Пестрая Банда

2. Наречение

Крессида появилась в комнате почти одновременно с собственным стуком – Вардан едва успел спустить ноги с кровати.

– Валяешься? А кто клялся, что перед ужином позанимается химией? – спросила она с напускной суровостью. Подошла, протянула миску с грушами, дождалась, пока Варди возьмет парочку, и перепорхнула с миской на подоконник, свое излюбленное место. – Так я и знала, что за тобой нужен глаз да глаз! Видишь, конспект принесла? Теперь не отвертишься.

– Вот свалились доброхоты на мою голову! – Пожаловался Вардан в пространство. – Хоть бы пинар отдохнуть дали! Берни только-только отвязался со своим древнефрагийским. С самого обеда неправильными глаголами мучил…

На самом деле дружеская забота Кресси и Берни трогала Вардана до стеснения в груди. Если бы не их помощь, ему, с его пятью классами казенной школы для неимущих, в академии пришлось бы ох, как солоно! Одни конспекты чего стоят! Разве этими лапищами, так и не привыкшими к тонюсенькому перу, поспеешь записать за лектором, который вдохновенно обрушивает нескончаемые вороха сведений на несчастные головы схоларов? Счастье, если половину запишешь, а потом половину этой половины разберешь. Каким бы болваном Вардан выглядел на семинарах, если бы друзья – безо всяких просьб и лишних разговоров – не взяли его под свою опеку!

Вот ведь странность какая: в школе, где все ученики были равны по положению, над Варди – огромным, неловким, медлительным как в движениях, так и в соображении – все только насмехались. А здесь, в академии, где деревенских парней и не встретишь почти, его приняли как равного. Если кто и посмеивается порой, то добродушно, без едкости. Или дело опять-таки в покровительстве Крессиды и Берни? Кресси, юркую, маленькую, острую на язычок, однокурсники с первых дней прозвали Веретянкой. Возможно, задирать безобидного увальня, который находится под защитой ядовитой змейки, кажется им не таким уж соблазнительным занятием. А друзей Берни способно защитить одно его имя. Бернардизирен Этаминанд Анакагор, четвертый сын эрла Филтонского – это вам не кот начхал…

– Опять витаешь в надмирных эмпиреях, Варди? Ты собрался податься в поэты или все-таки в лекари? Ну-ка, быстро повтори, какие соединения железа встречаются в природе?

– Вот объясни мне, Кресси, кому они нужны, эти соединения железа? И способы его выделения. Маг-земельщик обратит в чистое железо что угодно – хоть глину, хоть песок. А остальные, коли им зачем-то понадобится железо, пойдут к магу и купят, разве не так?

– А если кому-то понадобится вылечить лошадь, он пойдет к специалисту, который не поленился выучить соединения железа и получить диплом уважаемого учебного…

Триумфально ворвавшийся в комнату Берни не дал Крессиде закончить нравоучение.

– Нашел!

– Где? – хором воскликнули Варди и Кресси, вскакивая со своих мест.

Вопрос "кого?" или "что?" у них не возник: с первого дня занятий друзья маниакально разыскивали двух схоларов, злая шутка которых едва не стоила Берни и Кресси поступления в академию. К концу второго месяца безуспешных поисков они пришли к выводу, что шутники, скорее всего, обитают в секторе Бэт, где расположены учебные и жилые корпуса трех старших курсов.

– В третьем корпусе. Здесь, на нашей территории.

– Третий курс? Мы же вроде на них смотрели…

– Значит, видели не всех. Меня наша Старица попросила принести учебники из тамошней библиотеки. В читальном зале я на голубчиков и наткнулся. Что показательно, они тоже меня узнали. И я бы не сказал, что обрадовались. Нет, не сказал бы! Губы в ухмылке растянули, а глазки-то бегают. Отчего бы это? Кресси, ты должна туда сходить, убедиться, что это и твои доброжелатели. А заодно пошарить у них в головах, чтобы мы знали наверняка, куда удар больнее придется.

Крессида покачала головой.

– Если я сейчас покажусь им на глаза, они точно поймут, что мы собираемся с ними поквитаться, и будут настороже.

– Так это же хорошо! Пусть предвкушают.

– Ты не понимаешь! На третьем курсе уже вовсю читают магические дисциплины, не то что у нас. Если они будут ждать подвоха, обвешаются экранами так, что мы их ничем не достанем. Тут нужно действовать хитрее. Как бы мне посмотреть на них, чтобы они меня не заметили? На кого схолары не обратят внимания?

– На какую-нибудь серенькую мышку из соучениц?

– Может быть. Но это не лучший вариант: слишком сложный и ненадежный. Переодеться уборщицей?

– Не пойдет. Жилые корпуса убирают по утрам, когда схолары на занятиях. Вечером в общежитии уборщица будет бросаться в глаза не меньше, чем балаганная плясунья. О, придумал: подавальщица в столовой! До ужина еще пинара два, ты как раз успеешь найти подходящую девицу из столовской обслуги и выпросить у нее чепец с передником. – Берни снял с пояса кошель и вытряхнул на ладонь пару серебряных. – Вот, возьми, это придаст твоей просьбе убедительности.

К тому времени, как Крессида вернулась, Вардан и Берни успели не только поужинать, но и сыграть две партии в "войну магов", и даже выучить способы выделения железа из природных соединений.

– Ты почему так долго? – накинулся на девушку Берни. – Мы уже собрались снаряжать спасательную экспедицию.

– Запас продовольствия для спасенной предусмотрели? – деловито спросила Кресси, усаживаясь к столу. – Выкладывайте, а не то сейчас возьму и сомлею от слабости. И ничего вам не скажу, вот! – И показала язык.

– Смотри-ка ты, не раздвоенный! – удивился Берни.

Вардан размотал одеяло, извлек из его недр прихваченный еще из дому походный котелок, в который переложил припасенную для Кресси порцию ужина, и выставил на стол.

– Остыло все, – проворчал он.

– Ничего, быстрее поест, быстрее подобреет.

– Вафем вам вовва-а ва? Вы мфыть пээвумаы?

– Ладно-ладно, ешь давай, еще подавишься! – испугался Варди.

– Возись потом с тобой, вместо того, чтобы военный совет держать, – подхватил Берни.

Крессида молча метнула в него огрызком груши. И попала. Берни картинно рухнул на пол.

– Ты бы, Варди, прибрался, что ли. Не комната, а свалка какая-то. Эрловы дети на полу валяются, огрызки…

Берни вскочил и сел к столу.

– Ну, если ты уже способна членораздельно изъясняться, рассказывай.

– Значит так, – сказала Крессида, отодвигая котелок. – Рыжего зовут Туриматом. Основная стихия – земля, вторая – вода. Лопоухий у нас Сельфан. Мог бы стать универсалом: имеются задатки к управлению четырьмя основными стихиями, но задействованы только каналы земли и огня. Оба придурка – ларты. Туримат – сын члена совета гильдии медников, Сельфан – отпрыск городского менялы. Ведущий в этой шкодливой парочке Туримат. По крайней мере, он автор их дурацких хохм. Популярная на курсе личность. Жертвы розыгрышей, понятное дело, любви к нему не питают, зато охотники повеселиться за чужой счет носят на руках. Сельфан такой славой не пользуется и, я бы сказала, к ней не стремится. Он вообще-то себе на уме.

– А про их тайные страстишки что-нибудь выяснила? – не утерпел Берни.

– Я как раз к этому подошла, – с достоинством ответствовала Крессида. – В чахлой груди Туримата пылает большое и светлое тайное чувство. То есть это он думает, что тайное. Весь его курс давно знает, что рыжий втрескался в аспирантку, которая читает им материаловедение. И не только знает, но заключает пари, чем этот потенциальный роман кончится. Рискнет ли Туримат объясниться и, если рискнет, то когда. И как его пассия на объяснение отреагирует: даст по физиономии, отбреет словесно, поднимет на смех, срежет на экзамене, ну, и так далее… Ставящих на то, что дама примет признание благосклонно, нет. И я не поленилась выяснить, почему… Кстати, из-за этого и задержалась: ее не так-то просто было найти.

– Но ты, конечно, преодолела все трудности и пришла к нам с победой?

– Конечно. Прекрасную деву зовут Нелисея. Она вроде меня – дитя смешанного брака. Мать тери, отец – ларт. Но в моем случае это к осложнениям не привело. – Крессида, не глядя, показала кулак открывшему рот Берни. – А вот Нелисея страдает тяжелой формой снобизма. С терами она – само очарование, на лартов смотрит с рассеянным недоумением. "Кто эти люди? Что они здесь делают?" А на прочих – как солдат на вошь. Так что, сами понимаете, шансов у рыжего мало.

– Это интересно… – Берни задумчиво взял со стола вилку и повертел в руках. – А что с лопоухим?

– У лопоухого тайная страсть одна – деньги. Кстати, все ставки по пари на рыжего принимает он. И в настоящее время размышляет, какие у него возможности подтолкнуть дружка к действиям, которые приведут к выгодному для него, Сельфана, исходу.

– А какой исход ему выгоден?

– Он поставил на то, что Туримат объяснится до нового года, а Нелисея провалит его на экзамене.

– Добрый друг. Душевный… Ну, что же, комрады, диспозиция ясна. Осталось придумать план кампании.

Сельфан вышел из комнаты, аккуратно запер за собой дверь, повернулся и вздрогнул. На его пути посреди коридора стоял, скрестив на груди руки, давешний горбоносый хлыщ. И смотрел на него, Сельфи, с нехорошим задумчивым интересом. М-да, это ж надо было им так вляпаться – наколоть эрлова сынка! А все идиот Тури с его страстишкой к дешевым потехам. Оно, конечно, забавно – дураков разводить, но нужно же и о последствиях думать! С другой стороны, на хлыще не написано, чей он сынок. Теров тут, как грязи, перед каждым трепетать – трепеталки не напасешься…

– Что угодно господину эрлиту?

– Господину эрлиту угодно сделать ставку. Ларт ведь принимает ставки на развязку сердечной истории своего друга Туримата?

– Умоляю вельможного тера говорить тише! – Сельфан быстро посмотрел по сторонам и отомкнул дверь своей комнаты – Прошу моего господина войти. Здесь нам… ему… его светлости… будет удобнее разговаривать.

– Бернардизирен, – сжалился эрлит, подарив Сельфану право обращаться к себе во втором лице. И вступил в комнату. – Могу я взглянуть на ставки?

Сельфи торопливо сунул руку за пазуху и извлек заметно истершийся на сгибах лист.

– Изволь.

Горбоносый развернул листок, пробежал глазами, поднял взгляд.

– Тут нет исхода, на который я хотел бы поставить. Впиши. Ставлю десять золотых на то, что до конца года магистрета Нелисея подарит Туримата своей благосклонностью, а Туримат ее отвергнет.

Сельфан прищурился.

– Тебе что-то известно? У тебя есть возможность повлиять на Нелисею?

Эрлит пожал плечами.

– Никогда в жизни не видел эту даму. И никаких рычагов воздействия на нее не имею. У нас даже общих знакомых нет. Если, конечно, не считать тебя и Туримата. – Он усмехнулся. – Но наше знакомство едва ли можно назвать близким, верно?

Сельфан снова полез за пазуху, достал клятвенник и протянул горбоносому.

– Поклянись.

Тот положил ладонь на костяную дощечку с вырезанным на ней заклинанием и торжественно произнес:

– Клянусь, что не знаком с магистретой Нелисеей, не имею на нее никакого влияния и не располагаю сведениями, позволяющими с уверенностью предречь, как сложатся ее отношения с лартом Туриматом.

Клятвенник щелкнул и поголубел, подтверждая, что все сказанное эрлитом – правда.

"Тут должен быть какой-то подвох! – лихорадочно соображал Сельфи. – Невозможно, чтобы этот олух просто выбросил на ветер такие деньги! Но что он может предпринять? Даже если у него найдутся подходы к спесивой гадине, остается еще Тури. Чтобы этот глотающий слюнки идиот добровольно отказался от сделавшей ему аванс Нелисеи? Да режьте меня – не верю! А если не добровольно, то пари будет недействительным и эрлиту придется заплатить штраф. Как ни крути, получается, что олух собственноручно роет себе яму".

Он взял у Бернардизирена листок со ставками, шагнул к столу, макнул перо в чернильницу и решительно внес в список новую строку.

Сердце Тури вот уже почти два седа[5] исполняло сумасшедшую пляску. То начнет колотиться о ребра, точно озверевший узник, выламывающий решетку, то подпрыгнет к горлу и трепыхается там перепуганной птицей, случайно угодившей в дымоход, то замрет и сожмется в болезненно-сладком спазме. А причина всех этих кульбитов настолько эфемерна, что Тури сам себе не решается ее назвать. Видно, домечтался он ночами о прекрасной магистрете до размягчения мозгов, вот ему и мерещится шут знает что. Спроси кто-нибудь, и Тури не сможет объяснить, что именно. Вроде бы смотрит на него Нелисея как-то иначе. Нет, на занятиях в аудитории все как всегда – будто сквозь него глядит. А вот когда Тури и магистрета случайно сталкиваются один на один, что-то такое у нее на лице появляется… Улыбка? Нет. Тури специально смотрел: губы не меняют формы, не растягиваются, уголки не приподнимаются. И глаза, как будто, такие, как всегда. А взгляд другой. Ласковый? Манящий?

Да нет, чепуха. Тури пытался перед зеркалом воспроизвести этот взгляд, не задействуя мимику, хоть бы что путное вышло! Вид глупейший: истукан истуканом. Померещилось ему, не иначе. Но отчего же тогда скачет шальное сердце? Сердце-то, говорят, не обманешь…

Эх, заглянуть бы Нелисее в душу! Жаль, Тури не менталист. И среди его друзей менталистов нет. Редкий дар. Да и нельзя друзьям в таком деле доверяться. Показать свое уязвимое место с его-то, Туримата, репутацией? Увольте! Нет, нужно самому что-то придумать, чтобы разрешить сомнения.

Сегодня у них практические занятия. На столах, как водится, останутся кусочки породы, реактивы, реторты, которые нужно собрать и унести в лабораторию. Тури еще в начале учебного года незаметно оттер других добровольных помощников магистреты и убирал все это добро сам. Нелисея шла с ним, показывала, что куда ставить. Иногда, если ему особенно везло, в лаборатории больше никого не было. Прежде Туримат не решался заговорить со своей пассией: когда на тебя смотрят, как на ходячую мебель, не очень-то поговоришь. Но теперь… Нужно полистать учебник материаловедения, заготовить пару вопросов. Главное – как-нибудь начать беседу, а потом можно будет сыграть по слуху.

Но заготовленные вопросы ему не понадобились. Когда Туриман с подносом вошел в лабораторию, магистрета заговорила с ним сама:

– Я заметила, что ты проявляешь серьезный интерес к моему предмету, Туриман. Может быть, нам стоит подумать о дополнительных занятиях?

В этот день Тури чувствовал себя всемогущим. Он получил доказательства: Нели явно к нему неровно дышит. Назвала его первым именем! Предложила ему дополнительные занятия! Ха! Знаем мы эти занятия!

Он был в ударе. Давно уже его подколки не вызывали такого дружного хохота. Когда болван Гвинар притащился в столовую и сообщил, что у него кончилась краска, а потом поинтересовался, почему это никто, кроме него, не пошел в металлургическую лабораторию красить наковальни, все просто полегли на столы. Туримата хлопали по плечу, ему подмигивали, показывали поднятые большие пальцы, а Тури скромно делал вид, что он тут не причем, и опускал глаза, чтобы не выдать своего торжества.

Когда поздно вечером в его дверь постучали, он чувствовал себя едва ли не усталым от счастья. И, увидев перед собой Нелисею, не столько обрадовался, сколько обалдел. Даже проверил, на месте ли амулет, рассеивающий мороки. Ее появление в этой комнате – вечером, почти ночью – настолько превосходило самые смелые его мечты, что просто не укладывалось в голове. Тури отступил, жестом приглашая магистрету войти, потом засуетился, заметался по комнате, хватая разбросанные шмотки, сгребая грязную посуду, освобождая стулья, стол. Нелисея молча стояла у двери и ждала. Темные глаза с пляшущими в них отсветами свечных огоньков наблюдали за ним с каким-то непонятным выражением. К смущению и растерянности Туримата добавилась смутная тревога. Эта неподвижная фигура, лицо, похожее на маску, глаза…

– Магистрета пришла поговорить о занятиях?

Идиотский вопрос, глупее не придумаешь, но лучше пусть смеется над ним, чем стоит так… зловеще.

Нелисея не засмеялась. Даже не улыбнулась. И не ответила. Вместо этого она сделала шаг в направлении Туримата. Потом второй. И третий. Потом протянула к нему руку. Изящная кисть с длинными пальцами на глазах потрясенного схолара вдруг начала менять форму, то вытягиваясь, то расплываясь. На гладкой коже отчетливо проступила и тут же растаяла шерсть, ногти уплотнились, удлинились и снова приняли первоначальный вид.

Туримат отшатнулся, попятился к стене, зацепился взглядом за полную луну, висящую за окном, и внутренне ахнул, сообразив, что происходит. И когда Нелисея зевнула, продемонстрировав огромную пасть с набором великолепных клыков, жуткое зрелище не повергло Туримата в полный ступор, а напротив, вывело из оцепенения. Он швырнул в гостью стулом, в два прыжка одолел расстояние до двери, выдернул ключ, выскочил из комнаты, запер замок на три оборота и побежал.

Магистр Липатий, дежуривший этой ночью в третьем жилом корпусе, мирно дремал в кресле. Или, что вероятнее, крепко спал. Иначе не объяснить тот факт, что он поддался на провокацию схолара, известного всему курсу своими пакостными мистификациями. Как бы то ни было, но услышав отчаянный призыв: "Магистр, на помощь! У меня в комнате оборотень", Липатий не задался вопросом, откуда в столице, а тем более, в обнесенной защитным контуром академии, мог взяться оборотень, коих вот уже три века нигде, кроме Тамильского заповедника, не видели. Более того, он даже не расспросил схолара, как оборотень попал к нему в комнату и в какую тварь перекинулся. Честно говоря, пакостник так напугал магистра своей перекошенной физиономией, что, рыся к указанной комнате, магистр думал только о том, что вода и воздух не самые подходящие для сражения с оборотнем стихии. И призывать их в жилом здании, мягко говоря, рискованно. Поэтому, увидев вместо обещанного оборотня разборную куклу, загадочным образом исчезнувшую три дня назад из анатомического кабинета, Липатий поначалу испытал только сильное облегчение. Прочие сильные чувства пришли позже.

– Слыхали новость? – спросил, влетев в аудиторию, Алатрик по прозвищу Ходячая Газета. – Один придурок с третьего курса вломился ночью к дежурному магистру с воплем, что на него напал оборотень. Помните, из анатомички пропал манекен? Придурок свистнул. Нарядил в платье и парик, устроил в комнате погром и пытался уверить магистра, будто к нему пришла девушка-оборотень, перекинулась, набросилась, в общем, чуть не сожрала. И на что рассчитывал, идиот? Это даже не смешно.

– Абсолютно, – печально поддакнул Берни.

– И что теперь с ним сделают? – равнодушно спросила Крессида, роясь в сумке.

– Известно что – отчислят! Комиссию прямо на сегодня назначили, видно, разозлились не на шутку.

Вардан обеспокоенно посмотрел на товарищей.

– Не переживай, – шепнул ему Берни, – Они его на клятвеннике испытают. Увидят, что не врет, и отпустят с миром. В крайнем случае, взгреют за прошлые фортели. Но не отчислят.

– А как же оборотень? Неужто так дело и оставят?

– Ну, почему оставят? Назначат расследование. Напишут пару статей о загадочном феномене. Занесут в списки необъясненных магической наукой флуктуаций. Может, конференцию созовут.

– А нас не разоблачат?

Теперь к Вардану склонилась и Крессида.

– Ни за что. Ты только никому не рассказывай, что умеешь оживлять неживую материю, управлять ее трансформацией, а потом возвращать в прежнее неживое состояние. Если узнают, из академии, конечно, не выгонят, но покоя тебе не видать до конца жизни. Изучать станут. Статьи писать, созывать конференции.

– А что, больше никто не умеет?

– Никто. Ты уникум. Тот самый загадочный феномен, неизвестный магической науке. И наше секретное оружие.

– Но ты ведь как-то догадалась, что у меня получится с куклой. Значит, и другие менталисты могут.

– Менталистов мало. А ты умеешь закрываться. Но даже если тебя усыпят и как следует покопаются в мозгах, про куклу все равно никто не догадается. Потому что управлять ее движениями способен только маг с ментальным даром. А у тебя его нет.

– Только не задирайте нос, феномены, – проворчал Берни. – Все равно главный режиссер этого балагана – я.

– Ды ты почти ничего не делал! – фыркнула Кресси. – Подумаешь, выгулял пару раз Нелисею и накормил ее ужином в дорогом заведении. Мы и без ее помощи управились бы.

– С рыжим – возможно. Но не с лопоухим.

Сельфан тревожился. После глупой истории с Липатием и знаменательного заседания комиссии по отчислению Тури был не похож сам на себя. Раньше гремел, как пустая бочка, ухнувшая с лестницы, а тут притих. Никого не задирает, не дразнит, не подбивает на дурные подвиги, все больше помалкивает. Как ни приставали к нему однокурсники, как ни просили подробностей о последнем розыгрыше, Туримат уст так и не разомкнул. А раньше развернулся бы во всей красе: представил бы историю в лицах, изобразил магистра безнадежным кретином и трусом, воспел бы его битву с манекеном так, что Липатия до конца учебного года сопровождали бы смешки, переходящие в безудержный хохот.

И какой, спрашивается, смысл устраивать хохму с оборотнем, подставлять шею, рискуя вылететь из академии, если ты не собираешься пожинать плоды в виде эпических баек, умножающих твою славу? Нет, что-то с Туриматом не так. Не захворал ли паяц головушкой? Не то чтобы Сельфана так уж заботило душевное здоровье приятеля. (Хотя польза от него была: близость к главному на курсе организатору схоларских безобразий давала Сельфи весомое преимущество по части осведомленности, что позволяло заключать выгодные пари). Но сейчас на кону большие деньги, поставленные на то, что этот влюбленный идиот до конца года признается в нежных чувствах гадине Нелисее, а та срежет его на материаловедении. Конец года вот он, рукой подать, а Тури чудит. Ушел в себя, внимания ни на кого не обращает, прогуливать начал без всякой меры. Так, глядишь, все Сельфановы денежки уйдут пронырам, которые ставили на то, что Туримат так и не решится на признание. Нет, надо срочно что-то предпринимать!

В качестве первого шага Сельфи пинками поднял приятеля с постели и загнал на материаловедение. Сначала ему показалось, что удача сегодня на его стороне. Магистрета, ни разу не удостоившая влюбленного схолара заинтересованным взглядом, явно заметила появление Тури после долгого отсутствия и, похоже, ему обрадовалась. Во всяком случае, поглядывала на него доброжелательно. Но этот олух просидел все занятие, не поднимая глаз, а когда Сельфи пихнул его в бок, чтобы привлечь внимание к небывалой благорасположенности Нелисеи, Тури заехал другу локтем в солнечное сплетение – да так, что едва дух не вышиб. А пока Сельфан приходил в себя, изобретая адекватное возмездие, занятие подошло к концу и случилось самое страшное.

Туримат стоял у стола и сметал свое барахло в сумку, когда к нему подошла Нелисея и с улыбкой тронула за плечо. И что бы вы думали? Этот придурок подпрыгнул, словно ему воткнули в задницу шило! И в глазах его при этом плескалось что угодно, но только не та тошнотворная микстура из сала и восторга, которую он изливал на магистрету последние три месяца. Улыбка у Нелисеи несколько выцвела, но отступить эта самоуверенная сучка не подумала.

– Туримат, мы, помнится, договаривались о дополнительных занятиях…

– Нет! Я передумал! Я решил заниматься… э… магической сейсмологией.

И всё это – публично!

Сельфан едва не рухнул. Перед глазами проплыла строчка, собственноручно вписанная им в перечень ставок. "Бернардизирен: до конца года магистрета Нелисея одарит Туримата своей благосклонностью, которую тот отвергнет. 10 золотых".

Но как?! Как он ухитрился это подстроить?

В этот на удивление погожий для конца осени денек друзья решили перенести домашние занятия в парк. Расположились на скамейке, открыли тетради и книги, но довольно быстро отвлеклись от лингвистических основ магии на веселую болтовню ни о чем.

– Ой, смотрите, Ходячая Газета и Лопоухий! – воскликнула Крессида, махнув рукой в сторону двух фигурок, бредущих по аллее в их сторону. – Почему они вместе? И что здесь делают?

– Разыскивают нас, – небрежно сказал Берни, рассматривая то ли ветку, то ли птичку над головой.

– Зачем?

– Лопоухий несет выигранные нами денежки. Или вы не знаете, что мы опустошили кошели всему третьему курсу?

– Не-ет. Расскажи!

– Пусть Газета рассказывает, зачем я буду покушаться на его прерогативы?

Пока Кресси ныла и пыталась шантажировать Берни, Алатрик и Сельфан подошли к их скамейке.

– Как ты это сделал? – нахраписто спросил Сельфан, сверля Берни тяжелым взглядом.

– Тебе следовало бы употребить множественное число. Как мы это сделали. Ловкость рук и никакого мошенничества, – доброжелательно объяснил Берни.

– Я заставил Туримата обследоваться на ментальное воздействие. Они ничего не нашли. Но это не… Я дознаюсь. Непременно.

– Да не оставят тебя боги!

Сельфан повернулся к Алатрику.

– Я бы не советовал тебе водиться с этой компанией. Как говоришь, вы их прозвали? Пестрым трио? Пестрая банда будет точнее.