Пески Палестины

Глава 2

Дрейфующий “раумбот” и ревущий “Мессер” будто готовились к самоубийственному тарану без единого выстрела. Но на самом деле друг другу противостояли не катер и самолет, не зенитка и скорострельные авиационные пушки, а два человека. На самом деле шла война нервов. Война, в которой нажать на гашетку следует в самый нужный момент – не раньше, но и не позже. А уж степень нужности этого критического момента каждый определяет по собственному усмотрению.

Противники были еще далеко друг от друга. Но самим им казалось иначе. Казалось, их отделяет лишь полутораметровый ствол кормового орудия «раумбота» и бешено вращающийся винт “Мессершмитта”. А что оставалось между дульным срезом и пропеллером – такая малость! То, что оставалось, почти не шло в расчет. Одно мгновение почти не шло, второе почти не шло, третье…

Они нажали одновременно.

Бурцев, ревя ненамного тише “MG. C/38”, лупил по непрерывным всполохам, в которые обратился вдруг вражеский самолетик в кружочке прицельной рамки. Пилот цайткоманды СС поливал огнем пушек и пулеметов яркую пульсирующую точку на корме катера.

Воздух вокруг самолета наполнился свистящей смертью. Вода у кормы “раумбота” взбурлила.

Пули застучали по металлу. Бронебойные снаряды прошили палубу, ушли ниже, разворотили нутро машинного отделения, вспороли обшивку. По всей кормовой части судна немецкий штурмовик прочертил косые следы рваных пробоин.

Бурцев глох и орал. Орал и глох. И стрелял. Когда разлетелись в щепки навесные деревянные щиты – стрелял. Когда смерть ударила спереди – стрелял. И когда ударила сзади – тоже стрелял. И когда – справа. И слева когда…

Он тоже попал под выстрелы вражеской пушки. Но попал между ними. Лишь чудом его не задело. Чудом не задело орудие.

Задрав ствол, Бурцев сопроводил огнем черные кресты, пронесшиеся над головой.

Пулемет на подвижном лафете вел цель легко и послушно. И пулемет не подвел. С искореженной, изрешеченной, вставшей дыбом и раком палубы он достал-таки фрица.

В этот раз черного дымного следа не было. И белого парашюта – тоже. Был взрыв, были разлетевшиеся в стороны крылья и хвост.

И звонкий щелчок.

И минус еще один магазин.

Далеким-предалеким эхом отозвался второй взрыв: то о поверхность воды расшибся подстреленный ранее “Мессер”. Темная полоса на безоблачном небе указывала место падения. А одинокого парашютиста с ошметками горящего купола уже не видать…

Бурцев вытер пот со лба.

Неужели все прошло настолько быстро? Неужели один штурмовик он умудрился сбить, пока падал второй? А ведь казалось-то! Казалось, будто полжизни минуло в всполохе огней, грохоте выстрелов и собственном безумном оре.

В горле першило и саднило. Дышалось тяжело, вдыхалось помногу. А воздух – вонючий, вперемежку с пороховыми газами. Бурцев откашлялся, глянул на пробоины в палубе. Ноги почему-то отказывались держать – его повалило на пулемет.

– Тонем! Мы то-о-онем! – звонкий голос Ядвиги мигом вывел из ступора.

Ё-о-пс! Так вот что с ногами! Дырявая палуба кренилась. Изрешеченная корма погружалась в воду. Разбитый нос судна задирался верх. Действительно, тонем! Катер ведь прошили насквозь! А на борту – никаких спассредст! Они держались на плаву лишь благодаря низкой осадке разгруженного судна. Но это продлится недолго. Если ничего не предпринимать.

Бегом – в машинное отделение. Бурцев прыгнул вниз. Сразу ухнул в воду по пояс. Пока по пояс. Течь тут была всюду. Вода шумела, бурлила. Отсек наполнялся так быстро, что никакая помпа не поможет. А кругом – искореженное железо да разорванные трубы.

Люк! Люк герметичной перегородки! Задраить, замуровать намертво машинное отделение, пока еще можно успеть. Он задраил, замуровал. Успел…

На палубу его – промокшего, нахлебавшегося – вытащили Дмитрий и Збыслав. Рядом сидел на корточках Сыма Цзян. Китаец задумчиво ковырял пальцем пробоины – сравнивал следы от авиапушек “Мессера” со ствольным срезом трофейного “шмайсера”.

– Птица-дракона кидалася в наша корабля большая невидимая стрела, – глубокомысленно изрек старик.

Бурцев кивнул на кормовое орудие:

– В том вон самостреле стрелы такого же калиб… ну, размера такого же.

Китаец просветлел:

– Если это така, то моя думается, очень хорошо, что наша ни в чем не уступается ихняя.

Сухонький палец старика уткнулся в небо. Там, в безоблачной синеве, еще не рассеялся дымный след.

– Ни в чем, – согласился Бурцев.

И отвернулся.

Только вот улететь мы отсюда не сможем, друг Сема. Ни улететь, ни уплыть. Движок-то – вдребезги. Так что прощай, Святая Земля.

И Аделаидка – тоже прощай.