Пес бездны, назад! (СИ)

Глава 21 Забытая мелодия

Металлические двери распахнулись. Я едва успела в очередной раз удивиться тому, как много в Первомире металла, и как он здесь, в сущности, дёшев. Почти как стекло.

— Добрый… Герман, боже, что с тобой?

В светлом коридоре стояла коротко стриженная женщина в голубых джинсах с прорезями и безразмерной футболке, сползшей с плеча, на котором она крепилась ленточкой или шнурком. Или как их там называют.

— Добрый. Майя, это Мари. По паспорту Алиса. И её сестра Осень…

— Мари?

Женщина посторонилась, вглядываясь в моё лицо. Светлые глаза её начали округляться. В коридор вышел мужчина, побритый налысо, в очках и тоже выглядящий небрежно: длинный рыжевато-коричневый свитер, с закатанными до локтей рукавами, джинсы. На подбородке рыжела очень короткая борода. Над губой — чуть темнее — полоска усов.

— Гляжу, ночка удалась, — подмигнул он Герману.

Зелёными, крапчатыми глазами. С жёлтыми пятнами. Наглыми, котярскими глазищами…

— Кот? — неверяще прошептала я.

— Мари⁈ — он ахнул, подхватил меня на руки и закружил. Осень тоненько пискнула от страха. — Рапунцель⁈ Ну наконец-то! Я прошерстил все соцсети, женщина! Какого лешего тебя в них не было⁈ Ни перфомансов в стиле «укажите дорогу в Эрталию», ни приставаний к прохожим с требованием отвести тебя к королю: ни-че-го! Я, между прочим, прозвонил все дурдома столицы и области! И как я тебя должен был найти, а?

— Немедленно отпусти её, Кот!

Он послушался требования жены, и меня тотчас заключили в нежные объятия.

— Ты не изменилась! Совсем не изменилась!

Я не могла ответить тем же. Увидеть Майю, повзрослевшую на семнадцать лет, было шоком. И даже не знаю, большим ли шоком стал образ Кота.

— Эрт, — прошептала я, — а где твои кудри?

— Отправил за пивом, — рассмеялся он, пожимая руку Герману.

Тот, тоже озадаченный, наконец смог вымолвить:

— То есть, вы знакомы?

— Ну… — Бертран прижмурился, — ты всё равно не поверишь… Дверь, кстати, закрой.

— А если поверю?

— В то, что мы с Мари прибыли из далёкой волшебной страны, как девочка Элли?

Майя перебила мужа:

— Раздевайтесь, и пройдём все на кухню. Кстати, Элли наоборот прибыла в волшебную страну, Кот. Осень, милая, пошли со мной…

— В закон сохранения нормальности мира, — пояснил Герман.

Телефон Осени зазвонил. Сестрёнка испуганно уставилась на него:

— Я не знаю этого номера…

— Это полиция, — пояснил Герман. — Будьте добры, Осень, передайте мне трубку. Я поговорю. Майя, Осень болеет, её бы уложить побыстрее, а потом наговоритесь.

Взяв сотовый моей сестрёнки, он принял звонок:

— Да. Да. Это брат пострадавшего. Герман Павлович. Да, в курсе. Нет, вызывал не я, но это неважно. Да, присутствовал. Был вынужден срочно уехать, но вот прямо сейчас вернусь на место преступления и отвечу на ваши вопросы. Благодарю. Да, ребёнок со мной. Девочка уже спит. Пятнадцать. Звонила по моей просьбе. На все вопросы отвечу при встрече. Запишите, пожалуйста, мой личный номер телефона.

Он принялся диктовать, а мы разулись, разделись, обулись в мягкие тапочки и прошли в кухню. Она мне показалась совсем маленькой, но за столом всем хватило места.

— Вы голодны? — уточнила Майя.

— Да, думаю, нам было бы неплохо поесть, — я обернулась к растерянной сестрёнке: — Осень, знакомься: это Майя, мой давний друг. А это её муж — Бертран, почти мой названный брат. Иди, мой руки. Тебе нужно поесть и ложиться спать. Всё хорошо, мы у друзей.

Осень послушно поплелась в ванную.

— Аня нам многое рассказала, — пояснила Майя, хлопоча у плиты. — Про то, что в Эрталии прошло только шесть лет…

— Аня?

— Ты её знала под именем Дрэз. Это наша дочь, — любезно пояснил Бертран.

Я вскочила:

— Дрэз? Она здесь⁈

— Нет, она осталась в Эрталии. То бишь, в Монфории.

Майя замерла, на лицо её набежала тень. Кот мягко притянул жену к себе:

— В нашем мире Аня погибла в аварии. Но Румпель в последний миг вытянул её в Трёхкоролевствие. Вернуться в Первомир Аня не может. Поэтому…

— Поэтому в зеркала вместо неё угодила я, — прошептала я. — Теперь понятно. И что с Аней? Она в Вечном замке? Так и не…

— С Аней всё прекрасно. Она вышла замуж за Мариона…

— Тьфу, нашла за кого!

— Согласен, — рассмеялся Бертран. — Я, конечно, со всем уважением к братухе, но убил бы на месте, честно. Аня совсем ребёнок, какое там замуж⁈ Он вообще рехнулся⁈

Мы смолкли, так как вернулась Осень и подозрительно покосилась на нас. Девочку едва ли не шатало от усталости. Герман тоже прошёл на кухню. Он разулся, и я поймала себя на мысли, что в белых носочках мужчина выглядит презабавно и мило.

— Бертран, Мари, я поехал. Свяжусь, как только смогу.

— Обнимашки с ментами? — понимающе уточнил Бертран.

— Типа того.

— Поедем вместе.

— Я с вами, — решительно поднялась я. — Ведь я — свидетель.

— Нет. Мари, ты нужна Осени.

Я посмотрела на сестру:

— Останешься с Майей? Побудешь без меня?

Осень вяло согласилась, мы наскоро перекусили и отправились обратно все втроём на машине Бертрана. По пути Герман кратко ввёл Кота в курс дела. Так я узнала, что мой бывший — наркоман. А мой будущий узнал, что Кот — принц Эрталии Бертран. И, пока мужчины обсуждали стратегию общения с полицией, я принялась терзать телефон Германа, расспрашивая о том, что такое наркоманы, наркотики и вообще.

Офигеть!

За окном перемигивались звёзды. Где-то там. За грязно-розово-фиолетовыми тучами.

Камилла уже лежала в кровати, листала шорт-видео и наслаждалась музыкой в наушниках. Девочка злилась. По милости этой офигевшей мрази отец наказал любимую дочурку, заявив, что на Ибицу они не полетят. Вернее, полетят, но без Камиллы.

— Тебя в Артек надо сдать, — рычал разозлённый папаша. — Чтобы подъём-отбой. Как в моём детстве.

— Просто сразу отдай меня в тюрьму! — психанула Камилла.

— Отдал бы. Если вся эта история не бросала тень на меня. Иди в комнату. На ближайшие две недели из дома можешь выходить только в школу. И никакого онлайн-шоппинга!

— Ну папа!

— Заткнись, пока я тебе не ударил.

И сейчас, вспоминая тот короткий разговор, обиженная Камилла нервно перелистывала смешные видяшки с котиками.

— Мы просто пошутили, — шипела она. — Всё равно Сеньке светит трасса. Какая разница раньше или позже? И потом, она липла к моему парню! И вообще… училась бы в школе для таких же нищебродов, и ничего бы не было!

Вдруг песенка популярного певца смолкла. Девочка переключила трек, но в наушниках стояла мёртвая тишина. Ещё и эта дрянь не работает!

Камилла глухо зарычала, швырнула наушники в стенку. И вдруг услышала тихую мелодию. Сладкую, как и нежную, как кронштадтский зефир. Тихую-тихую. Девочка замерла, вслушиваясь. Как жаль, что так тихо! Она поднялась, сунула ноги в тапочки, подошла и распахнула окно настежь. Музыка стала громче.

Камилла никогда не встречала ничего подобного. Сердце задрожало, по всему телу разлилось тревожное предвкушение счастья. Она сморгнула слёзы, вслушиваясь.

Словно в небе парили ласточки. Словно море облизывало скалы тёплым, нежным языком. Белые ирисы над прудом, покрытом ряской, затрепетав лепестками, взмывали в лазурное небо и превращались в бабочек. Жмурила голубые глазки коала. Мягкое-мягкое, нежное, пушистое счастье…

О какой глупости она плакала! Подумаешь: Ибица… Ерунда. Вот это — оно, настоящее!

— Пожалуйста-пожалуйста, не замолкай, — прошептала девочка, трепеща от безумной нежности.

Она не замечала, что плачет сладкими слезами, что мёрзнет от холодного сквозняка, надувающего ночную рубашку парусом. Стояла и слушала, забывая, как дышать.

— Иди сюда, — позвала мелодия.

И Камилла, не размышляя, направилась к двери.

— Одеться, девочка, — шепнула мелодия.

Камилла всхлипнула от умиления. Какая заботливая! Быстро натянула штаны, скинула рубашку, надела футболку, куртку и кроссы, выскочила за дверь. Сбежала вниз по лестнице, вышла на улицу и замерла.

Тишина. Ни машин, ни прохожих. Лишь светят фонари, рассеивая мрак ночи.

Зачем она тут? Что вообще за бред. Отец же запретил выходить на улицу, да и… куда ей идти-то?

— Сюда, — мягко перебила её мысли мелодия.

Камилла просияла. Вот оно — счастье. Просто слушать и выполнять то, что хочет Она. Музыка. Звукосчастье. Истинная отрада жизни.

Мелодия удалялась, и девочка задохнулась от страха, что радость её жизни исчезнет, смолкнет. Бросилась бегом, чтобы только не оказаться одной в безмолвии. Какая-то припозднившаяся машина резко ударила по тормозам, и Камилла чуть не расплакалась, когда из-за громкого гудка на пару секунд перестала слышать дивную мелодию.

— Но здесь ограда, — прошептала она жалобно.

Чёрная, кованная, высокая.

— Как хочешь, — отозвалась мелодия.

И продолжила удаляться.

— Нет-нет-нет! Подожди! Пожалуйста!

Но музыка не ждала.

Девочка подпрыгнула, схватилась за прутья решётки, подтянулась и, порвав джинсы между ног, всё же смогла перебраться в парк. Ушибла пятки. Но, не обращая внимания на ссадины, бросилась за мелодией. Какое счастье! Она всё ещё звучала, заливая радостью душу.

Несмотря на то, что часто каталась здесь на каруселях, в этой части парка Камилла оказалась впервые. Тенистая, тихая, особенно сейчас, ночью. Сердце неистово стучало о рёбра.

— Подожди меня, пожалуйста, пожалуйста подожди!

Двухэтажное кирпичное здание с колоннами и стеклянными дверями. С полукруглым фасадом. Эколого-биологическое чего-то там… Камилла лишь мазнула взглядом по вывеске. Главное, что мелодия стала звучать слышнее. Девочка умирала и воскресала от переполняющего душу блаженства.

— Ещё-ещё! Пожалуйста, не останавливайся, — буквально плакала она и тихонько запела: — Прекрасны поля, ещё прекраснее леса, одетые в летний наряд…

Камилла не знала, откуда в ней появляются незнакомые слова, но это и не было важно. Сейчас всё неважно, кроме райских звуков.

Она бегом бросилась за станцию, туда, где деревья шуршали печалью, расставаясь с листьями. Туда, где на скамеечке развалился невысокий парень. Он играл на флейте, поблёскивающей металлом, и смотрел на Камиллу. Невысокий. Волосы словно серебро. И чёрные провалы глаз. Отвёл дудочку.

— Ну, привет, вкусняшка, — шепнул весело.

Камилла замерла. Очарование мелодии куда исчезло.

— Я закричу, — прохрипела она неожиданно чужим голосом. Попятилась.

— Кричи. Обожаю, когда девчонки кричат, — легко согласился незнакомец.

Встал. Девочка открыла рот, но не смогла издать ни звука. Лицо парня вытянулось, потемнело, сверкнули клыки. Серебряной тенью к ней метнулся огромный волк с глазами, пылающими зелёным холодным светом.

— Стой! Во имя бездны — стой!

Волк приземлился так близко, что Камилла почувствовала его дыхание на своём лице. Обернулся в сторону крика. Дёрнул мохнатым ухом.

— Привет, Елена. Ты решила помешать моему ужину? Не лучшая идея.

— Волки не разговаривают, — пролепетала девочка, зажмурившись. — Это сон! Это всё сон!

— Вот так и стой, вкусняшка.

— Пёс, умоляю, оставь мне моё дитя!

«О ком это она?» — стуча зубами думала Камилла. Мысли путались, мешались в голове. Она снова попятилась, и волк вдруг опрокинул её на землю, поставил лапу на живот, прижимая.

— Дитя? Это — тоже твой ребёнок? Не слишком ли их у тебя много для феи?

— Это — моё единственное дитя. Прошу тебя… Я дам кое-что взамен.

— И что же? Здесь, лишённая магии, красоты и вечности, что ты мне можешь предложить?

— Тайну. Оставь моей девочке жизнь, и я расскажу тебе то, что ты не знаешь. Тайны дорого стоят.

Кто-то с незнакомым старческим голосом подошёл совсем близко. Вклинился между Камиллой и волком, отодвигая волка. Обнял, помогая подняться. Но девочка не решалась открыть глаз.

— Смотря какие, — разумно заметил хищник.

— Любые тайны Румпеля стоят дороже золота. Разве не так?

— Возможно. И что за тайну ты хочешь мне предложить, милая?

— Тайну осени.

«Я брежу, — твердила Камилла сама себе, сотрясаясь от ужаса. — Это всё мне снится! Это нереально. Этого не может быть». Волк колебался. Девочке казалось, что она сейчас рухнет замертво, прямо здесь, на задворках, у самой решётки, в двадцати метрах об безлюдной дороги. Но почему-то ноги всё ещё держали добычу.

— Хорошо, — наконец согласился монстр. — Жизнь в обмен на тайну. Камилла, душа моя, запомни: если ты завтра не пойдёшь в полицию, не напишешь там всё, как было на самом деле в грязном деле с изнасилованием твоей одноклассницы, я всё же тебя съем. И жевать буду медленно и сладко, начиная с пальчиков. Ни одна охрана не сможет мне помешать, поверь. Единственное спасение для тебя — колония несовершеннолетних. Там я тебя не трону. А сейчас иди домой, зайчонок. И не оглядывайся.

И Камилла, спотыкаясь, не открывая глаз, развернулась и побрела обратно. А затем побежала.

Ворвалась домой, сбросила кроссовки, шмыгнула в свою комнату, запрела дверь, закрыла окно. Села на постель и уставилась в зеркало. В нём сидела темноволосая девочка с круглыми широко распахнутыми от ужаса глазами. Бледная-бледная. С пляшущими губами.

— Это был кошмар, — пролепетала Камилла. — Я заснула, и мне всё приснилось…

Её отражение спрыгнуло с кровати, подошло к зеркальной поверхности, ухмыльнулось, сверкнув крупными острыми зубами.

— Не думаю, мон ами, — шепнуло, подмигнув.

Германа не арестовали. Нас подробно допросили о произошедшем и отпустили. На обратном пути Герман созвонился с отцом. Мне было странно слышать насколько чужим стал голос мужчины.

— Извини, что так рано, — холодно поздоровался сын. — Нет, не передумал. Нет, не из-за Веры. Насчёт Артёма. Он в реанимации. Отвезли на скорой. На токсикологическое.

Я мягко взяла его ладонь, устало привалилась к плечу. Светало. В машине было тепло и уютно. Кот вёл уверено, как будто родился с рулём в руках. Тускло мигали светофоры. Фонари всё ещё светили на дорогу, но их свет мешался с утренним.

— Да. Снова. Нет, дело не в ней. Потом объясню. Пап, насколько я понял, в срыве Артёма как-то поучаствовал твой старый друг. Да, Петрович. Он пришёл ко мне и заявил, что Тёма сорвался. Да, это связано с делом Виталика. Давай встретимся часов через пять: я вторую ночь не сплю. Потом расскажу…

Но очевидно Павел-не-знаю-отчества не успокоился, и Герману пришлось рассказывать вкратце всю историю. До меня доносился густой, рокочущий голос его отца, но слов я не слышала. Разговор всё ещё продолжался, когда мы приехали. Только минут через десять Герман отключил телефон, выдохнул устало:

— Кот, забирай Мари, а я поехал домой.

— Рехнулся? — дружелюбно поинтересовался Бертран. — В таком состоянии? Я тебе постелю на кухне. У нас есть раскладушка. Пошли.

Прошло ещё с полчаса, пока мы устраивались, и наконец я рухнула на раскладной диван. Надо будет посмотреть его конструкцию… Классная такая идея… С этой мыслью я отключилась.

Когда я проснулась, то поняла, что очень хочу пить. Губы пересохли, в горло словно кто-то насыпал песок. В комнате было темно: оконные шторы практически не пропускали свет. Я поднялась, встала, выползла в коридор, всё ещё досыпая находу. Проползла на кухню, споткнулась обо что-то и упала. Меня удержали.

— Кто тут? — пробормотала я, протянула руку.

— Мари? — удивился Герман.

Моя рука натолкнулась на его лицо.

— Ой. Извини, я хотела пить и совсем забыла, что ты тут.

Тут я поняла, что практически лежу на нём и села. Он тоже. Встал, прошёл к выключателю, зажёг свет. Мне было неловко.

— Я тебя разбудила?

— Да, но это хорошо. Нужно много всего решить…

Он запнулся, и мы уставились друг на друга, застыв.

Нет, я, конечно, видела немало обнажённых мужчин. Ничего принципиально нового, но… Понимаете, есть разница между анатомическим атласом, скульптурой и живым человеком. Я сглотнула. Конечно, наиболее анатомические подробности были спрятаны в трусах, но… Герман выключил свет.

Ну и зря. Было интересно.

— Извини, я забыл, что…

— Вот это, у тебя на животе, это и есть то, что называют кубиками? — живо заинтересовалась я. — А можно потрогать? Они правда твёрдые? И, кстати, почему кубики, если они не прямоугольной формы?

Встала и подошла к нему.

— Я думал, ты смутишься, — мягко, но немного сипло заметил Герман.

Прислушавшись к своим чувствам, я призналась:

— Нет, ну смущение у меня есть. Полагаю, оно вполне естественно для этой ситуации. Но видишь ли, я как раз читаю учебник по анатомии… Это то, что у нас было бы немыслимо. Равно, как и обнажённое тело. А статуи…

— То есть, включить свет?

— Да, если можно. А дотронуться разрешишь? Вот эти вены и жилы…

Как же хорошо иметь дело с человеком, который настолько понимает тебя и твой научный интерес!

Завершилось моё исследование нашим жадным поцелуем. Не знаю, почему, но меня внезапно потянуло ощутить все эти мускулы, жилы и вены кожей, а не пальцами, и снова коснуться губами губ. Наверное, так тоже исследовать… можно…

Как знать, может мы и не остановились бы на поцелуях в моих анатомических изысканиях, но внезапно зазвонил телефон Германа.

Мужчина отстранился. Взял трубку.

— Да. Вера, я… Что? Подожди, не реви. Что ты говоришь? А он переводил? Это правда? Знаешь, после истории с твоим братом, я уже ничему не удивлюсь. Так, подожди. Дочь не отвечает за отца… Понял. Скоро буду.

Посмотрел на меня.

— Прости. Мне надо ехать.

— Поезжай, конечно, — я пожала плечами.

Герман натянул джинсы, футболку. Между нами повисло странно-натянутое молчание.

— Извини, — наконец выдохнул он, обнял меня, на миг прижал к себе крепко-крепко. Выдохнул. Отпустил. — Я постараюсь вернуться как можно скорее.