Петров, к доске!

Начинается отсчет

В классе стоял гул, будто туда запустили целый улей пчел. Здоровых таких, одетых в школьную форму, с галстуками на шее, пчел.

До первого урока оставалось около пяти минут, но весь 7″ Б" уже был в сборе. Каждый занимался, чем на душу ляжет.

К примеру, слева Кашечкин упорно впаривал девчонкам, среди которых присутствовала Деева, какую-то дичь. Организовал их вокруг себя кучкой и с умным видом рассказывал небылицы. Деева, кстати, в мою сторону вообще не смотрела. Но это был такой осмысленный, целенаправленный игнор, что я точно, наверняка понимал, да, мне демонстративно показывают, видишь, Алёша, плевать на тебя. Только девочки умеют делать подобные вещи.

— Если зарядить в фотоаппарат эту самую красную плёнку, то люди на фотографиях получаются без одежды. — Сообщил Кашечкин с видом кандидата наук, который максимально уверен в своих словах.

— Да брось! — Засмеялась одна из одноклассниц, махнув рукой. — Антон, это невозможно.

— Почему? — Придурок очень натурально удивился

При этом, проверяя, какой эффект производит его рассказ, он исподтишка зыркнул на Дееву, которая именно сегодня слушала каждое слово зубрилы. Вот насколько она игнорила меня, настолько же проявляла внимание в его сторону.

— Честное слово. Это — особенная плёнка просто. Все дело в ней. Проявляешь, а там…

Антон многозначительно замолчал и с намёком ухмыльнулся. Ну прямо чистый маньяк. Вот как это выглядело. Малолетний извращуга. Правда, девочки в силу возраста и советской реальности, где по официальным данным подобных людей не существовало, отнеслись к словам Кашечкина иначе. Просто не поняли, на что именно он делает акцент. Мышление у них неиспорченное.

— Кашечкин, ты сам подумай, как может исчезать одежда⁈ Это — волшебство какое-то. А в Советском Союзе никто в волшебство не верит. Потому что оно — обман и дуриловка. Нет. Ерунда. — Девчонка, которая спорила с Кашечкиным, упрямо тряхнула головой.

Она тоже была из отличниц, Лена Рыкова. Только в отличие от Деевой, не настолько стервозина. У Лены можно было и помощи попросить, и списать иногда что-нибудь.

Кстати…Так уже лучше. Я постепенно начал вспоминать всех одноклассников по именам и характеристикам. Хотя момент, конечно, интересный. Реально возникает ощущение, будто моя память тактично стерла школьные годы, решив, на хрен оно надо, хранить все это дерьмишко. Не до конца, естественно. Нет такого, что я вообще никого не узнаю. Но тем не менее провалы имеются. И дерьмишко стёрлось конкретное. В большей мере связанное с этим годом, в котором сейчас нахожусь.

Я сидел за своей партой и мало обращал внимание на окружающих, зависнув в своих мыслях. К примеру, вспоминал вчерашнюю встречу с матерью. Она вышла трогательной. Для меня. Причём буквально. Я весь вечер ходил за ней следом и трогал ее за руку под разными предлогами. Правда родительницу это, мне кажется, через некоторое время начало пугать.

— Алеша, всё нормально? — Взволнованно спросила она раз пять, а потом даже пощупала мой лоб, проверяя, не заболел ли я.

Когда поняла, что не заболел, с опаской попросила принести дневник. Наверное, решила, что причина столь внезапно проснувшейся сыновей любви кроется там. С дневником все оказалось хорошо.

Затем последовал допрос нас обоих, меня и Илюхи, на предмет домашних косяков. Мы заверили родительницу, мол, дома вообще все прекрасно, никто не ругался, а то, что я вышел из комнаты ей навстречу, перекосившись в одну сторону, так это потому, что просто неудобно сидел. А так-то мы — самая крепкая и любящая друг друга семья.

Я даже подтянул к себе Илюшу и чмокнул его в темечко. После такого Илюша тоже начал коситься на меня с опаской. Но если брать в общем, то вечер прошел в теплой, семейной обстановке. Правда перед сном я все так же тепло и по-семейному пообещал братцу оторвать голову в следующий раз, когда он решит устроить нечто подобное сегодняшнему концерту по заявкам.

Помимо размышлений о матери беспокоил меня еще один момент, который я осмыслял, сидя в классе

Вчера было четырнадцатое. Значит, сегодня пятнадцатое сентября 1985 года. День, в который часики начнут оттикивать минуты. Это только кажется, что все хреновое происходит внезапно. Просто — раз! И наступил трындец. Нет. Ни черта подобного. Так оно не работает. Все начинается с малого. Потом набирает обороты. А уже после этого происходит взрыв, который разрушает все.

Сегодня именно такой день. Сегодня все должно начаться. Вот его я не забыл. Вернее дату не забыл. И тут интересная штука выходит. К примеру, вчера Макс рассказывал о сорвавшемся выступлении драмкружка. А я такого не помню. Причем не помню не из-за пробелов в сознании, а потому что этого не было. Я точно знаю, что не было. Вдруг и всего остального тоже не произойдёт? Вдруг все, что приключилось вчера, начиная от того злополучного мяча, изменит ближайшее будущее.

— Слыш, Лёх, зырь. — Макс толкнул меня локтем, выдернув из глубоких размышлений, потом оглянулся, дабы проверить, насколько занят Кашечкнин. — Смотри, че сделал.

Он тихо засмеялся и отодвинул руку, которой до этого прикрывал какую-то тетрадку. Я посмотрел на то, что неимоверно веселило Макса и это, оказывается, была вовсе не тетрадка.

— Ты самоубийца? — Поинтересовался я серьёзным тоном, но, сразу же, не выдержав, тоже хмыкнул.

Макс, пока Кашечкин разорялся перед девчонками, строя из себя умника, ухитрился стащить его дневник. Открыл на нужной странице и там красной ручкой, которую тоже где-то раздобыл, почерком, до ужаса похожим на почерк нашей классной руководительницы, написал:«Тов.родители! Ваш сын — идиот. Примите меры!».

— Макс… — Я покачал головой. — Если Нинель узнает, она тебе голову оторвет. И родителей вызовет.

— Не узнает. — Товарищ подмигнул мне одним глазом. — Ты же не расскажешь, а другие не видели. А вот Антоше достанется по первое число. Сейчас…Отвлеки его. Обратно суну в портфель.

— Хорошо. — Я кивнул Максу, затем встал из-за парты и подошел к тому девчачьему кружку, который собрался вокруг любителя фантазий об обнажёнке. — Антон, дай списать историю. Я вчера не успел сделать.

Кашечкин так удивился моей просьбе, что заткнулся на полуслове и вид у него в один момент стал очень глупый. Он просто замер с открытым ртом, потому как прежде я вообще никогда с подобными вещами к нему не обращался. Я вообще если и обращался к Кашечкину, то лишь с целью поглумиться или подоставать его.

Девчонки тоже замолчали, одновременно уставившись на меня. Все, кроме Деевой. Та упорно пялилась на Антона, что выглядело максимально глупо, потому что Антон в этот момент просто стоял с открытым ртом.

— Петров, у тебя, конечно, вчера не самый легкий день был, но вообще-то, домашняя работа является итогом твоих, самостоятельных трудов. — Выдал, наконец Кашечкин.

— Видишь ли, Антон. — Я сдвинулся чуть в сторону, почти прижавшись бедром к Деевой, которая по роковому стечению обстоятельств сидела в этом кружке поклонниц Кашечкина ко мне ближе всего. — В старших классах самостоятельная работа перестает быть самостоятельной. Она уже коллективная. Ты же являешься частью коллектива?

Боковым зрением попутно отслеживал действия Макса, который с заинтересованным лицом подошёл к нашей компании, типа ему тоже очень любопытно послушать. А то, что рядом, на стуле, портфель Кашечкина валяется, так это — чистое совпадение.

— Я — да. Я часть коллектива. — Кивнул Антон. — Но какая связь? Домашнюю работу нужно делать самому.

— Ага! — Засмеялся с другого ряда тот самый Строганов, которому я должен быть «благодарен» за вчерашний мяч. — Я вон делал эту историю. Таблицы треклятые. Уроки, конечно сделаны, но какой ценой. Мать охрипла, отец оглох от ее криков. Соседи, мне кажется, тоже на всякий случай выучили все наизусть. А овчарка соседей теперь даже перескажет.

Парни, стоявшие возле Игоря, так его по-моему зовут, громко засмеялась.

— Короче, не даш, да? Вот ты душнила, конечно…– Протянул я.

— Кто⁈ — Переспросили одновременно и Кашечкин, и Лена Рыкова.

Отличники, е-мое. Услышали незнакомое слово. Правда я сам, высказавшись, отвесил себе мысленно подзатыльник. Поотсторожнее надо со словечками из будущего.

— Ой, Петров, отвянь. Не дам я тебе ничего. — Психанул в итоге Антон, собраясь повернуться, чтоб подвинуть стул к себе и пристроить свой зад.

Девчонки, собравшиеся вокруг него, с самого начала сидели. Кто на краю парты, кто на стульях, как Деева. Сам же Кашечкин до этого момента стоял. А теперь, видимо, концерт окончен и придурок тоже решил присесть.

Но именно в данную секунду ему точно не надо было смотреть никуда, кроме моей физмономии. Потому что Макс уже сунул руку в портфель и если Кашечкин просто повернет голову, он сразу это увидит.

— Антон! Погоди! Это очень важно. — Я дернулся вперед, ухватив его за руку.

Для этого мне пришлось потянуться еще правее, соответственно, Дееву, которая никуда не делась, все так же сидела между мной и придурком, я практически припечатал к нему.

— Тебе чего надо⁈ — Кашечкин испуганно дернулся.

— Петров! — Откуда-то снизу возмутилась Деева. — Ты уже мне на голову залез! Отстань! Совсем, что ли?

— А я не поняла? Звонок для вас ничего не значит?

Голос, прозвучавший от входной двери, на всех одноклассников оказал эффект команды, отданной цирковым дрессированным пуделям. Или тюленям. Тут на кого как посмотреть.

Все в один момент взметались, а затем кинулись в рассыпную, занимая свои места. Потому что в кабинете, у входа, стояла наша классная руководительница Нинель Семеновна.

Мы, видимо, так увлеклись, что не услышали звонка на урок, и это — ужасное преступление. Естественно, не в нашем понимании, в глазах Нинель Семеновны. А эта женщина страшна в гневе. Ее лучше не злить. Впрочем, чего уж скрывать, она и без гнева страшна.

Все школьные годы учитель истории пугала нас двумя вещами: фанатичной любовью к предмету и неуемной тягой к железной, армейской дисциплине.

К счастью, Макс успел сунуть дневник Кашечкина в портфель ровно за секунду до того, как Нинель Семёновна появилась в классе. Поэтому и я, и он тоже шустро рванули к своей парте.

— Хм… — Нинель обвела учеников хмурым взглядом. — В принципе, реакция есть. А вот ума — ни грамма. Не было звонка. Ни один из вас не сообразил, что этот звук не возможно пропустить. Что ж вы, ребятушки, как стадо баранов? Учу вас, учу. Объясняю, мозг непременно должен работать, а вы…

Не успела учительница договорить, как в коридоре отвратительно громко раздался тот самый звук, о котором шла речь. Действительно, такое не пропустишь.

— Ну все… — Одними губами, еле слышно прошептал Макс. — Мегера в плохом настроении. Сейчас будет нам…

— Микласов, а я вот не понимаю, обязательно нужно высказываться, когда говорит учитель? — Нинель моментально среагировала на моего товарища.

Хотя, между прочим, ей уже сто лет в обед. Ну по крайней мере, под семьдесят точно. Насколько я помню, она Великую Отечественную прошла. Но при этом, имея солидный возраст, учительница истории была максимально бодра и крепка духом. Она ухитрялась видеть все, что происходит на уроке, слышать все, что происходит на уроке и даже по-моему, иногда читать мысли, предугадывая, кто именно подготовился хуже остальных. Страшная женщина.

Нинель Семеновна всегда ходила в длинной юбке, чуть ли не до пола, блузке с рюшами и пиджаке. Волосы собирала в высокую прическу, которую закрепляла заколкой.

Мне она в школьные годы отчего-то виделась переодетой, глубоко законспирированной атаманшей. Той самой, из «Снежной королевы». Просто выражение лица классной руководительницы и ее хриплый, низкий голос максимально подошли бы разбойнице, чтоб кричать:«Гони кошелек, падла! », но никак не педагогу.

Правда, надо признать Нинель Семеновну ученики школы реально боялись. Причем боялись сильнее, чем директрису или завуча. Да что уж там… Подозреваю, директриса и завуч сами боялись эту пожилую, высокую, вечно недовольную особу.

Когда Макс переводился к нам в класс из старой школы, я сразу его предупредил, что лучше бы ему с первых дней наладить контакт. Вот только несмотря на мое предупреждение, с контактом у них не задалось. Классная руководительница Макса невзлюбила с первого же дня.

Это был урок истории, что вполне закономерно и логично. Начало учебного года. Получается, ровно две недели назад. Я прямо четко вспомнил эту ситуацию именно сейчас, стоя за партой напротив Нинель Семеновны, которая сделала в нашу с Максом сторону несколько шагов. Воспоминание было ярким.

В тот день, под конец урока, она решила рассказать нам о Суворове. Не то, чтоб мы о нем не знали, просто великого полководца учительница хотела привести в пример. Дабы дети прониклись и поняли, как важно идти к своей цели. В данном случае –к «пятеркам» по истории.

Потому что Нинель Семеновна была уверена, во всей системе советского образования есть лишь два важных предмета: история и начальная военная подготовка. Ибо главное — быть готовым к любым событиям и знать все даты, начиная с Древнего Египта. Только это в глазах Нинель Семёновны заслуживало уважения.

Остальные уроки, по ее мнению, тоже нужны, но не так полезны. Они просто помогают детям не расти идиотами.

И вот в момент, когда учительница рассказывала про Суворова, Макс допустил роковую ошибку.

Нинель прониклась своей речью настолько сильно, что начала изображать нам все это в лицах.

В частности, речь шла о том, как великий полководец подходил к воспитанию молодежи. Примером стал племянник Суворова, которого ему на воспитание прислали «послужить». И вот в каком-то переходе их путь пересекла речушка. Племянник остановился в раздумьях, как переправляться. А Суворов снял сапоги и пошел через водную преграду.

В тот момент, когда по сюжету полководец должен был перейти реку, Нинель вдруг сорвала с одной ноги туфлю и пронеслась через класс решительным маршем, изображая Суворова, преодолевающего препятствия.

Весь 7″ Б" сидел с каменным лицами и выражением глубоко интереса в глазах, потому что наученные горьким опытом, иы знали, учительница истории может простить опоздание или корявый язык во время ответа у доски, но неуважения к историческим личностям она не простит никогда.

Макс же, несмотря на мое предупреждение, был не готов к подобным фееричным выступлениям. Поэтому, наблюдая, как Нинель марширует по классу, размахивая этой туфлей, он не выдержал и очень, очень тихо прыснул себе под нос, прижав ко рту ладонь.

Никто другой не заметил бы. Вообще. Или подумал бы, что новенький просто чихнул. Но только не Нинель Семёновна.

С того дня мой друг перешел в разряд ее личного неприятеля. Назвать Макса врагом классной руководительницы было бы слишком громко. Она просто теперь цеплялась к нему на каждом уроке.

— Я задала вопрос, Микласов? — Нинель поправила классный журнал, который зажимала под мышкой. — Ты хочешь высказаться? Ты считаешь себя достойным бо́льшего уважения, чем учитель? Ну, что ж… Хорошо…Садитесь дети.

Пока мы усаживались за парты, стараясь делать это без лишних звуков, она чеканным шагом промаршировала к своему столу, шлепнула на него журнал, а потом с наигранным удивлением посмотрела на Макса.

— Я что-то сказала неясно? Микласов, ты хотел высказаться, у тебя есть эта возможность. Добро пожаловать к доске.

Макс с грустным лицом поднялся со стула и поплёлся отвечать. Скорее всего, погоняет его Нинель сейчас неплохо.

Я другу всей душой сочувствовал, но при этом испытывал облегчение. Конечно, не из-за того, что Максу теперь придется пережить десять минут позора. Нет. Дело было в другом.

Сегодня — пятнадцатое сентября. В этот день в 7″Б" пришёл еще один новенький. Но его нет. Урок начался, а его нет!

Я только позволил этой мысли сформироваться, только разрешил себе понадеяться, что в том и был смысл. Что меня сюда закинуло именно для таких вот перемен. Как обычно бывает в фантастических фильмах? Изменили прошлое — исправили будущее. Я искренне начал верить, что мое присутствие здесь, в этом классе, стало тем самым фактором, который предотвратит все будущие события. Но…

— Тук-тук… — Дверь немного приоткрылась и внутрь кабинета протиснулась половина нашего завуча. — Нинель Семеновна, дико извиняюсь… Тут вот… Пополнение. Мальчик опоздал чуть-чуть. Вы уж не ругайтесь.

Завуч, не услышав возмущения со стороны учителя истории, обоегченно выдохнула, а затем толкнула дверь сильнее и вплыла в кабинет вся целиком.

Следом за ней шел пацан.

Черт… Я смотрел на него, не моргая. Пацан явно не вписывался в обычный школьный класс обычной провинциальной школы. На плече у него висела модная, импортная сумка. Обут он был в фирменные кроссовки. Причёска явно не материной рукой сделана. Да и на обычную парикмахерскую тоже не похоже.

Эту деталь, конечно, сейчас вряд ли кто-то кроме меня заметит. Просто ни один из моих одноклассников не сталкивался с таким явлением, как личные стилисты или нечто подобное.

— Вот. Прошу любить и жаловать. — Завуч, остановившись у доски, широким жестом указала на новенького. — Никита Ромов. Ваш новый товарищ. Уверена, вы все подружитесь.

Не подружимся… Подумал я, ощущая внутри мерзкое, отвратное чувство разочарования.