочки с туфельками.

Но это были настоящие девушки! Очень даже годной комплектации! Готов спорить, так в нас будили жажду жизни и борьбы. Дескать, офицер, ты сражаешься не просто так! Тебя будут любить вот такие девчонки!

Военная психология, так ее и эдак во все маршевые и маневровые!

Оно бы и сработало. Уверен, будь за спиной не шесть вылетов, а три, неженатая половина авиакрыла обещала бы официанткам всю безудержную любовь, какую могут подарить здоровое тело и не менее здоровый дух. Да и женатая тоже.

Но, товарищи, шесть — это перебор. Если грубо, по-казарменному: даже мозг не встанет, молчу про все остальное. После шести хороших палок, что мы кинули клонам и небу, женские стати не трогают. Совсем.

Официантки не обижались, потому что с пониманием.

А мы тупо жрали.

Хотелось спать, но спать не моглось, откуда бралась фрустрация, ясно читавшаяся в потухших глазах честной компании. Не моглось — это потому что, как я уже говорил, проклятые стимуляторы все еще бродили в крови.

За столом с Бердником во главе теплился вялый разговор.

— Зачем мы тут так страшно мудохаемся? — спросил младлей Сенявин, нормальный летун из казанской Академии.

— Затем, что перед генеральным штурмом силы копят. А мы уже туточки. Вот нас и применяют во все дыхательные, — ответил его однокашник, младший лейтенант Синяков.

Обоих прислали нам на усиление еще на Восемьсот Первом парсеке. Оба успели повоевать, так что вполне вписались в строй. Вписались, кстати, под кличками Синяк Первый и Синяк Второй. Первый — Сенявин — обладатель славной военно-морской фамилии, очень обижался.

«Я не Сынявин! Я Сенявин!» — вот такая наивная отмазка, потому как, если прилипло, не отклеишь.

А Второй — ничего, носил с гордостью.

— Это понятно, — сказал Сенявин сквозь котлету. — Я не про «туточки». Я про вообще.

Широкая постановка вопроса! «Про вообще» я в те минуты был не готов, зато нашелся Бердник, на правах командира.

— Мы вообще ради людей воюем. За наших, против клонских. Что непонятного?

— Да! — Сенявин отогнал вилкой то ли невидимую муху, которых здесь не водилось, то ли неприятный запах. — Люди! Что они вообще знают! Что им вообще нужно! Уверен, что им, гражданским, эта война — как от бетона до линкорского ГКП! Далеко, не видно и, в общем, по хрену.

— Послушай, Синяк-раз, людям сто процентов по хрену мешалкой. Людям надо, чтобы тепло, светло, было что пожрать и бабу симпатичную под боком. Ну, или мужика. Культура опять же. А наша задача, наша с тобой, Синяк, обеспечивать! Чтобы в людей не стреляли, не бросали бомб, не угоняли на работы по укреплению мощи любимой конкордианской родины. — Это Веня Оршев не выдержал, и в сторону Бердника: — Простите, Григорий Алексеевич, перебил вас. Наболело.

— Ничего-ничего, Веня. Учитесь, сынки, доходчиво излагает!

— Можно подумать, наши их на работу не угонят, ха! — пробубнил Сенявин, уткнувшийся в тарелку, но не растерявший задора.

— Так то наши. — Я победно звякнул вилкой и взялся за кружку с ароматнейшим чаем. — Наши — пусть, не жалко.

— Справедливость опять-таки. — Веня тоже обратился к чаю.

— Мы воюем, им — работать. Война, она всех касается, — постановил Синяк Второй.

— Справедливость — это хорошо, это правильно. Вы мне вот что объясните, ну, как старшие товарищи, что ж мы с ходу Керсасп не взяли? Хордад — вот он, наш! С чего Керсаспу такое исключение? Товарищ капитан первого ранга? — поинтересовался стратегией Беркут-4.

Беркут-4 — «стюардесса». Бойкий зеленоглазый парень с залихватским брюнетистым чубом. Попал на конвейер переподготовки из Института Гражданского транспорта, то есть даже вуз у него был непрофильный. Зато занимался в авиаклубе! Звали Беркута-4 Степаном Воропаевым. Самым он был, кстати, перспективным из всех «стюардесс».

— Это ты вон у Румянцева спрашивай. — Бердник ткнул в мою сторону дымящейся кружкой. — Андрей у нас по Паркиде специалист. И нечего так на меня смотреть, Румянцев! Это в рекомендации ГАБ так написано! Вот и давай оправдывай!

Ну удружил, товарищ Иванов! Ладно, сейчас я оправдаю. Я Керсасп видел своими собственными глазами, в отличие от всего собрания.

— Степа, скажи, а отчего так вышло, что даже линкоры не залетали над Керсаспом в зону прямого выстрела? — спросил я для затравки.

— Не знаю, — сознался Воропаев.

— А ты знаешь, Степа, что такое «башня ПКО»?

— Ну… — протянул тот, — башня противокосмической обороны…

— Башня! А в реалиях Керсаспа — цитадель! Километр в поперечнике и семь сотен метров в высоту! Тридцать подземных уровней! Все внешние и все несущие стены имеют порядка пятидесяти метров толщины! Фортификационный бетон с титанировой арматурой! Каждый арматурный прут с твою руку! Слой армированного бетона восемь метров, слой пластика — метр и так далее. Внутри герметичные отсеки, как на линкоре: с полной автономностью, системами пожаротушения и всем прочим. Жизненно важные боевые части заключены в отдельные бронекапсулы на амортизаторах в спецбункерах. Я реакторные, крюйт-камеры и командные посты имею в виду. Считается, что цитадель выдерживает прямое попадание ядерного боеприпаса в сто килотонн! И продолжает функционировать. Чтобы вывести ее из строя, требуется до десяти тактических термоядерных боеголовок! Впечатлился?

Все слушали вашего покорного слугу, раскрыв рты. Даже Бердник, что приятно. И трескать перестали, что вообще для военных людей редкость. Любим мы, любим, когда про боевые объекты со знанием дела!

— Ну, тогда впечатляйся дальше. До пятидесяти точек объектового ПКО в подъемных бронеколпаках. Лазернопушечные турели, если быть точным. Зональное ПКО — двадцать пять ракетных установок малого-среднего радиуса. То же самое — подъемные бронебашни. Двенадцать сверхзащищенных пусковых шахт для тяжелых ракет. Каждая шахта — это полистальная труба со стенкой в полметра. Все звенья имеют подвижные сочленения, так что фактически это не труба, а гибкий шланг. Такие вот направляющие помещены в бетонные контейнеры, заполненные кинетическим гелем. Так что, сам понимаешь, даже прямое попадание в контейнер не приводит к разрушению самой шахты. Выпускные люки — броня в четыре метра, как бронепояс линкора! А на закуску дюжина сверхмощных плазменных орудий в спаренных установках. Это на тот случай, если монитор или фрегат войдет в атмосферу на малой дистанции. Кстати, они и до орбиты вполне добивают. И по наземным целям очень даже способны. Плюс полк пехоты внутри, дивизион мобильных зениток, оборудованные позиции для ПЗРК. И самое главное! Таких цитаделей восемь штук! И все соединены подземными галереями, где даже монорельс имеется. Вывод такой: Керсасп невозможно атаковать с ходу. Пока целы башни ПКО, ни один борт с десантом на космодром не сядет, даже X-крейсер. А ведь там, кроме башен, еще ого-го какая инфраструктура! Керсасп — это целый люксогенодобывающий город, который очень желательно занять в относительной целости, иначе зачем затевать всю бодягу? Понял, Степа?

— По-о-онял… — Воропаев сражен.

И все сражены.

— Ты это откуда? Ну… выяснил? — Общий вопрос из уст старшего лейтенанта Титова, ВРИО командира И-03, и вроде как моего начальника.

— Данные СР-сканирования, — коротко ответил я, взглянув на всех эдак со значением. Мол, больше не спрашивайте.

— Охренеть, — резюмировал Оршев. — Титанировая арматура! Это же из золота дешевле выйдет! Сколько такая дрянь стоила?!

— Думаю, ты, Веня, столько не зарабатываешь. А из золота, конечно, дешевле, да только толку с него, с золота? Всё, говорим спасибо мамочкам и в койку. — Бердник встал. — Приказываю спать. Минимум четыре часа двадцать минут нас не трогают. У всех проблемы из-за стимуляторов — приказываю, вы слышите? Приказываю заглотить снотворного. Вы обязаны выспаться! Р-р-разойдись!

М-да.

Потрясающая уверенность в том, что за четыре часа двадцать минут можно выспаться. Хотя тот, кто тогда летал, знает — можно!

Кто дрых урывками по десять минут в ложементе, пока техники заправляют флуггер, в нормальной койке за четыре часа придавит на массу так, что только держись!

Выбравшись на вольный вонючий воздух, я почуял, что начинаю вырубаться безо всяких снотворных. Стимуляторы стимуляторами, но меня только что отпустило. Боевая пружина ослабла, а вместе с ней ноги, руки и голова.

Пока спускался по трапу, засек Сашку Пушкина, который крался куда-то вдоль ряда «Андромед» с кульком в руках и выражением умеренной жадности над обтюратором ПДУ.

К бабе идет? Не иначе. Если и не к бабе, зачем человека беспокоить? Когда такое сложное выражение на лице, не стоит.

А все-таки хорошо, что Пушкин вернулся! Вот только когда успел? Исчез в свою секретную командировку, и тут на тебе — Сашка! Еще одним строевым офицером больше, пусть в И-02, а все равно — у нас. Хоть бы поздороваться забрел, скотина…

Хотя куда? И когда? Мы ж сутки в воздухе. А так подумать: Саша ведь тоже вряд ли скучал, вместе со всей эскадрильей!

С подобными несложными умопостроениями в голове я добрался до койки и там умер, испуская противные запахи.

Следующий день стал продолжением дня предыдущего. С той лишь разницей, что начался, как положено, восходом солнца, а не воплем корабельной трансляции, что, мол, «на корабле утро». Вопль трансляции, впрочем, прилагался.

Мы с Веней вылетели из коек по тревоге и помчались на импровизированный плац. Там уже строилось все наше доблестное авиакрыло. Эскадрильи в две шеренги, комэск правофланговым на шаг впереди.

По плацу вышагивал руководитель полетов Шубин и его зам — Жарков. Оба в полевой форме, оба осунувшиеся и злые.

К ним отчеканил строевой пунктир комкрыла.

— Товарищ эскадр-капитан! Второе Гвардейское отдельное авиакрыло построено! Докладывает командир крыла капитан первого ранга Бердник! — Кругом, руки по швам, ноги, спина и глаза — смирно.

Командиры молча обошли строй, приглядываясь. Когда обход иссяк, Шубин заговорил, помогая себе жестикуляцией и миниатюрным динамиком. Иначе мы бы его не слышали, из-за грохота работающего вовсю космодрома.

— Гвардейцы… Да-а-а! Нечего сказать! Хороши! И это гвардейское авиакрыло! Гордость флота и образец для подражания! Товарищ Бердник, почему гвардейцы в таком виде?!

Дальше он обратил наше внимание на мятую форму.

— Вы что, спали в ней, или как?! — Конечно, спали. Прямо в комбинезонах. А вдруг тревога, а мы голенькие?

Далее — на щетину, грязные ногти, общую нескрываемую немытость.

— У вас, Григорий Алексеевич, пилот ходит вонючий! Вы понимаете? Вонючий! Вы осознаете, что на вас смотрят? Вы пришли на чужую землю и должны являть собой пример! Чистоты, несокрушимости и так далее! Как грани алмазного бастиона! И что я вижу? Гвардеец с когтями, как у орла! Воротнички засаленные до зеркального блеска! Могу поспорить, что изо рта шмонит! У половины асов — перхоть! Что это за гвардеец с перхотью?! Вот такая у нас получается несокрушимость! Разберитесь, товарищ Бердник!

— Есть… разобраться. — Командир обвел нас очень недобрыми глазами.

Каково ему, боевому офицеру, вот такое выслушивать?

— Сейчас, — взгляд на часы, — 8.15 по местному времени. Через час начинается наземное наступление на Керсасп. Армия наносит удар по сходящимся направлениям с плацдармов Бримиш и Хордад. В 8.30 стартует артподготовка с орбиты и силами сухопутных батарей Резерва Верховного Главнокомандования. Цели: космодромы Керсасп-Север и Керсасп-Юг, он же Ардвахишт. В 10.00 взлетают флуггеры и идут на сопровождение частей армии. Таким образом, в 9.49 вам надлежит быть в кокпитах. У меня все. Григорий Алексеевич… — Шубин сделал приглашающий жест, мол, бойцы в вашем распоряжении.

И ушел.

— Ну что? — Бердник покачался перед строем с носка на пятку, кулаки сжаты, в глазах выговор, и еще большой вопрос: с занесением в личное дело или только в грудную клетку? — Почему пилоты Белоконя успели посетить душ перед отбоем, а все остальные нет? А?! Не слышу? Поч-ч-чему валялись в комбинезонах?! Что это за детский сад?! Значит, так. Сейчас нет времени разбираться, но чтобы к вылету все были вымытые, бритые и вычищенные! А то развели тут, понимаешь… партизаны Черного Неба, черт дери! Разойдись!

Андрюша Белоконь молоде-е-ец. Дисциплину держит! Догадался, что начальство обязательно учинит смотр. А мы вот… стоим, краснеем. И бедный батя за нас за всех скопом.

У нас ведь как устроено?

Эскадрилья — двенадцать пилотов. Над ними — комэск. Три истребительных эскадрильи составляют истребительный авиаполк с комполка во главе. И, далее, штурмовики и торпедоносцы в таком же ключе. Разница в численности эскадрилий и пилотов. Ударные полки состоят из двух эскадрилий, но летного состава выходит больше: по три-четыре человека на торпедоносец, по два на штурмовик. Плюс штабная эскадрилья: руководитель полетов, его зам, командир крыла с ведомым, замкомандира с ведомым — шесть человек.

Причем руководитель полетов с замом на боевые не ходят, оставаясь в центре управления полетами (ЦУП), или, в крайнем случае, ходят, но — в стыковке с «Асмодеями».

Это стандартная организация авиакрыла тяжелого авианосца. По сути, авиадивизия из трех полков. Отличная, гибкая структура, с вековым опытом применения.

Но война внесла коррективы.

Второе ГОАКР на практике «подправили» следующим образом: Шубин ушел на место Валентина Макаровича Тоцкого, погибшего в рейде на Фелицию. Тогда снаряд угодил в ЦУП, убило всех, включая зама — кавторанга Вертлюгина. Таким образом, комкрыла стал Бердник — комэск И-03, а заместителем Шубина — Лемешев, командир истребительного полка.

Но голод на офицерские кадры случился такой, что Бердник фактически остался в боевом расписании И-03, хотя формально эскадрильей командовал старший лейтенант Владимир Титов. Попробуй выведи из состава такого вояку, как Бердник, да еще с ведомым! Что от эскадрильи останется, учитывая боевые качества «стюардесс»? Четыре калеки: Титов с Оршевым, да два Синяка.

В результате: Румянцев прикрывает комкрыла, то есть вроде бы в составе штабной эскадрильи, хотя оба приписаны к И-03. А Лемешев совмещает должность зама руководителя полетов и комполка, то есть летает на боевые вместе со всеми.

Налицо бардак в истребительной секции. А что делать?

Я это не просто так рассказываю. А чтобы не возникало закономерных вопросов. Например, каким чертом вы там вообще занимались? Импровизациями, мои осведомленные. Вынужденными импровизациями.

Ну что же…

Приняли душ, переоделись, сели в кокпиты, ждем.

Чего ждем?

Как и все эти дни: последнего и решительного, чтобы сразу и вдребезги всех победить.

Чего дождались?

Многочисленных приказов на сопровождение и поддержку.

— Румянцев, здесь Титов, — запела рация.

Я сидел засупоненный в скафандр, машина в створе рулежной дорожки, взгляды через остекление на взлетающих и садящихся коллег.

— На связи, — откликнулся я.

— Возьми трех Беркутов и слетай в квадрат 58–06, там наша пехота напоролась на укрепрайон, надо бы пособить.

— А товарищ капитан первого ранга… — начал было я.

— Бердник в курсе, дает добро. Один бес — массовых вылетов не предвидится. Не разведсводка, а какие-то записки из общины хиппи — кругом сплошная тишь да гладь.

Это он острит насчет того, что клоны не приняли вызова. Рожденные ползать ползут себе к предпольям Керсаспа, а никакого противодействия крупных авиасоединений врага не наблюдается.

— Каких Беркутов брать?

— Сам смотри.

— Тогда… — Парсер перевел вызов на общий канал эскадрильи. — Внимание! Беркуты 2, 3, 4! Говорит Комета. На вылет! Воропаев, ты без пары остался?

— Так точно!

— Поработаешь моим ведомым. Понял?

— Понял чисто!

— Беркуты-2-3, на взлет. Ожидайте нас в эшелоне пять. Беркут-4! Пристраивайся на взлетку шесть, я пойду с пятой.

«Дюрандаль» ожил, наполнился упругой вибрацией, шасси заглотили первые метры бетона, пейзаж в панораме кабины пополз в сторону.

Связь с диспетчером. Чисто. Коридор на взлет? Есть. Метеосводка?

— Комета, башня вызывает.

— Слушаю тебя, башня.

— Погода в квадрате — дрянь. Ураганный ветер, в порывах до семидесяти километров. Видимость ожидается нулевая.

— Есть корректировщики на наш квадрат? — поинтересовался я насущным.

— Дал запрос, жду. — Диспетчер помолчал. — Ага, вот. «Асмодей» в трех сотнях к северу принял заявку. И еще есть связь со спутником наблюдения.

— Спутник — это хорошо. «Асмодей» на БПЛА расщедрится?

— Это ты давай сам.

— Спасибо. Разберусь!

Такой ветер это неприятно, но для флуггера — так, мелкая помеха. Но учитывая, что цели наземные, песчаная буря в сочетании с никакой видимостью — это без одной минуты провал задачи. Вот если стратосферный БПЛА зависнет над квадратом, тогда нам будет куда легче!

Пока летели до места, я спорил с командиром «Асмодея».

Тот никак не желал тратить разведчика на всякую ерунду, а я ныл и жаловался на отвратительную погоду.

Погода стояла фирменная, паркидская!

Мы вошли в темную стену урагана. Миллионы тонн пыли повисли в воздухе, превратив его в кисель, наэлектризованный статикой, будто семья перед скандалом.

Видимость пропала начисто, лишь приборы подсказывали, где мы и куда двигаемся. Очень вовремя подал голос спутник, который засек нас и уверенно вел на цель. А ваш покорный слуга озадачил парсер связью с пехотой. Пусть скажут, куда бить!

Сквозь треск помех проклюнулся голос комбата, того самого, что подавал заявку на авиаудар:

— Пш-ш-ш… майор Эстебан… пшшшшшш… 11-я штурмовая бригада…

Здравствуйте! Старые знакомые! Те самые, которых мы выручали на линии Хордад — Бримиш! Перебросили, значит, парней на направление главного удара. Ну что же, представился и я.

Услышав позывной «Комета», комбат молчал секунд пятнадцать. Только шипение в динамиках говорило, что канал все еще открыт.

— 2-е ГОАКР! — наконец откликнулся он. — Пшшшш… рад слыша… трррррр… временные укрепления, ничего не видно, отработайте ракетами по координатам… пшшшшшш.

Ну это я и сам вижу, что ничего не видно. Зато парсер очень даже принял точные координаты, а спутник подтвердил, что, да, фиксирую чужую активность в данном районе.

— Майор! Майор, как тебя, Эстебан, на связь!

— Пшшшш, здесь… пшшш.

— Есть хоть какой-то визуальный контакт с целями? Мы сейчас пустим пристрелочную, скоординируете огонь?

— Пшшш… работайте, Комета, наблюдатель на месте!

Ну что же, хорошо! Я приказал Беркуту-2 пальнуть ракетой. Пыльные разводы по правую руку вспыхнули алым, а из батальона доложились, что есть накрытие.

— Давайте также, пшшшшш… — жизнерадостный голос утонул в помехах.

Еще семь «Шакалов» сорвались с цепи, а через десять секунд пришло подтверждение: цель перемолота в труху!

Что мы там вытаптывали? ДОТы? Окопы? Позиции артиллерии? А может быть, все вместе? Не знаю. Пехоте виднее.

— Комета, Беркут-4, разрешите?

— Слушаю тебя, Беркут-4. — И чего это моему ведомому неймется? Попробую угадать…

И точно!

— Разрешите отработать пушками?

— Отрицательно. Запрещаю. Идем домой.

— Так, товарищ старший лейтенант, пехоте помочь бы… — заканючил Воропаев.

— Отставить! — Я сделал себе уставной голос со стальным лязгом. — Выходим из боя!

Ваш покорный слуга заложил левый вираж, убедился, что мои «стюардессы» повторили маневр, и повел подопечных на Хордад.

Какое там «пушками отработать»! При такой видимости на пикировании даже я могу убиться! Куда уж им, с их квалификацией!

Но как же тесен фронтовой мир! Позывные 11-й бригады уже как родные. Они воюют внизу, мы — наверху, в глаза друг друга не видели, а вроде как вместе. У меня не было серьезного опыта взаимодействия с наземными частями, и ощущения оказались в диковину. Приятные ощущения, заглохни мой реактор, если вру!

По приземлении я вылез на бетонку с целью размяться и погрузился по уши в новости.

Техники находились в ажитации, да и летунская братия не отставала.

— Ты слышал, что ниппонская эскадра вышибла клонов из системы Макран?

— Ко-о-огда?!

— Да только что передали сводку информбюро!

— А я почему не слышал?

— Дятел потому что, ха-ха-ха!

— Погоди! — Я изловил говорливого и осведомленного техника за рукав. — Ниппонская эскадра? Это какая? У них же здесь куча вымпелов, кого они к Макранам отрядили?

Техник остановился и охотно оделил куском информации.

Оказалось, Ниппон наконец дал погулять своим сверхдредноутам «Ямато» и «Мусаси». Это такие махины… Пятнадцать пушек ГК и целое авиакрыло на борту, почти как у авианосца. Люксогена такой штуке потребно море. Цена каждого — годовой бюджет пары немаленьких директорий.

В результате оба линкора торчали на приколе всю войну. Но вот теперь гиганты наконец прославились. Думаю, пехлеваны преизрядно наложили в ботфорты, когда в систему пожаловала сладкая парочка с вымпелами эскорта.

Что ни говори, а такие сверхгиганты — это сурово. Не всегда и при определенных условиях. Но уж когда условия сложились — тушите свет! Одна беда: войны выигрывают не прима-балерины, а простые фронтовые трудяги, вроде «Кавказа» или старого доброго «Пожарского».

Что толку с двух линкоров стоимостью в пять «Кавказов» каждый? Не лучше ли наклепать десяток тех самых «Кавказов»? Вот то-то и оно…

Следующая новость настигла в сортире, куда я сбежал про запас перед вылетом. В коридоре «Андромеды» приключилась возня и сразу несколько голосов загомонили:

— Товарищ старший лейтенант! Это не сплетни, я клянусь! Эскадры директорий Хинду и Ниппон попали под обстрел «Митридатов» с Бирба!

— Ну-ну, воин! Не мельтеши! Толком докладывай.

— Да я что, это Петрович в курсе, пусть он…

— А чего тогда лезешь! Петрович, что там по Бирбу?

— Все верно: обстрел. Есть потери. Выслали на поиск флуггеры. Почти целая эскадрилья пропала без вести в атмосфере. Учитывая особенности газового гиганта, следует полагать их погибшими.

— Почему тогда никаких сообщений на коммуникаторе?

— А я не знаю.

— Плохо!

Да уж. Плохо.

Поставленный баритон принадлежал Андрею Белоконю. Отдувались его бойцы. А плохо потому что: кто у нас специалист по Бирбу? Второе Гвардейское и Четырнадцатое отдельное. Нетрудно догадаться, что сейчас соберут всех, погрузят на авианосцы и забросят на проклятый газовый гигант, где мы таких страхов натерпелись…

И точно!

Не успел ваш верный рассказчик прикрутить струю и нажать на смыв, как коммуникатор пиликнул текстовым сообщением.

Как я и думал. Все части Второго и Четырнадцатого срочно собирают на Хордаде.

Ждали часа два. Бердник даже заставил меня устроить лекцию по Бирбу и «Митридатам» для всех неучаствовавших.

Таким образом, в числе счастливчиков оказалось И-02 в полном составе и какие-то парни из 14-го ОАКР. Я им чего-то наплел, перепугал очередную порцию «стюардесс», а заодно и себя. Потому как на Бирб не хотелось, аж зубы сводило.

И мы никуда не полетели. С одной стороны: ура! С другой — нас опять развели по фронту, и мы принялись пахать. Землю, песок, скалы…

Как будто норма такая суточная: шесть вылетов минимум. Пока эти гвардейские дармоеды шесть раз не скатаются на боевые, спать и жрать не давать!

Еще четыре штурмовки и одно минирование. Погода, напомню, шептала. Она шептала: сиди дома, играй в преферанс, никуда летать не нужно! А мы все равно летали.

Ничего не видно, связь барахлит, включаешь защиту и начинается такая болтанка, что даже как-то не по себе. А не поотлетают ли плоскости у любимой машины? Воропаева сбили аж два раза. Зенитные ракеты мобильного ПКО, когда мы штурмовали танковый полк, и какой-то удачливый расчет ПЗРК на штурмовке пехотных позиций.

Везунчик выжил, даже царапиной не похвастался. А эвакуаторы исправно притаскивали его на Хордад, где мелкий гаденыш получал очередную машину.

Налетались мы в тот день до полного люблю, как и в предыдущий.

И впечатлений набрались.

Я — кадровый офицер, но не считаю себя специалистом в сухопутной тактике. Объективно в данной сфере я — дилетант. Но стратегию нам преподавали крепко. И того, что мы все видели, буравя атмосферу на пятисоткилометровом фронте, было достаточно для постановки вопроса о «нетвердом управлении войсками, потере инициативы в бою». Честное слово, не будь я так задолбан, не будь я так уверен в оперативном мастерстве штаба, к вечеру уже строчил бы записку куда следует. Так, для информации.

А может быть, кто-то и строчил…

Судите сами.

Хордад и Керсасп связывают три шоссе: Хордад — Ардвахишт, Хордад — Керсасп-Центральный и Хордад — Керсасп-Север. Причем последнее шоссе сливается с трассой от Бримиша.

Простая логика подсказывает, что вдоль дорог нужно нанести стремительные концентрированные удары, создав подавляющее превосходство на узком участке фронта. Для этого все условия: прочное владение инициативой, то есть клоны не знают, куда именно мы нанесем удар, и вынуждены растягивать силы. У нас полное господство в космосе и подавляющее превосходство в атмосфере, вплоть до воспрещения действий конкордианских флуггеров.

Хочется сказать словами древнего полководца: танки, вперед!

Осназ просачивается в тыл, ведет разведку и диверсии. Короткая, сокрушительная артподготовка с орбиты. А потом шквал огня: концентрация полевой артиллерии — сто установок на километр, штурмовые группы рвут передний край обороны, в разлом устремляется стремительная лавина брони под прикрытием флуггеров, которые осуществляют контрбатарейную борьбу и препятствуют переброске подкреплений.

Всё, эндшпиль!

Концентрические удары танковых колонн по тылам, растянутые линии врага окружаются, а потом их утюжим мы и ракеты РСЗО большой мощности до победного финиша. Конец истории. Классика.

Вместо этого мы наблюдали бестолковое шараханье по пустыне.

За сутки ни Ардвахишт, ни Керсасп-Север взяты не были. Более того, даже не были окружены! Даже наземные коммуникации функционировали! То есть никакой битвы на окружение, никакого блицкрига.

Осторожное выдвижение сухопутных войск… на какие-то позиции. Частые бои по всему фронту. Туда-сюда снуют вертолеты. Флуггеры подавляют очаги сопротивления. Пехота запрашивает поддержку с орбиты. Продвижение разрозненных бригад и батальонов на считанные километры. Но никакой концентрации усилий, никакого решительного наступления.

При этом, напомню: Керсасп-Центральный штурмовать космическим десантом невозможно, поэтому предполагается сухопутная атака на второстепенные космодромы, выдавливание клонов с позиций и только потом совокупная мощь перебрасывается со всех сторон на главную Цитадель.

Вот такой ясный и логичный план.

А мы чем занимаемся?

Или я чего-то не понимаю?

Утро 15 июня.

Нас, всех нас, я имею в виду все силы москитного флота на Хордаде, выстроили на импровизированном плацу перед рядами жилых «Андромед». Причем побудка была очень нежной, заблаговременной, а не как мы любим — вой сирены, готовность сорок секунд, двигайтесь, обезьяны, и так далее.

Ничего подобного.

В 6.30 нас очень корректно подняли с коек. Полчаса на душ, переодевание, еще полчаса на завтрак.

— Кажется, началось, — сказал Веня Оршев, заправляясь компотом в столовой «Андромеды».

Сказал тихо, через полную пасть сухофруктов, но Бердник его засек.

— Именно! — разнеслось над столом, а командирская ладонь увесисто припечатала командирские слова. — Всем готовиться к решительной атаке. Я буду не я, если все эти церемонии не связаны с подготовкой к настоящему наступлению. Надоело штабу играться в шахматы. Конец вальсам и менуэтам! Будем танцевать танго!

И Бердник расхохотался, явно довольный шуткой. А еще он нервничал. Более чем заметно.

— Ты когда последний раз вальс танцевал, Григорий Алексеевич? — спросил Ибрагим Бабакулов, комэск-2, голос у него был донельзя смурной и какой-то неузнаваемый. — А танго? Вообще не танцевал? Зачем тогда ложные аналогии приводишь, командир?

Из-за стола И-01 поднялся Белоконь, который намеревался поддержать почин комкрыла.

— С вашего позволения, Григорий Алексеевич…

Поддержал.

Я выбрался на плац с облегчением. От белоконевской трескотни вяли уши и сводило зубы. Ведь хороший боевой офицер! А чем занимается?! Мы же не пехота из резервистов, нас агитировать не нужно. С мотивацией порядок…

Но, черт возьми, почему же так страшно?!

Построение.

Да какое там!

Без пяти минут парад!

Шеренги флуггеров. Шеренги пилотов. В центре плаца торчит флагшток, вьются знамена. Посреди черных машин, как павлин среди голубей — яркое пятно. Штук сорок «Хагенов» в шикарном татуаже. Оскаленные акульи пасти, тигриные полосы, красные сердца на белом фоне, рыцарские шлемы, бегущие горностаи, пантеры в прыжке через половину центроплана…

Над строем слышен шепот:

— Это что за зоопарк?

— Европейские асы прибыли. Группа «Лёвенхерц»!

— Охренеть!

— Говорят, еще одна — на Бримише, а еще одна — на орбите!

— Да, сила!

— Где та сила была, когда мы на Восемьсот Первом парсеке парились?

Я скосил глаза и немного повернул голову. Команду «смирно» никто не отменял, поэтому вертеть башкой я не мог, а хотелось.

Нас было много! Я думаю, человек пятьсот! Перед строем старшие офицеры в парадной форме, диковато выглядящей в комплекте с кислородными масками. Ладно когда под пилоткой прилеплен обтюратор, но уж если под фуражкой! И смех и грех!

Слава богу, никаких громких речей не говорили. По существу и коротко. Всем нарезали задачи, включая «звездатых» европейских экспертов. При этом некий представитель штаба по фамилии Жагров со скромными погонами капитана третьего ранга (явно липовыми, от товарища за версту веяло флотской разведкой, как сообщил мой чуткий нос) раскололся, с чего такое собрание.

— …наше наступление является частью стратегической операции беспрецедентного масштаба…

Ну наконец-то! Судя по вводным, планировался массовый взлет. Никого не оставляли на космодроме. Взлет почти трех сотен флуггеров, включая разведчики, эвакуаторы, машины ИНБ — это оно! Генеральный штурм!

Пока словеса непосредственно не касались нас, я разлепил губы и прошипел на ухо Вене:

— Оршев!

— Да!

— Скажи, Веня, отчего мне так страшно?

— Не знаю, но мне тоже. Очень.

Я замолчал, раздумывая. И тут раздался шепот моего друга, приглушенный маской почти до инфразвука:

— Это, наверное, из-за того, что бой последний.

— Ты прав. — Это невозможно, но я шепчу еще тише.

— Во-во! Вот ухлопают… Если бы на Восемьсот Первом парсеке, или еще где, так не так обидно. А теперь? За пять минут до победы?

— Или ногу оторвет, — подлил масло в огонь ваш покорный слуга.

— Да с ногой-то ладно. Новую приделают, сейчас это не проблема. — Оршев даже переминаться начал — видимо, успехи отечественного биопротезирования не были такой железобетонной гарантией. — Кровью истечь, как Фемистокл, вот это было бы хреново.

— Не говори. Поганая смерть.

— Смерть, Андрюха, всегда поганая.

— Мля, мужики! Вы бы там не захлопнулись?! — ВРИО комэска Титов утомился от нашего диалога и зашипел не хуже рассерженной кобры.

И то сказать: Фемистокл Чуев погиб позавчера, а на Титова сегодня смотрит целый контр-адмирал, командующий сводным авиакорпусом «Хордад». Вот, кстати: контр-адмирал помалкивает, уступив «трибуну» какому-то там кап-три. Ой не прост товарищ Жагров, ой не прост!

— …Теперь к нашим гвардейцам, — продолжал между тем непростой капитан. — Истребители в полном составе получают блоки ИНБ «Рододендрон». Ваша задача — барражировать в северо-восточном секторе горной гряды Гукри, имитируя наступление крупных сил ударных и десантных флуггеров. Маршрут барража загружен в парсеры.

«Гряда Гукри… — подумал я. — Конечно, смысл понятен».

Гукри — это скальный выход, источенный ветрами и временем в непосредственной близи от космодрома Ардвахишт. Наши выбомбили клонские батареи ПКО на гряде еще вчера, так что флуггеры могут идти в слепой зоне на высотах четыреста метров.

Мы притворяемся ударной группой и десантом, пехлеваны однозначно реагируют массовым подъемом истребителей, а как иначе?

Иначе никак!

А евроэксперты выныривают из засады под прикрытием тех самых скал и накрывают паразитов залпами сверхдальнобойных «Мартелей» и «Ягдхундов». Прежде чем их настигнут ракеты ПКО с Ардвахишта, два раза успеют улизнуть. И мы успеем, без вариантов.

Толково!

— Простите, товарищ контр-адмирал, что я вроде как вместо вас распоряжаюсь. — Жагров виновато кивнул большому начальнику, а тот склонил голову, словно дозволяя говорить дальше. — Но я только что из штаба, а времени у нас совсем мало, так что я продолжу. Ваши действия могут быть в любой момент скорректированы. Вы можете оказаться оторваны от родных авиакрыльев, может пропасть связь. Вероятность этого более чем высока, учитывая масштабы применения средств информационного противодействия. На этот случай вы получаете красные пакеты. По кодовому сигналу «Время московское» вам полагается вскрыть пакеты и действовать согласно вводным. Пакеты переданы командирам эскадрилий. Всем надлежит их получить прямо сейчас. У меня все, товарищи, оставляю вас на попечение непосредственного начальства.

Жагров церемонно поклонился.

Полетели.

Только оказавшись наедине с флуггером, радиопереговоры не в счет, я понял, с чего меня охватил такой мандраж. Вроде бы не салага. Насмотрелся на всякое. А трясет-то как?! Так же, как перед вылетом на торпедоносце Яхнина против джипсов — моем третьем полноценном боевом задании. То есть совершено неприлично трясет.

Передо мной в полный рост, словно танк над окопом, выросла перспектива встречи с авиадивизией номер двадцать три под командой Бахмана Салехи, которая, как я точно знал из разведсводки, введена в состав гарнизона Крепости Керсасп.

До сих пор гарнизонные флуггеры на поле боя не отметились. Значит, лейтенант Рошни Тервани была с большой вероятностью жива и запросто могла попасть под раздачу, когда мы начнем генеральный штурм!

И вот за нее я боялся!

Боялся, что мы встретимся в карусели «собачьей свалки». С самого начала войны меня преследовала эта мысль! И вот…

Часы тикали.

Секундная стрелка поглощала секунды, а контейнеры инфоборьбы пилили эфир.

К 9.00 истребители болтались на поводке автопилотов уже больше часа.

Под нами шли колонны техники. Бэтээры, танки, грузовики, самоходные орудия всех мастей, мобильное ПКО, включая сверхмощные установки X-45. Примерно в 8.50 на юго-восток проследовала дивизия ударных вертолетов, а за ними потянулись огромные транспортники и десантно-штурмовые «володьки». Тоже много, штук семьдесят!

К слову, вся эта мощь была лишь частью демонстрационных мероприятий. По крайней мере, такие выводы я сделал из вводной. Где-то находился район высадки «Нерпа» — главная цель наступления. Где та «Нерпа»? Где угодно, нам не докладывали.

Зато теперь все отчетливее проступал план командования.

Вся эта полуосмысленная суета после блестящего захвата второстепенных космодромов — лишь подготовка основного маневра. Главные силы все-таки обрушатся на пехлеванов с орбиты!

Однако — как?

Ведь сокрушительное могущество восьми башен ПКО Керсаспа в строю! Ардвахишт и Север простреливаются клонами вдоль и поперек. Куда же нацелился мастер стратегии, главком Пантелеев?

В 9.11 я увидел, как эскадрилья И-02 в полном составе сделала разворот, задрала носы в небо и скрылась в облаках.

— Григорий Алексеевич! — Я вызвал ведущего.

— Да, Румянцев.

— Куда это Бабакулов со своими рванул?

— Ибрагим сказал, что на «Дзуйхо». А какая разница?

— Да как-то… треть истребителей ушла, а мы остаемся клонов приманивать. А ну как приманим?

— Боишься… Судя по всему, клоны уже отоварились с «Хагенов», или никто Бабакулова не отослал бы.

— Нас тогда почему не снимают? Ведь больше часа каруселим без толку.

— Слушай, я откуда знаю?! Служи давай, без замечаний! Аналитик хренов! — Бердник рассердился.

Насколько я знал командира — для порядка.

Григорий Алексеевич, когда зол по-настоящему, никогда не грубит, обязательно переходит на «вы», а голос тихий-тихий. Вот тогда надо опасаться! Это значит, что батя близок к точке фазового перехода! Или пепельница полетит в голову, или выговор в личное дело.

Впрочем, хоть я и «хренов аналитик», а рассудил верно. Пришел приказ возвращаться на Хордад за боезапасом. Будем сдавать «Рододендроны» и принимать… Что-то вместо них.

На Хордаде сделалось интересно!

То, что мы увидели, заходя на посадку, наводило на мысли. Мы, истребители И-01, И-03, припозднились, космодром был полон, так что богатый материал для размышлений имелся в наличии.

Взлетные полосы и рулежные дорожки, отстойники возле ангаров и зоны ожидания были забиты истребителями. Стояли также «Андромеды-Е» и «Асмодеи» с узнаваемым радаром «Периметр-5» в кормовой части. А вот штурмовиков — мало. И ни одного торпедоносца.

Ударный потенциал плацдарма Хордад только что обкорнали почти под ноль.

Сами по себе истребители не имеют заметного стратегического смысла.

Куда делись ударные эскадрильи? Зачем?

Ценная мысль ровно одна: всю нашу москитную братию готовят прикрывать… некие очень серьезные средства.

Сели.

Бердник поговорил по рации с каким-то начальством, после чего последовала команда:

— Из машин, размять ноги, оправиться. Быть в пятиминутной готовности.

Ну что, конечности скажут спасибо: походить — это святое.

Я выбрался из «Дюрандаля» и почти бегом помчатся в «Андромеду»-столовую, где разрешалось курить. Туда же направлялась немаленькая толпа страждущих, и ваш покорный слуга поторапливался. Иначе ведь не влезешь! Парни, закованные в «Гранит-М», превратились в форменных носорогов — кубрики «Андромеды» на такое не рассчитаны.

Успел, повезло.

Перепускной шлюз, шипя, стравил вредную атмосферу, и первая порция пилотов ввалилась в столовую.

Ка-а-ак же хотелось скинуть шлем! Подышать нормальным, родным, «пластиковым» воздухом после сто десятого цикла регенерации! Выкурить сигарету и наконец начесаться всласть!

В кубрике было людно. С каждой минутой все «люднее».

Я расположил свои могучие телеса на банке, шлем шмякнул на столешницу, оставалось стрельнуть огоньку, ибо сигареты имелись, но зажигалка моя, как обычно, сдохла — копеечное одноразовое дерьмо.

Пилоты стояли, сидели, кое-кто прямо на полу вдоль переборок, слышался гомон голосов, а кислород уже отравили первые никотиновые облачка.

Подле левой руки обнаружилось плечо с шевроном «Комэск И-01» — Белоконь!

— Здорово, тезка! — Я пихнул его локтем. — Огоньком не богат?

— Здорово, тезка. — Андрей покосился на палочку здоровья на моей губе. — Я не курю, ты же знаешь.

— Я не закурить прошу, а огня! У тебя же точно есть!

Белоконь пошарил в наплечном контейнере с малым НЗ, где должна была храниться зажигалка.

— Травись на здоровье. — Он извлек пламя и подождал, пока я раскочегарю табак «Гвардейский». — Как летается, однокашник?

— Обычно. Не война — курорт. Только вылетов — перебор. Руки-ноги отваливаются.

— Аналогично. Правда, ведомого подстрелили вчера, черт…

— Насмерть? — спросил я, затягиваясь.

— Нет. Но левую руку в клочья. — Белоконь показал пальцами, как именно. — Комиссуют парня, без вопросов. Как бы на инвалидность не попал… Сам же знаешь, что нынче с очередями на протезирование! И глупо-то как получилось! Представляешь, умудрился поймать двадцать миллиметров в пикировании! Из башенной скорострелки! Очередь прямо во фронтальную проекцию!

— Ого! Редкий случай! — воскликнул кто-то из 14-го ОАКР.

— Повезло же парню, а! Обычная пушка, ну ты скажи! — поддержали его коллеги.

— Повезло, что не в голову, — откликнулся некто рассудительный.

— Это когда мы колонну «Гэвов» на марше поймали?

— Нет, это позже, в последнем вылете, — ответил Белоконь. — Вас там не было. Штурмовали какую-то окопавшуюся пехоту на шоссе Керсасп-Север — Хордад. У них там батарея противотанковых ракет была, вот нас и послали, чтобы наша броня не нарвалась. Ну вот, парня из БРАМДа и срезали. Как его… «Леопард», что ли. Перебрал по высоте до четырехсот метров, вперед меня вырвался. А там замаскированные БРАМДы. Очередь — и прощай здоровье. Как еще домой дотянул, не знаю. Жалко парня! Толковый.

— «Леопард» правильно по-клонски будет «Паланг». БМ-8 по нашей классификации.

— Только паланг — это, кажется, пантера.

— Тогда уж пэлэнг, тоже мне, грамотеи… — вот такое у нас, оказывается, филологически подкованное 14-е ОАКР!

— Паланг — хренанг, какая разница?! — резюмировал Белоконь.

— Кто у тебя теперь ведомым? — поинтересовался я.

— Ты его не знаешь. Новенький.

— Из этих, из «стюардесс», что ли?

Белоконь не успел ответить, как за столом напротив возмутилось молодое дарование. Он даже шлем отодвинул, чтобы сподручнее было обижаться.

— Э! Уважаемый! С вашего позволения! Я бы попросил! — Голос неподдельно звенит, в глазах огонь. — Мы вам не «стюардессы», а выпускники ускоренных летных курсов! Так что, извольте потрудиться…

На нас заоборачивались. Не слишком активно, даже разговорчики не погасив, но все же. Я прикуривал вторую сигарету от первой, дабы отравиться про запас, а сам думал, что сейчас тебе, сокол, кто-то всыплет. Разглядел на груди юноши нашивку первой эскадрильи, и голова сама вжалась в плечи, будто это меня сейчас будут показательно разносить.

Так и вышло.

Кулак Белоконя опустился на жалобно застонавшую столешницу.

— Седобривец! Молчать! Во-первых, не «э, уважаемый», а «разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант»! Во-вторых, выступать будешь, когда лычки мичманские с плеч слетят! Вот тогда вызывай старшего лейтенанта на дуэль, как в уставе прописано! А то ишь, говорящий мичман выискался! Осознал? Извинись немедленно!

— Да ладно, Андрей, чего ты так парня… — зашептал я, но Белоконь не угомонился.

— Ничего не ладно! Дисциплина и субординация — залог боеготовности! Если всякая мичманская мелюзга станет на строевого офицера гавкать!.. Не позволю!

В общем, Седобривец извинился, а Белоконь перешел в доброжелательный режим. Его скафандр скрипнул, когда он поворотил объемы в мою сторону.

— Румянцев, я же тебя с орденом не поздравил!

— Ой, подумаешь, какая важность!

— Не-е-ет, Андрюха, так не пойдет! Держи! — Он протянул мне зажигалку. Хорошую всепланетную с турбонагнетателем в титанировом корпусе. — С первой «Славой» тебя! Кури на здоровье, меня вспоминай, и так держать! Чтобы не последний!

Я растрогался! Честно!

От кого угодно ожидал, но только не от Белоконя! Такой жест мог исходить от Оршева, Титова, Бердника, да от Сашки Пушкина наконец! Но чтобы Белоконь, наш громовержец, снизошел…

Да как!

И ведь искренне, судя по всему.

— Спасибо, Андрей! — Я сцапал зажигалку, а наши бронированные перчатки сошлись в могучем рукопожатии. — Даже если брошу курить, зажигалку твою в рамочке хранить стану!

— Главное, — он обвел всех взглядом, — чтобы дурная привычка приносила настоящее удовольствие — или это не порок, а идиотизм.

— Точно! Гробить здоровье надо с наслаждением! — сказал незнакомый штурмовик из Четырнадцатого и все засмеялись, даже Седобривец, который косился в мою сторону истинной фурией.

Пока я приканчивал третью сигарету (когда еще выпадет покурить — бог весть), во всех шлемах одновременно заговорили рации.

Народ встрепенулся. Я даже подпрыгнул от неожиданности, едва не сокрушив нежный алюминиевый стул своими центнерами. Кто-то срочно напяливал сферу на голову, кто-то просто просунул ухо в лицевой створ. На всех лицах вопрос: неужели оно?! Время?!

Но нет.

Просто приказ находиться возле флуггеров и быть готовыми к вскрытию красных пакетов.

Ф-фух! Поотпустило. А то ведь какие мысли приходят в гости по тревоге?

Правильно: не последнюю ли ты сигарету куришь, Румянцев? Не крайнюю, а именно последнюю.

Мы потянулись на выход. «Андромеда», конечно, рядом с флуггерами, но…

— Вот звезданут сейчас по столовке, — сказан громко Бердник. — Сколько нас набилось? Рыл пятьдесят? До свидания сразу пять эскадрилий! Так что давайте валить. А то всякое бывает.

И это верно.

Вот была бы глупость так глупость, мать всех глупостей, по любимому выражению клонов. Найдется какой-нибудь особо удачливый торпедоносец на своем «Фраваши», один пуск — и разом пятьдесят душ на личный счет.

Перепускной шлюз принимает по пять человек, шлюзов всего два, так что оперативно разбежаться не получилось. Ваш неумелый повествователь напялил шлем, сделал пару затяжек вдогонку, а ладонь вроде как сама собой хлопнула Белоконя по плечу.

— А? — обернулся тот.

— Спасибо за зажигалку, Андрюха! Очень, очень круто, хоть и неожиданно.

— Потому и круто, что неожиданно.

— Погоди, резонер, не отворачивайся.

— Ну?

— Ты как мыслишь, чего это все наши ударники с Хордада сдернули? Ты же комэск, может, слышал чего?

— Ничего я не слышал. — Белоконь попытался почесать затылок. — Во-первых, пара штурмовых эскадрилий на месте, так что не все ударники сдернули. Во-вторых… да чего там, «мыслишь»! Вариант-то всего один! Ну, догадался?

Я догадался. В оперативно-гадательном плане, но догадался.

— Румянцев, ты же умный мужик. Нас явно собирают для прикрытия каких-то грандиозных ударных сил. Ладно, всё, наша очередь, пойдем.

Мы пошли.

«Каких-то грандиозных ударных сил» — обосновал, нечего сказать!

Триста истребителей — именно столько сейчас базировалось на Хордаде — это ж кого нам прикрывать? Полторы сотни торпедоносцев, если по тактической раскладке два к одному? Тогда зачем наших уволокли?

Почти сотню торпедоносцев в одном месте я видел один раз. Когда мы атаковали флагманский астероид джипсов «Эльбрус» на орбите Наотара. Но то была громада! Десятки километров в поперечнике! А тут — полтораста бомбовозов… Кого, скажите на милость, может штурмовать такая масса на несчастном Ардвахиште?! Или Керсаспе-Север, куда там нас нацелили?

То есть Ардвахишт, конечно, оснащен башнями ПКО, но это вполне обычные клонские «высотки», не требующие особого наряда сил — вовсе не огнеродные чудовища Керсаспа-Центрального!

Вопросы, вопросы…

Ладно, разберемся, что нам. Что водка, что ракета, лишь бы с ног долой.

Полчаса мы болтались возле машин. Я так распсиховался, что залез в кокпит и выкурил еще две сигареты, хоть это и запрещено. Однако атмосфера на Хордаде накалилась так, что до отдельно взятого мерзавца Румянцева, мелко гадившего на устав, ни у кого не доходили руки.

Да и чего бояться? Двух нарядов вне очереди? Х-ха!

Череда машин замерла в ожидании. Носы десятка «Дюрандалей» уткнулись в разгонные створы. Кажется, они дрожали от нетерпения, и уж точно дрожали мы. Время обратилось тягучей жвачкой: жалкие полчаса никак не желали закончиться, будто это не тридцать минут, а тридцать лет в камере-одиночке.

Даже небо над космодромом замерло.

Ни тучки, ни ветерка — полный штиль. Что для Паркиды с ее погодой очень нехарактерно. Огромный желтый кристалл в низке лучей сияющего Вахрама — такими были небеса близкой битвы.

«Наверное, спутники контроля погоды трудятся. Не иначе», — подумал я.

И в этот момент…

Радио! Экстренный канал!

— Внимание, всем! Говорит главком Пантелеев! Товарищи! Время московское! Повторяю: время московское! Готовьтесь к бою! Потому что время московское!

Голос отца-командира дрожал. Это слышалось даже через многочисленные ретрансляторы. А троекратное повторение кодового сигнала… Да что там! Лично главком на прямой связи! С лейтенантами! С мичманами! Нечто небывалое!

Я впечатлялся, судорожно раздавил сигарету о нагрудник, а левая рука уже шарила в бедренном транспортном контейнере.

Пакет!

Печать долой…

Простая бумага с сенсорным окошком. Подышать на нее, сейчас проявится текст приказа…

«Код 14–71».

И все.

Как-то неромантично. Сухо. В военфлоте любят краткость, но это явный перебор. Номер программы автопилота — и никаких. Ладно…

Пальцы выстучали циферки на пульте. Парсер пискнул, репетуя прием. А я немедленно принялся разворачивать карту. Куда это нам маршрут нарезали?

Когда красный пунктир прокладки с одной загогулиной на север уткнулся в цель, мне поплохело. Я даже сглотнул, не веря глазам. Но кривулина не желала пропадать.

Она указывала, как форштевень хароновой ладьи, прямиком в Керсасп-Центральный! Неприступную Крепость Керсасп! Со всеми ее восемью башнями ПКО и долбаной тучей гарнизонных флуггеров!

«Дюрандаль», верный велению автопилота, уже вез меня к взлетке.

Мама!

Роди меня обратно!

Не Ардвахишт, не Керсасп-Север — Центральный! Сразу Центральный! С неподавленной обороной!

Мы шли над пустыней.

Мы.

Двести девяносто восемь истребителей.

Краса и могущество москитных сил.

Заслуженные и испытанные «Горынычи». Южноамериканские «Ягуары» и новейшие европейские истребители-бомбардировщики «Аквилон», которые я раньше видел только на картинках. «Дюрандали» в эллипсоидах защитного поля. Два полка «Хагенов» в тылу грозят чудовищными ракетами «Доннершлаг» — это именно они, я хорошо рассмотрел немцев на стоянке. Каждая сигара чуть меньше противокорабельной «Мурены», подвешена на внешний пилон — во внутрикрыльевой отсек не влезает по габаритам. Даже в «Хагены».

Каждая стоит полтора миллиона терро! Потому что начинить ее можно буквально чем угодно. От блока-лидера, способного вести на цель стаи ракет, до кассеты с десятком легких «Шершней» или моноблочного бронебойного пенетратора.

На «Дюрандалях» в перегруз — по «Шакалу» под брюхом. Четыре блока «Оводов» и фантом, не считая баков с фуллереном и ловушек.

«Горынычи» не столь грузоподъемны, «Шакалов» на них нет, только ракеты «борт-борт».

Вывод прост: мы подготовлены к затяжному воздушному бою! «Шакалы» про запас — не в счет, а вот такого размера арсенал «Оводов» вопит о скорой драке стая против стаи! Значит, все-таки прикрытие. Но где наши подопечные?! Где сотня торпедоносцев в монолитной, сплоченной для ракетно-бомбового удара колонне?!

Высота сто метров. Скорость дозвуковая, но все равно: наши стаи флуггеров поднимают натуральную песчаную бурю за кормой.

Позади, на эшелоне двадцать тысяч, четверка «Асмодеев» с персональным эскортом.

Для наведения всей нашей армады хватило бы и одного, перестраховываются с запасом!

Тактическая панорама высветила метки десятка — да! целого десятка! — «Андромед-Е», которые спустились с орбиты и вычерчивают восьмерки перед нами, поближе к Крепости Керсасп. В каких-то двадцати километрах! По опорным орбитам к ним стягиваются фрегаты — прикрывать, стало быть, от неминуемого удара ракет ПКО.

А его все нет… Клоны затаились, выжидают.

«Андромеды» замкнули очередную восьмерку и рванули обратно в космос. Об их недавнем присутствии напоминают лишь беспилотные модули — мелкие метки, парящие в воздухе на разных эшелонах.

Когда дистанция до зоны штурма сократилась до двухсот километров, грянул первый аккорд. Все небо по фронту иссекли молнии. Тысячи жирных огненных змей, извивающихся, ветвящихся, рокочущих сплошной стеной помех в радиодиапазоне.

Они не гасли долгих шестьдесят секунд, пока наконец не истаяли, разлившись исполинской стеной сплошного, невероятно яркого северного сияния!

«Сияние»!

Маскировочная сверхионизация воздуха!

Теперь мы недоступны для всех видов оптического и радарного наблюдения!

— Второе ГОАКР, здесь Бердник. Есть «Сияние»! Занимаем эшелон две тысячи! Судя по всему, к нам спускаются клиенты… Тво-о-ою-то мать через черную дыру, квант мне в грызло и два гигаджоуля! Мужики, вы гляньте!

И был второй аккорд.

«Сияние» впечатляло, затмив даже наотарские воспоминания. Маскировочная завеса вокруг Керсаспа была выше, краше и больше.

Но «Сияние» не могло извергнуть поток торжествующего мата из глотки Бердника, все видавшего в этой жизни.

Я глянул на панораму.

Я бы ущипнул себя за ногу, если бы только мог сквозь броню скафандра!

Потряс головой: а вдруг какая-то особая засветка от забрала на сетчатке?

Но когда я понял, что это они, я не выдержал. Я влупил по пульту кулаком и заорал:

— Линкоры! Линкоры! Линкор-р-ры! — Потом понеслась в эфир такая нецензурщина, что и вспомнить стыдно, но это были и впрямь они: линейные корабли ВКС РД.

В строю фронта.

Как на параде.

Из орбитальной выси — в атмосферу.

Словно заурядные флуггеры.

В точку встречи спускались линкоры. Четыре стальных утеса, окутанные снопами пламени, отражавшимися в матовой броне.

Я был рядом, так близко, что смог прочитать буквы на борту. И они сложились в название моего родного города: Севастополь!

«Сталинград», «Петропавловск», «Севастополь» и «Ленинград»!

Новейшие дредноуты, десять пушек по восемьсот мэмэ на каждом!

Так вот кто сегодня наносит главный удар! Не сотня торпедоносцев! Всего четыре! Но линкора! В атмосфере, на прямой наводке, в упор!

Душа затрепетала в восторге от локтевого ощущения небывалой, скалодробительной мощи.

В такт победной вибрации весь эфир затопила музыка.

Тихо, почти вкрадчиво вступили струнные. Скрипки и виолончели сплели захватывающий узор, и тогда грянула бронза труб! Это был «Полет Валькирий» — древний гимн москитного флота. Музыка, выворачивающая наизнанку, музыка, от которой пальцы сжимаются на рукоятях, а зубы выкрошивают эмаль.

Взгляд на индикатор: «Полет Валькирий» гремел, разливался и рокотал везде, по всем каналам, начиная и заканчивая общим, пусть чертовы пехлеваны с заотарами слышат, кто идет!

— Мужики! — рычал Бердник. — По выходу из «Сияния» — огонь! Сперва «Шакалы» по предустановленным целям, потом прикрываем линкоры!

Да какие проблемы?! Вот она — метка для моего «Шакала»!

Мы таранили сверкающую призрачную стену «Сияния». На секунду пропала видимость, а божественные «Валькирии» накрылись треском помех. Защитное поле «Дюрандаля» отозвалось волной синеватого света — и мы вынырнули!

Передо мной раскинулся Керсасп.

Четыре пирамиды по углам флуггерного космодрома. В стороне — еще четыре — это поле звездолетов.

Все остальные здания терялись в тени исполинов. Смертельно опасных исполинов.

Но и мы здесь не просто так!

А как вам это?!

Строй «Дюрандалей» расцвел молниями. Устремился к цели и мой «Шакал». Сотня ракет ударила в бока пирамид, не нанеся никакого видимого урона. А потом забрало поляризовалось. Потому что в бой вступил Главный Калибр.

Дредноуты вырвались из-за «Сияния», поднимая волны ионизации могучими силовыми щитами.

Из-под бронированных бивней носовых обтекателей полыхнуло. К врагу рванулись ракеты П-2100 «Хром». Шестнадцать ракет.

На ходу линкоры развернулись, образовав правильную кильватерную колонну.

Сорок пушек ударили, как одна.

Первая порция силумитовой смерти накрыла ближайшую башню ПКО. Километровая громадина потонула в огненных смерчах.

Десять секунд на перезарядку.

И вновь — сорок снарядов.

И еще раз!

И еще!

Наверное, у клонских наблюдателей глаза вылезли на лоб от такого зрелища. Четыре линкора висят в атмосфере и гвоздят главным калибром! Впрочем, удивляться долго им не пришлось.

Артиллерийские динозавры перенесли огонь на вторую башню, потом на третью и так далее.

С низких орбит им подыгрывали орудия орбитальной группировки. Двенадцать линкоров и двадцать один артиллерийский монитор сыпали свои снаряды на главные форты Крепости Керсасп, а ракеты сорока фрегатов атаковали точечные цели: радары и ПУ ПКО.

Враг ответил массовыми пусками ракет «Рури» и «Аждат».

Их встретили мы, истребители, и сотни зенитных лазерных пушек линкоров.

Тяжелые «Аждаты» взрывались на выходе из шахт, не успевая набрать высоту, сыпались обломками на головы защитников.

Работа зональной и объектовой ПКО противника была расстроена, а тут еще из «Сияния» вырвались штурмовики и торпедоносцы.

Над Керсаспом бушевал огненный шторм.

Такого салюта я не видел ни до, ни после.

Клонские орудия извергали вулканы плазмы, силясь пробить щиты дредноутов.

И небезуспешно: у «Ленинграда» и «Петропавловска» в итоге лопнули от перегрузки многие эмиттеры защитного поля. Броня линкоров по левому борту украсилась исполинскими подпалинами. Один знакомый звездолетчик позднее уверял меня, что еще пять минут дуэли — и оба гиганта рухнули бы вниз, на барханы, но судьба не дала клонским комендорам прожить и ста секунд.

Лазеры и твердотельные орудия сплетали паутину сверкающих трасс. Однако огневые точки гибли одна за другой под безжалостным девятым валом Главного Калибра. И гремел в эфире аккомпанемент «Полета Валькирий».

В воздухе над Керсаспом разлилось желтоватое марево. Наши X-крейсера материализовались неожиданно, как выстрел из-под пальто в упор.

Крейсера-ракетоносцы избавились от боевой нагрузки, а авианесущие крейсера выпустили полторы сотни «Орланов» — новейших истребителей-бомбардировщиков.

«Орланы» сразу показали класс, атакуя исключительно башни с плазменными орудиями и пусковые шахты ракет «Аждат». Каждой цели досталось по три-пять бронебойно-бетонобойных управляемых бомб КАБ-1000Б «Лом». Ну, лом — он и в Африке лом, что еще сказать…

Рихард Вагнер в далеком девятнадцатом веке расстарался всего на пять с небольшим минут. Но и этого хватило. Когда затихли последние звуки, затихли и башни ПКО.

Пять минут — и гордость Конкордии, самые неприступные крепости Великорасы — стоят молчаливые, изорванные, мертвые.

Комбинированный удар всего арсенала ВКС от истребителей-бомбардировщиков до линкоров оказался не по зубам разрекламированной Крепости Керсасп.

А над космодромным полем уже показались десантные X-крейсера, подыгрывающие своими РСЗО. Но главное: внутри у них был десант! Четыре вымпела — четыре полка!

Мы кружили вокруг подопечного «Севастополя», а я невольно восхищался замыслом главкома — адмирала Пантелеева.

Зачем штурмовать Ардвахишт и Керсасп-Север? Зачем вся эта утомительная канитель и неизбежные потери? Зачем? Если сразу взять Крепость Керсасп, капитуляция остальных гарнизонов станет техническим вопросом.

И ведь мы ее взяли!

«Сияние» скрыло направление основного удара. А заодно главный сюрприз — эскадру линкоров, которые атаковали в атмосфере. Впервые в истории! Подавляющее могущество главного калибра, помноженное на неожиданность, заткнуло тяжелые огневые средства ПКО. Следом пришли торпедоносцы, а за ними — X-крейсера.

Концентрация десятков тысяч управляемых боеприпасов и тысячи боевых флуггеров на ничтожном пятачке сорока километров в поперечнике!

Пять минут работы при идеальном целераспределении.

Главком спланировал и сделал то, что все эксперты в голос постановили нереализуемой без применения термоядерных боеприпасов задачей.

Сделал за пять минут. И безо всякой неконвенциональщины.

Браво!

Клоны даже не успели поднять с Керсаспа флуггеры! И теперь уже не поднимут, потому что взлетки распаханы кассетными бомбами, а штурмовики утюжат летные поля, выжигая любую активность.

Мысленно я Пантелееву аплодировал!

Правда, оставались еще гарнизонные истребители Ардвахишта и Керсаспа-Север. Причем совершенно необслуженные… И уж конечно, собирались они в последнюю, хотя и совершенно безнадежную контратаку.

Так и есть! В динамиках — Бердник:

— Парни! Сделали красоту! Сейчас линкоры уходят в космос, а оттуда, наоборот, очень много кто приходит. Вижу на своем тактике семь авианосцев, кучу десантных транспортов, мониторы «Измаил» и «Пинск». И эти, каких… «Большие Гансы», тип «Нейстрия», пять штук. На Керсаспе вяло трепыхаются расчеты ПЗРК и еще каких-то рогаток, но гостей прикрывает толпа «Горынычей» и «Малаги»-канонерки, так что это нас не касается. Слушаем внимательно. Нас с «Орланами» перенацеливают в направлении Ардвахишта. Прямо сейчас оттуда прут две полные авиадивизии. Сто шестьдесят «Абзу» и «Варэгн». Короче, мужики, наш выход. Надо прикрыть работу десанта, и прикрыть намертво! Приказываю перестроение…

Две авиадивизии клонов — это мощь.

Это были очень опытные пилоты, все поголовно фронтовики. Обстрелянные ветераны, выжившие на Восемьсот Первом парсеке и на орбите Паркиды. Никаких вам «стюардесс».

И они горели желанием драки. Не «взять реванш» — уж какой тут реванш! Просто продать свои жизни подороже. У клонов с этим серьезно. Их традиционная в таких вот крайних случаях клятва: «Сражаемся и умираем, и умираем, сражаясь» — не пустые слова.

В ту минуту от них можно было ждать всего, включая массовые тараны. Сто шестьдесят машин придется валить.

Сто шестьдесят, каждую, до последней!

Пока мы перестраивались в двухэтажный фронт полковых колонн (2-е ГОАКР над четырнадцатым в центре, «Орланы» по флангам, «Хагены» в резерве), метки вражеских машин на экране пересекли черту гарантированного прицеливания.

В атмосфере Паркиды это — сто тридцать километров. Для легких флуггерных ракет, разумеется. Конечно, никто на такой дистанции не станет тратить боезапас — это моветон, но до фактического контакта оставались секунды!

— Мужики, внимание! Не забываем включить автоселекцию целей, — скомандовал Бердник. («Интересно, кому это он? Ах, ну да!») — Это я молодежи напоминаю! Пуски на дистанции восемьдесят! Мы идем в лоб, «Орланы» с флангов. На стрельбу «Хагенов» внимания не обращать — их дальнобои нас не колышут! Сейчас пойдет удар ПКО с Керсаспа, я запросил. На восьмидесяти стреляем, пускаем фантомы и работаем верхний конвейер! К бою, парни! Не зеваем!

Из задней полусферы, словно откликаясь командиру крыла, потянулись стремительные огненные хвосты, никак не отразившиеся на радарах. Родные икс-сорокапятые в работе! Каждая ракета с генератором дифракционного поля — те самые, что выручили нас в сражении за Глетчерный.

Красные метки начали пляску, уворачиваясь от прилипчивых визитеров.

Вслед прошла германская боевая нагрузка. «Хагены» дали залп.

Я получил время осмотреться.

Семьдесят «Орланов» с левого фланга. Шестьдесят восемь с правого. А должно быть по семьдесят два! Неужели есть потери при атаке на Керсасп? Конечно, есть! Не может не быть. Ребята рубились в самом аду, в отличие от нас.

Двадцать одна машина Второго Гвардейского — мы, стало быть. Девятнадцать — все, что осталось от 14-го ОАКР. По центру.

Три десятка «Хагенов» в резерве.

Сто девяносто восемь машин против ста шестидесяти. Плохо! Хотелось троекратного превосходства, учитывая кислую ситуацию с летными качествами чуть не половины личного состава.

Правда, нас наводит персональный «Асмодей». И X-45 подперли…

Залп «Доннершлагов» достиг рубежа.

Строй клонов смешался — еще не все ракеты наземного базирования отработали, а тут такое!

Ну что же.

Пора и нам.

— Веду шестнадцать машин, — сообщил парсер, заключив красные точки в рамки, помеченные все уменьшающейся прицельной цифирью. — Есть целеуказание с «Асмодея». Есть целеуказание с ракет-лидеров.

— Дай восемь ближайших.

Перед глазами загорелись восемь меток «аспидов».

Я выбрал вручную означенных паразитов и в два залпа вывалил за борт «Оводы». Пока лидеры пашут, надо пользоваться.

Дистанция семьдесят.

— Облучение поисковыми радарами, облучение прицельным радаром и лазерным дальномером.

Отгрузил фантом — одновременно со всеми ребятами центральной группы. «Дюрандаль» ввинтился в небо, пособляя фантому отчаянной работой блока ИНБ. Мы заходили на клонов из верхней полусферы.

С удовлетворением отметил, что две метки погасли, а одна тянет в сторону. Надо полагать, что клоны тоже умеют пользоваться фантомами, уж очень скромный результат.

Мой собственный призрак — точная копия флуггера для прицельных радаров — погиб под ударом сразу трех ракет, четвертая поймала «молоко», сбрендив от электронных миражей инфоборьбы.

Синхронно с остальными вывел «Дюрандаль» в пологое пикирование. Отстрелялся еще раз, но уже куда менее расточительно. Одна машина 14-го ОАКР задымила и пошла с отворотом. Еще один «Дюрандаль» перестал опрашиваться. Беркут-3 из наших. Вот и первые потери. Как дела у «Орланов» и «Хагенов», смотреть уже было некогда!

Дистанция сорок!

Скоро клоны войдут в зону оптического сопровождения, а значит, и мы.

Пока нам помогает «Асмодей», который ведет наши ракеты, но через десяток-другой секунд этот козырь исчезнет.

Выбираю новые метки. Огонь!

С тыла вырываются сразу полсотни «Доннершлагов». Вот это аргумент! Ценой в семьдесят пять миллионов терро и чьи-то бесценные жизни. Наши сэкономленные и клонские, которым предстоит сгинуть.

«Громовые удары» имеют посредственную маневренность, но просто зверский запас по автономности и очень зоркие головки наведения. В комплекте с подсказками «Асмодея» они превращаются в истинных дьяволов.

Погасли еще две метки, помеченные парсером, как мои цели.

Я не понимал как, но это факт: Беркуты, вся наша молодежь, хором повалила всего один «Абзу»! Будто у них автоматика кривее, или что?!

Тридцать километров.

Новая волна клонских ракет. Мне достались сразу три «банана», которые моментально взяли меня в клещи, а еще один нацелился под брюхо. Нос вниз! Фуллерен за борт! «Дюрандаль» на левый вираж, и я штопором сваливаю с курса. Из кормового узла фонтанируют ловушки.

Минус одна!

Две пристроились, дышат в спину. Еще серия ловушек! Педаль тяги в пол, рукоять на себя, в глазах темнеет из-за критической массы топлива в форсажных камерах, но это цветочки! Сейчас будет круче!

Машину в горизонт, полная нагрузка на тормозные дюзы, все закрылки до отказа вверх. Страшная отрицательная перегрузка. Еще бы! С двух чисел Маха — до нуля. «Дюрандаль» выполнил образцовую «кобру»! И еще одна ракета ловит небо! Мимо!

Но есть еще одна.

Я видел, как она отрабатывает коррекцию, выруливая в кокпит с правого борта. И я ничего не мог сделать. Я утопил педаль в палубу, но машина тяжелая… не успеть выйти на вираж. Не разминуться со смертью.

Страшно не было. Лишь абсолютное понимание неотвратимого конца. За всю насыщенную драками карьеру я так не попадался. Мелкие злобные мозги электронных чертенят меня обставили. Сделали.

«Дюрандаль» разгонялся, а я силился вырулить бронированным брюхом к ракете. Не поспеть. Справа-сверху, на скрестных курсах. Расстояние пятьсот метров…

И тут ракета взорвалась!

Шар пламени, сноп осколков, жидкий, как бульон диабетика, что-то стучит по корме…

А я жив! И машина в строю! Все системы в строю!

Как же так?!

Сзади тяжко и мощно налетели звенья «Хагенов». Вот кто меня спас! Их могучие блоки инфоборьбы обманули радиодальномер клонского «банана» и заставили его взорваться преждевременно! А может, и автоматическая лазерпушка ближней ПРО сработала на борту одного из «немцев», как знать.

— Спасибо, мужики! — закричал я, не понимая, на каком я канале и на каком свете.

— Не ори, Комета! — Вот черт, это я Бердниково ухо оглушил. — Ты жив?

— Жив!

— Срочно догоняй меня. У нас жарко, есть визуальный контакт.

И правда, хорош ведомый!

Вот флуггер Бердника. РОК-14 «Горыныч» не блещет. Порублена плоскость, серия рваных дыр в центроплане, из тангажных дюз к корме липнет длинный язык огня.

— Григорий Алексеевич, у вас…

— Знаю. Обрубил топливопровод, система пожаротушения пашет, маневрирую на воздушных рулях. Все в норме.

А вот и клоны.

Прямо в панораме, их хорошо видно. Сильно поредевший строй, но строй! Не растерявшаяся толпа, а боеспособное подразделение. Двадцать километров!

Я срочно отстрелял большинство «Оводов», про запас приберег только четыре штуки.

Впереди зашелся в огневом кашле «Горыныч» Бердника.

— Андрей, придется повоевать. Вон их сколько! Задняя полусфера на тебе. Прикрывай, а у меня с маневром получше, так что я первым номером. Как принял?

— Чисто принял.

Вон их сколько… Не менее девяноста машин. И это после всего, что мы на них обрушили! X-45, «Доннершлаги», небесная указка «Асмодея»… Настоящие эксперты! Мастера, что и говорить.

А что мы?

Без трех у Бердника, без двух у Белоконя. Потери в Четырнадцатом и минус пять «Хагенов» из тридцати. Все Беркуты, кроме Воропаева, в минусах. Ну что же, «баба с возу»… хоть и нехорошо так думать про сбитых, а может быть, и погибших ребятах.

А где «Орланы»?! В полном составе?!

Я видел, как мой «Овод» взорвался под дюзами «Варэгны». Тот самый подарочек, из предыдущего залпа. Флуггер задымился, сдохли двигатели, и он, кувыркаясь, пошел к земле. Пилоты были живы, но катапульты так и не сработали. Жизни двух коллег по ту сторону прицела расцвели на песке прощальной пламенной хризантемой.

Настало время лазеров и пушек «Ирис»!

Ох, какая же вышла карусель!

Вспомнить жутко!

Я прикрыл Бердника, в адском сальто-мортале достав лазером ракету, которая повисла у него над кормой. Бердник умудрился стряхнуть очередью «Абзу», выцеливавший меня с фланга.

По защитному полю прошлись не менее десятка лазерных рапир, которые я мастерски игнорировал, зная, что лазер мне не опасен.

Дуплет «Оводов» разнес в клочья другой «Абзу», шедший в лобовую. Прямые попадания в оба воздухозаборника — моментальный диагноз!

А потом мы вынужденно удирали. Я и комкрыла, рубившийся на передке, словно сопливый лейтенант. Скажу честно, кабы не совокупная мощь хвостовок «Хагенов», которые прикрыли нас зарядами плазмы, те пять «Абзу» уделали бы нас под ноль.

У меня на глазах погиб Синяков, когда подбитая им «Варэгна» совершила таран — куски металла и струи огня возвестили финиш воздушного пути обоих пилотов.

Туго, братцы. Очень туго. Куда делось наше численное преимущество?! Где, мать их, «Орланы»?!

Рассмотреть тактическую панораму я просто не поспевал, так что куда дьявол унес фланговое прикрытие, я не знал и не имел никаких соображений по этому поводу!

Лазер, очередь из пушки, дорабатываю маневр ведущего, еще раз лазер…

Как над Глетчерным, честное слово!

Клоны разозлились всерьез, как я и предполагал. Один «Абзу», дымивший десятком пробоин, разминулся с очередью Бердника и пошел на таран! Я ушел левым виражом и с мертвой петли угомонил беднягу. Лазерные импульсы пришлись четко в кокпит, испарив пехлевана начисто.

В это время Бердник завязался с его осиротевшим ведомым, когда наконец объявились «Орланы»!

Хитрые летуны с X-крейсеров не просто отработали фланговый маневр. Они вышли с тыла на выгодных ракурсах, когда клонская братия полностью втянулась в бой. И бой сразу сделался избиением. Свежие «Орланы» с почти полной нагрузкой ракет! Да еще в таком количестве!

И все-таки конкордианцы умудрились оторваться и перестроиться для последней схватки! Всё их прикрытие из десятка машин мы порвали на тряпки, но почти три дюжины «Абзу» — целый авиаполк — вырулили из собачьей свалки и теперь спешно сколачивали ордер.

Мысленно я им аплодировал! Не хуже, чем давеча главкому! Замечательные мастера, нет слов!

Только теперь я смог как следует разглядеть, что делалось под нами.

На земле кипело сражение. Точнее, докипало. Позицию клонов взломали танки прорыва и в пролом втягивались теперь линии пехоты в черных скафандрах, за ними шли бэтээры.

Одна из комбинаций огромной шахматной партии, которая развернулась вокруг Керсаспа с участием наших сухопутных сил.

А вот кто у нас в прицеле?

Я дал полное увеличение. И у меня все поплыло перед глазами, когда я допер своей тугодумной башкой, кто нам противостоит.

Три золотых солнца на борту большинства истребителей — этот знак я запомнил очень хорошо! Более чем! Три золотых солнца — это герб палубной авиадивизии тяжелого авианосца «Римуш»!

— Комета вызывает! Комета вызывает Бердника!

— Вижу, не ори. Я только что засек флуггер Бахмана Салехи, если ты такого помнишь. Вон, по центру в тылу, номер 700 и шеврон комдивизии под кабиной, сейчас я попытаюсь с ним связаться, он же нормальный мужик, должен понимать…

Мы перестраивались для атаки, они — тоже самое. А эфир на общем канале распиливал голос Григория Алексеевича:

— Бердник вызывает Салехи. Бердник вызывает капитан-лейтенанта Бахмана Салехи. Бердник вызывает…

И пришел ответ! В обработке бортовых толмачей, но это был голос моего старого знакомого!

— Слышу вас, уважаемый Бердник! Встаньте на путь Солнца! Только я не капитан-лейтенант, я уже капитан второго ранга. Вы, я полагаю, хотите предложить сдачу в плен?

— Привет, Бахман! Встань и ты на путь Солнца. Предлагаю кончать эту нелепицу. Сейчас вы обесточите оружейные пилоны и мы вас отконвоируем на Керсасп. Спокойно приземлитесь на поле звездолетов, там покрытие в порядке. Гарантирую вам сохранение парадного оружия и всех знаков отличия. Вылезем, чаю попьем, Наотар вспомним. Хорошие были времена! Ведь хорошие же! Соглашайся, Бахман!

Короткое молчание.

Тридцать… Тридцать два «Абзу» в десяти километрах перед нами завершили маневр перестроения. Мы тоже развернулись в прежнем порядке, с «Орланами» на флангах.

— Хорошие, Григорий. Хорошие времена. Так что давай, в самом деле, заканчивать…

— Ну, слава Богу!

— …заканчивать эту нелепицу, не оскорбляя друг друга. Ты же знаешь, мы не сдадимся.

— Теперь знаю.

— Тогда прощай, Григорий.

— Прощай и ты, Бахман.

Конец связи. Общий канал отрубился. А от машины Салехи в нашу сторону полетела ракета. Персонально в Бердника полетела. Видимо, это была последняя ракета на флуггере комдивизии.

Плеснули лазерные импульсы. «Орланы» дали залп.

А я… я высматривал «Абзу» с номером 459, который пилотировала лейтенант Рошни Поуручиста Тервани. Если она его все еще пилотировала.

И…

Вот же он, мама дорогая! Вот он!

Четыреста пятьдесят девятый!

«Абзу» модификации «Дельта» в российской системе обозначений!

Вот он ушел в облаке фуллеренового волокна от «Овода». Дал залп лазерами. В бочке разошелся на встречных курсах с еще одним «Оводом». Рошни всегда умела летать.

Флуггеры сходились грудь в грудь, в финальную свалку. Фланговый залп «Орланов» пережили всего восемнадцать конкордианских машин. Меня могли сбить раз десять, будь у них ракеты. Потому что ваш неумный друг и верный рассказчик высматривал «Абзу» номер 459! Забыв о долге, о ведущем, забыв о самой жизни!

Слава Богу, теперь Бердник не лез в свалку, командуя издалека, как и полагается командиру авиакрыла.

А я полез.

Красиво, кстати, полез, сцепившись с каким-то «Абзу», который прорвался через наш строй. То есть вроде как не нарушая устава. Мы закружились палыми листьями на ветру, и тогда я выпустил свои последние «Оводы», дав им пожужжать напоследок. Не везти же домой, в самом деле!

На борту врага не осталось ни фуллерена, ни ловушек, да и пилот был не в форме после всего. «Оводы» вывернули правую плоскость с корнем, и над пустыней закружился оранжево-черный парашют.

Так, а теперь, когда я в центре свалки — самое главное.

Борт 459! Парсер засек его на трех часах с превышением девятьсот.

Я форсажил двигатели, выписывая вираж, добирая одновременно по высоте. И вот мой «Дюрандаль» завис над «Абзу» со стороны солнца по имени Вахрам. А я принялся долбить вызов на узконаправленном канале.

— Рошни, Рошни! Отзовись! Отзовись, упрямая ты дура! Это я, Андрей Румянцев! Выйди на связь, Рошни!

И, о чудо, она откликнулась!

В этом самом месте должен был состояться душещипательный разговор. Ромео и Джульетта. Монтекки и Капулетти в космическом исполнении.

У меня было что сказать! Да и у нее, я уверен.

Но вместо этого получилось коротко и зло:

— Я хотела стать твоей женой, Андрей, а теперь я должна тебя убить.

— А я хотел стать волшебником! И не стал! А ну быстро врубай катапульту!

«Абзу» пошел на вираж. «Дюрандаль» ястребом упал вниз.

«Должна меня убить! Должна она! Я тебе покажу Домострой, козища клонская!»

У меня было преимущество в полсекунды. И я его использовал. На все сто. Или даже двести.

«Посадить. Посадить мерзавку! Пусть ранить, но не убивать!» — билось в моем мозгу.

Она в меня выстрелила! Из твердотельной пушки! И даже умудрилась зацепить! Парсер пожаловался на повреждение носового обтекателя. Ну это ничего. Нам теперь в космос не надо…

Мой маневр был неудержим. Фора в скорости благодаря отвесному пикированию была приличной. Я вырулил в заднюю полусферу виражащего «Абзу» и взял превышение.

Лазеры спицами вонзились в двигательную гондолу над правым соплом. Взрыв испаряющейся материи расшвырял обломки двигателя. «Абзу» моментально просел и лег в крутой вираж — двигатель на левом крыле продолжал работать!

Рошни успела компенсировать плоское вращение воздушными рулями, правобортовыми дюзами и резким снижением тяги на уцелевшей гондоле. Машина перешла в пологое пикирование на смешной высоте в четыреста метров над землей!

Что и требовалось.

Очередь из «Ириса» по крылу (двигательные гондолы на «Абзу» в плоскостях, если вы не помните). Лазеры перезакачались, но нельзя! Слишком опасно!

Сорок снарядов, чтобы с запасом!

Я попал. И, кажется, все-таки переборщил.

Да, пламя в единственном сопле пошло на нет. Зато плоскость украсилась зеленым языком огня! Неужели сейчас рванет? Нельзя!

И ваш покорный слуга, как последний недоумок, а может быть, гений… Короче говоря, я обрушил тяжеленный «Дюрандаль» на истребитель Рошни. Днище, скрежетнув, сокрушило вертикальное оперение, которое, в свою очередь, распороло мою родную обшивку.

Плавно, рукоять от себя, к земле, к песку, к мягким барханам…

И позициям какой-то нашей пехоты. Слава Создателю, не на головы парням, а позади линии фронта.

«Абзу» рухнул в песок качественно, всем днищем! И запрыгал, расплескивая почву вокруг себя! Крыло, то самое, охваченное пожаром, отвалилось, и только тогда, выдержав благородную паузу, двигатель соизволил взорваться!

Взрыв был силен.

Так силен, что осколки настигли огрызок машины, я это видел, когда «Дюрандаль» проносился над местом крушения!

И тут парсер сообщил, что флуггер серьезно поврежден, высота ниже безопасной нормы при нынешнем состоянии систем, и он сейчас товарища пилота катапультирует.

— Куда, дура! — успел заорать я. — Назад!

Но понял вдруг, что «назад» не будет.

Фонарь кабины отстрелился, мягкий удар под задницу, над головой с хлопком вырос бело-сине-красный купол, и вот мы — я, кресло, парашют — падаем на землю!

Одиннадцатая штурмовая бригада шла хорошо.

Настолько хорошо, что сражение за Керсасп застигло ее в самом предполье.

Нарвались на укрепленную позицию клонской пехоты.

С наскока траншеи и ДОТы взять не удалось, а все из-за батареи станковых плазмометов.

Но подошел танковый батальон прорыва. Тяжелые Т-12 не церемонились. Забросали окопы из подвесных минометов и тяжело поползли вперед. Пехота не могла остановить лавину бронированных монстров, не выдержала и стала отступать.

А когда в прорыв вошли штурмовики — побежала.

На этом бой закончился. Танковая колонна и подоспевшие бэтээры мобильной пехоты рванули вперед, развивая успех, a 11-й штурмовой спустили из штаба приказ удерживать позицию.

Учитывая обстановку, участие бригады в сражении, да и во всей войне можно было считать оконченным.

«Ну и славно», — решил Салман дель Пино, он же майор Эстебан.

Его скафандр был знатно измят осколками от недалекого взрыва, а бронесегмент левого бедра пошел волдырями — клонские плазмометчики недобрали буквально метр, нацеливая свой агрегат.

Станковый метатель плазмы работал в режиме широкополосного поражения и пять человек в шеренге превратились в пыль. А Салман выжил, успев откатиться в сторону за миг до выстрела, и теперь не горел желанием повторять подобные фокусы.

Он прогуливался вдоль захваченных окопов и порыкивал в рацию, чтобы подбодрить парней, как-то лениво сортировавших трофеи.

— Клюмпе, болван! Что ты творишь? — Салман остановился над бойцом, возившимся с всережимной винтовкой G-3.

— Меняю ствол, господин майор, — ответил тот, обратив забрало к командиру.

— Это я и сам вижу. Зачем? Кстати, быстренько встань и отдай честь командиру. Во-о-от… Теперь докладывай.

Болван Клюмпе за каким-то бесом разобрал оружие. Снял длинный ствол с модулем рельсового доразгона пули, а теперь старательно водружал на его место сменный укороченный ствол без гаусс-рельсы.

— Ну… перевожу винтовку в режим карабина.

— Хорошо. Но зачем?

— На случай штурма здания, — не растерялся Клюмпе.

Салман вздохнул. Все-таки бой вреден для соображалки.

Здорово глушит. Он обвел рукой кусок горизонта в добрых двести градусов, где не было абсолютно ничего, кроме барханов.

— Ты, Клюмпе, где здания увидел? Не поделишься?

— Ну… я на случай экстренной переброски.

— Вот черт! Экстренной! Ты скажи! А чего тогда прицельный комплекс не свинтил? У тебя для таких дел имеется штатный коллиматор.

— Ну… я… после поменял бы. Ведь зданий-то нету! — Уверенности в голосе поубавилось.

— А ты не в курсе, что запрещено менять ствол, не сняв прицел, а?

И это верное замечание. Сколько раз в истории у разных долбодятлов срывался ствольный модуль, чтобы угодить прямиком в линзу прицела? Много, очень много раз. Линза, конечно, прикрыта выступом, да и сама выполнена из прочнейшего стекла, но все же прицельный комплекс стоит сумасшедших денег и сделан не для того, чтобы им так рисковать.

— В курсе? Ну-ка, покажи мне свой коллиматор! Или ты его пролюбил? Ну слава Богу! Не пролюбил! Тогда быстро верни на место длинный ствол и бегом помогать! Ты смотри сколько трупов! И сколько оружия валяется! Мы тут до вечера проваландаемся!

В это время над позицией приключился отчаянный воздушный бой.

Начался он в занебесной высоте, только огоньки посверкивали. Но постепенно сражение захлопнуло крышку над окопами. И вот тогда все без исключения принялись усердно болеть: кто кого? Потому что если клоны, тогда здесь, на земле, сделается ох как горячо!

В воздухе носилась почти сотня «Абзу» и «Варэгн». Четверти этого количества хватит, чтобы выжечь пехоту насухо!

Словом, народ попрыгал в окопы, выставил ПЗРК и начал болеть.

Салман сидел у ДОТа, разрушенного прямым попаданием, возле комроты Ахилла-Марии де Вильямайора и его заместителя, не менее аристократичного Просперо Альба де Толедо.

— Ну как? Страшно, господа эрмандадовцы?

Ахилл-Мария хмыкнул.

— Очень, — честно признался Просперо.

— Вот и мне не по себе. Что-то наших маловато.

— Хреново, что такая свалка, — сказал Ахилл-Мария, рассматривая пылающие небеса. — Или, может, приказать, пусть из ПЗРК помогут…

— Я тебе прикажу! С ума сошел! Во-первых, свалка — в кого еще попадешь. Во-вторых, не стоит обращать на себя излишнее внимание. Клоны мстительные.

— Нет! Не маловато! — Просперо указал рукой. — Это определенно наши, только не могу понять, что за флуггеры. Я таких не видел. Во-о-он, сбоку наваливаются. Салман, ты не знаешь, что за машины?

— Первый раз вижу.

— Это, господа, не что иное, как новейший истребитель РОК-17 «Орлан».

Все обернулись. В развороченную траншею спрыгнул человек в легком бронекомбинезоне с красным крестом на рукаве.

— О! Док пожаловал! Здорово, док! — Пино протянул ладонь для рукопожатия. — Ты чего не с ранеными?

— Откуда ты знаешь про флуггер? — одновременно поинтересовался Ахилл-Мария.

— Раненые обслужены, нечего там делать. «Орлан», мой любознательный друг, я легко отличаю по X-образному расположению плоскостей и дополнительному оперению под обтекателем. Ни с чем не спутаешь. Источник информации самый незатейливый — газета «Небесная Гвардия». Фото новой машины во всех номерах. Полезно иногда интересоваться прессой.

— Во дает, медицина! — Салман покачал головой в шлеме. — Ты лучше скажи, за каким тебя сюда принесло? Сидел бы в медбэтээре! Клоны его бомбить не станут — красный крест на крыше. А нас, если что, очень даже станут!

— Салман, словно ты не знаешь, как бывает обозлен человек в минуту поражения! Не уверен, что красный крест является сейчас достаточной гарантией. А здесь относительно безопасно. Кто станет стрелять по воронке? Так что я пожаловал из эгоистических соображений.

— Соображаешь, — похвалил майор.

— Я же военный медик, разбираюсь. Без ложной скромности… Но, господа, вы посмотрите, что делает этот ненормальный!

— Охренеть, — выдохнул обычно корректный Просперо, и все уставились в небо.

— Он… он собирается посадить «Абзу»! Посадить! — воскликнул пораженный Ахилл-Мария через полминуты. — Зачем?!

— В плен, что ли, его собрался… — начал фразу Салман и вдруг завопил: — Ложись!

Два флуггера рухнули в песок прямо перед окопом. Громыхнул взрыв, разлетелись осколки, и бойцы наконец осмелились высунуться.

От кресла с парашютом неуклюже бежал пилот. Его тяжелый скафандр увязал по колено, но он все равно бежал, стремясь к изуродованному «Абзу».

— Надо помочь. — Салман решительно выскочил из окопа, подхватив автомат. — Люблю ненормальных.

— Да-да. Подобное упрямство заслуживает поощрения. — Доктор Фарагут выкарабкался вслед.

Так вчетвером они добежали до «Абзу», с недоумением и некоторой опаской поглядывая на пилота, который уже стоял на обрубке крыла и лупил по остеклению кабины табельным пистолетом.

— Дороги судьбы, Салман, низводят бесконечную Вселенную до постыдной анизотропности; — Доктор Фарагут, как всегда, выразился велеречиво и не вполне понятно.

— Не понял.

— А я, кажется… ф-ф-ух, понял. — Салмана настиг Ахилл-Мария, стартовавший из окопа с запозданием.

— Ну так объясни!

— Нечего объяснять. Смотри на «Дюрандаль» молодого человека, — сказал Док, указывая пальцем на флуггер, рухнувший неподалеку.

Салман обернулся, дал максимальное приближение на забрало. Вскинул автомат и посмотрел еще для надежности через прицел.

На уцелевшем киле «Дюрандаля» была нарисована…

— Черт подери. Комета. Это что же получается… Румянцев?!

— Именно, — подтвердил доктор. — Молодой человек! Молодой человек! Вам помочь?

— Если вас не затруднит, — ответил я, оставив попытки сокрушить бронестекло рукояткой пистолета, едва в шлеме зазвучал незнакомый или, точнее, знакомый, но прочно позабытый голос.

В ложементе лежала Рошни.

Ей досталось осколками, но она была жива. Совершенно точно жива. Хотя в скафандре чернели отверстия в очень нехороших местах, но основную ярость близкого взрыва поглотил бронированный кокпит.

Я не соображал, что делаю. Пистолет — не лучший ключ для кабины. Вернее, бесполезный. Но я все молотил и молотил, надеясь разбить бронепластиковый пакет как обычное стекло. Пока не прозвучал в динамиках тот самый нежданный вопрос.

Я обернулся.

Четверо.

Один в легкой броне с шевронами доктора. Очень кстати. Еще трое в тяжелых экзоскелетах «Евроштурм». Впереди всех стоял огромный, просто сказочный здоровяк с погоном майора на грудном сегменте. Судя по отметинам на броне, всем досталось, особенно майору.

Неудивительно. Они, как и я, были только-только из боя.

— Вы, простите, намерены выковырнуть пилота? — спросил доктор. Но где же, где я слышал этот голос?!

— Именно так.

И тут в рации возник второй голос, который я немедленно узнал и чуть не свалился с крыла.

— Ну и дурак же ты, Румянцев! Сейчас я твоего клона извлеку. Пошел вон с развалины! Да не пялься ты так! Это я, Салман! Док, ты прав, и в самом деле, Румянцев! Только он умеет вот так замирать, будто сейчас в штаны наложит!

— Планка с фамилией на груди тоже веская улика, — хмыкнул доктор.

— Ахилл, помоги ему слезть! Ишь, закаменел! Просперо, доставай режущий заряд. Сейчас я это стеклышко расковыряю. Румянцев! Зачем тебе этот клон? Сейчас подвалит техника, вырежут его, что за паника?!

— Салман… Я не верю, что это ты и док Скальпель. Ведь это ты, док? — Я и правда не верил, но продолжал мямлить, стоя на остатках плоскости: — Ч-черт… Звучит по-идиотски, но там, внутри, моя невеста. Она ранена и техников может не дождаться.

— Чего вы все встали, раз там человек умирает?! Да, Румянцев, да! Это тоже я, Ахилл-Мария де Вильямайора! Слезай с флуггера!

Это были они.

Мои враги.

Которых я сам, своими руками впустил в продолжение моей личной истории. Я и никто другой позволил Салману дель Пино убежать с копей Шварцвальда и унести на плече раненого дока Фарагута. Я вручил повестку о мобилизации Ахиллу-Марии. Я по собственной инициативе участвовал в эвакуации станции «Тьерра Фуэга» перед взрывом, когда в систему Цандер нагрянули корабли Конкордии.

Эти люди делали ужасные вещи. И вот теперь от них зависела жизнь моей любви, которая умирала сейчас за неприступными гранями бронеколпака.

Салман взорвал остекление шнуровой взрывчаткой. Мы впятером своротили проклятый колпак, чему особенно способствовала мощная механизация «Евроштурмов». Салман вынес беспамятную Рошни к медицинскому бэтээру, а доктор Скальпель сделал ей операцию.

В страшном сне я не мог представить, что эти руки коснутся ее тела!

Но факт упрям: доктор Скальпель спас ей жизнь. Осколок пробил легкое. Просто чудо, что она выжила. Чудо, что поблизости оказались враги, которым ничего не нужно объяснять.

Пока я утрясал подробности моей биографии, в те самые минуты решалась судьба войны, а может, и всех людей Великорасы.

Мы же пребывали в счастливом неведении.

Лично я психовал и нарезал круги вокруг медицинской машины, ожидая, что скажет доктор.

А в это время…

В это время на орбите вновь появился флот Великой Конкордии.

Подставные «манихейские» фрегаты и торпедоносцы отстрелялись сотней термоядерных ракет. Они буравили воздух, направляясь к захваченной нами Крепости Керсасп.

По ВКС сыграли ядерную тревогу. Корабли готовились дать ответный залп всё теми же термоядерными боеприпасами. Положив конец Аддис-Абебским соглашениям, конец самому понятию «цивилизованной войны». Открывая двери неотвратимому ядерному всесожжению.

Но именно тогда излучатели дистанционной трансмутации «Нигредо» — которые доставил на орбиту Паркиды многомудрый главком Пантелеев под видом универсальной базы снабжения из состыкованных крепостей «Кронштадт» — раскрыли над нами защитный зонт и глюонное поле обратило петербургиевые боеголовки в безобидный свинец.

«Манихейский вариант» — последняя ставка конкордианского Генштаба — провалился. Через час, когда доктор вылез из бэтээра с долгожданными словами «жизнь вашей невесты вне опасности», на борт линкора «Сталинград» пришло уведомление о том, что ВКС Конкордии готовы выполнять выдвинутые нами ультимативные предложения о предварительном прекращении огня.

Адмирал Шахрави спустил флаг и передал пехлеванский палаш в руки адмирала Пантелеева.

Война закончилась. Рошни выжила. А я был счастлив, не зная, что термоядерный молот только что миновал наши хрупкие головы.

Глава 6 ТЕ, КТО ВЫЖИЛ

Июнь, 2622 г.

Крепость Керсасп

Планета Паркида, система Вахрам

— Я, Владислав Аркадьевич, вообще склонен нашего Румянцева примерно высечь! — провозгласил Бердник, покачиваясь на стуле, который балансировал на задней паре ножек.

Шубин сидел за соседним столом, а пальцы его выбивали нечто бравурное на крышке планшета. Шубин был при параде, пускавшем солнечные зайчики по всему кабинету. Золотое шитье, эфес меча в бриллиантах, фуражка с лакированным козырьком — невозможная красота.

Шубин готовился на ковер к самому главкому, где, по слухам, должен был примерить контр-адмиральские погоны. Настроение то есть имел самое благостное.

Да и Бердник грозился для виду. Бесенята в глазах выдавали его с головой. Но порядок есть порядок. Не мог он вот так запросто удовлетворить мой запрос!

— Высечь, Григорий Алексеевич, это хорошо. Да вот ситуация не располагает, не находите?

Бердник наконец добаловался и едва не загремел на палубу вместе со стулом. Поймал столешницу пальцами, с грохотом водворил все четыре ножки на место.

— Нахожу, Владислав Аркадьевич. То есть победа, голова кругом — это я все понимаю. Но что этот внебрачный сын торпеды и гальюна учинил на Керсаспе, вы бы видели!

— А я видел. Отчеты о бое помещены в мой парсер. — Шубин хитро улыбнулся и оставил планшет в покое, принявшись за мечевую перевязь.

— То есть вот, судите сами. В разгар драки бросил ведущего, это раз. Увязался за каким-то «Абзу», это два. А потом вообще черт знает что! На закуску! Таранил флуггер! Хотя мог бы и сбить, запросто. Так ведь нет! Угробил «Дюрандаль» и сам чуть не угробился! Это три. И он мне потом докладывает, не моргнув голубым глазом, что у него в том «Абзу» — невеста. Невеста, Владислав Аркадьевич! Это флот или брачное агентство?! Румянцев, ты слышишь меня? Между прочим, команда «вольно» не поступала, постой «смирно», пока я не закончил. Невеста во вражеском истребителе — это не невеста, а цель! И потом — что за ересь?! Ты что, русскую бабу себе найти не можешь?!

— У нас любовь, товарищ капитан первого ранга, — вклинился я в бурный поток командирской речи. — Еще с Наотара.

— А, ну да, помню. Ты из-за этой девки уже один раз под трибунал загремел! А сейчас вполне мог повторить! И вот, Владислав Аркадьевич, этот субчик является на Хордад и просит меня о месячном отпуске! Ме-сяч-ном! Его невесту, видите ли, переводят в госпиталь для тяжелораненых на С-801-7! Я, конечно, Румянцева послал по матушке. Погорячился, признаю. Но каков нахал, а?! Сутки где-то шлялся, а потом еще и отпуск просит! Вот я и думаю: высечь его или не высечь? Лично мне больше нравится первый вариант. — Бердник положил локти на стол и сделался похож на насупленного носорога.

Шубин крякнул.

— Мне тоже нравится первый вариант. Но по здравом рассуждении кое-что смущает, Григорий Алексеевич.

— Вот и меня. — Бердник двинул локтем какую-то папку, бумаги с шелестом разлетелись по палубе и он кинулся их собирать, так что голос зазвучал из-под стола: — Пять персональных подтвержденных побед в одном бою. Да и спасение жизни командира дорогого стоит. Черт возьми, где же отчет по боеприпасам… а, вот он… Так вот, я на Румянцева представление ко второй «Славе» настрочил. Вместо выговора. Слышишь, Румянцев?! Вместо выговора! А хорошо бы выговор! Потому что твоя выходка — это вообще за гранью!

— Спасибо, товарищ капитан первого ранга! Служу России! — пролаял я.

— Служит он… Видели мы, как ты служишь. О-ох, старость не радость… — Бердник с кряхтением и кипой бумаг выбрался из-под стола. — Короче так, Румянцев. Если руководитель полетов разрешит, поступим следующим образом. Представление о награждении ушло наверх, так? Так. Когда его официально подтвердят, тебе будет положен двухнедельный отпуск. Еще две недели ты недогулял за свою «Славу» третьей степени, так? Так. Итого: месяц. Учитывая капитуляцию сил Конкордии, спасение моей задницы и твои особые семейные обстоятельства, я готов тебя отпустить. Но не раньше официального — слышишь, официального — подтверждения ордена. И лишь в том случае, если эскадр-капитан утвердит. Потому что месячный отпуск — это круто. Помножить это круто на твое выступление, получается, что фактически ты такой поблажки не заработал, и мы идем тебе навстречу… В общем, клозет тя поглоти, втянул ягодицы и ешь глазами начальство!.. Что скажете, Владислав Аркадьевич? Ждем вашего диагноза.

Шубин пожевал губами, отложил меч, посмотрелся в козырек фуражки, как в зеркало.

— Нахал ты, Румянцев. С другой стороны, Григорий, вспомни нас в его возрасте. Помнишь, когда мы только на «Три Святителя» поступили? Не ты ли, Григорий, катался в самоволку к той девице, как ее… Алене? Шатенка такая… или Вера?..

Бердник несолидно захихикал.

— Это тогда на Новогеоргиевске, когда я БРДМ угнал? Ее звали Лера!

— Точно, Лера, вспомнил. Она еще губу осаждала, мол, сатрапы, верните жениха! Ведь прописали же губу! Эх! Григорий, ты о чем вообще думал, когда из расположения БРДМ угонял?! Это ж подсудное дело! Можно было и под трибунал загреметь!

— Так, Слава, блин, мы же тогда полтора месяца в походе! Всем экипажем о бабах сновидели! А ты Лерку вспомни, вот и поймешь, о чем я думал, ха-ха-ха! Я бы не то что разведмашине, я бы звездолету ноги приделал!

Шубин и Бердник синхронно прыснули и расхохотались, словно забыв про меня, все еще тянущего струну.

— Я… ой не могу, Григорий… это ужас что такое… э-э-э… — Шубин вытер слезы платочком и, откашлявшись, постановил: — В общем, так. По справедливости. Ты, товарищ каперанг, тогда БРДМ свистнул? Свистнул. Из-за бабы? Из-за бабы. Тебя Канатчиков отмазал от трибунала? Отмазал. Потому что ты, Григорий, хороший истребитель! Хороший истребитель — наглый и ненормальный! Совсем как Румянцев. Вот мы с ним так же поступим. По справедливости. Только я буду вместо Канатчикова, а он вместо тебя, старого шалопая! Тем более отпуск ему все равно полагается. Пусть гуляет. Заслужил.

Эскадр-капитан перевел острый взгляд на меня. Теперь уже без тени веселости.

— Но! Пока не придет орден, будешь тянуть лямку в гарнизоне через день на ремень. Без замечаний, ты понял?

— Так! Точно! Товарищ! Эскадр! Капитан! — пятикратно гаркнул я, чуть челюсть не вывихнул, и эхо в коридоре отозвалось.

— Тогда — кругом! Иди принимай новый «Дюрандаль», взамен угробленного. — Бердник изобразил в воздухе этакий скрипичный ключ, как дирижер перед оркестром. — И не забудь Владислава Аркадьевича поздравить с контр-адмиралом!

Покидая начальственные вершины через затворяющуюся дверь, я слышал голоса, которые говорили, что тьфу-тьфу, это еще бабка надвое сказала, и ничего не тьфу-тьфу, хоть натрое, а звезды надо обмыть — традиция.

Итак, вот она: Крепость Керсасп через три дня после сражения.

Оплавленные, кое-где по-прежнему дымящиеся огарки башен ПКО, куча инженерной техники трудится над инфраструктурой, временные казармы из жилых модулей и административное здание возле флуггерного космодрома.

В администрации, на скорую руку залатанной, обитает разнообразное командование москитных сил. А все вместе мы — гарнизон Крепости Керсасп. Часть грандиозного оккупационного корпуса, который разместился на Паркиде, пока не утрясут с Конкордией детали капитуляции.

Теоретически Второе Гвардейское пребывает в ожидании свежего авианосца — не все же нам на «Дзуйхо» рассекать, гадая, когда же старое корыто окончательно растрескается. Практически же мы пока что являем собой крепостное авиакрыло, то есть соединение стационарного, в нашем случае — наземного базирования.

Нам обещают новенький «Рюрик», но его пока не видать, а службы навалилось по самые глаза.

Война окончена, а значит: устав, рутина, сдал-принял, офицер на палубе, разрешите исполнять, а еще пониженная гравитация и прочее. Прочее — это Бирб, чья бурная магнитосфера провоцирует вспышки головной боли, а также желание немедленно повеситься.

Товарищи в свободные минуты вовсю гуляют (теперь-то наш боевитый народ заприметил шикарных официанток, которыми нас осчастливили!). А я не гуляю. Более того, пребываю в романтической депрессии. Потому что госпитальное судно «Святитель Пантелеймон» с Рошни на борту отбыло вчера на планету С-801-7.

На руки медицине мы сдали мою любовь вместе с доком Скальпелем, который вызвался сопроводить и убедиться, что всё по рецептуре. Рошни постоянно находилась под воздействием сильнейших препаратов, в сознание так и не пришла, и я не смог с ней попрощаться.

Точнее, сказать «до свидания». Именно так, ведь после слов Владислава Аркадьевича я был уверен, что свидание обязательно состоится.

Но какое оно выйдет, свидание?..

Этого-то я и страшился. А то хорош жених, просто блеск! Выпотрошил невесту в бою, практически угробил. Это уже не Ромео и Джульетта! Это, я не знаю… Ахилл и Пантасилея! Так, да?

Кстати, об Ахилле.

Ахилл-Мария Мигель де Вильямайора де ла Крус локализовался в пространстве совсем неподалеку — в расположении 11-й штурмовой бригады. А вместе с ним прочие мои закадычные недруги: Салман дель Пино, док Скальпель и на закуску — Просперо Альба де Толедо.

То есть поймите правильно: у меня и мысли не появлялось насчет забежать к ближайшему контрразведчику и сообщить некоторые моменты их геройских биографий. Хотя было что сообщать, о да!

Но факт есть факт — всей честной компании Румянцев теперь по гроб обязан. А кроме того, ну не мое дело загружать контру такими третьестепенными персонажами. Вот были бы они клонские шпионы — другое дело! А так… Мало ли в мире дрянных людей или людей с непростыми жизненными обстоятельствами?

Тем не менее в.п.с. (ваш покорный слуга) постановил зайти и разобраться с точками над ё. Поблагодарить, ибо есть повод, это раз. Узнать насчет планов и нашего взаимного статус-кво, это два.

Хотелось посмотреть в их не самые честные глаза. Вдруг зеркала души раскроют планы на будущее? Ну, стоит ли мне готовиться к той или иной подлости, на которые вся компания — великие мастера? Или можно забыть их, как сон, и жить спокойно?

Так что сразу с вахты — а вахта пролетела быстро (пока «Дюрандаль» принял, пока то да сё, время и вышло) — так вот, сразу с вахты я направился проведать моих недругов и спасителей.

Одиннадцатая штурмовая бригада проживала сразу за полем флуггеров во временном лагере. Знаете такие полуцилиндрические жилые эллинги? Поставьте их в двадцать пять рядов, обнесите колючкой, добавьте КПП на входах и выйдет искомое.

Контрольно-пропускной меня встретил улыбками радостных немцев, затянутых в полевой камуфляж с орластыми шевронами, а также в хорошо различимый запах шнапса. Праздновали победу, не особо скрываясь.

Сперва, понятно, возник вопрос: чего это я приперся? То есть они, конечно, рады видеть дорогого союзника, но ведь у них служба!

Зато когда лейтенант считал мою офицерскую книжку и сообразил, из какого я авиакрыла…

— Да этот старлей из Второго Гвардейского! Немедленно заходи, друг! С победой тебя!

— Пустите его, пустите! Это ж те самые летуны, что нас всю дорогу прикрывали!

— Точно! Если бы не Второе Гвардейское, нас бы под Бримишем раскатали на штрудели!

Словом, я не успел сказать «хочу шнапса», как меня заволокли в часть, погруженную в состояние полной небоеготовности. Ну и шнапсом угостили, не особо интересуясь моим мнением по этому поводу.

Над стойбищем 11-й штурмовой выгнулось дымное коромысло.

Народ гулял во всю ширь тевтонских и всяких прочих душ!

Что-то я упустил за время вахты? То есть, конечно, немцы всей Галактике известные разгильдяи, но не до такой же степени! У нас за такой содом в расположении командир запросто может погон лишиться. Понятно — победа. Но мир-то еще не подписан! Только перемирие. Мы, получается, в самом центре враждебных земель, и тут такое! Неужто они все три дня так квасят?!

Стояли мы кружком в просторном кунге за КПП и гуляла по кругу фляжка с сорокаградусной грушевой жидкостью. Кунг — легкое сооружение, где можно было снять маску и отдохнуть — выполнял функции караулки для дежурного взвода. Я выгадал отверстие в общем гвалте и подергал лейтенанта за рукав.

Шепотом:

— Скажи, друг, по какому случаю такое веселье? Ведь перемирие может и кончиться, причем внезапно.

Герр лейтенант выкатил глаза.

— Ты что, камрад, с Бирба свалился?!

— В смысле?

— В прямом! Эй, парни! Внимание! Старлей не знает…

И все наперебой принялись меня просвещать.

Старлей, то есть я, не знал вот чего: час назад подписан мир! Мир!

Система Вахрам вместе с Паркидой отходит Объединенным Нациям в вечную аренду за десять процентов от добычи люксогена. На Паркиде размещаются русские гарнизоны. Еще десяток планетных систем (какие-то малоизвестные; мне о чем-то говорили только названия Тайшету и Иштар) объявляются демилитаризованными зонами под совместным управлением наций-комбатантов. В системе Макран устанавливается протекторат Объединенных Наций. Все ядерные арсеналы Конкордии отходят на бессрочное хранение ВКС РД, ЕД и ЮАД с правом использования конкордианцами в экстренных случаях по варианту Фактор К. Флот и армия Конкордии разоружаются (кроме полицейских сил), а все вымпелы трех старших рангов достаются победителям как трофеи.

Вот это новость!

А я-то час назад копошился в потрохах новенького «Дюрандаля» и всё прошляпил!

Эх, не пьянства окаянного ради, но здоровья для!

— Налейте, что ли, ребята! Теперь не грех!

— Фляжку господину старшему лейтенанту! — рявкнул офицер. — За победу! За нас, за одиннадцатую штурмовую бригаду! За Второе Гвардейское! Ура!

— Ура!

Если прислушаться, становилось понятно, что тысячеголосое «ура» гуляет, переливаясь как жидкость в сообщающихся сосудах по всему Керсаспу. Гремит, бьется, вырываясь на орбиту и за ее пределы. И нет для нее ни первой, ни третьей космической скорости — только огромная, безграничная радость.

Победа!

Короткая дорога в семь месяцев, растянувшаяся до субъективной вечности, подошла к концу.

Кто мог подумать тогда, в январе, что все кончится так скоро и так нескоро?

Мы выжили, мы на финишере той взлетно-посадочной палубы, что зовется злым и коротким словом «война».

Приземлиться, правда, суждено было не всем. Многие не долетели. Очень многие.

Но слезы будут потом.

Пока вокруг царило искрящееся ликование. И плевать, что форма не парадная, плевать, что не вьются знамена и не гремит марш, плевать!

Победа застигла меня здесь и сейчас!

Победа!

Я еле ускользнул от радушных штурмовиков. Детоксина с собой не было. Вряд ли в такой день кто-нибудь обратит внимание на еще одного хмельного старлея, но всё же. Натрескаться мне еще предстояло в компании однополчан. Тем более что повод двойной — новые звезды Шубина, как-никак.

Ваш покорный слуга отваливал по пеленгу третьего батальона, провожаемый немузыкальной, но очень громкой песней. Надо полагать, немцы радовались, как завещали бессмертный Людвиг ван и не менее бессмертный Шиллер.

Непосредственно в расположении я едва не столкнулся с Салманом и Ахиллом, которые что-то горячо обсуждали. Стояли они за углом эллинга, их было не видно и толком не слышно из-за всеместного многолюдства и адского шума. Поэтому вышла неожиданность.

— …Ты как знаешь, а я собираюсь сваливать.

— Салман…

— А что мне? Я мобилизованный. Теперь мир, и я сваливаю.

— Салман, послушай…

— Хватит, навоевался!

— Да послушай же!

— Что?! Если ты по поводу службы в «Эрмандаде» — забудь. Ты бы меня еще в чоругскую разведку вербанул!

— Не вижу ничего необычного в моем предложении. Нормальное предложение, я бы даже сказал, лестное. Ты хорошо знаешь Тремезианский пояс, нам такие специалисты нужны, тем более что я предлагаю офицерскую должность.

Салман извлек палец, которым чесался под маской, изобразил «козу» и перешел на блатной жаргон, усвоенный у космических корсаров:

— Ты чё, фартыпер, обшабашился? Я чё, за ссученного канаю, на твоих вертухаев горбатиться? — Он надвинулся на Ахилла, совершенно вырезав его фигуру из обзора.

— Ну и лексикон! Ты не на «вертухаев», ты со мной будешь работать. Начальником силового отдела.

«Да! Сложный разговор! — сказал я себе, погодив выходить из-за угла эллинга, где скрывался до сих пор. — Не заглянуть ли в другой раз?»

И совсем уже собрался отваливать, когда сзади меня что-то пребольно кольнуло сквозь комбинезон.

— Ёпт! — вскрикнул я.

— Тихонько, тихонько, кричать не стоит, — прошептали на ухо. — Это я, док Фарагут. А скальпелек сейчас упирается в твою спину, поэтому не делай резких движений и говори, зачем пожаловал и зачем подглядываешь?

— Док, я… — Прежде всего я попытался обернуться, но ощутил еще более неприятный укол. — Док, я тебя поблагодарить пришел вообще-то. Ты моей невесте жизнь спас.

— Спасибо, — ответил он. — Но тех пяти или шести раз, что прозвучали возле медицинской машины, вполне достаточно. Теперь второй вопрос.

— Док, я… да убери ты нож!

— Это скальпель, — напомнил тот, все тем же шепотом.

— Док, я тебя не понимаю. Что все это значит?! Я и не думал следить или подслушивать, очень надо!

— Это значит, друг Румянцев, что мне интересно, не собираешься ли ты заложить нас обожаемым органам. Или уже заложил, а теперь пытаешься собрать, как сказал бы неподражаемый Салман, доказуху? И не стоит возмущенно полоскать воздух конечностями, я сейчас немного нервничаю и очень даже в состоянии вскрыть тебе, например, восходящий отдел аорты. Ночь, темно, праздник — никто не обратит внимания на утомившегося лейтенанта.

Ну, это уже чересчур! Я здорово рассердился, но острие под лопаткой заставляет проявлять выдержку. Поэтому тихо, уверенно и спокойно:

— Док, начнем с того, что в левом бедренном кармане лежит фляжка коньяка. Между прочим, настоящий «Арарат», который я мастерски выпросил в твою честь из адмиральского НЗ. Посредством этой драгоценной жидкости я рассчитывал выспросить у тебя, Салмана и Ахилла примерно то же, что ты сейчас так невежливо выпытываешь у меня. Касательно ваших планов. А точнее, наших общих планов. Как мы будем теперь?

Скальпель мгновенно переместился от лопатки к почкам.

— Медленно обернись.

Я обернулся.

— Посмотри мне в глаза.

Я посмотрел.

— Хм… Ты не врешь, — констатировал доктор, а проклятый скальпель наконец спрятался в рукаве.

— Какое тонкое наблюдение!

Ричард Фарагут был на полголовы ниже меня и серьезно уступал в комплекции. Мне до чесотки хотелось своротить ему челюсть, благо он был прав на все возможные проценты — в царящем бедламе на нас никто не обратит внимания. Опять же густая тень стены — надежное укрытие.

Однако убогое телосложение могло обмануть кого другого, но не меня. Затевать драку с этой змеей — слуга покорный, я еще жить хочу.

В общем, вместо травмы я подарил доктору коньяк.

— На вот, держи. — Поллитровка перекочевала из кармана в левую руку Фарагута. — Не люблю оставаться в должниках.

— Ценно. Прошу в мою скромную обитель. — Док сделал приглашающий жест по направлению ко входу в эллинг.

Только тогда я разглядел красный крест над дверью, куда и направился. За углом слышались голоса Салмана и бывшего (или теперь будущего?) эрмандадовца. Один все уговаривал, а второй упирался, но уже без «фартыперов» и прочих уголовных словечек.

— Док, что значит «фартыпер»? — спросил я в шлюзе медбокса.

— Это некий предмет, которым карманник прикрывает рабочую руку в момент совершения титульного противоправного деяния, — многословно пояснил он и активировал вытяжку. — Салман нахватался словесного мусора за годы в компании Натана Зельдера и Йогана Вестервальда, будь снисходителен.

— Я просто спросил. — Мы оба сняли маски и вошли в царство резкого, бьющего в глаза белого света.

Медбокс был, что называется, в частичной готовности. Горы оборудования, незанятые койки, одинокий хирургический комбайн. Все пациенты за три дня убыли в тыловые госпитали. Несерьезные дырки к этому времени залатали, так что стационарный медицинский пункт разворачивать по-настоящему просто не пришлось.

Доктор ловко свинтил коньячную голову и извлек откуда-то маленькие мензурки, которые, звякнув, опустились на блестящую поверхность хирургического стола.

— Итак, разговор начистоту? — Коричневая жидкость забулькала в количестве сорока граммов на емкость.

— Именно, — отозвался я, приняв импровизированную стопку. — Кстати, поздравляю с победой и подписанием мирного договора.

— Чин-чин, — не вполне понятно ответил Скальпель и немедля принял дозу.

Мы стояли посреди полупустого бокса по сторонам живорезного ложа. Как дуэлянты перед барьером, честное слово. Хирургический комбайн отбрасывал замысловатую тень на пол. Коньячный аромат уверенно прорывался сквозь запах больницы. А на бледной, малокровной физиономии визави краснел след маски. Надо думать, что и на моей тоже.

— Я полагаю, ты намерен уступить первое слово мне? — спросил доктор.

— Если тебя не затруднит.

— Не затруднит, — уверил он и соврал, так как задумался, наверное, на минуту с половиной.

Наконец док Скальпель наполнил мензурки и заговорил:

— Во-первых, спешу сообщить: мы с Салманом решили, что не станем… м-м-м… — он помычал, повертел пальцами, подбирая формулировку, — не станем преследовать тебя или пытаться причинить какой-либо вред. Ведь ты, как я понимаю, встревожен своим свидетельским статусом и возможными последствиями оного?

— Так точно.

— У нас была масса возможностей и времени до сего момента, и мы не воспользовались. И ты, насколько я могу судить, тоже не воспользовался, не донес на старых друзей. Обе стороны проявили доступное благородство. Пусть так будет и дальше. Согласен?

Я кивнул.

— Предупреждаю, пока молчишь ты, бездействуем и мы. По-моему, это справедливо. Во-вторых. Салман совершил… некое действие. Которое может пустить и наверняка пустило по ветру наше инкогнито, содержавшееся в неприкосновенности с самого нашего исчезновения на Бартеле 2–4. Мы оба собираемся покинуть ряды вооруженных сил, но до демобилизации пройдет время, а значит, качественная маскировка невозможна. Нас могут арестовать. И допросить. Сам понимаешь, что современные методы допроса оставляют мало шансов утаить что бы то ни было.

Да уж. Современные методы допроса я испытал на собственной шкуре. Утаить, правда, удалось, но исключительно благодаря тому, что дознаватели «Эрмандады» начали рыть не в ту сторону. Короче говоря, я согласно кивнул, мол, да, понимаю.

— Так вот, в случае ареста будь готов, что мы выложим все. И про тебя в том числе. Твои подвиги в неприглядном амплуа пирата, выдающуюся роль в нашем побеге со Шварцвальда…

— Ничего, ничего. — Я запретительно поднял руку. — Абсолютно все мои художества зафиксированы инструментальным способом и подтверждены моими собственными показаниями для ГАБ.

— Вот как? — Скальпель удивленно поднял белесые брови. — Кстати, спасибо за Шварцвальд. Выпьем.

— За Шварцвальд, — поддержал я. — Чтобы нам всем и далее так везло.

Мы опрокинули по второй и звонко утвердили стопки на столешнице.

— Теперь моя очередь?

— Излагай. — Доктор повел ладонью в мою сторону.

— Излагать-то особо нечего. Ты все сказал. У меня к вам никаких претензий. Никаких враждебных намерений. Ничего. Вы не трогаете меня, я забываю о вас. Всё, точка. Очень надеюсь, что я прямо сейчас не выписываю вам индульгенцию.

— Индульгенцию? — Докторские брови опять превратились в удивленные коромысла.

— На дальнейшие художества. Торговля органами, например. — Я указал на него пальцем, прищурившись, будто целюсь из пистолета.

Док Фарагут запрокинул голову и как-то трескуче расхохотался. Веселье не иссякало секунд сто двадцать, а то и все сто тридцать. По впалым щекам струились слезы, осушаемые идеально чистым рукавом мундира.

— Ну, Андрей! Я прямо сейчас могу пообещать, что зарою, ха-ха-ха, скальпель войны, в землю! И что?! Ты поверишь? И даже если не поверишь, как сумеешь проверить?! Ха-ха-ха! Ведь точка! Так? Отсюда наши дорожки разбегаются навсегда!

Я невольно почесал затылок. Была у меня такая привычка ради бодрости мыслей.

— Навсегда, док, — это очень долго. Все может измениться. Мой друг Комачо Сантуш научил меня главному закону астрофизики: Вселенная имеет форму чемодана. И наша встреча на Паркиде тому лишнее подтверждение.

— Са-а-антуш… — протянул он. — Комачо, лысый мерзавец, давненько не встречались!

— Бритый. Бритый мерзавец, — поправил я. — Встретитесь на той стороне, если кто-нибудь отмолит тебя от адской сковородки.

— Комачо погиб? Что ж… Вы, как я слышал, были дружны. Где это случилось?

— Здесь, на Паркиде. Возле Керсаспа.

— Судьба… Такой пилот и в самом конце войны! Не повезло.

— В самом начале. Мы были здесь в разведрейде.

— За упокой души, — поднял стопку доктор.

— Мягкой посадки, друг. — Мы выпили по третьей.

После короткой паузы, наполненной причмокиванием и занюхиванием (коньяк был дивно хорош — не соврала буфетчица!), доктор сказал:

— Значит, форму чемодана? Глубокая мысль. И верная. Ну что же, Румянцев, торжественно клянусь, что не распотрошу больше ни одного живого тела. Полегчало на душе?

— Незначительно. Проверить я все равно не сумею. — Я разлил коньяк в четвертый раз, в нарушение правила «руку не меняют» — ох уж мне эти условности! — Зачем ты, док, все время поминаешь душу? Я не верю, что ты религиозен.

— Зря. Я верю в Бога. Вера моя абсолютна, как ноль Кельвина, — серьезно ответил он.

— Ого! Трудновато представить тебя в кирхе распевающим псалмы, или как там у вас принято?

— Невозможно! Не «трудновато», а невозможно! — Доктор поднял палец. — Хотя лет тридцать пять — сорок назад я отметился в этом бесполезном занятии.

— Потрясающе. Тогда почему занятие бесполезное, если вера абсолютна? И как твои занятия вяжутся с десятью заповедями?

— Напрямую. Напрямую, Андрей. Бог создал нас такими, какие мы есть. Мне нравится то, что я делаю. Делал, — поправился он и поднял глаза к пластиковому небу. — Как, впрочем, и подавляющему большинству нашего народонаселения. Грех — это всегда приятно. Раз Бог вот так решил, значит, он знал, что делал. Значит, ему тоже наплевать на то, что в вашем обществе принято считать приличным и правильным, как и мне. Вот и всё. Дорогой Создатель к тому же терпит такие милые шалости, как война. Да и сам любит пошалить: ураганы, землетрясения, вирусы… Знаешь, Андрей, какие очаровательные это божьи создания? Взять, например, стальную оспу. Или трайтаонскую эйхелею. Это что, ошибка? Неудачный проект? Сомневаюсь! Они совершенны, эти создания. А я! Я вообще образ и подобие! Я выше ангелов и архангелов, потому что имею свободную волю и способность творить! Вот я и творю что считаю нужным, как и обожаемый Господь.

В конце короткой проповеди доктор поднял обе руки к подволоку, голос зазвенел, загуляло встревоженное эхо. Фигура и стиль риторики до того напомнили незабвенного Иеремию Блада! Пугающе напомнили. Ну что же, подобное притягивается, что бы там ни вещали физики.

— Послушай, док! — во мне проснулся православный. — Богу, конечно, плевать. А вот твоей, моей, чьей-нибудь душе — им не плевать. Это им надо жить в поле заповедей, или хотя бы стараться.

Диспут, впрочем, не состоялся.

Доктор сказал: им надо, вот пусть и стараются, а потом зашипела шлюзовая дверь и в бокс ввалились Салман с Ахиллом-Марией. Пино сорвал маску, швырнул ее на груду ящиков, понюхал воздух.

— Вы тут что, коньяк глушите, сволочи? Здорово, Румянцев! Док, выкатывай еще пару стопок, будем победу праздновать! И чтобы ты от меня наконец отлип со своей вербовкой, «Эрмандад» вонючий! Не бывать Салману в вашем крысятнике!

Ну что же. Доктор выкатил, а Салман скупо подтвердил содержательную сторону нашего договора.

Он и Скальпель отходят от дел, как и собирались, когда грянула война. Быть может, вернутся в Кирту, планета Махаон, система Асклепий. Или еще куда подальше от скуки центральных миров.

Ахилл-Мария похвастался, что Салману скорее всего присвоят Золотой Крест Героя (так же известный, как Крест Карла Великого и просто как Еврокрест), дескать, комбриг уже услал представление.

Вот уж кого я терпеть не мог, так это его! С его усиками, аристократическим носом и манерой держаться, будто с карандашом в заднице! И ничего. То есть совсем. Посмотрел, потряс руку и никаких эмоций. Совсем.

А ведь это он, лично пытал меня в таком специальном беленьком отсеке на станции «Тьерра Фуэга»! Это по его указке меня напичкали тетратамином и уложили под мозголом, отчего я чуть не скончался или свихнулся — не ведаю, что хуже. Это он выслеживал и гонялся за мной по всему Тремезианскому поясу, едва не зацапав на копях Шварцвальда!

Тогда я спасся только благодаря везению и бойцам дель Пино, которые так удачно и вовремя сцепились с группой «Алых Тигров». А потом я отпустил и самого Салмана вместе с доктором, хотя мог и застрелить — были все шансы.

Но не застрелил.

И сам уцелел.

И вот мы четверо стоим в медбоксе на Паркиде, попиваем коньяк, а я силюсь, и никак не могу вспомнить: что за дела и что за споры у нас были с этим хлыщеватым типом? Неприятная, конечно, физиономия. Так что с того?! Голубая кровь в сотом поколении — вот уж не повезло мужику!

Конечно, его подвиги и подвиги его службы в Тремезианском поясе попахивают. Да только не моя это забота. Я простой старший лейтенант флота Ее Величества России! Делишки «Эрмандады» пусть ГАБ нюхает, у него нос подходящий.

Пока беспокойную голову вашего друга Андрея Румянцева буравили сии путаные мыслеформы, воздух мелко затрясся. Да и не мелко!

Далекая вибрация переросла в сокрушительный грохот, даже, скорее, визг, от которого ходуном заходила земля под ногами и стены эллинга.

Тренированное ухо доложило: метрах в двадцати-тридцати работает твердотельная батарея противокосмической обороны в режиме максимального расхода жидкого пороха. И судя по всеобщему рокотанию, не одна она.

Я не успел ничего сделать. Даже подумать как следует не успел. В невероятном прыжке огромная туша Салмана перелетела через стол, сграбастав на лету коньяк, после чего центнер с гаком, не считая бороды и мундира, врезались в нас с доктором и погребли под собой.

— Воздух! Твою мать! — заорал он. — Ложись!

«Неужели… Неужели же клоны нарушили договор?! Но как их умудрились прошляпить на орбите?! Как?! Ведь все, буквально все зенитные пушки в окрестностях сходят с ума!»

Холодный ком подкатил к животу, а я попытался вырваться и побежать к родному «Дюрандалю». Такие у нас выработались полезные рефлексы.

— Отпусти, дурак здоровый! — придушенно захрипел доктор. — Это салют! Простой салют!

— Чего? — Салман приподнялся, упираясь ручищами в наши грудные клетки.

Сверху нависла тень Ахилла-Марии.

— Коньяк, однако, спас в первую очередь. Вставай, Салман, — это салют!

Я захохотал, сорвал с пояса маску и, как безумный, поскакал на улицу, в вой и грохот, в котором больше не было ничего страшного.

Да, это была батарея «Клевцов». Пять машин стояли посреди улицы, уставив стволы в небо. Они извергали вулкан огня, который, казалось, достигал звезд на небе. Весь Хордад сверкал тысячами пламенных трасс, сплетавшихся в зените, под желтоватым сиянием туманности.

Мой табельный пистолет сам оказался в руке и его слабый голос спел свою партию в совокупном ликовании могучих орудий.

— Победа! Победа! Победа!

Теперь я поверил. Только теперь, когда пушки рвали на части холостую и совсем не опасную ночь.

Глава 7 ОТПУСК

Июнь, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801

Дали мне все-таки отпуск! Месячную вакацию!

Сперва, конечно, дали орден «Славы» второй степени — все четко по диспозиции Шубина, справедливца нашего. Звезда подоспела на удивление шустро. На волне победной эйфории командование сделалось быстрым на щедроты.

Медальки и поощрения лились на нас, как из рога изобилия! В начале-то войны, я помню, ситуация была куда печальнее. С наградами и всякими досрочными производствами — не допросишься и не дождешься. Ну а тут победа, все радуются. И мы, и начальство. Заслужили!

Всего неделя прошла после памятного разговора с моими заклятыми друзьями, как грудь уже украсилась второй звездой Ордена Славы, а офицерская книжка — электронной меткой об отпуске.

Свободу я намеревался потратить с пользой.

Навестить Рошни в госпитале, раз. Сделать что-то с ее некрасивым статусом военнопленной, два. Сделать что-то толковое с нашей совместной личной жизнью, три.

Вот такой план. Но следовало поторопиться, пока ее не выписали, а то ищи потом в лагерях фильтрации! Или вовсе клонам передадут, и тогда вообще финиш — у них с учетом и до войны было туго, а уж теперь, с таким наплывом беженцев…

Отправят мою любимую восстанавливать народное хозяйство в системе Диза, а клонированный губошлеп забудет поставить галочку в планшете — и привет, пишите письма.

Эти соображения заставляли поторапливаться.

Так что, сказано — сделано.

Я прописался на ближайший рейс на Восемьсот Первый парсек. Там, напомню, в нашем флотском госпитале лечилась Рошни.

Гражданское сообщение еще не восстановили, так что «рейс» — это громко сказано. Восемь эскадренных буксиров снимали с орбиты крепость, пункт назначения — аккурат нужный. Поговорил с кем надо — и вот уже ваш покорный слуга заселен в кубрик крепости типа «Кронштадт».

Итак, попутный «Гусар» до орбиты, «Кронштадт», три незабываемых дня в обществе трюмной команды, орбита С-801-7, «Андромеда» до космодрома Глетчерный.

Здравствуй, Город Полковников со всеми твоими тремя звездами!

Еще на борту «Кронштадта» я забрался в военную сеть. Когда крепость заняла законное место на геостационаре планеты С-801-7, терминалы подключились к сети, скачав свежие обновления.

Куда определили мою любовь?

Гадать бессмысленно. Я подключил коммуникатор к ближайшему терминалу и, лежа на койке, принялся просматривать списки плененного «груза триста».

Списки были на изумление богатые! Госпитали системы приняли свыше восьми тысяч раненых клонов!

Оно, конечно, не объем для современной базы информатория. Опасения были лишь в аккуратности учета. Однако первый же запрос по имени и званию дал положительный результат.

— Так… — произнес я вслух и, кажется, довольно громко, потому что отдыхавшая от вахты компания хором обернулась на голос.

— Ты чего, старлей? — спросил участливый боцман Алтуфьев, сильно проникшийся ко мне на почве преферанса.

— Не обращай внимания, Михалыч. Мыслю вслух, — отмахнулся ваш покорный слуга.

«Рошни Тервани, лейтенант — госпиталь № 9. Тервани Р. — госпиталь имени Семенецкого. Т. Рошни — госпиталь Архангела Михаила», — прочел я.

Как же вас много!

Хреново то, что для подавляющего большинства славянского и всякого прочего туземства конкордианские имя и фамилия совершенно неразличимы. Например, Рошни могли запросто принять за фамилию. А то, что она еще и Поуручиста — так кому какое дело?! Лечат? Лечат! Скажите спасибо!

В лучшем случае записали бы как Тервани Поуручистовну Рошни. Но ведь и так не записали.

Ладно, будем разбираться.

Я навел курсор на первое имя. Запись послушно расцвела информационным окошком: лейтенант 27-й дивизии. Номер 45/5687. Пол мужской, 24 года.

Не она…

Второе имя… Третье…

Следующие две записи оставались глухи и немы. Никаких деталей вообще.

А чего я ждал?

Рошни мы с доком дотащили до госпитального судна «Святитель Пантелеймон» без сознания и личных документов — до того ли было?! То есть спасительного куска пластмассы, могущего о ней всё-всё рассказать, не имелось. Только моя личная вводная, которую забивали в планшет вручную под диктовку, а потом запросто посеяли в шквале информационного мусора, в то время как сама Рошни была в явном неадеквате. То есть ничего не могла поведать. Управляемая кома, товарищи — суровая необходимость.

«Придется действовать методом личной явки», — заключил я.

Прямо на космодроме Глетчерный очень кстати располагался госпиталь имени Адольфа Гурьевича Семенецкого — того самого нейрофизиолога, который изобрел и впервые применил управляемую кому.

От космодрома до госпиталя курсировал монорельс — десять минут ходу.

Быстро, но мимо.

Запрашиваемый пациент выписан. Да, женщина. Пилот? Нет, что вы, инженерные войска. А где могут содержаться клонские пилоты? Точно не знаю, но у нас их нет. Если пилот, так это вам лучше всего в госпиталь имени Михаила Архангела — это же пилотский госпиталь!

Вот примерно такой диалог состоялся в регистратуре с симпатичной женщиной по имени Любовь Ростиславовна, после того как меня обломала информационная стойка.

Мог бы и сам догадаться, кстати, насчет Михаила Архангела!

Архангел Михаил — святой покровитель москитного флота! Куда же еще деваться летуну, пусть и клонскому?

Я выбежал на улицу, где незнакомый пехотинец поделился скупой матерной тирадой по адресу «тех долбозвонов, которые до сих пор не восстановили монорельс до города». То есть надо было ловить попутку.

Ну надо так надо!

Мир полон добрыми людьми.

В моем случае добро отлилось в броню танка Т-12, который лихо затормозил на шоссе прямо перед носом.

— Здорово, старлей! — Из люка показалась голова в шлемофоне с откинутым забралом. — Тебе куда? И поживее, видишь, я без дышарика.

Танкист похлопал себя по горлу.

— Здорово! Мне до города. Выручишь?

— Эй, Крендель! — Танкист наклонился над люком, явно пренебрегая рацией. — Выручим крылатого?

— Я не Крендель! — глухо ухнула танковая утроба и что-то еще, гораздо тише, а потому не слышно.

— Залезай, брат, на броню! У нас все забито, сам понимаешь. Вон там за башней хреновина! За нее цепляйся, мигом домчим. — Он махнул рукой и скрылся в люке.

Вот так, без удобств, зато быстро, я и упал в объятия Города Полковников, попутно чуть не отморозив задницу. Холодно было. Июнь на «Ямале» не курортный — минус девятнадцать на солнце!

В госпитале я быстро нашел терминал, который раскололся, что пациент Тервани Р. находится в отделении для выздоравливающих. Этаж, палата… И все, никаких подробностей.

Опять регистратура, опять тетка, на этот раз совсем не любезная, поэтому, собственно, и тетка.

— У нас режимный объект! — бросила она в окошко. — Больной из контингента военнопленных, им часов посещения не полагается!

— А если я близкий родственник?

— А у вас есть близкие родственники в Конкордии? — последовал ожидаемый ответ.

— Есть. Ваш пациент, может быть, моя невеста! — Я забрался в окошко едва не по пояс и скорчил жалобную физиономию.

Не помогло.

Противная тетка физиономию тоже скорчила, но не участливую, как я надеялся, а вредную, с поджатыми губами.

— Невеста — это гражданское состояние. У вас есть документы, подтверждающие факт помолвки?

— Нет, но…

— Тогда разговор окончен! — отрезала она и для ясности сложила руки на крахмальной груди.

— Но, позвольте, я орденоносец, вот! — распахнул куртку, китель засиял двумя «Славами», «Отвагой» и «Наотаром», которые не произвели ни малейшего впечатления.

— И что? Есть документы? Ордер комендатуры на посещение? Или, может быть, у вас есть виза ГАБ? Прекратите отвлекать людей от работы! Всё! — Она решительно вытолкала меня из окошка и захлопнула его со своей стороны.

Я стоял и чесал репу в совершенной растерянности и досаде.

Вот ведь!

Режимный у них объект!

Съем я ее, что ли?!

«Кстати, очень может быть, что не ее, а очередного его».

Надо мыслить логически… И начал я мыслить.

Безвыходных ситуаций не бывает. Ордер мне вряд ли выпишут. На каком основании? Визу ГАБ тоже не получить… Может, в нахалку мимо КПП с каменной рожей? Хотя постойте! ГАБ — Глобальное Агентство Безопасности… Я знаю там одного человека, который может… Да практически все может!

— Товарищ Иванов! — вырвалось у меня, а руки уже нашаривали коммуникатор.

И ни тени уместных мыслей! Например, что Иванов — слишком важная фигура, чтобы грузить его такой мелочью. Кто опять же сказал, что он доступен по обычной связи?

Пальцы сами искали номер в реестре контактов.

Длинные гудки в трубке и вдруг…

— Слушаю, Иванов.

— Здравия желаю, товарищ Иванов, я тут…

Сухой и трескучий голос большого человека разом обрезал всё мое сбивчивое суесловие.

— Румянцев? Румянцев, нам надо поговорить. Жду тебя в кафе «Арсенал» на углу Пятой и проспекта Красных Зорь. Сегодня в 21.35 по местному. Не опаздывай. Отбой.

Короткие гудки.

«Вот ведь! — восхищенно думал я, упрятав коммуникатор в карман. — Вот у человека голова! Узнал, вспомнил, вспомнил, что ему нужно от такого чрезвычайно важного товарища, как Андрей Румянцев, в две фразы назначил встречу и всё! Ни одного лишнего слова! Никакого: „О, ты как здесь, как дела“. Не человек! Парсер, настоящий парсер на двух ногах!»

Я посмотрел на часы.

Без девяти минут шесть… На Паркиде над Керсаспом — глухая ночь.

Я почувствовал, как меня клонит в сон, нахально уселся в кресло, прямо в госпитальном холле, вытянул ноги и задрых. До встречи оставалось три с половиной часа.

Люди прыгали через мои конечности, шумели, потому что рабочий день и очень людно, но я не обращал никакого внимания, убежденный, что уж теперь-то все устроится. Ведь раз Иванов затребовал встречу, значит, я ему нужен! Значит, точно поможет. А уж с таким тылом можно бросаться на любые крепости!

Кафе «Арсенал» встретило меня неброской вывеской в стиле флотского минимализма и шикарными плакатами в гардеробе. На одном танкист делился зажигалкой с пехотинцем на фоне покоренных развалин чего-то вроде Хосрова. Надпись констатировала: «Дали прикурить!»

Другой — годный на все времена, принадлежал классику агитационной живописи, Ромэну Папусиди, и сообщал всей Галактике, что «Космос будет наш!»

Третий с горделивыми профилями военачальников на фоне Кремля, над которым плыли линкоры, был украшен бравурным: «Полководцы Победы всегда на страже!»

Четвертый, где обнимались за плечи боец осназа в скафандре и рабочий с аппаратом блиц-сварки, хвастался: «Победили Конкордию, и разруху победим!» (Охотно верилось: под комбинезоном сварщика проступала такая мускулатура, что ее обладатель габаритами не уступал осназовцу в тяжелом скафандре «Валдай».)

Пятый — хрестоматийный «Раздави врага в гнезде», с которым словно бы полемизировал шестой, потрепанный, явно довоенной несвежести. Плечом к плечу на зрителя бегут клонские и наши пехотинцы с автоматами наперевес, позади — силуэты танков, а над ними в тесном парадном строю — «Горынычи» и «Абзу». Надпись гласила: «Крепи оборону Великорасы!»

Причем, следовало признать, в чисто художественном отношении именно этот, с «Горынычами» и «Абзу», был самым привлекательным.

«Вот нет на вас, товарищи рестораторы, Андрея Белоконя! — думал я. — Он бы вмиг разъяснил, что в военной пропаганде важна не только красочность, но и актуальность, полное соответствие велениям времени!»

В ту минуту я еще не знал, что как раз веления времени, наступившего во второй половине июня, полностью отвечают плакату «Крепи оборону Великорасы» и что через пару месяцев мы с клонами и впрямь, плечом к плечу…

Но это я сильно забегаю вперед.

Зал был заполнен на две трети. Крепко накурено, вентиляция едва справлялась. Народ обстоятельно курил, обстоятельно общался, обстоятельно поглощал провиант. Сквозь никотиновый дух явственно пробивался аромат чего-то вкусного и свежего, так непохожего на опостылевшие продукты глубокой заморозки. В животе моем заурчало, а рот наполнился слюной.

До срока оставалось минут двенадцать, я оккупировал столик, как военфлот Паркиду, заказал еды и пива.

Стол напротив поначалу занимал единоличный товарищ в щегольском костюме с кожаными вставками на плечах и локтях с поддетым свитером серой шерсти и отличной выделки. Судя по лицу — лет двадцать пять, гладко выбрит, шевелюра только-только выходит из уставного состояния.

Мобилизованный студент в ожидании отправки домой? Наверное. Студент потягивал кофе, а ложечкой расправлялся с пломбиром в мороженице. Я успел подумать, «как быстро наладилось снабжение» (пломбир на С-801-7, практически чудо!), когда к нему подсели двое.

Черный мундир штурмовой пехоты с погонами старшего сержанта и синяя парадка военфлотца первой статьи с крылатыми минами в петлицах — сапер с тральщика, стало быть. Внутрь вставлены владельцы. Первый — здоровый мужик лет тридцати — тридцати пяти, второй — седоусый дядька, которого так и подмывало назвать «отец». Оба находились под хмелем, чем я и объяснил для себя такую неожиданную компанию — космические саперы крайне редко хороводились с кем-либо еще, кроме саперов же.

Впрочем, на ногах они держались твердо, пространство контролировали уверенно, а приземлившись, завели такую забубенную одиссею о боях и походах, что нить сразу пропала. Начало одиссеи явно находилось не в одном и не в двух кабаках позади, уж какая нить!

Словом, прислушиваться к ним я быстро перестал, тем более что вскоре пришлось вскочить, приветствуя товарища Иванова. Он появился неожиданно, как тень от пальто на вешалке, когда в прихожей загорается свет.

— Сиди, сиди, Румянцев. Приятного аппетита, — сказал уполномоченный, заняв место напротив.

— Здравия желаю, товарищ специальный уполномоченный! — Я едва удержался от плац-парадного рыка.

— Андрей, это никому не интересно, не стоит так кричать. — Иванов скривился.

— Прошу прощения.

— Ничего. Закажи мне чаю, Андрей. Терминал у тебя. Тройную заварку, если не сложно, а то тут взяли моду такими помоями угощать!

Я принялся выстукивать заказ на клавиатуре, а Иванов сразу взял быка за рога.

— Андрей, это очень хорошо, что ты сам меня нашел. Я хотел сделать официальный запрос, а тут ты — удачно.

Я молча поглядел на своего личного то ли ангела, то ли демона поверх планшетки меню.

— Я хочу, чтобы ты продолжил службу под моим началом. Или у тебя иные планы?

Если Иванов говорит, что он что-то хочет, значит, это ему в самом деле необходимо. Значит, это что-то ему надо в срочном порядке предоставить, или он сам возьмет. Серьезный человек товарищ спецуполномоченный!

— Планы? Да… как вам сказать? Я боюсь, Григорий Алексеевич меня удавит, если я опять слиняю. Григорий Алексеевич Бердник — это мой комкрыла. — Я повозил вилкой в тарелке, чтобы усилить ощущение неопределенности.

— Спасибо, я помню Бердника. — Иванов даже улыбнулся. — Не удавит. Некоторое время Бердник будет нести службу вместе с тобой и тяжелым авианосцем «Рюрик» в системе Макран.

— Тогда к чему вопрос? Если все крыло поступит в ваше распоряжение? Простите, конечно.

— Я сказал: «первое время». — Официантка принесла чай, визави некоторое время гипнотически перемешивал сахар, а потом продолжил: — Ситуация такова, что изначально в мои планы входило воссоздание Эскадрильи Особого Назначения. В несколько ином виде. Возможно даже в формате полка. У нас очень много работы в Тремезианском поясе — как раз для таких, как ты. Но реальность внесла коррективы. Эскадрилья Особого Назначения откладывается. В данный момент нам нужен наряд сил в системе Макран. Причем, очень может быть, наряд должен быть более чем представительным. Я пока не знаю насколько. Я, Андрей, сейчас вообще очень мало знаю — непривычная для меня ситуация. А вопрос связан с тем, что, во-первых, формально ты будешь подчиняться официальному командованию, но фактически окажешься в моей личной, так сказать, гвардии. Во-вторых, после системы Макран нас уж точно ожидает Тремезианский пояс. По первому пункту я просто ставлю в известность. По второму — спрашиваю твоего мнения. Мне нужны только добровольцы.

Я часто замигал, будто в глаза пришлось слишком много дыма сигарет.

Чего тут думать-то?!

Словом, я бухнул:

— Согласен, товарищ Иванов. — И широко улыбнулся. — И по первому пункту, и по второму!

Впрочем, габовец остался хмур и невесел. Даже больше обычного своего пессимизма, который, казалось, приобрел галактические масштабы.

— До второго пункта, Андрей, надо еще дожить.

— Даже так?!

— Так, — постановил он, подтверждая слова убедительным звоном стакана о столешницу.

— Вы боитесь… — Тысячи вариантов в секунду пронеслись внутри моей малоумной головы. — Вы боитесь… как бы сказать… что клоны нарушат договор?

Иванов как-то по-особому, очень устало и грустно улыбнулся и ответил непонятно:

— Если бы ты знал, какие чудовища бродят всего в одном дне пути отсюда…

— Какие чудовища?

— Это цитата, не обращай внимания. Я, Андрей, боюсь сразу всего. И клонов тоже. Но клоны — самое меньшее из возможных зол.

— Фактор К? — Я наклонился поближе и заговорил шепотом: — Ягну, или… или кто-то еще?

— Ты знаешь достаточно, чтобы понять, что наш стабильный, знакомый и понятный мир — не более чем иллюзия. Человек в космосе всего пятьсот лет. Слишком малый срок. И вполне достаточный, чтобы нас успели заметить. Мы всё время находим следы неизвестных цивилизаций. Разумные жили здесь до нас, будут жить и после. Тяжелое Ожерелье из одиннадцати черных дыр у звезды Чентанда ясно показывает, что могущество человека в настоящий момент — ничтожная величина. Мы ходим по чертовски острой бритве, чтобы позволить себе невнимательность. А мы? Мы ведем себя крайне неразумно.

— Вы думаете, что те цивилизации, которые могут за нами наблюдать, или иным образом быть в курсе наших дел, могут… могут признать нас слишком агрессивными? Или недостаточно сплоченными? — спросил я.

— Я не думаю, Андрей. Я уже говорил: я боюсь.

— Ну хорошо. То есть плохо… То есть я хотел сказать, что помогу, чем смогу, хоть это и не бог весть какая помощь. Ну то есть я с вами, товарищ Иванов.

— Спасибо, Андрей, — кивнул он и расправился с чаем. — Как же я устал… Я чувствую себя так, будто мне снова шесть лет. Родители отдыхали на даче, а я по малолетней дурости пошел гулять в лес и заблудился. Было очень страшно. Солнце закатилось, темень, где-то вдалеке воют волки. У нас под Калугой такие дебри, если бы ты знал! Как глупо умереть в зубах дремучего волка, когда человечество покоряет звезды! В общем, меня отыскал старший брат. Ему тогда было одиннадцать, и он казался великаном, который все знает и все может. Брат оттягал меня за уши, а потом обнял, и мы плакали, наверное, вечность. Так вот, ощущения такие же, как тогда. С той лишь разницей, что я знаю: теперь брат не придет меня спасать. Наоборот, мне предстоит выручать брата.

Я чуть не подавился. Не ожидал от Иванова подобных откровений. Догадался ничего не спрашивать, да и что спросишь?! «У вас есть брат?» Очень умно. «У вас были родители?» Вообще термоядерно!

— Ладно, закончили с этим! — воскликнул он. — Ты, герой, не просто так меня нашел, я верно понимаю? Желаешь вырвать свою конкордианскую Дульцинею из лап бездушного государственного молоха, да не шибко здорово выходит? Так?

— Та-а-ак. — Я растерялся еще сильнее. Хотя, если подумать, нашел тоже тайну Большой Спиралевидной Туманности!

Иванов слишком памятливый, чтобы забыть мои подробности. И слишком умный, чтобы не сложить два и два.

Словом, я кивнул и покраснел.

— Не красней. — (Неужто так видно?!) — И не оглядывайся по сторонам! Хе-хе… У тебя всегда краснеют уши, а потом щеки, вот как сейчас. Орденоносец! Помогу, помогу! Не проблема! Лейтенант Рошни Тервани — честный пехлеван, не замешана ни в каких мерзостях, так что забирай из госпиталя, женись и детей не забудь сделать! В укрепление обороны Великорасы! Хе-хе-хе! Визу выпишу сегодня же!

Иванов вновь зашелся своим фирменным смехом, сухим и трескучим, как пулеметная дробь.

— Жениться — это было бы хорошо, — пробормотал я в тарелку. — Как она меня еще встретит — вопрос…

— Ну уж это давай сам! Как показывают три моих брака — в женском сердце я понимаю куда меньше, чем в астрополитике! Кстати! Посмотрел я запись вашего боя над Керсаспом. Когда ты стреножил свою скакунью. Красиво, уважаю, мастер! Скажи вот что: почему вы так долго возились? Отчего так мало флуггеров отрядили на перехват?

— Так, товарищ Иванов, это… — Я слегка опешил от смены тем и настроений. — С Керсаспа-Север взлетело пять авиадивизий, а с Ардвахишта — всего две. Основные силы с перепугу направили на север, а нас — на юг. Но мы и так неплохо справились.

— Неплохо. — Он склонил голову. — Вот еще что, я считаю, ты должен знать. Твоему другу, товарищу Сантушу, посмертно присвоено звание Героя Объединенных Наций. В его родной Аргентине, в городе Сан-Хуан, поставят памятник, я за этим лично прослежу.

— Так он все-таки аргентинец. Я и не знал.

— Никто не знал. В Тремезианском поясе не принято козырять настоящей биографией. Но то в Тремезианском поясе, а здесь у нас, у ГАБ, куда большие возможности. Комачо Эстрелла Сантуш, тридцать шесть лет, родственников не обнаружено. Могу скинуть его личный файл, если хочешь.

— Не надо… или нет, нет, скиньте, конечно. Буду признателен, — ответил я, а сам подумал, что Эстрелла — это звезда по-испански.

Ну что же, Комачо прожил недолго, но погиб как и полагается звезде. Огненно, красиво, с пользой. Хорошая жизнь, хорошая смерть.

Между тем благопристойная компания за соседним столом утратила значительную часть благопристойности. Старший сержант повысил голос до объемов всего кафе, видимо, алкоголь все-таки добрался до его центрального командного поста, вырубив управляющие магистрали.

— …Ты представляешь?! Нет, ты представляешь?! Прямо на плазмометы! В лоб! На высоту! Эти, как их… «Аспен»… «Аспенджаргак»! Во! Раз откатились, два откатились! Так нет, гонят в третий раз! Там был ад! Ад, ты понимаешь?! Плазма в упор! С флангов пулеметы лупят! Звездец! А кому она нужна, высотка?! Всё равно с Лючии пришлось убегать! А потом, на Паркиде?! Взять, бл…дь, батарею к 13.20! И никаких! Час времени на подготовку — ворочайтесь! Это на долговременную позицию! Оно, конечно, с вертолетов поддержали… Ракеты, опять же… Артподготовка… Но за час! Подготовленную позицию! Тоннели сообщения, мины, черта лысого! А нас туда, как штрафников! Скорей, скорей, скорей! А куда скорей? Ты скажи, студент? Война выиграна, Паркида — вон она, наша! Куда гнать?! Куда это годится, студент?!

— Я — аспирант, — ответил человек в костюме, принадлежность которого я, оказывается, угадал почти верно.

— Без разницы! Ты скажи, за каким хреном?! — взревел сержант, нависая плечищами над собеседником. Вроде и не покидал места, но фигура у него была уж очень внушительная.

— Если вам, Анатолий, и правда важно мое мнение… — Аспирант побарабанил пальцами по столу. — Я считаю, что правильно вас гнали на плазмометы. Не именно вас, конечно, я говорю насчет ситуации в целом. Ведь вы меня об этом спрашиваете? Время в этой войне оказалось самым дорогим ресурсом. Стратегически…

— Чего?! Чего ты сказал?! Стратег хренов! Ты вообще видел… Вот это самое?! — Сержант едва не опрокинул стол, обильно демонстрируя руками «это самое» перед носом у аспиранта. — Когда у человека! В секунду! Половина тела в пепел, а он еще жив?! Потому что кровь не идет?! Ты кишки горелые с забрала сматывал?! Ты в атаку поднимался, когда зенитные лазеры на прямой наводке по траншеям?! А?! Может, тебе в лоб закатать?!

— Вы, Анатолий, безусловно, можете закатать мне в лоб, — спокойно парировал аспирант, не дрогнув ни единым мускулом.

— Тише, Толя, тише! Чего ты, в самом деле… — на плече штурмовика повис седоусый сапер.

— Отвечу по порядку. Первое: нет, в атаку не поднимался и вообще ничего такого не видел. Меня мобилизовали с Философского факультета СПбГУ в отдел военных психологов. Я попал на Восемьсот Первый парсек после сражения, просидел здесь всю войну и не представляю, как это бывает. — Аспирант отпил кофе и продолжал: — Второе. С полным уважением к вашему опыту, но вы не правы. Ваши эмоции я могу понять, но в глобальном смысле право именно наше командование, которое гнало людей в огонь, выигрывая секунды…

— Сидеть, Толя! — рявкнул сапер на сержанта, который вновь попытался подняться на ноги. — Пусть молодой скажет. А если невтерпеж — дай в лоб мне!

Толя взглянул на медный лоб военфлотца первой статьи, что-то почуял и угомонился.

— Спасибо, Аристарх Иванович. Так вот. Вы, Анатолий, рассматриваете войну как непосредственный участник и исполнитель приказов. Так что субъективно вы правы. Объективная же реальность такова, что это не просто война. Это глобальный цивилизационный конфликт. Вы же не считаете, что мы поссорились с Конкордией из-за люксогена Паркиды?

— Да какой, в жопу, люксоген! — проворчал охолонувший штурмовик. — Нам бы его клоны еще тысячу лет продавали — тихо и выгодно. Просто у кого-то засвербило! Засвербило, понимаешь?! В одном месте!

— Понимаю. Это я как раз понимаю и пытаюсь облечь понимание в слова, — подтвердил философ. — Как вы говорите: «засвербило». Это и есть конфликт цивилизаций. Сначала мы слишком разрослись и не смогли контролировать систему. Система дала сбой, образовав Конкордию и Объединенные Нации. С этого момента война была неизбежна, потому что система должна была прийти в равновесное состояние. Война — это самый простой способ. Согласно принципу Оккама, природа склонна к самым простым методам. Конкордианцы опережали нас демографически, мы опережали их в экономическом секторе. Это симптомы выбора разных цивилизационных путей. Космос велик настолько, что любые экономико-политические причины войн прошлого не срабатывают. Нет никаких видимых причин для войны. А она случилась. Потому что мы с клонами достаточно похожи, мы — части одной системы, избравшие диаметрально противоположные направления развития. Результат плачевный: или мы их, или они нас. А в конфликте цивилизаций время играет определяющую роль. Затяжная война неминуемо накопила бы взаимный счет крови такого размера, что выходом из кризиса могло стать лишь тотальное уничтожение — геноцид одной из сторон. Так что секунды, выгаданные командованием, сложились в те дни и месяцы, которые позволили свернуть конфликт быстро, с минимальными результирующими потерями. Хотя, Анатолий, лично вам и многим другим это далось страшной ценой.

Старший сержант поморщился.

— Ну ты сказанул! Слушай, что за помойка у тебя в башке?!

Иванов при этом похлопал меня по руке. Мол, слушай.

А я и так слушал, гадая, когда придется бросаться на сержанта. Ведь зашибет парнишку, такой бычара!

— Нет, Толя. — Сапер утопил усы в кружке с пивом, а вынырнув, продолжил: — Нет, Толя, не помойка. Молодой, конечно, больно умно выражается, но суть уловил. Ты знаешь, я на эскадренном тральце хожу, досталось мне не меньше твоего — я впустую не болтаю.

Толя поднял руки, демонстрируя полное уважение.

— Вот! У меня сын, понимаешь, в танке горел. Второй — в осназе. Третий, как и ты — в пехоте, дважды ранен. Молодые еще, зеленые, как пять терро! Ан нет, повидали парни за эти месяцы такого, что я им теперь и слова не скажу — повзрослели до срока. Они ж теперь в жизненном опыте со мной сравнялись! А вот вернемся мы все домой, так? Подумай, как мы обратно жить станем? Как с гражданскими говорить будем? О чем? О чем с ними вообще можно говорить, после всего, что мы пережили, а они нет? И это за шесть сраных месяцев! А если б война растянулась, скажем, года на три-четыре? А это запросто — вон какие просторы! — Сапер раскрыл руки, показав размеры покоренного внеземелья. — Какими бы мы вернулись? Парни мои через четыре года? Как там студент сказал? Другая ци-ви-ли-за-ци-я! Другой то есть народ, верно я говорю?

Философ кивнул.

— Ведь такое не забудешь за всю жизнь. Даже сейчас не забудешь, хоть едва за полгода перешагнули. А за три года? За четыре? А вот пройдет лет двадцать после войны. Следующее поколение подрастет, а мы-то еще крепкие, в силах, в памяти! А они, которые придут следом, они ж нас просто не поймут! Другие люди, не знают этого ужаса. Вот и выходит, что вырастет другой народ. С другим языком, другими страхами. И чего тогда? Два народа в одном месте? Мы с клонами через великую тыщу парсеков схватились, а когда две цивилизации друг у друга на голове? Вот то-то и оно. Нашим вождям, Растову с Пантелеевым, памятники надо хризолиновые на космодромах ставить при жизни! Да, много людей положили! Так ведь не зря! Чтобы через двадцать лет не аукнулось, чтобы мы, кто вернется, жить сумели заново! Понял мою мысль, Толя? А раз понял, давай дальше пить, душа что-то горит…

Иванов наклонился ко мне через весь стол.

— Слышал? Учись! Как верно изложил! В минуту! Мы на такой вывод извели вагон бумажек и тонну нервных клеток! И вот, простой военфлотец оказался куда точнее образованного философа! С такими людьми не страшно. С такими людьми космос будет наш!

А потом он вытащил коммуникатор, отзвонился в комендатуру ГАБ и за десять секунд решил все мои проблемы.

— Ладно, Андрей. Время не ждет. Завтра выручай свою невесту. Совет да любовь. А я пошел, служба.

— Спасибо огромное, товарищ Иванов! — сказал я, прижав руку к груди. — Вовек не забуду! Только какая служба — ночь на дворе! Вы бы выспались!

— Наша служба, Андрей, совершается в темноте — так удобнее. До встречи.

Он накинул плащ и убежал. За окном его дожидался служебный мобиль.