Спасти будущее!

Гремел войны девятый вал

— Нас плюкане трансклюкировали,

пока мы на гастролях были.

— За что?

— За то, что мы их не успели.

Диалог из фильма «Кин-дза-дза»

Дневник императора Николая II

22 июня 1902 г. Суббота. Чудный летний день. … Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим.[2]

Япония, Токио, конец июня-июль 1902 г.

После вручения российским послом меморандума о аннексии Маньчжурии «ввиду враждебных действий китайского правительства во время восстания «боксеров», а также в «качестве компенсации невыплаченных кредитов», в Токио началась бурная деятельность. Сейчас же было созвано заседание правительства и «генро» (члены высшего неформального совета). Оно затянулось до поздней ночи и решило не начинать войны, ввиду неполной готовности вооруженных сил. Адмирал Ямамото[3] напомнил, что броненосец «Микаса» только недавно прибыл из Англии, куда в то же время отосланы на коронацию Эдуарда VII крейсера — броненосный «Асама» и бронепалубный «Такасаго». А маршал Ойяма — что развертывание армии еще не закончено, не говоря уже об обучении. Споры были бурными и решение ждать развития событий прошло небольшим преимуществом голосов сторонников лучшей подготовки. Но именно их мнение оказалось весомым, так как они представляли армию и флот, выступившие единым фронтом. Кроме того, все участники понимали, что на помощь союзника, завязнувшего в своей войне, надежды мало. А на китайцев, с которыми Япония недавно разделалась в два счета — тем более. Самое большее, что от них следует ждать, это бумажные протесты, заметил министр иностранных дел барон Комура. Но все же одним из пунктов принятого решения предусматривалась возможность привлечь к сотрудничеству Юань Шикая и через него обеспечить участие в боевых действиях против русских китайских войск. «Пользы от них маловато, но часть русских сил они на время отвлекут», — заметил Ойяма. Еще одним пунктом шло предложение обменять признание русской аннексии Северной Маньчжурии на признание «особых прав Японии на Корею».

Представители флота добились также разрешения на переговоры о покупке как минимум двух броненосцев у англичан и двух-трех крейсеров у Китая.

Однако в начале июня в присутствии императора объединенное совещание «генро», правительства и высшего военного командования собралось второй раз. Появились сведения о намерениях русских резко усилить к началу следующего года флот и армию на Дальнем Востоке. А кроме того, со следующего же года русские должны были начать программу массового переселения крестьян на маньчжурские земли. Еще была присланная посланником в Санкт-Петербурге телеграмма, что министр Ламсдорф отказался даже обсуждать возможность изменения соглашения по Корее. В присланной Курино телеграмме отмечалось, что Ламсдорф сказал буквально следующее: «Никогда Россия не откажется от своих прав в Корее». Совещание предложило ускорить подготовку к войне, проведя дополнительный призыв военнообязанных этого года и добавив в Постоянную эскадру флота еще несколько кораблей.

Впечатление от этой телеграммы усиливалось полученными из Порт-Артура известиями, что в течение ближайших дней в Чемульпо отправляется отряд русских кораблей, включающий один или два крейсера, канонерскую лодку, пару миноносцев и транспортное судно с десантом из пехоты и казаков, усиленных взводом полевых орудий.

После дебатов было решено отправить к Чемульпо отряд крейсеров и транспортов с десантом силой до батальона с артиллерией. Командовать отрядом должен был вице-адмирал Хидака Сонокадзе. Адмирал Сонокадзе считался одним из перспективных командиров, готовых к любым неожиданностям. Командующий уже второй год Постоянной эскадрой флота, соединением, включающим активно плавающие корабли, готовящие личный состав, адмирал Цунада должен был сдать ему эскадру к концу года.

Через несколько дней отряд стоял наготове в Сасебо. Команды боевых кораблей были пополнены почти до штата военного времени, а на два транспортных судна погрузили целый батальон гвардейской пехоты, батарею легких горных пушек и взвод кавалерии. Командиром сухопутной части отряда назначили майора Араки. Отряд должен был следить за действиями русских в Корее, а также, учитывая имеющиеся соглашения, высадить на берег ровно столько же сил, сколько их будет высажено русскими.

Корабли, выделенные в этот отряд, провели одно совместное учение. Команды кораблей пополнили до штата военного времени. Затем они встали в гавани в готовности к плаванию не позднее чем через двенадцать часов после получения сигнала. Однако русские отчего-то не торопились и поэтому командованию пришлось отдать приказ понизить готовность до обычной. Но резервистов из экипажей не отпустили, да и транспортные суда разгружать не стали.

Получив, наконец, в начале июля сообщение о выходе русских из Порт-Артура, отряд, после небольшой подготовки, отправился в Чемульпо, навстречу заходящему солнцу.

Корея, Чемульпо, июль 1902 г.

Капитан второго ранга Эбергард, временно исполняющий должность командира броненосного крейсера «Адмирал Нахимов», опустил бинокль с таким кислым выражением лица, что стоящие на мостике предпочли отвернуться. Настроение «Двужильного», а Андрея Августовича наградили таким прозвищем флотские остряки за то, что он числился командиром одновременно двух кораблей — канонерки и крейсера, явно катилось «к шторму». Но, если честно признаться, большинство из офицеров крейсера и недавно вышедшей в море, а до того стоявшей вместе с крейсером на рейде, канонерской лодки «Манджур», имели такое же настроение. По слухам, ходившим в Порт-Артуре, в город должен был прибыть сам Государь-Император. Наверняка будет Высочайший смотр, обязательно — праздничные балы, возможность попасть на глаза Его Императорскому Величеству… А их, словно штрафованных первого разряда, загнали сюда, в эту дыру, торчать на рейде и караулить неизвестно зачем пригнанный сюда пароход, с сотней казаков и полуротой стрелков на борту. Все развлечения — сойти раз в сутки на берег. Но что делать в азиатском городишке, с населением ровно вдвое меньшем чем в Порт-Артуре и не способном похвастаться даже парой зданий европейской архитектуры? Смотреть на узкоглазых азиатов или посещать местный бордель с теми же азиатками? К тому же командир отчего-то неохотно давал разрешения на прогулки по берегу. Так что оставалось смотреть на стоящие в гавани стационеры других наций. Надо, однако, признать, что посмотреть было на что. Открытый девятнадцать лет назад для иностранцев порт, с удобной гаванью и расположенный неподалеку от столицы, привлекал не только иностранные торговые суда. На рейде Чемульпо сосредоточились стационеры всех уважающих себя военно-морских держав, имеющие какие-либо, даже самые незначительные, интересы на Дальнем Востоке. Особенно сейчас, когда русские своим неожиданным шагом по аннексии китайской территории резко изменили всю ситуацию в регионе.

Так что кроме двух русских кораблей в гавани стояли крейсера — английский бронепалубный «Бленхейм», французский колониальный крейсер «д’Эстре», немецкий новейший броненосный «Фюрст Бисмарк», японский «Чиода», американский «Нью Орлеан», итальянский «Эльба» и даже австрийский «Асперн», всего два года назад вступивший в строй. И к тому же неведомо как забредший сюда, единственный у испанцев, бронепалубный крейсер «Рио де Ла-Плата», который бросил якорь рядом с французским кораблем.

— Почти как на рейде Портсмута сейчас, только масштаб поменьше, — негромко пошутил мичман Воеводский, куривший на палубе. Его услышал только сосед, тоже мичман, Волков.

— Это точно, Аркадий, у нас даже своя почти коронованная особа есть, — ответил он и, усмехнувшись, оглянулся на мостик, на правом крыле которого стоял старший офицер великий князь Кирилл, еще более хмурый, чем командир. — Неопохмеленная только, — добавил он еще тише.

— Гавриил, фу…. Не Державин ты, ну и не подражай, — ответил Воеводский. — Лучше скажи мне, что тут потеряли испанцы?

— О, мой друг, это тайна, покрытая мраком, — громко, на грани приличий, рассмеялся Волков. — Вчера разговаривал с их лейтенантом, так он признался, что они все в полном недоумении. Поговаривают, что какая-то из великих держав дала нехилую взятку их морскому министру и после ремонта в Тулоне они отправились на Тихий океан. Видимо, кто-то хотел позлить американцев…

— Не верю, — засмеялся в ответ Аркадий. — Американцам, после той войны, эти испанцы и всем их флотом не страшны. Всем одним броненосцем и крейсером с парой миноносцев. Что-то скрывал твой собеседник, а ты и поверил.

— Верь, не верь…, - Гавриил неожиданно прервался. — Смотри-ка, кто-то спешит на полной скорости сюда, в гавань. Дымит… И на мостике какое-то шевеление…

Действительно, на мостике появилось еще несколько матросов и минер, после чего командир и старший офицер разошлись в разные стороны. Не успел Аркадий что-то ответить, как к ним подбежал вестовой.

— Вашбродь, так что — приказано к бою и походу приготовиться, — вытянувшись во фрунт, сообщил он.

— Вольно, Вилкаискас. Ступай. Ну вот, и скука наша закончилась, — бросая папиросу под обрез, заметил Воеводский. — К бою… Неужели с испанцами? — подмигнул он Волкову. Но тот шутки не принял и ответил серьезно.

— Как бы с япошками столкнуться не пришлось. А они равными силами не полезут. Так что, брат Андрюха, пойдем-ка в чистое переоденемся. Встретим бой как полагается…

«Манджур» еще спешил вернуться на рейд, когда на русском крейсере, до того стоявшем, к недоумению многих наблюдателей, в получасовой готовности к выходу, уже подняли пары до марки. Практически одновременно с ним начали поднимать пары на «Чиоде». Но так как в отличие от русских, японцы находились в обычном режиме стоянки, когда «Адмирал Нахимов» дал малый ход, на японском крейсере еще вовсю прогревали котлы.

А русские тем временем, распугивая плавающую в гавани мелочь, стремительно набирали ход и шли навстречу своей канонерке, ко входу на рейд. В результате русский крейсер и авангард японской эскадры, оказались у границы территориальных вод Кореи почти одновременно. Японский отряд состоял из авизо «Мияко», броненосного крейсера «Адзума», бронепалубных крейсеров «Идзуми», «Нанива», судов «Отару-мару» и «Дайрен-мару» и замыкающего — крейсера «Такачихо». При этом идущие одной кильватерной колонной японские корабли имели скорость не более семи узлов, чтобы не оторваться от идущих в конце колонны транспортов. Зато русский броненосный крейсер шел на почти вдвое большей скорости и мог, при необходимости, практически немедленно начать разгоняться до полного хода. Так что корабль успел преградить путь японской колонне, вынужденной отвернуть во избежание столкновения. Поскольку фарватер в этом месте был сравнительно узок, японцам пришлось маневрировать весьма осторожно. Но даже при этом им с большим трудом удалось избежать столкновения идущего первым авизо «Мияко» и броненосного крейсера «Адзума». Сам же японский строй, как поэтично заметил впоследствии один из японских офицеров, стал напоминать след от струи испуганного пьяного быка, убегающего от погонщика. Причем часть кораблей вынужденно развернулась к русскому кораблю почти кормой. Русский же крейсер, продолжая маневр, развернулся к японской колонне бортом, что позволяло задействовать всю артиллерию.

На мостике «Адзума» царило полное недоумение. Присланное по радио и сейчас подтвержденное набором флагов по международному коду сообщение от окончательно обнаглевших русских содержало неслыханно наглое требование о разрешении входа в Чемульпо только для авизо и транспортов. При этом в радиограмме русские ссылались на соглашение по Корее, которое, собственно говоря, относилось к сухопутным силам. А если еще добавить, что весь предыдущий день вокруг отряда крейсировали чьи-то миноносцы, по силуэту определенные как русские. И еще — открытые порты и развернутые по-боевому башни русского броненосного крейсера… Ситуация становилась вообще непредсказуемой, особенно с учетом того, что японский адмирал приказал на всякий случай зарядить орудия. Расчеты же противоминной артиллерии японских крейсеров всю ночь провели в готовности к отражению так и не случившейся минной атаки. Поэтому у кого из японских комендоров сдали нервы, сказать было практически невозможно. Хотя командиры идущего первым «Мияко» и мателота[4] флагмана — бронепалубного крейсера «Идзуми», позднее клятвенно заверяли, что их орудия молчали. И им можно поверить, так как команды этих кораблей, взятых из состава Постоянной эскадры, были неплохо вымуштрованы. Чего нельзя было сказать об экипажах, поспешно снаряженных в поход «Адзумы», «Такачихо» и «Нанивы».

Однако факт есть факт. На виду у заинтересованных происходящими событиями международных наблюдателей у борта русского корабля взвилось сразу несколько видимых издалека водяных столбов от разрывов снарядов. А на борту некоторых японских кораблей наблюдатели снова засекли вспышки выстрелов. Русские, похоже, были готовы к такому развитию событий, так как ответили уже на второй залп японцев сразу из всех стволов. Русский крейсер, стрелявший из устаревших орудий, скрылся в дыму, а наблюдатели со всех стационеров перевели свои бинокли на японские корабли…

Бой еще только начинался, а русский пароход «Ангарск» уже ошвартовался у причала. С него начали выгружать войска. В первую очередь выгрузили две небольшие горные пушки, затем казаков с лошадьми. Несколько казаков сразу же бросились к почтовому отделению, а остальные вместе со стрелками заняли оборону у орудий. Дождавшись же конца боя, еще до подхода уцелевших японских транспортов с войсками, русские погрузили на несколько пригнанных из города арб выгруженные с судов ящики с каким-то имуществом. Расчеты вернули орудия в походное положение, повели лошадей… И русский отряд ушел в Сеул, откуда потом неторопливо двинулся навстречу казачьим разъездам бригады Мищенко.

Корея, бухта Чемульпо, июль 1902 г.

У кого на кораблях японской эскадры сдали нервы, выяснить позднее достоверно так и не удалось. Но заинтересованные происходящими событиями международные наблюдатели видели, как рядом с русским крейсером выросло сразу несколько видимых издалека водяных столбов от разрывов снарядов. Причем японцы продолжили обстрел крейсера сразу с нескольких кораблей. Русские, очевидно, были наготове и ответили уже на второй залп японцев сразу из всех стволов. Расстояние между противниками не превышало двенадцати кабельтов и как ни странно, несмотря на отсутствие пристрелки, русские попали сразу несколькими снарядами. Что впоследствии дало повод английским и японским обозревателям, с учетом всех обстоятельств боя, обвинять русских в провокации. На что русские либо гордо отмалчивались, либо напоминали, что первыми выстрелили все же японцы. И что хорошая выучка тогдашних комендоров «Нахимова» известна всему флоту.

Русский крейсер, стрелявший из устаревших орудий, скрылся в дыму, а его снаряды, тем временем донеслись до цели. Шесть восьмидюймовых и пять шестидюймовых снарядов подняли фонтаны воды, либо взорвались, попав в цель. Один восьмидюймовый снаряд влетел в незащищенную носовую часть «Адзумы», проделав дырку точно на ватерлинии и взорвавшись внутри. Еще один грохнулся рядом, обдав крейсер фонтаном воды, так и не взорвавшись. Больше повезло русской шестидюймовке, чей фугасный снаряд рванул в районе мостика японского флагмана, отправив в лазарет большинство стоящих там офицеров. Идущему мателотом «Идзуми» повезло еще меньше. Восьмидюймовый снаряд пробил бронепалубу и, изменив из-за этого траекторию, взорвался уже в котельном отделении. Разнеся один из котлов и убив всех находившихся там кочегаров. Сквозь пробоину внутрь хлынула вода и крейсер вынужден был выйти из строя, из-за чего русский корабль оказался частично прикрыт от его артиллерии корпусом «Нанивы». Еще один шестидюймовый снаряд угодил в трубу к «Идзуми», но не взорвался. Проделав аккуратную дыру, снаряд улетел в море и затонул.

Однако даже после повреждения «Идзуми», у японцев оставалось преимущество в артиллерии. По русскому кораблю вело огонь как минимум три двадцатишестисантиметровых и четыре восьмидюймовых орудия, не считая не менее чем десятка шестидюймовых скорострелок…

Однако командир русского крейсера, изобретательно использовал неразбериху, вызванную ранением японского адмирала, и, маневрируя, продолжил бой. Несмотря на маневр, сбивший наводку японским комендорам, в корабль все же попал один восьмидюймовый, три снаряда шестидюймового и три — трехдюймового калибров. Несколько матросов упали, убитые или раненые, замолчало одно из шестидюймовых орудий стреляющего правого борта. Разгорался пожар, полыхали шлюпки, висевшие ближе к корме. Однако дым не закрыл обзор ни кормовой, ни бортовой установкам главного калибра и русские продолжали стрельбу. Пусть и не со столь выдающимися результатами, как при первом залпе. Один шестидюймовый снаряд дополнительно разнес нос «Адзумы», еще один, уже восьмидюймовый, взорвался точно на борту «Отару-мару», убив с дюжину глазевший на бой пехотинцев и моряков, переранив не меньше полусотни и повредив трубу парохода. Из-за чего тот совсем потерял ход. Чтобы избежать столкновения, идущий за ним «Такачихо» резко сбросил пары и развернулся влево. Впрочем, это помогло его комендорам нанести прицельный удар по идущему контркурсом относительно «колонны» японцев русскому кораблю. Тяжелые двадцатишестисантиметровые снаряды чудом, уж слишком неудачной платформой для таких орудий были сравнительно небольшие крейсера, попали в незащищенный нос практически у уреза воды и взорвались, вынеся часть обшивки. В пробоину хлынуло море, заставив Эбергарда от неожиданности приказать сбросить ход. Потом, когда пробоина была более-менее заделана, крейсер, идущий вдоль японского строя и обменивавшийся с ними огненными гостинцами, снова набрал примерно десять узлов. К этому времени «Чиода» успел набрать скорость и встретиться с идущей в гавань русской канонерской лодкой. «Манджур» попытался преградить путь японцам, не открывая огня, так как они находились в территориальных водах нейтрального порта. В свою очередь японцы пытались протаранить русский корабль, уступающий им в скорости и водоизмещении. Но русские неимоверным маневром сумели перевести прямое столкновение в скользящий удар. От которого, однако, «Чиода», имеющий бронепояс, пострадал намного меньше. Но разозленные японцы, игнорируя все правила, выпустили очередь из картечницы Гатлинга, убив двоих и ранив пятерых русских, включая старшего офицера Фердинанда Радена, командовавшего лодкой в бою. «Манджур», теряя ход, устремился к берегу, а «Чиода», несмотря на повреждения, рванула на помощь избиваемому отряду адмирала Хидака. Как раз в этот момент два восьмидюймовых снаряда с «Нахимова» попали в «Наниву». Небольшому, перегруженному оборудованием и вооружением, слабо защищенному бронепалубному крейсеру этого хватило. Что взорвалось — заряды к орудиями или котлы, осталось неизвестным, но корабль, разломившись пополам, словно от пинка великана, стремительно погрузился в воду. Кроме того, еще один русский шестидюймовый снаряд попал в кормовое орудие авизо «Мияко», не взорвавшись, но снеся пушку с частью расчета в море. Андрей Августович развернул корабль, на котором уже были выведены из строя две восьмидюймовки стреляющего борта (все же два с половиной дюйма брони щитов этих орудий плохо защищают от снарядов, даже шести и трех дюймовых), и четыре шестидюймовых орудия, другим бортом. Намереваясь, отстрелявшись, вернутся на рейд. Но тут навстречу ему выскочил, как черт из табакерки, «Чиода», стреляя из своих стодвадцатимиллиметровок, словно из новомодных пулеметов, и стремясь протаранить или поразить «Нахимова» торпедой. Однако старый русский крейсер, пусть и израненный, еще не растерял свои клыки, и японец получил несколько попаданий шестидюймовок. Но, несмотря на это, успел выпустить торпеду. Которая, рванув снова в носовой части корпуса, проделала в нем дополнительно огромную дыру, в которую устремилась морская вода… На этом успехи русских фактически закончились. Если не считать того, что сильно поврежденный «Чиода» все же перевернулся и затонул.

Потеряв больше полусотни человек, в том числе тяжелораненого Великого Князя Кирилла, часть артиллерии и не имея возможности дать ход, из-за чего его отсекли от порта крейсера «Адзума» и смевший проскочить ему на помощь «Такачихо», русский крейсер, неторопливо отстреливаясь и двигаясь по инерции, приткнулся к берегу острова Идольми.

Как только «Нахимов» застыл у берега, японцы попытались еще раз обстрелять его, но получили ответный залп из всех уцелевших орудий. К тому же японские сигнальщики заметили, что на рейде один за другим снимаются с якорей немецкий, австрийский, испанский и французский крейсера, несущие сигналы «Прекратить огонь». Командиры японских кораблей приказали задробить стрельбу.

После этого «Адзума» и «Идзуми», развернувшись, устремились в море, видимо собираясь идти в японские порты на ремонт. И только «Такачихо», в который попали всего несколько шестидюймовых снарядов, не нанесших серьезных повреждений, и транспорты пошли прежним курсом к причалам Чемульпо.

Война, о неизбежности которой говорили уже давно, началась.

Китай, Ляодунский полуостров, Порт-Артур, июль 1902 г.

Надо признать, что Порт-Артур Николаю понравился. Даже Старый, китайский город, чем-то похожий на поселения его времени, но в тоже время чисто азиатский. Город понравился, а вот местные начальники — нисколько. Пришлось даже отходить одного из них попавшей под руку указкой, разрушив соблюдавшийся до того образ «простого гвардейского полковника Михайлова». Слухи, конечно, как докладывал жандармский ротмистр Микеладзе, ходили и даже дошли до японских шпионов. Но слухи слухами, а открытое их подтверждение… Но Николай просто не выдержал, узнав, что вопреки его личным указаниям практически ничего не сделано для обороны перешейка. Причем часть выделенных на это денег уже исчезла. Вот напряженные нервы и сдали. Но, пожалуй, оно и к лучшему. Теперь, после Чемульпо, хранить инкогнито необходимости не стало. Отделаться же от церемоний все равно не удалось бы, поэтому, потратив день на Высочайшую встречу и Смотр эскадры, он занялся делом. В первую очередь — той лавиной, что стронул с места бой неподалеку от корейского порта…

Героический «Нахимов» продержался против четырех противников в течение двух часов и, лишь получив не менее десяти попаданий крупнокалиберных снарядов, торпеду в нос, весь избитый огнем скорострельной артиллерии, горящий, приткнулся к берегу у острова Идольми. Японцы потеряли избитые артиллерийским огнем и затонувшие, после попадания нескольких восьмидюймовых снарядов, крейсера «Нанива» и «Чиода». Сильно повреждены как минимум все остальные, участвовавшие в сражении, корабли. По результату, несмотря на потерю двух русских кораблей, выигрыш все же остался, по мнению Николая, за нашими. Заодно подтвердилось, если верить донесениям, его мнение, что корабли должны быть вооружены единым крупным калибром, способным пробивать броню противника. Да и пристреливаться, имея один калибр, проще. С уже заложенными броненосцами и крейсерами надо бы что-нибудь придумать. Но это уже на будущее, а пока надо было решать текущие задачи… «довлеет дневи злоба его»…

Получив первые же донесения о бое, он сразу приказал отправить необходимые указания в министерство иностранных дел и, напрямую, минуя министра, Извольскому[5] в Токио. Кроме того, особо важные телеграммы ушли премьер-министру, военному министру и министру финансов, а также управляющему морским министерством. Теперь оставалось только ждать. Средиземноморская эскадра под командованием Чухнина, должна уже была получить нужный приказ и идти через Суэцкий канал. Тем более, что в портах Средиземноморья, «совершенно случайно», оказались или окажутся почти все боеспособные эскадренные броненосцы Балтийского флота. Он иронично усмехнулся, вспомнив, как сложно было организовать эту «случайность». Пожалуй, измыслить «потешный бой» под Нарвой было намного легче. Броненосцы «Александр II» и «Николай I» состояли в официальном составе Средиземноморской эскадры и готовились к «переходу в Кронштадт». «Сисой Великий» стоял на ремонте и переборке машин в Неаполе, причем работы как раз заканчивались в конце июня. «Двенадцать Апостолов» и «Ростислав» «шли на смену» с Балтики в Средиземноморье и сейчас должны были выходить из одного из испанских портов. А потом, в Красном море, собравшись в полном составе, эскадра будет официально поименована Второй Тихоокеанской и отправится на усиление здешнего флота. Пусть соотношение сил сейчас было благоприятное для русских, не зря он и старался понемногу, чтобы не насторожить соперников, переводить корабли с Балтики на Дальний Восток, но оно могло измениться в любой момент. Тем более, что японцы имели шесть броненосцев и три броненосных крейсера против русских пяти броненосцев и пяти броненосных крейсеров.

В целом ситуация складывалась примерно так, как Николай обговаривал в свое время с Сандро. Англия, Германия, Северо-Американские Штаты, Япония, Австрия и даже Италия с Испанией предъявили протест против аннексии. Франция промолчала, как из-за союзного договора, так из-за очередной смены правительства. Но посол ее все же в разговоре с Ламсдорфом заметил, что французы надеются сохранить прежний уровень взаимодействия союзников в Европе. Заволновались французы, похоже что-то разнюхав о переговорах с немцами. Но по всему выходило, что конкретных сведений о русско-германских переговорах ни у кого не было, лишь отдельные намеки.

Не успели паникеры, возглавляемые великим князем Владимиром, Ламсдорфом и Куропаткиным впасть в полное расстройство чувств, как Германия объявила о расширении арендной области Циндао и даже усилила флот на Тихом океане присланной в Циндао эскадрой броненосцев типа «Вёрт». Англия ответила расширением территории около Гонконга и дополнительным усилением флота на Дальнем Востоке. Эти и ограничилась, так как британцы занимались очередным решающим наступлением на буров и ловлей двух оставшихся (из шести) бурских крейсеров-купцов[6]. Поэтому все увеличение флота ограничилось посылкой пяти броненосцев типа «Канопус». Три из которых уже в Вейхайвее, остальные скоро должны были подойти. Они заменяли, как писали газеты, базирующиеся на Сингапур и сейчас занятые проводкой конвоев вместе с крейсерами «Центурионы». Так сильно напугали англичан буры, потопив каким-то чудом крейсер «Рингарума» из отряда Австралийской Станции прямо у берегов Австралии… Остальные же страны, включая очень недовольных нарушением предложенного ими правила «открытых дверей» американцев, ограничились посылкой в район одного-двух крейсеров, для обозначения своей заинтересованности и демонстрации флага. Этим, несмотря на опасения паникеров, ждавших новой общеевропейской коалиции и очередной «Крымской» войны, все и закончилось.

Китайцы, вполне ожидаемо, также ограничились протестом и даже отвели, вопреки подстрекательствам японцев, из Маньчжурии свои войска. Только японцы продолжали упорно настаивать либо на отмене аннексии, либо на признании в обмен особых прав для них в Корее, с последующей ее аннексией хотя бы по тридцать восьмую параллель. На что тот же Ламсдорф заметил, что: — Дай этим хитрецам кусочек, они потом все проглотят и не подавятся.

Поэтому переговоры Петербурге шли неторопливо, с целью просто потянуть время и обмануть японцев. Вот последнее явно не удалось, хитрые узкоглазые азиаты что-то заподозрили и начали развертывание флота под предлогом маневров. Но и наш флот, пусть и уступающий в силе, к войне готов. Даже команды пополнили, причем опытными моряками из Черноморского флота.

Размышляя о сложившейся ситуации, Николай машинально достал из стоящей на столе шкатулки папиросу и закурил. Хотелось, как бывало уже неоднократно, выпить. И не стопку, две, а по-настоящему, как в свое время на «всепьянейшем соборе». С друзьями, шутками и настоящим, ничем и никем не ограниченным весельем. Но он одернул себя, напомнив, что таких друзей у него сейчас нет, и усилием воли подавил желание кликнуть Прошку и потребовать водки.

Затянувшись несколько раз и подумав, что все-же трубка куда лучше, он встал и сделал пару шагов по маленькой комнатке. Домик, снятый Чемадуровым, нравился Николаю все больше, напоминая его жилище в той жизни. Небольшой, стоящий на границе Старого и Нового городков, он настолько пришелся царю по душе, что Николай категорически отказался переселяться во дворец наместника. Даже несмотря на сетования жандармов, что в этом месте, да еще и при близости борделя, охрану Его Величества организовать почти невозможно. Но он уперся, и Микеладзе справился.

Вспомнив о наместнике, Николай тут же подумал о вакантной пока должности командующего флотом. Алексеев, насколько он мог судить по увиденному, на нее не подходил. Безынициативен, на кораблях не бывает, методы управления чисто бумажные. Нет, такой командующий в мирное время сгодится, а в военное — погубит флот.

«Макарова бы назначить, но старшинства не хватает. И так за Чухнина на меня многие обиделись. Рожественский? На месте, в штабе флота наводит порядок. Остается либо командовать самому, либо перемещать Гильтебрандта, а сие место, на корабли — Макарова, — он замер, не дойдя шага до стола. — А что, идея неплоха. Пока покомандую всем сам, а тем временем будет ясно, кто как справляется. И тогда… Родственничков надолго без присмотра тоже не оставишь, несмотря на всю важность здешних дел для Империи».

Япония, о. Кюсю, г. Сасебо, июль 1902 г.

«Все-таки Япония — очень небольшая страна, — вчера сам Ито Сукэюки и сидящий напротив вице-адмирал Ямамото успели побывать на заседании правительства, посвященному объявлению войны, далее сели на поезд, затем сменили его на скоростной авизо. Снова поезд и сегодня они уже на острове Кюсю, в военно-морской базе Сасебо. — Интересно, сколько добирался российский Император, чтобы попасть в Рёдзюн(Порт-Артур)? Месяц? Полтора?» — Ито невольно перевел взгляд на сидевшего напротив Гомбей. — Железная дорога у русских еще не работает в полную силу, а это значит, что они надеются на морские перевозки, — вспомнил он один из выводов, прозвучавших вчера. — Вот это надо будет обязательно донести на совете, чтобы дошло до всех без исключений… да, у Империи сейчас единственная надежда — на флот. Это надо вбить в голову самому последнему матросу. А мы — не совсем готовы. Хотя самураю и не пристало жаловаться на остроту меча, но…»

— Ито-сан, — неожиданно вышел из задумчивости Ямамото. — Вы уверены, что Того справится? Росскэ — не японцы, — он замолчал, предоставив собеседнику мысленно продолжить за него «но и не китайцы», и терпеливо дожидаясь ответа. Несколько секунд молчал и Ито, перебирая в памяти и анализируя неожиданно всплывшие подробности боя у Дзинсэн (Чемульпо).

«Один русский бронированный крейсер, причем изрядно устаревший, и одна канонерская лодка против четырех, а по факту — пяти, японских крейсеров. Тоже не самых новых, но более современных. Русские нисколько не испугались этого соотношения сил и вступили в бой, как настоящие самураи. Кто первым открыл огонь, сейчас уже точно не установить, но все наблюдатели обвиняют японцев. Очень печально и неприятно для Японии. Но русские шли с орудиями главного калибра, развернутыми по-боевому, и открытыми портами среднекалиберной артиллерии, значит тоже были готовы ко всему. Но как это доказать теперь, после сообщения газет всего мира? А русские показали свою готовность, выведя из строя первым залпом все командование отрядом. Бака[7] столпились на мостике и глазели на русских, словно на представление в театре Кабуки. Из-за этого русские получили преимущество в начале боя. И изрядно им воспользовались, пусть в итоге их это и не спасло. Попадание в «Адзуму», попадание в «Идзуми». Затем поворот нестреляющим бортом (которого в действительности не было, но адмирал судит по донесениям) и еще один залп, пока наши бака бестолково палили по маневрирующему кораблю. Попадание в «Нанива». «Чиода» же пытается обойти, на самом деле, понятно, что таранить, русскую канонерку, которая неожиданно удачно маневрирует. Огня никто не открывает, нейтральный порт и нейтральные воды (о стрельбе японского расчета с «Чиода», заставившем старшего среди стационеров капитана цур зее Карла Фридриха поднять сигнал «Прекратить огонь» и, объявив боевую тревогу, начать выбирать якоря, в донесении умалчивалось). Столкновение привело к сильному повреждению «Манджура». Русские возвратились на рейд, причем канонерка едва не затонула и была затоплена экипажем позже. Крейсера же продолжили бой, командование отрядом принял на себя старший офицер «Адзумы» Ринроку Идэ[8]. Отряд начал действовать более осмысленно, к тому же русский крейсер, кажется, сильно поврежденный, сбавил ход. Со стороны гавани подошел поврежденный, но сохранивший боеспособность крейсер «Чиода». В результате «Нахимов» удалось отсечь от рейда, повредить торпедой с «Чиоды» и избить артиллерийским огнем до потери боеспособности. Стоило это, надо признать, тяжелых потерь — утопленного русскими крейсера «Нанива», получившего еще ряд повреждений «Адзумы» и затонувшей «Чиоды». Тяжелый бой, это даже не Ялу…» — пауза затянулась до предела, почти на грани нарушения приличий, когда Ито все же ответил. — Полагаю, Ямамото-сан, что Того — наилучшая кандидатура на данный момент для решения столь… неоднозначной задачи. Иноуе, на мой взгляд, более подходит для тыловой работы. А Идзюин, несмотря на его способности, более штабной работник…

— Хорошо, я соглашусь с вами, Ито-сан, — Ямамото не стал настаивать на своей точке зрения, но Сукеюки понял его намек. Понял и запомнил, что, если что-то пойдет неудачно, виновники уже назначены. Но, впрочем, было все равно поздно что-то менять. В порту уже стояли все броненосцы и большая часть Японского флота, а в здании штаба Ямамото, Ито и их спутников ждали адмиралы, которым и предстояло возглавить эскадры в войне.

Постоянный флот расформировывался, командовавший им болезненный адмирал Цунада отправлялся с повышением, но фактически в почетную отставку, в один из отделов Морского Генштаба. Командовать воссозданным впервые после японо-китайской войны Объединенным флотом должен был один из героев этой войны, вице-адмирал Того Хейхатиро. В этот флот вошли практически все корабли Японии, включая броненосцы «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Ясима», «Сикисима» и «Хацусе», броненосные крейсера «Идзумо», «Токива» и «Ивате». Три броненосных крейсера и два бронепалубных пока из боеготового состава флота исключены — поврежденные в Чемульпо «Адзума», а еще «Идзуми» и «Якумо», налетевший на скалу при выходе из Сасебо в марте. Они стояли в ремонте тут же, в Сасебо. И до сих пор не были сняты с камней корабль береговой обороны «Мусаси» и авизо «Яеяма». А еще и крейсера «Асама» и «Такасаго» вместе с завершенными постройкой и недавно принятыми истребителями (эсминцами) «Сиракумо», «Касуми» и «Асасио» должны были добираться в Японию, избегая столкновений с русской Летучей эскадрой. По имеющимся у японцев сведениям, в нее русские включили броненосцы «Победа» и «Ослябя», крейсера «Новик» и «Яхонт»[9] и несколько скоростных угольщиков. Так что у командующего японским отрядом контр-адмирала Идзюина забот хватало, несмотря на помощь союзников-англичан. Хватало забот и у остального командования японского флота. Заседание Адмиралтейств-совета, на котором присутствовали адмиралы Ямамото, Ито, Иноуе, Катаока, Арина, Дева, Того и другие, проходило три дня, в течение которых и были решены основные практические вопросы подготовки к войне.

Российская Империя, Владивосток — Тихий океан, июль 1902 г.

Во Владивостоке стоял ясный и солнечный летний день. Под ласковым солнцем хотелось расслабиться и получать удовольствия, просто радуясь жизни. А между тем жителям города было не до того. По всем улицам, включая даже трущобы на окраинах, люди собирались кучками и недоуменно обсуждали последние новости. Тем более, что на стенах домов белели скверно отпечатанные листки с источниками всех этих обсуждений — высочайшим Манифестом об объявлении войны и Приказом коменданта о введение военного положения. На рейде успокоительно дымили могучие крейсера, а рядом с ними стоял огромный английский пароход «Африди», зафрахтованный японским консулом для вывоза японских граждан, которым были вручены извещения о необходимости покинуть город ввиду начала войны.

Крейсера внезапно задымили еще гуще и, неожиданно для наблюдателей, двинулись к выходу из гавани. Серые силуэты кораблей проскользнули мимо судов, выходящих и входящих на рейд, под внимательными взглядами японцев с борта «Африди»…

— Вы заметили, Каваками-сан, русские выкрасили свои корабли в боевой цвет? — спросил удивленно один из «торговцев», стоящих на палубе, у консула.

— О, это мне известно. Уже неделю, как они не только перекрасили корабли, но и увеличили количество выходов всей эскадрой. Не реже, чем через два дня, даже в воскресенье, — важно ответил консул. — Вы слишком долго ездили по своим торговым делам, Сабуро-сан, — и чуть наклонившись к собеседнику, негромко добавил. — ВСЕ уже знают. А крейсера к вечеру вернутся, ведь углем они загружены не полностью…

Между тем, на кораблях Крейсерской эскадры тоже царило недоумение. Потому что плыть в неизвестность, да еще с неполным запасом угля на половине кораблей было несколько странно. К тому же — не похоже на адмирала Небогатова, который уже успел показать себя предусмотрительным, пусть и требовательным начальником.

На мостике идущего в дозоре «Варяга» текла неторопливая беседа, офицеры, скучающие на вахте, перебрасывали друг другу свои мнения о ситуации. Уже скрылась из виду суша, вокруг волновалась лишь бескрайняя морская гладь.

— Нет, ну все-таки хотелось бы знать, куда идем? Или вернемся назад? — подвел итог праздным рассуждениям старший штурман лейтенант Свербеев.

— Что, Сергей Дмитриевич, небось на вечер намечали суаре? (званый вечер) — усмехнулся несущий вахту лейтенант Постельников.

— Ну, суаре нам, похоже, не грозит, Анатолий Юрьевич, — отшутился Сергей, показав рукой в сторону «России», одновременно с сигнальщиком, сообщившем о сигнале флагмана «Лечь в дрейф».

— Чудит наш начальник, — покосившись на рулевого, негромко, только чтобы его слышал Свербеев, заметил Постельников.

— Думаю, сейчас постреляем по щитам и домой, — сделал вывод Сергей. Подумав, что почти тем же самым, плюс еще групповое маневрирование, крейсера занимались с момента назначения Небогатова начальником отдельной эскадры.

Несколько минут суматохи, связанной с отплытием командира крейсера, и Анатолий вернулся на мостик. Где снова завязал беседу с штурманом, только теперь уже на французском, так как речь шла о том, о чем матросам слушать не полагалось — о дамах. С одной из которых Постельников собирался встретиться сегодня же вечером. Но вернувшийся с совещания на флагмане командир обломал все его мечтания на корню.

Снова набрав ход, эскадра пошла к востоку. Через пару часов хода ее встретили угольщики. Крейсера легли в дрейф, к ним приблизились транспорты, и начался большой аврал — корабли загружались на полную емкость угольных ям.

Что можно сказать про угольную погрузку? Повторить слова Киплинга: «И только пыль, пыль, пыль…». Грязные как черти матросы, грязная палуба и над всем этим вьется черное облако пыли. Капитан первого ранга Бэр, командир «Варяга», Бэр был опытным, знающим и образованным морским офицером. Как полагается старому морскому волку, он оставался холостяком, и корабль был его домом. Бэр был всегда опрятно и элегантно одет, и такая же чистота и порядок царили на его корабле. Его лицо отличалось суровой внушительностью, а отношения к подчинённым — строгой требовательностью. Его корабль всегда был образцовым военным кораблём. Злой, словно тысяча морских дьяволов, он, стоя на мостике, смотрел сверху на все творящееся на его крейсере безобразие и негромко ругался. Подошедший доложить старший офицер после рапорта об окончании погрузки спросил:

— Позвольте поинтересоваться, чем вы так недовольны, Владимир Иосифович?

— А с чего быть веселым, Евгений Карлович? Столько лет готовились к крейсерской войне… и даже погрузку угля как следует не продумали. А если бы вместо узкоглазых азиатов пришлось против островитян сражаться?

— Планида у нас такая, — пошутил Крафт, — никогда к войне не готовы. Что в Крымскую, что в Отечественную…

— Планида-а…, - протянул Бэр, — мало Государь эту «планиду» вешал. Идите, Евгений Карлович, вестовой явно вас разыскивает…

Погрузка продолжалась до темноты. Ночь корабли дрейфовали на том же месте, а к утру транспорты в сопровождении вспомогательного крейсера «Рион» отправились в сторону Владивостока, а остальные крейсера — к Сангарскому проливу.

К нему подошли в наползающих сумерках, что не помешало сигнальщикам идущего головным «Варяга» заметить густо дымящий пароход. Отправив сообщение о встрече и получив в ответ приказ адмирала, крейсер устремился навстречу несущему японский флаг судну. На пароходе, как видно, уже прочли флажный набор, поднятый на крейсере, по международному своду сигналов требующий спустить шлюпки и покинуть судно. Поэтому, не дожидаясь приближения русских, застопорили машину и начали спускать шлюпки. Как только они отплыли на безопасное расстояние, как пушка с «Варяга» выстрелила пристрелочным. Снаряд, не разорвавшись, поднял фонтан воды далековато от судна «Хагинура-мару», название которого удалось прочитать мичману Твермесу, посещавшему курсы японского во Владивостоке. Еще выстрел, еще и еще один… Промах за промахом… Броненосные крейсера уже почти догнали «Варяга», заставив командира недовольно заметить старшему артиллерийскому офицеру …, командовавшему стрельбой.

— Что-то долго вы пристреливаетесь. Так нас не просто обгонят, а еще и ждать будут.

— Первый раз стреляем не по щитам, а по настоящей цели, Владимир Иосифович, — ответил лейтенант Пышнов. Но «фитиля» артиллеристам задал, лично сбегав к орудию, а вернувшись на мостик — еще раз запросил данные стоявшего старшим у дальномера мичмана Черниловского-Сокола, уточняя дистанцию. То ли ругань, то ли уточнение дистанции помогло, но очередной снаряд попал точно в трубу парохода, причем исправно взорвавшись и снеся ее за борт. После чего Пышнов приказал стрелять залпами всем бортом, после тройки каковых судно неторопливо, словно нехотя, легло на борт. Потом, неожиданно перевернувшись, быстро ушло под воду. Но «Варягу» все же пришлось догонять отряд и в Сангарский пролив он вошел самым последним в колонне, мателотом «Светланы».

Через пролив эскадра нагло прошла днем, не скрываясь, словно дразня наблюдателей. Сигнальщики с крейсеров докладывали, что заметили у берега множество поспешно улепетывающих джонок, а в бухте Хакодате, кажется, даже несколько канонерок. Но Небогатов решил не задерживаться на столь незначительные цели, если только сами японцы не рискнут заступить дорогу крейсерам. Однако таких храбрецов (или самоубийц) русским что-то не повстречалось. Поэтому в Тихий океан Крейсерская эскадра вышла без помех.

А потом началось настоящее веселье, которое с легкой руки одного из мичманов, любителя английской литературы, получило среди экипажей название «Большой Охоты». За неделю русские крейсера сумели захватить в качестве призов или утопить семь пароходов, из которых три английских, и отправить на дно вспомогательный крейсер «Касуга-мару». После чего караван из крейсеров и тройки захваченных быстроходных судов вернулся во Владивосток, проскользнув между Курильскими островами, а затем проливом Лаперуза.

Как оказалось, Того рискнул разделить силы и отправил перехватывать русскую эскадру тремя броненосными крейсерами и четырьмя бронепалубными под командованием адмирала Катаока. Однако те искали русские рейдеры недолго, так как Первая Тихоокеанская эскадра тоже прошлась вдоль берегов Кореи. Причем бронепалубные крейсера дошли до Корейского пролива, утопив пару неудачливых транспортов с войсками и сопровождавшую их старую канонерскую лодку «Атаго».

Боя между главными силами не произошло только случайно — эскадры проскочили в нескольких десятках миль друг от друга. Но японцы конвоировали пароходы с армией генерала Оку. Поэтому они и не занимались специально поиском русских сил, которые благополучно возвратились в Порт-Артур. Но даже отвлеченный на столь срочные дела Того не забыл отправить разведку к русским портам на Ляодуне. Так что, возвращаясь в Порт-Артур, русские встретили рядом с гаванью парочку легких и скоростных японских крейсеров — «Касаги» и «Читосе». Которые, покрутившись вокруг эскадры, кинулись бежать, лишь только в их сторону двинулись, набирая скорость, русские бронепалубные крейсера. Кто сказал, что они словно бродячие собаки, в которых бросили камень, так и осталось неизвестным. Но прозвище прижилось и теперь легкие японские крейсера-разведчики иначе, чем «собаки» или, пренебрежительно, «собачки» на эскадре и не называли.

Российская Империя, Санкт-Петербург, июль 1902 г.

Все смешалось в здании на Дворцовой набережной, двадцать шесть. Слуги, вместо исполнения своих обязанностей, старались укрыться у себя в комнатах. А если и вынужденно по неотложным делам выходили на «барскую половину», то передвигались перебежками, стараясь превратиться в тень и не попадаться на глаза хозяйке. Владимирский дворец напоминал, по словам одного из побывавших там офицеров, «Севастополь в Крымскую, под обстрелом англо-французов». Прав был знаменитый писатель, заявивший, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему. Он только забыл добавить, что и переносят свои несчастья тоже абсолютно по-разному.

В данном случае великая княгиня Мария Павловна, переживая тяжелое ранение своего любимого и балованного сына Кирилла, впадала временами в настоящую истерику и даже могла бросить в слугу, чем-то не угодившего или оказавшегося в не то время и не в том месте, любым тяжелым предметом. Что и делала уже несколько раз.

Конечно, внешне все было абсолютно прилично, гостей, заглядывавших во дворец с выражениями сочувствия, «тетя Михень» встречала пристойно и спокойно. Разве что позволяла отпустить не слишком остроумную, но очень ядовитую реплику о «царе, готовым ради утоления обиды за удар саблей по голове» пролить кровь тысяч ни в чем не виноватых своих подданных и несчастных японцев. Или заявить, что удар японского городового очень нехорошо отразился на умственных способностях нашего Государя. Зато потом, после ухода очередной делегации от гвардейского полка или светского знакомого, отрывалась на слугах. Которые, надо признать, не молчали и слухи о таком ее поведении понемногу распространялись по столице. Граф Стенбок-Фермор, светский тонняга и остроумный собеседник, заметил во время одного из приемов по этому поводу, что больше всего в этом случае повезло великому князю Владимиру. И что тот, по прибытии в Ташкент, должен поставить пудовую свечу за здоровье Его Императорского Величества, столь своевременно направившего его в Туркестан. Bons mots[10] графа моментально разлетелись по гостиным столицы, а оттуда — и в другие места, оказавшись, в конце концов, напечатанном даже в одном из желтых газетных листков, расплодившихся в Империи после снижения требований к цензуре, словно ряска на воде застойного пруда.

Удивительно, но в квартире на Тверской, которую так любил посещать господин Извеков, спокойствия тоже не наблюдалось. В гостиной, в которой обычно царила атмосфера непринужденной светской беседы, сегодня было довольно шумно. Причем больше всех возмущался именно Сергей Маркович. Присяжный поверенный вел себя, надо признать, столь непохоже на себя, что некоторые гости от удивления не могли вымолвить ни слова.

— Варварство и тирания! — громил громким голосом, словно своего оппонента в суде, Сергей Маркович оторопевшего от такого напора собеседника. — Спровоцировать несчастных японцев на стрельбу, а потом их же в этом обвинить и объявить войну — это византийство, варварство и нецивилизованность!

— Извините, Сергей Маркович, — робко возражал ему хозяин квартиры, подавленный бешеным напором его речи, — но «Новое время» пишет…

— Реникса и ерунда! — безапелляционно пресек попытку отпора Извеков. — Английская «Таймс» опубликовала подробный отчет и из него следует, что именно наш корабль был готов к бою! Японцы шли, ни о чем не подозревая и поэтому начали столь поздно защищаться. И понесли потери! Но даже и при таком благоприятном раскладе наши «самотопы»[11] не смогли их разбить и потеряли оба судна! Позорище! Хотели устроить второй Синоп, а получили второй Севастополь! Еще, поверьте мне, и Крымскую вторую получим, при сей варварской политике!

— Но позвольте, немецкая «Берлинер Тагерблат» пишет…, - попытался прервать обличающую речь юриста кто-то из гостей.

— Не позволю-с, батенька! — громко возразил Сергей Маркович. — Не позволю! Немцы, после заключения нового торгового соглашения в благоприятном для них духе, готовы и не такое написать, лишь бы помочь сохранить трон за…, - он перевел дух, осмотрел присутствующих и закончил, гордо подняв голову, но понизив громкость, — за Ананасом.

Кто-то испуганно выдохнул, кто-то иронически улыбнулся… но в этот момент из прихожей донесся звонок новомодного электрического звонка, голоса и из коридора донесся малиновый перезвон шпор.

— Жандармы! — ахнула хозяйка, побледнев и готовясь упасть в обморок. Все молча повернулись к двери, словно гости городничего в последней сцене «Ревизора»… И облегченно выдохнули, когда в дверях появился, вслед за непонятно почему раскрасневшейся горничной, знакомый всем присутствующим Михаил Пафнутьевич Гаврилов. Только не в привычном всем ладно сидящем статском костюме, а в новой необмятой форме кавалериста, с погонами прапорщика.

— Et tu, Brute![12], - вырвалось у Извекова. — На войну и на смерть…

— Dulce et decorum est pro Patria mori[13] — ответил на той же латыни Гаврилов.

— Михаил Пафнутьевич, да как же так? Вы же в министерстве… — пораженно взмахнула руками хозяйка (у которой, надо признаться на этого молодого и холостого чиновника были некие виды ввиду скорого приезда племянницы). — А вы все бросаете…

— Увы, милейшая Капитолина Львовна, но труба зовет, — усмехнулся бывший столоначальник. — Да, признаться и в министерстве грядут некие пертурбации, — негромко заметил он, так, чтобы слышали только встречающие его хозяин и хозяйка. — Настоящий патриот, полагаю, не имеет права отсиживаться в стороне, когда его Родине грозит опасность. Тем более, «желтая», — добавил он громче, напомнив о недавней речи Извекова по поводу китайской «желтой опасности», грозящей нашему Дальнему Востоку в связи с аннексией Маньчжурии.

Да, прием, о котором заговорили в соответствующих «кругах» явно удался.

Китай, район реки Ялу-Тюренчен, июль 1902 г.

Работа на позициях кипела вовсю, словно противник ожидался уже завтра. Незадействованные на рытье окопов солдаты не просто отдыхали, а лежали ниже по берегу редкой цепью с винтовками, готовые в любой момент открыть огонь. Генерал-майор Гернгросс, одобрительно посмотрев на вытянувшегося во фрунт поручика, подбежавшего с докладом, ответил на его приветствие, но выслушивать не стал, прервав речь офицера взмахом руки.

— Без доклада, господин поручик. Мы прекрасно видим сами, что у вас дела идут. Как справляются запасные? Что мешает работам? И почему не возводите редут?

— Ваше высокопревосходительство, запасные старших возрастов за время пешего перехода в службу втянулись и сейчас не требуют специального надзора, за исключением обучения на трехлинейную винтовку, кою не знают совершенно. Посему мною, с разрешения ротного командира организованы занятия по изучению сего оружия с одновременным выполнением задач боевого охранения и отдыха от земляных работ. Касательно же помех выполнению работ докладываю вашему превосходительству, что основным препятствием является недостаточное число шанцевого инструмента и строевого леса. Посему командиром роты капитаном Нетребко совместно с командиром батальона принято решение в первую очередь оборудовать окопы, а после прибытия взвода от саперной роты — и остальные намеченные укрепления.

— Хорошо, господин поручик. Выражаю вам благодарность за образцовую организацию. — Гернгросс выслушал уставной ответ поручика, милостиво кивнул и попрощавшись, двинулся вперед. За ним неторопливо тронулась и его свита.

— Иван Константинович, — обернулся на ходу генерал к скачущему неподалеку адъютанту, штабс-капитану Скордулли. — Запиши для памяти фамилии поручика, его ротного и батальонного. По возвращении в штаб — отправь им депеши с моей благодарностью. И проследи, чтобы внесли в их формуляры. Кабы все так службу несли…

— Слушаюсь, — ответил адъютант и слегка приотстав, отъехал чуть в сторону от эскорта. Приостановился, записал в американский патентованный блокнот указание и, пришпорив коня, начал догонять уехавших вперед сослуживцев.

Надо признать, что после увиденного на позициях настроение командующего Первым Сибирским корпусом слегка поднялось. Тем более, что поводов пребывать в английском сплине было более чем достаточно. Недавно развернутый корпус имел не как все нормальные корпуса две дивизии или тридцать два батальона, а всего три бригады, каждая по два трехбатальонных полка или, в общем, восемнадцать батальонов. Развернуть более не получалось, ввиду нехватки личного состава, особенно подготовленных артиллеристов, и вооружения. По планам военного ведомства накопление таких запасов могло быть завершено лишь к началу девятьсот четвертого года. Быстрее не получалось никак, из-за неполной готовности железной дороги, длительности и дороговизны перевозок по морю. Но война началась более чем на год раньше.

Учитывая слабость корпуса, который должен был контролировать почти девяносто верст берега реки Ялу, командование усилило его всем, чем смогло. В том числе новейшими пулеметными частями, придав каждой бригаде полевую пулеметную роту, и даже артиллерией, присоединив к корпусу отдельную артиллерийскую бригаду. Не совсем положенного бригаде полного штата, всего тридцать два орудия — скорострельных трехдюймовых, а также горных и батарейных, но и это было немало. Теперь в распоряжении начальника артиллерии корпуса вместе с орудиями стрелковых бригад, было восемьдесят орудий, пусть и в основном устаревших систем. Имелось восемь горных пушек калибром в шестьдесят четыре миллиметра, сорок восемь легких, в восемьдесят семь миллиметров (в бригадных дивизионах), и шестнадцать батарейных (полевых стасемимиллиметровых, по старым штатам дивизионной артбригады). Однако новых скорострельных трехдюймовок образца тысяча девятисотого года — всего лишь восемь. Но к которым, кроме штатной шрапнели привезли по полсотни новейших французских мелинитовых гранат.

А по донесениям разведки, в Чемульпо японцы готовились высадить не менее трех-четырех дивизий с их артиллерией, кавалерию и тяжелые орудия. То есть как минимум в два-три раза больше, чем в распоряжении Александра Алексеевича. Даже если учесть, что Забайкальская казачья бригада, сейчас выдвинутая несколькими отрядами для рекогносцировки в Корею, тоже подчинялась Гернгроссу.

Впрочем, командующий не унывал — не такой был характер у этого генерала[14]. Наоборот, он радовался тому, что удалось вырваться из штаба Заамурского округа пограничной стражи в армию. Конечно, он признавал важность и необходимость пограничников и охраны территории Империи. Но полагал, что его призвание — прямой бой с противником, а не погони за контрабандистами и хунгузами.

Время у его войск еще было. Японцы, которые высадились в Чемульпо и захватили Сеул, выдвинулись несколько вперед, потеснив передовые отряды забайкальцев. И остановились, видимо боясь оторваться от базы снабжения. Да и действия русского флота не только препятствовали дальнейшим высадкам, но и угрожали в любой момент прервать сообщение уже находившихся в Корее войск с метрополией.

Впрочем, надо признать трудности со снабжением были и у передового русского корпуса. Все же доставлять грузы гужевым транспортом с Харбина по местным… дорогами это было трудно назвать даже знакомым с российским бездорожьем. Поэтому, собранная группировка по численности была почти оптимальна именно из-за ограничений по снабжению.

Поэтому, умело используя скудные местные ресурсы и наличные силы, Александр Алексеевич готовился дать отпор попыткам японцев вторгнуться в Маньчжурию. И смотрел в будущее с оптимизмом. Пока японцы не разобьют флот, решительного наступления их армии можно не ждать. А тем временем обязательно удастся наладить снабжение корпуса, получить подкрепление и создать оборону, о которую «узкоглазые» обломят все свои зубы.

Красное море, июль 1902 г.

С мостика броненосца «Ростислав» открывался великолепный вид на море и корабли. Величественная, торжественная и грозная картина: тяжеловесные утюги броненосцев и легкие силуэты крейсеров, блестящие на солнце стволы орудий, стремительные истребители (эсминцы), переваливающиеся на волнах, неторопливые, пузатые и тяжелые от принятых грузов транспорты…

Три отдельных отряда русских кораблей, не без проблем, но преодолевших Суэцкий канал, наконец встретились и готовы были продолжить путь на Дальний Восток. Объединенная эскадра, густо дымя трубами, шла к Аденскому проливу. Шла несколькими колоннами, заставляя встречные суда невольно отворачивать в сторону.

На шканцах «Ростислава» суетился с установленной на треногу камерой фотографического аппарата мичман Данчич, увлекающийся искусством светописи. Он пытался запечатлеть на память идущие в соседней колонне крейсера «Память Азова», «Аскольд» и «Адмирал Корнилов». Устроившиеся чуть дальше к корме несколько офицеров лениво, из-за жары, спорили, получится ли что-нибудь у Бориса или очередная пластинка будет засвечена зря.

С другого борта, свободные от вахты матросы наблюдали за колонной транспортных судов, идущих в кильватер крейсеру «Штандарт». Длинная, намного длиннее колонн боевых кораблей, она служила нескончаемым источником матросских шуток. Не имеющие опыта такого плавания, суда то растягивались, то сближались настолько, что приходилось вываливаться из строя во избежание столкновения. Каждый такой случай собравшиеся матросы сопровождали негромким свистом, смехом и солеными шутками. Несколько старослужащих, однако, не участвовали в этом веселье. Стоя небольшой компанией чуть в стороне от основной группы матросов они рассматривали только идущий напротив угольщик и обсуждали предстоящую угольную погрузку с помощью новейшей «мериканской ситемы». Оптимист рассчитывал, что погрузка пройдет намного легче, чем обычная. Однако пессимистов было больше, и все они уверяли, что ничего хорошего ждать не следует. Так как погрузка угля всегда и повсюду одинакова — висящая в воздухе угольная пыль, забивающая дыхание и лежащая везде, где только можно и где нельзя. А следом — обязательная приборка и драяние медяшек до морковкина заговенья. Но оптимист не сдавался, уверяя, что ему передавал привет и письмо кум, служащий в Артуре, который уже эту системы видел в деле. Однако пессимисты не сдавались тоже, уверяя, что кум всего лишь «заливает», по гордости своей от службы на новейшем «мериканском» броненосце «Редьку-в-зад».

В адмиральском салоне «Сисоя Великого» командующий эскадрой вице-адмирал Чухнин и его флаг-офицер лейтенант Азарьев тоже подсчитывали запасы угля и обсуждали погрузку его на ходу. Испытания американской патентованной системы Спенсера — Миллера для погрузки угля с корабля на корабль в открытом море проводились еще во время перегона броненосца «Ретвизан» из Америки в Порт-Артур. В нее входил трос, натягиваемый между грот-мачтой броненосца и фок-мачтой угольщика, по которому на блоках перемещалась тележка с несколькими мешками угля, общим весом до тонны. Такое устройство позволяло передавать до пятидесяти тонн угля в час. Причем даже в плохую погоду, когда использование шлюпок и катеров небезопасно. Но применение такой системы требовало хороших навыков экипажа, из-за этого первые тренировки по перегрузке планировалось провести в Индийском океане. При обсуждении вспомнили, что это оборудование хотели установить и на угольных транспортах, которые должны были сопровождать владивостокские крейсера. Однако нераспорядительность нескольких офицеров-чиновников из адмиралтейства привела к тому, что ни один из угольщиков на Дальнем Востоке систему Спенсера — Миллера так и не получил. А оснащенный ей — оказался на Балтике. В результате все эти офицеры оказались под следствием, а на замечание адмирала Дубасова, что это просто их ошибка, как говорили, Его Величество резко ответил, что у каждой такой ошибки всегда есть имя и фамилия. И повелел провести следствие, в результате которого еще два офицера были отправлены в отставку без мундира и пенсии. Впрочем, ни Николай Николаевич Азарьев, ни Григорий Павлович Чухнин об этих офицерах вслух не вспоминали. Ибо оба считали, что «получать деньги и не служить — постыдно».

В это же время в кают-компании броненосца мичман Борис Чайковский сел за рояль и начал наигрывать незнакомую присутствующим мелодию.

— Что это, Борис Ипполитович? — оторвавшись от партии в шахматы, спросил его лейтенант Федор Литке, игравший с лейтенантом Анатолием Лениным[15]. Последний, будучи в подпитии, играл откровенно слабо и Литке был рад отвлечься от неинтересного времяпровождения. — Новое произведение вашего родственника?

— Нет, Федор Иванович, не его. Это новый, только недавно опубликованный романс, — ответил, прервав игру, Чайковский.

— Так спойте его нам, Борис, — попросил Ленин, который, похоже, все же заметил неминуемый в итоге проигрыш и решил под благовидным предлогом прервать игру.

— Спойте! Спойте, — попросили и остальные присутствующие офицеры практически хором.

— Ну, хорошо, спою, — смутился Борис, — но заранее прошу извинить за голос…

— Не стоит прибедняться, Борис, — несколько развязно заметил Ленин. — У вас отличный голос…

Ничего не ответив, Чайковский проиграл вступление без слов и, дождавшись полной тишины, запел:

— Белой акации гроздья душистые

Вновь аромата полны,

Вновь разливается песнь соловьиная

В тихом сиянии чудной луны!

Разнесшаяся из открытого, по случаю жары, иллюминатора, по палубе песня заставила замолчать и подойти поближе несколько матросов. Мичман Буш, укоризненно на них покосившийся и собиравшийся было послать куда-нибудь подальше, сам заслушался и забыл обо всем.

— В час, когда ветер бушует неистово,

С новою силою чувствую я:

Белой акации гроздья душистые

Невозвратимы, как юность моя…[16]

Япония, о. Хонсю, г. Ако, июль 1902 г.

— Великолепный вид, Мидзуно-сан, — Рюхей Утида, основатель и один из столпов общества Кокурюкай[17], повернулся к своему спутнику, чиновнику министерства иностранных дел Кокичи. Мидзуно, правая рука начальника разведывательного департамента министерства графа Ямадза Ендзиро, в обществе не состоял, но хорошо знал и Рюхея, и передавшего просьбу о личной встрече с Утидой генерала Танабе Ясуносуке. И сразу согласился, примерно представив, о чем может пойти речь, учитывая антироссийские настроения Утида. Именно поэтому он договорился встретиться с главой пусть тайного, но весьма уважаемого общества в городе, в котором сейчас располагалась его резиденция. В городе, бывшем некогда столицей небольшого, но богатого и влиятельного княжества. Которым некогда владел до своей смерти дайме тех самых знаменитых сорока семи ронинов. Сорок семь самураев были первоначально вассалами дайме (князя), владевшего городом Ако и погибшего из-за вражды с придворным сегуна. Став ронинами, они дали клятву отомстить убийце господина, несмотря на возможную немилость владыки Японии. Маскируя свои намерения и используя методы тайных операций, ронины узнали все о резиденции противника, тайно завезли оружие в столицу. Хорошо подготовленные нападение на резиденцию придворного в столице закончилось гибелью врага их погибшего господина. Голову убитого они принесли на могилу дайме. После чего сдались властям и по приказу сегуна сделали сеппуку(харакири) как положено благородным самураям, приговоренным к смерти. Символичная история, учитывая вероятную причину встречи. А символы, как известно, часто бывают очень полезны и сильно облегчают взаимопонимание…

Сейчас они оба подошли к центру города, украшенному старинным замком. И остановились, любуясь открывшимся видом. И молчали, пока Рюхей не произнес свою реплику.

— О, Рюхей-сан, вы бы видели этот замок в декабре, в день памяти сорока семи! Многие горожане приходят отметить эту дату. Есть даже мнение, что необходимо ввести в городе праздничные гуляния в этот день, — обозначив на лице улыбку, через несколько мгновений тишины наконец ответил Мидзуно.

— Полагаю, мысль неплоха и достойна воплощения. Память героев…, - Утида развернулся лицом к замку и добавил, понизив голос, — нужно чтить, как и память тех, кто сумел вернуть Корею под наш контроль[18]…

— Вы считаете, что…, - Кокичи сделал драматическую паузу и тоже понизил голос, — у нас есть необходимость прибегать к… крайним средствам?

— Я знаю, западные варвары не одобряют такое, Мидзуко-сан, — также негромко ответил Рюхей. — Но видя сегодняшнее положение дел, которое… не слишком благоприятно для нас и вспоминая, как Оду Нобунага нашел выход из столь же трудного положения…

— Уэсуги Кенсин, Такеда Синген, — перечислил чиновник самые знаменитые случаи смертей, приписываемых синоби (они же — ниндзя), служащих Ода. — Но то были всего лишь дайме…

— А Мин была королевой Кореи, — резко возразил Рюхей. — К тому же на этих землях много недовольных западными варварами, за действия которых Япония никак не может отвечать, Мидзуко-сан.

— О, такое вполне может произойти, Рюхей-сан, — протянул Мидзуко, вспомнив, что «Общество черного дракона» имеет неплохие связи в Китае. Использовать китайцев против русских — неплохая идея. В любом случае появляется шанс втянуть трусливых китайцев, удаливших свои войска из Маньчжурии, в войну против русских. Япония же вообще оказывается в стороне…

— Одна из тех жизненных случайностей, которую иногда не могут предусмотреть даже боги.

— Да, Мидзуко-сан, в жизни бывает всякое. Нашему делу это может повредить в глазах западных варваров, поэтому я просил некоторых моих знакомых… присмотреть за обстановкой в Редзюне(Порт-Артур). Но им нужна помощь…, - он внимательно посмотрел прямо в глаза чиновнику.

— Что же… учитывая благородную миссию ваших друзей…, - Кокичи повернулся, глядя на замок и неторопливо продолжил, негромко, но четко проговаривая каждое слово. — Запоминайте. Редзюн, китайский квартал, лавка Линь Сунь Чаня[19]. Передайте привет от дядюшки Ляо. Второе — европейский квартал, дом купца Генри Трампа. Дон Педро Рамирез, журналист из Бразилии. Привет от тети — донны Розы. Запомнили, Рюхей-сан?

— Запомнил, Мидзуко-сан. Прошу принять мою самую искреннюю благодарность за возможность посетить столь интересные места и почтить память сорока семи.

Из газет:

«17 марта в цирке Саламонского, что при проезде Цветного бульвара, один из посетителей, сидевший на галерее, неожиданно бросился на стоявшего у входной двери городового. Сорвал с него серебряные часы и бросился бежать, но тем же городовым был задержан»

«Московскiя вѣдомости». 23.12.1900 г.17.04.1902 г.

«Слух о гибели «Адмирала Нахимова» и «Манджура», к несчастью, подтвердился.

К Чемульпо подошла целая японская эскадра и понятно, что один крейсер и небольшая канонерская лодка не могли бороться с такой эскадрой. Не могли… а все же боролись. Когда у «Адмирала Нахимова» была подбита вся восьмидюймовая артиллерия, и получено серьезное повреждение в носовой части — повреждение, вследствие которого началось затопление, «Адмирал Нахимов» отошел к острову Идольми и выбросился на берег, а «Манджур» отступил на внутренний рейд.

Здесь наши моряки, верные своему старинному воинскому долгу, что «русские не сдаются», взорвали " Адмирала Нахимова», а " Манджур» — сгорел и затонул»

«Петербургскiя вѣдомости». 23.06.1902 г.

«Замечательно, что, несмотря на английское японофильство, японские фонды в Лондоне упали ниже русских. Очевидно, финансовые круги не верят в осуществление настойчивых домогательств японцев»

«Московскiя вѣдомости». 24.06.1902 г.

«ЛОНДОН. По сведениям, полученным из японского посольства, Владивостокская эскадра вчера потопила в водах острова Иезо японское торговое судно «Нано-Нура-Мару», вместимостью 1084 тонн»

«Петербургскiя вѣдомости». 22.07.1902 г.

[1] Алькор «Военный марш»

[2]Начало подлинной записи из дневника Николая II за 22 июня 1902 г. Второе предложение — из подлинной записи Николая II от 26 января 1904 г.

[3]Барон Ямамото Гоннохиоэ — адмирал и военно-морской министр. Исороку Такано (Ямамото), который будет командовать ВМФ во Второй Мировой войне — пока только учится в академии ВМФ (закончит в 1904) и фамилию Ямамото не носит. Его усыновили в 1916 году

[4]Соседний в строю корабль. В зависимости от расположения в строю мателоты именуются: передним — если он расположен впереди данного корабля, задним — если сзади, правым — если справа и левым — если слева. В данном случае имеется ввиду задний мателот

[5]Российский посланник в Японии (в нашей реальности с 1899 по 1903 год)

[6]Так называли в России в то время вспомогательные крейсера — вооруженные транспортные пароходы

[7]Японск. — идиоты, придурки

[8]Мой произвол, фамилии старшего офицера «Адзумы» на этот год не нашел

[9]Купленный в Германии бронепалубный крейсер «Гефион» (водоизмещение 4275 т, скорость полная 20,5 уз.), перевооруженный на 120 мм орудия Кане. Всего 8х120 мм, 6х47 мм скорострельных орудий, пушка Барановского, 2 450 мм торпедных аппарата

[10]Меткие словечки

[11]Прозвище российских моряков, появившиеся после затопления Черноморского флота в гавани Севастополя в Крымскую войну 1853–1856 г.г.

[12] «И ты, Брут» (лат. поговорка)

[13] «Сладко и почетно умереть за Родину» (лат. поговорка)

[14]В нашей истории генерал Гернгросс трижды отличился в русско-японской войне, активно атакуя противника. Награжден золотым оружием «За храбрость» и получил досрочно звание генерала от инфантерии «За отличие»

[15]Все перечисленные офицеры состояли в экипаже «Сисоя Великого» в 1904 г. Лейтенант Ленин перед отправлением эскадры самовольно покидал корабль, за что был уволен без пенсии. Кроме того, Ленин обещанием жениться выманил у киевской мещанки Богуславской 1600 рублей. Она начала жаловаться во все инстанции. Но на запрос ГМШ по поводу этого дела командир «Сисоя» выдал характеристику, что Ленин женится не может, поскольку является алкоголиком. В.И. Ульянов (Ленин) перед второй эмиграцией имел паспорт дальнего родственника лейтенанта — вологодского помещика Николая Ленина. Паспорт раздобыли через подругу Крупской Ольгу Ленину

[16]Первый куплет — оригинальной песни 1902 г., последний — из современного варианта для фильма «Дни Трубиных»

[17] «Общество реки Амур», а по чтению иероглифов, составляющих название реки — «Общество черного дракона». Цель общества — изгнание русских из всех территорий Восточной Азии, находившихся южнее Амура. Следуя паназиатским идеям общество финансировало революционеров в Азии, например — Сунь Ят Сена

[18]В 1895 г. королева Кореи Мин, проводившая прорусскую политику(точнее, использующая русское влияние против японского), была убита группой японцев, вторгшихся в королевский замок в сопровождении корейских солдат, обученных японскими инструкторами. После этого слабовольный ван (король) Кореи Коджон оказался под японским влиянием. Суд над генерал-резидентом в Корее Миурой Горо, и его подручными, отозванными на родину, прошел в Хиросиме в 1896 г. и полностью их оправдал

[19]Естественно, вместо «л» он, как и положено японцу, произносил «р»