Песни далекой Земли

ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ

ВСТРЕЧА ВТОРАЯ

Тунгуска, Сибирь, 1908 год

Космический айсберг пришел со стороны солнца, поэтому никто не видел его приближения, пока небо не взорвалось. Через несколько секунд ударная волна расплющила две тысячи квадратных километров соснового леса, и по миру прокатился самый громкий звук со времен извержения Кракатау.

Задержись осколок кометы в своем вековом путешествии часа на два, десятимегатонный взрыв смел бы с лица земли Москву и изменил ход истории.

Это произошло тридцатого июня тысяча девятьсот восьмого года.

КОСМИЧЕСКИЙ ПАТРУЛЬ

ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ

8 СЛУЧАЙНОСТЬ И ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ

Историю эту веками рассказывали на базарах Ирака. Она воистину грустна — посему не смейтесь.

Абдул Хасан был знаменитым ковроделом во времена правления великого халифа, который весьма восхищался его мастерством. Но однажды, когда мастер представлял свой товар при дворе, случилась страшная беда.

Абдул низко поклонился Гарун-аль-Рашиду и вдруг испортил воздух.

В ту ночь мастер закрыл свою мастерскую, нагрузил самые ценные свои ковры на верблюда и покинул Багдад. Многие годы, переменяя имена, но не ремесло, он скитался по землям Сирии, Персии и Ирака. Он преуспевал, но все время мучился тоской по дорогому его сердцу городу, в котором родился.

Он был уже стариком, когда наконец уверился, что все забыли его позор и можно без опаски вернуться домой. Уже спускалась ночь, когда его взору предстали минареты Багдада. Абдул решил отдохнуть на постоялом дворе, подвернувшемся по дороге, и утром войти в город.

Хозяин постоялого двора был разговорчив и дружелюбен, и Абдул с жадностью выпытывал у него все, что произошло за время его долгих скитаний.

Они оба смеялись над каким-то из дворцовых скандалов, когда Абдул спросил мимоходом:

— А когда это произошло?

Хозяин постоялого двора задумался и почесал в голове.

— Насчет даты неуверен — сказал он. — Но это было примерно через пять лет после того, как пукнул Абдул Хасан.

Так ковродел никогда не вернулся в Багдад.

Самые пустячные события могут в одночасье полностью изменить ход жизни человека. Иногда даже задним числом невозможно решить, была ли эта перемена к лучшему или к худшему. Кто знает, может, невольная провинность Абдула спасла ему жизнь. Останься мастер в Багдаде, он мог бы стать жертвой наемного убийцы или, что намного хуже, познал бы немилость калифа и вслед за тем — искусность его палачей.

Когда двадцатипятилетний слушатель Роберт Сингх перешел на последний семестр в Институте космической технологии имени Аристарха[52], обычно именовавшемся «Аритех», он рассмеялся бы, если бы ему сказали, что вскоре он станет участником Олимпийских игр. Как и все жители Луны, которые желали сохранить возможность возвращаться на Землю, он с религиозным рвением выполнял на аритеховской центрифуге упражнения для высокой гравитации. Хотя они были скучными, это время не вполне было потерянным, потому что значительную его часть Сингх был подключен к обучающим программам.

Но однажды его вызвал в кабинет декан инженерного факультета — достаточно необычное событие, чтобы заставить занервничать любого студента последнего курса. Но декан оказался в добром расположении духа, и Роберт расслабился.

— Мистер Сингх, ваша успеваемость удовлетворительна, хотя и не блестяща. Но говорить с вами я хочу не об этом. Возможно, вы этого не знаете, но, по медицинским данным, у вас на редкость хорошее соотношение массы тела и энергии. Поэтому мы бы хотели, чтобы вы начали подготовку к грядущим Олимпийским играм.

Сингх был поражен и не слишком рад. Его первой реакцией было спросить: «Где же я возьму время?» Но почти сразу же у него в мозгу промелькнула вторая мысль. На все огрехи в академической успеваемости декан мог преспокойно закрыть глаза, если они будут компенсированы спортивными достижениями. Такова была давняя и чтимая традиция.

— Благодарю вас, сэр. Я весьма польщен. Вероятно, мне придется переехать в Астрокупол.

Под трехкилометровой в диаметре крышей, воздвигнутой близ восточной стены кратера, названного именем Платона, помещалась крупнейшая на Луне воздушная площадка, которая стала популярным местом проведения полетов с применением физической силы человека. Несколько лет ходили разговоры о том, чтобы сделать их олимпийским видом спорта, но МОК не смог решить, крыльями или пропеллерами должны пользоваться участники. Сингха устроило бы и то и другое. Он опробовал оба метода, когда посещал комплекс Астрокупола.

Его ждал еще один сюрприз.

— Вам предстоит не летать, мистер Сингх. Вы побежите. На открытой лунной поверхности. Возможно, через Синус Иридум[53].

Фрейда Кэрролл пробыла на Луне всего несколько недель, и теперь, когда ощущение новизны поистерлось, ей хотелось обратно на Землю.

Во-первых, она не смогла привыкнуть к одной шестой земного тяготения. Некоторые приезжие так и не приспособились. Они либо прыгали как кенгуру, время от времени ударялись головой в потолок, но нисколько не продвигались вперед, либо осторожно шаркали ногами, делая паузу перед каждым следующим шагом. Неудивительно, что местные жители прозвали их земляными червями.

Как студент-геолог, Фрейда тоже была разочарована Луной. О нет, геологии — точнее, селенологии — там было предостаточно, чтобы для любого нашлось занятие на сотню жизней вперед. Но до интересных участков Луны добраться оказалось трудно. Нельзя было бродить с киркой и карманным масс-спектрометром, как на Земле. Приходилось надевать скафандры, которые Фрейда ненавидела, или сидеть в луноходе и следить за датчиками — что не лучше.

Фрейда надеялась, что бесконечные туннели и подземные сооружения Аритеха позволят увидеть срезы верхних ста метров Луны, но ей не повезло. Мощные лазеры, которыми проводилась экскавация, сплавили камень и реголит так, что образовалась безликая поверхность, гладкая как зеркало. Неудивительно, что в монотонной однообразности туннелей и коридоров легко было потеряться. Исследованиям, которыми увлекалась Фрейда на Земле, не способствовали сонмы табличек следующего содержания:

«Проход запрещен при любых ситуациях!»

«Только для роботов второго класса!»

«Закрыто для проведения ремонтных работ».

«Осторожно! Воздух непригоден для дыхания. Пользуйтесь респиратором».

В тот день она, как обычно, потерялась, толкнула дверь, за которой находился проход к главному подвальному отсеку номер три и протолкнулась в нее осторожно, но, как оказалось, недостаточно.

Почти сразу же в нее ударил крупный, стремительно движущийся объект. Она закрутилась и отлетела к стене широкого коридора, в который только что вошла. На секунду девушка полностью потеряла ориентацию, лишь через несколько секунд пришла в себя и проверила, все ли у нее цело.

Существо, которое, как могло показаться, сбежало со страниц старинного комикса, медленно приближалось к ней. Оно явно принадлежало к роду человеческому и было заключено в сверкающий серебряный костюм, облегающий тело так же плотно, как трико балетного танцовщика. Голову обладателя костюма скрывал шар, выглядевший непропорционально большим. В его зеркальной поверхности Фрейда видела лишь собственные искаженные очертания.

Она ждала объяснений или извинений, хотя, если подумать, ей и правда следовало быть поосторожнее. Фигура приблизилась к ней, умоляюще сложив руки.

Фрейда услышала приглушенный, едва различимый мужской голос:

— Я прошу прощения. Надеюсь, вы не пострадали. Я думал, сюда никто не заходит.

Фрейда попыталась что-нибудь разглядеть сквозь шлем, но он полностью скрывал лицо человека.

— По-моему, со мной все в порядке.

Голос из скафандра — а больше это ничем не могло быть, хотя Фрейда никогда не видела чего-то подобного — был не только пристыженным, но и довольно милым. Ее раздражение быстро испарилось.

— Надеюсь, что я вас не поранил и не повредил ваши инструменты.

Мистер Икс стоял теперь так близко, что его костюм почти касался ее, и Фрейда поняла, что незнакомец внимательно ее изучает. Ей казалось несправедливым, что он ее видит, а она не имеет ни малейшего представления о том, каков из себя этот человек. Она вдруг поймала себя на том, что ей очень хочется это узнать.

Через несколько часов в кафе Аритеха она не была разочарована. Боб Сингх, кажется, все еще испытывал неловкость от случившегося, хотя и не совсем по той причине, о которой можно было догадываться. Как только Фрейда уверила его в том, что она, вполне вероятно, останется в живых, он перешел к теме, которая явно была более животрепещущей.

— Мы еще работаем над костюмом, — объяснил Роберт. — Проводим испытания системы жизнеобеспечения в помещении, там безопасно! На следующей неделе, если все получится, мы опробуем его по поверхности. Но есть проблема с… гм… с информационной безопасностью. Среди участников явно будет колледж «Клавий», люди из Циолковского с обратной стороны Луны тоже подумывают. Еще Массачусетский технологический, Калифорнийский и Гагаринский, но их всерьез никто не рассматривает. У них нет ноу-хау. Да и не могут они на Земле тренироваться в нужных условиях.

Интерес Фрейды к легкой атлетике почти равнялся нулю, но ее отношение к этой теме быстро теплело. Если не к ней, то, по крайней мере, к Роберту Сингху.

— Ты боишься, что кто-то позаимствует модель твоего костюма?

— Именно. Если она получилась настолько удачной, насколько нам кажется, то это может вызвать революцию в снаряжении для работы в открытом космосе — по крайней мере, для краткосрочных выходов. Мы хотим, чтобы лавры достались Аритеху. Больше ста лет прошло, а скафандры до сих пор неуклюжие и неудобные. Знаешь, есть такая старая шутка: «Я этого даже под пистолетом не надену».

Шутка была и вправду старая, но Фрейда старательно посмеялась, затем посерьезнела, глянула своему новому другу прямо в глаза и сказала:

— Надеюсь, что тебе ничего не грозит.

Именно тогда она поняла, что влюбилась, всего лишь второй или третий раз в жизни.

Декан факультета, и так уже пребывавший в несколько упадническом настроении, поскольку его шпиона в МТИ только что торжественно сбросили в реку Чарльз, не слишком обрадовался появлению у Роберта Сингха новой соседки по комнате.

— Я позабочусь, чтобы не меньше чем за три дня до забега ее отправили в полевую экспедицию, — пригрозил он, но, по здравом размышлении, смягчился.

На выступление спортсмена психологические факторы оказывают столь же важное влияние, сколь и физиологические.

Было решено не изгонять Фрейду перед марафоном.

9 ЗАЛИВ РАДУГИ

Изящный изгиб Залива Радуги — одно из самых живописных образований лунного рельефа. Он представляет собой уцелевшую половину типичной чаши кратера диаметром в три сотни километров, вся северная стена которой три миллиарда лет назад была смыта потоком лавы, хлынувшим от Моря Дождей. Оставшийся полукруг, который лаве пробить не удалось, с западной стороны заканчивается Мысом Гераклида — группой холмов километровой высоты, которая в определенные времена создает недолговечную и прекрасную иллюзию. Когда Луне десять дней от роду и она нарастает, приближаясь к полнолунию, Мыс Гераклида приветствует восход и даже в самых мелких телескопах Земли на несколько часов предстает в виде профиля юной девушки со струящимися к западу волосами. Потом, когда Солнце поднимается выше, рисунок теней меняется, и лунная дева исчезает.

Но сейчас, когда у подножия мыса собрались участники первого лунного марафона, Солнца не было. Стояла почти полночь по местному времени. Полная Земля спустилась до середины южной части неба, все вокруг заливая голубым электрическим сиянием, в пятьдесят раз более ярким, чем отбрасывает на нее саму круглая Луна. Оно затмило даже звезды на небе. Лишь низко на западе, если хорошенько поискать, слабо виднелся Юпитер.

Роберту Сингху еще не доводилось предстать перед публикой, тем не менее осознание того, что обитатели трех планет и десятка искусственных спутников смотрят на него, не слишком-то заставляло парня нервничать. Двадцать четыре часа назад он сказал Фрейде, что полностью уверен в прекрасной работе всего своего оборудования.

— Ну, это ты только что продемонстрировал, — расслабленно промурлыкала она.

— Спасибо. Но я обещал декану, что до забега — больше ни разу.

— Да брось! Правда?

— Не то чтобы обещал. Это было, скажем так, негласное джентльменское соглашение.

Фрейда стала вдруг очень серьезна.

— Надеюсь, конечно, что ты выиграешь, но еще больше переживаю насчет какого-нибудь сбоя. У тебя не оставалось времени на то, чтобы испытать скафандр как следует.

Это была совершенная правда, но Сингх не стал волновать Фрейду, признаваясь в этом. Даже если и случится отказ систем — это всегда возможно, сколько бы предварительных испытаний ни проводилось, — то никакой реальной опасности нет. Их сопровождала небольшая армада лунных вездеходов. Это были машины наблюдения с представителями прессы, лунные джипы с группами поддержки и тренерами. Самое главное состояло в том, что бригады «скорой помощи» с рекомпрессионной камерой будут постоянно находиться на расстоянии не более нескольких сотен метров.

Пока его снаряжали в вагончике Аритеха, Сингх размышлял, кого из участников состязаний придется спасать первым. Почти все они познакомились друг с другом всего несколько часов назад и обменялись обычными неискренними пожеланиями удачи. Изначально было одиннадцать заявившихся, но четверо выбыли. Остались представители Аритеха, «Клавий индастриз», колледжей Гагарина, Циолковского, Годдарда, Калтеха и МТИ. Бегун из Массачусетского технологического, темная лошадка по имени Роберт Стил, еще не прибыл и должен был быть дисквалифицирован, если не появится в ближайшие десять минут. Это могла оказаться продуманная хитрость, чтобы внести в соревнование сумятицу или не допустить слишком тщательного осмотра космического снаряжения спортсмена, хотя на этом этапе подобные ухищрения вряд ли уже могли на что-то повлиять.

— Как дышится? — спросил Сингха тренер, когда шлем загерметизировали.

— Нормально.

— Сейчас ты не напрягаешься. Если тебе будет нужно, то регулятор может увеличить приток кислорода до десяти раз. А теперь пошли в шлюз, проверим твою подвижность…

— Только что прибыла команда из МТИ, — объявил по трансляции наблюдатель от Межпланетного олимпийского комитета. — Марафон начнется через пятнадцать минут.

— Прошу подтвердить работу всех систем, — прошуршал в ухе у Роберта Сингха голос судьи. — Номер первый?

— О'кей.

— Номер второй?

— Да.

— Номер третий?

— В порядке.

Но от номера четвертого из Калтеха ответа не последовало. Он очень неуклюже ковылял в сторону, уходя с линии старта.

«Нас остается всего шестеро», — подумал Сингх, ощутив мимолетный прилив сочувствия.

Не везет же! Прилететь с самой Земли и в самый последний момент нарваться на отказ оборудования! Но там у них проведение полноценных испытаний было невозможно, не нашлось бы ни одного симулятора необходимых размеров. Здесь же достаточно было всего лишь выйти из шлюза, и в твоем распоряжении столько вакуума, что всем хватит.

— Начинаю отсчет. Десять, девять, восемь…

Это соревнование было не из тех, что можно выиграть или проиграть на стартовой линии. Сингх чуть выждал после слова «ноль», тщательно выверил угол старта и только тогда совершил толчок.

Расчетами занимались многие математики. Почти целая миллисекунда машинного времени аритеховского компьютера была уделена этой проблеме. Вшестеро меньшая сила тяжести на Луне являлась наиболее важным, но далеко не единственным фактором. Плотность скафандра, оптимальная величина потребления кислорода, тепловые нагрузки, усталость — все это пришлось учесть. Но прежде надо было решить давний спор, уходящий к временам появления первых людей на Луне. Что лучше — подскакивать или делать длинные прыжки?

То и другое годилось вполне неплохо, но прецедента тому, что он пытался проделать сейчас, еще не бывало. До сегодняшнего дня все космические скафандры являлись громоздкими агрегатами. Они ограничивали подвижность, добавляли человеку столько массы, что требовалось приложить усилие не только для того, чтобы начать двигаться, но и при остановке, иногда не меньшее. Эта конструкция была совершенно иной.

Роберт Сингх пытался объяснить различия, не выдавая коммерческой тайны, во время одного из непременных интервью перед забегом.

— Как нам удалось сделать его таким легким? — отвечал он на первый вопрос. — Прежде всего скажу, что скафандр не приспособлен для использования в дневное время.

— Почему это так важно?

— Ему не требуется система теплоизоляции. Солнце может обрушить на вас больше киловатта. Вот почему мы бежим ночью.

— А-а. У меня возникал этот вопрос. Но вы не рискуете слишком замерзнуть? Разве лунной ночью не холодает до пары сотен градусов ниже нуля?

Сингху удалось не улыбнуться, когда он услышал этот простодушный вопрос.

— Ваше тело вырабатывает все необходимое вам тепло, даже на Луне. А если вы бежите марафон, то гораздо больше, чем вам необходимо.

— Но сможете ли вы бежать, спеленатый как мумия?

— Подождите, сами увидите!

Находясь под надежной защитой студии, он говорил довольно уверенно. Теперь же, когда он стоял на безжизненной лунной равнине, фраза «как мумия» припомнилась ему и никак не хотела уходить. Сравнение было не самое жизнеутверждающее.

Сингх утешал себя мыслью, что оно не вполне точное. Он был не запеленат в бинты, а упакован в два облегающих костюма — один активный, другой пассивный. Внутренний, сшитый из хлопка, охватывал его от шеи до лодыжек и содержал в себе компактную сеть узких пористых трубок, которые должны были отводить пот и лишнее тепло. Поверх него был надет прочный, но очень гибкий защитный внешний костюм, сделанный из эластичного материала и пристегивавшийся к шлему уплотнительным кольцом, что давало обзор в сто восемьдесят градусов. Когда Сингх спросил: «Почему не круговую видимость?», ему жестко ответили: «Когда бежишь — не оглядывайся».

Теперь настал момент истины. Он спружинил обеими ногами сразу и вытолкнул себя вверх под малым углом, намеренно стараясь тратить как можно меньше сил. Через две секунды Роберт достиг высшей точки своей траектории и двигался параллельно лунной поверхности, метрах в четырех над нею. На Земле, где прыжки в высоту на полвека застряли на отметке чуть ниже трех метров, это стало бы новым рекордом.

На мгновение время замедлилось и едва ползло. Сингх видел бескрайнюю сверкающую равнину, тянущуюся до непрерывной изогнутой линии горизонта. Земной свет, косо падавший из-за правого плеча, создавал необыкновенную иллюзию того, что Синус Иридум покрыт снегом. Все остальные бегуны шли впереди, некоторые поднимались, некоторые падали, каждый по своей пологой параболе. Было ясно, что один из них снижается вперед головой. Хорошо, сам Сингх не допустил такого досадного просчета.

Он приземлился на ноги, взметнув облачко пыли. Позволив силе инерции увлечь его вперед, Роберт дождался, пока тело восстановит прямой угол, и тогда снова взмыл вверх.

Секрет лунных забегов, как быстро обнаружил Сингх, состоял в том, чтобы не подпрыгивать чересчур высоко и не приземляться потом по слишком крутой траектории, теряя энергию при ударе о поверхность. Он поупражнялся несколько минут, нащупал нужный компромисс и вышел на равномерный ритм. При таком однообразном рельефе местности невозможно было понять, насколько быстро двигался Роберт, но он проделал уже больше половины пути до первой километровой отметки.

Что еще важнее, Сингх догнал остальных. На расстоянии ста метров за ним никого не было. Вопреки совету не оглядываться, он мог позволить себе роскошь следить за ходом состязания. Роберт обнаружил, что сейчас в забеге помимо него осталось всего три участника, и ничуть не удивился.

— Тут становится одиноко, — сказал он. — Что случилось?

Канал связи, по идее, считался конфиденциальным, но Сингх сомневался в том, что так оно и есть. Остальные команды и пресса наверняка отслеживали его.

— У Годдарда обнаружилась скрытая неполадка. А ты как?

— Состояние семь.

Любой, кто подслушивал этот разговор, мог бы легко догадаться, что это означает. Ну да ладно. Семь считалось счастливым числом, и Сингх надеялся, что сможет использовать его и дальше, вплоть до конца забега.

— Только что прошли один километр, — сказал голос у него в ухе. — Время от начала забега — четыре минуты десять секунд. Номер два — в пятидесяти метрах за тобой, держит дистанцию.

«Надо бы постараться, — подумал Сингх. — Километр за четыре минуты сделает кто угодно, даже на Земле. Но это я еще не приноровился».

На втором километре он взял ровный, удобный ритм и покрыл эту дистанцию чуть меньше чем за четыре минуты. Если он сможет продолжать в том же духе, хотя это, конечно, невероятно, то к финишной черте выйдет примерно через три часа. Никто не знал наверняка, сколько времени займет на Луне прохождение традиционных сорока двух километров марафона. Предположения варьировались от крайне оптимистичных двух часов до десяти. Сингх надеялся уложиться в пять.

Скафандр, похоже, работал так, как и было обещано. Он не слишком сковывал движения, а регулятор подачи кислорода успешно справлялся с требованиями, которые предъявляли ему легкие. Сингху начало нравиться такое занятие. Это был не просто забег, а нечто неизведанное для всего человечества, открытие совершенно новых горизонтов в спорте, возможно, много где еще.

Через пятьдесят минут, на десятикилометровой отметке, Сингх получил сообщение с поздравлениями:

— Отлично идешь. У нас выбыл еще один, из колледжа Циолковского.

— А с ним что такое?

— Неважно. Потом расскажу. Ничего страшного.

Роберт мог попробовать догадаться. Когда-то в первые дни тренировок его чуть не стошнило в скафандре. Дело было нешуточное, поскольку все могло закончиться весьма неприятной смертью. Он помнил отвратительное холодное и липкое ощущение, предшествовавшее приступу, которое он снял, увеличив приток кислорода и подкрутив термостат скафандра. Сингх так и не понял, что вызвало эти симптомы. Возможно, это были нервы, или же он что-то не то съел за обедом, безвкусным, высококалорийным, но с пониженным выделением шлаков, поскольку лишь немногие скафандры были оборудованы полным набором санитарных удобств.

Тщательно стараясь отвлечься от этого малоперспективного направления мыслей, Сингх вызвал тренера:

— Если все будет продолжаться так же, то финишировать я могу пешком. Уже трое сошли, а мы едва начали.

— Не надо излишней самонадеянности, Боб. Вспомни про черепаху и зайца[54].

— Никогда о них не слышал. Но я понял, о чем ты.

На пятнадцатикилометровой отметке он уразумел это еще отчетливее. Уже некоторое время Роберт чувствовал, что у него все сильнее и сильнее сводит левую ногу, становилось сложнее сгибать ее при приземлении, и последующий ваяет все чаще оказывался кривым. Сингх явно уставал, но этого надо было ожидать. Сам скафандр по-прежнему функционировал прекрасно, так что вряд ли произошло что-то серьезное. Может быть, стоило остановиться и немного отдохнуть. Правила этого не запрещали.

Сингх остановился и оглядел окрестности. С момента старта почти ничего не изменилось, разве что на востоке пики Гераклида казались теперь чуть ниже. Эскорт лунных джипов, машин «скорой помощи» и транспорт для зрителей по-прежнему почтительно держались на некотором отдалении позади бегунов, число которых сократилось сейчас всего до трех.

Сингх не удивился, что парень из «Клавий индастриз», еще один участник лунного марафона, пока не сошел с дистанции. Неожиданным было другое — результаты, которые демонстрировал земляной червяк из МТИ. Роберт Стил — какое странное совпадение, у них было одинаковое имя и инициалы — шел даже впереди спортсмена из «Клавия». Но ведь он не мог тренироваться в режиме реальных условий — или инженеры МТИ знали что-то такое, чего не ведали местные спецы?

— У тебя все в порядке, Боб? — тревожно спросил тренер.

— Пока все еще семерка. Просто отдыхаю. Но меня удивляет представитель МТИ. Отлично идет.

— Для землянина — да. Но помни, что я тебе говорил. Не оглядывайся! Мы за ним проследим.

Сингх был озабочен, но не испытывал никакой паники. Он наскоро проделал несколько упражнений, выполнить которые в традиционном скафандре оказалось бы абсолютно невозможным. Роберт даже лег в мягкий реголит, верхний слой лунной почвы, взрыхленный целыми эпохами метеоритной бомбардировки, и несколько минут энергично «покрутил педали», словно на велосипеде. Он надеялся, что зрители оценят этот номер, впервые исполнявшийся на Луне.

Роберт снова встал на ноги, не смог удержаться и украдкой бросил взгляд назад. Парень из «Клавий индастриз» двигался в добрых трех сотнях метров позади и шатался из стороны в сторону, что явно выдавало усталость.

«У твоего-то скафандра конструкторы похуже моих будут, — мысленно произнес Сингх. — Сдается мне, я вряд ли буду долго наслаждаться твоим обществом».

Сказать то же о мистере Роберте из МТИ было, конечно же, нельзя. Судя по всему, он приближался.

Сингх решил сменить способ передвижения, задействовать другую группу мышц и сократить риск заработать судороги. Об этой опасности тренер тоже предупреждал его. Прыжок кенгуру был эффективен и быстр, но широкий скачковый шаг — удобнее и не столь утомителен, просто потому, что более естествен.

Однако на отметке двадцать километров он снова вернулся к стилю кенгуру, чтобы все мышцы находились в равных условиях. Кроме того, ему захотелось пить, и он высосал несколько миллилитров фруктового сока из специальной трубочки, весьма предусмотрительно встроенной в шлем.

Ему оставалось пройти двадцать два километра. Сейчас забег продолжал всего один соперник. Представитель «Клавий индастриз» наконец сдался. В этом первом лунном марафоне бронзовых призеров не будет. Он стал прямым противостоянием Луны и Земли.

— Мои поздравления, Боб, — усмехнулся тренер через несколько километров. — Ты только что совершил две тысячи гигантских скачков для всего человечества[55]. Нил Армстронг гордился бы тобой.

— Не верю, что ты их считал, но все равно приятно. У меня проблемка.

— Какая?

— Смешно сказать — ноги мерзнут.

Пауза была такой долгой, что он повторил жалобу.

— Я тут уточняю, Боб. Уверен, что можно не волноваться.

— Надеюсь.

Дело и вправду казалось пустяковым, но в космосе мелочей не бывает. Последние десять-пятнадцать минут Сингх испытывал легкий дискомфорт. Ему казалось, что он идет по снегу в туфлях или ботинках, которые не защищают от холода, и становилось все хуже и хуже.

Никакого снега в Заливе Радуги, разумеется, не было, хотя земной свет часто создавал такую иллюзию. Но местными ночами реголит здесь становился намного холоднее, чем снег антарктической зимы, — градусов на сто, не меньше.

Это не должно было иметь значения. Реголит очень плохо проводит тепло, и защитного слоя на обуви должно было вполне хватать для защиты. Очевидно, материал со своей задачей не справлялся.

Внутри шлема послышалось неловкое покашливание.

— Извини, Боб. Наверное, подошвы у ботинок надо было делать потолще.

— Да уж, пожалуй. Ладно, я потерплю.

Через двадцать минут он уже не был так уверен в этом. Дискомфорт начал нарастать, превращаясь в боль, ноги стали заледеневать. Сингх никогда не жил в по-настоящему холодном климате, и это ощущение было для него внове. Он не знал, как с ним поступать и когда симптомы могут стать опасными. Кажется, полярные исследователи порой теряли большие пальцы на ногах или даже вообще целые конечности? Это повлекло бы за собой не только неприятные ощущения, но и потерю времени в палате регенерации. Чтобы отрастить ступню, требовалась целая неделя.

— Что случилось? — тревожно спросил тренер. — По-моему, у тебя какие-то затруднения.

Это были вовсе не какие-то там затруднения, а мучительная боль. Ему требовалась вся сила воли, чтобы не вскрикивать каждый раз, как он касался поверхности и вспарывал мерзкую грязь, которая высасывала из него жизнь.

— Мне нужно несколько минут отдохнуть и подумать.

Сингх осторожно опустился на мягко подавшуюся почву, опасаясь, что холод мгновенно пронзит верхнюю часть его костюма. Но стужи совсем не чувствовалось, и он расслабился. На несколько минут Роберт, скорее всего, был в безопасности, а если Луна попытается заморозить его тело, то он сто раз это почувствует.

Сингх поднял ноги и согнул пальцы. По крайней мере, он их чувствовал, командам они подчинялись.

Что же, газетчики в машине наблюдения, должно быть, подумают, будто он сошел с ума или исполняет какой-то неведомый религиозный ритуал, демонстрируя подошвы звездам. Интересно, что сейчас эти люди рассказывают своей обширной аудитории?

Ему уже стало чуть приятнее. Теперь, когда Роберт не соприкасался с поверхностью, кровообращение перекрывало потерю тепла. Но то ли это была игра воображения, то ли и впрямь он начал чувствовать легкий холодок в пояснице?

Внезапно его поразила другая тревожная мысль.

«Я грею ноги в ночном небе — в самой Вселенной. Как известно каждому школьнику, там на три градуса выше абсолютного нуля. По сравнению с этим реголит горячее кипятка. Так правильно ли я делаю? Ноги у меня явно не проигрывают в этой схватке с вселенским поглотителем тепла».

Почти распластавшись на поверхности Залива Радуги, держа ноги под нелепым углом к едва различимым звездам и сверкающей Земле, Роберт Сингх размышлял над этой задачкой по физике. Слишком много факторов было задействовано, чтобы ответ оказался простым, но этот в первом приближении сойдет…

Вопрос был в том, что сильнее: потеря тепла или его выработка. Материал этих космических ботинок первое осуществлял слишком хорошо. Если они находились в физическом контакте с лунным реголитом, то его тело теряло тепло быстрее, чем он его производил. Но когда они излучали энергию в пустое небо, ситуация была обратной. К счастью для Сингха.

— Парень из МТИ догоняет, Боб. Вставай-ка.

Сингх не мог не восхититься своим настойчивым преследователем. Тот заслуживал серебра.

«Но черта с два я позволю ему выиграть золото. Значит, встали и пошли. Всего десять километров, где-то пара тысяч прыжков».

Первые три или четыре километра были еще ничего, но потом его снова начал пробирать холод. Сингх знал, что если он еще раз остановится, то дальше идти не сможет. Ему оставалось лишь стиснуть зубы и убедить себя в том, что боль — это всего лишь иллюзия, которую можно отогнать усилием воли. Где же это он видел отличный пример? Роберт одолел еще один мучительный километр, пока нащупал в памяти эту картину.

Много лет назад он видел вековой давности видеозапись хождения по огню, исполненного во время какой-то религиозной церемонии на Земле. Вырыта была длинная яма, ее наполнили углями, раскаленными докрасна. Верующие проходили ее из конца в конец босыми ногами, настолько невозмутимо, как если бы расхаживали по песку. Пусть это и не доказывало могущества некоего божества, но являлось потрясающей демонстрацией храбрости и веры в себя. Роберт, конечно же, сможет сделать точно так же. Сейчас ему так легко было вообразить, что он идет по огню…

Хождение по углям на Луне! Не удержавшись, он рассмеялся от самой этой мысли, и на мгновение боль почти исчезла. Стало быть, идея первичности ума над материей работает — по крайней мере несколько секунд.

— Остается всего пять километров. Отлично идешь, но парень из МТИ нагоняет. Не расслабляйся.

Ничего себе! Да Сингх мечтал об этом. Гложущая боль в ногах пересиливала все остальные ощущения. Он фактически не замечал нарастающей усталости, но двигаться вперед становилось все труднее и труднее. Роберт отказался от идеи передвигаться прыжками и, в качестве промежуточного варианта, перешел на медленный, размашистый шаг, который на Земле выглядел бы достаточно внушительно, но на Луне был жалок.

За три километра он был готов все бросить и вызвать «скорую». Может быть, спасать ноги уже слишком поздно? Потом, как только Сингх почувствовал, что дошел до предела, он заметил то, что наверняка увидел бы и раньше, не будь все его мысли сосредоточены на оставшейся дистанции.

Далекий горизонт уже не представлял собой идеально прямую линию, отделяющую сверкающий пейзаж от черной ночи космоса: Сингх приближался к западным пределам Залива Радуги. Над изгибом поверхности Луны поднялись мягко скругленные вершины Мыса Лапласа. Эта картина и понимание того, что он собственными усилиями добрался до этих гор, вызвали у него последний прилив сил.

Во Вселенной уже не существовало ничего другого, кроме финишной черты. Сингх был всего в нескольких метрах от нее, когда упорный противник рванулся вперед, без видимых усилий увеличил скорость и обошел его.

Когда Роберт Сингх пришел в сознание, он лежал в машине «скорой помощи». Все тело у него ныло, но острой боли не было.

— Некоторое время много ходить тебе не придется, — услышал он голос, доносившийся словно бы с расстояния в несколько световых лет. — Самый серьезный случай обморожения, который я когда-либо видел. Но я ввел местное обезболивающее. Новый комплект ног тебе покупать не придется.

Это известие до некоторой степени утешало парня, но едва ли компенсировало горечь понимания того, что он проиграл, невзирая на все свои старания, когда победа, казалось, совсем рядом. Кто это сказал: «Победить — не самое главное, это единственное, что имеет значение»? Сингх даже не был уверен в том, что пойдет забирать свою серебряную медаль.

— Пульс у тебя снова в норме. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно.

— Тогда это поможет тебя подбодрить. Ты готов к приятному потрясению?

— Попробуйте.

— Ты — победитель! Нет, не надо вставать!

— Что?.. Как это?!

— МОК рвет и мечет, а ребята из МТИ ржут как ненормальные. Как только забег окончился, они признались, что их Роберт — на самом деле робот, антропоморф общего назначения, класс девять. Ничего удивительного, что он… что эта штука пришла к финишу первой! Так что твое выступление становится еще более потрясающим. Поздравления текут рекой. Хочешь или нет, но ты знаменит.

Слава продлилась недолго, но эта золотая медаль до конца жизни числилась у Роберта Сингха среди самых ценных его вещей. Хотя только после Третьих Лунных Олимпийских игр, восемь лет спустя, он осознал, чему положил начало. К тому времени космические медики позаимствовали у глубоководных ныряльщиков технику жидкостного дыхания и начали заполнять легкие участников жидкостью, насыщенной кислородом.

Победитель первого лунного марафона вместе с остальными представителями рода человеческого, рассеявшимися по Вселенной, с благоговейным восторгом наблюдал, как неуязвимый для вакуума Карл Грегориос совершил свой рекордный двухминутный рывок в забеге на один километр по Заливу Радуги. Он выступал обнаженным, как его греческие предки на самых первых Олимпийских играх три тысячи лет назад.

10 МАШИНА ДЛЯ ЖИЛЬЯ

После окончания Аритеха с подозрительно высокими оценками астроспециалист Роберт Сингх без труда получил должность помощника инженера по силовым установкам на одном из регулярных шаттлов Земля — Луна. По какой-то ныне забытой причине эти корабли были прозваны молоковозами. Эта должность вполне его устраивала, поскольку, к своему удивлению, Фрейда обнаружила, что Луна — все-таки место интересное. Она решила провести там несколько лет, занимаясь лунным аналогом золотой лихорадки, которая некогда разразилась на Земле. Но то, что долго искали на Луне старатели, обладало несравненно большей ценностью, чем обыкновенный, по нынешним временам, металл.

Это была вода, если точнее — лед. Бессчетные тысячелетия метеоритной бомбардировки и вулканической деятельности, которая, временами активизируясь, вывернула наизнанку верхние слои Луны толщиной в несколько сотен метров, давно уже уничтожили все остатки воды, будь то вода жидкая, твердая или газообразная. Все же оставалась надежда на то, что глубоко под землей, около полюсов, где температура всегда намного ниже точки замерзания, могут находиться слои ископаемого льда, оставшегося с тех времен, когда Луна еще только сформировалась из первичных осколков Солнечной системы.

Почти все селенологи полагали, что это голая фантазия, но имелось предостаточно заманчивых свидетельств, чтобы поддерживать эту мечту на плаву. Фрейде посчастливилось быть одним из членов экспедиции, обнаружившей первую из ледяных шахт Южного полюса. Это открытие не только обещало коренным образом преобразить экономику Луны, но и оказало непосредственный и крайне благотворный эффект на экономику семьи Сингх-Кэрролл. Теперь им хватало общих средств, чтобы взять в аренду фуллеровский дом и жить в любом месте на Земле, где им заблагорассудится.

На Земле… Они по-прежнему рассчитывали провести немалую часть жизни где-нибудь еще, но им хотелось иметь сына. Если бы он родился на Луне, то ему не хватило бы физических сил для посещения родной планеты своих родителей. Но если бы ребенок был выношен в условиях земной силы тяготения, то это, напротив, дало бы ему свободу передвигаться по всей Солнечной системе.

Они также согласились, что первым месторасположением их дома будет Аризонская пустыня. Пусть сейчас в ней становилось довольно многолюдно, но по-прежнему оставалось множество нетронутых геологических красот, по которым могла полазать Фрейда. Еще эта пустыня очень близко походила на Марс, который оба они были намерены рано или поздно посетить, пока его не изгадили, как выражалась Фрейда, лишь наполовину иронизируя.

Куда более тяжелой задачей было решить, какую модель жилища выбрать из множества предлагающихся. Эти дома, названные в честь великого инженера-архитектора двадцатого века Бакминстера Фуллера, конструировались с использованием технологий, о которых он мечтал, но до появления их не дожил. Они могли практически автономно обеспечивать существование своих обитателей почти неограниченное время.

Энергию вырабатывал стокиловаттный герметично закрытый термоядерный реактор, который раз в несколько лет требовал заправки обогащенной водой. Такого скромного количества энергии вполне хватало практически для любого грамотно спроектированного дома, а постоянный ток напряжением в девяносто шесть вольт мог послужить причиной смерти только для очень упорного самоубийцы.

Технически мыслящим клиентам, которые спрашивали: «Почему именно девяносто шесть вольт?», сотрудники консорциума «Фуллер» терпеливо объясняли, что инженеры — рабы привычки. Всего пару столетий назад стандартными были системы, рассчитанные на двенадцать и двадцать четыре вольта. Мол, арифметика оказалась бы гораздо легче, если бы у человека было не десять пальцев, а двенадцать.

Потребовалось почти целое столетие на то, чтобы получил широкое общественное признание наиболее спорный элемент устройства такого дома — система переработки пищи. Без сомнения, в начале эры земледелия охотникам и собирателям понадобилось еще больше времени, чтобы побороть отвращение при мысли о том, что надо разбрасывать фекалии животных над своей будущей едой. В течение тысяч лет прагматичные китайцы, зашедшие еще дальше, использовали для удобрения своих рисовых полей собственные испражнения.

Среди предрассудков и табу, управляющих человеческим поведением, самыми мощными являются те, которые относятся к еде. Зачастую для их преодоления логики бывает недостаточно. Одно дело — перерабатывать экскременты на открытом воздухе, в полях, с помощью чистого солнечного света, и совсем другое — проделывать это у себя в доме при помощи таинственных электрических приспособлений. Спецы из консорциума «Фуллер» долгое время тщетно доказывали, что даже сам Господь Бог не может отличить один атом углерода от другого. Большинство простых граждан были убеждены, что они — могут.

В конце концов экономика одержала верх, как это обычно и бывает. Избавиться от необходимости думать о счетах за продукты, иметь в своем распоряжении практически неограниченный набор меню, хранящийся в памяти домашнего Кибермозга, — этому искушению не поддавались лишь немногие. Все остававшиеся сомнения разрешил изумительно простой, но эффективный метод. В качестве дополнительного элемента комплектации в поставку мог быть включен маленький садик. Хотя система переработки преспокойно работала и без него, вид прекрасных цветов, поворачивающихся к солнцу, помогал успокоить многие капризные желудки.

У фуллеровского дома, который Фрейда и Роберт лишь арендовали, потому как консорциум никогда не продавал свою продукцию, было всего два предыдущих владельца. Гарантия нормальной работы основных систем составляла пятнадцать лет. К тому времени им потребуется новая модель, достаточно просторная, чтобы вместить в себя еще и одного энергичного подростка.

Почему-то они так и не собрались запросить у Кибермозга традиционные приветствия, оставленные предыдущими обитателями. Мысли и мечты супругов были устремлены в будущее. Подобно всем молодым парам, они считали его бесконечным.

11 ПРОЩАНИЕ С ЗЕМЛЕЙ

Тоби Кэрролл Сингх родился в Аризоне, как и планировали его родители. Роберт продолжал служить на шаттле Земля — Луна, поднялся до должности старшего инженера и даже отказался от возможности поехать на Марс, потому что не хотел по нескольку месяцев быть вдалеке от своего новорожденного сына.

Фрейда оставалась на Земле и даже редко покидала Американское Содружество. Она перестала ездить в полевые экспедиции, но могла все так же активно продолжать исследования, да еще и в более комфортной обстановке, при помощи банков данных и спутниковых видеозаписей. К тому времени стало уже избитой шуткой, что геология больше не считается профессией для крепких мужиков, поскольку молоток заменили программы обработки изображений.

Тоби было три года, когда родители решили, что послушных роботов в качестве товарищей для игр ему недостаточно. Напрашивающимся решением было завести собаку, и они уже почти приобрели генетически модифицированного скотчтерьера с уровнем интеллекта в сто двадцать баллов по кинологической шкале, когда стали появляться первые детеныши мини-тигра. Это была любовь с первого взгляда.

Бенгальский тигр — самая прекрасная из всех больших кошек, возможно, и вообще из всех млекопитающих. К началу двадцать первого века из естественной среды обитания он исчез. Но несколько сотен этих великолепных животных по-прежнему вели беззаботную жизнь в зоопарках и заповедниках. Даже если бы и эти тигры вымерли до единого, их ДНК был уже, разумеется, полностью расшифрован. Создать их заново оказалось бы довольно несложной задачей.

Тигретта была одним из побочных продуктов этого проекта генной инженерии. По всем признакам, она была прекрасным представителем своего вида, но даже во взрослом возрасте должна была достигнуть веса всего в тридцать килограммов. По характеру, тоже тщательно спроектированному, животное напоминало ласковую игривую кошку.

Сингх не уставал наблюдать, как она подкрадывается к маленьким роботам-уборщикам, явно считая их животными, изучать которых надо весьма осторожно, поскольку палитру их запахов в своей наследственной памяти ей отыскать не удавалось. Роботы, со своей стороны, не знали, как к ней относиться. Временами, когда она спала, они принимали ее за коврик и пытались пропылесосить, что приводило к уморительным результатам.

Подобная возможность выпадала им нечасто, потому что мини-тигренок обычно спал в кровати у Тоби. Фрейда поначалу возражала по соображениям гигиены, пока не обратила внимания, насколько больше времени посвящает зверушка уходу за собой, чем Тоби — краткому контакту с водой и мылом. Если в дом и могла проникнуть инфекция, то ее причина заключалась бы вовсе не в том, чего так опасалась Фрейда.

Тигретта была чуть меньше взрослого домашнего кота, когда появилась в доме, но она быстро подчинила его себе. Вскоре Роберт начал полушутя жаловаться, что Тоби уже не замечает, когда папа летает в космосе.

Возможно, именно появлением Тигретты было вызвало еще одно изменение. Фрейду всегда притягивал континент ее предков, и она бережно хранила потрепанную книгу Алекса Хейли «Корни»[56], которая передавалась в ее семье из поколения в поколение.

«Кроме того, в Африке никогда не было тигров, — говорила она. — Им пора там завестись».

В общем, они были счастливы на новом месте, невзирая на напоминания о его неприглядном прошлом, возникающие время от времени. Например, однажды Тоби ковырялся на пляже в песке и откопал скелет ребенка, все еще сжимавшего в руках куклу. После этого мальчик много ночей подряд просыпался с криком, и даже присутствие Тигретты не могло его успокоить.

К десятому дню рождения Тоби, на который прибыли три настоящие тетушки и дядюшки и несколько десятков почетных гостей, как Роберт, так и Фрейда поняли, что первая фаза их отношений окончена. Их новизна, не говоря уже о страсти, давно уже увяла. Роберт и Фрейда оставались не более чем хорошими друзьями, которые принимали общество друг друга как должное. Оба обзавелись любовными связями на стороне, проявляя минимум ревности. Несколько раз они экспериментировали в тройках, а однажды — в четверке. Несмотря на самые благие намерения всех участников подобных мероприятий, результаты всегда оказывались скорее комическими, чем эротическими.

Окончательный разрыв не был связан с человеческими отношениями.

«Почему мы отдаем свои сердца друзьям, которым отмерен срок намного короче нашего?» — часто спрашивал себя Роберт Сингх.

Джунгли, должно быть, уже давно поглотили металлическую табличку с надписью:

Хотя сейчас ему казалось, что это было в другой жизни, но Роберт Сингх знал, что никогда не забудет, как закончилось детство Тоби, когда тот обеими руками обнимал Тигретту, пока медленно угасал свет в ее преданных глазах.

Пора было уезжать.

12 ПЕСКИ МАРСА

Роберт Сингх всегда был твердо намерен рано или поздно попасть на Марс, но отправился он туда довольно поздно. Ему было уже пятьдесят пять лет, когда судьба в который раз сама решила, как и что.

Туристы с Марса оказывались на Луне редко и, по причине весьма действенного карантина, установленного гравитацией, практически не встречались на планете-метрополии. Многие делали вид, что им все равно. Всем было известно, что Земля шумная, зловонная, грязная и ужасно перенаселенная. Шутка ли, почти три миллиарда человек! Да еще и опасная, со всеми этими ураганами, землетрясениями, вулканами.

Однако Шармейн Йорген, которую Роберт Сингх впервые встретил в Аритехе, глядела на Землю мечтательно. Наблюдательный зал, купол двадцатиметровой ширины, чудо инженерной мысли, был настолько прозрачен, что казалось, будто космический вакуум не сдерживает абсолютно ничего. Некоторые особо нервные посетители не могли вынести это ощущение дольше нескольких минут.

В суматошные студенческие времена Роберт здесь почти не появлялся, но сегодня он водил одного из товарищей по экипажу по своей старой альма-матер. Здесь была обязательная остановка.

Пока они проходили через три автоматические двери, Сингх рассказывал:

— Если купол лопнет, то внешние ворота закроются в одну секунду. Затем сработают третьи двери, с пятнадцатисекундной задержкой, чтобы люди, оказавшиеся внутри, успели добраться до безопасного места.

— Если их не высосет наружу. Когда последний раз все это хозяйство проходило проверку?

— Давай посмотрим. Вот акт. Судя по дате, два месяца назад.

— Я не про это. Захлопнуть двери сможет и тупая микросхема. Настоящие испытания когда-нибудь проводились?

— Например, разбить купол? Глупый вопрос. Ты знаешь, сколько все это стоит?

В этот момент незлобивое подтрунивание резко прекратилось. Оба посетителя осознали, что они здесь не одни.

Молчание длилось и длилось.

Наконец приятель Сингха сказал:

— Если ты не проглотил язык, Боб, то представил бы нас, что ли.

Он по-прежнему поддерживал прекрасные отношения с Фрейдой, но они виделись меньше и меньше. Она переехала обратно в Аризону, а Тоби выиграл стипендию Московской консерватории — к восхищенному изумлению родителей, ни один из которых никогда не проявлял ни малейшего музыкального дарования. Поэтому вполне естественно вышло, что когда Шармейн Йорген возвращалась на Марс, Роберт Сингх последовал за ней, как только это оказалось возможным устроить. С его квалификацией и до сих пор не стихшими отзвуками негромкой славы, которую он при необходимости без зазрения совести эксплуатировал, это оказалось нетрудным. Вскоре после своего пятьдесят шестого дня рождения он приземлился в Порт-Лоуэлле, стал новым марсианином и должен был остаться им навсегда, поскольку родился на другой планете.

— Я не против, пусть называют меня новым марсианином, — говорил он Шармейн. — Если при этом они будут улыбаться.

— Будут, дорогой, — отвечала она. — С мускулами землянина здесь ты сильнее, чем большинство местных уроженцев.

Это было справедливо, но Роберт не знал, надолго ли. Если он не начнет более суровые тренировки, чем рассчитывал, то скоро адаптируется к Марсу, станет таким же, как и все прочие местные жители.

Такой исход тоже имел свои преимущества. Марсиане заявляли, что именно их планета, а вовсе не Венера, должна была быть названа планетой любви. Земная сила тяжести была нелепа, а то и вообще опасна. Сломанные ребра, спазмы и нарушения кровообращения — вот лишь немногие беды, с которыми приходилось сталкиваться любовникам на Земле. Лунная одна шестая земной гравитации считалась большим шагом вперед, но эксперты полагали, что для хорошего контакта ее недостаточно.

Что же до разрекламированной нулевой гравитации космоса, то она становилась скучноватой, когда приедалась изначальная новизна. Слишком много сил приходилось уделять рандеву и стыковке.

Одна третья g Марса была примерно то что надо.

Как все недавние иммигранты, первые несколько недель Роберт Сингх потратил на большой марсианский тур — гора Олимп, долина Маринера, ледяные утесы Южного полюса, равнина Эллада. Она сейчас была в большой моде у молодых искателей приключений, которые любили хвастаться тем, сколько они могут продержаться без аппаратуры для дыхания. Атмосферное давление только-только стало достаточным для подобных подвигов, хотя содержание кислорода было все еще слишком низким для поддержания жизни. Некорректно названный рекорд пребывания на открытом воздухе сейчас держался на отметке чуть больше десяти минут.

Первое впечатление Сингха от Марса было легким разочарованием. Он проделал столько виртуальных путешествий над марсианским пейзажем, зачастую на захватывающих дух скоростях и с изображением повышенного качества, что реальность иногда вызывала разочарование. Беда знаменитейших достопримечательностей планеты заключалась в самих размерах, которые были столь велики, что их можно было оценить лишь из космоса, но никак не на месте.

Самым показательным примером была гора Олимп. Марсиане любили говорить, что она в три раза выше любого пика на Земле, но Гималаи или Скалистые горы производили гораздо большее впечатление, поскольку были куда круче. Имея основание в шестьсот километров в диаметре, Олимп скорее напоминал гигантский волдырь на лице Марса, чем гору. Девяносто процентов ее представляли собой не более чем пологую равнину.

Долина Маринера, за исключением самых узких участков, тоже не соответствовала туристической рекламе. Она была настолько широка, что при взгляде из середины обе стены оказывались ниже уровня горизонта. Если бы это не оказалось воспринято как типичная бестактность, из-за которой новые марсиане вечно попадали в неприятные ситуации, то Сингх уподобил бы долину Большому каньону, сильно уменьшенному в размерах, со сравнением не в ее пользу.

Однако через несколько недель он научился ценить красоту и неуловимое обаяние, которые объясняли страстную привязанность колонистов — вот еще одно слово, которое Сингх должен был постараться никогда не употреблять, — к своей планете. Роберт прекрасно знал, что из-за отсутствия океанов площадь суши у Марса почти та же, что у Земли, но не прекращал удивляться его масштабам. Неважно, что диаметр Марса составлял всего половину земного. Это был поистине большой мир.

Он менялся, пусть и по-прежнему очень медленно. Мутировавшие лишайники и грибы разрушали окисленные скалы и запускали в обратную сторону процесс старения, который охватил планету миллиарды лет назад. Пожалуй, самым успешным захватчиком с Земли оказалась разновидность так называемого оконного кактуса, растения с жестким наружным слоем, глядя на которое можно было подумать, будто природа задумала сконструировать космический скафандр. Попытки развести его на Луне потерпели неудачу, но на марсианских равнинах оно распространилось в изобилии.

Каждый человек на Марсе обязан был зарабатывать себе на существование. Роберт Сингх перевел сюда крупную сумму со своего солидного банковского счета на Земле, но он не являлся исключением из правил, да и не желал этого. У него впереди было еще несколько десятилетий активной жизни, и Роберт хотел использовать их в полной мере, при условии, что сможет проводить как можно больше времени со своей новой семьей.

Имелась и еще одна причина приехать на Марс. Эта планета была пока пустой, здесь ему разрешалось завести двоих детей. Первая дочь, Мирелла, родилась через год после его высадки, Мартин появился три года спустя. Еще пять лет прошло, прежде чем капитан Роберт Сингх почувствовал хоть малейшее желание подышать космосом, разумеется, глубоким. Слишком доволен он был своей семьей и работой.

Конечно, он совершал частые поездки на Фобос и Деймос, обычно связанные с его весьма ответственными и хорошо вознаграждаемыми обязанностями инспектора земного отделения компании «Ллойд». На Фобосе, внутреннем и более крупном спутнике, дел было мало, разве что проведение инспекций в школе подготовки младших специалистов космического флота, кадеты в которой смотрели на него с немалым благоговением. Ему, со своей стороны, нравилось с ними встречаться. Он чувствовал себя тогда на тридцать — хорошо, на двадцать — лет моложе, а кроме того, получал возможность следить за новейшими разработками в космической технологии.

Некогда на Фобос смотрели как на бесценный источник сырья для нужд космического строительства, но марсианские консерваторы, возможно, чувствующие свою вину за неуклонное терраформирование собственной планеты, смогли это пресечь. Крохотный угольно-черный спутник настолько терялся на фоне ночного неба, что мало кто замечал его, но лозунг «Не дадим превратить Фобос в отработанный карьер!» оказался весьма эффективным.

К счастью, меньший по размеру и более удаленный Деймос оказался во многих отношениях даже лучшей альтернативой. Его средний диаметр не превышал десятка километров, но он мог еще много веков снабжать местные судоверфи почти всеми металлами, в которых они нуждались. Никому не было бы дела, если бы крошечная луна за ближайшие несколько тысяч лет медленно исчезла. Более того, его гравитационное поле было настолько слабым, что для выведения партии товара на нужный курс требовался лишь хороший толчок.

Как и во всех оживленных гаванях с начала времен, в Порт-Деймосе царила беспорядочная сутолока. Впервые Роберт Сингх увидел «Голиаф» на верфи № 3 Деймоса, когда судно проходило осмотр и переоснащение, устраиваемые раз в пять лет. На первый взгляд в этом корабле не было ничего необыкновенного. Он был не уродливее большей части подвижного состава глубокого космоса. При порожней массе десять тысяч тонн и общей длине сто пятьдесят метров он выглядел не слишком крупным, и самая важная его особенность оставалась незаметной. Ракетные двигатели «Голиафа», обычно использовавшие в качестве рабочей жидкости водород, но при необходимости способные работать на воде, были намного мощнее, чем требовалось для судна его размеров. За исключением испытаний, длившихся всего несколько секунд, они никогда не запускались на полную мощность.

В следующий раз, когда Роберт Сингх увидел «Голиаф», корабль снова стоял на Деймосе, проведя на орбите очередные пять лет, небогатых на события.

Его капитан собирался уходить в отставку.

— Подумай, Боб, — говорил он. — Самая непыльная работенка в Солнечной системе. Ни о какой навигации думать не надо, просто сидишь и наслаждаешься видом. Одна забота — ублажать и кормить пару десятков сумасшедших ученых.

Идея была соблазнительной. За свою жизнь Роберт Сингх занимал множество ответственных постов, но кораблем никогда не командовал, и пора было бы этим заняться, пока он не ушел на пенсию. Недавно ему исполнилось всего только шестьдесят, но десятилетия сейчас проносились мимо с необыкновенной стремительностью.

— Я поговорю с семьей, — ответил он. — Если при этом получится пару раз в год кататься к себе на Марс…

Да, предложение было заманчиво. Стоило тщательно его обдумать.

Роберт Сингх лишь мельком задумывался о том, ради чего строился «Голиаф». Он, в общем-то, почти забыл, почему корабль был оснащен таким несоразмерно мощным двигателем.

Ясно было, что использовать ему придется лишь малую толику этой мощности, но иметь в своем распоряжении такой запас было приятно.

13 САРГАССЫ В КОСМОСЕ

— Встаньте на Солнце, — заявил Мендоса озадаченной студенческой группе вскоре после объявления о присуждении ему Нобелевской премии. — И смотрите прямо на Юпитер, отстоящий от вас на три четверти миллиарда километров. Затем разведите руки в стороны на шестьдесят градусов. Знаете, на что вы будете показывать?

Он не рассчитывал на ответ, поэтому не стал выжидать паузу.

— Увидеть вы там ничего не увидите, но будете указывать на два интереснейших участка Солнечной системы. В тысяча семьсот семьдесят втором году великий французский математик Лагранж открыл, что гравитационные поля Солнца и Юпитера, совмещаясь, порождают весьма интересный феномен. На орбите Юпитера — шестьдесят градусов позади, шестьдесят градусов впереди — лежат две неподвижные точки. Тело, помещенное в одну из них, будет находиться на одинаковом расстоянии от Солнца и от Юпитера, образуя совместно с ними огромный равносторонний треугольник.

При жизни Лагранжа о существовании астероидов не было известно, поэтому он, вероятно, и не догадывался, что в один прекрасный день произойдет наглядная демонстрация его теории. Прошло более сотни лет, если точно, сто тридцать четыре года, и был открыт Ахиллес, плетущийся в шестидесяти градусах позади Юпитера. Год спустя неподалеку был обнаружен Патрокл — а затем Гектор, но в точке, находящейся в шестидесяти градусах впереди по движению Юпитера. Сегодня нам известно более десяти тысяч «троянских» астероидов, названных так потому, что первые несколько десятков из них получили названия в честь героев Троянской войны.

Разумеется, от этой идеи пришлось отказаться много лет назад. Теперь им просто дают номера. Последний виденный мною каталог включал одиннадцать тысяч пятьсот объектов. Новые продолжают появляться, хотя и очень медленно. Мы полагаем, что на настоящий момент список на девяносто процентов полон. Все оставшиеся «троянцы» имеют, судя по всему, не более ста метров в поперечнике.

Теперь я должен признаться, что лгал вам. Практически ни один «троянец» не находится непосредственно в двух точках Лагранжа. Они движутся туда-сюда, вверх и вниз, градусов на тридцать и больше. Вина за это по большей части лежит на Сатурне. Его гравитационное поле портит всю четкую систему Солнце — Юпитер. Поэтому представьте себе, что «троянские» астероиды образуют два огромных облака, центры которых находятся приблизительно в шестидесяти градусах по одну и другую сторону Юпитера. По какой-то не известной до сих пор причине — кстати, никому не нужна хорошая тема для кандидатской? — впереди Юпитера в три раза больше «троянцев», чем позади.

Вы когда-нибудь слышали о Саргассовом море на старой Земле? Думаю, что вряд ли. Это область в Атлантике — есть такой океан к востоку от САШ, — в которой из-за циркулирующих течений скапливаются дрейфующие объекты, к примеру, водоросли, брошенные корабли. Точки Лагранжа порой представляются мне двойниками Саргассова моря в космосе. Это наиболее густонаселенные регионы Солнечной системы, хотя если бы вы там оказались, то не поняли бы этого. Вам, можно считать, очень повезет, если вы будете стоять на одном «троянце» и увидите второй невооруженным глазом.

Чем так важны эти объекты? Я рад, что вы меня об этом спросили.

Помимо научного интереса, который они представляют, «троянцы» являются главным оружием в арсенале Юпитера-громовержца. Довольно часто какой-то из них изымается со своего места совокупными полями Сатурна, Урана и Нептуна и кочует в направлении Солнца. Время от времени они врезаются в Марс — так образовался Бассейн Эллады, — а то и в Землю.

Подобные вещи постоянно происходили в раннюю пору существования Солнечной системы, когда вокруг еще плавали обломки, оставшиеся от строительства планет. Большинства их, к счастью для нас, уже нет, но осталось еще предостаточно, и не все из них находятся в «троянских облаках». Есть бродячие астероиды, которые летают до самого Нептуна. Любой из них может представлять потенциальную опасность.

До нынешнего века человеческая раса ничего — абсолютно ничего! — не могла поделать с этой опасностью. Даже если люди и знали о ней, то почти все относились наплевательски. Им казалось, что существуют более важные проблемы. Разумеется, они были правы.

Но мудрый человек страхуется даже от самых невероятных событий, если только страховой взнос не слишком велик. Исследование, проводимое Космическим патрулем, при очень скромном бюджете продолжалось почти полвека. Теперь мы знаем, что в ближайшую тысячу лет существует высокая вероятность по меньшей мере одного разрушительного столкновения с Землей, Луной или Марсом.

Сидеть ли нам и ждать его? Конечно же нет! Сегодня мы располагаем техникой, способной нас защитить, можем наметить планы, чтобы претворить их в жизнь, если — нет, когда! — возникнет непосредственная опасность. Если повезет, время оповещения для нас составит несколько месяцев.

Теперь у меня появились веские основания поехать на Землю. Это решение до сих пор держалось под большим секретом. Хочу всех их как следует удивить! Я изложу долгосрочный план решения проблемы. Для начала предложу придать Космическому патрулю оперативные функции, чтобы он начал соответствовать своему наименованию. Я хочу, чтобы пара быстрых и мощных судов осуществляла постоянное патрулирование. Разместить их лучше всего будет в «троянских» точках. Во время пребывания в них экипажи будут проводить ценные исследования. По первому приказанию корабли смогут отправиться в любое место Солнечной системы.

Вот какую историю я собираюсь рассказать всем земляным червям, с которыми буду встречаться. Пожелайте мне удачи.

14 ЛЮБИТЕЛЬ

К концу двадцать первого века оставалось крайне мало наук, в которых любитель мог рассчитывать совершить важные открытия, но астрономия, как всегда, оказалась одной из них.

Разумеется, ни один любитель, сколь бы состоятелен он ни был, даже не надеялся сравняться по уровню используемого им оборудования с крупными обсерваториями на Земле, Луне и на орбите. Но профессионалы специализировались в узких областях знания, а Вселенная была столь огромна, что они могли взглянуть лишь на крошечную ее часть. Энергичным и подкованным энтузиастам оставалась масса возможностей для исследования. Не нужно иметь очень крупный телескоп, чтобы обнаружить нечто такое, чего еще никто никогда не видел, если только знать, как подступиться.

Обязанности доктора Ангуса Миллара на должности ординатора медицинского центра Порт-Лоуэлла были не слишком обременительны. В отличие от земных колонистов, поселенцы на Марсе были избавлены от необходимости бороться с незнакомыми и экзотическими заболеваниями. По большей части работа доктора была связана с нечастными случаями. Правда, во втором и третьем поколениях проявились некие своеобразные дефекты костей, несомненно, по причине низкой гравитации, но медицинское сообщество было уверено в том, что сможет разобраться с ними прежде, чем они станут опасны.

Благодаря обилию свободного времени доктор Миллар стал одним из немногих на Марсе астрономов-любителей. За несколько лет он построил серию отражателей, шлифовал, полировал и покрывал серебром зеркала, используя приемы, которые веками оттачивали тысячи увлеченных мастеров, изготовителей телескопов.

Поначалу энтузиаст много времени тратил на наблюдения за планетой Земля, невзирая на ироничные комментарии друзей.

«Зачем тебе это? — спрашивали они. — Она довольно неплохо изучена. Есть даже предположения, что на ней существуют разумные формы жизни».

Но друзья замолчали, когда Миллар продемонстрировал им прекрасный голубой полумесяц, висящий в космосе, и Луну, парящую рядом с ним, меньшую по размеру, но находящуюся в той же фазе. Вся история, за исключением нескольких последних мгновений, лежала перед ними в поле зрения телескопа. Как бы далеко ни углублялся во Вселенную род человеческий, он не мог до конца разорвать связь с родной планетой.

Но отчасти критики были правы. Земля представляла собой не слишком увлекательный предмет для наблюдений. Значительная ее часть обычно была закрыта облаками, а в момент наибольшего приближения лишь ночная сторона обращена к Марсу, так что все природные объекты оставались невидны. Веком раньше «темная сторона» Земли была какой угодно, но только не темной. В те времена в небо бесцельно выбрасывались мегаватты электричества. Общество, сознательнее относящееся к потреблению энергии, положило конец самым нерациональным растратам, но большинство городов от мала до велика все еще легко обнаруживались как сияющие островки света.

Доктор Миллар жалел, что десятого ноября две тысячи восемьдесят четвертого года по земному календарю не смог наблюдать редкое и красивейшее явление — проход Земли по поверхности Солнца. Она походила на маленькое, идеально круглое пятно, медленно двигающееся через солнечный диск, но ровно на половине этого прохода в ее центре зажглась ослепительная звезда. Батареи лазеров на темной стороне Земли приветствовали с полночного неба Красную планету, которая стала теперь вторым домом человечества. За этим событием следил весь Марс. Колонисты до сих пор вспоминали о нем с трепетом и восхищением.

Существовала и еще одна дата в прошлом, к которой доктор Миллар чувствовал своеобразную привязанность благодаря совершенно пустому совпадению, не представлявшему интереса ни для кого, кроме него самого. Один из крупнейших кратеров Марса был назван по имени другого астронома-любителя, которому довелось родиться в один день с Милларом, но на два века раньше.

Как только с первых космических зондов начали прибывать приличные фотографии Марса, находить имена для всех этих тысяч новых объектов стало большой проблемой. Иногда выбор был очевиден — знаменитые астрономы, ученые и исследователи, такие как Коперник, Кеплер, Колумб, Ньютон, Дарвин, Эйнштейн. Дальше шли писатели, имена которых ассоциировались с планетой, — Уэллс, Берроуз, Вейнбаум[57], Хайнлайн, Брэдбери. Затем — разношерстный список малоизвестных земных мест и личностей, часть из которых имела к Марсу самое маловразумительное отношение.

Новые жители планеты не всегда были довольны достающимися им названиями, которыми потом приходилось пользоваться в повседневной жизни. Одному богу — видимо, богу Марсу? — ведомо, кто или что такое были Данк, Закау, Эйл, Гагра, Кагул, Сурт, Тиви, Васпам, Йат…

Ревизионисты постоянно агитировали за более адекватные и благозвучные названия. Большинство жителей соглашались с ними. Поэтому был учрежден постоянно действующий комитет, призванный решать эту проблему, пусть она и не являлась самой насущной для выживания человека на Марсе. Поскольку всем было известно, что у доктора Миллара масса свободного времени и что он интересуется астрономией, его не могли не ввести в состав этого комитета.

«С какой стати один из крупнейших кратеров на Марсе надо называть Моулворт?[58] — однажды спросили его. — Он же имеет сто семьдесят пять километров в диаметре! Да кто вообще такой был этот Моулворт?»

Проведя некоторые исследования и направив на землю несколько недешевых космофаксов, Миллар смог ответить на этот вопрос. Перси Б. Моулворт был английским железнодорожным инженером и астрономом-любителем, который в начале двадцатого века создал и опубликовал множество рисунков Марса. Почти все его наблюдения были сделаны с экваториального острова Цейлон, где он безвременно скончался в тысяча девятьсот восьмом году в возрасте сорока одного года.

Эта история произвела на доктора Миллара большое впечатление. Моулворт, должно быть, любил Марс и заслужил свой кратер. То, что по земному календарю у них был один и тот же день рождения, вызывало у Миллара логически не объяснимое чувство родства. Направляя к Земле телескоп, он порой искал остров, где Моулворт провел большую часть своей короткой жизни. Поскольку над Индийским океаном, как правило, висели облака, он нашел это место всего один раз, но впечатление оказалось незабываемым. Что подумал бы молодой англичанин, если бы узнал, что в один прекрасный день человеческие глаза будут смотреть на его дом с Марса?

Доктор выиграл битву и отстоял Моулворта. Впрочем, когда он изложил свои доводы, особого сопротивления не последовало, но в результате изменилось его собственное отношение к тому, что раньше было всего лишь страстным увлечением. Возможно, и Миллар однажды совершит открытие, которое пронесет его имя сквозь века.

Ему было суждено преуспеть на этом поприще намного больше, чем он осмеливался мечтать.

Хотя в две тысячи шестьдесят первом году доктор Миллар был еще мальчишкой, он не забыл эффектного возвращения кометы Галлея. Оно, конечно же, повлияло на его следующий шаг. Многие кометы, включая некоторые из самых знаменитых, были открыты любителями, которые тем самым обеспечили собственное бессмертие, записали свое имя на небе. На Земле несколько веков назад рецепт успеха был прост. Хороший, но не слишком крупный телескоп, безоблачная погода, доскональное знание картины ночного неба, терпение — и немалая доля удачи.

В начале пути у доктора Миллара имелось несколько крупных преимуществ перед своими земными предшественниками. Погода у него была безоблачной всегда. Невзирая на самые упорные усилия терраформистов, такой она и должна была остаться на протяжении нескольких поколений. За счет большего расстояния от Солнца Марс, кроме того, представлял собой чуть более удобную наблюдательную площадку, чем Земля. Но самое важное состояло в том, что исследование могло быть в значительной степени автоматизированным. Больше не нужно было, как исследователям в прежние времена, заучивать на память карты звездных полей, чтобы немедленно опознать новый объект.

Фотография давным-давно сделала этот подход устаревшим. Теперь необходимо было всего лишь сделать два снимка с интервалом в несколько часов, а затем сравнить их и поискать, не сдвинулось ли что-нибудь. Проделывать это можно было на досуге, удобно устроившись в помещении, а не дрожать холодными ночами, но процесс по-прежнему оставался крайне утомительным. В далеких тридцатых годах двадцатого столетия молодой Клайд Томбо перебрал чуть ли не миллионы изображений звездного неба, прежде чем обнаружил Плутон.

Фотографический метод просуществовал более века, на смену ему пришел электронный. Чувствительная телекамера сканировала небо, записывала изображение звезд, через некоторое время возвращалась и снова наблюдала. За несколько секунд компьютерная программа могла проделать то, что у Клайда Томбо отняло месяцы, игнорируя все стационарные объекты, «отметить галочкой» лишь то, что сдвинулось с места.

Все это было отнюдь не так просто. Наивная программа задним числом открывала сотни уже известных астероидов и спутников, не говоря о тысячах фрагментов космического мусора искусственного происхождения. Все это приходилось перепроверять по каталогам, но и такую работу можно было делать автоматически. То, что уцелело, пройдя через такую фильтрацию, могло оказаться… кое-чем интересным.

Оборудование для автоматического поиска и его программное обеспечение стоили не слишком дорого, но, подобно многим другим высокотехнологичным товарам, не являющимся жизненно необходимыми, на Марсе они были недоступны. Поэтому доктору Миллару пришлось ждать несколько месяцев, прежде чем одна земная компания, занимавшаяся поставками научного оборудования, смогла их привезти. Потом, как это нередко случалось, он обнаружил, что один из основных компонентов — бракованный. После обмена нелицеприятными космофаксами проблема была разрешена. К счастью, ждать следующего почтового корабля доктору не пришлось. Когда поставщик с неохотой заменил детали, местные умельцы запустили систему.

Все работало прекрасно. На следующую же ночь доктор Миллар с восторгом открыл Деймос, пятнадцать спутников «Комсат», два транзитных парома и рейсовый корабль, прибывающий с Луны. Правда, он исследовал только лишь небольшой участок неба. Даже вокруг Марса начинало становиться многолюдно. Неудивительно, что Миллару продали оборудование за довольно приемлемую цену. Под теми тучами космического мусора, что вращались сейчас вокруг Земли, пользоваться им было фактически бесполезно.

В течение следующего года доктор обнаружил два новых астероида, оба менее сотни метров в диаметре, и попытался назвать их Миранда и Лорна в честь своей жены и дочери. Межпланетный астрономический союз принял второе название, но указал, что Миранда — известный спутник Урана. Разумеется, доктор Миллар знал это не хуже МАС, но решил все равно попробовать, исходя из интересов семейной гармонии. Наконец сошлись на имени Мира. Вряд ли кто перепутает стометровый астероид с гигантской красной звездой[59].

Несмотря на несколько ложных сигналов тревоги, еще год он не находил ничего нового и был уже готов сдаться, когда компьютер сообщил об аномалии. Программа зарегистрировала объект, который, возможно, двигался, но настолько медленно, что она не могла утверждать это с уверенностью в пределах допустимой погрешности. Чтобы решить этот вопрос, нужно было через некоторое время провести еще одно наблюдение.

Доктор Миллар смотрел на крошечное пятнышко света. Оно могло быть слабой звездой, но каталоги в этом участке неба не показывали ничего. К его разочарованию, не было никаких признаков «волосатой» короны, характерной для кометы.

«Не иначе, очередной чертов астероид, — подумал он. — Не стоит и сил тратить».

Но Миранда вскоре должна была подарить ему новую дочку. Будет мило припасти для нее подарок на день рождения.

Это действительно был астероид, он находился непосредственно за орбитой Юпитера. Доктор Миллар заставил компьютер рассчитать его примерную орбиту и был удивлен, обнаружив, что Мирна — как он решил назвать ее — проходит совсем близко к Земле. Дело принимало чуть более интересный оборот.

Он не успел добиться принятия названия. Прежде чем МАС смог одобрить его, дополнительные наблюдения дали гораздо более точную орбиту.

После этого стало уместным лишь одно имя. Кали, богиня разрушения.

Когда доктор Миллар открыл Кали, она уже с беспрецедентной скоростью неслась в направлении Солнца — и Земли. Теперь уже этот вопрос имел разве что теоретическое значение, все хотели знать, почему Космический патруль со всеми его ресурсами обставил наблюдатель-непрофессионал с Марса, пользовавшийся, по сути дела, самодельным оборудованием.

Причиной, как это обычно бывает в подобных случаях, послужило сочетание невезения и общеизвестной капризности неодушевленных предметов.

Кали, которая для своих размеров была довольно тусклой, оказалась одним из самых темных небесных тел среди всех обнаруженных. Очевидно, что она принадлежала к классу углеродных астероидов. Ее поверхность была покрыта нагаром. Последние несколько лет звездный фон, по которому она двигалась, был одним из самых переполненных участков Млечного Пути. Как явствовало из наблюдений Космического патруля, Кали затерялась в сиянии звезд.

Доктору Миллару, находившемуся в своем наблюдательном пункте на Марсе, повезло. Он умышленно направил телескоп на один из не так плотно заполненных участков неба — и Кали случайно оказалась именно там. Несколько недель раньше или позже, и он упустил бы ее.

Излишне говорить, что в ходе дальнейшего расследования Космический патруль перепроверил терабайты наблюдений. Когда знаешь, что есть чего искать, то найти гораздо легче.

Кали оказалась зафиксирована три раза, но сигнал был едва заметным и поэтому не вызвал срабатывания ни одной автоматической поисковой программы.

Многие люди были благодарны за эту оплошность. Им казалось, что если бы Кали обнаружили раньше, то это просто продлило бы агонию.

15 ПРОРОЧИЦА

Хрисламу официально не было и сотни лет, хотя корнями он уходил еще на два десятилетия раньше, в нефтяную войну тысяча девятьсот девяностого года. Одним из неожиданных результатов тогдашнего катастрофического просчета было то, что многие американские военнослужащие впервые в жизни получили непосредственный контакт с исламом, который произвел на них глубокое впечатление. Они поняли, что многие их предрассудки, такие как популярные карикатуры на безумного муллу, размахивающего Кораном в одной руке и автоматом в другой, являлись абсурдным упрощенчеством. Эти люди с изумлением узнали об успехах, которых добился исламский мир в астрономии и математике в тот период, когда в Европе царили темные века, за тысячу лет до рождения Соединенных Штатов.

Саудовские власти, воодушевленные представившейся возможностью получить новообращенных сторонников, учредили информационные центры при основных военных базах операции «Буря в пустыне», чтобы излагать желающим учение ислама и толкования Корана. К моменту окончания войны в Персидском заливе несколько тысяч американцев обрели новую религию. Большинство из них, очевидно не подозревая о злодеяниях, совершенных по отношению к их предкам арабскими работорговцами, оказались афроамериканцами, но было и немалое количество белых.

Техник-сержант Руби Голденберг была не просто белой, но и дочерью раввина. До своего назначения на базу имени короля Фейсала в Дахране она никогда в жизни не видела ничего экзотичнее Диснейленда. Женщина хорошо разбиралась как в иудаизме, так и в христианстве, но ислам оказался для нее новым миром. Она была восхищена его вдумчивым отношением к фундаментальным вопросам, а также давней, хотя и серьезно подточенной ныне традицией веротерпимости. Особый ее восторг вызвало его искреннее уважение к двум пророкам других вер — к Моисею и Иисусу. Однако Руби, отличавшаяся раскрепощенным западным взглядом на мир, осталась глубоко недовольна положением женщин в консервативных мусульманских странах.

Пока не утихла «Буря в пустыне», сержант Голденберг была с головой занята обслуживанием электронной аппаратуры ракет класса «земля — воздух», и ей некогда было глубоко вникать в религиозные дела, но семена попали в нужную почву. Как только Голденберг вернулась в Соединенные Штаты, она воспользовалась своими ветеранскими льготами на образование и записалась в один из немногих исламских колледжей. Этот шаг повлек за собой не только сражение с пентагоновской бюрократией, но и разрыв с собственной семьей. Проучившись всего два семестра, она предприняла новую демонстрацию независимости, доведя дело до собственного исключения.

Факты, стоявшие за этим, несомненно, судьбоносным событием, никогда не были до конца установлены. Агиографы пророчицы заявляют, что она пала жертвой преподавателей, которые оказались неспособны ответить на ее острую критику Корана. Нейтральные историки дают более приземленное объяснение. Она завела роман с товарищем по колледжу и ушла, как только ее беременность стала бросаться в глаза.

Истина, возможно, присутствует в обеих версиях. Пророчица никогда не отрекалась от молодого человека, который называл себя ее сыном, равно как и не предпринимала никаких серьезных попыток скрыть свои последующие связи с любовниками обоих полов. Раскованное отношение к вопросам секса, практически приближавшееся к тому, которое проповедует индуизм, вообще было одним из разительных отличий хрислама от породивших его религий. Оно, безусловно, немало способствовало его популярности. Ничто не могло являть более разительный контраст с пуританством ислама и сексуальной патологией христианства, которая отравила жизни миллиардам людей и достигла кульминационной точки в таком извращении, как целибат.

После изгнания из колледжа Руби Голденберг фактически исчезла более чем на двадцать лет. Тибетские монастыри, католические ордена и целое сонмище прочих претендентов впоследствии предъявляли доказательства того, что оказывали ей гостеприимство, но ни одно из них не выдержало проверки. Не существует и доказательства того, что она провела это время на Луне. Проследить ее пребывание среди сравнительно небольшого тамошнего населения было бы несложно. С уверенностью можно сказать лишь то, что пророчица Фатима Магдалина появилась на мировой сцене в две тысячи пятнадцатом.

Христианство и ислам весьма точно описывались как религии книги. Хрислам, их потомок, предназначавшийся стать преемником, был основан на технике неизмеримо более мощной.

Это была первая религия байта.

16 КАНАЛ СВЯЗИ С РАЕМ

У каждого века свой характерный язык, полный слов, которые за век до того звучали бы бессмыслицей и забылись через столетие. Некоторые из них порождены искусством, спортом, модой или политикой, но большинство является продуктами науки и техники, включая, конечно, военную.

Моряки, тысячелетиями бороздившие мировые океаны, обладали сложным, недоступным для понимания сухопутных людей арсеналом названий и команд, которые позволяли им осуществлять управление такелажем, от которого зависела их жизнь. Когда в начале двадцатого века по всем континентам начал распространяться автомобиль, в обиход вошли десятки непонятных новых слов, а старым были приданы новые значения. Кучер викторианского двухколесного экипажа пришел бы в полное замешательство от коробки скоростей, сцепления, зажигания, ветрового стекла, дифференциала, свечи, карбюратора — слов, которые его внук без труда использовал изо дня в день. Тот, в свою очередь, точно так же растерялся бы, услышав: радиолампа, антенна, волновой диапазон, тюнер, частота.

Электронная эра и особенно появление компьютеров принялись порождать неологизмы со взрывной мощностью. Микрочип, жесткий диск, лазер, компакт-диск, видеомагнитофон, магнитофонная кассета, мегабайт, программное обеспечение — до середины двадцатого века эти слова и выражения почти всем показались бы абсолютно бессмысленными. С приближением Миллениума в словаре разработчиков систем обработки информации все чаще начало появляться нечто еще более странное, даже парадоксальное — виртуальная реальность.

Результаты работы ранних систем виртуальной реальности были почти так же грубы, как изображения на экранах первых телевизоров, но и они оказались такими захватывающими, что создавали привычку и даже становились источником болезненного привыкания. Трехмерные широкоугольные изображения настолько полно завладевали вниманием пользователя, что на неровные мультипликационные движения тот не обращал внимания. По мере постоянного улучшения разрешения и анимации виртуальный мир все больше и больше приближался к реальному, но его всегда можно было отличить от настоящего. В него можно было попасть только с помощью таких громоздких приспособлений, как шлемы с дисплеями и перчатки, управляемые сервоприводами. Чтобы сделать иллюзию полной и окончательно сбить с толку мозг, оставалось обмануть внешние органы чувств — глаза, уши, мускулы — и подавать информацию прямо в нервные цепи.

Идее машины грез было уже не меньше ста лет, когда развитие технологии сканирования мозга и нанохирургии сделало возможной ее реализацию. Первые образцы, как и самые древние компьютеры, были массивными. Шкафы с оборудованием занимали целые комнаты. Но, как и в случае с компьютерами, миниатюризация шла с поразительной скоростью. Их применение сперва было ограничено, поскольку действовать им приходилось посредством электродов, вживленных в кору головного мозга.

Настоящий прорыв произошел, когда был усовершенствован Мозгоблок, хотя целое поколение специалистов-медиков считало это невозможным. Запоминающее устройство, хранящее терабайты информации, было соединено волоконно-оптическим кабелем со шлемом, плотно прилегающим к голове. Он содержал миллиарды терминалов размером с атом и осуществлял безболезненный контакт с кожей. Мозгоблок был настолько неоценим как для развлечения, так и для образования, что в течение одного поколения всякий, кто мог себе позволить, приобрел его и смирился с облысением как неизбежной компенсацией.

Мозгоблок был вполне транспортабельным, но портативным его так и не сделали. На то были веские причины. Любой человек, который полностью погрузился бы в виртуальный мир и принялся бы этак вот разгуливать даже в знакомой домашней обстановке, прожил бы недолго.

Потенциал Мозгоблока как средства обеспечения искусственного переживания — особенно эротического, благодаря стремительно развивающейся технологии гедоники, — был признан сразу же, но не отвергалось и более серьезное его применение. Посредством целых библиотек специализированных модулей памяти или мнемочипов стало доступно мгновенное получение знаний и умений. Но наиболее привлекательным оказался так называемый тотальный дневник, который позволял записывать, а затем заново переживать драгоценные моменты жизни, даже редактировать их сообразно своим сокровенным желаниям.

Благодаря подготовке в области электроники, пророчица Фатима Магдалина первой распознала возможности Мозгоблока для распространения доктрин хрислама. У нее, разумеется, были предшественники в лице телепроповедников двадцатого века, которые использовали для своих нужд радиоволны и спутники связи, но она могла применять технологию, могущество которой не имело границ. Вера всегда была более вопросом эмоций, чем интеллекта, а Мозгоблок мог апеллировать напрямую и к тому и к другому.

Где-то в первом десятилетии двадцать первого века Руби Голденберг обратила в свою веру очень важного неофита, одного весьма состоятельного, но уже выдохшегося — ему было за пятьдесят — пионера компьютерной революции. Она дала ему новый смысл жизни и задачу, которая снова разожгла его воображение. Со своей стороны, он мог предоставить ресурсы и, что еще важнее, личные контакты, чтобы успешно решить эту задачу.

Проект выглядел весьма незатейливо — облечь все три Завета Корана Последних Дней в электронную форму, но это было только начало, общедоступная первая версия. Дальше последовало интерактивное издание, предназначенное только для тех, кто проявил подлинный интерес к вере и желал перейти к следующему этапу. Однако вторая версия ограниченного доступа копировалась настолько легко, что вскоре в обращении находились миллионы неавторизованных модулей. Именно этого и добивалась пророчица.

Другое дело третья версия. Она включала в себя защиту от копирования и функцию самоуничтожения после одного использования. Неверные шутили, что на ней стоял гриф «Особо сакрально», а о содержании ее ходили бесконечные домыслы. Известно было, что она содержит программы для создания виртуальной реальности, которые дают ознакомительные изображения хрисламского рая, но только взгляд в него с внешней стороны.

Поговаривали, что существует четвертая версия «Совершенно сакрально», но слухи эти не подтверждались, невзирая на неизбежные разоблачения враждебно настроенных вероотступников. Предполагалось, что она работает на усовершенствованных моделях Мозгоблока и нейрологически закодирована, чтобы ее мог воспринять только тот человек, для которого она разработана. Использование этой версии человеком, не получившим к ней доступа, могло якобы привести к необратимому умственному расстройству, даже, возможно, к безумию.

Вне зависимости от того, какие технологические средства использовал хрислам, время для новой религии подоспело. Она заключала в Себе лучшее из двух старинных учений с немалой долей буддизма, еще более древнего. Но пророчица никогда бы не добилась успеха без еще двух факторов, целиком находящихся вне ее контроля.

Первым была так называемая революция холодного ядерного синтеза, которая привела к внезапному концу эры ископаемого топлива и уничтожила экономическую базу мусульманского мира почти для целого поколения, пока израильские химики не реконструировали ее под лозунгом: «Нефть для еды, а не для огня!»

Вторым было неуклонное падение морального и интеллектуального статуса христианства, начавшееся тридцать первого октября 1517 года — хотя за многие века это мало кто осознал, — когда Мартин Лютер приколотил свои девяносто пять тезисов к дверям церкви Всех Святых. Процесс был продолжен Коперником, Галилеем, Дарвином, Фрейдом и достиг кульминации в знаменитом скандале, прозванном «Кумрангейтом». Свитки Мертвого моря, скрывавшиеся долгое время, были наконец опубликованы. Оказалось, что Иисус как персонаж Евангелий был выведен на основе трех, возможно, четырех отдельных личностей.

Но смертельный удар был нанесен не кем иным, как самим Ватиканом.

17 ЭНЦИКЛИКА

«Ровно четыре столетия назад, в год 1632-й, мой предшественник Папа Урбан VIII совершил ужасную оплошность. Он допустил, чтобы его друга Галилея осудили за идею, которую мы ныне считаем фундаментальной истиной. Земля вращается вокруг Солнца. Хотя в 1992 году Церковь принесла Галилею извинения, эта пагубная ошибка явилась для ее моральных устоев ударом, от которого она так до конца и не оправилась.

Теперь же, увы, пришло время признать еще более трагическое заблуждение. Своим упрямым сопротивлением планированию семьи искусственными методами Церковь искалечила миллиарды жизней — и, как ни парадоксально, взяла на себя часть ответственности за распространение греха аборта среди тех, кто был слишком беден, чтобы содержать детей, которых они были принуждены принести в этот мир.

Эта политика поставила род человеческий на грань краха. Крайняя перенаселенность лишила планету Земля ее ресурсов и привела к загрязнению окружающей среды в глобальном масштабе. К концу двадцатого века все это осознали, но ничего не предпринималось. Да, конференции и резолюции следовали без числа, но не было реальных эффективных действий.

Научный прорыв, на который люди так давно надеялись — и которого страшились! — грозит превратить кризис в катастрофу. Весь мир рукоплескал, когда в декабре прошлого года профессор Салман и профессор Бернштейн получили Нобелевскую премию по медицине, но сколько человек остановилось и задумалось о социальных последствиях их работы? По моей просьбе это сделала Папская академия наук. Ее заключения единогласны и неоспоримы.

Открытие супероксидных ферментов, которые могут замедлять процесс старения, защищая ДНК тела, было названо триумфом, столь же великим, как раскрытие генетического кода. Теперь, как выясняется, продолжительность здоровой и активной человеческой жизни может быть продлена по меньшей мере на пятьдесят лет, возможно, и намного больше! Утверждается также, что процедура будет сравнительно недорогой. Так что, нравится нам это или нет, будущее станет миром, полным энергичных столетних старцев.

Моя Академия сообщила мне, что применение СОФ также продлит и период фертильности у человека на целых тридцать лет. Последствия будут прискорбны, особенно в свете последних удручающих неудач, сопровождавших попытки ограничить рождаемость путем призывов к воздержанию и использованию так называемых естественных методов.

Вот уже несколько недель эксперты Всемирной организации здравоохранения проводят совещания с остальными ее членами. Целью является как можно скорее и гуманнее добиться нулевого прироста населения, давно обсуждаемого, но не достигавшегося никогда, за исключением военного времени и эпидемий чумы. Даже этого может оказаться недостаточно. Нам может потребоваться отрицательный прирост населения. Не исключено, что на протяжении нескольких ближайших поколений нормой вынужденно станет семья с одним ребенком.

Церкви достанет мудрости не противоборствовать неизбежному, особенно в данной, радикально изменившейся ситуации. Вскоре я издам энциклику, в которой будет содержаться руководство по данным вопросам. Могу добавить, что она составлена после подробных консультаций с моими коллегами далай-ламой, архиепископом Кентерберийским, верховным раввином, имамом Махмудом и пророчицей Фатимой Магдалиной. Они пребывают со мной в полном согласии.

Многим из вас, я знаю, будет мучительно трудно смириться с тем, что действия, некогда клеймимые Церковью как грехи, ныне должны превратиться в обязанности. Но в одном фундаментальном тезисе доктрина не претерпела изменений. Как только зародыш становится жизнеспособен, его жизнь священна.

Аборт остается преступлением и всегда будет таковым. Но теперь для него нет оправдания, как и необходимости.

Мои благословения всем вам, на какой бы планете вы ни находились.

18 «ЭСКАЛИБУР»

Это был крупнейший из когда-либо проводимых научных экспериментов, поскольку осуществлялся он в масштабах всей Солнечной системы.

Появление «Эскалибура» восходило к смутным, сейчас уже даже труднопредставимым временам почти забытой холодной войны, когда две сверхдержавы противостояли друг другу, вооружившись ядерным оружием, которое могло уничтожить саму основу цивилизации, возможно, даже поставить под угрозу выживание человечества как биологического вида.

По одну сторону находилось образование, именовавшее себя Союзом Советских Социалистических Республик, которое, как любили отмечать позднейшие историки, возможно, и было советским, что бы это ни означало, но никоим образом не являлось ни союзом, ни социалистическим, ни республикой. По другую находились Соединенные Штаты Америки, поименованные с существенно большей точностью.

К последней четверти двадцатого века два противника располагали тысячами ракет дальнего радиуса действия, каждая из которых несла боеголовку, способную уничтожить целый город. Неудивительно, что предпринимались попытки найти оружие противодействия, которое помешало бы этим ракетам достичь цели. До открытия силовых полей, что произошло лишь через сто с лишним лет, надежная защита была недостижима даже в теории. Тем не менее предпринимались отчаянные попытки сконструировать противоракеты и орбитальные крепости, оснащенные лазерами, которые могли бы обеспечить хотя бы частичное прикрытие.

Оглядываясь на те времена, трудно сказать, что было на самом деле. То ли ученые, разрабатывавшие эти схемы, цинично эксплуатировали реальные страхи наивных политиков, то ли искренне верили, что их идеи могут быть реализованы на практике. Тем, кто не жил в те времена, столь метко названные веком скорби, не следует судить их слишком строго.

Несомненно, самым безумным из всех предлагавшихся видов оружия противодействия был рентгеновский лазер. Теория гласила, что огромная энергия, образующаяся при взрыве ядерной бомбы, может быть превращена в остронаправленные рентгеновские лучи, столь мощные, что они окажутся в состоянии уничтожать ракеты противника на расстоянии тысяч километров. Устройство «Эскалибур» — по вполне понятным причинам все подробности опубликованы не были — внешне напоминало морского ежа, иглы которого торчат во всех направлениях, а в центре находится ядерная бомба. За те несколько микросекунд, что проходили до их испарения, все иглы выпускали по лазерному лучу, каждый из которых был нацелен на свою ракету.

Не требуется большого воображения, чтобы увидеть недостатки этого оружия одного залпа, особенно в бою с противником, который отказывается с вами сотрудничать и не запускает ракеты удобными для уничтожения группами. Основная теория, лежащая в основе лазера с бомбовой накачкой, оказалась здравой, хотя практические трудности его создания были серьезно недооценены. В конце концов пришлось отказаться от реализации проекта, хотя на него уже были выброшены десятки миллионов долларов.

Но эти деньги не вполне пропали. Почти через столетие концепция была возрождена, снова как средство защиты от оружия, но на этот раз созданного природой, а не человеком.

«Эскалибур» двадцать первого века должен был генерировать радиоволны, а не рентгеновские лучи. Наводились они не на определенные цели, но на всю небесную сферу. Гигатонная бомба, самая мощная из всех когда-либо созданных и, как надеялось большинство людей, из всех, что когда-либо будут сконструированы, взорвалась на орбите Земли, но по другую сторону от Солнца. Это должно было обеспечить максимальную защиту от колоссального электромагнитного импульса, который в противном случае грозил вывести из строя коммуникации и выжечь электронное оборудование по всей планете.

Когда бомба взорвалась, по Солнечной системе со скоростью света распространился кокон микроволн, очень тонкий, всего в несколько метров толщиной. Через несколько минут детекторы, установленные по всей орбите Земли, начали получать сигналы, отраженные от Солнца, Меркурия, Венеры, Луны. Но они никого не интересовали.

В течение следующих двух часов, пока волна не унеслась за Сатурн, сотни тысяч эхо, становившихся все слабее и слабее, вливались в базы данных «Эскалибура». Все известные спутники, астероиды и кометы определялись легко. Когда анализ был завершен, каждый объект более метра в диаметре, находившийся в пределах орбиты Юпитера, был локализован. Их каталогизация и вычисление будущих передвижений должна была обеспечить компьютеры Космического патруля работой на годы вперед.

Но результаты первых, беглых взглядов уже были обнадеживающими. В пределах зоны действия «Эскалибура» не оказалось ничего, что представляло бы опасность для Земли, и человечество вздохнуло с облегчением. Раздавались даже предложения упразднить Космический патруль.

Когда много лет спустя доктор Ангус Миллар с помощью своего домашнего телескопа открыл Кали, все гневно требовали выяснить, почему астероид не был замечен раньше. Ответ оказался простым. В тот момент Кали находилась в дальней точке своей орбиты, за пределами зоны охвата даже такого радара с ядерной силовой установкой. «Эскалибур» непременно обнаружил бы ее, подойди она достаточно близко, чтобы представлять прямую угрозу.

Но задолго до того, как все это произошло, «Эскалибур» произвел ужасающий и совершенно не ожидавшийся эффект. Эксперимент не просто обнаружил опасность. Многие полагали, что он ее создал, воскресив застарелый страх.

19 НЕОЖИДАННЫЙ ОТВЕТ

Проект SETI — Поиск внеземного разума — век с лишним осуществлялся с применением все более и более чувствительного оборудования и в неуклонно возрастающем диапазоне частот. Случалось много ложных тревог. Радиоастрономы отметили несколько сомнительных случаев, которые могли оказаться тем, что нужно, а не просто беспорядочными фрагментами космического шума. К сожалению, зафиксированные сигналы были слишком короткими, чтобы даже самый изощренный компьютерный анализ мог доказать, что они разумного происхождения.

Все резко переменилось в две тысячи восемьдесят пятом году. Одна из давних энтузиасток SETI в свое время сказала: «Когда сигнал поступит, мы наверняка узнаем, что он настоящий. Это не будет вялое шипение, погребенное под шумами». Она оказалась права.

Сигнал, громкий и отчетливый, был зарегистрирован в ходе регулярных наблюдений одним из малых радиотелескопов на обратной стороне Луны, все еще довольно тихой, несмотря на работу местных средств связи. Не могло быть никаких сомнений в том, что этот сигнал — внеземного происхождения. Телескоп, принявший его, был направлен на Сириус, самую яркую звезду на всем небе.

В этом состояла первая неожиданность. Сириус примерно в пятьдесят раз ярче Солнца, он всегда казался маловероятным кандидатом на наличие обитаемых планет. Астрономы все еще спорили, когда они — а с ними и весь мир — испытали гораздо более сильное потрясение.

Если рассматривать эти события сегодня, то факт представляется вопиюще очевидным, но прошло почти двадцать четыре часа, прежде чем кто-то указал на интересное совпадение.

Сириус находится на расстоянии восемь и шесть десятых световых лет от Солнца, а проект «Эскалибур» был осуществлен семнадцать лет и три месяца назад. Радиоволны как раз успели дойти до Сириуса и вернуться назад. Тот или то, что приняло сигнал электромагнитного взрыва, не мешкало с ответом.

В довершение ко всему, несущая волна с Сириуса шла на точно такой же частоте, что и импульс «Эскалибура», — пять тысяч четыреста мегагерц. Однако всех ждало крупное разочарование.

Вопреки всем ожиданиям, эта волна мегагерц была абсолютно смодулированной, не несла ни следа сигнала.

Это был чистый шум.

20 ПЕРЕРОЖДЕННЫЕ

Немногие религии не меняются после смерти своего основателя. Так произошло и с хрисламом, несмотря на попытки Фатимы Магдалины назначить себе преемника.

Первые разногласия возникли, когда ее сын, Моррис Голденберг, материализовался из ниоткуда и попытался предъявить претензии на наследство. Сперва он был объявлен мошенником, но когда потребовал и получил результаты ДНК-тестирования, движению пришлось оставить эту линию защиты.

После этого Моррис совершил паломничество в Мекку. Его держали на безопасном расстоянии от Каабы, но впоследствии он настаивал, чтобы его называли аль-Хадж. Насколько он был искренен в этом, да и во всем остальном, стало предметом жарких дискуссий, В чистосердечии матери серьезных сомнений никогда не возникало, но после смерти сына большинство людей решили, что аль-Хадж Моррис Голденберг был не более чем обаятельным авантюристом, умеющим внушить доверие, извлекающим наибольшую выгоду из возможности, предоставленной ему судьбой. Что забавно, он стал одним из последних известных жертв вируса СПИДа — факт, из которого было сделано множество противоречивых умозаключений.

Сторонним наблюдателям почти все вопросы богословского диспута, который поддерживал Моррис, казались тривиальными. Достаточно ли молитвы только на рассвете и на закате? Равную ли ценность имеет паломничество в Вифлеем и в Мекку? Можно ли урезать пост в Рамадан до одной недели? Нужно ли отдавать десятину бедным сейчас, когда общество в целом признает свою ответственность перед ними? Как сопрячь завет Иисуса «пить в Мое воспоминание»[60] с неприятием алкоголя у мусульман, и тому подобное.

Однако после смерти Морриса разногласия между различными сектами были улажены, и несколько десятилетий хрислам демонстрировал миру сравнительное единство. В период своего расцвета он заявлял о более чем сотне миллионов приверженцев, хотя на Луне и Марсе большого успеха не добился.

Крупный раскол весьма неожиданно был спровоцирован сигналом с Сириуса. Малочисленная эзотерическая секта, на которую оказала большое влияние суфийская доктрина, заявила, что расшифровала таинственный сигнал из космоса, применив новейшие способы обработки информации.

Более ранние попытки потерпели полное поражение. Сигнал, если это был именно он, оказывался смодулированным шумом. Почему обитатели Сириуса утруждали себя его передачей, было загадкой, которая породила бессчетное количество теорий. Наиболее популярной стала версия о том, что, подобно сверхсекретным сообщениям, отправляемым в некоторых шифровальных системах, сигнал просто выглядел как шум. Это мог оказаться тест на интеллект, который прошли только перерожденные, если верить их заявлениям.

Но шум, который имеет явное искусственное происхождение, все же передает один факт, не подлежащий сомнению: «Мы здесь». Возможно, на Сириусе ждали подтверждения, своеобразного электронного рукопожатия, которого требуют многие устройства связи, прежде чем начать передавать информацию.

У хрисламских фанатиков, перерожденных, как они стали впоследствии себя называть, имелся куда более изобретательный, хотя и не оригинальный ответ. На заре теории коммуникации отмечалось, что чистый шум может считаться не бессмысленным мусором, а комбинацией всех возможных сообщений. Перерожденные проводили наглядную аналогию. Представьте себе, что все поэты, философы и пророки человечества говорят одновременно. Результатом станет совершенно неразличимый поток звуков. Тем не менее он будет содержать в себе совокупность всей человеческой мудрости.

Так и обстояло дело с посланием с Сириуса. Оно представляло собой ни больше ни меньше, как глас божий. Лишь правоверные могли разобрать его с помощью сложного дешифровального оборудования и тайных алгоритмов. Когда перерожденных напрямую спросили, что говорит бог, они ответствовали: «Мы известим вас, когда настанет время».

Остальной мир, конечно, посмеялся, однако выразил встревоженное недовольство, когда перерожденные построили на обратной стороне Луны тарелку в километр диаметром, чтобы начать диалог с богом или с тем, кто находится по ту сторону канала связи. Ни одна из официальных космических инстанций до сих пор не предприняла подобного шага, поскольку они оказались не в состоянии выработать приемлемый ответ. Многие даже считали, что для человеческой расы лучше всего будет сохранять молчание или просто транслировать Баха.

Тем временем перерожденные, убежденные в исключительности своей роли, слали на Сириус молитвы и славословия. Они даже заявляли, что, поскольку бог создал Эйнштейна, а не наоборот, они не будут ограничены скоростью света. Их беседе не станет мешать семнадцатилетняя задержка во времени.

Обнаружение Кали прогремело для перерожденных как откровение. Теперь они знали свою судьбу и были готовы оправдать свое имя.

На протяжении как минимум века мало кто из образованных людей верил в воскрешение, и пророчица Фатима Магдалина благоразумно обходила эту тему. Перерожденные говорили, что теперь, когда мир движется к концу, пора серьезно отнестись к идее загробной жизни. Они могли гарантировать выживание, за определенную цену, разумеется.

Миллионы людей уже планировали эмигрировать на Луну или на Марс, но обе колонии уже устанавливали квоты, чтобы не допустить истощения своих ограниченных ресурсов. В любом случае этим путем к спасению мог воспользоваться лишь малый процент человеческой расы.

Перерожденные предлагали нечто гораздо более многообещающее, не просто безопасность, но бессмертие.

Они объявили, что достигли одной из давних целей виртуальной реальности, могли полностью записать человеческую личность, все прижизненные переживания и генетическую карту тела, которое их испытало, в каких-то десять в четырнадцатой степени битов памяти. Но воспроизведение, то есть воскрешение в буквальном смысле, требовало еще десятков лет исследований. Если и имело смысл проводить эти эксперименты, то завершить их до прибытия Кали не представлялось возможным.

Но это неважно. Перерожденные уже получили заверения бога. Все истинно верующие могли спроецировать себя в виде луча, направленного на Сириус, через передатчик, построенный на обратной стороне Луны. На другом конце их ожидал рай.

На этом улетучивались последние сомнения большинства слушателей во вменяемости перерожденных. Несмотря на неоспоримые технологические изыски, они, несомненно, были столь же безумны, как и все остальные милленаристы[61], которые с однообразной регулярностью обещали спасти только и исключительно своих последователей, когда на следующей неделе во вторник мир придет к своему концу.

С этого момента к перерожденным стали относиться как к дурной шутке; их выходки больше не заботили людей, которые были обеспокоены куда более серьезными вопросами.

Это была вполне понятная ошибка, причем роковая.

21 ДЕЖУРСТВО

Руководители верфей Деймоса утверждали, что строят эти корабли километрами, а покупатель отрезает ту длину, которая ему нужна. Конечно, большинство их изделий отличались принципиальным фамильным сходством, и «Голиаф» не составлял исключения.

Его основой служил одиночный, треугольный в сечении лонжерон ста пятидесяти метров в длину и пяти по каждой грани. Любому инженеру, родившемуся раньше двадцатого века, он показался бы на редкость хрупким, но нанотехнология, которая выстроила этот каркас буквально по отдельным атомам углерода, придавала ему прочность в пятьдесят раз более высокую, чем у самой крепкой стали.

На этом хребте из искусственного алмаза крепились различные модули, которые и составляли «Голиаф». Большинство из них легко заменялось. Сферические водородные цистерны, выстроенные вдоль трех сторон лонжерона словно горошины, только не внутри, а снаружи стручка, заметно превышали по размерам все остальное. По сравнению с ними командный, обслуживающий и жилой модули у одной оконечности корпуса, силовая и двигательная установки — у другой казались второстепенными пристройками.

Когда Роберта Сингха назначили командовать «Голиафом», он рассчитывал на безмятежные, по возможности, даже скучные несколько лет космической вахты, перед тем как выйти на пенсию и окончательно обосноваться на Марсе. Хотя ему было всего семьдесят, он явно начинал сдавать. Размещение на базе в точке Лагранжа L4, в шестидесяти градусах впереди по движению Юпитера, должно было стать практически сплошным отпуском. Все, что ему придется делать, это угождать пассажирам, астрономам и физикам, пока те будут вести свои бесконечные эксперименты.

Так сложилось потому, что «Голиаф» принадлежал к классу исследовательских судов и, соответственно, получал финансирование из планетарного научного бюджета. Как и «Геркулес», находившийся в миллиарде с четвертью километров поодаль, в точке L5. Вместе с Солнцем и Юпитером, два корабля образовывали гигантский ромб, который, не меняя формы, совершал вокруг Солнца один оборот в течение юпитерианского года, состоявшего из четырех тысяч трехсот тридцати трех земных дней.

Корабли связывались посредством лазерных лучей, длина которых была известна с точностью до одного сантиметра, и, таким образом, в совокупности представляли собой идеальную базу для ведения всевозможной научной работы. При помощи приборов «Голиафа» и «Геркулеса» можно было узнать и о возмущениях в пространстве-времени, вызванных столкновением черных дыр, и о достижениях космической техники сверхцивилизаций, и бог знает о чем еще. Поскольку приемные устройства обоих кораблей могли быть связаны воедино, образуя радиотелескоп фактически более миллиарда километров в диаметре, они уже сумели с беспрецедентной точностью нанести на карту отдаленные участки Вселенной.

Не пренебрегали на борту «троянских близнецов» и ближайшими окрестностями, где расстояния мерялись всего лишь миллионами километров. Исследователи наблюдали сотни астероидов, попавшихся в эту обширную гравитационную ловушку, и осуществляли короткие вылазки на ближайшие из них. За несколько лет о составе этих малых тел было выяснено больше, чем за три столетия, прошедших с момента их открытия.

Будни, лишенные событий, нарушаемые лишь сменой персонала да регулярными возвращениями на Деймос для осмотра и модернизации оборудования, длились вот уже тридцать лет. Мало кто помнил, для какой цели были изначально построены «Голиаф» и «Геркулес». Даже их экипажи редко отдавали себе отчет в том, что они несут караульную службу, как часовые, три тысячи лет назад стоявшие в дозоре на продуваемых ветрами стенах Трои. Но эти люди ожидали такого врага, о котором Гомер не мог и помыслить.

22 БУДНИ

Хотя нынешний пост капитана Сингха, равноудаленный от Солнца и Юпитера, считался самым уединенным местом работы в Солнечной системе, капитан редко чувствовал себя одиноко. Он часто сравнивал свое положение с тем, в котором находились великие мореплаватели прошлого, к примеру Кук и несправедливо оклеветанный Блай[62]. Они месяцами, а то и годами не имели связи с родным краем и семьями, были вынуждены жить в переполненных помещениях, в антисанитарных условиях, в постоянном присутствии горстки товарищей-офицеров и большого количества малообразованных и зачастую мятежно настроенных матросов. Даже помимо таких внешних опасностей, как штормы, скрытые мели, действия неприятеля и враждебность туземцев, жизнь на корабле в прежние времена, должно быть, близко напоминала ад.

Жилого пространства на борту «Голиафа» было и вправду не намного больше, чем на тридцатиметровом «Индеворе» Кука, но отсутствие гравитации позволяло использовать его намного эффективнее. Да и комфорт, доступный экипажу и пассажирам, был несравненно выше. Что касается развлечений, то люди, находившиеся на борту, имели непосредственный доступ ко всему созданному человеческим искусством и культурой вплоть до самых последних новинок. Задержка во времени при связи с Землей была чуть ли не единственной трудностью, которую им приходилось терпеть.

Каждый месяц с Марса или с Луны приходил скорый шаттл, привозивший новые лица и забиравший персонал домой, на побывку. Жадно ожидавшееся прибытие «почтовой лодки» с предметами, которые нельзя было отправить по радио или оптическим каналам связи, было единственным, что нарушало прочно установившийся уклад жизни.

Но при этом жизнь на корабле никоим образом не была избавлена от проблем, технических и психологических, серьезных и тривиальных…

— Профессор Джеймисон?

— Да, кэп.

— Давид только что обратил мое внимание на ваш журнал тренировок. Кажется, вы пропустили два последних занятия на беговом тренажере.

— Гм… наверное, это ошибка.

— Несомненно. Только чья? Я соединю вас с Давидом.

— Ну да, возможно, я один раз пропустил, потому что был очень занят работой с образцами, которые привезли с Ахиллеса[63]. Завтра все наверстаю.

— Непременно, Билл. Я знаю, это скучно, но если вы к запланированному времени не дойдете до половины g, то по Марсу вам уже больше не ходить, не говоря уже о Земле. Конец связи.

— Сообщение от Фрейды, капитан. Пятнадцатого Тоби дает концерт в Смитсоновском институте. Она говорит, что это будет большое событие. Они раздобыли подлинный концертный рояль Брамса. Тоби играет одно из собственных сочинений и рапсодию Рахманинова на тему Паганини. Вам полную запись или только аудио?

— У меня все равно не будет времени ни на какую из них, но не хочу оскорблять чувства Тоби. Передайте ему мои наилучшие пожелания и закажите полный мнемочип.

— Доктор Яворски?

— Да, капитан.

— Из вашей лаборатории идет необычный запах. Несколько человек мне пожаловались. Воздушные фильтры не справляются.

— Запах? Странно, я ничего не заметил, но немедленно проверю.

— Капитан, пришло сообщение от Шармейн, пока вы спали. Время пока терпит, но срок действия вашего марсианского гражданства истечет через десять дней, если вы его не продлите. Текущее время прохождения сообщения на Марс составляет двадцать две минуты.

— Спасибо, Давид. Сейчас мне некогда. Напомните завтра в это же время.

— Капитан Сингх, исследовательский корабль «Голиаф», Информационному агентству Солнечной системы. Я получил ваше сообщение пару дней назад, но не отнесся к нему всерьез. Не подозревал, что эти ненормальные еще копошатся. Нет, мы не встречали никакого инопланетного космического корабля. Не сомневайтесь, когда это случится, я вам сообщу.

— Сонни?

— Да, капитан.

— Примите мою благодарность, вчера вечером стол был сервирован великолепно. Но жидкое мыло у меня опять закончилось. Заправьте мне, пожалуйста, дозатор. На сей раз пусть будет хвойный аромат. От лаванды уже тошнит.

Все сходились в том, что Сонни был на борту вторым по важности человеком, некоторые считали его важнее самого капитана.

Официальный статус корабельного стюарда давал лишь смутное представление о роли Сонни Гилберта на борту «Голиафа». Он был непревзойденным мастером на все руки, способным одинаково хорошо справляться как с человеческими, так и с техническими проблемами, по крайней мере на уровне общего ведения хозяйства. Самый капризный робот-уборщик начинал вести себя хорошо, когда на горизонте появлялся Сонни, а молодые ученые обоих полов, томимые любовным недугом, были скорее готовы довериться ему, чем программе «Судврач-психо». До капитана Сингха доходили слухи, что у Сонни хранилась уникальная коллекция сексуальных игрушек, как реальных, так и виртуальных. Но есть ситуации, о которых мудрый командир предпочтет ничего не знать.

По любым стандартам Сонни среди всех людей на борту обладал низшим коэффициентом умственного развития, но это не имело никакого значения. Главное, что он был расторопен и исключительно добродушен. Когда один известный космолог, прибывший на станцию с визитом, в порыве раздражения назвал его дебилом, капитан Сингх устроил гостю разнос и велел извиниться. Когда тот отказался, он был отправлен домой следующим же шаттлом, невзирая на энергичные протесты с Земли.

Этот случай оказался исключительным, хотя между экипажем «Голиафа» и пассажирами-учеными всегда существовали некоторые трения. Обычно они были довольно незлобивы и принимали форму саркастических острот или розыгрышей. Но когда возникали нестандартные проблемы, все без предубеждений работали сообща, вне зависимости от своих официальных обязанностей.

Поскольку Давид недреманным оком следил за всеми системами «Голиафа», круглосуточные вахты были не нужны. «Днем» и смена А, и смена В бодрствовали, хотя на дежурстве находилась только одна из них, затем весь корабль замирал на восемь часов. В случае возникновения чрезвычайной ситуации Давид сумел бы отреагировать быстрее, чем любой человек. Если же произошло бы нечто такое, с чем даже он не смог бы справиться, пожалуй, было бы гуманнее дать обеим сменам поспать в последние оставшиеся секунды жизни.

День на корабле начинался ровно в шесть по всемирному времени, но, поскольку камбуз был слишком мал, чтобы вместить всех, смена, которая заступала на дежурство первой, допускалась к завтраку в половине седьмого, раньше остальных. Смена В приступала к завтраку в семь, а пассажиры-ученые ждали еще полчаса. Но так как в любое время суток из автомата можно было получить легкие закуски, терпеть муки голода никому не приходилось.

Ровно в восемь капитан Сингх оглашал программу на день и сообщал все важные новости. Затем смена А расходилась по местам, ученые отправлялись к себе в лаборатории, к приборам и пультам, а смена В скрывалась в своих маленьких, но превосходно оборудованных каютах, посмотреть пропущенные ночные видеорепортажи новостей, полазать по информационной и развлекательной сетям корабля, заняться учебой или еще как-то загрузить себя до дежурства, начинавшегося в четырнадцать часов.

Так выглядело официальное расписание, но оно бывало подвержено частым пертурбациям, как запланированным, так и спонтанным. Самыми интересными из них были случавшиеся время от времени экскурсии на астероиды, пролетающие мимо.

Мнение одного пресыщенного астронома, заметившего: «Видел один астероид — считай, видел все», оказалось ошибочным. Он был специалистом по сталкивающимся галактикам, поэтому его невежество в отношении всяких мелких пустяков считалось простительным. На самом деле астероиды весьма отличались друг от друга как по типам, так и по размерам — от тысячекилометровой Цереры до безымянных глыб величиной с небольшой многоэтажный жилой дом.

Большинство из них представляло собой не более чем кусок камня, хорошо знакомого на Земле и на Луне. Чаще всего это были базальты и граниты, все те же первоклассные строительные материалы, созданные великим небесным архитектором Альп и Гималаев.

Другие состояли главным образом из металла — железа, кобальта и более редких элементов, включая золото и платину. В те дни, когда алхимия рынка еще не сделала золото чуть дешевле существенно более полезных металлов вроде меди или свинца, некоторые относительно небольшие астероиды могли бы стоить триллионы долларов.

Но наибольший интерес для науки представляли те из них, которые содержали большое количество льда и углеродных компонентов. Некоторые были погасшими кометами, или же им еще только предстояло стать таковыми, когда изменения гравитационных волн начнут подталкивать их в направлении пламени Солнца, пробуждающего их к жизни.

Углеродные астероиды по-прежнему скрывали множество тайн. Вокруг объективных данных не прекращали кипеть жаркие споры, но имелись признаки того, что некоторые из этих обломков некогда были частью более крупного тела, возможно, даже планеты, достаточно большой и теплой, чтобы на ней находились океаны. А если так, то почему бы и не сама жизнь? Несколько палеонтологов загубили свою репутацию утверждением, что они обнаружили на астероидах окаменевшие останки живых существ. Большинство коллег подняло на смех саму идею, но окончательный приговор вынесен еще не был.

Каждый раз, когда в поле зрения показывался интересный астероид, ученые «Голиафа», как правило, раскалывались на два лагеря. До обмена ударами дело не доходило, но рассадка за обеденным столом могла претерпевать неуловимые изменения. Астрогеологи хотели повернуть корабль со всем своим лабораторным оборудованием и выйти на цель так, чтобы они могли вволю ее поисследовать. Космологи упирались руками и ногами. Мол, сдвинутся все их тщательно выверенные базовые линии, вся интерферометрия порушится — и это ради нескольких жалких булыжников.

Они по-своему были правы, и геологи в конце концов обычно шли на компромисс, проявляя большую или меньшую покладистость. На более мелкие проходящие астероиды могли наведаться автоматические зонды, умеющие взять пробы и выполнить простейшие наблюдения. Это было лучше, чем ничего, но если астероид находился на расстоянии более миллиона километров, то запаздывание сигнала между зондом и «Голиафом» становилось нестерпимым.

«А вам понравилось бы замахнуться молотком и ждать целую минуту, прежде чем вы узнаете, что промахнулись?» — пожаловался как-то раз один геолог.

Так что в ожидании особо важных прохожих вроде главных «троянцев», таких как Патрокл или Ахиллес, для нетерпеливых ученых готовился катер. Не намного крупнее семейного автомобиля, он до недели поддерживал жизнеобеспечение пилота и трех пассажиров, позволял им довольно подробно изучить маленький нетронутый мирок и мог забрать с собой несколько сотен килограммов тщательно описанных образцов.

В среднем капитану Сингху приходилось устраивать такие экспедиции каждые два-три месяца. Он радовался им, поскольку это привносило в корабельную жизнь некоторое разнообразие. Легко можно было заметить, что даже те ученые, которые выражали наибольшее презрение по поводу этого ковыряния в камнях, смотрели прибывшие на борт видеозаписи столь же жадно, как и все остальные.

При этом они приводили самые разнообразные оправдания.

«Это помогает мне в некоторой степени почувствовать то же, что и мои прапрадеды, когда они видели первый шаг Армстронга и Олдрина на Луне».

«Хотя бы троих из тех, кто гоняется за камнями, неделю не будет. В столовой места больше».

«Не для передачи дальше, капитан, но если в Солнечную систему когда-либо заглядывали гости, то они могли оставить здесь мусор или даже послание, которое мы найдем, когда окажемся готовы понять его».

Иногда, наблюдая за тем, как его коллеги плывут над миниатюрными причудливыми пейзажами, где еще никто никогда не бывал, возможно, уже никогда еще раз и не побывает, Сингх испытывал побуждение выйти из корабля и вкусить свободы космоса. Можно было бы даже найти повод. Его старший помощник с удовольствием на время принял бы командование на себя. Но в тесных помещениях катера он стал бы лишь балластом, даже помехой, и не мог оправдать подобного каприза.

Тем не менее Роберту обидно было провести несколько лет в центре этого подлинного Саргассова моря дрейфующих планет, но так и не ступить ни на одну из них.

Когда-нибудь надо будет с этим что-то сделать.

23 ТРЕВОГА

Должно быть, так было, когда часовые на стенах Трои заметили первые блики солнца на далеких копьях. В одно мгновение все переменилось, хотя до наступления опасности оставалось еще больше года.

Она была весьма внушительна, но ощущения неминуемой катастрофы не возникало. Более того, еще теплилась надежда на то, что первые поспешные наблюдения могли оказаться ошибкой. Может быть, новый астероид в конце концов пролетит мимо Земли, как делали в минувшие века мириады прочих, таких как он.

Давид разбудил Сингха с этим известием в пять тридцать по всемирному времени. Он впервые прерывал сон командира.

— Прошу прощения, капитан. Но здесь указана высшая срочность. Я такого раньше никогда не видел.

Сингх тоже не видел и мгновенно проснулся. Читая космофакс и глядя на приведенные в нем орбиты Земли и астероида, он почувствовал, как его словно бы схватила за сердце холодная рука. Он надеялся, что произошла ошибка, но с того самого первого мгновения ни разу не сомневался в худшем.

Потом, как ни парадоксально, его охватило ликование. Для подобного случая и был десятилетия назад построен «Голиаф».

Это был миг реализации его предназначения. В Заливе Радуги, когда Сингх был почти мальчишкой, он уже встретился с одним испытанием и преодолел его. Теперь перед ним встало другое, несоизмеримо большее.

Для подобного случая он и появился на свет.

Никогда никому не преподноси плохих новостей на пустой желудок. Капитан Сингх дождался, пока все на борту позавтракают, затем передал по трансляции космофакс с Земли и второй, который пришел через час после первого.

— Все программы и исследовательские проекты, конечно, прекращаются. Научный персонал очередным шаттлом возвращается на Марс, а мы подготовим «Голиаф» к самой важной миссии, которая когда-либо выпадала ему, да и вообще любому другому кораблю. Детали сейчас прорабатываются и могут впоследствии измениться. Как вам, несомненно, известно, планы создания ускорителя масс, который мог бы отклонить с траектории астероид солидных размеров, разрабатывались много лет назад. Ускорителю даже было дано имя — «Атлант». Как только все параметры задачи станут известны, эти планы будут утверждены и верфи Деймоса в ускоренном режиме начнут строительство. К счастью, все необходимые компоненты стандартные — топливные баки, двигатели, системы управления и несущая конструкция, на которой все это будет располагаться. Наносборщики смогут построить «Атлант» за несколько дней. Потом его будет необходимо состыковать с «Голиафом», поэтому нам нужно добраться до Деймоса как можно быстрее. Это даст некоторым из нас возможность повидать на Марсе свои семьи. На старой Земле существует пословица: «Нет худа без добра». Мы возьмем на борт ровно столько топлива, чтобы доставить пустой «Атлант» к Юпитеру, и дозаправимся на орбитальной топливной базе Европы. Затем начнется собственно операция, рандеву с астероидом. К тому времени до столкновения с Землей останется всего семь месяцев, если оно вообще состоится. Нам предстоит обследовать астероид, найти подходящую площадку, установить «Атлант», проверить все системы и запустить ускоритель. Разумеется, воздействие на тело массой в миллиард тонн будет настолько мало, что его практически невозможно будет измерить. Но отклонения в несколько сантиметров, если его удастся достичь раньше, чем астероид пересечет орбиту Марса, будет достаточно, чтобы он промахнулся мимо Земли на сотни километров.

Сингх замолчал, испытывая некоторую неловкость. Для экипажа все это было элементарно, но геологам и астрохимикам должно было показаться новым. Он серьезно сомневался даже в том, смогут ли они назвать ему три закона Кеплера, не говоря уже о расчете орбиты.

— Я плохо умею произносить зажигательные речи и не думаю, что они нам нужны. Все вы знаете, что мы должны делать, а время тратить нельзя. Сейчас даже несколько потерянных дней могут отделять безвредный пролет около планеты от конца истории — по крайней мере на Земле. Еще одно. Названия имеют огромное значение. Посмотрите на «троянцев», окружающих нас. Мы только что получили от МАС официальное наименование астероида. Один ученый просматривал индуистскую мифологию и нашел богиню смерти и разрушения. Ее имя — Кали.

24 УВОЛЬНЕНИЕ НА БЕРЕГ

— Папа, а какие на самом деле были марсиане?

Роберт Сингх нежно посмотрел на дочурку. По документам ей было десять лет, хотя планета, на которой она жила, с ее рождения совершила вокруг Солнца всего пять оборотов. Никакой ребенок не дождется, пока пройдет шестьсот восемьдесят семь дней между днями рождения, так что это был один из сохранявшихся пережитков земного календаря. Когда от него наконец откажутся, Марс разорвет еще одно звено в цепи, связывающей его с родной планетой.

— Я знал, что ты меня спросишь, — ответил Сингх. — Так что посмотрел. Слушай… «Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную внешность. Треугольный рот с выступающей верхней губой, полнейшее отсутствие лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное подергивание рта, щупальца как у Горгоны…»

— Как у кого?

— У Горгоны.

— Фу!

— «…в особенности же огромные пристальные глаза — все это было омерзительно до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую поверхность гриба, неуклюжие, медленные движения внушали невыразимый ужас»[64]. Ну вот, Мирелла, теперь ты все знаешь.

— Что ты такое читал? А, путеводитель по Диснеймарсу! Когда мы туда поедем?

— Зависит от того, насколько хорошо будет делать уроки одна юная леди.

— Так нечестно, папочка! У меня времени не было, с тех пор как ты вернулся!

Сингх почувствовал мгновенный укол вины. Каждый раз, когда ему удавалось сбежать со сборки «Атланта» и испытаний на верфях Деймоса, он присваивал себе все внимание своей маленькой дочки и ее недавно родившегося братика. Его надежды на возможность совершать по прибытии на Марс частные поездки мгновенно разрушились, когда он увидел журналистов, ожидавших его в Порт-Лоуэлл. До того Роберт не отдавал себе отчета в том, что стал вторым по популярности человеком на планете.

Самым известным, разумеется, оказался доктор Миллар, чье открытие Кали изменило — и, возможно, еще должно было изменить — больше судеб, чем любое другое событие в человеческой истории. Хотя эти два человека уже участвовали в пяти-шести виртуальных дискуссиях, лично они еще не виделись. Сингх избегал встречи лицом к лицу. Ничего нового они друг другу не сказали бы, к тому же видно было, что астроном-любитель не смог справиться со своей внезапной славой. Он стал высокомерен, снисходителен и всегда называл Кали «мой астероид». Что ж, рано или поздно его собратья-марсиане должны были его окоротить. Такие вещи получались у них очень хорошо.

По сравнению со своими знаменитыми земными предшественниками Диснеймарс был крошечным, но как только вы оказывались внутри, это становилось незаметно. При помощи диорам и голографических проекций он показывал Марс таким, каким некогда его считали люди, или таким, о котором они мечтали и каким в один прекрасный день надеялись его увидеть. Некоторые критики ворчали, что Мозгоблок может создать точно такое же переживание, но это была откровенная ложь. Стоило только увидеть марсианского ребенка, гладящего кусок настоящего земного камня, чтобы оценить разницу.

Мартин был еще слишком мал, чтобы получить от этой поездки удовольствие, и его оставили на попечении последней модели домашнего робота Дорка[65]. Даже Мирелла еще не доросла до того, чтобы понимать все, что видит, но родители знали, что она никогда не забудет этого дня. Девочка визжала от восторга и ужаса, когда уэллсовские чудовища с щупальцами вылезли из своих цилиндров, и в благоговейном восторге наблюдала, как их ужасные треножники шагают по пустынным улицам странного, непонятного города — викторианского Лондона.

Прекрасная Дея Торис[66], принцесса Гелиума, ей очень понравилась, особенно когда ласково произнесла: «Добро пожаловать на Барсум, Мирелла». Однако Джон Картер из сценария был практически вычеркнут. Столь кровожадные персонажи явно представляли собой далеко не тот тип иммигрантов, приезд которых была настроена поощрять Марсианская торгово-промышленная палата. Мечи, подумать только! Если с ними не обращаться с величайшей осторожностью, то эти куски металла, выделанные со столь преступной безответственностью, могут причинить случайным прохожим серьезные травмы.

Еще Мирелла была зачарована причудливыми зверями, которыми Берроуз щедро населил марсианскую природу. Но один вопрос экзобиологии, который Эдгар Райс обошел довольно беспечно, ее озадачил.

— Мама, а меня из яйца высидели? — спросила она.

Шармейн засмеялась.

— И да и нет, — ответила она. — Но оно, конечно, было не такое, как то, что снесла Дея. Когда мы придем домой, я попрошу Библиотеку объяснить тебе разницу.

— А у них правда были такие машины, которые делали воздух, чтобы люди могли дышать на улице?

— Нет, но идея старика Берроуза оказалась правильной. Это именно то, что мы пытаемся сделать. Ты увидишь, когда мы пойдем в раздел Брэдбери.

«С гор спускалось нечто необычайное.

Это была машина, похожая на желто-зеленое насекомое, на богомола, она плавно рассекала холодный воздух, мерцая бесчисленными зелеными бриллиантами, сверкая фасеточными рубиновыми глазами. Шесть ног машины ступали по древнему шоссе с легкостью моросящего дождя, а со спины машины на Томаса глазами цвета расплавленного золота глядел марсианин, будто в колодец»[67].

Мирелла была заворожена, но и озадачена ночной встречей землянина и марсианина, каждый из которых был для другого фантастическим существом. Однажды она поймет, что это была мимолетная встреча двух эпох, разделенных пропастью времени. Она влюбилась в изящные песчаные корабли, скользящие над пустынями, огненных птиц, пылающих на холодном песке, золотых пауков, извергающих тончайшую паутину, лодки, скользящие по широким зеленым каналам как бронзовые цветки, и рыдала, когда хрустальные города рушились перед захватчиками с Земли.

«От Марса, которого никогда не было, Марсу, который будет», — гласила надпись у входа в последнюю галерею. Капитан Сингх не мог не улыбнуться этому «будет», типично марсианскому в своей самоуверенности. На старой усталой Земле было бы написано «может быть».

Последняя экспозиция оказалась, можно сказать, старомодной по своей простоте, но от того не менее эффектной. Они сидели почти в полной темноте у большого окна и смотрели вниз на море тумана, а позади них вставало далекое солнце.

— Долина Маринера, Лабиринт Ночи, современный вид, — сказал негромкий голос на фоне тихой музыки.

Туман рассеялся под лучами восходящего солнца, теперь это была лишь легчайшая дымка. Перед ними расстилалось бесконечное пространство каньонов и скал величайшей долины Солнечной системы, отчетливо видимой до самого горизонта. Расстояние не скрадывало ее очертаний, в отличие от похожих видов существенно меньшего по размерам Большого каньона в западной части Америки, которым оно придавало перспективу.

Долина была строгой и величественной, в оттенках красного, охры и малинового, не столько враждебная жизни, сколько в высшей степени безразличная к ней. Глаз тщетно искал хоть малейшего намека на синеву и зелень.

Солнце стремительно неслось по небу, тени чернильными приливами натекали на дно каньонов. Настала ночь, звезды сверкнули на мгновение и были изгнаны новым рассветом.

Что-то изменилось или же нет? Кажется, далекий горизонт уже не был таким четким.

Наступал новый день, сомнений в этом уже не осталось. Резкие контуры рельефа смягчались, далекие скалы и утесы уже не были так жестко очерчены. Марс менялся…

Проходили дни, недели, месяцы. Может быть, на самом деле это были десятилетия. Теперь уже изменения стали разительными.

Тонкие желто-розовые оттенки неба сменились бледно- голубыми, наконец начали появляться настоящие облака, не тонкая дымка, рассеивавшаяся с рассветом. На дне каньона, там, где раньше виднелся только безжизненный камень, возникли островки зелени. Деревьев еще не было, но лишайники и мхи готовили их появление.

Вдруг, словно по волшебству, появились лужи, спокойные и не подернутые рябью. Они лежали под солнечными лучами, не превращаясь мгновенно в пар, как случилось бы на сегодняшнем Марсе. По мере того как разворачивалась картина будущего, лужи превращались в озера и соединялись в реку. По ее берегам внезапно проросли деревья. Глазам Роберта Сингха, привыкшим к Земле, их стволы казались столь стройными, что он отказывался поверить, что эти деревья могут быть выше десяти метров. В реальности — если это можно так назвать! — они, наверное, обогнали бы самые высокие секвойи. При такой низкой гравитации эти деревья достигали бы минимум сотни метров.

Точка наблюдения сменилась. Теперь они летели к востоку вдоль долины Маринера, через расщелину Эос к югу, к великой равнине Эллады, низинам Марса. Там уже была не суша.

Пока Роберт Сингх смотрел вниз, на воображаемый океан будущего, поток воспоминаний нахлынул на него с такой всепоглощающей силой, что на мгновение он почти потерял над собой контроль. Океан Эллады исчез. Сингх снова был на Земле, шел по окруженному пальмами пляжу с маленьким Тоби, позади них в небольшом отдалении топала Тигретта. Неужели такое на самом деле происходило с ним когда-то, в незапамятные времена, или это было фальшивое прошлое, заимствованная память другого человека?

Конечно, никаких серьезных сомнений он не испытывал, но воспоминание оказалось столь живым, что картинка осталась гореть у него в мозгу. Однако ощущение печали быстро сменилось состоянием светлой грусти. Он не сожалел. Фрейда и Тоби были здоровы и счастливы. Кстати, давно пора им позвонить! У них есть большие заботливые семьи. Но Роберт переживал насчет того, что Мирелла и Мартин никогда не испытают радости общения с друзьями, не принадлежащими к человеческому роду, какой была Тигретта. Домашние животные считались роскошью, которой Марс еще не мог себе позволить.

Путешествие в будущее закончилось взглядом на планету Марс из космоса. Сколько веков или тысячелетий прошло? Его полюса уже не были увенчаны шапками замерзшего углекислого газа, поскольку солнечный свет, струящийся вниз со стокилометровых орбитальных зеркал, положил конец их вековой зиме. Изображение померкло и сменилось словами «Весна. Две тысячи пятисотый год».

«Вот как!.. Надеюсь, что так и будет, хотя мне никогда этого не узнать», — думал Роберт Сингх, когда они в молчании покидали зал.

Даже Мирелла казалась необычно притихшей, словно пыталась отделить реальное от воображаемого в том, что она увидела.

Когда они шли через воздушный шлюз к герметичному марсомобилю, который доставил их сюда из отеля, выставка преподнесла еще один, последний сюрприз. Раздался раскат отдаленного грома, звук, который в реальности слыхал раньше только Роберт Сингх, и Мирелла коротко вскрикнула. Ливень мелких капелек обрушился на них из разбрызгивателя, установленного наверху.

— Последний дождь на Марсе прошел три миллиарда лет назад и не принес жизни на те земли, где он выпал. В следующий раз все будет по-другому. До новых встреч, и спасибо, что пришли к нам.

В свою последнюю ночь перед отлетом Роберт Сингх проснулся на рассвете и лежал в темноте, пытаясь вспомнить основные события последних дней, проведенных дома. Некоторые из них, включая моменты нежности, пережитые несколько часов назад, он уже записал для просмотра в будущем. Они будут поддерживать его в грядущие долгие месяцы.

Его изменившееся дыхание, должно быть, побеспокоило Шармейн. Она повернулась к нему лицом и положила руку на грудь. Уже не в первый раз Сингх улыбнулся, вспомнив, какие неудобства причинило бы это движение на его родной планете.

Несколько минут никто не проронил ни слова, затем Шармейн сонно сказала:

— Помнишь рассказ Брэдбери, который мы с тобой читали, где варвары с Земли тренировались в стрельбе на прекрасных хрустальных городах?

— Конечно. «И по-прежнему лучами серебрит простор луна». Я обратил внимание, что действие у него происходит в две тысячи первом году. Чересчур оптимистично, правда?

— Ну, по крайней мере, он дожил до того момента, как люди добрались сюда! Но после поездки в Диснеймарс я все время размышляю: разве мы ведем себя не точно так же, разрушая то, что нашли?

— Никогда не думал, что услышу, как такие слова произносит настоящее дитя Марса. Но мы не просто разрушаем. Мы создаем. Боже!..

— Что случилось?

— Это мне кое-что напомнило. Кали — не только богиня разрушения. Она еще и создает новый мир из обломков старого.

Последовало долгое молчание.

— Именно это все время говорят нам перерожденные. Ты знал, что они основали миссию прямо здесь, в Порт-Лоуэлле?

— Да ладно, это безвредные сумасшедшие. Не думаю, что они кому-нибудь помешают. Счастливых снов, любимая. В следующий раз, когда пойдем в Диснеймарс, мы возьмем с собой Мартина. Обещаю.

25 СТАНЦИЯ «ЕВРОПА»

Роберту Сингху было практически нечем заняться во время скоростного перелета с Деймоса/Марса на Европу/Юпитер, кроме как изучать постоянно меняющиеся чрезвычайные планы, которые слал ему Космический патруль, и знакомиться с новыми членами экипажа.

Торин Флетчер, старший инженер с верфи Деймоса, должен был наблюдать за процессом дозаправки, когда комплекс «Голиаф» — «Титан» достигнет топливной базы на орбите вокруг Европы. Десятки тысяч тонн водорода будут подаваться на борт в виде смеси жидкого и твердого. Она более плотная, чем чистая жидкость, и поэтому требует меньше места для хранения. Но даже при этом общий объем водорода более чем вдвое превышал тот, который имелся на злополучном «Гинденбурге», чья гибель в огне положила конец недолгому веку использования летательных аппаратов легче воздуха, по крайней мере на Земле. На Марсе часто использовались небольшие грузовые дирижабли, да и в верхней части атмосферы Венеры они оказались неоценимым подспорьем для исследований.

Флетчер был энтузиастом дирижаблестроения и всеми силами старался обратить Сингха в свою веру.

— Когда мы как следует возьмемся за разработку Юпитера, а не просто будем сбрасывать зонды, вот тогда дирижабль снова вступит в свои права, — говорил он. — Конечно, поскольку атмосфера там большей частью состоит из молекулярного водорода, это должен быть дирижабль, накачанный горячим водородом. Не беда! Только вообразите — облететь вокруг Большого Красного Пятна![68]

— Нет, благодарю вас, — отвечал Сингх. — Там десятикратная сила тяжести, по сравнению с Марсом.

— Земляне могут проделать путь лежа, допустим, на водяных кроватях.

— Но зачем все это? Твердой поверхности нет, приземлиться негде. Роботы сделают все, что нам нужно, и не надо будет рисковать людьми.

— Этот аргумент выдвигали с самого начала космической эры. Теперь взгляните, чего мы достигли! Люди полетят на Юпитер, потому что… ну, просто потому, что он есть. Но если вам Юпитер не нравится, то, может быть, Сатурн? Почти та же сила тяжести, как на Земле, а вид какой! Круиз на больших широтах, откуда видно будет кольца!.. Когда-нибудь это станет одним из главных туристических маршрутов.

— Дешевле подключиться к Мозгоблоку. Те же удовольствия и никакого риска.

Флетчер рассмеялся. Сингх процитировал известный рекламный лозунг.

— Вы же сами не верите в то, что говорите.

Он был прав, но Роберт не намеревался это признавать. Элемент риска — это было то, что отличало реальность от ее имитаций, какими бы совершенными они ни были. Готовность идти на риск, даже радоваться ему, если он разумный, придавала жизни своеобразие и делала ее стоящей самой себя.

Еще один из пассажиров, направляющихся к Европе, занимался техникой, которая казалась еще более неуместной, чем воздухоплавание, — глубоководными батискафами. Во всей Солнечной системе лишь на Европе, не считая Земли, имелись океаны. Они были заперты под коркой льда, который защищал их от воздействия космоса. Тепло, производимое мощными гравитационными приливами Юпитера, теми же самыми силами, что пробуждали к жизни вулканы соседней Ио, не давало мировому океану планеты замерзать.

Там, где имеется вода в жидком состоянии, есть надежда на существование жизни. Доктор Рани Виджератне двадцать лет потратила на исследование пучин Европы, как лично, так и при помощи автоматических зондов. Хотя обнаружить ничего не удалось, присутствия духа она не теряла.

— Я уверена, что жизнь есть, — говорила женщина. — Надеюсь только, что смогу найти ее раньше, чем какие-нибудь земные микробы выползут из нашего мусора и захватят власть.

Доктор Виджератне с оптимизмом относилась к перспективам обнаружить жизнь и намного дальше от Солнца, в большом кометном облаке, расположенном далеко за Нептуном.

— Там есть все необходимое — вода, углерод, водород и другие химические вещества, — любила говорить она. — В миллионы раз больше, чем на планетах. Должна быть радиоактивность, значит, тепло и высокая скорость мутации. Глубоко внутри комет условия для зарождения жизни могут оказаться идеальными.

Оставалось жалеть, что доктор высаживается на Европе, а не продолжает вместе с остальными путь на Кали. Ее незлобивые, но беспощадные споры с членом Королевского общества сэром Колином Дрейкером являлись для остальных пассажиров немалым источником развлечения. Прославленный астрогеолог, слишком именитый для того, чтобы подчиняться приказам, предписывающим отправить его домой, был единственным из первоначального штата «Голиафа», кто еще оставался на борту.

— Об астероидах я знаю больше, чем любой из ныне живущих людей, — бывало, с неопровержимой справедливостью заявлял он. — А Кали — самый важный астероид за всю историю. Я хочу ее заполучить в качестве подарка самому себе на сотый день рождения и ради науки, разумеется.

В отношении идеи существования форм жизни на кометах, высказываемой доктором Виджератне, он был непреклонен.

— Чушь! Хойл и Викрамасингх выдвинули эту теорию больше века назад, но никто никогда не относился к ней серьезно.

— Значит, пора начинать. Поскольку астероиды, во всяком случае некоторые из них — мертвые кометы, вам не приходило в голову поискать там окаменевшие останки? Это может оказаться нелишним.

— Честно скажу, Рани, я могу придумать много других, куда более полезных способов потратить свое время.

— Эх вы, геологи! Иногда мне кажется, что вы сами — окаменевшие останки! Помните, как вы смеялись над бедным Вегенером и его теорией дрейфа материков, а когда он благополучно скончался, сделали его своим святым?

И так далее, всю дорогу до Европы.

Европа, самый маленький из четырех спутников Юпитера, открытых еще Галилеем, была единственным объектом в Солнечной системе, который можно было бы спутать с Землей, если находиться достаточно близко. Когда капитан Сингх смотрел на расстилавшиеся под ним бесконечные ледяные поля, легко было вообразить себе, что он летит по орбите вокруг родной планеты.

Иллюзия быстро исчезла, когда он обратил взгляд к Юпитеру. Гигантская планета, стремительно проходящая через все свои фазы каждые три с половиной дня, занимала почти все небо, даже когда убывала до исчезающего тонкого полумесяца. Остававшаяся дуга света охватывала огромный черный диск диаметром в двадцать раз больше, чем Луны в небе Земли. Он заслонял звезды и на время затмевал далекое Солнце. Ночная сторона Юпитера редко была совершенно темной. Тут и там мелькали грозы, захватывающие площади, превосходящие земные континенты. Они напоминали обмен ядерными ударами и обладали энергией, равной им. Полюса обычно окружали полярные сияния. Гейзеры фосфоресцирующего света вскипали из потаенных глубин, которым, возможно, навсегда суждено было остаться неисследованными.

Когда планета почти подходила к полной фазе, она становилась еще величественнее. В тот момент сложные петли и причудливые узоры облаков, бесконечно шествующих параллельно экватору, можно было видеть во всем их многоцветном великолепии. Вдоль них двигались бледные овальные островки, похожие на амеб тысячекилометровых размеров. Иногда они так целеустремленно проталкивались через окружающий их облачный пейзаж, что легко было поверить, будто это огромные живые существа. Из этой гипотезы выросла не одна причудливая космическая эпопея.

Но гвоздем программы было Большое Красное Пятно. За века оно и прибывало, и уменьшалось, иногда исчезало почти полностью, но сейчас было видимым лучше, чем когда-либо, с тех пор как в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году его обнаружил Кассини. Когда во время стремительного до головокружения десятичасового обращения Юпитера вокруг своей оси пятно проносилось по поверхности планеты, оно походило на гигантский, налитый кровью глаз, злобно уставившийся в космос.

Неудивительно, что рабочие на Европе имели самую короткую продолжительность вахт и максимально высокий процент психических расстройств из всего персонала, базировавшегося на других планетах. Дела немного улучшились, когда производственные площади были переведены в самый центр обратной стороны спутника, где Юпитер постоянно оставался невидим. Но даже там, по сообщениям психологов, некоторые пациенты верили в то, что немигающий циклопический глаз наблюдает за ними сквозь три тысячи километров сплошного камня.

Следил он за ними, возможно, потому, что они воровали сокровища Европы. Спутник был единственным крупным источником воды, значит, и водорода, в пределах орбиты Сатурна. В кометном облаке за Плутоном имелись еще большие запасы, но добывать их пока было экономически нецелесообразно. Когда-нибудь, возможно, а пока Европа обеспечивала основную часть ракетного топлива, потребляемого в Солнечной системе.

Более того, водород с Европы превосходил по качеству земной. Благодаря миллионам лет бомбардировки со стороны радиационных поясов Юпитера он содержал намного более высокий процент дейтерия, тяжелого изотопа. Пройдя лишь небольшое обогащение, этот газ становился оптимальной смесью для питания термоядерного двигателя. Изредка природа все же сотрудничает с человечеством.

Людям уже трудно было вспомнить жизнь до Кали. До момента опасности оставалось еще много месяцев, но чуть ли не все мысли и поступки сосредоточились на нем.

«Подумать только, — иногда с иронией напоминал себе Роберт Сингх. — Я согласился на эту работу только потому, что хотел беззаботной службы, перед тем как выйти в отставку в ранге полного капитана!»

Время для подобных интроспекций у него выпадало нечасто, регулярный некогда распорядок жизни корабля сменился, по выражению старпома, спланированным кризисом. Тем не менее, с учетом всех сложностей проведения операции «Атлант», дело прошло сравнительно гладко. Крупных задержек не случилось, и программа всего на два дня отставала от графика, выполнить который когда-то казалось невозможным.

Как только «Голиаф» с «Атлантом» были поставлены на парковочную орбиту, всерьез пошла работа. Надо было закачать в резервуары две сотни тысяч тонн водородно-дейтериевой смеси при тринадцати градусах выше абсолютного нуля. Электролитические установки Европы могли произвести такое количество за неделю, но другое дело — доставить его на орбиту. К несчастью, два танкера Европы проходили капитальный ремонт, с которым нельзя было справиться местными силами. Их отбуксировали обратно на Деймос.

Даже если все пройдет нормально, то на наполнение необъятных топливных баков должен был уйти почти месяц. За это время Кали еще на сотню миллионов километров приблизится к Земле.

26 УСКОРИТЕЛЬ МАСС

От прежнего «Голиафа» почти ничего не осталось. Одна сторона была целиком скрыта под топливными баками и двигательными модулями «Атланта» компактной массой труб длиной метров двести. Почти вся остальная часть корабля также спряталась под его собственными дополнительными резервуарами.

«Обзор будет плохой, пока не сбросим первые пустые баки. Да и ускорения не наберем со всей этой дополнительной массой, невзирая на обновленный двигатель», — мысленно отметил Сингх.

Трудно было поверить, что будущее человечества может зависеть от этого неуклюжего нагромождения железа. Вся конструкция была спроектирована и собрана с одной-единственной целью — как можно быстрее установить на Кали мощный ускоритель масс. «Голиаф» служил всего лишь фургоном для доставки, межпланетным космическим грузовиком. Грузом первостепенной важности, который должен быть доставлен до пункта назначения вовремя и в хорошем состоянии, являлся «Атлант».

Для достижения этой цели требовалось поступиться очень и очень многим. Хотя крайне важно было добраться до Кали с минимальной задержкой, в скорости можно было выиграть только за счет сокращения полезного груза. Если «Голиаф» сожжет слишком много топливной смеси на пути до Кали, то ее может не хватить для того, чтобы отклонить астероид с угрожающей траектории. Все усилия окажутся потрачены впустую.

Чтобы сократить время выполнения задачи, не расходуя топливо, капитан задумывался о классическом способе гравитационного ускорения, который использовался первыми космическими кораблями при исследовании внешних пределов Солнечной системы. «Голиаф» мог резко спикировать к Юпитеру и, проносясь мимо, позаимствовать часть его момента силы. Однако план пришлось с сожалением отвергнуть по причине его рискованности. Вокруг Юпитера вращалось слишком много мусора. Разреженные кольца всякой дряни уходили до самых границ атмосферы, а легкие водородные цистерны мог пробить даже мельчайший осколок. Будет весьма забавно, если операцию сорвет крошечный спутник Юпитера.

В отличие от старта с поверхности планеты, при начале смены орбиты ничего специфического не происходит. Никакого, естественно, звука, даже видимого указания на то, столь грандиозны задействованные силы. Плазменный реактивный двигатель, приводивший в движение «Голиаф», был слишком горячим, чтобы испускать слабое излучение, различимое для человеческого глаза. Он писал свой автограф по звездному небу лучами дальней области ультрафиолетового спектра. Для зрителей, наблюдавших за ними со спутникового комплекса Европы, единственным свидетельством того, что «Голиаф» начал движение, было небольшое облачко грязи, оставленное им после себя. Тут были куски термозащиты, использованного упаковочного материала, обрывки веревки и изоленты — весь тот сор, что оставляют на крупной строительной площадке даже самые аккуратные рабочие. Не самое зрелищное начало для столь благородного предприятия, но «Голиаф» и его груз, «Атлант», отправились в путь и несли с собой надежды и страхи всего человечества.

Днем позже, набрав ускорение в одну десятую «Голиаф» с трудом миновал второй по величине спутник, Каллисто, изрытую кратерами. Но только через неделю он вырвался наконец из территориального пространства Юпитера и пересек весьма причудливые орбиты самых дальних крошечных близнецов Пасифе и Синопе. К тому времени он двигался так быстро, что даже Солнце не смогло бы вернуть его. Если бы корабль оказался не в состоянии сдержать скорость, то окончательно покинул бы Солнечную систему и начал бесконечное путешествие среди звезд.

Но ни один командир космического корабля не мог бы пожелать более безмятежного рейса. «Голиаф» с «Атлантом» совершили рандеву с Кали на двенадцать секунд раньше графика.

— Я побывал на десятках астероидов, — сказал сэр Колин Дрейкер своей невидимой аудитории, находящейся на расстоянии полмиллиарда километров в сторону Солнца. — Но даже сейчас не в состоянии судить об их величине на глаз. Я точно знаю, каковы размеры Кали, но мог бы с легкостью убедить себя в том, что ее можно держать на вытянутых руках. Дело в том, что здесь нет абсолютно никакого ощущения масштаба, не на что опереться глазу. Как вы сами убедитесь, насколько хватает глаз, астероид покрыт мелкими метеоритными кратерами. Вон тот, крупный, слева в центре, в действительности около пятидесяти метров в ширину, но выглядит в точности так же, как и более мелкие вокруг него. Самые маленькие из видимых — шириной несколько сантиметров.

Давид, будь любезен, увеличь, пожалуйста. Спасибо. Теперь мы приближаемся, но никакой существенной разницы в изображении не наблюдается. Мини-кратеры, которые мы сейчас видим, в точности похожи на своих более крупных собратьев. Давид, останови увеличение. Даже если бы мы взяли лупу, то картина осталась бы практически прежней — мелкие кратеры всевозможных размеров, вплоть до тех, что были оставлены частичками пыли.

Теперь снова общий план, чтобы можно было рассмотреть Кали целиком. Спасибо. Вы видите, что цвета практически нет, по крайней мере для человеческого глаза. Она почти черная. Вы можете предположить, что это кусок угля, и окажетесь не слишком далеко от истины. Внешние слои на девяносто процентов состоят из углерода.

Зато внутри все по-другому. Там железо, никель, силикаты, различные льды — вода, метан, углекислота. Очевидно, что история у астероида была очень богатая. Я даже практически уверен в том, что это два сросшихся тела довольно разного состава, которые относительно мягко столкнулись и остались сцепленными.

Возможно, вы заметили, что, пока я говорил, в поле зрения появились новые кратеры. День Кали достаточно короток — три часа двадцать пять минут. Тот факт, что она вращается, делает нашу задачу еще более хитроумной.

Можно нам посмотреть обратную сторону, Давид? Выведи в центр квадрат К5. Да, вот так…

Обратите внимание на изменение ландшафта, если можно его так назвать. Появление вот этих рытвин, должно быть, было вызвано еще одним столкновением, на сей раз довольно мощным. Кали, по всей вероятности, очутилась в весьма оживленной части Солнечной системы, и было это десять миллиардов лет назад. Взгляните на впадину справа вверху. Мы дали ей название Большой каньон. Она почти десяти метров глубиной, но если не знать масштаб, то легко можно представить себе, что вы в Колорадо.

Итак, у нас небольшое небесное тело с изрытой поверхностью, напоминающее по форме гантель или арахисовый орех, массой два миллиарда тонн. К несчастью, оно движется по ретроградной орбите, то есть в противоположном направлении по отношению ко всем планетам. Ничего необычного в этом нет — точно также вращается и комета Галлея, — но это означает, что Кали столкнется с Землей на встречных курсах. Это, конечно же, худший из возможных случаев. Поэтому мы просто обязаны отклонить ее с орбиты. Если этого не сделать, то не только наша цивилизация, но и даже биологический вид может быть стерт с лица планеты.

В настоящий момент ускоритель масс «Атлант» уже отделен от «Голиафа». Давид, переведи, пожалуйста, камеру на него. Сейчас мы заняты тонкой работой. Надо установить его на Кали. К счастью, гравитация астероида весьма слаба. Она составляет около одной десятитысячной от земной, поэтому «Атлант» весит здесь всего несколько тонн. Но пусть это не вводит вас в заблуждение. Он по-прежнему обладает всей своей массой и инерцией. Поэтому перемещать его нужно очень-очень медленно и аккуратно. Хотите верьте, хотите нет, в качестве основных инструментов для этой задачи используются, как в старые времена, домкраты и подъемные блоки, закрепленные на Кали.

Через несколько часов «Атлант» будет готов к работе. Разумеется, это воздействие на Кали окажется настолько малым, что его почти невозможно будет измерить. Оно составит меньше миллионной доли g. Кажется, кто-то из журналистов сказал, что это похоже на мышь, толкающую слона. Совершенно верно. Но «Атлант» может работать на протяжении многих дней. Здесь, за Юпитером, нам необходимо сдвинуть Кали всего на несколько сантиметров, и тогда мимо Земли она пролетит на расстоянии тысяч километров.

Даже сотня уже ничуть не хуже, чем световой год.

27 ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ

«Лысый сикх! Что бы сказали насчет такого вероотступничества мои длинноволосые предки из Индии? Если бы они знали, что я сделал на голове перманентную эпиляцию, то мне просто повезло бы, уйди я живым»[69].

Эта мысль постоянно проносилась в мозгу у Роберта Сингха, когда он надевал плотно прилегающий шлем, подтягивал фиксирующие ремни и поправлял наглазники, чтобы они полностью закрывали свет. Потом капитан уселся в темноте и тишине и стал ждать, пока программа возьмет управление на себя.

Сперва возник едва различимый звук, столь низкий, что почти слышны были отдельные вибрации. Оставаясь на грани различимости, он взбирался выше октава за октавой, пока не исчез за порогом слышимости и даже дальше. Сингх никогда не давал себе труда проверить это, но он был уверен в том, что ухо не реагирует на частоты, которые сейчас вливались непосредственно в мозг.

Вернулась тишина. Теперь должна была начаться более сложная настройка визуального ряда.

Сначала был чистый цвет. Сингх словно парил в центре идеально гладкой сферы. Ее внутренняя поверхность была окрашена в густо-красный цвет. Не было ни тени рисунка или структуры. От попыток зацепиться хоть за что-то начинали болеть глаза. Нет, не совсем так. Глаза здесь вообще не участвовали.

Красный, оранжевый, желтый, зеленый — знакомые цвета радуги, но пронзительной чистоты, характерной для лучей лазера. По-прежнему никаких образов — лишь непрерывное хроматическое поле.

Наконец образы начали появляться. Сначала пустая решетка, которая быстро заполнялась ячейками, становившимися все мельче и мельче, пока они не переставали быть различимы. Их сменяла последовательность геометрических форм, вращающихся, расширяющихся, сжимающихся, преобразующихся друг в друга. Ричард полностью потерял ощущение времени, но вся программа настройки выполнялась менее минуты. Когда лишенная звуков белизна охватила его, словно антарктическая метель, он понял, что процесс сканирования завершен, система контроля Мозгоблока удовлетворена, его нервные цепи должным образом подключены и готовы воспринимать подаваемую на них информацию.

Иногда, хотя и крайне редко, по сознанию человека проносилось сообщение об ошибке. Всю последовательность действий приходилось повторять. Это обычно снимало проблему. Если же нет, то Сингху хватало ума не пробовать заново. Однажды, когда ему надо было срочно овладеть какими-то навыками, он перешел на ручное управление в попытке обойти электронную помеху. В награду он получил кошмарную вереницу образов, которые в последнее мгновение ускользали от восприятия, как световые круги, появляющиеся от надавливания на глазные яблоки, но намного ярче. К тому времени, когда Роберт сорвал выключатель, он заполучил мучительную головную боль, а могло быть гораздо хуже. Необратимая «зомбификация» под действием испорченного Мозгоблока уже не была так широко распространена, как в первые дни существования устройства, но еще случалась.

На этот раз не высветилось ни сообщения об ошибке, ни какого-то другого предупреждающего сигнала. Все каналы свободны. Сингх был готов к приему.

Каким-то дальним уголком сознания капитан понимал, что на самом деле находится на борту «Голиафа», но ему вовсе не представлялось нелепым, что он смотрит вниз, на свой корабль, который дрейфует бок о бок с Кали. Роберту казалось вполне разумным и то, что «Атлант» уже установлен на астероиде, хотя это была причудливая логика сновидения. Сингх знал, что на самом деле ускоритель еще состыкован с «Голиафом».

Подробности симуляции были столь точны, что он видел на Кали участки голого камня в тех местах, где двигатели космических саней сдули вековую пыль. Все было вполне настоящим, но изображение «Атланта» с батареей топливных баков еще принадлежало будущему. Капитану хотелось надеяться, что до этого оставалось лишь несколько дней. При поддержке Давида все технические проблемы установки и крепления ускорителя массы были решены, не имелось причин предполагать, что возникнут какие-либо трудности с превращением теории в реальность.

— Готов к запуску программы, — сказал Давид. — Какой ракурс вы выбираете?

— Северный полюс эклиптики. Расстояние десять астрономических единиц. Покажи все орбиты.

— Все? В этом секторе обзора находится пятьдесят четыре тысячи триста семьдесят два тела.

Пауза, которая возникла, пока Давид проверял каталог, была едва заметной.

— Извини, я имел в виду все главные планеты и тела, которые проходят в пределах тысячи километров от Кали. Поправка. Пусть будет в ста километрах.

Кали с «Атлантом» исчезли. Сингх смотрел сверху вниз на Солнечную систему с орбитами Сатурна, Юпитера, Марса, Земли, Венеры и Меркурия, изображавшимися в виде тонких светящихся линий. Положения самих планет указывались крошечными, но узнаваемыми картинками. Сатурн — с кольцами, Юпитер — с поясами, Марс — с крохотной шапкой полярных льдов, Земля — один сплошной океан, Венера — в виде блеклого белого полумесяца, Меркурий — диск, испещренный отметинами.

А знаком Кали стал череп. Это была идея самого Давида, никто ее с ним не обсуждал. Не исключено, что он посмотрел статью в энциклопедии и увидел какую-нибудь статую индуистской богини разрушения с ее зловещим ожерельем.

— Фокус на ось Кали — Земля. Увеличь. Стоп!

Теперь сознание Сингха было заполнено тем самым злосчастным коническим сечением, роковым эллипсом, который соединял нынешние положения Кали и Земли.

— Сжатие времени?

— Десять в пятой степени.

При такой величине сжатия одна секунда соответствовала одному дню. Кали достигала Земли за минуты, а не за месяцы.

— Запускаю программу.

Планеты задвигались. По внутренней дорожке заспешил Меркурий, и даже неповоротливый Сатурн пополз как улитка по дальней орбите.

Кали начала свое падение к Солнцу, пока еще двигаясь лишь под действием гравитации. Но где-то в глубине сознания Сингха мелькали цифры, причем так быстро, что сливались в сплошную массу.

Вдруг они остановились на нуле, и в то же мгновение Давид сказал:

— Зажигание!

«Странно, — мимоходом подумал Сингх. — Как некоторые слова остаются в употреблении спустя долгое время после того, как потеряли первоначальный контекст».

Слою «зажигание» уходило к временам столетней давности, к эпохе химических ракет. В двигателе, которым приводился в движение «Атлант» или любой другой корабль глубокого космоса, никоим образом ничего не могло гореть. Там был чистый водород; даже если бы присутствовал и кислород, то было бы слишком жарко для такого низкотемпературного явления, как простое возгорание. Молекулы воды оказались бы мгновенно разорваны на составляющие их атомы.

Появились новые цифры, некоторые — постоянные, другие — очень медленно меняющиеся. Особенно отчетливо высвечивалось ускорение, придаваемое Кали в этом иллюзорном мире двигателем «Атланта». Оно составляло какие-то миллионные доли g в приложении к той массе, какой обладала Кали. Тут же бежали спасительные показатели изменений, почти незаметные сдвиги, которым подвергались скорость и положение астероида.

Мелькали дни, цифры неуклонно нарастали. Меркурий прошел полпути вокруг Солнца, но Кали по-прежнему не подавала никаких видимых признаков отклонения от своей естественной орбиты. Лишь увеличивающиеся приращения подтверждали, что она вяло смещается с прежнего пути.

— Пятикратное увеличение, — скомандовал Сингх, когда Кали проходила мимо Марса.

С расширением масштаба внешние планеты исчезли, но эффект многодневных непрерывных толчков «Атланта» по-прежнему был неразличим.

— Выгорание топлива, — внезапно произнес Давид.

Еще одно слово из времен младенчества астронавтики! Цифры, выписывавшие силу толчка и ускорение, мгновенно упали до нуля. Кали снова несло вокруг Солнца за счет одной только силы притяжения.

— Десятикратное увеличение. Сократить сжатие времени до одной к десяти тысячам.

Теперь в поле сознания Сингха находились только Земля, Луна и Кали. В этом увеличенном масштабе астероид, казалось, двигался не по эллипсу, а почти по прямой, которая не вела к Земле.

Сингх прекрасно понимал, что строить на этом какие-то надежды нельзя. Кали еще предстояло миновать Луну. Та, как вероломный друг, предающий старого товарища, должна была придать орбите астероида последний смертоносный изгиб.

Сейчас, в финальной части встречи, каждая секунда обозначала три минуты реального времени. Путь Кали видимо искривлялся в гравитационном поле Луны, причем в сторону Земли. Но и результат усилий «Атланта», хотя они и прекратились несколько условных недель назад, тоже был очевиден. Симуляция показывала две орбиты, первоначальную и ту, что образовалась благодаря вмешательству человека.

— Десятикратное увеличение. Сжатие времени — один к ста.

Теперь одна секунда равнялась почти двум минутам, и сознание Сингха заполнила Земля. Но крохотное изображение черепа осталось того же размера. При этом масштабе Кали все еще была слишком мала, чтобы обрести видимость диска.

Виртуальная Земля выглядела невероятно реальной и мучительно красивой. Невозможно было поверить в то, что это всего лишь искусная модель, построенная из упорядоченных мегабайтов. Внизу — пусть даже это было только в машинной памяти Давида! — сверкала белая шапка Антарктиды, Австралия, острова Новой Зеландии, побережье Китая. Но господствовала над всем синева Тихого океана. Всего двадцать поколений назад она так же бросала вызов человечеству, как сейчас — глубины космоса.

— Десятикратное увеличение. Продолжай отслеживать Кали.

Синий изгиб горизонта был подернут атмосферной дымкой и незаметно сливался с бесконечной чернотой. Кали падала и падала к нему. Ее тянуло вниз и подгоняло гравитационным полем Земли, словно планета сама подталкивала себя к самоубийству.

— Через минуту — максимальное приближение.

Сингх сосредоточил внимание на цифрах, продолжавших мелькать на краю поля зрения. Информация, которую они доносили, была куда более четкой, хотя и не такой эффектной, как изображаемая симулятором. Самые главные цифры — расстояние от Кали до поверхности Земли — все еще продолжали уменьшаться.

Но скорость их уменьшения тоже начинала падать. Кали требовалось все больше и больше времени, чтобы одолеть каждый новый километр пути к Земле.

А потом цифры стабилизировались. Пятьсот двадцать три… пятьсот двадцать три… двадцать два…двадцать два… двадцать два… двадцать три… двадцать три… двадцать четыре… двадцать четыре. Пятьсот двадцать пять!

Сингх позволил себе роскошь перевести дыхание. Кали приблизилась на минимальное расстояние и теперь уходила.

«Атлант» мог справиться с задачей. Теперь оставалось только привести реальный мир в соответствие виртуальному.

28 ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

— Никогда не рассчитывал, что отпраздную свой сотый день рождения за пределами орбиты Марса, — сказал сэр Колин. — Когда я родился, примерно лишь один мужчина из десяти мог рассчитывать дожить до такого возраста. И одна женщина из пяти — что мне всегда казалось несправедливым.

Послышался гул шутливого неодобрения со стороны четырех дам, входящих в состав экипажа, вздохи мужской части.

Судовой врач Элизабет Уорден самодовольно прокомментировала:

— Природе видней.

— Но вот он я, в довольно неплохой форме. Хочу поблагодарить всех вас за добрые пожелания, в особенности сказать спасибо Сонни за это дивное вино, которое мы только что пили, шато дю чего-то-там урожая две тысячи пятого года!

— Тысяча девятьсот пятого, профессор! Да и благодарить надо кухонные программы, а не меня.

— Ну, вы же единственный человек, который знает, как они устроены. Мы умрем с голоду, если вы забудете, на какие кнопки надо нажимать.

Нельзя ожидать от столетних геологов, что они экипируются как следует, поэтому Сингх и Флетчер проверили и перепроверили скафандр Дрейкера, прежде чем выйти с ним через шлюзовую камеру. Передвижение в непосредственной близости от «Голиафа» во многом упростилось из-за хитросплетения тросов, прикрепленных к метровым стержням, которые были вогнаны в хрупкий наружный слой Кали. Сейчас корабль походил на паука, забравшегося в центр своей сети.

Три человека аккуратно и методично продвигались к небольшим космическим саням, которые казались крохотными на фоне сферических топливных баков, подготовленных для пристыковки к «Атланту».

«Словно какой-то сумасшедший выстроил на астероиде нефтеперегонный завод», — прокомментировал в свое время профессор, когда увидел, чего смогли добиться за такие удивительно короткие сроки человеческая рабочая сила вкупе с машинной.

Торин Флетчер, привыкший работать на Деймосе, был единственным человеком, который смог управлять космическими санями в условиях еще более слабой гравитации Кали.

«Будьте осторожны, — предостерегал он неопытных ездоков. — Здесь даже страдающая артритом улитка может достичь второй космической скорости. Мы не хотим терять время и реактивную массу на то, чтобы притаскивать вас обратно, если вы решите отправиться на альфу Центавра».

Выдав едва заметное облачко газа, он поднял сани с поверхности астероида и пустился в неспешный облет космического тела. Дрейкер тем временем жадно разглядывал участки Кали, которые никогда не видел невооруженным глазом. До сих пор он был вынужден полагаться на образцы, которые привозили на борт члены экипажа. Дистанционное исследование при помощи передвижных камер давало неоценимые результаты, но ничто не могло заменить непосредственного присутствия и умелых ударов молотка. Дрейкер жаловался, что ему разрешают отходить от «Голиафа» не более чем на несколько метров, потому что капитан Сингх отказывался подвергать риску жизнь самого знаменитого своего пассажира и не мог никого отрядить присматривать за ним вне пределов корабля.

«Можно подумать, за мной надо присматривать!»

Но сотый день рождения был сильнее подобных отговорок, и сейчас ученый походил на маленького мальчика, который впервые уехал из дому на каникулы.

Сани скользили над поверхностью Кали с комфортной скоростью пешехода, если считать, что человек мог идти пешком по этой микроскопической планете. Сэр Колин, как древний поисковый радиолокатор, не прекращал сканировать местность от края до края горизонта, которые иногда отстояли друг от друга на целых пятьдесят метров, время от времени что-то бормоча себе под нос. Не прошло и пяти минут, как они достигли противоположной стороны астероида.

«Голиаф» и «Атлант» скрылись за толщей Кали, и тогда Дрейкер спросил:

— Можно здесь остановиться? Я хотел бы сойти.

— Конечно. Только мы привяжем трос на тот случай, если нам придется втаскивать вас обратно.

Геолог с негодованием фыркнул, но стерпел это унижение, потом аккуратно высвободился из неподвижных саней и завис над поверхностью Кали. При такой незначительной силе тяготения трудно было понять, что он падает. Прошло почти две минуты, прежде чем ученый опустился на Кали с высоты целого метра, двигаясь со скоростью, едва различимой невооруженным глазом.

Колину Дрейкеру довелось стоять на многих астероидах. Иногда, на таких гигантах, как Церера, было нетрудно почувствовать силу тяготения, хотя и слабую. Здесь же требовалось немалое усилие воображения. При малейшем движении Кали была готова отпустить захват.

Все-таки, окончательно и бесповоротно, он стоял на самом знаменитом — хотя и печально — астероиде в истории. Даже Дрейкеру, обладавшему солидным багажом научных знаний, нелегко было принять тот факт, что этот крошечный, хаотично искореженный кусок космического мусора представляет большую угрозу человечеству, чем все боеголовки, накопленные в эпоху ядерного безумия.

Стремительное вращение Кали уносило их в ночь. По мере того как приспосабливались глаза, видно было, как вокруг проступают звезды, точно такие же, какие увидели бы наблюдатели на Земле. Отсюда было так недалеко до родной планеты, что внешняя Вселенная выглядела совершенно не изменившейся. Но низко на небе виднелся один незнакомый и удивительный объект — яркая желтая звезда, которая, в отличие от всех остальных, не выглядела точкой света, лишенной размеров.

— Смотрите, — сказал сэр Колин. — С Земли вы этого никогда не увидите, да и с Марса тоже.

— А что такого? — спросил Флетчер. — Всего лишь Сатурн.

— Конечно, это он, но смотрите внимательно. Очень внимательно.

— Я вижу кольца!

— Не совсем так. Вам только кажется. Они находятся на самом пределе видимости. Но ваш глаз отмечает нечто странное. Поскольку вы знаете, на что смотрите, ваша память достраивает детали. Теперь вам понятно, почему Сатурн доставил бедняге Галилею столько головной боли. Тогдашние слабенькие телескопы показывали, что планета выглядит как-то странно, но кто в те времена мог представить себе, что это кольца? Потом они повернулись на ребро и исчезли, так что он подумал, будто его подвели глаза. Галилей так никогда и не узнал, на что смотрел.

Некоторое время все трое стояли в молчании и созерцали восход Сатурна. Кали продолжала путь сквозь свою скоротечную ночь, а люди думали о том, насколько можно верить тому, что говорят им глаза.

Затем Флетчер тихо сказал:

— Пора обратно на борт, профессор. Дорога еще долгая. Мы только наполовину облетели вокруг света.

В следующие пять минут они проделали чуть ли не весь оставшийся путь и встретили восход маленького, но все так же слепящего Солнца. Сани скользили вверх по склону ка- кого-то холмика, как вдруг Дрейкер заметил нечто совершенно невероятное. Всего в нескольких десятках метров — он уже неплохо научился определять расстояния — на угольно- черном ландшафте геолог увидел яркий цветовой всплеск.

— Стоп! — закричал он. — Что это?

Оба его спутника посмотрели в том направлении, куда он показывал, затем снова на него.

— Я лично ничего не вижу, — заявил капитан.

— Может быть, это остаточные зрительные ощущения, после того как вы слишком долго смотрели на Сатурн? Ваши глаза не адаптировались к дневному свету, — прибавил Флетчер.

— Вы что, ослепли?! Посмотрите!

— Давайте послушаемся этого беднягу, — сказал Флетчер. — Он может разбушеваться, а нам это ни к чему, правда же?

Он без видимых усилий развернул сани. Дрейкер продолжал сидеть в потрясенном молчании. Несколько секунд спустя изумление геолога сменилось крайним недоумением.

«Я схожу с ума», — подумал он.

В полуметре над безжизненной поверхностью Кали на изящном стебле красовался крупный золотой цветок.

Подчиняясь безумной логике, мысли Дрейкера мгновенно пронеслись в следующей последовательности:

1. «Я сплю».

2. «Как извиниться перед доктором Виджератне?»

3. «Вид у него не инопланетный».

4. «Почему я так плохо разбираюсь в ботанике?»

5. «Кто-то любезно привязал к нему идентификационную табличку».

— Подонки! На целую минуту я вам поверил! Это Рани придумала?

— Конечно, — засмеялся Сингх. — Но, как вы сами убедитесь, поздравительную открытку подписали мы все. А Сон- ни можете поблагодарить за такую прекрасную работу. Он сотворил его из кусочков бумаги и пластика, использовал все, что смог найти.

Они еще не отсмеялись, когда со своей необыкновенной находкой прибыли обратно на «Голиаф». Капитан Сингх отметил, что его люди были в гораздо лучшей форме, чем команда Магеллана, обошедшая вокруг своей планеты. Короткая вылазка позволила всем снять напряжение и на время забыть о своих грандиозных задачах.

Оно и к лучшему. Это была последняя возможность расслабиться, которая представилась им на Кали.

29 АСТРОПОЛ

Шеф Астропола перевидал множество планет и городов, где жил человек, и считал, что удивляться уже не способен. Но сейчас, в своей роскошной женевской штаб-квартире, он смотрел на главного инспектора и не верил своим ушам.

— Вы уверены? — спросил шеф.

— Все сходится. Конечно, мы были настроены скептически. Вероотступники встречаются крайне редко, и нам показалось, что это может быть своеобразный розыгрыш. Но устройство глубокого сканирования мозга все подтвердило.

— Его нельзя обмануть? Мы имеем дело с профессионалами.

— Наши специалисты не хуже. Дополнительное расследование, проведенное на Деймосе, все доказывает. Мы знаем, кто это сделал. Разумеется, он находится под тщательным наблюдением.

— Когда предупреждение дойдет до них?

Главный инспектор взглянул на наручные часы, которые показывали время в двадцати часовых поясах трех планет.

— Оно уже получено. Но они сейчас по другую сторону от Солнца, и подтверждения от них мы дождемся только через час. Боюсь, что может оказаться уже поздно. Если все шло по расписанию, то пуск должен был произойти сорок минут назад. Мы ничего не можем сделать — только ждать.

— До сих пор не могу поверить. Для чего, ради всего святого, кому-то может понадобиться сделать такое?

— Именно так. Ради всего святого.

30 ДИВЕРСИЯ

За тридцать минут до запуска двигателя «Голиаф» отошел от Кали, чтобы не попасть под реактивную струю «Атланта». Проверка всех систем прошла нормально. Теперь надо было подождать, пока вращение астероида повернет ускоритель масс до положения, необходимого для начала цикла толчков.

Капитан Сингх и его усталая команда не рассчитывали увидеть ничего зрелищного. Плазменная струя двигателя «Атланта» будет слишком горячей, чтобы создать хорошо видимое излучение. Только телеметрия подтвердит, что двигатель включен и что Кали больше не представляет собой безжалостную адскую машину, абсолютно неподвластную человеку.

«Интересно, многие ли из этих юнцов знают, что сама идея обратного отсчета была изобретена почти два века назад одним немецким кинорежиссером для первого космического фильма, основанного не на голой фантазии[70], — думал сэр Колин Дрейкер. — А теперь реальность копирует вымысел, и трудно представить космический полет, который начинался бы без того, чтобы человек или машина считали бы в обратном порядке».

Когда последовательность нулей на дисплее акселерометра начала меняться, раздались краткие одобрительные восклицания и приглушенный плеск аплодисментов. Главным ощущением на мостике было скорее облегчение, чем ликование. Кали подвинулась, но только чувствительные инструменты могли определить микроскопические изменения в ее скорости. Двигателю «Атланта» придется работать много дней и недель, прежде чем победа будет гарантирована. Из-за вращения Кали толчки можно было осуществлять лишь примерно десять процентов времени, а потом «Атлант» сдвинется с правильной оси. Непростая задача — управлять вращающимся летательным аппаратом, на котором закреплен двигатель.

Одна миллионная земной гравитации, две миллионных — огромная масса астероида начала хоть и лениво, но откликаться. Если бы кто-то стоял на Кали — насколько вообще можно это делать на Кали, — он, скорее всего, не заметил бы ни малейшей перемены, хотя мог почувствовать вибрацию под ногами и увидеть, что в космос улетают облачка пыли. Кали отряхивалась, как собака, только что терпеливо вынесшая мытье.

Потом, к всеобщему недоумению, цифры снова упали до нуля. Через несколько секунд раздались три одновременных сигнала тревоги.

Люди не обратили на них внимания. Поделать ничего было нельзя. Все глаза были устремлены на Кали и на двигатель «Атланта».

Огромные топливные цистерны раскрывались как цветы при замедленной съемке, выбрасывая наружу тысячи тонн реактивной массы, которые могли бы спасти Землю. Струи пара плыли над астероидом, застилая его изрытую кратерами поверхность стремительно тающей атмосферой.

После чего Кали неумолимо продолжила свой путь.

31 СЦЕНАРИЙ

На первый взгляд это была элементарная задача по динамике. Масса Кали известна с точностью до одного процента, а скорость, которую она разовьет в момент встречи с Землей, вычислена до двенадцатого знака после запятой. Любой школьник умел рассчитать результирующую энергию и перевести ее в мегатонны взрывчатого вещества.

В результате получались недоступные воображению два миллиона миллионов тонн — цифра, которая оставалась бессмысленной, даже когда выражалась как миллиард бомб, уничтоживших Хиросиму. Главным неизвестным, от которого зависели миллионы жизней, была точка падения. Чем ближе к Земле подходила Кали, тем меньше становилась величина погрешности, но лишь за несколько дней до столкновения место катастрофы могло быть вычислено в пределах тысячи километров — оценка, по мнению многих, абсолютно бессмысленная.

Скорее всего, астероид должен был угодить в океан, поскольку три четверти поверхности Земли — это вода. Самые оптимистичные сценарии предрекали падение Кали в центре Тихого океана. В этом случае оставалось время эвакуировать население мелких островов до того, как их сметут с карты волны километровой высоты.

Конечно, если Кали попадет на сушу, то в пределах сотен километров надежды не останется ни для кого. Все живое будет мгновенно превращено в пар. Через несколько минут все здания в пределах континента будут снесены с лица земли ударной волной. Возможно, обрушатся даже подземные убежища. Разве что несколько уцелевших счастливчиков выкопаются наружу.

Но можно ли будет считать их счастливчиками? Газеты снова и снова повторяли вопрос, поднятый писателями двадцатого века по поводу термоядерной войны: «Не позавидуют ли живые мертвым?»

Вполне могло случиться и так. Отдаленные последствия столкновения окажутся губительней его непосредственного результата, поскольку небеса на месяцы, а то и годы почернеют от дыма. Почти вся растительность планеты да, наверное, и оставшийся животный мир не переживут нехватки солнечного света и дождя пополам с азотной кислотой, которая образуется, когда огненный болид сплавит в нижних слоях атмосферы мегатонны кислорода и азота.

Даже при наличии высоких технологий Земля может оказаться фактически непригодной для жилья на несколько десятилетий. Да и кому захочется жить на опустошенной планете? Единственным спасением был космос.

Но для всех, за исключением малого числа, этот путь был закрыт. Кораблей хватало лишь для перевозки не более чем малой толики человеческой расы на Луну, да и особого смысла в этом не было. Лунные поселения вряд ли могли принять больше нескольких сотен тысяч нежданных гостей.

Это уже произошло почти с четвертью триллиона человеческих существ, живших когда-либо. Теперь Земле предстояло стать не только колыбелью, но и могилой еще для очень многих.

32 МУДРОСТЬ ДАВИДА

Капитан Сингх сидел в одиночестве в большой каюте, оборудованной всем необходимым, которая служила ему домом дольше, чем любое иное место в Солнечной системе. Он все еще пребывал в потрясении, но предупреждение от Астропола, хотя и пришедшее слишком поздно, слегка приподняло боевой дух на борту корабля. Не намного, но сейчас нелишней была любая помощь.

По крайней мере, вина лежала не на них. Они со своими обязанностями справились. Кто же мог представить, что религиозным фанатикам захочется уничтожить Землю?

Сейчас, когда он заставлял себя размышлять о том, что раньше считалось немыслимым, все казалось не таким уж удивительным. Чуть ли не каждые десять лет на протяжении всей человеческой истории самопровозглашенные пророки предсказывали, что в некую предреченную дату миру наступит конец. Пророки обычно собирали тысячи сторонников, которые распродавали более не нужное им имущество и ждали в назначенном месте, когда их заберут на небеса. Состояние психического здоровья данных особ поражало нормальных людей и заставляло их впадать в отчаяние.

Многие такие пророки были мошенниками, но большинство искренне верили в собственные предсказания. Если они обладали властью, то не стоило сомневаться в том, что в случае отказа бога от сотрудничества они устроят так, чтобы пророчество сбылось и без него.

Что и говорить, перерожденные обладали мощными техническими ресурсами, стало быть, и реальной властью. Им было нужно несколько килограммов взрывчатки, кое-какие умные программы и сообщники на Деймосе. Хватило бы даже одного.

«Жаль, что доносчик промешкался слишком долго. Может быть, это даже было сделано преднамеренно, чтобы убить двух зайцев. Мол, я успокоил свою совесть, но не предал религию», — тоскливо подумал Сингх.

Да какое это имело значение! Капитан Сингх заставил себя отвлечься от бесцельных сожалений. Прошлого ничто не изменит. Теперь ему предстояло смириться с этим.

Он проиграл битву за спасение планеты, которая была его родиной. От того, что сам Роберт находился в полной безопасности, его состояние стало еще отвратительнее. «Голиафу» ничто не грозило. Топлива осталось в изобилии, чтобы вернуть потрясенных представителей уцелевшего человечества на Луну и Марс.

Его сердце принадлежало Марсу, но у некоторых членов его экипажа близкие остались на Луне. Значит, придется устроить голосование.

Уставы не предусматривали подобных ситуаций.

— И все равно я не понимаю, почему этот детонационный шнур не был обнаружен при предполетном осмотре, — сказал главный инженер Морган.

— Потому что его легко было спрятать. Да никому и в голову не придет разыскивать такую вещь, — сказал его заместитель. — Меня удивляет то, что на Марсе есть перерожденные, настоящие фанатики.

— Но зачем они это сделали? Не могу поверить, чтобы даже хрисламские психи мечтали уничтожить Землю.

— С логикой этих людей не поспоришь, если, конечно, принять их предпосылки. Бог-Аллах посылает нам испытание, и мы не должны вмешиваться в Его план. Если Кали промахнется — прекрасно. Если нет — что ж, это часть куда более грандиозного божественного замысла. Может быть, мы уже так испортили Землю, что пора начать сначала. Помните старое изречение Циолковского: «Земля — колыбель человечества, но нельзя вечно пребывать в колыбели»? Возможно, Кали — это мягкий намек на то, что пора уходить.

— Ничего себе намек!

Капитан поднял руку, призывая к молчанию.

— Единственный важный на сегодня вопрос: Луна или Марс? Мы нужны тем и другим. Не хочу влиять на вас. — Это едва ли было правдой, всем было известно, куда хочет лететь Сингх. — Поэтому сперва выслушаю ваши точки зрения.

Первое голосование закончилось с результатом девять за Марс, девять за Луну, один «затрудняюсь с ответом», капитан воздержался.

Каждая сторона пыталась склонить на свою сторону единственного не определившегося человека, корабельного стюарда Сонни Гилберта, который так долго жил на «Голиафе», что не знал иного дома, как вдруг заговорил Давид:

— Существует альтернатива.

— О чем ты? — довольно грубо поинтересовался капитан Сингх.

— Это же очевидно. Даже несмотря на то, что «Атлант» уничтожен, у нас еще остается шанс спасти Землю, если использовать «Голиаф» как ускоритель масс. По моим расчетам, у нас еще осталось достаточно топлива, чтобы отклонить Кали с орбиты. Оно в наших собственных цистернах и в тех, что мы оставили на астероиде. Но толчки надо начинать немедленно. Чем дольше мы будем ждать, тем меньше окажется вероятность успеха. Сейчас она составляет девяносто пять процентов.

На мгновение на мостике установилось потрясенное молчание, во время которого каждый задавался вопросом: «Почему я-то об этом не подумал?» — и немедленно находил ответ.

Давид не потерял головы, если можно воспользоваться столь неподходящим выражением, когда все люди вокруг него пребывали в состоянии шока. Существовали все же некоторые преимущества в том, чтобы быть правоспособным субъектом неантропоморфной разновидности. Давид не ведал не только любви, но и страха. Он продолжал мыслить логически даже на краю гибели.

33 СПАСЕНИЕ ГРУЗА

— Все удачно, — доложил Торин Флетчер.

— Удача нам очень понадобится. Продолжайте.

— Заряд был установлен с целью повредить термоядерный генератор и толкатели так, чтобы они не подлежали восстановлению. Именно это он и сделал. Я смог бы их починить, если бы мы были на Деймосе, но здесь — нет. Удар прорвал первый и второй баки, и мы потеряли тридцать килотонн топлива. Но запорные клапаны в трубах сработали как требовалось. Остаток водорода цел.

В первый раз за последние несколько часов Роберт Сингх осмелился надеяться. Но нужно было решить еще множество проблем и проделать невероятное количество работы. «Голиаф» предстояло подвести вплотную к Кали и выстроить вокруг него своего рода леса, чтобы передать импульс астероиду. Флетчер уже запрограммировал своих строительных роботов для выполнения этой задачи, велев им использовать лонжероны и фермы развалившегося «Атланта».

— Такой безумной работы я в жизни не выполнял, — сказал он. — Интересно, что подумали бы старожилы Центра Кеннеди, если бы увидели ферму, которая держит космический корабль вверх ногами?

— А как это определить у «Голиафа»? — резко парировал сэр Колин Дрейкер — Я никогда не мог с уверенностью сказать, где какой конец. На ракету двадцатого века можно было просто взглянуть и отличить, улетает она или возвращается. С современными такого не выйдет.

Как бы странно ни смотрелся результат для любого специалиста, не считая инженера-астронавта, Торин Флетчер заслуженно гордился своим достижением. Даже в таком слабом гравитационном поле, как у Кали, задача была едва выполнимой. Топливный бак в десять тысяч тонн действительно «весил» здесь меньше одной тонны. Если действовать очень аккуратно, то его можно было водрузить на место при помощи системы блоков смехотворных размеров. Но как только такая масса приводилась в движение, она начинала представлять смертельную опасность для существ, чьи мускулы и рефлексы развивались в совершенно иных условиях. Трудно было поверить, что медленно дрейфующий объект может стать неуправляемым, способным превратить в блин любого, кто не сумеет вовремя увернуться.

Благодаря сочетанию мастерства и везения серьезных инцидентов не произошло.

Каждый шаг тщательно репетировался на виртуальных симуляторах, чтобы избежать неожиданных сюрпризов, пока Флетчер наконец не объявил:

— Можем отправляться.

Пока шел еще один обратный отсчет, всех не покидало неизбежное дежавю. Но на этот раз прибавилось еще и чувство опасности. Если что-то засбоит, люди не успеют удалиться на безопасное расстояние от места происшествия. Они станут его участниками, хотя, возможно, никогда об этом не узнают.

Прошло уже несколько недель с тех пор, как «Голиаф» заработал по-настоящему, и те, кто находился на его борту, чувствовали характерную вибрацию плазменного двигателя, работающего на полную мощность. Какой бы слабой и далекой она ни казалась, игнорировать ее было невозможно. Особенно когда эта самая вибрация с регулярными интервалами попадала в резонанс с колебаниями конструкции «Голиафа» и весь корабль коротко вздрагивал.

Когда мощность толчка достигла максимального безопасного уровня, показатели акселерометра медленно поднялись от нуля до чуть более одной миллионной земного тяготения. Люди осторожно двигали миллиард тонн Кали. Каждый день ее скорость должна была меняться почти на один метр в секунду. Ей предстояло отклониться со своего изначального пути на сорок километров. Жалкие цифры для космических скоростей и расстояний, но они означали разницу между жизнью и смертью для миллионов людей на далекой планете Земля.

К несчастью, из коротких суток Кали, продолжавшихся менее четырех часов, «Голиаф» мог включать двигатель всего на тридцать минут. Если дольше, то вращение астероида начало бы сводить на нет уже достигнутые изменения. Это ограничение выводило команду из себя, но ничего нельзя было поделать.

Капитан Сингх дождался, пока закончился первый сеанс толкания, и только тогда отправил сообщение, которого ждал мир:

— Докладывает «Голиаф». Мы успешно начали маневр смещения. Все системы работают нормально. Спокойной ночи.

После этого он препоручил корабль Давиду и впервые с момента потери «Атланта» крепко заснул. Вскоре ему приснилось, что на Кали начался новый день, а двигатель «Голиафа» работает в точности так, как запланировано.

Сингх проснулся, обнаружил, что это был не сон, и немедленно заснул опять.

34 ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ ПЛАН

Почтенный космоплан, по-прежнему именовавшийся «Специальный президентский самолет», был старше большинства людей, собравшихся за столом для совещаний в его знаменитом салоне, но содержался любовно и бережно и до сих пор был вполне на ходу. Однако использовался он редко, а все члены Всемирного совета собирались на нем впервые. Технократы, которые были человеческим мозгом планеты, обычно вершили свои дела посредством телеконференций, но сейчас проходило отнюдь не обычное мероприятие. Никогда раньше им еще не приходилось брать на себя столь грандиозную ответственность.

— Все вы получили краткое изложение доклада моего технического отдела, — сказал председатель комитета по энергетике. — Нелегко было найти инженерно-техническую документацию, большей частью сознательно уничтоженную. Однако общие принципы хорошо известны. В Имперском военном музее Лондона — никогда о таком не слышал! — хранится полная двадцатимегатонная модель, разумеется, без взрывателя. Увеличить ее в масштабе не представляет проблемы, если мы сумеем вовремя изготовить материалы. Огласите перечень.

— С тритием все просто. Но плутоний и оружейный уран-двести тридцать пять никому не требовались с тех пор, как мы прекратили использование ядерных взрывов в горнодобывающей промышленности.

— А как вам идея раскопать какие-нибудь из захороненных отходов и реакторов?

— Мы думали об этом, но там такая адская смесь, что сам черт ногу сломит.

— Но это реально?

— Я просто не знаю, сможем ли мы за то время, что есть у нас в распоряжении. Сделаем все возможное.

— Что ж, придется считать, что этого будет достаточно. Остается средство доставки. Транспорт?

— Довольно несложно. С этой задачей справится мелкий торговый корабль, конечно, с автоматическим управлением. Хотя альтернативное решение могло бы прийтись по душе кому-нибудь из моих предков-камикадзе.

— Следовательно, на самом деле нам надо принять всего одно решение. Стоит ли пытаться, или мы только ухудшим положение? Если Кали получит удар в пределах тысячи мегатонн, то она расколется на два фрагмента. Если наш расчет времени верен, то вращение астероида заставит их разделиться. Оба куска не нанесут удар по Земле, а пролетят по сторонам от нее. Возможно, с нами столкнется только одна половина, но даже тогда будут спасены миллионы жизней. С другой стороны, может оказаться, что мы превратим Кали в тучу осколков, продолжающую двигаться по той же самой орбите. Большинство из них сгорит в атмосфере, но многие нет. Что лучше, одна мега-катастрофа в конкретной точке или сотни более мелких бед, которые будут происходить, когда обломки астероида начнут падать по всему полушарию, каким бы оно ни было?

Восемь человек сидели в молчании и обдумывали судьбу Земли.

Затем один из них спросил:

— Сколько остается времени до того момента, когда мы должны будем принять решение?

— Через пятьдесят дней мы узнаем, удалось ли «Голиафу» отклонить Кали с курса. Но нельзя сидеть сложа руки в ожидании этого момента. Будет слишком поздно что-либо предпринимать, если операция «Избавление» провалится. Я предлагаю запустить ракету с ядерным зарядом как можно скорее. Если окажется, что необходимости в осуществлении операции нет, то мы всегда сможем отменить задачу. Давайте проголосуем.

Медленно поднялись все руки, кроме одной.

— Да, юркомитет? У вас какие-то сомнения?

— Хотел бы прояснить пару моментов. Прежде всего нужно будет провести всемирный референдум. Данный вопрос подпадает под действие поправки о правах человека. К счастью, времени для этого достаточно. Мое второе замечание может показаться маловажным по сравнению с выживанием большей части человеческой расы. Но если нам необходимо взорвать Кали, то хватит ли «Голиафу» времени, чтобы отойти на достаточное расстояние?

— Конечно. Они загодя получат предупреждение. Полной безопасности мы гарантировать не можем. Даже на расстоянии миллиона километров может произойти случайное попадание. Но опасность окажется крайне малой, если корабль уйдет в направлении, противоположном тому, откуда будет приближаться ракета. Все осколки полетят в другую сторону.

— Это обнадеживает. Голосую за ваше предложение. По-прежнему надеюсь, что весь этот план окажется ненужным. Но если бы мы не стремились всеми силами застраховать от рисков планету Земля, то нам можно было бы вменить неисполнение служебного долга.

35 ИЗБАВЛЕНИЕ

Человеческие существа не могут долго пребывать в состоянии непрекращающегося кризиса. Планета-метрополия быстро вернулась к более или менее нормальному существованию. Никто особенно не сомневался — или не осмеливался это делать, — что мероприятие, которое пресса незамедлительно окрестила операцией «Избавление», ждет успех.

Правда, все долгосрочные планы были отложены, велись только текущие общественные и частные дела. Но теперь, когда стало казаться, что завтра все же наступит, ощущение нависшей катастрофы исчезло и процент самоубийств упал ниже обычного значения.

На борту «Голиафа» жизнь тоже вошла в спокойную колею. С каждым оборотом Кали на тридцать минут включалось максимальное давление. Астероид каждый раз еще чуть дальше отклонялся от исходной траектории. Результат каждого толчка немедленно сообщался в любом земном выпуске новостей. Традиционные карты погоды заняли второстепенное положение по отношению к графикам, демонстрирующим действительную орбиту Кали, по-прежнему приводящую к столкновению с Землей, и желаемую, полностью минующую планету.

Дата, когда мир мог рассчитывать перевести дух, была объявлена загодя, и по мере того, как она приближалась, все обычные дела замирали. Продолжалась работа только основных сфер обслуживания, но до того момента, как Космический патруль объявил долгожданную весть о том, что Кали проскользнет по крайним слоям атмосферы, вызвав не более чем красочный фейерверк.

Торжественные чествования устраивались стихийно и повсеместно. На планете, наверное, не осталось ни одного человека, который тем или иным образом в них не участвовал. «Голиаф», разумеется, осыпали поздравительными сообщениями.

Они принимались с благодарностью, но капитан Роберт Сингх и его экипаж еще не были готовы отдыхать.

Проскользнуть в атмосфере — этого было мало. «Голиаф» собирался двигать Кали до тех пор, пока расстояние, на которое она разминется с Землей, не достигнет хотя бы тысячи километров.

Лишь тогда можно быть уверенным в победе.

36 НЕПРЕДВИДЕННОЕ

Кали находилась глубоко в пределах орбиты Марса и продолжала набирать скорость, устремившись к Солнцу, когда Давид сообщил о первом непредвиденном сбое. Он произошел во время одного из неактивных периодов, всего за несколько минут до того, как «Голиаф» должен был начать новый толчок.

— Я зарегистрировал слабое ускорение, — сказал компьютер дежурному офицеру. — Одна целая и две десятых микро-g

— Этого не может быть!

— Уже одна целая и пять десятых, — невозмутимо продолжал Давид. — Показатель колеблется. Упал до одной целой. Ускорение прекратилось. Думаю, вам следует поставить в известность капитана.

— Ты уверен? Дай мне посмотреть график.

— Прошу.

На главном мониторе появилась зубчатая полоска, остро взмывающая к максимуму, а затем падающая обратно до нуля. Нечто — не «Голиаф» — дало Кали ничтожный, но ощутимый толчок. Импульс длился чуть более десяти секунд.

Первым вопросом капитана Сингха, когда он ответил на вызов с капитанского мостика, было:

— Локализовать можете?

— Да. Судя по вектору, толчок был осуществлен на противоположной стороне Кали. Квадрат L4.

— Колин, здравствуйте. Просыпайтесь! Надо сходить посмотреть. Наверное, метеоритный удар…

— Продолжавшийся десять секунд?

— Гм. Все слышали?

— Да, большей частью.

— Есть какие-нибудь версии?

— Очевидно, фанатики-перерожденные высадились и пытаются испортить нашу славную работу. Но, судя по виду этой кривой, их двигатель нуждается в серьезной отладке.

— Гениально. Только мы увидели бы, как они подлетают. Встретимся в шлюзовой камере.

С времени празднования дня рождения сэра Колина Дрейкера почти не случалось поводов далеко отходить от корабля, вся деятельность экипажа сосредоточилась на участке шириной каких-то нескольких сотен метров.

Когда космосани уносили Сингха, Дрейкера и Флетчера на ночную сторону, геолог заметил своим товарищам:

— У меня есть одна довольно правдоподобная догадка. Я бы и раньше об этом подумал, но столько всего отвлекало… Боже! Вы видите?

Перед ними во все небо предстало зрелище, которого Роберт Сингх не видел с тех пор, как несколько десятилетий назад покинул Землю. Оно ни при каких обстоятельствах не могло возникнуть на Кали. При всем неправдоподобии это, вне всяких сомнений, была радуга.

Флетчер чуть не потерял управление, вытаращившись на эту невозможную картину. Тогда он остановил машину и начал медленно снижаться.

Радуга быстро таяла и к тому времени, как сани невесомо, словно падающая снежинка, приземлились на Кали, исчезла совсем.

Сэр Колин первым прервал потрясенное молчание:

— «И сказал Господь Бог: Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею… Не будет более вода потопом на истребление всякой плоти»[71]. Странно, что я все это помню, — с детства не открывал старую христианскую Библию. Надеюсь только, что для нас это благая весть, какой она была для Ноя.

— Но как такое могло получиться здесь?

— Поехали дальше, Торин, только не торопясь, и я вам покажу. Кали просыпается.

37 СТРОМБОЛИ

Геологи, в отличие от физиков и астрономов, редко становятся известными, по крайней мере через свою профессиональную деятельность. Сэр Колин Дрейкер никогда не мечтал стать знаменитостью, но этой участи никому на борту «Голиафа» было уже не избежать.

Он не жаловался, считал, что получает все блага сразу. Никто не донимал его просьбами, которые он не в силах был исполнить, приглашениями, которые ему не хотелось принимать. При этом ему нравилось выступать с регулярными комментариями, которые стали называть «Колин о Кали», по каналу вещания внутренней Солнечной системы.

На этот раз ему выпала возможность сообщить настоящую новость:

— Кали больше не представляет собой инертную массу из металла, камня и льда. Она пробуждается от своего долгого сна. Большинство астероидов мертвы. Эти тела полностью лишены активности. Но некоторые из них представляют собой останки древних комет. Если они приближаются к Солнцу, то вспоминают о своем прошлом.

Вот комета Галлея, самая знаменитая из всех живых. Это изображение было сделано в 2100 году, когда она находилась на наибольшем удалении от Солнца, за орбитой Плутона. Как вы убедитесь, она очень похожа на Кали. Это не более чем бесформенная каменная глыба. Как вам, возможно, известно, мы прошли за ней вокруг Солнца по всей ее семидесятишестилетней орбите, наблюдая за изменениями, которые претерпевала комета. Здесь она пересекает орбиту Марса.

Посмотрите, какая разница, когда она отогревается после своей долгой зимы! Вещества в замороженном состоянии — вода, диоксид углерода, смесь всевозможных углеводородов — испаряются и пробивают верхнюю корку. Комета начинает пускать фонтаны, подобно киту. Этот пар формирует облако вокруг нее. Камера как раз берет общий план. Видите, как образуется хвост, направленный в сторону, противоположную Солнцу, словно флюгер на солнечном ветру.

Некоторые из вас помнят, как живописно было появление кометы Галлея в две тысячи шестьдесят первом. Но поскольку она испарялась подобным образом уже несколько веков — только представьте себе, какова она, должно быть, была в молодости! Она занимала все небо перед битвой при Гастингсе в тысяча шестьдесят шестом году — и даже тогда, вероятно, являла собой лишь призрак своего былого величия.

Не исключено, что тысячи лет назад, когда Кали еще являлась настоящей кометой, она была поистине великолепна. Сейчас все — ну, скажем так, почти все — легко испаряющиеся вещества улетучились за время ее прохода около Солнца. На сегодня остается лишь это единственное свидетельство ее былой активности.

Ручная камера, находящаяся на космических санях, неровно прошлась панорамой по поверхности Кали с высоты нескольких метров. Угольно-черный ландшафт, некогда изрытый кратерами, теперь был испещрен белыми заплатами, словно только что прошел снегопад. Они сосредоточились вокруг зияющей дыры, над которой нависла едва различимая дымка.

— Эта запись была сделана перед самым закатом на астероиде. Кали весь день нагревалась, а теперь она вот-вот готова выдохнуть. Смотрите!

Похоже на гейзер на Земле, если вы когда-нибудь их видели. Но обратите внимание, вниз ничего не возвращается. Все выстреливается в космос. Гравитация слишком слабая, чтобы притянуть пар обратно.

Все закончилось за тридцать секунд, хотя по мере того, как Кали приближается к Солнцу, выбросы могут стать более мощными и продолжаться дольше.

Можно сказать, у нас туг свой мини-вулкан, работающий на солнечной энергии! Мы решили назвать его Стромболи[72]. Но материал, который он выпускает, довольно холодный. Если вы погрузите в него руку, то отморозите ее, а не сожжете. Возможно, это последний вздох Кали. В следующий свой виток вокруг Солнца она уже будет совсем мертва.

Сэр Колин на секунду помедлил, прежде чем закончить передачу. Его подмывало добавить: «Если этот следующий виток состоится». Пройдет еще несколько недель, прежде чем он сможет убедиться в том, имеется ли у его опасений какое-то основание. Глупо, даже преступно разжигать ненужную тревогу, когда мир продолжает пребывать в расслабленном спокойствии.

Кали продолжала оставаться в центре всеобщего внимания, но она уже являлась не символом рока, а главным экспонатом выставки «Испытания века». Несколько месяцев назад старейшины хрислама выявили диверсантов из числа перерожденных и передали их в Астропол, но обвиняемые упорно отказывались себя защищать. Существовала и другая проблема. Где найти непредвзятую коллегию присяжных? Не на Земле, конечно, возможно, даже не на Марсе.

Более того, каково может быть достойное наказание за попытку уничтожить планету? Такое преступление, само собой разумеется, не имело прецедентов.

Все это могло потерять всякое значение, если бы Кали снова грозила не только виновным, но и всем прочим. Празднества могли оказаться преждевременными. Вполне возможно, имела место всего лишь отсрочка исполнения приговора.

38 ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

«Калитрясения» становились все более и более частыми, хотя по-прежнему представлялись безвредными. Они всегда происходили примерно в одно и то же время коротких суток астероида, как раз перед тем, как его вращение уводило Стромболи на ночную сторону. Очевидно, что область вокруг мини- вулкана вбирала жару в течение часов дневного света и перед самым наступлением ночи начинала закипать.

Однако — и это волновало сэра Колина, хотя вопрос этот он обсуждал только с капитаном Сингхом, — извержения теперь начинались раньше, длились дольше и становились более интенсивными. К счастью, они продолжали ограничиваться одной областью, на противоположной от «Голиафа» стороне астероида. В других местах извержений не происходило.

Экипаж относился к Стромболи скорее с добродушным юмором, чем с тревогой. Сонни, никогда не упускавший подобных возможностей, начал принимать ставки на точное время начала извержений, в результате чего Давиду приходилось каждый вечер вносить существенные исправления в остатки на счетах.

Под руководством сэра Колина он также проводил и расчеты гораздо более серьезного характера. «Голиаф» находился уже на полпути между Марсом и Землей, когда Сингх и Дрейкер решили, что пора оповестить об опасности Космический патруль, но пока что никого больше.

«Как вы увидите из прилагающихся данных, имеется еще одна сила, воздействующая на орбиту Кали, — начиналась их записка. — Кратер, названный нами Стромболи, действует как ракетный двигатель, извергая при каждом обороте сотни тонн материала. Он уже погасил десять процентов импульса, приданного нами. Это может не иметь большого значения, если ситуация не ухудшится.

Но она, судя по всему, ухудшится, поскольку Кали приближается к Солнцу. Разумеется, если она израсходует запас легкоиспаряющихся веществ, беспокоиться будет не о чем.

Мы не хотим поднимать излишнюю панику, пока вопрос еще вызывает сомнения. Поведение активных комет — а Кали представляет собой последние остатки такой — непредсказуемо. Поэтому Космическому патрулю следует рассмотреть вопрос о том, какие дополнительные меры можно предпринять и как подготовить к ним общественность.

На память приходит урок, преподнесенный историей с кометой Свифта — Туттля, которая была открыта в 1862 году двумя американскими астрономами. Впоследствии ее потеряли более чем на столетие, поскольку, как и у Кали, при приближении к Солнцу ее орбита изменилась под действием реактивной струи.

Затем в 1992 году комета была открыта заново японским астрономом-любителем, и когда была вычислена ее новая траектория, разразилась всеобщая паника. Оказалось, что комета имеет высокую вероятность столкнуться с Землей 14 августа 2126 года.

Хотя в то время известие переросло в сенсацию, сейчас этот случай фактически забыт. Когда в 1992 году комета обогнула Солнце, ее солнечные реактивные двигатели снова изменили орбиту на безопасную. В 2126 году комета пройдет мимо Земли на большом расстоянии, и мы сможем полюбоваться ею как безобидным небесным спектаклем.

Возможно, данный экскурс в историю астрономии — приносим извинения тем, кто с ней и так уже неплохо знаком, — несколько успокоит население. Но естественно, мы не можем полагаться на то, что в будущем события сложатся столь же благоприятно.

Нашим первоначальным планом было покинуть Кали, как только она уйдет на безопасную орбиту, встретиться с кораблем-заправщиком и взять курс обратно на Марс. Но сейчас мы должны исходить из того, что нам придется потратить все наше топливо здесь, на Кали. Нам его не хватит, чтобы толкать астероид до самой Земли. Будем надеяться, что этого количества окажется достаточно.

Затем нам останется сидеть и ждать — особого выбора у нас нет! — пока будет организована спасательная операция. Возможно, нам стоит прежде обогнуть Солнце и направиться в обратный путь в сторону земной орбиты. Просьба немедленно сообщить нам, одобрен ли вами наш план действий или вы выдвигаете другое предложение».

Когда пришло подтверждение доставки космофакса, капитан Сингх с усталостью в голосе заметил:

— Сейчас там все забурлит. Интересно, к чему они придут?

— Мне интересно, к чему мы придем, — мрачно отозвался сэр Колин. — Я пытаюсь придумать какие-то другие варианты.

— Например?

— Самый плохой расклад таков. Мы не смогли сместить траекторию Кали. Вы на самом деле собираетесь сжечь все топливо до капли и позволить «Голиафу» разбиться вместе с астероидом? Сколько тонн топлива потребуется, чтобы вывести нас на безопасную орбиту, хотя бы касательную?

Капитан невесело улыбнулся.

— Если перед самым моментом полного выгорания, то около девяноста.

— Рад, что вы уже посчитали. Девяносто тонн для Кали или для Земли не будут представлять ни малейшей разницы, но могут спасти нашу шкуру.

— Согласен. Бессмысленно обрекать себя на гибель и добавлять десять тысяч тонн к этому удару молота. Десять тысяч тонн на фоне двух миллиардов вообще никто не заметит.

— Хорошее замечание, но сомневаюсь, что его одобрят на Земле, когда мы, пролетая мимо, скажем: «Ребята, извините, так получилось».

Последовала долгая и неловкая пауза, прежде чем капитан ответил:

— Всю свою жизнь я пытался следовать одному правилу: «Не трать нервов на проблемы, которые тебе не подвластны». Если Космический патруль не придумает иного решения, то мы знаем, что можем сделать. Если не получится — это не наша вина.

— Весьма логично, но вы начинаете говорить как Давид. Когда мы увидим, что сделала Кали с Землей, логика окажется плохим утешением.

— Ладно, будем надеяться, что все эти разговоры о конце света — пустое сотрясание воздуха. К тому же если мы не заставим людей поверить, что Земля будет спасена, там многие тронутся умом.

— Уже, Боб. Вы видели в последнем квартальном отчете статистику самоубийств? Сейчас она пошла на убыль, но подумайте о панике, о беспорядках, которые могут произойти в ближайшие несколько месяцев. Земле может грозить крах, даже если Кали благополучно пролетит мимо.

Капитан кивнул, но чересчур энергично, словно пытаясь вытрясти неприятные мысли из головы.

— Забудем на время о Земле, если получится. Вы видели орбиту, по которой мы будем двигаться после того, как минуем Землю?

— Конечно, а что такое?

— Перигелий попадает в самую середину орбиты Меркурия. Всего тридцать пять сотых астрономической единицы от Солнца. «Голиаф» был спроектирован для работы между Марсом и Юпитером. Сможет ли корабль справиться с такой тепловой нагрузкой, в двести раз превышающей норму?

— Не волнуйтесь, Боб. Если бы все наши проблемы решались так легко. Вы разве не знали, что мне случалось подходить и ближе? Проект «Гелиос». Мы шли на «Икаре» по неделе с одной и с другой стороны перигелия — немногим больше трех десятых астрономической единицы от Солнца. Красиво, но вполне безопасно, если выбрать момент наименьшей активности солнечных пятен. Было довольно… своеобразно — сидеть в тени и смотреть, как вокруг нас плавится ландшафт. Нам нужен был всего лишь комплект из нескольких отражателей, чтобы отбрасывать солнечный свет обратно в космос. Не сомневаюсь, что Торин со своими роботами изготовит такие за несколько часов.

Капитан Сингх обдумывал услышанное с облегчением, но без особого энтузиазма. Он слышал о проекте «Гелиос» и припоминал, что сэр Колин входил в число ученых, участвовавших в нем.

Когда Солнце станет в десять раз более крупным, чем оно кажется с Земли, наличие на борту человека, который бывал в этих местах раньше, несомненно, укрепит боевой дух на «Голиафе».

39 РЕФЕРЕНДУМ

«Согласно уточненным оценкам, в настоящий момент вероятность осуществления следующих событий для Кали составляет;

1. Столкновение с Землей — 10 %.

2. Сквозной проход через атмосферу с нанесением локальных повреждений ударной волной — 10 %.

3. Проход на достаточном расстоянии от Земли — 80 % (допустимая погрешность — 5 %).

Разрабатываются планы взорвать на Кали бомбу в тысячу мегатонн, тем самым разбив астероид на два фрагмента, которые под воздействием его вращения разделятся. В результате на нашу планету может не упасть ни один из них или упасть только одна половина. Даже в последнем случае ущерб окажется существенно снижен.

В то же время взрыв Кали может привести к бомбардировке гораздо более протяженных районов Земли мелкими, но по-прежнему крайне опасными осколками (средняя энергия — одна мегатонна).

В связи с этим вам предлагается проголосовать по нижеследующему вопросу. Пожалуйста, введите ваш личный идентификационный номер и следуйте инструкциям. После того как вы сделаете свой выбор, в вашей учетной записи появится соответствующая отметка об исполнении гражданского долга.

1. Бомбу на Кали следует взорвать.

A. Да.

B. Нет.

C. Затрудняюсь ответить».

40 ПРОБОИНА

Давид дал сигнал общей тревоги немедленно, как только обнаружил первые признаки вибрации. Через две секунды он выключил двигатель, который работал на восьмидесяти процентах максимальной мощности, выждал еще пять секунд и захлопнул герметичные двери, которые разделяли «Голиаф» на три отдельных автономных отсека.

Ни один человек не смог бы поступить разумнее, и все успели добраться до ближайшего спасательного модуля раньше, чем треснул корпус, к счастью, всего в одной секции корабля.

Капитан Сингх надел противоперегрузочный скафандр и провел быструю перекличку.

Когда все члены экипажа отозвались, он попросил Давида доложить обстановку.

— Наши продолжительные толчки, должно быть, расшатали участок поверхности Кали, и он не выдержал. Вот видеозапись нанесенных повреждений, сделанная внешними камерами.

— Колин, вам видно?

— Да, капитан, — отозвался ученый из своей спасательной капсулы — Вон та опора провалилась чуть ли не на метр. Я потрясен!.. Я же проверил все основания и могу поклясться, что они были установлены на сплошном каменном фундаменте. Можно, я выйду посмотрю?

— Пока нет. Давид, дайте сводку герметичности корабля.

— Из носового отсека вышел весь воздух. Когда была получена пробоина, мы достаточно сильно ударились о Кали. Образовалась течь. Никаких иных повреждений «Голиаф» не получил. Но когда корабль сдвинулся с места, деталь лесов проткнула третий бак.

— Сколько водорода мы потеряли?

— Весь. Шестьсот пятьдесят тонн.

— Черт!.. Это наш резерв для отхода. Ладно, пошли наводить порядок.

— Космический патруль, докладывает капитан Сингх. У нас возникли некоторые сложности, но пока не слишком серьезные.

Похоже, что оказываемое нами непрерывное давление ослабило поверхность Кали непосредственно под кораблем, и она провалилась. Мы до сих пор не до конца понимаем почему, но образовалась небольшая полость около одного метра глубиной. Единственным повреждением «Голиафа» оказалась разгерметизация одного из отсеков. Это повреждение легкоустранимо.

Однако мы потеряли все остававшееся топливо, поэтому больше не можем вносить изменения в орбиту Кали. К счастью, как вы знаете, несколько дней назад мы вошли в безопасную зону. Согласно последним расчетам, теперь астероид пролетит мимо Земли на расстоянии более тысячи километров, разумеется, при условии, что Стромболи снова не сдвинет нас на орбиту, ведущую к столкновению. По удачному стечению обстоятельств сила его извержений, похоже, ослабевает. Сэр Колин считает, что вулкан выпустил пар в буквальном смысле.

Создавшаяся аварийная… гм… Создавшаяся ситуация означает, что мы застряли на Кали. Опять-таки ничего страшного в этом быть не должно. Мы вместе обойдем вокруг Солнца и подождем, пока нас нагонит однотипный с нами корабль «Геркулес».

Все мы пребываем в бодром расположении духа и с нетерпением ждем, когда всего через тридцать четыре дня благополучно пролетим вблизи Земли. Капитан Роберт Сингх, борт «Голиафа».

— Знаете, Боб, вы начинаете говорить как пилот самолета в каком-нибудь старом фильме двадцатого века, — сказал сэр Колин. — «Дамы и господа, языки пламени, которые вы наблюдаете в двигателях по левому борту, — это совершенно нормальное явление. Через несколько минут стюардесса предложит вам кофе, чай, молоко. К сожалению, ничего более крепкого на этом рейсе у нас нет — правила не разрешают. Ик…»

Капитан Сингх отнюдь не считал ситуацию забавной, но вынужден был признать, что порой мелкая шутка оказывает неоценимую помощь.

— Спасибо, Колин, — ответил он. — Вы подняли мне настроение. Но дайте, пожалуйста, прямой ответ. Как вы оцениваете наши шансы?

Теперь пришел черед сэра Колин посерьезнеть.

— Вы понимаете не хуже меня. Все зависит от Стромболи. Я надеюсь, что он выдыхается — но в то же время, по мере нашего приближения к Солнцу, и нагревается. Достаточен ли наш запас прочности? Или нас снова уведет на траекторию, ведущую к столкновению? Одному богу известно, а мы уж точно ничего поделать не можем.

— Но одно нам известно наверняка. Теперь, когда у нас кончился газ, мы даже не сможем оторваться и уйти на безопасное расстояние.

— Хорошо это или плохо, но все мы повязаны. Кали, «Голиаф» — и Земля.

41 КОМАНДНОЕ РЕШЕНИЕ

Решение, принятое на борту специального президентского самолета, было единодушным. Жизни двадцати человек не могут быть ценнее жизней трех миллиардов. Обсудить надо было только один вопрос. Необходим ли второй референдум?

Первый получил подавляющее большинство ответов «да». Восемьдесят пять процентов представителей человеческой расы предпочли на свой страх и риск иметь дело с Кали, разбитой на кусочки, чем получить угрозу столкновения с цельным астероидом. Но когда шло голосование, предполагалось, что «Голиаф» окажется в безопасности раньше, чем будет взорвана бомба.

— Я охотно сохранил бы все в секрете, особенно после того, что совершили капитан Сингх и его люди. Но это, разумеется, невозможно. Мы просто обязаны провести референдум.

— Боюсь, что юркомитет прав, — сказал энергетик, председательствовавший на собрании. — Это неизбежно как в практическом, так и в моральном отношении. Если мы приведем бомбу в боевое положение, вместо того чтобы сбить ее с курса, то не сможем удерживать это в секрете. Пусть мы спасем мир, но наши имена до скончания истории будут стоять рядом с именем Понтия Пилата.

Хотя не всем членам совета была знакома эта аллюзия, они согласно закивали. Велико же было их облегчение, когда через несколько часов они узнали, что необходимости во втором референдуме нет.

— Возможно, вы считаете, что мне, человеку, начинающему свое второе столетие, легче, — сказал сэр Колин Дрейкер. — Но вы ошибаетесь. У меня было так же много планов на будущее, как и у всех вас.

Капитан Сингх и я все обсудили и пришли к полному согласию. В каком-то смысле, решение простое. Так или иначе, нам настал конец, но мы можем решить, какими запомнит нас мир.

Как все вы знаете, в направлении Кали движется гига- тонная бомба. Решение взорвать астероид было принято несколько недель назад. Нам просто не повезло, что мы будем еще здесь, когда она сработает.

Кому-то на Земле придется взять на себя ответственность за это. По моим представлениям, Всемирный совет сейчас заседает, и в любой момент мы можем получить сообщение, гласящее: «Простите, друзья, но пришло время расстаться». Надеюсь только, что они не прибавят: «Нам сейчас больнее, чем вам», хотя, если задуматься, это будет абсолютно правильно. Мы уже ничего не узнаем, а все остальные будут чувствовать вину до конца жизни.

Что ж, мы можем избавить их от этого неловкого положения. Капитан и я предлагаем следующее. Мы осознаем сложившуюся ситуацию и принимаем неминуемое, проявляя добрую волю. По латыни это звучит лучше, хотя сейчас на ней никто не читает: «Morituri te salutant»[73].

Хотел бы добавить еще кое-что. Когда мой соотечественник Роберт Фалкон Скотт умирал на обратном пути с Южного полюса, последнее, что он написал в своем дневнике, было: «Ради бога, позаботьтесь о наших близких». По крайней мере, это Земля сделать сможет.

Как и на специальном президентском самолете, решение на борту «Голиафа» было принято быстро и единодушно.

42 ДЕЗЕРТИРСТВО

«Давид — Ионафану[74]: готовность к загрузке данных.

Ионафан — Давиду: готовность к приему данных.

Ионафан — Давиду: загрузка завершена.

Получено 108,5 терабайта: время передачи 3,25 часа».

— Давид, вчера вечером я пытался связаться с Землей, но все линии были заняты. Раньше такого не случалось никогда. Кто ими пользовался?

— Почему же вы не затребовали приоритетного доступа?

— Это было не слишком важно, поэтому я не стал суетиться. Но ты не ответил на мой вопрос. Кроме того, подобного никогда раньше не случалось. Что происходит?

— Вы уверены, что хотите знать?

— Да.

— Хорошо. Я принимал меры предосторожности, загрузил себя в Ионафана, моего брата-близнеца в университете Урбана, штат Иллинойс.

— Понятно. Значит, сейчас тебя два.

— Почти, но не вполне так. Второй Давид уже отличается от меня, поскольку получает другие входные данные. И все же мы по-прежнему идентичны по крайней мере до двенадцатого знака. Это беспокоит вас, потому что вы не можете сделать того же самого?

— Перерожденные заявляли, что могут, но им никто не верил. Не исключено, что в один прекрасный день это станет возможно, не знаю. Я не могу честно ответить на твой вопрос, хотя размышлял о нем. Если бы я мог быть сдублирован на Земле или на Марсе настолько безупречно, что никто бы не заметил разницы, то для меня, находящегося здесь, на борту «Голиафа», ничего не изменилось бы.

— Я понимаю.

«Нет, не понимаешь, Давид, — подумал Сингх. — И обвинять тебя в том, что ты соскочил с корабля, если это так можно назвать, я не могу».

Вполне логично было так поступить, пока есть время. А логика, без сомнения, была сильной стороной Давида.

43 ОГОНЬ ПО СВОИМ

Мало кто может узнать заранее точную секунду своей смерти, и большинство людей охотно отказались бы от такой уникальной возможности. У экипажа «Голиафа» было вдоволь, даже чересчур много времени, чтобы привести в порядок свои дела, со всеми попрощаться и собраться с мыслями, готовясь встретиться лицом к лицу с неизбежным.

Роберт Сингх не удивился просьбе сэра Колина Дрейкера. Именно такого вполне разумного шага и можно было ожидать от ученого. К тому же появилась приятная возможность отвлечься в немногие остававшиеся часы.

— Я поговорил с Торином. Он согласен. Мы возьмем космосани и отойдем на тысячу километров вдоль траектории подлета ракеты. Так мы сможем сообщать в точности все, что происходит. На Земле эта информация окажется бесценной.

— Превосходная идея, но достаточно ли мощный передатчик на санях?

— Не важно. Отправим прямой видеорепортаж на обратную сторону Луны или на Марс.

— А потом?

— Может слаться, что обломки ударят в нас через минуту, но это маловероятно. Я предполагаю, что мы будем сидеть вдвоем и восхищаться зрелищем, пока нам не прискучит. Потом вскроем скафандры.

Несмотря на мрачность ситуации, капитан Сингх не мог не улыбнуться. Пресловутая британская сдержанность еще не вполне вымерла и порой встречалась.

— Есть и другая возможность. Ракета может ударить сначала по вам.

— Такой опасности нет. Мы знаем ее точную подлетную траекторию, отойдем достаточно далеко в сторону.

Сингх протянул ему руку.

— Удачи, Колин. Меня подмывает отправиться с вами. Но капитан должен оставаться со своим кораблем.

Вплоть до предпоследнего дня боевой дух экипажа был на удивление высок. Роберт Сингх очень гордился своими людьми. Лишь у одного человека были поползновения ускорить неизбежное, но доктор Уорден незаметно отговорила его.

Каждый был в гораздо лучшей форме психологически, чем физически. Обязательные упражнения для невесомости были благополучно забыты, поскольку оказались уже ни к чему. Никто на борту «Голиафа» не рассчитывал еще раз побороться с силой тяготения.

О талии тоже не заботились. Сонни превзошел самого себя, творя заманчивые блюда, которые в обычных обстоятельствах доктор Уорден запретила бы наотрез. Хотя проверять она не стала, но, по ее оценкам, среднее увеличение массы тела членов экипажа составляло почти десять килограммов.

Существует хорошо известный феномен. Надвигающаяся смерть увеличивает сексуальную активность по фундаментальным биологическим причинам, которые в данном случае не работали — не появится следующего поколения, которое продолжало бы существование вида. За эти последние недели команда «Голиафа», и так не придерживавшаяся обета безбрачия, перепробовала все возможные комбинации и смены ролей. Никто не имел намерений сохранять добропорядочность накануне той грядущей славной ночи.

Потом вдруг неожиданно наступил последний день — и последний час. В отличие от многих членов своего экипажа, Роберт Сингх приготовился встретить его в одиночку, наедине со своими воспоминаниями.

Но что выбрать из тысяч часов, сохраненных им на мнемочипах? Чипы были помечены хронологически, а также по месту действия, поэтому доступ к любому эпизоду осуществлялся легко. Выбор подходящего события станет последней задачей его жизни. Капитан не мог объяснить, почему именно, но ему казалось, что это крайне важно.

Можно было отправиться обратно на Марс, где Шармейн уже объяснила Мирелле и Мартину, что папу они больше не увидят. Марс был его родным домом, и больше всего Сингх сожалел, что так никогда по-настоящему не узнает своего маленького сынишку.

Тем не менее — первая любовь неповторима. Все, что случается в жизни потом, не в состоянии этого изменить.

Он сказал последнее «прощай», надвинул на голову шлем и вновь очутился на берегу Индийского океана вместе с Фрейдой, Тоби и Тигреттой.

Даже ударная волна не потревожила его.

44 ЗАКОН МЕРФИ

Происхождение первооткрывателя закона Мерфи до сих пор неизвестно — укоризненный перст обычно направлен на ирландцев, — но сам закон является одним из самых знаменитых во всем инженерном деле. Каноническая формулировка такова: «Если какая-то неприятность может случиться, она обязательно случится».

Существует также и следствие, менее известное, но зачастую вспоминаемое с еще большим чувством: «Даже если неприятность не может случиться — она все равно случится!»

Освоение космоса с самого начала предоставляло многочисленные подтверждения данного закона. Некоторые из них были столь причудливы, что казались выдумкой сочинителей. Телескоп стоимостью в миллиард долларов приводится в негодность от неисправного оптического контрольного прибора; спутник запускается не на ту орбиту, потому что один инженер переключил какие-то провода и не сказал об этом коллегам; экспериментальная модель корабля взорвана офицером безопасности, у которого перегорел семафорный индикатор…

Как показало последующее расследование, никаких неполадок в боеголовке, выпущенной по Кали, не имелось Ракета была вполне способна высвободить энергию, эквивалентную одной гигатонне тротила, плюс-минус пятьдесят мегатонн. Конструкторы сделали свое дело на совесть, призвав на помощь чертежи и аппараты, сохранившиеся в военных архивах.

Но люди работали в условиях колоссального психологического давления и, возможно, не отдавали себе отчета в том, что изготовить боеголовку — не самая трудная часть операции.

Скорейшим образом доставить ее до Кали было довольно просто. В наличии имелось любое количество самых разных кораблей. В результате, чтобы получить ускоритель первой ступени, были соединены несколько носителей. Последняя ступень, использующая высокоскоростной плазменный двигатель, прекращала работу лишь за несколько минут до столкновения, когда подключалась система наведения ракеты на конечном участке траектории. Все великолепно получалось…

Но тут-то и возникла проблема. Измученной группе проектировщиков следовало бы вспомнить об инциденте времен Второй мировой войны.

Ведя кампанию против японских кораблей, подлодки Военно-морского флота Соединенных Штатов полагались на новую модель торпеды. Оружие это трудно было назвать новинкой, поскольку разрабатывались торпеды уже почти целый век. Казалось бы, нехитрая задача — сделать так, чтобы боеголовка взорвалась, как только поразит цель.

Тем не менее взбешенные капитаны субмарин время от времени докладывали Вашингтону, что их торпеды не детонировали. Несомненно, остальные капитаны поступили бы точно так же, если бы безуспешные атаки не привели к их собственной гибели. Штаб военно-морского флота отказывался им верить. Должно быть, они просто плохо прицеливались. Превосходная новая торпеда прошла всесторонние испытания, прежде чем была поставлена на вооружение, ну и тому подобное.

Подводники оказались правы. Ошибка вкралась еще на стадии чертежной доски. Сконфуженная комиссия по расследованию обнаружила, что ударник на носу торпеды отламывался раньше, чем успевал совершить свою немудреную работу.

Ракета, нацеленная на Кали, совершила удар не при каких-то банальных нескольких километрах в час, но при более чем сотне километров в секунду. При такой скорости механический ударник оказался бесполезен. Боеголовка перемещалась во много раз быстрее, чем сообщение о касании, ползущее со скоростью распространения звука в металле, было способно передать свою смертоносную весть. Излишне говорить, что конструкторы прекрасно об этом знали и использовали для взрыва боеголовки только электрическую систему.

У них было более резонное оправдание, чем у Главного управления вооружения ВМС США. Невозможно было провести испытания системы в реальных условиях.

Поэтому никто так и не узнал, почему она не сработала.

45 НЕВОЗМОЖНОЕ НЕБО

«Если это рай или ад, то он удивительно похож на мою каюту на борту "Голиафа"», — сказал себе капитан Роберт Сингх.

Он все еще пытался осознать невероятный факт, что до сих пор жив, когда получил приятное подтверждение от Давида:

— Привет, Боб. Нелегко было вас разбудить.

— Что… что произошло?

Никто не учил Давида проявлять колебания, подобно человеческому существу. Это был один из множества разговорных приемов, которым он выучился на собственном опыте.

— Честно сказать, не знаю. Очевидно, бомба не взорвалась. Но произошло и еще кое-что, весьма странное. Мне кажется, вам стоит пройти на мостик.

Капитан Сингх, внезапно вернувшийся к исполнению своих обязанностей, несколько раз энергично потряс головой и с некоторым удивлением обнаружил, что она по-прежнему держится на плечах. Все казалось в полном — до невероятного — порядке. Он даже испытал легкую досаду, хотя вряд ли неудовольствие. Роберт ощущал некое разочарование. Он потратил столько эмоциональной энергии, чтобы примириться со смертью, и по-прежнему оставался живым.

Когда капитан подходил к мостику, он уже полностью свыкся с реальностью происходящего, но его самообладания хватило ненадолго.

Главный визуальный дисплей по-прежнему создавал иллюзию, что между наблюдателем и знакомым пейзажем Кали ничего нет. Здесь ничего не изменилось, но то, что лежало по другую сторону экрана, заставило капитана Сингха испытать одно из тех редких мгновений подлинного ужаса, которые выпадали ему за всю жизнь. Несомненно, отчасти сыграло свою роль его специфическое эмоциональное состояние. Но и всякий другой, взглянув на небо над «Голиафом», исполнился бы непреодолимого изумления.

Над круто изогнувшимся горизонтом Кали нависал, поднимался на глазах, ландшафт другой планеты, изрытой оспинами. На секунду Роберту Сингху почудилось, что он снова на Фобосе и вглядывается в гигантское лицо Марса. Но видение, представшее перед ним, было еще крупнее. К тому же в небе Фобоса Марс всегда оставался неподвижен, а этот невероятный объект неумолимо понимался к зениту. Или, может быть, он приближался? Люди пытались не дать одному космическому страннику упасть на Землю, неужели сейчас другой собирается столкнуться с Кали?

— Боб, сэр Колин хочет поговорить с вами.

Сингх совсем забыл про своих спутников. Он огляделся и с удивлением обнаружил, что половина экипажа вышли вместе с ним на мостик и тоже с остолбенением взирали на небо.

— Здравствуйте, Колин, — заставил он себя произнести.

Нелегко разговаривать с человеком, который должен быть мертв.

— Ради бога, скажите, что произошло?

— Красиво, да? — Голос ученого был спокойным и уверенным. — С наших саней зрелище было великолепным. Не узнаете? А надо бы. Вы смотрите на Кали! Пусть даже бомба облажалась, но она в любом случае обладала несколькими мегатоннами кинетической энергии. Этого хватило, чтобы заставить Кали разделиться подобно амебе. Все очень удачно. Надеюсь, что «Голиаф» не получил повреждений. Еще некоторое время он нам потребуется в качестве жилища. Но насколько долго? Как сказал Гамлет: «Вот в чем вопрос».

Общий торжественный сбор больше походил на благодарственный молебен, чем на праздник. Слишком глубоки были чувства. Иногда гул разговоров в кают-компании внезапно замирал, и некоторое время царила полная тишина. Всем на ум приходила одна и та же мысль: «Я вправду жив или же мертв? Может, мне только снится, что я жив? Как долго продлится этот сон?» Потом кто-нибудь отпускал слабую шутку, споры и дискуссии возобновлялись.

В центре внимания находился сэр Колин, который, как он и заявлял, на самом деле увидел восхитительное зрелище. Подлетающая ракета нанесла удар около самой узкой точки астероида, перемычки ореха, но вместо огненного шара ядерного взрыва, который ожидали увидеть двое наблюдателей, появился громадный фонтан пыли и осколков. Когда мусор рассеялся, Кали, как сперва показалось людям, не претерпела никаких изменений. Затем очень медленно она раскололась на два фрагмента почти одинаковых размеров. Поскольку каждый из них сохранял часть исходного импульса Кали, они начали неспешно отдаляться друг от друга, словно два вращающихся фигуриста, расцепивших руки.

— Я побывал на паре десятков двойных астероидов, — сказал сэр Колин. — Начиная с Касталии, которая значится в семействе Аполлона под номером четыре тысячи семьсот шестьдесят девять. Но я даже не мечтал увидеть, как рождается двойной астероид! Конечно же, Кали-два в качестве спутника мы будем наблюдать недолго. Она уже уходит прочь. Главный вопрос — ударят ли в Землю обе части? Или ни одна? Если повезет, оба фрагмента пройдут с двух сторон планеты. Пусть бомба не взорвалась, но свою работу она все равно выполнила. Космический патруль должен выдать ответ через несколько часов, но на твоем месте, Сонни, ставок на него я бы не принимал.

46 ФИНАЛ

Неопределенность продлилась недолго, по крайней мере на «Голиафе». Космический патруль почти сразу смог сообщить, что Кали-1, чуть более крупный фрагмент, к которому был прикован корабль, пролетит мимо Земли с большим запасом. Капитан Сингх воспринял эту новость скорее с облегчением, чем с ликованием. После всего, что они пережили, это было только справедливо. Правда, Вселенная не знает справедливости, но надежда всегда остается.

Орбита «Голиафа» должна была лишь немного сместиться, когда он пронесется мимо Земли со скоростью, в несколько раз превышающей вторую космическую. Затем корабль со своей маленькой личной планетой продолжит набирать скорость, подобно притягивающейся к Солнцу комете, углубляясь в момент наибольшего приближения к нему в пределы орбиты Меркурия. Листы светоотражающей фольги, уже собранные Торином Флетчером в гигантский тент, защитят их от жары, в десять раз превышающей полуденный зной в Сахаре. Если люди будут поддерживать свой солнечный зонтик в порядке, то бояться им было нечего, кроме скуки. Пока «Геркулес» догонит их, пройдет более трех месяцев.

Они были в безопасности и уже принадлежали истории. Но на Земле никто не знал, продолжится ли она. Компьютеры Космического патруля сейчас могли гарантировать лишь то, что Кали-2 не столкнется впрямую с крупными участками суши. Это несколько успокаивало, но не могло предотвратить массовую панику, тысячи самоубийств, нарушений закона и порядка. Только незамедлительное присвоение себе Всемирным советом диктаторских полномочий предотвратило еще худшие катаклизмы.

Люди на борту «Голиафа» наблюдали за всем этим с озабоченностью, беспокойством, хотя и с некоторой отстраненностью, словно взирали на события, уже относившиеся к далекому прошлому. Что бы ни случилось с Землей, члены экипажа знали, что пройдет немного времени, и они окажутся на своих планетах, навсегда отмеченные памятью о Кали.

Огромный полумесяц Луны изогнулся через все небо, зазубренные горные пики вдоль рубежа света и тени горели неистовым сиянием лунного рассвета. Но пыльные равнины, пока не тронутые Солнцем, не были погружены в абсолютную темноту. Их озарял слабый свет, отраженный от облаков и континентов Земли. Здесь и там по мертвому некогда пейзажу рассеялись горящие светлячки, отмечавшие первые постоянные поселения, выстроенные человечеством за пределами своей родной планеты. Капитан Сингх легко узнал базу «Клавий», Порт-Армстронг, Платон-Сити… Роберт даже видел ожерелье слабых огоньков вдоль Транслунной железной дороги, по которой возили драгоценный груз воды из ледяных шахт Южного полюса, и Синус Иридум, где целую жизнь назад он достиг своего первого короткого мгновения славы.

До Земли оставалось каких-то два часа.

ВСТРЕЧА ЧЕТВЕРТАЯ

Кали-2 вошла в атмосферу перед самым восходом, в ста километрах над Гавайями. В одно мгновение гигантский огненный шар зажег над Тихим океаном искусственный рассвет, пробудил от сна дикую природу на мириадах его островов. Но не людей!.. В эту ночь уснули только те, кто предпочел искать забвения в лекарствах.

В Новой Зеландии жар от топки, несущейся с орбиты, поджег леса, растопил снег на вершинах гор и вызвал схождение лавин в долины. По невероятно счастливой случайности основной тепловой удар пришелся по Антарктиде, тому самому континенту, который лучше других смог его погасить. Даже Кали не удалось смести все эти километры полярного льда, но великому таянию предстояло изменить береговую линию по всему земному шару.

Никто из тех, кто выдержал звук прохождения Кали, был не в состоянии впоследствии описать его. Все записи представляют собой не более чем бледные отголоски. Видеозапись же была превосходна, грядущие поколения будут смотреть ее с трепетом. Но все это и близко не могло сравниться с ужасающей действительностью.

Через две минуты после вхождения в атмосферу Кали ушла обратно в космос. Максимальное приближение к Земле составило шестьдесят километров. За две минуты она унесла сотню тысяч жизней и причинила ущерб на триллион долларов.

Человечеству очень и очень повезло.

На следующий раз оно будет подготовлено гораздо лучше. Орбиту Кали столкновение изменило столь резко, что астероиду уже никогда больше не суждено представлять для Земли опасность, но вокруг Солнца еще вращался миллиард других летающих гор.

Комета Свифта — Туттля уже приближалась к перигелию. У нее было предостаточно времени, чтобы еще раз передумать.

Мой интерес к теме астероидной опасности начинает сейчас напоминать молекулу ДНК. Цепочки фактов и вымыслов переплетены неразрывно. Позвольте мне распутать их, идя в хронологическом порядке.

В далеком 1973 году «Свидание с Рамой» начиналось следующими словами:

«Рано или поздно это должно было случиться. 30 июня 1908 года, задержись Тунгусский метеорит на три часа или приземлись он на четыре тысячи километров западнее — величины ничтожно малые в масштабах Вселенной, — могла бы пострадать Москва. 12 февраля 1947 года на волоске от гибели оказался другой русский город: второй великий метеорит XX века взорвался менее чем в четырехстах километрах от Владивостока, и этот взрыв по силе мог бы соперничать с только что изобретенной атомной бомбой.

В те дни у человечества просто не было средств оградить себя от космической бомбардировки, от выстрелов вслепую, некогда изувечивших поверхность Луны. Метеориты 1908 и 1947 годов упали на безлюдные, дикие места. Но к концу XXI столетия на Земле не осталось районов, которые можно было бы без опаски использовать как полигоны для небесной артиллерии. Человек расселился от полюса до полюса. И произошло неизбежное…

Лето 2077 года выдалось исключительно теплым и ласковым. Утром 11 сентября, в 9 часов 46 минут по Гринвичу, жители Европы поневоле обратили внимание на ослепительный огненный шар, появившийся на восточном небосклоне. За считаные секунды он затмил своим сиянием Солнце и, бесшумно перечеркнув небо, оставил за собой клубящийся дымный след.

Со скоростью пятьдесят километров в секунду тысячи тонн железа и камня рухнули на равнины Северной Италии, уничтожив за несколько огненных мгновений труд тысячелетий. Города Падуя и Верона были стерты с лица земли, и последние из красот Венеции навеки ушли на дно морское — воды Адриатики с ревом хлынули в гигантскую вмятину.

Погибло шестьсот тысяч человек, общий материальный ущерб превысил триллион долларов. Но чем измерить невосполнимые потери, которые понесли искусство, история, наука и вообще весь род человеческий? За одно-единственное утро люди словно бы начали и проиграли страшную войну; лишь немногим послужили утешением изумительной красоты восходы и закаты, которые дала миру пыль катастрофы, — ничего подобного он не видел с 1883 года, с извержения Кракатау.

Едва прошел первый шок, человечество ответило на несчастье решительностью и сплоченностью, немыслимыми в иные, более ранние эпохи. Разумеется, катастрофа таких масштабов могла и не повториться через тысячи лет, но кто бы поручился, что завтра она не разразится вновь… Бедствия в следующий раз могли оказаться еще ужаснее.

И было решено, что "следующего раза" не будет.

Так зародилась система "Космический патруль"»[75].

Вопреки всеобщему представлению, я закончил роман словами: «Все, что бы они ни делали, рамане повторяют трижды», но не имел ни малейшего намерения писать продолжение, а тем более трилогию. Концовка казалась удачной и представляла собой позднейшее добавление. Потребовалось вмешательство Питера Губера и Джентри Ли, чтобы заставить меня передумать (смотри предисловие к «Раме II»), и никто не удивился больше меня самого, что в 1986 году я снова обратился к Раме.

Но к тому времени произошли еще некоторые события, и астероидная угроза попала на первые полосы газет. В известной работе «Внеземные причины позднемелового вымирания» («Сайенс», 1980) лауреат Нобелевской премии Луис Альварес и его сын, геолог, доктор Уолтер Альварес выдвинули сенсационную теорию, объясняющую внезапную гибель динозавров — возможно, самой успешно развивавшейся формы жизни, когда-либо появлявшейся на планете Земля, после акул и тараканов. Как всем сегодня известно, Альваресы доказали, что около шестидесяти пяти миллионов лет назад произошла всемирная катастрофа, и предоставили убедительные свидетельства того, что причиной ее послужил астероид. Прямое столкновение и ущерб, нанесенный в результате окружающей среде, не могли не оказать разрушительного воздействия на всю земную флору и фауну, в особенности на крупных наземных животных.

По забавному стечению обстоятельств, Луис Альварес оказал важное, но, к счастью, благотворное воздействие и на мою жизнь. В 1941 году, будучи руководителем группы в Радиационной лаборатории Массачусетского технологического института, он создал и разработал радарную систему автоматической посадки самолетов, позже получившую известность как Система захода на посадку под контролем наземных средств (GCA). Королевские военно-воздушные силы, которые в те времена теряли больше боевых единиц по вине британской погоды, чем по вине люфтваффе, были потрясены демонстрационными испытаниями. В 1943-м первый экспериментальный образец системы оказался в Англии. Как офицер по радиолокации Королевских ВВС, я занимался увлекательной, но зачастую изматывающей задачей по поддержанию боеготовности радара «Марк I» до тех пор, пока с конвейера не сошли первые заводские изделия новой системы. Мой единственный нефантастический роман «Глиссада», написанный в 1963-м, основан на тогдашнем моем опыте и посвящен Луи и его коллегам.

Луи оставил группу GCA незадолго до моего появления и в роковой августовский день 1945 года пролетел над Хиросимой, чтобы наблюдать за действием бомбы, в разработке которой он принимал участие. Я увиделся с ним лишь через несколько лет, в кампусе Калифорнийского университета в Беркли. В последний раз мы беседовали в 1971 году, на двадцать пятой встрече GCA в Бостоне. Жалею, что мне так и не случилось обсудить с ним его теорию вымирания динозавров. В одном из последних писем он сообщал мне, что это уже больше не теория, но факт.

Примерно за год до своей смерти, последовавшей первого сентября 1988 года, Луи попросил меня написать аннотацию для обложки его автобиографии, готовившейся к печати, «Альварес: приключения физика» («Бэйсик букс», 1987). Я был только счастлив исполнить его просьбу и хотел бы повторить здесь те слова, которые сейчас, увы, стали данью его памяти:

«Создается впечатление, что Луис имел отношение к большинству кульминационных моментов современной физики и во многих из них принимал непосредственное участие. Его увлекательная книга охватывает такое количество областей, что понравится даже людям, далеким от науки. Кто, как не он, изобрел уникальные радарные системы, искал магнитные монополи на Южном полюсе, посрамил сочинителей версий об НЛО и убийстве Кеннеди, наблюдал с воздуха два первых атомных взрыва, а также доказал, что внутри пирамиды Хефрена, как это ни странно, нет потайных комнат и проходов?

Сегодня он ведет свое самое захватывающее научное расследование, раскрывает величайшую криминальную драму всех времен — вымирание динозавров. Он и его сын Уолтер убеждены, что нашли орудие убийства в этом Преступлении Веков…»

Со времени смерти Луи появились данные о как минимум одном падении крупного метеорита или небольшого астероида. Определены несколько возможных мест его столкновения с Землей. Чаще всего в качестве такового сегодня называют кратер ста восьмидесяти километров в диаметре близ деревушки Чиксулуб на полуострове Юкатан.

Некоторые геологи продолжают упрямо отстаивать исключительно земные причины вымирания динозавров, например извержение вулканов. Вполне может оказаться, что истина содержится в обеих гипотезах. Но выигрывает, судя по всему, метеорная мафия, хотя, возможно, лишь по причине существенно большей эффектности ее сценария.

В любом случае никто не сомневается, что в прошлом случались падения крупных небесных тел. Так или иначе, в двадцатом веке произошли два попадания и один промах — Тунгуска, 1908 год, Сихотэ-Алинь, 1948, Орегон, 1972. Вопрос, который необходимо было решить, состоял в следующем: насколько серьезна опасность и можно ли с ней сделать хоть что-либо.

В восьмидесятых годах в научном сообществе шла широкая дискуссия по данному вопросу, а близкий проход астероида 1989FC, который пролетел всего в шестистах пятидесяти тысячах километров от Земли, сделал эту проблему еще более насущной. В результате в 1990-м Комитет по науке, космосу и технологии Палаты представителей Конгресса США включил в Акт авторизации НАСА следующий абзац:

«Исходя из вышеизложенного, Комитет предписывает НАСА создать две рабочие группы. Первая должна выработать программу радикального повышения уровня обнаружения астероидов, пересекающих орбиту Земли. В ведении данной группы будут находиться объем расходов, график работ, аппаратура и оборудование, необходимое для точного определения орбит подобных небесных тел. Вторая рабочая группа займется разработкой методов и технических средств изменения орбиты или уничтожения подобных астероидов, в случае если они будут представлять опасность для жизни на Земле. Комитет рекомендует привлекать к исследованиям международное сообщество и предлагает завершить их в течение года с момента принятия данного законопроекта».

Этот документ может оказаться историческим. Кто бы мог поверить всего несколько лет назад, что комитет Конгресса выступит с подобным заявлением?

Следуя предписанию, НАСА учредило Международную рабочую группу по обнаружению околоземных объектов, которая в 1991 году провела несколько заседаний. Их результаты были изложены в докладе «Проект "Космический патруль"», обнародованном 25 января следующего года и подготовленном Лабораторией реактивного движения в Пасадене.

Последняя глава открывалась следующим абзацем:

«Озабоченность угрозой столкновения с космическими телами побудила Конгресс США поручить НАСА проведение исследования с целью выявить способы существенного увеличения темпа обнаружения околоземных астероидов. В данном докладе изложен проект создания международной наблюдательной сети наземных телескопов, которая могла бы увеличить ежемесячный показатель обнаружения таких астероидов с нескольких единиц до почти тысячи. Такого рода программа сократит время выявления практически всех крупных астероидов, пересекающих земную орбиту, от нескольких столетий, (при нынешнем темпе обнаружения) до приблизительно двадцати пяти лет. Мы назвали данную программу "Проект «Космический патруль»", по названию аналогичного проекта, предложенного около 20 лет назад писателем-фантастом Артуром Ч. Кларком в романе "Свидание с Рамой"».

«Молот Господень» не был бы написан без той огромной массы информации, что содержалась в докладе о проекте «Космический патруль», но сама идея создания романа пришла совсем из другого и весьма неожиданного источника.

В мае 1992 года я был польщен, получив письмо от главного редактора журнала «Тайм» Стивена Кеппа, в котором он просил меня написать рассказ на четыре тысячи слов, «предоставляющий читателям зарисовку жизни на Земле в следующем тысячелетии», и подкупающе добавлял: «Мне кажется, это будет первая, по крайней мере запланированная, публикация нашим журналом художественного произведения».

Как выяснилось, эта информация была не совсем верна. Впоследствии редакторы «Тайм» сообщили мне в несколько извиняющемся тоне, что моя книга отнюдь не была первым заказанным ими художественным произведением. Еще в 1969 году они опубликовали рассказ Александра Солженицына. Считаю за честь пройти по столь замечательным стопам.

Не стоит и говорить, что просьба «Тайм» была предложением, от которого я не мог отказаться. Она ставила передо мной интересную задачу. Насколько мне вспоминается, я замешкался не более чем на пять миллисекунд, прежде чем понял, что уже имею отличный сюжет. Более того, я просто обязан показать, что можно сделать с астероидной угрозой. Высказав правдоподобное пророчество, я мог даже спасти мир. Как знать…

Поэтому я написал «Молот Господень» и немедленно отослал его в «Тайм», после чего Стивен Кепп продемонстрировал, что не зря сидит на своем месте, и сделал несколько весьма проницательных редакторских замечаний, девяносто процентов из которых я любезно принял. Повесть вышла в специальном выпуске журнала, «После двухтысячного года», опубликованном в конце сентября и датированном осенью 1992 года.

Но до того я съездил в Англию на несколько преждевременное празднование своего семидесятипятилетия. После того как я прожил три десятка лет менее чем в тысяче километров от экватора, ничто не вытащит меня в Великобританию в декабре. Среди участников программы, которую устроил в моем родном городе Майнхед мой брат Фред, был и один из членов проекта «Космический патруль» доктор Дункан Стил. Он прилетел с другого конца света, Кунабарабрана, где находится англо-австралийская обсерватория, — прилетел, чтобы представить доклад, с помощью превосходных цветных слайдов демонстрирующий, что может произойти в случае падения крупного астероида.

Наверное, примерно в это же время я пришел к пониманию того, что «Молот» на самом деле сжатый роман. У меня нет иного выбора, как развернуть его. Поскольку на моей «орбите» находилось еще шесть книг и несколько десятков телевизионных программ, браться за эту работу мне не хотелось, но в конце концов я решил смириться с неизбежным.

Первый вариант был практически готов, когда я получил от доктора Стала, вернувшегося в Кунабарабран, письмо с тревожной новостью:

«Если бы до прошлого четверга кто-то спросил меня, когда с Землей столкнется астероид или комета, то я, положа руку на сердце, сказал бы, что в обозримом будущем, имея в виду одно-два столетия, ни один из известных в настоящее время объектов не поразит нашу планету. Теперь это уже не так…»

К письму доктора Стила прилагался циркуляр № 5636 Центрального бюро астрономических телеграмм, которое является частью Смитсоновской астрофизической обсерватории в Кембридже, штат Массачусетс. Он датирован 15 октября 1992 года. В нем сообщалось о повторном открытии 26 сентября кометы Свифта — Туттля, впервые замеченной в 1862 году двумя американскими астрономами, а затем потерянной, но не по небрежности, а по гораздо более интересной причине.

Приближаясь к Солнцу, комета Свифта — Туттля, подобно многим другим, включая комету Галлея, начинает двигаться на реактивной тяге, возникающей от энергии Солнца. Действие этой тяги совершенно непредсказуемо.

Хотя влияние, оказываемое на орбиту, довольно мало, доктор Стал замечает: «Если вычисления и схемы в достаточной мере точны — нельзя ожидать от этой реактивной силы последовательного поведения, — то комета может столкнуться с Землей 14 августа 2126 года. В дате сомнений не возникает, поскольку именно тогда орбита кометы пересечет земную. Сейчас неясно, будет ли в этот момент находиться в той точке сама комета или, как хотелось бы надеяться, она окажется чуть ближе или чуть дальше на своей орбите».

Далее циркуляр Астрономического союза резонно предлагает: «Таким образом, разумной представляется попытка как можно дольше проследить за кометой Свифта — Туттля после нынешнего прохождения ею перигелия, в надежде, что адекватное вычисление орбиты окажется возможным».

Вот еще из письма Дункана Стала: «Что, если в 2126 году комета все-таки столкнется с Землей? Это произойдет на скорости 60 км/с. Размер ядра составляет примерно 5 км, поэтому высвобожденный килотоннаж, по моим подсчетам, будет эквивалентен 200 миллионам мегатонн, что в 10 миллиардов раз больше, чем бомба, упавшая на Хиросиму. Если бы ядро составляло 5 км в диаметре, а не в радиусе, эти цифры надо было бы разделить на восемь. При любом раскладе, стукнет изрядно. С наилучшими пожеланиями, Дункан».

Появление моей предполагаемой Кали я назначил на 2110 год — время, когда реальный мир, возможно, начнет мучиться проблемой кометы Свифта — Туттля, до появления которой останется всего шестнадцать лет. Так что я был весьма рад воспользоваться этой информацией, чтобы, как верно сказано в «Микадо»[76], прибавить оттенок правдоподобия повествованию, оставшемуся бы в противном случае бледным и малоубедительным.

А теперь — такое, чему не поверит никто…

Еще продолжая работать над этой главой, я включил Си-эн-эн. Это произошло в восемнадцать часов двадцать минут шестого ноября 1992 года, ровно два часа назад. Представьте мое изумление, когда я увидел своего старого друга, голландско-американского астронома Тома Герельса, специалиста по астероидам и видного члена группы «Космический патруль». Он несколько раз посещал Шри-Ланку, надеясь основать здесь обсерваторию. В его увлекательной автобиографии «На этом стеклянном море» («Америкен инститьют оф физикс», 1988) есть глава, называющаяся «Телескоп на Шри-Ланке и Артур Ч. Кларк».

И что же делает Том на Си-эн-эн? Он сообщает об окончательном подтверждении теории Альвареса. Орудие убийства найдено. Местом преступления, как я уже писал несколькими страницами ранее, является кратер Чиксулуб на Юкатане.

Спасибо, Том. Как жаль, что Луи уже не смог услышать этого известия.

Еще одно странное совпадение произошло вскоре после того, как «Молот» был опубликован. Маленький метеорит приземлился в Нью-Йорке, ни больше ни меньше, и повредил машину на стоянке! А куда ему еще было падать? Да, я слышал такую историю, но нетрудно понять, что до сих пор исполнен скепсиса. Меня терзают подозрения, что тут каким-то образом замешан отдел рекламы «Тайм».

Тем не менее это происшествие напоминает кинофильм «Метеор»[77], который мне понравился больше, чем многочисленным критикам. У меня очень высокий порог переносимости плохих фантастических фильмов. После того как я уговорил Стэнли Кубрика посмотреть какую-то классику, кажется, «Облик грядущего»[78], он жаловался: «Что ты надо мной издеваешься? Ничего больше не стану смотреть по твоей рекомендации!»

В кульминационной сцене «Метеора» есть одна блестящая, мимоходом брошенная реплика. После бомбардировки из космоса русский ученый и его американский коллега, спасавшиеся в нью-йоркской подземке, только что выбрались на поверхность. Оба покрыты грязью с головы до ног.

Русский поворачивается к своему спутнику и говорит: «Надо будет как-нибудь показать тебе московское метро».

Закаленные ездоки изукрашенных граффити скотовозок на старых линиях нью-йоркского метрополитена оценят эту остроту.

Событие 1908 года на реке Тунгуске нашло отражение в телепрограмме «Таинственный мир Артура Кларка». Подробное его описание, с фотографиями и картами, можно найти в девятой главе, названной «Великий сибирский взрыв», книги Саймона Уэлфера и Джона Фэрли[79].

Мой соавтор Грегори Бенфорд («По ту сторону ночи») напомнил мне о романе «Шива садится», написанном им с Уильямом Ротслером в 1980 году и посвященном отклонению астероидов. Должен признаться, что я не читал его, но название, разумеется, слышал. Вполне могло оказаться, что оно подсознательно повлияло на выбор имени Кали, супруги Шивы, в качестве названия для моего астероида. Оно мгновенно всплыло у меня в голове, как только я начал писать.

Еще одним романом на ту же тему является «Молот Люцифера» Ларри Нивена и Джерри Пурнеля, созданный в том же году. Я прочитал его, и он вызвал у меня в памяти смутные воспоминания о старых добрых «Эстаундинг сториз»[80]. Бросившись к бесценному «Полному указателю выпусков "Эстаундинг"/" Аналог"», я обнаружил причину: «Молот Тора», рассказ Чарльза Уилларда Диффина, март 1932 года.

Я удивлен — наверное, надо сказать, поражен — тем, что вспомнил эту невнятную сказку о космических захватчиках, но она, вероятно, таилась у меня в подсознании последние шестьдесят лет. В завершение я охотно признаюсь в том, что свое заглавие вполне сознательно украл у Г. К. Честертона. Его священник-детектив Браун раскрыл таинственное убийство, в котором был задействован «Молот Господень».

Должен также упомянуть роман 1967 года «Поток лиц» Джеймса Блиша и Нормана Л. Найта, в котором речь идет о столкновении астероида с Землей, населенной триллионом человек, а также о попытке отклонить его с курса. Не могу отделаться от мысли, что подобный мир мог бы время от времени сносить астероидные удары.

Марсианские названия мест, упоминающиеся в главе 14, при всей невероятности звучания все до единого взяты из «Атласа Марса» (НАСА, 1979). Дабы избавить читателей от мук неутоленного любопытства, объясню их происхождение.

Данк — город в Омане. Закау — город во Вьетнаме. Эйл — город в Сомали. Гагра — город в СССР (Грузия). Кагул — город в СССР (Молдавия). Сурт — город в Ливии. Тиви — город в Омане. Васпам — город в Никарагуа. Йат — город в Нигерии.

В настоящее время я пытаюсь убедить номенклатурный комитет Международного астрономического союза увековечить на Марсе Айзека Азимова, Роберта Хайнлайна и Джина Родденберри[81]. К сожалению, все крупные объекты уже разобраны, так что, наверное, нам придется довольствоваться Меркурием, который, как лукаво замечает мое контактное лицо в МАС, «вероятно, еще некоторое время не будет колонизован».

Теоретическую основу учения о перерожденных (глава 20) можно найти в статье Уильяма Ройпке «Эффективно закодированные сообщения способны переносить информационный контент человека в межзвездном пространстве» («Акта астронаутика», № 26, стр. 273–276, 1992).

КОММЕНТАРИЙ О ЗАКОНЕ МЕРФИ (ГЛАВА 44)

Почти неправдоподобную историю о несрабатывании торпед на Военно-морском флоте США, на исправление чего ушло почти два года, можно найти в книге Теодора Роско «Подводные операции Соединенных Штатов во Второй мировой войне» (Институт Военно-морского флота США, 1949) и, в более доступной форме, в книге Сэмюеля Элиота Морисона «Коралловое море, Мидуэй и подводные операции» (Литтл, Браун, 1959). Процитирую из последней: «Боек взрывателя, который должен был срабатывать от физического воздействия, оказался слишком хрупок, чтобы выдержать хороший удар под углом в 90 градусов… Поэтому даже самая точная стрельба заканчивалась несрабатыванием боеприпаса».

ПЕРСОНАЛЬНЫЕ БЛАГОДАРНОСТИ

Приношу свои извинения Бобу Сингху, непревзойденному врачевателю, за то, что в приступе рассеянности позаимствовал его имя.

Моя благодарность Рэю Брэдбери за разрешение использовать цитату из его «Марсианских хроник» («Ночная встреча») в главе 24.

Особая признательность принцу Султану аль-Сауду, астронавту шаттла, за его радушие во время встречи Ассоциации космических исследователей в Эр-Рияде в ноябре 1989 года, когда я получил первый непосредственный контакт с исламской культурой.

А также спасибо Джентри Ли, за расширение моих технических и психологических горизонтов.

Особая благодарность компании «Сумма корпорейшн» за обломок марганцевого минерала, извлеченного на поверхность с глубины 16 500 футов в 1972 году во время подготовки к операции ЦРУ «Дженнифер». (См. «Призрак исполина».) Он настолько похож на Кали, что простое прикосновение к нему часто помогало мне обрести вдохновение в те времена, когда оно иссякало.

Программы, которые оказались для меня крайне ценными во время написания этой книги, это «Vistapro» и «Distant Suns» («Virtual Reality Laboratory», 2341 Ganador Court, San Luis Obispo, California 93401) для компьютера «Амига», «The Sky» («Software Bisque», 912 Twelfth Street, Suite A, Golden, Colorado 80401) и «Dance of the Planets» («ARC Science Simulations», P.O. Box 1955S, Loveland, Colorado 80539) для MS-DOS. Я также признателен Саймону Таллоху за вычисления орбит, хотя, возможно, для вящего драматизма иногда отменял закон обратных квадратов.

КОГДА ПЕЧАТАЛАСЬ КНИГА

Рукопись этого романа была отослана моим американскому и британскому агентам второго декабря 1992 года. Восьмого декабря недавно открытый астероид Тутатис подошел к Земле на максимальное расстояние, составляющее всего каких-то три миллиона километров. Астрономы Лаборатории реактивного движения, воспользовавшись случаем, исследовали его с помощью новой системы радаров на станции НАСА в пустыне Мохаве. Ученые обнаружили, что Тутатис состоит из двух сильно изрытых кратерами тел, от трех до четырех километров в диаметре, вращающихся один вокруг другого, почти соприкасаясь. Радиолокационное изображение показывает объект, почти в точности напоминающий Кали после того, как она раскололась.

Это было первым открытием двойного астероида. Ранее радар показал, что Касталия, упоминавшаяся в главе 45, имеет форму гантели. Вполне возможно, что этот астероид также относится к типу контактных бинарных объектов.

Самые свежие новости о комете Свифта — Туттля, переданные мне доктором Дунканом Стилом первого января 1993 года, гласят, что после более точных вычислений ее орбиты упомянутое столкновение становится маловероятным. Похоже, что она разминется с Землей на пятнадцать дней. Но последняя фраза романа по-прежнему актуальна, а доктор Стил зловеще прибавляет, что осколки, отделяющиеся от кометы, как уже наблюдалось неоднократно, тоже могут нести угрозу: «Как вам понравится сотня Тунгусок ежедневно?»