Пес войны

ГЛАВА 1

Голубое весеннее небо было очень ярким и казалось совсем близким — можно дотронуться, только протяни руку. Уже который день стояла прекрасная погода, в вышине не было ни облачка, словно Хозяйка облачных стад накрепко заперла двери своего загона, позволяя брату своему Солнцу, разъезжающему по небу на золотой колеснице, без помех обогреть и высушить уставшую от зимних дождей землю. Залитые солнечным светом дворцы и храмы казались празднично яркими и нарядными, Коэна купалась в солнечном сиянии, как красавица в бассейне с ароматной водой. Лёгкий ветерок шевелил ветки зацветающих садов, играл знаменем, поднятым на шпиле императорского дворца, давая разглядеть на голубом, сливающемся с небесной твердью полотнище вышитую золотом дубовую ветвь. Дуб на лазури. Слава и справедливость…

Каниэл Лавар отвернулся от окна и окинул взглядом просторную и светлую трапезную с мозаичным полом. За столом их было четверо, все — люди ещё довольно молодые, родовитые и влиятельные, достигшие высоких постов, но сохранившие юношескую дружбу. Жаль, что теперь они видятся реже, чем хотелось бы, но за всё приходится платить, и хорошо, если только свободным временем.

Обед уже закончился, слуги вынесли всё, кроме вина и фруктов. В разговоре, до того оживлённом, возникла пауза, каждый думал о своём.

— Когда вы выезжаете, Каниэл? — прервал молчание Верн Налани, хозяин дома.

— Послезавтра. Как раз к концу месяца буду в Кадане.

— А я — через два дня после вас.

— Вам повезло, господа, — сказал третий из присутствующих, бывший старше других, Асмар Лерти. — В вашем возрасте немногие поднялись так высоко. Вы, Верн — заместитель командующего новой армией…

— Если бы не печальные обстоятельства, побудившие нас её набрать, я бы радовался больше.

— …А вы, Каниэл — наместник…

— Западной Рамаллы всего лишь, — пожал плечами Лавар.

— Для человека, ни дня не служившего в армии, это блестящий результат. К тому же вы молоды, у вас всё впереди.

— Да, с сожалением вынужден признать, что наша страна больше нуждается в военных, чем в юристах. Не в обиду вам, Верн, будь сказано.

— Да какие обиды… Гражданская война и впрямь дело невесёлое.

— Это не гражданская война, — уточнил Асмар. — Это рабская война.

— Одно другого стоит.

— Это верно, — вздохнул Каниэл. — Ещё неизвестно, что считать большим бедствием. Если участники гражданской войны иногда могут удержаться от грабежей и убийств — всё-таки это их собственная страна, — то рабам неведомы ни жалость, ни здравомыслие.

— А чего ещё от них ждать, — фыркнул Асмар. — Они и людьми-то могут считаться лишь с большой натяжкой. Их нужно давить без всякой жалости.

— Раздавим, — махнул рукой Верн. — Мы не повторим ошибок прошлогодней кампании. Будь у Ярнера побольше войск, всё бы закончилось ещё прошлой осенью.

— Вы так думаете?

— Уверен. Как бы то ни было, но дальше Кимны он их не пустил.

— Да они вроде и сами-то не очень стремились, — заметил Каниэл.

— Это заслуга Ярнера. Рабский сброд способен только грабить да давить числом. Они пятились, пока не собрали достаточную орду, но и разбив Ярнера, дальше не пошли. А ведь у него были одни новобранцы!

— Говорят, теперь их стало ещё больше.

— Всё равно, против регулярной армии… Один раз им могло повезти, но богиня Удача капризна, как все женщины.

— Поговаривают, что эта война — кара богов, гневающихся на нас за греховную гордыню, — сказал Каниэл. — Якобы там у них имеется некая пророчица, что обещает им победу и покровительство богов.

— Чушь! — отрезал четвертый из присутствующих, жрец Отца богов Эример. — Шарлатаны нередко пользуются людским суеверием, но от этого не перестают быть шарлатанами. Странно, что вы, патриций, повторяете эти рабские сказки.

Каниэл не ответил. В разговоре вновь возникла пауза.

— Говорят, что в Эмайе мы уже близки к победе? — нарушил молчание Верн.

— Да, царь Ваан попал в окружение, — кивнул Асмар. — Скоро маршал Серлей его добьёт.

— Интересно, кто будет наместником Эмайи? Сам Серлей?

— Это было бы логично. Но мне кажется, что он скорее вернется ко двору. Император любит свою сестру и не хочет с ней расставаться, а госпожа Лугара скучает по мужу.

— Нечастый случай, — заметил Каниэл. — Брак по расчету обернулся браком по любви. Им можно позавидовать.

— Сами-то не надумали опять жениться? — обернулся к нему Эример.

— Нет пока, — сказал Каниэл. Его женили, когда он был совсем юным, по выбору родителей, и с женой он не слишком ладил. Два года назад супруга умерла родами, и младенец вскоре последовал за матерью. С тех пор думать о новом браке Каниэлу не хотелось. Хотя и следовало бы, конечно, надо же продолжить один из древнейших родов Коэны.

Кажется, Эример хотел сказать что-то ещё, но его опередил Верн.

— Теперь пиратам придется туго. Их союзник больше не сможет им помочь.

— С пиратами тоже вскоре будет покончено, — объявил Асмар. — Эскадра уже вышла в море, а Искар — умелый и опытный адмирал. Скоро на море будет спокойно.

— Давно пора, — проворчал Эример.

— Господа, вам не кажется, что вы излишне оптимистичны? — спросил Каниэл. — Я бы не стал праздновать победу заранее. Те же пираты — хорошие мореходы и в бою отнюдь не новички.

— Но правильных морских сражений они никогда не вели, — возразил Верн.

— Верн, я, конечно, не слишком разбираюсь в военно-морских делах, но историю всё-таки изучал. Порой побеждает именно тот, кто нарушает правила.

— Лишь до определённого предела. Тем же рабам никогда нас не победить. У них нет ни толкового командования, ни дисциплины. Их первые успехи были результатом численного перевеса, но сейчас, когда мы собрали армию почти в сорок тысяч… Они обречены, поверьте мне.

— Да услышат вас Боги, но насчет дисциплины я не согласен. Говорят, и это вполне достоверно, что их предводитель запретил им иметь золото и серебро. Они ограбили, считай, весь юго-восток Рамаллы, но добычу послушно отдают ему. А грабят почти исключительно коэнских поселенцев.

— С рамальцев станется сговориться с ними, — сказал Асмар. — Интересно, долго ли этот их алчный предводитель протянет, прежде чем его прирежут свои же? Или он успеет сбежать со всем награбленным?

— Кстати, у них там вроде сразу два предводителя — некие Таскир и Гирхарт Пёс, — вмешался Верн.

— Пёс? Подходящее прозвище.

— Вот-вот, — продолжил Верн. — Так о какой дисциплине можно говорить, если у них нет даже единого командования? Вот увидите, это рабское стадо скоро передерётся между собой.

— Пока не передралось, — заметил Каниэл.

— Вопрос времени, — махнул рукой Верн.

— Господа, вам не кажется, что мы уделяем этим бунтовщикам слишком много внимания? — воззвал Асмар. — Есть и более приятные темы для беседы.

— Например? — спросил Верн.

— Маршал Ларч прислал из Настарана добрые вести. До полной победы ещё далеко, но подвижки уже заметны. Несколько настарских общин откололись от Кравта и перешли под руку Его Величества.

— Да пребудет над нашим Императором и маршалом Ларчем благословение Богов! — торжественно произнёс Эример. — Это и впрямь хорошая новость. Надеюсь, вскоре будет покончено и с Кравтом, и на Империю снизойдёт мир.

— По крайней мере, на её внутренние области, — добавил Каниэл. — Кстати, о мире. Прошу прощения, что вновь возвращаюсь к этой теме, но мне не так давно пришлось говорить с беженцем из Восточной Рамаллы. Так по его словам, бунтовщики, нападая на поместья и городки, размахивают «Дубовой ветвью»! Каково?

— А этот ваш беженец не ошибся? — недоверчиво спросил Верн.

— Может и ошибся, но, по его словам, знамя видели многие.

— Хм-м, — протянул Асмар, — и что бы это значило? Вообще-то «Дубовую ветвь» по-прежнему использует Тиокред.

— Но не думаете же вы, что он способен сговориться с грязными рабами? На такое даже Кравт не пойдёт.

— Всерьёз, конечно, не думаю, но… Что, если они решили сами податься под его руку?

— Как глупо с их стороны, — заметил Эример.

— Что взять с рабов? — пожал плечами Каниэл. — Победить с их помощью — опозорить себя, но в ваших словах что-то есть. Если искушение будет слишком велико, Кравт может и не устоять.

— Глупости, — отмахнулся Верн. — От того, что они пограбят Рамаллу, Кравту не жарко и не холодно, а серьёзной угрозы для Коэны они не представляют. Так что россказни о знамени — скорее всего, всё же выдумка, а если и нет, то за это издевательство они ещё поплатятся.

Все остальные согласно кивнули.

Домой Каниэл вернулся поздно вечером. Слуга со светильником проводил его в кабинет, зажёг свечи и неслышно удалился. В кабинете хозяина приветствовал огромный пёс Гамар: тихонько повизгивая, привставал на задние лапы и с силой лупил себя хвостом по бокам. Каниэл потрепал любимца по загривку, вызвав у того новый прилив восторга, словно хозяин отсутствовал не несколько часов, а по меньшей мере месяц. Когда Каниэл уселся за стол, пёс пристроился рядом, положив голову к нему на колено.

Лавар придвинул к себе стопку восковых табличек и листов пергамента. До отъезда следовало закончить кое-какие дела, и в первую очередь ответить на письма, он и так с этим слишком затянул. Даже с учётом помощи секретаря личная и деловая переписка отнимала уйму времени, но что поделать, если ничего более совершенного для общения на расстоянии люди не придумали и вряд ли когда-нибудь придумают.

Послезавтра он покинет Коэну… Западная Рамалла вроде как не считается отдельной провинцией, и ещё пятьдесят лет назад никому бы и в голову не пришло назначать туда наместника. Но во времена Внутренней войны те земли стоили императорам немало крови и нервов, и потому, хотя тамошние жители ныне — полноправные граждане империи, как и все рамальцы, но на всякий случай там стоят два коэнских полка, и туда назначается наместник, коим отныне стал он, Каниэл Лавар.

Его предшественник был человеком суровым, говорят, местные им были недовольны. Пожалуй, надо будет отпустить вожжи, но постепенно: привыкшие к жестокости люди часто принимают доброту за слабость. Кое-что, впрочем, можно сделать уже сейчас.

Каниэл перебрал в памяти сегодняшний разговор. Нет, что бы там не говорил Верн, рабская война — дело очень и очень опасное. Даже если бунтовщиков не пустят на запад, восстание может отозваться волнениями в других областях, и ему, Каниэлу, предстоит найти баланс между твердостью и мягкостью, чтобы не подстрекнуть своих подданных к бунту ни первым, ни вторым. Ему доверен ответственный пост, приятно думать, что Император верит в его силы, но такое доверие предполагает большую ответственность. Если он не справится… Должен справиться!

Каниэл тоже верил в свои силы. Принадлежность к одному из виднейших родов Коэны с детства приучила его к власти и ответственности, а умение ладить с людьми и незаурядные способности открыли для него блестящие возможности на императорской службе. Подавляющее большинство благородной молодежи выбирало военную стезю, считая, что она и почётнее, и перспективнее гражданской деятельности. Но война никогда не влекла молодого Лавара. Разумеется, он, как всякий юноша хорошего рода, получил соответствующее воспитание, включающее и обучение ратному делу. Он прекрасно владел оружием, хорошо ездил верхом и при желании вполне мог бы претендовать на место в личной гвардии императора, куда заботливые отцы и старались пристроить жаждущих подвигов и славы сыновей: служба и почётная, и сравнительно безопасная. Ныне покойный отец Каниэла тоже был готов оказать сыну эту услугу, но тот, к некоторому удивлению родителя, предпочёл юриспруденцию. И теперь Каниэл целеустремленно поднимался наверх, успешно доказывая, что карьеру можно делать и на гражданском поприще.

Но не только честолюбие руководило им; Каниэл действительно любил своё дело. Хитросплетения писаных законов и освящённых веками обычаев, кипение человеческих страстей, поиск истины, красота и логика судебных речей, выстраивание системы доказательств… Каниэл жил и дышал всем этим, и уже не силах был представить, что его жизнь могла сложиться по-другому. А в последнее время он начал труд, приносивший меньше радости, но оказавшийся не менее интересным — выявление несовершенства имперских законов и поиски путей для их улучшения. Разумеется, сейчас не время, но когда-нибудь он представит императору плоды своих трудов. Но для этого ещё нужно работать и работать. Покамест у него есть только разрозненные наблюдения, а нужно свести всё воедино, создать систему, найти единственно верные формулировки… Как и положено в его великой науке. Будет ли у него время в ближайшие годы, чтобы продолжить свой труд?

Гамар поднял голову с хозяйского колена и негромко заворчал. Это означало, что в дом кто-то вошёл, причем тот, кого Каниэл не очень жалует. Пёс безошибочно определял чувства своего хозяина, и сейчас Лавар в очередной раз подивился собачьей чуткости, когда вошедший слуга объявил:

— Господин, к вам господин Дайлар.

— Проси, — кивнул Каниэл.

Господин Дайлар вкатился в кабинет, забавно переваливаясь на ходу. Это был тучный чернобородый мужчина, постоянно потевший в своих тяжёлых, украшенных богатой вышивкой одеяниях. Дайлар всегда одевался, да и вообще жил не по средствам, особенно сейчас, когда его владения, лежавшие на юго-востоке Рамаллы, оказались разорены восставшими рабами. Каниэл не понимал, каким образом человек может жить в долг и быть при этом вполне довольным жизнью, но Юмис Дайлар как-то ухитрялся. Впрочем, сейчас на обычно самодовольной Юмисовой физиономии была написана озабоченность. Войдя в кабинет, он тотчас значительно вздохнул и, вытащив платок, промокнул им лоб. Каниэл поднялся, стараясь скрыть брезгливость. К сожалению, Дайлар приходился ему родичем по отцовской линии, и положение обязывало быть с ним максимально любезным. Каниэл предложил гостю сесть и спросил, не желает ли тот вина.

— Благодарю, мальчик мой, не откажусь, — прогудел Юмис, с готовностью плюхаясь в предложенное кресло. Каниэл кивнул слуге и повернулся к Дайлару:

— Чему обязан удовольствием видеть вас у себя в доме?

Он полагал, что двоюродный дядюшка, по своему обыкновению, явился просить денег, и уже подбирал фразу подипломатичнее — мол, родство родством, но надо же и совесть иметь. Однако, к его удивлению, Дайлар и не подумал жаловаться на назойливых кредиторов. Нахмурившись, гость пожевал губами, словно не зная с чего начать, потом поднял на племянника некогда большие, а ныне изрядно заплывшие жиром глаза.

— Я пришёл к тебе по делу большой, я бы даже сказал, государственной важности. Из всех моих знакомых, Каниэл, ты единственный, кому я могу по-настоящему довериться, ведь мне случалось держать тебя на руках, когда ты был ещё совсем крохой. И потому мне хотелось бы получить твой совет.

— Совет?

— Именно, дорогой Каниэл, именно. Как это ни странно, но старший родич приходит за советом к младшему, потому что ты — государственный муж, у тебя большое будущее, а я — всего лишь стареющий чревоугодник, — Дайлар замолчал, выжидающе глядя на собеседника.

— Вы себя принижаете, дядюшка, — сказал Каниэл, без труда догадавшись, что от него требуется.

— Ну что ты, — замахал руками дядюшка, — как есть, так и говорю. Но сейчас мне и впрямь посчастливилось стать обладателем сведений, которые, как мне кажется, следует довести до сведения Императорского совета.

— Вот как? — заинтересованно переспросил Каниэл. — И что же это за сведения?

Вошёл слуга, поставил на стол поднос с кувшином и двумя бокалами и, повинуясь движению хозяйской руки, исчез. Каниэл сам разлил вино.

— Как ты знаешь, у меня есть небольшое поместье в окрестностях Арсета, — сказал Юмис, принимая бокал. — Дом, виноградник, поле — в общем, ничего особенного. Сейчас те места находятся под властью взбунтовавшегося отребья. Они превратили все окрестности в пустыню, сожгли и разграбили всё, что можно, а мои рабы, — Юмис прочувствованно вздохнул, — к которым я относился как к членам семьи, все предали меня, переметнувшись к этому Псу, и первыми бросились грабить мой дом!

— Поверьте, дядюшка, я вам от души сочувствую.

— Да, — Дайлар ещё раз вздохнул и снова полез за платком, — все они меня бросили. Вернее, так я полагал до сегодняшнего утра. Представь же себе моё удивление, когда трое из них постучались в мои двери и пали мне в ноги, умоляя о прощении! Они были вынуждены подчиниться большинству, опасаясь, что в противном случае эти охмелевшие от своей «свободы» свиньи их попросту прирежут. Разумеется, я с готовностью простил их, тем более что принесённые ими сведения оказались просто бесценны. Так получилось, что один из них, Денли, оказался в услужении у самого Гирхарта Пса.

— В услужении?

— О да, по его словам, тот держит себя как патриций, и пытается жить так, словно рождён в благородной семье. Но главное то, что он — не единственный предводитель. Кроме него, там есть некий Таскир.

— Я слышал об этом.

— А ты слышал, что между этими двумя «вождями», — последнее слово Юмис произнес с нескрываемым сарказмом, — произошла крупная ссора? Точнее, ссорились-то они всю зиму, но к весне приняли решение расстаться окончательно. Это пока держится в тайне даже от их войска, но Денли клянется, что своими ушами слышал, когда прислуживал им за столом, как они обсуждали свои планы и спорили чуть не до драки. Как только просохнут дороги, Пёс двинется со своими людьми на запад, а Таскир — на восток.

Юмис замолчал, выжидающе глядя на собеседника. Молчал и Каниэл. Сведения и впрямь были очень важными, одна беда — голословными.

— По моему скромному мнению, члены Императорского совета должны об этом узнать, — снова заговорил Дайлар.

— Да, дядя, вы правы, но, к сожалению, всё это бездоказательно. При всём уважении к вам должен заметить, что вы говорите с чужих слов, а что касается непосредственного свидетеля, то, как вам известно, показания раба принимаются лишь при условии, что они получены под пыткой.

— Потому-то я и пришёл к тебе. Я не хочу отдавать палачам столь преданного мне человека. Это была бы плохая награда за его верность.

— Ну, — заметил Лавар, — вообще-то выход есть. Освободите вашего раба, и он, как вольноотпущенник, получит право свидетельствовать без пытки.

Дядюшка обиженно засопел. Каниэл смотрел на него, пряча усмешку. Разумеется, Юмис хотел бы уберечь своего раба от допроса с пристрастием, но благодарностью тут и не пахло. Просто не хочет нового ущерба своему изрядно уменьшившемуся имуществу. Лечить-то беднягу придется за свой счёт.

— Но я подумаю, что тут можно сделать, — пообещал Каниэл. — И если ваши сведения подтвердятся, благодарность Совета вам обеспечена.

— Мальчик мой, я знал, что могу на тебя положиться!

ГЛАВА 2

За дверью раздались шаги, звякнуло оружие, кто-то что-то спросил, кто-то ответил. Снова что-то звякнуло, обмен репликами за дверью перерос в короткий, но бурный спор.

— Кажется, это к тебе, — сонно сказала Фрина.

Подтверждая её слова, раздался осторожный стук в дверь. Помянув демонов преисподней, Гирхарт поднялся с ложа и быстро оделся. Открыв дверь, он нос к носу столкнулся с Исмиром, который уже занёс руку для повторного стука.

— Что там? — раздражённо поинтересовался Гирхарт. — Пожар?

— Прошу прощения, генерал, — извиняющимся тоном сказал смунец. — Прибыл коэнский ювелир. Вы сказали, как только он появится, сразу вести его к вам.

Гирхарт вздохнул и шагнул в приёмную, прикрыв за собой дверь спальни.

— Ну, раз сказал, значит веди.

Ювелир был бледным худым человечком с острым носом, ещё не старым, но с успевшими изрядно поседеть волосами. Войдя в комнату, он откинул капюшон тёмного плаща, на котором блестели капли дождя, быстро стрельнул глазами по всем углам и осторожно присел на краешек предложенного стула. Он походил на дикого зверька, который и хочет взять угощение с протянутой ладони, и боится ловушки, а потому в любой момент готов сорваться с места и исчезнуть.

— Хотите вина? — дружелюбно спросил Гирхарт.

Ювелир насторожённо посмотрел на него, но кивнул.

— Возьмите, — Гирхарт протянул ему кубок и налил себе. — Местный сорт, прекрасная лоза… Здесь вообще делают очень неплохие вина, хотя с гиорнскими всё же не сравнить. Да оставьте вы свой мешок в покое, здесь с ним ничего не случится.

— Вам легко говорить, господин генерал, а здесь всё моё достояние. Я сильно рискую…

— Да бросьте, вам хорошо платят за ваши услуги, так что даже потеряй вы его — смерть от голода вам не грозит. Итак, что же ответил господин министр?

Человечек вздрогнул.

— Здесь нас никто не слышит, — успокоил его Гирхарт. — Да и не так вы испуганы, как хотите казаться. Ну, говорите.

— Господину министру хотелось бы услышать что-то более конструктивное. То, что вы предложили, он считает недостаточным.

— Значит, ему не нужна неприкосновенность его владений, его людей и его самого?

— Прошу прощения, но ваши войска ещё не в средней Рамалле.

— Скоро они там будут.

— Может быть, да, а может быть и нет. В любом случае этого мало, ведь он рискует быть обвинённым в государственной измене.

— Он уже государственный изменник, причём давно. Мне известно, что все эти годы он состоит в переписке с Тиокредом Кравтом.

— Это только слухи, — улыбнулся ювелир. Его боязливость заметно уменьшилась.

— Эти слухи могут оказаться фактом, и при необходимости…

— Господин генерал, вы вряд ли многого добьётесь, если начнёте его пугать.

— Да что вы, я ещё и не начинал. И если боги будут милостивы к нам обоим, мне и не придётся. А что до оплаты его скромной помощи — я полагаю, у господина министра есть на этот счёт свои соображения.

— Безусловно, но прежде чем вам их изложить, господин министр уполномочил меня выяснить, стоит ли ему вообще иметь с вами дело. Прошу вас, не обижайтесь. Я, сами понимаете, всего лишь передаю его слова.

— В каком смысле «стоит ли иметь дело»?

— Мы хотели бы знать о ваших дальнейших планах.

— Уже «мы»? — поднял брови Гирхарт, но человечек не отвёл взгляда. — Если это означает, не собираюсь ли я штурмовать Коэну, можете не беспокоиться — не собираюсь. Я отлично понимаю, что город мне не взять. И разорять его окрестности я тоже не стану. Мы пройдём мимо.

— Тогда какой вообще смысл в сотрудничестве с вами?

— Сейчас объясню. Мои победы расшатывают авторитет нынешнего правительства. Господин министр не имеет отношения к войне, но кое-кто из прочих могут лишиться своих мест и при правильном подходе — голов, и даже император не сможет их спасти, а возможно, и не захочет. Впрочем, я не собираюсь подробно излагать то, что вашему принципалу отлично известно и без меня. Ну как, стоит иметь со мной дело?

— Это зависит еще и от того, что вы хотите получить.

— Немного, — Гирхарт улыбнулся. — И в случае моей удачи большего не понадобится. Во-первых, мне нужен список всех офицеров армии, которую направляют против меня, и желательно с дополнениями: где воевал до этого, с кем, чем отличился, если отличился. Во-вторых…

Когда за ювелиром закрылась дверь, Гирхарт залпом допил оставшееся в кубке вино и хотел налить ещё, но передумал. Вместо этого он достал из ларца восковую табличку и сделал несколько пометок. Утром торговца примет Фрина и даже, быть может, купит у него пару побрякушек. Запрет на владение золотом и серебром среди повстанцев соблюдался строго, но для женщины вождя делалось исключение. Впрочем, Фрина знала меру и никогда не оскорбляла соратников Гирхарта обилием запрещённых драгоценностей. Хотя, возможно, знаменитой пророчице простили бы, даже появись она увешанной золотом с головы до ног.

Гирхарт едва слышно хмыкнул. Никого не удивит, что предводитель пожелал побеседовать с торговцем наедине. Безусловно, и сам посредник, и его хозяин считают, что заключили выгодную сделку. Прямолинейный, как все вояки, генерал пообещал куда больше, чем получил взамен. Что ж, они правы, и не они одни. Гирхарт может щедро раздавать обещания — скоро число его кредиторов значительно поубавится, а тем, кто останется, будет не до того, чтобы требовать долги. Так что пусть торжествуют. Пока.

Эта зима не была богата событиями, и всё же предводителям мятежников приходилось трудиться, не покладая рук. Гирхарт довёл число пехотных полков до пяти, а лучников — до двух, и, кроме того, организовал шесть кавалерийских полков. Включая сопутствующих каждому войску писцов, кузнецов, лекарей, трубачей, шорников, кашеваров, интендантов и прочих, получилось в общей сложности более двадцати пяти тысяч человек. И всю эту ораву требовалось разместить в окрестностях небольшого города, кормить, снабжать, учить, вооружать и удерживать от грабежей и прочих безобразий. У Таскира людей было почти вполовину меньше, но и ему приходилось несладко. Впрочем, как это ни странно, но с поддержанием порядка и дисциплины стало даже лучше, чем прежде. Уже привычные к ней бойцы осаживали новичков, и те находили выход своей накопившейся ненависти и жажде подвигов в рейдах по Рамалле, порой доходивших почти до самой Коэны.

Вожди обучали свою армию, точнее две армии, тем же способом, что и на Вастасе, только теперь набеги совершались не на ближайшие окрестности, а подальше, и грабили не всех подряд, а выборочно. Помимо боевого опыта, это давало еще и неплохую добычу, а значит, деньги, которые были очень нужны. Тиокред помогал, конечно, но уже начал прозрачно намекать, что пора бы его генералу переходить на самообеспечение. Гирхарт его не осуждал — Кравт, в конце концов, тоже вёл войну. До Арсета доходили слухи, что дела мятежного Настарана идут не блестяще, а значит, следовало поторопиться — с обучением, вооружением и началом новой кампании.

А ещё Гирхарт договаривался. С городскими властями и местными старшинами, обещавшими оставаться верными союзниками и обеспечить армии надежный тыл. С пиратами и царем Вааном — о будущей помощи. С купцами — о настоящих и будущих поставках необходимого снаряжения и продовольствия. С Тиокредом — о будущих совместных действиях. И — с Коэной.

Нет, разумеется, генерал не слал гонцов к императору и его Совету. А вот к некоторым членам Императорского Совета — слал. Теперь, когда Гирхарт делом доказал свою силу и возможность содействовать возвращению Кравтов, Тиокред решился назвать ему имена некоторых своих сторонников, ухитрившихся удержаться при Арнари. И сторонников этих оказалось не так уж и мало, даже при том, что Гирхарту, безусловно, были известны далеко не все. Кое-кто из них проявил инициативу и сам связался с повстанцами, вроде хозяина нынешнего посланца. Теперь Гирхарт получал информацию о том, что происходит в столице, что называется, из первых рук. Конечно, её еще было необходимо проверить, но теперь и это стало значительно легче. Агентура, созданная им из коэнских рабов, работала на совесть, но чем больше разных источников, тем лучше.

Таскир, в чём Гирхарт был уверен, тоже занимался налаживанием нужных связей, но борец за свободу Рамаллы не посвящал бывшего собрата-предводителя в свои дела, равно как и Гирхарт Таскира — в свои. За эту зиму товарищи по побегу отдалились друг от друга окончательно. Если сначала видимость единства ещё кое-как поддерживалась, то теперь каждый занимался своими делами: отдельно набирали людей, отдельно проводили учения, отдельно совершали набеги. Гирхарт контактировал с Таскиром не более чем командир военной части с командиром другой, даже не союзной, а просто стоящей рядом, а Арна с Эвером почти не видел. Поэтому он слегка удивился, получив от Таскира приглашение на ужин и повстречав там всех троих.

— Мы уходим, Гирхарт, — без предисловий сказал ему Таскир. — Наша армия хоть и меньше твоей, но уже достаточно сильна, чтобы начать борьбу за нашу свободу. Отныне у каждого из нас своя дорога и своя судьба.

— Ты не передумаешь?

— Нет. Мы решили.

— Мне кажется, ты делаешь ошибку, — покачал головой Гирхарт. — Разделяться сейчас, когда коэнцы поневоле стали принимать нас всерьёз и высылают против нас большую армию… Нас могут разбить поодиночке.

— То же самое ты говорил прошлой осенью, — заметил Арн.

— Разве я был неправ?

— Прав, — согласился Таскир. — Тогда ты был прав, но сейчас мы достаточно сильны и без тебя.

— И когда же вы намерены выступить?

— Одновременно с вами. Как только просохнут дороги.

— И куда? Или это секрет?

— От тебя — не секрет, но не говори никому, пока мы не уйдём. Мы двинемся на восток, к Талити.

— К Талити?! — Гирхарт не стал скрывать удивления. — Это же глушь. Леса и болота, и всего несколько городишек. Даже дорог приличных нет. Что вам там делать?

— Мы пойдём просить помощи, Гирхарт. Но не у людей. Ты знаешь историю Рамаллы? Коэнцы считают себя потомками беглецов из Райды, основанной их богами, и на этом основании претендуют на их особое покровительство. Они не хотят помнить, что те же боги низвергли Райду из-за греховности и гордыни её обитателей. Предки коэнцев прогневали своих богов, и их потомки уверенно идут той же дорогой. Пока они помнили о страхе божием, их боги были с ними, но они предпочли забыть — и боги отвернулись от них.

— А какое отношение это имеет к Талити? — осторожно поинтересовался Гирхарт.

— У Рамаллы есть свои Боги. Мы тоже богоизбранный народ, и мы на своей земле. Может быть, наши Боги и были слабее, чем боги пришельцев, но те отступились от Коэны. Мы воззовём к нашим Покровителям. К истинным Хозяевам этой земли.

Таскир умолк и жадно глотнул из кубка. Арн и Эвер молча смотрели в свои тарелки — похоже, эти рассуждения они слышали уже не раз. Гирхарт спокойно ждал продолжения.

— Сейчас Талити и впрямь захолустье, — снова заговорил Таскир. — Но некогда он был сердцем Рамаллы. Не головой, заметь, — головой-то была столица, от которой не осталось даже развалин, — а именно сердцем. Недалеко от города лежит Небесная Гряда, и по её склонам сошёл когда-то Небесный Владыка, даровав своим избранникам власть и знания. Оттуда пошла Рамалла.

— А богоизбранный народ подмял под себя все остальные народы Рамаллы, как потом коэнцы подмяли его самого, — закончил Гирхарт. — Нет, Таскир, я не собираюсь с тобой спорить, я понимаю, что всё это в далёком прошлом, а ныне у нас общий враг. Но извини, боги помогают лишь тем, кто помогает себе сам. Вряд ли они спустятся на землю ещё раз.

— Этого мы и не ждём, — сказал Эвер. — Даровать победу Они могут и с небес.

— Ну что ж, будь по-вашему, — развёл руками Гирхарт, — чувствую, что мне вас не переубедить.

— Это верно, — кивнул Таскир.

Возвращаясь к себе, Гирхарт обдумывал их разговор. Боги… Помогут ли рамальцам их боги? Не чересчур ли Таскир полагается на их покровительство? Хотя он же был жрецом, ему вроде как положено. Но теперь он — военачальник и должен мыслить трезво. А с другой стороны, сам Гирхарт намного ли лучше? Таскир хоть на небесных богов полагается, а он… А он готов драться вообще без покровителей! Помогут — хорошо, не помогут — обойдёмся и так!

Мысль была неожиданной и столь яростной, что Гирхарт сам удивился и поспешил мысленно попросить у своих Богов прощения за гордыню — на всякий случай. Но потом его мысли снова вернулись к Таскиру. Пожалуй, он погорячился, рамалец поступает не столь уж и глупо. Вряд ли в Коэне ждут, что повстанцы двинутся в этот небогатый лесистый край. Конечно, когда армия Таскира выйдет в поход, об этом узнают, но не раньше. Так что у них будет фора, и немаленькая. А если учесть, что Гирхарт пойдёт навстречу коэнцам, то честь первым встретиться с их армией выпадет ему. И либо он разобьёт коэнцев и тем избавит Таскира от опасности, либо они разобьют его, но и сами будут сильно потрёпаны. В любом случае Таскир в выигрыше.

Гирхарт остановился, невидяще уставившись на ровные ряды солдатских палаток. Так значит, Таскир собирается использовать его в качестве щита? Нет, господа мои, так дело не пойдёт!

Гирхарт не сомневался, что и в его армии, и в армии Таскира есть коэнские прознатчики — иначе просто быть не могло. Но Таскир, то ли опасаясь шпионов, то ли по жреческой привычке скрывать от непосвящённых всё, что можно скрыть, держит в неведении всех, кроме ближайших сподвижников. Даже странно, что он посвятил Гирхарта в свой замысел, — по старой памяти, что ли? Или просто поддался сентиментальному порыву? Но в любом случае он позаботился, чтобы при этом не присутствовали даже слуги. К тому времени, когда армия Даана встретит коэнцев, они, скорее всего, уже будут знать о разделении повстанцев, но вряд ли захотят дробить силы. Войска мятежников удобнее уничтожать по очереди. Другое дело, если бы они узнали обо всём заранее, — тогда Коэне логичнее попытаться расправиться с ними одновременно. Мало ли, может, со временем повстанческие армии вновь объединяться, и есть резон этого не допустить. Тогда Гирхарту придется иметь дело лишь с частью собранного коэнцами войска. Ну и Таскиру, соответственно, тоже, так что всё справедливо.

Вернувшись наконец к себе, Гирхарт написал одному из своих коэнских осведомителей, поручив ему любым путём довести новость до сведения Императорского совета. Человека, которому он адресовал письмо, ему рекомендовал один из офицеров Тиокреда, хорошо знавший высшее общество Коэны, и не ошибся. Под невинной маской благодушного любителя хорошо пожить Юмис Дайлар не скрывал великого ума, зато умело прятал звериную хитрость и неутолимую алчность вкупе с готовностью продать родную мать, если за неё дадут хорошую цену. Если прочим, с кем имел дело Гирхарт Пёс, чтобы изменить присяге, требовались высокие цели или хотя бы политические выгоды, то Дайлар хотел денег и только денег, — и потому обходился не слишком дорого. Правда, и веры ему не было никакой, но Гирхарт не сомневался, что с этим поручением он справится, а большего от него и не требовалось.

ГЛАВА 3

Войско Таскира уходило — без лишнего шума, без прощальных парадов и напутственных речей. Через пару дней армия Гирхарта также должна была сняться с лагеря и двинуться навстречу своей судьбе, какова бы она ни была, а сейчас генерал молча смотрел, как мимо него маршируют ровные ряды пехотной колонны. За пехотой потянулись всадники. Три пехотных полка, два кавалерийских и один стрелковый, всего около тринадцати тысяч человек.

Сам Таскир ехал во главе своей конницы. Арна и Эвера видно не было, видимо, они возглавляли другие части. Когда конь Таскира поравнялся с Гирхартом, тот обнажил меч и отсалютовал бывшему соратнику. Таскир в ответ вскинул руку в воинском приветствии.

Провожающих было довольно много. Кто-то, как и Гирхарт, салютовал уходящим, другие махали руками и выкрикивали напутствия, шутливые и не очень, но этим всё и ограничивалось. Мерно стучал барабан, задавая походный ритм, оба повстанческих войска расходились буднично, словно их ничего не связывало, словно и не было прошедших полутора лет, дорог, побед, потерь…

Мимо потянулись обозные телеги, и Гирхарт повернулся, чтобы уходить, но тут заметил женщину, бегущую вдоль строя марширующих солдат. Фрина! Гирхарт с возрастающим удивлением смотрел, как его подруга догнала Таскира и пошла рядом с его конём, держась за стремя. Таскир наклонился к ней с седла. Она что-то горячо говорила, жестикулируя свободной рукой, Таскир качал головой, видимо, не соглашаясь. Вот он выпрямился и дал шенкеля своему скакуну. Женщина выпустила стремя и осталась стоять на обочине, обхватив себя руками за плечи и пристально глядя ему вслед. Когда Гирхарт подошёл к ней сзади и обнял, она вздрогнула, уронила руки и прижалась к нему. Её била дрожь, но глаза были сухими.

— Что случилось? — спросил он, гладя чёрные волосы.

— Со мной — ничего, — ответила она, и, помолчав, добавила, — что суждено, того не изменить. Я несколько раз пыталась, и всегда безуспешно.

Гирхарт не стал расспрашивать — всё и так было ясно. Вместо этого он ещё раз прижал её к себе и повёл к своему лагерю.

Впервые за много лет Таскир чувствовал, что может вздохнуть полной грудью. Даже после побега из ненавистного рабства он не чувствовал себя настолько свободным. Слишком много тогда было сомнений, забот и тревог. Но теперь всё позади. Теперь он сможет сделать то, для чего был рождён, и цель, к которой он шёл всю жизнь, порой даже не сознавая этого, совсем близка. Впереди, за южным отрогом Мезерских гор, лежала Небесная гряда, древние храмы и алтари, развалины первых рамальских городов, из которых ныне уцелел только Талити. Колыбель Рамаллы, священная земля, в которой покоятся первые цари, осенённые высшей благодатью… Там, как говорят, ещё можно встретить Бога, неузнанным бродящего среди людей. Не зря коэнцы постарались предать эти места забвению. Но теперь всё будет иначе. Рамалла восстанет, скинет многовековое иго, и именно оттуда, с Небесной гряды, начнется её возрождение.

Стояла весна, прекраснейшее время года, зеленели поля, поля его родины. Таскир улыбнулся, подставив лицо по-весеннему яркому солнцу. Душа его пела, и даже то, что сказала ему на прощанье пророчица, не пугало и не печалило. Своей судьбы не миновать никому, но что может быть лучше для воина, чем пасть со славой во имя дела, которому он служит? Он укажет путь другим, и даже если сам не увидит победы, это не страшно. Главное — знать, что она придёт.

Марш проходил спокойно. Армия двигалась вдоль побережья, то подходя к самому берегу, то отходя на несколько миль вглубь суши. Местное население встречало марширующие войска насторожённо, и Таскир с сожалением вынужден был признать, что для этого есть все основания. Армию следовало кормить, много припасов на себе не унесёшь, а он, стремясь двигаться как можно быстрее, решил обойтись почти без обоза. Но, по крайней мере, он ограничивался конфискациями продовольствия и фуража, не допуская ни погромов, ни тем более убийств. Война сама себя кормит, что поделаешь… А кое-где удавалось обойтись и без этого, всё же прошедшую зиму он не сидел сложа руки. Случалось, что повстанцев ждали и накрытые столы, и амбары с зерном, и копны сена. Иные местные землевладельцы и старосты сами приезжали к командующему пожелать успеха и обсудить будущие дела. Не все из них, конечно, были искренни, но многие и впрямь радели за общее дело. И редкий день к армии не пытались пристать жаждущие подвигов и славы юнцы из местных селений. Таскир не без сожаления отказывал, не лишая их, впрочем, надежды, что они ещё понадобятся. Война, скорее всего, будет долгой…

Армия благополучно миновала Мезеры. Здесь уже начиналась настоящая глушь. Земли были бедные, болотистые, с редкими пастбищами и фермами на холмах. Теперь складов готовых припасов ожидать не приходилось, но это было и не нужно — Талити находился совсем рядом. Отец нынешнего императора отдал лучшие в этих местах земли вокруг города отставникам из своих войск. Конечно, желающих поселиться тут было меньше, чем в более приветливых и обжитых областях на западе Рамаллы, но все же коэнцев хватало и здесь. Ну, а с ними можно было не церемониться. Таскир и не церемонился, стараясь, правда, не допускать бессмысленных разрушений. Обычно ветераны, умевшие только воевать, хозяйствовали плохо, но нельзя было отрицать, что здешние распорядились землёй с толком. Построили ирригационные каналы, осушили несколько болот и разбили на их месте сады и огороды. Всё это стоило сохранить и в дальнейшем преумножить. Но это, конечно, потом, после победы.

Армия не стала заходить в город. Несмотря на быстроту марша и малолюдство окрестностей, весть о её приближении пришла куда раньше её самой, и все, кто представлял для повстанцев интерес, успели заблаговременно бежать. Присланные из Талити парламентёры сообщили Таскиру об этом вперемежку с заверениями в верности и восхвалениями славного войска и его доблестного предводителя, а так же осторожными попытками выяснить, что этот предводитель намерен делать. Проверять, правдивы ли их слова, Таскир не стал. Небесная гряда была совсем близко, и командира повстанцев всё сильнее охватывало нетерпение сродни нетерпению влюбленного, считающего часы до свидания.

До Гряды они дошли спустя ещё полтора дня. Уже бывавший в этих местах Таскир с волнением показывал ехавшему рядом с ним Эверу развалины древних храмов и Харана, первого города Рамаллы, построенного по велению богов. Здесь с каждым холмом, с каждой рощицей, чуть ли не с каждым камнем была связана своя легенда. Казалось, даже воздух здесь иной, слаще и свежее.

— Чудеса! — качал головой Эвер. — Словно в сказку попал.

На привал остановились у подножия высокого холма. Сплошь покрытый лесом, холм походил на мохнатого зверя, мирно уснувшего среди своих собратьев.

— Со мной пойдёт двести человек, — сказал Таскир. — А вы пока разбивайте лагерь. Думаю, мы простоим тут несколько дней.

— Только двести? А не маловато будет? — усомнился Арн. — А ну как что случится?

— Я же не на парад еду. Возможно, и двух сотен будет много. Ничего со мной не случится, Боги хранят это место.

Алтарь удалось отыскать только к вечеру. Это была толстая каменная плита с покатой, для стока крови, поверхностью, установленная на вершине холма на двух каменных колодах, уже изрядно вросшая в землю и покрытая мхом. Остаток дня ушёл на то, что раскопать и расчистить святыню. На боковых гранях алтарной плиты Таскир обнаружил несколько грубовато выполненных рисунков и символов, частично скрытых серо-зелеными наростами лишайника. Все было именно так, как описывалось в преданиях.

Подготовку к молению и жертвоприношению продолжили ночью, при свете факелов. Обряд должно было совершить на рассвете, чтобы первые лучи восходящего солнца упали на уже омытый кровью камень. Жертвенные животные — баран и ярка, белые, как и положено, — были не конфискованы, а честно куплены в одной из деревень, поскольку рамальские Боги не принимали жертв, добытых неправедным путём. Всё остальное — вино, масло, муку и соль, а также благовония, необходимые для священнодействия, Таскир тоже озаботился привезти с собой, поэтому подготовка не заняла много времени. Теперь оставалось только ждать.

Крупные яркие звёзды равнодушно смотрели сквозь ветви деревьев на небольшую прогалину, где расположился отряд. Отсветы пламени нескольких факелов плясали на траве и камнях алтаря, а весь остальной склон холма тонул во мраке. Таскир опустился на траву рядом с каменной глыбой и провёл пальцами по рисункам. Они сильно пострадали от времени и были порой едва различимы, но для Таскира это не имело значения — их сюжеты он знал наизусть. Вот Небесный владыка сходит с небес к изумленным и испуганным людям, дабы даровать им знания и законы. Вот все они, кроме одного, отвергают Его дары. А это изображение видимо, повествует о том, как перед Владыкой склонились Хозяева лесов и полей, которых одних и почитали до того люди, склонились и заставили склониться свою паству, а тот, кто первым покорился Божественной воле, стал царем над благословлённым Богами краем.

Существовал и другой вариант этой легенды — что первого, кто поверил Небесным Богам и попытался донести Их волю до остальных, благодарные соплеменники побили камнями, и лишь после того, как разгневанные Боги покарали убийц, те, кто пережил Их гнев, поспешили покаяться и избрали царём сына убитого. Это предание всегда казалось Таскиру более вероятным, чем первый благостный вариант, но если на древнем алтаре изображен именно первый, то вероятно, так оно и было. Или нет?

Звёзды медленно уползали за древесные кроны, вместо них появлялись новые, верша свой извечный путь по небесным дорогам. Снизу, из ложбины между холмами, стал наползать густой туман, заклубился между стволами. Близился рассвет, пора было начинать. Таскир легко поднялся на ноги и махнул рукой, подзывая своих людей.

Он так и не успел в своё время получить полное посвящение и стать полноправным жрецом, и на многое просто не имел права. Не было у него и достойных помощников, знающих все детали и глубинный смысл древнего обряда, и потому многое пришлось сократить и упростить, надеясь, что Боги не будут слишком придирчивы. На камень алтаря полилась тёмная жертвенная кровь, отворённая священным кремнёвым ножом, воины слаженно ударили мечами о щиты. Таскир в последний раз обошёл алтарь, выпевая положенные слова. Теперь нужно было ждать. Рассвета — и ответа Богов.

Становилось всё светлее. Туман вокруг прогалины всё так же стоял стеной, но звёзды уже погасли. Восточный край неба наливался красками, немногочисленные облака порозовели с одного бока, и вот уже первые лучи солнца пронзили туманную пелену и коснулись начавшей подсыхать крови, обагрявшей поверхность каменной плиты. Таскир воздел руки к небесам… и молча рухнул навзничь. Из его груди торчало древко коэнской стрелы.

По всем законам, божеским и человеческим, люди, вершащие священные обряды, неприкосновенны, но то ли коэнцы считали себя выше законов, то ли не видели в противниках людей. Первый выстрел стал сигналом, за ним последовал слаженный залп не менее чем сотни лучников. Прежде чем стоявшие у алтаря поняли, что происходит, стрелы собрали среди них обильную жатву. Но отряд повстанцев опомнился быстро. Не было никакой паники, уцелевшие мигом сомкнули щиты, окружив тело Таскира, несколько человек подняли его на руки, трубач поднёс к губам сигнальный рожок, проиграл тревогу, — и отряд стал медленно отступать от вынырнувшего из тумана боевого строя коэнцев. Врагов было не меньше нескольких тысяч, маленький отряд был обречён и знал это, но никому и в голову не пришло попытаться спастись, бросив на поругание тело вождя.

— Светает, — негромко сказал Арн, глядя в небо.

Эвер молча кивнул. Вокруг них простирался разбитый на скорую руку лагерь. Кое-кто из солдат дремал возле погасших костров (весенняя ночь была тёплой и палаток ставить не стали), но большинство бодрствовало, поглядывая то на восток, то на соседний холм, где сквозь заросли мерцал свет факелов, отмечая местонахождение святилища. Все знали, что сейчас происходит там, у древнего алтаря. Скоро Таскир должен был вернуться и принести ответ, который определит судьбу всей войны и всей Рамаллы.

— Скорее бы, — сказал Арн.

— Священнодействие суеты не терпит, — проворчал Эвер, переворачиваясь на живот и подпирая голову руками.

— Я знаю. Просто неуютно как-то, — Арн передернул плечами и обхватил руками колени.

— Из-за этого? — Эвер кивнул в сторону соседнего холма. — Или…

— Или. Предчувствие у меня какое-то… нехорошее. Зря мы Таскира одного отпустили.

— Одного? С ним двести человек, Арн. Успокойся, ничего с ним не будет. Ты же слышал.

— Слышать-то слышал, но… — юноша не договорил и махнул рукой.

Повисла тишина. Невдалеке фыркнула и переступила ногами спутанная лошадь. У соседнего костра кто-то негромко запел. Утро наступало медленно и неотвратимо. Эвер потянулся за мечом, собираясь проверить, не нуждается ли он в заточке, и тут увидел бегущего человека. Тот бежал прямо к ним, и Эвер узнал его — один из часовых, выставленных в дальнее охранение.

— Коэнцы! — выдохнул часовой, затормозив у дымящегося кострища. — Много! Полка два-три, не меньше. Идут прямо сюда.

Оба командира вскочили на ноги.

— Подъём! — рявкнул Эвер. — Боевое построение!

Трубач проиграл сигнал и тут же, словно эхо, ему откликнулся другой рожок — со стороны холма, на котором находился алтарь. Сомнений не было, Таскир просил помощи.

— Проклятые дубоносцы! — сквозь зубы прошипел Арн, второпях пытаясь справиться с пряжкой собственного шлема.

— Мы идём к нему? — спросил Эвер.

— Разумеется.

— А нас не зажмут в клещи? Похоже, они зашли с двух сторон.

— Плевать… Или вот что, поставь заслон.

Арн умчался к кавалеристам, а Эвер подозвал командира одного из пехотных полков и приказал ему оставаться на месте до получения приказа, хотя бы небо рушилось на землю. Вся остальная армия быстро построилась и бегом двинулась в ту сторону, откуда слышался призыв рога.

Они подоспели как раз вовремя, чтобы увидеть гибель последних защитников тела Таскира. Те сражались с мужеством отчаяния, но коэнцев было слишком много и они снова пустили в ход луки. Армия повстанцев могла лишь отомстить за гибель товарищей, и она всей своей тяжестью обрушилась на коэнский полк, смяла его и раздавила бы совсем, но тут справа и слева подоспели свежие коэнские части, и бой превратился в беспорядочную свалку, какая бывает, если силы противников примерно равны, и оба равно горят желанием вцепиться другому в глотку.

Верн Налани, заместитель командующего коэнской армией, посланный с половиной этой самой армии на поиски отколовшейся части восставших, мог быть доволен. Быстрым маршем пройдя по Восточной дороге к Талити и получив известие, что желанная добыча неподалеку, он разослал разведчиков по всей округе. Тем не пришлось долго искать — свет факелов на вершине холма в ночной темноте был виден издалека. Налани оставалось лишь скрытно разместить свои полки вокруг холмов, атаковать, и, дождавшись, пока противники увязнут в лобовой стычке, ввести в дело резервы.

К счастью для рамальцев, оставленный Эвером заслон не дал коэнцам замкнуть кольцо и ударить мятежникам в спину, а потерявший было голову Арн быстро пришёл в себя. Предусмотрительность Эвера дала им некоторую свободу маневра, которой Арн и воспользовался, быстро перестроившись и ударив всеми силами в промежуток между коэнскими полками. Два строя имперцев разошлись, и в этот коридор устремились уцелевшие бойцы армии Рамаллы. Примерно треть их полегла сегодня на священной земле, но остальным удалось вырваться. Это еще не было спасением в полном смысле слова — враг шёл по пятам, но то ли Боги Рамаллы, возмущенные святотатственным пролитием крови Их почитателей, простерли над войском Арна Свою охранительную длань, то ли сами коэнцы, неприятно поражённые яростью врага, над которым ждали лёгкой победы, не рвались в бой, но рамальцам удалось уйти в Мезерские горы и затеряться в паутине горных тропинок. Это сражение было проиграно, но большая часть армии уцелела и была полна решимости продолжать борьбу.

ГЛАВА 4

Грубовато выполненная карта была тем не менее довольно точной. Гирхарт проглядел её и, свернув, передал адъютанту. Местность он помнил и так, и карту потребовал лишь для того, чтобы убедиться в её пригодности для использования. В разросшейся армии карт не хватало, приходилось самим копировать уже имеющиеся, и командующий не ленился лично проверять качество копий.

Армия шла на северо-восток. Шла без дорог, держа направление на Мезерские горы. Мезеры были невысоки, но с большой армией в них передвигаться и сражаться было трудно. Зато можно было быть уверенным, что никому и в голову не придёт, будто найдётся сумасшедший, решивший притащить туда войско.

Разведчики доносят, что коэнская армия под командованием Тимейла Сави стоит на Южной дороге. Вернее, стоит её половина, а вторая, под командованием заместителя Сави — Верна Налани, ушла по Восточной к Талити. Уловка Гирхарта удалась в полной мере, коэнцы разделили свои силы, но это было ещё не всё. Генерал усмехнулся, представив физиономию Сави, когда ему доложат, что мятежники и не думают двигаться ему навстречу, а вместо этого уходят к горам. Разумеется, он устремится в погоню, а как же иначе? И это хорошо, потому что Гирхарт намерен дать себя догнать. Драться с коэнцами всё равно рано или поздно придется, и лучше делать это здесь, чем на равнине. Трудности же перехода Гирхарта не пугали. Горцы — народ свободолюбивый и к коэнцам не слишком расположенный, а у повстанцев было время договориться и о проводниках, и о военной помощи, и о поставках продовольствия.

Ох, и несладко же придется коэнским воякам! Даже в лучшие времена они никогда не умели воевать в горах. А сейчас армия Великой Коэны и вовсе пришла в упадок. Все те, кто чего-то стоят, сейчас на внешних фронтах — либо в Эмайе, либо в Настаране. Здесь остались лишь карьеристы, или те, кто вовсе не пригоден к военной службе. Список офицеров, добытый и переданный ему его столичными информаторами, лишь подтвердил то, что Даан знал и так: почти никто из направленных против него командиров военным опытом не обладал. Верн Налани еще что-то смыслил, успел повоевать под началом маршала Серлея, но его доблестный главнокомандующий услал навстречу Таскиру. Лучше бы оставил вместо себя, ибо сам Тимейл Сави в последний раз видел поле боя лет пятнадцать назад, в бытность свою капитаном. Гражданскую войну пересидел где-то в Тинине, а когда стало ясно, что верх взяли Арнари, поспешил к ним с изъявлениями преданности. Семья у него родовитая и влиятельная, почему он был замечен и пошёл вверх, причём ухитрялся получать чины, не покидая Коэны. Нынешнее назначение он тоже, как пить дать, получил благодаря связям при дворе, но водить войска — это тебе не парадом командовать. Пора вам, господин Сави, показать, на что вы действительно способны.

Армия ходко двигалась к горам. Погода стояла прекрасная, земля цвела, обещая к осени обильный урожай. Мезеры приближались с каждым днём. Покачиваясь в седле, Гирхарт созерцал знакомые, и не утратившие своей прелести пейзажи. Когда он последний раз любовался родной (как бы там ни было, всё же родной!) землёй? Хотя земля-то ни в чём перед ним не виновата. И было это, кажется… Да, после того, как они вошли в Коэну, и их отвели на отдых. Позже как-то не получалось — Гирхарт был то слишком подавлен, то слишком занят. И теперь видит всё точно впервые. Забавно всё-таки устроен человек. Сегодня восхищается красотой полей и рощ, а завтра зальёт эти поля кровью и не испытает по этому поводу никаких угрызений совести. По крайней мере он, Гирхарт, точно не испытает.

Интересно, где сейчас Таскир? По расчётам Гирхарта, он уже должен был миновать сбегающий к морю отрог Мезерских гор. И Налани их тоже уже миновал или вот-вот минует. Гирхарт специально подгадал время так, чтобы не наткнуться на коэнские полки, когда будет пересекать Восточную дорогу, а пропустить их впереди себя. Где-то там, у Талити, Налани и Таскир должны встретиться. Иногда Гирхарта слегка тревожился за возможный исход этой встречи, но не позволял сомнениям овладеть собой. Таскир и его бойцы намерены сражаться за свободу Рамаллы, вот пусть и сражаются. Таскир не дурак и не новичок, опыта у него не меньше, чем у коэнца, а разведка поставлена не хуже, чем у Гирхарта. О приближении противника он узнает вовремя, можно не сомневаться, и успеет подготовиться. Ну, а дальше будет так, как решат столь чтимые им рамальские боги.

Просёлочные дороги прихотливо вились между холмами, иногда взбегая вверх по склонам и снова ныряя в распадки. Большинство встречных деревень были покинуты, так же как и поместья. Многие поля даже не были вспаханы, на виноградниках не было видно работников. Жители бежали отсюда без оглядки, прихватив с собой тех из своих рабов, кто не примкнул к восставшим или не подался, воспользовавшись случаем, в чужие края. Зато стада, как и прежде, бродили по пастбищам, хоть их стало меньше, чем до войны. Пастухи весело махали войску, выкрикивая разнообразные, но неизменно дружелюбные напутствия. Можно было поклясться, что они уже считают себя хозяевами скота, который пасут. Ну и пусть себе, Гирхарта это не интересовало. Его вообще мало интересовало то, что не задевало его интересов. В будущем эти люди могли пригодиться, а пока пусть считают себя кем хотят.

С каждым днём серо-синяя полоса на горизонте приближалась, постепенно распадаясь на отдельные вершины и склоны. Наконец армия перевалила через первый, ещё совсем невысокий хребет, поросший лесом, как и все окрестные холмы, но бывший чуть выше и круче. Здесь, в условленном месте, ждал первый обещанный горцами проводник, коренастый лохматый парень в плаще из оленьей шкуры.

Проводника звали Киджий, был он из племени дассов, живших в этих краях с незапамятных времён, когда не было не только Коэны, но и Силоры, ныне разрушенной рамальской столицы. Все остальные рамальцы уже забыли, что некогда делились на множество племён, и ныне считали себя единым народом, исповедовали одну веру и говорили на одном языке, не забывая, впрочем, и свои диалекты. Горцы же, по-прежнему цепляясь за прошлое, назывались старыми именами, чтили разных богов и духов-покровителей, и порой смертельно враждовали между собой. Единственным, что их объединяло, была ненависть к Коэне, хотя ей так и не удалось их подчинить. Но Коэна не прекращала своих попыток, и горцам этого было достаточно, чтобы любого врага Империи считать если не другом, то союзником.

Киджий оказался человеком разговорчивым. Очень скоро Гирхарт уже знал, что его родная деревня зовётся Лиус, что означает «водопады», и что действительно неподалеку от неё имеются аж три небольших водопада; что сам Киджий третий из четырёх братьев, что оба старших уже женаты, а он пока нет, но собирается жениться этой осенью. Потом проводник принялся перечислять своих многочисленных родственников как по мужской, так и по женской линии, но Гирхарт уже не слушал, сосредоточившись на дороге.

Торных путей здесь не было, а то, что именовал дорогой их проводник, было на самом деле извилистой тропой, на которой едва могли разминуться два всадника. Войско растянулось неимоверно, и это Гирхарту очень не нравилось. В невысоком, но достаточно густом лесу на склонах так удобно спрятать засаду, а отбиться от неё будет очень трудно. Пока до головы или хвоста колонны дойдёт, что товарищи в беде, целый полк успеют вырезать. Не то чтобы Гирхарт всёрьез опасался чего-нибудь подобного — горцы его друзья, а законы гостеприимства в горах чтут свято — но боги хранят лишь тех, кто хранит себя сам.

Вечером, на привале, у Гирхарта побывали несколько гонцов. Одни принесли новости о передвижениях вражеской армии, другие были из Коэны. В самом городе ничего нового не произошло, но вот вести с моря были хорошими. Адмирал Искар ничего не смог поделать с пиратами, во всяком случае, пока; более того, морские союзники Тиокреда сумели потопить несколько коэнских кораблей. Хорошие вести пришли и из Эмайи: царь Ваан хоть и попал в окружение, но держался, игнорируя призывы к сдаче. В Коэне всё ещё были настроены довольно оптимистично, но Гирхарт, услышав об этом, только хмыкнул. Он неплохо знал географию и помнил, что местность, где маршал Серлей попытался блокировать войска Ваана, была гористой, а окружение в горах — далеко не то же самое, что на равнине. Собственно, на этом строился и расчёт самого Гирхарта. Мезеры — горы невысокие и достаточно проходимые, даже для чужаков. Если получится у него, то у Ваана, в куда более высоких и скалистых горах Эмайи — тем более.

— Коэнцы приближаются, — доложил очередной горский посланец на четвертый день марша. — Скачут галопом. К тем, что на восток ушли, гонцов отправили, чтоб возвращались поскорее.

— Но вы не волнуйтесь, — усмехнулся Киджий, слушавший их разговор, — их там встретят — мало не покажется.

— Я не волнуюсь. Если и мы, и они будем двигаться по-прежнему, то когда мы с ними столкнёмся?

— Мы не столкнёмся. Я вас такой тропкой проведу, о которой никто из чужих не знает. Надо только поднажать чуток.

— А если не сворачивать на эту твою тропку?

— Вы чё, драться с ними хотите?

— Именно, — подтвердил Гирхарт, — так когда и где?

— Послезавтра, — в голосе Киджия слышалось искренне недоумение. — В Красном урочище.

— Расскажи про него. Или лучше нарисуй.

Проводник неумело взял стиль, повертел в руках, посмотрел на придвинутую восковую табличку и, вздохнув, начал:

— Значит, так. Вот здесь урочище, здесь оно сужается, здесь — разделяется, Красное дальше идет, а тут от него Слёзное ущелье отходит. А вот тут перед ущельем — Медвежья гора. Она и впрямь на лежащего медведя смахивает.

— Дороги, тропы есть?

— А как же. Вот тут дорога, и вот…

— Ну что ж, — задумчиво сказал Гирхарт, глядя на кривые неровные линии примитивного чертежа, — сгодится. Знаешь, Киджий, нам надо оказаться там раньше них. А когда отведёшь нас, дай знать своим, чтоб были наготове, как договаривались. Мне понадобится ваша помощь.

— Засаду хотите устроить? — с понимающим видом спросил горец.

— Нет, не засаду, хотя… Можно и так сказать.

Через день ускоренного марша армия перевалила седловину и оказалась в долине перед Красным урочищем. Места оказались красивейшими. Некрутые склоны покрывали густые заросли цветущего шиповника и дикого винограда, по дну Слёзного ущелья струился небольшой поток, расширявшийся при выходе в урочище в мелкую и быструю горную речку, с громким плеском бегущую между камней. Медвежья гора, невысокая и пологая, скорее напоминала большой холм. Никакого сходства с медведем Гирхарт в ней не нашёл, но возможно, он просто смотрел не с той стороны. Она сплошь заросла кривыми деревцами можжевельника, но прямо напротив ущелья на ней имелась большая, до самой вершины, проплешина. Посредине склона из земли бил родник, и крохотный ручеёк сбегал вниз, чтобы, пробравшись по дну Красного урочища, влиться в Слёзный поток.

— Отлично, — сказал Гирхарт, остановившись возле источника. — Даже лучше, чем я думал. Прекрасное место для лагеря.

— Да, место действительно неплохое, — осторожно согласился сопровождавший его высокий, светловолосый полковник Марх, командир одного из кавалерийских полков. — Но, мой генерал, разумно ли мы поступим, расположившись здесь?

— Конечно, неразумно. Это место — для лагеря коэнцев, по крайней мере, я очень на это надеюсь. А сами мы расположимся в Красном урочище.

— В Красном урочище? Но, господин генерал, это же ловушка! Стоит врагам перекрыть оба конца — и мы окажемся между молотом и наковальней.

— Не оба, а три, — спокойно поправил его Гирхарт. — Не забудьте про Слёзное ущелье. Кстати, почему оно так называется? — он обернулся к своему постоянному спутнику Киджию.

— Есть такая легенда про красавицу Мадину, которую враги её рода похитили прямо со свадьбы и везли этим самым ущельем. Она, говорят, так рыдала, что сама превратилась в источник и теперь вечно оплакивает свою несчастную судьбу.

— Бедная девушка. Так вот, дорогой полковник, я очень надеюсь, что командующий Сави рассудит так же, как и вы. Его силы больше наших, и искушение будет велико.

— У вас есть план, господин генерал?

— Разумеется. Скоро узнаем, сработает он или нет. Ну, Киджий, скачи, я на тебя надеюсь.

— Прощайте, господин генерал. Коли коэнцев переживете, дальше вас другой поведёт.

— Прощай, друг Киджий. Может, еще и свидимся.

— На развалинах Коэны, — сверкнул зубами горец и, вскочив на свою невысокую лошадку, пустил её вниз по склону.

Коэнское войско подошло на следующий день. К этому времени повстанцы успели расположиться лагерем, растянув его больше чем на полмили от начала Красного урочища и до Слёзного. Расчёт Гирхарта полностью оправдался — разведчики донесли Тимейлу Сави, что армия Гирхарта стоит в месте, откуда есть три выхода, и он поспешил перекрыть их все. Коэнцы разделились на три части: три полка перекрыли нижний конец Красного урочища, два — более узкое Слёзное ущелье, а остальные расположились лагерем на склоне Медвежьей горы.

Армия Гирхарта старательно делала вид, будто не замечает этих манёвров. Сави не торопился, рассчитывая дать бой завтра утром и справедливо полагая, что за ночь противник никуда не денется. Гирхарт тоже не спешил. Некоторые горячие головы предлагали устроить налёт на один из вражеских лагерей, но генерал решительно запретил — ни к чему раскрывать карты прежде времени. Поэтому он отправил всех отдыхать, пообещав, что первый ход всё равно будет за ними, и посоветовал всем как следует выспаться перед боем.

Уже поздно вечером в палатку Гирхарта провели командиров горских отрядов, спустившихся по склонам ущелья. Совещание получилось более бурным, чем он ожидал. Вожди рвались в бой, и ему потребовались немалые усилия, чтобы убедить воинственных союзников, что врагов на их долю хватит, и удержать от самодеятельности. Оставалось надеяться, что они сдержат свои обещания.

Оставшись наконец в одиночестве, Гирхарт от души потянулся и прошёлся по палатке, разминая ноги. Иные разговоры выматывают сильнее, чем бой. Надо лечь и поспать. Завтра битва, одна из многих, а за ней — новый марш и новый бой. И так — пока он дышит и пока стоит проклятый город, именуемый Великой Коэной.

ГЛАВА 5

Гирхарт проснулся ещё до рассвета. Безжалостно растолкав спавшего тут же адъютанта, генерал облился холодной водой, набранной в ручье. Второе ведро он вылил на адъютанта. Парнишка лет шестнадцати, взятый Гирхартом в порученцы за грамотность и расторопность, отскочил, отфыркиваясь, и поспешно натянул рубаху. Гирхарт засмеялся, глядя на его ошарашенную физиономию, и приказал поднимать остальных. Парень убежал, ворча себе под нос что-то явно нелестное для командующего. Беззлобно махнув рукой, Гирхарт вошёл в палатку и ещё раз рассмотрел чертёж. Что ж, всё решено, план боя готов, оставалось только действовать.

Не прошло и получаса, как в палатке Гирхарта собрались командиры всех полков. Генерал оглядел своих офицеров. Несмотря на ранний подъём, сонных лиц не было. Все внимательны, собранны и спокойно ждут распоряжений.

— Господа, — начал Гирхарт, — вы должны выстроить свои полки и быть готовыми выступить через час, максимум — полтора, причем проделать всё это по возможности тихо. Как только построение будет закончено, мы все, кроме дозорных, которые будут наблюдать за коэнским лагерем, атакуем отряд, запирающий Красное урочище. Кавалерию пустить впереди. Покончив с ними, возвращаемся и атакуем тех, кто стоит в Слёзном. Там лошади не пройдут, поэтому действует только пехота. Кавалерия тем временем занимает позицию здесь, укрываясь за склоном Медвежьей, — он провёл концом стиля над чертежом, уточняя позицию. — Третья наша цель — их лагерь. На помощь нам придут отряды горцев, смотрите не перепутайте их с врагами, — он улыбнулся, давая понять, что это шутка. — Вопросы?

Полковники переглянулись.

— В каком порядке строить полки, господин генерал?

На обсуждение деталей ушло ещё какое-то время. Наконец всё было обговорено, и Гирхарт первым откинул полог. Остальные вышли за ним. Уже рассвело, но горы ещё скрывали солнце. Небо было чистым, предвещая хороший день.

— Идите, господа. Я верю в вас. Боги с нами!

Какие именно боги, Гирхарт уточнять не стал.

Армия построилась быстро и тихо. Не было ни напутственных речей, ни трубных сигналов к атаке. Гирхарт на отобранном ещё у Ярнера вороном коне, которого он без затей назвал Углём, объехал строй и махнул рукой, подавая сигнал. Сначала медленно, но постепенно ускоряя шаг, кавалерийские и пехотные колонны тронулись вниз по урочищу.

Тимейл Сави был уверен в успехе. У этой беглой швали не хватило храбрости встретиться с регулярной армией лицом к лицу, они попытались избежать боя и ускользнуть незамеченными. Не вышло! Когда Сави узнал, что враги ушли в горы, он было подумал, что Налани был прав, когда протестовал против разделения войска, но потом решил, что так вышло даже лучше. Его заместитель отлично справился со своей задачей, а теперь ему предстояло стать второй половиной клещей, которые раздавят беглое отребье. Однако Тимейлу удалось догнать эту, с позволения сказать, рабскую армию раньше, чем подошёл Налани. Поистине, что ни делается, всё к лучшему. Налани свою часть лавров уже получил, не хватало ещё, чтобы начали говорить, будто войну за командующего выиграл его заместитель. Тимейл и сам отлично справится. Он уничтожит зарвавшихся бунтовщиков ещё до полудня. Деваться им некуда, они стоят в узкой долине с крутыми склонами, выставленные у обоих выходов заслоны вполне в состоянии удержать рабов от бегства, пока их истребляют основные силы. Нет смысла брать пленных, они уже показали, на что способны. Самому Сави, кстати, вовсе нет нужды идти в бой, он отлично справится со своей задачей, оставшись на холме, на удобной площадке чуть ниже лагеря. Оттуда хороший обзор, и видя всю картину, он сможет руководить боем, хотя от него вряд ли понадобятся какие-то дополнительные распоряжения. Правда, глубина ущелья с наблюдательного пункта не просматривается, но никаких неожиданностей не предвидится, а всё, что нужно, ему сообщат вестовые.

Тимейл оглядел ровные ряды выстроенных для боя полков, и его охватило чувство гордости. Блестящие на солнце шлемы и наконечники копий, стена сомкнутых щитов… Коэнские солдаты, краса и гордость великой Империи и всей военной истории! И эта сила теперь подчиняется ему. Вот оно, могущество, вот она — власть! Один его приказ — и грязные бунтовщики, оскверняющие эту землю, будут сметены. Он, Тимейл Сави, закончит эту тянущуюся второй год войну. Император будет доволен и щедро наградит своего военачальника. Он поднимется по лестнице власти, и кто знает, где закончится его путь?

От приятных размышлений Сави оторвал всадник, поднимавшийся по склону. На нём был значок одного из полков, прикрывавших Слёзное ущелье. Но в каком он был виде! Грязный, с порезом на щеке, доспехи во вмятинах, словно он с утра пораньше успел побывать в сражении. Сави в немом изумлении уставился на непонятное явление, а всадник тем временем соскочил с коня и отдал честь.

— Господин главнокомандующий!

— Говори, солдат.

— Господин главнокомандующий, мы разбиты. На нас навалились на рассвете. Полковник Энберн убит, его полк полностью уничтожен. Полковник Найв понёс тяжелые потери и был вынужден отойти.

— Что значит «вынужден отойти»? Как это случилось? Ущелье узкое, вы должны были их задержать!

— Они навалились всеми силами, господин главнокомандующий. Их было в несколько раз больше, но мы держались… И тут нас ударили в спину.

— Кто?!

— Горцы, господин главнокомандующий… В Красном урочище то же самое. Их атаковали раньше, чем нас. Полковник Кандари прислал гонца, но было уже поздно.

Не отвечая, Тимейл посмотрел вглубь урочища. Пока всё было тихо. Но что же ему делать? Его такой продуманный план рушился на глазах. И что теперь сделает враг? Сбежит, благо дорога открыта? Атакует? Обойдёт и ударит с фланга?

На то, что в урочище лезть не стоит, соображения Сави хватило, но дальше его мысль заметалась, как мышь, оказавшаяся между нескольких кошек. Отойти в лагерь и запереться там? Скажут, струсил. Стоять на месте, ожидая неизвестно чего? Если враг появится с другой стороны, то он может не успеть перестроить войска, а если они вовсе не дождутся врага, выйдет ещё глупее.

В этот миг Сави охотно поменялся бы местами с любым из своих лейтенантов, лишь бы кто-то другой взял ответственность на себя, но, увы, это было невозможно. Командующий — он, и все смотрят на него, ожидая его решения. Сави повернулся к ожидающему ответа гонцу.

— Возвращайся к полковнику Найву и передай приказ двигаться на соединение со мной, а заодно…

Его прервал многоголосый крик. Только что пустовавшее урочище вдруг наполнилось вооружёнными людьми. Потрясая копьями, вопя что-то нечленораздельное, они мчались прямо на коэнский строй. Вражеские лучники прямо на бегу давали на редкость дружные залпы. Оправившиеся от неожиданности коэнцы начали стрелять в ответ, но их выстрелы, произведенные без должной подготовки, не могли остановить надвигающуюся живую лавину. И тут наступающий строй умело и слаженно расступился прямо на бегу, пропуская конницу, и кавалерийские полки тремя клиньями ударили в коэнский строй. Впереди среднего из клиньев скакал всадник на вороном коне, в шлеме в виде собачьей морды. Гирхарт Пёс!

Миг растерянности дорого обошелся армии Коэны. Сави выстроил свои войска у подножия горы, и атакующим даже не пришлось гнать коней вверх по склону. В мгновение ока повстанческая кавалерия смяла первую линию коэнцев и глубоко вошла в их ряды. Какое-то время коэнцы ещё держались, но потом дрогнули, подались назад и, огрызаясь, покатились вверх по склону к лагерю, своей последней крепости. Но и в лагере спасения не было. Сави приказал вывести и поставить в строй всех, кого только можно, и потому некому было дать отпор мезерским горцам, с трёх сторон хлынувшим через частокол. Когда коэнцы добрались до своего бывшего лагеря, оттуда по ним хлестнул ливень стрел.

Это стало последней каплей. Ряды коэнских солдат смешались, бестолково мечущаяся толпа хлынула в обе стороны от лагеря. Часть, вырвавшись из ловушки, бежала вниз по урочищу, другая, ещё сохранившая подобие порядка и пытавшаяся сопротивляться, отступала к вершине, захватив с собой и главнокомандующего. Но на вершине их ждал, притаившись за камнями, отряд горских лучников.

Спустя час всё было кончено. Остатки коэнцев бежали, их не преследовали — опасности они не представляли, а у повстанцев было куда более важное занятие — они увлеченно очищали лагерь от всех имевшихся в нём ценностей. На лагерную площадь сгоняли пленных. Что с ними делать, ещё предстояло решить, но уже сейчас было ясно, что большую часть получат горцы в качестве платы за помощь.

Гирхарт не принимал участия в осмотре добычи. Всё необходимое сделают без него и позже доложат результаты, а сейчас ему хотелось побыть одному.

Уголь вынес его на вершину горы. Как раз здесь некоторое время держались остатки коэнцев, прежде чем горцы покончили с ними. Генерал остановил коня в стороне от лежащих тел, почти на краю некрутого склона. Отсюда открывался прекрасный вид на Красное урочище и окрестности, и точно в центре панорамы был разоренный коэнский лагерь. Гирхарт спрыгнул с седла, сел на траву и, сняв шлем, подставил лицо прохладному горному ветру.

Новый проводник объявился поздним вечером. Звали его Тайр, и был он всё из тех же дассов, только из другой деревни. Он принес новости.

— Вторая армия идёт вот по этой дороге. Сейчас они должны быть у Кулака Демона.

— Они ближе, чем я думал, — заметил Гирхарт.

— Летят как на крыльях, — кивнул Тайр. — Победители как-никак. К тому же взяли проводника. Он наш, так что только скажите, он их заведёт в такое место…

— Погоди, какие победители? Над кем?

— Да над вашими. Над Таскиром.

В палатке стало тихо. Тайр, почувствовав неладное, обвёл взглядом замолчавших офицеров.

— А вы что, не знали?

— Нет, — глухо ответил Гирхарт, — мы не знали. Расскажи, что слышал.

— Ну, вышли они, ваши то есть, к Небесной гряде…

— Так.

— Таскир своих оставил в лагере, а сам с небольшим отрядом отправился к Святому камню, жертву приносить. Тут коэнцы и подоспели. Подкрались ночью, ударили на рассвете. Пока те, в лагере, поняли да подошли, спасать уже некого было. А коэнцы, видать, наготове были, и потрепали ваших крепко. Не до конца, правда, большая часть вырвалась и ушла, они в горах сейчас, за Двурогой, там долина хорошая, укромная. Стоят лагерем, у таринов припасы покупают. А коэнцы за ними не гнались, они сразу за вами повернули.

— А что Таскир?

— Погиб.

Вновь повисло молчание.

— Что стало с телом? Его вынесли? — после долгой паузы спросил Гирхарт.

— Не знаю. Может, вынесли, может — нет…

— Кто теперь командует? Доставите ему моё письмо?

— Этот, помоложе который… Арн. Конечно, доставим, о чём разговор.

— Что ж, господа, — тяжело сказал Гирхарт, — наш долг — отомстить за наших погибших товарищей. Мы пойдём навстречу Налани. Выступим, как только будем готовы.

Все согласно закивали. Даже для спесивых коэнских офицеров, присланных Тиокредом, Таскир и его люди успели стать товарищами по оружию.

— Надо помянуть погибших, — сказал полковник Марх.

— После победы, — отрезал Гирхарт. — Их души возрадуются, увидев смерть их убийц, и это будет для них лучшей жертвой. А если мы проиграем — наша кровь скажет им, что мы сделали всё, что могли. Но мы не проиграем.

Наконец совет закончился. Оставшись один, Гирхарт некоторое время посидел, уронив лицо в ладони. Теперь можно было не притворяться. Палатка вдруг показалась ему душной, он вскочил и быстро вышел наружу.

Ночь встретила его чистым небом, на котором горели звёзды, крупные и яркие, какие бывают только в горах. Тонкий серп новой луны почти не давал света. По всему лагерю, несмотря на поздний час, горели костры — воины продолжали праздновать победу, но Гирхарту не хотелось никого видеть. Резко приказав охране оставаться на месте, он быстро пошёл, а потом и побежал прочь, в темноту.

Под ногами сухо шелестела трава, кусты так и норовили стегнуть веткой. Выбравшись на открытое место, Гирхарт остановился, подняв глаза к небу, и упал на колени.

— Таскир, — прошептал он, — прости меня.

Налетел холодный ветер, взъерошил волосы, рванул одежду.

— Таскир, если ты меня слышишь… Я не хотел этого. Верь, я не хотел!

На поляне было тихо. Смолк даже шорох листвы. Звёзды равнодушно смотрели вниз, им не было дела до жалких оправданий смертного. И душе Таскира тоже не было до них дела. Теперь она знала всё. Всё о предательстве того, кому Таскир доверял настолько, что рассказал о планах, которые держал в тайне даже от своих.

Но как же Таскир допустил, что его застали врасплох?! Надеялся на своих богов? Но боги Рамаллы ему не помогли… Не смогли или не захотели? А может, это проклятье Гирхарта коснулось его? Пока они были вместе, Те, к кому взывал Гирхарт, помогали им всем, но когда часть армии посмела уйти из-под Их власти, Они обратили свой гнев на отступников?

Никому не дано повернуть время вспять и сделать бывшее небывшим. От этих Богов не уходят. Гирхарт сам, добровольно, отдался в Их власть и теперь будет служить Им до самой смерти, а после смерти уйдёт к Ним. Уйдёт сам и потянет за собой всех остальных. Как узнать, где теперь Таскир? В воинском раю, в глубинах преисподней? Или его душа неприкаянно носится над землёй, не получив должного погребения и проклиная тех, кому обязана своей участью? И смогут ли Покровители Гирхарта защитить его от её гнева?

— Таскир, я прошу тебя… Не мсти мне сейчас. Я принесу тебе жертвы, много жертв. Я должен победить, понимаешь, должен! Потом, когда я закончу эту войну, делай что хочешь, но не сейчас!

Позади зашелестели легкие шаги. Гирхарт не стал оборачиваться — только Фрина могла догадаться, где его искать, и только её присутствие он мог сейчас выдержать. Тёплая рука легла ему на плечо. Так они и стояли — он на коленях, она рядом, точно защищая его. Потом Гирхарт тяжело поднялся на ноги. Некоторое время они молчали.

— Скажи, — наконец произнёс он, — тогда, когда Таскир уходил… Ты ведь знала, что он умрёт?

— Знала, — просто ответила Фрина. — Я видела, что избранный им путь приведёт к смерти, хотя и не знала, как и когда. Я пыталась его предупредить, но он не стал слушать.

— Лучше бы ты предупредила меня.

— А что бы это изменило?

Гирхарт промолчал. Потом обнял подругу за плечи, и они медленно пошли обратно к лагерю.

ГЛАВА 6

Весть о поражении армии Таскира растеклась по лагерю, как вода. У многих в ней были друзья, кое у кого, как выяснилось, даже родственники, так что Гирхарту не потребовалось подгонять своих бойцов. Люди шли, исполненные решимости поквитаться с убийцами своих товарищей. Шли в молчании, с мрачным блеском в глазах. Гирхарт не знал, долго ли продлится такое настроение, и мог только радоваться, что армия Налани недалеко.

Союзники-горцы исправно сообщали повстанцам обо всех продвижениях противника, поэтому поле боя Гирхарт смог, как и прежде, выбрать сам. Коэнцам оставалось лишь подчиниться его выбору, когда их разъезды обнаружили уже занявшие выгодные позиции повстанческие полки.

В ночь перед боем люди оживились, пошли шуточки, вертевшиеся в основном вокруг родственных и половых связей коэнцев, а также их боевых качеств и того, что следует с ними сделать после победы. Офицеры тоже поддались общему настроению, и военный совет прошёл оживлённо и даже весело. Гирхарт знал, насколько ценно такое веселье, говорящее об уверенности в своих силах. Весь ход этой войны приучил его людей не бояться коэнских вояк, ещё ни разу не сумевших взять над ними верх.

Утро встретило их солнцем и лёгкой дымкой, скрывавшей дальние горы, но в целом видимость была хорошей, и обе армии, строившиеся по сторонам широкой долины, могли во всех подробностях рассмотреть друг друга. На этот раз Гирхарт не стал придумывать ничего нового и построил свои полки по всем правилам военной науки: пехота в центре, конница на флангах, лучники — впереди. На флангах расположились также резервные горские отряды, в чью задачу входило помочь, если дело пойдёт плохо, либо довершить разгром вместе с основной армией. В Красном урочище они всё сделали так, как надо, и Гирхарт убедился, что на его союзников, несмотря на всю их горячность, можно положиться.

Коэнцы поступили так же, как и он, с той только разницей, что у них резервов не было. Разведчики-горцы точно подсчитали число вражеских полков, и сейчас Гирхарт знал, что Налани вывел в поле все свои силы. Примерно равные по численности, обе армии находились в одинаковом положении, пережив и победу, и гибель товарищей, хотя Налани о разгроме армии Сави мог и не знать. А если уже знает, то любопытно, в каком настроении пребывают он и его бойцы — исполнены жажды мести, как люди Гирхарта, или наоборот, впали в уныние?

Объехав выстроенные войска, Гирхарт обратился к ним с краткой речью, напомнив о гибели Таскира, святотатственно убитого в священный миг жертвоприношения, и призвал отомстить за него «этим ублюдкам». Войско ответило согласным рёвом. Со стороны коэнского строя донеслись ответные крики, и две армии двинулись навстречу друг другу.

Как и положено, первыми в бой вступили лучники и пращники, отошедшие затем в стороны. Гирхарт, решивший, что его участие в бою сегодня не требуется, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит критический момент и не потребуется быстро исправлять положение, с удовольствием отмечал чёткость и слаженность действий своих солдат. Наступающие пехотные колонны, не прерывая движения, образовали проходы, по которым лучники отошли и заняли позицию на господствующей высоте. В этом и было главное преимущество выбранной Гирхартом позиции: с этой гряды холмов прекрасно простреливалось всё поле боя, а штурмовать её коэнцам было бы очень трудно, даже если бы ход битвы им это позволил. Гирхарт постарался равно предусмотреть возможность и наступления, и обороны.

Но обороняться повстанцам не понадобилось. После двух часов ожесточенной взаимной резни в ходе сражения наступил перелом. Коэнцы не выдержали неистового напора и дрогнули, повстанцы поднажали, и вал сцепившихся в схватке людей медленно, но верно покатился к коэнскому лагерю.

Победа была бы полной и без помощи горцев, но застоявшиеся союзники рвались в бой, и Гирхарт послал их на штурм лагеря. Возможно, именно потеря лагеря деморализовала имперцев, а может быть, погиб их командир, хотя его тело не было найдено среди убитых, но в какой-то момент организованное сопротивление было сломлено и сменилось сначала беспорядочным отступлением, а затем и паническим бегством. Это было даже хуже, чем поражение Сави, где почти до самого конца хотя бы часть войска сохраняла присутствие духа и подобие порядка, благодаря чему им удалось уйти. Здесь же началось беспощадное истребление бегущих, по следу которых Гирхарт пустил свою конницу.

На следующий день была устроена грандиозная тризна. Таскира и его погибших товарищей поминали по всем старинным обычаям — большим пиром, песенными и воинскими состязаниями и жертвоприношениями, в том числе и человеческими. На этот раз Гирхарт не стал таиться, и пленников вели на алтарь открыто, при полном одобрении всего войска. Коэнцы ни в ком не вызывали жалости, и каждое заклание сопровождалось всеобщим ликованием. Впрочем, не все жертвы расстались с жизнью на алтаре. По ещё более древнему, уже полузабытому обычаю Гирхарт предложил желающим повеселить души павших друзей не только состязаниями, но и смертным боем в их честь, и первым вышел на поединок с двумя пленными, убив их одного за другим. Несмотря на нешуточную опасность, желающих последовать примеру своего генерала оказалось столько, что пришлось устанавливать очередь.

Угомонились только глубокой ночью. Отгорели костры, отзвучали песни, опустели бочонки трофейного вина, высохла кровь убитых. Лагерь затих, но Гирхарт долго не мог заснуть. Он лежал в полумраке палатки, слушая ровное дыхание спящей Фрины, смотрел на огонёк светильника на столе и думал, видит ли его Таскир, и порадовали ли его месть и жертвы. Но, так или иначе, теперь он сделал всё, что мог, и оставалось лишь надеяться, что этого довольно, чтобы загладить вину перед погибшими. Завтра он пойдёт вперед. Он пошёл бы вперёд, даже точно зная, что обречён, и, умирая, постарался бы последним усилием дотянуться до глотки врага.

Дорога была обсажена кипарисами и серебристыми тополями, время от времени мимо проплывали тёмные зонтики пиний. После поражения коэнских войск нужда плутать по горам отпала. Гирхарт пошёл на север, к Мезерской дороге, а оказавшись на ней, повернул на запад. Кончились блуждания по выписывающим замысловатые петли тропинкам. Живая река текла по хоть и не прямому, но торному тракту. Добравшись до него, Гирхарт испытал большое облегчение. Какое же это всё-таки благо — хорошая дорога! При всех недостатках Коэны у неё было и несколько неоспоримых достоинств, и одно из них — умение строить великолепные пути.

Лето незаметно подошло к своей вершине и перевалило за неё. К счастью, удушающего зноя, не такого уж редкого в этих краях, не было, но дожди шли нечасто, и зелень трав и листьев начала увядать. Дубовые и буковые леса по склонам гор манили прохладой, но войско шло не останавливаясь. Гирхарт торопился: с провиантом было не то чтобы плохо, но с этих земель много не возьмёшь, да и обижать союзников-горцев было нельзя, и потому паёк пришлось урезать. Армия спешила выйти в Среднюю Рамаллу, где можно было грабить вволю.

Иногда на пути попадались немногочисленные города и городки. Все они встречали восставших наглухо запертыми воротами и ощетинившимися стражей и ополчением стенами, но Гирхарт и не собирался тратить на них время. Кое-кто из его людей поварчивал, но тихонько. Армия верила своему предводителю и слушалась его.

Постепенно горы стали ниже, вокруг дороги снова потянулись поля, виноградники, сады и насаженные человеческими руками оливковые и ореховые рощи. Здесь уже были земли давних коэнских союзников и вассалов, хватало и самих коэнцев, особенно из отставников. Пост кончился, и бывшие рабы принялись за старое и хорошо знакомое занятие. Снова запылали деревни и поместья, а созревающий урожай на глазах менял хозяев. Впрочем, далеко не всегда виновны в этом были солдаты Гирхарта. Как и в прошлом году, местные рабы, заслышав об их приближении, душили и резали надсмотрщиков, грабили и убивали хозяев и уходили — кто в зелёный лес, грабить дальше, а кто и воевать. Армия снова начала расти.

Вести учёт добровольцам и распределять их по отрядам Гирхарт поставил новоиспечённого полковника Дарнилла. После битвы с Налани ему доложили, что один из полков понёс большие потери и лишился командира, но не дрогнул и продолжал сражаться.

— Кто же принял командование? — спросил Гирхарт у пришедшего с докладом капитана Дарнилла.

— Я, господин генерал, — глядя в лицо Гирхарта своими наглыми глазами, отрапортовал тот.

— Вот как? Ну, значит, так тому и быть. Командуй этим полком и дальше.

Слова Дарнилла подтвердились, и он получил полковничьи нашивки. Решив проверить, на что способен этот беглый раб с разбойничьей рожей, Гирхарт поручил ему административную работу и не пожалел. Читать и писать Дарнилл, правда, не умел, и за него это приходилось делать писарю, зато он обладал прекрасной памятью и несомненными способностями к работе с людьми. Он всегда мог точно указать, сколько человек и куда распределил, и дать им характеристику, в свой же полк брал неизменно тех, кто потом оказывались лучшими бойцами, каким-то чутьём выделяя их из общей массы.

Дни шли за днями, горы давно остались позади, сменившись пологими холмами, которые скоро тоже обещали сойти на нет. Гирхарт уже прикидывал, что при таких темпах марша он выйдет к Кадану даже раньше, чем рассчитывал, но тут разведчики доложили, что дорогу впереди снова перекрывает коэнская армия, причем, судя по значкам и знаменам, в ней находились и Тимейл Сави, и таки уцелевший при штурме лагеря Верн Налани.

Гирхарт присвистнул, мысленно дав себе зарок впредь не сбрасывать со счетов даже разбитого противника. Видимо, пока его войска пробирались горными тропами на север, остатки разбитых коэнских отрядов ушли к югу, к Восточной дороге и соединившись там, быстрым маршем прошли по ней на запад, свернули у Кимны на Соляную, и успели как раз вовремя, чтобы преградить ему путь. Оставалось только пожать плечами и отдать приказ разбить лагерь. Коэнцам мало полученного урока? Что ж, добавим ещё. Будь у Сави хоть капля здравомыслия, он отвёл бы свои потрёпанные войска прикрывать столицу, но, видно, ему захотелось погеройствовать. И нет бы хоть засаду организовать! Правда, это бы всё равно не помогло, разведка у Гирхарта, хвала богам, работала на совесть, но эти умники не придумали ничего лучшего, как снова попробовать навязать ему правильный бой. Лоб чешется, пободаться захотелось? Ну-ну!

На этот раз коэнцы сами выбрали поле будущего боя, и надо отдать им должное, выбрали неплохо. Да только их это не спасёт. Сейчас Гирхарт и его армия чувствовали себя неудержимой лавиной, и не было в мире силы, способной им помешать.

Город застыл, словно предчувствуя грозу. Сказать, что в Коэне царил страх, было бы большим преувеличением, но и назвать обстановку спокойной было нельзя. С утра люди, не торопясь по привычным делам, собирались группами на площадях, толпились у здания Императорского совета. Все ждали известий с войны, надеясь на лучшее, но сознавая в глубине души, насколько призрачны эти надежды.

А какое праздничное настроение царило на этих улицах ещё в начале лета! Всё указывало на то, что вскоре с врагами Коэны будет покончено и на море и на суше, а в Империю придёт долгожданный мир. И что же? Ваан, казалось, уже пойманный в ловушку, сумел-таки вырваться из окружения, пиратские эскадры в пух и прах разнесли коэнский флот, дела в Настаране опять застопорились, — но всё это было сущей мелочью по сравнению с главной бедой. Неприятель в Средней Рамалле! Враги в двух шагах от Коэны!

Куда подевалось презрение, с которым совсем недавно говорили о «так называемой армии» беглых рабов! Тогда все были уверены, что этот сброд, к тому же погрязший в раздорах между собой, разбежится при одном приближении имперских войск, а все их удачи объясняли стечением обстоятельств. Если бы у генерала Ярнера была настоящая армия, а не наспех собранные и толком не обученные новобранцы, все закончилось бы ещё осенью. Но вот теперь, наконец, за них взялись всерьёз, и первые вести и впрямь были обнадёживающими. После того, как без особого труда удалось раздавить отколовшуюся часть бунтовщиков, дело оставалось за малым: поймать оставшихся, ухитрившихся ускользнуть от преследования, и разделаться с ними. Все ждали победных реляций, и тут как гром с ясного неба грянула весть о поражении Сави. И почти сразу же — о поражении Налани.

К счастью, основную часть армии удалось сохранить. Оставшиеся в строю офицеры довольно быстро остановили бегство и навели порядок, после чего войско двинулось наперерез врагу. Это было единственно возможным решением — следовало во что бы то ни стало не выпустить рабов из Мезер. Страшно подумать, что они натворят в богатых и густонаселенных областях, не говоря уже об опасности, угрожающей непосредственно столице. Теперь оставалось только ждать новых вестей и надеяться на лучшее.

Эример пробирался сквозь толпу, запрудившую обширную Площадь Собраний перед зданием Императорского совета, останавливаясь чуть не на каждом шагу — слишком многие хотели узнать его мнение о происходящем. Даже те, кто не знал его в лицо, видя жреческое облачение, пытались спрашивать о том, будет ли победа — словно жреческий сан делал его провидцем!

— Всё в руках Богов, — привычно отвечал Эример, стараясь не показывать, что и у него на сердце кошки скребут. Да, имя Гирхарта Пса Коэна запомнит надолго. Если сначала над ним смеялись — «Пёс во главе шелудивых псов!» — то теперь оно вызывает страх. Рабские войны случались и раньше, но никогда ещё — с таким размахом, не говоря уже о том, что никогда опасность не походила так близко к сердцу Империи.

— Эример! Эример, подождите!

Жрец оглянулся. К нему сквозь толпу целеустремленно пробивался Асмар Лерти. Видеть его Эример был искренне рад, и потому остановился, поджидая, пока тот его догонит.

— Доброе утро, Эример, — сказал Лерти, поравнявшись с ним.

— Будем надеяться, что доброе, — проворчал жрец. — Есть новости?

— Пока нет, — Асмар мотнул головой, — Совет ждёт, как и все остальные. Битва, скорее всего, уже состоялась, но гонцы ещё не добрались.

— Или некому добираться.

— Типун вам на язык, Эример! Если уцелел хоть один человек, он непременно поскачет сюда.

— Будем молить Богов о милости, — Эример отметил про себя, что не он один мучается дурными предчувствиями, но не стал говорить этого вслух. — Император уже принёс щедрые дары и обещал вдвое в случае победы.

— Не только он, половина Совета дали схожие обеты, — Асмар хмуро оглядел толпу. — Надо разогнать этот сброд по домам, вот что. Ведь если, не приведите Боги, придут дурные вести, как бы не началась паника.

— Вы правы. Надо сказать начальнику стражи.

— И скажу, — кивнул Асмар. — Всего хорошего, Эример, — и он шагнул было прочь, но остановился, привлечённый шумом с другого края площади. Там, в начале недавно проложенной улицы Императора Алькерина, соединявшей Площадь Собраний с Радужными воротами, возник людской водоворот. Толпа торопливо расступалась, раздался крик: «Дорогу! Именем Императора!», и двое покрытых пылью всадников в доспехах, на взмыленных лошадях, проехали прямо к подножию широкой мраморной лестницы, ведущей к высоким двустворчатым дверям здания Совета.

— Почему сюда, а не во дворец? — спросил Эример.

— Император сейчас там, на заседании Малого совета. С самого утра. Наверно, им стража в воротах сказала, — голос Асмара звучал напряженно. — Я пойду туда, всё равно сейчас Большой совет соберут, — и он начал проталкиваться сквозь толпу к ступеням.

И действительно, очень скоро к зданию Совета стали один за другим прибывать его члены — кто пешком, кто верхом или на носилках, они проходили по расчищаемому их слугами пути в толпе и скрывались за высокими, окованными фигурной бронзой дверями. Эример отметил, что собираются они раньше, чем их могли бы вызвать рассыльные — кто-то, скорее всего, из городской стражи, взял на себя труд оповестить господ советников. Надо бы узнать, кто это такой сообразительный, если и вправду кто-то из караульных, то он явно способен на большее, чем просто нести охрану.

А толпа между тем всё прибывала. Эример, спасаясь от давки, отступил под своды опоясывающей площадь колоннады. Он физически чувствовал охватившее толпу и весь город напряжение. Против мятежных рабов выслали сорокатысячное войско, и многие, очень многие страшились за мужей, сыновей, братьев…

Ожидание давило, как тяжёлый груз. Эример всем телом ощущал глухие удары сердца. О Величайшие, неужели Вы оставили Свой любимый город? Неразумные прогневали Вас, но мы умоляем о милости, хоть и не заслуживаем её. Сжальтесь, не карайте нас слишком строго!

Жрец поднял глаза к безоблачному, такому яркому и праздничному небу, и потому пропустил тот момент, когда из дверей Совета вышел человек. Он был слишком далеко, чтобы расслышать его слова, но сомнений в их смысле не было: у самых ступеней заголосила женщина. Её крик подхватила другая, третья… Горестный клич разбежался по толпе, как круги по глади потревоженного озера, достиг улиц и покатился по ним, разнося по всему городу весть о сокрушительном поражении, нанесенном армии Великой Коэны проклятым Гирхартом Псом.

ГЛАВА 7

Мост через реку Инни строили на совесть, и быстро разрушить его было невозможно. Псу не пришлось тратить время на наведение переправы. Без задержки перейдя самую большую реку Рамаллы и без боя обойдя город Сегейр, он двинулась по Северной дороге к Кадану.

Каниэл Лавар обмакнул перо в чернильницу, и на карте появилась новая отметка. Мятежники шли очень быстро, разведчики едва успевали приносить сведения об их перемещениях. Наместник сжал губы. Будь у Инни армия, у неё был бы неплохой шанс если не остановить, то хотя бы задержать Пса у моста. Но армии не было. Войско Сави сражаться уже не могло, сам Каниэл был далеко, да и не готов, сегейрцы думали не об Империи, а о собственной шкуре, и заперлись в стенах города. Впрочем, что их винить, они же не воины, а мирные обыватели, а люди Пса, если их можно назвать людьми, не щадят никого и ничего.

Он, Каниэл, тоже не воин. В его распоряжении всего лишь два пехотных полка, чего было более чем достаточно для поддержания порядка в провинции в мирное время, но лишь чуть больше, чем ничего, перед лицом катящейся на Кадан орды. Набрано ещё ополчение в количестве почти четырёх тысяч, но проку от них… Впрочем, он и этими силами толком командовать не умеет, хотя эта проблема разрешилась неожиданно просто. Когда стало ясно, что Сави не справился, в Кадан прибыл генерал Эргери, приказом Императора откомандированный к Каниэлу Лавару в качестве заместителя. Наместнику оставалось только не мешать ему делать своё дело.

Из приемной послышались шаги. Генерал, лёгок на помине, вошёл в кабинет, сдержанно кивнул в знак приветствия и прошёл к окну. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и хотя за окном было еще светло, комнату стремительно заливали сумерки. Надо приказать, чтобы принесли светильники…

— Я думаю, господин наместник, — заговорил Эргери, — нам нет необходимости дальше оставаться в Кадане. Закончим формирование последней кондотты и выступаем.

— Сколько у нас кондотт в ополчении?

— Семь.

— Это даже меньше, чем полтора полка…

— Да, но… Людей, способных носить оружие, конечно, можно было бы набрать и больше, но нужно, чтобы они хотя бы отдаленно представляли себе, что такое настоящий бой, и главное, хотели сражаться. А зелёные новобранцы, не знающие, где у меча рукоять, мне не нужны. Возиться с их обучением нет времени. Пусть остаются в городе.

— Наш противник постоянно принимает к себе новобранцев.

— При таком численном перевесе он может себе это позволить. Хотя… Может, тут и не только в численности дело. Побери меня Владыка преисподней, ну кто бы мог подумать, что эта сволочь выучится так хорошо воевать?!

— Так вы полагаете, мы должны пойти им навстречу? — после короткого молчания спросил Каниэл.

— Именно, — генералу, похоже, было неловко за свою внезапную вспышку. — Будем смотреть правде в глаза — шансов удержать город у нас всё равно нет. Всё, что мы можем — это упереться в землю и стоять до последнего, а для этого нужно выбрать хорошую позицию. В чистом поле нас сметут в два счёта. Подходящих мест в ближайших окрестностях нет, да и искушать их близостью города не стоит. Конечно, до сих пор этот Пёс не штурмовал городов, но мало ли что… Они могут попытаться, и никто не говорил, что у них не получится. Оборонительные сооружения Кадана в довольно плачевном состоянии…

— Да, это моё упущение, признаю.

— Не ваше, а вашего предшественника, но сейчас это неважно. Починить всё, что нуждается в починке, вы бы всё равно не успели.

Эргери ушел. Слуг Каниэл так и не позвал, и сейчас с трудом мог различить очертания предметов в уже ставшей привычной комнате. Вернётся ли он сюда?

Наместник отодвинул занавесь и вышел на балкон. Ночь уже вступила в свои права, в небе зажглись звёзды, и как ответ земли небу, в окнах домов загорелись огоньки. Осветились и центральные улицы. Кадан был достаточно богатым городом, чтобы позволить себе держать фонарщиков. Неужели он будет взят и разграблен? И он, Каниэл, наместник и правитель, ничего не может сделать для города, который уже начал считать своим. Даже поставить на его стенах набранное им войско. Только вывести своих людей в поле — и бесславно погибнуть вместе с ними.

Каниэл облокотился о перила, глядя на восток, откуда подходил скрытый пока за горизонтом враг. Генерал прав, у них нет ни единого шанса устоять, так зачем всё это? Гибель тысяч людей, собравшихся по его приказу, бой, где не будет места ни подвигам, ни славе… Пса не остановить, можно лишь спровоцировать на ещё большую жестокость. А за спиной — мирные селения, и множество рабов, готовых предать своих хозяев и присоединиться к бунтовщикам, а ещё дальше, за Рудесскими горами — Смун, где достаточно одной искры, чтобы с таким трудом усмиренные племена восстали против владычества Коэны, предав огню и мечу всё и всех, кто с ней связан. И потому он, Каниэл Лавар, патриций Великой Коэны, наместник Западной Рамаллы, до конца исполнит свой долг, не надеясь на победу и не спрашивая о смысле своих действий. Рано или поздно Пса остановят, но какой ценой… Может, и к лучшему, что Каниэл этого уже не увидит.

Гирхарт внимательно осматривал заросшие лесом холмы, на которых укрепилась вражеская армия. Она едва насчитывала десять тысяч человек, но расположились они, надо отдать им должное, очень и очень неплохо. Коэнцы перекрыли дорогу, проходившую меж двумя грядами лесистых холмов, и обойти их было весьма сложно: с одной стороны от них — глубокий и длинный овраг, по дну которого протекает небольшой ручей, с другой — болото. Сама дорога была перегорожена внушительным завалом, топорщившимся заострёнными кольями. Что находится на холмах, разглядеть было трудно, но можно не сомневаться — какие-то сюрпризы припасены и там. Что ж, наместник Лавар — неглупый человек. Гирхарт, хоть и с трудом, но вспомнил его — некогда, в краткий промежуток после окончания Внутренней войны и до начала кравтийско-арнарийской, их представили друг другу. Высший свет тесен. В войсках этот потомок древнего и славного рода никогда не служил, но не нужно быть гением военной мысли, чтобы уразуметь: противостоять столь превосходящему по численности противнику иного способа нет. Придется хорошенько потрудиться, чтобы пройти по этой дороге. А Тиокред шлёт гонцов с призывами поторопиться, и его можно понять. Ларч перешёл в наступление, его подсылы портят отношения Кравта с настаранскими союзниками, ещё немного — и императору в изгнании придется позабыть о своих планах и целиком сосредоточиться на обороне. Гирхарт знал это, гнал своих людей, как мог, и вот так некстати… Конечно, день или два особой роли не играют, но всё равно досадно. Одержать несколько блестящих побед со вполне терпимыми потерями, и умыться кровью, споткнувшись о штафирку!

— Болото непроходимо? — обернулся Гирхарт к сопровождавшему его Исмиру.

— Местные говорят, что да, мой генерал.

Гирхарт кивнул, иного он и не ожидал.

— Овраг проверили?

— Да, мой генерал. Его противоположный склон укреплён на четверть мили в длину.

— Ну, вряд ли они настолько растянули свой фронт… Но возможность обходного маневра наверняка учли. Крепкий орешек попался нам на сей раз, а, Исмир?

Смунец неопределённо пожал плечами. Гирхарт ещё раз оглядел холмы, жалея, что у него нет метательных орудий. Вот шандарахнуть бы по ним чем-нибудь зажигательным… Зажигательным?

— Исмир, Диар! Соберите всё, что может гореть. Смолу, солому, виноградный спирт, если найдётся. Мне нужен хороший лесной пожар. Дождей не было давно, у нас должно получиться.

— Слушаюсь, мой генерал! — Полковники отсалютовали. На лице Исмира появилось выражение хищной радости, Диар остался спокойным.

— Всё должно быть готово к вечеру, тогда и начнём. А пока разбивайте лагерь.

К вечеру всё действительно было готово, однако начинать не спешили. Ветер дул от холмов прямо на лагерь, и волей-неволей приходилось ждать, пока он переменится. После заката ветер стих, а после полуночи потянул с юга, со стороны болота.

— Подождём, — решил Гирхарт. — Если к рассвету не переменится, начнём так.

— А если он переменится и подует опять к нам? — резонно спросил Исмир.

— Выжжем траву на полях, потом отойдем на выжженное место и отправим отряд в обход оврага, чтобы поджечь лес с той стороны. Так или иначе, но с холмов их надо выкурить.

Однако удача прочно взяла повстанцев под своё крыло — ближе к утру ветер снова сменил направление и теперь как по заказу дул с юго-востока. Кроме того, он стал понемногу крепчать, заставляя гнуться кусты и раскачиваться деревья.

Первые язычки пламени затанцевали на заботливо разложенной соломе и с жадностью набросились на политые смолой кучи сухой коры и щепы. Длинный, почти в четверть мили костёр набирал силу, треск огня становилось всё громче. Языки пламени перепрыгнули на сухой валежник, лизнули кусты, щедро обрызганные смолой. Зеленые листья чернели и свёртывались от жара, и огонь радостно заплясал в зарослях. Ему ещё не хватало силы на большие деревья, языки пламени лизали их кору, обугливая стволы, и, подхваченные усиливающимся ветром, переходили на новые кусты.

Среди лиственных деревьев темнели свечки кипарисов. Едва огонь добирался до них, как пламя быстро взбиралось по тонким и густым смолистым ветвям, охватывая кроны. Теперь разгорающийся пожар стремительно набирал силу, треск его усилился и слился в сплошной гул, разогретый воздух волнами уходил вверх, и нарастающая тяга быстро превращала низовой пожар в куда более опасный верховой. Огонь перекидывался сначала на самые тонкие ветви деревьев, толстые сопротивлялись дольше, но и их постигала общая судьба. Всё набирая скорость, стена пламени с рёвом устремилась на северо-запад, в сторону позиций коэнского войска.

Гирхарт смотрел на устроенный по его приказу небольшой ад. Пожар ушёл уже достаточно далеко, но жар от оставшихся углей не давал приблизиться к выжженной полосе. Что творится на холмах, генерал видеть не мог, но он хорошо представлял себе ужас людей, на которых надвигается огненная стена. Конечно, полной силы пламя набрать ещё не успело, холмы слишком близко, но для хрупкой человеческой плоти с избытком хватит и этого. Теперь Лавару оставалось только одно — отступать, а вернее, попросту бежать, спасаясь от огненной смерти. Что ему удастся спастись вместе со всем или почти всем войском, Гирхарт не сомневался — фронт пожара узок и по дороге к холмам сильно расшириться не успеет. Но свою прекрасную позицию коэнцам придется оставить.

Гул пожара давно превратился в оглушительный рёв. Горячий воздух возносил вверх горящие искры, куски коры, а порой и целые ветви, охваченные пламенем. Падая на землю впереди основного фронта пожара, они разжигали собственные маленькие пожарчики, сливавшиеся друг с другом и поглощавшиеся своим родителем. Огненный вал катился вперёд, а перед ним стелился удушливый чёрный дым.

Зрелище было красивым и жутким. Вот огонь достиг холмов и стал взбираться по склонам. Казалось, языки пламени достают до небес, опаляя летящие в сторону далекого моря облака. Небо на востоке уже начинало светлеть, но на западе властвовала ночь, и обугленная земля соперничала своей чернотой с небосводом, а багровый свет дотлевающих углей казался жуткой пародией на звёзды. Там, вдали, пламя двумя большими горбами поднималось вверх по склонам холмов. Вот оно добралось до гребней, несколько минут плясало на них, потрясая рыжей растрёпанной гривой, но, не удержавшись, покатилось вниз по склону и вскоре исчезло из глаз, оставив лишь отдалённые сполохи.

Гирхарт повернулся, и, отдав последние приказы сопровождающим, направился к своей палатке. Ночь он провёл на ногах, и хотя не чувствовал себя усталым, решил, что поспать час-другой не помешает, пока для этого есть время, то есть пока будут разбирать завалы на дороге. Дольше не стоит, нужно пройти опасные холмы как можно скорее. Лавар должен отступить на север, за болото, но на всякий случай нужно быть начеку и выслать усиленные дозоры, а также быть готовыми отразить внезапное нападение — ведь теперь, когда коэнцы потеряли преимущество, им осталось только одно: попытаться устроить засаду.

Выступили вскоре после рассвета. Предчувствия не обманули Гирхарта — не успела половина армии миновать обугленные, всё ещё дымящиеся холмы, как справа, из уцелевшей рощи, на них налетели имперские солдаты. Оставалось лишь похвалить собственную предусмотрительность и отдать единственный приказ. Восставшие действовали чётко и слаженно, как на учениях прошедшей зимой, где раз за разом отрабатывались разнообразные боевые приёмы и построения. Правый фланг развернулся к нападающим, выставив копья и закрывшись щитами от засевших на холмах лучников, а голова и хвост колонны быстро загнулись, полукольцом охватывая нападавших. Угодившие в ловушку коэнцы могли только попытаться отступить, но и это у них не получилось — повстанцы рванули следом, не теряя строя и не отставая ни на шаг. Не пришлось даже задействовать все силы, хватило двух пехотных и одного конного полка. Не прошло и полутора часов, как Гирхарту доложили, что наспех сооруженный коэнский лагерь взят, а остатки армии разбегаются. На вопрос о командующем полковник Марх лишь пожал плечами. Вроде бы кто-то видел, что в человека, ехавшего под главным штандартом, попала стрела, и телохранители выносили его из боя, но живого или мёртвого, сказать было трудно. Во всяком случае, среди трупов никого похожего на Каниэла Лавара не нашли. Но особого значения это и не имело. Уцелел наместник или нет, его армия перестала существовать. Путь к Рудесским горам был открыт.

ГЛАВА 8

Как не спешил Гирхарт, но насколько дней передышки у стен Кадана он своим людям позволил. Его агентура уже разнесла по всей Западной Рамалле призыв присоединиться к нему всем, почитающим себя мужчинами и врагами Коэны. Теперь требовалось время, чтобы принять пополнение и разобраться с ним не на скорую руку, а основательно. А желающих было предостаточно, численность войска, несмотря на неизбежные потери, достигла почти шестидесяти тысяч человек, и это считая лишь воинов. Правда, больше половины — новобранцы, но это дело поправимое. В ближайшие дни и даже недели боевых действий не предвидится, будет время превратить толпу в солдат. Да и пополнить запасы провизии и фуража перед дальней дорогой не мешало, и проверить снаряжение — тоже. Опять не хватало лошадей и оружия, опять нужно было подсчитать и рассортировать добычу, выделить долю, предназначавшуюся войску, обратить в деньги то, что нельзя везти с собой и закупить необходимое для дороги, позаботиться о раненых, похоронить убитых, назначить новых командиров, раздать награды… Словом, дел хватало.

Вечером последнего дня стоянки Гирхарт собрал большой военный совет. Он всё чаще ловил на себе вопросительные взгляды своих офицеров, гадавших, что будет дальше. Они с боями прошли всю Рамаллу и вышли к границе Старой Коэны — коренным землям, с которых начиналась Империя. Было самое время удовлетворить любопытство сначала командиров, а затем и солдат.

Сначала выслушали доклады, полученные от агентов из столицы. Новости были вполне предсказуемыми: в Коэне если и не паника, то что-то очень близкое, спешно проводится новая мобилизация, набрано уже больше тридцати тысяч, и, кроме того, отовсюду, где позволяет обстановка, стягиваются расквартированные в провинциях войска, оставляя порой только городские гарнизоны. Тимейл Сави смещён и отправлен в отставку, остатки его войск стоят на месте и, видимо, войдут в состав формирующейся армии. Новым командующим назначен Халдар Орнарен.

Услышав это имя, Гирхарт поднял бровь. Оно было знакомо ему и немудрено — вряд ли кто-нибудь, прожив в Коэне хоть несколько месяцев, мог не знать его хотя бы понаслышке. Даан же имел честь быть знакомым с ним лично, хотя и не слишком близко, из-за разницы в возрасте — Орнарен был лет на пятнадцать старше Гирхарта. В пол-уха слушая доклады о состоянии дел в своем войске, Гирхарт вспоминал всё, что ему было известно об их будущем противнике.

Род Орнаренов был не слишком знатным, но играл довольно видную роль в жизни Империи. В политике Халдар не слишком преуспел и был известен главным образом своей поистине трепетной любовью к деньгам, кои он и добывал всеми возможными способами, не брезгуя ничем и не стесняясь в средствах. Любви народа и двора это ему не добавляло, но Орнарена терпели, сквозь пальцы глядя на его художества — слишком многие от него кормились. Он неплохо зарекомендовал себя на военной службе во время Внутренней войны, получил чин генерала, но после воцарения Эргана Кравта вышел в отставку, якобы по состоянию здоровья, почти все годы гражданской войны безвылазно просидел в глухой провинции, и лишь незадолго до её окончания вновь вернулся на службу — к Арнари, естественно. Его считали толковым офицером, опытным, знающим и исполнительным, но без особого воображения. После окончания войны он занял штабную должность, позволяющую не слишком утруждать себя службой, и с новым пылом занялся преумножением своего состояния, за несколько лет став одним из самых богатых людей Империи.

Гирхарт счёл это назначение вполне закономерным. Вести четыре войны разом, включая неудавшийся поход против пиратов — это не шутка, и у императора в Коэне просто не осталось опытных военачальников. Алькерин наконец понял, что штабные крысы и карьеристы для борьбы с повстанцами непригодны и назначил человека, который хоть что-то смыслил в военном деле.

Последний докладчик кончил свою речь и сел. Гирхарт усилием воли отогнал размышления о том, хорошо или плохо для дела Кравтов и для него лично назначение Орнарена, и поднялся на ноги.

— Что ж, господа, наши дела обстоят удовлетворительно и даже, можно сказать, хорошо. Настала пора обсудить наши дальнейшие планы.

Тишина в палатке стала и вовсе мёртвой. Десятки глаз выжидающе смотрели на командующего. Гирхарт хмыкнул про себя. Он знал, что многие в его армии гадают, какова же цель затеянного им похода. Ходили самые разнообразные слухи, из которых самый стойкий (и самый правдоподобный) состоял в том, что Гирхарт хочет вывести набранных в его войско беглых рабов за границу Коэнской империи, дабы они стали свободными навеки. Впрочем, самые умные и дальновидные в это не верили, а присланные Кравтом офицеры просто знали, что это не так. Но они помалкивали, предоставляя остальным теряться в догадках.

— Все знают, — заговорил Гирхарт, обведя взглядом обращенные к нему лица, — что нам в нашей борьбе с Коэной помогали наши союзники — Тиокред Кравт и царь Эмайи Ваан. Пришла пора вернуть им долг. Мы подняли знамя Коэны рядом со своим потому, что это знамя по праву принадлежит императору Тиокреду. И теперь мы пойдём к нему на помощь.

Гирхарт сделал паузу. По палатке прокатился гул голосов — удивлённых, недоумевающих, смущённых.

— А к царю Ваану не пойдём? — дерзко выкрикнул кто-то из капитанов, Гирхарт не стал смотреть, кто именно.

— Лучшей помощью Ваану станет победа Тиокреда, — спокойно сказал он. — Насколько мне известно, они союзники.

— У вас верные сведения, мой генерал, — сдержанно заметил полковник Эрмис.

— Разрешите мне, — поднял руку полковник Дарнилл.

— Говорите, полковник.

Дарнилл, уже давно получивший в армии прозвище «Меченый», поднялся и сжал обеими руками широкий пояс.

— А какой нам смысл поддерживать Тиокреда или кого бы то ни было ещё? Не знаю, как кто, но я и большая часть моих парней пришли сюда сражаться для того, чтобы проклятая Коэна была стёрта с лица земли. Или, раз уж вы говорите, что с нашими силами её не взять, то хотя бы для того, чтобы избавиться от её власти навсегда. А замена одного императора на другого нам ничего не даст.

— Никак ты стал обсуждать приказы своего командующего, Дарнилл? — недобро прищурился Эрмис.

— Так ведь это пока не приказ. Сам командующий и сказал «давайте обсудим», — невозмутимо парировал Меченый.

— Верно, сказал, — подтвердил Гирхарт, обрывая готовый начаться спор. — А разница между двумя императорами, между Арнари и Кравтом, состоит в том, что Арнари никогда не признает нашу свободу. Нам придётся либо вечно сражаться со всё новыми и новыми войсками Коэны, либо уйти за границы Империи, в чужие края, и надеяться, что при нашей жизни Коэна не расширит свои пределы настолько, чтобы завоевать и нашу новую родину. Что же касается Тиокреда Кравта, то он, в свою очередь возвращая нам долг, даст нам свободу уже по закону. Свободу, гражданство, землю. А это, согласитесь, немало.

— Немало, согласен. Но, мой генерал, если Коэна будет уничтожена, это освободит сразу всех. Все земли, которые сейчас под её ярмом, и все наши смогут вернуться домой.

— Зачем говорить о невозможном, Дарнилл? Ты совершенно справедливо отметил, что с нашими силами Коэну не взять. Завоевать свободу для себя — это самое большее, что мы сейчас можем. А для этого мы должны помочь Кравту.

— А Тиокред сможет взять Коэну? Ведь он заперт в Настаране.

— Именно поэтому мы и пойдём ему на помощь. Ещё есть вопросы? Возражения?

Больше вопросов не было. А если и были, то никто не высказал их вслух, понимая, что решение уже принято и спорить с командующим бесполезно. Да и не собирался никто всерьёз с ним спорить — Гирхарта уважали и ему верили. Ещё некоторое время ушло на обсуждение организационных вопросов. Уже в самом конце совета Гирхарт, усмехнувшись, внезапно спросил:

— Господа, а вам не кажется, что при такой численности войска мне уже приличнее быть маршалом?

— Давно пора! — громко сказал со своего места полковник Диар.

— Спасибо, полковник. Итак, полковник Эрмис, отныне вы генерал пехоты и мой заместитель, полковник Диар, вы назначаетесь генералом кавалерии, полковник Исмир — генерал авангарда и войсковой разведки, полковник Марх — генерал стрелков. Примите мои поздравления, господа. Прошу назначить себе заместителей и завтра утром представить мне на утверждение. Завтра после подъёма — общий сбор, я буду говорить с войсками. Все свободны.

Офицеры и новоиспечённые генералы зашумели, отодвигая стулья, и потянулись к выходу. Гирхарт развернул карту, но тут его тронули за рукав. Подняв голову, он встретил испытующий взгляд Дарнилла.

— Господин маршал, — тихо, но настойчиво сказал полковник, — говорите что хотите, но я не верю, что вы со всеми потрохами продались Кравту. Что же, вы согласны поменять одного хозяина на другого? Это не по-вашему. И не по-нашему!

Следовало бы его одёрнуть, но вместо этого Гирхарт спросил:

— Мои слова на совете тебя не убедили?

— Нет! Я не знаю, чего вы хотите, но одно знаю точно — вы не станете мириться с Коэной ни при Арнари, ни при Кравтах. Вы это сказали для того, чтобы коэнские подсылы донесли своим хозяевам, а сами сделаете что-то такое, чего они не ждут.

— Интересная мысль, — заметил Гирхарт, — но ты ошибся, Дарнилл. Я собираюсь сделать именно то, что сказал. Помочь Тиокреду сесть на трон.

Дарнилл с шумом втянул в себя воздух.

— А наша цель, ради чего мы бежали, за что проливали кровь — побоку? Пусть себе стоит проклятый город и жрёт всё и всех, пустить ему кровь вы не собираетесь?!

— А с чего ты взял, что одно мешает другому? — негромко спросил Гирхарт.

Глаза Меченого сузились.

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Я тебе вообще ничего не говорил. И не мешало бы тебе, мой дорогой, поучиться сдержанности.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Не люблю неопределенности, — так же тихо сказал Дарнилл. — Разрешите идти?

— Идите. Да, вот ещё что, — добавил Гирхарт вслед уже шагнувшему к выходу полковнику, — передайте генералу Эрмису, что я рекомендую ему назначить вас своим заместителем.

Дарнилл коротко поклонился и вышел. Гирхарт проводил его взглядом. Чутьё на людей, ещё ни разу не подводившее его, говорило, что этот бывший раб, если дать ему возможность развернуться, пойдёт очень далеко. Интересно, как отреагирует коэнский аристократ Эрмис на такое предложение? Впрочем, он уже успел привыкнуть жить и воевать рядом с теми, с кем он в прежней жизни и в одной комнате побрезговал бы находиться, так что вряд ли будет возражать.

Завтра начало нового похода, а перед тем — общий сбор и обращение к войску. Любой коэнец на его месте сейчас занимался бы составлением подобающей речи, но Гирхарт никогда не обдумывал заранее, что именно скажет своим бойцам. Как и все благородные юноши, он в числе обязательных наук постигал и основы искусства красноречия, но перспектива стать великим оратором никогда его не прельщала. Он воин, а не политик и не судейский, а воинам, особенно его нынешним солдатам — вчерашним рабам, батракам и разбойникам — изыски изящной словесности ни к чему. Всё равно не оценят.

Мысли Гирхарта вернулись к новому командующему коэнской армии. Последней коэнской армии — если удастся разбить и её, то гордой Коэне не останется ничего другого, как грести в войска всякий сброд, включая рабов. Такое уже было однажды — во время одной из давних войн, когда молодая ещё Империя, потерпев несколько сокрушительных поражений подряд, была вынуждена пополнять свою армию невольниками. И что характерно, бывшие рабы дрались как проклятые и в плен не сдавались. Как и бойцы Гирхарта сейчас…

Новоиспеченный маршал тряхнул головой, заставляя мысли вернуться в прежнее русло. Итак, новый командующий… При всех достоинствах, которые Гирхарт охотно признавал, у Халдара Орнарена был наряду с ограниченностью ещё один недостаток — он слишком зарывался. Недаром в Коэне он был известен под прозвищем «Бешеный бык». Опасное сочетание. Причём опасное как для противников Орнарена, так и для него самого. Он не умеет вовремя остановиться, и на этом его можно поймать, но и помешать ему очень трудно. Ради своих целей он идёт на всё. Однако, если Тиокред просчитал назначение Орнарена заранее, то остается лишь восхититься умом изгнанного императора. Ибо у него есть вполне реальный шанс не только попытаться склонить Халдара на свою сторону, но и преуспеть в этом благодаря ещё одной известной черте характера Орнарена. С любовью к деньгам в его душе могла соперничать только одна страсть — зависть, причем не зависть вообще, а вполне конкретная, имевшая единственный объект. Орнарен люто завидовал маршалу Рокуэду Ларчу.

Их негласное соперничество началось ещё до гражданской войны и продолжалось по сей день. Кажется, и деньги были нужны Орнарену главным образом для того, чтобы хоть в чём-то превзойти соперника. Что ж, кое-чего он добился — его богатство превосходило состояние Ларча раза в полтора, но, по-видимому, это было слабым утешением, ибо во всём остальном Халдар безнадёжно проигрывал. Генерал почти в отставке, терпимый лишь из-за уважения даже не к нему самому, а к его богатству, — и маршал, блестящий военачальник, любимый как народом, так и императором. Ларч легко обходил Орнарена на каждом повороте и при этом, что особенно бесило генерала, чистосердечно ничего не замечал, кажется, даже не подозревая, что участвует в соревновании. Он искренне недоумевал, встречая столь странное отношение к себе со стороны человека, которому он, Ларч, не сделал ничего плохого, и даже не раз пытался с ним помириться. Что же до Халдара, то, похоже, желание хоть в чём-то утереть нос Рокуэду стало для него смыслом жизни. Можно себе представить, с какой готовностью он ухватился за предоставленный шанс. Ведь если ему удастся разбить мятежников, то они с Рокуэдом Ларчем сравняются если не во славе, то в важности побед. Рокуэд удерживает врагов Империи в Настаране, Орнарен уничтожит угрозу в самом сердце государства.

Гирхарт усмехнулся. Ну-ну, господин Орнарен, посмотрим, на что вы способны. Впрочем, при любом раскладе воевать с вами мне вряд ли придётся, по крайней мере, в ближайшем будущем. А если всё пройдёт как надо, то не придётся вообще. У меня будут другие противники, посерьёзней. Тот же Ларч, к примеру, вот с ним нам не миновать помериться силами.

Огонек лампы замигал — кончалось масло. Скоро погаснет, ну да раздеться и лечь можно и в темноте. Завтра — начало нового этапа его плана, и время покажет, что из всего этого выйдет.

ГЛАВА 9

День Халдара Орнарена был заполнен делами под завязку. Ещё никогда, даже во время прошедшей войны, ему приходилось решать столько вопросов разом. Ну ещё бы, ведь тогда он не был командующим, имеющим под началом несколько десятков тысяч человек. Теперь же он решал всё сам, отвечал за всё тоже сам, и это было трудно, но приятно. Рассылая порученцев и вестовых, перемещаясь из императорского дворца в сооруженные под коэнскими стенами лагеря, а оттуда в арсенал и казначейство, знакомясь с подчинёнными, решая множество крупных и мелких организационных вопросов, Орнарен с каждым часом всё более укреплялся в сознании собственной значимости. В его руках была сила, в его руках была власть. От него, и ни от кого иного, зависела теперь судьба всей Империи. И это понимают все, даже император, не зря же он теперь так милостив и приветлив с ним, Халдаром Орнареном. Маршалом Орнареном, ведь теперь он сравнялся в звании и с баловнем судьбы Ларчем, и с надменным императорским зятем Серлеем. Враг стоит у Кадана, и никто не знает, куда он повернёт. Хорошо, если на север, к Рудесским горам, прочь из Рамаллы, а если нет? Если — на Коэну? И не Серлей и не Ларч теперь щит и меч Империи, а он, маршал Халдар Орнарен!

Конечно, Халдар понимал, чем он рискует. Поражения ему не простят, и с карьерой, и с двором придётся проститься, и хорошо ещё, если удастся сохранить голову на плечах. Но он справится, должен справиться! Он разобьет самого страшного врага Коэны, врага, не потерпевшего ещё ни одного поражения. И в случае победы… Просто дух захватывало от открывающихся перспектив. Ради них стоит рискнуть головой, хотя в обычной жизни Орнарен не любил чрезмерного риска. Но такой шанс выпадает лишь раз в жизни.

Халдар почти хотел, чтобы Пёс в ослеплении от своих побед повернул войска на столицу. Это придало бы победе маршала дополнительный вес, хотя и увеличивало опасность. Поэтому Халдар испытал смешанные чувства, узнав из донесений прознатчиков, что Пёс всё-таки решил уйти. Видимо, судьба всё же решила уберечь его, Халдара, от прямого столкновения с одним из лучших, приходится это признать, полководцев нашего времени. Коэна могла вздохнуть с облегчением — главная опасность миновала. Конечно, от Пса можно ожидать ещё множества неприятностей в провинциях, в том же Смуне, куда он явно намерен отправиться, но это — дело привычное и не столь уж страшное. К тому же велика вероятность, что перейдя Рудесские горы, рабская армия если не рассеется, то разделится на несколько частей, ведь большая часть рабов наверняка захочет вернуться на родину. И тогда можно будет, по их собственному примеру, бить их по частям.

Орнарен спокойно и без особой спешки, но и не мешкая, продолжал готовиться к походу, когда от лазутчиков пришло новое донесение. Армия Пса действительно миновала Рудессы, пройдя по Облачному седлу, самому удобному из тамошних перевалов, и мимоходом снеся охранявший его гарнизон, однако и не подумала разделяться, а в полном составе быстрым маршем двинулась по Северному Смунскому тракту.

Халдару не нужно было заглядывать карту, чтобы понять, куда направляется враг. Северный Смунский тракт шел прямиком к реке Совиле, чтобы там, соединившись с Южным Смунским, стать трактом Настаранским, каковой вёл, как это и следовало из его названия, прямиком в Настаран. Эти три дороги были единственным приличным сухопутным путем из Рамаллы в строптивую провинцию, ставшую оплотом Кравта. Почти весь остальной Смун — это леса и болота, в которых обитают несколько покоренных Коэной, но по-прежнему очень беспокойных племён. И главный оплот коэнской власти в этих местах — крепость Сарла, стоящая на переправе через Совилу, в месте соединения всех трёх дорог. Именно здесь находилась резиденция наместника Смуна генерала Роона, здесь же стояла и его армия в количестве двух пехотных и одного конного полка. Не так уж и много, но чтобы оборонить хорошо укрепленный город, этого хватит, а там и подмога подоспеет, ведь пока переправа в руках коэнцев, провинция не потеряна. Должно хватить и на этот раз, тем более что восставшие рабы ещё ни разу не вели осад и не захватывали крепостей. Но вдруг?.. Никто не знает, чего можно ожидать от Гирхарта Пса. А если он завладеет Сарлой, то армия Ларча будет отрезана и окажется между молотом и наковальней.

При мысли о подобном развитии событий Халдар ощутил короткий приступ злорадства. Ну что, счастливчик Ларч? До сей поры ты слыл непобедимым, даже Тиокреда ты хотя и не смог разбить, но в то же время ухитрился ему не проиграть. Но что ты запоёшь, оказавшись в такой ситуации?

А что же сам Тиокред? Неужели он не погнушался вступить в сговор с грязными рабами? Где же твоя гордость, патриций? Ведь ты же был императором, ты полководец, ты коэнец, в конце концов, пусть даже Коэна теперь — твой злейший враг. Должен же быть предел любому падению!

Разумеется, слухи одним им известными путями немедленно просочились в народ и расплескались по всему городу. Направляясь во дворец, куда его срочно вызвал Император, Халдар видел толпящихся на перекрестках людей и слышал гул их голосов. Рокуэда Ларча Коэна любила и угрожающую ему опасность приняла близко к сердцу. Орнарена встречали приветственные крики и пожелания «врезать этому отродью покрепче». В другое время это бы польстило, но сейчас удовольствие от собственной популярности было подпорчено сознанием того, что она — лишь отсвет популярности соперника. Его, Орнарена, приветствовали лишь как помощника всеобщего любимца. Нет, не как помощника. Как спасителя! Если он и впрямь спасёт маршала от грозящей тому опасности, с ним можно будет говорить совсем другим тоном. Халдар приосанился и глянул на гудящую толпу более благосклонно.

Его провели в личный кабинет Императора — свидетельство особой милости, которой удостаивались немногие. Его Величество был один. На обширном рабочем столе лежала карта западной части Империи, изображавшая север Рамаллы, Смун и кусок Настарана. Рассеянно кивнув в ответ на официальное приветствие, Император указал на карту, при этом его породистое лицо скривилось от отвращения.

— Вот, поглядите, маршал. Что вы об этом думаете?

— Мятежники идут в Настаран, Ваше Величество. Скорее всего, они намерены соединиться с изменником Кравтом.

— Эта зараза распространяется, — Алькерин скривился ещё сильнее и махнул рукой. Блеснули драгоценные камни многочисленных перстней. — Вот и вы уже называете этот сброд мятежниками, хотя они не заслуживают такого названия. Они только бунтовщики.

— Без сомнения, Вы правы, Ваше Величество, — почтительно подтвердил Орнарен.

— Полагаю, ваша задача вам ясна. Сарлу они так просто не пройдут, так что вы сумеете их догнать, а дальше вам с Рооном останется только раздавить грязных рабов. Они не должны ударить Рокуэду в спину.

— Мы расправимся с ними ещё до наступления зимы, Ваше Величество, — поклонился маршал. — Позор наших поражений будет смыт кровью. Грязные рабы, те, кто уцелеет, понесут примерное наказание.

— Надеюсь, маршал, надеюсь. Знаете, эта война и без того трудна даже для маршала Ларча. Кравт хитёр и коварен, он бросил на наши войска толпы настаранских дикарей. Я уж не говорю о его сторонниках из числа, увы, наших же сограждан!

— Те, кто восстали против власти законного Императора, не заслуживают чести называться нашими согражданами, Ваше Величество, — вставил Халдар.

— Безусловно. Однако, дорогой маршал, будь все наши враги в Настаране, это было бы ещё полбеды. Но куда опаснее открытых врагов — подлые изменники, оставшиеся в Коэне, — Алькерин сделал паузу, но Халдар промолчал, всем своим видом изображая почтительное внимание и понимая, что этот разговор затеян неспроста.

— Не так давно я получил от Рокуэда очередное донесение, — снова заговорил Император. — И в нём Ларч просил меня лично проследить за отправкой выделенных ему казной денег, объясняя это тем, что он уже истратил на войну большую часть собственных средств, и если так пойдёт дальше, то скоро ему станет не на что воевать. Вы можете себе это представить? Мой лучший полководец, единственный, кто может справиться с мятежниками, не получает денег из казны и вынужден вести войну на свои средства! Мне действительно пришлось вмешаться лично, чтобы восстановить порядок. Виновные были наказаны, но это лишь одно звено в длинной цепочке. Кстати, — с любезной улыбкой добавил он, — учитывая, что ваше отношение к Рокуэду известно всем, кое-кто склонен предполагать, что за этим безобразием стоите вы.

— Ваше Величество, но я не имею никакого отношения к казначейству!

— Да, но учитывая ваше богатство и широкие связи…

— Ваше Величество!

— Успокойтесь, — Алькерин снова махнул рукой, — я так не думаю. В противном случае мы бы с вами беседовали не здесь. Вы ведь знаете, у меня с изменниками разговор короткий. Но вам я доверяю и очень на вас рассчитываю, — любезная улыбка не покидала лица Императора, однако взгляд у него был жёсткий и холодный, как камни в его перстнях. — Надеюсь, вы выступите в кратчайший срок, не хотелось бы терять ни единого дня. Да пребудет с вами милость Богов.

После этого оставалось только поблагодарить, попутно заверив Его величество, что армия выступит елико возможно скоро, поклониться и уйти. Направляясь по залам и переходам к выходу из дворца, Орнарен прокручивал в памяти состоявшийся разговор. Ему что же, дают понять, что он под подозрением? Что он может продаться Кравту ради того, чтобы свести счеты с Ларчем? Но ведь это даже не смешно! Правда, если Император и впрямь обнаружил измену под самым носом, он и должен подозревать всех и каждого. Но Алькерин не просто дал понять, что держит его, Халдара Орнарена, на заметке. Конечно, среди людей маршала есть доверенные лица императора, назначенные следить, чтобы новый командующий не выкинул чего-нибудь эдакого. Видимо, теперь им даны более широкие полномочия. Особого выбора у Алькерина нет, армию доверить больше некому, вот он и подстраховывается, намекая, что лучше хранить ему лояльность — ради собственного блага.

Орнарен передёрнул плечами. Мысль, что он будет находиться «под колпаком», удовольствия не доставляла, хотя он и знал, что бояться ему нечего. Тиокред Кравт далеко, в Настаране, и там, похоже, и умрёт, да и что он может предложить одному из виднейших арнарианцев империи? Рисковать же всем даже ради возможности поквитаться с Ларчем Халдар не собирался. Да и не испытывает он к Рокуэду никакой ненависти. Вот если бы тому ещё везло поменьше…

Халдар усилием воли отогнал привычные мысли о Ларче и заставил себя сосредоточиться на предстоящих делах.

Спустя несколько дней коэнская армия выступила в поход. Погода благоприятствовала маршу. Стояли тихие, солнечные, но не жаркие дни и в меру прохладные ночи. Уцелевшие крестьяне убирали уцелевший урожай, благословляя прекращение военных действий и желая проходящим мимо солдатам поскорее покончить с врагами. Эти места почти не пострадали, армия рабов прошла севернее, но местное население слишком хорошо помнило прошлые войны. Халдар вёл свое войско по Новой дороге, шедшей вдоль побережья мимо Рудесских гор и дальше, чтобы, превратившись в Южный Смунский тракт, у Сарлы слиться с Северным. Эта дорога давала преимущество во времени, а время было дорого — мало ли что учинят Кравт и его сторонники!

Что именно они могут учинить, Халдар узнал, когда его армия уже миновала Рудессы и шла по земле Смуна. Войско догнал гонец, привезший приказ немедленно возвращаться, поскольку в опасности оказалась не только столица, но и судьба трона. Тиокред с небольшим, но отборным войском высадился в Рамалле, неподалеку от Ханда, и сейчас быстрым маршем продвигался к Коэне. Ларч не смог ему помешать, занятый отражением самоубийственной атаки настаранских союзников Кравта. Выслушав гонца, Орнарен злорадно хмыкнул — оплошал наш великий полководец! Но это не слишком достойное чувство быстро сменилось тревогой. Вражеский десант в сердце Империи! И некому его отразить — все оставшиеся у императора силы здесь, в Смуне, под командованием Халдара. Нужно было срочно возвращаться, Пёс подождет. Всё равно ему не миновать переправы через Совилу, а под стенами Сарлы он простоит долго. Но надо поторопиться — пусть столица превосходно укреплена и вполне способна продержаться до прихода помощи, однако чем скорее эта помощь придёт, тем лучше. А когда подойдёт армия Халдара… м-да, пожалуй, Кравт её и дожидаться не станет, удерёт раньше.

Армия повернула назад, но далеко уйти не успела. На четвёртый день марша, вечером, когда уже разбили лагерь, и Орнарен ужинал в обществе своих офицеров, к нему провели срочного гонца. Тот едва держался на ногах, и, к удивлению Орнарена, на нём не было значка императорского гонца. Запылённый мундир украшали только нашивки лейтенанта коэнского гарнизона. Халдар ожидал, что он достанет свиток, но тот, даже не отдав чести, измученно выдохнул:

— Коэна… Коэна пала!

Маршалу показалось, что он ослышался. Такого не могло, ну просто не могло быть!

— Что?! Что ты сказал?! — выкрикнули сразу несколько голосов.

— Коэна пала, — обречённо повторил лейтенант.

— Как? Когда? — Халдар почувствовал, что вокруг него рушится мир.

— Восемь дней назад. Кравт высадился в Рамалле и захватил столицу…

— Но Коэна прекрасно укреплена! Как можно было взять её с ходу?

— Ему… открыли ворота. Измена… — лейтенант пошатнулся и ухватился за край стола.

— А Император? Его наследник?

— Не знаю…

— Кто тебя послал?

— Капитан Лехарт.

Халдар растерянно оглядел своих офицеров и встретил такие же потрясённые и растерянные взгляды. Что делать в этой ситуации, решать предстояло ему, хотя он понятия не имел, что теперь предпринять. Ясно было только одно — спешить стало некуда.

ГЛАВА 10

Совила брала своё начало в северных отрогах Рудесских гор. В верхнем течении порожистая и быстрая, ближе к морю она успокаивалась и неторопливо несла свои воды между пологих холмов и заболоченных низин. Там, где к ней подходили оба Смунских тракта, река разливалась почти на треть мили, но глубина её сейчас, в конце лета, была чуть выше колена. С угловой башни лагеря были отлично видны и широкая речная долина, и все три дороги, и мощные стены стоящей на том берегу крепости. Сарла была выстроена на совесть — с двумя рядами стен, высокими башнями и вынесенным на другую сторону дороги фортом. Начинавшийся от Сарльского брода Настаранский тракт проходил через ворота в соединявшей форт и собственно крепость мощной двойной стене. Сейчас ворота были наглухо закрыты, деревянные домики предместья — разобраны, а за зубцами стен поблёскивали шлемы и наконечники копий отборного гарнизона. Стоявшие на стенах катапульты и баллисты простреливали всё пространство вокруг крепости, в чём разведчики Гирхарта успели убедиться на собственной шкуре.

Да, вздумай Гирхарт лезть на эти стены, штурм обошелся бы ему недёшево и, скорее всего, ни к чему бы не привёл. Такие крепости с налету не берут. Поэтому Гирхарт не стал и пытаться. Коэнцы, должно быть, изрядно удивились, когда подошедшая армия встала лагерем на левом берегу, не делая даже попытки перейти через брод и начать осадные работы. Шли дни, но ничего не менялось — крепость и войско смотрели друг на друга поверх водной глади, и, если не считать запертых ворот Сарлы и усиленных караулов в лагере, словно бы и не замечали зловещего соседства. Это удивляло не только коэнцев, но и солдат Гирхарта.

— Нам нет необходимости идти на врага, — сказал Гирхарт, когда его офицеры набрались смелости спросить его об этом прямо. — Подождём, когда враг сам придет к нам.

— Думаете, они посмеют вылезти из-за стен?

— Эти, может, и не посмеют. Но враг придёт. Рокуэд Ларч — слышали про такого?

«Про такого», разумеется, слышали. Один из лучших полководцев Арнари и один из вернейших их сторонников, он не мог не поспешить к ним на помощь. Правда, самого императора Алькерина, как и его семьи, скорее всего, уже нет в живых, но ещё остаётся маршал Серлей, зять последнего правителя-Арнари, и, как его единственный выживший родственник — законный наследник престола. Сейчас он в Эмайе, но можно не сомневаться, что скоро он объявится под стенами Коэны, призвав на помощь всех, кто остался верен законным правителям.

С Тиокредом Ларчу говорить не о чем — слишком много на нём крови сторонников Кравтов; даже если Тиокред ради сохранения мира и решится его простить, не простят другие. Значит, Ларчу один путь — к Серлею, а поскольку флота у него нет, то он пойдёт посуху, по тому самому Настаранскому тракту, который запирает Сарла, а с недавних пор — и войско Гирхарта Пса. Как бы то ни было, Ларч не должен войти в Рамаллу.

Халдар Орнарен, как и ожидали, перешёл на сторону Тиокреда, значит, у Кравта появилось сильное войско. Как говорят, прежде чем присягнуть новому хозяину, Орнарен арестовал почти всех своих офицеров. Что ж, он никогда не забывал об осторожности — кто-то из них мог сохранить верность убитому императору и попытаться покарать предателя. Теперь можно не бояться, что Серлей задавит Тиокреда сразу по возвращении в Рамаллу, но вот против совместных действий Серлея и Ларча Кравт может и не выстоять. Гирхарту тоже будет сложно справиться с ними двумя, так пусть же законный император и претендент (Гирхарт мысленно улыбнулся, поскольку в эти слова обе стороны вкладывали прямо противоположный смысл) встретятся один на один. Кто бы ни победил, он окажется сильно обескровлен, и добить его будет не так уж трудно, особенно если позвать на помощь Арна с Эвером. Гирхарт предпочёл бы, чтобы его противником стал Серлей. Всё-таки с Кравтом они были соратниками и почти друзьями, и поднимать руку на бывших однополчан ему не хотелось. Да и его собственные офицеры-кравтийцы этого не поймут. Конечно, можно последовать примеру Орнарена, но это уж совсем на крайний случай.

Пока же хватало и иных дел, и первым из них, привычным и даже набившим оскомину, было превращение очередных новобранцев в солдат. Сколько у него времени, Гирхарт не знал, но знал, что армия Ларча если и уступает по численности его армии, то ненамного, а вот по качеству куда как превосходит. Это тебе не разбегающиеся вояки незабвенного Синарта Ярнера. В Настаране воевали лучшие из лучших, самые опытные и дисциплинированные, они всегда готовы к бою и драться будут храбро и умело. Первостепенной задачей Гирхарта было подтянуть своих бойцов до хотя бы отчасти сопоставимого уровня, а значит, были бесконечные учения, муштра и ночные тревоги.

Второй заботой стали смунцы. Посланцы местных племён приезжали к Гирхарту сами, не дожидаясь приглашения. О, эти всегда были готовы выступить против Коэны с оружием в руках, и именно поэтому приходилось постоянно их осаживать. Смунцы рвались в бой, но это не мешало им затевать между собой всё новые свары. Вековая вражда племён порой оказывалась сильнее ненависти к общему врагу, и Гирхарт начинал думать, что, пожалуй, проще бы было обойтись без столь беспокойных союзников. Ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы запомнить, чем смунец из племени рамнов отличается от нахеса, а ваир от караджа. На взгляд коэнского дворянина, каковым Гирхарт оставался в душе, несмотря на всю свою ненависть к предавшей его родине, разницы между этими дикарями не было никакой, но сами они ужасно обижались, если их путали. Разобраться же в сути их взаимных претензий он даже не пытался, хотя смунцы неоднократно пытались привлечь его к своим разногласиям в качестве третейского судьи. В таких случаях он или уклонялся под благовидными предлогами, или, если не получалось, старался решить дело так, чтобы и наказания и выгоды распределились равномерно. Надо заметить, что спорящие стороны обычно оставались довольны, или хотя бы не считали себя задетыми его решениями.

Положение усугублялось ещё и тем, что смунцы не просто не знали воинской дисциплины, они были её принципиальными противниками. С их точки зрения война была чередой поединков, в которых каждый выбирал себе противника по вкусу или положению, и по мере сил выказывал свою доблесть. Роль же вождя сводилась к тому, чтобы привести толпу воинов (именно толпу, строя они не признавали) на поле битвы и драться в первых рядах, превосходя всех храбростью и силой, а после победы по справедливости разделить добычу. Коэнских полководцев они отказывались считать мужчинами именно потому, что те почти никогда не принимали личного участия в сражениях. Поэтому, несмотря на огромное число добровольцев, толку от такого пополнения было мало. В конце концов, отчаявшись втолковать своим новым союзникам, что такое дисциплина и субординация, Гирхарт начал, по примеру всё той же Коэны, формировать из них вспомогательные отряды. В этом деле неоценимую помощь ему оказывал Исмир, который, как выяснилось, был ваиром, но неплохо знал и остальные племена, а кроме того, успел на практике убедиться в преимуществах регулярной армии. Соплеменники-ваиры слушали его охотнее, чем самого Гирхарта, который, как ни крути, был всё же чужаком. На представителей других племен Исмир имел меньшее влияние, но всегда мог дать дельный совет.

День за днём пролетал незаметно. Сарла не подавала признаков жизни, видимо, наместник Роон, как и Гирхарт, решил дожидаться подхода Ларча. Сам Гирхарт, фактически контролировавший весь остальной Смун, держал пикеты разведчиков на Настаранском тракте и со дня на день ожидал известий о появлении коэнцев. Одновременно он затребовал от своих агентов в Рамалле самые подробные сведения о положении в сердце Империи. Он всерьёз опасался, что у Тиокреда хватит соображения предложить союз по-прежнему обретавшемуся в Восточной Рамалле Арну, а у того — это предложение принять. Вдвоём им было вполне по силам разбить Серлея, как только тот высадится в Рамалле, и тогда положение самого Гирхарта сильно бы осложнилось. Но пока не было ни единого намёка на возможность такого развития событий. Серлей тоже не торопился с высадкой — то ли не мог договориться с Вааном, то ли согласовывал будущие совместные действия с Ларчем.

В конце концов Гирхарт решил написать Арну, объяснить ему своё видение происходящего и дать понять, что не стоит вмешиваться в склоку между коэнцами, если он всё ещё мечтает о создании независимой Рамаллы. Он даже начал составлять своё послание, когда к нему постучали, и Исмир передал донесение командира дальнего пикета. Армия Рокуэда Ларча шла на восток и была сейчас в трёх дневных переходах от Сарлы.

Коэнцы аккуратно высылали боковые дозоры, но местные проводники, разумеется, знали свою страну лучше пришлых. Из своего укрытия Гирхарт отлично видел колонну пехоты, растянувшуюся вдоль дороги. Мимо проплывали обвисшие в безветренном воздухе флаги и значки знамён и кондотт, наконечники копий блестели на солнце. Показались обозные телеги, по обочине, обгоняя их, рысью проехал отряд всадников, и снова потянулись казавшиеся нескончаемыми ряды пехоты.

— Завтра подойдут к Совиле, — проводник с ненавистью глядел на марширующих солдат.

Гирхарт задумчиво кивнул. Смунцы уже несколько раз пытались укусить Ларча, но без особого успеха. Гирхарт им не препятствовал — вреда от этого не было, пользы, впрочем, тоже, ибо за годы войны в Настаране эта армия привыкла к засадам и внезапным нападениям, и застать её врасплох было трудно. Вот и сейчас — идут в полном вооружении, не сняв даже шлемов. Конечно, лето уже миновало, и изнуряющей жары нет и в помине, но обычно солдаты предпочитали маршировать налегке, везя большую часть оружия в обозе, а эти явно готовы к любым неожиданностям.

По докладам разведчиков, полностью подтверждавшим его собственные выводы, армия Рокуэда Ларча лишь ненамного уступала в численности армии Гирхарта, к тому же в ней служили сплошь ветераны, а командующий был опытным и талантливым полководцем. Гирхарт повернулся к своим спутникам:

— Уходим.

Исмир и проводник молча последовали за ним. За гребнем холма, в заросшей кустарником лощине коноводы держали лошадей. Едва заметная тропинка вела к реке, туда, где под охраной нескольких воинов были спрятаны лодки. До них было около часа пути, затем ещё часа три по воде — и в лагерь Гирхарт доберётся сразу после захода солнца. Ларч подойдёт к завтрашнему вечеру, а битва, скорее всего, будет послезавтра.

Смунцы рвутся в бой, но с ними, пожалуй, будет хуже, чем без них. Как бы избавиться от них на ближайшие несколько суток, но при этом ухитриться не задеть их самолюбия? Правда, в этом случае у Ларча появится заметный перевес в кавалерии. Само по себе это не страшно — ощетинившийся длинными копьями строй пехоты может вполне успешно противостоять атакам конницы, что проверено неоднократно, а опасность обхода на выбранной Гирхартом позиции не так уж и велика. Но что всё-таки делать с союзниками?

Вернувшись в лагерь, Гирхарт велел позвать к нему Фрину. Но искать её не понадобилось — женщина сидела в его палатке с каким-то свитком, видимо, добытым во время очередного грабежа в чьей-то библиотеке. Увидев входящего маршала, она улыбнулась, бросила свиток на стол и встала, чтобы поцеловать его. Гирхарт обнял подругу и усадил рядом с собой.

— Фрина, можно попросить тебя об одолжении?

— Конечно.

— Помоги мне удержать смунцев от боя.

— Каким образом?

— Пророчество какое-нибудь выдай или ещё там что-нибудь в этом роде… Мы будем просить благословения богов перед битвой, вот и скажи, что в бой должны идти только мои… ну, старики, в общем. А новички пусть остаются в стороне, иначе боги не дадут победы.

— Ты не хочешь, чтобы местные участвовали в бою?

— Не хочу. Они же совершенно не умеют подчиняться приказам, да и выучки у них никакой. Ларч — опытный полководец, переиграть его я смогу только за счёт маневра. Мои это умеют, а эти… Сами пропадут и нас утащат.

Фрина несколько мгновений молчала, опустив глаза.

— Нет, Гирхарт, — тихо, но твёрдо сказала она наконец, — я не могу.

— Нет? Почему?

— Это будет обман.

— Но ты говорила и раньше, что не можешь прорицать по заказу, однако предрекала нам победы. Что изменилось?

— Всё, — теперь жрица смотрела ему прямо в лицо. — Мой Бог молчал, когда я приносила жертвы перед битвами, но твои Боги были с тобой, и я могла говорить от Их имени. Это не было ложью. А теперь ты хочешь, чтобы я Говорила, словно меня посетил Пастырь. Я не могу. Такого Он не простит.

Гирхарт помолчал. С Богом Фрины и впрямь лучше было не ссориться.

— Жаль, — сказал он наконец. — Но ты права. Об этом я не подумал.

Как же всё-таки поступить с излишне воинственными союзниками, из которых ну никак не удаётся сделать более-менее приемлемых подчинённых? Разве что поставить их в засаду, уверив, что именно их неожиданная атака должна решить исход сражения? Но кто поручится, что они смогут дотерпеть до нужного времени и не высунутся без приказа? Да, рановато он начал принимать их на службу. Кто это сказал, что хорошие мысли всегда запаздывают?

Коэнцы явились во второй половине следующего дня. Распахнулись окованные створы перекрывавших дорогу ворот, выехал разъезд, потом ровными рядами пошла пехота. Рокуэд Ларч не стал останавливаться в крепости, его войско перешло брод и начало строительство лагеря в виду противника, на другом краю обширного поля. Ему никто не мешал, но коэнцы, разумеется, приняли все меры предосторожности: половина армии, пока другая половина копала ров и ставила частокол, стояла лицом к врагу, выстроившись в боевые порядки. Коэнцы стояли молча, не реагируя ни на крики, ни на бросаемые в их сторону камни, которые, впрочем, всё равно не долетали до цели. Гирхарт строго запретил своим воинам подходить к врагу ближе, чем на два полёта стрелы.

Сам маршал, пока вражеская армия форсировала реку, пересчитал количество полков. Их было ровно столько, сколько шло по Настаранскому тракту, а значит, гарнизон Сарлы к ним не присоединился. Это было плохо, так как означало, что у Ларча появился резерв, который в любой момент может выйти из-за стен, чтобы переломить ход сражения в пользу коэнского полководца. Гирхарт, прищурившись, ещё раз оглядел крепость, и тут его осенило. Смунцы! Зачем ставить их в засаду и тревожиться, не проявят ли они излишнюю самостоятельность, когда можно занять их делом немедленно? Пусть штурмуют эти стены, взять не возьмут, но помогут сковать гарнизон, пока он будет разбираться с армией в поле. Какой же он всё-таки молодец! Ведь и не собирался идти на штурм, но всё же приказал изготовить несколько онагров, баллист и катапульт и обучил своих воинов ими пользоваться. Думал про будущий штурм Коэны, а пригодилось теперь. Лестницы тоже свяжем, не проблема. Нет, зря он сетовал на свою поспешность. Что ни делается, всё к лучшему.

Настал вечер. В обоих лагерях загорелись костры, солдаты ужинали и готовились ко сну. Гирхарт собрал своих командиров на совет, Ларч, можно было не сомневаться, сделал то же самое. Обговорив всё, что было нужно, Гирхарт отпустил офицеров и некоторое время постоял у входа, глядя на огни коэнского лагеря. Рокуэд Ларч ещё не потерпел ни одного поражения, Гирхарт — тоже, но Ларч водит войска на добрый десяток лет дольше него. Да, это не Сави и не Ярнер… С теми было нетрудно, а вот завтра станет видно, чего стоят Гирхарт Даан и его армия в настоящем деле.

ГЛАВА 11

День был пасмурный, из низких туч временами начинал накрапывать дождик, который, похоже, никак не мог решить, то ли припустить сильнее, то ли перестать совсем. Сегодня солнце не хотело смотреть на землю, словно устав за многие века от человеческой глупости и гордыни, снова и снова толкающих людей на братоубийство. В такую погоду хорошо сидеть у очага, потягивая вино и ведя неспешную беседу, однако тысячи людей, выходивших этим утром на поле боя, были преисполнены воодушевления. Обе армии верили в победу и в счастливую звезду своих вождей. Чья-то вера сегодня должна была получить подтверждение, чья-то — развеяться в прах, но победа ещё пребывала «на коленях у богов», как гласила древняя поговорка.

Обе армии, развернувшиеся в боевые порядки, казались зеркальными отражениями друг друга. И Гирхарт Даан и Рокуэд Ларч выстроили свою пехоту в три линии, сосредоточив всю конницу на одном фланге — Гирхарт на левом, Рокуэд на правом. Другим крылом оба войска упирались в Совилу, так что и брод, и крепость оказались ровно на полпути между ними. Еще один полк Гирхарт оставил в резерве. Есть ли резерв у противника, сказать было трудно.

Перед началом сражения не было никаких речей и прочих церемоний. Закончив построение, войска лишь несколько минут в молчании стояли друг против друга. Повстанцы начали первыми — Гирхарт хотел перехватить инициативу. После короткого обстрела вражеских позиций первая и вторая линии бегом рванулись через поле, на ощетинившийся железом строй коэнцев. Третья линия, повинуясь приказу, осталась стоять на месте. Гирхарт остался вместе с ней — пусть смунцы думают что хотят, но идти в бой самому было рано. С небольшого пригорка он видел, как людская лавина закрывает пространство между двумя шеренгами. Расстояние было довольно велико, и прошло несколько бесконечных минут, прежде чем эта лавина всей своей тяжестью ударилась во вражеский строй.

Уголь беспокойно переступал с ноги на ногу, чувствуя волнение всадника, хотя Гирхарт и старался не подавать виду. Он не мог в деталях разглядеть, что происходило там, на дальнем конце поля, но воображение весьма живо рисовало такую знакомую картину рукопашной. Его солдаты бились во вражеский строй, убивали и умирали сами. Сила первого разгона была велика, и первые ряды противника смешались и даже кое-где подались назад, но потом стали несокрушимо, как скалы. Солдаты Ларча в очередной раз доказывали, что они по праву считаются лучшим войском империи. Воины Гирхарта, будучи не в силах прорвать этот железный строй, отступали, перестраивались, снова шли в атаку, и вновь отступали… Казалось, это будет продолжаться бесконечно.

С другого берега реки донеслось пение труб и крики. Гирхарт посмотрел туда. Ага! Смунцы, всю ночь скрытно переправлявшиеся на другой берег выше по течению, пошли на штурм Сарлы. Ну, давайте, голубчики, давайте, надеюсь, на несколько часов вас хватит. Разумеется, Гирхарт не стал говорить своим союзникам, что их единственная задача — связать гарнизон крепости и не дать ему вмешаться в битву. Нет, всё выглядело так, словно они честно поделили врагов, и Гирхарт подробно обсудил с вождями план штурма, делая главный упор на то, что коэнцев необходимо измотать и потому на первых порах не стоит особенно усердствовать и тратить силы, а решающий приступ подгадать так, чтобы он совпал с решающим ударом по войску Ларча. «Посмотрим, кто управится первым», — сказал он союзникам, и эта мальчишеская подначка была встречена одобрительными смешками. Вспомнив о ней, Гирхарт усмехнулся и снова устремил взгляд вперёд, туда, где решалась судьба его боя.

А наступление его армии захлёбывалось. Повстанцы бросались на врага с прежней яростью, но ясно было, что долго это продолжаться не может. Скоро они устанут, и придётся отступать. И тогда…

Гирхарт впился глазами в реявший над центром вражеского строя голубой стяг, означавший местонахождение полководца. Ну же, Ларч, неужели ты упустишь такой шанс? Останешься на месте, не перейдёшь в контратаку? Ведь твой враг слабеет, он готов отойти, нажми — и он побежит!

Ларч свой шанс не упустил. Гирхарт напрягся, как пёс, почуявший след, когда увидел, что коэнцы, сохраняя строй, сделали шаг вперёд, и ещё один, и ещё… Правда, люди Гирхарта не побежали, они отходили, медленно и огрызаясь, но всё-таки отходили. Враг уверенно теснил их, и при этом, как отметил Даан, третья линия осталась на месте — Рокуэд тоже не спешил пускать в ход все свои силы.

Уголь затанцевал, выгибая шею, словно перед ним оказался жеребец-соперник. Гирхарт похлопал его по лоснящейся шкуре и, подозвав адъютанта, отдал приказ. Адъютант старательно отдал честь и умчался к не принимавшей участия в бою кавалерии.

В генерале Диаре можно было не сомневаться, он своё дело знал отлично. Они с Гирхартом не зря до седьмого пота гоняли полки и эскадроны, отрабатывая маневры и перестроения. Конница двинулась вперёд неторопливо и слаженно, кони шли рысью, благо ширина поля позволяла разгоняться постепенно. Однако теперь коэнский полководец не стал дожидаться удара. Он решил ударить сам.

Коэнская конница рванулась вперёд галопом, куда быстрее, чем их противники. Диар тоже отдал приказ «В галоп!», но коэнцы уже перестроились клином, и этот клин стремительно врезался в ряды кавалерии Гирхарта, опрокидывая всех, оказавшихся на пути, и всё глубже и глубже входя в их порядки.

Повстанцы, похоже, не ожидали ничего подобного. Генерал, явно испугавшись, что его полки сейчас разрежут надвое и истребят, отчаянно попытался выровнять строй, но коэнцы нажимали, и его попытка привела только к тому, что повстанцы были вынуждены откатываться всё дальше. Отступление, чудом не переходящее в бегство, миновало ту часть поля, на котором продолжали сражаться пехотинцы, потом стоящую на месте третью линию Гирхарта, и оказалось у нее в тылу, и тут кавалерия повстанцев наконец потеряла голову. Всадники развернули лошадей и понеслись прочь, пытаясь оторваться от преследователей.

Командир коэнской конницы тоже знал своё дело. Вид удирающего врага не вскружил головы ни ему, ни его людям. В погоню отправилась только часть всадников, а остальные повернули с явным намерением ударить во фланг и открытый тыл армии Гирхарта.

Всадники шли красивым галопом, уже опуская копья для таранного удара, как вдруг передние ряды резко остановились, заставив задних налететь на них и смешать образцовый порядок. А прямо перед ними, словно из-под земли, вырос строй пехотинцев с рогатками и длинными копьями. Гирхарт ввёл в дело свой резерв.

Далеко не все коэнцы смогли остановиться вовремя и по инерции налетели прямо на хищно выставленные острия. Воздух наполнился жалобным ржанием и людскими криками. Из-за спин пехоты взлетела туча стрел. Лучники стреляли навесом, почти вертикально вверх, так что стрелы, достигнув верхней точки своей траектории, затем падали отвесно вниз, поражая не только первые ряды, но и тех, кто находился в глубине строя. Небольшие круглые щиты всадников не давали достаточной защиты от обстрела, и уцелевшие подались назад. Надо отдать им должное — порядок был восстановлен быстро. Ряды коэнцев выровнялись и тут же перестроились в два клина, готовые как ножом разрезать вражеский строй. Вполне вероятно, что им бы это удалось, хоть и ценой немалых потерь, но расстановка сил на поле боя в очередной раз резко изменилась.

Якобы улепетывающая без оглядки конница Гирхарта внезапно развернула коней и всей своей тяжестью обрушилась на преследователей. Раньше, чем коэнцы успели понять, что происходит, их уже гнали назад, прямо на их товарищей, готовившихся атаковать пехотинцев. Командир коэнской кавалерии успел развернуться лицом к новому врагу, и тут пехотный резерв Гирхарта, до того стоявший на месте, бросился вперёд, целя копьями в ничего подобного не ожидавших всадников.

Никогда ещё за всю богатую войнами историю Коэны пехота не атаковала кавалерию. Кавалерия пехоту — сплошь и рядом, и единственным возможным ответом со стороны пехоты считалась глухая оборона, пока не подойдут собственные конники. Но Гирхарт уже не в первый раз опрокидывал все представления о «правильном бое».

Вооружённые копьями пехотинцы яростно кололи коней и всадников, словно вознаграждая себя за вынужденное бездействие во время первой фазы боя. Теснимые с двух сторон, коэнцы явно растерялись. Длинные копья всадников в этой тесноте были бесполезны, поэтому многие побросали их и схватились за мечи. Что до повстанцев, то их более короткие копья тоже были не очень приспособлены для рукопашной, но всё же они превосходили длиной клинки мечей. Бой стремительно превращался в беспорядочную свалку, и в конце концов коэнцы не выдержали напора. Роли поменялись, теперь уже имперцы отступали, теснимые противником, мимо продолжавшейся в центре поля резни, пока отступление не сменилось бегством, на этот раз — непритворным.

На какое-то мгновение битва снова показалась зеркальным отражением самой себя парой часов назад. Кавалерия Гирхарта с гиканьем набросилась на правый фланг коэнцев, вот только некому было развернуться и ударить по увлекшемуся наступлением врагу. Всадники уверенно сминали порядки Ларча, и его армия дрогнула. Приостановилось и наступление в центре, уже приближавшееся к третьей линии Гирхарта.

Гирхарт приподнялся на стременах, пытаясь получше разглядеть, что творится на той стороне поля и махнул рукой ожидавшим сигнала командирам третьей линии:

— Пора!

Командиры отсалютовали и поскакали к своим частям. Возле маршала остались только вернувшийся адъютант и несколько вестовых.

Измаявшиеся от безделья пехотинцы третьей линии с остервенением набросились на врагов. Оба войска смешались в кипящую кашу яростно убивающих друг друга людей. Крики, ржание, звон и лязг оружия, топот, хрипы умирающих слились в дикую какофонию. Из-за сырой погоды пыли не было, и происходящее на поле боя можно было разглядеть во всех подробностях. Лучники давно оставили свои луки, опасаясь попасть в своих, и рубились, как простые солдаты. Обладавший достаточно острым зрением Гирхарт мог разглядеть отдельные эпизоды этой большой бойни. Вот его солдат оказывается между двумя коэнцами, убивает одного, но пропускает удар от второго, однако успевает последним усилием развернуться и достать своего убийцу, вот другого коэнцы подняли на копья, вот какой-то лучник успел-таки схватить лук и в упор всадил стрелу в противника. У кого-то выбили меч, и он защищается обломком копья, врагов несколько, но товарищи уже спешат на помощь…

Теперь, когда в бой было брошено всё, что можно, Гирхарт ощутил странное спокойствие. От него уже ничего не зависело, но с каждой минутой становилось все яснее, что исход битвы предрешён. Свежие силы, введенные в бой именно тогда, когда это было нужно, не раньше и не позже, шли вперёд по всему фронту, на фланге конница продолжала напирать, и враги начали подаваться назад. Их боевые порядки ломались всё больше и больше, знамена дрогнули, и вот сначала небольшие группы, а потом и целые отряды бросались бежать, стремясь вырваться из смыкающихся клещей. Обычно в таких случаях многие складывали оружие, но коэнцы слишком боялись попасть в плен к бывшим рабам. Потому они, в зависимости от личной храбрости и представлений о долге, либо пытались бежать, либо стояли до конца, предпочитая умереть в бою.

Так и не принявший личного участия в сражении Гирхарт смотрел, как богиня Победы всё увереннее расправляет крылья над его войском. Бегущих становилось всё больше, и вот уже паника охватила всю коэнскую армию за исключением немногих всё ещё сопротивляющихся островков. Всё было ясно, и когда подскакавший вестовой радостно сообщил, что коэнский лагерь взят солдатами, ворвавшимися туда на плечах бегущих, Гирхарт только кивнул.

На другом берегу Совилы смунцы всё ещё штурмовали стены крепости, но маршала это уже не интересовало. Дойдет черёд и до Сарлы, а пока следовало заняться бегущим противником. Урок, полученный от Сави и Налани, не пропал даром: врага нельзя оставлять в покое, пока нет уверенности, что он уже не сможет тебе навредить. И потому, оставив один полк для охраны своего лагеря, Гирхарт собрал остальную армию, уже добившую последних коэнцев на поле, и бросился в погоню.

Конечно, пока армия повстанцев собиралась и выстраивалась в походный строй, коэнцы получили фору, но им ещё нужно было прийти в себя и навести хоть какое-то подобие порядка, а смунские проводники, ожидавшие наготове, гораздо лучше знали все возможные пути. К исходу ночи они вывели войско Гирхарта наперерез отступающим, и хотя повстанцы были изрядно вымотаны боем и последующим ночным маршем, но не менее усталые и к тому же деморализованные поражением коэнцы при виде внезапно вынырнувшего из сумерек врага предпочли отступить от своих правил и сдаться, поставив перед Гирхартом непростую задачу: что делать с таким количеством пленных?

Дело было сделано. Армия Рокуэда Ларча перестала существовать. Теперь можно было без помех разобраться с наместником Рооном и дожидаться известий из Коэны.

ГЛАВА 12

Сарла отражалась в водах реки, величественная и неприступная. Смунцы так и не смогли её взять, и теперь поглядывали на высокие стены злобно и жадно, как волки на выхваченную из пасти добычу. Гирхарт тоже окинул твердыню задумчивым взглядом. Роон и его люди видели поражение Ларча, и теперь самое время вступить с ними в переговоры. Ну, а если не удастся договориться — что ж, придётся штурмовать.

Впрочем, сейчас Гирхарт ни с кем говорить не собирался. Он провёл в седле около полутора отнюдь не спокойных суток, и спать ему хотелось зверски. Уставший конь косил взглядом на покрытое трупами поле — своих повстанцы собрали, а вот за коэнцев пока никто не принимался. Что ж, людей можно понять, устали все, но надо будет всё же отрядить сегодня похоронную команду. Ни к чему душам убитых носиться вокруг, а трупам гнить рядом с лагерем. Пусть пленных к делу приставят, что ли… Не зря же с собой такую толпу ведём.

Как только Сарла закрыла заходящее солнце, сразу стало прохладнее. Показались ворота лагеря и часовые возле них. Мысли Гирхарта невольно вернулись к прошедшему бою. Странно всё-таки. Победа далась ему даже легче, чем он думал. После атаки повстанческой кавалерии Ларч ещё мог выправить положение, пустив в ход так толком и не задействованную третью линию. Но почему-то не сделал этого, так же как и не попытался запереться в лагере или организовать мало-мальски достойный отпор погоне. Складывалось такое впечатление, что то ли сразу после кавалерийской атаки, то ли во время неё коэнцы лишились командования, и каждый оказался предоставлен самому себе. Ларч погиб от шальной стрелы? Возможно… Среди пленных его точно не было. Надо будет приказать повнимательнее осмотреть трупы. Правда, Гирхарт не был уверен, что узнает Рокуэда в лицо — тот выдвинулся при Арнари и самого начала воевал на их стороне. Но мародёры здесь вроде разгуляться не должны, узнаем по доспехам. Коэнский маршал заслужил должное погребение, он был враг, но враг достойный.

Труба пропела довольно сложную мелодию, и её звук далеко разнёсся в утреннем воздухе. Старый сигнал вызова на переговоры. Гирхарт молча смотрел на замершую крепость, молчали и его командиры. Прохладный ветер шевельнул волосы, зашелестел в кронах деревьев. Это был уже второй сигнал, первый горнист проиграл ещё на том берегу, после чего Гирхарт, его генералы и трубач медленным шагом проехали через брод и остановились под стенами. Они рисковали, но в них никто не стрелял. Сарла вообще никак не реагировала на вызов, казалось, что она вымерла.

Прищурившись, Гирхарт разглядывал зубцы на вершине стены. Если и после третьего раза никто не ответит, придётся возвращаться и решать, что же делать с крепостью. Сарла обещала стать крепким орешком. Вчера Гирхарт до хрипоты спорил со смунскими вождями, бывшими против того, что он собирался предложить коэнцам. По их мнению, если и стоило затевать эти переговоры, то речь на них могла идти только о безоговорочной капитуляции. Маршалу стоило большого труда вынудить своих союзников дать слово соблюдать условия соглашения, если оно будет достигнуто, но уверенности, что они это слово сдержат, не было никакой.

Горнист уже подносил к губам горн, чтобы сыграть в третий раз, когда со стены наконец раздался хриплый уверенный голос:

— Что вам нужно?

— Я хочу говорить с наместником Рооном или человеком, который его представляет, — крикнул Гирхарт.

— Нам не о чем говорить.

«Однако ж заговорили» — хмыкнул про себя Гирхарт, а вслух сказал:

— Вы ничего не потеряете, если выслушаете нас.

— Говорите, — разрешил голос.

— Сначала я хочу узнать, с кем говорю.

— Я — полковник Терланд, командующий гарнизоном Сарлы.

— Я — Гирхарт Пёс, — представился Гирхарт. — Вам должно быть известно, что в Рамалле идёт война между императором Тиокредом и маршалом Серлеем. Я предлагаю вам свободный проход в Рамаллу на помощь любому из них, на ваш выбор, в обмен на сдачу крепости.

— Свободный проход? — после паузы переспросил полковник Терланд.

— Да, с оружием и знамёнами. Вы можете взять с собой всё и всех, кого сочтёте нужным.

Ещё одна пауза, подольше. Гирхарт пожалел, что не может видеть лица собеседника.

— Я передам ваши предложения наместнику, — наконец сказал полковник. — Вам сообщат о его решении.

— Будем ждать, — ответил Гирхарт и повернул коня. Его приближённые последовали за ним. Что ж, начало переговоров было вполне удовлетворительным.

Примерно через полтора часа от Сарлы донёсся звук трубы. Когда Гирхарт и его генералы подъехали к броду, ворота крепости приоткрылись, пропуская группу всадников, которых возглавлял темноволосый пожилой мужчина в доспехах, с генеральскими знаками различия. Они с Гирхартом съехались на самом берегу, там, где Настаранский тракт подходил к воде.

— Наместник Роон? — полуутвердительно спросил Гирхарт.

Темноволосый кивнул.

— А вы — Гирхарт Пёс?

— Он самый.

— Я слышал о вас, — сказал наместник. — Ваше предложение несколько… необычно.

Гирхарт пожал плечами.

— Оно послужит ко всеобщей выгоде, согласитесь.

— Но больше к вашей, чем к нашей.

— Не преувеличивайте свою силу, наместник. Сарлу я получу так или иначе. Но штурм чреват большими потерями, а я не хочу класть своих людей. Ну, а вы сохраните своих.

Некоторое время Роон, прищурившись, изучал лицо собеседника. Гирхарт понимал его колебания. Роон был предан Арнари, а значит, Серлею, но, сидя здесь, он ничем не мог ему помочь, помощь же ему самому если и придёт, то ещё очень нескоро. С другой стороны, сдай он крепость мятежникам, в случае победы Серлея их будет очень непросто отсюда выкурить. Настаран, и без того, мягко говоря, не слишком лояльный, окажется отрезанным от метрополии.

При других обстоятельствах генерал Роон даже не стал бы разговаривать с осаждавшими крепость бунтовщиками, но поражение Ларча, на приход которого возлагалось столько надежд, явно произвело на него сильное впечатление. Со стен была видна и устроенная после сражения тризна, в которой память павших почтили обильными жертвами, в том числе и человеческими, так что Роон имел возможность во всех деталях видеть, что будет с ним и его людьми, если Сарла падёт. И теперь наместник колебался.

— Значит, вы гарантируете нам свободный выход из Смуна? — спросил он.

— За себя и своих людей я ручаюсь, но насчёт местных не уверен, — ответил Гирхарт. — Искушение для них может оказаться слишком велико, поэтому будьте наготове.

Роон поджал губы:

— Моя армия не так уж велика…

— Зато хороша. К тому же вы сможете увеличить её за счёт оставшихся у нас пленных. Я разрешу им уйти с вами. Оружия, правда, не дам, но, полагаю, вы сможете вооружить их сами.

— И что вы за это хотите?

— Ничего.

— А что будет с ними, если я откажусь сдать крепость?

Гирхарт снова пожал плечами:

— Мне они не нужны.

— Что с маршалом Ларчем? — резко спросил бородатый крепыш рядом с наместником, в котором Гирхарт по голосу узнал полковника Терланда.

— Не знаю, — честно ответил Гирхарт. — Ни среди живых, ни среди мёртвых мы его не нашли. Вероятно, ему удалось спастись.

Роон испытующе посмотрел на него.

— У вас есть ещё какие-нибудь требования?

— Нет. Я сказал всё, что хотел.

— Хорошо, — генерал кивнул. — Мы обдумаем ваше предложение и дадим ответ. Думаю, это произойдёт не позднее завтрашнего утра.

— Буду ждать, — ответил маршал мятежников и наклонил голову. Роон ответил тем же, и две группы всадников разъехались в разные стороны.

Надо же, думал Гирхарт, как времена-то меняются. Предводитель восставших рабов и коэнский генерал встретились и поговорили — спокойно, почти дружелюбно. Ещё полгода назад это было совершенно немыслимо. Что движет Рооном, понятно — беспокойство за свою судьбу и судьбу вверенных ему людей, а вот что нашло на самого Гирхарта, кроме необходимости выставить коэнцев из Сарлы? Ведь он ненавидит Коэну, однако к Роону и его людям ненависти почему-то не испытывает, как не испытывал её и к Рокуэду Ларчу. Хотя вроде и арнарийцы, и коэнцы…

На следующее утро из Сарлы пришёл ответ. Роон соглашался сдать крепость на оговорённых условиях и просил сутки на сборы. Гирхарт не возражал. Можно было только догадываться, какие баталии разыгрывались за этими стенами прошлой ночью. Но более осторожные всё же победили.

Сдача крепости прошла мирно. Гирхарт на всякий случай велел своим быть наготове, но никаких неожиданностей не последовало. Обе стороны блюли достигнутую договорённость. После ухода коэнцев новые хозяева Сарлы проверили и воду в колодцах, и оставшиеся запасы, но яда нигде не обнаружили.

Запасов, впрочем, оказалось немного. Коэнцы вывезли с собой всё, что можно, оставив почти одни голые стены. Гирхарта это не особенно огорчило — у повстанцев всего хватало, да и времени, чтобы сделать новые запасы, было предостаточно. Зато теперь в его распоряжении оказалась хорошая крепость, способная, помимо всего прочего, послужить прекрасным учебным пособием. Коэну-то, скорее всего, придётся брать штурмом, а значит, надо научить бойцов, как это делается. И ждать известий из Рамаллы.

Известия приходили регулярно. Гирхарт узнал, что Серлею удалось высадиться в Рамалле. Пираты, союзники Кравта, к тому же не испытывавшие особого уважения к боевой мощи Коэны, были готовы напасть на его суда, но Серлей, уже успевший провозгласить себя императором, оказался на высоте. Заключив мир с Вааном, и даже получив от него помощь людьми и оружием (эманийский лис в очередной раз предал союзников), Серлей пустил вперёд одну из эскадр, которая и завязала бой с пиратами, дав возможность всему остальному флоту проскочить беспрепятственно. Высадившись в Восточной Рамалле, которую контролировали так и оставшиеся нейтральными люди Арна, маршал двинулся к Коэне.

— Мы пойдём на помощь Императору? — спросил Эрмис, услышав эти новости.

— Император приказал нам оставаться в Смуне, — совершенно правдиво ответил Гирхарт. — Если мы ему понадобимся, он призовёт нас.

Соответствующий приказ Гирхарт получил сразу после разгрома Ларча, о котором, кстати, до сих пор не было ни слуху, ни духу. Тиокред назначал маршала Даана наместником Смуна, попутно приказав взять Сарлу. Правда, последний приказ Гирхарт интерпретировал несколько вольно, рассудив, что у Кравта уже не будет случая спросить с него за самоуправство. Видимо, Тиокред надеялся, что они с Рооном друг друга взаимно уничтожат, и тогда ему не придётся объясняться со своими подданными по поводу такого союзника.

— Мой маршал, — прервал размышления Гирхарта Эрмис, — я хочу поговорить с вами о моём заместителе.

— О Дарнилле? Что с ним такое?

— Его присутствие в армии больше не представляется мне желательным.

— Почему же?

— Этот бывший раб… Ну, дело, собственно, не в том, что он раб, — Эрмис поморщился, — хотя, признаюсь, я предпочёл бы видеть на его месте кого-нибудь поблагороднее. Но он, без сомнения, умён и талантлив, так что он был для нас находкой. Но именно что был.

— Что изменилось теперь?

— Теперь вернулся законный Император, и Коэна нам больше не враг, наоборот. Люди же, подобные Дарниллу, будут ненавидеть Империю при любом правителе, о чём он и заявил однажды со всей откровенностью. В этом он не одинок, но из подобных ему он сумел забраться выше всех, и, оставаясь на высоком посту, способен принести больше вреда, чем пользы.

— Хорошо, — медленно сказал Гирхарт. — Я подумаю над вашими словами.

Генерал ушёл, а Гирхарт ещё долго сидел в раздумьях. Проблема действительно появилась, но она была не в таких, как Дарнилл, а в таких, как Эрмис. Генерал пехоты был слишком предан Тиокреду. К тому же он был умён, так что даже если драться с Кравтом не придётся, вполне может догадаться, что Гирхарт не собирается больше помогать его императору. А значит, от Эрмиса можно было ждать чего угодно. Конечно, от него всегда можно избавиться, но как раз этого Гирхарту делать не хотелось. Эрмис нравился ему, не говоря уж о том, что он действительно был очень толковым офицером. Оставалось молиться о том, чтобы в Рамалле победил Серлей, и тогда поход на Коэну можно будет представить как месть за Кравта.

Поступили новые вести из Рамаллы. Первые стычки прошли с переменным успехом, оба противника не спешили завязать решающий бой, присматриваясь друг к другу. Как выяснилось вскоре, Тиокред тянул время со вполне определённой целью — из Ханоха, где он в своё время успел побывать наместником ещё при жизни своего отца, и где у него осталось много друзей, к нему пришла помощь. Пираты, державшие данное Кравту слово крепче, чем Ваан, пропустили эти корабли беспрепятственно, и Серлей оказался между двух огней. Он не повторил старой ошибки Тиокреда и таки сумел навязать противнику бой, прежде чем подошло ханохское подкрепление. Подробностей Гирхарт не узнал, но победа осталась за арнарийцем. Тиокред отступил в Коэну и там заперся, а Серлей повернул навстречу новому врагу.

Гирхарт ждал. Призыва о помощи от Тиокреда не приходило, а значит, Кравт не считал своё положение отчаянным. И впрямь, информаторы Гирхарта сообщили, что эмиссары Кравта отправились в Настаран и Тинин собирать новые войска. Гирхарту было очень интересно, что по этому поводу думает Серлей. Даже раздавив ханохскую армию, чем он сейчас успешно занимался, маршал мог простоять под стенами Коэны до скончания века. Что Кравт получит помощь, было очевидно — его основные силы остались в Настаране и только и ждали сигнала, да и в других провинциях хватает его сторонников, таившихся при Арнари и поднявших головы сейчас. Взять же столицу в первый и последний раз врагам удалось три столетия назад, не считая тех случаев, когда Коэна сама открывала ворота. Так что если не произойдёт ничего непредвиденного, через некоторое время Серлею придётся солоно.

Время шло, осень кончалась, но делать перерыв на зиму явно никто не собирался, несмотря на необычно ранние и сильные холода и даже выпадавший временами снег. Вокруг Сарлы вырос постоянный лагерь с деревянными бараками, но зимовать в тепле повстанцам не пришлось. Незадолго до праздника Зимнего солнцеворота пришло известие, после которого Гирхарту оставалось только окончательно уверовать в покровительство своих Богов и вознести им благодарственные молитвы. Тиокред Кравт был убит предателем из своего окружения, и Коэна, по ужа ставшей доброй традиции, открыла ворота. Серлей с торжеством вступил в столицу и стал готовиться к коронации, не забывая поглядывать на север и запад — не идут ли вызванные покойным Кравтом подкрепления.

Планы Гирхарта близились к завершению. Войско готовилось к новому маршу — на Коэну. Проклятому городу предстояло быть стёртым с лица земли.

ГЛАВА 13

Зимнее море беспокойно ворочалось, волны с шумом набегали на берег, и, шипя, откатывались обратно. На этот раз Гирхарт двинулся по Южной Смунской дороге, решив, что штурмовать перевалы зимой будет слишком рискованно. Но Южная дорога шла по узкому проходу между горами и морем, словно нарочно созданному богами для пути в обход горных круч. Армия шла довольно быстро, но не слишком торопясь — берегла силы для будущих боёв. Теперь спешить было некуда, уже не имело значения, неделей раньше падёт Коэна или неделей позже. Всё равно она обречена, хотя ещё не знает об этом.

Гирхарт усмехнулся про себя. Что-то он стал слишком самоуверен. А ведь ему предстоит сделать то, что не удавалось никому уже более трёх столетий. Покровительство Богов, конечно, стоит многого, но сражаться вместо него Боги не станут. Даже наоборот, если в последний момент сочтут его недостойным, то могут и отнять победу. Высшие силы капризны, и Те, которым он служит — не меньше, чем прочие.

Рудессы остались позади. Дорога отошла от побережья, устремившись вглубь Рамаллы. Впереди была невидимая пока Коэна, властительница полумира, богатейший, красивейший город, проклятый богами и людьми. В армии Гирхарта никто не сомневался в конечном итоге похода, и над войском витал дух радостного предвкушения. Да и не только над ним. Гирхарт чуть ли не воочию видел, как довольно потирает руки царь Ваан, как замерли в напряжённом ожидании народы покорённых провинций, как хищно скалятся в злорадной усмешке те, кто ещё только недавно вступил в войну с империей. Несокрушимый колосс дрогнул и накренился, готовый рухнуть.

Что сейчас творится в самой Коэне? При известии о вторжении в Рамаллу очередного войска город запер ворота, и сообщение с агентами Гирхарта прервалось. А ему очень хотелось бы знать, царит ли за высокими коэнскими стенами паника, или же её жители, привыкшие за последнее время к самым неожиданным поворотам судьбы, ожидают неизбежного с философским спокойствием. Так или иначе, но никто не пытался остановить повстанцев и их смунских союзников на пути к столице. Похоже, Серлей решил отсидеться за стенами, рассчитывая, что рано или поздно мятежники уйдут, так ничего и не добившись. Ну, а тогда можно будет подумать о мести.

Когда впереди показались коэнские стены, пришло давно ожидаемое Гирхартом известие из Ханда. Вызванное покойным Тиокредом подкрепление высадилось в порту и в растерянности остановилось, узнав, что спешить на помощь уже некому. Гирхарт отправил к ним гонцов, предлагая объединить усилия и вместе ударить по общему врагу. Договорённости удалось достичь легко, единственная заминка произошла, когда решалось, кто будет осуществлять верховное командование. Дело решил предъявленный Гирхартом указ Тиокреда о назначении его наместником Смуна. Среди настаранских сторонников Кравта столь высокопоставленных особ не нашлось, и вопрос отпал сам собой. Дело оставалось за Арном и его людьми, но вот тут было сложнее. Уверенности, что они придут, не было до самой последней минуты.

Гирхарт отправил Арну письмо ещё до того, как пересёк границу Рамаллы. Примерно на полпути от Рудесс до Коэны от рамальцев пришёл ответ. Когда посланцы Арна вошли в шатёр Гирхарта, маршалу сразу не понравилось выражение их лиц. Тем не менее он приветствовал их со всей возможной сердечностью, и предложил изложить суть привезённого ими ответа.

— Мы здесь только для того, чтобы передать, — глядя Гирхарту прямо в глаза, отчеканил возглавлявший посольство незнакомый молодой полковник, — что никто из нас никогда не будет иметь ничего общего с предателем, погубившим Таскира, нашего вождя!

Гирхарт почувствовал себя так, словно его стукнули дубиной по голове. Он молча смотрел на рамальцев, будучи не в силах ничего сказать, и в голове крутилась только одна мысль: как они узнали? Но среди стоявших за его спиной офицеров послышался ропот.

— Вы обвиняете в этом нас? — спросил генерал Марх.

— Да! — резко ответил глава посольства, вздёргивая подбородок. Ропот за спиной Гирхарта стал громче.

— Не вас лично, генерал, — вмешался ещё один посланец, постарше и, видимо, благоразумнее первого. — Мы обвиняем в этом лишь одного человека, которого вы имеете несчастье числить своим предводителем.

А ведь они боятся, вдруг понял Гирхарт. Они знают о его безжалостности, и знают, чего от него можно ждать. Это неожиданное открытие помогло ему успокоиться. Он медленно поднялся, и шум тут же стих.

— Оскорбление, которое вы мне нанесли, — Гирхарт говорил негромко, но его тихий голос прозвучал весомей любого крика, — до того нелепо, что я даже не считаю нужным на него отвечать. Это вам придётся ответить мне за него. Передайте тому, кто вас послал, что Гирхарт Пёс шлёт ему вызов. Если он готов доказать свои слова делом, то пусть приходит к Коэне, и когда она будет взята, на её развалинах Боги рассудят, кто из нас прав. А ещё скажите ему, что если он не придёт, то это он предаст Таскира, память о нём и дело, за которое он умер. Надеюсь, что вы всё запомните и передадите в точности.

Договорив, Гирхарт снова опустился в кресло и застыл, глядя на послов своим обжигающе-холодным взглядом. У очень немногих людей хватало самообладания его выдержать. У полковника не хватило.

— Я передам, — угрюмо сказал он, отводя глаза.

После их ухода собравшиеся в шатре с новой силой разразились негодующими возгласами. Гирхарт слушал их молча, чувствуя себя выжатым, как лимон. Сил не было даже на то, чтобы одёрнуть разбушевавшихся сподвижников.

Теперь, глядя на некогда родные, а теперь ненавистные коэнские стены, Гирхарт гадал, окажется ли сказанного им достаточно, чтобы пересилить ненависть, которую его бывшие соратники теперь к нему питают. И когда ему доложили, что с востока подходит армия с золотым конём на зелёных знамёнах, маршал не смог сдержать вздоха облегчения. То, что с кем-то из этой армии ему предстояло встретиться в смертельном поединке, его сейчас не волновало. Главное — Коэна падёт. А всё остальное неважно.

Основания для такого оптимизма были. Никогда ещё к стенам Коэны не подступала столь многочисленная армия, вернее даже не одна, а целых три. Общая их численность превышала сто тысяч человек, но всё же было ясно, что лёгкой победы не получится. Свою столицу коэнцы будут оборонять до последней капли крови, а крови этой там хватало — Серлей разместил в стенах города все свои войска. Была в этом и положительная сторона: такую ораву ещё следовало прокормить, и это не считая горожан, так что долгой осады им не выдержать. Однако пока трудности со снабжением возникли у осаждающих. Коэнцы подготовились основательно, во всей округе не осталось ничего съестного, всё прочее, что могло пригодиться войскам Гирхарта, тоже либо вывезли, либо уничтожили. Были вырублены даже знаменитые ореховые и буковые рощи, так украшавшие окрестности Коэны. Чтобы построить осадные орудия, брёвна приходилось везти издалека.

А осадные орудия были нужны, тех, что привёз с собой Гирхарт, явно не хватало, а у прочих их не было вовсе: Арну не приходилось осаждать городов, настары к этому тоже не готовились, поскольку, когда они пускались в путь, в Коэне сидел Тиокред. План осады разработали на малом совете, где присутствовали только генералы всех трёх армий. Пришедшие на него Арн с Эвером обменялись с Гирхартом лишь холодными поклонами, и вообще старались без крайней нужды к нему не обращаться, однако права Гирхарта распоряжаться всеми силами союзников, в том числе и рамальцами, они, к его большому облегчению, даже не пытались оспаривать. После малого совета состоялся большой, на котором план был доведён до сведения остальных офицеров и распределены конкретные задачи. Всё было готово, оставалось только действовать.

Коэна включала в себя Верхний город, Нижний и Новый или Заречный, стоявший на другом берегу полноводной Инни с переброшенными через неё четырьмя каменными мостами, предусмотрительно перекрытыми на обоих концах крепкими воротами. Ворота эти, как было известно Гирхарту, в мирное время закрывались на ночь и открывались по утрам, одновременно со всеми остальными городскими воротами. С воротных башен мосты простреливались во всю длину, и потому не стоило и пытаться высадить на них десанты. Других разрывов в обороне города не было, так как стены шли и по берегам реки, замыкая все три города в каменные кольца. Картину довершали мощные башни через каждые двести шагов. Оба акведука, подававшие в город воду из горных источников, были уже разрушены, но в городе было достаточно колодцев, а также цистерн для сбора дождевой воды — жажда, в отличие от голода, осаждённым не грозила.

Стоя на холме примерно в полумиле от города, Гирхарт оглядывал открывшуюся ему панораму. Отсюда Коэна была видна как на ладони. Гирхарт узнавал знакомые здания, возвышавшиеся над общей массой построек. Вот окружённый садами императорский дворец, купол здания Совета, золотая крыша храма Отца богов, комплекс общественных бань, громада театра, ипподром, Кернова башня, храмы Согласия, Победы, Великой Матери… В солнечных лучах сверкает позолоченная статуя на вершине колонны, воздвигнутой на Площади Собраний в честь великого завоевателя Дагорана Элора, покорившего Настаран. Красивый город…

По дороге, огибавшей холм, воловьи упряжки везли брёвна, предназначенные, судя по их толщине, для изготовления таранов. Вокруг расстилались поля и бывшие рощи и сады, сейчас основательно изуродованные как осаждающими, так и осаждёнными. Торчали пни срубленных деревьев, неровными разрезами пролегли вырытые траншеи — многочисленные катапульты и баллисты со стен Коэны били метко, и подобраться к её стенам без прикрытия было почти невозможно, что уж говорить об установке таранов и осадных башен. Сооружение насыпей для этих самых башен шло полным ходом, и для защиты работающих приходилось ставить чуть ли не половину армии. А то ли ещё будет, когда начнётся сооружение самих башен! Их планировалось возвести четыре, три на этом берегу реки и одну — на противоположном. Пожалуй, лучше будет перенести эти работы на ночь.

Со стороны города показался верховой. Когда он подъехал поближе, Гирхарт узнал одного из своих порученцев. Похоже, что-то случилось. Гирхарт неторопливо спустился с холма, достигнув его подножия одновременно со всадником.

— Господин маршал! — паренёк спешился и отдал честь. — Приехал генерал Дарри.

— Давно?

— Четверть часа назад, господин маршал.

Гирхарт кивнул. Вархнотом Дарри звали командира настаранских кравтийцев. По плану, разработанному на совете, ему достался заречный Новый город, там же планировался и первый штурм, когда всё будет готово. В Новом городе стены были ниже, да и защищать его, наверное, будут с меньшим упорством, всё-таки там живёт в основном беднота, которой не нашлось места в более респектабельном левобережье. Хотя не говори «гоп», не перепрыгнув…

Дарри ожидал в резиденции самого Гирхарта, расположившегося в вынесенном за пределы городских стен речном порту, благо здание портовой администрации, где он поселился и разместил свой штаб, находилось вне досягаемости стоящих на стенах орудий. Когда Гирхарт вошёл, генерал поднялся ему навстречу. Огромный, лохматый, он выглядел настоящим варваром, но был при этом чистокровным коэнцем из очень хорошей семьи. Дарри был одним из немногих, кто знал его ещё со старых времён, пусть и не очень долго. Гирхарту он тогда понравился с первого взгляда, и эта симпатия оказалась взаимной. Теперь они с удовольствием возобновили прежнее знакомство, хотя Гирхарту было трудно отвечать на дружеские расспросы старого приятеля, как он провёл те годы, что они не виделись. Встретившись с Вархнотом, Гирхарт понял, что мучительно стыдится перед ним своего рабского прошлого и очень не хочет, чтобы оно стало тому известно, хотя мнение всех остальных, даже тех его офицеров, кого он знал до плена и восстания, было ему безразлично. Может быть, потому, что он и раньше не слишком интересовался их мнением о своей персоне.

Так или иначе, но Вархнот, похоже, считал, что Гирхарт остался в Рамалле по приказу Тиокреда и всё это время занимался подготовкой его возвращения. То ли все люди Гирхарта оказались на редкость молчаливыми, то ли сам генерал проявлял большой такт и не упоминал в разговорах с другом и соратником о том, что могло быть ему неприятно.

— Рад тебя видеть, — Гирхарт с улыбкой пожал протянутую руку. — По делу или так?

— По делу, — вздохнул Дарри. — Хотел попросить у тебя ещё орудий и одну из башен.

— Что, твои не справляются?

— С большим трудом. Эти мерзавцы со стен так и садят. Хоть бы снаряды поберегли, что ли, им же новых взять неоткуда. Правда, мы им неплохо отвечаем, так что они стали малость поосторожнее, но всё равно, боюсь, этого не хватит.

— А новых таранов тебе не нужно?

— Нет, не нужно. Хотя знаешь, что они придумали? Свешивают со стен мешки с шерстью, чтобы смягчить удары. И поджигать уже несколько раз пробовали.

— Молодцы, — одобрил Гирхарт, — ничего не скажешь.

— Они-то молодцы, а мне что делать прикажешь? Я для того у тебя и прошу, чтобы малость поубавить им прыти. Иначе никакого штурма не получится, ни через десять дней, ни через месяц.

— Хорошо, — после короткого раздумья сказал Гирхарт, — я дам тебе всё, что ты просишь. И ещё я отправлюсь с тобой. Не сочти это за недоверие, но я хочу лично участвовать в штурме.

— А здесь на кого всё оставишь?

— На Эрмиса. В нём я уверен, да и с Арном он ладит куда лучше, чем я.

Вархнот сочувственно хмыкнул:

— Этот Арн рехнулся, не иначе.

— Давай не будем об этом.

Вархнот своё дело знал — подготовка к штурму шла полным ходом. Он даже сумел опередить намеченные сроки, и его осадная башня была готова больше чем наполовину. Тем не менее, осмотрев всё лично, Гирхарт решил, что просьба генерала была полностью оправдана. Действительно, чтобы приступ был успешным, защитников сперва следовало хорошенько измотать, а сил у Дарри для этого явно недоставало. Они все как-то привыкли относиться к Новому городу пренебрежительно — и стоит отдельно, и стена пониже, а ведь укрепления там отнюдь не слабые, да и дух защитников, похоже, на высоте. Интересно, кто командует обороной правобережья?

Той же ночью Гирхарта разбудил шум. Спросонок он не сразу разобрался, кто и почему шумит. Слышались крики, по большей части растерянные и злые, но сквозь них временами пробивался не очень громкий, но слаженный клич. Не повстанцев. Так кричали коэнцы.

Выругавшись, Гирхарт поспешно оделся и выскочил наружу. Спешивший к нему офицер, с которым маршал столкнулся в дверях, подтвердил то, о чём Гирхарт догадался и сам. Коэнцы сделали вылазку и сейчас деловито уничтожали всё, что подвернулось под руку, пока растерявшиеся противники пытались наладить оборону. Велев офицеру поднимать второй и четвёртый полки, не затронутые суматохой, Гирхарт кинулся на шум. Бой шёл у осадной башни. Судя по всему, его люди уже достаточно опомнились, чтобы делать что-то осмысленное. Гирхарт порадовался этому и тут же решил завтра как следует разнести начальника караулов, чьи подчинённые, похоже, спят на своих постах вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности. И тут башня загорелась.

Она вспыхнула сразу, огонь, занявшись с наветренной стороны, мгновенно взлетел по ярусам вверх, яростный и жаркий. Что тушить её бесполезно, Гирхарт понял сразу. Видимо, коэнцы успели облить её чем-то горючим, пока заспанные вояки Дарри хлопали ушами. Солдаты отхлынули от нестерпимого жара, и маршал увидел самого Вархнота. Изрыгая проклятья, тот пытался организовать погоню за отходящим противником. Видимо, башня и была их основной целью, и теперь, сделав своё дело, коэнцы решили больше не искушать судьбу.

— Брось! — крикнул Гирхарт, проталкиваясь к генералу. Заметившие его спешно освобождали дорогу, остальных приходилось отталкивать. Охрана, до этого державшаяся позади, кинулась вперёд.

— Что?! — Вархнот с перекошенным лицом обернулся к нему.

— Пусть уходят! У них наверняка кто-то прикрывает отход, вы можете нарваться…

Договорить Гирхарт не успел. Из темноты свистнула стрела и впилась ему в левое плечо, едва не сбив с ног. Она была не одинока, вокруг падали люди, охрана спешно подхватила раненого предводителя и поволокла назад.

«Они таки поставили прикрытие» — отрешённо подумал Гирхарт, тупо глядя на торчащее из его тела древко. Боли он пока не испытывал, только вялое удивление. Надо же, столько боёв прошёл, и без единой царапины, а тут — ночная стычка, шальная стрела… Чуть правей, выше или ниже, и остались бы осаждающие без главнокомандующего. Правда, война с его смертью не прекратится, и от Коэны в любом случае камня на камне не останется, хоть это радует.

Гирхарту повезло. Наконечник оказался чистым и без зазубрин, так что извлечь его удалось без особого труда. Стрела прошла через мышцы, не задев ни кости, ни нервов, ни крупных сосудов. Зная, что не уснёт, маршал потребовал к себе Дарри с докладом. К тому времени тот уже успел навести относительный порядок и был вполне готов отчитаться.

Выяснилось, что большей части коэнцев удалось уйти. Они хорошо продумали нападение, сразу за обстрелом из луков со стены ударили катапульты, под залп которых и попали те, кто неосмотрительно сунулся следом за нападавшими. Поднятые по приказу Гирхарта полки просто не успели, и нападающие растворились в темноте — похоже, в городской стене был тайный ход. Людские потери в армии Гирхарта были не слишком велики, но вот осадная техника пострадала изрядно. Кроме сгоревшей башни, были уничтожены около трети всех орудий и повреждены два тарана, которые, правда, легко можно было восстановить — что-либо сделать с тяжеленными брёвнами, окованными металлом, нападающие не смогли. Но всё остальное придётся чинить, а то и строить заново, а на это нужны время и силы. К счастью, коэнцы не успели разрушить с таким трудом прокопанные траншеи. Всё-таки Дарри был молодцом и сумел быстро организовать отпор. Именно это Гирхарт и сказал Вархноту.

— Быстро, — грустно усмехнулся генерал. — Если бы быстро, то и ты, и башня остались бы целы.

— Брось. Всего не предусмотришь, тебе ли этого не знать. В сегодняшнем виноват не ты. Кстати, разберись, прошляпили коэнцев караульные или их просто вырезали. И всё остальное, что нужно, не мне тебя учить.

Вархнот кивнул, глядя на лежащего в постели Гирхарта сверху вниз.

— Ладно, — сказал он, — всё равно пока всё не восстановим, приступа не будет. Так что выздоравливай, ничего не пропустишь.

— Не будет? — рана под повязкой болела зверски, и Гирхарт с трудом удерживался, чтобы не заскрипеть зубами. — Решающего не будет, но вот устроить несколько небольших для разминки стоит. Давай, организуй, а то они совсем обнаглели.

— Как скажешь, — Вархнот снова качнул своей лохматой головой.

— Но особо не усердствуй, людей зря не клади, — добавил маршал. — Это так, чтоб им жизнь мёдом не казалась.

ГЛАВА 14

Дарри выполнил приказ в точности — всё то время, пока Гирхарт валялся в постели, войско Вархнота не давало коэнцам спать спокойно. Пару раз штурмующим даже удалось подняться на стены, откуда их тут же сбросили, но этот маленький успех всё равно подействовал воодушевляющее. Одновременно полным ходом шло восстановление разрушенного. Башен, как и планировалось, заложили сразу две, изведя последний уцелевший лесок. Хуже было с кожами на ремни и обшивку башен и с сухожилиями для катапульт, баллист и онагров. За стадами скота приходилось совершать рейды по всей Рамалле, и далеко не все из них доставались мирно. Причём сопротивление оказывали в основном не уцелевшие хозяева поместий, а их пастухи, за время безвластия привыкшие смотреть на стада как на свою собственность.

Поднявшись на ноги, Гирхарт первым делом обошёл всё построенное и остался доволен. Больше всего его порадовало известие о том, что в одном месте стена еле держится, ещё немного, и её можно будет пробить.

«Ещё немного» растянулось на шесть дней. Крепкие, хорошо подогнанные каменные глыбы упрямо держались на своём месте и, даже начав шататься, не сдавались. Зато, когда они всё-таки поддались, проломы удалось сделать не в одном, а в двух местах.

К этому времени у осаждающих всё было готово. У осаждённых, можно было не сомневаться, тоже. Обе армии знали, что схватка предстоит не на жизнь, а на смерть, и обе были настроены только на победу. Гирхарт знал, насколько ценно такое настроение у солдат. Сам он хотел во что бы то ни стало принять участие в штурме, несмотря на не очень решительные возражения лекарей. Чувствовал он себя достаточно хорошо и накануне попробовал снять перевязь, на которой носил левую руку, и размять её. Результат его вполне удовлетворил.

День, когда часть стены рухнула, и воины Гирхарта ворвались в город, выдался ясным и солнечным. Лёгкий морозец, прежде так досаждавший стоявшим в чистом поле повстанцам, сегодня лишь придавал бодрости. Ветра не было, кристально прозрачный воздух словно нарочно предназначался для лучников, обычно мало используемых в боях на улицах, но на этот раз в ход пошло всё. Этот день Гирхарт запомнил во всех подробностях — день, в который Коэна впервые за три сотни лет увидела в своих стенах врагов.

В пролом Гирхарт ворвался одним из первых. Бежать было трудно, всюду валялись каменные глыбы, целые и расколотые на куски. За стеной к ним добавились брёвна, бочки, мешки с песком — коэнцы пытались укрепить ослабевшую стену. Сразу за проломом атакующих встретили лучники. Гирхарт физически почувствовал нацеленную в его грудь пернатую смерть, но тут вперёд кинулся один из его бойцов, закрыв командира собой. Выпущенная почти в упор стрела высунула окровавленный наконечник из его спины, Гирхарт перепрыгнул через упавшее тело, в несколько прыжков преодолел отделяющее его от вражеского строя расстояние и рубанул мечом. Его солдаты вливались в пролом сплошным потоком, оттесняя противника, а другие в это время лезли на стены по осадным лестницам. Бой захлестнул гребень стены, башни, ближайшие к ним улицы…

Гирхарт дрался как одержимый. Весь мир сузился до крохотного пятачка окраинной улочки и нескольких людей на нём, людей, до которых можно было дотянуться мечом. Его боевое безумие захлёстывало шедших за ним воинов, и они целиком подчинили его порыву, не думая о возможной боли и смерти. Коэнцы дрались за свой дом, дрались с мужеством отчаяния, но им оказалось нечего противопоставить этому воодушевлению, заставлявшему повстанцев бросаться прямо на копья, чтобы хоть своими телами проложить товарищам путь дальше. Бой двигался вглубь городских улиц, люди Гирхарта платили жизнями за каждый новый шаг, но они шли. Защитники Коэны не сдавались, их приходилось бить и в узких проулках, и во дворах, и даже на крышах. Воздух пел и стонал от заполнивших его стрел. Мечи звенели везде, где могли поместиться хотя бы два человека. И не только мечи, в ход пошло всё: вывернутые из мостовых камни, палки, кухонные ножи, топоры, кочерги… К защитникам города присоединились горожане.

Отряд, которым предводительствовал Гирхарт, выбрался на прямую и широкую улицу Процессий, главную улицу правобережья. Здесь не было горожан, дорогу перегородил строй воинов, судя по всему, не из последнего полка. Из-за их спин снова полетели стрелы. Повстанцы ответили тем же, и коэнцы стали падать, но оставшиеся только теснее смыкали ряды. Гирхарт рванулся вперёд, обрубил нацеленный в него наконечник копья, оказался совсем рядом с коэнским солдатом и воткнул кинжал, который держал в левой руке, в щель забрала. Прежде чем тело успело упасть, рядом оказался кто-то из солдат, отбил предназначавшийся маршалу удар и уложил ещё одного. Остальные кинулись вслед за предводителем, опрокидывая коэнский строй. Бой превратился в свалку.

И Гирхарт, и Дарри неплохо знали Новый город, а чего не знали они, подсказали их воины из числа бывавших в Коэне. Взятие города происходило строго по плану, каждый отряд знал, куда ему следует идти. После того, как сопротивление на улице Процессий было сломлено, Гирхарт смог немного перевести дух и послать вестовых узнать, как идут дела у других. Оказалось, что шли они неплохо. Не обходилось, конечно, без неприятных сюрпризов. Много хлопот доставляли простые горожане. Они бросали тяжёлые предметы из верхних окон, поливали кипятком, обстреливали солдат из луков и пращей, неожиданно выскакивали из подвалов и закоулков, чтобы ударить захватчиков в спину. В ответ штурмующие принялись вырезать всё живое, что попадалось на пути. Схватки разыгрывались и внутри зданий, то и дело что-то загоралось, и чистое небо стали застилать дымы. Регулярную армию защитников Коэны уже оттеснили почти к самой речной стене, но бои в тылу не прекращались.

Исход боя уже казался предрешённым, когда к коэнцам пришло подкрепление. Оно прошло по Восточному мосту и теперь ударило по рассеявшимся в уличных стычках захватчикам. Защитники города тоже приободрились и с новой яростью кинулись на врага. Ругаясь на ходу последними словами, Гирхарт кинулся к месту прорыва. Он ещё плохо представлял, что будет там делать, но твёрдо знал одно: скорее он даст изрубить себя на куски, чем отступит сейчас, когда треть города уже почти в его руках!

Он прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть охватившую его бойцов панику. Его люди не были готовы к отражению контратаки сейчас, когда уже считали бой почти выигранным. Многие из них, забыв, что схватка ещё далека от окончания, кинулись грабить, благо в богатом городе, пусть даже в беднейшей его части, добра хватало. Не сумев с самого начала наладить организованного сопротивления, теперь они могли только отступать. Дело усугублялось ещё и тем, что здесь, вдали от центра, улочки были узенькие, и началась давка. Едва увидев это безобразие, Гирхарт сразу понял, что пытаться остановить её своими силами бесполезно — затопчут и не заметят.

— Лучников! — рявкнул он, поворачиваясь к своей свите. — Всех, кто сможет прийти! Расположить на концах улиц, стрелять по коэнцам, пока наши не отойдут!

Вестовые бросились исполнять приказ, а к Гирхарту подскочил капитан, командир лучников сопровождавшего его отряда. Пришлось рявкнуть и на него, не особенно выбирая выражения. В ответ капитан очень вежливо попросил господина маршала отойти за линию стрелков. Просьба была резонной, и Гирхарт с сопровождающими отступил в конец улицы, где уже выстраивались его воины.

Улица была достаточно прямой, чтобы простреливаться почти до самого конца. Сжав зубы, Гирхарт посмотрел на коэнцев, беспощадно избивающих его людей, потом решительно протянул руку:

— Дайте лук.

Лук не относился к его любимому оружию, да и среди первых стрелков он никогда не числился, но здесь промахнуться было трудно. Гирхарт проверил тетиву, поправил браслет лучника, вытащил из поданного вместе с луком колчана стрелу, и кивнул вопросительно глядевшему на него капитану:

— Командуйте.

Капитан хрипло взревел, Гирхарт вместе со всеми поднял лук и выстрелил. Стрелы взлетели прозрачным облаком, накрыв коэнцев. Видимо, капитан побоялся задеть своих, потому что первые ряды противника уцелели, а вот тем, кто шёл за ними, досталось изрядно. За первым залпом последовал второй, третий, четвёртый… Понёсшие значительные потери коэнцы приостановились, что дало возможность солдатам Гирхарта оторваться от них. Даан со злобной радостью посылал стрелу за стрелой. Он знал, что враг скоро опомнится, но небольшую передышку они выгадали. Как раз достаточную, чтобы солдаты добежали до строя лучников и нырнули в спешно образовавшиеся проходы между ними.

Гирхарт бросил лук — пора было из рядового вновь становиться командиром. Оказавшись в относительной безопасности за спинами своих товарищей, солдаты пришли в себя, и порядок удалось восстановить быстро. Более того, теперь они жаждали реванша, и когда Гирхарт отдал приказ снова идти вперёд и сам повёл их, за ним последовали с готовностью и воодушевлением. Коэнцев удалось выдавить с этой улицы, попутно ударив в спину тем, кто наседал на соседней. Шаг за шагом войско Гирхарта восстанавливало утраченные позиции, вытесняя врага из Нового города. На одной из площадей отряд, ведомый маршалом, соединился с отрядом Дарри, и дело пошло ещё веселей.

Видимо, в какой-то момент командир коэнцев понял, что поражение в этом бою неизбежно, и принял решение поберечь людей. Яростное сопротивление сменилось организованным отступлением. Гирхарт невольно восхитился стойкостью и дисциплиной своих врагов. Они чётко держали строй, не забывая огрызаться, а у Восточного и Большого мостов выставили заслоны, которые, будучи истреблены почти полностью, дали своим возможность уйти без суеты и давки. Не забыли они и вывести с собой столько горожан, сколько смогли, так что нельзя было сказать, что коэнские солдаты бросили мирных жителей на произвол судьбы.

Новый город был взят, но отдельные очаги сопротивления пришлось добивать до глубокой ночи. Коэнцы упорно не хотели сдаваться в плен, даже женщины и старики, не говоря уж о подростках, предпочитали умереть с оружием в руках, или с тем, что можно было счесть за оружие. Стоя на стене над тёмными водами реки, Гирхарт смотрел на лежащий у его ног, озаряемый пожарами город. Сейчас его люди возьмут из него всё, что можно взять, а завтра он прикажет разрушить эти стены, дома и храмы до основания. Коэна исчезнет. Это жертва, которую он обещал своим Богам, и это — дело всей его жизни, ради которого он, наверное, и появился на свет. И после его завершения он со спокойной душой сможет уйти к своим Покровителям.

На следующий день на правый берег Инни переправился гонец с донесением от Эрмиса. Оказалось, коэнцы не только попытались вчера отстоять Новый город путём контратаки, но и организовали вылазку на левом берегу, которая, впрочем, была благополучно отбита. Оставив Дарри руководить разрушением захваченной части города, Гирхарт вернулся в основной лагерь. Сразу по возвращении он собрал совещание штаба для выработки дальнейшей стратегии осады. На этом совещании Арн предложил отправить к Серлею парламентёров с требованием капитуляции. В этом случае её жителям гарантировалась жизнь.

— На мой взгляд, это не имеет смысла, — сказал Гирхарт, пожав плечами. — Они не согласятся. Но если хочешь — отправляй.

Вернувшись к себе, Гирхарт уселся за стол и занялся составлением сметы для следующего этапа осады. Земляные работы были практически завершены, подступы к стенам построены, башни возведены, тараны и орудия расставлены. Вроде всего хватает, но мало ли что может случиться… Надо будет, кстати, провести разъяснительную работу в войсках, чтобы не бросались грабить до конца сражения. А то вчера из-за их жадности чуть не проиграли. Гирхарт перечитал получившийся у него список, прикидывая, не забыл ли чего, и тут на плечо ему легла чья-то рука. Маршал вздрогнул и резко обернулся.

— Весь в работе, — засмеялась Фрина, не торопясь убирать руку, — ничего вокруг не видишь и не слышишь.

— Давно вошла? — спросил Гирхарт, с некоторым раскаянием подумав, что ухитрился как-то забыть о своей подруге. Коэна забирала все силы и внимание без остатка.

— Да уже несколько минут. Соскучился без меня?

— Очень.

— Врёшь ведь. Тебе было некогда скучать.

— Доказать, что не вру? — Гирхарт покосился на бумаги, но решил, что они могут и подождать немного.

— Докажи, — разрешила Фрина, устраиваясь у него на коленях.

Ночью пошёл снег и не таял несколько дней. Воины, не занятые несением службы, толпились у костров, ругая холод. Находились, правда, и такие, которые гордо расхаживали по лагерю, снисходительно поглядывая на остальных: мол, разве это морозы? Вот у нас дома морозы так морозы! Кто-то из них затеял игру в снежки. Солдаты помоложе с радостью подхватили эту забаву, что позволило немного развеять скуку длительной осады, охватывающую не только осаждённых, но и осаждающих. Военные действия на время замерли, так как командиры повстанческой армии решили дать коэнцам возможность подъесть свои припасы. Скоро перед ними замаячит, если уже не замаячил, призрак голода, и вот тогда можно будет предложить сдачу. Хотя в эффективность этой меры Гирхарт всё равно не верил. Он видел, с каким ожесточением дрались простолюдины Нового города, а ведь теперь придётся иметь дело с благородным дворянством во главе с самим Серлеем. Так что даже сам Арн вряд ли всерьёз рассчитывает на успех своей затеи.

Ожидания оправдались в полной мере — коэнцы ответили решительным отказом. Снова заработали тараны, а обслуга осадных орудий устроила состязание в меткости. Стаявший снег превратил землю в хлюпающую кашу, и новый приступ решено было отложить до тех времён, когда земля подсохнет, а пока как следует измотать защитников. Теперь те отвечали на обстрел далеко не так часто, как раньше, видимо, берегли снаряды, и это внушало определённый оптимизм.

Вскоре на левый берег вернулся генерал Дарри, окончивший работы на правом берегу. Теперь вся армия была в сборе. Солдаты вязали штурмовые лестницы и готовили крючья для подъёма по коэнским стенам, когда защитники города в очередной раз напомнили, что они не бараны, и не собираются покорно дожидаться бойни. Однажды, когда вся верхушка армии в полном составе осматривала валы и подступы к стенам, прикидывая, как лучше организовать штурм Нижнего города, раздался треск, грохот, и часть вала осела, увлекая за собой несколько стоящих на нём баллист и онагров, а также всех, кто имел несчастье находиться рядом с ними.

Генералы бросились туда. Картина, представшая их глазам, больше всего напоминала преисподнюю. В земле тянулся длинный разлом, наполненный дымом и пламенем, а также землёй вперемешку с деревянными обломками и вопящими людьми. Народу на валу хватало, и в провале оказались несколько десятков человек. Огонь и глубина разлома мешали вытаскивать людей, а потушить пламя не было никакой возможности. Спасти удалось немногих, да и из тех больше половины вскоре умерли от ожогов. К тому же теперь требовалось время, чтобы восстановить разрушенное. Когда огонь наконец погас, и образовавшуюся траншею исследовали, оказалось, что это — сделанный из-под коэнской стены подкоп. Его тихонько подвели под валы, установив деревянные подпоры, заложили внутрь дрова, облили смолой и подожгли, а противоположный конец засыпали землёй и камнями. Когда подпоры прогорели, свод туннеля рухнул.

Оставалось лишь молча скрипнуть зубами. Гирхарт лично обошёл всех пострадавших в результате этой остроумной акции и пообещал награды им, а также родичам погибших, буде таковые сыщутся. Начались работы по восстановлению. Они двигались споро, и можно было не сомневаться, что обещанный штурм не задержится. Видимо, это и толкнуло осаждённых на отчаянный шаг.

На этот раз всё случилось днём. Заиграли сигнальные трубы караульщиков, возвещая, что коэнцы снова устроили вылазку. Но когда Гирхарт вместе с поднятыми по тревоге частями подошёл к атакованным позициям, выяснилось, что вылазка — это слабо сказано. Из города вышла большая часть находившейся там армии, если не вся, и одним мощным рывком прошла уже половину расстояния от стен до вражеского лагеря, разрушая всё на своём пути.

Ясно было, что тех людей, что привёл с собой Гирхарт, недостаточно. Вестовые спешно помчались в лагерь, а Гирхарт сделал единственное, что ему оставалось: встал насмерть в ожидании подмоги. Никаким хитростям и стратегическим выдумкам тут места не было, это была бойня. Коэнцы тупо, но мощно пёрли вперёд, повстанцы так же тупо пытались их остановить, но вынужденно отступали снова и снова. Гирхарт испытал большое облегчение, когда подошли Арн с Эвером и Эрмис с прочими генералами (Дарри Гирхарт решил оставить в резерве, на случай, если у коэнцев есть в запасе ещё силы и они ударят в другом месте). С подходом новых полков бой встал было на месте, но очень скоро снова качнулся к лагерю осаждающих. Коэнцы дрались с ожесточением, которого от них не ожидал даже Гирхарт, видевший бой в Новом городе. Повстанцы отбивались, как могли, но всё же отступали, отступали…

В какой-то момент Гирхарту показалось, что их и в самом деле сейчас разобьют, и долгожданная, выстраданная осада Коэны закончится самым бесславным итогом. Но был свой предел и у коэнцев. Резня подкатилась уже к самому лагерю, часть повстанцев отступила за его стены, часть намертво встала в воротах — и оказалось, что сил штурмовать валы и частокол у врагов уже нет. Они несколько раз бессильно ударились в лагерные укрепления, откатываясь от дождя камней, дротиков и стрел, летящих в них с той стороны, а потом Гирхарт, безошибочно уловив, что в бою наступил перелом, повёл своих в контратаку.

Им удалось оттеснить врага от вала и погнать по его же следам назад, к городу. На исходе был шестой час боя, когда коэнские трубы проиграли отход. На миг мелькнуло искушение продолжить преследование и на плечах отступающих ворваться в город, но Гирхарт подавил его. Его солдаты тоже были на пределе, и попытка прорваться за ворота привела бы лишь к ненужным жертвам. Оставалось удовольствоваться тем, что они отбились, и в очередной раз сесть подсчитывать потери.

Потери оказались велики. Многие пали в бою, много было раненых, из них примерно треть — тяжело, а кое-кто и смертельно. И это — не считая разрушенного и сожжённого. Утешаться можно было лишь тем, что у коэнцев потери, по крайней мере, в людях, должны были быть не меньше. Все ходили хмурые и злые, но, к радости Гирхарта, к упадку боевого духа это не привело. Все были готовы стоять под этими стенами до конца.

ГЛАВА 15

Время шло к весне, а конца осады ещё и не намечалось. У стен города поднялись новые валы, выше прежних, хотя постройка затруднялась постоянными попытками защитников их разрушить. Но попытки эти оставались безуспешными: осаждающие сделали выводы из прежних сюрпризов, и застать их врасплох больше не удавалось. Многочисленная и бдительная стража неустанно стерегла все подступы к городу, на всех валах были расставлены тазы с водой, и в обстрелах регулярно делали перерывы, когда все замирали, и специально приставленные люди следили, не колеблется ли вода, отражая рытьё нового подкопа.

В первый день весны кусок стены Нижнего города поддался таранам и рухнул, но ожидаемого успеха это не принесло. За городской стеной обнаружилась вторая стена, построенная явно второпях, из того, что подвернулось под руку, но прочная, а главное — упорно обороняемая защитниками. Все, входившие в пролом, попадали, как в ловушку, в узкий промежуток между старой и новой стенами, а подтащить к ней тараны просто не хватало места. Стойкость защитников города не могла не восхищать, особенно учитывая начавшийся в его стенах голод. К этому времени к осаждающим уже перебежало несколько городских рабов, как из тех, кто и раньше были их информаторами, так и тех, кто просто воспользовался случаем. От них и узнавали новости, которым приходилось верить. Но на действиях коэнцев переживаемые ими трудности пока не сказались никак. Они по-прежнему яростно и упорно отстаивали свой город, свою свободу и свою жизнь.

Так прошли две недели. Осаждающие не продвинулись вперёд ни на шаг. Ухитрявшиеся выбраться из города рабы рисовали душераздирающие картины лишений, претерпеваемых горожанами, вот только никакой пользы от этого их врагам не было. Гирхарт, сперва возлагавший на перебежчиков определённые надежды, уже совсем было простился с ними, и тут они неожиданно оправдались. Когда адъютант позвал его выслушать очередного беглеца, Гирхарт хотел было отказаться, но тот добавил, что, по мнению генерала Дарри, сведения могут быть важными.

Перебежчик оказался совсем молодым и худым до прозрачности — коэнский голод бил по рабам ещё сильнее, чем по горожанам. Похоже, парень сбежал в первую очередь именно от него, а не потому, что сочувствовал осаждающим, но сведения, которые он принёс, и в самом деле могли пригодиться. Как выяснилось, он работал в Керновой башне, чей фундамент вошёл, как составная часть, в новую стену, и потому знал и расположение постов стражи, и время, когда она сменяется, и даже пароли на ближайшие сутки — правда, только для внешних постов.

Такой случай грех было не использовать. Велев накормить юношу и предупредив, чтоб ему не давали сразу слишком много, Гирхарт спешно отправился к себе. Он даже не стал собирать штаб, лишь послал ко всем союзникам предупредить, чтоб были наготове. Набрать подходящих людей было делом недолгим, за два года боёв успели выделиться отборные части, состоящие из готовых к любым заданиям бойцов. Самым лучшим был полк, который раньше возглавлял Дарнилл, и Гирхарт обратился к нему. Уже через полчаса тот представил маршалу два десятка подходящих людей. С ними провели подробный инструктаж. Гирхарту очень хотелось пойти самому, но здравый смысл всё же взял верх. Оставалось утешаться тем, что именно он возглавит отряд, который захватит Кернову башню.

Разумеется, лезть в башню среди бела дня было бы безумием, и, как ни велико было нетерпение, начало отложили до ночи. Куда лезть, знали точно — на вторую стену в том месте, где она примыкала к высокому окну башни, теперь превращённому в дверь. У всех окон, смотрящих в сторону противника, стояли посты, а вот охранять стену у самого окна коэнцы не догадались. Разумеется, охрана стене была, но первый пост, если верить перебежчику, располагался довольно далеко, и был шанс проскочить незамеченными.

Стоял глухой предрассветный час, когда двадцать три тени тихонько скользнули в пролом и, быстро перебежав открытое пространство, исчезли во мраке у подножия второй стены. Гирхарт видел эту стену вблизи. Сложенная наспех из разнородных камней, она была довольно неровной, и человек, обладающий определёнными навыками, мог без особого труда забраться по ней наверх. С места, где находился маршал, не было видно, как поднимаются его бойцы. Стена терялась в темноте, и её обозначали лишь казавшиеся отсюда маленькими и тусклыми огни факелов по верхней кромке. Оставалось лишь представлять себе, как воины медленно и осторожно лезут вверх, растянувшись цепочкой и время от времени замирая и прислушиваясь. Вот самый первый из них уже готов перевалиться через край, как вдруг сверху слышатся шаги, и появляются колеблющиеся отблески света. Кто-то проходит с факелом над самой головой, уверенно, по-хозяйски. Первый замирает, вжавшись в камень, дожидается, пока шаги смолкают, потом выбирается наверх и садится в тени у зубца. Там он поджидает остальных. Всех ждать не надо, пока достаточно шести-семи человек, остальные подтянутся позже. Вот наконец и они. Щёлкает огниво, вспыхивает факел. Больше таиться не надо. На них форма коэнской армии, и любой, увидевший их, в первый момент не усомнится, что перед ним обычный патруль.

Первый уверенно двигается вперёд, остальные идут за ним. Они знают, куда идти, перебежчик нарисовал подробный план всех ярусов. Первый пост — тут же у окна. Пароль для него они знают, а вот дальше придётся труднее.

— Кто идёт? — окликают их. Первый отвечает, потом спокойно подходит к постовым и, пряча руку под плащом, на ходу достаёт нож. Остальные следуют его примеру. Растерявшиеся коэнцы вырезаны быстро и бесшумно.

Гирхарт до рези в глазах всматривался в темноту за проломом. Разумеется, он не мог знать наверняка, что всё происходит именно так. Однако время шло, а тревогу коэнцы ещё не подняли. Значит, пока всё в порядке.

А его воины идут по заранее известному маршруту, уничтожая посты на нижних этажах. Дверь, выходящая к пролому, закрыта и заложена камнем, так же как и окна на первом этаже, и они спускают крепкие верёвки из окон второго. Нужно торопиться, ведь обход совершается регулярно…

Тишину разорвал резкий звук трубы. Гирхарт вздрогнул, хотя именно его и ждал всё время. Вот оно! Теперь всё зависит от скорости. Среди коэнцев поднялась тревога, его солдаты будут держаться сколько смогут, но их мало. Нужно успеть.

— Боги с нами! — крикнул Гирхарт, первым бросаясь к пролому. За ним раздался слитный топот сотен ног. Прежде, чем коэнцы успели сообразить, что случилось, Гирхарт пересёк открытое пространство у подножия башни и ухватился за свисающую верёвку. Он взлетел по ней так быстро, словно у него выросли крылья.

Надо отдать должное коэнцам — они мгновенно сообразили, в чём дело, да и трудно не сообразить, когда под стенами собрался целый полк. Все три тысячи человек не могли быстро подняться по нескольким канатам, они невольно сгрудились под стенами, являя собой великолепную мишень для лучников и метателей камней. Протискиваясь в узкую бойницу, Гирхарт услышал за спиной грохот и крики. Единственным способом помочь им было отвлечь защитников на себя и маршал, выхватив меч, кинулся в завязавшуюся у окон схватку.

Коэнцы всё прибывали. Повстанцы, лезущие по стене, не могли прийти на помощь своим так же быстро, как их противники, которым только и нужно было, что пробежать по коридорам и лестницам. Гирхарту и его людям всё же удалось оттеснить коэнцев от бойниц, но дальше начались узкие коридоры и лестницы, и драться стало труднее. Одно утешение — теснота мешала и хозяевам, они никак не могли вышвырнуть наглых захватчиков из башни. Теперь всё решали стойкость и мастерство отборного полка, приведённого Гирхартом.

Казалось, время остановилось. Во тьме, рассеиваемой лишь светом редких факелов, сверкали мечи и шлемы, иногда случайный отблеск выхватывал из темноты залитое потом лицо врага. Бить приходилось почти наугад, и несколько раз только обострившийся инстинкт спасал Гирхарту жизнь, помогая увернуться от вражеского клинка. Противники дрались молча и ожесточённо, слышались лишь звон, топот, хриплое дыхание, стоны раненых и умирающих. Рядом падали люди, даже толком и не разберёшь в этой темноте, свои или чужие, а сзади напирали недавно подошедшие воины, стремясь поскорее принять участие в схватке. Повинуясь этому напору, Гирхарт сделал шаг вперёд, потом ещё один, и до него не сразу дошло, что коэнцы-то отступают! Медленно, неохотно, но поддаются!

Это осознание удесятерило силы, маршал кинулся на врага, как демон из страшной легенды. Не было ничего важнее, чем дойти до конца коридора… потом до лестницы… подняться по ней… Кто-то замахнулся на него копьём, Гирхарт поднырнул под тускло блеснувшее остриё и полоснул мечом. Ноги скользили по заливавшей лестницу крови. Ступать приходилось прямо по трупам, слишком узки были упрятанные в толщу стены ступени. А потом коэнцы как-то странно засуетились, отхлынули вверх, и только поднявшись вслед за ними на площадку, Гирхарт понял, в чём дело, нос к носу столкнувшись с Дарниллом.

— Как мы их, господин маршал, а? — весело спросил тот, вскидывая меч в воинском приветствии. Гирхарт усмехнулся и отсалютовал в ответ.

Башня была взята, равно как и вторая стена. Подождав, пока часть разместившихся на стене коэнцев уйдёт внутрь башни для отражения внезапного нападения, ещё два полка союзного войска вошли в пролом и кинулись на штурм. Удержать ещё и их у имперцев уже не хватило сил. Теперь повстанцы под командованием Дарнилла добивали уцелевших защитников укреплений.

— Где генерал Эрмис?

— Вместе с господином Арном пошли в город, по коэнским следам. Вы бы видели, как они драпали!

— Кто «они»? — устало спросил Гирхарт. Напряжение боя отпускало, и он только сейчас почувствовал, чего ему стоил этот бой. Руки болели, ноги подгибались, он был весь залит потом и кровью, к счастью, чужой.

— Коэнцы из башни, — объяснил полковник. — А наши за ними. Сегодня Нижний город будет наш!

Гирхарт кивнул, бросил «Ладно, распоряжайся дальше» и вышел на стену. Уже рассвело, хотя небо было покрыто тучами. В начале весны рассветает довольно поздно, значит, бой продолжался не менее четырёх часов. Со стены был виден столь желанный Нижний город, но Гирхарт сейчас не чувствовал радости — только усталость. Было видно, что резня на ближайших улицах продолжается, коэнцы не собирались сдаваться без боя. И, судя по упорству, с которым они дрались, взять его будет ой как не просто, даже сейчас.

Так оно и получилось. Оптимистический прогноз Дарнилла не оправдался, и ни в этот день, ни на следующий взять Нижний город так и не удалось. Опомнившиеся защитники с такой яростью набросились на прорвавшихся за стену захватчиков, что оттеснили их обратно в башню и попытались штурмовать её, но неудачно. Построенная как крепость в крепости, Кернова башня была столь же неприступна для защитников города, как и для людей Гирхарта. И всё же коэнцы не собирались сдаваться. Они построили баррикады на всех прилегающих к башне и стене улицах, благо те были нешироки, и давали весьма успешный отпор всем попыткам продвинуться дальше. Гирхарт в очередной раз восхитился их стойкостью и мужеством, но проблему надо было как-то решать. Подумав, он приказал разрушить Кернову башню до основания, чтобы открыть своим войскам широкий проход в город.

Работы заняли семь дней. Начали с верхних этажей, щедро засыпая коэнцев обломками. Те первое время не оставляли попыток вернуть потерянное, но потом смирились и, казалось, исчезли, не желая являть собой мишень для людей Гирхарта. Хотя можно было не сомневаться, что они готовы к будущему прорыву.

Праздник Весеннего равноденствия пришёлся на самый разгар работ. Отпраздновали его на скорую руку, никому не хотелось надолго отрываться от обречённого города. Разумеется, принесли щедрые жертвы богам, пообещав ещё больше после победы. Главным действующим лицом во время традиционно проходившего уже после заката священнодействия, как обычно, стала Фрина, давно обзавёдшаяся десятком помощников и помощниц, но, как и прежде, всегда сама встававшая к алтарю. Гирхарт, находившийся в первом ряду, совсем рядом с ней, видел её вдохновенное лицо. Для неё это была не обязанность, и даже не удовольствие, Фрина получала от своего служения нечто большее. Её Бог и впрямь не оставлял её, позволяя прокладывать тропинки и к другим божествам.

— Вижу! — вдруг пронзительно выкрикнула Фрина, хотя это совсем не соответствовало обряду, который она должна была закончить. — Вижу!

Она выгнулась назад, вскидывая к потемневшим небесам руки, в одной из которых был зажат кривой жертвенный нож, только что вскрывший горло барану. Кровь на клинке казалась чёрной.

— Вижу! Дым и пепел! Горе тебе, Коэна! И месяца не пройдёт, как обратишься в прах! — Фрина выгнулась ещё сильнее, Гирхарт даже испугался, что она сейчас упадёт. — Новое скрепит обломки старого. Меч занесён над половиной мира! Псы понесутся на все стороны света! Ты, — неожиданно она повернулась к Гирхарту, и у него шевельнулись волосы на затылке, когда он увидел белки закатившихся глаз, — бойся предателя в своём доме. Бойся того, кто сейчас слаб, и завтра не силён. Вернётся убитый тобой и потребует своё. Твои Боги с тобой, но они возьмут свою цену. Будет срезан твой росток, не руби дерево, пока не даст новый! Будет, как сказано! Сказано!

Она пошатнулась и с негромким вскриком, больше похожим на хрип, осела на землю, кинувшийся вперёд Гирхарт едва успел её подхватить. Ему показалось, что стало светлее, он поднял глаза и увидел, что пламя на алтаре действительно вспыхнуло ярче. Пламенный язык вырвался из самого сердца огня, лизнул тёмное небо, и маршалу на мгновение почудилось, что он видит извивы громадного чешуйчатого тела, парящего прямо над его головой. Вспыхнули то ли светящиеся глаза змея, то ли взвившиеся в воздух искры, и всё пропало. Пламя на алтаре осело, словно обессилев, и теперь едва освещало залитый кровью камень. Никто не осмелился попытаться разжечь его снова, хотя подношение так и не сгорело полностью.

В свои покои Гирхарт принёс Фрину на руках, она всё ещё была в обмороке, и оставалась в нём так долго, что он начал тревожиться. Наконец она слабо застонала, и Гирхарт, уже подумывавший, не рискнуть ли прервать священный транс и попробовать привести её в чувство, немедленно кинулся к ней.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, всматриваясь в побледневшее лицо подруги.

— Голова… — Фрина страдальчески сморщилась и поднесла руку ко лбу, — Голова болит…

— Выпей, — Гирхарт поднёс к её губам стакан вина и, когда она отпила, стал осторожно массировать ей виски. — Полагаю, спрашивать тебя о том, что ты сказала, бесполезно?

— А что я сказала?

— Ты не помнишь, как пророчествовала у алтаря?

— Не помню….

Гирхарт вздохнул. Он, в общем-то, в этом и не сомневался.

На следующий день всё пошло своим чередом, но маршал стал замечать, как едва уловимо, но явственно изменилось отношение к нему окружающих. Стало ещё более почтительным и в то же время каким-то насторожённым. Не было в армии человека, который в тот же день не узнал бы, что с Гирхартом устами Фрины говорили боги. Тем, кто по какой-то причине не присутствовал на молении или стоял слишком далеко, рассказали товарищи. По лагерю ходило уже несколько вариантов пророчества, и Гирхарт только диву давался, как ухитрились переиначить слова, которые вроде бы слышали несколько тысяч человек. Вот уж поистине — врёт, как очевидец. Вариантов толкования было ещё больше, но в них он вникать уже не стал.

Впрочем, скоро всем стало не до того. В пророчестве Фрины говорилось, что Коэна падёт ещё до исхода месяца, и это было единственное, в чём сходились многочисленные рассказчики. Войско загорелось ещё большим энтузиазмом, всем не терпелось претворить предсказание в жизнь. Гирхарт вполне разделял их чувства и потому не стал долго тянуть с новым штурмом.

Резня и на этот раз была ожесточённой, но, как показалось Гирхарту, Нижний город удалось взять легче, чем Новый. Видимо, коэнцы заранее смирились с его потерей, и теперь решили сосредоточиться на защите своего последнего оплота — Верхнего города. Об этом же говорило и то, что всё гражданское население из Нижнего города оказалось выведено, и драться пришлось только с солдатами. Гирхарт первым въехал на Угле в образовавшийся после разрушения Керновой башни проход, оттесняя его защитников. Конь споткнулся о чьё-то тело, рядом свистнула стрела, а вперёд уже с победным рёвом рвались его солдаты, предвкушающие славную победу и богатую добычу. Последней, правда, оказалось меньше, чем ожидалось, так как горожане не только ушли сами, но и унесли с собой почти всё ценное. Но это не очень огорчило доблестных солдат. Взятие Верхнего города было лишь вопросом времени, и уж тогда-то никто не помешает забрать всё.

Победу праздновали шумно и весело. Подвыпившие бойцы подходили к городским стенам и звали коэнцев на праздник, ведь всё равно их скоро из-за этих стен вытащат. В ответ прилетело несколько стрел, какого-то дурня, сунувшего ближе всех, убили на месте. Это не остановило остальных, разве что сделало шутки ещё более угрожающими. Гирхарт опасался, что коэнцы могут решиться сделать вылазку против перепившихся вояк, и заранее принял меры, запретив нескольким полкам участвовать в празднике, но всё обошлось. Невольные трезвенники добрали своё на следующий вечер, когда их проспавшиеся товарищи занялись планомерным разрушением завоёванного и уже набившим оскомину рытьём валов и строительством подступов и укреплений под последним кольцом стен.

На следующий день после праздника, когда Гирхарт, отоспавшись после предыдущей ночи, проверял отчёты интендантов, к нему пришёл генерал Эрмис. Гирхарт обрадованно приветствовал его, так как уже сам собирался за ним послать, чтобы обсудить будущие действия, но обратил внимание, что у Эрмиса какой-то странный вид. Вспомнив, что прошлой ночью на празднике его видно не было, Гирхарт встревожился, уж не заболел ли он.

— Благодарю вас, мой маршал, всё в порядке, — ответил генерал на его вопрос. Потом глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и, глядя Гирхарту в глаза, отчеканил: — Мой маршал, я прошу отставки.

— Что?! — ошарашенно переспросил Гирхарт. — Я не ослышался?

— Вы не ослышались, господин маршал.

— Вы хотите уйти в отставку сейчас? В разгар боевых действий? Когда мы в шаге от победы? Могу я узнать хотя бы, почему?

— Почему? — генерал снова взглянул ему в глаза, и Гирхарт увидел в его взгляде неподдельную боль. — Да потому, что это — мой город! Как бы то ни было — мой!

— Это — город предателей и убийц, погубивших нашего императора, — жёстко сказал Гирхарт.

— Это мой город, — повторил Эрмис. — И я больше не могу видеть, как вы уничтожаете его кусок за куском. Не могу! — и он, опустив голову, добавил словно про себя: — Я ничего не смог для него сделать, ничего… Даже убить вас. Но и участвовать в этом я больше не собираюсь.

Повисла тягостная пауза.

— Ну, что ж, — сказал наконец Гирхарт, — Очень жаль.

Он подошёл к двери и окликнул болтавшегося в приёмной адъютанта:

— Пригласи сюда полковника Дарнилла.

Полковник появился очень быстро, словно ждал вызова. Он отсалютовал и вопросительно посмотрел на Гирхарта.

— Генерал Эрмис выразил желание сложить с себя полномочия командующего пехотой и звание генерала, — официальным тоном сказал маршал. — После окончания военных действий я решу его судьбу, а пока передаю его на ваше попечение. Приказываю обращаться с ним с должным уважением. Принимайте командование, генерал Дарнилл.

Дарнилл снова молча отсалютовал, не выразив никакого удивления, потом шагнул к бывшему командиру и требовательно протянул руку. Тот так же молча отдал оружие.

— А убив меня, вы бы Коэну не спасли, — мягко сказал Гирхарт, когда они уже повернулись к выходу. — Так что пусть вас это не мучает, господин Эрмис.

ГЛАВА 16

Тараны старались вовсю, и камни кое-где уже начинали шататься. Ещё немного, и можно будет начинать приступ, последний, как хочется думать. Гирхарт отрешённо рассматривал стены, его мысли сейчас были заняты другим. Главным образом Эрмисом. Что с ним делать? Шла бы речь о ком другом — казнил бы, не задумываясь. Но Эрмис был при нём с самого начала, и Гирхарт успел проникнуться к нему искренней симпатией. Может, когда Коэна падёт, он со временем остынет и переменит решение? Нет, вряд ли. Бывший генерал из тех людей, которые решают однажды и навсегда. Он может смириться, но не продаться. Значит, отпустить с миром? Опасно. Кто знает, что он способен выкинуть.

А что я, собственно, себе голову ломаю, спросил сам себя Гирхарт. Вряд ли я переживу взятие Коэны, мне ведь ещё предстоит поединок с Арном. Держать ответ перед Богами — это не союзников дурачить, так что разбираться, что будет после победы, предстоит не мне. Пусть оставшиеся решают. Правда, если судьбу Эрмиса возьмётся решать Дарнилл, два против одного, что бедняга будет казнён. Но мне-то что до этого? Разве что добавится ещё одна гирька в чашу моих прегрешений. Но их и без того будет столько…

Решающий штурм начался под вечер. Рухнула целая секция стены, и почти сразу же — ещё одна. Окрестности, потемневшие от обилия собравшихся под стенами города вооружённых людей, огласились криками радости. Самые крупные отряды собрались напротив проломов, но множество бойцов готовились штурмовать стены с осадными лестницами. Вот они поднялись, все одновременно, и орда людей, отсюда больше похожая на муравьёв, разом поползла вверх.

Сам Гирхарт стоял на холме, в значительном удалении от города. Высота позволяла ему видеть большую часть разворачивающегося действа, кроме противоположной стороны, заслонённой стенами города. Но там был Дарри, и можно было не сомневаться, что он не подведёт. Вархнот любил Тиокреда, любил так, как не никогда не мог любить Гирхарт, и был готов мстить за него до конца. Гирхарт снова обвёл взглядом последнюю уцелевшую треть общегородских укреплений и увидел, как ворота, всю осаду простоявшие запертыми и, можно не сомневаться, заваленными всем, чем только можно, открываются — сами, отпертые изнутри, и из них стройными шеренгами выходит коэнская пехота. Коэнцы решились принять бой в поле? Не иначе, пришли к выводу, что такая смерть почётнее. Ну и флаг им в руки. Почему бы не уважить хозяев?

— Генерал Диар! — Гирхарт кивнул застывшему рядом кавалеристу. Тот вскинул руку в салюте и, не о чём не спросив, ибо всё и так было ясно, поскакал к своим. Застоявшийся Уголь попытался было последовать за ним, но маршал придержал его. Не время. Он примет участие в бою, но позже. Глядя на разворачивающую конницу, Гирхарт почему-то не сомневался, что на этот раз всё получится с одного раза, и они возьмут наконец этот трижды проклятый город, которому лучше бы вовсе не появляться на свет.

— Мой маршал! — молоденький вестовой осадил коня и отдал честь, глаза его горели восторгом. — Генерал Дарри докладывает — ему удалось пробить Речные ворота, его люди в городе!

— Прекрасно. Передай генералу, пусть удерживает захваченное, сейчас к нему подойдёт подмога.

— Слушаюсь!

Гирхарт ещё раз оглядел открывавшуюся ему картину. Всё новые и новые отряды лезли на стену, и у коэнцев явно не хватало сил их сдерживать. Особенно слева, там командует Арн, его бойцы бьются как одержимые, и помощь им явно не нужна. Марх сейчас рядом с Дарниллом, его стрелки поддерживают пехоту Гирхарта, медленно, но верно втягивающуюся в пролом. Эти двое тоже сами справятся. Прямо перед ним его конница атаковала строй коэнской пехоты, и та уже начала прогибаться под её неистовым напором. Единый порыв охватил всё союзное войско, то самое последнее неистовое усилие, которое заставляет человека выкладываться полностью, без остатка, а потом падать без сил, но пока оно ещё в разгаре — творить чудеса. Гирхарт и сам почувствовал себя частью этого порыва и понял, что ему пора покидать командный холм. Кипящая кровь властно требовала действия, но те, кто прямо перед ним, сами сделают всё, что нужно, а вот у Дарри сил может и не хватить. Его отряды сильно поредели во время последних боёв. Гирхарт приподнялся на стременах и взмахнул рукой, подавая знак оставленному им при себе резерву:

— За мной!

За спиной грянул слитный топот тысяч копыт. Поплыли мимо стены, сцепившиеся в схватке люди, дымы успевших вспыхнуть в городе пожаров. Показались Речные ворота, знакомые до последней щербинки на створах. Сразу за ними стоял дом Далесов, где Гирхарт провёл несколько лет детства и юности. Скоро ему предстоит быть разрушенным вместе со всеми… Гирхарт отогнал непрошенные воспоминания. Не время и не место.

В воротах держались люди Дарри, но сразу было видно, что им приходится несладко. Длительная голодовка никак не сказалась на ожесточении, с которым дрались коэнцы, отстаивая свой последний рубеж. Пехота спешно посторонилась, пропуская подошедшую подмогу, Гирхарт разглядел Вархнота, больше чем когда-либо напоминавшего разъярённого медведя. Маршал рванул меч из ножен, да шпоры коню и, по уже сложившейся традиции, первым врубился в ряды противника.

Завертелась кровавая круговерть боя. Звенела сталь, кричали люди, ржали кони. Ветер наносил дым от близкого пожара, от него першило в горле, а на глаза наворачивались слёзы. Разглядеть, что впереди, было невозможно, Гирхарт видел только ближайших противников, убивал их, а на их место вставали новые. На него брызнуло кровью, кажется чужой, хотя в этой горячке и собственной раны не заметишь. Уголь ступал по крови, заливавшей плиты мостовой, прекрасной гладкой мостовой аристократических кварталов, и однажды чуть не упал, запнувшись о чей-то труп. Гирхарту и его людям удалось выдавить защитников за поворот, в лицо повеяло свежим воздухом, и маршал вздохнул с облегчением.

Впоследствии Гирхарт не мог вспомнить подробностей этого боя. В памяти всплывали лишь отдельные эпизоды: площадь, где столкнулись два пехотных отряда, ни один из которых не хотел уступать, пока не подошла конница под командованием Гирхарта; контратаку коэнцев, отбросившую их назад, так что пришлось обходить противника переулками под стеной; встречу с таки взявшими эту стену воинами Дарнилла… Солнце неумолимо скатывалось к горизонту, и на город опускалась темнота, усугублявшаяся дымами пожаров. Закат был багровым, словно само небо в этот день окрасилось так щедро проливавшейся кровью, и на редкость красивым, что Гирхарт смог оценить даже в горячке боя. Небо с перламутрово подсвеченными облаками то и дело мелькало в щелях улиц, в промежутках между домами, а иногда разворачивалось во всю ширь, когда бой вырывался на очередную площадь. Оно словно знало, что людям сегодня некогда смотреть вверх, и само спешило продемонстрировать себя во всей красе.

Ветер нёс с собой гарь, скоро ставшую привычной, так что на неё перестали обращать внимание. В эту ночь в столице не было нужды в фонарях и факелах, её освещало пламя горящих домов. В его мечущемся свете люди казались демонами, вырвавшимися из преисподней, и Гирхарту подумалось, что, возможно, сегодня его Боги и впрямь воспользовались случаем, чтобы самим погулять по земле, собирая обильную жатву. Ведь всё, что сегодня делалось — делалось в Их честь. Когда-то Гирхарт пообещал подарить Им жизнь Великой Коэны, и сегодня он исполнял своё обещание.

Вздымался и опускался меч, рассекавший чужие шлемы и головы или сталкивавшийся с другими мечами, руку, да и весь доспех забрызгало красным, вокруг кричали, вопили, хрипели, звенел металл о металл, звонко цокали копыта по каменным плитам. Ухо уже перестало воспринимать отдельные звуки, всё сплелось в яростную музыку боя. Ещё один поворот, очередная площадь расплёскивается перед глазами, и в уши бьёт прорвавшийся сквозь эту музыку коэнский боевой клич. Прямо на Гирхарта во главе конного отряда мчался всадник, над которым реяло знамя с дубовой ветвью, и точно такая же ветвь была вычеканена на нагруднике его доспеха. Да это же сам Серлей, дошло до Гирхарта, а площадь эта — Дворцовая, вот он, Императорский дворец, сердце Великой Коэны. Губы маршала раздвинулись в хищной усмешке. Последний император желает умереть в бою? Он даст ему такую возможность.

Гирхарт не сомневался, что переживёт этот бой. Час расплаты ещё не пришёл, его Боги с ним, а боги Коэны либо отвернулись от неё, либо оказались бессильны. Кони сшиблись грудь в грудь прямо посреди площади, два клинка закружились в прекрасном и убийственном танце. Серлей был великолепным бойцом, сильным и опытным, на Гирхарта обрушился настоящий вихрь ударов, каждый из которых мог стать смертельным. Но он был в отчаянии, император, видящий, как рушится его империя, и не представляющий для себя никакой иной судьбы, кроме как попытаться забрать с собой главного из своих врагов. Серлей искал славной смерти, Гирхарт жаждал победы. Дважды лезвие серлеева меча скрежетало по доспеху, но маршал успевал уклониться, не подставляя под клинок уязвимые места. Он не торопил события, выжидая, когда его противник зарвётся и совершит ошибку. И он дождался. Серлей увлёкся, нанося слишком размашистый удар, который Гирхарт, извернувшись в седле, пропустил мимо себя, и теперь не успевал защититься, когда меч предводителя повстанцев пошёл полукругом, метя ему в лицо.

Время словно замедлило свой бег, Гирхарт отчётливо и во всех подробностях видел, как расширяются глаза Серлея в прорези забрала, как клинок летит к ним, скрежещет по металлу, проламывая пластины шлема, впивается в плоть, рассекает кость, превращая то, что было лицом императора, в кровавую кашу. Тело покачнулось и медленно соскользнуло с седла на землю. Коэна была взята.

Кажется, вокруг что-то кричали, но Гирхарт не слышал. Как во сне он направил Угля к парадной лестнице дворца, спешился и неторопливо и торжественно, словно исполняя какой-то ритуал, стал подниматься по ступеням. На площади всё ещё шёл бой, и во дворце его могло ожидать сопротивление императорской гвардии, но это уже не имело значения.

Во дворце и впрямь нашлись желающие погибнуть вместе с городом, но много было и таких, кто предпочёл сложить оружие. После гибели Серлея из защитников Коэны словно вынули душу. Гирхарт, предоставив другим давить последние очаги сопротивления, в сопровождении догнавших его телохранителей обходил дворец. Ему, конечно, приходилось бывать тут и раньше, и теперь он машинально отмечал произошедшие с тех пор изменения. Их было не очень много. Наконец маршал добрался до личных императорских покоев. Вот и рабочий кабинет. Здесь он не бывал, поэтому с любопытством огляделся. Богато обставленная комната была чисто прибрана, похоже, слуги до самого последнего дня исправно выполняли свою работу. Гирхарт сел за рабочий стол, вытянул ноги. Тело тут же заныло, мстя за перенапряжение сегодняшнего дня, и маршал решил, что вполне может остаться здесь. В конце концов он, пусть и на короткое время, повелитель этого дворца и этого города. Где же ему принимать доклады, как не в императорском кабинете?

Тёмная комната освещалась только отсветами пожаров снаружи, и Гирхарт приказал подать огня. Воины вмиг принесли несколько факелов. Вскоре стали поступать и доклады. В основном сопротивление было уже подавлено, самых упорных продолжали добивать Дарнилл и Арн. Пришёл Дарри и сообщил, что довольно большой отряд коэнцев сумел прорваться за стены и уйти из обречённого города. Командовал им явно кто-то очень толковый. Гирхарт только махнул рукой: ушли и ушли. Возбуждение боя сменилось странным равнодушием. Дело сделано, детали и частности уже не важны.

Наконец явился сам Дарнилл.

— Город взят! — коротко отрапортовал он, ухмыльнулся и добавил: — Войска построены! Не угодно ли победоносному полководцу выйти поприветствовать своих верных солдат?

Следовало бы, конечно, одёрнуть его за чересчур развязный тон, но Гирхарту не хотелось даже этого. Ладно, в конце концов, сегодня и его день. Коротко кивнув, маршал поднялся и пошёл к двери, на ходу массируя правое плечо.

— Да, — уже серьёзно сказал Дарнилл, когда они вышли из кабинета, — господин маршал, что с мальчишкой прикажете делать?

— Каким мальчишкой?

— Да с этим… сынком серлеевым.

— Сыном Лугары? Он здесь?!

— Здесь, — подтвердил Дарнилл. — Во дворце.

— Постой… А ты уверен, что это он?

— Его опознали. И слуги подтвердили. Не все, правда. И потом, из-за него тут такое было… Эти, которые ушли, сперва ко дворцу прорывались, а потом к ним вестник оттуда прибежал, ребята его видели, что-то крикнул, тогда они к стене и повернули. А как раз перед этим наши взяли флигель, где этот мальчишка был. Там гвардейцы насмерть стояли, всех до единого пришлось перебить. Кстати, вон его ведут.

В это время Гирхарт с Дарниллом как раз вышли на площадку лестницы, по которой поднимался целый отряд, сопровождавший бледного мальчика лет пяти-шести.

— Господин маршал, — радостно прокричал возглавлявший отряд офицер, — принимайте добычу!

Мальчик молчал, глядя на Гирхарта огромными тёмными глазами. Говорили, что он — копия отца, но Гирхарт впервые в жизни увидел Серлея сегодня, когда тот был сначала в шлеме с опущенным забралом, а потом от его лица осталось слишком мало, чтобы можно было судить о внешности. И что теперь прикажете с этим подарочком делать? Проще всего прикончить, но ведь это — ребёнок… Конечно, дети в этой войне гибли и раньше, но он сам к их смерти прямого касательства как бы и не имел. Отдавать же подобные приказы самому ему до сих пор не доводилось. И какого демона Тиокред оставил щенка в живых? Тоже руки марать не захотел?

— Так куда его девать, господин маршал? — спросил Дарнилл.

— Заприте куда-нибудь пока, — раздражённо ответил Гирхарт, — потом решим, что с ним делать.

Хотя какое ему, собственно говоря, дело? Судьба этого мальчишки, как и судьба Эрмиса — уже не его забота. Как его зовут, кстати? Кажется, Рейнет. Родился в тот самый год, когда Гирхарт стал рабом. Гирхарт тряхнул головой, прошёл мимо мальчика и его конвоиров и в сопровождении Дарнилла спустился на крыльцо.

На площади и впрямь ровными рядами стояли войска. Гирхарт увидел части всех трёх союзных армий. При его появлении площадь огласилась слитным кличем, заблистала в свете многочисленных огней сталь обнажённых клинков. Гирхарт остановился, глядя на шеренги собранных здесь по его воле людей. Его людей. Это была его армия, созданная им, и им приведённая к победе. Чувство гордости охватило его, Гирхарт выхватил меч и отсалютовал, испытывая искреннюю благодарность к своим соратникам. Захотелось сказать им об этом, но прямо сейчас речи не получилось. От строя рамальцев отделился человек и стал неторопливо подниматься по лестнице. Гирхарт, не глядя, понял, что это Арн.

— Коэна пала, — негромко сказал тот, остановившись перед маршалом.

— Я помню, — в тон ему ответил Гирхарт. — Хочешь боя сейчас?

Арн окинул взглядом площадь. Он казался усталым, но, несмотря на хмурый взгляд, довольным.

— Нет, — сказал он после короткой паузы. — Завтра.

— Как скажешь. Время, место и оружие — на твой выбор.

— Тогда вечером, после благодарственного моления. Здесь, на площади. Оружие — меч и кинжал.

Гирхарт кивнул. Потом ещё раз оглядел своё войско и заговорил.

На ночь командиры расположились в императорском дворце. У Гирхарта мелькнула мысль, не занять ли императорские покои, но он её отбросил. Показалось почему-то, что ночью его будут тревожить призраки — Эргана Кравта, Дэнина, Тиокреда… И Вестана Кравта, старого друга, товарища детских игр и юношеских проказ. Теперь Гирхарт отплатил за его смерть сполна… попутно погубив его брата. Что ж, у него есть все шансы вскоре встретиться с ними и узнать, смягчает ли его вину тот факт, что Тиокред сам выбрал свою судьбу.

На другой день был праздник, превзошедший своим размахом все, что были до него. Цель, которая объединяла всех этих людей, наконец была достигнута, но они ещё не успели задуматься, что будет дальше, и просто праздновали окончание войны и исполнение заветнейшей, несбыточной мечты. Новых боёв не предвиделось, и можно было не думать о том, что завтра придётся нести караульную службу или отражать очередную вылазку врага. А потому гуляли от души, превратив праздник в настоящую оргию. Гирхарт не препятствовал — всё это, по большому счёту, его уже не касалось. Достаточно и того, что пришлось тратить силы и время на подготовку празднования и раздел добычи. На благодарственном жертвоприношении кровь, и животных, и людей, лилась рекой. Богов тоже благодарили от всей души.

К вечеру большая часть войска перепилась до полной невменяемости, но поглядеть на заранее объявленный поединок Арна и Гирхарта тем не менее собралась целая толпа. Уже стемнело, площадь освещалась кострами. Пожары догорели, но в воздухе висел чад, горький и удушливый. Драться ведь помешает, с лёгкой досадой подумал Гирхарт.

— Покажите ему, господин маршал, — с усмешкой посоветовал Дарнилл, выглядевший абсолютно трезвым, хотя Гирхарт знал, что выпил он сегодня немало. — Сам ведь напросился.

Гирхарт кивнул. Он тоже был трезв, поскольку не принимал участия в общем веселье. Что делал Арн, он не знал, но вряд ли и предводитель рамальцев был сегодня расположен к обильным возлияниям. Вот и он, кстати. Гирхарт снял куртку, оставшись, как и положено на божьем суде, в одной рубахе, поцеловал стоявшую тут же Фрину, выглядевшую совершенно спокойной, взял у Дарнилла меч и кинжал и пошёл навстречу противнику.

Они не сказали друг другу ни слова. Гирхарт отсалютовал мечом, Арн, помедлив, ответил тем же. Потом они встали в боевую стойку в центре образованного зрителями круга и застыли на несколько мгновений.

Гирхарт не испытывал ни страха, ни досады. В этой жизни он уже сделал всё, что мог, и жить дальше ему уже было, в общем, незачем. Боги Рамаллы, на миг объединившись с его тёмными Покровителями, заберут его жизнь, и это будет справедливо.

Бой начал Арн. Внезапно прыгнул вперёд, размашисто ударил, Гирхарт без труда отбил. Клинки заскрежетали друг о друга и разлетелись. Противники закружили по площади, ловя подходящий момент для атаки. Первым снова не выдержал Арн — он сделал резкий выпад, Гирхарт увернулся, нырнул под следующий удар и ударил сам. Облегчать Арну его работу он не собирался. Предводитель рамальцев принял удар на кинжал и молниеносно ответил. Он был быстр и ловок, и чувствовалось, что с тех пор, как они вместе тренировались в последний раз, времени даром не терял. Пожалуй, они и в обычном бою были бы на равных.

На площади было тихо, лишь звенели клинки, да трещало пламя костров. Зрители вопреки обыкновению не подбадривали бойцов криками, ни звука не раздалось даже тогда, когда Арну удалось дотянуться до Гирхарта, обманув его финтом. Гирхарт чуть не потерял равновесие, лишь в последний момент сумев отскочить, но кончик меча чиркнул по его левому плечу. Белая рубаха окрасилась кровью. Маршал попятился, Арн кинулся на него, рамальский меч ткал смертоносную сеть из финтов. Гирхарт не дал обмануть себя вторично. Вывернувшись, он неожиданно напал сам. Клинки встретились и застыли, противники некоторое время бессмысленно давили на них, меряясь уже не мастерством, а грубой силой. Совсем близко Гирхарт увидел бешеные глаза Арна и неожиданно отскочил, одновременно полоснув кинжалом. Рамалец покачнулся, клинок Гирхарта скользнул по его боку, не причинив особого вреда. Теперь кровь была на обоих.

Мечи зазвенели вновь. Поединщики обрушили друг на друга вихрь ударов в темпе, который не может долго выдержать не один из бойцов. Левое плечо Гирхарта онемело, ему всё труднее становилось действовать левой рукой. Как чувствовал себя Арн, сказать было трудно, но на его движениях рана пока никак не сказалась. Парировав очередной удар, Гирхарт отскочил, разрывая дистанцию, в сторону и вбок, Арн вихрем развернулся, прыгнул следом, ударил широко и уверенно. Маршал поймал удар на клинок меча, отвёл его, гася инерцию, и его левая рука автоматически рванулась в образовавшуюся в защите противника брешь. Арн опоздал на какую-то долю секунды. Кинжал Гирхарта вошёл ему между рёбер.

На мгновение оба застыли. Арн опустил глаза, и на его лице отразилось безмерное удивление. Он молча упал на колени, потом повалился на бок, дёрнулся и затих.

Вот теперь вся площадь разразилась оглушительными воплями. Но Гирхарт не слышал их. Он смотрел на поверженного противника, и до него медленно доходило, что он остался жив. Что он оправдан. Его Боги оказались сильнее богов Рамаллы. Они сохранили ему жизнь… Зачем?

Чья-то рука погладила его по щеке. Он обернулся. Фрина… Рядом радостно скалит зубы Дарнилл, за ним — Дарри и другие генералы и офицеры его армии. Они все рады, в этом нет сомнений. А вот он не чувствовал ничего, кроме разве что растерянности. Он остался жив и теперь не знал, что с этим делать.

— Всё будет хорошо, — шепнула Фрина, — поверь мне.

Гирхарт кивнул. Его обступили, Дарнилл хлопнул по плечу, к счастью, по правому, и Гирхарт, обычно не терпевший панибратства, промолчал и даже заставил себя улыбнуться. Потом его сгрёб в могучие объятия Вархнот, что-то радостно проорал на ухо, и Гирхарт кивнул. Единственное, чего ему сейчас хотелось, это уйти с этой проклятой площади куда-нибудь подальше, забиться в какой-нибудь уголок, и чтобы его никто не трогал. Завтра снова придётся что-то делать, отдавать приказы, решать, что же делать с Эрмисом и сыном Серлея… Но это всё завтра. Кто-то протянул ему флягу, Гирхарт глотнул. Потом поблагодарил хозяина фляги. Сегодня, в конце концов, праздник. И никого не касается та страшная пустота, что поселилась в его душе — надолго, если не навсегда.