Пейзанизм

Глава 47

Интересный у Акима хуторок. Девятнадцать персон мужеского полу в фазе полной половой зрелости. Ещё два "аксакала". Которые отнюдь не глубокие старики. С не столь ярко выраженными, но вполне присутствующими потребностями. Один недомерок, в моем лице. Тоже очень озабоченный. И восемь женщин.

Шесть замужних. Из них две хорошо беременные, две кормящие. Две оставшихся были с Ноготком и Чарджи в ту достопамятную ночь. И получили от мужей урок в полном объёме. Светана до сих пор со двора не выходит.

Ещё есть незамужние -- две штуки.

Хозяйка, Марьяша, вдова свежеприготовленная, лежит плашмя. Даже на панихиду не вышла. Пришлось мне самому к ней идти. Обошлось без эксцессов и насильственных действий. Пришёл, раскрыл её. Всю. Оглядел тело в следах побоев, перевязки сломанных рёбер и ноги. И напомнил:

-- Ты меня обещала слушаться. И не выполнила. Первый раз на Степко в Сновянке глаз положила. Помнишь что он с тобой сделал? Второй раз мне с мужем своим изменила. Тайны мои ему рассказала. Видишь как он тебя? Теперь ты мне не хозяйка. Наоборот -- я тебе брат. Хоть и не родной. Теперь ты и по этой причине меня слушаться должна. Хоть где слукавишь... Сдохнешь мучительно.

Марьяшка тихонько плакала. Громко не могла -- рёбра болят. Погладил дуру по голове. Кажется, новые родственные отношения как-то перевели для неё ситуацию в разряд понятных и правильных. Брат над сестрой - хозяин. Так что на прощание она мне и руку поцеловала. Главное -- Ольбег успокоился, а то его мать от моего имени трясти начинало. И мальчишку, на неё глядючи -- тоже.

Вторая безмужняя баба в усадьбе - Домна. Повариха, стряпуха, поилица-кормилица, утешительница всей детской части усадьбы. Тоже вдова. Только давняя. Детей нет. Первые роды были ранние, неудачные -- ребёнок умер, и очень тяжёлые. С тех пор её и разнесло. Сейчас в ней пудов девять. Больные ноги, крикливый голос, уйма энергии и полное отсутствие всякого страха перед людьми. Мужики сами ее побаиваются. Чарджи -- наглец гонористый, но когда баба Домна на него со скалкой пошла... убрался из поварни, и без остальных туда больше не ходит. И внутри -- молчит.

Я уже сказал: у меня с ней -- контакт. Как часто бывает -- на ровном месте. В окружении собственной глупости. Пришёл как-то в поварню, никого нет, а столы грязные. Ну не люблю я беспорядка. Зануда я. Взял тряпку и пошёл столы протирать. Мы же тут кушать будем -- должно быть чисто. Тут Домна заявилась. Постояла в дверях и тихонько к скамеечке -- ноги у неё крутит. Посидела, посмотрела, выдала:

-- Первый раз в жизни вижу, как мужик столы протирает.

Поглядела на мою радостную улыбку типа "а мы и не такое могем" и припечатала:

-- Ещё раз увижу -- пришибу мокрой тряпкой. Не смей. Увидят -- засмеют. Тебя. Хоть ты и боярыч.

И больше у меня проблем с ней не было. Наоборот, пришлось притормаживать, чтоб уж слишком жирные куски мне не попадались. Но мои пристрастия в части поесть она уловила, расспросила и, по мере возможности... О возможностях средневекового повара... "обнять и плакать". Ладно, о еде - в другой раз.

Лучше о бабах.

У нас с бабами плохо. Точнее -- наоборот. С бабами хорошо, а без них плохо. Как у нас.

Марьяшка по весне поехала к Храбриту. Новое место посмотреть, усадьбу там прикинуть. И увезла с собой свою кормилицу и двух молодых служанок. Одну из них мужики вспоминали с особенно большой скорбью. "Такая баба была. Весёлая. Безотказная. Всегда готовая. Любой-каждый с усадьбы не обогретым не уходил". Очевидно, их всех там, на Черниговщине, половцы и положили. Кормилицу точно насмерть. Это я сам видел. Служанок... то ли насовсем, то ли, как саму Марьяшку на той болотине, на время.

Ещё одну по весне выдали на Пердуновский хутор. Это выше по реке. Вот и получается, что баб стало меньше, а мужиков, с нашим приходом -- больше. Шесть женатых, шестнадцать озабоченных. Шестнадцать ищущих мужских... рыл и не одной "весёлой и безотказной".

Обстановка накаляется, еще чуть-чуть и двух относительно свободных дам... Которые на самом деле - замужние, но - порожние и не-молочные, по кругу пустят. И тогда начнётся на усадьбе разброд и шатание. В форме ссор и мордобоя. Аким, конечно, кинется всех строить и порядок наводить. Но... По весне был Аким орлом, было у него четверо добрых старых преданных бойцов во главе с Яковом. Потом пришло известие о смерти единственной дочери в виде чудом выжившего Храбрита. Только старик чуть оклемался -- приехала сама покойная. Вполне живая но... несколько изменившаяся. Тут бы и порадоваться. Ан нет - зять ни с того, ни с сего взбесился, чуть дочку с сыном не убил. Потом пришлось душегубство организовывать -- самого зятя успокаивать... насовсем. Да еще и сынок появился. Внебрачный. Ублюдок.

Обычному человеку и одного раза бы хватило для полного инфаркта. Аким, конечно, боевой командир и много чего в жизни повидал, но столько залпом... Так что теперь Аким больше лежит, болит у него левый бок. Не то сердце прихватывает, не то в ребре после зятьевой "ласки" трещина. Не боец дед. Хорошо бы - только временно.

Одному из Акимовнах "верных" Храбрит руку сломал -- тоже не боец. Да и драка эта показала, что боеспособность "верных" несколько... преувеличена. И есть еще моя команда. Три очень неплохих бойца. Конечно, против Якова одни на один... А если толпой? И я сам. Не то малёк, не то колдун, не то хозяйский сынок, не то черте что плешивое. Местные меня... опасаются. А ведь и моим людям тоже надо что-нибудь... "для услады тела".

Надо что-то придумать. Но как-то... не придумывается. Либо надо что-то найти. Одну или нескольких самочек хомосапиенского вида. А ближайшая популяция особой этого вида -- "Паучья весь". С которой отношения... сложные.

Когда Аким пришёл на это место, он попытался провести с "пауками" размежевание. "Пауки" сходу взялись за дреколья. Потом пытался сам, по своей воле поставить "знамёна" - вытесать на деревьях знаки, обозначающие границы владения. Местные тайком все эти "знамёна" срубили. Потом у Акима жена заболела, стало не до того. Как-то установился статус-кво. Один из элементов этого "кво" - наш берег левый, их правый. И тут я полез на их сторону. Набрал там раков, набил детишкам их морды. Да еще и девку-полонянку привёл. Гарантируется "всем биточки по-селянски" и гарнир из матюгов. В лучшем случае. В худшем... может быть вполне по песне, русской народной:

Этими прекрасными поэтическими образами, в сопровождении милой лирической мелодии, русский национальный менталитет формулирует своё, глубоко народное, отношение к специфической особенности хуторского образа землепользования, выражающейся в полном и быстром самопроизвольном восстановлении естественной окружающей экологической среды при всеобъемлющем и окончательном истреблении населения всех возрастов, полов, национальных и религиозных принадлежностей упомянутого землевладения. И меня, любимого, в числе прочих. Полный "пи" маячит в натуральную величину.

Что радует -- не у одного меня голова пухнет. Вон Ольбег бежит:

-- Иване, пойдём скорее, деда кличет.

-- Пойдём. Ты деду уже все рассказал?

-- Ну... А чего, это тайна была?

Насчёт "не болтать" я ему крепко вдалбливал. Но против деда малыш слаб. Да и хорошо что рассказал -- время терять не придётся.

-- А ещё кто там?

-- Яков, Доман. Дед еще Паука велел позвать.

Интересный персонаж. Первые годы "пауки" жили очень скученно. Все боялись, что им подать большую посчитают. "С дыма". Потом им установили норму ежегодного платежа в княжескую казну. Очень даже мягкую. Да еще и форму определили в 10 штук их же собственного полотна. Ну тут они и развернулись. Все быстренько построились, отделились. Пашню начали резко распахивать. Сейчас в веси уже четыре десятка домов. А вот пока жили скученно - этот парень и погорел. Отец его овдовел и взял в жены молодую девчонку. Моложе сына даже. Когда "пауки" так удачно осели, к ним много из малых да погорелых селений просилось. Они принимали, особенно девок молодых. Их и выучить "паучьему" делу можно, и в жены взять. Вот такая сиротинка и попала в жены к отцу этого нашего Паука. Я даже имени парня не знаю -- только так и зовут. Парень молодой, мачеха еще моложе. Сошлись. Молодые тела и такие же души. Без мозгов.

Эх, Александр Сергеевич... Ваши бы слова да богу в уши. А вот народная мудрость гласит, что спешка - это необходимое свойство организма при общении с чужой женой. Хоть бы и молодой.

Любовнички попались на горячем. Под "порыв" отца и мужа. Отнюдь -- не "благотворный". Старший "паук" пытался сынка убить -- старики не дали. Выгнали из селения. "Изверг" - извергнутый из рода. Покойник уходящий вдаль. Отец его потом свою молодую жену бил нещадно несколько лет подряд каждое воскресенье. В память о сыне.

Парень бы пропал, сгинул бы. Но попал в холопы. Аким как раз в то время свой хутор ставил. Ему люди нужны были. Знающие здешние места -- особенно. Паук и самопродался. Есть на Руси такой обычай.

Получил в уплату молодую жену. Ту самую Светану. Её из города прежняя хозяйка в прислужницах привезла. Вышла замуж за холопа -- сама холопкой стала. Не хотела? А кто спрашивать будет? Любаву мою родили. Потом, когда избы внутри тына поставили -- получил Паук и избу, и корову, и прочее. Другие люди у Акима -- или из Смоленска, или здесь уже к нему пришли. Но из Паучьей веси -- Паук один.

Прежде чем заявиться на военный совет к родному батюшке, заглянул к своим. Николай - то волосы на затылке чешет, то металлическим стержнем по бересте нарезает. На бересте чернилами не пишут. Берут заточенный стержень, металлический или костяной, -- писало, и процарапывают буквы. В одну строку. Снова, задери их бабай на букву ё, без разделения на слова. С этим самым "юс большой йотированный". Читать в привычной мне по прежней жизни манере скорочтения... Было бы из чего -- застрелился бы.

Ноготок грушу мордует. Я ему во дворе сообразил боксёрскую грушу. Из кожаного мешка с песком. Боксёр из меня... как умирающий лебедь из новорождённого цыплёнка. Хук от свинга отличить могу. И все. Но туземцы драться вообще не умеют. Русская кулачная забава -- это либо оплеуха, либо что-то "под микитки". Вообщем-то, понятно почему. Вы пробовали боксом заниматься, когда ваш противник в тулупе до полу? Основной приём -- снос по корпусу. А профессионалы не дерутся, а режутся. Саблями, мечами, ножами... Совсем другая техника.

Знаете какое лучшее средство от всякого карате? - Овчина. Выделанная, плохо выделанная -- не важно. Одеваешь противника в тулуп армейской караульный и молоти. Если повезёт -- собьёшь с ног. Пробить хоть рукой, хоть ногой... Это тебе не кирпичи головой ломать. Кирпич амортизационных свойств не имеет. И такая одежда на людях -- значительную часть года. А на самом бойце -- рубаха по колено. Армяк -- еще ниже. Это отнюдь не борцовка и не кимоно. Проводишь удар пяткой в переносицу? - Ну и выпрыгивай во всем этом.

Когда-то давно персидский царь Кир разгромил широко известного размером своего капитала лидийского царя Креза. Кир был первым из персидских царей, человеком очень оригинальным. Поэтому Креза не придавил как-нибудь... в показательно-извращённой форме. А сделал своим советником. Видимо, по финансовым вопросам. Через некоторое время лидийцы, оставшиеся без царя в стране и, очевидно, без того же, но и в голове, подняли против персов восстание. Естественно, оно было подавлено. По обычаю предполагалось полное истребление всего народонаселения с продажей в рабство случайно выживших. Но Кир был гуманистом. Кажется, вообще первым в мировой истории. Особенно после ассирийцев с их манерой строить оборонительные сооружения слоями: слой живых, но связанных пленных, метровый слой глины. И так далее.

Вообщем, позвал гуманист персидский Креза и поинтересовался:

-- А чтобы нам тут напоследок сделать с твоими бывшими и моими нынешними подданными?

Крез, хоть и финансист, тоже был гуманистом - пожалел своих бывших. И посоветовал в приказном порядке сменить стиль общенародного обмундирования. Лидийцам было указано носить длинные свободные одежды. Через несколько лет только седые ветераны могли вспомнить о славной лидийской коннице. Народ весь стал мирными земледельцами и жил долго и счастливо.

А тут и без Кира Великого и Креза Богатого -- все длиннополое. Национальное миролюбие как неизбежное следствие фасона носимого.

Про удар ноги, обутой в лапти... Да еще в онучах... Заматываешь ступни полотенцем, одеваешь сверху корзинку из лыка. Хоть липового, хоть берёзового. Именно из лыка -- соломенная корзинка... несколько другой эффект даёт. Становишься в стойку киба-дачи. Ни в какую другую в такой обуви встать невозможно. И проводишь какую-нибудь йока-гири. Ну и как? На ногах остался? - Чёрный пояс на брюхо и медальку на грудь.

Но Ноготок нашёл в боксе кое-какой смысл. Конечно, против его секиры -- Мохаммед Али еще выстоит... Может быть. Однако есть ситуации, когда за оружие браться нельзя. По "Русской Правде" меч вытащил -- плати штраф. Кулаком иногда получается дешевле. И крови можно сделать меньше. Особенно, если правильно попасть. Хоть в лоб, хоть в челюсть. Пусть и бородатую. Только не в нос. И по глазам... аккуратнее. Так что - челюсти. Сломал челюсть -- крови нет, а боец уже не боец. Вот и отрабатывает "прямой в голову".

Чарджи ножики кидает. В мишень. Зачем степняку метательные ножи? Это же традиционно матросская забава. Оказывается - надо. Для дальнего боя есть лук со стрелами, для ближнего -- сабля с копьём. А вот для среднего... Я сначала удивился, потом вспомнил. Казаки ставили во вторую шеренгу в своих лавах метателей. На десятке шагов те из-за спин копейщиков первого ряда закидывали противника градом метательных ножей. А мастера обоерукого боя, прорвавшись сквозь строй противника с двумя шашками в руках, вторую тоже метали во врага.

Один Ивашка изображает начальника. Разлёгся в теньке и дремлет. Тут меня местные из-за раков чуть не затопали, а он дрыхнет.

-- Рота, подъем. Слушать всем. Предполагается нападение противника. Форма одежды -- по-боевому. В бронях и с оружием. Чарджи, лук со стрелами. Займёшь позицию на возвышении... Что уставился? Влезь на крышу поварни и будь готов завалить всех. По моей команде. На провокации не поддаваться. Ивашко, Ноготок, находится у парадного крыльца. Николай, найти Любаву, Ольбега. На двор не соваться. При угрозе разгрома, пожара отойти к тыну. Дальше -- эвакуация по обстоятельствам. Отходить на Пердунову весь. Вопросы? А, мя, чё -- вопросами не считаются. Исполнять.

Насчёт нападения я несколько погорячился. Но я же деревенских знаю -- у "пауков" мужиков в три-четыре раза больше. Придут разговаривать, разгорячатся при виде нашего малолюдства... Возможны варианты.

Военный совет проходил... бестолково. Сначала Аким потребовал моего "отчёта о проделанной работе". Облом-с вам. С полным моим к вам уважением. Я же не Ольбег, чтобы взахлёб с подробностями. Чётче надо, голые биты информации. "Они напали. Детей схватили. Любаву свалили. Невосстановимых потерь в живой силе и технике -- нет. У противника -- аналогично. Пленных -- одна штука"

Паук наш, его Потаном кличут, только глянул на меня, когда я его дочку Любаву вспомянул. То ли благодарен за заступничество, то ли наоборот. Сложные у них там отношения.

Доман больше про кровь спрашивал: "неужто и носа никому не разбил?" Пришлось объяснять насчёт применения биологического оружия. Типа: может и есть у кого кровь, но не от меня, а от раков.

А вот Яков прямо в корень зрит:

-- Девку поял?

-- Нет.

-- Целка?

-- Цела.

-- Откуда знаешь?

Так-то Ванька. Попался в простейшей двухходовке. Думай, парень. Предки не дураки. "Чёрно-белого - не брать, да и нет - не говорить. Что желаете купить?" - старинная крестьянская игра, развивающая коммуникативные и логические навыки. А также контроль за собственной речью. Типа: а не ляпнуть бы лишнего.

Объяснил, что проверил. На всякий случай. Во избежание инсинуаций и диффамаций. Аким сразу в атаку пошёл. Ты... такой-сякой, молодой-зелёный, молоко на губах, да в моё время да за такие проверки... Утомлять начинает. Тут Доман влез:

-- Чего со стадом делать?

Крестьянину, особенно хуторянину, с соседями ссориться очень рискованно. Могут ведь просто ночью запалить. С четырёх концов. И потушишь, а все равно убытки. Или есть, вот как сейчас, стадо на пастбище. С двумя пастухами. Уведут "пауки" стадо и чем жить? Даже если и вернут. "Коровка заблудилась, лошадка убежала, пару овечек твои пастухи сами съели". Найти своё -- очень не запросто. А то уже и невозможно.

И другие способы есть. Насчёт отравить жизнь соседу. На островах Самоа в девятнадцатом веке процветала охота за черепами. Собираются деревенские и идут к соседям. Когда у тех праздник с питьём местного пива. Пивохлёбы ночью выходят из дома по одному-два -- отлить в кустики. Их по голове дубинушкой -- стук. Череп отделяется, потом прочищается, сушится, вывешивается в общественном доме как признак доблести и "вятшести". По этому поводу всем племенем пьют пиво. Утром одного-двух из своих недосчитываются. И так -- столетиями. И никто особенно не возмущался. Пока не пришли бледнолицые с нарезным, многозарядным и крупнокалиберным.

В середине двадцатого века в те края один европеец с женой забрался. Тихо-мирно никого не трогает, с местными -- уважительно. На третий день обнаружил, что все кокосовые пальмы вокруг его хижины -- без кокосов. Причём что интересно -- полный остров кокосовых пальм. Везде орехи эти гирляндами висят. А вокруг его дома -- на сто шагов единственные шары -- его собственные. Человек интеллигентный, сразу предположил страшное -- флуктуация, мутация, радиация. Стагнация и деградация. Но как-то ночью вышел пописать, а там местные - пальмы вокруг его дома трясут. Зачем? А интересно им посмотреть как он будет корячится -- за кокосами ходить подальше, таскать подольше.

Ну не любят деревенские чужаков. Хоть в Самоа, хоть в Святой Руси. И выдумки, как бы нас по-корячиться заставить -- у них хватит.

Доман старательно убеждал, что с деревенскими ссориться не надо, девку-пленницу с почётным эскортом отправить к родителям, раков отдать, выкатить за битые детские морды бочку пива. А стадо, чисто на всякий случай, как бы чего не вышло, немедленно вернуть и скотину загнать по стойлам.

Мирная, познавательная беседа была прервана появлением совершенно неуместного персонажа. В дверь влетел Долбонлав и возопил:

-- Тама!... Эта!... Боляличевы на клыльце!... Олужные в блонях!

Я-то с Долбонлавом много за последние дни общался, а до остальных глубокая, серемяжная правда сказанного дошла с задержкой. Но дошла. Дальше все пошло быстрее. Значительно быстрее.

Аким: - Кто?!

Я: - Я.

Аким: - Да ты... Да как посмел?!

Я: - Мои люди -- мне решать.

Яков: - Пойду я.

Аким: - Куда!

Яков: - Своим скажу. И самому...

Доман: - Да как же это?

Я: - Скажи своим, чтобы брони вздели у кого есть. И вели ворота закрыть.

Аким: - Что?! Сопляк недоношенный! Ты тут будешь...

Стук конских копыт за окошком, топот ног по крыльцу. Дверь распахивается настежь, с мощным ударом в стену. Вваливается мужик, грязный, в рваной до пупа рубахе, с разбитым лицом. Без шапки, со следом коровьей лепёшке на одном колене. Вторая штанина на другом колене просто прорвана. В дверном проёме съезжает на пол, тычет в стену рукой и орёт:

-- Тама! Эта! Убили! Пауки идут! Тысячи!

Дальше -- дурдом. Куда там Чаплину с его падениями. Яков кинулся в двери на выход. В проёме этот мужик сидит. Сбил его по ходу, но и сам зацепился. Выехал мордой на крыльцо. Тут Аким с постели встать пытается, орёт как резанный:

-- Яков! Яшка! Твою мать!

Яков назад. Снова сбил мужика, наступил на него. Этот уже просто как гудок пароходный. Навстречу Доман. С маху лбами с Яковом. Итить-ять! Так же и убиться можно. После аналогичного случая с двумя трупами на Нью-Йоркской фондовой маклерам вообще запретили бегать. Так они тренеров по спортивной ходьбе наняли...

Следом за Доманом Паук кинулся. Наступил на Якова... Оба озвучили. Яков двинул -- Паук поймал. Лёг рядом. Тоже лежит и высказывается. Под ногами у меня Долбонлав визжит. Поросёнок молодой, недорезанный. На него еще никто не наступал, это он в порядке профилактики. Аким матерится в голос, Яков зубами скрипит от боли. В дверях гонец в коровьем дерьме тоже... делится познаниями в не нормативной лексике. Молчат двое: я от полной охренелости. И Доман. Лежит себе на полу. Благостный такой. Осталось только ручки на груди сложить и позвать снова попа. Разоримся на похоронах. Без всяких "пауков".

А я сижу себе как сестрица Алёнушка на известной картине. Ножки к груди подобрал, чтоб не оттоптали. И ме-е-едленно соображаю. Мы же в сенях. А сени всегда проходные. Кроме этой кучи-малы на входе, должна быть вторая дверь. Точно. Вот она - столом заставлена. А ну-ка, развернись рука, раззудись плечо, полетай-ка хрень на хрен. Все со стола долой, стол долой, дверь -- ногой. "Вышиб дно и вышел вон". Кто сказал? - Пушкин. - Правильно, он же гений.

Это я уже на бегу добреживаю. Изба-сени, изба-сени, изба-сени. Гридница. Крыльцо. Опоздал. Ворота открыты, в них вливается толпа мужиков с дубьём. Ножи и топоры у всех и так всегда с собой. А дровеняка -- оружие первого удара.

И я очень этому удару соответствую: ни шлема, хоть бы мотоциклетного, ни щитков каких завалящих хоккейных. Рубашоночка, порточки, пока еще сухенькие. Ножки косенькие, головёночка бедовая платочком прикрытая. В одной руке -- дрючок берёзовый, в другой -- какой-то кусок бересты с висюлькой. Аника-воин на тропе войны. Встречайте гостей -- ирокезы прибыли. Сейчас будет произведён съем скальпов и установление к пыточному столбу. Ну и морды. Как писал Фонвизин в "Недоросле": "мамка остервенясь бросилась...". А здесь "папка". И не один.

"Пауков" было не менее полусотни, они беглым шагом вливались на двор и расползались по постройкам. Одна группа сходу потопала к поварне, другая, заглядывая во все открытые ворота, к конюшне. Высунувшемуся из хлева мужику дали сходу по морде. Аналогично с конюшней. Старший конюх хоть и жлоб, но жалко мужика -- получил жердиной в брюхо. Второй удар - сбоку по загривку. Переступили и вошли.

А третья группа, самая колоритная и седобородая, топает прямо ко мне. И разговаривать не собирается -- сразу дровеняки метать начали. Вот когда я порадовался присутствию моих слуг. Спасители мои. Ивашка с Ноготком сразу, как я на крыльцо выскочил, встали перед первой ступенькой. У Ноготка и щит есть. Небольшой, круглый, металлом окованный. Первую дубинку он на него поймал. Вторую Ивашка "гурдой" своей перенаправил. В стену дома. Аж звон пошёл. Третья... Пришлось пригибаться и пропускать над головой. Летит как пропеллер грузового вертолёта. Жужжит.

Конечно, бумеранг -- оружие австралийских антиподов. Но это исключительно от их бедности. В смысле - леса у них мало, поэтому метнутое куда-нибудь должно при промахе возвращаться. А вообще-то всякое метательно-зашибательное... наше, родное. И пусть не возвращается -- у нас еще есть. Всегда под рукой. Под полусотней мускулистых трудовых ручонок.

Когда грохот от попадания "пропеллера" в дверь за моей спиной затих, я сделал шаг вперёд, углядел сидящего верхом на коньке поварни Чарджи, и, поймав его взгляд, стукнул концом своего дрючка по фронтону крыши над крыльцом. Он понял. У нас хоть крыльцо боярское всего из одной ступеньки, но крыша над ним есть. И фронтон есть, из тонких, высохших полешек. Вот в них Чарджи стрелу и посадил. Целевое поленце с громким звоном, переходящим в хруст, развалилось и осыпалось частями за моей спиной.

Народ перед крыльцом начал крутить головами. Тут Чарджи, умница, проявил инициативу и вогнал вторую стрелу прямо в торец конька крыши над моей головой. Стрела вошла и осталась, дрожа и звеня. Теперь уже все начали выглядывать стрелка. Повернулись к поварне. И вовремя. Из открытых дверей оттуда сначала вылетел спиной вперёд один из "пауков", потом головой вперёд, крича и матерясь, второй. Причина столь приятного для моего сердца явления природы - "пауки летающие" - проявилась незамедлительно. В дверной проем вышла Домна с ухватом в руке. И встала подбочась. Зевс-громовержец. Громовержка. То она ходить не могла, а то стоит как бетонный надолб под Москвой в 41 году.

Ну вот, Иване, "народ безмолвствует" - твой выход.

-- День добрый, гости дорогие. Простите что не ждали, не встретили. Столы не накрыли, яств не наготовили. Хорошо ли дошли-добиралися? Не замочили ли вас дожди мокрые, не заморозили морозы лютые? А то уж мы ждали-ждали да и соскучились. Говорить будем или сразу вас порубить-порезать? У того вон доброго молодца полный колчан стрел вострых. Как зачнёт стрелять -- полный двор вас - битых гостей незваных положит. Кто тут главный? Выходи вперёд.

Полный бред, происходящий от острого ощущения возможной в любой момент катастрофы. Мужики начали ворчать. Ноготок демонстративно крутанул своей секирой и сделал страшную морду. Ивашка постарался не отстать. Смердам с воинами драться...

Вот как описывает хронист появление норманнов в одной из западно-европейских провинций: "стекавшиеся отовсюду многочисленные толпы крестьян вырезались язычниками подобно бессловесному скоту". Это на Западе. А на Востоке... Две тысячи ветеранов-татабов разгромили миллионное ополчение одной из южно-китайских империй. В тот раз берег Янцзы на несколько десятков километров был сплошь покрыт телами зарубленных крестьян.

Конечно, смерды на Руси -- не китайцы или немцы. Но против двух вооружённых, бронных, а главное -- обученных... Полусотней двоих - затопчут. Но на верхотуре сидит Чарджи. В здешних условиях опытный стрелок с полным колчаном и хорошим луков -- аналог мотострелка с автоматом. Половину присутствующих он положит. А вот сможет ли вторая половина "затоптать" - вопрос. И еще: для воина важна победа. Воин идет в бой, предполагая возможность собственной смерти. Он к этой мысли привычен. А крестьянин -- нет.

Из толпы высунулся знакомый персонаж: долгомерная утренняя альфа. Видок... Рак речной озлобленный в качестве косметического средства создаёт яркие, незабываемые, хорошо различимые и с трудом излечиваемые...

-- Вот этот! Это он нас там...

Здоровый, матёрый мужик, стоявший рядом, смерил альфу взглядом, потом обратился ко мне:

-- Ты, что ль, ублюдок Акимовский?

-- Я - Иван Акимович. Законный сын Акима Яновича. Отцом своим принятый и признанный. А ты кто?

-- Я-то... Эта... А Аким где?

-- Я тебя спросил, ты не ответил. Ты на подворье отца моего стоишь, а вежества не знаешь. Имя у тебя есть?

Мужик крутанул головой, явно не желая иметь дела с сопляком. Из-за угла дома появился Аким, поддерживаемый нашим Пауком -- Потаном, с одной стороны, и Долбонлавом -- с другой. Доман, вероятно, еще лежит. А вот где Яков? А Яков уже при деле: вон на крышу амбара Охрим выбрался. С луком и колчаном. Лучший стрелок из Акимовских "верных". И сам Яков с напарником возле кузни нарисовались. Уже в тигелях и с мечами. Тянем время. За спиной скрипнула дверь -- высунулась мордашка Любавы.

-- Любава, скажи Николаю -- пусть тащит скамью и шубу побогаче. Аким Янович с народом разговаривать будет.

И старшему из "пауков":

-- Вели своим от построек отойти, сюда всех собери, к крыльцу.

-- Ты, выблядок, еще раз тявкнешь при старших -- уши оборву.

-- А сельчан своих положить не боишься? Под перекрёстным огнем?

Насчёт "перекрёстного огня" - зря. Он не понял. Но по моему жесту обратил внимание на второго стрелка. И Акима заметил. Бороду -- в кулак, пара взглядов исподлобья по сторонам. Дошло. Пока инвалидная команда к крыльцу добирается - "пауки" могут их задавить. Но уйдут только большой кровью. Если уйдут.

Мужик рявкнул, призывно махнул рукой, пошёл общий ропот. "Да мы чё... да мы не чё... а они чё...". Ответ недовольно-обиженный. Исполняется хором селян. Общее свойство мужиков необученных -- они собираются в стадо. Это соответствует крестьянскому повседневному опыту оптимального поведения во время конфликтов. Выраженному, в частности, в народной мудрости: "хором и батьку бить легче".

Граф Игнатьев описывает манеру резервистов Сибирского корпуса Российской императорской армии собираться кучками на поле боя во время русско-японской войны. Шрапнель противника собирала в таких неуставных собраниях военнослужащих особо обильный урожай.

У меня тут два профессиональных лучника. По эффективности их вполне можно сравнить с ветеранами-автоматчиками, вооружённых "калашами". Против толпы с дрекольем. У стрелка колчан на три десятка стрел. Что, примерно, соответствует магазину АК. И темп стрельбы на такой дистанции -- выстрел в 1-2 секунды. Как при верхнем положении переводчика. Переводчика с одиночных на автоматический и обратно.

Лук - прекрасное оружие. Но -- тихое. На охоте, при тайных операциях -- преимущество. А вот когда пугать нужно... Диким кабанам даже звука "калаша" не хватает для испуга. Нужно гладкоствольное крупнокалиберное. Помповое там или просто тулка с ижевкой. . Хорошо бы типа "Ремингтона" или нашей "Сайги". Хоть что, но чтоб бабахнуло, а не только убило тихо.

Только туземцы этого не понимают. Для вразумления придётся набить полный двор трупов этих... предков. К счастью -- не пришлось. Ещё один демонстрационный выстрел Чарджи в угол конюшни. Прямо перед группой возбуждённых... товарищей крестьян. И демонстративное помахивание Якова мечом. А вот и Охрим положил две стрелы. Одну - в дверь курятника перед носом любителей... белого мяса и бегающих окорочков. Вторую - очень рискованно -- прямо в корзину, извлекаемую из погреба. В корзину на спине "паука"-идиота. До центральной группы начало доходить. А тут и Николай с Ольбегом обрисовались. Вытащили лавку на крыльцо, Любава какой-то красной тряпкой застлала. Ритуал подготовки к переговорам. Ещё пару минут ожидали подхода инвалидной группы. Потом долго усаживали Акима Яныча. Он демонстративно стонал, жаловался, милостиво здоровался со знакомыми селянами.

Яков успел без шума перехватить группу грабителей и расхитителей, выбиравшихся их конюшни с упряжью в руках и хомутах на шее. Кажется, внутри кому-то и по сусалам надавали. Группа наших конюхов переместилась к воротам. Ещё не заперты, но просто так тащить краденное не получится. И возле Домны пара наших мужиков образовалась.

Наконец Аким решился приступить к дипломатическим переговорам, запахнулся в шубу, вздохнул и жалостливо произнёс:

-- Здорово Хохряк. Ну и чего припёрлись. Сказывайте.