Песня осеннего леса

ГЛАВА 2

Несмотря на странный сон, проснулась я ровно по будильнику и чувствуя себя полностью отдохнувшей. Благо, что джетлаг ^[1] я успела пережить еще в Эдинбурге, за те два дня, пока гуляла по городу своего детства. И сейчас не испытывала никаких проблем с режимом. Если бы не этот сон…

Ладно, это все от нового места и старых воспоминаний. Лучше не думать о всяких глупостях, а идти собираться. Сегодня с утра у меня важное дело.

Быстро позавтракав тем, что привезла с собой из Эдинбурга, я надела куртку и вышла к машине. Судя по карте, ехать мне три мили, а значит, пешком туда не добраться.

Моя цель располагалась на западе, между Долграном и Лланфилдом, такой же небольшой деревней. Свернув с основной трассы на узкую однополосную дорогу, я проехала чуть вперед и остановилась у темной ажурной ограды. Забрала с пассажирского сиденья заранее купленный букет роз и вышла наружу.

Пасмурное утро полностью соответствовало месту, в которое я приехала. Шпиль старой часовни мрачно чернел на фоне облаков, каркали вороны, свившие гнездо на раскидистом тополе, а среди гранитных надгробий не было видно ни души. Я вздохнула, сверилась с бумажкой, которую выдал мне нотариус, и отправилась на поиски бабушкиной могилы.

К счастью, это кладбище было относительно новым, а значит логичным и понятным, так что нужный ряд я нашла быстро и уже через пару минут остановилась у надгробия из светлого камня.

— Дарла Луиза О'Рори, апрель тысяча девятьсот тридцать первого — январь две тысячи девятнадцатого, — прочитала я вслух. — И почему тебя похоронили под девичьей фамилией?

Вздохнув, я присела, смахнула с камня пару сухих листьев и пристроила рядом свой букет. Бабушка любила розы. А еще готовила вкуснейший мясной пирог, обожала рыбалку и рассказывала мне жутковатые, но красивые сказки о дивном народе перед сном.

Стало грустно. И стыдно. Понятно, что, когда мама решила переехать в США после развода, а отец — в Австралию, я была слишком маленькой, чтобы решать самой. И мне пришлось слушать маму, утверждавшую, что в Шотландию мы больше не вернемся. Но даже когда я выросла и стала самостоятельной, все равно и не подумала о том, чтобы приехать сюда и навестить бабушку. А теперь оказалось слишком поздно…

Да, можно было оправдываться тем, что я не знала ни адреса, ни телефона, а бабушка вряд ли пользовалась интернетом и электронной почтой. Можно было оправдываться маминой обидой и моей психотравмой. Или даже банальной нехваткой времени. Но сейчас все это казалось таким глупым. Разве нужен повод, чтобы увидеть близкого человека? Разве это было так сложно — в век интернета и прочих высоких технологий выяснить маршрут до Долграна и приехать, пусть даже без предупреждения? Нет, не сложно. Гораздо сложнее оказалось преодолеть свой внутренний стопор и старые страхи.

— Пятнадцать лет мне понадобилось, чтобы доехать сюда и сказать, что я тебя люблю, — прошептала тихо. — И попросить прощения. Если бы я тогда не ушла ночью в лес, ничего бы не было. Вы бы с мамой не разругались. И она не увезла бы меня в Штаты. Все мое глупое любопытство…

Налетевший ветерок растрепал мои короткие волосы. Где-то далеко каркнула ворона и послышался скрип железных ворот.

— Прости, что мы оставили тебя здесь одну.

В глазах защипало, но неожиданно тучи разошлись и теплый луч упал мне прямо на щеку. Плакать сразу расхотелось. Я не особенно верю в жизнь после смерти, но на душе стало легче, как будто бабушка услышала меня. Услышала и простила.

— Ладно, — вздохнула я, поднимаясь. — Твоя непутевая внучка поедет обживаться в Долгране.

Сегодня по плану у меня был разбор шкафов. Еще вчера я выяснила, что кто-то, скорее всего мама, явно пытался делать уборку после похорон. Она почистила холодильник и выбросила все скоропортящиеся продукты, куда-то дела бабушкину повседневную одежду, скорее всего, отнесла в церковь. Но все убрать не успела, как будто пыталась побыстрее уехать из Долграна. Поэтому в спальне остались постельное белье и полотенца, на кухне — еда вроде круп и макарон, а в шкафах — книги и бабушкины личные вещи.

Так что вернувшись домой, я быстро пообедала и занялась кухней. Перетряхнула остатки продуктов на предмет моли, жучков и прочей живности, промыла стиральную машину в кладовке и залила духовку чистящим средством. А уже потом пошла наверх.

В бабушкиной комнате хватало ее вещей. Несколько коробок с туфлями, до которых у мамы, видимо, не дошли руки. Круглая картонка с темно-зеленой шляпой, надев которую, я поняла, что она мне очень даже идет. Флаконы духов, гребень из слоновой кости, маленькая шкатулка с украшениями…

Подцепив пальцем золотую цепочку, на которой висел кулон в форме розы, я закусила губу. Странно, что мама их не забрала. Я любила в детстве играть с содержимым этой шкатулки и помнила, что здесь лежат пусть не слишком дорогие, но все же ценные предметы. Вот эта золотая цепочка. Серьги с желтыми цитринами, бабушка всегда ворчала, что они совсем не идут рыжим девушкам вроде нас. Еще одни серьги, с какими-то зелеными камням, наверное, нефритами. Их она наоборот, любила. Вот старое обручальное кольцо. Я никогда не видела своего деда, бабушка развелась с ним, когда мама была совсем маленькой. Но вроде бы расстались они очень мирно, и кольцо долгие годы хранилось в этой шкатулке.

А вот другого кольца в этой шкатулке не было. Я хорошо его помнила. Серебряное, сделанное в виде стебля розы, в цветке которой прятался крупный темно-красный гранат, оно было у бабушки самым любимым. Она носила его, практически не снимая, и обещала подарить мне, когда вырасту. Но я почему-то его здесь не вижу. Потерялось? Впрочем, какая теперь разница.

Отложив шкатулку, я занялась небольшим секретером в углу, где хранились бумаги. В основном это были старые счета, вырезки из газет и журналов на тему цветоводства, письма, некоторые даже в нераспечатанных конвертах. Нашелся большой блокнот с кулинарными рецептами, заметками и прочими хозяйственными записями. А в самом низу, под всем этим бумажным добром я обнаружила настоящее сокровище — толстый старый фотоальбом.

— Ничего себе, — пробормотала, вытаскивая на свет белый фолиант.

С крепкой обложкой и плотными картонными страницами, он весил целую тонну. Сами фотографии крепились к картону бумажными уголками и были любовно подписаны аккуратным почерком.

Я уселась прямо на пол и положила альбом себе на колени, забывая обо всем на свете. Это же была целая история. Начиная от прабабушки Анны, которую мне даже удалось застать. Она родилась в начале двадцатого века и умерла, когда мне было пять. И здесь есть ее фото — даже парочка довоенных, где она в типичных для того времени простых платьях и юбках чуть ниже колена. Снимки поновее — с какой-то женщиной, может быть даже ее матерью, на пороге церкви. И с маленькой бабушкой в саду на фоне дома. А дом-то почти и не изменился со временем.

Потом пошли фотографии шестидесятых. Повзрослевшая бабушка, минималистичные платья и короткие стрижки. Все тот же дом на заднем плане. Маленькая мама, сидящая в кустах боярышника я явно рыдающая навзрыд. Мамина молодость.

А вот и я. Лет в шесть на огромной корзине яблок, чуть постарше — с велосипедом. И даже с бабушкой на рыбалке. Эх, детство…

Перевернув последнюю страницу, я удивленно хмыкнула. Как ни странно, здесь были не самые свежие фото, а наоборот, самые старые. Они просто лежали между страницами, даже не прикрепленные к ней, но были переложены тонкой пергаментной бумагой. Я вытащила одну из них и прочитала подпись:

— Орли Ивенн О'Рори, декабрь тысяча восемьсот шестьдесят девятого.

Эта была действительно старая фотография, немного выцветшая, нечеткая и обшарпанная по краям. Но это совсем не мешало рассмотреть женщину, изображенную на ней.

— Так вот ты какая, знаменитая Красная Орли.

Она была потрясающе красива. Гордая линия плеч, с которых небрежно стекало меховое манто. Лебединая шея и изящные черты лица. Большие глаза с густыми ресницами. Длинные волосы, уложенные в затейливую прическу. Фото было черно-белым, но я легко могла представить их насыщенный темно-рыжий оттенок. Такой же, как у меня.

Это была моя знаменитая столько-то там раз «пра» бабка. Невероятная красавица, за которой толпами волочились поклонники. Она вышла замуж за какого-то богача и стала настоящей звездой светских салонов и законодательницей мод. Но после смерти мужа вместе с маленькой дочерью вернулась в нашу глухую провинцию и до конца жизни прожила здесь, так и не выйдя замуж второй раз.

У нас в семье ходила легенда, что мать Орли родила ее от сидхе, в наследство от которого ей и досталась внешность и долгая молодость. Бабушка однажды рассказала мне эту сказку, из-за чего они с мамой потом долго ругались, думая, я не слышу. Мама просила не забивать мне голову разными глупостями, а бабушка утверждала, что в легенде нет ничего криминального.

Естественно, эта сказка была когда-то придумана для того, чтобы оправдать внебрачного ребенка. Но факт остается фактом: и эта яркая внешность, и долгая молодость передавались в нашей семье из поколения в поколение по женской линии.

Кстати, о женской линии.

Почему-то в альбоме на всех фотографиях одни только женщины. Здесь нет ни отца, ни деда. Братьев ни у мамы, ни у бабушки не было, они оказались единственными детьми своих родителей. А супруги куда-то девались. Да, не складывалось у них с личной жизнью. Прямо как у меня самой. Может это тоже семейное?

Фыркнув от нелепого предположения, я снова вернулась в конец альбома. Там нашлось еще несколько фотографий. Одна из них изображала Орли уже в очень преклонном возрасте. Тысяча девятьсот тридцатый, ей было за девяносто. Но годы не могли отобрать ни гордую осанку, ни тонкость черт лица, ни цвет волос. Так невольно и поверишь в примесь дивной крови, которая подарила этой женщине ее красоту.

А на втором фото начала века молодая Орли была с какой-то женщиной по имени Кларисса. Кажется, как звали ее мать. Вот они друг на друга совсем не похожи. Полненькая старушка со светлыми кудрями и шикарная рыжеволосая красавица. Да, интересно, кем был ее отец? Ведь даже фамилия — О'Рори — это не фамилия матери Орли.

Я вздохнула и закрыла альбом. Убирать его далеко не стану. Как-нибудь пересмотрю попозже, может какие-то фотографии отдам на оцифровку. Ну а пока у меня есть еще дела.

К шести часам — времени похода в гости, я успела переделать все, что хотела. Переодевшись, собрала волосы в хвост, нацепила бабушкину подвеску в виде розы и отправилась к подруге детства.

Дом Сьюзен я легко нашла по памяти. Он стоял немного в стороне от центральной улицы, но небольшое здание из красного кирпича ничуть не изменилось за эти годы.

— Привет, — Сьюзен сразу отрыла на мой стук.

— Здравствуй, — улыбнулась я и шагнула в дом, оглядываясь.

Когда мы были детьми, подруга жила с родителями и какой-то родственницей, вроде бы двоюродной теткой матери. Но сейчас здесь, кажется, никого не было. Да и сам дом внутри очень сильно изменился. В углу гостиной появился большой современный диван, на стене висела новенькая плазменная панель. Со стен и каминной полки пропали безделушки, которые собирала миссис Маккормак, сменившись какими-то абстракциями современных художников. А на чайном столике лежал модный журнал и стояла лаконичная посуда из толстого стекла.

— Устраивайся, — Сьюзен махнула рукой на диван.

— Спасибо, — кивнула я и заметила: — У вас здесь все так… поменялось.

— Да, — согласилась девушка, усаживайся в кресло напротив. — Я сама придумывала дизайн и выбирала мебель. Устала от этого деревенского стиля, если честно, захотелось чего-то… нового, городского.

— Родители были не против?

— Они уже семь лет живут в Эдинбурге. Отец работу получил, мама поехала за ним. Я осталась тут. Присматриваю за теткой Фионой, за домом.

— Понятно, — вздохнула тихо.

Сьюзен молча подвинула по мне кексы и принялась размешивать сахар в своем чае, глядя куда-то мимо меня. Я взяла чашку и сделала глоток, чтобы занять себя. О чем нам поговорить? Все же так много лет прошло. В детстве мы неплохо ладили, а сейчас мне сложно подобрать даже тему для разговора.

— Все же ты очень похожа на свою бабушку, — вдруг сказала девушка и неверяще покачала головой.

— Да, ты говорила, — улыбнулась я.

— Вот смотрю на тебя, и как будто миссис Хилл вижу живую.

Я пожала плечами. Генетика, чуть уж тут поделаешь.

— Кстати, на похоронах тебя ведь не было.

— Не получилось приехать, — мне снова стало стыдно, — врачи не отпустили. Я тогда сломала ногу и лежала в больнице со спицами в лодыжке.

Снова повисло неловкое молчание. На улице послышался шум машины, проехавшей мимо дома. Где-то зашлась лаем собака.

— Вкусные кексы, — нашлась я. — Ты сама пекла?

— Да. Семейный рецепт.

— Здорово.

— Так ты теперь в Америке живешь? Как мама? — спросила Сьюзен, стягивая с тарелки кекс.

— Хорошо, — ответила охотно. — Она в Лос-Анджелесе, снимается, а я в Хьюстоне.

— И как там?

— Большой, шумный город, — пожала я плечами. — Много людей, машин, деловой центр с небоскребами, жара.

— Здорово, — протянула девушка. — Там, наверное, хорошо живется.

— В любом месте есть и достоинства, и недостатки.

— Я все сижу в этой дыре, — она не обратила внимание на мои слова. — Хотела вырваться, хоть в Глазго, но семья… Там все сложно. Вот и болтаюсь здесь. Работаю в хозяйственном магазине на центральной улице, может ты видела…

— Угу.

— А где-то проходит жизнь, — Сьюзен завистливо покосилась на журнал с супермоделью на обложке. — Без меня. Хотя кто знает, может скоро все изменится.

По ее губам скользнула мечтательная улыбка. Я откусила кусок кекса и проговорила:

— Каждому свое. Я вот из большого города приехала в деревню.

— Дарла тебе дом оставила? Этого и следовало ожидать.

— Прости? — не поняла я.

— А, это так, — махнула рукой Сьюзен. — Что собираешься с ним делать? Продавать?

— Пока не знаю. Может и продам. Но в любом случае, его сначала нужно привести в порядок. Сейчас у меня отпуск, поживу здесь.

— И не страшно?

— А почему должно быть страшно? — спросила растерянно.

— Ну… — она отвела взгляд. — Твоя бабушка была очень странной в последние годы. Ходили слухи, что она каким-то колдовством занялась.

— Колдовством? — мне показалось, что я ослышалась.

— Ну да. Ходила по лесам, траву какую-то собирала, про нечисть все говорила. Мало ли, что там в доме водится…

А я рассмеялась. Нечисть, надо же.

Сьюзен бросила на меня обиженно-рассерженный взгляд, и это заставило меня взять себя в руки.

— Прости, — извинилась я. — Сказки — дело хорошее, но я все же отношусь к ним очень скептично, все же двадцать первый век пошел.

— Да, ты права, — кивнула Сьюзен и перевела тему: — Если продавать дом решишь, имей в виду: у нас тут какой-то приезжий красавчик поселился, вроде бы чей-то родственник. Хочет себе дом купить из наших, ходит, присматривается. Так что ты могла бы ему предложить. Должен дать хорошую цену.

Да, я знала, что дома в британских деревнях ценятся и могут стоить очень прилично. Нотариус говорил, чтобы я не отдавала этот дом меньше, чем за сто семьдесят тысяч фунтов. Но я пока даже не собиралась его продавать. Поэтому пожала плечами и выдала неопределенное:

— Посмотрим.

— Его мистер Атвуд зовут. Он бывает у меня в магазине.

— Буду знать, — кивнула я.

И снова уткнулась в чашку. Разговор откровенно не клеился. И мне, и Сьюзен как будто что-то мешало. Наверное, это был тот факт, что мы выросли и стали совсем другими людьми. Но было ясно, подругами мы вряд ли станем. Поэтом, допив чай, я отставила чашку и поднялась:

— Спасибо за гостеприимство, но мне пора.

Сьюзен закивала, кажется, даже с облегчением. А уже на пороге дома вдруг остановила меня и сказала:

— Наверное, мне нужно извиниться.

— За что? — не поняла я.

— Это ведь моя идея была — пойти тогда в лес. И оставила тебя там тоже я. И потом никому даже не сказала, где ты осталась.

— Брось, — поморщившись, махнула рукой. — Зачем вспоминать то, что случилось пятнадцать лет назад?

— Тебе, наверное, очень страшно тогда было…

— Не помню, — я выдавила улыбку.

— Совсем не помнишь? — удивилась Сьюзен. — Вообще ничего?

— Вообще ничего. Ретроградная амнезия. Так бывает.

Не особо желая разговаривать об этом, я попрощалась кивком, застегнула куртку и вышла на улицу.

Солнце почти полностью спряталось за горизонтом, жители деревни уже сидели по своим домам, и вокруг было темно и тихо. Самое время, чтобы немного подумать.

Да, те события пятнадцатилетней давности наделали много шума. По крайней мере здесь, в Долгране. А случилось тогда то, что соседский мальчишка Перси Макмиллан рассказал Сьюзен о заколдованном поместье, которое прячется в глубине старого леса в лощине. Никакое оно не заколдованное, конечно, так, старый дом, который стоит, непонятно кому принадлежащий, и разваливается себе потихоньку. Но много ли нужно детям, чтобы выдумать какую-нибудь страшилку? Вот и мы выдумали. А потом Сьюзен решила доказать Перси, что она самая смелая, и уговорила меня на ночную вылазку в поместье. Я по дурости согласилась.

Мы вышли ночью в лес и отправились на поиски приключений. Но Сьюзен на полпути все же испугалась и повернула обратно, не позвав меня с собой. А я пошла вперед, в темноту. И в этой темноте как будто растворились все мои воспоминания.

Наутро я не вернулась домой. Бабушка запаниковала, подняла соседей на мои поиски. А Сьюзен не сразу призналась, что мы ходили в лес, поэтому нашли меня только к вечеру следующего дня. В том же самом лесу, спящую на большом камне под дубом.

Я не помнила, что со мной было. Мама спешно приехала из Эдинбурга, насмерть разругалась с бабушкой и увезла меня в город. Врач, которому меня показали, сказал, что я невредима и абсолютно здорова. Физически. А вот морально… Не знаю, что или кто меня так напугал, но я еще почти три года спала только с включенным ночником. Стала бояться темноты, мне снились кошмары, где я шла по темному лесу и никак не могла куда-то прийти. Еще и родители развелись через пару месяцев после того лета, что добавило ко все прочим проблемам еще и чувство вины.

В общем, психику мне потрепало здорово. Я росла немного странным, замкнутым подростком и только сеансы у психоаналитика помогли окончательно не замкнуться в себе. Меня с большим трудом избавили от кошмаров, разобрали комплексы и даже предлагали попробовать гипноз, чтобы вспомнить ту ночь в лесу. Но я отказывалась. А теперь взяла и вернулась в Долгран. И даже собираюсь здесь пожить…

Неожиданно где-то справа послышался странный звук, который вырвал меня из раздумий. Шорох, легкий треск, как будто через кусты пробирался кто-то большой, потом тихий удар. Я огляделась по сторонам. Как раз начали зажигаться фонари, и дорога, ведущая к моему дому, была хоть и безлюдной, но хорошо освещенной. Конечно, если в кустах обретается какой-нибудь бандит, меня это не спасет. Но это же Долгран. Сонная спокойная провинция, где все друг у друга на виду.

Шорох усилился, а потом сместился куда-то вперед. Я неосознанно пошла следом. Снова что-то глухо стукнуло, фыркнуло, и в просвете кустов вдруг мелькнул лоснящийся черный бок.

— Лошадь? — вырвалось у меня изумленное.

Как будто в ответ на мой вопрос за кустами раздалось тихое ржание. Заинтересовавшись, я подошла поближе и снова заметила гладкую черную шкуру. Надо же, это и правда конь без всадника.

Сбежал что ли? Для вольного выгула уже как-то поздновато. Кажется, тут не фермер живет, а самый настоящий раздолбай. То куры у него убегут, то кони. Впрочем, это не мое дело. Стоило бы конечно поймать беглую лошадь, но лезть в кусты в потемках и ловить там большое и очень сильное животное было откровенным идиотизмом. Надеюсь, он сам найдет дорогу домой. Лошади — создания умные.

Кивнув своим мыслям, я развернулась и сделала шаг по направлению к дому, но вдруг замерла. Прямо передо мной, футах в тридцати, стоял конь. Красивый, иссиня-черный, тонконогий. Его грива и хвост были настолько длинными, что волочились по земле. Но выглядели при этом очень ухоженно, как будто их только расчесали.

Конь горделиво выгнул шею, тряхнул головой и прогарцевал на месте, как будто красовался. Свет фонаря скользнул по шкуре, расцвечивая ее мягкими бликами. А налетевший ветерок раздул шелковистую гриву. Не восхититься было невозможно.

— Красавец, красавец, — подтвердила я с улыбкой.

Он довольно фыркнул, словно понял, что его похвалили. Потом прищурился, подарил мне хитрый взгляд и резко сорвался с места.

— Эй! — вырвалось у меня.

А он скользнул в сторону кустов и вдруг как растворился в не успевших осыпаться листьях. И все, больше ни звука, ни шороха. Как будто его и не было здесь.

— Какого черта? — пробормотала я.

Наверное, мне пора покупать очки. Тогда я бы точно увидела, куда смылся конь. И не стояла бы, как дура, посреди дороги, хлопая глазами. Нет, он и правда, как будто растворился…

Я тряхнула головой и, бросив последний взгляд на кусты, зашагала домой. Глупости все это. Выдумки и глупости. Просто лошадь, просто темнота, просто богатое воображение. Уж чего, а на него я никогда не жаловалась.

Именно это я твердила себе, когда принимала душ. И когда пила чай, сидя в удобном кресле в эркере. И когда ложилась спать, тоже твердила.

Но снова я оказалась там. В темной комнате, освещенной только светом луны.

— Здравствуй, Emmalin, — я опять услышал этот голос.

И опять возмутилась.

— Меня зовут Эмма. Почему ты называешь меня так?

— Прости старому уставшему существу его блажь, — над ухом раздался смешок.

— Старому?

— Очень старому. Но это же не помешает нам общаться? Ты побудешь со мной немного, Эмма?

Он стоял близко-близко. Казалось, один шаг, одно движение, и я смогу его коснуться. Но мне по-прежнему было сложно шевелиться, хотя этот сон был еще ярче и реалистичнее, чем вчерашний.

— А у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда, — ответили мне негромко. — Например, ты могла не возвращаться из далекой страны за океаном. Но теперь ты здесь, со мной.

— Да… — согласилась я.

Чужие руки мягко надавили на плечи, заставляя сесть, и я опустилась в возникшее как будто из воздуха кресло. Что со мной происходит? Ведь понимаю, что это сон и все вокруг ненастоящее. Тело почти не слушается, но в то же время я уверена: еще чуть-чуть — и у меня получится перехватить инициативу, сделать странный сон реальностью. И это ощущение… Как будто встретила того, с кем рассталась давно-давно и по кому невыносимо скучала все эти годы. Хотелось развернуться и обнять старого знакомца, но ленивая сонная слабость позволяла только наблюдать. Пока наблюдать.

— Где я? — спросила, откинувшись на удобную спинку.

— Сейчас ты спишь в своей постели, Эмма, — сильные мужские пальцы стали осторожно массировать мне плечи и шею.

Хорошо…

— Значит, сплю… А мое сознание зависает в твоей компании…

— Зависает… — хмыкнул он. — Смертные любят придумывать себе разные странные словечки.

Бархатистый баритон убаюкивал, а от массажа хотелось мурлыкать. Жаль, люди этого не умеют.

Раздался тихий шорох. Я скосила глаза и увидела, как по ручке кресла прополз длинный стебель и распустился крупным красивым цветком. Красным, как кровь, если в темноте удалось правильно понять. Запахло розами.

— Красиво… — заметила я, а потом добавила исключительно из вредности: — Но я не слишком люблю розы.

— А что любишь? — в мужском голосе ясно послышалась улыбка.

— Сирень, — ответила, немного подумав.

— Сирень… Я запомню, Эмма.

Глаза стали слипаться, а телу захотелось принять горизонтальное положение. Разве можно заснуть во сне?

Мужчина мягко поцеловал меня в макушку и произнес:

— Тебе пора.

— Пора, — согласилась я и закрыла глаза.

Чтобы открыть их уже в своей постели. От будильника, который пунктуально прозвонил в восемь тридцать утра.